Значение елпатьевский сергей яковлевич в краткой биографической энциклопедии. Елпатьевский сергей яковлевич - александров - история - каталог статей - любовь безусловная

Через год после смерти Е.Н. Чирикова в Москве скончался его бывший сосед по Батилиману - врач, беллетрист, убежденный народник Сергей Яковлевич Елпатьевский. Происходил он из села Елпатьева Владимирской губернии, из священнической среды. Отец его был сельским дьячком из старорусского уклада, как и отец сестер Цветаевых Иван Владимирович, с которым он состоял в родстве. В 70-е годы Сергей Яковлевич учился на медицинском факультете Московского университета и был одним из лидеров студенческого движения. Работая земским врачом в Рязанской губернии, укрывал революционерок сестер Фигнер, за что и был выслан в Сибирь. В Ялту Елпатьевский приехал сорока с лишним лет, имея за плечами большой опыт работы практикующего врача. Ехал сюда он с некоторым предубеждением, повидав до этого и Ниццу, и Ментону, и Итальянскую Ривьеру. Однако Южный берег Крыма пленил его, и он стал с первых же дней патриотом Ялты.


Будучи членом местного благотворительного общества, Елпатьевский близко сошелся с ялтинской интеллигенцией: с журналистом, редактором газеты «Крымский курьер» А.Я. Безчинским, южнобережным виноделом В.В. Келлером и другими. В Ялте Сергей Яковлевич поселился одновременно с А.П. Чеховым, и они, врачи по профессии и литераторы по призванию, одновременно вошли в жизнь города, его проблемы и нужды. Однако отношение к Ялте у них было разное. Елпатьевский сразу принял и полюбил город, Южный берег Крыма, а Чехов, обожавший Москву, все больше ругал Ялту. Сергей Яковлевич вспоминал позже: «Он, умный человек, мог говорить удивительно несообразные слова, когда разговор шел о Москве. Раз, когда я отговаривал его ехать в Москву в октябре, он стал уверять совершенно серьезно, без иронии в голосе, что именно московский воздух в особенности хорош и живителен для его туберкулезных легких» .

С мольбой Чехов писал жене: «Скорей, скорей вызывай меня к себе в Москву. Здесь и ясно, и тепло, но я ведь уже развращен, этих прелестей оценить не могу по достоинству, мне нужны московские слякоть и непогода; без театра и без литературы я уже не могу» .

Но, несмотря на некоторые расхождения в оценке жизни в Ялте, а главное, в политике (Чехов к ней относился равнодушно и неохотно бывал в домах, где могли возникнуть острые политические споры), Елпатьевский и Чехов любили общаться друг с другом. С самого начала своего знакомства они были в добрых приятельских отношениях.

Строиться в Ялте они начали одновременно, дача в Батилимане у Сергея Яковлевича появится позже. Антон Павлович часто дразнил Елпатьевского, называя его дом, расположенный высоко на горе, «Вологодской губернией», в ответ Сергей Яковлевич шутя называл место, где находился дом Чехова, «дырой».

Ялтинский дом почти на вершине Дарсановского холма, откуда открывался великолепный вид на море и горы, Елпатьевскому обошелся в крупную по тем временам сумму - 28 тысяч рублей, и во время строительства ему приходилось обращаться за денежной помощью к Антону Павловичу Чехову. Крутые спуски и неасфальтированная дорога к даче доставляли определенные неудобства. Бывали смешные случаи, как, например, с Александром Ивановичем Куприным, когда он, спускаясь с холма вместе с дочерью Сергея Яковлевича Людмилой Сергеевной, увлекшись разговором, споткнулся, упал посреди дороги и покатился в пыли, по его словам, «словно кегля». И все-таки подъем наверх по грунтовой дороге не пугал частых гостей и пациентов доктора Елпатьевского.

В отличие от него Чехов не практиковал, хотя однажды какой-то московский купец получил от него медицинский совет и заплатил 50 руб. Чехов передал Благотворительному обществу свой гонорар и гордился этим, спрашивая: «Ну, вы, ялтинские врачи, получаете 50 рублей за визит?».

Почти все местные врачи, за исключением доктора Дмитриева, содержали у себя пансионы. Среди постояльцев Сергея Яковлевича в 1905 году были тяжело больная туберкулезом жена московского профессора Ивана Владимировича Цветаева и его дочери, Марина и Ася, жена А.М. Горького Екатерина Павловна Пешкова с маленьким сыном Максимом. Игры с Максом и впечатления от знакомства с Екатериной Павловной, первой женщиной, дружба с которой «не угасала во все поздние годы», остались у Марины Цветаевой на всю жизнь.

Сергей Яковлевич Елпатьевский был специалистом по внутренним болезням, в списке «Врачи, практикующие в г. Ялте» отмечен с 6 февраля 1899 года. В газете «Крымский курьер» помещалось объявление, что С.Я. Елпатьевский принимает больных с 10 до 12 часов утра, кроме воскресных и праздничных дней. Первое время, когда дом еще не был построен, он принимал пациентов у своего двоюродного брата и друга, санитарного врача Павла Петровича Розанова, дача которого находилась на улице Садовой. Позже - в собственном доме. Среди пациентов Сергея Яковлевича были Лев Николаевич Толстой, Антон Павлович Чехов, Алексей Максимович Горький. Дом доктора в Ялте заслуженно славился гостеприимством, там можно было встретить Короленко, Куприна, Горького, Бунина, Мамина-Сибиряка, Гарина-Михайловского и других известных представителей художественной и научной интеллигенции России.

Участник революционного движения, один из организаторов партии народных социалистов, уважаемый в городе человек, С.Я. Елпатьевский был избран гласным Ялтинской городской Думы. Он принимал активное участие в обсуждении вопроса о возможности открытия в Ялте Таврического университета. Такое предложение поступило в Думу в сентябре 1917 года. Сергей Яковлевич был против этого предложения, считая, что «задача Ялты - лечить больных туберкулезом и переутомленных... и потому здесь нужны не университеты, а научные институты изучения туберкулеза, чтобы усилить борьбу с этим злом» .

По приезде в Ялту Елпатьевскому пришлось пересмотреть весь свой прежний опыт лечения туберкулеза. Его поразило то, что здесь выздоравливали такие больные, которых раньше он считал безнадежными. Позже в своих воспоминаниях он отмечал, что даже «пасмурные дни, бури не мешали людям выздоравливать. Зимой меньше было пыли, чем летом, ветры вентилировали Ялту, больные день и ночь дышали - мы заставляли их спать при открытых окнах - чистым морским и горным воздухом» . В те годы в Ялте медицинская помощь оказывалась бесплатно благодаря врачам, на себе испытавшим, что такое туберкулез, и знавшим, как важно постоянное наблюдение за больными.

