Произведения постмодернизма в литературе. Зарождение русского литературного постмодернизма. Краткая характеристика явления

Лекция №№ 16-17

Литература постмодернизма

План

1. Постмодернизм в литературе ХХ века.

а) причины, обусловившие появление постмодернизма;
б) постмодернизм в современном литературоведении;
в) отличительные особенности постмодернизма.

2. «Парфюмер» П. Зюскинда как яркий пример литературы постмодернизма.

1. Постмодернизм в литературе ХХ века

А. Причины, обусловившие появление постмодернизма

По признанию большинства литературоведов постмодернизм «одно из ведущих (если не главное) направлений в мировой литературе и культуре последней трети XX века, отразившее важнейший этап религиозного, философского и эстетического развития человеческой мысли, давшее немало блистательных имен и произведений». Но он возник не только как феномен эстетики или литературы; это скорее некий особый тип мышления, в основе которого лежит принцип плюрализма - ведущей черты нашей эпохи, принцип, исключающий всякое подавление или ограничение. Вместо прежней иерархии ценностей и канонов - абсолютная относительность и множественность смыслов, приёмов, стилей, оценок. Постмодернизм зарождался на почве неприятия стандартизации, монотонности и однотипности официальной культуры в конце 50-х годов. Это был взрыв, протест против унылой одинаковости обывательского сознания. Постмодернизм - это порождение духовного безвременья. Поэтому ранняя история постмодернизма оказывается историей низвержения устоявшихся вкусов и критериев.

Главной его чертой становится разрушение всяких перегородок, стирание граней, смешение стилей и языков, культурных кодов и т. п., в результате «высокое» становилось идентичным «низменному» и наоборот.

Б. Постмодернизм в современном литературоведении

В литературоведении отношение к постмодернизму неоднозначное. В. Курицын испытывает к нему «чистый восторг» и называет его «тяжёлой артиллерией», оставившей после себя вытоптанное, «поруганное» «литературное поле». «Новое направление? Не только. Это ещё и такая ситуация, - писал Вл. Славицкий, - такое состояние, такой диагноз в культуре, когда художник, утративший дар воображения, жизневосприятия и жизнетворчества, воспринимает мир как текст, занимается не творчеством, а созданием конструкций из компонентов самой культуры...». По мнению А. Зверева, это литература «очень скромных достоинств или попросту плохая литература». «Что до термина «постмодернизм», - размышляет Д. Затонский, - то он вроде бы лишь констатирует некую преемственность во времени и оттого выглядит откровенно... бессодержательным».

В этих противоположных высказываниях о сущности постмодернизма содержится зерно истины в той же мере, как и максималистские перегибы. Нравится он или нет, но сегодня - постмодернизм самое распространённое и модное направление в мировой культуре.

Постмодернизм нельзя пока назвать художественной системой, у которой есть свои манифесты и эстетические программы, он не стал ни теорией, ни методом, хотя как культурологическое и литературное явление стал предметом изучения многих западных авторов: Р. Барта, Ж. Деррида, М. Фуко, Л. Фидлера и других. Его понятийный аппарат находится в стадии разработок.

Постмодернизм - особая форма художественного видения мира, проявляющаяся в литературе как на содержательном, так и на формальном уровне и связанная с пересмотром подходов к литературе и самому художественному произведению.

Постмодернизм - явление интернациональное. Критики относят к нему писателей разных по своим мировоззренческим и эстетическим установкам, что и порождает разные подходы к постмодернистским принципам, вариативность и противоречивость их интерпретации. Признаки этого направления можно обнаружить в любой из современных национальных литератур: в США (К. Воннегут, Д. Бартелми), Англии (Д. Фаулз, П. Акроид), Германии (П. Зюскинд, Г. Грасс), Франции («новый роман», М. Уэльбек). Однако уровень «присутствия» постмодернистской стилистики у этих и других писателей неодинаков; нередко в своих произведениях они не выходят за грани традиционного сюжета, системы образов и других литературных канонов, и в таких случаях правомерно говорить лишь о наличии элементов, характерных для постмодернизма. Иначе говоря, во всём многообразии литературных произведений, которые предлагает вторая половина XX века, можно выделить образцы «чистого» постмодернизма (романы А. Роб-Грийё и Н. Саррот) и смешанные; последних всё-таки большинство и именно они дают наиболее интересные художественные образцы.

Трудность систематизации постмодернизма объясняется, по-видимому, его эклектичностью. Отвергая всю предшествующую литературу, он тем не менее синтезирует прежние художественные методы - романтический, реалистический, модернистский - и создаёт на их основе свой стиль. При анализе творчества того или иного современного писателя неизбежно возникает вопрос о степени присутствия у него реалистических и нереалистических элементов. Хотя с другой стороны единственной реальностью для постмодернизма является реальность культуры, «мир как текст» и «текст как мир».

В. Отличительные особенности постмодернизма

При всей неопределённости эстетической системы постмодернизма некоторые отечественные исследователи (В. Курицын, В. Руднев) сделали попытку выстроить ряд наиболее характерных признаков направления.

1. Общее в постмодернизме - это особое положение автора, его множественность, наличие маски или двойника. В романе М. Фриша «Назову себя Гантенбайн» некое авторское «я», отталкиваясь от своих наблюдений, ассоциаций, мыслей, выдумывает разного рода «сюжеты» (история героя). «Я примеряю истории, как платье», - сообщает автор. Писатель творит сюжет произведения, создаёт его текст на глазах у читателя. В «Элементарных частицах» М. Уэльбека роль повествователя отведена человекоподобному существу - клону.

Автор по своему усмотрению моделирует мироустройство в своём произведении, сдвигает и раздвигает по своей прихоти время и пространство. Он «играет» с сюжетом, создавая некую виртуальную реальность (не случайно постмодернизм возник в эпоху компьютерных технологий). Автор порой соединяется с читателем: у X. Борхеса есть миниатюра «Борхес и я», в которой автор утверждает, что они не враги, не одно лицо, но и не разные лица. «Я не знаю, кто из нас двоих пишет эту страницу», - признаётся писатель. Но проблема расщепления автора на множество голосов, на второе «я» в истории литературы отнюдь не нова, достаточно вспомнить «Евгения Онегина» и «Героя нашего времени» или любой из романов Ч. Диккенса и Л. Стерна.

2. Смешению эпох, раздвижению хронотопа в произведении способствует интертекстуальность, которую можно рассматривать как своеобразный диалог между текстами разных культур, литератур и произведений. Одной из составляющих этого приёма является неомифологизм, определяющий во многом облик современного литературного процесса, но он не исчерпывает многообразия интертекста. Каждый текст, по мнению одного из теоретиков постмодернизма на Западе Р. Барта, это интертекст, ибо опирается на весь потенциал культуры прошлого, поэтому в нем присутствуют на разных уровнях и в разном представительстве известные переработанные тексты и сюжеты.

«Соприсутствие» в тексте произведения нескольких «чужих» текстов в виде вариаций, цитат, аллюзий, реминисценций можно наблюдать в романе П. Зюскинда «Парфюмер», в котором автор иронично обыгрывает романтический стиль через стилизацию Гофмана, Шамиссо. Одновременно в романе можно обнаружить аллюзии из Г. Грасса, Э. Золя. В романе «Женщина французского лейтенанта» Дж. Фаулза иронически переосмысливается манера письма писателей-реалистов XIX века.

Постмодернизм стал первым направлением в литературе XX века, которое «открыто призналось в том, что текст не отображает реальность, а творит новую реальность, вернее даже, много реальностей, часто вовсе не зависимых друг от друга». Реальности просто нет, вместо неё существует виртуальная реальность, воссозданная интертекстом.

3. Одним из главных принципов постмодернизма стала цитата. «Мы живём в эпоху, когда все слова уже сказаны», - сказал С. Аверинцев. Иначе говоря, каждое слово, даже буква в постмодернизме - цитата. Цитаты перестают играть роль дополнительной информации, когда автор делает ссылку на её источник. Она органично входит в текст и становится неотделимой частью его. Приходит на память известная байка про американского студента, которой, впервые прочитав «Гамлета» У. Шекспира, был разочарован: ничего особенного, собрание расхожих крылатых слов и выражений. В 1979 году во Франции вышел роман-цитата, представлявший собой 750 цитат из 408 авторов.

4. В работах о постмодернизме в последнее время всё больше говорят о гипертексте. В. Руднев даёт ему следующее определение: «Гипертекст - текст, устроенный таким образом, что он превращается в систему, иерархию текстов, одновременно составляя единство и множество текстов». Простейший пример гипертекста - это любой словарь или энциклопедия, где каждая статья делает отсылки к другим статьям этого же издания. «Хазарский словарь» сербского писателя Павича построен как гипертекст. Он состоит из трёх книг - красной, зелёной и жёлтой, - в которых соответственно собраны христианские, исламские и иудейские источники о принятии хазарами веры, причём каждая из религий настаивает на своей версии. В романе разработана целая система отсылок, а в предисловии автор пишет, что его можно читать как угодно: с начала или с конца, по диагонали, выборочно.

