ХОД ВЕЧЕРА

«В начале было Слово, и слово было у Бога, и Слово был Бог».

(эпиграф пишется на доске или на отдельном плакате)

(Фоном звучит «Сотворение мира (Гимн Еве)» А. Петрова)

Первый ведущий:

История творения мира и человека, вечные вопросы добра и зла, войны и мира, тьмы и света сходят к нам со страниц Библии. Вся мировая культура: музыка, живопись, литература - пронизана образами и идеями Книги Книг. Для поэтов, композиторов, художников Библия всегда была неисчерпаемым источником духовной силы, источником, откуда черпали они свое вдохновение:

Первый чтец (стихотворение В. Брюсова «Библия»):

О, книга книг! Кто не изведал

В своей изменчивой судьбе,

Как ты целишь того, кто предал

Свой утомленный дух - тебе.

В чреде видений неизменных,

Как совершенна и чиста —

Твоих страниц проникновенных

Младенческая простота!

Резец, и карандаш, и кисти,

И струны, и певучий стих —

Еще светлей, еще лучистей

Творят ряд образов твоих!

Какой поэт, какой художник

К тебе не приходил, любя:

Еврей, христианин, безбожник,

Все, все учились у тебя!

И сколько мыслей гениальных

С тобой невидимо слиты:

Сквозь блеск твоих страниц кристальных

Нам светят гениев мечты!

Ты вечно новой, век за веком,

За годом год, за мигом миг,

Встаешь - алтарь пред человеком,

О, Библия! О, книга книг!

Ты - правда тайны сокровенной,

Ты - откровенье, ты - завет,

Всевышним данный всей вселенной

Для прошлых и грядущих лет!

Второй ведущий:

Каждый художник смотрит на мир, который перед нами открывает Библия, своими глазами. В нем он находит что-то свое, новое, и дарит это новое человечеству. Как не похожи порою на самих себя герои Библии, возрожденные к новой жизни тем или иным художником слова:

Второй чтец (стихотворение А. Ахматовой «Лотова жена»):.

Жена же Лота да оглянулась позади

его и стала соляным столпом.

Книга Бытия.

И праведник шел за посланником Бога,

Огромный и светлый, по черной горе.

Но громко жене говорила тревога:

Не поздно, ты можешь еще посмотреть

На красные башни родного Содома,

На площадь, где пела, на двор, где пряла,

На окна пустые высокого дома,

Где милому мужу детей родила.

Взглянула - и, скованы смертною болью,

Глаза ее больше смотреть не могли;

И сделалось тело прозрачною солью,

И быстрые ноги к земле приросли.

Кто женщину эту оплакивать будет?

Не меньшей ли мнится она из утрат?

Лишь сердце мое никогда не забудет

Отдавшую жизнь за единственный взгляд.

Второй ведущий:

Лотова жена, которая оглянулась на разрушаемый Богом город и за это была превращена в соляной столп, из века в век считалась символом женского любопытства и ослушания Всевышнего. А Ахматова оправдывает свою героиню. Не за взгляд любопытства, а за полный любви взгляд прощания на родной Содом отдала жена Лота свою жизнь.

Первый ведущий:

Обращение к вечным страницам Библии красной нитью проходит через весь серебряный век русской поэзии. И чаще всего внимание поэтов привлекают образы Нового Завета. Они дают нам возможность по-новому взглянуть на образ Иисуса Христа, о земном существовании которого повествуют Евангелия.

(Фоном звучит «Концерт № 32» Д. Бортнянского)

Второй ведущий:

Бог обещал народу, что придет Помазанник Божий, Мессия, который избавит людей от греха и зла. И вот… в маленьком селении Назарет Галилейская Дева услышала весть: «Радуйся, благодатная, ты обрела благодать Бога. Родишь сына и дашь имя ему Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего».

Восточные волхвы увидели на небе восходящую звезду родившегося Царя Иудейского и пошли кланяться ему. «И се, звезда, которую видели они на Востоке, шла перед ними, как, наконец, пришла и остановилась над местом, где был Младенец. И, вошедши в дом, падши, поклонились Ему, принесли Ему свои дары.»

Третий чтец: (фрагменты стихотворения Б. Пастернака «Рождественская звезда»)

Стояла зима.

Дул ветер из степи.

И холодно было младенцу в вертепе

На склоне холма.

Его согревало дыханье вола.

Домашние звери

Стояли в пещере,

Над яслями теплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи

И зернышек проса,

Смотрели с утеса

Спросонья в открытую даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,

Ограды, надгробья,

Оглобля в сугробе

И небо над кладбищем, полное звезд.

А рядом, неведомая перед тем,

Застенчивей плошки,

В оконце сторожки

Смотрела звезда на пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне

От неба и Бога,

Как отблеск поджога,

Как хутор в огне и скирда на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой

Соломы и сена

Средь целой Вселенной,

Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней

И значило что-то,

И три звездочета

Спешили на зов небывалых огней…

И странным виденьем грядущей поры

Вставало вдали все грядущее после:

Все мысли веков, все мечты, все миры…

У камня толпилась орава народу.

Светало. Означились кедров стволы.

А кто вы такие? - спросила Мария.

Мы племя пастушье и неба послы,

Пришли вознести вам обоим хвалы.

Всем вместе нельзя. Подождите у входа.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,

Последние звезды сдувал с небосвода.

И только волхвов из небесного сброда

Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,

Как месяца луч в углубленье дупла.

Ему заменяли овчинную шубу

Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,

Шептались, едва подбирая слова.

Вдруг кто-то в потемках, немного налево

От яслей рукой отодвинул волхва,

И тот оглянулся: с порога на Деву,

Как гостья, смотрела звезда Рождества.

Первый ведущий:

Он явился в мир, чтобы спасти Человечество, чтобы зажечь в сердцах людей свет, подобный тому, который излучала Новая Звезда, свидетельница Его рождения. Он призван был начертать в их душах Новый Завет. Но Ему суждено было одиночество в этом мире, который потом отвергнет Его. Впереди была короткая жизнь, 33 года, полные несправедливых преследований, унижений, величия и чудес:

Четвертый чтец: (стихотворение Б. Пастернака «Дурные дни»):

Когда на последней неделе

Входил он в Иерусалим,

Осанны навстречу гремели,

Бежали с ветвями за ним.

А дни все грозней и суровей.

Любовью не тронуть сердец.

Презрительно сдвинуты брови,

И вот послесловье, конец.

Свинцовою тяжестью всею

Легли на дворы небеса.

Искали улик фарисеи,

Юля перед ним, как лиса.

И темными силами храма

Он отдан подонкам на суд,

И с пылкостью тою же самой,

Как славили прежде, клянут.

Толпа на соседнем участке

Заглядывала из ворот,

Толклись в ожиданье развязки

И тыкались взад и вперед.

И полз шепоток по соседству

И слухи со многих сторон.

И бегство в Египет, и детство

Уже вспоминались, как сон.

Припомнился скат величавый

В пустыне, и та крутизна,

С которой всемирной державой

Его соблазнял Сатана.

И брачное пиршество в Кане,

И чуду дивящийся стол.

И море, которым в тумане

Он к лодке, как посуху, шел.