Вместе с Чеховым доктор Елпатьевский стал создателем санатория «Яузлар» (ныне санаторий имени А.П. Чехова), первой общедоступной здравницы для легочных больных. Полное содержание и врачебная помощь там стоили 40 рублей, было и значительное количество бесплатных коек, обеспеченных вкладами. Сергей Яковлевич вспоминал, что «население «Яузлара» было пестрое - были крестьяне и рабочие, мелкие ремесленники, учащаяся молодежь, были люди, заболевшие в ссылках и тюрьмах, но лежал и урядник, и даже адъютант московского жандармского управления» . Через местную газету Благотворительное общество, членами которого были врачи-общественники, неоднократно обращалось с просьбами о пожертвованиях к населению Ялты. На устройство санатория поступали средства от концертов, спектаклей, частных лиц. Среди крупных жертвователей - владелица курорта «Суук-Су» Ольга Михайловна Соловьева, она передала на это благородное начинание 5000 руб.

Живя в Ялте, доктор Елпатьевский вынашивал перспективные планы использования Крыма для лечения больных. Среди них проект устройства двух санаториев для земских учителей и учительниц в имении «Селям», завещанном умершим владельцем графом Орловым-Давыдовым на благотворительные дела. Казалось, проект этот можно было осуществить, так как один из душеприказчиков покойного Петр Дмитриевич Долгоруков соглашался на такое использование имения. Был у ялтинских врачей и проект устройства всероссийского санатория для врачей, который в определенной степени был осуществлен. Очень занимал Сергея Яковлевича и вопрос организации образцовой здравницы для крымских татар и мусульман вообще. Он намеревался создать особый по стилю и общему облику санаторий, построенный по принципу традиционного татарского жилья, где, вместе с тем, режим питания, распорядок жизни способствовали бы не только излечению больных, но и служили показателем, как нужно жить, чтобы не болеть.

Был у Елпатьевского единомышленник в этом вопросе, Иван Иванович Орановский, который вместе с Губониным в свое время нажил большое состояние и летом обычно жил в Гурзуфе. Ему нравились крымские татары. Он считал, что русские принесли туберкулез местным жителям и такой санаторий будет некоторой компенсацией за это зло. Врачи с энтузиазмом начали хлопотать о земле, узнав, что наследники Вассалов продают имение Ласпи. Орановский посылал в Одессу доверенного человека с поручением разыскать владельца, но тот Вассал, который был уполномочен продать имение, находился за границей, и с этой затеей тогда так ничего и не вышло. Планы у Орановского были большие, он хотел купить имение и приспособить его для курорта, где разные общественные учреждения могли бы устраивать многопрофильные здравницы.

Мысль о создании санатория для татар зародилась и у доктора К.А. Михайлова, оборудовавшего в поселке Кореиз прекрасную больницу. Он получил от княгини Ольги Петровны Долгорукой отличный участок в Мисхоре и даже вел переговоры с архитектором о проекте строительства санатория.

Мечтали врачи и о создании кумысолечебного заведения на яйле Крымских гор, чтобы можно было снабжать целебным напитком всех южнобережных больных на месте, а не посылать их в далекую Уфимскую губернию. С этой целью К.А. Михайлов попросил знакомого ботаника исследовать растения яйлы, и результаты этих исследований показали, что во флоре яйлы Крымских гор действительно много общего с уфимской степью.

Но всем этим благородным проектам не суждено было осуществиться, началась война с Японией, потом разруха, при которой не могло быть и речи о их реализации.

После Октябрьской революции и Гражданской войны Сергей Яковлевич Елпатьевский безоговорочно встал на сторону советской власти.

И неслучайно Красноармейский Уездный Революционный Комитет от 10 февраля 1921 года вынес следующее постановление: «Заслушав вопрос об охране личности и имущества проживающего постоянно в Красноармейске по Дарсановской улице в д. 12 и находящегося сейчас временно в Алупке на даче бывшей Смульского писателя С.Я. Елпатьевского, Красноармейский Уездный Революционный Комитет, имея в виду полезную и плодотворную деятельность писателя Елпатьевского и руководствуясь соответствующими Постановлениями и декретами Центральной власти об охране личности и имущества писателей, художников и артистов, прославившихся своей деятельностью на пользу народа и Советской Республики, постановил: принять личность и имущество писателя Елпатьевского под особую охрану, признавая, что писатель Елпатьевский не может быть никем ни арестован, ни подвергнут обыску без предварительного о том особого Постановления Крымского Уездного Ревкома; квартира же тов. Елпатьевского в Красноармейске по ул. Дарсановской и занимаемое им временно помещение в Алупке на даче бывшей Смульского не подлежат ни реквизиции, ни уплотнению, а находящееся там имущество не может быть никем ни реквизировано, ни конфисковано без особого на то Постановления Крымского Уездного Ревкома. Копию сего Постановления выдать на руки С.Я. Елпатьевскому и сообщить для сведения и руководства в Красноармейск в Особый Отдел...

Предревком Ословский. Зампредревкома Аллилуев. Секретарь Ревкома Ратомский».

Вот такую охранную грамоту получил от новой власти доктор Сергей Яковлевич Елпатьевский, о котором М. Горький писал: «Честный боец, великомученик правды ради, богатырь в труде и дитя в отношении к людям». Елпатьевский много лет лечил Горького в Крыму, встречался с ним и в Москве, куда переехал в 1922 году. В Москве он работал врачом-консультантом в Кремлевской поликлинике, «следил за здоровьем Ильича».

Революция и последующие события в стране заставили многих бывших единомышленников серьезно пересмотреть свои взгляды. Людмила Сергеевна Врангель вспоминала: «Когда Горький опять расхворался в эту зиму в Москве, то просил моего отца навестить его, больного, так как отец отлично знал состояние его легких. Отцу не хотелось ехать: слишком круто разошлись они в большевистское время, но все же он поехал как доктор к больному. После осмотра и указаний лечения, Горький приподнялся на постели и сказал: «Ах, все идет не так, как хотелось бы... Сергей Яковлевич, надеюсь, вы опять будете бывать у меня?» - В его серых глазах сверкнули слезы, они охотно плакали. Отец молчал... Больше они не виделись» .

Умер Сергей Яковлевич в 1933 году уже в преклонном возрасте, было ему 79 лет. Его особняк в Ялте (современный адрес - ул. Леси Украинки, 12) сохранился до наших дней. Остались потомкам труды С.Я. Елпатьевского. Среди них очерки о Крыме и произведения автобиографического характера, знакомство с которыми раскрывает перед нами характер этого заме-нательного человека, который всю жизнь кому-то помогал, кого-то лечил и оберегал. С юности он мечтал о прекрасном будущем, но эта мечта не нашла своего воплощения ни в масштабе огромной страны, ни даже в скромных рамках батилиманского поселка.

