Владимир даль - избранные произведения. Сказки Владимира Даля. Произведения и биография В.Даля Даль русские сказки

Даль Владимир Иванович

Избранные произведения

Имя Владимира Ивановича Даля живет в нашем сознании прежде всего как имя создателя знаменитого "Толкового словаря живого великорусского языка", богатейшей сокровищницы русского слова и народной мудрости. Словарь его по богатству и ценности фактического материала, по тонкости языковых наблюдений остается неисчерпаемым источником для изучения русского языка

Не менее примечательным трудом Даля является его сборник "Пословицы русского народа", включающий более тридцати тысяч пословиц, поговорок и метких слон. Многие пословицы, собранные Далем, можно назвать истинными произведениями искусства, в которых правдиво и ярко запечатлена жизнь русского народа.

Известность Даля как лингвиста, фольклориста и этнографа вышла за пределы России, но немногие сейчас знают, что В. И. Даль является также автором очерков, рассказов, повестей из русской народной жизни и когда-то широко популярных русских народных сказок.

Наиболее ценным из литературно-художественного наследия В. И. Даля являются его произведения, связанные с направлением "натуральной школы", которое полноправным героем русской литературы сделало простого мужика, крестьянина, крепостного. В. Г. Белинский, ратуя за демократизацию, народность литературы, считал, что значение литературного творчества В. И. Даля заключается в том, что он знал" и любил русского мужика, что "он умеет мыслить его головою, видеть его глазами, говорить его языком. Он знает его добрые и его дурные свойства, знает горе и радость его жизни, знает болезни и лекарства его быта..".

В. Г. Белинский видел, конечно, идейную ограниченность творчества Даля, выразившуюся в отсутствии социальных выводов в его произведениях, в некоторой идеализации русского помещичьего быта. Но В. Г. Белинского, как революционного демократа, в очерках и повестях Даля привлекало прежде всего то, что в них затрагивались вопросы крестьянской жизни, они были проникнуты симпатией к мужику, изображали людей из народа не сусально, не приукрашенно.

В. И. Даль был близким другом Пушкина, безотлучно находился у постели смертельно раненного поэта, написал о нем теплые, сердечные воспоминания, передал потомкам последние слова великого русского поэта.

Родился В. И. Даль 10 ноября (старого стиля) 1801 года в местечке Лугани (отсюда псевдоним: Казак Луганский), Екатеринославской губернии, - ныне г. Ворошиловград.

Отец, Иоганн Даль, родом датчанин, мать, Мария Фрейтаг, - дочь петербургского чиновника. Екатерина II вызвала Иоганна Даля из Германии на должность библиотекаря. Он был лингвистом, знал новые европейские языки и древнееврейский язык. Впоследствии Иоганн Даль окончил в Иене медицинский факультет, получил степень доктора медицины и вновь возвратился в Россию. До конца своих дней работал как врач-практик. Весьма образованной, знающей несколько языков была и мать Даля. В первые годы учебы сына она оказала большое влияние на формирование его нравственного сознания.

Тринадцати лет, в 1814 году, В. И. Даль был определен в Морской кадетский корпус, который он окончил в семнадцать лет. В своей автобиографической записке, уже в семидесятилетнем возрасте, В. И. Даль писал о постановке воспитания в этом корпусе:

"Инспектор классов был того убеждения, что знания можно вбить в ученика только розгами или серебряною табакеркою в голову. Лучшие годы жизни, убитые мною при корпусном воспитании, не могли поселить во мне никаких добрых нравственных наклонностей, ими я обязан домашнему воспитанию". Многие черты и эпизоды из жизни в Морском корпусе отражены писателем в повести "Мичман Поцелуев".

По окончании Морского корпуса, в 1819 году, В. И. Даль был направлен на службу в Черноморский флот, в г. Николаев. Но там он прослужил не более трех лет. Вследствие неурядиц с начальством В. И. Даль был сначала переведен в Кронштадт, а вскоре он совсем оставил морскую службу.

Интерес к русскому быту, фольклору, языку появился у Даля еще в юности. В Морском корпусе он усиленно занимался литературой, писал стихи. 1819 год можно считать началом работы В. И. Даля над словарем. Проезжая по Новгородской губернии, он записал заинтересовавшее его слово "замолаживать" ("иначе пасмурнеть, клониться к ненастью"), С тех пор, странствуя по огромным просторам России, В. И. Даль не расставался со своими записями, постоянно пополняя их новыми словами, меткими изречениями, пословицами и поговорками, накопив и обработав к концу жизни двести тысяч слов.

Но творческий путь Даля определился не сразу. Выйдя в отставку, он решил идти по стопам отца. В 1826 году В. И. Даль поступил на медицинский факультет Дерптского университета. В 1828 году началась Турецкая война, и Даль, еще не кончивший курса, был призван в действующую армию. В 1829 году он успешно сдал экзамен на степень доктора медицины. Снова на несколько лет его жизнь оказалась связанной с армией.

В 1832 году В. И. Даль поступил ординатором в Петербургский военно-сухопутный госпиталь и вскоре стал широко известен в Петербурге как врач-окулист, прославившийся еще и тем. что одинаково хорошо делал глазные операции как правой, так и левой рукой. Но неприятности сопутствовали Далю и здесь. Нежелание мириться с бюрократизмом, царившим в высшей военно-медицинской сфере, борьба против фальши и обмана нажили Далю много врагов. В скором времени он навсегда оставил военно-медицинскую службу.

В Петербурге В. И. Даль через Жуковского, которого знал еще по Дерпту, близко познакомился с Пушкиным, Гоголем, Крыловым.

К 1830 году относятся первые литературные опыты В. И. Даля: в 21-м номере "Московского телеграфа" был напечатан его рассказ "Цыганка".

Известность В. И. Далю как писателю принес сборник русских сказок. В целом этот сборник отличался демократизмом и яркой сатирической направленностью против власть имущих. Основными положительными героями своих сказок Даль избрал мужика, солдата или бездомного -бедняка. Сказочник ориентировался на простых слушателей, "а тех, кто поймет и сочувственно отнесется к его героям. Во вступлении к первой сказке "Об Иване Молодом Сержанте" он писал: "...кто сказку мою слушать собирается, тот пусть на русские поговорки не прогневается, языка доморощенного не пугается; у меня сказочник в лаптях; по паркетам не шатывался, своды расписные, речи затейливые только по сказкам одним и знает". А кому не нравятся эти скажи, "тот садись за грамоты французские, переплеты сафьяновые, листы золотообрезные, читай бредни высокоумные!"

Владимир Иванович Даль – писатель, доктор, лексикограф, человек, создавший «Толковый словарь живого великорусского языка». В 1832 году в стране вышел сборник произведений "Русские сказки", которые более 100 лет назад написал Владимир Даль под именем Владимира Луганского. Все истории книги - стилизация под русские народные фольклорные сказки, собранные энтузиастами по всей России. Народность всегда проявляется в необыхновенных сюжетах, которые довольно сильно близки к фольклору, там необыкновенно много пословиц, встречаются и повторяющиеся моменты, присутствует порой обобщенное значение характеров.

