Пародия это в литературе и (реже) в музыке и изобразительном искусстве - комическое подражание художественному произведению или группе произведений. Обычно строится на нарочитом несоответствии стилистических и тематических планов художественной формы; два классических типа пародии (иногда выделяемые в особые жанры) - бурлеска, низкий предмет, излагаемый высоким стилем («Похищенное ведро», 1614-15, А.Тассони, «Елисей…», 1771, В.И.Майкова), и травестия, высокий предмет, излагаемый низким стилем («Моргайте», 1478-80, Л.Пульчи, «Виргилиева Енейда, вывороченная наизнанку», 1791-96, Н.П.Осипова). Осмеяние может сосредоточиться как на стиле, так и на тематике - высмеиваются как заштампованные, отставшие от жизни приемы поэзии, так и пошлые, недостойные поэзии явления действительности; разделить то и другое иногда очень трудно (например, в русской юмористической поэзии 1850-60-х, обличавшей действительность с помощью «перепевов» из А.С.Пушкина и М.Ю.Лермонтова). Пародироваться может поэтика конкретного произведения, автора жанра, целого идейного миросозерцания (все примеры можно найти в произведениях Козьмы Пруткова). По характеру комизма пародия может быть юмористической и сатирической, со многими переходными ступенями. По объему пародии обычно невелики, но элементы пародии могут обильно присутствовать и в больших произведениях («Гаргантюа и Пантагрюэль», 1533-64, Ф.Рабле, «Орлеанская девственница», 1735, Вольтера, «История одного города», 1869-70, М.Е.Салтыкова-Щедрина, «Улисс», 1922, Дж. Джойса).
Первые образцы пародии
Первые образцы пародии появились еще в античности («Война мышей и лягушек», 6-5 века до н.э.); в средние века широко бытовала пародия на библейские и литургические тексты; в дальнейшем почти каждая смена литературных эпох и направлений (Возрождения, барокко, классицизма, романтизма, реализма, модернизма) обычно сопровождалась волной пародии В русской литературе наиболее характерные образцы пародии (для разных эпох) принадлежат А.П.Сумарокову, А.А.Шаховскому, Н.А.Полевому, И.И.Панаеву, В.С.Курочкину, Д.Д.Минаеву, В.С.Соловьёву, А.А.Измайлову; в русской литературе 20 века известны пародии А.Г.Архангельского, Арго, З.С.Паперного, А.А.Иванова.
ПАРОДИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ И ИСКУССТВЕ - комическое подражание.
Па-ро-ди-ро-вать-ся мо-гут как ху-дожественное про-из-ве-де-ние или груп-па про-из-ве-де-ний, так и ин-ди-ви-ду-аль-ная ма-не-ра, сте-рео-ти-пы ре-чи и по-ве-де-ния. Не-об-хо-ди-мым ус-ло-ви-ем пародии яв-ля-ет-ся на-ли-чие уз-на-вае-мо-го па-ро-ди-руе-мо-го об-раз-ца. В за-ви-си-мо-сти от ха-рак-те-ра ко-миз-ма пародии бы-ва-ют юмо-ри-сти-че-ски-ми или са-ти-ри-че-ски-ми.
Пародия в ли-те-ра-ту-ре, как пра-ви-ло, стро-ит-ся на на-ро-чи-том не-со-от-вет-ст-вии пла-на вы-ра-же-ния пла-ну со-дер-жа-ния; в её ос-но-ве час-то ле-жат при-ёмы бур-ле-ска. Пародия мо-жет от-но-сить-ся как к сти-лю, так и к те-ма-ти-ке про-из-ве-де-ний кон-крет-но-го ав-то-ра, жан-ра, це-ло-го ху-дожественного на-прав-ле-ния. Пародия не раз ста-но-ви-лась сред-ст-вом литературной по-ле-ми-ки, осо-бен-но при сме-не ху-дожественных эпох и сти-лей, но мо-жет пре-сле-до-вать и вне-ли-те-ра-тур-ные це-ли, ни-как не свя-зан-ные с «па-ро-ди-руе-мым» про-из-ве-де-ни-ем.
Древ-ней-шая пародия в ев-ропейской ли-те-ра-ту-ре - древне-греческая по-эма «Бат-ра-хо-мио-ма-хия» («Вой-на мы-шей и ля-гу-шек», VI века или V века до нашей эры), в ко-то-рой раз-дор и сра-же-ния ме-ж-ду жи-вот-ны-ми опи-са-ны сти-лем «Илиа-ды». Ко-ме-дии Ари-сто-фа-на, на-прав-лен-ные про-тив со-фис-тов и Со-кра-та, тра-ге-дий Ев-ри-пи-да («Об-ла-ка», «Жен-щи-ны на празд-ни-ке Фес-мо-фо-рий», «Ля-гуш-ки») ста-ли пер-вы-ми об-раз-ца-ми по-ле-мической пародии. В сред-ние ве-ка по-лу-чи-ла рас-про-стра-не-ние пародия на са-краль-ные тек-сты (на Свя-щен-ное Пи-са-ние, на цер-ков-ные пес-но-пе-ния) - так называемая parodia sacra, не имев-шая ко-щун-ст-вен-но-го ха-рак-те-ра. Па-ро-дий-но-стью про-ник-нут ро-ман «Гар-ган-тюа и Пан-таг-рю-эль» Ф. Раб-ле. Один из наи-бо-лее яр-ких и зна-чительных об-раз-цов пародия ран-не-го Но-во-го вре-ме-ни - ро-ман М. де Сер-ван-те-са «Хит-ро-ум-ный идаль-го Дон Ки-хот Ла-манч-ский», яв-ляю-щий-ся во мно-гом пародией на об-вет-ша-лый жанр ры-цар-ско-го ро-ма-на. К пародии не-од-но-крат-но об-ра-щал-ся в сво-их пье-сах У. Шек-спир. В XVII-XVIII веках из-вест-ность сни-ска-ли па-ро-дий-ные по-эмы П. Скар-ро-на («Вер-ги-лий на-из-нан-ку»), А. Тас-со-ни («По-хи-щен-ное вед-ро»), Н. Буа-ло («На-лой»), А. По-упа («По-хи-ще-ние ло-ко-на»), па-ро-дий-ные ко-ме-дии Моль-е-ра («Смеш-ные же-ман-ни-цы», «Вер-саль-ский экс-промт»). В эпо-ху Про-све-ще-ния пародии пи-са-ли Д. Де-фо и Дж. Свифт, Г. Фил-динг и Воль-тер; в XIX веке - Дж. Бай-рон, П.Б. Шел-ли, В. Скотт, Г. Гей-не , Э.М. Ла-биш, Э. Скриб и многие другие. Ши-ро-кое рас-про-стра-не-ние пародия по-лу-чи-ла в XX веке - от про-из-ве-де-ний К. Ча-пе-ка, С. Ли-ко-ка, А. Фран-са, Б. Брех-та до литературы по-стмо-дер-низ-ма.
В Рос-сии пер-вые пародии от-но-сят-ся к XVII веку: пародии на че-ло-бит-ную, на рос-пись о при-да-ном, на ле-чеб-ник, на цер-ков-ную служ-бу и так далее. В XVIII веке поя-ви-лись пародии в фор-ме ирои-ко-ми-че-ской по-эмы: «Иг-рок лом-бе-ра» и «Ели-сей, или Раз-дра-жён-ный Вакх» В.И. Май-ко-ва, «Вер-ги-лие-ва Энеи-да, вы-вер-ну-тая на-из-нан-ку» Н.П. Оси-по-ва и другие, а так-же по-ле-ми-че-ские пародии: «Оды вздор-ные» А.П. Су-ма-ро-ко-ва, на-прав-лен-ные про-тив тор-же-ст-вен-ных од М.В. Ло-мо-но-со-ва и В.П. Пет-ро-ва. В XIX веке к пародии об-ра-ща-лись К.Н. Ба-тюш-ков, П.А. Вя-зем-ский, И.И. Дмит-ри-ев, А.А. Ша-хов-ской, мо-ло-дой А.С. Пуш-кин; ха-рак-тер-ные об-раз-цы соз-да-ли Д.Д. Ми-на-ев, В.С. Ку-роч-кин, Н.А. Доб-ро-лю-бов, И.И. Па-на-ев , Козь-ма Прут-ков, В.С. Со-ловьёв. В XX веке на-пи-са-ние пародии ста-но-вит-ся пре-имущественно уде-лом ав-то-ров-па-ро-дис-тов, спе-циа-ли-зи-рую-щих-ся поч-ти ис-клю-чи-тель-но на соз-да-нии про-из-ве-де-ний по-доб-но-го ро-да: А.А. Из-май-лов в 1910-е годы, А.Г. Ар-хан-гель-ский в 1920-1930-е годы, А. А. Ива-нов в 1960-1970-е годы Эле-мен-ты пародии при-су-щи ро-ма-нам В.Г. Со-ро-ки-на («Го-лу-бое са-ло», 1999 год), Б. Аку-ни-на («Вне-класс-ное чте-ние», 2002 год), не-ко-то-рым сти-хо-тво-рениям Т.Ю. Ки-би-ро-ва и других.