В заключение рассказа о Батилимане, так и не родившемся городе-саде русской интеллигенции начала XX века, стоит сказать, что в советское время здесь был создан санаторий АН СССР. В восстановленных помещениях бывших дач отдыхали и отдыхают многие талантливые ученые, писатели, артисты и, конечно, детвора.

Известен Батилиман сегодня и как место проведения Международной Крымской Осенней Математической Школы, которая вот уже 14 лет ежегодно проходит на базе отдыха «Чайка», расположенной на территории уникального природного государственного ландшафтного заповедника «Мыс Айя». Идею создания школы впервые высказал выдающийся воронежский математик профессор Селим Крейн. Эта идея была блестяще реализована его коллегами из Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. В традиционные сроки - с 18 по 29 сентября - в Ласпи-Батилимане собираются математики с мировыми именами из Украины и России, Беларуси и Армении, Азербайджана, Сирии и Алжира, Франции и Германии, Португалии и Польши, Израиля, Японии, США и других стран. Работа школы включает лекции, доклады и, конечно, дружеское общение и отдых у моря на лоне дивной южнобережной природы.

В осенние сентябрьские дни, когда еще по-летнему греет солнышко, проводят в Батилимане свои международные симпозиумы и литераторы. В этом уединенном и неповторимом по своей красоте уголке Крыма современным ученым прекрасно работается и отдыхается, и, очевидно, это место выбрано ими далеко не случайно. Может быть, души прежних владельцев батилиманских дач время от времени наведываются в оставленные ими когда-то жилища, и их талантом и благородными чувствами наполнен волшебный воздух этого уникального уголка на берегу Черного моря, сохранившего до сих пор свое первозданное очарование.

Задремали кипарисы,
Южной ночью опьяненные,
И сияют кротко звезды,
В синем море отраженные.
Тихой ночью очарован,
Над волнами бирюзовыми
Я стою... И нежит море
Мою душу снами новыми...
Теми снами, что лишь в детстве
Снятся с помыслами чистыми,
Где мечты, и жизнь, и счастье
Пахнут розами душистыми...

М. Д. Языков. «Ялта», 1898 г.

Хорошо известна тихая и романтичная Ласпинская бухта отечественным и зарубежным кинематографистам. Популярный фильм «Человек-амфибия» режиссеры Г. Казанский и В. Чеботарев снимали именно здесь, где, кстати, родился и исполнитель главной роли Ихтиандра - артист театра и кино Владимир Коренев.

Живописная Ласпинская бухта и ее окрестности - один из наиболее привлекательных для кинематографистов уголков Крыма, который уже давно стал огромной сценической площадкой для съемок художественных и документальных кинофильмов.

Ты - не раб!
Закрытый образовательный курс для детей элиты: "Истинное обустройство мира".
http://noslave.org

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Сергей Елпатьевский
267x400px
Имя при рождении:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Псевдонимы:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Полное имя

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Дата рождения:
Дата смерти:
Гражданство:

Российская империя 22x20px Российская империя , РСФСР 22x20px РСФСР , СССР 22x20px СССР

Род деятельности:
Годы творчества:
Направление:
Жанр:
Язык произведений:
Дебют:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Премии:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Награды:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Подпись:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Сергей Яковлевич Елпатьевский (22 октября (3 ноября) (18541103 ) - 9 января ) - народоволец, русский, советский писатель , врач .

Биография

Образование

Сергей Яковлевич Елпатьевский родился 3 или 4 ноября 1854 года в селе Новоселки-Кудрино Владимирской губернии в семье сельского священника. Учился в духовном училище, после окончания которого в 1868 году учился в семинарии . В 1872 году поступил в Московский университет на юридический факультет, позднее перевелся на медицинский.

Участие в народническом движении

Был арестован за публикацию брошюры «Земля и свобода». В - гг. отбывал заключение в Петропавловской крепости .

В 1917 году вышел из партии эсэров. После Октябрьской революции жил в Москве. С 1922 года по 1928 год работал врачом в Кремлёвской больнице.

Сергей Яковлевич Елпатьевский умер 9 января 1933 года в Москве.

Напишите отзыв о статье "Елпатьевский, Сергей Яковлевич"

Примечания

Очерки и рассказы

  • Очерки Сибири. М. 1893.
  • Очерки Сибири. Изд. 2-е. СПб., 1897
  • Рассказы и очерки. СПб., 1899
  • Очерки Сибири. Изд. 3-е. СПб.: Издание редакции журнала «Русское Богатство», 1901.
  • Египет. СПб., 1911, 1912
  • За границей. СПб., 1910, 1912
  • Крымские очерки. Год 1913-й / Вступительное слово, примечания Дмитрия Лосева. Феодосия: Издательский дом «Коктебель», 1998.
  • Рассказы. Том первый. Издание 4-е. М.: Книгоиздательство писателей в Москве , 1918.
  • Рассказы. Том второй. Издание 4-ое. М.: Госиздат, 1923.
  • Крутые горы. М.-Л., ЗИФ, 1929
  • В Сибири. Новосибирск, 1938
  • Крутые горы. Рассказы о прошлом. М.: Гослитиздат, 1963. - 240 с., 50 000 экз.

Воспоминания

  • Близкие тени. СПб.: Изд-во «Общественная польза», 1909.
Воспоминания о Г. И. Успенском, Н. К. Михайловском, А. П. Чехове, Н. Г. Гарине-Михайловском. Воспоминания о Л. Н. Толстом, Д. Н. Мамине-Сибиряке, Анненском, Якубовиче, Соболевском.
  • Нижний-Новгород.(Из воспоминаний) // Красная Новь. Книга четвёртая. Апрель. М.-Л.: Государственное издательство, 1928.
  • Н. Г. Гарин-Михайловский // Журнал «Красная нива», 1926, № 19.
  • Воспоминания. За пятьдесят лет. Л.: Изд-во Прибой, 1929.
  • Воспоминания. За пятьдесят лет. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1984.

Литература

  • Краткая литературная энциклопедия. - М., 1964. - Т. 2. - С. 886.
  • Малютина, А. И. С. Я. Елпатьевский в сибирской ссылк// Вопр. истории. - 1973. - № 2.
  • Политические партии России, конец XIX - первая треть XX века: энциклопедия. - М., 1996. - С. 201.
  • Русские писатели, XX век: биобиблиогр. слов. - 2-е изд., дораб. - М., 1996. - Ч. 1.
  • Писатели Восточной Сибири: биобиблиогр. слов. - Иркутск, 1973. - Вып. 1.

