Не многим дано счастье тесного общения
с художниками слова.
Поэтому ищите возможности их услышать.
И.В. Ильинский
Вступительное слово
«Слово написанное и слово сказанное неравнозначны. Ибо важно не только то, что сказано, но и как сказано. И в этом смысле слово звучащее богаче воспроизведенного на бумаге» 1 . Эти слова выдающегося мастера звучащего слова Ираклия Андроникова, сказанные им связи с выходом уникальной книги о писательских голосах, сегодня слышатся словно из другой эпохи.
Около двух десятилетий художественное чтение в школе основательно забыто. Ему если и уделяется некоторое внимание, то только в рамках заучивания наизусть обязательного минимума программных произведений. Кое-где предпринимаются попытки возродить конкурсы чтецов, но и здесь они, как правило, приурочиваются к знаменательным историческим датам. Выразительное чтение как образовательная и воспитательная задача выведено из программы средней школы. Правда, приоритет в этом деле принадлежит не школе.
Есть по крайней мере две причины, обусловившие спад интереса к звучащему слову. Первая – это резкое снижение общего уровня исполнительского искусства, исчезновение с эстрады всего жанра художественного слова, замены культуры слова суррогатом. В основе этого печального явления лежит разрушение чтецкой школы. От кого, как не от мастеров художественного слова, исходит эта специфическая культура? В последние два десятилетия их воспроизводство практически остановлено. Нельзя сказать, что у общества пропал интерес к художественному чтению. Общество просто лишили этого искусства. Вторую причину надо искать в педагогических верхах. Параллельно исчезновению с эстрады целого жанра педагогические структуры, отвечающие за программно-методическое обеспечение образовательного процесса, прекратили исследования и разработки в этой сфере. Со страниц педагогических журналов исчезли материалы, посвященные искусству звучащего слова. Все это происходило незаметно, так что старшее поколение учителей обратило внимание на эту утрату тогда, когда в школу пришли те, кто практически не знает культуры чтения.
Не надо долго убеждать в том, что художественное чтение – это необходимая составляющая общей культуры человека. Эту мысль сорок лет назад выразил классик чтецкого жанра И.В. Ильинский: «Занятия и работа по художественному слову развивают культуру человека, обогащают и оттачивают его язык, наполняют душу» 2 . Сейчас к этим золотым словам можно добавить, что искусство звучащего слова может служить эффективным противоядием электронных увлечений и болезней современного человека, неизвестных поколению Ильинского.
Поднять этот пласт культуры и вернуть его в школу очень трудно. Одних усилий педагогического сообщества недостаточно. Начать работу следует с анализа состояния чтецкой культуры в недавнем прошлом.
Раньше у нас действовал налаженный механизм приобщения к культуре и эстетике художественного слова. Воспитание начиналось с детского сада и представляло собой единую структуру, включающую школу, радио, телевидение и театральное сообщество. Вспомним хотя бы замечательные передачи Николая Литвинова, собиравшие огромную детскую аудиторию. Существовала координация между мастерами художественного слова и педагогической общественностью в деле создания совместных образовательных программ.
Художественное чтение как образовательная задача имеет две стороны: собственно чтение и слушание образцов художественного слова. Вторая сторона не менее важна, чем первая, поскольку «умение слушать чтецов, как умение слушать музыку, смотреть картины и спектакли, обогащает внутренний мир человека» 3 . Воспитать культурного слушателя, как и читателя, можно только на высоких образцах звучащего слова.
Отечественная словесная культура располагает богатейшим материалом, представляющим чтецкую школу. Предлагаемый факультативный курс строится как прослушивание классиков жанра и анализ их мастерства, особенностей исполнения. По охвату материала курс принадлежит к числу интегрированных. Он объединяет язык, литературу и театральное искусство.
Из истории искусства звучащего слова
Чтение литературных произведений перед аудиторией слушателей начало складываться в самостоятельный жанр в 1840-х годах. Интерес к нему вначале исходил от самих художников слова. Некоторые из них были неподражаемыми рассказчиками и чтецами. Один из них, Н.В. Гоголь, посвятил молодому жанру статью (письмо) «Чтения русских поэтов перед публикою»: «Я рад, – писал автор “Ревизора”, – что наконец начались у нас публичные чтения произведений наших писателей <...> Я думаю, что публичное чтение у нас необходимо <...> Искусные чтецы должны создаться у нас <...> Прочесть как следует произведение литературное – вовсе не безделица».
Вся вторая половина XIX века стала
подготовительным этапом к формированию чтецкого
жанра. Значительную роль в этом деле сыграли
школьные учителя. Своим чтением на уроках
литературной классики они заложили фундамент
искусства звучащего слова и привили к нему
интерес. «Особенность деятельности
В.Острогорского <учителя словесности
петербургской гимназии>, – вспоминает
известная драматическая актриса Елизавета Тиме,
– заключалась в широкой пропаганде
“выразительного чтения”. <...> Острогорский
еще в семидесятых годах
Некоторые чтецы вышли из актерской среды, но уже в период самоопределения жанра и исполнители, и слушатели понимали, что «чтецкое искусство совершенно самостоятельное, имеющее все права на существование рядом с театром, искусство в полном смысле слова высокое и прекрасное» 5 .
Жанр получает признание с выходом на эстраду профессиональных чтецов. Первенство в этом, бесспорно, принадлежит Александру Яковлевичу Закушняку, который организовал в 1924 г. знаменитые «вечера рассказа». А в 1937 г. состоялся первый Всесоюзный конкурс профессиональных чтецов. В это время Владимир Николаевич Яхонтов создает Театр одного актера – чтецкий театр. Всей стране становятся известны имена мастеров художественного чтения – В.Аксенова, Д.Орлова, Д.Журавлева, И.Шварца, Э.Каминки и др. С чтецкими программами периодически выступают такие разные театральные актеры, как В.Качалов, А.Остужев. И.Ильинский, А.Коонен, А.Кторов, Н.Мордвинов, В.Марецкая. Их усилиями создаются теоретические основы молодого искусства, определяются специфика жанра, его техника и разновидности.
Первое поколение профессиональных чтецов сформировало аудиторию слушателей, которая с приходом радио в каждый дом стала поистине многомиллионной. Камерный вначале, жанр за короткий срок стал одним из самых массовых. Большую роль в его популяризации сыграли средняя школа и народные университеты культуры.
Еще в 1918 году был основан Институт живого слова, при котором много лет работал Кабинет изучения художественной речи, неизменным хозяином которого был известный лингвист профессор С.И. Бернштейн. Уникальный звуковой фонд Кабинета послужил для популяризации и издания литературной классики XX века в авторском исполнении.