Свои сказки Владимир Даль писал для детей, а также и для взрослых. Владимир Иванович Даль рассказы создавал довольно близко к фольклорным (например "Девочка-снегурочка", "Лиса и медведь" или "Война грибов" и "Журавль и цапля").

Писатель тут старается использовать разные сюжеты или их отдельные элементы, делает собственные выставки рисунков, чтобы постараться сделать более простым логическое восприятие своих произведений. Огромную роль играет морализаторство. Язык, который наполняет сказки Даля создает необыкновенную ауру детства. Ребенок с радостью воспринимает ритмическую и простую речь сказок.

Писал Владимир Иванович Даль сказки и для взрослых, которые имеют в большей степени, иронический характер, фольклорные характеры используются всё реже. Типичный мотив для сказки Даля - это взаимодействие какой-либо нечистой силы и обычного мужика. Важен социальный подтекст - противостояние низжих и высших слоев нашего общества. Народная речь зачастую перемешивается с литературной лексикой. Сказочная манера, наполняющая рассказы Даль пытался приблизить к народной речи. Чтоит отметить,что присутствуют также описания простонародного быта и нравов старой жизни. В этой категории все сказки даля читать можно абсолюно бесплатно онлайн, также к каждой сказке привязана соответствующая иллюстрация.

Красным летом всего в лесу много - и грибов всяких и всяких ягод: земляники с черникой, и малины с ежевикой, и черной смородины. Ходят девки по лесу, ягоды собирают, песенки распевают, а гриб-боровик, под дубочком сидючи, и пыжится, дуется, из земли прет, на ягоды гневается: "Вишь, что их уродилось! Бывало и мы в чести, в почете, а ныне никто на нас и не посмотрит...

Сказка из похождений слагается, присказками красуется, небылицами минувшими отзывается, за былями буднишними не гоняется; а кто сказку мою слушать собирается, тот пусть на русские поговорки не прогневается, языка доморощенного не пугается; у меня сказочник в лаптях; по паркетам не шатывался, своды расписные, речи затейливые только по сказкам одним...

Владимир Иванович Даль (10 (22) ноября 1801 - 22 сентября (4 октября) 1872)- русский писатель, этнограф, лингвист, лексикограф, врач. Прославился как автор «Толкового словаря живого великорусского языка».
Псевдоним - Казак Луганский.

Отец Даля был выходцем из Дании, получил образование в Германии, где учил богословие и древние и новые языки. Мать, немка, владела пятью языками. Даль получил домашнее образование, писал стихи. В 1815 поступил в Морской кадетский корпус в Петербурге. Учебу в корпусе, впоследствии описанную в повести Мичман Поцелуев, или Живучи оглядывайся (1841), Даль считал «убитыми годами». Учебное плавание в Данию убедило его в том, что «отечество мое Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков». По окончании учебы (1819) был направлен служить мичманом на Черноморский флот. В это время Даль, по его словам, «бессознательно» начал записывать неизвестные ему слова, приступив таким образом к главному делу своей жизни – созданию Толкового словаря живого великорусского языка.

Во время службы Даль продолжал писать стихи, что принесло ему неприятности: за эпиграмму на главнокомандующего Черноморским флотом в 1823 он был взят под арест. Оправданный судом, Даль перевелся в Кронштадт, а в 1826 вышел в отставку и поступил на медицинский факультет Дерптского университета. Материальное положение Даля было тяжелым, он зарабатывал на жизнь репетиторством, тем не менее годы учебы остались одним из самых светлых воспоминаний его жизни. Даль писал стихи и одноактные комедии, познакомился с поэтами Языковым и Жуковским, с хирургом Пироговым, а также с издателем журнала «Славянин» Воейковым, который в 1827 впервые опубликовал стихи Даля.

В 1829 Даль успешно защитил диссертацию и был направлен на русско-турецкую войну в действующую армию. Работая в полевом госпитале, стал блестящим хирургом. Даль продолжал собирать материал для будущего Словаря, записывая со слов солдат «областные речения» разных местностей. Тогда же подтвердились впечатления его детства – о том, что

«речь простолюдина с ее своеобразными оборотами всегда почти отличалась краткостью, сжатостью, ясностью, определительностью и в ней было гораздо больше жизни, чем в языке книжном и в языке, которым говорят образованные люди».

По окончании русско-турецкой войны 1828–1829 Даль продолжил службу в качестве военного врача и эпидемиолога. В 1831 работал на эпидемии холеры, а также принимал участие в польской кампании. Вернувшись в 1832 в Петербург, работал в военном госпитале.

В 1830 была опубликована первая повесть Даля – Цыганка. В 1832 Даль издал сборник "Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый." Цензура усмотрела в книге насмешку над правительством; от судебного преследования Даля спасли только его воинские заслуги.

В 1833 Даль был направлен на службу в Оренбург, где стал чиновником особых поручений при военном губернаторе. Исполнение служебных обязанностей было связано с частыми разъездами по губернии, что дало писателю возможность изучить быт и язык населявших ее людей. В годы службы Даль написал повести о казахах – "Бикей" и "Маулина" (1836) и о башкирах – "Башкирская русалка" (1843). Собирал коллекции флоры и фауны Оренбургской губернии, за что был избран член-корреспондентом Академии Наук (1838). Во время поездки Пушкина по пугачевским местам Даль в течение нескольких дней сопровождал его. В 1837, узнав о дуэли Пушкина, приехал в Петербург и дежурил у постели поэта до его последней минуты. В 1841, вскоре после хивинского похода русской армии (1839–1840), в котором он принимал участие, Даль переехал в Петербург и начал работать секретарем и чиновником особых поручений при министре внутренних дел, по поручению которого написал "Исследование о скопческой ереси" (1844).

Все годы службы Даль продолжал работу над Словарем, собирая для него материал во время поездок по Оренбургской губернии, а по переезде в Петербург получая письма с образцами местных говоров, сказок и пословиц со всей России. Живя в столице, Даль познакомился с Одоевским, Тургеневым, Погорельским и др. писателями. Опубликовал в петербургских журналах и в отдельных сборниках повести Бедовик (1839), Савелий Граб, или Двойник (1842), Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета (1844), Небывалое в былом, или Былое в небывалом (1846) и др. произведения, написанные в духе «натуральной школы» – с обилием точных бытовых деталей и этнографических подробностей, с описанием реальных случаев. Героем их был, как правило, простой человек, обладающий «привычками и обычаями родины своей». В язык Даля органично вплетались народные слова и выражения. Его излюбленным прозаическим жанром вскоре стал физиологический очерк ("Уральский казак", 1843, "Денщик", 1845, "Чухонцы в Питере", 1846, и др.). Белинский, высоко оценивая мастерство Даля, назвал его «живой статистикой живого русского народонаселения». Писал Даль и маленькие рассказы, объединенные в циклы "Картины из русского быта" (1848), "Солдатские досуги" (1843), "Матросские досуги" (1853), "Два сорока бывальщинок для крестьян" (1862). Гоголь писал о нем: «Ему стоит, не прибегая ни к завязке, ни к развязке, над которыми так ломает голову романист, взять любой случай, случившийся в русской земле, первое дело, которого производству он был свидетелем и очевидцем, чтобы вышла сама собой наизанимательнейшая повесть. По мне он значительней всех повествователей-изобретателей».