Отрывок, характеризующий Елпатьевский, Сергей Яковлевич

– Как бы там ни было – Вы не друг, Джованни. Вы даже не знаете, что несёт собой это слово... Я прекрасно понимаю, что нахожусь полностью в Ваших жестоких руках, и мне всё ровно, что будет происходить сейчас...
Я впервые нарочно назвала его по имени, желая обозлить. Я и правда была почти что ребёнком во всём, что касалось зла, и всё ещё не представляла, на что был по-настоящему способен этот хищный, но, к сожалению, очень умный человек.
– Ну что ж, Вы решили, мадонна. Пеняйте на себя.
Его слуга резко взял меня под руку и подтолкнул к узкому коридору. Я решила, что это конец, что именно сейчас Караффа отдаст меня палачам...
Мы спустились глубоко в низ, проходя множество маленьких, тяжёлых дверей, за которыми звучали крики и стоны, и я ещё сильнее уверилась в том, что, видимо, пришёл-таки наконец-то и мой час. Я не знала, насколько смогу выдержать пытку, и какой сильной она может быть. Мне никогда никто не доставлял физической боли, и было очень сложно судить, насколько я могу быть в этом сильна. Всю свою короткую жизнь я жила окружённой любовью родных и друзей, и даже не представляла, насколько злой и жестокой будет моя судьба... Я, как и множество моих друзей – ведуний и ведунов – не могла увидеть свою судьбу. Наверное, это было от нас закрыто, чтобы мы не пытались изменить свою жизнь. А возможно, ещё и потому, что мы так же, как все остальные, имели своим долгом прожить то, что нам было суждено, не пытаясь уйти раньше, видя какой-нибудь ужас, предназначенный почему-то нашей суровой судьбой...
И вот пришёл день, когда у меня не оставалось выбора. Вернее, выбор был. И я выбрала это сама. Теперь оставалось лишь выдержать то, что предстоит, и каким-то образом выстоять, сумев не сломаться...
Караффа наконец-то остановился перед одной из дверей, и мы вошли. Холодный, леденящий душу ужас сковал меня с головы до ног!.. Это был настоящий Ад, если такой мог существовать на Земле! Это торжествовало зверство, не поддающееся пониманию нормального человека... У меня почти что остановилось сердце.
Вся комната была залита человеческой кровью... Люди висели, сидели, лежали на ужасающих пыточных «инструментах», значения которых я даже не в состоянии была себе представить. Несколько, совершенно спокойных, измазанных кровью человек, не спеша занимались своей «работой», не испытывая при этом, видимо, никакой жалости, никаких угрызений совести, ни каких-либо малейших человеческих чувств... В комнате пахло палёным мясом, кровью и смертью. Полуживые люди стонали, плакали, кричали... а у некоторых уже не оставалось сил даже кричать. Они просто хрипели, не отзываясь на пытки, будто тряпичные куклы, которых судьба милостиво лишила каких-либо чувств...
Меня изнутри взорвало! Я даже на мгновение забыла, что очень скоро стану одной из них... Вся моя бушующая сила вдруг выплеснулась наружу, и... пыточная комната перестала существовать... Остались только голые, залитые кровью стены и страшные, леденящие душу «инструменты» пыток... Все находившиеся там люди – и палачи и их жертвы – бесследно исчезли.
Караффа стоял бледный, как сама смерть, и смотрел на меня, не отрываясь, пронизывая своими жуткими чёрными глазами, в которых плескалась злоба, осуждение, удивление, и даже какой-то странный, необъяснимый восторг... Он хранил гробовое молчание. И всю его внутреннюю борьбу отражало только лицо. Сам он был неподвижным, точно статуя... Он что-то решал.
Мне было искренне жаль, ушедших в «другую жизнь», так зверски замученных, и наверняка невиновных, людей. Но я была абсолютно уверена в том, что для них моё неожиданное вмешательство явилось избавлением от всех ужасающих, бесчеловечных мук. Я видела, как уходили в другую жизнь их чистые, светлые души, и в моём застывшем сердце плакала печаль... Это был первый раз за долгие годы моей сложной «ведьминой практики», когда я отняла драгоценную человеческую жизнь... И оставалось только надеяться, что там, в том другом, чистом и ласковом мире, они обретут покой.
Караффа болезненно всматривался в моё лицо, будто желая узнать, что побудило меня так поступить, зная, что, по малейшему мановению его «светлейшей» руки, я тут же займу место «ушедших», и возможно, буду очень жестоко за это платить. Но я не раскаивалась... Я ликовала! Что хотя бы кому-то с моей помощью удалось спастись из его грязных лап. И наверняка моё лицо ему что-то сказало, так как в следующее мгновение Караффа судорожно схватил меня за руку и потащил к другой двери...
– Что ж, надеюсь Вам это понравиться, мадонна! – и резко втолкнул меня внутрь...
А там... подвешенный на стене, как на распятии, висел мой любимый Джироламо... Мой ласковый и добрый муж... Не было такой боли, и такого ужаса, который не полоснул бы в этот миг моё истерзанное сердце!.. Я не могла поверить в увиденное. Моя душа отказывалась это принимать, и я беспомощно закрыла глаза.
– Ну что Вы, милая Изидора! Вам придётся смотреть наш маленький спектакль! – угрожающе-ласково произнёс Караффа. – И боюсь, что придётся смотреть до конца!..
Так вот, что придумал этот безжалостный и непредсказуемый «святейший» зверь! Он побоялся, что я не сломаюсь, и решил ломать меня муками моих любимых и родных!.. Анна!!! О боги – Анна!.. В моём истерзанном мозге вспыхнула кровавая вспышка – следующей могла стать моя бедная маленькая дочь!
Я попыталась взять себя в руки, чтобы не дать Караффе почувствовать полного удовлетворения этой грязной победой. А ещё, чтобы он не подумал, что ему удалось хоть чуточку меня сломать, и он не стал бы употреблять этот «успешный» метод на других членах моей несчастной семьи...
– Опомнитесь, Ваше святейшество, что Вы творите!.. – в ужасе воскликнула я. – Вы ведь знаете, что мой муж никогда ничего против церкви не сделал! Как же такое возможно?! Как Вы можете заставлять невиновных платить за ошибки, которых они не совершали?!
Я прекрасно понимала, что это был всего лишь пустой разговор, и что он ничего не даст, и Караффа тоже это прекрасно знал...
– Ну что Вы, мадонна, ваш муж очень для нас интересен! – язвительно улыбнулся «великий инквизитор». – Вы ведь не сможете отрицать, что Ваш дорогой Джироламо занимался весьма опасной практикой, которая зовётся анатомией?.. И не входит ли в эту греховную практику такое действо, как копание в мёртвых человеческих телах?...
– Но это ведь наука, Ваше святейшество!!! Это новая ветвь медицины! Она помогает будущим врачам лучше понять человеческое тело, чтобы было легче лечить больных. Разве же церковь уже запрещает и врачей?!..
– Врачам, которые от Бога, не нужно подобное «сатанинское действо»! – гневно вскричал Караффа. – Человек умрёт, если так решил Господь, так что, лучше бы Ваши «горе-врачи» заботились о его грешной душе!
– Ну, о душе, как я вижу, весьма усиленно «заботится» церковь!.. В скором времени, думаю, у врачей вообще работы не останется... – не выдержала я.
Я знала, что мои ответы его бесили, но ничего не могла с собой поделать. Моя раненая душа кричала... Я понимала, что, как бы я ни старалась быть «примерной», моего бедного Джироламо мне не спасти. У Караффы был на него какой-то свой ужасающий план, и он не собирался от него отступать, лишая себя такого великого удовольствия...
– Садитесь, Изидора, в ногах правды нет! Сейчас Вы увидите, что слухи об инквизиции не являются сказками... Идёт война. И наша любимая церковь нуждается в защите. А я, как Вы знаете, самый верный из её сыновей...

