Южин актер. Мемория. Александр Сумбатов-Южин

АЛЕКСАНДР СУМБАТОВ-ЮЖИН: ВЕЛИКИЙ КОРОНОНОСИТЕЛЬ МАЛОГО

Он прожил счастливую жизнь человека, обладавшего бесчисленными дарованиями и научившегося превращать собственные недостатки в достоинства. Человека, умевшего рисковать, обманувшего предначертания судьбы и ставшего тем, кем он хотел быть - русским актёром, артистом Малого театра, равным среди великих мастеров великой сцены.

Словно каким-то добрым гением Малого театра Южин был призван, чтобы спасти и сохранить старейший театр страны в самые сложные, самые трагические времена, когда его жизнь и будущее висели на волоске.

Однажды, поспорив с товарищами, что лежа плашмя под мчащимся поездом можно не получить ни одной царапины, он, не дождавшись ответа, поскольку поезд уже стремительно приближался, подскочил к железнодорожному полотну и растянулся между рельсами. Страшный грохот колёс и запах мазута над головой он запомнит на всю жизнь. Но пришедшее на смену страху, пережитому в те рискованные минуты, чувство одержанной победы оставит в нём неизгладимый след. Десятилетия спустя именно личная отвага, переплавленная в великую силу духа, позволила Южину отстоять театр в годы революционного беспредела.

В середине сентября исполнилось 150 лет со дня рождения и 80 лет со дня смерти крупнейшего театрального деятеля России. Сейчас его, к сожалению, стали незаслуженно забывать. А некогда имя , актёра, писателя, драматурга, теоретика театра, публициста, гремело на всю страну. Его знала вся просвещённая Россия и, конечно же, весь театральный мир. Его любили в Москве и Петербурге, обожали в провинции, очень ценили за рубежом.

Драматург и актёр в одном лице, как никто другой знавший секреты сцены, он создал большой репертуар для российского театра. Его пьесы ставились на императорской сцене и широко распространялись по стране. На протяжении двух десятилетий практически все провинциальные театры каждый новый сезон открывались той или иной пьесой Сумбатова. Его пьесы шли также в Грузии, в Германии, Австрии, Италии, Сербии, были переведены на многие европейские языки. На сцене Малого театра, в Петербурге и провинции Южин создал множество сложнейших образов мирового классического репертуара. Почти все они, многократно описанные современниками, навсегда вошли в историю театра. Это были замечательные достижения русского сценического искусства.

Между тем ему не было написано на роду связать свою судьбу со сценой. Напротив, даже думать об этом сыну грузинского князя, офицера русской армии, было запрещено. В ту пору, когда рос и формировался Саша Сумбатов, актёрская профессия к числу престижных не относилась. Более того, в дворянских кругах уход на сцену был равносилен позору. А Александр Сумбатов, будущий артист Южин, был не просто дворянином, но принадлежал к очень древней родовитой фамилии. Князья Сумбатовы вели род от царя Давида, на своём гербе они имели пращу. Слово «сумбат», или «шамбат», означает «корононоситель». По женской же линии Южин принадлежал к старорусской фамилии Кологривовых, в отдалённом родстве связанной с А.С. Пушкиным и М.Ю. Лермонтовым.

Мать Южина, Варвара Ивановна Недзвецкая, рано осиротевшая, воспитывалась в семье тётушки по матери, Е.В. Кологривовой, известной в своё время писательницы и переводчицы, Именно она первой в России осуществила перевод на русский язык «Ада» из «Божественной комедии» Данте. В Париже у неё был свой салон, который посещал Виктор Гюго, чьим творчеством очень увлеклась и Варинька Недзвецкая, впоследствии передавшая эту любовь своему сыну. Вернувшись из Парижа в Россию, Варинька вышла замуж за служившего в драгунском полку поручика князя Ивана Александровича Сумбатова. И 16 сентября 1857 года у четы Сумбатовых родился первенец Саша - будущий великий актёр и драматург Александр Сумбатов-Южин.

Первые годы своей жизни мальчик провёл в средней полосе России среди полей, лугов и лесов старорусской равнины. Детство было счастливым и безоблачным. Но через шесть лет после Сашиного рождения семья покинула имение матери, расположенное в Тульской области, и перебралась в Грузию. Впоследствии Сумбатов-Южин писал, что решение уехать в Тифлис было вызвано необходимостью выяснить положение с наследством отца князя. К тому же Ивану Сумбатову хотелось жить на родине. Однако семейное предание гласило, что отъезд в Грузию ускорил большой карточный проигрыш. Князю, человеку порядочному, но в ту пору одержимому страстью к игре, необходимо было заплатить «долг чести», и приданое жены, тульское имение Муравлёвка, было принесено в жертву этому долгу.

В Грузии у Саши Сумбатова началась новая жизнь. В родовой усадьбе Сумбатовых, расположенной неподалеку от Тифлиса, княжеским детям было предоставлено больше свободы, чем их сверстникам того же круга где-нибудь в подмосковном имении. Не считая часов, посвященных занятиям с матерью, всё остальное время дня Саша и его брат Володя были предоставлены самим себе. Всё свободное время Саша с Володей отдавали чтению, а также играм и проказам, свойственным, скорее, простым деревенским мальчишкам, нежели княжеским детям. Например, убегали в горы и гонялись там за зайцами. Причём, как вспоминал потом Южин, загонять их они умели не хуже гончих.

А ещё у Саши Сумбатова было любимое ореховое дерево, на ветках которого он. подолгу сидел, глядя на горы и предаваясь грёзам о своём будущем. И хотя цепи величавых гор Кавказа и Кумисское озеро Саша видел со своего дерева практически одним левым, «рабочим» глазом (правым глазом он с детства видел только свет), потрясающей красоты виды родной Грузии навсегда сохранятся в памяти сердца будущего актёра и драматурга.

Сперва Сумбатовы жили в Тифлисе на широкую ногу: выезжали в свет, принимали у себя. Но за пять лет пребывания в Грузии деньги, полученные за Муравлёвку, были все прожиты. Бедность обрушилась на семью резко и безжалостно. Положение оказалось почти безнадёжным. Переданные Ивану Сумбатову по наследству имения его матери, урождённой княгини Багратион-Мухранской, были нераздельными, и получить их во владение ему не удалось. Вместо имений князь Иван обрёл многолетнюю тяжбу с генералом князем Иваном Константиновичем Мухранским. Ситуацию, связанную с наследством, которую на протяжении долгих лет переживали Сумбатовы, и страшную, кровавую историю родового имения своей семьи Сумбатов-Южин впослед-
ствии подробно описал. Эта жуткая история вполне могла бы послужить основой для самого захватывающего и жестокого романа или романтической мелодрамы.

