При всей своей предполагаемой элитарности) сокращается и маргинализируется сфера "большого" религ. мышления и серьезной теологии. Социальная стратификация смыслов и ценностей культуры имеет, очевидно, тот же истор. возраст, что и классовое расслоение; однако такой специфический структурный феномен, как массовая культура, выделяет 20 в. среди прочих исторических эпох. Массовая культура резко отличается от прежних низовых форм тем, что она опирается на достижения самой передовой технологии даже в большей степени, нежели элитарные формы искусства 20 в. Более того, в сфере массовой культуры (поп-музыка, развлекат. кинопродукция, мода , бульварная и желтая пресса и пр.) используются мощные потенциалы социологии, психологии, менеджмента, политологии и др. обществ, и антропол. дисциплин. Массовая культура уникальна как искусство манипуляции элементарными "дочеловеческими" реакциями и импульсами ("драйвами") масс людей, использующее самые рафинированные достижения культуры (технологии и науки). Факт, что высокая культура как бы обслуживает "докультурные" потребности и устремления (подсознат. силы, связанные с эросом, желаниями господства и инстинктами разрушения и агрессии), чрезвычайно показателен для 20 в. Типологически его культура выстраивается вокруг главной проблемы эпохи: увязать между собой высокое, почти культовое отношение к культуре и культурности (как продуктам и орудиям антропной власти над реальностью) с радикальным и систематическим негативизмом по отношению к культуре и культурности. В течение века вырабатываются и всеядные культурные элиты, к-рые признают за культурные ценности как классику авангардизма, так и почтенные академически-музейно-консерваторские суперценности. Однако вплоть до успешной инсти-туционализации авангарда во вт. пол. столетия конфликт между "культурой культурности" и "культурой бунта против культурности" был весьма драматичным на Западе.Собственно культурная среда в нач. 20 в. обычно отказывалась видеть в революц. искусстве от Ван Гога до Пикассо нечто художественное, притом именно под предлогом предполагаемого отказа авангардистов от культурности (А. Бенуа, Шпенглер

И др.). Когда же около середины 20 в. пришло время массированного обществ. признания (т.н. институционализация авангарда), то часть гуманистически настроенных культуропоклонников (Сартр, Адорно

И др.) принимают и одобряют те ответвления авангардизма,

К-рым можно было приписать некий новаторский новый гуманизм экспериментального типа. Атрибутами нового гуманизма чаще всего объявлялись свобода духа, избавление от узкого европоцентризма и пресловутая "общечеловечность", соприкосновение с новыми технологиями и фундаментальными идеями революц. наук и т.п.Начиная с 30-х гг. на Западе возникают мощные информационно-социально-культурные инфраструктуры, к-рые встраивают классику авангарда (от фовизма до абстракционизма, в меньшей степени сюрреализм)

В циклы функционирования музейной работы, университетского образования и науки, дорогостоящих правительственных программ и частных инициатив, в т.ч. исследоват. и популяризаторского характера. Одним из важнейших факторов и инструментов институциона-лизации авангарда в середине века становится тезис, что это искусство "истинно человечно" (в отличие от исчерпавшей свой антропный потенциал прежней культуры), да к тому же еще оно вершина нац., общеевроп. и/или общезап. культуры.Многие классики раннего и зрелого (высокого) авангарда (Матисс, Пикассо, Шагал и др.) поддерживали ставший академически и государственно респектабельным антропоцентрич. цивилизационизм. Но особенно сильным фактором институционализации авангарда под лозунгами типаHumanite-Civilisation была логика начавшейся в 1946 "холодной войны". Властные структуры Запада, после нек-рых неудачных попыток пристегнуть авангард к большевизму (чтобы бороться с этим искусственно сконструированным чудовищем) выбрали более эффективный и для многих убедительный ход. Авангардизм Запада и России стал рассматриваться как один из символов свободной и гуманной, демократич. культуры, противостоящей застылому, архаичному, бесчеловечному, культурно ограниченному официальному искусству коммунистич. мира. Т.о., гуманисты и культуропоклонники во многом обязаны успехами своего кредо и возможностью проецирования этого кредо на авангардизм самым драматичным и опасным обстоятельствам истории послевоенного периода.Авангардистское сознание представляло собой парадоксальный ментальный конструкт, в к-ром присутствовал комплекс культурного превосходства нового искусства и нового мышления (его этич. технологич. подлинности сравнительно с ложью и отсталостью консерватизма). Анализ практики и теории авангардистов, от К. Малевича до А. Матисса, от В. Маяковского до Э. Ионеско, позволяет заметить в них ту веру в прогресс и современность, к-рая свойственна именно носителям культа культуры иHumanitas Возрождения и Просвещения. В то же время эти адепты сверхчеловеч. демиургии 339 резко нападали на отцовские нормы, на социальное супер-эго, и тяготели к своеобр. утопии "новой первобытности" и варварской свободы.Т.о., К. 20 в. предстает как результат странных и своеобр, комбинаций двух центральных парадигм эпохи. Постоянное требование авангарда к себе и другим это быть современным,uptodate, и заслужить право на имяmodern, т.е. соответствовать новым, прогрессивным моделям и картинам мира и методам освоения реальности (реальным либо воображаемым). Ранний авангард (приблизительно до 1914) и зрелый авангард (примерно до середины века) содержит в своей программе два противоположных императива одновременно, и изобретает все более изощренные способы совмещать представляющиеся логически несовместимыми вещи.В раннем авангарде кубистов, экспрессионистов, примитивистов, футуристов звучат лозунги полного отвержения либо даже разрушения культуры прошлого. Но эта как будто столь непримиримая оппозиция апеллирует либо к "модерновой" технологии, т.е. антропогенной рациональности безHumanitas (футуризм), либо к мифологизированным и артистически переосмысленным идеям новых постклассич. наук (Аполлинер как теоретик кубизма), либо развивает целую систему истор., этич., квазинаучных аргументов, как у В. Кандинского. То была революция во имя освобождения от антропно-цивилизационных цепей, за выход в биокосмич. просторы, в измерения, прежде табуированные разумом и моралью. Но при этом революционеры сами были непрочь взойти на престол Человека Творящего и подать себя в качестве носителей нек-рой высшей формы культурности. Революционные науки и технологии используются в искусстве с парадоксальными результатами. Они, с одной стороны, усугубляют антропный культур-нарциссизм, а с другой стороны, ставят под вопрос гуманистич. мерки и ценности. Этот эффект подтверждения-отрицания хорошо виден в самых технологизированных видах искусства: архитектуре и кинематографе.Сами основы архитектурного языка меняются благодаря новым материалам с невиданными в природе свойствами, а также смелым инженерным решениям. Начиная с башни Эйфеля в Париже и Бруклинского моста в Нью-Йорке архитектура учится ориентироваться не только (и не столько) на масштабы, потребности и восприятие самоценного человека, сколько на планетарные и вселенские факторы (включая технологизиро-ванное об-во, как один из планетарных факторов). Конструктивизм и футурологич. проекты 20-х гг. (от Б. Таута до И. Леонидова) высказываются как бы от имени коллективного всепланетного Я, превосходящего своими запросами и потенциями границы прежней индивидуальности. Архитекторы исходят из нек-рой утопич. вселенской антропности, взламывающей рамки прежнего цивилизационного принципаHumanitas.Техн. средства и язык кино стремительно развиваются после первых успешных демонстраций нового "аттракциона" в самом конце 19 в. Классика 1910-х гг. (Д. Гриффит, Ч. Чаплин) уже делает ощутимым то внутр. противоречие, к-рое будет заставлять кино находить все новые темы, приемы, решения. Кино усердно пропагандирует гуманистич. сверхценности (в особенности этические), однако именно кино владеет такими средствами, к-рые по своему воздействию на массы зрителей приближаются к магии или религ. экстазу (может быть, даже превосходят последние). Эффект присутствия, правдоподобия и всесилия "божественного ока", к-рое как бы умеет увидеть все, заглянуть куда угодно и даже сделать реальными сказочные и фантастич. вещи, с самого начала был и всегда должен был оставаться амбивалентным орудием. За немногими исключениями, киношедевры 20 в. программно преследовали цели "истины и добра", т.е. работали на антропно-цивилизационные сверхценности. Но уже в монументальной "Нетерпимости" Гриффита проявилось то качество неконтролируемости кинематографич. средств выражения, к-рые должны были позднее сделаться важным предметом филос. рассуждений теоретиков новых искусств и коммуникаций от 3. Кракауэра и В. Беньямина до Маклюэна.

Эмансипация магии новых техн. средств и их прямой диалог с экстатич. потоками космич. стихий, неподвластных антропным меркам (добро, зло, разум, целесообразность, логика и т.д.), получают свое теор. освещение (и свою филос. мифологию) спустя десятилетия после первых социальных успехов и творч. достижений кино, но само явление антропоцентрич. манипулирования языком, к-рый способен выходить и выходит из-под контроля разумного и морального художника, восходит к ранней стадии развития киноискусства. В области филос. мысли начало 20 в. также ознаменовано парадоксальными переплетениями двух парадигм, причем этот узел становится со временем все более сложным.Ницшевские идеи, бергсоновский интуитивизм , социальные философии Зиммеля

И М. Вебера,

Ранняя феноменология, амер. прагматизм, марксизм и психоанализ представляются позднейшим приверженцам, противникам и исследователям нек-рьш гетерогенным множеством, в к-ром заведомо нет и не может быть общего. Но эпистемологич. амбивалентность присутствует и в недружной семье философии. Мысль, подобно искусству, отворачивается от идеи царственного антропного Эго как повелителя реальности (и даже сверхреальности). Если в искусстве этот бунт выразился в протесте против миметич. эстетики и заветов классич. рац. гармонии, то поворот в философии осуществлялся как неприятие классич. метафизик и рационально-идеалистич. тотальных систем прошлого от Платона до Гегеля. Антропоморфический Дух, помещенный в центр мироздания и решающий "последние вопросы", был снят с повестки дня. Бог, материальное и духовное, истина и добро, и прочие сверхценности и высшие сущности перестают быть гл. задачами философии. Мысль получает как бы более конкр. и жизненные задания заниматься логикой, языком, процессами мышления, психич. явлениями, социальными процес- 340 сами и феноменами. Мысль обращается к проблемам устройства и функционирования мышления, души, культуры, об-ва, причем делает это предпочтительно в режиме критики и разоблачения тех кажимостей, к-рые принимаются среди людей за несомненности. Философия занимается механизмами и ошибками (подменами), наблюдаемыми в ключевых механизмах высокоразвитой антропной цивилизации (буржуазной, просвещенной, технологизированной).Тем самым мысль и искусство начинают конструировать (долгое время практически незаметно для себя самих) другую антропно-цивилизационную модель, к-рая легитимировала совершенное Я уже не прямолинейными методами, использовавшимися ранее. Триумфальное шествие Духа (познания, разума, культуры, гуманизма) к вершинам совершенства и власти над реальностью явно никуда не годилось в качестве парадигмы (или "большого нарратива") в эпоху приближающихся и наступающих истор. фрустраций колоссального размаха двух мировых войн и массового террора тоталитарных систем, а впоследствии "холодной войны", и затем посткоммунизма. Культура конструирует модель непокорно-критич., разрушительного Эго, способного демистифицировать патетич. мифы о себе самом, взорвать императивы мимесиса и гармонии (в искусстве) или победоносной Истины (в философии). Формируется своего рода супермиф о саморазрушающей силе Духа, к-рая прозревает собственную несостоятельность и подчиненность внечеловеч. силам (подсознание Фрейда,

Отчужденные силы рынка у Маркса, неуправляемая и внеположная ценностному мышлению реальность Гуссерля

И прагматистов). Однако же эти как бы суицидальные тенденции культуры вели не к делегированию антропного пафоса очеловеченному монотеистич. Богу, как это было в христианстве, а к парадоксальному нарциссизму жертвенности и синдрому "мыслящего тростника" (Паскаль), к-рый считает себя единственным существом во Вселенной, способным осмыслить трагичность своего положения, и в этом качестве возвращает себе пафос исключительности. Обоснование претензии на господство через жертвенную обреченность этот прием известен в истории цивилизаций задолго до появления патетич. антропного нарциссизма Нового времени, воплощенного в филос., религ. и худож. исканиях этого периода.Постклассич. философия т.н. Новейшего времени и неразрывно связанные с ней тенденции авангардистского искусства постоянно воспроизводят этот эффект, сопоставимый с культурным смыслом японского харакири: налицо демонстрация готовности к экстатически-ритуальному саморазрушению носителя культуры ради идеального триумфа над неподвластными обстоятельствами, врагами и самой судьбой (т.е. над хаосом вне-человеческой реальности). В 20 в. периодически производится "магич." акт изгнания метафизики из мышления, т.е. претензии на доступ к высшим истинам, сущностям, последним вопросам объявляются иллюзиями и самообманом. С разных сторон мысль снова и снова подходит к утверждению, что мыслящий и духовный человек не способен контролировать сущности и сверхценности или рассчитывать на их помощь. Речь идет даже о том, что человек не в состоянии быть подлинным хозяином собственного языка, формирующего его картину мира (Витгенштейн),

И собственного сознания, к-рое постоянно имеет дело с энергиями, излучаемыми подсознанием. (Как говорил Фрейд, человек не может считать себя хозяином даже в собственном доме.)Логика разрушения антропного пафоса становится все более изощренной и специализированной в философии от Витгенштейна к Деррида,

От Хайдеггера

К Фуко,

От Сартра и Адорно к Бодрийяру.