Елпатьевский Сергей Яковлевич

Сергей Яковлевич Елпатьевский родился 3 или 4 ноября 1854 года в Владимирской губернии в семье сельского священника . Учился в духовном училище, после окончания которого в 1868 году учился в . В 1872 году поступил в Московский университет на юридический факультет, позднее перевелся на медицинский.

Елпатьевский, Сергей Яковлевич

В 1870-е годы участвовал в народническом движении. В 1875 году принимал участие в организации поселений народников под Анапой. В Москве предоставлял свою квартиру для собраний народников. В 1876 - 1877 году Елпатьевский вместе с землевольцами С. В. Мартыновым и В. С. Лебедевым организует студенческий кружок. Кружок координировал студенческие действия, организовывал помощь политическим ссыльным в Сибири.
В 1877 году Елпатьевский был впервые привлечен к следствию по делу о связях с революционными кружками, но за недостатком улик освобожден.
В 1878 году закончил учёбу в университете. Начал работать врачом в Скопинском уезде Рязанской губернии. Продолжал заниматься революционной деятельностью. В 1880 году Елпатьевский был арестован по обвинению в содействии «Народной воле», и выслан в Уфимскую губернию под надзор.

Первую повесть «Озимь» написал в 1880 г. в тюрьме. Затем вышли в свет его «Очерки Сибири» и «Рассказы о прошлом». В последних содержится много сведений о Владимирском крае. Елпатьевский оставил путевые очерки: «За границей», «Египет» и др., а также воспоминания о Чехове, Горьком, Глебе Успенском, Гарине-Михайловском.

В 1884 году Елпатьевский был арестован за распространение нелегальной литературы и приговорен к высылке в Восточную Сибирь.
Прибыл в Красноярск 24 октября 1884 года, где повстречался с направляющимся в ссылку В. Г. Короленко. Поселился в селе Верхнепашенном Енисейского округа Енисейской губернии. В ссылку вслед за мужем добровольно переехала жена Елпатьевского - Людмила Ивановна с двумя детьми. Жена с детьми поселилась в Енисейске. В 1885 году Елпатьевскому было разрешено переселиться в город Енисейск.
Сергей Яковлевич неоднократно обращался к губернатору Енисейской губернии с просьбой разрешить ему медицинскую практику, но получал отказ. Начал заниматься врачебной практикой бесплатно. Елпатьевскому было предоставлено право свободного передвижения по округу для борьбы с эпидемиями дифтерита и скарлатины в Приангарье и кори в Туруханске. Сергей Яковлевич получил благодарность губернатора И. К. Педашенко за борьбу с эпидемиями.
21 апреля 1886 года челябинский купец Балакшин попросил губернатора И. К. Педашенко разрешить ссыльному врачу сопровождать его на озеро Шира. Губернатор разрешил Елпатьевскому «для научных целей» посетить и другие озёра Минусинского округа. Свои научные наблюдения о целебных свойствах воды озера Шира Елпатьевский изложил в докладе на заседании Енисейского губернского общества врачей.

После ссылки Елпатьевский живёт в Нижнем Новгороде, сотрудничает в изданиях «Русское богатство» и «Русский вестник». В 1891-1893 гг. принимает участие в борьбе с голодом и холерой. В конце 1890-х гг. поселяется в Ялте, где часто встречается с Л. Н. Толстым, лечит А. П. Чехова.
В начале 1900-х годов был за границей, где встречался с основателями партии эсэров.
Весной 1903 г. на своей даче в Ялте познакомился с Куприным и Гариным-Михайловским.
Во время революции 1905 года на квартире Елпатьевского проходили собрания эсэров. Однако Елпатьевский не разделял некоторых идей эсеров, и в 1906 году стал одним из создателей «Трудовой народно-социалистической партии», подвергался критике В. И. Ленина.
Был арестован за публикацию брошюры «Земля и свобода». В 1910-1911 гг. отбывал заключение в Петропавловской крепости.
Во время Первой мировой войны Елпатьевский работал в госпиталях Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам.
В 1917 году вышел из партии эсэров. После Октябрьской революции жил в Москве. С 1922 года по 1928 год работал врачом в Кремлёвской больнице.
Сергей Яковлевич Елпатьевский умер 9 января 1933 года в Москве.