В 1849 Даль был назначен на должность управляющего Нижегородской удельной конторой. Это было значительным понижением по службе, на которое Даль пошел добровольно, чтобы находиться ближе к крестьянам. В его ведении находились дела почти 40 000 государственных крестьян. Помимо непосредственных служебных обязанностей (писание крестьянских жалоб и т.п.), Даль делал хирургические операции. В 1862 издал сборник Пословицы русского народа, в котором пословицы располагались не по алфавиту, а по темам (Бог, любовь, семья и т.д.). Несмотря на свою культуртрегерскую деятельность и глубокий демократизм, Даль выступал против обучения крестьян грамоте, т.к. она, по его мнению, «без всякого умственного и нравственного образования почти всегда доводит до худа». Этими высказываниями он навлек на себя гнев представителей демократического лагеря Чернышевского, Добролюбова и др.

В начале 1860-х годов Даль вышел в отставку и поселился в Москве. К этому времени было подготовлено первое издание его Толкового словаря живого великорусского языка, содержавшего 200 тыс. слов. Труд, которому Даль посвятил 50 лет своей подвижнической жизни, был опубликован в 1867. В 1868 Даль был избран почетным членом Академии Наук.

В последние годы жизни Даль работал над вторым изданием Словаря, пополняя запасы слов, и писал детские рассказы. Сделал переложение Ветхого Завета «применительно к понятиям русского простонародья», написал учебники по зоологии и ботанике, передал фольклористам Киреевскому и Афанасьеву собранные им народные песни и сказки. Кроме того, Даль играл на нескольких музыкальных инструментах, работал на токарном станке, увлекался спиритизмом и изучал гомеопатию. «За что ни брался Даль, все ему удавалось усвоить», – писал его друг, великий хирург Пирогов.

Незадолго до смерти Даль перешел из лютеранства в православие. Умер Даль в Москве 22 сентября (4 октября) 1872. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Война грибов с ягодами

Красным летом всего в лесу много - и грибов всяких и всяких ягод: земляники с черникой, и малины с ежевикой, и черной смородины. Ходят девки по лесу, ягоды собирают, песенки распевают, а гриб-боровик, под дубочком сидючи, и пыжится, дуется, из земли прет, на ягоды гневается: «Вишь, что их уродилось! Бывало и мы в чести, в почете, а ныне никто на нас и не посмотрит! Постой же, - думает боровик, всем грибам голова, - нас, грибов, сила великая - пригнетем, задушим ее, сладкую ягоду!»

Задумал-загадал боровик войну, под дубом сидючи, на все грибы глядючи, и стал он грибы созывать, стал помочь скликать:

Идите вы, волнушки, выступайте на войну!

Отказалися волнушки:

Мы все старые старушки, не повинны на войну.

Идите вы, опёнки!

Отказалися опёнки:

У нас ноги больно тонки, не пойдём на войну!

Эй вы, сморчки! - крикнул гриб-боровик. - Снаряжайтесь на войну!

Отказались сморчки; говорят:

Мы старички, уж куда нам на войну!

Рассердился гриб, прогневался боровик, и крикнул он громким голосом:

Грузди, вы ребята дружны, идите со мной воевать, кичливую ягоду избивать!

Откликнулись грузди с подгруздками:

Мы грузди, братья дружны, мы идём с тобой на войну, на лесную и полевую ягоду, мы ее шапками закидаем, пятой затопчем!

Сказав это, грузди полезли дружно из земли, сухой лист над головами их вздымается, грозная рать подымается.

«Ну, быть беде», - думает зеленая травка.

А на ту пору пришла с коробом в лес тетка Варвара - широкие карманы. Увидав великую груздевую силу, ахнула, присела и ну грибы сподряд брать да в кузов класть. Набрала его полным-полнешенько, насилу до дому донесла, а дома разобрала грибки по родам да по званию: волнушки - в кадушки, опёнки - в бочонки, сморчки - в бурачки, груздки - в кузовки, а наибольший гриб-боровик попал в вязку; его пронизали, высушили да и продали.

С той поры перестал гриб с ягодою воевать.

Ворона

Жила-была ворона, и жила она не одна, а с няньками, мамками, с малыми детками, с ближними и дальними соседками. Прилетели птицы из заморья, большие и малые, гуси и лебеди, пташки и пичужки, свили гнезда в горах, в долах, в лесах, в лугах и нанесли яичек.

Подметила это ворона и ну перелетных птиц обижать, у них яички таскать!

Летел сыч и увидал, что ворона больших и малых птиц обижает, яички таскает.

Постой, - говорит он, - негодная ворона, найдем на тебя суд и расправу!

И полетел он далеко, в каменные горы, к сизому орлу. Прилетел и просит:

Батюшка сизой орел, дай нам свой праведный суд на обидчицу-ворону! От нее житья нет ни малым, ни большим птицам: наши гнезда разоряет, детенышей крадет, яйца таскает да ими своих воронят питает!

Покачал сизой орел головой и послал за вороною легкого, меньшого своего посла - воробья. Воробей вспорхнул и полетел за вороной. Она было ну отговариваться, а на нее поднялась вся птичья сила, все пичуги, и ну щипать, клевать, к орлу на суд гнать. Нечего делать - каркнула и полетела, а все птицы взвились и следом за ней понеслись.

Вот и прилетели они к орлову житью и обсели его, а ворона стоит посереди да обдергивается перед орлом, охорашивается.

И стал орел ворону допрашивать:

Про тебя, ворона, сказывают, что ты на чужое добро рот разеваешь, у больших и малых птиц детенышей да яйца таскаешь!

Напраслина, батюшка сизой орел, напраслина, я только одни скорлупки подбираю!

Еще про тебя жалоба до меня доходит, что как выйдет мужичок пашню засевать, так ты подымаешься со всем своим вороньем и ну семена клевать!

Напраслина, батюшка сизой орел, напраслина! Я с подружками, с малыми детками, с чадами, домочадцами только червяков из свежей пашни таскаю!

А еще на тебя всюду народ плачется, что как хлеб сожнут да снопы в копна сложат, то ты налетишь со всем своим вороньем и давай озорничать, снопы ворошить да копны разбивать!

Напраслина, батюшка сизой орел, напраслина! Мы это ради доброго дела помогаем - копны разбираем, солнышку да ветру доступ даем, чтобы хлебушко не пророс да зерно просохло!

Рассердился орел на старую врунью-ворону, велел ее засадить в острог, в решетчатый теремок, за железные засовы, за булатные замки. Там она сидит и по сей день!