Дед Южина князь Александр Сумбатов, женился на княгине Софии Багратион-Мухранской, которой вместе с другими родственниками принадлежало общее неразделённое имение и вся земля рода князей Багратион-Мухранских. Земли эти находились в состоянии крайне неопределённом. По устным преданиям, доходы делились по определённой пропорции между соучастниками. Но чаще всего наиболее - могущественные представители путём насильственного захвата присваивали себе участки и сохраняли право владения силой, а затем продолжали пользоваться землёй, ссылаясь на давность её владения. Эта неразбериха оборачивалась не только бесконечными тяжбами, но и кровавыми схватками.

У деда Южина, Александра Сумбатова, было человек десять детей. Четверых из них, на счастье, в тот трагический день дома не было, иначе погибли бы и они. Как пишет Южин, ночью «раздались выстрелы, положившие на месте деда и старшего его сына. В это же время убийцы ворвались в людскую, вырезали всех, без исключения, затем проникли в комнаты, добили ещё пытавшегося защищаться деда, зарезали бабку, причём зверство убийц дошло до неслыханных пределов. Ещё живой отрезали ей груди и кровью вымазали лицо умиравшего её мужа. Проникли в детскую и в люльке младшему сыну князя Александра, младенцу нескольких месяцев, перерезали горло...».
Князь Иван Мухранский «продолжил дело отца своего»: всеми средствами он «сохранял при себе принадлежавшие Сумбатовым владения». Южин вспоминал, что его отец ночи напролёт просиживал над кипами бумаг и тратил последние деньги на процесс с Мухранскими. Сталкиваясь с вопиющей несправедливостью, отчаивался, потом снова вступал в борьбу... Нервное напряжение, связанное с этой тяжбой, в которой противник предпринимал ходы один коварнее другого, расшатывало здоровье и сильно ускорило смерть Ивана Сумбатова. Он ушёл из жизни в 1882 году, так и не добившись справедливости, и подросшим сыновьям князя Сумбатова, Саше и Володе, пришлось вместо него отстаивать права и честь семьи.

Позднее, когда Южин станет актёром, ему придётся уже не столько отвоёвывать права на наследство, сколько спасать своего младшего брата, его честь, его будущее и саму жизнь, которые окажутся под сильнейшей угрозой по милости влиятельного мерзавца из аристократов князя Ивана Мухранского. Когда тот демонстративно разорвёт важный документ, подтверждающий права Сумбатовых, нервы Владимира сдадут. Не справившись с чувствами гнева и возмущения подлостью врага, сознавая своё бессилие перед ним, он дважды выстрелит в Мухранского и попадёт под следствие. Александру Сумбатову, к тому времени уже прошедшему курс юридических наук, придётся приложить массу усилий, чтобы спасти брата и раз и навсегда утвердить права своей семьи.

Но всё это будет, позже. А пока, вопреки драматической атмосфере, насыщенной кровавыми воспоминаниями прошлого, и тяжести ситуации семьи, ведущей бесконечную, казавшуюся порой бесперспективной тяжбу, несмотря на суровую бедность и лишения, Саша Сумбатов растёт, радуя и порой удивляя родных своим не по годам ранним развитием, восприимчивостью и страстностью натуры. Особенности его личности проявились уже в детстве. Добродушие, чувствительность, мечтательность и тяга ко всему романтическому переплетались у юного князя с ироническим складом ума и насмешливостью.

В 12 лет, успешно выдержав приёмные экзамены, Саша поступил во второй класс гимназии. Родной дом пришлось оставить и поселиться в Тифлисе у родственников, где подростку пришлось сполна хлебнуть горя. Как потом писал Южин, его тётушка «спасла свою семью от полного разорения, но меня довела своей скупостью до голодного тифа». На следующий год от родственников он переселился в семью их управляющего и жил в одной комнате с его чахоточной женой и тремя детьми. Ни свечей, ни стола, за которым можно было бы заниматься, в этой тесной и убогой комнате не было.

Как большинство людей его круга, бедности своей Саша Сумбатов чрезвычайно стеснялся и шёл на разные ухищрения, пытаясь её замаскировать. Порой ему удавались весьма успешные импровизации: например, переделка по моде того времени купленных по случаю гимназических брюк или «нечаянно» оброненное в пропасть по дороге из дома в Тифлис старое уродливое пальто. Но чтобы завоевать себе прочный авторитет среди своих товарищей по гимназии, недостаточно было щеголять зимой без пальто, в одном гимназическом мундире и зауженных брючках. И он порой решался на поступки, совершенно неожиданные и весьма отчаянные.
Однако внимание к себе со стороны товарищей-гимназистов Саша Сумбатов привлекал всё же не столько своими смелыми, экстравагантными поступками, сколько проницательным и острым умом, широкой эрудицией. Дома у него «книг из рук не вырвать», писала в одном из писем его мать, к тому же он постоянно посещал «кабинеты для чтения» (читальни). Нищий, но гордый Саша Сумбатов был образованнее многих, чрезвычайно остроумен и, главное, очень талантлив. И этого нельзя было не заметить. Первые признаки таланта актёра и литератора Александра Сумбатова обнаружились уже тогда, в гимназические годы. В гимназии он начал писать первые свои ста-
тьи и пьесы, в гимназии сыграл первые роли в спектаклях, где его партнёром был ни кто иной, как Володя Данченко, будущий писатель, драматург и режиссёр В. И. Немирович-Данченко.
Саша и Володя учились в параллельных классах. И эта «параллель» протянется через всю жизнь двух величайших деятелей русского театра. С гимназических лет началась их большая дружба и их вечное соперничество. В шестом классе Немирович начал выпускать рукописный журнал. Параллельно с ним Сумбатов создал свой конкурирующий литературный журнал. «Мы перестреливались «критиками» и «антикритиками», - вспоминал об этом Немирович-Данченко. Театр и литература властно втягивали обоих гимназистов в свою орбиту. Ещё не подозревая, что это будет их поприщем, юноши, Саша Сумбатов более страстно и непосредственно, Володя Данченко более рассудочно и избирательно, поддались этому сильнейшему влечению.
Но, несмотря на сильнейшее увлечение театром, об актёрской профессии Александр Сумбатов пока не помышляет. В соответствии со своим положением бедного, но родовитого дворянина, он избирает для себя более подходящее дело: собирается, окончив гимназию, поступать на юридический факультет Петербургского университета. Выбирая свою дорогу, юноша руководствовался различными соображениями, но одним из доводов в пользу юриспруденции была, без сомнений, семейная ситуация: тяжба с Мухранскими. Предполагая вернуться в Грузию в качестве адвоката или судебного чиновника, он надеялся участвовать в создании справедливого суда.