Долгие годы в Москве в Армянском переулке размещался заочный народный университет искусств, имевший в своем составе отделение художественного чтения на театральном факультете. Во Всесоюзном театральном обществе при секции артистов-чтецов много лет работала методическая комиссия, оказывавшая помощь педагогам и самодеятельным коллективам в работе над художественным словом.
С 1965 года стал выходить ежегодник «Искусство звучащего слова», предназначенный для школьных педагогов. В нем печатались статьи признанных мастеров чтецкого жанра, раскрывались принципы искусства чтеца, приемы работы над текстом и т.п. Сборник выходил в течение 25 лет (38 выпусков) и внес огромный вклад в воспитание культуры художественного слова.
К тому времени Всесоюзная студия звукозаписи накопила богатейший фонд из образцов чтецкого искусства, а фирма «Мелодия» наладила выпуск грампластинок с их записями. На всю страну зазвучали голоса В.Яхонтова и Я.Смоленского, А.Покровского и А.Слободского, Р.Плятта и С.Балашова.
Конкурсы чтецов стали к тому времени регулярными и многоступенчатыми: город (село) – район – область – республика – Союз. Они носили воспитательный характер и выявили много талантливой молодежи. В немалой степени они обеспечили тот непревзойденный уровень дикторского искусства, который был у нас до 1990-х годов. Они задавали высокий эстетический критерий звучащего слова, повышали шкалу требований.
Каждая школа в середине 1970-х обзавелась фонотекой, в которой достойное место занимали записи отечественных чтецов. Уроки литературы уже были немыслимы без слушания в записи стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Есенина, Маяковского, прозы Гоголя и Чехова. Но тогда эти записи не заменяли печатные тексты, а дополняли их, обогащая словесную культуру школьников. К сожалению, тогда, на рубеже 1960–1970-х годов, в эпоху увлечения факультативами, не удалось создать подобный курс по словесному искусству. Скорее всего этот факт можно объяснить тем необыкновенным богатством и доступностью образцов художественного слова, которыми располагали школа и общество. Тогда, к несчастью, не удалось оценить опасность тех тенденций в области культуры речи, которые во всей полноте раскрылись позднее, уже в конце 1980-х.
В 1990-е годы жанр художественного слова не умирает, но подвергается сложной трансформации. Как и многие сферы культуры, он не избежал коммерциализации. Наряду с классическими записями, периодически переиздававшимися различными звукозаписывающими фирмами, делались и новые. Все они, как правило, невысокого уровня, так как в основном преследуют не педагогические и не просветительские цели. К такой работе нередко привлекались актеры, ранее никогда не работавшие в жанре звучащего слова. Так, например, в 1990-е годы огромное количество произведений русской классики озвучил популярный театральный и киноактер Владимир Самойлов. Но из них нет ни одной, достойной быть поставленной рядом с классиками чтецкого жанра. Ряд молодых актеров московских театров проделал такую же работу с тем же результатом. Ни одна запись 1990-х годов не стала событием в мире искусства.
Помимо актеров, записью литературных произведений стали заниматься профессиональные дикторы. Хорошо известные в недавнем прошлом дикторы Е.Терновский и И.Прудовский записали всю «Анну Каренину» и всю «Войну и мир». Очевидно, что преследовались не художественные цели. Такие записи призваны избавить от чтения тех школьников, которым было лень открыть книгу, то есть выполнялась антипедагогическая задача, принесшая коммерческую выгоду. Это сместило границы жанров и нанесло ущерб эстетике художественного слова. Против такой опасности в свое время предупреждал видный мастер чтецкого жанра В.Н. Аксенов: «Часто сам литературный материал может увлечь слушателей независимо от мастерства исполнителя, – писал он в середине 1950-х годов. – Мы знаем чтецов, которые берут интересную книгу и, не прилагая почти никаких усилий к тому, чтобы возвести свое чтение в искусство, раскрывают перед слушателями сюжет. Такие чтецы являются “передатчиками” чужих мыслей и слов и имеют очень мало общего с искусством» 6 .
В последние годы фирма «Мелодия» предложила целую программу издания старых классических записей с голосами мастеров. Помимо сольных номеров, в нее вошли классические радиоспектакли. Эти записи помогут возродить интерес к высокому искусству. А для того чтобы вместить этот материал в рамки образовательной программы, необходим факультативный курс, который поможет старшеклассникам приобщиться к такому искусству.
Своеобразие художественно-словесного жанра.
Своеобразие определяется положением жанра между книгой и театром. Несовпадение актерского и чтецкого искусства проходит по линии «присвоения текста». Для актера он становится абсолютно своим, в то время как чтецкое слово по сравнению с актерским оставляет место недосказанности.
Другой особенностью жанра является то, что актерское слово связано с действием. Чтец же стремится к «освобожденному слову». Чтец и на эстраде, и в звукозаписи не может ограничиваться созданием образа одного героя, как в спектакле. Он должен воссоздать в рассказе и картины природы, и звуки музыки, и шум дождя, а также портреты героев, их характеры, тончайшие чувства и настроения. Наиболее выразительную характеристику чтецкого жанра дал В.Н. Яхонтов: «Искусство художественного слова построено на убеждении, что слово – зримо».
Чтение, предназначенное для эстрады, предъявляет специфические требования к исполнителю: это «динамика, лаконичность, темперамент, концентрация всех исполнительских возможностей и выразительных средств в сжатой и ясной форме» 7 . Жанр устного рассказа предполагает форму, которая способна разрешать стиль того или иного автора через комбинирование интонаций и композицию текста.
Другой выдающийся мастер художественного слова и теоретик жанра, А.И. Шварц сформулировал категории, составляющие эстетическую природу искусства художественного чтения: «1) Положительный идеал; 2) Основная мысль; 3) Образ рассказывающего; 4) Отношение рассказывающего к отдельным элементам сюжета» 8 . Я.М. Смоленский полагал, что наиважнейшим элементом чтецкого искусства является «логика речи». Овладение ей он считал педагогической задачей, потому что неблагополучное состояние элементарной логики чтения «является следствием односторонности в преподавании законов логики в школе». Решить эту задачу поможет чтение стихов, так как стихи дисциплинируют мышление, «усугубляют “жесткость” словесной формы» 9 . И, наконец, важнейшим условием чтецкого искусства является язык. «Мастер художественного слова обязан превосходно знать родной язык, учитывать и ощущать все его нюансы, тончайшие оттенки мысли и чувства» 10 .