При этом нарциссизм победоносного Эго отвергается, и сменяется мазохистским нарциссизмом. Жесты разоблачения метафизик, отвага диверсий против культургуманизма становятся сами предметом культового почитания. Культовые фигуры философии (а также искусства) 20 в. получают свою долю ауры, власти и господства именно за счет суицидальной логики: если я готов разрушить основания власти собственного антропно-культурного Я, то имплицитно предполагается, что мое саморазрушающееся Я обладает неким потенциалом, резервом или правом сверхсилы, презирающей даже принцип самосохранения. (Мосс

И Ж. Батай описали и мифологизировали этот аспект психики и поведения людей под именем "растраты" (depense). Философия 20 в. учит гордиться своей причастностью к антропной культуре именно тем, что она изобретает новые и остроумные (или кажущиеся таковыми) способы показать, что гордиться здесь решительно нечем и что дочеловеческие импульсы, законы языка, подсознат. факторы, стихии и магии производства и коммуникации, как и прочие внеморальные и иррац. силы как первой, так и второй природы, находятся за пределами контроля. В центре второго этапа развития культуры (1918-45) находится "высокий аванград" (именуемый так по аналогии с "Высоким Возрождением" или "высоким барокко"). На стадии полной реализации своих потенций авангардизм поглощен проблемами совмещения двух парадигм неконтролируемых внечеловеческих реалий и ценностей высокоразвитой цивилизации. Лит-ра, филос. мысль и искусство (в том числе и впервые завоевывающая себе важное место среди больших искусств кинематография) недвусмысленно апеллируют к таким социально не контролируемым, стоящим по ту сторону добра и зла явлениям, как подсознание, безумие, сновидение, витальные ресурсы живого тела, экстатич. состояния, массовый гипноз и т.п. И это не наивный энтузиазм по поводу энергий первобытности, имевший место в раннем авангардизме. Не только высокие технологии, но и новейшие научные дисциплины, претендующие на научность и объективность теории и стратегии, начинают играть роль носителей и гарантов неконтролируемых реальностей и внечеловеческих (биокосмических) смыслов. Теория относительности, психонализ и марксистско-коммунистич. полит, идеи (постоянно амальгамиру- 341емые с более импульсивным анархизмом) оплодотворяют искусство и лит-ру либо присоединяются к ним в качестве легитимации. Революционный конструктивизм России и Запада, сюрреализм, дадаистские формы словесного и визуального творчества постоянно оперируют языками высокой культуры, но именно для того, чтобы воплотить идеи хаоса, случайности, смысловой многовалентности, текучести реального мира, не подвластного рамкам и меркам антропной упорядоченности. Таковы филос. тенденции, исходящие из ницшеанства и фрейдизма (Батай, Лакан, М. Бахтин

И др.), а также лит-ра, представленная именами Дж. Джойса, Ф. Кафки, Т.С. Элиота, А. Платонова, Д. Хармса. Классич. сюрреализм А. Массона, Ж. Миро, А. Бретона, как и мистич. абстракционизм Кандинского и П. Мондриана и другие худож. явления 20-х и 30-х гг., посвящены, если смотреть с эпистемологич. т.зр., проблеме совмещения антропной упорядоченности с иррационально-имморальным "беспорядком".На этом этапе возникают противоборствующие авангарду и новым философиям тоталитарные культуры.

В них до крайности гипертрофирован мифологизированный культурно-антропный пафос. Они пытаются осмыслить, легитимировать и подать себя как увенчание и итог истории мировой культуры. (Это характерно как для худож. политики и идеологии И. Геббельса А. Розенберга в Германии, так и для одновременных усилий А. Жданова и В. Кеменова в СССР.) Они и их сторонники отвергают как "упадочный" авангардизм в искусстве, так и "симптомы загнивания" в науках и философиях (т.е. революционные идеи физики, генетики, психологии, кибернетики и др.). Обоснованием этого антиноваторства был идеол. (классово-коммунистич. либо расово-арийско-антисемитский) пафос, к-рый стилизовался в виде цивилизационного аргумента: Гитлер проповедовал арийскую культурность в противовес еврейской "животности", тогда как официальные советские культур-идеологи отвергали предполагаемое "одичание бурж. культуры" и стилизовали себя в виде защитников культуры Большого театра, Пушкина и бессмертных традиций классики (к к-рым можно было контрабандным способом присоединить и свои собственные локально-маргинальные источники, вроде живописи передвижников или философии "революционных демократов" 19 в.). Тоталитарные культуры были не просто нелепыми казусами истории культуры, анахронизмами и консервативными реакциями на ошеломляющую динамику культурных новаций. На свой лад, в своем мифологически-идеологизированном измерении тоталитарные системы тоже воспроизводили проблематику удвоения парадигм, характерную для К. 20 в. Конститутивные мифологемы власти, идеологии и культуры тоталитаризма обязательно включали в себя космогонич., виталистич., биоцентрич. аргументы. Представить органич. силы матери-природы в качестве источника власти и господства было чрезвычайно заманчиво. Разумеется, художественно сильные опыты такого рода ("Земля" А.Довженко и др.) встречались с идеол. отрицанием сверху, поскольку идеологи остро ощущали там присутствие неконтролируемых смыслов и пафоса витальной мощи бытия, превосходящей все силы и легитимации антропных сообществ: у Довженко мифол. силы жизни настолько магически действенны и экстатичны, что перед ними явно бледнеют и комсомольцы, и кулаки, и классовый конфликт, и вообще вся социально-полит. топика. Идеол. поправки и окрики, направленные на П. Кончаловского, И. Машкова, А. Дейнеку и других вовсе не враждебных режиму художников, имели сходный смысл. Мать-природа и мифич. силы плодородия не имели идеол. права брать на себя слишком много. Но тот факт, что сама идеология настойчиво требовала от художников биокосмич. смыслов и даже своего рода матерналистской символики, вполне очевиден из архитектуры и монументальной декорации Выставки достижений народного хозяйства, сталинских санаториев и домов отдыха в Крыму и на Кавказе, а также из фильмов, книг, спектаклей, живописных произведений 30-х и 40-х гг. Сталинизм испытывал постоянное искушение (но и опасение, обычно сопровождающее искушения) употребить себе во благо своего рода неоязыческий культ "рождающего тела". Это искушение свойственно именно вост. варианту тоталитаризма, тогда как зап. (нем.) вариант более склонен к мифологемам маскулинности и воинственности, к суровой экстатике борьбы, мощи и смерти. Образцы нацистского "фронтового романтизма" такого рода оставил сам Гитлер в книге "Майн Кампф". Топика плодородия и "радости жизни" для гитлеровского искусства далеко не так характерна, как для сталинского. Сталинская культура была в известном смысле более "продвинутой", т.е. полнее воспроизводила (разумеется, в измерении идеологизированной тривиальности) сложную структуру К. 20 в., с ее внутр. раздвоением.Идеологии тоталитаризма служили, очевидно, фантомными заместителями реальных наук, технологий и других цивилизационных механизмов, обеспечивавших развитым об-вам эффект полноты парадигм. Дело в том, что орудия и средства цивилизационного типа (техника кино и телевидения, другие средства коммуникации, новые материалы и технологии архитектуры и других искусств, действенные во всех видах искусства и лит-ры теории и концепции психологии, социологии, лингвистики, филос. антропологии и пр.) именно в кругу высокого авангарда начинают эффективно применяться для целей, резко отличных от установок гуманистич. культуры, и связанных скорее с шаманизмом, экстатич. и магич. практиками, биокосмич. мифами типа "коллективного бессознательного" Юнга

Или космоэротич. извержения Ж. Батая. Тем самым развитые об-ва Запада давали возможность пережить через культуру двоякую причастность ее носителей и потребителей: авангардистская классика Пикассо, Шагала, Бунюэля, Дали, Арто, Швиттерса, 342 Джойса и др. открывает перспективы в трансгуманные и даже запрещенные культурой измерения, но в то же время оперирует внушит, арсеналом антропно-цивилизационных средств (и потому дает возможность идентифицировать себя с успехами разума, науки, познания). Вероятно, такая двоякая причастность становится вообще обязат. условием К. 20 в., отличающим ее от культуры предыдущих столетий. Тоталитарные же об-ва резко редуцируют и безжалостно выхолащивают эту манящую перспективу двойной причастности. Здесь должен был образовываться (и в какой-то мере образовывался) острый, невыносимый для массовой психики дефицит; тоталитарные идеологии призваны были хотя бы смягчить его остроту. Возможность обращаться к бреду, хаосу, животности обеспечивается в тоталитарных об-вах именно идеологиями: они устроены таким образом, что дают их носителям и потребителям возможность использовать опр. формы магии, шаманизма и запрещенных культурой трансгуманных практик и ритуалов ("сюрреалистич." ритуалы триумфа власти, единения народа вокруг вождей и наказания отступников в СССР и Германии). В то же время участники и благодарные наблюдатели этих демонстративных опровержений человечности, здравого смысла и этич. норм могли, благодаря специфич. устройству соответствующих идеологий, осмыслять себя сами в качестве защитников культуры, нравственности, разума и человечности. Благодаря тоталитарным идеологиям множество людей имели возможность оперировать с табуированным опытом (абсурд, безумие, жестокость, перверсии и др.) и вводить его в "высокую культуру", ощущая себя при этом не отступниками, варварами или разрушителями, а носителями высокой культуры и борцами за высокие идеалы. В материале искусства и лит-ры СССР легко выявить симптомы поразительно откровенного садизма и некрофилии в официальном культе мумии Ленина, в мифах литературы и кино, посвященных революции, гражд. войне и войне с фашистской Германией. Солидарные с Гитлером художники Германии (Л. Рифеншталь, А. Шпеер и др.) широко пользовались приемами создания массовых экстатич. состояний, исключавших контроль разума, здравого смысла и прочих цивилизационных механизмов. Искусство и лит-ра могли, т.о., вырываться за пределы гомогенной цивилизации и преступать пределы человечески дозволенного, и тем не менее сохранять некое подобие гуманистичес-ки-цивилизационного культа. Иными словами, тоталитарные культуры выполняют своими специфич. средствами задачи, принципиально сходные с установками авангардного искусства и постклассич. мышления демократич. культур.Искусство и мысль вт. пол. и кон. 20 в. прилагали огромные усилия, чтобы конституировать себя в качестве радикально новой картины мира, якобы решительно порвавшей с классич. модернизмом и перешедшей к т.н. постструктурализму и постмодерну. Однако такой несомненной смены парадигм, как в нач. 20 в., в это время не наблюдается. Эпистемологически-культурологич. подход скорее способен установить в культуре 1950-2000 гг. некое подобие чрезвычайно затянувшегося эндшпиля (или даже доживания) той парадигматики и той типологии, к-рые определились в рамках первых двух, гораздо более драматичных и динамичных этапов развития. Стремление к парадигматической амбивалентности (упрощенно говоря, желание реализовать себя в качестве "культуры" и "природы" одновременно) приобретает даже некий навязчиво-насильственный характер, особенно очевидный в культуре постмодернизма.