Его дорога из Тифлиса в Петербург пролегала путём абсолютно непредсказуемым. И дело было не в извилистой грузинской горной дороге. Кстати, впечатления о ней будущий студент-юрист описал в письме к родным, ещё раз подтвердив свою острую наблюдательность и саркастичность ума. Рассказывая о горной дороге, «которой Пушкин, Лермонтов и вы, маменька, надавали столько великолепных эпитетов», Саша заключает: «Дорога прекрасна и живописна лишь для тех инженеров, которые её строили, потому что у каждого из них есть отличная вилла, прелестный кабриолет и кровные рысаки».

Вообще ирония и сарказм, не только в юности, но на протяжении всей жизни Сумбатова-Южина, уживались с его романтическим мироощущением. В нём соединились и сосуществовали качества, прямо противоречащие друг другу. Расчётливость не мешала ему быть щедрым, по-кавказски гостеприимным, а свойственная ему всю жизнь практичность, рассудительность и трезвость ума не могли удержать от крупных проигрышей в карты, кутежей и подобных им безумств молодости. Эти противоречия характера, с годами несколько сглаженные, всё же оставались характерными особенностями этой талантливой, яркой, страстной натуры.

Направляясь из родительского дома к новой, неведомой взрослой жизни, Александр Сумбатов ехал в Петербург через Москву, совершая по пути какие-то невероятные круги и зигзаги. Сам Южин потом напишет, что его маршрут, несмотря на ограниченность капиталов, «мог навести на самые подозрительные мысли любого Шерлока Холмса». Сначала он на лишний день задержался во Владикавказе, потом поехал в Харьков, затем в Елец, из которого отправился в Орёл. Оттуда опять через Елец проехал в Воронеж. Потом снова вернулся в Елец и завернул в Тулу, «и только после всех этих заячьих петель добрался до Москвы».

Формальным поводом для посещения этих городов была необходимость навестить родных и близких, проживающих там. Но на самом деле он преследовал ещё другую, и надо думать, более важную для него цель. В местах, оказавшихся на пути следования будущего студента, в то время находились сильные театральные труппы. И именно желанием увидеть на сцене известных в ту пору артистов объяснялся его столь извилистый и, казалось бы, совершенно нецелесообразный маршрут.

Но, наконец, он всё же добрался до Москвы. Древняя столица встретила Александра мучным лабазом с огромной вывеской «ПРОДАЖА РАЗНЫХ МУК». Со свойственным ему юмором впоследствии Южин напишет, что «не обратив внимание на это пророчество» и быстро заняв место в ближайшей гостинице, он вскоре оказался на Театральной площади.

В Малом театре в тот день шёл спектакль «Тетеревам не летать по деревам», где главную роль играл знаменитый артист С.В.Шумский. Увиденное ошеломило Южина, перевернуло его представления о театре. Жизнь, показанная на сцене, была не просто реальной, но и более значительной, чем обыденная действительность. Прежде молодой человек даже предположить не мог, что посредственную пьесу можно наполнить таким глубоким содержанием. «Заурядный спектакль заурядной пьесы» стал для будущего актёра и драматурга «поворотным пунктом и отправной точкой целой жизни».

Но осознает это он много позже. А в тот счастливый вечер недавний гимназист был настолько потрясён и воодушевлён увиденным, что совсем потерял внутренний покой и даже на время полностью утратил память. От нахлынувших мыслей и избытка чувств он так заплутался по тупикам и переулкам Москвы, что никак не мог найти гостиницу, где остановился. Помня только, что его временное пристанище находится где-то около Курского вокзала, с ключом от номера в руках он бродил ночью от дверей к дверям, спрашивая швейцаров, не здесь ли он остановился. Попал в номер лишь к трём часам утра. И несмотря на невероятную усталость, заснуть не смог. Переживания и мысли, рождённые спектаклем, не отпускали будущего студента. Решив, что до таких высот сценического искусства ему не дотянуться, Александр дал себе зарок не выступать на сцене.

Поступив в Петербургский университет, вначале он с головой ушёл в изучение юриспруденции. Но всё же, как ни сопротивлялся студент-юрист своему влечению к сцене, на подмостках он всё же оказался. Сын хозяйки, у которой Сумбатов снимал комнату, ставил спектакли на любительских сценах. Поддавшись его уговорам, Сумбатов нарушил зарок. Для первого выступления в Петербурге он выбрал себе псевдоним «Южин». Этот псевдоним приживётся и станет его второй фамилией на всю жизнь.

Петербургский дебют Южина в роли Краснова в драме Островского «Грех да беда на кого не живёт» оказался не вполне удачным. Сказалось и волнение начинающего артиста, и не слишком дружелюбное отношение к новичку его партнёров. Один «доброжелатель» посоветовал юному коллеге перед тем,- как он выбежит на сцену «убивать неверную жену», создать иллюзию трагической бледности, сильно напудрившись. И даже сам вымазал его лицо пудрой. От резкого движения у Краснова-Южина пудра посыпалась с носа, и зрители, увидев в воздухе клубящуюся белую взвесь, начали смеяться. Драматическая сцена пропала безвозвратно.

К переживаниям неудачи добавилась досада Южина на себя и стыд за собственное простодушие. Мало того, что молодой артист поверил совету недобросовестного партнёра, так он ещё привез к себе после спектакля рецензента «Петербургского листка», который напившись у него до потери сознания, утром, проспавшись, в его же комнате, на его, Южина, бумаге написал разгромный отзыв о его дебюте.

Тем не менее, тщательно скрывая своё актёрство от родных (в письмах к ним он не сообщал об этом ни слова), молодой князь Сумбатов, по сцене актёр Южин, продолжил свои сценические попытки. И побуждало его к ним не только ничуть не ослабевшая тяга к сцене, но также желание хоть сколько-нибудь поправить своё весьма незавидное материальное положение.
Южина всё чаще приглашают играть в различные клубы. Он становится популярным в среде любителей и у публики. В прессе тоже отношение к нему меняется. Четвёртый курс университета он посещает плохо. В то время он уже играет на сцене ежедневно. К тому же одну за другой он пишет несколько пьес и увлекается журналистикой. Под псевдонимом «Nemo» он печатает в газете «Минута» фельетоны на злобу дня. Когда же было учиться?..