Известный писатель. Род. в 1854 г. в семье дьячка; учился на медиц. факультете Московск. унив. Литературная деятельность Е., начавшаяся в "Нов. Обозрении" 1881 г., была прервана тюремным заключением и ссылкой в Вост. Сибирь. В конце 80-х гг. Е. поселился в Нижн. Новгороде; последние годы живет в Ялте, где много сделал для организации санаториев и бесплатной медицинской помощи неимущим больным. На Пироговском съезде 1905 г. Е. был избран председателем. С средины 1880-х гг. Е. поместил ряд очерков и рассказов в "Сев. Вестн.", "Рус. Мысли", "Вестн. Евр.", а главным образом в "Рус. Богатстве" и "Рус. Ведомостях". Они собраны в отдельно вышедших книгах: "Очерки Сибири" (2 изд., 1893 и 1897), "Очерки и рассказы" (СПб., 1898), а затем вошли в состав изд. товариществом "Знание" 3 томов "Рассказов" Е. (СПб., 1904). Отдельно выходили также небольшие рассказы Е.: "Спирька" (СПб.), "В кухне" (Вятка, 1901), "Савелий" (М., 1901) и др. Наибольший литературный интерес из написанного Е. представляет I том собрания его рассказов, где сосредоточены очерки из сибирской и тюремной жизни. Здесь с лучшей стороны развернулся лирический элемент симпатичного таланта Е. В противоположность другим подневольным туристам - напр. Короленко, на которого Сибирь произвела огромное впечатление своей романтически-дикой величавостью, - на Е. Сибирь навела, главным образом, ужас. В прекрасных сибирских его пейзажах ярко передана жуткая тоска, которую нагоняет сибирское безлюдье, эти тысячи верст без жилья, "огромное и пустое ничто" - сибирская тайга, столь страшная глухим непрерывным шумом и каким-то особенным "угрожающим воем", точно ревет "расходившийся, растревоженный зверь". Впрочем, пожив несколько лет в Сибири, Е. в некоторых своих рассказах ("Снегурочка") сумел и вполне объективно отнестись к своеобразному обаянию сибирской тайги для людей, привыкших с детства к ее дикой красоте и свободе. Рядом с ужасами угрюмой сибирской природы, Е. ярко очерчивает ужасы сибирской жизни в тех "якобы городах", где приходится устраивать свою резиденцию подневольным туристам. Вот доктор, который попал в столицу остяцкой тундры - "окаянный город": человек очень живой и интеллигентный, он кончил тем, что женился на остячке, сам почти превратился в остяка и целый день не выходит из полузабытья, прерываемого только приемами спирта. Рыжов, из талантливого рассказа "Гектор", был юноша полный сил и огня. Он попал в грозную, мерзлую тайгу из далекой стороны, "оттуда, где звенит жаворонок над весенними полями и кричит перепел в спеющей ржи, где так сладко пахнет цветущая яблонь и так страстно поет соловей песнь любви в тихой заросли пруда". Юноша страстно верил в наступление того времени, "когда люди сойдутся на обновленной ниве и запоют светлый гимн любви". Но вой тайги в те бесконечно-длинные полярные ночи, которые он проводил в своей жалкой избушке в обществе единственного друга своего - черного пса Гектора, - радикально изменил его мысли. "Ему становилось все яснее и яснее, что то, во что он верил, обмануло его, и чего он ждал, не приходило". И он "перестал хотеть жить" и "перестал жить". Полна была прежде сил и жажды жить и та супружеская чета, которой посвящен лирический рассказ "Едут". Она совершает длинный и утомительный обратный путь в "Россию" из затерянного на далеком севере тунгусского села, где они схоронили и детей своих, и все настроение молодости. Впечатлительная натура мужа не выдержала испытания, он почти впал в безумие, а надломленная, преждевременно состарившаяся жена преисполнена одного только желания: "отдохнуть бы немного. Забыть... забыть"... Даже в крайне несимпатичных ему "уголовных дворянах" Е. с истинной гуманностью следит за ощущением могильного холода, которым обдает Сибирь всякого, кто не по своей воле туда попадает и должен порвать со всем прошлым. В тюремных наблюдениях своих Е., склонный вообще к сентиментальности, Е. мало замечает те ужасы нравственного падения, которые отметили Мельшин, Дорошевич и др. В его изображении тюрьма очень уже приглажена и добродушна. II-й том рассказов Е. посвящен по преимуществу той эволюции общественной жизни, которую автор застал, когда в конце 80-х гг. вернулся в Россию. Характерно превращение добродушного либерального земца Рукавицына ("Миша") в грозного патриота своего отечества, который громит окраины, падение родительского авторитета в деревнях и т. п. Еще более разительная перемена произошла с героем рассказа "Спирька". Когда-то он был просто смышленым, ничем не брезгавшим плутом; теперь он видный и известный представитель российской "промышленности". Прежде он просто драл с живого и мертвого, а теперь он наслышан о том, что государство должно его, Спирькину, деятельность поощрять всячески. Завелся, впрочем, и "Служащий" (рассказ того же названия) совсем нового рода: с сознанием собственного достоинства, с жаждой образования, с общественными запросами. Общественные типы Е., в особенности "Спирька", обратили на себя внимание, но с чисто-художественной стороны они разработаны довольно схематично и слишком сильно отзываются публицистикой. Гораздо художественнее своеобразный, всегда сквозь слезы, юмор некоторых рассказов Е., не претендующих на общественное значение. В ряду их особенно выдается прекрасный рассказ "В кухне", где вперемешку идет психология рысака, пса Тамерлана и глухой, одинокой кухарки Орины, для которой кроме "Тамерлонушки" не осталось ни одной радости в жизни. Весь третий том "Рассказов" Е. посвящен воспоминаниям детства, проведенного в деревне, в духовной и крестьянской среде. Эти воспоминания мало удались автору: пиететное отношение к близким людям явно парализовало свободу бытописателя.

С. Венгеров .

{Брокгауз}

Елпатьевский, Сергей Яковлевич

Русский писатель. Сын дьячка. Образование получил в семинарии и на медицинском факультете Московского университета. Служил земским врачом. В начале 80-х гг. был сослан в административном порядке на 3 года в Восточную Сибирь. В 1910 по литературному процессу приговорен к заключению в крепость.

Печатается с 1880. Произведения Е. преимущественно носят характер воспоминаний и путевых очерков. Жанр очерка (см. ) роднит его с такими писателями, как Г. Успенский и Короленко. Сфера наблюдений Е. разнообразна и широка. В его рассказах мы находим изображение быта сельского духовенства ("Рассказы о прошлом"), жизни люмпенпролетариата, каторжан, сибирских поселенцев и национальных меньшинств, безмерно угнетенных царским правительством ("Окаянный город" и др.).

Наряду с этим, в книге "Близкие тени" Е. дал художественно выполненные портреты представителей русской литературы и общественной мысли (Г. Успенского, Михайловского, Чехова и др.). Особенно богатый материал содержится в очерках Е. из сибирской жизни. По основным мотивам творчества Е. - один из характерных представителей народнически настроенной мелкобуржуазной интеллигенции.

Библиография: I. Сочин. собраны в 3 тт., изд. "Знание", СПб., 1904, и в 4 тт., "Книгоизд. писателей в Москве", 1914. Отдельно изд.: Близкие тени, СПб., 1908; За границей, СПб., 1.910; Египет, СПб., 1911; Крымские очерки, M., 1913 (изд. 2-е, M., 1915); Литературные, воспоминания, М., 1916; Воспоминания. За 50 лет, изд. "Прибой", Л., 1929; Воспоминания, М., 1929 (первоначально печатались в "Красной нови" за 1928, №№ II, IV).

II. Богданович А., Годы перелома, СПб., 1908; Николаев П., Вопросы жизни в современной литературе, 1902; Скабичевский, История новой русской литературы (неск. изд.).

