Электронная библиотека александра белоусенко. Русская литература XVIII векa

Веков

Григо́рий Алекса́ндрович Гуко́вский (1 мая (19020501 ) , Санкт-Петербург - 2 апреля , Москва) - советский литературовед , филолог, критик, крупнейший специалист по русской литературе XVIII века, близкий к формалистам .

Биография

Родился в семье инженера-технолога Александра Моисеевича Гуковского, уроженца Одессы . Отец был директором-распорядителем акционерного общества чугуно-медно-литейного и механического завода «Атлас» и директором правления общества «Вольта», приходился двоюродным братом Виктории Леонтьевне Гуковской (1864-1881), участнице народовольческого движения в Одессе .

В гимназические годы он пережил увлечение символистской культурой, испытал влияние видного критика Акима Волынского , знакомого его отца. В поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета , преподаватели отмечали его эрудицию и интерес к науке. В 1923 году закончил факультет общественных наук Ленинградского университета, в том же году стал преподавателем в средней школе № 51 города Ленинграда , расположенной на улице Правды (работал до 1928 года).

Литературоведческая деятельность

Область профессиональных интересов - история русской литературы XVIII и XIX веков. Автор первого в СССР систематического курса по истории русской литературы XVIII века (Лидия Гинзбург вспоминала: «У Гуковского в ранней молодости (мы тогда как раз познакомились) был особый комплекс противостояния. Туда входила разная архаика, вкус к дворянскому укладу русской жизни. Эта наивная, задиристая позиция принесла, как ни странно, отличные плоды - открытие русской литературы XVIII века». ).

В начале научной деятельности Гуковский входил в круг младоформалистов , в 30-е годы искренне увлекся марксизмом в его социологическом варианте. Предложенная им социологическая интерпретация русской литературы XVIII столетия принята до сих пор, хотя и со многими оговорками. В своей научной трилогии «Пушкин и русские романтики», «Пушкин и проблемы реалистического стиля», «Реализм Гоголя» Гуковский совершил своего рода путь от марксизма к гегельянству , выстроив всецело телеологическую модель истории русской литературы. Под традиционную историко-литературную схему «классицизм - романтизм - реализм» он подвел триаду «государство - личность - народ», в которой народная литература реализма естественным образом выступает в роли диалектического синтеза двух предыдущих стадий.

Семья

Жена - Наталия Викторовна Рыкова (1897-1928), приятельница Анны Ахматовой , ей посвящено известное стихотворение «Всё расхищено, предано, продано…» Умерла при родах. Их дочь - Наталья Долинина , педагог и детский писатель.

Вторая жена - Зоя Владимировна Гуковская (урождённая Артамонова; 1907-1973), филолог и переводчик.

Основные работы

Русская поэзия XVIII века, 1927 (переиздана в 2001)
Очерки по истории русской литературы XVIII века: Дворянская фронда в литературе 1750-1760 годов, М.-Л.,1936
Очерки по истории русской литературы и общественной мысли XVIII века, 1938
Русская литература XVIII века, 1939 (регулярно переиздается с 1998)
К вопросу о преподавании литературы в школе, 1941 (В соавторстве с С. С. Клитиным)
Любовь к родине в русской классической литературе, 1943 (В соавторстве с В. Евгеньевым-Максимовым)
, 1946
Очерки по истории русского реализма. Ч. 1. Саратов, 1946
, М.,1957
, М.-Л.,1959
, 1966.

Напишите отзыв о статье "Гуковский, Григорий Александрович"

Примечания

Ссылки

Лидия Лотман . . НЛО, 2002 N55. Проверено 19 февраля 2011. .
Наталия Долинина
В. Маркович // Новое литературное обозрение . - 2005. - № 55 .

Отрывок, характеризующий Гуковский, Григорий Александрович

– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C"est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n"en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.

В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.

[email protected]

Григорий Александрович Гуковский

(1902-1950)

Ленинградской области

Гуковский Григорий Александрович, 1902 года рождения, уроженец Ленинграда, еврей, гражданин СССР, беспартийный, зав. кафедрой русской литературы, профессор ЛГУ, проживал: Ленинград, В. О., 13 линия, дом 58, кв. 3
жена - Гуковская Зоя Владимировна, 34 года
дочь - Гуковская Наталья Григорьевна, 13 лет
Арестован 19 октября 1941 года Управлением НКВД по Ленинградской области. Обвинялся по ст. 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда).
Постановлением УНКВД ЛО от 27 ноября 1941 года дело в отношении Гуковского Г. А. за недостаточностью улик для предания суду прекращено, из-под стражи освобожден.