Родных в своих письмах Александр уверял, что скоро получит диплом. На самом деле им ещё не сданы все экзамены не только за четвёртый, но даже и за третий курс. Зато его наконец признали на Императорской сцене. В октябре 1881 года (Южину в это время 24 года) в бенефис СВ. Яблочкиной, матери известной актрисы А.А. Яблочкиной, Московский Малый театр ставит его пьесу «Листья шелестят». Вскоре пьесу уже играют и в Петербурге, на Александрийской сцене.
От А.А. Бренко Александр Сумбатов получает приглашение в недавно организованный в Москве первый частный театр, имевший своеобразное название - Театр близ памятника Пушкину. Вписаться в труппу «Пушкинского» театра, где состояли П.А.Стрепетова, М.И. Писарев, В.Н. Андреев-Бурлак и другие крупнейшие русские актёры, таланты первой величины, было весьма непросто. Но Южину это удаётся.

Дебют в роли Уриэля Акосты привлёк к молодому артисту внимание всей театральной Москвы. А когда Пушкинский театр «прогорел» и закрылся, Южину был предложен очень выгодный контракт от Ф.А Корша, весьма коварным образом переманившего у Бренко её блистательную труппу. Но к Коршу Южин не пошёл. Его манила иная, более высокая цель.

Попасть на прославленную сцену Московского Малого театра молодому артисту помог управляющий обеими драматическими труппами Императорских театров, драматург А.А. Потехин, в пьесах которого Южину доводилось играть, каждый раз восхищая автора своим исполнением.
Впервые на подмостках старейшего театра Александр Южин выступил в роли Чацкого. Последний раз в жизни он вышел на сцену Малого театра в образе Фамусова. А внутри этой классической схемы смены амплуа и эволюции актёрского искусства поместилась целая жизнь, длиной в четыре с лишним десятка лет, полная неожиданных поворотов и захватывающих подробностей.
Роль Чацкого всегда и везде доставалась только премьерам труппы. В Малом театре Чацкого первым играл великий Мочалов, вслед за ним молодой Самарин, считавшийся идеальным исполнителем, затем Решимов и Ленский. А тут вдруг появляется молодой артист со стороны, и сразу получает такую роль!.. Более того, с ним заключают контракт и зачисляют в труппу без предварительного пробного дебюта, а такой чести в ту пору редко кто удостаивался. Все знали, что Южина взяли в театр по протекции Потехина, и это обстоятельство одобрения со стороны артистов не вызвало.

К тому же в наружности новичка, принятого в старейший русский театр, явно проглядывали восточные черты, а в речи слышался южный акцент. Плюс к этому, претендуя на роли героев, роста он был недостаточно высокого и несколько сутул. Добавьте ко всему университетское образование молодого артиста, его аристократическое происхождение, титул князя, независимую манеру и поведение человека с особым чувством собственного достоинства, и можно себе представить, как он был встречен актёрами театра.

Достаточно нескольких примеров. Милый, добродушный Михаил Провович Садовский перед первым спектаклем «Горе от ума» лукаво, но с определенной долей язвительности спросил у взволнованного дебютанта: «Ну, так как, Александр Иванович? «Ушам от шарканья, ногам от восклицаний?». Это был известный актёрский анекдот об оговорке одного из Чацких в знаменитом монологе о «миллионе терзаний». И шутливое, но небезопасное предположение Садовского о возможной ошибке чуть было не подействовало на Южина. Именно в этой фразе он запнулся, готовый повторить оговорку, но, сделав невероятное усилие, выбрался из ловушки и спас монолог.
А пока он пытался справиться с волнением, пока он отчаянно и горячо боролся со всей сложностью исполнения одной из самых трудных в классическом репертуаре ролей, режиссёр Кондратьев рисовал по всему театру карикатурные портреты с преувеличенно длинными носами. И спрашивал артистов: «Узнаёте нашего кавказского князя?»

И хотя на дебютном спектакле Чацкий Южина был ещё не совершенным, успех у зрителей в этой роли он одержал. Критика тоже отнеслась в целом благожелательно. Но труппа... Нет, труппа так сразу его не признала. Один из премьеров театра О.А. Правдин даже предположил: «Вы, верно, воображаете, что вы очень хороши собой?»

И после отрицательного ответа Южина задал новый вопрос: «А почему же вы тогда претендуете играть первых любовников? Для этого надо быть прежде всего красавцем». На это Южин сказал, что рассчитывает брать не только этим.

И вся его дальнейшая жизнь в театре показала, что расчёт этот имел под собой самое прочное основание. Свои физические недостатки, мешавшие, по мнению коллег, исполнять роли героико-романтического репертуара, он сумел впоследствии полностью преодолеть. Сам он лучше других осознавал свои недочёты и на борьбу с ними положил много сил и труда. Результаты его фантастически напряжённой и упорной работы удивительны и не могут не вызвать восхищения. От южного акцента не осталось и следа. Дикция, красота речи и стиль сценического голосоведения Южина будут признаны его современниками неподражаемыми, образцовыми. Исчезнут и сутулость, и нервная угловатость жестов. Более того, он даже сумеет внушить зрителям мысль, что он высокого роста. Этот поразительный эффект отмечали почти все, кто его видел. На сцене он казался намного выше, чем был на самом деле.

В итоге сомнения коллег и критики в том, что он может играть Чацкого, отпадут полностью: Более того, отточив свою работу над этим образом до полного совершенства, Южин войдёт в историю русского театра, в том числе и как лучший Чацкий своего времени. Но не только Чацкий, которого он будет играть на протяжении двадцати лет, покорится таланту и упорству удивительного артиста. В сфере подчинения Южину окажутся все основные роли русской классики и практически весь мировой классический и героико-романтический репертуар. Такой репертуар подвластен только титанам сцены.