С момента возникновения жанра в нем выделилось два вида чтения – рассказ и театрализация. Основателями и крупнейшими представителями их были Закушняк и Яхонтов. Закушняк был непревзойденным рассказчиком. Яхонтов создал жанр театра одного актера. Он любил использовать скупой реквизит, интерьер, исторический костюм, привносившие в чтение элементы актерской игры. Традицию рассказа блестяще развил И.Андроников, соединивший в одном лице и автора, и исполнителя. В жанре театрализованного моноспектакля с успехом работала в 1950–1970-е годы, после ухода с основной сцены, Алиса Коонен. Синтез искусств – чтецкого и музыкального – достигается в жанре литературно-музыкального монтажа, получившего широкое признание в 1960–1970-е годы в блестящих композициях Алексея Покровского.
Особое место в искусстве художественного слова занимает авторское исполнение. Техника позволила сохранить голоса многих классиков XX века, и даже Л.Толстого. Еще в 1920-е годы В.Маяковский настаивал на том, чтобы выпускали граммофонные пластинки со стихами в исполнении самих поэтов. Систематическое издание таких записей началось с 1956 года.
Авторское чтение, являющееся в известной степени средством самовыражения, помогает глубже постичь художественный мир писателя, по-новому осмыслить хрестоматийные произведения. Голос каждого автора обладает своеобразной эстетикой, его звучание нередко самоценно. Он способен воздействовать на воображение с необыкновенной силой.
Взять, к примеру, хорошо известный монолог Хлопуши из драматической поэмы С.Есенина «Пугачев». В это чтение поэт вложил такую энергию, что оно завораживает слушателя, потрясает его до глубины души. Голос Есенина звучит контрастно тому представлению о поэте, которое обычно складывается в процессе книжного прочтения его стихов. Есенин здесь поднимается до высокого трагизма, и никакой артист не в силах соперничать с ним в данном монологе.
Методика организации занятий
Первоначальным и важнейшим этапом в работе над курсом является грамотный отбор материала. Выше уже говорилось, что современный рынок звукозаписей наполнен продукцией далеко не высокого качества. К тому же не все классические записи переизданы. Поэтому учитель при наличии аппаратуры с успехом может использовать старые грампластинки. Они сохранились в фондах многих юношеских библиотек. Например, Российская государственная юношеская библиотека в Москве в качестве услуги осуществляет перезаписи чтецких программ с виниловых дисков на новые носители.
Большим подспорьем в работе учителя станут 38 выпусков сборника «Искусство звучащего слова». Его неизменный редактор и автор ряда статей О.М. Итина снабдила многие выпуски методическими рекомендациями. В течение нескольких лет она делала дневниковые записи, в которых последовательно анализировала чтецкое искусство многих мастеров звучащего слова. Своими наблюдениями методист периодически делилась с читателями. «Учиться при помощи пластинок очень важно и полезно <...>. Сначала надо дать учащимся насладиться произведением в целом, не пытаясь сразу вторгаться в полученное впечатление. А потом повести разговор об услышанном, повторить заинтересовавшие моменты... Затем попытаться вместе понять, какими путями шел исполнитель в своей работе, чем именно достиг необходимого впечатления» 11 – так автор работы «О чтецах и слушателях» рисует схему занятия по изучению чтецкого искусства.
Программа составлена с учетом доступности звукозаписей для современной школы. В нее включены образцы классиков чтецкого жанра. Среди них представлены как собственно чтецы, так и актеры. Сочетание актерского и чтецкого дарований – явление довольно редкое в искусстве. Оба дара объединяли в себе не многие (В.И. Качалов, В.Н. Аксенов, И.В. Ильинский, Е.И. Тиме). Другие либо полностью посвятили себя эстраде, либо последняя служила для них дополнением к основному актерскому амплуа (А.Г. Коонен, Н.Д. Мордвинов, М.Ф. Астангов, Б.А. Бабочкин).
Предлагаемый курс рекомендуется классам филологического профиля на завершающем этапе обучения, когда у старшеклассников будет накоплен необходимый минимум знаний по русской литературе. Задача курса – воспитать культурного слушателя, умеющего ценить русскую речь и получать удовольствие от искусства звучащего слова.
В 1919 г. в одной из бесед на «Творческих понедельниках» К.С. Станиславский обронил крылатую фразу: «...У нас сейчас на очереди слово. Надо искать к нему пути» 12 . Наша переломная культурная эпоха должна выставить в качестве девиза эти слова классика.
Публикация статьи произведена при поддержке НОУ СПО «Столичный Профессиональный Бизнес-Колледж». НОУ СПО «СПБК» предлагает записаться на обучение актерскому мастерству в Москве. Опытные педагоги «СПБК» помогут раскрыть творческий потенциал учащегося, развить и отточить его вокальные и сценические навыки, и в полной мере овладеть всеми тонкостями и профессиональными приемами актерского искусства. Подробнее ознакомиться с предложением отделения театрально-эстрадного искусства НОУ СПО «СПБК» можно на сайте www.SPBK-OTEI.com
ПРОГРАММА
1. Введение. 2 часа. Из истории жанра. А.Я. Закушняк и В.Н. Яхонтов – основатели «литературного концерта». Вечера рассказа Закушняка и театр одного актера Яхонтова. Сущность чтецкого искусства, его отличие от актерского исполнения. Особенности чтецкого слова. Техника речи. Слово и музыка. Два вида чтения на эстраде – театрализация и рассказ. Жанры: устный рассказ, исполнительский цикл, литературная программа, сюжетный цикл. Чтец-рассказчик и литературный материал. Два вида воплощения чтецкого замысла – эстрада и звукозапись.
2. А.Покровский – В.А. Жуковский. Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери. 2 часа. Напевность речи, близость к мелодекламации. Тяготение к музыкальному построению фразы. Интонационная близость к исполнению народных сказителей (былинный стиль).
3.
В.Н. Яхонтов – А.С. Грибоедов.
Горе от ума (фрагменты: сцены из IV действия).
2 часа.
«Неведомая сила голоса», «Музыка мысли и
чувства». Яхонтов – «поэт с чужими словами».
Своеобразие театра одного актера. Богатство
поэтических голосов. Мелодичность, чувство
фразы, ощущение ритма всего произведения. «Речь
должна звучать, как стихи» – творческое кредо
Яхонтова. Музыкальное постижение слова.
Богатство и своеобразие интонаций. Лаконизм
выразительных средств.
4. В.И. Качалов – А.С. Пушкин. Капитанская дочка (фрагмент); Руслан и Людмила (фрагмент). 2 часа. «Качалов – это целая эпоха в истории словесного искусства, его символ, его тайна, его праздник» (П.П. Коган). Бархатистость тембра, гармония музыки речи и глубокой мысли. «Несомненный выразитель певучего русского языка» (В.Н. Аксенов). Полнозвучие и благозвучие речи, точная артикуляция, очарование низкого, грудного голоса. Тончайшее равновесие между чтением и игрой. Интонационное богатство. Повествовательная «характерность» в прозе. Поэтическая напевность в лирико-эпическом жанре. Интонационно-строфическое деление фразы. Декламационность как основа стиля.