Театр и кино
Пародия бы-ла ши-ро-ко пред-став-ле-на в яр-ма-роч-ных те-ат-рах; мно-го-численные пародии соз-да-ны в XVII-XVIII веках в па-риж-ском те-ат-ре «Ко-ме-ди Италь-ен». В Рос-сии пародии раз-ви-ва-ли те-ат-ры «Кри-вое зер-ка-ло» и «Ле-ту-чая мышь», позд-нее - «Си-няя блу-за», Московский и Ле-нинградский те-ат-ры ми-ниа-тюр и прочие. В 1989 году в Мо-ск-ве соз-дан Те-атр па-ро-дий под руководством В. Ви-но-ку-ра (с 1997 года государственный). По-пу-ляр-но-стью пародия поль-зу-ет-ся в ку-коль-ном те-ат-ре (спек-так-ли «Обык-но-вен-ный кон-церт», «Дон Жу-ан-75» в Центральном те-ат-ре ку-кол имени С.В. Об-раз-цо-ва), на эс-т-ра-де (В.Я. Хен-кин, А.И. Рай-кин, Ми-ро-но-ва и Ме-на-кер, В.И. Чис-тя-ков, Г.В. Ха-за-нов, М.С. Ев-до-ки-мов, М.Я. Гру-шев-ский), в цир-ке (В.Е. Ла-за-рен-ко, братья Тан-ти, Б.П. Вят-кин, О.К. По-пов). Ши-ро-кое рас-про-стра-не-ние пародия по-лу-чи-ла на те-ле-ви-де-нии, а так-же в ки-но. Сре-ди ки-но-па-ро-дий конца XX - начала XXI веков: «Кос-ми-че-ские яй-ца» (1987 год, на эпо-пею Дж. Лу-ка-са о звёзд-ных вой-нах), «Го-ря-чие го-ло-вы» (1991 год, на бое-ви-ки), се-рия кар-тин «Очень страш-ное ки-но» (2000-2011 годы, на филь-мы ужа-сов), «Не-ре-аль-ный блок-ба-стер» (2008) - все США; «Са-мый луч-ший фильм» (2008) и «Са-мый луч-ший фильм 2» (2009) - Рос-сия.
В изо-бра-зи-тель-ном ис-кус-ст-ве до Но-вей-ше-го вре-ме-ни ино-гда встре-ча-ет-ся па-ро-ди-ро-ва-ние отдельных из-вест-ных про-из-ве-де-ний ли-бо па-ро-дий-ная (на-ме-рен-но сни-жен-ная) ин-тер-пре-та-ция воз-вы-шен-ных сю-же-тов. В XX веке пародию ис-поль-зу-ют мас-те-ра да-да-из-ма, сюр-реа-лиз-ма и других на-прав-ле-ний аван-гар-диз-ма; во 2-й половине XX века пародия ста-но-вит-ся од-ним из оп-ре-де-ляю-щих приё-мов поп-ар-та и соц-ар-та (по-след-ний тер-мин сам яв-ля-ет-ся па-ро-дий-ным).
Издания:
Рус-ская ли-те-ра-тур-ная па-ро-дия. М.; Л., 1930;
Мни-мая по-эзия: Ма-те-риа-лы по ис-то-рии по-эти-че-ской па-ро-дии XVIII и XIX в. / Под ред. Ю. Ты-ня-но-ва. М.;
Рус-ская сти-хо-твор-ная па-ро-дия. (XVIII - на-ча-ло ХХ в.) / Вступ. ст., под-гот. тек-ста и прим. А. А. Мо-ро-зо-ва. Л., 1960;
Рус-ская те-ат-раль-ная па-ро-дия XIX - на-ча-ла XX в. / Сост., ред., вступ. ст., ком-мент. М. Я. По-ля-ко-ва. М., 1976.
E. Гальперина
Пародия - вид литературной сатиры, сатира на литературный стиль, при помощи которой ведется нападение на классово враждебную идеологию. Формы П. и ее роль разнообразны. Она разоблачает враждебный класс, компрометируя его литературу, всю его стилевую систему, или исправляет и очищает литературу своего класса от чуждых влияний или пережитков. В обоих случаях П. есть вид сатирического разоблачения. Иногда П., направленная на отдельные мелкие и более «невинные» недочеты своей литературы, становится более мягкой, и ее сатирический характер перерастает в юмористический. В литературе упадочной, вырождающейся в эстетское развлекательство, и П. вырождается до П.-шутки, близкой к стилизации. Таким обр. в истории литературы функция П. очень различна: от П.-шутки до П., игравших боевую, активную роль в классовой борьбе на литературном фронте.
Идеалистическая теория П. была развита русскими формалистами (Тынянов, Шкловский, Эйхенбаум, Виноградов), которые, чрезмерно расширяя понятие П. и ее роль, выхолащивали ее боевую социальную функцию. Понимая сущность искусства как «остранение» материала, художественность произведения - как подчеркнутость его конструкции, формы, формалисты и в П. видели гл. обр. обнажение конструкции, игру ею. Отсюда П. для них - типичнейшее литературное произведение. Так, Шкловский утверждал, что пародийный роман Стерна «Тристрам Шенди» - «самый типичный роман всемирной литературы». Формалисты преувеличивали роль П. и в литературной эволюции, превращая П. чуть ли не в основной закон трансформации литературных форм. Понимая литературное развитие как смену старых «автоматизированных» форм новыми «остраненными», формалисты весь процесс смены «высоких» форм «низкими», становления буржуазного стиля и борьбу буржуазных писателей с нормами аристократической литературы рассматривали как пародизацию. Корни формалистской ложной трактовки П. лежат так. обр. в игнорировании единства художественной формы и ее классового содержания, определяющего и творческий облик отдельного произведения и весь процесс смены стилей. Все это уничтожало у формалистов и специфику П. и ее особую роль в литературной борьбе.
П. нужно отличать от смежных и сходных литературных явлений. В противоположность стилизации, подражающей чужому стилю, П., своеобразно воспроизводя чужой стиль, дискредитирует, сатирически и комически разоблачает его. П. следует отличать и от «перепева», иногда неправильно называемого «политической П.». «Перепевы - это сатиры на общественно-политические явления, использующие случайную Литературную форму, которая сама по себе возражений не вызывает. Объект их разоблачения в отличие от П. лежит вне литературы. Например довоенные »перепевы» использовали гейновскую «Сосну» для сатиры на политическую реакцию. Однако иногда в «перепеве» есть слабый, косвенный оттенок насмешки над использованной литературной формой, и тогда он стоит на грани П. Неправильно смешивать П. с сатирой и памфлетом. Так напр. смешивались с П. памфлеты Достоевского на Чернышевского («Крокодил»), на Гоголя («Село Степанчиково»). Но П. - лишь один из видов сатиры. Последняя, как и памфлет, направлена, против общественных явлений, исторических личностей и т. д., тогда как объектом П. является литературный стиль. Но самое пародирование литературного стиля диктуется конечно не замкнуто-литературными, исключительно формальными пристрастиями, но является формой выражения классовых антипатий, формой разоблачения классово враждебных идей и явлений. Поэтому П., памфлет и сатира часто совмещаются в одном произведении. Напр. в «Бесах» Достоевского памфлет на Тургенева (Кармазинов) сопровождается П. на тургеневское «Довольно» («Merci»). В «Дон-Кихоте» Сервантеса П. на рыцарский роман сливается с сатирой на мелкое дворянство.
Как и всякая сатира, П. разоблачает противника смехом. Ей всегда присущ момент комического. Она доводит до абсурда, комически, обессмысливает враждебный стиль или недостатки своей литературы. П. и строится обычно на контрасте пародируемого и своего стиля. Можно наметить два вида П.: П., построенная на контрасте двух стилевых систем, и «преувеличивающая» П. В первом случае пародист, выбирая типические и наиболее уязвимые черты чужого стиля, вводит их в систему стиля пародирующего. Это внедрение элементов враждебного стиля в чуждую, противоположную стилевую среду и делает их абсурдными, смешными. Часто при этом черты чуждого стиля преувеличиваются, но это не обязательно. Комический эффект может быть достигнут одним контрастом. Важно лишь выбрать яркие, типичные черты враждебного стиля, легко вызывающие по ассоциации у читателя весь стилевой облик враждебной литературы. Крупные П. могут широко выявить при этом стилевую систему своего класса. Например в «Дон-Кихоте» Сервантеса пародийный образ рыцарского романа дан на контрастном фоне очень полно развернутого реалистич. бурж.-плутовского романа. Это придает П. особую социальную насыщенность и убедительность. И, обратно, пародийный эффект может достигаться лишь одним резким контрастным мазком, введенным в имитацию чужого стиля. Таковы иронические концовки Гейне.
Пародийный контраст и разоблачение может достигаться разнообразными комбинациями стилевых черт. На лексике напр. основана пародийность, комически смешивавшей два языка, из которых один (латинский) был связан с классово враждебной культурой и литературой. В буржуазном бурлеске, где вульгарно сниженным демократическим жаргоном описывались приключения персонажей «высокой» аристократической или античной литературы, пародийное разоблачение, этой «изысканной» литературы достигалось комическим контрастом темы, персонажей и языка. Тот же эффект достигался обратными средствами в героико-комическом жанре, излагавшем вульгарные действия напыщенно-традиционным языком, «высоким» гекзаметром. Макароническую поэзию, травести, бурлеск, героико-комический жанр можно считат видами П. в случае, если их комический эффект хотя бы частично направлен против «высокой» аристократической литературы. П. может комически разоблачать и посредством простого преувеличения черт чужого стиля, у которых отнимается их мотивировка, которая вырывается из их стилевого контекста. Преувеличивая черты враждебного стиля, такая П. придает им конечно обратную направленность. Однако она часто рискует сбиться на стилизацию, она обычно менее заострена социально, ибо непосредственно не противопоставляет чужому стилю своего.
Социальная и художественная значимость П. определяется меткостью выбора самых уязвимых и типичных черт враждебного стиля, уменьем раскрыть его классовую сущность и ясно противопоставить ему свою стилевую систему. Наконец П. наиболее значительна, если она соединяется с сатирой, и так. обр. литература враждебного класса разоблачается вместе со всем его общественным обликом.