Рассказать о всех сценических победах в коронных южинских ролях невозможно. Но трудно удержаться хотя бы от одного примера. Скажем, роль Дон Карлоса в романтической драме Гюго «Эрнани» в интерпретации Южина вызвала такое потрясение и такую бурю восторга у современников, что слава об её исполнении дошла до самого Парижа. За эту роль Южин был награждён французским правительством орденом «Академические пальмы». Такую же награду получила и М.Н. Ермолова, игравшая в спектакле донью Соль. За всю историю русского театра только Южин и его постоянная сценическая партнёрша Ермолова стали кавалерами этого французского ордена.

В более поздний период творчества Южин всё чаще стал играть характерные и комедийные роли. И его открывшийся комедийный дар вызывал у зрителей такое же восхищение, как и его трагические и героические образы. О его отточенном мастерстве и блистательной импровизации, о его изумительной игре писали восторженные статьи. О дуэтах Южина и Лешковской в комедиях «Бешеные деньги» Островского, «Женитьба Фигаро» Бомарше, «Стакан воды» Скриба слагали целые легенды.

Поглощённость и даже, можно сказать, одержимость работой не превращали Южина в отшельника и аскета. Отвечая на вопросы одной из анкет, в графе «любимое занятие» он записал: «думать», в графе «любимое развлечение»: «болтать», а своим жизненным девизом назвал: «живи, и жить давай другим».

Вкус к жизни он знал и от радостей её не отказывался. Он мог, попав в Монте-Карло, проиграть в рулетку все имеющиеся в наличии деньги. Мог, беседуя с друзьями, провести целую ночь в клубе. С увлечением играл в винт и другие игры. Любил домашние посиделки с гостями. Всегда очень высоко ценил красоту и талант прекрасных женщин...

Его личная история - отдельная большая тема. Из неё можно было бы почерпнуть сюжеты не для одного романа. После неудачной женитьбы на актрисе Лидии Прокофьевой, женщине невероятно красивой, но неуравновешенной и легкомысленной, Южин, пройдя мучительную процедуру долго тянувшегося развода, обвенчался с баронессой Марией Николаевной Корф и прожил с ней до самых своих последних дней. В отличии от первой, вторая супруга была женщиной высоко образованной, благородной, очень доброй и мудрой. Всю жизнь Южин называл свою Марусю ангелом.

Начало их романа было романтичным и оригинальным. Они познакомились на репетиции, в доме Самарина. Южин был Чацким, баронесса Корф (по сцене Вронская) - Софьей. При первой встрече они не очень понравились друг другу. Марии Николаевне её партнер показался недостаточно красивым для Чацкого, Южин же посчитал Софью-Вронскую суховатой. Зато потом их сотворчество и основанная на взаимном уважении дружба переросли в сильное чувство. Для Марии Корф князь Сумбатов стал любовью единственной, на всю жизнь.

А Южин был сражён обаянием и женственностью Марии Николаевны, покорён её умом и добротой, её врождённым тактом и тонким вкусом, всю жизнь восхищался цельностью её характера и деликатностью чувств. Видимо, очарование и личные качества женщин из старинной московской семьи Корф были совершенно неотразимы и действовали на мужчин абсолютно безотказно. Во всяком случае, крупнейшие деятели искусств России устоять перед ними не смогли. Младшая сестра Марии Корф Лидия вышла замуж за А.П. Ленского, выдающегося актёра, режиссёра, художника, предшественника Южина на посту руководителя Малого театра. Одна из их кузин стала супругой Немировича-Данченко, другая - супругой композитора АС. Аренского.
После свадьбы Мария Николаевна ушла со сцены. Всю свою жизнь она посвятила супругу, помогая ему в его нелёгкой работе. Южин всегда очень доверял её мнению и всегда ценил её помощь в самых различных вопросах. Мария Николаевна работала вместе с Южиным над его ролями. Подавала реплики, когда он учил дома текст, давала советы в процессе репетиций и после спектакля. Она была первым зрителем, понимающим ценителем и самым взыскательным критиком мужа. Она помогала Южину переписывать его новые пьесы, следила за всей прессой, неизменно отмечая каждую статью, заметку и даже строчку, в которой упоминался Южин. (В библиотеке Южина, которая хранится в Малом театре, - большое количество журналов и газет, на полях которых рукой Марии Николаевны отмечены статьи и строки о Сумбатове-Южине). Она постоянно заботилась о нём, проявляя терпение и такт в самых различных обстоятельствах. Была ему верна и преданна всегда и во всём. Да мало ли на какие подвиги способна понимающая и любящая женщина!

Этого теперь никто не докажет. Но в Малом театре существует предание, что Южина любила великая актриса Елена Константиновна Лешковская. Любила его и Александра Яблочкина, тоже известнейшая в своё время актриса, ставшая впоследствии народной артисткой СССР. Во всяком случае, они обе - и Лешковская, женщина невероятного обаяния и магнетизма, и Яблочкина, в молодости неотразимая красавица, - замуж так и не вышли, хотя обе получали невероятное количество предложений руки и сердца. Существует легенда, что среди прочих к Яблочкиной даже сватался, но получил отказ какой-то восточный принц. Говорят также, что любовь Е.К. Лешковской к Южину не была безответной. Утверждать это тоже нельзя. Архива Лешковской не существует. Все письма, в том числе письма Южина к ней, она сожгла. Но в некоторых его письмах к друзьям можно уловить намеки, что Мария Николаевна знала об отношении мужа к своей самой любимой сценической партнёрше. «Ангел Маруся» понимала, что его чувства к Лешковской сильнее, чем чувства дружбы и любви к коллеге по сцене.

Но какие бы увлечения и страсти ни одолевали князя Сумбатова, какие бы жизненные бури над ним ни бушевали, работа никогда не страдала. Чувство долга и особая щепетильность его исполнения были ему присущи на протяжении всей жизни. Однажды в молодости, готовясь к своему первому выступлению в Малом театре, он по чистой случайности опоздал на 20 минут на репетицию спектакля «Горе от ума». По его собственному признанию, при воспоминании о том, что он пережил в тот момент, у него и через десятки лет холодели руки. Когда он вышел на сцену, вдоль рампы в ряд стояли Самарин, Садовский, Правдин, Ермолова, Садовская, Никулина... Режиссёр спектакля С.А. Черневский, холодно протянув Южину руку, сказал, обращаясь к труппе: «Извините дебютанта - он ещё не знает, что значит у нас репетиция». По словам Южина, он предпочёл бы, чтобы на него накричали и оштрафовали, только бы не слышать «этих слов и не видеть тех холодных, снисходительных лиц, с которыми труппа их выслушала». Он почувствовал тогда, что невольно оскорбил всех этих людей, «осквернил их святыню» и раз и навсегда понял, «чем был для них Малый театр».