III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М., 1928.

{Лит. энц.}

Елпа тьевский, Сергей Яковлевич

Род. 1854, ум. 1933. Писатель, участник революционного движения 1870-80-х гг., что нашло свое отражение в его творчестве. Автор книг "Очерки Сибири" (1893), "Рассказы о прошлом" (1900-1901), "Близкие тени" (восп. в 2 т., 1909-16), "Воспоминания за 50 лет" (1929).

Имя писателя, врача и революционера Сергея Елпатьевского в Крыму хорошо известно, так как он долгое время жил в Ялте и оставил замечательные воспоминания о встречах с Толстым и Чеховым. Но некоторые эпизоды его биографии до сих пор плохо изучены, вероятно, поэтому о жизни и творчестве этого человека существуют разные версии.

На конференции по исторической клинической патологии в американском Балтиморе, нейробиолог из университета Калифорнии Гарри Винтерс предположил, что Ленин умер не в результате нарушения мозгового кровообращения, а был отравлен. По мнению Винтерса, описание его смерти не соответствует классическим проявлениям инсульта. Крайне подозрительным выглядит также то, что во время вскрытия не проводились токсикологические тесты, которые могли бы подтвердить или опровергнуть отравление.

Эта версия высказывалась и ранее, в связи с чем историки внимательно изучили биографии врачей, имевших непосредственное отношение к лечению Ленина. Самой подозрительной выглядела биография доктора С.  Я. Елпатьевского.

Расставание с мечтами

Сергей Яковлевич Елпатьевский родился в 1854 году в селе Новоселка-Кудрино Александровского уезда Владимирской губернии в семье священника. В 1868 году отрок окончил Переславское духовное училище и был принят во Владимирскую духовную семинарию. Казалось, его судьба предрешена и он пойдет по стопам отца. Как вспоминал С. Елпатьевский: «С детства я мнил себя в будущем священником в Новоселке».

Но когда учеба в семинарии уже близилась к завершению, Сергей неожиданно для всех решил выбрать светскую профессию и в 1872 году поступил на медицинский факультет Петербургского университета. «Живо помню, — вспоминал Елпатьевский, — что было в душе моей, когда я поступал в университет. Было два мотива: первое, бесконечно жадное стремление к свободе, к независимости, и медицинский факультет я выбрал, потому что надо мной не будет никакого начальства, что я могу, если захочу, где угодно жить, даже вот у этих африканских или американских негров, и везде буду годен и нужен. Второй, чтобы поддержать темное царство — смутное и неопределенное. Тем не менее горячее тяга к моему личному участию в рассеивании темного царства».

Вскоре он перевелся в Московский университет, который окончил в 1878 году. Тогда же Сергей принял приглашение занять должность земского врача в самом что ни на есть «темном царстве» — Скопинском уезде Рязанской губернии. Вот как он описывал крестьянское жилище в селе Милославском, куда забросила его судьба: «Низенькая изба, как гриб, покрыта огромной шапкой старой перегнившей соломы, топилась по-черному. По утрам дымился жалкий дымок, а к весне и дымки становились реже. Нечем было топить и нечего было стряпать. Считался зажиточным тот двор, где своего хлеба хватало до Великого поста». С отходного промысла крестьяне его уезда приходили истощенные, оборванные, «привозили с собой поломанные кости, страшные торфяные язвы и сифилис, который быстро распространялся на всю семью».

Видя, что все его труды напрасны, молодой врач попытался призвать губернские и уездные власти помочь крестьянам выбраться из беспросветной нужды, но в 1880 году был обвинен в вольнодумстве и выслан под надзор полиции в Уфимскую губернию. Там С. Елпатьевский уже всерьез занялся распространением нелегальной литературы.

Спустя четыре года он был арестован и приговорен к высылке в Восточную Сибирь. В Красноярске Елпатьевский встретился с направляющимся в ссылку Владимиром Короленко, и эта встреча во многом определила дальнейшую судьбу молодого врача. Его поселили в селе Верхнепашенном Енисейской губернии, причем на многочисленные просьбы Елпатьевского разрешить ему медицинскую практику губернатор отвечал отказом.

Оказавшись в глухой тайге без любимой работы, без связи с единомышленниками, Сергей Елпатьевский пережил нервный срыв. Позже в рассказе «Гектор» он рассказал о юноше, который из далекой стороны — «оттуда, где звенит жаворонок над весенними полями и кричит перепел в спеющей ржи, где так сладко пахнет цветущая яблоня и так страстно поет соловей песнь любви в тихой заросли пруда» — попал в грозную мерзлую тайгу. Юноша страстно верил в наступление того времени, «когда люди сойдутся на обновленной ниве и запоют светлый гимн любви». Но вой тайги в те бесконечные полярные ночи, которые он проводил в своей жалкой избушке в обществе единственного друга — черного пса Гектора, радикально изменил его мысли. «Ему становилось все яснее и яснее, что то, во что он верил, обмануло его».

«Какой домище строит Елпатий!»

Справиться с тяжелыми испытаниями С. Елпатьевскому помогла литература. По совету Короленко он начал вести записи, впоследствии опубликовал многочисленные рассказы и очерки о Сибири, которые были восторженно встречены читающей публикой.

В ссылке родился незаурядный писатель, но, видимо, погиб романтичный юноша, мечтавший рассеять «темное царство», да и к медицине Елпатьевский заметно охладел. Когда ему представилась возможность выбраться из медвежьего угла, приняв участие в борьбе с эпидемиями дифтерита и скарлатины в Приангарье и кори в Туруханске, он с готовностью ею воспользовался, но в 1887 году, по истечении срока ссылки, поспешил перебраться в Нижний Новгород. Этот город он выбрал потому, что там обосновался Короленко, а намеревался посвятить себя литературе. Однако поначалу литературу пришлось сочетать с медициной. «Вскоре по приезде, — рассказывал Елпатьевский, — я сделался врачом „Общества вспоможения частному служебному труду“, что являлось объединяющим центром для нижегородского приказчичьего мира и для служащих Волжского и Окского пароходства». Работа, судя по всему, много времени у него не отнимала, так как в этот период очерки и рассказы Елпатьевского публиковались в российских общественно-литературных журналах и даже выходили отдельными изданиями.

В 1897 году Елпатьевскому разрешили поселиться в Петербурге, но, насколько известно, попытки начинающего писателя найти работу в каком-нибудь из столичных журналов не увенчались успехом. Открыть в Петербурге частную медицинскую практику ему также не удалось, так что он счел за лучшее покинуть Россию, где его талант не нашел должного признания.