Гуси-лебеди

Выбрав двух или одного волка, смотря по числу детей, выбирают вожака, того, который заводит, то есть начинает игру. Все остальные представляют гусей.

Вожак становится на одном конце, гуси - на другом, а волки в стороне прячутся.

Вожак похаживает и поглядывает и как заметит волков, то бежит на свое место, хлопает руками, крича:

В о ж а к. Гуси-лебеди, домой!

Г у с и. Почто?

В о ж а к. Бегите, летите домой,

Стоят волки за горой

Г у с и. А чего волкам надо?

В о ж а к. Серых гусей щипать

Да косточки глодать.

Гуси бегут, гогоча: «Га-га-га-га!»

Волки выскакивают из-за горы и бросаются на гусей; которых поймают, тех отводят за гору, и игра начинается снова.

Всего лучше в гусей-лебедей играть в поле, в саду.

Девица

Как по мосту, по мосточку

Шла девица-семилетка.

За девицей - молодец:

Стой, девица-семилетка,

Загадаю три загадки,

Ты изволь же отгадать их:

А что растёт без кореньев?

А что цветёт без алого цвету?

А что шумит без буйного ветру?

Растёт камень без кореньев.

Цветёт сосна без алого цвету.

Шумит вода без буйного ветру.

Девочка Снегурочка

Жили-были старик со старухой, у них не было ни детей, ни внучат. Вот вышли они за ворота в праздник посмотреть на чужих ребят, как они из снегу комочки катают, в снежки играют. Старик поднял комочек да и говорит:

А что, старуха, кабы у нас с тобой была дочка, да такая беленькая, да такая кругленькая!

Старуха на комочек посмотрела, головой покачала да и говорит:

Что же будешь делать - нет, так и взять негде. Однако старик принес комочек снега в избу, положил в горшочек, накрыл ветошкой (тряпкой. - Ред.) и поставил на окошко. Взошло солнышко, пригрело горшочек, и снег стал таять. Вот и слышат старики -пищит что-то в горшочке под ветошкой; они к окну - глядь, а в горшочке лежит девочка, беленькая, как снежок, и кругленькая, как комок, и говорит им:

Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком пригрета и нарумянена.

Вот старики обрадовались, вынули ее, да ну старуха скорее шить да кроить, а старик, завернув Снегурочку в полотенечко, стал ее нянчить и пестовать:

Спи, наша Снегурочка,
Сдобная кокурочка (булочка. - Ред.),
Из вешнего снегу скатана,
Вешним солнышком пригретая!
Мы тебя станем поить,
Мы тебя станем кормить,
В цветно платье рядить,
Уму-разуму учить!

Вот и растет Снегурочка на радость старикам, да такая-то умная, такая-то разумная, что такие только в сказках живут, а взаправду не бывают.

Все шло у стариков как по маслу: и в избе хорошо,

и на дворе неплохо, скотинка зиму перезимовала, птицу выпустили на двор. Вот как перевели птицу из избы в хлев, тут и случилась беда: пришла к стариковой Жучке лиса, прикинулась больной и ну Жучку умаливать, тоненьким голосом упрашивать:

Жученька, Жучок, беленькие ножки, шелковый хвостик, пусти в хлевушок погреться!

Жучка, весь день за стариком по лесу пробегавши, не знала, что старуха птицу в хлев загнала, сжалилась над больной лисой и пустила ее туда. А лиска двух кур задушила да домой утащила. Как узнал про это старик, так Жучку прибил и со двора согнал.

Иди, - говорит, - куда хочешь, а мне ты в сторожа не годишься!

Вот и пошла Жучка, плача, со старикова двора, а пожалели о Жучке только старушка да дочка Снегурочка.

Пришло лето, стали ягоды поспевать, вот и зовут подружки Снегурочку в лес по ягодки. Старики и слышать не хотят, не пускают. Стали девочки обещать, что Снегурочки они из рук не выпустят, да и Снегурочка сама просится ягодок побрать да на лес посмотреть. Отпустили ее старики, дали кузовок да пирожка кусок.

Вот и побежали девчонки со Снегурочкой под ручки, а как в лес пришли да увидали ягоды, так все про все позабыли, разбежались по сторонам, ягодки берут да аукаются, в лесу друг дружке голоса подают.

Ягод понабрали, а Снегурочку в лесу потеряли. Стала Снегурочка голос подавать - никто ей не откликается. Заплакала бедняжка, пошла дорогу искать, хуже того заплуталась; вот и влезла на дерево и кричит: «Ау! Ау!» Идет медведь, хворост трещит, кусты гнутся:

О чем, девица, о чем, красная?

Ау-ау! Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнцем подрумянена, выпросили меня подружки у дедушки, у бабушки, в лес завели и покинули!

Слезай, - сказал медведь, - я тебя домой доведу!

Нет, медведь, -отвечала девочка Снегурочка, -я не пойду с тобой, я боюсь тебя -ты съешь меня! Медведь ушел.

Бежит серый волк:

Слезай, - сказал волк, - я доведу тебя до дому!

Нет, волк, я не пойду с тобой, я боюсь тебя -ты съешь меня!

Волк ушел. Идет Лиса Патрикеевна:

Что, девица, плачешь, что, красная, рыдаешь?

Ау-ау! Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком подрумянена, выпросили меня подружки у дедушки, у бабушки в лес по ягоды, а в лес завели да и покинули!

Ах, красавица! Ах, умница! Ах, горемычная моя! Слезай скорехонько, я тебя до дому доведу!

Нет, лиса, льстивы твои слова, я боюся тебя - ты меня к волку заведешь, ты медведю отдашь… Не пойду я с тобой!

Стала лиса вокруг дерева обхаживать, на девочку Снегурочку поглядывать, с дерева ее сманивать, а девочка не идет.

Гам, гам, гам! - залаяла собака в лесу. А девочка Снегурочка закричала:

Ау-ау, Жученька! Ау-ау, милая! Я здесь - девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком подрумянена, выпросили меня подруженьки у дедушки, у бабушки в лес по ягодки, в лес завели да и покинули. Хотел меня медведь унести, я не пошла с ним; хотел волк увести, я отказала ему; хотела лиса сманить, я в обман не далась; а с тобой. Жучка, пойду!

Вот как услыхала лиса собачий лай, так махнула пушняком своим и была такова!

Снегурочка с дерева слезла. Жучка подбежала, ее лобызала, все личико облизала и повела домой.

Стоит медведь за пнем, волк на прогалине, лиса по кустам шныряет.

Жучка лает, заливается, все ее боятся, никто не приступается.

Пришли они домой; старики с радости заплакали. Снегурочку напоили, накормили, спать уложили, одеяльцем накрыли:

Спи, наша Снегурочка,
Сдобная кокурочка,
Из вешнего снегу скатана,
Вешним солнышком пригретая!
Мы тебя станем поить,
Мы тебя станем кормить,
В цветно платье рядить,
Уму-разуму учить!

Жучку простили, молоком напоили, приняли в милость, на старое место приставили, стеречь двор заставили.

Зайчик

Выбирают зайчика и обступают его хороводом.