Начало этого долгого завершающего этапа очень походило в глазах современников на решит, переворот и смену вех. Катастрофич. Вторая мир. война разрушила Европу и обусловила глубокие обществ, фрустрации. Начинающаяся вскоре после 1945 т.н. холодная война между советским коммунистич. блоком и зап. бурж. демократиями не способствовала уверенности. Претензии европейцев на культурную гегемонию, казалось бы, должны были уйти в прошлое. В самом деле, нек-рое время США играют роль бесспорного лидера как массовой, так и элитарно-авангардистской (а также элитарно-традиционалистской) культуры. Кино, лит-ра, изобразит, (точнее, пластич. или визуальные) искусства, архитектура заокеанской сверхдержавы явно вырываются вперед и дают Европе образцы современности, актуальности и смелости. Надо отметить, что эмиграция в США огромного числа литераторов, художников, ученых, философов из Европы в годы фашизма и войны была одним из существенных факторов этого мирового успеха Америки. Лишь появление и развитие новой (постструктуралистской) философии и новых поколений европ. художников, реформирующих языки авангарда и приближающихся к постмодерну, начиная с 60-х гг., выравнивают положение и приводят к ситуации относительного культурного равновесия двух самых развитых континентов в конце века.Культура США играла в течение 19-20 вв. роль "лаборатории реформированного антропоцентризма". Культ героя-демиурга был изначально очень силен в творчестве родоначальников амер. лит-ры (Р.У. Эмерсона, Г. Мелвилла и др.). 19 в. был эпохой революц. демократизации амер. "героя естественности". Худож. и филос. антропология У. Уитмена, У. Джеймса, М. Твена не противопоставляет этого героя внечеловеч. природе, а ищет способы осмыслить их единство. Возникающее после 1900 г. кино Америки уделяет гл. внимание "человечному герою" в его разных ипостасях. В 20 в. не только лит-ра Фолкнера-Сэлинджера, но и метафорически-реалистич. живопись Р. Кента, Р. Сойера, Б. Шана пытаются привести к общему знаменателю две вещи: антропный пафос и вне-антропное переживание потока бытия. Развивающийся в 30-е гг. экспрессионистский, абстракционистский и сюрреалистический авангард Америки был довольно запоздалым и вторичным явлением сравнительно с европ. авангардизмом нач. и пер. пол. века. Однако новая истор. ситуация после 1945 способ- 343 ствовала тому, что именно в США, в особенности в Нью-Йорке, разворачивается "модернистское возрождение". Правда, вопрос об оригинальности худож. языков Америки 40-50 гг. весьма дискуссионен, поскольку абстрактный экспрессионизм нью-йоркской школы (Дж. Поллок, В. де Кунинг и др.) восстанавливает или подхватывает тенденции, культивировавшиеся во Франции, Германии и России десятилетиями ранее; однако масштабы, напор, энергетика, экстатич. "биокосмич." моторика новой амер. живописи и пластики далеко превосходят все то, что наблюдалось в старой культурной Европе. В известном смысле можно сказать, что на амер. почве были воспроизведены и многократно усилены те импульсы, к-рые начинали обновление искусства в Европе около 1900 года. Открытое, программное "варварство" и демонстративная апелляция к энергиям эроса, агрессии, магии и партиципации воплотились в более оригинальных формах на стадии поп-арта (к-рый был изобретен в Англии, но приобрел амер. размах в Нью-Йорке). Антропное начало и "инаковость", их соотношение, возможность (или невозможность) достижения синтеза приобретают характер еще более напряженных и острых проблем. Тем более это очевидно на стадии концептуального искусства, к-рое вплотную следует за поп-артом и начинает тот веер стилевого многоязычия, к-рый наблюдается начиная с 60-х гг.Следует ли вообще включать искусство, лит-ру, философию вт. пол. и кон. 20 в. в типологич. и хронологич. сетку той эпохи, к-рая началась около 1900? Культура конца века нередко с немалой настойчивостью декларировала свой принципиальный отрыв от предшествовавшего модернизма. Считалось, что сама структура искусства и наук стала принципиально иной в эпоху конца идеологий и тотальной электронизации средств коммуникации. То, что до сих пор считалось искусством, более не существует такое утверждение входило в общий набор тезисов о конце (человека, истории, власти, идеологии и т.д.). Характерно, что ключевые понятия классич. авангардизма слова типаmodern перестали вызывать доверие. Теоретики и аналитики культурных процессов 60-90-х гг. предпочитали обозначать качество новизны и актуальности понятиями типа contemporary, к-рое означало не просто "современность", но "современность сегодняшнего дня". В терминах с приставкой "пост-" (постмодерн, постгуманизм, постисторический) также налицо стремление отделить себя от культуры авангарда.В деятельности амер. и европ. концептуалистов 60-70-х гг. было заявлено решит, недоверие к персонализму, культу гениев и шедевров, вообще к романтич. "эстетич. религии" бунтарей и демиургов (Р. Раушенберг, Дж. Кошут, И. Клейн, И. Кабаков и др.). Как модернизм , так и тоталитарный идейный псевдореализм использовались в качестве отрицат. образца невыносимой тирании авторитета и власти в обличий культа гения. Ради этой идеол. конструкции, призванной легитимировать отказ от прежних видов и жанров искусства (живопись, архитектура, скульптура, поэзия, пейзаж, натюрморт и пр.), теоретики позднего концептуализма

Начали снова идентифицировать смысл и пафос авангарда с "утопич. проектами" тоталитаризма (теория "культурбольшевизма", восходящая к правоконсервативным кругам 20-х гг.).Искусство демонстративно оперирует типами и формами высказывания, к-рое трудно причислить к искусству. Даже обращаясь к живописи, постмодерн ясно дает понять, что это как бы живопись, или пост-живопись, поскольку она выполняется как пастишь, пародия, цитатная интертекстуальная конфигурация. Искусство в принципе отказывается от понимания ценности и важности послания. Не только значимость смысла и языка, но и недвусмысленная читабельность худож. объекта ставятся под сомнение. О "произведении" стараются вообще не говорить, ибо это слово считается дискредитированным эпохой культа, демиургии, утопии. Слова "художник" и "искусство" почему-то сохраняются, однако прочий терминологич. реквизит утопически-культового характера изымается; считается, что дело художника изготовлять "артефакты" или выполнять "худож. жесты". Этот антиавторитарный пафос эстетики постмодернизма прослеживается не только в текстах собственно теоретиков (К. Левин, Р. Кросс, X. Фостер, Б. Гройс и др.). Искусство постмодерна достаточно теоретично само по себе и охотно занимается деконструкциями прежних авторитарных тезисов типа Красота, Шедевр, Смысл и т.п. Объектами деконструк-ции подчас становятся признанные отцы-основатели классич. модернистской эстетики Пикассо, Малевич, Матисс, Леже. Это обостренное (даже болезненное) отношение искусства постмодерна к проблеме эстетич. авторитарности говорит о большой неуверенности в отношении новых диффузных и неуловимых (деперсонализированных) форм власти, характерных для развитой потребит. и "виртуальной" демократии Запада (и для ее сателлитов в хаотич. культурной ситуации посткоммунистич. стран). В кон. 20 в. художники ощущают постоянное присутствие всеядной и неодолимой инфраструктуры, к-рая готова и способна транслировать и запускать в социальный оборот любой степени широты материалы любого типа, касающиеся любого рода и вида искусства. Самая немыслимая типология легко усваивается без заметных социальных эффектов. Инфраструктура и об-во перестали сопротивляться: никакой вызов авторитарным силам порядка и красоты, разума и морали не вызывает никаких особых волнений. Если в начале века прикрепление куска старой газеты к поверхности живописного произведения могло вызвать в худож. среде фурор, то в его конце никакие самые неописуемые по своей программной бессмысленности либо непристойности жесты и артефакты не вызывали сопротивления. Поле коммуникации настолько обширно, диверсифицировано, специализировано, что не только абсурдистский "флюксус", но и радикальные стратегии садомазохистского или зоофренич. типа находят своих потре- 344 бителей в опр. секторе необозримого рынка. Сама необозримость и насыщенность нейтрализует социальное недовольство или отпор. К 90-м гг. стало вполне очевидно, что в искусстве "сегодняшнего дня" практически невозможны объекты или жесты, к-рые были бы всерьез репрессированы и не включены в циркулирование потребительской индустрии культуры. Видеозаписи и Интернет выводят любые худож. высказывания в более или менее массовый оборот (характеризуемый общедоступностью и анонимностью потребления). В подобных условиях принцип духовной элитарности и создания Шедевров с большой буквы, несущих важные послания о существенных истинах и показываемых в специальных сакральных местах, храмах Духовности и Культуры музеях, практически не действует.Эта ситуация для художников очень трудна. Они оказались в пространстве неразрешимости. Они адресуются в основном к неизвестному зрителю или слушателю, к-рого невозможно описать. Он традиционалист, новатор, почвенник, космополит, энтузиаст искусства, равнодушный, идеалист, циник. Радикальное экспериментальное искусство (кино, лит-ра и др.) испытывает этого расплывчатого собеседника в самых беспощадных режимах, предлагая ему самые невозможные, табуированные, безумные темы, мотивы, знаки, послания (Л. Кавани, П. Пазолини, П. Гринуэй, У. Эко,

М. Кундера и др.). Запреты, связанные в доселе существовавших культурах с телом, сексом и смертью, как будто полностью снимаются. Это характерно и для постгуманистич. искусства России 90-х гг. (В. Сорокин, К. Муратова, О. Кулик, А. Бренер и др.). Художники как бы восстают против культурной антропности вообще и переходят на позиции космоса или материи, для к-рой нет ничего "недостойного" или "ужасного". Но этот уход из антропного мира цивилизации осуществляется в рамках эстетики постмодерна и в условиях всеядной и диффузной анонимной коммуникации. Это означает, что реальные вещи и смыслы не наличны в знаках, каковы бы ни были эти знаки. Наличие (presence) недостоверно и недоказуемо в принципе. Мотивы Иного (внечеловеч. и внекультурные жесты) не что иное, как знаки всемирного Письма (Деррида) или тени вездесущих электронных экранов (Бодрийяр). Потому и новая радикальная биокосмичность этого как бы отбросившего человеч. мерки искусства это знаковая, репрезентативная биокосмичность.Такое положение осознается многими представителями худож. профессий, не удовлетворенными системой рынок-медиа. Естественно, что ищут и способы выхода из положения. Нек-рые художники отказываются от самой роли и функции художника, обращающегося к публике с неким посланием. Идея состоит в том, чтобы оборвать как можно больше каналов связи, или даже стать вообще отшельником и "анонимом", и заниматься искусством не для всех, а для очень немногих (например, в рамках элитарных арт-клубов или специализированных workshops). В предельном случае художник становится сам своим единственным зрителем, слушателем, читателем. При этом надежда возлагается на то, что, превращаясь в своего рода "черную дыру", энергии к-рой не выходят наружу, художник не только может спастись от антропного пафоса, от насилия и репрессивности, пронизывающих систему "шедевр-гений-музей", но и от неопределенности и неразрешимости тотальной виртуализации, в к-рой знаки и репрезентации полностью снимают вопрос о сущностях и истинах. Отшельничество практиковали, напр., такие выдающиеся люди искусства, как музыкант Т. Монк и художник М. Хайзер. Но этот выход из положения вряд ли может считаться успешным. Когда художник-анахорет попадает раньше или позже в коммуникационные инфраструктуры, то само его отшельничество работает как имидж, обеспечивая его рыночное и потребительское достоинство, и массовый потребитель имиджей и симулакров