Больше ни на одну репетицию во всей своей жизни он не опоздает. Как бы поздно не закончился накануне его день (а очень часто, упорно работая над ролью, новой пьесой, статьёй или докладом, он ложился спать только в 5-6 утра), Южин не только успевал вовремя на репетицию, но даже приходил на некоторое время раньше, чтобы, не дай Бог, не опоздать.

Всю жизнь ненавидевший ходить пешком, в почтенном возрасте он по два раза в день преодолевает немалое расстояние от дома к театру и обратно. В период так называемого «военного коммунизма», в страшное время 1918-1920 годов, зимы стояли холодные, а «дороги» были такого качества, что представляли опасность и днём. А уж ночью, когда Южин возвращался со спектаклей в полнейшей темноте (об освещении тогда даже мечтать было сложно), они представляли явную угрозу для жизни. Но после утомительного, голодного дня, полного волнений и забот, Южин ещё мог, придя домой, засесть за ночную работу, а наутро вновь появиться в театре бодрым и энергичным.

Несмотря на невероятную занятость, всегда приветливый, общительный, гостеприимный, он находил время не только для друзей и знакомых, но также для людей, вовсе ему неизвестных, но обратившихся к нему с какой-либо просьбой. Если это было в его силах, он никогда не отказывал в помощи ближнему. И делал это очень деликатно, тактично, так, чтобы не обидеть нуждающегося, а самому не стать предметом нескромных восхвалений. Он не просто помогал, он порой круто изменял судьбу человека, его сильно заинтересовавшего. Разглядев в технике железнодорожных мастерских из Воронежа огромный актёрский талант, Южин рекомендует его для зачисления в школу Малого театра, оплачивает за свой счет билет до Москвы и учёбу в школе вплоть до её окончания и, зная о сложном материальном положении студента, настаивает на его ежедневных приходах к нему домой на обед. Через некоторое время его подопечный, студент Александр Пожаров, превращается в прекрасного актёра Остужева, очень скоро ставшего в Малом театре совершенно незаменимым.

Доброту, чуткость, отзывчивость, душевное благородство Южина особенно глубоко могли прочувствовать его друзья и добрые знакомые. С А.А. Бренко, в театре которой он служил в молодости один сезон, Южин потом переписывался всю жизнь. Анна Алексеевна с больным сыном на руках после закрытия театра и скоропостижной смерти мужа жила крайне тяжело. В письмах она просила Южина о самых разных вещах: разрешить ей поставить его пьесу, помочь устроиться на работу в ту или иную театральную школу, оказать ей материальную помощь через Российское Театральное общество... И когда у неё умер сын, с просьбой помочь его похоронить Бренко обратилась тоже к Южину. И он неизменно откликался на все просьбы и помогал, чем только мог.
Бывший в царское время министром внутренних дел Б.В. Штюрмер, с которым у Южина были добрые отношения, в годы большевизма был посажен в Петропавловку и выпущен оттуда только перед самой смертью. Когда он скончался, князь Сумбатов не только не побоялся отдать последний долг опальному экс-министру. Но, не имея в то тяжёлое время иной возможности, он приехал на похороны в Петербург, простояв всю ночь в вагоне поезда. Это ли не свидетельство дружбы, верности, благородства и отваги?

Южин был руководителем Малого театра с 1909 по 1926 год. Его Почётным директором и председателем художественного совета, несмотря на тяжёлую болезнь, оставался и в последние два года жизни. В предреволюционные годы он вытаскивал Малый театр из творческого кризиса. После октябрьского переворота спасал его практически от полного уничтожения, защищая и от погромов толпы, и от яростных нападок некоторых воинственно настроенных представителей нового правительства, считавших старейший русский театр «наследием самодержавия» и по этой причине требовавших его закрытия.

Сумбатов-Южин не был совсем равнодушен к политике. Одно время он даже состоял в партии кадетов. Но он всегда был против того, чтобы политика вмешивалась в жизнь искусства. И всегда искус

Александр Иванович Сумбатов (Южин)

Джентльмен

Действующие лица

Ольга Спиридоновна Рыдлова, глава торгового дома «Рыдлова вдова и Чечков».

Ларион Денисович Рыдлов, ее сын, лет 30.

Любовь Денисовна Рыдлова, ее младшая дочь.

Василий Ефимович Чечков, двоюродный брат Ольги Спиридоновны, лет 50, компаньон фирмы.

Сергей Павлович Боженко, помещик заложенных имений, служит в Москве в частном банке директором, лет 45.

Эмма Леопольдовна, урожденная графиня Остергаузен, его жена, молодая женщина.

Граф Фридрих Николаевич Остергаузен, ее дальний родственник, лет 35, владелец небольшого майората в Прибалтийском крае.

Андрей Константинович Остужев, литератор, лет под 40.

Вадим Петрович Гореев, учитель физики и естественной истории, журналист, приват-доцент университета.

Екатерина Вадимовна (Кэтт), его дочь, воспитанная мисс Уилькс.

Евгения Фоминична Уилькс, ее тетка, бывшая гувернантка Рыдловых, друг их дома, собственница фабрики перчаток и магазина изящных вещей и парфюмерии, лет 50, но очень сохранившаяся, англичанка по происхождению, родившаяся в России и прожившая всю жизнь в Москве.

Егор Егорович Лебедынцев, бывший спортсмен, занимается газетной работой.

Франческо Сакарди, тенор итальянской оперы.

Василий, лакей Рыдловых.

Гости, лакеи.

Действие происходит в наше время в Москве.

Первое, второе, третье и пятое - у Рыдловых, четвертое - у Гореева.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена представляет зимний сад в доме Рыдловых. Правая стена вся уставлена тропическими растениями, на авансцене род беседки из пальм и кактусов. Несколько впереди, на правом плане, дверь. Средняя стена в глубине состоит из четырех или пяти арок, затворяющихся стеклянными дверями из цветных стекол. Промежутки между дверями заполнены цветущими растениями. Левая сторона - сплошной сад. Между третьим и четвертым планом и в глубине расположены карточные столы. На авансцене слева низенький стол, на нем два бочонка с устрицами, тарелки, устричные вилки, шабли, шампанское, стаканы и фужеры. За задней занавесью видна освещенная зала с множеством гостей. Слышна очень слабо бальная музыка. За одним из столов играют. Кое-когда проходят гости - дамы и мужчины. Сад освещен мягким электрическим светом. Садовые изящные кресла, столики и диваны.