5. А.А. Остужев – А.С. Пушкин. Скупой рыцарь (монолог Барона). 1 час. Своеобразие творческой судьбы актера и ее отражение в чтении. Эмоциональная насыщенность голоса, певучесть (школа Шаляпина). Страстный пафос и темперамент в сочетании с глубокой искренностью. Романтическая одухотворенность исполнения.
6. Д.Н. Журавлев – А.С. Пушкин . Пиковая дама. 2 часа. Точность образного видения, достоверность рассказа. Психологическая глубина в раскрытии характера. Поэтичность и правдивость исполнения, чуткое ощущение фразы. Умение в меру «отодвинуться» от произведения, не завязнуть в мелочах, но охватить все целиком. Интонационная точность сцен.
7. Н.Д. Мордвинов – М.Ю. Лермонтов. Песня про купца Калашникова. 2 часа. Героико-романтическая (мочаловская) манера исполнения. Дифференциация фразировки в зависимости от смысловой наполненности строки (призывность, песенность, повествовательность, драматическая пафосность). Былинная эпичность в интонации. Богатство звукового диапазона – от шепота до крика.
Психологическое перевоплощение при изображении характеров. Мелодическое богатство речи – от мелодекламации до пения.
8. А.К. Слободской – Н.В. Гоголь. Шинель (или И.В. Ильинский. Старосветские помещики). 2 часа. Стилистическое богатство, сочетание иронии, юмора, реалистической «объективности» рассказа. Театральность исполнения: игра интонациями при передаче речи персонажей. Использование несобственно-прямой речи в функции прямой. Последовательность в развертывании сквозного действия произведения. Ослабление гоголевской фантастики в целях единства исполнительского замысла.
9. А.И. Шварц – Н.В. Гоголь. Мертвые души (отрывки из поэмы: главы 8–11, в сокращении). 3 часа.
«Мастер глубокого, объемного раскрытия смысловой, идейно-философской сущности произведения» (Д.Н. Журавлев). Простота, сдержанность, скупость средств в сочетании с неизмеримой глубиной. Темперамент мысли и высокий интеллект. Образ рассказчика, «изображающего действующее лицо». Интонации косвенной речи в функции прямой как излюбленный чтецкий прием.
10. Е.А. Полевицкая, А.Г. Коонен – И.С. Тургенев . Стихотворения в прозе. 2 часа. Эмоциональная непосредственность Полевицкой в сочетании с психологической точностью. Передача тонких оттенков переживаний. Патетичность исполнения Коонен. Богатство интонационных красок.
11. И.В. Ильинский – М.Е.
Салтыков-Щедрин.
Сказки («Карась-идеалист»,
«Коняга»).
2 часа.
Ильинский – чтец-рассказчик. «Смехом и
слезами со сцены помочь добру и правде» –
творческое кредо Ильинского-чтеца. Маска
рассказчика в сочетании с изображением
действующих лиц. «Непосредственная
импровизация». Мастерское приспособление
горлового голоса к повествованию и игре.
12. Я.М. Смоленский – Л.Н. Толстой. Два гусара. 2 часа. Смоленский – художник, чуждый подчеркнутой эмоциональности. Сдержанность красок. Великолепное владение взволнованностью. «Одухотворенный рационализм». Освобожденность слова от излишней эмоции. Сосредоточенность на глубинной пластике слова. Гибкая и звучная размеренность речи. Емкость слова, «внутри которого мысль, движение, мизансцена и образ».
13. Д.Н. Журавлев – А.П. Чехов. О любви. Дом с мезонином. Дама с собачкой. 2 часа. Сдержанность в передаче глубокого чувства. «Волнообразная» манера исполнения: повышение и понижение тона в зависимости от смысловой нагруженности фрагмента. Передача чужой речи повышением или понижением голоса. Три типа интонации: спокойно-выдержанный тон в описаниях; динамичность речи в повествовании; логическая ясность фразировки в рассуждениях. Эмоциональная напряженность в передаче сильных переживаний. Классическая выразительность старомосковского произношения.
14.
Н.С. Плотников, В.А. Сперантова – М.Горький.
Дед
Архип и Ленька (композиция).
2 часа.
Выразительность внешнего рисунка,
искусство перевоплощения Плотникова. Сперантова
– «чудо эфира», мастер «детских» интонаций.
Психологически точное раскрытие внутреннего
мира ребенка. Проникновенный лиризм.
15. М.Ф. Астангов – И.А. Бунин. Господин из Сан-Франциско. 2 часа. Чтец-интеллектуал. Блестящее владение искусством психологического гротеска. Философское постижение образов.
16. Стихи русских поэтов в авторском исполнении. 2 часа. А.А. Блок (стихи по выбору учителя). Творческое кредо: «экономия выразительных средств – это общий принцип искусства». Виртуозное владение формой произнесения стихов. Преобладание этического момента в чтении над эстетическим (не столько восхищает, сколько потрясает). «Бесстрашная искренность» (М.Горький). Чтение, «полное не то печали, не то обреченности» (Б.Агапов). С.А. Есенин. «Внутренняя музыкальная сила» (И.Евдокимов) . «Сочетание изящества и силы “варварского темперамента” и артистизма» (Франс Эленс) . Заразительная искренность, мужественность, высокая трагичность. В.В. Маяковский. Близость к интонациям естественной, разговорной речи. Динамическое построение звучащих фраз, отражающее и конкретизирующее смысловую структуру поэтического текста. «Демонстрация себя, своей мысли, своей страсти, своего душевного опыта» (П.Антокольский) . «Я требую громче, чем скрипачи, права на граммофонную пластинку». Контрастный переход от напевного чтения к бытовой интонации непосредственного обращения к слушателям.
17. М.А. Шолохов читает отрывки из романа «Поднятая целина» (рассказ деда Щукаря, отрывок из 29-й главы). 1 час. Два лица Шолохова-чтеца: актер и рассказчик. Виртуозная актерская игра. Мастерское уподобление интонации героя (Щукарь). Сдержанность, передающая внутренние переживания и драматизм событий.
18. Резервное занятие. 2 часа.
19. Итоговое занятие. 2 часа. Самостоятельный анализ отрывка или законченного произведения. Сочинение-эссе о понравившемся мастере. Реферат о творчестве чтеца (по выбору учителя и учащихся).
1 И.Л. Андроников. Звучащее слово. Шилов Л.А . Голоса, зазвучавшие вновь. М., 1977.