И сборище бедных в лачуге,

И спуск со свечою в подвал,

Где вдруг она гасла в испуге,

Когда воскрешенный вставал…

Второй ведущий:

Учение Христа во многом противоречило учению Ветхого Завета, чьими последователями были фарисеи и книжники. Гонимым ими самими и подстрекаемой ими толпой, страдающим от их непонимания и все-таки полным несокрушимой веры в человечество и любви к нему, - таким мы видим Иисуса Христа в стихотворении Б. Пастернака. «Свет пришел в мир, но люди больше возлюбили тьму, чем свет».

Заповедь любви и всепрощения принес людям Сын Божий: «Во всем, как хотите, чтобы люди поступали с вами, так и вы с ними поступайте».

«Возлюби ближнего своего, как самого себя».

«Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите и какою мерою мерите, так будет и вам отмерено».

«Что ты смотришь на сучок в глазу брата своего, а бревна в своем глазу не замечаешь?»

Внимая учению Христа, люди становятся лучше, чище и возвышеннее душою, обретая новые и новые силы. Чтобы словом проникнуть в человеческие души, Христос в своих проповедях рассказывал о случаях из повседневной жизни, заставляя слушателей задуматься и самим прийти к определенному выводу. Эти притчи послужили мировой литературе неисчерпаемым источником для размышлений о человеке и его жизни. Наиболее часто поэты и писатели обращались к притче о Блудном сыне:

Пятый чтец (поэма Н. Гумилева «Блудный сын»):

Первый ведущий:

Блудный сын в поэме Н. Гумилева ушел из дома отца, полный благородных стремлений. Но вскоре, разочаровавшись в них, он растратил все свое состояние, ища забвения в вине и женщинах. Как не похож он на бездумного библейского повесу! Каким смирением проникнуты его слова хозяину и с какой любовью и горечью вспоминает он родной дом. Чувствуя вину за свою ошибку, он просто поражен, увидев, как встречает его покинутый им когда-то отец. Нелегкий путь проделала его душа в поисках истины.

(Д. Бортнянский. Концерт № 21)

Второй ведущий:

Вывести из заблуждения грешные души - главная цель учения Иисуса. Странствуя по Иудее, он дарует прощение грешникам, так как знает: нелегко осознать свой грех, но еще тяжелее потом простить самого себя, даже будучи прощенным Богом.

Когда Иисус был в доме фарисея Симона, вошла женщина с сосудом благовоний в руках. Эта женщина была известна своим распутным поведением. Ее звали Мария Магдалина (Мариам из Магдалы). Став молча подле Учителя, она заплакала, потом припала к его ногам, орошая их миром и вытирая распущенными волосами. Иисус поднял ее и обратился к ней со словами: «Прощены грехи твои». Этой женщине предстояло стать одной из последователей Иисуса. Она будет присутствовать при Его казни, при снятии Его с креста. Она первая принесет человечеству весть: «Иисус воскрес!».

Девятый чтец (стихотворение Б. Пастернака «Магдалина (II)»):

У людей пред праздником уборка.

В стороне от этой толчеи

Обмываю миром из ведерка

Я стопы пречистые твои.

Шарю и не нахожу сандалий.

Ничего не вижу из-за слез.

На глаза мне пеленой упали

Пряди распустившихся волос.

Ноги я твои в подол уперла,

Их слезами облила, Исус,

Ниткой бус их обмотала с горла,

В волосы зарыла, как в бурнус.

Будущее вижу так подробно,

Словно ты его остановил.

Я сейчас предсказывать способна

Вещим ясновиденьем сивилл.

Завтра упадет завеса в храме,

Мы в кружок собьемся в стороне,

И земля качнется под ногами,

Может быть, из жалости ко мне.

Перестроятся ряды конвоя,

И начнется всадников разъезд.

Словно в бурю смерч, над головою

Будет к небу рваться этот крест.

Брошусь на землю у ног распятья,

Обомру и закушу уста.

Слишком многим руки для объятья

Ты раскинешь по концам креста.

Для кого на свете столько шири,

Столько муки и такая мощь?

Есть ли столько душ и жизней в мире,

Столько поселений, рек и рощ?

Но пройдут такие трое суток

И столкнут в такую пустоту,

Что за этот страшный промежуток

Я до воскресенья дорасту.

Первый ведущий:

Смерть Иисуса предстает в стихотворении Б. Пастернака как личное горе Магдалины. Согласно одной из легенд она любила Его не как спасителя душ человеческих, а как человека, как мужчину:

И земля качнется под ногами,

Может быть, из жалости ко мне…

И только за три дня, прошедших до воскресения Иисуса, она в полной мере осознает величие Сына Божьего.

В стихотворении «Гефсиманский сад» Б. Пастернак, описывая последний день земной жизни Христа, говорит о величии принесенной Им жертвы:

Десятый чтец читает стихотворение Б. Пастернака «Гефсиманский сад»

Второй ведущий:

Пастернак не отступает от библейского текста. И упрек Христа уснувшим ученикам, и его запрет выступать с мечом в его защиту, и предательство Иуды, и сам образ Предателя соответствуют тому, как об этом говорится в Евангелии.

Образ Иуды, мотивы его предательства издавна привлекали своей сложностью философов, поэтов и живописцев. Некоторые склонялись к полному оправданию его поступка, невзирая на слова Нового Завета: «Вошел же Сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати…»:

Одиннадцатый чтец читает стихотворение М. Волошина «Иуда Апостол»

(И. С. Бах. Месса си-минор. ч. Credo)

Первый ведущий:

Не по наущению Сатаны, а по воле самого Христа совершил Иуда свой страшный грех, утверждает в стихотворении М. Волошин. Во имя любви к Сыну Божьему он пожертвовал своей бессмертной душой, обрек себя на вечные муки ада и вечное проклятие человечества. Но в День Страшного суда Христос вознаградит своего верного ученика за его подвиг.

Разные художники по-разному представляли себе последние дни жизни Христа и образ Предателя. Евангелием классического искусства называют «Тайную вечерю» знаменитого Леонардо, над которой он работал в трапезной одной из миланских церквей, работал от восхода солнца до темного вечера, не выпуская из рук кисти и забыв о еде и питье.

«Один из вас, живущих со Мною, предаст Меня», - эта фраза смутила покой пасхальной тайной вечери. Христос на картине - само спокойствие и благодать. Сказал о будущем предательстве как о неизбежном. Он предвидит страдание, погружен в печальные раздумья. А на лицах апостолов - вопросы: «Неужели? Кто? Почему? Не я ли?».

Единственное затемненное лицо среди апостолов - Иуда. Говорили, что художник искал лицо Иуды в притонах. Судорожным движением руки, сжимающей кошель со сребренниками, опрокинул солонку, застыл в выжидательном оцепенении. У Иуды выражение купца, вдруг обнаруживающего, что купленное им может исчезнуть. Леонардо ищет в лице Иуды жестокости и бесчеловечности.

Второй ведущий:

А русский художник Н. Ге увидел в евангельском сказании человеческую драму, трагический конфликт, имеющий земное, жизненное содержание: произошло крушение тесного кружка единомышленников, в нем появился отступник, готовый предать Учителя. Единый золотой фон и контрастное освещение насыщают картину тревогой.