Зайчик все время пляшет, поглядывает, как бы выпрыгнуть из круга; а хоровод ходит вокруг, напевая:

Заинька, попляши,
Серенький, поскачи,
Кружком, бочком повернись,
Кружком, бочком повернись!
Заинька, в ладоши,
Серенький, в ладоши,
Кружком, бочком повернись,
Кружком, бочком повернись!
Есть зайцу куда выскочить,
Есть серому куда выскочить,
Кружком, бочком повернись,
Кружком, бочком повернись!

При этом некоторые из играющих ослабляют руки, указывая, где зайчик может прорваться.

Зайчик припадает к земле, высматривает место, откуда выскочить, и, прорвавшись там, где не ждали, убегает.

Кошечка

Сидит кошечка
На окошечке
Пришел кот,
Стал кошку спрашивать,
стал выспрашивать:
- О чём киска плачет,
О чём слезу ронит?
- А как же мне не плакать,
Как слёзы не ронить:
Повар съел печёночку;
Да сказал на кисочку;
Хотят киску бить,
Ушки теребить.

Лиса и медведь

Жила-была кума-Лиса; надоело Лисе на старости самой о себе промышлять, вот и пришла она к Медведю и стала проситься в жилички:

Впусти меня, Михайло Потапыч, я лиса старая, ученая, места займу немного, не объем, не обопью, разве только после тебя поживлюсь, косточки огложу.

Медведь, долго не думав, согласился. Перешла Лиса на житье к Медведю и стала осматривать да обнюхивать, где что у него лежит. Мишенька жил с запасом, сам досыта наедался и Лисоньку хорошо кормил. Вот заприметила она в сенцах на полочке кадочку с медом, а Лиса, что Медведь, любит сладко поесть; лежит она ночью да и думает, как бы ей уйти да медку полизать; лежит, хвостиком постукивает да Медведя спрашивает:

Мишенька, никак, кто-то к нам стучится?

Прислушался Медведь.

И то, - говорит, - стучат.

Это, знать, за мной, за старой лекаркой, пришли.

Ну что ж, - сказал Медведь, - иди.

Ох, куманек, что-то не хочется вставать!

Ну, ну, ступай, - понукал Мишка, - я и дверей за тобой не стану запирать.

Лиса заохала, слезла с печи, а как за дверь вышла, откуда и прыть взялась! Вскарабкалась на полку и ну починать кадочку; ела, ела, всю верхушку съела, досыта наелась; закрыла кадочку ветошкой, прикрыла кружком, заложила камешком, все прибрала, как у Медведя было, и воротилась в избу как ни в чем не бывало.

Медведь ее спрашивает:

Что, кума, далеко ль ходила?

Близехонько, куманек; звали соседки, ребенок у них захворал.

Что же, полегчало?

Полегчало.

А как зовут ребенка?

Верхушечкой, куманек.

Медведь уснул, и Лиса уснула.

Понравился Лисе медок, вот и на другую ночку лежит, хвостом об лавку постукивает:

Мишенька, никак опять кто-то к нам стучится?

Прислушался Медведь и говорит:

И то кума, стучат!

Это, знать, за мной пришли!

Ну что же, кумушка, иди, - сказал Медведь.

Ох, куманек, что-то не хочется вставать, старые косточки ломать!

Ну, ну, ступай, - понукал Медведь, - я и дверей за тобой не стану запирать.

Лиса заохала, слезая с печи, поплелась к дверям, а как за дверь вышла, откуда и прыть взялась! Вскарабкалась на полку, добралась до меду, ела, ела, всю середку съела; наевшись досыта, закрыла кадочку тряпочкой, прикрыла кружком, заложила камешком, все, как надо, убрала и вернулась в избу.

А Медведь ее спрашивает:

Далеко ль, кума, ходила?

Близехонько, куманек. Соседи звали, у них ребенок захворал.

Что ж, полегчало?

Полегчало.

А как зовут ребенка?

Серёдочкой, куманек.

Не слыхал такого имени, - сказал Медведь.

И-и, куманек, мало ли чудных имен на свете живет! - отвечала Лиса.

С тем оба и заснули.

Понравился Лисе медок; вот и на третью ночь лежит, хвостиком постукивает да сама Медведя спрашивает:

Мишенька, никак, опять к нам кто-то стучится? Послушал Медведь и говорит:

И то, кума, стучат.

Это, знать, за мной пришли.

Что же, кума, иди, коли зовут, - сказал Медведь.

Ох, куманек, что-то не хочется вставать, старые косточки ломать! Сам видишь - ни одной ночки соснуть не дают!

Ну, ну, вставай, - понукал Медведь, - я и дверей за тобой не стану запирать.

Лиса заохала, закряхтела, слезла с печи и поплелась к дверям, а как за дверь вышла, откуда и прыть взялась! Вскарабкалась на полку и принялась за кадочку; ела, ела, все последки съела; наевшись досыта, закрыла кадочку тряпочкой, прикрыла кружком, пригнела камешком и все, как надо быть, убрала. Вернувшись в избу, она залезла на печь и свернулась калачиком.

А Медведь стал Лису спрашивать:

Далеко ль, кума, ходила?

Близехонько, куманек. Звали соседи ребенка полечить.

Что ж, полегчало?

Полегчало.

А как зовут ребенка?

Последышком, куманек, Последышком, Потапович!

Не слыхал такого имени, - сказал Медведь.

И-и, куманек, мало ли чудных имен на свете живет!

Медведь заснул, и Лиса уснула.

Вдолге ли, вкоротке ли, захотелось опять Лисе меду - ведь Лиса сластена, - вот и прикинулась она больной: кахи да кахи, покою не дает Медведю, всю ночь прокашляла.

Кумушка, - говорит Медведь, - хоть бы чем ни на есть полечилась.

Ох, куманек, есть у меня снадобьеце, только бы медку в него подбавить, и всё как есть рукой сымет.

Встал Мишка с полатей и вышел в сени, снял кадку - ан кадка пуста!

Куда девался мед? - заревел Медведь. - Кума, это твоих рук дело!

Лиса так закашлялась, что и ответа не дала.

Кума, кто съел мед?

Какой мед?

Да мой, что в кадочке был!

Коли твой был, так, значит, ты и съел, - отвечала Лиса.

Нет, - сказал Медведь, - я его не ел, всё про случай берег; это, знать, ты, кума, сшалила?

Ах ты, обидчик этакий! Зазвал меня, бедную сироту, к себе да и хочешь со свету сжить! Нет, друг, не на такую напал! Я, лиса, мигом виноватого узнаю, разведаю, кто мед съел.

Вот Медведь обрадовался и говорит:

Пожалуйста, кумушка, разведай!

Ну что ж, ляжем против солнца - у кого мед из живота вытопится, тот его и съел.

Вот легли, солнышко их пригрело. Медведь захрапел, а Лисонька - скорее домой: соскребла последний медок из кадки, вымазала им Медведя, а сама, умыв лапки, ну Мишеньку будить.