Из материалов дела

Гуковский Г. А. с 1912 по 1923 год учился. С 1923 по 1928 год был преподавателем в средней школе № 51 (ул. Правды).
С 1924 по 1930 год - ст. научный сотрудник Государственного института истории искусств.
С 1930 по 1935 год - доцент, а затем профессор Коммунистического института журналистики.
С 1935 года - в ЛГУ.
С 1937 года - зав. кафедрой литературы Ленинградского института усовершенствования учителей.
С 1931 по 1941 год - ст. научный сотрудник Института литературы АН СССР.
С 1933 года - член ССП.

Из книги «Писатели Ленинграда»

Гуковский Григорий Александрович (1.V.1902, Петербург - 2.IV.1950), литературовед и критик. Доктор филологических наук, профессор. Окончил факультет общественных наук Ленинградского университета (1923). Одновременно с научно-исследовательской вел большую педагогическую работу: в средней школе (1923-1928), на Высших курсах при Институте истории искусств (1924-1930), в Коммунистическом институте журналистики (1928-1936). С 1935 года и до конца жизни преподавал в Ленинградском университете, был профессором, а затем зав. кафедрой русской литературы, одновременно научным сотрудником ИРЛИ, с 1938 года - зав. кафедрой Ленинградского института усовершенствования учителей и зав. сектором ЛО Академии педагогических наук. В годы Великой Отечественной войны читал курс в Саратовском университете, а затем был проректором по научной работе этого же университета. Литературную работу вел с 1925 года. В круг его творческих интересов входила история русской литературы XVIII и XIX веков. Автор первого в советском литературоведении систематического курса по истории русской литературы XVIII века. Как текстолог и научный редактор принимал участие в издании собраний сочинений Радищева, Фонвизина, Крылова, Державина, Сумарокова и др. Написал ряд глав в десятитомной «Истории русской литературы». В последние годы жизни работал над книгой о Гоголе (вышла посмертно в незавершенном виде). Часть архива находится в ЛГАЛИ.

Русская поэзия XVIII века. Л., 1927; Очерки по истории русской литературы XVIII века: Дворянская фронда в литературе 1750-1760 годов. М.-Л., 1936; Очерки по истории русской литературы и общественной мысли XVIII века. Л., 1938; Русская литература XVIII века. М., 1939; К вопросу о преподавании литературы в школе. Л., 1941; Любовь к родине в русской классической литературе. Саратов, 1943.- В соавторстве с В. Евгеньевым-Максимовым; Пушкин и русские романтики. Саратов, 1946 и М., 1965; Пушкин и проблемы реалистического стиля. М.-Л., 1957; Реализм Гоголя. М.-Л., 1959; Изучение литературного произведения в школе (Методологические очерки о методике). М.-Л., 1966.

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО И ЕГО НЕДРУГИ

Григорий Гуковский родился в семье интеллигентов. Отец, инженер, считал гуманитарные дисциплины несерьезными и не хотел, чтобы дети занимались ими, но Григорий Александрович выбор сделал сразу и бесповоротно. В 1918 году шестнадцатилетний юноша поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета и еще в студенческие годы выделился эрудицией и оригинальными мыслями.
Виктор Максимович Жирмунский вспоминал: «Мне сказали про студента, который наизусть цитирует Клопштока. Заинтересовался. Познакомились». Вскоре это знакомство перешло в близость, а затем и в дружбу равных. Недолгое время Гуковский работал в школе, затем в Институте истории искусств, в Пушкинском доме и параллельно - в университете.
В 20-е годы наиболее заметным течением в литературоведении было ОПОЯЗ, участники которого особенно преуспели в анализе литературной формы. Гуковский не входил в ОПОЯЗ, но его влияние, безусловно, испытал. Отдал он дань и вульгарному социологизму, однако наиболее определяющим для его метода стал исторический подход к явлениям духовной жизни общества.
В прошлом ученик Гуковского, ныне профессор Калифорнийского университета Илья Захарович Серман писал в журнале «Синтаксис»:
«В 1927 году вышла его (Гуковского.- Е. Ф. ) первая книга "Русская поэзия XVIII века". В ней словеснопоэтическая культура XVIII столетия была рассмотрена с точки зрения ученого-филолога, выросшего в эпоху свободного творчества великих поэтов XX века - Блока, Маяковского, Ахматовой,- воспитанного на их поэзии. Молодой ученый талантливо соединил умение понять пафос русской поэзии XVIII века в ее собственной динамике, обусловленной общим движением культуры, с точки зрения, человека XX века, который видит и знает, куда шло поэтическое движение эпохи Ломоносова-Державина и чем ему обязан Пушкин и послепушкинская поэзия»*.
Воспитанный в лучших традициях русской интеллигенции, с первых шагов заявивший о себе как о выдающемся исследователе, Григорий Александрович Гуковский входил в активную творческую жизнь тогда, когда объявленное разрушение мира насилия превращалось в разрушение мира культуры. Можно было еще, наверное, эмигрировать, но эта идея никогда в семье всерьез не обсуждалась.
Лидия Яковлевна Гинзбург, которая переживала подобное, писала, что среди интеллигенции тех лет было и отталкивание и завороженность. «Завороженность возрастала с интенсивностью желания жить и действовать. Наглядно это можно измерить реакциями Григория Александровича Гуковского: он был сокрушительно активен, и его мысль - очень сильная - возбуждалась, как возбуждается страсть»**.