Получает в свое распоряжение очередные подтверждения банализованных мифов о непризнанных гениях и неведомых шедеврах. Полностью остаться вне глобальной системы создания симулакров, по-видимому, невозможно, если не отказаться полностью от самой худож. деятельности. Впрочем, этот отказ художника от его обычной роли и непредоставление им произведений тоже могут использоваться массовыми коммуникациями, которые имеют опыт работы с показом или прослушиванием самого Отсутствия (И. Клейн, Дж. Кейдж). Постмодернизм и постгуманизм в искусстве кон. 20 в. как бы оторвались от многажды описанного и обличенного антропно-цивилизационного насилия Истины и Добра и прорвались в измерение Иного. Цивилизация допускает существование Иного либо в рамках чистой симулятивности, либо в границах медицины и судебно-карательной системы. Осознавая или ощущая сомнительность своей пирровой победы возможности преступать любые табу человечности и цивилизации, художники и философы последних десятилетий века часто предаются теор. мечтаниям о свободном интеллектуале без корней и привязок, о веселом наблюдателе, об экстазе всеобщей причастности без какой бы то ни было ответственности, о чистом наслаждении чистого восприятия без морального суда либо рациональной оценки. Нетрудно видеть, что все эти проекты нового искусства (и, шире, нового человека и новой постгуманной цивилизации) построены по модели наркотизированного сознания, впервые открыто провозглашенной О. Хаксли в сер. 20 в. (и предвосхищенного Ницше в его лихорадочных набросках "веселой науки").Лит.: Западное искусство. XX век. М., 1978; Русская художественная культура конца 19 начала 20 века. Кн. 4. М., 1980; Морозов А.И. Поколения молодых. Живопись советских художников 1960-80 годов. М., 1989; Милле К. Современное искусство Франции. Минск, 1995; Морозов А.И. Конец утопии. М., 1995; Крусанов А.В. Русский авангард: 1907-32. Исторический обзор, Т. 1. СПб., 1996; Вебер М. Избранные произведения. М., 1990; Он же. Избранное. Образ обще- 345ства. М., 1994; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991; Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993; Зиммель Г. Избранное: Т. 1. Философия культуры; Т. 2. Созерцание жизни. М., 1996; Sartre J.P. L"existentialisme est un humanisme. P., 1946; Gehlen A. Zeit-Bilder. Zur Soziologie und Asthetik der modernen Malerei. Fr./M.; Bonn, 1960; McLuhan М. The Gutenberg Galaxy. N.Y., 1969; Idem. Understanding Media. L., 1964; Burger P. Theory of the Avantgarde . Mancester; Minneapolis, 1964; Breton A. Manifestos of Surrealism. Michigan, 1969; Horkheimer М., Adorno T.W. Dialektik der Aufklarung. Fr./M., 1969; Mauss М. Sociologie et anthropologie. P., 1964; Adorno Th.W. Prismen. Fr./M, 1976; Damus М. Socialistischer Realismus und Kunst im Nationalsozialismus. Fr./M., 1981; Brantlinger P. Bread and Circuses: Theories of Mass Culture as Social Decay. Ithaca; L., 1983; Art After Modernism: Rethinking Representation. Ed. B. Wallis. N.Y.; Boston, 1984; Krauss R. The Originality of the Avant-Garde and other Modernist Myths. Camb./Mass., 1985; Megill J. Prophets of Extremity: Nietzsche, Heidegger, Foucault, Derrida. Berk., 1985; Lacoste J. La philosophic au XXe siecle. Introduction a la pensee contemporaine. P., 1986; Hofmann W. Grundlagen der modernen Kunst . Stuttg., 1987; Baudrillard J. Selected Writings, ed. М. Poster. N.Y., 1988; Groys B. Gesamtkunstwerk Stalin. Munch.; W., 1988; HonnefK. Kunst der Gegenwart. Koln, 1988; Huyssen A. After the Great Divide: Modernism, Mass Culture, Post-Modernism. Basingstoke, 1988; Weber М. Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre. Tub., 1988; Collins J. Uncommon Cultures: Popular Culture and Post-Modernism. N.Y., 1989; Argan G.C. Die Kunst des 20. Jahrhunderts. 1880-1940. Fr./M.; В., 1990; Benjamin W. Das Kunstwerk im Zeitalter seiner technischen Reproduzierbarkeit // Benjamin W. Gesammelte Schriften. Bd. 1-2. Fr./M., 1990; The Culture of Stalin Era. Ed. H. Gunther. L., 1990; The Nazification of Art. Ed. B. Taylor and W. van der Will. Winchester, 1990; Twentieth Century Art Theory. Ed. by N.M. Klein and R. Hertz. New Jersey, 1990; Cullerne Bown М. Art Under Stalin. Oxf., 1991; Amerikanische Kunst im 20. Jahrhundert. Munch., 1993; Art of the Soviets. Painting, Sculpture and Architecture in a One-Party State 1917-1992. Ed. М. Cullerne Bown and B. Taylor. Manchester UP, 1993; Die Kultur unseres Jahrhunderts: 1900-1918. Dusseldorfetc., 1993; Die Kultur unseres Jahrhunderts: 1918-1933. Diisseldorfetc., 1993; Die Kultur unseres Jahrhunderts: 1933-1945. Dusseldorfetc., 1993; Bocola S. Die Kunst dre Moderne. Munch.; N.Y., 1994; Europa Europa. Das Jahrhundert der Avantgarde in Mittelund Osteuropa. Bd. 1-4. Kunstund Ausstellungshalle der BRD. Bonn, 1994; Lynton N. The Story of Modern Art . Oxf, .A

Другие книги схожей тематики:

См. также в других словарях:

Наука, формирующаяся на стыке социального и гуманитарного знания о человеке и об ве и изучающая культуру как целостность, как специфич. функцию и модальность человеч. бытия. Хотя происхождение термина К. принято связывать с именем … Энциклопедия культурологии

Совокупность концепций, методол. принципов, методов и познават. процедур культурология, знания, ориентированных на применение в разных областях социального взаимодействия и на достижение опр. практич. эффектов в этих областях. Поскольку… … Энциклопедия культурологии

Область науки, исследующая динамику происхождения, функционирования, пространственно временной локализации, воспроизводства и изменчивости социально культурных комплексов истор. сооб ва (локальных культур и их культурно истор. типов), а… … Энциклопедия культурологии

Условное название направления в науке о культуре, по преимуществу занимающегося ценностно смысловыми, “человековедч.” аспектами. Г.к. принципиально близка другим гуманитарным дисциплинам, смежным с нею, искусствознанию и лит ведению,… … Энциклопедия культурологии

Совокупность сложившихся в психоанализе учений, раскрывающих психол. обусловленность культурного творчества. При всем многообразии подходов для П.к. в целом характерна ориентация на усвоение и переосмысление психоаналитич. парадигмы… … Энциклопедия культурологии

Направление культурологич. мысли (первоначально зап. европ., затем рус. и росс., советской, а в 20 в. мировой), развивавшееся под идейным и методологич. влиянием философии марксизма (взглядов Маркса, Энгельса и их зап. последователей, позднее… … Энциклопедия культурологии

Музей Гуггенхайма в Бильбао пример архитектуры постмодернизма. Постмодернизм (лат. post «после», фр. moderne «новейший», «современный»), постмодерн термин, обозначающий структурно сходные явления в общественной жизни и культуре современных… … Википедия

В России (СССР) группа наук социально гуманитарного профиля, сложившаяся в течение 60 80 х гг., с 1995 введена в Номенклатуру специальностей научных работников Миннауки РФ в составе четырех специальностей: теория культуры; истор.… … Энциклопедия культурологии

В России направление высшего образования по специальности “культурология”, а также общеобразоват. курс культурологии, включенный в качестве обязательного в цикл гуманитарных и социально экон. дисциплин учебных планов всех вузов по всем… … Энциклопедия культурологии

Возникновение и генезис саморефлексий культуры. Генезис истории мировой культурологич. мысли восходит к тому условному моменту, когда культура начинает рефлектировать свое движение, отмечая в себе содержат. изменения, смысловые сдвиги,… … Энциклопедия культурологии

Одна из особенностей культурологии, отличающих ее от смежных наук. У его истоков научное творчество М. Вебера. Его “идеальный тип” целостный образ, созданный воображением из отдельных, точно установленных черт, примерно так же, как из отд … Энциклопедия культурологии

Предложенная читателю антология - первая попытка дать систематическую подборку работ ведущих западных философов оказавших влияние на становление культуролоrии. В антологии даны работы таких крупнейших мыслителей как В. Виндельбанд, Г. Риккерт. М. Вебер, Э. Кассирер. Р. Кронер. H. Гapтмaн, Г. Зиммель, О. Шпенглер, Т. Лессинг, Э. Гуссерль. К. Юнг.

Природа и культура.
Строго систематическое изложение, ставящее на первый план логические проблемы, должно было бы исходить из размышления о формальных различиях методов, т.е. попытаться прояснить понятие науки о культуре из понятия исторической науки. Но так как для частных наук исходным моментом являются предметные различия и так как разделение труда в науках в его дальнейшем развитии определяется прежде всего материальной противоположностью природы и культуры, то я начну, чтобы не отдалиться еще более, чем это пока нужно, от интересов специального исследования, с предметной (sachlich) противоположности, а затем уже перейду к выяснению формальных методических различий, после чего только постараюсь показать отношения между формальным и материальным принципом деления.

Слова «природа» и «культура» далеко не однозначны, в особенности же понятие природы может быть точнее определено лишь через понятие, которому его в данном случае противополагают. Мы лучше всего избегнем кажущейся произвольности в употреблении слова «природа», если будем придерживаться сперва первоначального его значения. Продукты природы - то, что свободно произрастает из земли. Продукты же культуры производит поле, которое человек вспахал и засеял. Следовательно, природа есть совокупность всего того, что возникло само собой, само родилось и предоставлено собственному росту. Противоположностью природе в этом смысле является культура, как то, что или непосредственно создано человеком, действующим сообразно оцененным им целям, или оно уже существовало раньше, по крайней мере, сознательно взлелеяно им ради связанной с ним ценности.

Содержание
Логика наук о культуре
Макс Вебер. Критические исследования в области логики наук о культуре.
Перевод М.И. Левиной

Культур философские рефлексии
Вильгельм Виндельбанд. Философия культуры и трансцендентальный идеализм.
Перевод С.И. Гессенa. Сверка-редактирование М. И. Левиной

Генриx Риккерт. Науки о природе и науки о культуре.
Перевод М.Е. 3ингера. Под ред. С.И. Гессенa

Эрнст Кассирер. Лекции по философии и культуре.
Перевод И.А. Лейтес и Е.А. Жуковой

Эрнст Кассирер. Философия символических форм: Введение и постановка проблемы.
Перевод и примечания А. Н. Малинкина

Вильгельм Дильтей. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах.
Перевод Г.A. Котляра и С.И. Гессенa

Рихард Кронер. Самоосуществление духа. Пролегомены к философии культуры.
Перевод Е. И. Кузнецовой и Л. Т. Мильской

Альфред Вебер. Германия и кризис европейской культуры.
перевод и примечания Т. Е. Eгоровой

Эдмунд Гуссерль. Кризис европейского человечества и философия.
Перевод Н.А. Колакоеой и Т.Н. Панченко. Сверка peд. и примечания В.В. Бибихина

Карл Юнг. К феноменологии духа в сказке.
перевод и примечания В. Бакусева

Георг 3иммепь. Конфликт современной культуры.
перевод Е.М. Арсеньева. Примечания Л.Т. Ионина

Теодор Лессинг. Ницше, Шопенгауэр, Baгнep.
Перевод и примечания М.И. Левиной

Освальд Шпенглер. Закат Европы. Т. 2. (фрагменты)
перевод и примечания С. С. Аверинцева

Освальд Шпенглер. Человек и техника.
Перевод А. М. Руткевича

Историко-социологическое видение культуры
Альфред Вебер. К вопросу о социологии государства и культуры.
Перевод Е.И. Кузнецовой и Л.Т. Мильской

Эрнст Трёльч. Метафизический и религиозный дух немецкой культуры.
перевод и примечания М И. Левиной

Макс Вебер. «Объективность» познания в области социальных наук и социальной политики.
перевод М.И. Левиной

Эрнст Трёльч. Макс Вебер. Слово прощания.
Перевод М.И. Левиной

Николай Гартман. Проблема духовного бытия.
Исследования обоснованию философии истории и наук о духе. Перевод А. Н. Малинкина
А.Н. Малинкин. Николай Гартман: «забытый философ»
С.Я. Левит. Культурология как интегративная область знания

Сведения об авторах. Составители: A.Г. Вашестов, П.П. Гайденко, Т.Е. Егорова,
Л.Г. Ионин, С.Я. Левит, И.А. Лейтес, Д.Н. Ляликов, Г.M. Тавризян, 3.М. Тепятникова
Указатель имен. Составители Е. Н. Балашова. В.В. Сапов.

Бесплатно скачать электронную книгу в удобном формате, смотреть и читать:
Скачать книгу Культурология, XX век, Антология, Левит С.Я., 1995 - fileskachat.com, быстрое и бесплатное скачивание.

Скачать djvu
Ниже можно купить эту книгу по лучшей цене со скидкой с доставкой по всей России.

Настоящая тема одна из труднейших для изучения, изложения и восприятия, сопоставимая в этом отношении с начальной темой курса, посвященной первобытной культуре. Но если трудности познания первобытного мира таятся в скудости источникового материала, то здесь - в его обилии. Все на виду, а что сокрыто или скрывается, пользуется тем более усердным вниманием жаждущего все знать человечества. Не помогают ни сейфы, ни спецархивы, ни строгие грифы секретности, ни подписки о сохранении тайны. Все становится явным в лучах превосходящего силой проникновения рентген человеческого любопытства и любознания.

Но все новые и новые объемы информации отнюдь не упрощают картину XX столетия. Привести все обилие событий и явлений прошедшего века к какому-то знаменателю пока не удается. Это особенно наглядно демонстрируют многочисленные философские концепции и учения, пытающиеся что-то сказать современникам о том мире, в котором они живут, и о них самих. По существу, сколько авторов - столько мнений. Но все же и в пестроте оценок и выводов можно видеть нечто общее. Это - озабоченность, тревога за человечество, его культуру и будущее.

С этой озабоченностью мир вошел в XX век, что ясно указывает на ошибочность представлений, что проблемы XX века порождены им самим, что достаточно что-то убрать, что-то восстановить, что-то подрегулировать и все устроится. Далеко не так. Проблемы культуры XX века имеют глубокие корни.