Вставай, вора нашла! Я вора нашла! - кричит в ухо Медведю Лиса.

Где? - заревел Мишка.

Да вот где, - сказала Лиса и показала Мишке, что у него все брюхо в меду.

Мишка сел, протер глаза, провел лапой по животу - лапа так и льнет, а Лиса его корит:

Вот видишь, Михайло Потапович, солнышко-то мед из тебя вытопило! Вперед, куманек, своей вины на другого не сваливай!

Сказав это, Лиска махнула хвостом, только Медведь и видел ее.

Лиса лапотница

Зимней ночью шла голодная кума по дорожке; на небе тучи нависли, по полю снежком порошит.

«Хоть бы на один зуб чего перекусить», - думает лисонька. Вот идет она путем-дорогой; лежит ошмёток. «Что же, - думает лиса, иную пору и лапоток пригодится». Взяла лапоть в зубы и пошла далее. Приходит в деревню и у первой избы постучалась.

Кто там? - спросил мужик, открывая оконце.

Это я, добрый человек, лисичка-сестричка. Пусти переночевать!

У нас и без тебя тесно! - сказал старик и хотел было задвинуть окошечко.

Что мне, много ли надо? - просила лиса. - Сама лягу на лавку, а хвостик под лавку, - и вся тут.

Сжалился старик, пустил лису, а она ему и говорит:

Мужичок, мужичок, спрячь мой лапоток!

Мужик взял лапоток и кинул его под печку.

Вот ночью все заснули, лисичка слезла тихонько с лавки, подкралась к лаптю, вытащила его и закинула далеко в печь, а сама вернулась как ни в чем не бывало, легла на лавочку, а хвостик спустила под лавочку.

Стало светать. Люди проснулись; старуха затопила печь, а старик стал снаряжаться в лес по дрова.

Проснулась и лисица, побежала за лапотком - глядь, а лаптя как не бывало. Взвыла лиса:

Обидел старик, поживился моим добром, а я за свой лапоток и курочки не возьму!

Посмотрел мужик под печь - нет лаптя! Что делать? А ведь сам клал! Пошел, взял курицу и отдал лисе. А лиса еще ломаться стала, курицу не берет и на всю деревню воет, орет о том, как разобидел ее старик.

Хозяин с хозяйкой стали ублажать лису: налили в чашку молока, покрошили хлеба, сделали яичницу и стали лису просить не побрезговать хлебом-солью. А лисе только того и хотелось. Вскочила на лавку, поела хлеб, вылакала молочка, уплела яичницу, взяла курицу, положила в мешок, простилась с хозяевами и пошла своим путем-дорогой.

Лиса лапотница и старухаИдет и песенку попевает:

Лисичка-сестричка
Темной ноченькой
Шла голодная;
Она шла да шла,
Ошметок нашла
В люди снесла,
Добрым людям сбыла,
Курочку взяла.

Вот подходит она вечером к другой деревне. Стук, тук, тук, - стучит лиса в избу.

Кто там? - спросил мужик.

Это я, лисичка-сестричка. Пусти, дядюшка, переночевать!

Я вас не потесню, - говорила лиса. - Сама лягу на лавку, а хвост под лавку, - и вся тут!

Пустили лису. Вот поклонилась она хозяину и отдала ему на сбережение свою курочку, сама же смирнехонько улеглась в уголок на лавку, а хвостик подвернула под лавку.

Хозяин взял курочку и пустил ее к уткам за решетку. Лисица всё это видела и, как заснули хозяева, слезла тихонько с лавки, подкралась к решетке, вытащила свою курочку, ощипала, съела, а перышки с косточками зарыла под печью; сама же, как добрая, вскочила на лавку, свернулась клубочком и уснула.

Стало светать, баба принялась за печь, а мужик пошел скотинке корму задать.

Проснулась и лиса, начала собираться в путь; поблагодарила хозяев за тепло, за угрев и стала у мужика спрашивать свою курочку.

Мужик полез за курицей - глядь, а курочки как не бывало! Оттуда - сюда, перебрал всех уток: что за диво - курицы нет как нет!

Курочка моя, чернушка моя, заклевали тебя пестрые утки, забили тебя сизые селезни! Не возьму я за тебя любой утицы!

Сжалилась баба над лисой и говорит мужу:

Отдадим ей уточку да покормим ее на дорогу!

Вот накормили, напоили лису, отдали ей уточку и проводили за ворота.

Идет кума-лиса, облизываясь, да песенку свою попевает:

Лисичка сестричка
Темной ноченькой
Шла голодная;
Она шла да шла,
Ошмёток нашла
В люди снесла,
Добрым людям сбыла:
За ошмёток - курочку,
За курочку - уточку.

Шла лиса близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли - стало смеркаться. Завидела она в стороне жилье и свернула туда; приходит: тук, тук, тук в дверь!

Кто там? - спрашивает хозяин.

Я, лисичка-сестричка, сбилась с дороги, вся перезябла и ноженьки отбила бежавши! Пусти меня, добрый человек, отдохнуть да обогреться!

И рад бы пустить, кумушка, да некуда!

Медведь-половинщик

Жил-был мужичок в крайней избе на селе, что стояла подле самого леса. А в лесу жил медведь и, что ни осень, заготовлял себе жилье, берлогу, и залегал в нее с осени на всю зиму; лежал да лапу сосал. Мужичок же весну, лето и осень работал, а зимой щи и кашу ел да квасом запивал. Вот и позавидовал ему медведь; пришел к нему и говорит:

Соседушка, давай задружимся!

Как с вашим братом дружиться: ты, Мишка, как раз искалечишь! - отвечал мужичок.

Нет, - сказал медведь, - не искалечу. Слово мое крепко - ведь я не волк, не лиса: что сказал, то и сдержу! Давай-ка станем вместе работать!

Ну ладно, давай! - сказал мужик.

Ударили по рукам.

Вот пришла весна, стал мужик соху да борону ладить, а медведь ему из лесу вязки выламывает да таскает. Справив дело, уставив соху, мужик и говорит:

Ну, Мишенька, впрягайся, надо пашню подымать. Медведь впрягся в соху, выехали в поле. Мужик, взявшись за рукоять, пошел за сохой, а Мишка идет впереди, соху на себе тащит. Прошел борозду, прошел другую, прошел третью, а на четвертой говорит:

Не полно ли пахать?

Куда тебе, - отвечает мужик, - еще надо дать концов десятка с два!

Измучился Мишка на работе. Как покончил, так тут же на пашне и растянулся.

Мужик стал обедать, накормил товарища да и говорит:

Теперь, Мишенька, соснем, а отдохнувши, надо вдругорядь перепахать.

И в другой раз перепахали.

Ладно, - говорит мужик, - завтра приходи, станем боронить и сеять репу. Только уговор лучше денег. Давай наперед положим, коли пашня уродит, кому что брать: всё ли поровну, всё ли пополам, или кому вершки, а кому корешки?

Мне вершки, - сказал медведь.

Ну ладно, - повторил мужик, - твои вершки, а мои корешки.