* Серман И. Григорий Гуковский. Синтаксис. Париж, 1982, с. 189-217.
** Гинзбург Л. Я. Еще раз о старом и новом (Поколение на повороте), Тыняновский сборник. Вторые Тыняновские чтения. Рига, «Зинатне», 1986, с. 137-138.

Студенты университета, в котором начал преподавать молодой ученый, встретили его поначалу настороженно. Был он не намного старше их и не имел никакой внешней солидности, лекции читал, расхаживая между рядами; иногда, подгоняемый внезапной мыслью, почти бегал. Мог остановиться, обратиться к кому-то: «Женя Петров, дайте сигаретку». И, главное, не высказывал свои мысли, как истины в последней инстанции, не призывал верить на слово, наоборот, вызывал студентов на спор, на попытку разобраться самостоятельно. Это было непривычно и встречалось настороженно. Правда, недолго продержалась настороженность. Все ученики Гуковского, в ком осталось неисковерканное человеческое, любили его. В 30-е годы аудитории № 12 и 36, а позднее и большой актовый зал ломились от слушателей, которые приходили на сугубо специальные лекции по истории русской литературы.
Профессор университета Владислав Евгеньевич Холшевников вспоминает: «Он был человеком веселым. Ему весело было не только заниматься самому, но и учить.
Помню конференцию в Пушкинском доме. Номинальным директором его был А. В. Луначарский. Должен был быть доклад П. Н. Беркова. Луначарского не было. Все томились, ждали, нарастало напряжение. Гуковский сидел на ступеньках Пушкинского дома и говорил: начальство опаздывает, ну, что ж - подождем. А потом было обсуждение - глубокое, блестящее. И атмосфера легкая. В значительной степени оттого, как сидел на ступеньках известный ученый и весело шутил с окружающей его молодежью».
Внешне как будто бы «ангажированный» официальной наукой, никогда открыто не протестовавший против ее идеологизации, Григорий Александрович Гуковский оставался верен себе: свобода, открытая эмоциональность, яркость натуры, талант ученого-исследователя, феноменальные способности воспитателя.
Ученики Гуковского, читая книги по литературе XVIII века, до сих пор слышат его неповторимые интонации. У него был звучный баритон, он прекрасно читал стихи. И говорил о каждом писателе, поэте с тем внутренним проникновением, при котором даже стиль рассказа родственен стилю анализируемого произведения. И главное, каждая лекция была творчеством: казалось, что присутствующие непосредственно наблюдают процесс рождения научных идей.
Люди, которые знали, как работал Григорий Александрович, понимали, что к лекциям он тщательно готовился, даже писал их, но никогда не повторял одно и то же. Он заряжался от аудитории, импровизировал; многие мысли, действительно, приходили к нему во время лекций, поэтому они богаче, значительнее научных трудов.
Лидия Михайловна Лотман: «У нас были прекрасные лекторы, но Гуковский был вне конкуренции. У него был чудесный голос, он очень хорошо читал стихи, но главное, что XVIII век у него был совершенно живой. Он уже был раскритикован как формалист, увлекся социологическим подходом к литературе и, как человек талантливый, хоть и отдал дань вульгарному социологизму, в целом взял наиболее яркое из него - ощущение жизни, литературы как процесса. Он был тесно связан с современной литературой, любил акмеистов. Но вместе с тем жил той эпохой, которую преподавал. Гуковский очень лично принимал, к примеру, борьбу Ломоносова и Сумарокова. Для него это была борьба тем более острой, что оба участника были ярко одарены, и оба нетерпимы к чужим точкам зрения».