2 Сб. «Искусство звучащего слова». Вып. 4. М., 1968. С. 27.
3 Сб. «Искусство звучащего слова». Вып. 1. М., 1965. С. 144.
4 Тиме Е . Дороги искусства. М., 1967. С. 94.
5 Журавлев Д.Н. Об искусстве чтеца. Сб. «Искусство звучащего слова». Вып. 1. С. 9.
6 Аксенов В
7 Закушняк А.Я. Вечера рассказа. Сб. «Искусство звучащего слова». Вып. 2. М., 1966. С. 17.
8 А.И. Шварц . Записки чтеца. Сб. «Искусство звучащего слова». Вып. 2. М., 1966. С. 52.
9 Сб. «Искусство звучащего слова». Вып. 3. М., 1967. С. 23.
10 Аксенов В . Искусство художественного слова. М., 1962. С. 50.
11 Сб. «Искусство звучащего слова». Вып. 24. М., 1981.
12 Станиславский К. С. Собр. соч. в 9 т. Т. 6, ч. 1. М., 1994. С. 489.
О.Г. ЕГОРОВ,
доктор филологических наук,
лицей г. Железнодорожного,
Московской обл.
Если пользоваться понятием «язык искусства» в том значении, которое мы ему условились придавать выше, то очевидно, что художественная литература, как один из видов массовой коммуникации, должна обладать своим языком. «Обладать своим языком» - это значит иметь определенный замкнутый набор значимых единиц и правил их соединения, которые позволяют передавать некоторые сообщения.
Но литература уже имеет дело с одним из типов языков - естественным языком. Как соотносятся «язык литературы» и тот естественный язык, на котором произведение написано (русский, английский, итальянский или любой другой)? Да и есть ли этот «язык литературы», или достаточно разделить содержание произведения («сообщение»; ср. наивный читательский вопрос: «Про что там?») и язык художественной литературы как функционально-стилистический пласт общенационального естественного языка?
Чтобы уяснить себе этот вопрос, поставим перед собой следующую весьма тривиальную задачу. Выберем следующие тексты: группа I - картина Делакруа, поэма Байрона, симфония Берлиоза; группа II - поэма Мицкевича, фортепианные пьесы Шопена; группа III - поэтические тексты Державина, архитектурные ансамбли Баженова.
Теперь зададимся целью, как это уже неоднократно делалось в различных этюдах по истории культуры, представить тексты внутри каждой из групп как один текст, сводя их к вариантам некоторого инвариантного типа. Таким инвариантным типом для первой группы будет «западноевропейский романтизм», для второй - «польский романтизм», для третьей - «русский предромантизм». Само собой разумеется, что можно поставить перед собой задачу описать все три группы как единый текст, введя абстрактную модель инварианта второй ступени.
Если мы поставим перед собой такую задачу, то нам, естественно, придется выделить некоторую коммуникативную систему - «язык» - сначала для каждой из этих групп, а затем и для всех трех вместе.
Предположим, что описание этих систем будет производиться на русском языке. Ясно, что в данном случае он выступит как метаязык описания (оставляем в стороне вопрос о некорректности подобного описания, поскольку неизбежно моделирующее влияние метаязыка на объект), но сам описываемый «язык романтизма» (или любой из частных его подъязыков, соответствующий указанным трем группам) не может быть отождествлен ни с одним из естественных языков, поскольку будет пригоден для описания и несловесных текстов. Между тем полученная таким образом модель языка романтизма будет приложима и к литературным произведениям и на определенном уровне сможет описывать систему их построения (на уровне, общем для словесных и несловесных текстов).
Но необходимо рассмотреть, как относятся к естественному языку те структуры, которые создаются внутри словесных художественных конструкций и не могут быть перекодированы на языки несловесных искусств.
Художественная литература говорит на особом языке, который надстраивается над естественным языком как вторичная система. Поэтому ее определяют как вторичную моделирующую систему. Конечно, литература - не единственная вторичная моделирующая система, но рассмотрение ее в этом ряду увело бы нас слишком далеко в сторону от нашей непосредственной задачи.
Сказать, что у литературы есть свой язык, не совпадающий с ее естественным языком, а надстраивающийся над ним, - значит, сказать, что литература имеет свою, только ей присущую систему знаков и правил их соединения, которые служат для передачи особых, иными средствами не передаваемых сообщений. Попробуем это доказать.
В естественных языках сравнительно легко выделяются знаки - устойчивые инвариантные единицы текста - и правила синтагматики. Знаки отчетливо разделяются на планы содержания и выражения, между которыми существует отношение взаимной необусловленности, исторической конвенциональности. В словесном художественном тексте не только границы знаков иные, но иное и само понятие знака.
Нам уже приходилось писать, что знаки в искусстве имеют не условный, как в языке, а иконический, изобразительный характер. Положение это, очевидное для изобразительных искусств, применительно к словесным влечет за собой ряд существенных выводов. Иконические знаки построены по принципу обусловленной связи между выражением и содержанием. Поэтому разграничение планов выражения и содержания в обычном для структурной лингвистики смысле делается вообще затруднительным. Знак моделирует свое содержание.
Понятно, что в этих условиях в художественном тексте происходит семантизация внесемантических (синтаксических) элементов естественного языка. Вместо четкой разграниченности семантических элементов происходит сложное переплетение: синтагматическое на одном уровне иерархии художественного текста оказывается семантическим на другом.
Но тут следует напомнить, что именно синтагматические элементы в естественном языке отмечают границы знаков и членят текст на семантические единицы. Снятие оппозиции «семантика - синтактика» приводит к размыванию границ знака. Сказать: все элементы текста суть элементы семантические - означает сказать: понятие текста в данном случае идентично понятию знака.
В определенном отношении это так и есть: текст есть целостный знак, и все отдельные знаки общеязыкового текста сведены в нем до уровня элементов знака.
Таким образом, каждый художественный текст создается как уникальный, ad hoc сконструированный знак особого содержания. Это на первый взгляд противоречит известному положению о том, что только повторяемые элементы, образующие некоторое замкнутое множество, могут служить передаче информации. Однако противоречие здесь кажущееся.
Во-первых, как мы уже отмечали, созданная писателем окказиональная структура модели навязывается читателю уже как язык его сознания. Окказиональность заменяется универсальностью. Но дело не только в этом. «Уникальный» знак оказывается «собранным» из типовых элементов и на определенном уровне «читается» по традиционным правилам. Всякое новаторское произведение строится из традиционного материала. Если текст не поддерживает памяти о традиционном построении, его новаторство перестает восприниматься.