В гипертексте полностью исчезает авторская индивидуальность, она размывается, ибо преобладающее значение приобретает не автор, а «Господин текст», который предусматривает множественное количество прочтений. В предисловии к роману «Откройте» Н. Саррот пишет: «Действующие лица этих маленьких драм - слова, выступающие как самостоятельные живые существа. Когда им предстоит встреча с чужими словами, воздвигается загородка, стена...». А поэтому - «Откройте»!

5. Одной из вариаций гипертекста является коллаж (или мозаика, или пастиш), когда вполне достаточной является комбинация из готовых стилевых кодов или цитат. Но, как справедливо заметил один из исследователей, интертекст и коллаж живы до тех пор, пока в сознании читателя не выветрился смысл их составляющих элементов. Понять цитату можно тогда, когда известен её источник.

6. Тенденция к синкретизму отразилась и на языковой манере письма постмодернизма, который сознательно усложняется за счёт нарушения норм морфологии и синтаксиса, введения вычурной метафоричности стиля, «низкой», ненормативной лексики, вульгаризмов или, напротив, высокоинтеллектуального языка научных областей (роман «Элементарные частицы» Уэльбека, рассказ «Вечеринка что надо» Уэлша). Всё произведение нередко напоминает одну большую развёрнутую метафору или запутанный ребус (роман Н. Саррот «Откройте»). Возникает характерная для постмодернизма ситуация языковой игры - понятие, введённое Л. Витгенштейном в его «Философских исследованиях» (1953), согласно которому вся «человеческая жизнь - совокупность языковых игр», весь мир видится сквозь призму языка.

Понятие «игры» получает в постмодернизме и более пространный смысл - «литературной игры». Игра в литературе - преднамеренная «установка на обман». Цель её - освободить человека от гнета реальности, дать ему почувствовать себя свободным и независимым, на то она и игра. Но в конечном счёте она означает главенство искусственного над естественным, вымышленного над действительным. Произведение приобретает театрально-условный характер. Оно строится по принципу «как бы»: как бы любви, как бы жизни; в нём отражено не то, что было на самом деле, а что «могло быть, если...». Подавляющее большинство художественных произведений последних десятилетий ХХ века представляет собой эту «как бы» литературу. Не удивительно поэтому, что столь большую роль в постмодернизме играет ирония, насмешка, шутка: автор «шутит» своими чувствами, мыслями.

7. Постмодернистские новации коснулись и жанровой стороны художественного произведения. В. Курицын считает, что на передний план выдвинулись второстепенные литературные жанры: дневники, комментарии, письма. Романная форма влияет на организацию сюжета произведений - он становится фрагментным. Эта не случайно возникшая особенность в сюжетосложении представляет собой взгляд на роман как на зеркальное отражение самого процесса жизни, где нет ничего законченного, здесь заключено и определенное философское восприятие мира. Помимо произведений М. Фриша, аналогичные явления можно обнаружить в творчестве Ф. Дюрренматта, Г. Белля, Г. Грасса, А. Роб Грийё. Есть произведения, написанные в словарной форме, появились и такие определения, как «роман-сэнднич», соединяющий в себе романтизм и реализм, мифопрозу и документ. Существуют и другие варианты, романы «Элементарные частицы» М. Уэльбека и «Коллекционер» Д. Фауза, на наш взгляд, можно определить как «романы-кентавры». Происходит слияние на жанровом уровне романа и драмы, романа и притчи.

Одной из разновидностей постмодернизма является китч - «массовое искусство для избранных». Китч может быть «хорошо сделанным» произведением с увлекательным и серьёзным сюжетом, с глубокими и тонкими психологическими наблюдениями, но он - лишь искусная подделка под высокое искусство. В нём, как правило, отсутствует настоящее художественное открытие. Китч использует жанры мелодрамы, детектива и триллера, у него занимательная интрига, которая держит читателя и зрителя в постоянном напряжении. В отличие от постмодернизма, который может дать образцы действительно глубоких талантливых произведений литературы, китч установлен на занимательность, а потому он ближе к «массовой культуре».

Фильм-китч сделал из поэмы Гомера «Одиссея» А. Михалков-Кончаловский. Китч стал непременной добавкой к постановкам шекспировских произведений, в том числе и «Гамлета».

Постмодернизм - явление в литературе второй половины ХХ века чрезвычайно пестрое и неординарное. В нем немало произведений «проходных», произведений-«однодневок»; очевидно, именно такие произведения и вызывают наибольшее количество нападок на направление в целом. Однако постмодернизм выдвинул и продолжает выдвигать действительно яркие, незаурядные образцы художественной прозы в литературе Германии, Швейцарии, Франции и Англии. Может быть, все дело в том, в какой мере автор увлечен «экспериментаторством», иначе говоря, в каком качестве представлено «пограничье» в его творчестве или отдельном произведении.

2. «Парфюмер» П. Зюскинда как яркий пример литературы постмодернизма

Роман Патрика Зюскинда «Парфюмер» впервые был опубликован в переводе на русский язык в 1991 году. Если поискать сведения об авторе романа, то их окажется немного. Как говорится во многих источниках, «Патрик Зюскинд ведёт замкнутый образ жизни, отказывается от литературных премий, от каких-либо публичных выступлений, редкие случаи, когда он соглашается на короткое интервью».

Родился П. Зюскинд 26 марта 1949 года в семье профессионального публициста в небольшом западногерманском городе Амбахе. Здесь он закончил гимназию, получил музыкальное образование, начал пробовать себя в литературе. Позже, в 1968-1974 гг., П. Зюскинд изучал в университете Мюнхена историю средневековья. Жил то в Мюнхене, то в Париже, печатался исключительно в Швейцарии. Мировая известность, пришедшая к автору «Парфюмер», не заставила его приоткрыть завесу над своей жизнью.

Начинал П. Зюскинд в жанре миниатюры. Подлинным дебютом его можно считать монопьесу «Контрабас», завершённую летом 1980 года. Последние десять лет П. Зюскинд пишет киносценарии для телевидения, в том числе сценарии художественных сериалов.

Роман «Парфюмер» (в другом переводе на русский язык - «Аромат») занимает место в мировой десятке бестселлеров. Он переведён более чем на тридцать языков. Произведение это по-своему уникально.

Роман П. Зюскинда можно без преувеличения назвать первым истинно постмодернистским немецким романом, прощанием с модерном и культом гения. По мнению Виттштока, роман является элегантно замаскированным путешествием по истории литературы. Автора интересует прежде всего проблема творчества, творческой индивидуальности, культ гения, который взращивался немецкими писателями со времен романтизма.

Безусловно, проблема гения волновала и романтиков в Англии и Франции, и в «Парфюмере» есть аллюзии на литературные произведения этих стран. Но в немецкой литературе гений превратился в культовую фигуру, на произведениях немецких писателей можно поэтапно проследить эволюцию образа гения, его расцвет и деградацию. В Германии культ гения оказался более живучим и, наконец, в XX веке в восприятии миллионов немцев воплотился в зловещей и загадочной фигуре Гитлера и превратился в идеологию. Послевоенное поколение писателей осознавало немалую долю вины, лежащую на литературе, взлелеявшей этот культ. Роман Зюскинда разрушает его, применяя излюбленный прием постмодернизма - «use and abuse», «использование и оскорбление», то есть одновременное использование какой-то темы, стиля, традиции и демонстрации ее несостоятельности, подрыв, сомнение. Зюскинд использует огромное количество произведений немецких, французских, английских писателей, касающихся темы гениальности, и с их же помощью критикует традиционные представления об оригинальности, исключительности творческой личности. Зюскинд вписывает свой роман в традицию культа гения, подрывая ее изнутри.

«Парфюмер» - это характерный для постмодернизма многоуровневый роман. Его жанр, как и любого другого постмодернистского произведения, определить непросто, потому что границы жанров в современной литературе размыты и постоянно нарушаются. По внешним признакам его можно отнести к историческому и детективному жанрам. Подзаголовок «История одного убийцы» и репродукция картины Ватто с мёртвой обнажённой девушкой на обложке явно рассчитаны на привлечение массового читателя и однозначно дают понять, что это детектив. Начало романа, где указывается точное время действия, описывается жизнь Парижа той эпохи, характерно для исторического романа. Само повествование нацелено на широкий спектр интересов читателей: высоколитературный язык, стилистическая виртуозность, ироническая игра с читателем, описание частных сфер жизни и мрачных картин преступлений. Описание рождения, воспитания, учебы главного героя предполагают жанр романа воспитания, а постоянные упоминания о гениальности, неординарности Гренуя, его необыкновенном таланте, который ведёт его по жизни и подчиняет все остальные свойства характера и даже организм, намекают на то, что перед нами настоящий роман о художнике, гении.