Явление первое

Боженко, граф Остергаузен и Лебедынцев сидят около бочонка с устрицами и едят их, запивая шампанским.

Боженко. Что и говорить! Красавица! И за что этакому олуху лезет в рот такое счастье?

Остергаузен. Московская черта: есть хозяйские устрицы и ругать хозяина.

Лебедынцев. Давно сказано: русский человек склонен к злословию.

Остергаузен. Следует мягче относиться к людям, в руках коих столь важное преимущество, как капитал. Человек, преследующий в жизни определенную цель, не может быть столь опрометчив и легкомыслен.

Боженко. Нет поглядите, пожалуйста! Идет себе немец по жизненному пути мерным шагом, преследует какую-то цель да по пути раздает наставления. (Горячо.) Ну какая у тебя-то цель, скажи, сделай милость?

Остергаузен. Поддержать свою фамилию.

Боженко. Что?

Остергаузен. Поддержать свою фамилию. Она была богатая, и надо, чтобы она опять стала богатая.

Боженко. Что ж это за жизненная цель такая - богатство? И богат я был и беден - все одно и то же.

Лебедынцев. Ты при мне этого не говори. Ты никогда, Сергей Павлович, не был беден. У тебя сначала были большие имения, потом частная служба с окладом в 12 тысяч, это не бедность. А вот я, понимаешь… ну! (Глотает устрицы.) Знаешь, после того как судебный пристав выселил меня из моей конюшни…

Остергаузен. Зачем из конюшни? Разве вы жили в конюшне?

Лебедынцев. Жил-с, лучшие дни в моей жизни. Я в эту конюшню поместил два рязанских, одно тульское имение да последнюю подмосковную; наконец продал дом на Поварской и полконюшни, а в другую половину переселился сам. Так мы и жили, дружно, любовно: Пигмалион, Пик-Покет, Непобедимая I, Непобедимая II, тренер, жокей и я. Но… тут входит опекун.

Остергаузен. Какой опекун?

Лебедынцев. Судебный пристав. Занавес опускается. (Махнул рукой.)

Остергаузен. Да, это очень тяжело - после таких увлечений жить литературным трудом.

Лебедынцев. Собачья жизнь. Одна у меня надежда - самому газету издавать. Давайте вместе.

Остергаузен (очень спокойно). Ничего не выйдет.

Лебедынцев. Почему?

Остергаузен. Денег нет.

Лебедынцев. Да разве я предлагаю издавать на наши деньги? Вот еще! А зачем же наш Ларя-голубчик? Уж он в литературу давно порывается. Написал повесть психологического жанра и напечатал под псевдонимом «маркиз Вольдир» - Рыдлов наоборот. В каком-то иллюстрированном журнале помещен даже его собственный портрет и автограф. «Maркиз Вольдир, писатель». Рожа у него изображена в рембрандовском освещении, но - увы! - все как будто лоснится. Мы ему поручим какой-нибудь отдел.

Остергаузен. Так ему можно поручить театральный отдел.

Лебедынцев. Вот разве что театральный. Вероятно, он будет очень скоро сам играть роль дон Бартоло в комедии из семейной жизни.

Боженко. Ну, она не из таких.

Лебедынцев. Я плохо знаком с родными молодой. Почему это Гореевы и Уилькс в родстве? Что тут общего - русская и английская фамилии?

Боженко (прихлебывая из стакана). Ты ведь знаком с Гореевым.

Лебедынцев. Лично нет, но постоянно читаю его статьи в газетах, знаю его по думской деятельности… Знаю, что он учитель и приват-доцент…

Боженко. Много он пережил на своем веку. И журнал издавал, и писал, и учительствовал, и теперь много работает. Он сам про себя говорил мне, что он в жизни только и делал, что падал и поднимался. Лет тридцать назад женился он на сестре нашей Евгении Фоминичны Уилькс. Обе сестры были гувернантками: старшая, ныне здравствующая Евгения Фоминична, уже тогда, кажется, пестовала Ларьку Рыдлова, затем и «цель жизни» вашего сиятельства…

Остергаузен. Пока ты можешь шутить, но когда я женюсь, ты уже не будешь мочь шутить.

Боженко. Воспитала будущую графиню Остергаузен, нашла денежных друзей и отлично повела магазин перчаток, английских духов и… свадебную контору под шумок, а сестра ее по страстной взаимной любви вышла за Вадима Петровича, родила ему Кэтт, да тут же и умерла. Вот тут уж Вадим Петрович рухнул, попросту говоря запил, как все мы, русские люди. К счастью, ненадолго. Но этого срока было достаточно, чтобы Евгения Фоминична овладела Кэтт и перевезла ее к себе. Отец сначала и думать о ней забыл, заперся, и лет пять нигде его не было видно, а потом, когда оправился, да и она подросла, сунулся было к ней, но уже было поздно. Девочка звала тетку мамой, а к папе была вполне равнодушна. (Выпивая залпом стакан.) Вырастила красавицу, да вот и выдала замуж.

Остергаузен. А где теперь Остужев?

Лебедынцев (с любопытством глядя на графа). Э-э, ваше сиятельство, как же это так неосторожно? В доме повешенного - да о веревке.

Боженко. Вздор! вздор! Как тебе не стыдно, Егор Егорович!

Лебедынцев. Чего же стыдиться? Роман не роман, а небольшой очерк, так, строчек на двести, все-таки был.

Боженко (желчно). Послушай, Егор Егорович, мы в ее доме…

Лебедынцев. Да она еще и переночевать здесь не успела.

Боженко. Это все равно. Может быть, и было начало увлечения с ее стороны…

Остергаузен. Виноват, это все излишне. Я только спросил, где теперь Остужев и знает ли об этом бракосочетании. Больше я ничего не спросил…

Лебедынцев. Что знает, - это будьте уверены. Я думаю, одни его знакомые дамы послали ему добрую дюжину печатных приглашений. (Достает.) Вот таких. Он в Париже. Я читал недавно его фельетон.

Боженко. Это все мисс тетушка устроила! Будет он ей благодарен.

Лебедынцев. Уилькс-то? О, дама проницательная. Таскала-таскала племянницу по ситцевым балам, все партии искала.

Боженко (горячо). Ну, уж я тебя прошу!