Образующий один знак, текст одновременно остается текстом (последовательностью знаков) на каком-либо естественном языке и уже поэтому сохраняет разбиение на слова - знаки общеязыковой системы. Так возникает то характерное для искусства явление, согласно которому один и тот же текст при приложении к нему различных кодов различным образом распадается на знаки.
Одновременно с превращением общеязыковых знаков в элементы художественного знака протекает и противоположный процесс. Элементы знака в системе естественного языка - фонемы, морфемы, - становясь в ряды некоторых упорядоченных повторяемостей, семантизируются и становятся знаками.
Таким образом, один и тот же текст может быть прочтен как некоторая образованная по правилам естественного языка цепочка знаков, как последовательность знаков более крупных, чем членение текста на слова, вплоть до превращения текста в единый знак, и как организованная особым образом цепочка знаков более дробных, чем слово, вплоть до фонем.
Правила синтагматики текста также связаны с этим положением. Дело не только в том, что семантические и синтагматические элементы оказываются взаимообратимыми, но и в другом: художественный текст выступает и как совокупность фраз, и как фраза, и как слово одновременно. В каждом из этих случаев характер синтагматических связей различен. Первые два случая не нуждаются в комментариях, зато на последнем следует остановиться.
Будет ошибочным полагать, что совпадение границ знака с границами текста снимает проблему синтагматики. Рассмотренный таким образом текст может распадаться на знаки и соответственно синтагматически организовываться. Но это будет не синтагматика цепочки, а синтагматика иерархии - знаки будут связаны, как куклы-матрешки, вкладываемые одна в другую.
Подобная синтагматика вполне реальна для построения художественного текста, и если она непривычна для лингвиста, то историк культуры легко найдет ей параллели, например в структуре мира, увиденного глазами средневековья.
Для мыслителя средневековья мир - не совокупность сущностей, а сущность, не фраза, а слово. Но это слово иерархически состоит из отдельных, как бы вложенных друг в друга слов. Истина не в количественном накоплении, а в углублении (надо не читать много книг - много слов, - а вчитываться в одно слово, не накоплять новые знания, а толковать старые).
Из сказанного вытекает, что словесное искусство хотя и основывается на естественном языке, но лишь с тем, чтобы преобразовать его в свой - вторичный - язык, язык искусства. А сам этот язык искусства - сложная иерархия языков, взаимно соотнесенных, но не одинаковых. С этим связана принципиальная множественность возможных прочтений художественного текста. С этим же, видимо, связана не доступная никаким другим - нехудожественным - языкам смысловая насыщенность искусства.
Искусство - самый экономный и компактный способ хранения и передачи информации. Но искусство обладает и другими свойствами, которые вполне достойны привлечь внимание специалиста-кибернетика, а со временем, может быть, и инженера-конструктора.
Обладая способностью концентрировать огромную информацию на «площади» очень небольшого текста (ср. объем повести Чехова и учебника психологии), художественный текст имеет еще одну особенность: он выдает разным читателям различную информацию - каждому в меру его понимания, он же дает читателю язык, на котором можно усвоить следующую порцию сведений при повторном чтении. Он ведет себя как некоторый живой организм, находящийся в обратной связи с читателем и обучающий этого читателя.
Вопрос о том, какими средствами это достигается, должен волновать не только гуманитара. Достаточно себе представить некоторое устройство, построенное аналогичным образом и выдающее научную информацию, чтобы понять, что раскрытие природы искусства как коммуникационной системы может произвести переворот в методах хранения и передачи информации.
Лотман Ю.М. Структура художественного текста — М., 1970 г.
Основные статьи: Русский фольклор , Русская литература
Древние пласты русского словесного искусства представлены фольклором: былины, сказки, заговоры, песни, пословицы. Былины отражают представления об окружающем мире, сложившиеся у жителей Киевской Руси. Врагами Руси в былинах часто предстают представители кочевых племён, иногда приобретающие змеиный облик (Тугарин, прообразом которого был половецкий хан Тугоркан XI века). Они нередко обозначаются общим термином «поганые», что в ту пору означало «язычники». Им противостоят богатыри: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алёша Попович и др. В сказках главным персонажем часто выступает Иван Царевич илиИван-дурак. Ему противостоят сказочные персонажи: Баба-яга, Кощей Бессмертный, Змей Горыныч, а помощниками выступают волшебные животные.
Русская литература, в особенности русская проза XIX века, оказала значительное влияние на развитие мировой культуры. Произведения русских писателей переведены на многие языки мира и изданы многомиллионными тиражами. Ей принадлежат имена таких известных писателей и поэтов, как Пушкин, Лермонтов,Гоголь, Некрасов, Крылов, Грибоедов, Фонвизин, Державин, Толстой, Достоевский, Чехов, Тургенев, Есенин, Мандельштам, Шолохов и многие другие. Пять российских литераторов - Бунин, Шолохов, Пастернак, Солженицын и Бродский - стали лауреатами Нобелевской премии по литературе.
Музыка
Русское музыкальное наследие включает в себя как русскую народную музыку, так и творчество русских композиторов XVI-XX веков, русский музыкальный фольклор, русский романс, популярную музыку советского и постсоветского периода, русский рок, творчество бардов, русский хип-хоп.
Русская народная музыка исполнялась на русских музыкальных инструментах.
Такие русские композиторы, как Глинка, Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, Стравинский, Рахманинов, Бороди́н и другие, получили мировое признание и оказали заметное влияние на мировую культуру.
Русская классическая музыка содержит творческое наследие таких великих композиторов, как: Михаил Иванович Глинка, Модест Петрович Мусоргский, Александр Порфирьевич Бородин, Николай Андреевич Римский-Корсаков, Пётр Ильич Чайковский, Сергей Васильевич Рахманинов, Александр Николаевич Скрябин, Игорь Фёдорович Стравинский. Среди советских композиторов одними из самых значимых являются: Сергей Сергеевич Прокофьев, Дмитрий Дмитриевич Шостакович,Альфред Гарриевич Шнитке, Николай Яковлевич Мясковский, Георгий Васильевич Свиридов.
Танец
Основные статьи: Русская пляска , Русский балет
Неотъемлемой частью русской национальной культуры был танец, который также именовался пляской. Известны женские хороводы, мужские танцы вприсядку. Плясали во время праздников, часто в сопровождении балалайки или гармони.
В XX веке под влиянием европейской культуры широкую известность получил Русский балет Дягилева, или Ballets russes , - балетная компания, основанная в 1911 году русским театральным деятелем и искусствоведом Сергеем Дягилевым. Выросшая из «Русских сезонов» 1908 года, функционировала на протяжении 20-ти сезонов до смерти Дягилева в 1929 году и пользовалась большим успехом за рубежом, особенно во Франции и Великобритании. Антреприза Дягилева оказала большое влияние на развитие не только русского балета, но и мирового хореографического искусства в целом. Сезоны Дягилева - особенно первые, в программу которых входили балеты «Жар-птица», «Петрушка» и «Весна священная» - сыграли значительную роль в популяризации русской культуры в Европе и способствовали установлению моды на всё русское.