В классовой борьбе в литературе П. использовали разные классы - и отживающие и восходящие. Но в истории литературы наиболее крупные, социально значимые П. связаны с восходящим классом, в частности с процессом формирования буржуазной литературы и ее реалистического стиля. Не случайно поэтому наибольший расцвет П. приходится на период XV-XVIII вв., когда указанный процесс достигал своего наиболее полного выражения. Буржуазные идеологи одновременно разоблачали общественные отношения феодализма, аристократию как класс и ее литературу. Поэтому обычно буржуазные П. той эпохи сливаются с резкой сатирой, приобретая особую социальную яркость и резкость. Начиная с средневековья, в самых истоках, буржуазный реализм уже сопровождается массовыми П. В «Романе о лисе» частично пародируется феодальный героический эпос. Макароническая поэзия высмеивала литературу духовенства. В литературе средневековых вагантов, в «веселых проповедях» и фарсах XV в. сплетаются вместе сатира на монахов и П. на церковную литературу. В Италии расцвет буржуазной новеллы сопровождается расцветом буржуазных П. на рыцарскую литературу, причем наиболее острые П. исходят от демократических мелкобуржуазных слоев и направлены против литературы и аристократии и аристократизирующейся верхушечной буржуазии («Морганте» - XV в., П. на «Влюбленного Роланда» Берни - начало XVI в., «Бальдус» Фоленго - XVI в.).
Сатиры гуманистов типа «» или «Похвалы глупости» несомненно имеют оттенок П., поскольку, разоблачая обскурантизм схоластической церковной культуры, они комически осознают и Литературную манеру ее. Во Франции XVII в. расцветает пародийный бурлеск, разоблачающий «высокие» стили аристократии и буржуазной верхушки и их «классицизм». Эти П. оппозиционной мелкой буржуазии связаны с ростом мелкобуржуазного реалистического и резко-сатирического романа (Фюретьер, Скаррон, Сорель). «Экстравагантный пастушок» Сореля направлен против аристократических пасторалей, «Переодетый Вергилий» Скаррона, написанный жаргоном парижских низов, дискредитировал напышенный классицизм литературы господствующих классов. В Испании того же периода на фоне подъема буржуазии и ее реалистического плутовского романа появляется крупнейшая П. мировой литературы - «Дон-Кихот» Сервантеса. Этот роман, сатирически разоблачая отживающие феодальные отношения, как П. раскрывал историческую обреченность рыцарской литры. Однако сильнейшие дворянские пережитки самого Сервантеса, как и слабость испанской буржуазии и ее идеологии обусловили своеобразный раздвоенный характер этой П. - пародируемый образ одновременно идеализирован автором. К XIX в. роль П. уменьшается именно потому, что буржуазный стиль уже оформился. Пародийное творчество Гейне типично для запоздалого и слабого немецкого буржуазного реализма. Пародийная лирика и новелла Гейне заострены против бесплодной романтики, сковывавшей недоразвитую идеологию немецкой буржуазной демократии. И здесь П. идет вместе с острой сатирой на феодальную реакцию и бюргерство. Однако и в пародиях Гейне есть момент бессильной раздвоенности, привязанности к пародируемой романтике, отражающей раздвоенность, спутанность прошлым самого поэта.
В русской литературе П. использовалась как реакционными, так и прогрессивными социальными группами. В конце XVIII и начале XIX вв. противоречия разных групп дворянства породили пародии Сумарокова на Ломоносова, П. «шишковистов» и «карамзинистов». Из П. XIX в. на дворянскую литературу можно отметить пародии Достоевского, пародировавшего романтическую светскую повесть (в «Бедных людях») и стиль Тургенева (в «Бесах»). Некрасов писал острые П. на стихотворения Пушкина и Лермонтова. 60-е гг. вызвали расцвет сатиры на крепостническую Россию со стороны самых различных групп - идеологов буржуазно-демократического радикализма, крестьянской революции и даже буржуазных либералов. Это вызвало одновременно и расцвет П. на «высокую», «чистую» лирику дворянства. Таковы напр. пародии «искровцев» - Минаева, Ломана, Сниткина - и др. Многие П. «Искры» - образец блестящей политически и классово заостренной П. Яркий пример борьбы П. против «чистого» дворянского искусства дал Писарев, пародировав в «Пушкине и Белинском» пушкинского «Поэта». Наоборот, пародия К. Пруткова (А. Толстого и Жемчужниковых) консервативна, несмотря на ее внешний либерализм.
К концу XIX и в начале XX вв. П. и на Западе и в России, сыграв свою роль в борьбе за буржуазную литературу, вырождается в пародию-шутку, близкую к стилизации, не четкую по своей социальной направленности. Таковы например многочисленные пародии на русских символистов, осмеивающие их «непонятность», не раскрывающие ее социального смысла и не противопоставляющие ей своего литературного кредо (пародии А. Измайлова и др.).
В борьбе современной революционной литературы Запада против литературы буржуазного загнивания П. не играет такой большой роли, как в борьбе молодой буржуазной литературы против феодальной. Моменты революционной П. есть напр. в «Очертя голову» Муссинака, где ироническое изображение опустошенного интеллигента подкреплено П. на напыщенно-романтический пафос мелкобуржуазной литературы.
В советской литературе имеется уже ряд П. (сб. П. Архангельского, Швецова, Арго). П. часто была направлена против враждебных кулацких, мещанских тенденций в литературе.
Однако не всегда она была достаточно остра; так напр. пародии Архангельского на Клычкова и др. метко имитировали чуждый стиль, но почти не раскрывали его классового лица. Одна из важнейших задач советской П. - очищение социалистической литературы от мелкобуржуазных литературных пережитков, от реакционных влияний буржуазной литературы. В этом особая роль П. в общей борьбе социалистической литературы за преодоление пережитков капитализма в сознании. Острые П. дал Маяковский. Так напр., разоблачая мещанские настроения поэтов вроде Молчанова, он зло использует П. на молчановские «пасторали» с речками и овечками, особенно пошло звучащие на фоне окружающего их стиха Маяковского. Своеобразно использована П. в «Трагедийной ночи» Безыменского. Для заострения основного содержания поэмы - победы новой социалистической индустрии над старой «лапотной» Русью, победы нового социалистического труда над косностью, ленью и русской стихийной «удалью» - использован пародийный контраст двух стилевых систем. Старые косные черты рабочего даны в пародийной имитации русских былин. «Расейская стихийность» дана «романтической» цитатой из Блока: «Черный вечер, Белый снег. Ветер. Ветер. На ногах не стоит человек». Но тут же снижена и разоблачена: «И снега нет, И ветер - обман. На ногах не стоит - Потому, что пьян».
Безыменский мобилизует и ряд литературных реминисценций русских классиков («Чуден Днепр» Гоголя, «Тиха украинская ночь» Пушкина) для воссоздания образа старой Украины; исчезновение ее под ударами советской индустрии лит-но выражено в том, что эти куски чужого стиля захлестываются стихом Безыменского, подчеркнуто насыщенным словами и ритмом стройки:
«Чуден Днепр
при всякой погоде,
Когда вольно и плавно
Могучие краны
Несут на плотину бетон.
Грохают краны
У котлована».
Безыменский и Маяковский остро используют пародийный контраст, противопоставляя пародируемым чертам свой стиль. Архангельский часто дает «преувеличивающую» пародию, метко схватывая слабые места писателей (напр. романтические гиперболы Бабеля или кокетничанье свободными ассоциациями Шкловского). Наименее удачные советские П. имитируют пародируемый стиль, но не дают ему оценки, приближаясь к стилизации, превращаясь в П.-шутки. Таковы некоторые пародии Архангельского, пародии Арго.
Список литературы
I. Бегак Б., Кравцов Н., Морозов А., Русская литературная пародия, М. - Л., 1930 (даны тексты пародий, начиная с XVIII в., кончая поэтами-символистами
здесь же библиографические указатели литературы и пародий по пародированным авторам и жанрам)
Мнимая поэзия. Материалы по истории поэтической пародии XVIII и XIX вв., под ред. Ю. Тынянова, М. - Л., 1931
Амфитеатров А. В., Забытый смех, «Поморная муза», Сатирич. сб. № 1 - Беранжеровцы, М., 1914
То же, сб. № 2 - Гейневцы, М., 1917
Поэты «Искры», ред. и примеч. И. Ямпольского. Вступ. ст. А. П. Селивановского, Л., 1933
Парнас дыбом, изд. 2-е, доп., изд. «Космос», Харьков, 1926
Hamilton W., Parodies of the Works of English and American Authors, 6 vv., L., 1884-1889
Umlauft F., Das Buch der Parodien und Travestien aus alter und neuer Zeit, 2 Aufl.,
Deffux L. et Dufay P., Anthologie du pastiche, 2 vv., P., 1927.