Еще в XVIII веке, названном претенциозно веком Просвещения, мощным диссонансом просветительскому оптимизму прозвучал голос Жан-Жака Руссо. Уже плоды тогдашней цивилизации Руссо воспринимал весьма критически. На заре первой промышленной революции философ призывал не обольщаться материальным прогрессом, предостерегал от опасности неконтролируемого воздействия человека на природу. В обстановке массового увлечения просвещением как панацеей от всех бед Руссо сумел трезво оценить его возможности, справедливо указывая, что рост просвещения отнюдь не равнозначен увеличению человеческой мудрости. Просвещенный варвар гораздо опаснее первобытного дикаря. Просветительской наивности Руссо противопоставил суровое предостережение: «Человек! Не ищи иного виновника зла: этот виновник - ты сам». Прошедшие годы показали актуальность данного утверждения, необходимость всестороннего изучения сущности человека, мотивов его поведения. Множество философских концепций, пытавшихся так или иначе объяснить смысл жизни человека, его поведение, возникло в начале XX века. Заметное влияние на развитие культуры оказали экзистенциализм и фрейдизм.

Главное понятие экзистенциализма - экзистенция (дословно с латинского - существование). Оно означает основную внутреннюю установку человека, чаще всего бессознательную, неведомую и самому человеку. Пока человек погружен в мир повседневных забот и тревог, его подлинное Я остается невыявленным. Человек подчинен близкой среде, утрачивает свою индивидуальность, самостоятельность, поступает так, как поступают другие, думает так, как думают другие. Лишь какие-то крайние ситуации (тяжелые страдания, болезнь, предчувствие смерти) могут вырвать человека из мира ложных представлений, обратить его внимание на свою сущность, свою экзистенцию. Решающее значение для этого имеет появление у человека чувства страха, ощущения бессмысленности своего существования. Экзистенциализм - это философия, проповедующая трагичность бытия, его алогичность, неподвластность человеку. Выводы экзистенциализма оказались привлекательными для западной литературы, киноискусства, театра. Творчество Рильке, Сартра, Кафки, Камю и многих других авторов пронизано экзистенциалистскими идеями.

Фрейдизм - философское направление, связанное с деятельностью австрийского врача-психиатра Зигмунда Фрейда (1856-1939). Для него характерно понимание психики человека как крайне сложного комплекса, многочисленные явления которого рационально (разумно) не объяснимы. Это - мир инстинктов, биологических и физиологических побуждений, влечений и импульсов, природа которых неизвестна и не познаваема. Этот мир Фрейд назвал царством бессознательного. Его основу, согласно Фрейду, составляют сексуальные инстинкты, обусловливающие большинство психических действий человека. В процессе человеческой деятельности происходит сублимация (дословно «подавление») - превращение подавленных сексуальных побуждений или импульсов в другие, несексуальные виды деятельности, не имеющие прямого отношения к инстинкту. Таковы, по Фрейду, все сознательные области человеческой деятельности: наука, художественное творчество, политика и т.д. На основе учения Фрейда сформировался широкий круг концепций и методик различных направлений фрейдизма и неофрейдизма. Их идеи и подходы сыграли большую роль в интеллектуальных, исследовательских и художественных сферах XX века. Почему это произошло? Не касаясь медико-биологической ценности идей Фрейда, их распространение на все состояние человека представляется сомнительным. Практически игнорируется духовная образующая человеческого бытия, человек резко понижается до уровня прочих живущих на планете существ. Сравним это подход с тем, который господствовал в эпоху Возрождения. Философские и художественные идеи того времени утверждали величие и силу человека, его физическое и духовное совершенство. Человек назывался великим чудом, существом, достойным восхищения, венцом всего живущего. На этих идеях и возникло искусство Рафаэля, Леонардо да Винчи, Микеланджело и других мастеров Возрождения.

Но уже при жизни творцов Ренессанса пришло разочарование его идейными основами. Реалии жизни оказались чужды и неподатливы гуманистическому воздействию. В XVI веке все более утверждается понятие утопии (дословно: место, которого нет). Как реакция на противоречия и несообразности гуманизма, его неспособность ответить на реальные вопросы жизни появляются утопические сочинения Мора, Кампанеллы и других мыслителей. Гуманизм Возрождения, а вместе с ним и основанная на его идеях культура терпят кризис.

Новая волна философской идеализации человека и новый кризис увлекшейся этим культуры проходят в XVIII столетии. С начала XIX века кризисное состояние культуры становится постоянной формой ее существования. Это нельзя понимать упрощенно. Созданная за тысячелетия культура человечества - достаточно мощное образование. И в XIX веке она делает новые открытия, являет миру какие-то новые грани своего творчества, дарит шедевры.

О кризисе свидетельствует внутренняя неустойчивость культуры, постоянная смена ее ориентиров. В романтизме культура уходит от реального мира, в реализме возвращается к нему, в импрессионизме вновь замыкается на своих собственных чувствах и настроениях. Эти колебания не случайны. Они указывают на неустойчивое состояние культуры, потерю основы ее развития, поиски ее. Основа духовна. Это те духовные ценности, нравственные и эстетические принципы, жизненные цели и установки, которые принимает культура и руководствуется ими.

Иногда полагают, что художественная культура сама создает духовные основы своего творчества и не нуждается в привнесении их извне. Такое представление ошибочно. Литература и искусство лишь наиболее заметная, наиболее зримая (уже в силу своих функций) часть необъятного общекультурного айсберга, скрытого в глубинах веков, в недрах нашего бытия и сознания. Художественная культура чувствительна, она наиболее быстро и тонко реагирует на перемены внутри общественного организма, но это не приносит ей независимость. Напротив. Приходит общество в движение, наполняется какими-то духовными устремлениями - художественная культура испытывает толчок, она активно поддерживает эти устремления или противостоит им. Затихает общественное движение, пафос его иссякает, и художественная культура испытывает духовное голодание, замыкается в себе, в собственных чувствах и переживаниях. Такие состояния всегда болезненны для литературы и искусства, как болезненно для живого органа ослабление связи с организмом. Это кризис, вывести из которого не могут ни щедрые денежные инъекции, ни свобода творчества, ни строгость и требовательность властей.

Конечно, и в периоды духовного истощения общества художественное творчество не прекращается. Внешне оно может производить впечатление оживления. Идет непрерывная смена стилей, замыслов и направлений, идет поиск. Да, поиск попутного ветра вдохновения. А пока его нет, творчество напоминает парусник, то замирающий с обвисшими парусами, то беспорядочно движимый по воле стихии.

С начала XIX века такое состояние обретает хронический характер. Идеалы минувших эпох культура исчерпала, новые не находила. XIX век достаточно отчетливо явил лицо кумира и надежды Ренессанса и Просвещения - так называемого «индепендента» (по выражению Джона Локка), человека независимого, труженика, собственника. Обретшая зрелость и силу буржуазия предстала в весьма прозаичном виде. Те ценностные ориентации и установки, которые определяли ее сущность, явно расходились с традиционно возвышенными устремлениями литературы и искусства.

Банковская игра, биржевая лихорадка, торговые спекуляции и прочие увлечения «индепендента» вызывали у творцов культуры ужас и отвращение. В рамках новой системы ценностей происходила деятельная подмена понятий: ложь становилась расчетливостью, цинизм - практичностью, жестокость - конкурентной борьбой. Рушились воздвигавшиеся тысячелетиями нравственные устои бытия: все, еще недавно привычное, ясное, обретало размытый, многоликий вид. В этой вязкой атмосфере культура начала задыхаться. Распространившееся на рубеже XIX и XX веков декадентство (от франц. - упадок, упадочный) не аномалия, как иногда представляется, а естественная реакция еще сохранившего чувствительность организма культуры на разрушение ее духовных основ, усиливающуюся материализацию человеческой жизни.

Замечательно точно отразил состояние культуры на рубеже веков А. Блок в поэме «Возмездие»:

Век девятнадцатый, железный,

Воистину жестокий век!

Тобою в мрак ночной, беззвездный

Беспечный брошен человек!

Век буржуазного богатства,

Растущего незримо зла!

Под знаком равенства и братства

Здесь зрели темные дела...

Двадцатый век... Еще бездомней,

Еще страшнее жизни мгла;

Еще чернее и огромней

Тень Люциферова крыла.

Конечно, «беспечному человеку», а можно сказать, человечеству такие оценки не были понятны тогда, с трудом воспринимаются и поныне. Ослепленное блеском научных открытий и технических изобретений, человечество вступало в XX век с большим оптимизмом, чем художники и поэты. Пораженное само тяжелыми недугами, общество упрекало их в упадочничестве, безысходности, неприятии жизни.

В свою очередь, многие мастера культуры испытали по отношению к человеку и человечеству чувство глубокого разочарования, справедливо полагая, что на добровольную подмену духовного вещественным, человеческого машинным и т.д. могут пойти люди, потерявшие способность ориентироваться как в окружающем мире, так и в самих себе. Вот отчего странный, на первый взгляд, интерес литературы и искусства к экзистенциализму и другим философским концепциям XX века, дегероизирующим человека, низводящим его с пьедесталов величия, воздвигнутых гуманистами Ренессанса и Просвещения. Человек не ведает, что творит, - на этой основе сблизились философия и искусство XX века.

В результате сближения появился модернизм (от франц. - новый, современный) - крупное социокультурное явление прошедшего столетия. И по форме, и по содержанию модернизм противостоит историческому опыту человечества в области эстетики. Зачем обращаться к этому опыту, если он построен на ошибочных представлениях о человеке, не может играть конструктивную роль в современном обществе? Модернизм - это стремление к созданию новых стилей, свободных от исторических заимствований, к использованию новых технических возможностей. Модернизм экспериментален, но эксперимент его ограничен уже в силу его концепции. Модернизм сопряжен с новаторством, но новаторство его губительно для культуры не только отрицанием преемственности, но и ослаблением культурных функций, главнейшая из которых - воспитание, а лучше и точнее - возделывание человека. Культура, уклоняющаяся от возделывания человека, - нонсенс, исторически обреченный рудимент, каким бы словесным флером это уклонение ни прикрывалось.

Лучше всех, надо сказать, это понимают сами деятели культуры. Наряду с модернистскими устремлениями в культуре XX века сохраняется следование исторической традиции. Да и в модернизме далеко не все однозначно. Многие модернистские произведения отнюдь не замыкаются на чувствах и фантазиях своих авторов, обращены к людям, предостерегают их от идеализации современных достижений человечества. В целом же культурная панорама XX века крайне противоречива и сложна для восприятия.

В литературе XX века, как в предыдущем столетии, наиболее ясным и глубоким по содержанию оставалось творчество, сохранявшее верность реализму. Именно здесь появились наиболее значительные литературные произведения, глубоко и верно отразившие сложную историю XX века. На начало века пришлось яркое, неповторимое творчество Джека Лондона (его настоящее имя Джон Гриффит), получившее признание самых широких читательских масс. В своих рассказах и новеллах Лондон с глубоким пониманием и любовью изображал природу, животных. Герои его произведений - смелые, энергичные, верные в дружбе люди, мужественно единоборствующие с суровой природой Арктики, океанской стихией. Однако испытавший бедность, эксплуатацию, горькие муки безработицы, Джек Лондон хорошо знал, что не природа препятствует человеку обрести личную свободу и счастье.

Одно из лучших и наиболее глубоких произведений Лондона - роман «Мартин Идеи» (1909). Мартин Идеи - человек из народа. Ценой огромных усилий и жертв он сумел осуществить свою мечту и стать известным писателем. Но слава принесла ему лишь чувство глубокого разочарования и пустоты. Идеи увидел, как корыстны и ничтожны люди, которые казались ему раньше носителями культуры и духовного богатства и которым он был обязан своим возвышением. Он пришел к мысли, что подлинное искусство правды никому не нужно. Потеряв связь с друзьями юности, Мартин Идеи не смог в одиночку преодолеть фальшь и лицемерие своего нового окружения и покончил с собой.

Крупными произведениями писатели-реалисты откликнулись на катастрофу Первой мировой войны. Как правило, наиболее значительные произведения созданы непосредственными очевидцами этой спровоцированной милитаризмом бойни. Еще во время войны появилось замечательное произведение Анри Барбюса «Огонь» (1916), в котором с беспощадной правдивостью изображается трагедия простых людей, вовлеченных в войну, цинизм и своекорыстие истинных виновников этой трагедии - промышленных и финансовых заправил капиталистического мира. В 1919 г. Барбюс организовал литературную группу «Кларте» («Свет») и одноименный журнал, где объединил антимилитаристских писателей различных политических убеждений.

В 1920-1923 гг. вышло в свет лучшее творение Ярослава Гашека - роман «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» - одна из самых веселых и увлекательных книг в литературе XX века. В сатирической форме, но вместе с тем очень тонко и правдиво Гашек отразил состояние и психологию общества во время войны, участником которой ему довелось быть. Построен роман как цепь приключений «маленького человека» Йозефа Швейка, мобилизованного в австрийскую армию и отправленного на войну, цели которой ему бесконечно чужды. Через забавные приключения своего героя Гашек мастерски обнажил несправедливость и пошлость современного ему общества.

Участником Первой мировой войны был и Эрнест Хемингуэй, один из наиболее выдающихся писателей США. В романе «Прощай, оружие» (1929), сборнике новелл «Смерть после полудня» (1932) и других произведениях Хемингуэй показывает судьбы «потерянного поколения» - молодой интеллигенции, морально и физически изуродованной войной. Творчество Хемингуэя проникнуто чувством обреченности общества, оказавшегося не в состоянии предотвратить военную катастрофу. Вместе с тем герои произведений Хемингуэя отнюдь не сломленные обстоятельствами жизни люди. Они не остаются равнодушными к социальному злу, осуждают войну, сохраняют достоинство в трудных условиях. Один из наиболее обаятельных образов создан Хемингуэем в повести « Старик и море» (1953). Писатель проявил себя в этой повести как замечательный поэт природы. Впечатляют точность, рельефность и поэтичность его описаний моря и мужественной борьбы старого рыбака Сантьяго с огромной рыбой марлином и акулами.

Выдающиеся произведения в стиле реализма создали Томас Манн, Бернард Шоу, Джон Голсуорси, Теодор Драйзер, Ромен Роллан и другие писатели. Следует отметить, что в общем объеме реалистической литературы XX века нередко выделяют произведения, относимые к социалистическому реализму. Это произведения, авторы которых связали свое творчество с защитой интересов рабочего класса, отражением его социально-экономических и политических требований. Как правило, писатели и поэты этого направления входили в состав коммунистических партий своих стран ( А. Барбюс, Т. Драйзер, Ж.Р. Блок, П. Неруда и др.).

Новый подъем интереса к реализму вызвали события Второй мировой войны. На волне антифашистского сопротивления, борьбы за демократическое национальное искусство в итальянском кино и литературе 40-50-х годов появляется «неореализм» - направление, ставшее своеобразной модификацией критического реализма и нацеленное на показ жизни естественной, «разгримированной». Большую роль в создании неореализма сыграли режиссеры и сценаристы, объединившиеся вокруг журнала «Бьянко э неро». В литературе главными представителями неореализма были В. Пратолини, К. Леви, Э. де Филиппе.

Независимо от направлений и оттенков реалистическое творчество мощно противостояло модернистским тенденциям на дегероизацию, обезличивание человека. Напротив, герой реалистического произведения, как правило, личность борющаяся, страдающая, нередко всеми оставленная, трагически ошибающаяся, гибнущая, но не теряющая своего лица. Этот пафос реализма хорошо выразил Э. Хемингуэй в повести «Старик и море»: «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражение. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить».

Модернистским настроениям противостоял не только реализм, но и другие направления художественного творчества, сохранявшие связь с традиционным искусством. В литературном процессе, в частности, никогда не пресекалось романтическое начало, давшее в XX веке на основе современного мифотворчества яркие и увлекательные произведения Р. Желязны, Э. Макмерфи, М. Муркока, М. Стюарт, К. Сташеффа. В рамках романтизма развился популярный на западе жанр «фэнтези».

Еще во второй половине XIX столетия в литературе и искусстве возродился интерес к художественным традициям античности, Ренессанса и классицизма. Под общим названием «неоклассицизм» появились художественные течения, противопоставившие современным вкусам «вечные» эстетические нормы, а индивидуалистическому произволу, отчуждению от общегражданских, общественно значимых понятий и ценностей - классическую традицию служения обществу. В литературе XX века наиболее заметным явлением неоклассицизма стала «романская школа» французских поэтов, для которой характерны ориентация на античную и классицистическую трагедию и лирику, подчеркнутые благородство, строгость и ясность стиля.

Новое развитие в XX веке получила научно-фантастическая литература. Но если у научных фантастов XIX - начала XX веков очевидно романтическое восприятие научно-технических достижений и перспектив, то у их последователей отношение к науке и технике иное. Своими произведениями научно-фантастическая литература XX века предупреждает об опасности идеализации результатов развития современной цивилизации ( С. Лем, Р. Брэдбери, Р. Шекли, А. Азимов, А. Кларк).

Заметное место в литературном творчестве ХХ-го столетия заняли многочисленные детективы и как следствие роста популярности этого жанра среди читателей, и как результат криминализации жизни.

Пессимизм, неверие в человека, его будущее характерны для литературного модернизма. Так, центральная идея романа Д. Джойса «Улисс» - неизменность человеческой природы и отсутствие исторического прогресса. Ужас перед бессмысленностью человеческого существования запечатлел в своих романах Ф. Кафка. На алогизм, неразумность общественного сознания указывают произведения М. Пруста. В романе У. Голдинга «Повелитель мух» утверждается, что в каждом человеке живет зверь, что источник зла - сам человек.

Новый радикальный пересмотр духовно-этических ценностей и вместе с тем представлений о человеке вызвала Вторая мировая война. Становится модным и широко входит в литературу экзистенциализм, особенно проявивший себя в творчестве Ж.П. Сартра и его последователей. Появился так называемый «экзистенциалистский роман», проводивший художественное исследование трагедии индивида, брошенного во враждебное ему «существование». В 50 - 60-е годы это трагическое восприятие мира получает новый импульс в связи с резко усилившейся дегуманизацией социально-производственных и межличностных отношений. Тяжелое впечатление на писателей-экзистенциалистов произвел совершившийся под влиянием НТР «великий скачок» в материально-технической сфере, который был осуществлен за счет попрания и даже разрушения коренных человеческих и духовно-нравственных ценностей, за счет заметного снижения значимости человека, отдельной личности.

Люди, представленные на страницах романов и повестей Ф. Саган, К. Галуа, Р. Андре, Ф. Нурисье и других авторов, не только лишены в духе экзистенциализма каких-либо духовно-нравственных опор и внушающих надежды идеалов, но с особой обостренностью ощущают свое одиночество в мире, где разорвались живые человеческие связи, царит функциональный рационализм и холодный расчет.

С особым размахом и последствиями модернизм проявил себя в изобразительном искусстве. Эта сфера культуры в наибольшей мере испытала воздействие так называемых «авангардистских» настроений, распространившихся здесь еще во второй половине XIX века и отражавших тенденцию к отрицанию традиций и поиску новых форм творчества, соответствующих духу времени. Появившиеся уже в XX веке понятие «авангардизм» не принадлежит какому-то отдельному направлению, а характеризует модернистское искусство разных направлений, школ, художников, отвергающих традиционные художественные представления и нормы, стремящихся быть современными и оригинальными. Изменения стали здесь движущей силой, обновление - главной целью. Отвергая сложившиеся за многовековую историю культуры представления о красоте, форме, пространстве, сюжете, колорите, новые художественные течения главным сделали подчеркнутое выражение индивидуальности, постоянный поиск ранее не использовавшихся изобразительных средств и материалов.

Весьма выразительно новый подход к творчеству проявился в кубизме, ставшем предшественником многих формалистических течений в искусстве. Деформируя реальный мир путем разложения его предметов на простейшие геометрические тела (куб, конус и т.д.), кубисты пытались таким образом создать объемные формы на плоскости. Главную идею кубизма - художник не должен следовать видимой реальности, он должен сам творить новую реальность по законам искусства, а не жизни - можно проследить и в других модернистских течениях. Представители фовизма ( А. Матисс и др.), например, также не стремились к точной передаче действительности и особенно цвета. Свои чувства и настроения фовисты передавали за счет искажения реальной цветовой гаммы (деревья красные, вода желтая и т.д.), чрезвычайной насыщенности красок. Зародившийся почти одновременно с фовизмом экспрессионизм (от франц. «выражение», наибольшее распространение получил в Германии) ставил своей целью подчеркнутое выражение душевных состояний художника, его чувств и настроений. Искусством «сверхреального», «сверхъестественного» уже по своему названию является сюрреализм ( С. Дали, М. Шагал и др.). Здесь, может быть, с наибольшей силой проявила себя фрейдовская идея об особом влиянии на человека мира подсознания. Именно этот мир, проявляющий себя в фантастических видениях, странных ощущениях и переживаниях, снах, стал для сюрреалистов источником вдохновения.

Наиболее полный разрыв современного искусства с реальной действительностью произошел в абстракционизме. Модернистский принцип «искусство для искусства» достиг здесь полной реализации. Для абстрактной живописи нет ничего реально существующего - людей, предметов, явлений природы, событий общественной жизни. Достойны воспроизведения только лишь самопроизвольные авторские фантазии. Абстракционизм включает в себя два основных течения: супрематизм и абстрактный экспрессионизм. Супрематизм (от лат. «наивысший») ведет свое начало от художника К.С. Малевича и делает акцент на использовании геометрических фигур, создании за счет этого оптических иллюзий (оп-арт). Второе течение - самое известное и вызывающее - характеризуется полным отказом от сознательного построения картины. Самое важное здесь - выражение чувств при полном безразличии к тому, как эти чувства будут запечатлены.

Как протест против безжизненности абстракционизма в недрах его возникает так называемый поп-арт-искусство, по замыслу создателей, понятное зрителям, популярное, что следует и из его названия. Характерная черта поп-арта - уродливость изображения. Изображая в уродливой, гипертрофированной форме привычные современному человеку вещи, поп-художники стремятся обратить внимание на загроможденную техническими изделиями, далекую от природу среду, в которой человек обитает, помочь ему осознать уродливость и противоестественность такой жизни.

Весьма восприимчивой к модернистским настроениям оказалась архитектура. Уже в начале века здесь утверждается стиль «модерн», основная идея которого - воплощение в образно-символической форме сугубо индивидуализированных авторских решений. Новым архитектурным направлением становится функционализм, центром которого была основанная в 1919 г. в Германии (Веймар) высшая школа строительства и художественного конструирования «Баухауз». Согласно теории функционализма эстетическое решение в архитектуре должно соответствовать функциональным задачам сооружения, его производственно-бытовому назначению. В духе этой теории Мис Ван дер Роэ создал символ культуры XX века - небоскреб.

Музыка XX столетия сохранила определенную преемственность с музыкальными традициями прошлых веков, с классической музыкой. Но и здесь доминируют принципиально новые направления. Сближение европейской и африканской музыкальных культур привело к созданию джаза, а его синтез с классикой дал симфоджаз. Подлинным выразителем музыкальных вкусов XX века стала рок-музыка. Сформировавшаяся изначально на основе негритянских танцевальных ритмов, рок-музыка породила огромное количество разновидностей, оттеснила на периферию популярности не только классику, но и другие современные виды музыки.

Театр XX века оказался в сложных условиях в связи с появлением кино и телевидения. Однако сохранился и классический театр и появились новые виды: детские и кукольные театры, театры, использующие современные жанры мюзикла и рок-оперы, и др.

Самые молодые и самые влиятельные представители зрелищной культуры XX века - кино и телевидение. Это свой собственный вклад уходящего столетия в культуру человечества. Крайне трудно дать однозначную оценку данному вкладу. Пестро и противоречиво кино. Много в нем заимствований из театра, литературы, изобразительного творчества, музыки, и все же кино - не только сложившийся, но и самостоятельный вид искусства со своими традициями, признанными мастерами и шедеврами.

Телевидение многим напоминает кино. Это также синтетический вид культуры. Но если в кино заимствования не нарушили его самостоятельности и оригинальности, то в телевидении картина иная. Современное телевидение не может и не стремится существовать без заимствований, причем не только творческого опыта, но и произведений, созданных вне телевидения. По большей части используемой продукции телевидение лишь ретранслятор чужих идей, чужого творчества. Нельзя, конечно, отрицать наличие творчества и в рамках телевидения: появление оригинальных, творчески исполненных телепрограмм. Для огромного числа людей телевидение стало или становится единственным окном в мир культуры. Увы, это обстоятельство используют не только и не столько деятели культуры. Современное телевидение - это прежде всего мощное средство манипуляции общественным сознанием в интересах сильных мира сего - промышленных и финансовых магнатов, политиков и т.п. Данное обстоятельство если не исключает, то крайне затрудняет становление телевидения в самостоятельный вид художественного творчества.

Анализ художественной культуры XX века не может не обратить внимание на сильное присутствие в самых различных ее видах внешнего, инородного компонента, не характерного для иных исторических эпох. Таким компонентом является техника или, точнее, ее составляющая в конкретных видах культуры. Без техники превращаются в ничто новообразования XX века - кино, художественная фотография, радио, телевидение, видео- и аудиопродукция и т.д. Но и традиционная культура заметно блекнет без технического наполнения. На достижениях техники основаны вся современная архитектура, все книгоиздание, большая часть скульптуры, наиболее популярные виды музыки, наиболее зрелищные представления театра.