Образ Иуды здесь - иной: величественный, исполненный мрачной красоты. Тайная вечеря уже окончена. Иуда удаляется. От всей его темной фигуры веет холодом и непреклонной решимостью. Взгляните на его лицо: это не мелкий шпион и предатель, который продал Учителя за гроши, это не мелкий честолюбец.

Иуда - неумолимый фанатик. Он видит в Учителе соперника, идущего против его убеждений. И не из обиды или корысти он разрывает связь с апостолами, а из мщения. Он приносит Учителя в жертву своим убеждениям. Один Иисус понимает, что творится в душе Иуды, он скорбит, но готов испить свою чашу, не останавливает предателя. Пусть прольется кровь искупления. Она откроет глаза ученикам, которые разнесут по миру учение любви и спасения.

Первый ведущий:

Сын Человеческий идет, как писано о нем.

Каковы бы ни были мотивы предательства Иуды, оно свершилось. И за ним последовали арест и несправедливый приговор. Нелегок, но величествен был путь Иисуса Христа на Голгофу. «И шло за ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: „Дщери Иерусалимские, не плачьте обо мне, но плачьте о себе и о детях ваших". И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его».

(И. С. Бах. Месса си-минор ч. Cyrie)

Двенадцатый чтец (стихотворение А. Ахматовой «Распятие»):

Хор ангелов великий час восславил,

И небеса расплавились в огне.

Отцу сказал: «Почто меня оставил!»

А матери: «О, не рыдай Мене!».

Тринадцатый чтец читает стихотворение И. Эренбурга «Христу»

Второй ведущий:

В поэзии серебряного века Иисус предстает перед нами не Богом, но Человеком, испившим свою чашу страдания за других, отдавшим за них самое дорогое, что у него было, - свою жизнь… Он умер по воле беспечной равнодушной толпы, которая пока еще не понимает всего ужаса всего совершенного ею:

Четырнадцатый чтец читает стихотворение К. Липскерова «Лобное место»

(Месса си-минор. ч. Credo. И. С. Бах. Чтение на фоне музыки)

Первый ведущий:

Бог распят, а жизнь города идет своим чередом, и только в сердцах близких смерть Иисуса отзывается болью (А. Ахматова. Распятие):

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Второй ведущий:

Страдания матери Иисуса - это боль каждой матери, теряющей своего сына. Мать Христа. Женщина, принесшая в жертву человечеству родное дитя. Богородицей называет ее русский народ, Мадонной - европейские народы. Во все времена этот вечный сюжет - Богоматерь, Мадонна с младенцем - новорожденным Христом, - был особенно притягателен для художников.

Ее изображали русские иконописцы, итальянские, немецкие, испанские художники. Всю жизнь писал своих Мадонн Рафаэль. Самая прекрасная из них - Сикстинская Мадонна. Вглядитесь. Светлое и скорбное лицо. Глаза устремлены вдаль: словно она видит то, чего другим не дано видеть. Сильным и нежным движением прижимая к себе сына, она идет с ним к людям…

А вот словно прямо в тебя глядит Мария с иконы Владимирской Богоматери.

Пятнадцатый чтец читает стихотворение М. Волошина «Владимирская Богоматерь»

Второй ведущий:

Какие тайны рассматривают в человеке глаза Богоматери? В этих глазах скорбь и целомудрие, одухотворенность и прощение. Поэтому, глядя в ее глаза, люди становятся счастливее, чище сердцем. Эти картины - гимн Марии за ее великий подвиг материнской любви и всепрощения.

(Ф. Шуберт. Звучит Ave Maria)

Первый ведущий:

Сын Божий, великий и грозный, Сын Человеческий, полный любви, страдающий и непонятый, Иисус Христос принял смерть свою на кресте, как искупление грехов и боли человечества. Но сбылось пророчество: «Надлежит Ему быть предану в руки человеков-грешников, и быть распятым, и в третий день воскреснуть!».

На третий день смерти Иисуса вошли женщины в пещеру, где было Его тело. И не нашли Его там. И явился к ним Ангел Господень: «Его нет здесь, - сказал он им, - Христос воскрес!».

И явился Христос ученикам своим, дабы поверили они в его воскрешение, и говорил с ними: «Близок День Страшного суда, когда каждый будет вознагражден по заслугам. Чтите Заповеди Мои, и обойдет вас кара небесная».

Этот Завет Христа свято хранит в своем сердце каждый верующий человек. Во многих уголках земного шара отмечают праздник Пасхи как день Воскрешения Сына Божьего.

Шестнадцатый чтец читает стихотворение Н. Гумилева «Вечное»

Первый ведущий:

День Воскресения Господня ожидается каждым верующим как день освобождения от грехов, как день воскрешения собственной души. Каждый человек на определенном этапе своей жизни приходит к Библии и приобретает новые душевные силы, покой и любовь поселяются в его сердце. Поэзия серебряного века своим обращением к библейским образам и сюжетам заставляет нас задуматься о том, как мы живем, во что мы верим.

«Я душу обрету иную», - каждый человек вправе сказать так, обратившись за помощью к этой Вечной книге. Очищение, надежду и свет дарит она людям.

(Звучат «Страсти по Матфею» (ария альта). И. С. Бах)

Библейские мотивы. Библия принадлежит всем, ате- истам и верующим. Это книга челове- чества. Ф. М. Достоевский Последнее время все больше стали говорить и писать о религии, о вере в Бога. Идеями христианства пронизано творчество многих выдающихся писателей.

Библейскими легендами, образами наполнены произведения Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского. И это не случайно, потому что в Библии речь идет о добре и зле, правде и лжи, о том, как жить и умирать. Недаром е называют Книгой Книг. Читая произведения Достоевского, я обратила внимание на то, что они наполнены различными символами, ассоциациями. Огромное место среди них занимают мотивы и образы, заимствованные из Библии. Так, Раскольникову в романе Преступление и наказание грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве. Предсказания и мифы Достоевский вводит в свои произведения для того, чтобы предостеречь человечество, стоящее на пороге глобальной катастрофы, Страшного суда, конца света.

Для Достоевского использование библейских мифов и образов не самоцель. Они служили иллюстрациями для его размышлений о трагических судьбах мира и России как части мировой цивилизации.

Видел ли писатель пути, ведущие к оздоровлению общества, к смягчению нравов, к терпимости и милосердию Безусловно. Залогом возрождения России он считал обращение к идее Христа. Тема духовного воскрешения личности, которую Достоевский считал главной в литературе, пронизывает все его произведения. Одним из ключевых эпизодов Преступления и наказания является тот, в котором Соня Мармеладова читает Раскольникову библейскую легенду о возвращении к жизни Лазаря. Раскольников совершил злодеяние, он должен уверовать и покаяться.

Это и будет его духовным очищением. Герой обращается к Евангелию и должен, по мысли Достоевского, найти там ответы на мучающие его вопросы, должен постепенно переродиться, перейти в новую для него действительность. Достоевский проводит идею, что человек, совершивший грех, способен духовно воскреснуть, если уверует в Христа и примет его нравственные заповеди. Основной нравственный принцип счастливых людей, по Достоевскому, заключается в следующих словах Главное люби других, как себя Духовное возрождение через сострадательную любовь и деятельность такова философская концепция Достоевского.

Конец работы -

Эта тема принадлежит разделу:

Речь в защиту Раскольникова

Когда я в первый раз прочитала его произведение Преступление и наказание, то была поражена. Я увидела Достоевского-психолога. Меня всегда привлекали произведения.. Такой мастер как Достоевский умел найти говорящие детали, которые зримо характеризовали его героев. Он умел найти..

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ:

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

PAGE_BREAK--Тема и центральный образ поэмы М.Ю. Лермонтова «Демон» ориентирует читателя и исследователя на Библию, что и было неоднократно отражено в богатой научной литературе, посвященной поэме. «Поэма… основана на библейском мифе о падшем ангеле, восставшем против Бога… герой… как бы совмещает человеческие искания Фауста с мефистофельским отрицающим началом и с мятежностью героев Мильтона и Байрона». Такое видение опоры на Книгу книг (эпизоды о низвержении с Неба Денницы) и обозначенной литературной традиции (мистерии Мильтона и Байрона), безусловно, необходимо.
Отмечалось, что фабула «Демона» формально наиболее близка к средневековым «легендам о соблазнении монахинь дьяволом». В самом деле, «сначала намечен сюжет, в котором главную роль играет борьба демона с ангелом, влюбленным в одну смертную». На поиск собственно библейского варианта сюжета автор нацеливает в еще одном сохранившемся плане поэмы: «Демон. Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне (из Библии). Еврейка. Отец слепой. Он первый раз видит ее спящую. Потом она поет отцу про старину и про близость ангела - как прежде. Еврей возвращается на родину. Ее могила остается на чужбине». По указанию комментаторов, «эта библейская интерпретация осталась неосуществленной». Как видно, сюжет написанной поэмы остался и здесь, в конечном счете, не проясненным.
Желание литературоведов и интерпретаторов непосредственно связать поэму с одним из библейских сюжетов иногда приводит к явным ошибкам. Так, в авторитетной «Лермонтовской энциклопедии» сообщается, что поэт использует мотив «любви „сынов Божиих“, ангелов, к „дочерям человеческим“. Речь идет об увеличении численности человеческого рода после рождения праведным Ноем сыновей Сима, Хама и Иафета. Как известно, „Сын Божий = второе лице св. Троицы, Господь Иисус Христос… В Писании сынами Божиими называются и все вообще верующие, христиане, разумеется, не по естеству, а по благодати“. Таким образом, это никак не ангелы. Иначе все человечество – потомки не только Адама и, позже, Ноя, но и небесных бесплотных сил! Впрочем, оговоримся, что это место Библии традиционно считается одним из наиболее сложных для толкования. С ним связаны различного рода народные иудейские верования
Между тем библейский сюжет о любви демона к девушке существует и содержится в книге Товът (ударение дается согласно церковно-славянской Библии). „Книга эта, хотя и неканоническая, отличается особенною назидательностью. Здесь ясно открываются премудрые и благие пути промысла Божия в нашей жизни, которых часто мы не примечаем, или видим в них одно стечение случайных обстоятельств. Здесь мы видим не видимое для нас благодетельное служение нам ангелов Божиих. Здесь мы видим поучительнейшие примеры добродетелей“. Книга Товит „известна на разных языках, но первоначальным текстом ее признается греческий, семидесяти толковников… Не усвояя книге Товит канонического достоинства, церковь признает ее, однако, полезною для нравственного назидания. Амвросий Медиоланский написал сочинение “De Tobia», в котором ставит эту книгу выше обыкновенных сочинений человеческих, как книгу пророческую (liber propheticus)".
Подчеркнем, что неканоническая не значит апокрифическая. «Православная Церковь… почитает неканонические книги близкими по духу каноническим, составленными при свете книг богопросвещенных писателей, а потому высоко-важными и полезными; по св. Афанасию Великому, неканонические книги „назначены отцами для чтения новообращенным и желающим огласиться словом благочестия“. Такой высокий авторитет издавна принадлежал и доселе принадлежит в Христианской Церкви, в частности, книге Товита. …в древней Христианской Церкви книга Товит пользовалась общею известностью и высоким уважением, а в отдельных церквах имела даже богослужебное употребление наравне с книгами Священного Писания»
Развенчание Демона, точное представление о нем, помощь Ангела-хранителя, к груди которого «прижалась» «Тамары грешная душа» – соответствуют духу и слову Библии и, в значительной степени, именно книге Товит. Любопытно в этой связи взглянуть и на некоторые факты творческой истории поэмы. Так, поэт переосмысляет роль легенды о любви демона к монахине, одного из вероятных источников сюжета: Тамара оказывается в монастыре только после смерти жениха, а не сначала, как раньше. Это позволило включить мотив ревности Демона, убивающего жениха (что приближает сюжет к библейскому), и усилить степень скорби героини, а значит и мощи все же прельщающего ее Демона (усиливается романтический накал страстей).
Принципиально важным является и новый (7-й редакции) финал. Известные легенды и литературные источники (например, мистерии Байрона) не содержат, да и вряд ли могли содержать сцены, аналогичные эпизоду прощения Тамары после ее смерти. Тамара, с учетом финала поздних редакций, предстает исключительной романтической героиней с высокой душой, умеющей по-настоящему любить. Именно так Ангел и объясняет Божию милость на частном Суде сразу после ее смерти:
«Но час суда теперь настал –
И благо Божие решенье! <…>
Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои…
Она страдала и любила –
И рай открылся для любви!..»
Эта любовь, которой Демон пытался воспользоваться, чтобы приобщиться через нее к сущему, героиню и спасает. В конечном счете, в частности, через Ангела-хранителя, спасает ее именно Бог-Любовь. Такова важная составляющая идеи поэмы Лермонтова-романтика, на первый взгляд, неожиданная для автора многих произведений – повестей в стихах, поэм, в которых, по словам А.С. Пушкина, «от судеб защиты нет». Художественно убедительное воплощение такого «спасенья» могло быть подсказано только Библией.
Отмеченный библейский сюжет из книги Товит имеет явную типологическую связь с сюжетом лермонтовской поэмы «Демон». Вероятнее всего, он повлиял на поэму и непосредственно, не только при воплощении ее событийного ряда, но и - самое главное - при его переосмыслении, включающем посрамление демона и спасение души героини.
Однако, оценка духовного пути Лермонтова неоднозначна. Нередко исследователи сгущают темные краски в его характере, видя в нем лишь проявление «демонизма». Тем не менее поэтическое наследие Лермонтова включает в себя лирические молитвы и философские рассуждения, по искренности и глубине практически не имеющие равных в русской литературе и свидетельствующие об исключительной духовной одаренности молодого поэта, очевидно, и бывшей основной причиной выпавших на его долю тяжелых искушений.
Тема «Пророка», воспетая Пушкиным возникает так же и у Лермонтова. Но лермонтовский «Пророк» отличен от пушкинского. В них глубокая разница. У Пушкина было ясновидение Бога и мира, мгновение, которое переживал пророк; у Лермонтова другая тема: ясновидение человеческого греха. Горький дар, который отравляет пророку жизнь на земле. Это тоже соответствует библейской модели, потому что пророки видели зло мира и обличали его беспощадно.
Наиболее яркое отношение М.Ю Лермонтова с Богом отражено в стихотворении Молитва:
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильной
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж приникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, Творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К Тебе я снова обращусь.
1829
Федор Михайлович Достоевский (1829-1881)
Евангелие было главной книгой Достоевского. «Я происходил из семейства русского и благочестивого, - писал Достоевский в 1873 году. - С тех пор как себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории из Карамзина, которого вслух по вечерам нам читал отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем–то торжественным. У других, может быть, не было такого рода воспоминаний, как у меня» Образ Христа внутренне стоит в центре творчества Ф. М. Достоевского. Среди его бумаг, дневников есть запись: «Написать роман об Иисусе Христе». Роман он не написал, но можно сказать, что всю жизнь он его писал.
Сложным испытанием был литературный дебют, когда писатель отстаивал свои религиозные убеждения в спорах и ссорах с атеистическими властителями дум. Об этом с негодованием Достоевский рассказывал в записных тетрадях к «Бесам» - эти слова автор предполагал отдать Степану Трофимовичу: «О, в действительности и в понимании действительных вещей Белинский был очень слаб. Тургенев правду сказал про него, что он знал очень мало даже и научно, но он понимал лучше их всех. Ты смеешься, ты как бы хочешь сказать: „Много все–то понимали“. Друг мой, я не претендую на понимание частностей действительной жизни. Я заговорил о Белинском, я помню писателя Достоевского - тогда еще почти юношу, Белинский обращал его в атеизм и на возражение Достоевского, защищавшего Христа, ругал Христа по–матерну. „И всегда–то он сделает, когда я обругаюсь, такую скорбную, убитую физиономию“, - говорил Белинский, указывая на Достоевского с самым добродушным, невинным смехом»
По роковому стечению обстоятельств Достоевскому предъявили обвинение за чтение атеистического письма Белинского к Гоголю, с идеями и пафосом которого он явно был не согласен. 23 апреля 1849 года он был арестован по «делу Петрашевского», на «пятницах» которого (в приемный день) собирались петербургские вольнодумцы, которые читали разрешенные и запрещенные книги, чаще изданные на французском языке, обсуждали государственные и политические вопросы, в том числе о крепостном праве и солдатской службе, мечтали о свободном бесцензурном слове. Власть приняла их за заговорщиков, хотя до настоящего заговора еще не дошло.
В Петропавловской крепости Достоевский написал «Детскую сказку», позже названную «Маленький герой», в котором рассказано о пробуждении любви в душе юного героя: он, как верный «паж», спасает честь дамы своего сердца и совершает свой «рыцарский» подвиг самоотверженной любви - подвиг служения другому человеку. По поводу этого рассказа Достоевский говорил Вс. С. Соловьеву: "… мне тогда судьба помогла, меня спасла каторга… совсем новым человеком сделался… <...> Когда я очутился в крепости, я думал, что тут мне и конец, думал, что трех дней не выдержу, и - вдруг совсем успокоился. Ведь я там что делал?.. я писал «Маленького героя» - прочтите, разве в нем видно озлобление, муки? Мне снились тихие, хорошие, добрые сны, а потом чем дальше, тем было лучше. О! это большое для меня было счастие: Сибирь и каторга! Говорят: ужас, озлобление, о законности какого–то озлобления говорят! ужаснейший вздор! Я только там и жил здоровой, счастливой жизнью, я там себя понял, голубчик… Христа понял… русского человека понял и почувствовал, что и я сам русский, что я один из русского народа. Все мои самые лучшие мысли приходили тогда в голову, теперь они только возвращаются, да и то не так ясно" (Ф. М. Д. в воспоминаниях современников, II, 199–200).
22 декабря 1849 года, когда был объявлен приговор и были сделаны приготовления к казни осужденных, Достоевский был уверен, что через несколько минут умрет и «будет с Христом». Нежданное помилование он пережил как воскрешение из мертвых. Позже это не раз припомнилось в романах и в разговорах с современниками, но впервые рассказано в письме брату, написанном в тот удивительный день, когда в течение нескольких минут его жизни сошлись Голгофа и Пасха.
Достоевский не идеализировал народ, но в грубых, грязных, подчас страшных людях он увидел идеальное лицо народа. «Идеал народа - Христос» - вот главный пункт новых убеждений. Это выразилось в личном символе веры, который Достоевский изложил в известном письме Н. Д. Фонвизиной, отправленном из Омска вскоре после выхода из каторги: «Я скажу Вам про себя, что я - дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие–то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»
«Перерождение убеждений» стало обретением духовной «почвы», народной правды, осознанием Истины и полным приятием Христа и Евангельского Слова. Евангелие Достоевского вобрало в себя следы многолетнего чтения и раздумий писателя над страницами вечной книги, впитало каторжный пот и грязь, хранит самые ранние каторжные пометы - отметы ногтем. Оно осеняет жизнь и творчество гения. На каторге Достоевский читал Евангелие и дозволенные духовные сочинения. Читать иные книги было запрещено, но самое страшное - писатель был лишен права писать. Поразительно, что и здесь Достоевский остался писателем. Евангельское слово проницает текст Достоевского. Мерцанием Истины оно озаряет творчество русского гения.
Когда мы говорим о библейской тематике в творчестве Достоевского, конечно, первое, что приходит на ум, это «Преступление и наказание». Когда мы говорим о Божьем наказании, то оно в расхожем лексиконе часто представляется в виде некой карательной инстанции. Тем не менее это совсем не так: есть нечто таинственное, внутреннее, что Достоевский и хотел показать.
Раскольников убивает, проливает кровь, идя против библейской заповеди «не убий». Он ставит под сомнение ее абсолютность. С точки зрения расхожего представления, мы думаем, что вот он убил - и пришла внешняя кара. Но внешней кары нет. Родион Раскольников прекрасно мог уйти от ответственности и фактически ушел никто не мог доказать его причастность к убийству старухи-процентщицы. Но вы все помните, что он говорил потом: «Я же не старуху убил, я себя убил. Так-таки себя и ухлопал навеки». Оказывается, убийство - это выстрел в себя. Заповедь «не убий» - не механический заслон, а глубочайший нравственный миропорядок, который дан человеку. В этом смысле важны слова Писания: «Мне отмщение, и Аз воздам», которые, Толстой поставил эпиграфом к «Анне Карениной».
Отмщение приходит к Раскольникову как внутренний процесс, внутренняя катастрофа и потребность очищения изнутри, то есть покаяния. Кстати сказать, сам процесс покаяния Достоевский не раскрывает. В этот момент он описывает Раскольникова уже извне.
А рядом с ним Соня Мармеладова - живая иллюстрация к евангельским словам о блудницах, которые идут впереди праведников. Мне кажется, что эти слова Христа парадоксальны, но вот перед нами живой, конкретный образ святой женщины, которая является при этом профессиональной проституткой. Только великий мастер слова, знаток человеческих душ мог показать чистоту сердца этой женщины, ее жертвенность, самоотдачу, сводящую на нет мрачную и печальную профессию, на которую Соню толкнула жизнь. И когда Родион Раскольников просит Соню прочесть ему из Евангелия о воскрешении Лазаря, и она читает, Достоевский пишет: «Вот убийца и блудница сошлись над этой вечной книгой». Достоевский сравнивает воскрешение Лазаря с воскрешением самого Раскольникова. Сама же Соня при чтении мысленно сопоставляет его с иудеями, присутствовавшими при совершении неслыханного чуда воскрешения уже смердящего Лазаря и уверовавшими во Христа. А в конце романа, когда Соня издали сопровождает Раскольникова, отправившегося в свой крестный путь - добровольно признаться в совершенном им преступлении и понести соответствующее наказание, главный герой явно сопоставляется со Христом, за которым на Его крестном пути издали следовали жены-мироносицы. Т.е. получается, что герой романа воплощает сразу все три принципиально различающихся типа, составляющих евангельскую протоситуацию воскрешения Лазаря: и самого Лазаря, и сомневавшихся иудеев, и, не много не мало, даже Христа. Но все дело в том, что он не простой убийца, а человек, который хотел испытать - действительно ли эта заповедь абсолютна. Именно в то время перед несчастным Фридрихом Ницше стояла проблема: можно ли человеку идти по ту сторону добра и зла, можно ли выбросить за борт священные заповеди. Достоевский показывает героя, который понял, что он не может это сделать.
продолжение
--PAGE_BREAK--Перед нами человек сложный, думающий, несчастный. В сущности, ничего от убийцы в нем нет. Он не пронизан ненавистью. Он убил эту женщину, старуху, вовсе не потому, что у него был аффект человеконенавистничества. У него была идея, как у многих героев Достоевского. В конце романа Достоевский не описывает подробно, что же с ним происходит, но в Сибирь Соня дает ему читать Евангелие и Раскольников берет его с собой. С ним он будет жить. Он надеется, что жизнь к нему вернется после покаяния и искупления.
Николай Алексеевич Некрасов (1821-1878)
Николай Алексеевич Некрасов был сыном своей эпохи. В то время у многих выдающихся деятелей культуры причудливым образом соединялись вера в Христа и … революция. Недаром С. Франк назвал А.И. Герцена «основоположником житий революционных святых». Некрасов тоже искренне считал, что революционный подвиг декабристов, революционных демократов 1860-х гг. и других разрушителей традиционных ценностей – зиждется на истинно христианских основаниях. Многих из них поэт безо всякой условности называет «святыми». Для Некрасова самопожертвование таких людей, как Белинский, Добролюбов, Чернышевский, таких деятелей, как декабристы и т.п. было, несомненно, окружено ореолом христианской жертвенности. Поэт хорошо помнил слова Иисуса Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоанн, гл. 15, ст. 13). Но как он понимал эти великие слова? Для него нет разницы между подвигом самопожертвования и подвигом бунтарства, даже бунтарства, связанного с кровью.
Некрасов выстраивает в своих произведениях целый мир, проникнутый действительно высокой художественной мыслью о героической жертве. В основе убеждений Некрасова лежало христианское воспитание, и дух, которым проникнуты его лучшие творения - христианский дух. Николай Алексеевич сумел отразить в своем творчестве нравственные идеалы русского народа, те качества, которые были сформированы в нем почти за тысячу лет под воздействием Православной Церкви.
Этот мир поразительно напоминает мир евангельский. Подвижники –революционеры (Добролюбов, декабристы, вымышленный Гриша Добросклонов и др.) – это горстка апостолов, возвещающих новую правду старому миру. Этот мир гонит их, подтверждая слова Христа: «Они будут отдавать вас в судилища и царям…» (Матф., гл. 10, ст. 17 – 18). Отражая зарождения психологии «народного заступника» или «слуги народа», Некрасов вызывает ассоциацию с евангельским заветом Христа: «Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Матф., гл. 20, ст. 26-28). Так, например, Гриша Добросклонов о своем служении народу мыслит исключительно в евангельских категориях. Учась в семинарии, он «певал» о вахлачине «голосом молитвенным». В самой песне Гриши Добросклонова отражается евангельское мировидение, и прежде всего учение Христа о двух возможных путях жизни человеческой:
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
………………………
Одна просторная
Дорого – торная.
Страстей раба,
По ней громадная,
К соблазну жадная
Идет толпа.
………………………
Другая – тесная,
Дорога честная…
Это почти пересказ Евангелия от Матфея: «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь и немногие находят их» (гл. 7, ст. 13-14).
В главе «О двух великих грешниках», Некрасов рассмотрел спорный философский вопрос: можно ли злом искупить зло? Речь идет о том, что атаман разбойников Кудеяр пролил много безвинной кровушки, но со временем его начали мучить угрызения совести. Тогда он «голову снес полюбовнице и есаула засек», а потом «старцем в одежде монашеской» вернулся в родные края, где неустанно молит Господа отпустить ему грехи. Возникает ангел, указывает на огромный дуб, говорит Кудеяру, что грехи ему отпустят лишь тогда, когда он срежет этот дуб тем же ножом, каким людей убивал. Разбойник принимается за дело. Мимо проезжает пан Глуховский, завязывается разговор. Глуховский, о котором ходят страшные рассказы, выслушав Кудеяра, усмехается:
Спасения
Я уж не чаю давно,
В мире чту только женщину,:
Золото, честь и вино.
Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!
Кудеяр набрасывается на Глуховского и вонзает ему в сердце нож. Тотчас дуб падает, с отшельника «скатилося… бремя грехов»… Некрасов вторично, как и в эпизоде с Савелием, где мужики подняли бунт, вступает в спор с христианскими принципами всепрощения. От имени крестьян он оправдывает поступок раскаявшегося разбойника, считая, что в народной душе живет «искра сокрытая», которая вот-вот разгорится в пламя… В какой-то мере выразителем перемен, подспудного бунтарства является Гриша Добросклонов. Его нельзя назвать героем поэмы, поскольку он пришел из другой жизни, из мира грядущего, но именно он возвещает о новой жизни «всесильной матушки-Руси» и призывает жить не ради смирения, а во имя счастья - и справедливости.
Однако этот евангельский мир в творчестве Некрасова вольно или невольно, но часто оказывается как бы перевернутым. Дело в том, что подвижники Некрасова, приносящие свою душу в жертву «за други своя», действуют не во имя Христа. Это жертва не смирения, но бунта. Это принципиально меняет дело. Традиционно православное мировоззрение Некрасова сохраняет весь привычный набор ценностей лишь внешне, а по существу зачастую оказывается в противоречии с евангельским духом. Евангелие призывает к Божией любви и учит ненавидеть только грех. Формула же Некрасова: «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть» – вся по духу своему чисто мирская, она устанавливает не Божью, а человеческую справедливость и правду. В Евангелии поэт, к сожалению, не воспринял главного – духа смирения, но прочитал его как учение о построении царства правды и справедливости уже здесь, на земле. Христос же сказал: «Царство Мое не от мира сего» (Ин., гл. 18. Ст. 36).
Взглянем хотя бы на известное стихотворение «Памяти Добролюбова» (1864). Оно содержит в себе черты жития «преподобного» святого. Через все стихотворение проходит мысль о «суровости», аскетичности революционера Добролюбова:
Сознательно мирские наслажденья
Ты отвергал, ты чистоту хранил,
Ты жажде сердца не дал утоленья…
В стихотворении встречается и обычная для жития преподобного мысль о «памяти смертной» («но более учил ты умирать»), и вообще характерная церковная лексика: «светильник» («Светильник тела есть око» - Матф., II, 34), «светлый рай», «перлы», «венец». Перед нами не революционер, а святой. Некрасов любуется «жертвой» Добролюбова, умершего, как известно, в раннем возрасте от чахотки, ему мало дела до того, что черты «жития» Добролюбова лишь внешне совпадают с житиями святых, ибо отвержение мирских наслаждений и пр. здесь совсем не связано с именем Христа.
Что думает старуха, когда ей не спится
В позднюю ночь над усталой деревнею
Сон непробудный царит,
Только старуху столетнюю, древнюю
Не посетил он. - Не спит,
Мечется п? печи, охает, мается,
Ждет - не поют петухи!
Вся-то ей долгая жизнь представляется,
Все-то грехи да грехи!
«Охти-мне! Часто Владыку Небесного
Я искушала грехом:
Нутко-се! С ходу-то с ходу-то крестного
Раз я ушла с пареньком
В рощу… Вот то-то! Мы смолоду дурочки,
Думаем: милостив Бог!
Раз у соседки взяла из-под курочки
Пару яичек… Ох! Ох!
В страдную пору больной притворилася –
Мужа в побывку ждала…
С Федей-солдатиком чуть не слюбилася…
С мужем под праздник спала.
Охти-мне… ох! Угожу в преисподнюю!
Раз, как забрили сынка,
Я возроптала на благость Господнюю,
В пост испила молока, -
То-то я грешница! То-то преступница!
С горя валялась пьяна…
Божия Матерь! Святая заступница!
Вся-то грешна я, грешна!..»

“Жизнь моя - трепетное и радостное причастие вечному и временному, близкому и далёкому”, - писал И.А. Бунин. И, конечно, в своём творчестве писатель не мог пройти мимо Вечной Книги , ставшей для него источником глубоких мыслей и переживаний.

В 1903 году он пишет первое стихотворение на ветхозаветный сюжет - балладу «Самсон», а одно из последних стихотворений - «Искушение» (1952), напоминающее картины мастеров Возрождения: смущённая Ева, зыбко свивающийся по Древу Змей, Павлин и Лев, участвовавшие, по древним поверьям, в искушении Евы. Стихотворение, последней своей строчкой “о блаженном стыде искушаемых дев” заставляющее вспомнить рассказы из книги «Тёмные аллеи».

В 1907 году Бунин совершает путешествие по странам Востока, посещает Иерусалим, восклицая: “Есть ли в мире другая земля, где бы сочеталось столько дорогих для человеческого сердца воспоминаний!” Он пишет путевые очерки «Иудея», «Камень», «Шеол», «Пустыня дьявола», «Страна Содомская», вошедшие в сборник «Тень птицы». В это же время написаны и стихи, в которых Иудея предстаёт “раскрытой Книгой Бытия”: «Долина Иосафата», «Иерусалим», «На пути под Хевроном», «Гробница Рахили». В них есть высокая лексика библейских цитат, точные пейзажи, но есть и “грусть” и “трепет” непосредственного лирического переживания.

Я приближаюсь в сумраке несмело
И с трепетом целую мел и пыль
На этом камне, выпуклом и белом.
Сладчайшее из слов земных! Рахиль!

Переживание библейского сюжета от “первого лица” позволило Бунину написать в сонете «Благовестие о рождении Исаака» (интересно, что ещё два стихотворения - «Долина Иосафата» и «Иерихон» - тоже сонеты):

Я отделил для вестников телицу.
Ловя её, увидел я гробницу,
Пещеру, где оливковая жердь,
Пылая, озаряла двух почивших,
Гроб праотцев, Эдема нас лишивших,
И так сказал: “Рожденье чад есть смерть”.

Стихотворение «Столп огненный» (1906) основано на 21–22 стихах главы 13 книги «Исход»: “Господь же шёл пред ними днём в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днём и ночью. Не отлучался столп облачный днём и столп огненный ночью от лица народа”. И опять у Бунина ощущение пережитого лично.

В пустыне раскалённой мы блуждали,
Томительно нам знойный день светил,
Во мглистые сверкающие дали
Туманный столп пред нами уходил.

Но пала ночь - и скрылся столп туманный,
Мираж исчез, свободней дышит грудь -
И пламенем к Земле Обетованной
Нам Ягве указует путь!
(1903–1906)

Интересно, что туман в бунинской трактовке - морок, мираж, после исчезновения которого грудь дышит свободней, а путь к обетованной земле указывает пламя. Этот же мотив - “обманчивость приятного и тяжесть пути к истине” - и в стихотворении «Да исполнятся сроки»:

- Почто, о Боже, столько лет
Ты мучишь нас в пустыне знойной?
Где правый путь? Где отчий след
К стране родимой и спокойной?

- Мужайтесь, верные! Вперёд!
Я дал вам горький лист оливы,
Но слаще будет он, чем мёд,
От тех, чьи руки нечестивы.

Прямые коротки пути.
Потребна скорбь, потребно время,
Чтобы могло произрасти
На ниву брошенное семя.
(1916)

Вторая строфа стихотворения использует символику средневекового еврейского мидраша (комментария) к книге «Бытие»: “Выпущенный Ноем голубь вернулся со свежим масличным листом в клюве. И взмолился голубь к Господу, говоря:

Господи! Лучше корм, горький, как лист масличный, от Твоей руки, нежели сладкий, как мёд, из рук человеческих” (Агада. Сказания, притчи, изречения Талмуда и Мидрашей. М.: Раритет, 1993. Эту книгу составили И.Равницкий и Х.Н. Бялик, а поэт С.Фруг перевёл её на русский язык в 1910 году. Очевидно, что Бунин читал её внимательно. Его «Плач о Сионе» 1925 года - точное поэтическое переложение фрагмента этой книги.)

Историю создания этого стихотворения раскрывают Р.Тименчик и З.Копельман в статье «Вячеслав Иванов и поэзия Х.Н. Бялика» (НЛО. 1996. № 14): “В 1916 году И.А. Бунина пригласили участвовать в юбилейном номере газеты, посвящённом двадцатипятилетию литературной деятельности еврейского поэта Х.Н. Бялика. Бунин отказался переводить стихи Бялика, мотивируя свой отказ невозможностью переводить, не зная языка, о чём уведомил редактора письмом: «При всём моём искреннем желании исполнить Вашу просьбу и почтить Бялика, коего я считаю настоящим поэтом, что так чрезвычайно редко, ничего не могу написать о нём, ибо всё-таки знаю его только по переводам Жаботинского. Окажите любезность, сообщите, когда именно его юбилей и куда направить приветственную депешу». Депеша оказалась стихами «Да исполнятся сроки» с посвящением Х.Н. Бялику”.

И это не дежурное поздравление, а глубоко личная, выстраданная мысль о скорби и времени, необходимых для произрастания брошенного на ниву семени, и о соблазне “мёда из рука нечестивых”, о чём и написанное в том же 1916 году стихотворение «На исходе»:

Ходили в мире лже-Мессии, -
Я не прельстился, угадал,
Что блуд и срам их литургии
И речь - бряцающий кимвал.

Своекорыстные пророки,
Лжецы и скудные умы!
Звезда, что будет на востоке,
Ещё среди глубокой тьмы.

Но на исходе сроки ваши:
Вновь проклят старый мир - и вновь
Пьёт сатана из полной чаши
Идоложертвенную кровь!

О приближении кровавых времён пророчествовал Бунин в стихотворении «Господь скорбящий», написанном за несколько месяцев до начала Первой мировой войны:

Воззвал Господь: “И я завешу тьмою,
Как вретищем, мной созданную твердь,
Я потушу в ней солнце и сокрою
Лицо своё, да правит в мире смерть!”
(10 марта 1914)

Но через две недели там же, в Италии, в вечном городе Риме, он пишет стихотворение «Тора» о получении Скрижалей Завета. Великолепное, торжественное стихотворение о пламенном венце восприемника Торы (Моисея), проникнутое гордой уверенностью:

Не от него ль зажгли мы пламенники наши,
Ни света, ни огня не уменьшая в нём?

В “окаянные дни” России Бунин обращается к книге пророка Исаии и пишет стихотворение, дважды напечатанное потом в русских газетах («Киевская мысль», 1918; «Русская газета», Париж, 1924).

Возьмёт Господь у вас
Всю вашу мощь - отнимет трость и посох,
Питьё и хлеб, пророка и судью,
Вельможу и советника. Возьмёт
Господь у вас учёных и мудрейших,
Художников и искушённых в слове.
В начальников над городом поставит
Он отроков, и дети ваши будут
Главенствовать над вами, и народы
Восстанут друг на друга, дабы каждый
Был нищ и угнетаем. И над старцем
Глумиться будет юноша, а смерд -
Над бывшим царедворцем. И падёт
Сион во прах, зане язык его
И всякое деянье - срам и мерзость
Пред Господом, и выраженье лиц
Свидетельствуют против них, и смело,
Как некогда в Содоме, величают
Они свой грех. - Народ мой! На погибель
Вели тебя твои поводыри!

Такой же скорбью проникнут и «Плач о Сионе», написанный библейским стихом. Начинается он словами “Так сказал Господь: // - Вот без причины плакали вы. // Будет же вам плач из рода в роды”. А заканчивается потрясающим трагическим жестом: “Ангелы сокрыли лица свои в изгибе локтей, рыдая о погибшем Сионе” (опубликовано в Париже в газете «Возрождение» в 1925 году). Это произведение могло восприниматься современниками как настоящий плач о “погибели Земли русской”.

Мне уже приходилось цитировать (см.: «Литература». 1999. № 38) слова Ахматовой о том, что “Библия не сборник тем для сочинения стихов, и хотя каждый может в ней натолкнуться на что-то своё, собственное, но тогда это должно быть исключительно личным”.

Такое переживание Буниным библейского текста позволило ему “причаститься вечному и временному, близкому и далёкому”.

» Фонвизин создал в довольно сложное время для России. В этот момент на трон села Екатерина II. Сама императрица охарактеризовала в своих дневниках этот период в истории развития страны весьма негативно. Она отметила, что пришла к власти в государстве, в котором законами руководствовались лишь в самых редких случаях и, как правило, в том случае, если они благоприятствовали какому-то знатному лицу.

Уже исходя из этого высказывания, можно понять, что духовная жизнь российского общества этого периода находилась в упадке. В своем произведении Фонвизин и постарался обратить внимание читателей именно на проблему воспитания молодого поколения, от которого зависит, каким будет будущее всей страны.

В период, описываемый в комедии, вышел указ, по которому все молодые дворяне, не достигшие восемнадцати лет, были обязаны получить образование. В противном случае, они назначались на военную службу к ее императорскому величеству.

Героиня комедии Простакова , властная и агрессивная женщина, привыкла все решать сама. Она руководит своей семьей: муж боится сделать и шаг без ее на то повеления, а сын, которого она назвала Митрофаном, что значит «приближенный к матери», выращен абсолютным лентяем и невежей.

Мать все решает за него, она боится его самостоятельности и готова всегда быть рядом. Для нее главное, чтобы Митрофану было хорошо. Но так как она вырастила его лентяем, то к образованию, которое требует затраты некоторых сил и времени, он относится отрицательно и по своей воли его не получает.

Страх потерять сына из-за государственного указа бросает мать на нежеланный ею самой шаг - нанять учителей для Митрофана.

К этому вопросу она подходит вначале решительно, ведь помимо страха ею владеет еще и чувство зависти. Она не хочет быть хуже других, а иные дворянские дети уже давно занимаются с учителями. Она представляет, что ее сынок отправится в Петербург и будет казаться там невеждой среди умников. Эта картина пугает ее, ведь сын таким образом высмеет и ее саму. Поэтому Простакова не скупится на деньги и нанимает сразу несколько учителей.

Самым небезразличным из них можно назвать солдата в отставке Пафнутия Цыфиркина, который преподавал недорослю арифметику. Его речь полна военных терминов, он постоянно занимается подсчетами. Он трудолюбив, сам отмечает, что не любит сидеть без дела. Он ответственен и хочет научить Митрофана своему предмету, однако постоянно испытывает притеснения со стороны матери ученика.

Она страдает, считая, что ее горячо любимый сынок измучится от уроков и таким образом создает повод для прерывания занятия раньше положенного времени. Да и сам Митрофанушка уклоняется от занятий и обзывает Цыфиркина. Учитель даже отказался брать в конце деньги за проведенные занятия, ведь «пень», как назвал он своего ученика, он не смог ничему обучить.

Грамматику Митрофану преподает семинарист-недоучка Кутейкин. Себя он считает весьма умным, говорит, что происходит из ученой семьи и уволился лишь боясь излишней премудрости. Он алчный человек. Главным для него является получение материальной выгоды, а не предоставление истинных знаний ученику. Митрофан часто пропускает его занятия.

Самым непутевым учителем оказался немец Вральман, нанятый учить Митрофана французскому и другим наукам. Его не могут терпеть другие учителя. А вот в семье он прижился: и ест с Простаковыми за одним столом, и получает больше всех. А все потому, что Простакова довольна, ведь этот учитель совсем не неволит сына.

Вральман считает, что все науки Митрофану не к чему, ему нужно лишь избегать общения с умными людьми и уметь показать себя выгодно в свете. Понятно, что ни французскому, ни другим наукам Вральман, который оказался бывшим конюхом, недоросля не научил.

Таким образом, Простакова наняла учителей вовсе не для того, чтобы Митрофан познал науки. Она сделала это для того, чтобы ее сын смог всегда быть с ней рядом и всячески способствует своим поведением в этом.