II. ОстолоповП., Словарь древней и новой поэзии, ч. 2, СПБ, 1821 («Изнанка»
«Пародия»
Остолопов первый установил настоящую роль пародии и описал ее приемы)
Добролюбов Н. А., Перепевы, Полное собр. сочин., т. IV, под ред. М. К. Лемке, СПБ, 1911 (первоначально в «Современнике», т. LXXXII, 1860)
Авель (псевд. Л. М. Василевского), Предисл. к сб. «Незлобивые пародии», СПБ, 1909
Фишер В., Пародия в творчестве Пушкина, «Русский библиофил», 1916, VI
Клевенский М., И. С. Тургенев в карикатурах и пародиях, «Голос минувшего», 1918, I-II
Тынянов Ю. Н., Достоевский и Гоголь (К теории пародии), П., 1921 (перепеч. в его кн. «Архаисты и новаторы», Л., 1929)
Эйхенбаум Б. М., Некрасов, «Начала», 1922, II (перепечатано в книге его «Сквозь литературу», Л., 1924, и «Литература», Л., 1927)
Его же, Молодой Толстой, П., 1922
Оксман Ю. Г., Судьба одной пародии Достоевского, «Красный архив», 1923, III
Жуков П., Блок в «российской» пародии, «Жизнь искусства», 1923, № 31
Жирмунский В. М., Байрон и Пушкин, Из истории романтической поэмы, Л., 1924
Эйхенбаум Б. М., Проблемы поэтики Пушкина, в его книге «Сквозь литературу», Л., 1924 (Замечания о пушкинских пародиях сюжетных схем)
Долинин А., Тургенев в «Бесах», сб. «Достоевский», под ред. А. С. Долинина, Л., 1925
Шкловский В., О теории прозы, М. - Л., 1925
«Литературная энциклопедия», под ред. Н. Л. Бродского и др., изд. Л. Д. Френкеля, М. - Л., 1925 (т. I - Пародия, ст. Зунделович, т. II - Подражание, ст. И. Розанова)
Виноградов В., Этюды о стиле Гоголя, Л., 1926
Русская проза, Сб. статей, под ред. Б. Эйхенбаума и Ю. Тынянова, Л., 1926 (ряд отдельных указаний)
Гуковский Г., Из истории русской оды XVIII в. (Опыт истолкования пародии), сб. «Поэтика», вып. III, Л., 1927
Арго (псевд.), Пародия как таковая, «На литературном посту», 1927, XV-XVI
Ямпольский И., «Война и мир» Л. Толстого в пародиях и карикатурах, «Звезда», 1928, IX
Лелевич Г., Поэзия революционных разночинцев
Бельчиков Н. Ф., Чернышевский и Достоевский (Из истории пародии), «Печать и революция», 1928, V
Цейтлин А., Литературная пародия и классовая борьба, вступ. ст. к указанному сб. «Русская литературная пародия», М. - Л., 1930
Гроссман Л., Пародия как жанр литературной критики, там же
Бегак Б., Пародия и ее приемы, там же
Кравцов Н., К истории русской пародии, там же
Морозов А., Литературная роль пародии, там же
Тынянов Ю., Предисловие и комментарии к ред. им сб. «Мнимая поэзия», М. - Л., 1931
Берков П. П., Козьма Прутков, директор Пробирной палатки и поэт. К истории русской пародии, Л., 1933
DelepierreО., Laparodie, Londres, 1871
Meyer R. M., Deutsche Parodien, München, 1913
Ilvonen E., Parodies de thèmes pieux dans la poésie française du moyen âge, Helsingfors, 1914
Lehmann P., Die Parodie im Mittelalter, München, 1922
Grellmann H., Parodie, вкн.: Merker P. u. Stammler W., Reallexikon der deutschen Literaturgeschichte, B. II, Berlin, 1928.
ФИЛОЛОГИЯ
ЛИТЕРАТУРНАЯ ПАРОДИЯ: ПРОБЛЕМА ЖАНРА © 2013 г. О.А. Сысоева
Дальневосточный государственный гуманитарный университет, Хабаровск
helgats @yandex.rn
Плступила в редакцию 02.10.2012
Рассматривается проблема определения жанра литературной пародии. Доказывается, что это новая жанровая модификация, а именно метажанр.
Ключевые сллва: жанр, пародия, ирония, стилизация, адресация, метажанр.
Проблема жанровости пародии неодно- мулировал свой взгляд на пародию в связи с
кратно привлекала внимание исследователей с древнейших пор. Первые образцы пародии возникли еще в античности («Батрахомиомахия», «Г игантомахия», комедии Аристофана), в то же время предпринимались первые попытки литературоведческого анализа данных текстов.
Анализ исследовательских работ как отечественных, так и зарубежных ученых приводит к выявлению ряда спорных вопросов теории пародии, требующих уточнения и обобщения. Это касается, прежде всего, определения самого феномена пародии (как элемента стиля и жанрового явления), а также характера направленности и специфики его соотношения с литературной традицией.
В отечественном литературоведении начало теоретического осмысления феномена пародии связано с именем С.Ф. Остолопова, разработки которого подготовили почву для дальнейшего изучения жанра виднейшими учеными XX века. Обязательным условием существования жанра, согласно концепции авторов сборника «Русская литературная пародия» 1930 года (А. Цейтлина, Л. Гроссмана, Н. Кравцова, А. Морозова, П. Беркова, Б. Бегака), является узнаваемость предмета пародии: им должно быть непременно известное творение. И в то же время пародия исходит из обязательного разрыва, принципиального несовпадения между структурой изображаемого и изображения.
Необходимо отметить также вклад русской формальной школы в теорию пародии. Формалисты прежде всего значительно расширили границы самого понятия пародии. В определенном смысле для них любой текст является пародией на предыдущие. В.Б. Шкловский сфор-
эффектом, названным им «остранение». С помощью этого понятия ученый описывал эффект нарушения восприятия путем нового взгляда на знакомые вещи и явления с целью «... созданья особого восприятия предмета, создания «видения» его, а не «узнаванья»» . Он также настаивал на том, что именно роман - жанр остранения, демонстрируя это с помощью понятий мотивировки и конструкции, уделяя внимание «конструктивной иронии романного жанра», постоянно остраняющей закономерности сюжетосложения. Роман, по мысли Шкловского, бессюжетен в том смысле, что его композиция ничем не ограничена. «Тристрам Шенди», с его сознательным иронизированием, остраняю-щим романные и повествовательные шаблоны, характеризовался исследователем как типичнейший роман мировой литературы.
А.З. Вулис продолжил эту концепцию, утверждая, что «пародия возникает в синтезе уподобления (или, грубо говоря, узнавания) с ост-ранением» , а пародийное нарушение традиций, по его мнению, является одним из законов литературного саморазвития. Среди самых известных пародий подобного плана можно назвать следующие: «Дон Кихот» Сервантеса, «Смешные жеманницы» Мольера, пародийные памфлеты Д. Дефо и Дж. Свифта, «Орлеанская девственница» Вольтера, а также пародии Дж. Г. Байрона, В. Скотта, Г. Гейне и других.
Значительный вклад в изучение и анализ пародии внесли исследования О.М. Фрейденберг и М.М. Бахтина. О.М. Фрейденберг в работе «Происхождение пародии» указывала на идею «удвоения, т. е. введения второго аспекта» как на основную «идею», формирующую, по ее
мнению, данный жанр . М.М. Бахтин связал проблему пародии с анализом смеховой культуры Средневековья и Возрождения. Кроме того, в работе «Проблемы поэтики Достоевского» исследователь детально проанализировал особенности пародийного слова, доказывая, что оно может быть различно использовано автором: «Пародия может быть самоцелью (например, литературная пародия как жанр), но может служить и для достижения иных, положительных целей (например, пародийный стиль у Ариосто, пародийный стиль у Пушкина)» .
Основным же теоретическим фундаментом исследования жанра пародии стали труды Ю.Н. Тынянова («Достоевский и Гоголь (к теории пародии)», «О пародии», «Архаисты и Пушкин», «Литературный факт», «О литературной эволюции» и другие). Ученый ввел в научный обиход понятия объекта, второго плана, пародийности. Термин «пародия» наполнен у Ю.Н. Тынянова новым содержанием: пародия не имеет цели дискредитации оригинала, а функционирует как прием отталкивания в литературной эволюции, как необходимый трансформирующий процесс, как «рычаг» борьбы «нового» со «старым». К примеру, «Историю одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина и «Историю села Горюхина» А.С.Пушкина считают пародиями как на российскую жизнь того времени, так и на исторические монографии.
Особо следует отметить труды В.И. Новикова, сформулировавшего важнейшие законы функционирования жанра литературной пародии. Исследователь продолжил мысль Ю.Н. Тынянова о «невязке» двух планов в пародии, предлагая существование так называемого третьего плана, смыслового ключа жанра: «Ни первый план пародии, ни ставший нам известным (или угаданный нами) второй ее план, ни сам факт «невязки» между ними еще не дают нам художественного смысла. Пародия не просто «двусмысленность», она обладает сложным, многозначным и конкретным третьим планом, представляющим собой соотношение первого и второго планов как целого с целым. Третий план - это мера того неповторимого смысла, который передается только пародией и не передаваем никакими другими средствами. Наше прочтение третьего плана - это сопоставление в сознании первого и второго планов. Неважно, мгновенно ли высекается нашим сознанием искра смысла - или мы приходим к нему в результате некоторого раздумья» . Кроме того, В.И. Новиков предложил считать пародию своеобразной моделью искусства, наглядно демонстрирующей нераздельное единство содержания и формы, смысла и структуры.
Ученый развил мысль М.Л. Гаспарова о том, что существует два классических типа пародии (иногда выделяемые в качестве особых жанров): «бурлеск, низкий предмет, излагаемый высоким стилем... («Энеида, на малороссийский язык переложенная» И. Котляревского) ... и травестия, высокий предмет, излагаемый низким стилем («Батрахомиомахия», известная в России благодаря переложению В.А. Жуковского «Война мышей и лягушек») , - и добавил, что эти два типа могут взаимодействовать в пределах одного произведения: «Так, для русской пародии Х1Х-ХХ веков их пересечение почти неизбежно, и почти каждую пародию этого времени можно назвать бурлескно-травестийной» .