Однако ни одно из ожиданий читателя, вызванных намёками на тот или иной жанр, не оправдывается. Для детектива необходимо, чтобы зло было наказано, преступник изобличен, миропорядок восстановлен, ни одно из этих условий в романе не выполнено. В. Фрицен назвал «Парфюмера» реквиемом по криминальному роману. Система ценностей романа воспитания оказывается подорванной. «Учителя» Гренуя не испытывают к нему никаких чувств, кроме неприязни. Образование Гренуя сводится к узнаванию и запоминанию запахов и смешиванию их в воображении. Любовные, дружеские, семейные отношения как факторы формирования личности, без которых невозможно представить роман воспитания, здесь вообще отсутствуют, герой полностью изолирован духовно от окружающего мира. До некоторого времени Гренуй не испытывает вообще никаких чувств, как будто из всех органов восприятия у него существует только обоняние. Тема любви, сострадания, дружбы и прочих человеческих чувств закрыта Гренуем с самого начала, когда он своим первым криком проголосовал «против любви и всё-таки за жизнь». «Он был с самого начала чудовищем». Единственное чувство, которое вызревает в Гренуе, - это отвращение к людям, но даже оно не находит у них отклика. Заставив людей полюбить себя, отвергнутого и уродливого, Гренуй осознает, что они ему отвратительны, а значит, их любовь ему не нужна. Трагедия Гренуя в том, что сам он не может узнать, кто он такой, и даже не может насладиться своим шедевром. Он осознал, что люди воспринимают и любят лишь его маску из аромата.

Роман «Парфюмер» можно назвать программным произведением постмодернизма, потому что в нём с помощью хорошего литературного языка и захватывающей повествовательной формы воплощаются практически все основные установки постмодернизма. Здесь и многослойность, и критика просвещения, представлений об оригинальности, идентичности, игра с читателем, прощание с модернистской тоской по всеохватывающему порядку, целостности, эстетическим принципам, которые противостоят хаосу действительности, и, конечно, интертекстуальность - аллюзии, цитаты, полуцитаты - и стилизация. В романе воплощены отказ от тоталитарной власти разума, от новизны, свободное обращение с прошлым, принцип развлекательности, признание вымышленного литературного произведения.

Вымышленность главного героя, Гренуя, подчёркивается с первых же строк: «... его гениальность и его феноменальное тщеславие ограничивались сферой, не оставляющей следов в истории». Не мог оставить следов Гренуй и потому, что растерзан и съеден до последнего лоскутка в финале романа.

В первом же абзаце автор заявляет о гениальности своего героя, неразрывно связанной со злом, Гренуй - «гениальное чудовище». Вообще в образе Гренуя автор объединяет многие черты гения, как его представляли от романтизма до модернизма - от мессии до фюрера. Эти присущие одаренной индивидуальности черты автор заимствует из различных произведений - от Новалиса до Грасса и Бёлля. Гротескное соединение этих черт в одно целое напоминает создание доктором Франкенштейном своего монстра. Свое творение автор называет «чудовищем». Это лишенное практически всех человеческих качеств, кроме ненависти, существо, отвергнутое миром и само отвернувшееся от него, стремящееся покорить человечество с помощью своего таланта. Отсутствие у Гренуя собственного запаха означает отсутствие у него индивидуальности, собственного «я». Его проблема в том, что, столкнувшись с внутренней пустотой, Гренуй не пытается обрести своё «я». Поиск аромата должен был бы символизировать творческий поиск себя. Однако гений Гренуя способен сотворить лишь искусную подделку человеческого запаха. Свою индивидуальность он не ищет, а лишь маскирует её отсутствие, что оборачивается крахом и саморазрушением гения в финале.

На образе Гренуя В. Фрицен выстраивает целую историю болезни гения. Во-первых, поскольку гений должен и внешне выделяться из толпы, он непременно имеет некий физический недостаток. Герой Зюскинда несет гротескные черты дегенерации. Больна его мать, значит, наследственность он получил плохую. У Гренуя горб, изуродованная нога, всевозможные тяжелые болезни оставили свои отметины на его лице, вышел он из клоаки, «он был даже меньше, чем ничто».

Во-вторых, гений антирационален, всегда остаётся ребёнком, его нельзя воспитать, так как он следует своим внутренним законам. Правда, у гения романтиков воспитатель всё же был - это природа. Однако Гренуй - своё собственное произведение. Он родился, жил и умер словно вопреки всем законам природы и судьбы, лишь по своему желанию. Гений Зюскинда создает себя сам. Более того, природа для него - голый материал, Гренуй стремится вырвать у неё душу, разложить на составные части и, соединив в нужной пропорции, создать своё произведение.

В-третьих, гений и интеллект - не одно и то же. У Гренуя есть уникальный дар - его обоняние. При этом все считают его слабоумным. Только к четырем годам Гренуй научился говорить, однако с абстрактными, этическими и моральными понятиями у него были проблемы: «... совесть, Бог, радость, благодарность... было и осталось для него туманным». По определению Шопенгауэра, гений соединяет в себе огромную силу воли и большую долю чувственности - о разуме нет и речи. Гренуй настолько одержим работой и желанием достичь могущества, что это подчиняет все его жизненные функции (например, работа у Бальдини, в Грассе).

В-четвертых, гений тяготеет к безумию или, по крайней мере, к эксцентричности, никогда не принимая норм жизни обывателя. Поэтому в глазах бюргера гений-романтик всегда сумасшедший, дитя природы, он не считается с устоями общества. Гренуй - преступник а рrіоrі, приговор ему вынесен уже в подзаголовке - «История одного убийцы», а первое убийство Гренуй совершает только что появившись на свет, своим первым криком, который стал смертным приговором для его матери. И в дальнейшем убийство будет для него чем-то естественным, лишенным какой бы то ни было моральной окраски. Помимо 26 убийств, совершённых уже в сознательном возрасте, Гренуй магическим образом приносит несчастья людям, связанным с ним: погибают Грималь и Бальдини, исчезает маркиз, казнят Дрюо. Гренуя нельзя назвать аморальным, так как ему чужды всякие моральные понятия, которые он мог бы отрицать. Он - вне морали, над ней. Однако Гренуй вначале не противопоставляет себя окружающему миру, маскируясь с помощью духов. Романтический конфликт переносится во внутреннюю сферу - Гренуй сталкивается с собой, точнее с отсутствием себя, в чём усматривается конфликт постмодернистский.

В-пятых, гений является аутсайдером общества, изгнанником. Гений живет в воображаемом мире, в мире своих фантазий. Однако аутсайдерство Гренуя переходит в аутизм. Из-за отсутствия запаха Гренуя либо просто игнорируют, либо чувствуют к нему непонятное для себя отвращение. Сначала Гренуя это не волнует, он живёт в мире запахов. В горах, куда он удаляется от мира, Гренуй создаёт царство запахов, живёт в воздушном замке ароматов. Но после кризиса - осознания отсутствия собственного запаха - он возвращается в мир, для того чтобы войти в него, и люди, обманутые «человеческими духами» Гренуя, принимают его.

В-шестых, гению требуется автономность, независимость. Этого требует эгоцентризм гения: его внутреннее «я» всегда ценнее и богаче, чем окружающий мир. Одиночество требуется гению для самосовершенствования. Однако самоизоляция представляет для художника и большую проблему. Вынужденная оторванность от мира людей трагически воспринималась романтическим героем-гением. Гренуя заставляет замыкаться в себе не окружающий мир, отвергающий его, а внутренняя потребность. Своим первым криком новорождённый Гренуй противопоставил себя внешнему миру и после выносил все жестокие удары судьбы с нечеловеческим упорством, с первых лет жизни продвигаясь к цели, даже еще не осознавая её.

Наконец, в образе Гренуя можно выделить и такую черту, как исключительность гения, мессианство, которая подчеркивается на протяжении всего повествования. Гренуй был рождён для некой высшей цели, а именно - «осуществить революцию в мире запахов». После первого убийства ему открылось его предназначение, он осознал свою гениальность и направление своей судьбы: «... он должен был стать Творцом запахов... величайшим парфюмером всех времён». В. Фрицен замечает, что в образе героя Зюскинда проглядывает миф о подкидыше, который должен вырасти в спасителя своего народа, однако вырастает чудовище, дьявол.

Когда Гренуй создаёт свой первый шедевр - человеческий запах, уподобив себя Богу, он понимает, что может достичь и большего - сотворить сверхчеловеческий аромат, чтобы заставить людей полюбить себя. Теперь он хочет стать «всемогущим богом аромата... - в действительном мире и над реальными людьми». В соперничестве Гренуя с Богом видится намёк на любимый романтиками миф о Прометее. Гренуй крадёт у природы, у Бога секрет души-аромата, но он использует этот секрет против людей, похищая у них души. К тому же Прометей не хотел замещать богов, свой подвиг он совершил из чистой любви к людям. Гренуй действует из ненависти и жажды власти. Наконец, в сцене вакханалии парфюмер осознает себя «Великим Гренуем», переживает «величайший триумф своей жизни», «Прометеев подвиг».

Кроме того, что герой Зюскинда сочетает в себе практически все черты, которыми писатели от романтизма до модернизма наделяли гения, Гренуй проходит несколько стадий развития - от романтизма до постмодернизма. Вплоть до ухода в горы Гренуй стилизован под художника-романтика. Вначале он накапливает, поглощает запахи, постоянно составляет новые комбинации ароматов в своем воображении. Однако он пока творит без всякого эстетического принципа.

Гренуй-художник развивается и, встретив свою первую жертву, находит в ней высший принцип, по которому должны строиться остальные ароматы. Убив её, он осознаёт себя как гения, узнаёт своё высшее предопределение. «Он хотел выразить вовне своё внутреннее “я”, которое считал более стоящим, чем всё, что мог предложить внешний мир». Поэтому Гренуй уединяется в горах на семь лет. Однако там ему не открылись ни тайны мироздания, ни пути самопознания. Вместо обновления Гренуй столкнулся с отсутствием собственной личности. Возрождения через смерть не получилось, так как не было «я», которое могло бы переродиться. Эта внутренняя катастрофа разрушила мир его фантазий и заставила вернуться в мир реальный. Он вынужден совершить обратный побег - от себя во внешний мир. Как пишет В. Фрицен, в горы Гренуй уходит как романтик, а спускается как декадент: «На своей “волшебной горе” оригинальный художник состарился, превратился в художника-декадента».

Попав к маркизу-шарлатану, Гренуй учится искусству иллюзии, создаёт человеческий аромат, маску, которая прикрыла отсутствие его индивидуальности и открыла дорогу в мир людей. В Грассе Гренуй осваивает науку парфюмерии, технику извлечения запаха. Однако цель Гренуя уже не совершить революцию в мире запахов. Первый удавшийся шедевр позволил Греную настолько увериться в собственной гениальности, что он не довольствуется просто принятием его в среду людей, он хочет заставить их полюбить себя как Бога. Гений-декадент деградирует дальше - в фюрера, когда стремление к целостности и единству оборачивается тоталитаризмом. В сцене вакханалии в Гренуе узнаётся и Наполеон, и Бисмарк, и Гитлер. После распада монархии общество жаждало гения-фюрера и учителя, который должен был вывести из хаоса, объединить. Параллели с Гитлером здесь вполне чёткие. Документальные кадры публичных выступлений Гитлера свидетельствуют о массовом экстазе, в который он повергал своих слушателей. В сцене вакханалии Гренуй, не имеющей собственной индивидуальности, заставляет и остальных терять её, люди превращаются в стадо диких животных. Произведение искусства должно противостоять хаосу действительности, а Гренуй, наоборот, сеет вокруг себя хаос и разрушение.

Гренуй, наконец, постмодернистский гений. Он творит свои шедевры как истинный постмодернист: не создавая свое, а смешивая украденное у природы и живых существ, тем не менее получая нечто оригинальное, а главное - оказывающее сильное воздействие на зрителя/читателя. По мнению В. Фрицена, Гренуй - псевдогений постмодернизма - творит в собственных целях, крадёт чужое, чтобы слепить своё. Постмодернизм гения Гренуя и в том, что он соединяет в себе все исторические фазы культа гения с разочарованием в нем, осознанием его несостоятельности. Творчество Гренуя сводится к тому, что он крадёт у природы душу, немногим отличаясь от Бальдини - филистера, который крадёт сами произведения.

«Парфюмер» не случайно навлёк на себя обвинения в эпигонстве, модной эклектической стилизации уже хотя бы потому, что автор как раз и подвергает пересмотру идею гениальной индивидуальности, оригинальности, следуя концепции постмодернизма. Действительно, роман чрезвычайно полифоничен, голоса разных эпох и жанров звучат достаточно отчётливо. Роман соткан из аллюзий, цитат, полуцитат, тем и мотивов немецкой и не только немецкой литературы. Зюскинд использует технику гомогенизации цитат, тем, элементов других текстов - по принципу композиции духов. Образ гения, идея творчества организуют повествование, а новеллы Гофмана, главным образом «Девица Скюдери», являются системой координат для ориентации читателя. Роман Зюскинда - не конгломерат цитат, а тщательно выстроенный диалог-игра как с литературной традицией, так и с читателем, точнее с его литературным багажом. Что касается раскодирования текста, то тут немецкий читатель находится в более выгодном положении: большинство аллюзий в романе - на хорошо знакомый немцам с детства литературный канон.

«Парфюмер» - это типичный постмодернистский роман и потому, что он осознанно вторичен. Это роман-пастиш, роман-игра, его можно подвергать бесконечным интерпретациям, находить всё новые аллюзии. Секрет читательского успеха романа Зюскинда, безусловно, не только в широкой рекламе, но и в искусной стилизации, качественной подделке под детектив и исторический роман. Занимательный сюжет и хороший литературный язык обеспечивают роману внимание как со стороны интеллектуальной публики, так и со стороны массового читателя - любителя тривиальной литературы.

1. Анастасьев, Н. У слов долгое эхо / Н. Анастасьев // Вопросы литературы. - 1996. - № 4.

2. Гучник, А. Постмодернизм и глобализация: постановка проблемы / А. Гучник // Всемирная литература. - 2005. - № 3. - С. 196-203.

3. Зарубежная литература ХХ века: учеб. для вузов / Л. Г. Андреев [и др.]; под ред. Л. Г. Андреева. - М.: Высш. шк.: изд. центр Академия, 2000. - С. 19-23.

4. Затонский, Д. Искусство романа и ХХ век / Д. Затонский. - М., 1973.

5. Затонский, Д. Постмодернизм в историческом интерьере / Д. Затонский // Вопросы литературы. - 1996. - № 3.

6. Ильин, И. Поструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм / И. Ильин. - М., 1996.

7. Кубарева, Н. П. Зарубежная литература второй половины ХХ века / Н. П. Кубарева. - М.: Моск. Лицей, 2002. - С. 171-184.

8. Курицын, В. Постмодернизм: новая первобытная культура / В. Курицын // Новый мир. - 1992. - № 2.

9. Руднев, В. Словарь литературы ХХ века / В. Руднев. - М., 1998.

10. Славацкий, В. После постмодернизма / В. Славацкий // Вопросы литературы. - 1991. - № 11-12.

11. Халипов, В. Постмодернизм в системе мировой культуры / В. Халипов // Иностранная литература. - 1994. - № 1. - С. 235-240

Течение, получившее название постмодернизм, возникло в конце XX века и объединило в себе философские, мировоззренческие и культурные настроения своего времени. Произошла и искусства, религии, философии. Постмодернизм, не стремясь к изучению глубинных проблем бытия, тяготеет к простоте, поверхностному отражению мира. Поэтому литература постмодернизма нацелена не на понимание мира, а принятию его таким, каков он есть.

Постмодернизм в России

Предтечами постмодернизма были модернизм и авангардизм, которые стремились возродить традиции Серебряного века. Русский постмодернизм в литературе отказался от мифологизации реальности, к которой тяготели предыдущие литературные направления. Но в то же время, он создает собственную мифологию, прибегая к ней как к наиболее понятному культурному языку. Писатели-постмодернисты вели в своих произведениях диалог с хаосом, представляя его как реальную модель жизни, где утопией является гармония мира. При этом между космосом и хаосом шли поиски компромисса.

Русские писатели-постмодернисты

Идеи, рассмотренные различными авторами в своих произведениях, порою представляют собой странные неустойчивые гибриды, призванные вечно конфликтовать, являясь абсолютно несовместимыми понятиями. Так, в книгах В. Ерофеева, А. Битова и С. Соколова представлены компромиссы, парадоксальные по сути, между жизнью и смертью. У Т. Толстой и В. Пелевина - между фантазией и реальностью, у и Пьецуха - между законом и абсурдом. От того, что постмодернизм в русской литературе опирается на сочетаниях противоположных понятий: возвышенного и низменного, патетики и глумления, фрагментарность и целостность, оксюморон становится его основным принципом.