Словесное искусство существует в двух формах: в устной – это, когда произведение передается от певца (или рассказчика) к певцу, не фиксируясь на письме, и в письменной, генетически более поздней, но только генетически. На самом деле, с момента изобретения письменности обе эти формы сосуществуют и обмениваются друг с другом. Устное творчество зачастую фиксируется на письме, а письменное вновь уходит в устное бытование (простейший пример - песня, сочиненная автором и ставшая с течением времени популярной и безымянной). Устная память, при всей своей мощи, не удерживает того, что вышло из поэтического обихода...
Многие образцы устного творчества, легшие ныне в основание мировой культуры слова, были бы безвозвратно утеряны (если бы не были записаны). Таковы, к примеру, "Шицзин" - сборник китайских народных песен, сохраненный благодаря трудам Конфуция, эпические поэмы Гомера, записанные по повелению афинского тирана Писистрата, ирландские саги, зафиксированные заботливыми монахами, спасшими от забвения одну из величайших человеческих культур.
Взаимосвязь устной и письменной словесности прослеживается и древнейших русских памятниках: «Слово о полку Игореве» неизвестного автора и «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона.
Древние письменные памятники обычно не имели автора (точнее, он не подписывался), как летописцы или автор "Слова о полку Игореве". В случае исторического повествования историк и писатель являлись одним и тем же лицом. Оратор и поэт, оратор и проповедник так же долго не разъединялись друг с другом. "Слово о полку Игореве" - это именно "слово", политический призыв и поучительное сочинение, подобно тому, как "Слово о законе и благодати" было и "словом", ораторским произведением, и проповедью.
Сочинения литературы, отделенные от истории, появляются уже на пороге нового времени, когда появляется и светская литература, создаваемая на основе фольклорных форм.
Письменная художественная литература постоянно обращается к устной народной традиции, заимствуя и перерабатывая очень и очень многое из этого бездонного кладезя. Такие создания старой литературы, как "Горе-злосчастие" или "Повесть о Ерше, сыне Щетинникове" - порождены фольклором. Замечательная поэма Лермонтова "Песня про купца Калашникова" вся основана на метрике и образной системе древних русских баллад. В том же ключе написаны "Сказки" Пушкина. А упоэм Твардовского наблюдается "частушечная" метрика. Да и весь Есенин вне фольклорной традиции, по сути, был бы невозможен, как и Клюев, как и Рубцов, и многие другие.
Нередки случаи "обратного" движения: христианская литературная традиция породила и на Руси и на Западе целый жанр "духовных стихов", баллад и песен с религиозным содержанием. Народные баллады Запада, в частности, английские, обработанные поэтами и переведенные нашими поэтами на русский язык, вторично "спустились в народ", породив жанр позднейших русских баллад ("Хазбулат удалой" и пр.) и так называемых "мещанских романсов" XIX столетия. И вот, что интересно: до появления романса русская народная поэзия не знала сольной лирической песни, все лирические песни были хоровыми, а манера их исполнения, определяемая как "органическое многоголосье", вообще, являлась исключительным явлением в мировой вокальной культуре. Романс ответил потребности сольного, индивидуального пения (под гитару).
При всех этих взаимовлияниях устное творчество (фольклор) сохраняет свое принципиальное отличие от творчества письменного (авторского) - фольклор безличен. Его произведения не только "не имеют автора" (точнее, он всегда неизвестен), но и не имеют такого стилистического отличия, как авторская манера. Точно так же, как персонажи фольклора - добрые молодцы, красные девицы и т.п. - не имеют индивидуального психологического портрета. Герои фольклора всегда "типы" и никогда не "характеры". Литературе письменной, напротив, всегда присуще стремление к описанию индивидуального, неповторимого, к описанию характеров, и, вместе с тем, к выражению особой, авторской манеры повествования, авторского стиля.
Классический крестьянский фольклор в наши дни умирает, ибо разрушается сама жизнь, породившая его. Но это не значит, что устное художественное слово отомрет совсем. Оно, как и сам русский язык, постоянно будет вдохновлятьавторов. Более того, возможны и "возвращения" традиционных форм устной поэзии. Так, в наши дни, в связи с подъёмом казачества, оживает, обретая второе дыхание, хоровая казачья песня.
К сожалению, записывать произведения устной словесности (фольклора) люди начали довольно поздно, в основном уже в XIX столетии, утеряв очень многое из наших прежних богатств: древний русский эпос, например, дошёл до нас в скудных отрывках, а дохристианская мифология так и вовсе не дошла.
Письменной литературе повезло больше, хотя в пожарах русских городов, в безвременьи XVIII - начала XIX веков, когда был потерян всякий интерес к русской древности, многие письменные памятники погибли, и потому имеющийся состав древне-русской (допетровской) словесности мы должны почесть лишь скромным отрывком великой литературы наших предков.
Словесное искусство существует в двух формах: генетически более ранней - устной, когда произведение передается от певца (или рассказчика) к певцу, не фиксируясь на письме, и в письменной, генетически позднейшей, но только вот именно генетически. В реальном бытии обе эти формы с момента изобретения письменности сосуществуют и обмениваются друг с другом, устное творчество зачастую фиксируется на письме, а письменное вновь уходит в устное бытование (простейший пример - песня, сочиненная автором-профессионалом, но ставшая с течением времени популярной и безымянной). Устная память, при всей своей мощи, не удерживает того, что вышло из поэтического обихода. Многие образцы устного творчества, легшие ныне в основание мировой культуры слова, были бы безвозвратно утеряны (ежели бы их не записали). Таковы, к примеру, "Шицзин" - сборник китайских народных песен, сохраненный благодаря трудам Конфуция, эпические поэмы Гомера, записанные по повелению афинского тирана Писистрата, ирландские саги, зафиксированные заботливыми монахами, спасшими от забвения одну из величайших человеческих культур; и так далее. Нередки случаи "обратного", так сказать, движения: христианская литературная традиция породила и на Руси и на Западе целый жанр "духовных стихов", баллад и песен с религиозной сюжетикой. Народные баллады Запада, в частности, английские, обработанные поэтами и переведенные нашими поэтами на русский язык, вторично "спустились в народ", породив жанр позднейших русских баллад (типа "Хазбулат удалой" и прочие) и так называемых "мещанских романсов" XIX-го столетия.Дело еще и в том, что до появления романса русская народная поэзия не знала сольной лирической песни, все лирические песни были хоровыми, а манера их исполнения "органическое многоголосье", вообще явилось исключительным явлением в мировой вокальной культуре.Романс ответил потребности сольного, индивидуального пения (под гитару).