Современные литературоведы также считают, что исследование феномена пародирования имеет фундаментальное теоретическое значение. Так, в Самарском государственном университете была издана серия книг под редакцией
Н.Т. Рымаря, В.П. Скобелева, С.А. Голубкова, посвященная проблемам теории и истории литературного пародирования. В.П. Скобелев отметил, что пародия как видовая категория имеет две разновидности: пародийность и пародическое использование (в терминологии Ю.Н. Тынянова «подражание» и «собственно пародия»). В условиях собственно пародирования фабульно и тематически мотивированной целью произведения является предмет пародии. Пародическое использование смещает акценты: предмет пародии оказывается не целью, как в условиях пародирования, а средством - движение сюжета осуществляется сквозь предмет пародии. Однако часто их очень трудно отличить друг от друга, так как «пародийность и паро-дичность тяготеют к взаимопроникновению. Они нередко оказываются нерасторжимыми компонентами художественной целостности на основе именно двухголосия и иронии. На основе художественной целостности они, так сказать, приводятся к общему знаменателю» .
Оригинальной представляется и классификация форм пародии, предложенная В.В. Набоковым. Так, в интервью А. Аппелю писатель разграничивает два вида пародии: пародию как «гротескное подражание» и как «изысканную шутливую игру»: «Когда Федор в «Даре» говорит о «духе пародии», играющем в брызгах подлинной «серьезной» поэзии, он вкладывает сюда то особое значение беспечной, изысканной, шутливой игры, которое позволяет говорить о пушкинском «Памятнике» как о пародии на державинский» .
А.В. Млечко при анализе романа «Соглядатай» поясняет набоковское понимание пародии
следующим образом: «Пародия при этом выступает не столько как способ организации художественного материала (самостоятельная художественная значимость пародийных элементов здесь крайне латентна), сколько как форма диалога с традицией. Ни желание ниспровержения канонов, ни тем более тыняновская паро-дичность не «работают» в этом случае. Пародия здесь выступает как своеобразная форма памяти - не «крушение кумиров», не заполнение пустующих форм новым содержанием, но их творческое обыгрывание, вживление в их казавшуюся мертвой плоть новых смыслов... Пародия как «второе дыхание» искусства - такова суть подобного процесса» .
Амбивалентная природа пародии разрабатывалась и многими зарубежными учеными (Л. Хатчин, П. Во, Ф. Джеймисоном и другими). Л. Хатчин писала о том, что пародия может обращаться с текстами самых разных размеров: «Ее физическое измерение может быть столь же большим, сколь «Улисс» Джойса, или столь малым, как изменение одной буквы или слова в тексте» , а кроме того, пародии могут являться составными частями больших структур пародийного отклика. Л. Хатчин продолжила развивать мысли Ю.Н. Тынянова и о том, что объектом пародирования могут стать явления внелитературного дискурса: «"Бледный огонь" ("Pale Fire") играет с редакторскими комментариями, "Том Джонс", "Тристрам Шенди" и даже "Поминки по Финнегану" подразумевают обычаи научных заметок и примечаний... Фильм Питера Гринуэя "The Draughtsman"s Contract" является любовной пародией на картины 18 века и на комедию Реставрации» . Существенным моментом в работе Л. Хатчин становится разграничение понятий «пародия» и «сатира». «Источником» пародии, согласно ее концепции, является другое произведение искусства, тогда как сатира высмеивает обычаи и мораль общества с целью их изменения и улучшения. «Сатира использует критическую дистанцию для того, чтобы отрицательно охарактеризовать реальность. Тогда как современная пародия в ироническом сопоставлении двух текстов негативного отношения к пародируемому тексту не предполагает. <.> Интенция сатиры -реальность, интенция пародии - текст» .
Кроме этого, при рассмотрении феномена пародирования следует обратиться к двум основным проблемам, несомненно проливающим свет на природу данного жанра: соотношение пародии и традиции, соотношение пародии и интертекстуальности.
Большинство литературоведов считают, что характер оценки пародией опыта предшествен-
ников, как правило, амбивалентен (Ю.Н. Тынянов, В.И. Новиков, Л. Хатчин и другие). Однако существуют радикальные концепции, согласно которым результат пародирования текста всегда обращен против оригинала, служит для его снижения. Этой мысли придерживался знаменитый немецкий психоаналитик Зигмунд Фрейд, считавший, что карикатура, пародия и травестия направлены против претендующих на уважение и авторство персонажей и объектов оригинала. Пародия, по его мнению, это определенный «способ снижения» .
Более адекватной представляется позиция тех ученых, которые утверждали, что взаимодействие любого художественного произведения со своими предшественниками носит характер утверждения-отрицания, результатом которого является трансформация их художественного опыта в процессе создания нового произведения. При этом такая трансформация в тексте пародии производится автором вполне осознанно, она абсолютно закономерна для жанра пародии. На первое место в данном случае выступает факт не отрицания традиций, а их переосмысления. И тенденция эта особенно характерна, по мнению Л. Хатчин, для литературы эпохи постмодерна: «Пародировать не значит разрушать прошлое: в природе пародии сосуществует стремление сохранить традицию со стремлением усомниться в ней. И в этом, помимо прочего, кроется еще один парадокс постмодернизма» .
Современный исследователь постмодернизма Фредерик Джеймисон разрабатывает концепцию функционирования в постмодернистской литературе нового жанра - пастиша, который, как и пародия, включает имитацию (мимикрию) стилей. Определение этого жанра в современном литературоведении различно. Американский критик Р. Пойриер считал, что пастиш часто выступает в форме автопародии: «В то время как пародия традиционно стремилась доказать, что, с точки зрения жизни, истории и реальности, некоторые литературные стили выглядят устаревшими, литература самопа-родии, будучи совершенно неуверенной в авторитете подобных ориентиров, высмеивает даже само усилие установить их истинность посредством акта письма» [цит. по 12, с. 223].
Позиция Пойриера близка И. Хассану, определившему самопародию как характерное средство, при помощи которого писатель-постмодернист пытается сражаться с «лживым по своей природе языком», и, будучи «радикальным скептиком», находит феноменальный мир бессмысленным и лишенным всякого основания. Поэтому постмодернист, «предлагая нам имитацию романа
Нам же наиболее доказательной представляется концепция Ф. Джеймисона. Пародия, по его мнению, как раз и произрастает из уникальности модернистских произведений. «В отличие от пародии, предполагающей сатирический заряд, пастиш - обычное явление, нейтральная практика, без ощущения, что есть нечто нормальное, в сравнении с чем имитируемое выглядит смешным. Пастиш - пародия без чувства юмора. Однако общий эффект пародии - не важно, злой или доброжелательной, - состоит в том, чтобы высмеять некоторые особенности произведений, а также их эксцессивность и эксцентричность по сравнению с тем, как люди обычно говорят или пишут. Так что где-то по ту сторону любой пародии остается общее чувство, что существует некая языковая норма» .
Важным теоретическим аспектом является проблема взаимодействия пародии с системой литературных жанров. Например, немецкие лингвисты Теодор Фервейен и Гунтер Виттиг предлагают во избежание смешения понятия жанров исходить из того, что пародия не жанр, а определенный способ повествования, то есть здесь речь идет о константной обработке текстов разной жанровой принадлежности [цит. по 14, с. 35].
Однако большинство исследователей выделяют пародию в особый жанр. Эрвин Ротер-мунд, крупный знаток современной пародии, дал ей определение, принимая во внимание историю этого жанра и учитывая новые формы развития пародии. Он предпринял попытку модифицированного определения жанра пародии, которое бы особенно хорошо подходило при комплексном анализе текста: «Пародия - это литературное произведение, которое перенимает на себя формально-стилистические элементы, часто также предмет повествования, какого-либо произведения любого жанра, но заимствованное может быть частично изменено так, что перед нами предстает отчетливое расхождение между отдельными структурными пластами .
Что касается терминологического вопроса разграничения пародии как жанра и включения пародирования как элемента в поэтику другого жанра, то наиболее аргументированной представляется позиция В.И. Новикова: «Между этими двумя понятиями граница не столь велика, чтобы на ней все время настаивать. Здесь можно не быть буквоедами и не исправлять. тех, кто вместо «пародирование» говорит «пародия». В таких случаях слово «пародия»
употребляется в расширительном смысле: им обозначается не только жанр, но и вся область употребления пародирования как приема» .
Мы выдвигаем гипотезу, согласно которой пародия выступает не только как элемент стиля, но и в статусе жанра. Более того, ее можно обозначить как некий метажанр, который «остра-няет» (по слову В. Шкловского) любой другой жанр. Под метажанром, обобщая существующие концепции , понимается «структурно выраженный, устойчивый инвариант художественного моделирования мира». Так как категория метажанра в современном литературоведении остается до конца не проясненной, исследователи (Н.Л. Лейдерман, Р.С. Спивак, Е.Л. Бурлина, Ю.С. Подлубнова, Т.В. Кривоща-пова) выдвигают различные критерии. В данной работе учитываются следующие особенности метажанра, выделяемые большинством ученых: во-первых, метажанр имеет большую, нежели у простых жанров, величину, так как существует поверх устойчивых художественных систем; во-вторых, метажанр преодолевает привязанность жанра к конкретному литературному роду; в-третьих, метажанр проявляется одновременно в разных сферах культуры (литературе, музыке, живописи, скульптуре и так далее).
Метажанр «пародия», как очевидно, располагается поверх существующих родовых и жанровых общностей и включает лирические, эпические, драматические художественные произведения различных жанров, примыкающие к одной «наджанровой матрице» (термин Ю.С. Под-лубновой). Структурно-семантическое ядро матрицы связано с эстетическими приоритетами системы, в которой локализуется метажанр. По-лижанровая структура пародии зависит от авторской установки на вычленение фактов действительности и их осмысление и воплощение, что делает возможным включение в нее тех или иных жанровых форм.