К писателям-постмодернистам, кроме уже перечисленных, относят С. Довлатова, Л. Петрушевскую, В. Аксёнова, В их произведениях наблюдаются основные характерные черты постмодернизма, такие как понимание искусства как способа организации текста по особым правилам; попытка передать видение мира через организованный хаос на страницах литературного произведения; тяготении к пародии и отрицание авторитетов; подчеркивание условности используемых в произведениях художественно-изобразительных приемов; соединение в пределах одного текста разных литературных эпох и жанров. Идеи, которые провозгласил постмодернизм в литературе, указывают на его преемственность с модернизмом, в свою очередь призывавшим к уходу от цивилизации и возвращению к дикости, что приводит к высшей точке инволюции - хаосу. Но в конкретных литературных произведениях нельзя увидеть только стремление к разрушению, всегда присутствует и созидательная тенденция. Они могут по-разному проявляться, одна превалировать над другой. Например, у Владимира Сорокина в произведениях господствует стремление к разрушению.

Сформировавшись в России в период 80-90-х годов, постмодернизм в литературе вобрал в себя крах идеалов и стремление уйти от упорядоченности мира, поэтому возникла мозаичность и фрагментарность сознания. Каждый автор по-своему преломил это в своём творчестве. У Л. Петрушевской и в произведениях сочетается тяга к натуралистической обнаженности в описании реальности и стремление выйти из неё в область мистического. Ощущение мира в постсоветскую эпоху характеризовалось именно как хаотическое. Часто в центре сюжета у постмодернистов становится акт творчества, и главным героем является писатель. Исследуется не столько взаимоотношения персонажа с реальной жизнью, сколько с текстом. Это наблюдается в произведениях А. Битова, Ю. Буйды, С. Соколова. Выходит эффект замкнутости литературы на себе, когда мир воспринимается как текст. Главный герой, часто отождествляемый с автором, при столкновении с реальностью платит страшную цену за её несовершенство.

Можно сделать прогноз, что, будучи ориентированным на разрушение и хаос, постмодернизм в литературе однажды уйдёт со сцены и уступит место другому течению, нацеленному на системное мировоззрение. Потому что рано или поздно состояние хаоса сменяется порядком.

Реферат на тему:

«Литература постмодернизма конца XX века»

В последнее время стало популярным объявлять о том, что в начале нового века постмодернизм окончательно прошел все возможные этапы своего самоопределения, исчерпав возможности существования в качестве имеющего признаки всеобщности явления современной культуры. Наряду с этим проявления постмодернизма в последней трети ХХ в. зачастую рассматриваются в качестве интеллектуальной игры, полюбившейся элитарной части творческой интеллигенции как на Западе, так и в России.

Между тем исследователи, которые обратились к проблематике постмодернизма в ситуации кажущегося господства постмодернистского мировоззрения и появления громадного количества работ, посвященных постмодернизму, приходят к выводу, что «многочисленные публикации оказались сбивчивы и противоречивы: новое эстетическое явление было текуче, расплывчато и не поддавалось определению». Д. В. Затонский, обратившись к теоретическим и художественным текстам в целях выявить и сформулировать общие выводы о постмодернизме, назвал сам термин «невразумительным словечком», использование которого мало помогает упорядочить картину мира в привычном смысле слова. Так или иначе, приходится вслед за ученым признать, что наиболее существенной причиной распространения постмодернизма явилось состояния всеобщего кризиса, а его значение заключается в том, что он поставил под сомнение традиционную «систему бытования духа и культуры».

Действительно, становление постмодернизма в первую очередь связано с теми глубочайшими изменениями в картине мира, что сопровождают постиндустриальную, информационно-компьютерную стадию развития современной цивилизации. На практике это обернулось глубоким и зачастую бесповоротным неверием в универсальное значение как объективного, так и субъективного принципа познания реального мира. Для многих воспринимаемые сознанием события и явления современного мира перестали иметь характер образов, знаков, понятий, которые заключают в себе какой-либо объективно значимый смысл или духовно-нравственное значение, соотносимые с идеей реального поступательного исторического развития или свободной духовной деятельностью. По утверждению Ж.-Ф. Лиотара, ныне так называемый «дух времени» «может выражать себя во всевозможных реактивных или даже реакционных установках или утопиях, но не существует позитивной ориентации, которая могла бы открыть перед нами какую-то новую перспективу». В целом постмодернизм явился «симптомом крушения предшествовавшего мира и одновременно - низшей отметкой на шкале идеологических штормов», которыми чреват наступивший ХХI век. Такая характеристика постмодернизма может найти множество подтверждений в теоретических работах и художественных текстах.

В то же время определение постмодернизма как явления, констатирующего всеобщий кризис и хаос, открывшийся после крушения традиционной системы понимания и познания мира, иногда не позволяет увидеть некоторые существенные аспекты постмодернистского периода состояния умов. Речь идет о предпринятых в русле постмодернизма интеллектуальных и эстетических усилиях по выработке новых координат и определении очертаний того нового типа общества, культуры и мировоззрения, которые наметились на современном постиндустриальном этапе развития западной цивилизации. Дело не ограничилось всеобщим отрицанием или пародированием культурного наследия. Для некоторых писателей, именуемых постмодернистами, важнее стало определить те новые соотношения между культурой и человеком, которые складываются, когда свое доминирующее значение утрачивает принцип прогрессивного, поступательного развития общества, и культуры в обществе, существующем в эпоху информационно-компьютерной цивилизации.

В результате в произведениях литературы на смену связной картине жизни, основанной на фабуле как развертывании событий, пришел зачастую не столько традиционный жанровый сюжетный принцип отбора и расположения материала в пространственно-временном измерении и линейной последовательности, сколько создание некоей целостности, построенной на сочетании различных пластов материала, объединенных персонажами или фигурой автора-повествователя. Фактически специфику такого текста можно определить, употребив термин «дискурс». Среди многочисленных концепций, раскрывающий понятие «дискурс», следует выделить то его понимание, которое позволяет выйти за пределы лингвистики. Ведь дискурс можно трактовать как «сверхфразовое единство слов», а также как «всякое значимое единство независимо от того, является ли оно словесным или визуальным». В этом случае дискурс представляет из себя систему социокультурных и духовных явлений, закрепленных в той или иной форме, внешних по отношению к отдельному человеку и предложенных ему, например, в качестве культурного наследия, освященного традицией. С этой точки зрения писатели постмодернизма передали довольно острое ощущение того, что для современного человека, живущего в мире оформленного, «готового к употреблению» разнообразного социального и культурного материала остается два пути: конформистское приятие всего этого или осознание своего состояния отчуждения и несвободы. Таким образом, постмодернизм в творчестве начинается с того, что писатель приходит к пониманию, что всякое создание произведений традиционной формы вырождается в воспроизведение того или иного дискурса. Поэтому в некоторых произведениях современной прозы главным становится описание пребывания человека в мире различного типа дискурсов.

В этом плане характерным является творчество Дж. Барнса, который в романе «Англия, Англия» (1998) предложил поразмышлять над вопросом «Что такое настоящая Англия?» для человека постиндустриальной эпохи, живущего в «обществе потребления». Роман делится на две части: одна называется «Англия», и в ней мы знакомимся с главной героиней Мартой, выросшей в простой семье. Встретившись с отцом, когда-то покинувшим семью, она напоминает ему, что в детстве она собирала пазл «Графства Англии», и ей всегда не хватало одного фрагмента, т.к. его прятал отец. Другими словами, географию страны она представляла как набор внешних очертаний отдельных территорий, и этот паззл можно считать постмодернистским концептом, раскрывающим уровень знаний обычного человека о своей стране.

Так в романе определяется фундаментальный вопрос «Что есть реальность», и вторая часть романа посвящена некоему проекту по созданию рядом с современной Англией территории «Старой Доброй Англии». Барнс предлагает представить всю культуру Англии в виде социокультурного дискурса, состоящего из 50 концептов «английскости». Сюда вошли королевская семья и королева Виктория, Биг Бен, парламент, Шекспир, снобизм, газета «Таймс», гомосексуализм, футбольный клуб «Манчестер Юнайтед», пиво, пудинг, Оксфорд, империализм, крикет, и т.п. Дополнительно в тексте дано обширное меню настоящих «английских» блюд и напитков. Все это помещается в спроектированный и специально созданный социокультурный пространственный аналог, представляющий собой некую грандиозную реконструкцию или репродукцию «старой Англии» на определенной выбранной для этой цели островной территории. Организаторы этого проекта исходят из того, что исторические знания не похожи на точную видеозапись реальных событий прошлого, и современный человек живет в мире копий, мифов, знаков и архетипов. Другими словами, если мы хотим воспроизвести жизнь английского общества и культурное наследие, это будет не презентация, а репрезентация этого мира, иными словами «его улучшенный и обогащенный, иронизированный и суммированный вариант», когда «реальность копии станет реальностью, которую мы встретим на своем пути». Барнс обращает внимание на то, что постмодернистское состояние современного общества проявляется, кроме всего прочего, и в том, что в сфере культуры, т.е. духовной жизни человека, ныне также применяются некие технологии, Мир культуры конструируется и планомерно создается так же, как это делается, например, в области промышленного производства.

«Англия, Англия» - это пространство, где архетипы и мифы об этой стране представлены как зрелище и где подлинными являются лишь облака, фотографы и туристы, а все остальное - создание лучших реставраторов, актеров, костюмеров и дизайнеров, использующих самую современную технику для создания эффекта старины и историчности. Это продукт современного шоу-бизнеса эпохи «общества потребления» представляет собой «репозиционирование» мифов об Англии: была создана та Англия, которую хотят увидеть иностранные туристы за свои деньги, не испытывая некоторых неудобств, сопровождающих гостей при путешествии по реальной стране - Великобритании.

В этом случае литература постмодернизма высветила одно из явлений постиндустриального мира как мира осуществленной утопии всеобщего потребления. Современный человек оказался в ситуации, когда, помещенный в сферу массовой культуры, он выступает в роли потребителя, чье «Я» воспринимается как «система желаний и их удовлетворения» (Э. Фромм), и принцип беспрепятственного потребления распространяется ныне и на сферу классической культуры и всего культурного наследия. Таким образом, понятие о дискурсе как социокультурном явлении дает Барнсу возможность показать, что картина мира, в пределах которой существует современный человек, по существу не является плодом его собственного жизненного опыта, а навязана ему извне некими технологами, «разработчиками Концепций» как они названы в романе.

При этом очень характерным является то, что, воссоздавая некоторые существенные стороны постмодернистского состояния современного мира и человека, сами писатели свой труд воспринимают как ряд процедур создания текстов вне классической традиции прозы. Речь идет о понимании творчества как процесса индивидуальной переработки, сочетания и комбинации отдельных уже оформленных пластов материала, частей культурных текстов, отдельных образов и архетипов. Во второй половине ХХ в. именно такой постмодернистский тип деятельности на время становится доминирующим в деле защиты, сохранения и реализации исконной человеческой потребности и способности к познанию и творчеству.

В этом случае внутренние взаимосвязи фрагментов текста, образов и мотивов в постмодернистском тексте воспроизводятся как дискурс, что в целом характеризуется как одно из свидетельств так называемого «постисторического состояния» художественного сознания в последней трети ХХ в. В постмодернизме происходит последовательное замещение реальной исторической перспективы перехода от прошлого к будущему процессом деконструкции индивидуальной картины мира, чья целостность целиком основана на дискурсе, в процессе воссоздания которого эта картина мира обретает для читателя некую связность, иногда открывающую ему путь к новому пониманию этого мира и своего положения в нем. Другими словами, постмодернизм черпает новые источники художественности в воссоздании картины мира из различных исторических, социо-культурных и информационных фрагментов. Тем самым предлагается оценить существование и духовную жизнь личности не столько в социальнобытовых обстоятельствах, сколько в современном историко-культурном контексте.

При этом именно информационно-культурологический аспект подбора и организации материала составляет специфику текстов постмодернизма, которые выглядят как многоуровневая система. Чаще всего можно выделить три уровня: художественный (образный), информационный и культурологический. На информационном уровне происходит чрезвычайно характерное для постмодернизма использование внехудожественных текстовых фрагментов, которые принято называть документами. Повествования о героях и их жизни дополняются разнородным уже обработанным и упорядоченным для понимания материалом. В некоторых случаях частями текстов могут быть какие-либо подлинные формализованные его образцы или их имитации: например, дневники и дневниковые записи, письма, файлы, протоколы судебных процессов, данные из области социологии или психологии, выдержки из газет, цитаты из книг, в том числе и из художественных произведений поэзии и прозы, написанных в самые различные эпохи. Все это монтируется в художественный текст, способствует созданию культурологического контекста повествования и становится частью дискурса, сопровождающего описание, имеющее жанровые признаки романа на фабульно-сюжетном уровне и раскрывающее проблемы индивидуальной судьбы героя.

Этот информационно-культурологический пласт чаще всего представляет постмодернистскую составляющую художественного повествования. Именно на этом уровне происходит сочетание материала различных эпох, когда образы, сюжеты, символы из истории культуры и искусства соотносятся с системой норм, ценностей и понятий на уровне современного теоретического знания и гуманитарной проблематики. Например, в «Маятнике Фуко» У. Эко в качестве эпиграфов к отдельным главам даны отрывки из научной, философской, богословской литературы разных эпох. Другими примерами интеллектуальной насыщенности постмодернистской прозы информационным, культурологическим и теоретическим материалом являются различного типа предисловия авторов, имеющие характер самостоятельных эссе. Таковы, например, «Заметки на полях «Имени розы» У. Эко или «Пролог» и «Заключение» к роману Дж. Фаулза «Червь», «Интермедия» между двух глав в «Истории мира в 10 ½ главах» Дж. Барнса. По образцу научного трактата Дж. Барнс заканчивает свою «Историю мира» списком книг, которые он использовал для описания Средневековья и истории создания полотна французского художника Жерико «Плот Медузы», а его роман «Попугай Флобера» снабжен довольно подробной хронологией жизни французского писателя.

В этих случаях для авторов важны доказательства возможности плодотворной духовной деятельности и интеллектуальной свободы на основе литературного труда. Например, А. Роб-Грийе считает, что современный писатель не может, как прежде, превращать внешне прочную и реальную повседневность в источник творчества и придавать своим произведениям характер тоталитарной истины о нормах и законах добродетели и законченных знаниях о мире. Ныне автор «выступает не против отдельных положений той или иной системы, нет, он отрицает любую систему». Только в своем внутреннем мире он может найти источник свободного вдохновения и основание для создания индивидуальной картины мира как текста без всеобъемлющего давления принципа псевдоправдоподобия формы и содержания. Живя надеждой на интеллектуальное и эстетическое освобождение от мира, современный писатель расплачивается тем, что «ощущает себя самого как некий сдвиг, трещину в привычном упорядоченном ходе вещей и событий…».

Недаром, в «Маятнике Фуко» У. Эко для рассказчика символом небывалой ранее свободы в обращении с материалом творчества и, тем самым, интеллектуального освобождения личности становится компьютер. «О счастье, о головокружение неподобия, о, мой идеальный читатель, обуреваемый идеальной «несонницей»… «Механизм стопроцентной духовности. Ежели пишешь гусиным пером, скрипя по засаленной бумаге и макая его ежеминутно в чернильницу, мысли опережают друг друга и рука не успевает за мыслью, если печатаешь на машинке, буквы перепутываются, невозможно поспеть за скоростью собственных синапсов, побеждает тупой механический ритм. А вот с ним (может быть, с нею?) пальцы пляшут как им угораздится, мозг объединен с клавиатурой, и порхаешь посреди неба, у тебя как у пташки крылья, ты сочиняешь психологический критический разбор ощущений первой брачной ночи…». «Пруст в сравнении с подобной штукой - детская бирюлька». Доступ к небывалому ранее многообразию знаний и информации из самых различных областей социокультурного прошлого и настоящего, возможность их одномоментного восприятия, свободного комбинирования и сопоставления, сочетание плюрализма ценностей и норм с их конфликтностью и тоталитарным давлением на сознание человека - все определяет противоречивые основы постмодернистского метода создания художественной картины жизни. На практике постмодернистские проявления методики творческого процесса выглядят в виде ясно обозначившего репертуара различных способов, приемов и «технологий» обработки исходного материала для создания многоуровневого текста.