Как сказано, так сделано: пашню на другой день заборонили, посеяли репу и сызнова заборонили.

Пришла осень, настала пора репу собирать. Снарядились наши товарищи, пришли на поле, повытаскали, повыбрали репу: видимо-невидимо ее.

Стал мужик Мишкину долю - ботву срезать, вороха навалил с гору, а свою репу на возу домой свез. И медведь пошел в лес ботву таскать, всю перетаскал к своей берлоге. Присел, попробовал, да, видно, не по вкусу пришлась!..

Пошел к мужику, поглядел в окно; а мужик напарил сладкой репы полон горшок, ест да причмокивает.

«Ладно, - подумал медведь, - вперед умнее буду!»

Медведь пошел в лес, залег в берлогу, пососал, пососал лапу да с голодухи заснул и проспал всю зиму.

Пришла весна, поднялся медведь, худой, тощий, голодный, и пошел опять набиваться к соседу в работники - пшеницу сеять.

Справили соху с бороной. Впрягся медведь и пошел таскать соху по пашне! Умаялся, упарился и стал в тень.

Мужичок сам поел, медведя накормил, и легли оба соснуть. Выспавшись, мужик стал Мишку будить:

Пора-де вдругорядь перепахивать. Нечего делать, принялся Мишка за дело! Как кончили пашню, медведь и говорит:

Ну, мужичок, уговор лучше денег. Давай условимся теперь: на этот раз вершки твои, а корешки мои. Ладно, что ли?

Ладно! - сказал мужик. - Твои корешки, мои вершки! Ударили по рукам. На другой день пашню заборонили, посеяли пшеницу, прошли по ниве бороной и еще раз тут же помянули, что теперь-де медведю корешки, а мужичку вершки.

Настала пора пшеницу убирать; мужик жнет не покладаючи рук; сжал, обмолотил и на мельницу свез. Принялся и Мишка за свой пай; надергал соломы с корнями целые вороха и пошел таскать в лес к своей берлоге. Всю солому переволок, сел на пенек отдохнуть да своего труда отведать. Пожевал соломки нехорошо! Пожевал корешков - не лучше того! Пошел Мишка к мужику, заглянул в окно, а мужичок сидит за столом, пшеничные лепешки ест, бражкой запивает да бороду утирает.

«Видно, уж моя такая доля, - подумал медведь, - что из моей работы проку нет: возьму вершки - вершки не годятся; возьму корешки - корешки не едятся!»

Тут Мишка с горя залег в берлогу и проспал всю зиму, да уж с той поры не ходил к мужику в работу. Коли голодать, так лучше на боку лежать.

О труде

Медведь на работе каменья воротит,
Рак на колоде рубашку колотит,
Волки в болоте просо молотят,
Кот на печи сухари толчет,
Кошка в окошке ширинку шьет,
Курочка-рябушечка избу метёт,
Паук в углу основу снуёт,
Утка в избе холсты точёт,
Селезень-пирожник пироги печёт,
Корова в рогоже всего дороже -
В закуте стоит, сыром-маслом доит.

Привередница

Жили-были муж да жена. Детей у них было всего двое - дочка Малашечка да сынок Ивашечка.

Малашечке было годков десяток или поболе, а Ивашечке всего пошел третий.

Отец и мать в детях души не чаяли и так уж избаловали! Коли дочери что наказать надо, то они не приказывают, а просят. А потом ублажать начнут:

Мы-де тебе и того дадим и другого добудем!

А уж как Малашечка испривереднилась, так такой другой не то что на селе, а, чай, и в городе не было! Ты подай ей хлебца не то что пшеничного, а сдобненького, - на ржаной Малашечка и смотреть не хочет!

А испечет мать пирог-ягодник, так Малашечка говорит: «Кисел, давай медку!» Нечего делать, зачерпнет мать на ложку меду и весь на дочернин кусок ухнет. Сама же с мужем ест пирог без меду: хоть они и с достатком были, а сами так сладко есть не могли.

Вот раз понадобилось им в город ехать, они и стали Малашечку ублажать, чтобы не шалила, за братом смотрела, а пуще всего, чтобы его из избы не пускала.

А мы-де тебе за это пряников купим, да орехов каленых, да платочек на голову, да сарафанчик с дутыми пуговками. - Это мать говорила, а отец поддакивал.

Дочка же речи их в одно ухо впускала, а в другое выпускала.

Вот отец с матерью уехали. Пришли к ней подруги и стали звать посидеть на травке-муравке. Вспомнила было девочка родительский наказ, да подумала: «Не велика беда, коли выйдем на улицу!» А их изба была крайняя к лесу.

Подруги заманили ее в лес с ребенком - она села и стала брату веночки плесть. Подруги поманили ее в коршуны поиграть, она пошла на минутку да и заигралась целый час.

Вернулась к брату. Ой, брата нет, и местечко, где сидел, остыло, только травка помята.

Что делать? Бросилась к подругам, - та не знает, другая не видела. Взвыла Малашечка, побежала куда глаза глядят брата отыскивать; бежала, бежала, бежала, набежала в поле на печь.

Печь, печурка! Не видала ли ты моего братца Ивашечку?

А печка ей говорит:

Девочка-привередница, поешь моего ржаного хлеба, поешь, так скажу!

Вот, стану я ржаной хлеб есть! Я у матушки да у батюшки и на пшеничный не гляжу!

Эй, Малашечка, ешь хлеб, а пироги впереди! - сказала ей печь.

Не видала ли, куда братец Ивашечка делся?

А яблоня в ответ:

Девочка-привередница, поешь моего дикого, кислого яблочка - может статься, тогда и скажу!

Вот, стану я кислицу есть! У моих батюшки да матушки садовых много - и то ем по выбору!

Покачала на нее яблоня кудрявой вершиной да и говорит:

Давали голодной Маланье оладьи, а она говорит: «Испечены неладно!»

Речка-река! Не видала ли ты братца моего Ивашечку?

А речка ей в ответ:

А ну-ка, девочка-привередница, поешь наперед моего овсяного киселька с молочком, тогда, быть может, дам весточку о брате.

Стану я есть твой кисель с молоком! У моих у батюшки и у матушки и сливочки не в диво!

Эх, - погрозилась на нее река, - не брезгай пить из ковша!

- Ёжик, ежик, не видал ли ты моего братца?

А ежик в ответ:

Видел я, девочка, стаю серых гусей, пронесли они в лес на себе малого ребенка в красной рубашечке.

Ах, это-то и есть мой братец Ивашечка! - завопила девочка-привередница. - Ёжик, голубчик, скажи мне, куда они его понесли?

Вот и стал еж ей сказывать: что-де в этом дремучем лесу живет Яга-баба, в избушке на курьих ножках; в послугу наняла она себе серых гусей, и что она им прикажет, то гуси и делают.

И ну Малашечка ежа просить, ежа ласкать:

- Ёжик ты мой рябенький, ежик игольчатый! Доведи меня до избушки на курьих ножках!