Техника - это материализовавшаяся наука. Нередко приведенными фактами исчерпывают проблему влияния науки на культуру XX века. Но если ограничиться сказанным, то, значит, не сказать ничего нового. Знания всегда сопутствовали человечеству. Без этого спутника немыслимо существование человека разумного. Нас поражают циклопические сооружения древности. Но за первым впечатлением следует гораздо более глубокое: как они могли это создать, откуда они все это знали? Античность впечатляет своими достижениями в области искусства, организации общественной жизни. Но роль античности в истории человечества определяется прежде всего тем переворотом в процессе познания, который совершили античные ученые. Человечество восхищается творениями Рафаэля и других мастеров Возрождения, но все же переход от Средневековья к новому и новейшему времени произошел прежде всего на основе открытий науки, резкого усиления ее позиций сначала в западноевропейском обществе, а затем и во всем мире.

В XX веке возможности науки неизмеримо возросли. Она насытила мир множеством открытий и изобретений, позволила материализовать многие, еще недавно фантастические замыслы и проекты. Это ощутила вся культура, в том числе и художественная. Отныне для архитектора, скульптора, художника, режиссера и т.д. главная проблема - найти нечто свежее, оригинальное, новое, а техника и наука придадут этому «нечто» вещественный вид.

Удивительно в XX веке другое. Не только вещественное, но и невещественное, духовное культура пытается ныне черпать из науки. Это симптом - и века, и времени, и грядущего развития культуры. Такого раньше не наблюдалось. Даже во время античности, когда наука особо изобиловала мировоззренческими идеями, художественная культура обращалась не к ней, а к мифологии, извлекая оттуда и образы, и сюжеты для своего творчества. Католицизм в эпоху Возрождения наука и изобразительное искусство сокрушали вместе, но на освободившийся пьедестал духовного лидера секуляризованной Европы вошла лишь художественная культура. Наука продолжила заниматься привычным делом в своих лабораториях.

К XIX веку, как отмечалось, западноевропейская культура в значительной мере истощила свой духовный потенциал. Начался кризис художественного творчества. Находясь в этом тяжелом, болезненном состоянии, художественная культура вдруг узрела подымающуюся в гигантский рост, набирающую силы науку. То, что для остальной культуры было бедствием, для науки обернулось известным благом. Преуспевающий «индепендент» хорошо понял, что отныне его успех во многом определяется связью с наукой. В свою очередь, науку мало интересовали духовные качества делового мира. Из всех сфер культуры наука наиболее прагматична, наиболее вещественна. Даже если и привносится в науку что-то духовное через ее обществоведческую часть, то сплошь и рядом это оказывается заимствованием из совокупного духовного опыта человечества. Таким образом, положение лидера культурного процесса, в котором наука оказалась с начала XX века, было для нее не просто неожиданным, но странным и противоестественным. Это положение требует прежде всего активного духовного делания, а им-то как раз наука не занимается. Ее интересы сугубо материальны. Создание оружия массового поражения, разрушение природы, опыты по психотропному воздействию на людей, назойливая разработка генома человека и другие деяния современной науки однозначно свидетельствуют, что она не меньше своих заказчиков нуждается во внешнем духовно-нравственном контроле. Лишь растерянным состоянием художественной культуры, ее беспомощностью перед лицом новых проблем человечества можно объяснить тот факт, что литература и искусство XX века попытались найти выход из кризиса в следовании за наукой.

Наиболее решительно устремились за наукой футуристы. Утверждая уже названием свою устремленность в будущее, футуристы решительно порывали с прошлым, включая и культурное наследие. Скандальную известность, например, получило требование отечественных футуристов «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого с Парохода современности» (манифест «Пощечина общественному вкусу», 1912). Шумно и с вызовом футуристы культивировали эстетику индустрии, урбанизм, возвеличивали технику и промышленный дух XX века. Решительно отвергали классическое искусство и дадаисты (от названия возникшего в Швейцарии во время Первой мировой войны художественного объединения «Дада»), первыми начавшие выставлять под видом художественных произведений промышленные изделия, Кубисты заимствовали у науки геометрические формы. Создать в художественном творчестве нечто подобное научному языку символов попытались символисты.

Особенно возросло значение науки и техники с началом во второй половине XX века научно-технической революции. НРТ нередко представляют явлением исключительно новейшего времени. Это не так. Научно-техническая революция XX века - итог всего развития человечества, которое характеризуется непрерывным совершенствованием орудий производства, расширением познания окружающей среды. На определенных этапах эволюционное течение этого процесса уступает место коренным, качественным сдвигам, приобретающим характер революционных изменений, подлинных переворотов в науке и технике.

Первая революция в науке продолжалась с XVI по XVIII век. Она привела к возникновению современного естествознания. Известны революции в отдельных науках - в физике, химии, биологии и т.д. Промышленная революция конца XVIII-XIX вв. вызвала коренные изменения в материальном способе производства. Она заменила не какое-то устаревшее орудие труда, а саму человеческую руку, позволив производить машины с помощью машин.

Сохраняя преемственность с указанными явлениями, научно-техническая революция XX века все же резко выделяется из них. Это следует уже из самого названия. Предыдущие революции в науке и технике все же не имели столь глобального, всеобъемлющего характера. Можно сказать, что они оказались своеобразным подготовительным этапом к тому бурному процессу, который охватил науку и технику с середины XX века.

Впервые революционное обновление охватило одновременно и науку, и технику, резко ускорив темпы развития и той, и другой. Трудно назвать отрасль научного знания, которая не испытывала бы мощный приток новых идей и открытий. Результаты лабораторных опытов немедленно воспринимались производством, которое, в свою очередь, ставило перед наукой все новые и новые проблемы, ускоряя ее развитие.

На базе высокого уровня прикладных, технических наук и научно-конструкторских работ обрел чрезвычайную интенсивность процесс практического использования научных открытий: время от их свершения до освоения в производстве сократилось до минимума. Так, практическая реализация принципа, на котором основана фотография, была осуществлена более чем через столетие (1727 - 1839), в области телефонной связи на то же самое потребовалось более полувека (1820 - 1876). Сейчас от изобретения до внедрения проходит несколько месяцев. Таких темпов обновления не знают прочие отрасли культуры. Одно это ставит науку и технику в центр современного развития, приковывает к ним внимание человеческого сообщества. От них ждут новых открытий, новых изделий и вещей. От них ждут и новых идей, новых способов организации жизни. С такими ожиданиями взирают на науку и технику в числе прочих и различные течения художественной культуры.

Надо отметить, что наука и техника в известной мере удовлетворяют эти ожидания. Через науку и технику человечество получает многое, действительно полезное и важное. Но сказать так, значит ничего не добавить к характеристике XX века. Ведь наука и техника всегда занимались удовлетворением различных потребностей человечества, его обеспечением. С наступлением НТР ситуация круто изменилась. Из простых снабженцев наука и техника превратились в организаторов, больше того - в ваятелей человечества. Непрерывно насыщая современный мир своими изделиями, наука и техника достигли тотального воздействия на все стороны его жизни. Современное человечество - продукт НТР,

Выше отмечалось, что духовная культура не сфера науки. Но сейчас и здесь наука и техника стали влиятельной силой, может быть гораздо более влиятельной, чем другие направления культуры. К числу плодов НТР относится так называемая «массовая культура». Понятие это появилось еще в XIX в. и отражало стремление деятелей культуры сделать ее лучшие достижения более доступными массовому читателю, зрителю, слушателю. В XX веке для этого были созданы необходимые материально-технические условия, но воспользовались ими не деятели культуры, а деятели бизнеса, хорошо понявшие, какую «золотую жилу» представляет промышленное удовлетворение духовных потребностей человечества.

В современном варианте «массовая культура» отнюдь не связана с приобщением многомиллионных масс человечества к лучшим его достижениям. Напротив, «массовая культура» - серьезнейшее препятствие на пути к этим достижениям. Человек тем и выделяется из прочего живого мира, что он духовен, имеет потребность в духовной пище, ищет ее удовлетворения. Современная «массовая культура» - это подделка под духовную пищу, духовный эрзац-хлеб. Но она легко вкушается, сердцу и разуму не надо трудиться над ее перевариванием. Создатели «массовой культуры» сознательно ориентируются на усредненный уровень потребителя, низводят до этого уровня любые явления подлинно высокой культуры. Эксплуатируются низменные вкусы, склонность обывателя к развлечениям, простым и понятным схемам поведения, сексу, насилию и т.д. Все это производится в необозримых масштабах на основе новейших достижений науки и техники. Современное производство «культурного» ширпотреба уже не нуждается в услугах деятелей высокой культуры. Компьютеры все более заменяют композиторов, писателей, художников.

Растерянность деятелей культуры перед лицом ее индустриализации хорошо отражает появление понятия так называемой «элитарной» культуры. Уже из названия видно, что это культура для элиты - той сравнительно небольшой части общества, которая еще в состоянии понимать и ценить подлинное (элитарное) искусство. Таким образом, начавшийся еще в прошлом веке кризис культуры явил с новой силой свою глубину и опасность. Осознают или нет сторонники идеи элитарности в культуре, но замыкание ее лучших достижений в узких рамках (нередко самих создателей) обрекает культуру на гибель, ибо назначение ее не самолюбование, а воспитание, возделывание человека и человечества.

Таким образом, XX век принес в мировую культуру много нового. В числе важнейших качеств культуры появились и такие, как пренебрежение к традиции, опыту предшествующих поколений; превозношение новаторства; культ науки и техники; культ потребления; превращения культуры в объект массового потребления, разновидность товара; отчуждение подлинных достижений культуры от подавляющего большинства людей. В совокупности все это усугубляет кризис культуры, затрудняет решение тех проблем, которые стоят ныне перед человечеством.

В рамках культурологических направлений и подходов, различных школ формируются многообразные концепции. Концепции — это системы научного знания, имеющие вероятностный характер, проблематический, гипотетический, то есть ещё не проверенные практикой.

В методологической плане в современной культурологии при всем многообразии трактовок можно выделись три основных подохода.

1. Позитивнонаучный подход, который своими корнями уходит к учениям Э.Б. Тайлора и Л. Уайта. Здесь анализ культуры не противопоставляется анализу природы, и культурология воспринимается как вполне точная наука, изучающая законы и механизмы существования культуры. При этом свобода воли человека и его творческая деятельность как источники культуры по большому счету выносятся за скобки научного анализа.

2. Классический подход, уходящий своими истоками к учениям И. Гердера. И Канта, Г.В.Ф. Гегеля, с определенными оговорками, К. Маркса. Здесь анализ культуры признается научным. Но культурно-исторической теория, вышедшая из недр философской классики, является особого рода наукой, отличной от позитивных наук о природе. Ее главное отличие в том, что объективные закономерности культуры не противопоставляются субъективным творческим действиям людей, вне анализа которых научный анализ культуры безнадежно упрощается.

3. Неклассический подход, истоки которого связаны с именами А. Шопенгауэра и Ф. Ницше. К формированию этого подхода к культуре имели отношение В. Дильтей, О. Шпенглер, во многом З. Фрейд. Суть этого подхода в том, что культура признается недоступной объективному научному анализу. В ее субъективную суть предлагается проникать, используя возможности мифа и искусства. Тупики этой методологии обнаруживает теория и практика постмодернизма. Здесь неклассический подход оборачивается «раскультуриванием» человека, в результате чего исчезает сам предмет культурологического анализа.

В культурологии к концу ХХ века сложилось множество направлений, подходов исследования. Имеются достаточно сложившиеся школы и влиятельные концепции. В то же время, это многообразие культурологического знания не привело к созданию общепризнанной теории культуры. Это свидетельствует о том, что культурология, несмотря на свою востребованность практикой, ещё не завершила переход от эмпирической стадии исследования, когда она выступала скорее в форме «культурографии» подобно тому, как это было характерно для «географии», «этнографии» и других наук. Значит, культурологическое знание носит ещё переходный характер. В конце этого перехода культурология должна превратиться в теоретическую науку, в полной мере исполняющую роль непосредственной производительной силы, выполняющую прогностическую и преобразующую функции в обществе.

2. ГУМАНИЗМ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ

Слово «Возрождение» вызывает в памяти образ сказочной птицы Феникс, которая всегда олицетворяла процесс вечного неизменного воскрешения. А словосочетание «эпоха Возрождения» даже у недостаточно знающего историю человека ассоциируется с ярким и самобытным периодом истории. Эти ассоциации в целом верны. Эпоха Возрождения - время с XIV по XVI века в Италии (переходная эпоха от средневековья к новому времени) насыщено неординарными событиями и представлено гениальными творцами.

Термин «Renissance» (Возрождение) был введен Дж. Вазари - известным живописцем, архитектором и историком искусства для обозначения периода итальянского искусства с 1250 по 1550гг., как времени возрождения античности, хотя понятие возрождения еще с античности входило в обиход историко-философского мышления. Идея обращения к античности сложилась еще в позднем средневековье. Деятели той эпохи не думали о слепом подражании эпохе античности, а считали себя продолжателями искусственно прерванной античной истории. К XVI в. содержание понятия сузилось и воплотилось в термине, предложенном Вазари. С этих пор Возрождение означало возрождение античности как идеального образца.

В дальнейшем содержание термина Возрождение эволюционировало. Под Возрождением понималось эмансипация науки и искусства от богословия, постепейное охлаждение к христианской этике, зарождение национальных литератур, стремление человека к свободе от ограничений католической церкви. Эпоха Возрождения фактически отождествилась с началом эпохи гуманизма.

Сами деятели Ренессанса противопоставляли новую эпоху Средневековью как периоду темноты и невежества. Но своеобразие этого времени скорее составляет не движение цивилизации против дикости, культуры — против варварства, знания - против незнания, а проявление другой цивилизации, другой культуры, другого знания.

Эпоха Возрождения - это переворот в первую очередь в системе ценностей, в оценке всего сущего и отношении к нему. Возникает убеждение в том, что человек - высшая ценность. Такой взгляд на человека обусловил важнейшую черту культуры Ренессанса - развитие индивидуализма в сфере мировоззрения и всестороннее проявление индивидуальности в общественной жизни.

Одной из характерных черт духовной атмосферы этого времени стало заметное оживление светских настроений. Козимо Медичи - некоронованный правитель Флоренции - говорил, что упадет тот, кто на небе ищет опоры для лестницы своей жизни, и что он лично всегда укреплял ее на земле.

Светский характер присущ и такому яркому явлению культуры Возрождения, как гуманизм. В широком смысле слова гуманизм представляет собой образ мышления, который провозглашает идею блага человека главной целью социального и культурного развития и отстаивает ценность человека как личности. В такой трактовке этот термин употребляется и в наше время. Но как целостная система взглядов и широкое течение общественной мысли гуманизм возник в эпоху Возрождения.

В формировании ренессансного мышления огромную роль сыграло античное культурное наследие. Следствием возросшего интереса к классической культуре стало изучение античных текстов и использование языческих прототипов для воплощения христианских образов, собирательство камей, скульптур и прочих древностей, а также восстановление римской традиции портретных бюстов. Возрождение античности, собственно, дало название всей эпохе (ведь Ренессанс и переводится как возрождение).

Задача воспитания «нового человека» осознается как главная задача эпохи. Греческое слово («воспитание») является самым четким аналогом латинского humanitas (откуда берет свое происхождение «гуманизм»). Humanitas в ренессансном представлении подразумевает не только овладение античной премудростью, чему придавалось огромное значение, но также самопознание и самосовершенствование. Гуманитарно-научное и человеческое, ученость и житейский опыт должны быть объединены в состоянии идеальной virtu (по-итальянски одновременно и «добродетель», и «доблесть» - благодаря чему слово несет в себе средневеково-рыцарский оттенок). Натуроподобно отражая эти идеалы, искусство Возрождения придает воспитательным чаяниям эпохи убедительно-чувственнуюнаглядность.

Древность (то есть античное наследие), Средние века (с их религиозностью, равно как и светским кодексом чести) и Новое время (поставившее человеческий ум, его творческую энергию в центре своих интересов) находятся здесь в состоянии чуткого и непрерывного диалога

3. ПРОБЛЕМЫ И ЗАДАЧИ СОХРАНЕНИЯ КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ РОССИИ

Мировая культура XX века представляет собой сложный процесс, разделенный на несколько этапов событиями глобального значения — мировые войны. Сложность и противоречивость этого процесса усугубляется тем, что значительный период времени мир был расколот на два лагеря по идеологическому признаку, что внесло новые проблемы и идеи в культурную практику.

На рубеже тысячелетий человечеству брошен вызов в виде глобальных проблем, перед лицом которых ему предстоит выступать в качестве единого субъекта, принимающего осознанные и согласованные решения. В этом созидании общечеловеческого единства решающая роль принадлежит взаимообогащающему диалогу различных культур, мировому культурному процессу.

Перед современной отечественной культурой стоит сложная задача — выработать свой стратегический курс на будущее в быстро меняющемся мире. Решение этой глобальной задачи чрезвычайно сложно, так как упирается в необходимость осознания глубинных противоречий, присущих нашей культуре на всем протяжении ее исторического развития.

Наша культура вполне может дать ответ на вызовы современного мира. Но для этого надо перейти к таким формам ее самосознания, которые перестали бы воспроизводить одни и те же механизмы непримиримой борьбы, жесткой конфронтационности, отсутствия «середины». Непременно необходимо уйти от мышления, ориентирующегося на максимализм, радикальный переворот и переустройство всего и вся в кратчайшие сроки.

У России особая цивилизующая и организующая функция в мировом социокультурном пространстве. Но как бы ни сложилась ее судьба, русская культура остается главным богатством страны и залогом единства нации. Русская культура издавна играла важную роль в этом процессе. Русская культура доказала свою жизнеспособность, подтвердила, что развитие демократии, нравственное очищение невозможны без сохранения и приумножения накопленного культурного потенциала. Россия — страна великой литературы и искусства, смелой науки и признанной системы образования, идеальных устремлений к общечеловеческим ценностям, не может не быть одним из самых активных созидателей культуры мира.

Начало 90-х годов ХХ века проходило под знаком ускоренного распада единой культуры СССР на отдельные национальные культуры, которые не только отвергали ценности общей культуры СССР, но и культурные традиции друг друга. Такое резкое противопоставление различных национальных культур привело к нарастанию социокультурной напряженности, к возникновению военных конфликтов и вызвало в дальнейшем распад единого социокультурного пространства.

Но процессы культурного развития не прерываются с распадом государственных структур и падением политических режимов. Культура новой России, органически связана со всеми предшествующими периодами истории страны. Вместе с тем новая политическая и экономическая ситуация не могли не сказаться на культуре. Кардинальным образом изменились ее взаимоотношения с властью. Государство перестало диктовать культуре свои требования, и культура утратила гарантированного заказчика.

Исчез общий стержень культурной жизни — централизованная система управления и единая культурная политика. Определение путей дальнейшего культурного развития стало делом самого общества и предметом острых разногласий. Диапазон поисков чрезвычайно широк — от следования западным образцам до апологии изоляционизма. Отсутствие объединительной социокультурной идеи воспринимается частью общества как проявление глубокого кризиса, в котором оказалась российская культура к концу XX века. Другие считают культурный плюрализм естественной нормой цивилизованного общества.

Ликвидация идеологических барьеров создала благоприятные возможности для развития духовной культуры. Однако экономический кризис, переживаемый страной, сложный переход к рыночным отношениям усилили опасность коммерциализации культуры, утраты национальных черт в ходе ее дальнейшего развития, негативного воздействия американизации отдельных сфер культуры (прежде всего музыкальной жизни и кинематографа) как своего рода расплаты за «приобщение к общечеловеческим ценностям».

Духовная сфера переживала в середине 90-х годов острый кризис. В сложный переходный период всегда возрастает роль духовной культуры как сокровищницы нравственных ориентиров для общества, политизация же культуры и деятелей культуры приводит к осуществлению ею несвойственных для нее функций, углубляет поляризацию общества. Стремление направить страны на рельсы рыночного развития привело к невозможности существования отдельных сфер культуры, объективно нуждающихся в государственной поддержке. Возможность так называемого «свободного» развития культуры на почве низких культурных потребностей достаточно широких слоев населения привело к росту бездуховности, пропаганде насилия и, как следствие, — росту преступности. Одновременно продолжал углубляться раздел между элитарными и массовыми формами культуры, между молодежной средой и старшим поколением. Все эти процессы разворачивая на фоне быстрого и резкого усиления неравномерности доступа к потреблению не только материальных, но культурных благ.

В социокультурной ситуации, сложившейся в российском обществе к середине 90-х годов, человек, как живая система, представляющая собой единство физического и духовного, природного и социально-культурного, наследственного и прижизненно приобретенного уже не может нормально развиваться. Действительно, большинство людей по мере укрепления рыночных отношений все больше отчуждалось от ценностей отечественной культуры. И это вполне закономерная тенденция для того типа общества, которое создалось в России в конце XX столетия. Все это, ставшее реальностью за последнее десятилетие, подвело общество к пределу накопления взрывоопасной социальной энергии.

В силу этих же причин первое место в культуре стали занимать средства массовой информации. Им даже присвоено имя «четвертой силы», имея в виду три другие — законодательную, исполнительную и судебную.
В современной отечественной культуре диковинным образом соединяются несоединимые ценности и ориентации: коллективизм, соборность и индивидуализм, эгоизм, нарочитая политизированность и демонстративная аполитичность, государственность и анархия и т. п. Действительно, сегодня как бы на равных сосуществуют такие не только не связанные друг с другом, но друг друга взаимоисключающие явления, как вновь обретенные культурные ценности русского зарубежья, заново переосмысленное классическое наследие, ценности официальной советской культуры. Таким образом, как раз и складывается общая картина культурной жизни России.

Возрождение культуры является важнейшим условием обновления нашего общества. Определение путей дальнейшего культурного развития стало предметом острых дискуссий в обществе, ибо государство перестало диктовать культуре свои требования, исчезли централизованная система управления и единая культурная политика.

Одна из существующих точек зрения заключается в том, что государство не должно вмешиваться в дела культуры, так как это чревато установлением его нового диктата над культурой, а культура сама найдет средства для своего выживания.

Более обоснованной представляется другая точка зрения, суть которой состоит в том, что, обеспечивая свободу культуре, право на культурную самобытность, государство берет на себя разработку стратегических задач культурного строительства и обязанности по охране культурно-исторического национального наследия, необходимую финансовую поддержку культурных ценностей.

Государство должно осознавать, что культура не может быть отдана на откуп бизнесу, ее поддержка, в том числе образования, науки, имеет огромное значение для поддержания нравственного, психического здоровья нации. Кризис духовности вызывает сильный психический дискомфорт у многих людей, так как серьезно поврежден механизм идентификации со сверхличными ценностями. Без этого механизма не существует ни одна культура, а в современной России все сверхличные ценности стали сомнительными.

Несмотря на все противоречивые характеристики отечественной культуры, общество не может допускать отрыва от своего культурного достояния. Распадающаяся культура мало приспособлена к преобразованиям, ибо импульс к созидательным переменам исходит от ценностей, являющихся культурными категориями. Только интегрированная и крепкая национальная культура может сравнительно легко приспособить к своим ценностям новые цели, освоить новые образцы поведения.

В связи с этим в современной России представляются возможными три модели развития многонациональной культуры: победа культурного и политического консерватизма, попытка стабилизировать ситуацию на основе идей о самобытности России и ее особом пути в истории. В этом случае: происходит возврат к огосударствлению культуры, осуществляется автоматическая поддержка культурного наследия, традиционных форм творчества, ограничивается иностранное влияние на культуру, отечественная художественная классика остается предметом культа, а эстетические новации вызывают подозрение.

По своей природе эта модель недолговечна и неминуемо ведет к новому кризису, но в условиях России она может просуществовать достаточно долго: интеграция России под воздействием извне в мировую систему хозяйства и культуры и превращение ее в «провинцию» по отношению к глобальным центрам. При утверждении данной модели: происходит «макдонализация» отечественной культуры, стабилизируется культурная жизнь общества на основе коммерческой саморегуляции.

Ключевой проблемой становится сохранение самобытной национальной культуры, ее международного влияния и интеграция культурного наследия в жизнь общества; интеграция России в систему общечеловеческой культуры в качестве равноправного участника мировых художественных процессов. Для реализации этой модели необходимо в полной мере задействовать культурный потенциал, коренным образом переориентировать государственную культурную политику, обеспечить внутри страны ускоренное развитие отечественной культурной индустрии, всемерно поощрять включение творческих работников во всемирные сети художественного производства и коммуникации. Именно эта модель заслуживает решительной поддержки, ибо ориентирована на культуру, которая должна активно влиять и на политику, и на экономику, и на духовную жизнь.

Словом современный период развития отечественной культуры можно обозначить как переходный. В России произошла настоящая культурная революция. В современной отечественной культуре проявляются многочисленные и весьма противоречивые тенденции. Но их можно, условно говоря, объединить в две группы. Первая: тенденции разрушительные, кризисные, содействующие полному подчинению культуры России стандартам западной цивилизации.