Однако появление в 80-х гг. целого ряда произведений прозы позволяет увидеть, что такие признаки, как цитатность, фрагментарность, эклектизм и игровое начало, далеко не исчерпывают возможности литературного постмодернизма. Свое доминирующее значение обнаружили такие особенности постмодернистской прозы, как создание культурологического, философско-художественного повествования (например, исторического романа или детектива), не соответствующего укоренившимся традиционным представлениям о прозаических жанрах. Такими качествами внежанровости обладают, например, «Имя розы» (1980) и «Маятник Фуко» (1989), «иллюстрированный роман» «Таинственное пламя царицы Лоаны» (2004) У. Эко, исторический роман - «фантазия» Дж. Фаулза «Червь» (1985), «История мира в 10 ½ главах» (1989) Дж. Барнса, автобиографическая трилогия А. Роб-Грийе «Романески» (1985-1994). Эти произведения показывают, что выбор постмодернистской методологии творчества во многом обусловлен стремлением уйти от изображения навязанной человеку извне виртуальной картины мира в русле укоренившегося жанрового дискурса, когда содержание и фабула определяются общепринятыми эстетическими, идеологическими и нравственными канонами современного общества и массовой культурой. Поэтому Роб-Грийе отказывался вводить в заблуждение читателей просто извлеченной из материала действительности формой «простодушного и честного рассказа». Писатель, например, видит неиспользованные возможности творчества в том, что в воображении автора, пишущего о войне 1914 г., исторически достоверные военные эпизоды вполне могут сочетаться с образами героев из средневековых эпических сказаний и рыцарских романов. По мнению Дж. Барнса, художественная деконструкция мира необходима потому, что, как правило, «мы придумываем свою повесть, чтобы обойти факты, которые не хотим принять» и, как результат «мы живем в атмосфере всеобщего торжества неправды». Только искусство как результат свободной от давления извне творческой деятельности человека может преодолеть жесткую фабульность идеологизированной картины мира, оживляя старые темы, образы и понятия путем индивидуального их переосмысления, сочетания и интерпретации. В «Истории мира» автор поставил задачу преодолеть поверхностную фабульность и приблизительность общепринятой панорамы исторического прошлого и настоящего. Переход от одного «изящного сюжета» к другому поверх сложного потока событий может быть оправдан лишь тем, что ограничив свои знания о жизни выборочными фрагментами, соединенными в некую фабулу, современный человек умеряет свою панику и боль от восприятия хаоса и жестокости реального мира.

С другой стороны, именно превращение действительных исторических или современных событий и фактов в художественное произведение остается важнейшим достоянием творческой личности. Барнс усматривает существенную разницу в понимании верности «правде жизни» в классическом искусстве и ныне, когда в современной массовой культуре через литературу, газеты и телевидение укоренилась практика навязывания людям превратного взгляда на мир. Он обращает внимание на очевидные различия между живописной сценой, изображенной на полотне Жерико «Плот «Медузы», и реальными страшными фактами морской катастрофы этого корабля. Освободив своих зрителей от созерцания ран, ссадин и сцен каннибализма, Жерико создал выдающееся произведение искусства, которое несет в себе заряд энергии, раскрепощающий внутренний мир зрителей за счет созерцания мощных фигур страдающих и сохраняющих надежду персонажей. В современную постиндустриальную эпоху, в состоянии постмодерна в литературе ставится по существу вечный вопрос: сумеет ли искусство сохранить и приумножить свой интеллектуальный, духовный и эстетический потенциал постижения и изображения мира и человека.

Поэтому не случайно в постмодернизме 80-х гг. попытки создать художественные тексты, содержащие в себе современную концепцию жизни, оказываются связаны с освоением гуманистической проблематики, что было одним из главных достояний классической литературы. Поэтому в романе Дж. Фаулза «Червь» эпизоды возникновения в Англии XVIII в. одного из неортодоксальных религиозных течений трактуется в качестве истории о том, «как росток личности мучительно пробивается сквозь твердокаменную почву иррационального, скованного традициями общества». Таким образом, в последние десятилетия ХХ в. постмодернизм обнаруживает явную тенденцию вернуть в область искусства и творчества человека как самоценную личность, освобожденную от давления социума и общепринятых идеологических и мировоззренческих канонов и принципов.постмодернизм творчество культурный текст

Используемая литература

1. Кузьмичев И. К. Литературоведение ХХ века. Кризис методологии. Нижний Новгород: 1999.

Затонский Д. В. Модернизм и постмодернизм. Харьков: 2000.

Иностранная литература. 1994. №1.

Владимирова Т. Е. Призванные в общение: Русский дискурс в межкультурной коммуникации. М.: 2010.

Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М., 1989.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Считается, что постмодернизм в литературе возник впервые в США, а затем постепенно распространился и по многим европейским странам. Люди стали больше интересоваться

литературоведческими,
постфрейдистскими,
интеллектуальными концепциями.

Причем, по многим причинам для восприятия подобных новейших веяний самой благоприятной оказалась именно американская «почва». Дело в том, что в 50-х гг появилось много неизвестных и совершенно новых для восприятия направлений в литературе и искусстве. Все эти набиравшие обороты тенденции необходимо было осмыслить. В итоге вышло так, в 70-х гг постепенно стала происходить смена культурной парадигмы, где постмодернизм в литературе заступил на место модернизма.

Первые примеры постмодернизма в литературе

Уже в 1969 году была опубликована статья под названием «Пересекайте границы, засыпайте рвы», которая в данном отношении оказалась знаковой. Автором этой нашумевшей статьи был Лесли Фидлер, известный литературовед. В этой статье ярко можно было видеть весь пафос совмещения языка массовой литературы с языком модернизма. Оба совершенно разных полюса совместили и сблизили друг с другом для того, чтобы появилась возможность стереть границы между беллетристикой, которую презирали эстеты, и литературой элитарной и модернистской.

Идеи постструктуралистов из Франции, мигрировавшие в то время в США, не только позволили намного лучше понять все процессы, возникающие в искусстве США, но и добавили новые импульсы к дискуссиям, касающихся постмодернизма.

Развитие постмодернизма

Новая концепция постмодернизма (которая возникла в США) свое влияние со временем оказала не только на искусство и литературу, но и на многие науки:

политические,
бизнес,
право,
психоанализ,
менеджмент,
социологию,
психологию,
криминологию.

Причем при переосмыслении американской культуры, искусства и литературы методологической базой послужил в постмодернизме в качестве теоретической основы постструктурализм. Все это способствовало изменению расовой и этнической точек зрения у американцев. Постмодернизм в литературе стал также благодатной почвой для появления феминистского подхода.

А в 90-х гг постмодернизм проник постепенно и духовную культуру общества.

Основные черты постмодернизма в литературе

Большинство исследователей считает, что при постмодернизме возникло искусственное разрушение традиционных взглядов и представлений о законченности, стройности, целостности всех эстетических систем. Появились также первые попытки выделения главных признаков постмодернизма:

пристрастие цитатного соединения несовместимого;
размытость бинарных и слишком жестких оппозиций;
гибридизация разных жанров, которая порождает мутантные новые формы;
ироническая переоценка многих ценностей, деканонизация большинства условностей и канонов;
стирание личности;
игра в тексты, игры метаязыковые, театрализация текстов;
переосмысление истории человеческой культуры и интертекстуальность;
освоение Хаоса в игровой манере;
плюрализм стилей, моделей и культурных языков;
организация текстов в двух- или многоуровневом варианте, адаптированном одновременно для массового и элитарного читателя;
явление «смерти автора» и авторской маски;
множественность точек зрения и смыслов;
незавершенность, открытость конструкциям, асистематичность принципиальная;
прием «двойного кодирования».

Тексты с большой буквы стали самым основным объектом постмодернизма. Помимо этого в этом направлении стала проявляться культурная опосредованность, насмешливость и всеобщее смешение.

«Скрытое золото ХХ века» - издательский проект Максима Немцова и Шаши Мартыновой. В течение года они собираются перевести и выпустить шесть книг крупных англоязычных авторов (в том числе Бротигана, О’Брайена и Бартелми) - это позволит закрыть очередные лакуны в издании современной зарубежной литературы. Средства на проект собираются с помощью краудфандинга. Для «Горького» Шаши Мартынова подготовила небольшое введение в литературный постмодернизм на материале подопечных авторов.

ХХ век, время планетарных восторгов и чернейших разочарований, подарил литературе постмодернизм. Читатель с самого начала относился к постмодернистской «разнузданности» по-разному: это совсем не зефир в шоколаде и не новогодняя елка, чтобы всем нравиться. Литература постмодернизма вообще - это тексты свободы, отказа от норм, канонов, установок и законов прошлого, дитя-гот/панк/хиппушка (список продолжите сами) в добропорядочной - «квадратной», как говорили битники, - семье классических художественных текстов. Впрочем, довольно скоро литературному постмодерну стукнет примерно сто лет, и за это время к нему, в общем, привыкли. Он отрастил себе немалую аудиторию поклонников и последователей, переводчики неустанно оттачивают на нем профессиональное мастерство, и мы решили обобщить некоторые ключевые особенности постмодернистских текстов.
На исчерпывающий охват темы эта статья, естественно, не претендует - о постмодернизме в литературе уже сочинены сотни диссертаций; однако опись ящика с инструментами литератора-постмодерниста - вещь, полезная в хозяйстве любого современного читателя.

Литература постмодерна - это не «движение», не «школа» и не «творческое объединение». Это скорее группа текстов, объединенная неприятием догм просветительских и модернистских подходов к литературе. Самыми ранними примерами постмодернистской литературы вообще можно считать «Дон Кихота» (1605–1615) Сервантеса и «Тристрама Шенди» (1759–1767) Лоренса Стерна.
Первое, что приходит в голову, когда мы слышим о постмодернистской литературе, - всепроникающая ирония, иногда понимаемая как «черный юмор». Для постмодернистов мало вещей на свете (если они вообще есть), которые нельзя было бы оборжать. Поэтому постмодернистские тексты так щедры на передразнивание, пародийные выходки и подобные забавы. Вот вам пример - цитата из романа «Уиллард и его кегельбанные призы» (1975) Ричарда Бротигана:

- «Прекрасней», - сказал Боб. - Вот все, что осталось от стихотворения.
- «Сбежав», - сказал Боб. - Вот все, что осталось от другого.
- «Он тебе изменяет», - сказал Боб. - «Ломая». «С тобой я все невзгоды позабыл». Вот еще три.
- А вот два просто дивные, - сказал Боб. - «Безмерна моя скорбь, ибо ни на что не годны друзья мои». «Откусывает от огурцов».
- Что скажешь? Тебе нравится? - спросил Боб. Он забыл, что она не может ему ответить. Она кивнула: да, ей нравится.
- Еще хочешь послушать? - спросил Боб.
Он забыл, что у нее во рту кляп. (Пер. А. Гузмана)

Литература постмодерна - это не „движение”, не „школа” и не „творческое объединение”

Весь роман заявлен как пародия на садомазохистскую литературу (большей серьезности мало где сыщешь) и одновременно на детектив. В результате и садомазохизм, и детектив у Бротигана превращаются в пронзительную акварель одиночества и неспособности людей понимать и быть понятыми. Еще один прекрасный пример - культовый роман Майлза на Гапалиня (Флэнна О’Брайена) «Поющие Лазаря» (1941, пер. на рус. 2003), злейшая пародия на ирландский национально-культурный ренессанс рубежа веков, написанная человеком, великолепно говорившим по-ирландски, ирландскую культуру знавшим и любившим, но питавшим глубокое отвращение к тому, как возрождение культуры воплощалось кликушами и бездарями. Непочтительность как естественное следствие иронии - фирменный знак постмодернистов.

Декарт провел чересчур много времени в постели, подверженный навязчивой галлюцинации, будто он мыслит. Вы нездравы подобным же недугом. («Архив Долки», Флэнн О’Брайен, пер. Ш. Мартыновой)

Второе - интертекстуальность и связанные с нею приемы коллажа, пастиша и т.д. Постмодернистский текст - сборный конструктор из того, что было в культуре раньше, и новые смыслы генерируются из уже освоенного и присвоенного. Этот прием у постмодернистов сплошь и рядом, кого ни возьми. Мэтры Джойс и Беккет, модернисты, этим инструментарием, впрочем, тоже пользовались. Тексты Флэнна О’Брайена, неохотного наследника Джойса (it’s complicated, как говорится), - смычка модерна и постмодерна: «Трудная жизнь» (1961) - роман модернистский, а «У Плыли-две-птички» (1939, в русскоязычном издании - «О водоплавающих») еще какой постмодерн. Вот вам один из тысяч возможных примеров - из «Мертвого Отца» Доналда Бартелми:

Дети, сказал он. Без детей я б не стал Отцом. Без детства никакого Отцовства. Сам я никогда его не желал, мне навязали. Дань своего рода, без какой я б мог обойтись, порожденье, а затем воспитанье каждого из тысяч, тысяч и десятков тысяч, вздуванье маленького свертка до большого свертка, за период лет, а затем удостоверенье, что большие свертки, ежли мужескаго полу, носят свои колпаки с бубенцами, а ежли не его, то блюдут принцип jus primae noctis, стыд отсыланья прочь тех, кто нежеланен мне, боль отсыланья тех, кто желанен, в жизнепоток большого города, чтоб никогда не согревали мне холодную тахту, и руководство гусарами, поддержанье общественного порядка, соблюденье почтовых индексов, недопущенье дряни в дренаже, предпочел бы не выходить из своего кабинета, сравнивая издания Клингера, первый оттиск, второй оттиск, третий оттиск и так далее, не распалось ли там на сгибе? […] Но нет, мне приходилось пожирать их, сотнями, тысячами, фифайфофам, иногда и вместе с обувкой, куснешь хорошенько детскую ножку, и тут же, между зубов у тебя, отравленный спортивный тапок. Да и волосы, миллионы фунтов волос исшрамили кишки за годы, ну почему нельзя было просто швырять детей в колодцы, бросать на горных склонах, случайно бить током игрушечных железных дорог? А хуже всего были их синие джинсы, в моих трапезах блюдо за блюдом скверно отстиранные синие джинсы, футболки, сари, «том-маканы». Наверное, можно было б кого-нибудь нанять, чтобы сперва их для меня лущили. (Пер. М. Немцова)

Еще один хороший пример «старой сказки на новый лад» - выходивший по-русски роман Доналда Бартелми «Король» (издан посмертно, 1990), в котором происходит творческое переосмысление легенд артуровского цикла - в декорациях Второй мировой войны.

Мозаичность многих постмодернистских текстов завещал нам еще Уильям Барроуз, а Керуак, Бартелми, Соррентино, Данливи, Эггерз и многие другие (перечисляем только тех, кого так или иначе переводили на русский) живо и разнообразно этим приемом пользовались - и пользуются.

Третье: метафикция, по сути - письмо о самом процессе письма и связанная с ней деконструкция смыслов. Уже упомянутый роман «У Плыли-две-птички» О’Брайена - хрестоматийный пример этого приема: в романе нам рассказывают об авторе, который сочиняет роман по мотивам ирландской мифологии (пожалте: двойной постмодернизм!), и персонажи этого вложенного романа плетут против автора козни и заговоры. По тому же принципу устроен роман «Рагу по-ирландски» постмодерниста Гилберта Соррентино (по-русски не издавался), а в романе английской писательницы Кристин Брук-Роуз «Текстерминация» (1992) вообще действуют только персонажи классических произведений литературы, собравшиеся в Сан-Франциско на Ежегодный конгресс моления о бытии.

Четвертое из приходящего на ум - нелинейный сюжет и прочие игры со временем. И вообще барочная временна́я архитектура. «V.» (1963) Томаса Пинчона - прекрасный пример. Пинчон в целом большой любитель и умелец вертеть из времени претцели - вспомните третью главу романа «V.», от чтения которой мозг не одного поколения читателей скручивается в спираль ДНК.

Магический реализм - сращивание и смешивание литератур жизнеподобной и нежизнеподобной - в той или иной мере можно считать постмодерном, и в этом отношении Маркеса с Борхесом (и уж тем более Кортасара) тоже можно считать постмодернистами. Еще один прекрасный пример такого сплетения - роман Гилберта Соррентино с богатым на варианты перевода названием «Crystal Vision» (1981), где все произведение можно читать как толкователь для колоды карт таро и одновременно как бытовые хроники одного бруклинского квартала. Многочисленных неявно архетипических персонажей этого романа Соррентино характеризует только через прямую речь, их собственную и обращенную к ним, - это тоже, кстати, постмодернистский прием. Литература не обязана быть достоверной - так решили постмодернисты, и не очень понятно, как и зачем тут с ними спорить.

Мозаичность многих постмодернистских текстов завещал нам еще Уильям Барроуз

Отдельно (в-пятых) необходимо сказать и о склонности к технокультуре и гиперреальности как о стремлении к выходу за рамки действительности, данной нам в ощущениях. Интернет и виртуальная реальность - в известной степени порождения постмодерна. В этом смысле, пожалуй, лучшим примером может стать недавно вышедший по-русски роман Томаса Пинчона «Край навылет» (2013).
Результат всего того, что случилось в ХХ веке, - паранойя как стремление обнаружить порядок за хаосом. Литераторы-постмодернисты, вслед за Кафкой и Оруэллом, предпринимают попытку заново систематизировать действительность, и удушливые пространства Магнуса Миллза («Загон скота» , «Схема полной занятости» и готовящийся к выходу на русском «В Восточном экспрессе без перемен» ), «Третий полицейский» (1939/1940) О’Брайена и, конечно, весь Пинчон - об этом, хотя перед нами всего пара примеров из множества.

Постмодернизм в литературе вообще территория полной свободы. Инструментарий постмодернистов по сравнению с тем, чем обходились их предшественники, куда более широкий, - позволено все: и ненадежный рассказчик, и сюрреалистическая метафоричность, и обильные списки и каталоги, и словотворчество, словесная игра и прочий лексический эксгибиционизм, и раскрепощение языка вообще, ломка или искажение синтаксиса, и диалог как двигатель повествования.

Некоторые упомянутые в статье романы готовит к изданию по-русски «Додо Пресс», и вы можете успеть лично в этом поучаствовать: проект «Скрытое золото ХХ века» - предметное продолжение разговора о литературном постмодернизме ХХ века (и не только).