Абрам Акимович Гозенпуд: «Был он щедрым и колючим. Характер не был особенно мягким. Терпеть не мог бездарности. Но в этом рационалистическом человеке одним из свойств, скрываемых под иронией, было лирическое начало. Высокий ум, сдержанность, к которой приучила эпоха, не позволяли лиризму проявиться явно. Но вот как сейчас помню удивительную по проникновенности публичную лекцию о любовной лирике Жуковского, которую Григорий Александрович читал в Киеве в Доме ученых. Без всякой красивости цитировал он на память стихи и письма Жуковского и временами рождалось ощущение, что это не наш современник, не Гуковский, а сам Жуковский обращается к Маше Протасовой».
Владислав Евгеньевич Холшевников: «В первой половине тридцатых годов был диспут о литературе XVIII века. Выступал литературовед Д. П. Мирский. До этого в одной из статей Мирский перепутал двух однофамильцев, так Гуковский просто кипел от возмущения, как будто ему лично нанесли оскорбление: в XVIII веке было так мало образованных людей - как можно не знать их всех по имени-отчеству?»
Лидия Михайловна Лотман: «Когда П. Н. Берков рассказывал о XVIII веке, то создавалось впечатление, что люди тогда были умные, образованные, они занимались лингвистикой, формулировали теоретические постулаты. Когда же говорил Гуковский, то получалось, что это были страстные люди, они читали стихи, спорили, даже интриговали друг против друга, но были кровно заинтересованы в развитии культуры».
Яркость личности Гуковского, владение всеми видами устной и письменной речи, огромная эрудиция (он был, безусловно, одним из глубочайших знатоков русской литературы, но прекрасно знал и французскую и мог целыми страницами по-французски цитировать Марселя Пруста), писательское умение погружать слушателя во время, о котором говорил» - все это не могло не сказаться на всех, кого сводила судьба с Григорием Александровичем. При всей своей колючести он удивительно щедро дарил свои идеи аспирантам, которые постоянно бывали у него дома: он пестовал их, поощрял их тягу к исследованию. Как-то на кафедре в университете зашла речь о том, что до сих пор нет хорошей книги о Баратынском. «Да,- поддержал Гуковский,- но я на днях слушал одного мальчика, вот он, может быть, напишет». Мальчиком, о котором шла речь, был Юрий Михайлович Лотман, тогда - студент первого курса.
Когда к нам, студентам-гуманитариям 60-х годов пришли только что разрешенные труды Г. А. Гуковского, мы жадно на них накинулись, но скоро охладели. Теперь я понимаю, что мы искали в них противодействия официальной науке, так же, как в любых постановках классики: проекции на наше сегодняшнее.
Сейчас к книгам Гуковского снова хочется обращаться. Я уже не говорю о литературе XVIII века, здесь ученый не только ввел ряд новых имен и открыл целые неизведанные пласты, он и Павел Наумович Берков создали целостную концепцию развития русской литературы этого столетия, к которой последующие исследователи мало что могли прибавить. Удивительно цельным предстает Гуковский и в своем творчестве, и в жизни. Те же представления о мире, те же ценностные ориентации во всем.
Наталья Долинина в своих воспоминаниях об отце с удивительным юмором рассказывала о тех конфликтах, которые случались в семье:
«Мы оба были вспыльчивы и умели наговорить друг другу такого, что в другой семье хватило бы скандала на неделю. Из-за любого пустяка он мог устроить крик о чести фамилии - тем самым голосом, каким без микрофона читал лекции сотням людей. Я, закусив удила, пищала ответные оскорбления - никто не мог бы расслышать их в громе его голоса»*.