С другой стороны, письменная профессиональная литература постоянно обращается к устной народной традиции, заимствуя и перерабатывая очень и очень многое из этого бездонного кладезя. Такие создания нашей старой литературы, как "Горе-злочастие" или "Повесть о Ерше, сыне Щетинникове" - порождены фольклором. Замечательная поэма Лермонтова "Песня про купца Калашникова" вся основана на метрике и образной системе наших древних баллад. Не забудем и "сказок" Пушкина, и "частушечной" метрики поэм Твардовского. Да и весь Есенин вне фольклорной традиции, по сути, был бы невозможен, как и Клюев, как и, уже в наши дни, Рубцов.
При всех этих взаимовлияниях устное творчество (фольклор) сохраняет свое принципиальное отличие от творчества письменного (авторского, профессионального) - фольклор безличен. Его произведения не только "не имеют автора" (точнее, он всегда неизвестен), но и не имеют такого стилистического отличия, как авторская манера. Точно так же, как персонажи фольклора, все эти добрые молодцы, красные девицы и т.п., не имеют индивидуального психологического портрета, герои фольклора всегда "типы" и никогда не "характеры". Литературе письменной, профессиональной, напротив, всегда присуще стремление к описанию индивидуального, неповторимого, к описанию характеров, и, вместе с тем, к выражению особой, авторской манеры повествования, авторского стиля.
Классический крестьянский фольклор в наши дни умирает, ибо разрушается сама жизнь, его породившая. Но это не значит, что устное художественное слово отомрет вообще. Оно так же не отомрет, как не отмирает и сам язык, и постоянно будет оплодотворять авторов - профессионалов. Более того, возможны и "возвращения" традиционных форм устной поэзии. Так, в наши дни, в связи с подъёмом казачества, оживает, как бы приобретая второе дыхание, хоровая казачья песня.
К сожалению надо сказать, что записывать произведения устной словесности (фольклора) мы начали поздно, в основном уже в XIX столетии, зачастую уже слишком поздно, утеряв, тем самым, очень многое из наших прежних богатств: Древний русский эпос, например, дошёл до нас в скудных отрывках, а дохристианская мифология так и вовсе не дошла.
Письменной литературе повезло больше, хотя и то сказать - в пожарах русских городов, в безвременьи XVIII-го - начала XIX веков, когда был потерян всякий интерес к русской древности, столь многое погибло, что наличный состав древне-русской (допетровской) словесности мы должны почесть лишь скромным отрывком великой литературы наших прадедов.
Разумеется, за протекшие века понятие литературы (или словесности, изящной словесности, поэзии) многократно изменялось. Древние письменные сочинения обычно не имели автора (точнее, он не подписывался), как летописцы, например, или автор "Слова о полку Игореве". А летописи писали подчас выдающиеся таланты! Да, кроме того, в случае исторического повествования историк и писатель являлись одним и тем же лицом. Оратор и поэт, оратор и проповедник так же долго не разъединялись друг с другом. "Слово о полку Игореве" это именно "слово", политический призыв, учительное сочинение подобно тому, как "Слово о законе и благодати" митрополита Иллариона было и "словом", ораторским произведением, и проповедью. Сочинения именно литературные, отъединенные от истории, как таковой, появляются у нас очень поздно, уже на пороге нового времени, когда, собственно, является и светская литература, создаваемая, ежели это не перевод, на основе опять же фольклорных, сказовых форм. Расцвет русского профессионального искусства в XIX столетии породил представление о том, что литература наша и вообще-то началась с Пушкина, ну, не с Пушкина, так с Ломоносова. Однако это далеко не так. И ежели мы спросим, а что же общего в нашей литературе древней и новой, то опять должны будем обратиться не к образцам словесности XVIII-го столетия, а к тем двум гениальным памятникам, которые стоят в начале фиксированного авторского творчества на Руси - к "Слову о полку Игореве" и к "Слову о законе и благодати".
Та горячая заинтересованность в бытии русской государственности, столь гениально выраженная в "Слове о полку Игореве" и та связь личного (лично-семейного) с судьбами страны, намеченная тут в плаче Ярославны, повторены и продолжены во всей последующей русской литературе до "Войны и мира" Толстого включительно, до патриотической поэзии Блока, Есенина и Твардовского. А философская концепция Иллариона - решительное отмежевание от ветхозаветной, дохристианской традиции и утверждение, что благодать, венчающая закон - выше закона, что именно в ней, в благодати, происходит синтез законоположных норм и любви, эта концепция опять же стала основою мышления всех наших авторов, мы ее найдем и в "Капитанской дочке" Пушкина, и в творчестве Достоевского, Лескова, Тургенева, Чехова, и где угодно, всюду, где мы имеем дело с традицией именно русской прозы, которую, с этой точки зрения, можно назвать и самой христианской, самой близкой к истинным заветам Спасителя.
Единство русской словесности на протяжении веков обнаруживается и в специфике формы. Так, русская проза новейшего времени (творцом которой надо почесть всё-таки именно Гоголя, а даже не Пушкина с его "Повестями Белкина") отличается от западно-европейской, прежде всего французской, тем, что ежели стиль западного автора это "рассказ" (от Вольтера до Бальзака), то русский автор пишет "сценами", "показывает" более, чем рассказывает, т.е. чувство у него как бы господствует над логикой: показать ему важнее, чем рассказать. Но элементы той же стилевой манеры мы найдем уже и в "Слове о полку Игореве", как и в летописании нашем, особенно южно-русском (см. "Ипатьевскую летопись").
Возможно, именно эта стилевая особенность русской литературы сыграла не последнюю роль в той мировой популярности русской прозы, которую она приобрела с конца прошлого столетия под пером Льва Толстого, Достоевского и Чехова.
Во всяком случае, говоря о русской литературе, русской словесности, нужно подчеркнуть её всегдашнюю глубину, общее стремление к постановке корневых вопросов бытия, её православный гуманизм и государственность её мышления. Это меньше всего литература для развлечения или отдыха, и потому её бытие неотрывно от самого бытия русского народа. Можно даже и так сформулировать: мы сохранимся, пока сохраняется наша словесная культура, пока она жива и читаема. При всех замутнениях, при всех частичных (верю!) отступлениях от великих принципов своих, русская словесность, русская литература и поэзия обеспечивают жизнь русской нации ныне и продолженность этой жизни в грядущих временах.