При этом категория «жанр» трактуется в данном исследовании «как способ эстетически цельного воплощения типологически «устойчивых» «ситуаций» бытия и сознания» . Авторская установка, в свою очередь, согласно концепции Л.Г. Кихней, «включает в себя и методологию художественного мышления, и стратегию общения автора с потенциальной аудиторией (на которую рассчитан текст), и те целевые и прагматические намерения, которые формируют определенный набор конвенций, воплощаемых в формально-содержательной структуре произведения» . В ряду функциональных установок важнейшей является ориентация на определенный тип общения автора с реальным или потенциальным адреса-
том. «Каждый речевой жанр, - как писал М.М. Бахтин, - в каждой области речевого общения имеет свою, определяющую его как жанр, концепцию адресата» . Адресация может быть определенной или подразумеваемой, «латентной». Яркий пример латентной адресации - пародия, рассмотрению которой посвящена данная работа. В произведении данного метажанра нет прямых апелляций к собеседнику, но есть апелляция к тексту, а через него - и к личности автора. Текст пародии как бы вступает в диалог с пародируемым текстом и одновременно несет в себе оценочную функцию, то есть имеет место акт скрытой коммуникации.
Третьей особенностью метажанра, как уже было отмечено ранее, является его «культурологический» характер. В частности, Е.Я. Бурли-на определяет метажанр как «способ функционирования метода» не просто в литературе, а в культуре в целом. Пародирование как вид эстетической деятельности также может иметь более широкий характер. Оно может служить специфической критикой любого текста, любого целостного знакового комплекса. «Идеи эпохи, господствующую идеологию, пропагандистские клише, взятые в совокупности, можно также рассматривать как некий значительный по объему и вместе с тем логически связанный, внутренне системный текст» . Объект пародирования, по мысли С.А. Голубкова, может быть не только обозначен конкретно (литературный жанр, отдельное произведение, писательская манера), но и «рассеян» в реальной жизни (отдельные тезисы социально-политического учения, требования эстетических деклараций, манифестов, фразы из наиболее популярных, «ходовых» книг, газетной публицистики).
Как отмечает В. Новиков, «все жанры без исключения могут стать объектом пародии: от многотомной эпопеи до афоризма. Любой из жанров может включать в себя пародию как часть, образуя с ней единое целое. Более того -пародия способна объективировать самый феномен жанра, со стороны смотреть на любую жанровую сущность» . В статье «Из предыстории романного слова» (1940) М.М. Бахтин привел классический пример анализа пародии: «Вот, например, пародийные сонеты, которыми открывается «Дон Кихот». Хотя они и построены безукоризненно как сонеты, мы ни в коем случае не можем отнести их к сонетному жанру... Форма сонета в пародийном сонете вовсе не жанр, то есть не форма целого, а предмет изображения; сонет здесь - герой пародии. В пародии на сонет мы должны узнать сонет, узнать его форму, его специфический стиль, его
манеру видеть, отбирать и оценивать мир, его, так сказать, сонетное мировоззрение. Пародия может изобразить и высмеять эти особенности сонета лучше или хуже, глубже или поверхностнее. Но перед нами, во всяком случае, не сонет, а образ сонета» . Подобный анализ показывает, что пародия приобретает характер над-жанрового явления, точнее, метажанрового.
В самом деле, пародия - это всегда специфическое отражение другого («чужого») текста. Классический вариант - «текст-первоисточник и текст пародии». Однако ситуация значительно осложняется, когда первоисточником становится не один текст, а уже целая область интертекстуального, состоящая как из целого ряда прецедентных текстов, так и из узнаваемых отдельных текстовых фрагментов. Множественность интертекстуальных соотнесений придает пародии смысловую многомерность, ведь пародия может быть одновременно критикой и конкретного произведения, и жанрового канона, и привычного читательского ожидания.
Будучи способом организации художественного материала, пародия также является выражением особенностей мировидения писателя, ироничности как жизненного и писательского кредо. Определяющей чертой такого мышления является соединение рационального и иррационального начал. Рациональной составляющей можно считать природную способность автора адекватно воспринимать деструктивное в мире. В поле зрения писателя попадают, прежде всего, те явления языка, литературы и окружающей действительности, которые внутренне противоречивы. Иррациональной составляющей мышления является сознательное стремление воспроизвести открытый, разгаданный смысл как заведомо ложный. Именно поэтому пародисты намеренно выбирают непрямые, часто неоднозначные, нелогичные формы выражения, создают «тексты-матрешки». Сама возможность неоднозначного прочтения и множества интерпретаций спровоцирована автором текста.
Приведенные признаки, выявленные отечественными и зарубежными учеными, представляются достаточным условием, чтобы дать следующее определение: литературная пародия -один из видов вторичных текстов, метажанр, в котором доминирующей является авторская установка на определенный тип общения с адресатом (латентная адресация); объектом изображения (вторым планом) пародии является другое произведение, художественные приемы какого-либо писателя, тематика, идейное содержание, жанр, целое литературное направление и тому подобное, целью - эстетическая критика указанного объекта, осуществляемая средствами иронической стилизации.
Список литературы
1. Шкловский В.Б. Искусство как прием // Шкловский В.Б. О теории прозы. М.: Высш.шк., 1983. С. 9-26.
2. Вулис А.З. Литературные зеркала. М.: Советский писатель, 1991. 240 с.
3. Фрейденберг О.М. Происхождение пародии // Русская литература ХХ века в зеркале пародии: Антология. М.: Высш. шк., 1993. С. 395-404.
4. Бахтин М.М. Проблемы поэтики. Достоевского. 4-е изд. М.: Советская Россия, 1979. 317 с.
5. Новиков В.И. Книга о пародии. М.: Советский писатель, 1989. 544 с.
6. Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 416 с.
7. Скобелев В.П. «Чужое слово» в лирике Бродского // Литература «третьей волны». Самара: Изд-во СГУ, 1997. С. 160-161.
8. Интервью, данное Альфреду Аппелю // Набоков
В.В. Рассказы; Приглашение на казнь: Роман; Эссе, интервью, рецензии. М., 1989. С. 408- 436.
9. Млечко А.В. Игра, метатекст, трикстер: пародия в «русских» романах В.В. Набокова. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2000. 188 с.
10. Hutcheon L. Irony, Nostalgia, and the Postmodern [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www. library.utoronto. ca/utel/criticism/hutchinp. html.
11. Фрейд З. Художник и фантазирование: Пер. К. М. Долгова. М.: Республика, 1995. 400 с.
13. Джеймисон Ф. Постмодернизм и общество потребления [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_4/10.htm.
14. Вербицкая М.В. Литературная пародия как объект филологического исследования. Тбилиси: Новая книга, 1987. 166 с.
15. Parodie. Arbeitstexte fuer den Unterricht. Stuttgart: Philipp Reclam jun., 1989. 80 S.
16. Лейдерман Н.Л. Движение времени и законы жанра: Жанровые закономерности развития советской прозы в 60-70-е годы. Свердловск: Сред. Уральское кн. изд-во, 1982. 256 с.
17. Спивак Р.С. Русская философская лирика: Проблемы типологии жанров. Красноярск: Изд-во Красноярского ун-та, 1985. 140 с.
18. Бурлина Е.Я. Культура и жанр: Методологические проблемы жанрообразования и жанрового синтеза. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1987. 165 с.
19. Подлубнова Ю.С. Метажанры, мегажанры и другие жанровые образования в русской культуре // Герменевтика литературных жанров / Под общ. ред. проф. В.М. Головко. Ставрополь. 2007. С. 293-297.
20. Кихней Л.Г. К герменевтике жанра в лирике // Герменевтика литературных жанров / Под общ. ред. проф. В.М. Головко. Ставрополь. 2007. С. 36-68.
21. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Советская Россия, 1986. 445 с.
22. Голубков С.А. Пародийные элементы в романе Евгения Замятина «Мы» // Ирония и пародия: Межвузовский сборник научных статей / Под ред. С.А. Г олуб-кова, М.А. Перепелкина, В.П. Скобелева. Самара. 2004.
23. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. 504 с.
THE PROBLEM OF THE LITERARY PARODY GENRE O.A. Sysoeva
The problem of determination of the literary parody genre is considered. It is proved that it represents a new genre modification, namely, a metagenre.
Keywords: genre, parody, irony, stylization, addressing, metagenre.
Пародия (с греч. parodia – перепев) – комическое подражание. Обычно строится на нарочитом несоответствии стилистических и тематических планов художественной формы. Два классических вида пародий определяются задачей, которую ставит перед собой автор-пародист: бурлеск – низкий предмет, излагаемый высоким стилем, травестия – высокий предмет, излагаемый низким стилем. Первая известная пародия была написана еще в античности. В древности считали, что Гомер написал "Батрахомиомахию" ("Войну мышей и лягушек"), где подвиги богов и героев предстали отраженными в кривом зеркале мира бестиариев. Однако эта версия не верна. Об этом писал М. Л. Гаспаров: "Двести лет назад вы прочли бы в учебниках, что “Войну мышей и лягушек” написал, конечно, сам Гомер. Сто лет назад вы прочли бы, что ее сочинили на два-три века позже, во время греко-персидских войн. Теперь вы прочтете, что она сочинена еще двумя веками позже, в александрийскую эпоху, когда люди уже научились думать и писать не по-гомеровски и посмеиваться над гомеровской манерой стало нетрудно. А впервые усомнились ученые в авторстве Гомера вот почему. В “Войне мышей и лягушек”... Афина жалуется, что кваканье лягушек не дает ей спать до петушиного пения. А петухи и куры появились в Греции только через двести лет после Гомера". М. Л. Гаспаров, таким образом, показывает не только то, как ошибались древние ученые, а представляет яркую иллюстрацию заблуждений целой эпохи, отсюда и проясняется разное отношение к жанру пародии и ее формам. Если, к примеру, Гомер пародирует свое великое создание, то он затевает интригу с читателем или разочаровывается в изложенных истинах. Если же знаменитый текст пародируется другим автором, то это есть выражение иронического отношения к миру прошлого, травестийный комментарий мотивов и образов.