* Наталья Долинина. Отец.- «Аврора», 1974, № 9.

Честь семьи, человеческое достоинство - главные слова, которые слышала от отца дочь. Вот начало статьи Гуковского «Драматическое искусство в России XVIII века»:
«Народные песни с хороводными играми, народные обряды, свадебные или связанные с датами сельскохозяйственного календаря, полны драматизма, в них выражены в мифологическом воплощении и морально-бытовые представления народа, и его идеалы борьбы с природой, с ее темными силами, и его идеалы свободного человеческого достоинства»*. Оставим на долю времени и на совести автора борьбу с природой, но свободное человеческое достоинство - мысль, которая проходит через всю статью..

* Гуковский Г. А. Драматическое искусство в России XVIII века.- В сб. Классики русской драмы. Л.- М., «Искусство», 1940, с. 7.

Нельзя сказать, чтобы Григорий Александрович не видел, что происходит вокруг, но он пытался отстраниться, считал, что стену лбом не перешибешь. Лидия Яковлевна Гинзбург вспоминала, как летом 1938 года Жирмунские, Гуковские и она с мужем жили в деревне на Полтавщине. Там все еще хранило память о голоде, в Ленинграде шло уничтожение людей. Тут, отдыхая, все эти мыслящие, глубокие люди приятно проводили время, ездили на лодках, высаживались на необитаемых островках. Жизнь шла своим путем. Но когда касалось людей близких, Гуковский вступался отважно.
Лидия Михайловна Лотман: «В 1937 году был арестован Павел Наумович Берков. К нам в институт пришел представитель НКВД и стал говорить, что Берков разоблачен, что он шпион, что он уже признался, что не БеркОв, а БЕрков. И вот тогда Григорий Александрович Гуковский при огромном стечении студентов сказал, что с Павлом Наумовичем Берковым он дружил. Павел Наумович через год был освобожден. Да и для самого Григория Александровича заступничество не имело обычных последствий».
Тридцатые годы прошли для самого Гуковского более или менее благополучно. Первый раз его арестовали в 41-м за «пораженческие настроения», правда, через несколько месяцев выпустили.
Блокаду Гуковский пережил в Ленинграде, в марте 42-го вместе с университетом был эвакуирован в Саратов. Вернулся в 48-м, а в 49-м грянул гром, именуемый борьбой против космополитизма.
Интересно, что Григорий Александрович, всю жизнь занимавшийся русской культурой, о своих еврейских корнях почти забывал. Да и мало задумывался об этих проблемах. Так, он считал, что антисемитизм занесен к нам Гитлером. И когда против него обернулась эта спровоцированная гнусная кампания, был потрясен.
Подробный, документальный рассказ о том, как была организована травля «космополитов» на филологическом отделении Ленинградского университета, содержится в статье Константина Азадовского и Бориса Егорова «О низкопоклонстве и космополитизме, 1948-1949», журнал «Звезда», 1989, № 6.
Здесь же хочется еще раз напомнить об инициаторах и исполнителях избиения всемирно известных ученых: Б. М. Эйхенбаума, В. М. Жирмунского, М. К. Азадовского, Г. А. Гуковского. Среди наиболее рьяных надо назвать тогдашнего декана филфака Г. П. Бердникова, в будущем академика Бердникова, благополучно пережившего и впоследствии все перипетии отечественной истории; секретаря парторганизации факультета Н. П. Лебедева (в дальнейшем спился и умер). Его соавтор, Федор Абрамов, как говорят знающие люди, подписал написанную не им гнусность. В недавно опубликованном в «Огоньке» материале Ф. Абрамов рассказал историю Лебедева, выведя его под псевдонимом. И хоть о своей роли в травле космополитов писатель умолчал, видно, что собственное тогдашнее поведение не давало ему покоя.
Собрание, на котором клеймили низкопоклонников, космополитов и антипатриотов - Эйхенбаума, Жирмунского, Азадовского, Гуковского,- продолжалось два дня при большом скоплении народа в актовом зале университета. Эйхенбаум и Азадовский были больны, у Гуковского после первого дня случился сердечный приступ. Оба дня выдержал один Жирмунский.
В. Е. Холшевников: «До сих пор помню, как неподвижно сидел сбоку от президиума Жирмунский, до сих пор в ушах трагический голос Гуковского. Его громили за космополитизм, антипатриотизм, а ведь он первый сказал, что XVIII век русской литературы был не ложноклассицизмом, а просто классицизмом. И вот трагическим голосом Гуковский в ответ на обвинения сказал, что любит русскую литературу, что воспитан на ней».
Нина Александровна Жирмунская: «Гуковский пережил это физически очень тяжело. Сразу сердечный приступ. Их всех из университета уволили. Пошли аресты. Каждый день узнавали о ком-нибудь.
Летом, в один день были арестованы оба брата Гуковских - Матвей в Сочи, а Григорий в Риге. Их жен в одну ночь выслали из Ленинграда».
Григорий Александроич Гуковский умер в Лефортовской тюрьме в апреле 1950 года, как потом сообщили родным, «от сердечного приступа, так как не пожелал воспользоваться медицинской помощью». Что это могло значить, мы теперь представляем. Поскольку он умер до суда, не было и официальной реабилитации, что очень затрудняло и последующие публикации. Так что и посмертная судьба этого выдающегося ученого, создавшего школу в русской филологии, как было принято писать до недавнего времени, оказалась сложной.

Елена Фроловава

(01.05.1902, Петербург - 02.04.1950, Москва) ;
в ИРЛИ с 27.12.1929 по 01.03.1932; с 15.01.1934 по 05.07.1941; с 01.07.1946 по 08.04.1949.

Окончил этнолого-лингвистическое отделение факультета общественных наук ЛГУ в 1923. С 1924 по 1930 работал научным сотрудником I разряда словесного отделения ГИИИ. В 1927 окончил аспирантуру ИЛЯЗВ, защитив там же в этом году кандидатскую диссертацию «Русская поэзия XVIII века». Одновременно с научно-исследовательской вел большую педагогическую работу: с 1923 по 1927 преподавал в средней школе; с 1924 по 1930 - на высших курсах ГИИИ, был помощником декана словесного отделения, затем - деканом; с 1928 по 1936 читал лекции в Коммунистическом институте журналистики; с 1935 по 1949 преподавал в ЛГУ, был профессором, зав. кафедрой истории русской литературы (1939-44, 1947-49), проректором по научной работе ЛГУ. С 1938 заведовал сектором ЛО Академии педагогических наук. В ИРЛИ работал с 12 декабря 1929 научным сотрудником II разряда. С 17 ноября 1930 переведен на должность научного сотрудника I разряда Отдела новой русской литературы, где проработал до 1932. С 15 января 1934 вновь зачислен в штат ИРЛИ научным сотрудником I разряда. С 1 февраля этого же года - ученый специалист. С 1 марта 1934 по 31 декабря 1935 был ученым секретарем Отдела новой русской литературы, совмещая эту работу с зав. музеем ИРЛИ (с 10 февраля 1934 по 31 декабря 1935). В 1935 выдвигался на присуждение ученой степени кандидата филологических наук без защиты диссертации. С 14 апреля 1936 - зам. председателя группы изучения литературы XVIII в. С 1 июня 1939 - старший научный сотрудник Отдела новой русской литературы. Занимался изучением русской литературы XVIII-XIX вв., творчества Г. Р. Державина, И. А. Крылова, Д. И. Фонвизина, А. П. Сумарокова и др. писателей. В 1936 защитил докторскую диссертацию «Очерки по истории русской литературы XVIII века». До марта 1942 жил в Ленинграде, а затем эвакуировался с ЛГУ в Саратов. С июня 1944 по июнь 1946 - профессор и проректор в Саратовском гос. университете им. Н. Г. Чернышевского. 1 июня 1946 вернулся на работу в ИРЛИ. Одновременно занимал должность профессора в Московском городском педагогическом институте (1946-47). Автор первого в литературоведении систематического курса по истории русской литературы XVIII в. Как научный редактор, автор и текстолог принимал участие в коллективных трудах: «Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности академика А. С. Орлова» (Л., 1934); «XVIII век». Сб. 1-3, 5, 6 (М.; Л., 1935-64); «А. Н. Радищев: Материалы и исследования» (М.; Л., 1936); «Пушкин. Временник Пушкинской комиссии». Т. 4-5 (М.; Л., 1939); «История русской литературы». Т. 3, ч. 1; Т. 4, ч. 2; Т. 5, ч. 1 (М.; Л., 1941, 1947); ПСС А. Н. Радищева. Т. 1, 2 (М.; Л., 1938, 1941). Член ССП с 1934. В период борьбы с формализмом и космополитизмом был обвинен в «серьезных методологических и политических ошибках, допущенных в работах по истории русской литературы XVIII-XIX вв.» и уволен из Института в 1949. Летом этого же года был арестован. Умер во время следствия в Лефортовской тюрьме в Москве. Посмертно реабилитирован.

I Гуко́вский

Алексей Исаевич , советский историк, профессор (1940), доктор исторических наук (1939). Родился в семье врача. Окончил юридический факультет Московского университета (1918) и историческое отделение института красной профессуры (1925). С 1921 по 1957 преподавал историю СССР в вузах Москвы, Горького, Вологды. Автор широко распространённых учебных пособий («Фазы общественного развития», 1926, 1928, всего 4 изд.; «Рабовладельческое общество», 1931, 1932; «История средних веков», 1935, 1936, 1937). Основные труды по истории Гражданской войны и военной интервенции в Советской России, источниковедению истории России в эпоху империализма.

Лит.: А. И. Гуковский, «Вопросы истории», 1969, № 7 (некролог).

II Гуко́вский

Григорий Александрович , советский литературовед. Родился в Петербурге. Окончил факультет обществ, наук Петроградского университета (1923). Профессор Ленинградского и Саратовского университетов. Руководил группой по изучению рус. литературы 18 в. при Пушкинском доме (Институт рус. литературы АН СССР в Ленинграде). Работы Г. посвящены русской литературе 18 в.; творчеству А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, периоду перехода от романтизма к реализму в связи с внутренними закономерностями развития литературы.

Соч.: Русская поэзия XVIII в., Л., 1927; Русская литература XVIII в., М., 1939; Пушкин и проблемы реалистического стиля, М., 1957; Реализм Гоголя, М. - Л., 1959; Пушкин и русские романтики, М., 1965; Изучение литературного произведения в школе, М. - Л., 1966.

Лит.: Берков П. Н., Проф. Г. А. Гуковский, «Русская литература XVIII в.», «Изв. АН СССР. Отделение литературы и языка», 1940, № 1.

III Гуко́вский

Матвей Александрович , советский историк, доктор исторических наук (1939). Окончил в 1923 Ленинградский университет, преподавателем которого стал с 1934 (с 1937 профессор). В 1946-69 директор Научной библиотеки Государственного Эрмитажа; с 1959 заведующий кафедрой истории средних веков исторического факультета ЛГУ. Особенно значителен вклад Г. в изучение проблем итальянского Возрождения. Член Международного института по изучению Леонардо да Винчи (Raccolta Vinciana), института Леонардо да Винчи (Амбуаз, Франция).

Соч.: Механика Леонардо да Винчи, М., 1947; Итальянское Возрождение, т. 1-2, Л., 1947-61; Рождение и гибель итальянского Возрождения, в сборнике: Тр. Государственного Эрмитажа, т. 8, Л., 1964; Леонардо да Винчи, 2 изд., Л. - М., 1967.

- публиц., сотр. "Русск. бог."...
- литературовед, историк русской поэзии XVIII и начала XIX в., опубликовал ряд исследований в сборниках "Поэтика" и выпустил отдельную кн. - "Русская поэзия XVIII века"...
Большая биографическая энциклопедия
- Гуковский И. Э. - сын купца, был аптекарским помощником. Революц. деятельность начал с 1898 г. участием в кружке "Группа рабочих революционеров", издавав. "Рабочее знамя"...
Большая биографическая энциклопедия
- ковенский статистик 1900...
Большая биографическая энциклопедия
- перев. и публицист, р. ок. 1878, † в июне 1902...
Большая биографическая энциклопедия
- сов. историк, доктор ист. наук, профессор Ленинградского ун-та; в 1946-1969 гг. - директор науч. б-ки Эрмитажа. Особенно значителен вклад Г. в изучение проблем ит. Возрождения...
Средневековый мир в терминах, именах и названиях
- - литературовед. С 1937 возглавлял группу по изучению русской литературы 18 в. в Институте русской литературы АН СССР...
Педагогический терминологический словарь
- перев...
Большая биографическая энциклопедия
- советский историк, профессор, доктор исторических наук. Родился в семье врача. Окончил юридический факультет Московского университета и историческое отделение института красной профессуры...
- советский литературовед. Родился в Петербурге. Окончил факультет обществ, наук Петроградского университета...
Большая Советская энциклопедия
- советский историк, доктор исторических наук. Окончил в 1923 Ленинградский университет, преподавателем которого стал с 1934 . В 1946≈69 директор Научной библиотеки Государственного Эрмитажа...
Большая Советская энциклопедия
- Григорий Александрович, литературовед...
Современная энциклопедия
- российский литературовед...
Большой энциклопедический словарь

"Гуковский" в книгах

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ В Петербурге. - Н. Д. Авксентьев и И. И. Фондаминский. - Разногласия в ПСР. - Первый съезд партии. - Перводумье. - Наша печать. - Д. И. Гуковский. Смерть Михаила Гоца. - Абрам Гоц в Б. О. - Побег Гершуни. - Азеф и генерал Герасимов. - Партия и Б. О. - Гершуни на съезде в Таммерфор

Из книги Перед бурей автора Чернов Виктор Михайлович

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ В Петербурге. - Н. Д. Авксентьев и И. И. Фондаминский. - Разногласия в ПСР. - Первый съезд партии. - Перводумье. - Наша печать. - Д. И. Гуковский. Смерть Михаила Гоца. - Абрам Гоц в Б. О. - Побег Гершуни. - Азеф и генерал Герасимов. - Партия и Б. О. -

Глава четвертая И. Э. Гуковский

Из книги В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты автора Ларсонс Максим Яковлевич

Глава четвертая И. Э. Гуковский С И. Э. Гуковским я познакомился весной 1918 г. в Москве. Он был в то время народным комиссаром финансов и Крестинский меня с ним познакомил. Гуковский носился с мыслью продать частью или полностью запасы платины, которые находились в

Царский подарок и полпред Гуковский

Из книги автора

Царский подарок и полпред Гуковский Ни Карахан, ни Цюрупа, ни другие ничем не могли мне помочь в личном деле. Я решил послушаться их доброго совета и уехать. Но это легко сказать. Сообщения между Москвой и Ригой не существовало, следовало ждать оказии. Неожиданно я узнал,

Торговые представители Яков Ганецкий и Исидор Гуковский

Из книги Антикоррупционный комитет Сталина автора Север Александр

Г.А. ГУКОВСКИЙ

РУССКАЯ

ЛИТЕРАТУРА

общего и профессионального образования РФ

в качестве учебника для студентов

высших учебных заведений

УДИ 82189

ББК 84Р

Гуковский Г.А.

Русская литература XVIII века.

Учебник/Вступ. статья А. Зорина. – М.:

Аспект Пресс, 1999.– 453 с.

ISBN 5-7567-0211-3

Предлагаемая книга – переиздание известного учебника, вышедшего последний раз в 1939 г. По мнению специалистов, данный учебник до сих пор остается одним из лучших учебников по русской литературе XVIII века, в котором удачно сочетаются серьезные исследования, доступность и ясность изложения.

Предназначается для студентов и преподавателей

гуманитарных вузов.

ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ГУКОВСКИЙ И ЕГО КНИГА

Настоящее переиздание учебника Г.А. Гуковского осуществляется накануне шестидесятилетнего юбилея его выхода в свет. Между тем среди всей массы академической продукции (по крайней мере в области гуманитарного знания) литература учебного характера подвержена старению, пожалуй, в наибольшей степени.