Елпатьевский побывал в нескольких странах Европы, но, как ни странно, известного российского писателя-народовольца вовсе не носили на руках, а его рассказы не спешили публиковать. Поразмыслив, Елпатьевский решил обосноваться в Крыму.

Южный берег Крыма и прежде всего Ялта «поразили меня своей красотой, — рассказывал он позднее, — строгой линией гор, великолепными сосновыми и буковыми лесами и даже гневом строгого Черного моря. Но еще больше, чем красотой, Ялта захватила меня туберкулезными больными. Надежды отдаться целиком литературе скоро рассеялись, я весь ушел в лечение больных».

Кажется, Елпатьевский, говоря это, был не совсем искренен. Для того чтобы лечить больных, вовсе не обязательно было жить в Ялте, где и без того хватало квалифицированных врачей. Чем же его привлекла Ялта? Вероятно, тем, что здесь обосновался Чехов . Понятно, что писатель Елпатьевский, который считал, что по уровню таланта он ни в чем не уступает Чехову, счел возможным поселиться рядом с ним. Он даже принялся строить дом в то же самое время, как это начал делать Чехов. Разница была лишь в том, что домик Чехова выглядел небольшим — Елпатьевский называл его «дырой», а усадьба самого Елпатьевского поражала размерами — Чехов, посмеиваясь, называл ее «Вологодской губернией». Максим Горький тоже поражался: «Какой домище строит Елпатий!», не понимая, зачем писателю нужна купеческая усадьба. А между тем расчет был прост: каждый, кто приезжал в Ялту, но не был сведущ в литературе, мог невооруженным глазом оценить масштабы таланта двух российских писателей — Елпатьевского и Чехова.


И. Куприн, А. Федоров, И. Бунин, А. Чехов, С. Елпатьевский и М. Горький в саду ялтинского дома Чехова. 1900 год


Скоро огромный дом Елпатьевского превратился в средоточие культурной жизни Ялты, в нем часто жили Бунин, Куприн , Горький, Андреев, Скиталец — весь цвет российской литературы того времени. При этом ни у кого не возникал вопрос, где хозяин взял деньги на приобретение дорогостоящей земли и строительство дворца. А ведь писатели лучше, чем кто бы то ни было, знали, что своими сочинениями Елпатьевский заработать такие деньги не мог. Все объяснялось просто: писатели отдавали должное таланту Елпатьевского, но считали его не литератором, а врачом. Чехов в Ялте медицинской практикой не занимался, но однажды уступил уговорам какого-то московского купца и получил за консультацию 50 рублей, по тем временам очень большие деньги. Передавая их Елпатьевскому на благотворительные цели, Чехов ехидно спросил его: «А вы, ялтинские врачи, получаете 50 рублей за визит?»

Следил за здоровьем Ленина

В свою очередь, ялтинские врачи считали Сергея Елпатьевского профессиональным литератором, а потому редко привлекали его к обсуждению чисто медицинских проблем. В некоторых статьях о Елпатьевском указывается, что он председательствовал на внеочередном Пироговском съезде, состоявшемся в 1905 году, но этот факт ничем не подтверждается. Впрочем, съезд, который был посвящен эпидемии холеры, неожиданно для всех принял резолюцию, призывающую российских врачей «сорганизоваться для борьбы против бюрократического строя до полного его устранения и за созыв учредительного собрания». К этой резолюции Елпатьевский, скорее всего, имел непосредственное отношение. Как раз в этот период он отложил в сторону литературу и медицину и занялся политической деятельностью, став одним из лидеров «Народно-социалистической (трудовой) партии».

В 1906 году за брошюру «Земля и свобода» ему довелось посидеть в Петропавловской крепости. К тому времени, когда он вышел на свободу, эта партия уже развалилась, и ему не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в Ялту. Тамошний градоначальник полковник Думбадзе восторга по этому поводу не выказал, запретив бунтовщику и вольнодумцу показываться в городе.

«Постоянного угла не было, — вспоминал Елпатьевский, — в Ялту, на Южный берег, пока там царствовал Думбадзе, мне дороги не было, и я кочевал по Крыму, то в Севастополе, то в Симферополе, в Феодосии, в дешевых местах, как Балаклава, Коктебель, Отузы». Итогом этих странствий стали замечательные «Крымские очерки», в которых Елпатьевский проявил свой литературный дар. Вот как он, например, написал о Генуэзской крепости в Судаке: «Она хороша в знойный день, когда темная, угрюмая скала поднимается из недвижимого бело-молочного моря и вырисовываются на синем небе ее башни, зубцы стен; но особенно хороша ночью, когда сквозь набегающие облака льется тихий, смутный свет луны и белая, мертвая дымка окутывает тлен и разрушение».

К сожалению, в истории литературы Сергей Елпатьевский так и остался автором неплохих очерков и рассказов; в истории отечественной медицины — врачом, имевшим отношение к созданию в Ялте санатория для неимущих «Яузлар»; в истории революционного движения — лидером одной из многочисленных партий, не сыгравших в революционных событиях никакой роли. Вполне возможно, что в его письменном столе дожидались своей очереди произведения, которые могли бы обессмертить его имя, но Октябрьская революция помешала этому. Неудивительно, что он воспринял ее в штыки.

Предполагается, что Елпатьевский был одним из авторов воззвания Пироговского общества, которое констатировало: «Страна сделалась объектом безумных социальных экспериментов, осуществляемых на ее обескровленном теле кучкой политических фанатиков». В 1919 году в симферопольском альманахе «Отчизна» Елпатьевский опубликовал статью «Как это случилось?», в которой продолжил мысль: «История России — это история бесконечного расширения ее границ при отсутствии гражданской истории, норм гражданской жизни, уважения к закону, к правам личности...»

Конечно, столь вызывающая позиция российских врачей и общественных деятелей не могла не обратить на себя внимание большевиков. В марте 1922 года Ленин направил Дзержинскому инструкции «о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции». Из России были депортированы в том числе лидеры «Народно-социалистической партии» Пешехонов и Мякотин. Елпатьевского эта мера не коснулась. В июне 1922 года Ленин распорядился о незамедлительном аресте «некоторого числа врачей», многие известные медики были расстреляны, другие отправлены в ссылку. А вот Елпатьевского, которого Ленин в одной из своих статей назвал «радикальным буржуа», не только не выслали, но и пригласили работать в поликлинику, обслуживающую большевистскую верхушку.

Чем это можно объяснить, до сих пор непонятно. Сергей Яковлевич благополучно дожил до 1933 года и умер в своей постели. На его памятнике на Новодевичьем кладбище выбита надпись: «Елпатьевский. Писатель-народник, врач-общественник». Но только ли этим исчерпываются его заслуги, до сих пор сказать однозначно сложно.

Евгений Княгинин, «