Осмеяние может сосредоточиваться как на стиле, так и на тематике. Пародироваться может поэтика конкретного произведения, автора, жанра, целого идейного направления.
В начале XIX в. пародия становится действенным способом ведения полемики. Примером может служить факт литературной борьбы, когда разгорелась война стилей между "архаистами" (членами общества "Беседа любителей русского слова") и "новаторами" (кружок "Арзамас"). "Арзамасцы" высмеивали стилистическую нормированность классицистов. Для утрирования прежних поэтических канонов они не только в пародиях и эпиграммах являли образцы эпатажной словесности, но и в поведении своем подражали манерам оппонентов. Заседания "Арзамаса" носили буффонадно-ритуальный характер: все члены кружка награждались шутливыми прозвищами, постоянным атрибутом заседаний был жареный гусь как метафора жертвоприношения. Таким образом они пародировали ритуальные формы собраний "Беседы" с царившей в ней служебно-сословной и литературной иерархией. Иронизируя над процедурой посвящения в обществе "Беседа", арзамасцы при вступлении в "братство" должны были прочитать "похвальную речь" своему "покойному" предшественнику из числа здравствующих членов "Беседы". "Похвальные речи" пародировали излюбленные "беседчиками" "высокие" жанры, витийственный слог, звуковую какофонию их поэтических опусов. Пародии часто писались коллективно.
Традиция коллективного творчества и литературного псевдонима возродилась в период обострения литературной полемики уже в 40-е гг. XIX в. Начало этому процессу положили совместные пародии Н. А. Некрасова и И. И. Панаева, они публиковались под псевдонимом "Новый поэт". Маска "Нового поэта" позволяла критикам не только смело высказывать некоторые политические мысли, но и вести борьбу с поэтами "чистого искусства".
Позже рождается самый знаменитый образ пародиста Козьмы Пруткова (братья Алексей, Александр, Владимир Жемчужниковы и А. Толстой).
По характеру комизма пародия может быть юмористической, как, например, шутка Пушкина-лицеиста по поводу сочинения стихотворения на заданную тему. Сокурсник Мясоедов, отличавшейся исключительной глупостью, на уроке словесности написал о восходящем солнце:
Блеснул на западе румяный царь природы...
И изумленные народы
Не знают, что начать:
Ложиться спать Или вставать.
Пародия может быть и сатирической, со многими переходными ступенями. К примеру, пародии на стихотворения А. Фета. Одна из них – резкая строчка И. С. Тургенева, постоянно правившего стихотворения поэта: "Что-то где-то веет, млеет...".
Ю. Н. Тынянов в статье "Литературный факт" писал: "Каждый термин теории литературы должен быть конкретным следствием конкретных фактов". Так, пародия зарождается в искусстве как средство полемики, борьбы с устаревшими нормами или с традицией темы, жанра, стиля.
Ярким примером "конкретного факта", породившего и новые темы, и новые формы, и новые пародии, был роман А. С. Пушкина "Евгений Онегин".
Как и многие произведения Пушкина, "Евгений Онегин" вызывал противоречивые толки, часто едкие пародии. Например, Ф. Н. Булгарин не мог удержаться, чтобы не написать "онегинской строфой" часть своей рецензии на седьмую главу, которую счел бессодержательной, бессюжетной и во всех отношениях пустой:
Ну как рассеять горе Тани?
Bo r как: посадят деву в сани
И повезут из милых мест
В Москву, па ярмарку невест!
Мать плачется, скучает дочка:
Конец седьмой главе – и точка!
Булгарина больше всего возмущал именно пародийный характер пушкинского романа. В названии романа, в эпиграфе ко всему тексту просматривается авторская ирония. "Благородное" имя Евгения уже было хорошо известно современникам по повести А. Е. Измайлова "Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества". Евгений Негодяев сделался сатирической "маской" в моралистической литературе. Характеристика, данная Пушкиным герою в эпиграфе, ставила иод сомнение подлинность тех качеств характера, которые отличали романтического героя: "Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того еще особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках, – следствие чувства превосходства, быть может мнимого". Первая глава вызвала противоречивые суждения современников именно потому, что Онегин совсем не напоминал тех героев, которых знала литература. "Философ в осьмнадцать лет" презрительно относится к свету, "к жизни вовсе охладел", равнодушен к любви. И когда Татьяна заключает, что Онегин "пародия", "подражание", "москвич в Гарольдовом плаще", автор подтверждает эту мысль сюжетом. В литературоведении подробно освещен вопрос о пародийных уровнях романа (язык и стиль, романтический герой, ситуация любовного свидания, чувственный мир и т.д.). Произведение А. С. Пушкина стало тем "литературным фактом", которое меняет представление о каноне, являет собой новый жанр; именно "Евгений Онегин" стал первым русским реалистическим романом и энциклопедией сюжетов, образов, типов.
Позже Д. Д. Минаев напишет остроумную пародию "Евгений Онегин нашего времени" – роман в стихах, но уже не с целью осуждения слабых сторон пушкинского текста, а для того, чтобы представить нового "героя века" на известном литературном материале:
Мой дядя, как Кирсанов Павел,
Когда не в шутку занемог,
Он обливать себя заставил
Духами с головы до ног...
Одной из самых известных и удачных пародий Минаева можно считать стихотворение "Холод, грязные селенья...".
Холод, грязные селенья,
Лужи и туман.
Крепостное разрушенье,
Говор поселян.
От дворовых нет поклона,
Шапки набекрень
И работника Семена
Плутовство и лень.
На полях чужие гуси,
Дерзость гусенят, –
Посрамленье, гибель Руси,
И разврат, разврат!..
Это пародия не столько па поэтический стиль А. А. Фета, сколько на его охранительные взгляды, которые казались поэтам некрасовской школы преступными. Их иронию питала и проза жизни поэта – прижимистого землевладельца, судившегося с крестьянами; на склоне лет – камергера, радовавшегося ключу на голубой ленте. А эстетам и сторонникам чистоты поэтического слова фетовские стихи казались бездарными. И. С. Тургенев так писал о Фете:
Я долго стоял неподвижно
И странные строки читал;
И очень мне дики казались
Те строки, что Фет написал.
Читал... что читал, я не помню,
Какой-то таинственный вздор;
Из рук моих выпала книга –
Не трогал ее я с тех пор.
Еще более резкая пародия была написана Тургеневым позже:
И шепчут гор верхи: "Где Фет?
Где тот поэт,
Чей стих свежей икры и сладостней конфет?".
Совсем иной смысл пародий Н. Вормса и Н. Добролюбова. В "Свистке" – сатирическом отделе журнала "Современник" – Добролюбов пародировал романтический пафос стихотворения "Шепот, робкое дыханье...". Он изобразил свидание в сугубо бытовом плане, сохранив внешние формы поэтического стиля Фета:
Абрис миленькой головки,
Страстных взоров блеск,
Распускаемой шнуровки
Судорожный треск.
Сладострастные объятья,
Поцелуй немой, –
И стоящий над кроватью
Месяц золотой...
Н. Вормс обратил внимание на то, что в фетовском стихотворении любые строчки можно менять местами и произведение не утратит своего смысла:
Звуки музыки и трели, –
Трели соловья,
И под липами густыми
И она, и я.
И она, и я, и трели,
Небо и луна,
Трели, я, она и небо,
Небо и она.
Эту возможность изменять стих Фета без особой смысловой потери блистательно представил Д. Минаев в пародии-палиндроме. Об этом уникальном случае жанровой игры М. Л. Гаспаров написал статью "Поэтика пародии", где доказал, что минаевский текст и композиционно, и тематически стройнее, интереснее фетовского оригинала.
Уснуло озеро; безмолвен черный лес;
Как лебедь молодой, луна среди небес
Скользит и свой двойник на влаге созерцает.
Уснули рыбаки у сонных огоньков;
Порой тяжелый карп плеснет у тростников,
Пустив широкий круг бежать по влаге гладкой.
Как тихо... Каждый звук и шорох слышу я,
Но звуки тишины ночной не прерывают, –
Пусть травы на воде русалки колыхают...
Вот пародия на это стихотворение Д. Д. Минаева (под псевдонимом Михаил Бурбонов):
Пусть травы на воде русалки колыхают,
Пускай живая трель ярка у соловья,
Но звуки тишины ночной не прерывают...
Как тихо... Каждый звук и шорох слышу я.
Пустив широкий круг бежать по влаге гладкой,
Порой тяжелый карп плеснет у тростников;
Ветрило бледное не шевельнет ни складкой;
Уснули рыбаки у сонных огоньков.
Скользит и свой двойник на влаге созерцает,
Как лебедь молодой, луна среди небес.
Русалка белая небрежно выплывает;
Уснуло озеро; безмолвен черный лес.
Впечатление "подлинности" минаевского варианта достигается его зачином. "Пусть..." или "Пускай..." – характерный зачин в русской элегической лирике ("Пускай толпа клеймит с презреньем...", "Пускай нам говорит изменчивая мода..." и т.д.). Это начальное "Пусть..." служит сигналом периодического синтаксиса. Последовательность образов подтверждается всей композицией текста и стремлением к постижению тишины. Как и во многих фетовских стихотворениях, движение образов передается через слуховые и зрительные ассоциации. Создается общее ощущение перехода от движения к покою. Направление взгляда автора и читателя: "вниз, на воду – в сторону и вверх – внутрь себя". Каждая строфа начинается движением вниз, а кончается движением внутрь, начинается с образа воды, а завершается образом души.
Наконец, развертывание текста на ритмическом уровне тоже аккомпанирует наметившейся композиции. В ритмике строки – вначале напряжение, а дальше – его разрешение (дактилическая рифма). Стихотворение напечатано без отбивок между четверостишиями, одной непрерывной тирадой, и эта особенность вписывается в художественную систему основного образа.
Если в минаевском варианте пространство от строфы к строфе расширялось, то в фетовском оно сужается, и последовательность этого сужения становится основой композиции. В первой строфе в поле зрения озеро, обрамленное лесом, и небо. Во второй строфе – берег и рыбаки. В последней строфе – только авторское "я". У Минаева природа – засыпающая, застывающая, у Фета – оживающая и живущая сквозь видимый сон и покой. У Минаева жизнь сосредоточена в начальном "я" и затем постепенно ослабевает. У Фета жизнь растворена в природе.
Поток пародий на стихи Фета мелеет за пределами шестидесятых годов. Многократно осмеянные, черты его стиля оцениваются как достоинства новыми законодателями литературного вкуса. Литературная репутация Фета резко изменилась на рубеже XIX–XX вв., его вписали в свою родословную символисты. Для В. Брюсова, А. Блока, К. Бальмонта А. Фет – родной по духу поэт, мастер стиха, в чью школу они шли добровольно.
Воздействие пародии на читателя бывает самое различное. Часто читатель не воспринимает текст, где пародия на стиль или образ принципиально важна для автора, напротив, относится к образу с особой симпатией. Если Пушкин в романе "Евгений Онегин" явно иронизирует над Ленским-романтиком и над его образчиками лирических излияний, то для многих Ленский – несчастная жертва обстоятельств. Так, в либретто оперы П. И. Чайковского "Евгений Онегин" поэт с "душою прямо геттингенской" – главный герой, страстный и смелый. Точно так же потомки перестают улавливать пародийную природу пушкинских "повестей Белкина", поскольку воспринимается этот текст изолированно от современного ему контекста литературной борьбы. Ю. Тынянов в статье "Достоевский и Гоголь. К теории пародии" писал: "Незнакомство читателя со вторым планом... влечет лишение пародии ее пародичности".
Ученый отмечает, что следует различать стилизацию и пародию: "И та и другая живут двойной жизнью: за планом произведения стоит другой план, стилизуемый или пародируемый. Но в пародии обязательна невязка обоих планов, смешение их; пародией трагедии будет комедия (все равно, через подчеркивание ли трагичности или через соответствующую подстановку комического). При стилизации этой невязки нет, есть, напротив, соответствие друг другу обоих планов: стилизующего и сквозящего в нем стилизуемого".
Следует обратить внимание на факт самопародии. Известны такие перепевы собственных мотивов в лирике Н. Огарева. Например, его вариации на "Старый дом" и на стихотворение "Кабак". Чехов иногда прибегал к подобному приему. В пьесах он использовал уже известные по рассказам реплики, но они обретали пародийное звучание. В "Трех сестрах" звучит фраза "Он и охнуть не успел, как на него медведь насел", которая в рассказе "У знакомых" прочитывалась как выражение гибели "дворянских гнезд". Или реплика Чебутьткина "тара... ра... бумбия сижу на тумбе я" в сатирическом плане функционировала в рассказе "Володя большой и Володя маленький".
Пародия является действенным орудием критика. Популярность такого способа ведения литературной полемики приходится на 60-е гг. XIX в. М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский пародировали своих идейных оппонентов. Писатели включали в свои романы образы-персонажи, которые в гротескном плане представляли отличительные черты поэтики писателя-оппонента. Так, Достоевский в образе Кармазинова ("Бесы") представил карикатуру на Тургенева.
Расцвет пародии наблюдается в эпохи переломные, насыщенные борьбой литературных школ, направлений, группировок, отмеченных ломкой старых эстетических вкусов.
Тэффи говорила, что в традиции русской литературы было изображать "очищающий смех сквозь слезы", но в жизни чаще наблюдается "смех вместо слез". Это давало возможность авторам "Сатирикона" говорить о сложном просто и весело. Например, они написали свою "Всемирную историю", своеобразную пародию на официальные учебники, представили свою юмористическую интерпретацию исторического пути Европы. Они не хотели примириться только с одной официальной точкой зрения на историю, пытались разрушить иллюзию буржуазного благополучия и ставили под сомнение неизбежное торжество капитализма.
Своеобразным лозунгом буржуазности воспринималось в начале века стихотворение И. Северянина "Увертюра":
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!
Это стихотворение резко пародировал В. Маяковский: "Ешь ананасы, рябчиков жуй! День твой последний приходит, буржуй!"; и в очень грустных тонах, словно ностальгию по прошлому, представил "Подражание Игорю Северянину" Дон-Аминадо:
Не старайся постигнуть. Не отгадывай мысли.
Мысль витает в пространствах, но не может осесть.
Ананасы в шампанском окончательно скисли,
А в таком состоянии их немыслимо есть.
Надо взять и откинуть, и отбросить желанья,
И понять неизбежность и событий, и лет,
Ибо именно горьки ананасы изгнанья,
Когда есть ананасы, а шампанского нет.
Что ж из этой поэзы, господа, вытекает?
Ананас уже выжат, а идея проста:
Из шампанского в лужу – это в жизни бывает,
А из лужи обратно – парадокс и мечта!..
К 1920-м гг. пародия как форма литературной полемики и как жанр утрачивает свою популярность. Не только цензурные запреты погубили "веселую поэзию". Художники не могли проявлять творческой индивидуальности, потому что "сердца их принадлежали партии". В литературе социалистического реализма стиль стал равен жанру. Достоинство произведения измеряется как можно более точным воспроизведением социалистической действительности.
Пародистам не осталось материала, но более – свободы выбора.
Сборник "Парнас дыбом" вышел в Харькове в 1925 г. Это была яркая попытка последователей А. Потебни и А. Веселовского представить иллюстрацию к теории бродячих сюжетов. За основу взяты сюжеты "Жил-был у бабушки серенький козлик", "У попа была собака" и "Пошел купаться Веверлей", которые перелагались в разных стилях.
Вот пародия на стиль романсов А. Вертинского:
Куда же вы ушли, мой серенький, мой козлик,
с бубенчиком на лбу и с лентой на рогах?
Грустит ваш сад. Наннет-старушка плачет возле
об умершей любви, о майских прошлых днях.
В последний страшный час я видел вас так близко,
в далекий темный лес вас мчал кабриолет.
Под тяжестью волка потом вы пали низко,
лишь ножки и рога оставив для Наннет.
В 1920-е гг. формируется литературное Объединение реального искусства. Но "реальное" у обэриутов – антипод "реалистическому" лозунгу теоретиков соцреализма. Обэриуты воспринимали себя пародиями на героев писателей русской классической литературы. Их абсурдный мир – это попытка при помощи "перевернутого образа" представить весь ужас современности. Жизнь превращается в пародию на смерть. Для них демонстративно детский язык стиха – безжалостное разрушение классического поэтического слова. Д. Хармс преднамеренно пишет маленькие истории о жизни Пушкина, где представляет его самым обычным человеком. Он делает это потому, что люди привыкли почтительно произносить "Пушкин – гений", "Пушкин – наше все", не понимая истинного величия русского поэта, потому что они вовсе не знают его произведений. Сформировалась привычка видеть в Пушкине "авторитет как монумент". Но автора замечательных сказок и "Капитанской дочки" можно воспринимать как своего современника. Д. Хармс приближал Пушкина к людям. Он так писал о нем: "Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично. “У него – растет, а у меня – не растет”, – частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина. И всегда был прав".
В современном литературоведении за Маяковским закрепилось прежде всего представление как о поэте-новаторе, который в своем творчестве воплотил лозунг футуристов "сбросить с корабля современности" все прежние представления о поэтическом творчестве. О. Б. Кушлина в книге "Русская литература XX века в зеркале пародии" пишет: "Приказом по армии искусств все его творчество превратилось в одно монолитное “ХОРОШО”, а сам он – в тоскливое наказание поколений советских школьников. “Памятник” Маяковскому замазан сегодня столькими слоями красной краски, что непонятно – из бронзы он или из гипса".
Все же ошибочно было бы утверждать, что Маяковский не стоял в ряду великих поэтов русской литературы, что сто творчество не повлияло на развитие поэтических форм. Даже эпиграмма Ю. Тынянова, где Маяковский представлен в ряду выдающихся художников слова, свидетельствует об эпохальности его творчества:
Оставил Пушкин оду "Вольность",
А Гоголь натянул нам "Нос",
Тургенев написал "Довольно",
А Маяковский "Хорошо-с".
Если поэт заслуживает эпиграмм и пародий – это уже свидетельство его гениальности. Сколько пародий было написано на стихотворения А. Фета! А ведь именно его "безглагольность" стала традиционным средством художественной выразительности, например, в поэзии Дон- Аминадо или Бальмонта.
Маяковский и сам не раз пародировал гениальные творения русской литературы. В его поэме "Хорошо" представлен диалог двух культур: дворянской и пролетарской. Парафразы создают пародийную атмосферу, но не умаляют поэтических образов Пушкина. Изучение пародий на произведения Маяковского позволяет читателю увидеть всю оригинальность его поэтики.
В 1960-с гг. обнаруживается всплеск пародийных текстов, так как "волна свободы" дает возможность поэтам переосмыслить то, что стало традиционным или обязательным.
Стиль жизни митьков, их поэтическое творчество возрождает традиции обэриутов. Демонстративно грубое слово, примитивные иллюстрации к столь же примитивным стихам позволяют поэтам снижать нормы классической культуры, обнаружить поэзию в обыденности.
Эволюция поэзии совершается не только путем изобретения новых форм, но и с помощью пародийного переосмысления культурного наследия.