Это и понятно. Учебники по определению не должны содержать в себе идей и разработок новаторского характера и потому редко могут становиться памятниками научной мысли. С другой стороны, этот» жанр не обладает и той безотносительной ценностью, которую заключает в себе хороший справочник или хрестоматия. Именно учебники испытывают особенно настойчивое давление эпохи и окружающей среды – состав и характер информации, которая предлагается к усвоению молодым поколениям, естественно, становится предметом самого жесткого социального контроля. К тому же и вторая половина 1930-х годов, когда писался и печатался учебник Г.А. Гуковского, была временем, мягко говоря, неблагоприятным для свободного научного поиска. В этом отношении авторы двух других классических учебников, уже изданных «Аспект Пресс», – и Б.В. Томашевский, выпустивший свою «Теорию литературы» в 20-е годы, и А.А. Реформатский, напечатавший «Введение в языковедение» в середине б0-х, находились, при всех возможных оговорках, в несравнимо лучших условиях. Учитывая все сказанное, понятно, что за шесть без малого десятилетий учебник, который держит сейчас читатель, не мог не устареть.

Что же в таком случае побуждает нас вновь предлагать эту старую книгу современным студентам? Отвечая на этот вопрос, прежде всего приходится сказать со всей определенностью, что ничем лучшим на сегодняшний день мы не располагаем. Авторы учебников, появлявшихся с той поры, как правило, лишь так или иначе варьируют фундаментальные идеи Г.А. Гуковского, существенно уступая ему в блеске изложения и темпераменте. Конечно, время помогло им снять наиболее одиозные формулировки своего предшественника, отказаться от компрометирующих ссылок на труды Сталина и партийную печать тридцатых годов, смягчить резкость и однозначность социологических схем. Но вместе с этими частными усовершествованиями утрачивался и интеллектуальный азарт, и ощущение живой сопричастности своему предмету, отличавшие Гуковского. Однако сказать, что учебник Гуковского лучший в ряду аналогичных изданий – это, по формулировке А.С. Пушкина, «еще похвала небольшая». Концепция истории русской литературы XVIII века, разработанная в трудах Г.А. Гуковского и с более или менее значительными потерями обобщенная в его учебнике, сохраняет свое значение в современной науке не только потому, что иной, более масштабной и стройной мы до сегодняшнего дня не располагаем.

Куда важнее, что эта концепция в основном выдержала испытание временем.

Григорий Александрович Гуковский родился 18 апреля (1 мая) 1902 года в Петербурге. В гимназические годы он пережил увлечение символистской культурой, испытал влияние видного критика и историка культуры предреволюционной эпохи А.Л. Волынского, знакомого его отца. В 1918 году он поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета. Ко времени окончания университета в 1923 г.* вполне определились и круг его научных интересов, и методология подхода к историко-литературному процессу.

* Биографические сведения о Г.А. Гуковском см.: Манн Ю. В. Г.А. Гуковский, – Краткая литературная энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1964. Т. II. Стлб. 438-439. Макогоненко Г. П. Григорий Александрович Гуковский. – Вопросы литературы. 1972. № 9. Серман И. 3. Ленинградская группа XVIII века. – Россия/Russia. Vol. 6. 1988. Р. 147-159.

«У Гуковского в ранней молодости (мы тогда как раз познакомились) был особый комплекс противостояния. Туда входила разная архаика, вкус к дворянскому укладу русской жизни. Эта наивная, задиристая позиция принесла, как ни странно, отличные плоды – открытие русской литературы XVIII века», – вспоминала впоследствии Л.Я. Гинзбург.* Несомненно, подчеркнутый интерес к дворянской культуре в первые послереволюционные годы заключал в себе отчетливый вызов окружающей действительности. Надо сказать, что отношение ученого к господствующим тенденциям общественного развития впоследствии изменилось едва ли не на сто восемьдесят градусов, но дар резко и глубоко реагировать на социальную динамику, потребность и умение переводить свое ощущение времени на язык профессиональных задач остались с Гуковским на всю жизнь.

* ГинзбургЛ. Я. Человек за письменным столом. М.: Советский писатель, 1989. С. 328.

Впрочем, если в его историко-литературных занятиях не было и следа академической отрешенности, то академической основательности было в избытке. По свидетельству Ю.М. Лотмана, Гуковский «знал наизусть – без преувеличения – всю русскую поэзию XVIII века» и «неизменно побеждал на затеянных Тыняновым состязаниях: кто больше помнит наизусть малоизвестных и забытых поэтов».* Эта совершенно уникальная эрудиция Г.А. Гуковского позволила ему по существу сразу же после окончания университета приступить к построению совершенно новой истории русской литературы XVIII столетия – цикл статей, составивших его первую книгу «Русская поэзия XVIII века» (Л., 1927), был, как указывает И.З. Серман, написан еще в 1923-1924 гг.**