Ладно, - сказал он и повел Малашечку в самую чащу, а в чаще той все съедобные травы растут: кислица да борщовник, по деревьям седая ежевика вьется, переплетается, за кусты цепляется, крупные ягодки на солнышке дозревают.

«Вот бы поесть!» - думает Малашечка, да уж до еды ли ей! Махнула на сизые плетенницы и побежала за ежом. Он привел ее к старой избушке на курьих ножках.

Малашечка заглянула в отворенную дверь и видит - в углу на лавке Баба-яга спит, а на прилавке{Прила́вок - широкая скамья, приделанная к стене.} Ивашечка сидит, цветочками играет.

Схватила она брата на руки да и вон из избы!

А гуси-наемники чутки. Сторожевой гусь вытянул шею, гагакнул, взмахнул крыльями, взлетел выше дремучего леса, глянул вокруг и видит, что Малашечка с братом бежит. Закричал, загоготал серый гусь, поднял все стадо гусиное, а сам полетел к Бабе-яге докладывать. А Баба-яга - костяная нога так спит, что с нее пар валит, от храпа оконницы дрожат. Уж гусь ей в то ухо и в другое кричит - не слышит! Рассердился щипун, щипнул Ягу в самый нос. Вскочила Баба-яга, схватилась за нос, а серый гусь стал ей докладывать:

Баба-яга - костяная нога! У нас дома неладно что-то сделалось - Ивашечку Малашечка домой несет!

Тут Баба-яга как расходилась!

Ах, вы трутни, дармоеды, из чего я вас пою, кормлю! Вынь да положь, подайте мне брата с сестрой!

Полетели гуси вдогонку. Летят да друг с дружкою перекликаются. Заслышала Малашечка гусиный крик, подбежала к молочной реке, кисельным берегам, низенько ей поклонилась и говорит:

Матушка-река! Скрой, схорони ты меня от диких гусей!

А река ей в ответ:

Девочка-привередница, поешь наперед моего овсяного киселя с молоком.

Устала голодная Малашечка, в охотку поела мужицкого киселя, припала к реке и всласть напилась молока. Вот река и говорит ей:

Так-то вас, привередниц, голодом учить надо! Ну, теперь садись под бережок, я закрою тебя.

Малашечка села, река прикрыла ее зеленым тростником; гуси налетели, покрутились над рекой, поискали брата с сестрой да с тем и домой полетели.

Рассердилась Яга пуще прежнего и прогнала их опять за детьми. Вот гуси летят вдогонку, летят да меж собой перекликаются, а Малашечка, заслыша их, прытче прежнего побежала. Вот подбежала к дикой яблоне и просит ее:

Матушка, зеленая яблонька! Схорони, укрой меня от беды неминучей, от злых гусей!

А яблоня ей в ответ:

А поешь моего самородного кислого яблочка, так, может статься, и спрячу тебя!

Нечего делать, принялась девочка-привередница дикое яблоко есть, и показался дичок голодной Малаше слаще наливного садового яблочка.

А кудрявая яблонька стоит да посмеивается:

Вот так-то вас, причудниц, учить надо! Давеча не хотела и в рот взять, а теперь ешь над горсточкой!

Взяла яблонька, обняла ветвями брата с сестрой и посадила их в середочку, в самую густую листву.

Прилетели гуси, осмотрели яблоню - нет никого! Полетели еще туда, сюда да с тем к Бабе-яге и вернулись.

Как завидела она их порожнем, закричала, затопала, завопила на весь лес:

Вот я вас, трутней! Вот я вас, дармоедов! Все перышки ощиплю, на ветер пущу, самих живьем проглочу!

Испугались гуси, полетели назад за Ивашечкой и Малашечкой. Летят да жалобно друг с дружкой, передний с задним, перекликаются:

Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!

Стемнело в поле, ничего не видать, негде и спрятаться, а дикие гуси все ближе и ближе; а у девочки-привередницы ножки, ручки устали - еле плетется.

Вот видит она - в поле та печь стоит, что ее ржаным хлебом потчевала. Она к печи:

Матушка печь, укрой меня с братом от Бабы-яги!

То-то, девочка, слушаться бы тебе отца-матери, в лес не ходить, брата не брать, сидеть дома да есть, что отец с матерью едят! А то «вареного не ем, печного не хочу, а жареного и на дух не надо!»

Вот Малашечка стала печку упрашивать, умаливать: вперед-де таково не буду!

Ну, посмотрю я. Пока поешь моего ржаного хлебца!

С радостью схватила его Малашечка и ну есть да братца кормить!

Такого-то хлеба я отроду не видала - словно пряник-коврижка!

А печка, смеючись, говорит:

Голодному и ржаной хлеб за пряник идет, а сытому и коврижка вяземская не сладка! Ну, полезай теперь в устье, - сказала печь, - да заслонись заслоном.

Вот Малашечка скоренько села в печь, затворилась заслоном, сидит и слушает, как гуси все ближе подлетают, жалобно друг дружку спрашивают:

Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!

Вот полетали они вокруг печки. Не нашли Малашечки, опустились на землю и стали промеж себя говорить: что им теперь делать? Домой ворочаться нельзя: хозяйка их живьем съест. Здесь остаться тоже не можно: она велит их всех перестрелять.

Разве вот что, братья, - сказал передовой вожак, - вернемся домой, в теплые земли, - туда Бабе-яге доступа нет!

Гуси согласились, снялись с земли и полетели далеко-далеко, за синие моря.

Отдохнувши, Малашечка схватила братца и побежала домой, а дома отец с матерью все село исходили, каждого встречного и поперечного о детях спрашивали; никто ничего не знает, лишь только пастух сказывал, что ребята в лесу играли.

Побрели отец с матерью в лес, да подле села на Малашечку с Ивашечкой и наткнулись.

Тут Малашечка во всем отцу с матерью повинилась, про все рассказала и обещала вперед слушаться, не перечить, не привередничать, а есть, что другие едят.

Как сказала, так и сделала, а затем и сказке конец.

Старик годовик

Вышел старик годовик. Стал он махать рукавом и пускать птиц. Каждая птица со своим особым именем. Махнул старик годовик первый раз - и полетели первые три птицы. Повеял холод, мороз.

Махнул старик годовик второй раз - и полетела вторая тройка. Снег стал таять, на полях появились цветы.

Махнул старик годовик третий раз - полетела третья тройка. Стало жарко, душно, знойно. Мужики стали жать рожь.

Махнул старик годовик четвертый раз - и полетели ещё три птицы. Подул холодный ветер, посыпался частый дождь, залегли туманы.

А птицы были не простые. У каждой птицы по четыре крыла. В каждом крыле по семи перьев. Каждое перо тоже со своим именем. Одна половина пера белая, другая - чёрная. Махнет птица раз - станет светлым-светло, махнёт другой - станет темным-темно.

Что это за птицы вылетели из рукава старика-годовика?

Какие то четыре крыла у каждой птицы?

Какие семь перьев в каждом крыле?

Что это значит, что у каждого пера одна половина белая, а другая - чёрная?