Лебедынцев. Да разве я что-нибудь говорю? С тетенькой и с девицами хорошего круга, пикниками. А роман захлопнули на первой же главе. Будьте покойны. Вдова Рыдлова - фирма солидная: ей лежалого не сбудешь.

Из глубины входит Василий Ефимович Чечков.

Явление второе

Чечков. Избрали благую часть? Где, думаю, умные люди, которые не задыхаются? Надо их отыскать. Прямо сюда… (Присаживается.) Благодать, благодать. Хе… (Вынимает портсигар и тщательно выбирает сигару, когда обрезал ее и собирается закурить, Лебедынцев берет ее у него из рук.) Позвольте, батенька, я вам другую… такой сорт, что вы все пальчики оближете… (Ищет в портсигаре.) Вот… вот…

СУМБАТОВ-ЮЖИН Александр Иванович

князь, псевд. Сольцев, Южин;

4(16).9.1857 – 17.9.1927

Актер, драматург и театральный деятель. На профессиональной сцене с 1876 (Тбилиси). С 1882 в Малом театре в Москве (с 1909 управляющий труппой, с 1918 председатель Совета, с 1923 директор). В 1877 дебютировал как драматург. Пьесы «Громоотвод» (1879), «Дочь века» (1880), «Листья шелестят» (1881), «Сергей Сатилов» (1883), «Муж знаменитости» (1884), «Арказановы» (1886), «Цепи» (1888), «Старый закал» (1895), «Джентльмен» (1897), «Закат» (1899), «Ириниская община» (1901), «Измена» (1903), «Невод» (1905), «Вожди» (1908), «Ночной туман» (1916) и др. Роли в пьесах Шиллера (Дюнуа – «Орлеанская дева»), Гюго (Рюи Блаз – «Рюи Блаз»), Шекспира (Макбет – «Макбет», Ричард III – «Ричард III», Кориолан – «Кориолан»), Бомарше (Фигаро – «Безумный день, или Женитьба Фигаро»), А. Островского (Телятев – «Бешеные деньги», Паратов – «Бесприданница»), Грибоедова (Фамусов – «Горе от ума») и др.

«Это был культурный и талантливый человек, с университетским образованием, прекрасный оратор, энергичный деятель и всем существом своим преданный искусству, умный, тактичный, окруженный всеобщим доверием» (Н. Телешов. Записки писателя ).

«Это был тот, кто называется человеком широкой общественности. Как премьер лучшей в мире труппы он нес сильный, большой репертуар. Он пошел на сцену наперекор желанию отца. Его настоящая фамилия была князь Сумбатов. Он оставил ее для своих драматических сочинений, а для сцены взял псевдоним „Южин“. Он был драматург со студенческих лет, его пьесы считались очень сценичными, игрались везде, много и всегда с успехом. Он участвовал во всевозможных театральных, литературных и общественных собраниях, обществах, комитетах. Был широко образован, начитан и с огромным интересом следил за новой литературой. Поддерживал обширные знакомства со „всей Москвой“; был членом всех больших клубов, создателем и пожизненным председателем любимого Москвой Литературно-художественного кружка. При всем этом был игрок, т. е. вел постоянную крупную игру. Не было в Москве ни одного общественного сборища, в котором не было бы на одном из первых мест Сумбатова-Южина. Это был настоящий любимец Москвы. А летом, вместо отдыха, он ездил в провинцию на гастроли, потом в Монте-Карло проверять выработанную за зиму новую „систему“, а оттуда в деревню, в усадьбу к жене, писать пьесу.

Этот человек не знал, что такое лень, и мог бы считаться образцом „кузнеца своего счастья“. Он ковал свое положение, не доверяясь легким средствам, а вкладывая в каждый свой шаг энергию, упорство и настойчивость.

В обществе он был неиссякаемо остроумен и умел монополизировать разговор. Успех у женщин имел огромный.

Он был барственно гостеприимен и во всяком умел найти хорошие качества. Это подкупало. В его квартире происходило множество встреч, собраний, обедов, ужинов» (В. Немирович-Данченко. Из прошлого ).

«В Южине красиво было то, что актерство являлось не „второй“, а первой, основной, органической натурой. Дома, в кабинете, на сцене, за обедом, в клубе, в общественном собрании, на репетиции – это был один и тот же человек. Он „монологировал“ в жизни, как и на сцене, и когда слушал собеседника, то как будто слушал партнера на сцене. И это было приятно сценично в жизни и жизненно приятно на сцене» (А. Кугель. Театральные портреты ).

«Над ролями своими он работал упорно, долго. Он сам говорил о себе, что тогда доволен ролью, когда „объездит ее, как непослушного коня“, и объезжал он свои роли долго, все время, пока играл их. Так он работал над Чацким в продолжение многих лет, пока не перешел на Фамусова.

…Южин один из первых пришел на сцену из так называемого „высшего общества“ и, главное, принес с собой высшее образование. До Южина актер с высшим образованием был редкостью. Южин резко отличался от симпатичного, но бесшабашного и полусознательного типа актеров, изображавшегося тогда на сцене и в литературе. Всегда корректный, безупречно одетый, вежливый, он был далек от мочаловских или горевских падений и взлетов. Тот тип актера имел свою прелесть, но он был порождением обстоятельств, эпохи, и мне всегда приятно было убеждаться в исключительно хорошем отношении к актеру в лице Южина и „общества“ и, главное, общественности. Уважение, высказываемое ему, поднимало все актерское сословие» (Т. Щепкина-Куперник. Из воспоминаний ).

«Первоклассный актер, он был замечательным и ценным руководителем, наставником и учителем.

В этом смысле история Малого театра за его последние 18 лет совершенно не мыслится без Южина. Они – одно. Вот случай, когда можно с полной убежденностью говорить о первенствующей роли личности в историческом процессе. Южин занял этот трудный и ответственный пост в тяжелые минуты, – тогда, когда Малый театр заколебался, его блеск стал меркнуть, лавры начали привядать, его известность затмилась московскими художниками, и на минуту он показался состарившимся и отжившим.

Это видел и сознавал сам Южин, об этом он говорил в своей речи актерам и все же согласился, взял на себя руководительство, и с этого момента театр ожил: „1909“ – не только дата начала новой деятельности у самого Южина, – это и дата обновления и воскресения Малого театра.

И для такой миссии у Южина было все: огромный опыт, подкупающая выдержка и, главное, твердость принципов и ясность целей. Он умел учить и знал, чему учит. Его взгляды отчетливы, и он их формулирует просто: