Малые и большие народы сибири. А сейчас что в нас осталось от тех, былых, сибиряков? К новой стороне

Анисимова Алла
Ечевская Ольга

Ключевые слова

СОЦИАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ / РЕГИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ / СИБИРЬ / ПОЛИТИКИ ИДЕНТИЧНОСТИ

Аннотация научной статьи по социологии, автор научной работы - Анисимова Алла, Ечевская Ольга

Трансформации современных обществ (ключевыми среди которых являются глобализация и локализация, развитие и интенсификация глобальных миграций) и расширение границ видимого мира приводят к пересмотру концепции социальной идентичности в общественных науках. Идентичность жителей Сибири представляет в этом контексте особенный интерес, поскольку отражает многообразие культурных, политических, экономических эффектов процессов глобализации и локализации. Кроме того, как показано в работе, сибирская идентичность представляет собой и индивидуальную идентичность, и изменения в понимании индивидами себя и своего места в мире, и новый вид социальной солидарности, и способ политического высказывания. Статья написана с позиций деятельностной версии конструктивистского подхода и посвящена выявлению и описанию ключевых элементов сибирской идентичности, контекстов ее формирования и форм актуализации, а также основных региональных особенностей и различий в представлениях о сибирской идентичности. Показаны формы актуализации сибирской идентичности («сибирский характер», «политическая нация») и ее основные измерения (территориальная, этническая, политическая), региональные особенности актуализации идентичностей, обоснована продуктивность исследования идентичностей в переселенческих обществах как в обществах особого типа «сделанных», динамичных и изменчивых.

Sibiriak": Community, Nationality, or "State of Mind"?12

The concept of social identity is being reconsidered in the social sciences due to transformations undergone by (post)modern societies, such as globalization, localization, and the intensification of global migration. In this context, the Siberian identity (being "Sibiriak") is an interesting object of research for it reflects the cultural, political, and economic effects of globalization and localization, as well as transformations in individual self-perception. This paper demonstrates that Siberian identity is not only a personal matter but also a new type of social solidarity and political claim. Using an actionist approach to identity studies, this article explores the core elements and "versions" of Siberian identity, the contexts of its formation and actualization, and regional variations in its manifestations. Two manifestations of Siberian identity-the "Siberian character" and the "Siberian civic nationhood"-are discussed, key dimensions of their actualization (territorial, ethnic, and political) are described, and regional differences in the actualization of identities are analyzed. We conclude by suggesting that the study of Siberian identity highlights the need for, and the value of, the constructionist perspective in the analysis of regional identities in mobile, "resettlement" societies.

Текст научной работы на тему ««Сибиряк»: общность, национальность или «Состояние души»?»

«СОСТОЯНИЕ ДУШИ»?

Алла Анисимова, Ольга Ечевская

Алла Анисимова - старший преподаватель кафедры социологии Новосибирского государственного университета. Адрес для переписки: ул. Пирогова, 2, комн. 203а, Новосибирск, 630090, Россия. [email protected].

Ольга Ечевская - научный сотрудник Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН, доцент кафедры общей социологии Новосибирского государственного университета. Адрес для переписки: ул. Пирогова, 2, комн. 203а, Новосибирск, 630090, Россия. [email protected].

Статья написана на основе исследования, проведенного авторами при поддержке фонда им. Фридриха Эберта (проект «Сибиряк: составляющие образа/ особенности идентичности» [май 2011 - май 2012]), полевой этап исследования: сентябрь - декабрь 2011 г.

Статья написана с позиций деятельностной версии конструктивистского подхода и посвящена выявлению и описанию ключевых элементов сибирской идентичности, контекстов ее формирования и форм актуализации, а также основных региональных особенностей и различий в представлениях о сибирской идентичности. Показаны формы актуализации сибирской идентичности («сибирский характер», «политическая нация») и ее основные измерения (территориальная, этническая, политическая), региональные особенности актуализации идентичностей, обоснована продуктивность исследования идентичностей в переселенческих обществах как в обществах особого типа - «сделанных», динамичных и изменчивых.

Ключевые слова: социальная идентичность; региональная идентичность; Сибирь; политики идентичности

Концепция социальной идентичности в последнее время часто подвергается пересмотру в социальных науках, приобретая одновременно все большее значение для описания социальных процессов, происходящих в современных обществах. Эссенциалистский взгляд на идентичность, предполагающий фиксированного, «заданность», устойчивость традиционных идентичностей, постепенно уступает свои позиции социально-конструктивистскому подходу (Акопов и Розанова 2010; Брубейкер и Купер 2002; Jenkins 2008). Это находит отражение и в теории и методологии изучения социальной идентичности. Несмотря на продолжающуюся дискуссию между сторонниками эссенциализма и конструктивизма в этой области, можно говорить о том, что все большее признание получает взгляд на идентичность как подвижную, множественную, ситуативную и контекстуальную категорию. Все чаще в фокусе исследования оказываются процессы конструирования идентичности на уровне повседневности, связанные с социальными взаимодействиями и деятельностью индивидов.

Такие изменения в понимании идентичности связаны, прежде всего, с социальными трансформациями современных обществ, ключевыми из которых являются глобализация и локализация, развитие и интенсификация глобальных миграций и т.д. Процесс глобализации влечет за собой изменения в организации социальной жизни по целому ряду направлений:

Ускорение социальных взаимодействий (в том числе «внетеррито-риальных»/«кросс-территориальных»), что ставит под сомнение «безусловность» привязки места работы и места жительства к определенной территории. Это имеет следствием проблематизацию и размывание традиционной связки «идентичность - территория» (Appadurai 1995).

Кризис национальных государств и возникновение наднациональных экономических и политических образований, новых солидарностей, организующихся без привязки к государственным границам. Вследствие таких изменений связка «государство - нация - национальная/этническая идентичность» пересматривается, и совпадение двух типов систем -этноса и государства - уже не кажется естественным (Акопов и Розанова 2010:24).

Развитие глобальных миграций и/или осознание их принципиальной возможности самыми разными слоями населения: даже если индивид по каким-либо причинам физически не может переехать, средства массовой информации предоставляют ему возможность помыслить себя в разных частях физического и социального (в том числе национально-этнического) пространства (Appadurai 1995). Такие изменения актуализируют идентичности благодаря созданию возможностей для разноплановых сравнений себя с разнообразными «другими» (если не в опыте, то в воображении).

Политизация идентичностей (в особенности - территориальных и этнических) и использование их в качестве инструментов политической мобилизации в ситуациях борьбы за признание, а также за значимые в (со) обществе ресурсы (Брубейкер и Купер 2002).

Основная задача нашего исследования - описание логики формирования, содержания и форм актуализации сибирской идентичности (как национальной, этнической, территориальной, региональной и политической) в представлениях жителей трех сибирских городов, а также выявление региональных особенностей содержания и проявления сибирской идентичности.

На фоне обозначенных тенденций сибирская идентичность представляет особый интерес. Она отражает и многообразие культурных, политических, экономических эффектов процессов глобализации и локализации, и изменения в понимании индивидами себя и своего места в современном мире. Сибирская идентичность, во-первых, является локальной/территориальной/региональной и позволяет увидеть изменения в пространственной организации социальных отношений и идентичностей. Во-вторых, она представляет собой культурный феномен, который отражает взаимодействие глобальных тенденций и локальных откликов на них. Кроме того, сибирская идентичность (как и всякая другая) является биографическим проектом и основана не только на понимании и осмыслении территории и ее границ, но и на способе взаимодействия с территорией (то есть связана с историей проживания индивида на территории и за ее пределами). Это позволяет на конкретном примере раскрыть способы формирования идентичности как, с одной стороны, встроенной в биографический проект, с другой стороны - формирующейся в течение жизни во взаимодействии с социальным и географическим пространством. Наконец, сибирская идентичность представляет собой политический проект (в широком смысле слова), поскольку является одним из видов «новой солидарности», способом публичного заявления общности о себе с целью признания отличий, культурной специфичности, социальных и экономических прав.

В последнее время тема сибирской идентичности приобретает особую актуальность в связи с ростом регионального самосознания в России в целом и в Сибирском регионе в частности. Это проявляется во все более активных попытках населения регионов привлечь внимание центра к своим социально-экономическим и экологическим проблемам, в осознании региональных культурных особенностей, росте интереса к истории своего региона. Предварительные результаты последней переписи населения демонстрируют и такие проявления регионального самосознания, как появление новых национальных самоидентификаций, среди которых в количественном отношении выделяется национальность «сибиряк»1. В свете вышесказанного изучение сибирской идентичности становится сегодня социально значимым проектом.

Центральным для нашего исследования является следующий круг вопросов: что такое сибирская идентичность в представлении самих сибиряков, откликом на какие социальные процессы она является; что составляет основу этой общности в представлениях разных людей; когда и как она актуализируется.

1 Тайга.инфо. 2011. «"Сибиряков" в России за восемь лет стало почти в 412 раз больше». 20 декабря. Просмотрено 25 декабря 2011 г. (http://www.tayga.info/news/2011/12/20/~106368).

ПОДХОДЫ К ПОНИМАНИЮ СИБИРСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ: РЕГИОНАЛЬНАЯ,ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ, ЭТНИЧЕСКАЯ, КУЛЬТУРНАЯ, НАЦИОНАЛЬНАЯ ВЕРСИИ

Традиционно сибирская идентичность понимается в эссенциалистском ключе: как основанная исключительно или преимущественно на общности территории проживания. Наиболее распространены определения сибирской идентичности как территориальной (Мосиенко 2010) или региональной (Сверкунова 1996; Смирнова 2009).

Наталья Шматко и Юрий Качанов понимают территориальную идентичность как результат отождествления «я - член территориальной общности». Содержательно территориальная идентичность определяется как переживаемые и/или осознаваемые смыслы системы территориальных общностей, формирующие практическое чувство и/или осознание территориальной принадлежности (цит. по: Мосиенко 2010:67). Предполагается, что для каждого индивида при фиксированном наборе образов территории механизм идентификации постоянен и объясняется скорее «внешними» по отношению к индивидам категориями. В частности, важными являются масштаб и границы территориальной общности, к которой индивид чувствует причастность: это может быть как ограниченная территория - конкретное место (город, село, область), так и более широкие пространства - Россия или даже (все еще) СССР.

Развитая территориальная идентичность предполагает максимизацию различий между территориальными общностями и сходств внутри своей территориальной общности. Кроме того, «усвоение сходных для проживающих на определенной территории образов и смыслов и «переплавка» их в личностные смыслы агентов становится базой для солидарных действий, а также и более широко -базой для репертуара всевозможных практик» (Там же:68). Таким образом, территориальная идентичность представляет собой не просто набор согласованных представлений, но и фундамент для солидарности и (коллективной) активности. Однако здесь описываются содержание и «последствия» идентичности, между тем, вопросы о том, как именно происходит «переплавка» и каким образом формируется территориальная идентичность, остаются непроясненными.

Исследование Натальи Мосиенко (2010) развивается по похожей по исходным предпосылкам логике. Важным в этой работе оказывается содержательное структурирование территориальной идентичности как сформировавшейся на данный момент времени, а также исследование ее особенностей в разных локальных территориальных общностях Новосибирска и его окрестностей. Предпосылки и условия формирования идентичности, индивидуальные смыслы, которыми наполняется «территориальная идентичность», а также факторы ее становления и изменения здесь также систематически не рассматриваются.

В литературе кроме территориального выделяются региональное, этническое, культурное, психологическое, историческое представления о сибирской идентичности. Марина Жигунова (2007:192) выделяет пять способов трактовки самого определения «сибиряки»:

Территориальное (сибиряки - это топоним);

Региональное (сибиряки - это люди, родившиеся и долго живущие в Сибири);

«культурно-историческое» (сибиряки - это коренные жители Сибири (аборигены);

Психологическое (сибиряки - это особый тип людей с характерными чертами: крепкие, здоровые, с хорошими адаптационными способностями и т.д.);

Этническое (сибиряки - это «смешанный этнос», сложившийся на основе русских, с вкраплениями казахского, татарского, украинского и многих других народов).

При всем разнообразии пониманий сибирской идентичности в теоретическом плане в работах преобладает «эссенциалистский» подход - если не сформулированный прямо, то присутствующий на уровне исходных предпосылок исследования. Так, исследователи часто ограничиваются констатацией категорий самоидентификации «здесь и сейчас» (как «изначально заданных») и анализируют «распространенность» различных ее аспектов. При этом вопросы о том, какими смыслами эти категории наполняются для самих сибиряков, как формируются, каким образом разные составляющие образа складываются в единую и согласованную (хотя бы на индивидуальном уровне) идентичность, и как идентичность меняется во времени, в литературе остаются открытыми.

В эмпирических исследованиях можно наблюдать тот же дисбаланс: территориальная и региональная идентичности являются популярными темами в социологических, антропологических, этнографических исследованиях. При этом если вопросы о контекстах и мотивах формирования социально-территориальной общности затрагиваются в ряде работ (в частности, предполагается существование взаимосвязи между пространственной самоидентификацией и территориальными интересами (Богданова 1999; Орачева 1999), наличие местного патриотизма и чувства «малой родины» (Крылов 2005)), то вопросы о смысловом содержании и, в особенности, путях формирования территориальной самоидентификации на индивидуальном уровне в отечественных исследованиях последовательно не рассматриваются.

Таким образом, анализ существующих исследований сибирской идентичности показывает преобладание территориального и регионального взглядов на нее. Понятие «сибиряки» рассматривается почти исключительно как топоним, то есть сибиряками считаются все люди, проживающие в Сибири. В единичных исследованиях отмечается все более частое употребление термина в качестве этнонима, а также кризисное состояние идентичности населения сегодняшней Сибири в целом (Жигунова 2007). Большинство же эмпирических исследований исходят из эссенциалистских предпосылок - в том же ключе, как было показано выше. Конструктивистский подход (предполагающий не предзаданный, а сконструированный характер идентичности) в эмпирических исследованиях практически не представлен. Те немногие примеры, которые нам встречались, - это исследования, в которых представлена специфическая версия конструктивизма, предполагающая сознательное конструирование региональной сибирской идентичности «из-

вне» (как элитами, так и другими заинтересованными группами для решения своих задач) (Михайлов 2011).

Следует отметить, что культурная составляющая сибирской идентичности систематически в указанных работах также не рассматривается. При этом многие из них содержат описание «сибирского характера» - черт и качеств сибиряков, отличающих их от жителей других регионов страны (Сверкунова 1996). Что касается политической составляющей сибирской идентичности (в современной России), то она в собственно научных исследованиях не рассматривается в принципе2.

Кроме того, общей проблемой существующих исследований сибирской идентичности является отсутствие рефлексии по поводу связи между спецификой региона (в особенности характером его освоения и заселения) и механизмами формирования региональной идентичности. Причина тому, на наш взгляд, - преобладание эссенциалистского подхода к региональным идентичностям, который, кроме прочего, предполагает «автоматический» характер возникновения или формирования региональных идентичностей. Возможно, такой подход допустим при исследовании стабильных территорий, на которых существуют веками складывавшиеся культурные общности. Однако, на наш взгляд, он едва ли применим к Сибири, где ключевую роль в связке «специфика территории - идентичность» играет переселенческий характер общества, предполагающий и освоение и преобразование среды, и навыки жизни в социально и этнически разнородном обществе, и интенсивную мобильность населения.

Следует отметить, что для нас территория так же в определенном смысле является «отправной точкой» при исследовании идентичности, но мы понимаем ее не как «генерирующее начало», из которого «следуют» идентичности, а как контекст и среду, во взаимодействии с которыми конструируется сибирская идентичность. Иными словами, мы полагаем, что схемы «автоматического» формирования или усвоения ключевых элементов идентичности не работают для подвижных, переселенческих обществ, поэтому наиболее продуктивным для исследования сибирской региональной идентичности представляется конструктивистский подход.

Кроме того, конструктивистский подход позволяет восполнить пробел, существующий на сегодняшний день в анализе сибирской идентичности: перейти от констатации категорий самоидентификации и анализа их «распространенности» к объяснению того, как формируется, актуализируется и изменяется сибирская идентичность в процессе и в результате деятельности на определенной территории, в специфических социально-экономических условиях, культурных и исторических контекстах.

2 В последнее время в СМИ (см., например, публикации Олеси Герасименко (2012) в журнале «Коммерсант-Власть», Владимира Антипина (2011) в журнале «Русский репортер», Владислава Михайлова (2011) в журнале «Эксперт-Сибирь») появляются материалы о проблемах Сибирского региона и о росте регионального самосознания и протестных настроений вследствие осознания этих проблем жителями региона (основы политической составляющей сибирской идентичности). В научных исследованиях пока эта тема не представлена.

ИДЕНТИЧНОСТЬ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Из многочисленных подходов к исследованию идентичности, которые предлагает конструктивистская перспектива, мы придерживаемся деятельностного подхода, основная идея которого состоит в том, что идентичность формируется в активном взаимодействии индивида с окружающей реальностью: индивид «становится кем-то» в конкретных действиях, которые осуществляет в определенном контексте. Идентичность в таком понимании представляет собой не столько «качество» индивида, сколько способность классифицировать окружающую реальность определенным образом на основе способа взаимодействия с этой реальностью (знать, кто есть кто и что из этого следует) и определять свое место в этой системе классификации (Jenkins 2008).

Роджерс Брубейкер и Фредерик Купер в программном тексте ( 2002) о трактовках и способах использования термина «идентичность» в социальных науках разделяют все существующие определения на пять групп в зависимости от того, с какими целями используется термин и что с его помощью предполагается подчеркнуть:

Идентичность как глубинное индивидуальное свойство, ядро «Я» (Self);

Идентичность как коллективное явление, фундаментальное и последовательное тождество между членами одной группы или категории;

Идентичность как фундамент социальной или политической активности, не инструментальная, в отличие от «интереса», основа социальной и политической практики;

Идентичность как продукт социальной или политической активности, процессуальное развитие того вида коллективного самопонимания, которое делает возможным коллективное действие;

Идентичность как случайный продукт многочисленных и соревнующихся дискурсов (Там же:73-76).

В нашем исследовании социальная идентичность понимается как продукт социальной или политической активности, как процессуальное, интерактивное развитие того вида коллективного самопонимания, солидарности или групповой сплоченности, который делает возможным всякое коллективное действие. Идентичность здесь понимается и как продукт, обусловленный социальной и политической активностью, и как базис, обусловливающий последующие действия.

В продолжение этой логики, важно отметить, что для понимания процессов формирования индивидуальной идентичности «сибиряка» наиболее продуктивной представляется конструктивистская перспектива, сфокусированная на микроуровне, на проблематике интеракции и творения идентичности. В этих концептуальных рамках идентичность рассматривается как нечто постоянно изменяющееся, творящееся, контекстуальное. Из «кирпичиков» уже существующих смыслов и цитат мы производим нарратив своей идентичности, уникальный смысл которого в то же время сильно завязан на актуальном контексте.

Исходя из сказанного выше, мы приходим к следующему рабочему определению идентичности: это способ классификации окружающего мира, в основе ко-

торого лежит (коллективное) представление индивидов о себе, формирующееся в процессе взаимодействия с окружающей действительностью как продукт социальной, экономической и политической активности индивидов в сходных условиях жизни.

МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Для решения поставленных задач был выбран разведывательный план исследования, основанный на качественной методологии и сочетающий возможности экспертного опроса и лейтмотивных интервью. Выбранная исследовательская стратегия позволяет описать максимально широкий спектр различий в представлениях о содержании и контекстах актуализации сибирской идентичности, а также ключевые основания этих различий, но не позволяет распространять выводы на население региона в целом, или говорить о распространенности выявленных типов представлений о сибирской идентичности.

Одна из исходных предпосылок исследования состоит в том, что пути формирования сибирской идентичности (как и любой другой) связаны с ее актуализацией в различных контекстах: идентичность оформляется в ситуациях столкновения или соприкосновения с «другим», в которых собственная принадлежность к социальным группам и сообществам перестает быть «фоновой» и становится социально значимой. Как было отмечено ранее, мы придерживаемся деятельностного подхода3 и считаем, что идентичность не является данной изначально (с рождения), не формируется «раз и навсегда» на ранних этапах социализации, а актуализируется и оформляется в процессе взаимодействия индивида с окружающей средой и социальной действительностью. Для того чтобы реализовать такой подход наиболее полно, исследование спроектировано как состоящее из трех «планов»:

Биографический (основное здесь - изучение роли биографических особенностей в формировании сибирской идентичности, он предполагает подробный анализ биографических траекторий информантов);

Экспертный (направленный на изучение дискурсов и идеологий вокруг сибирской идентичности и предполагающий проведение интервью с экспертами, рефлексирующими о сибирской идентичности в процессе своей профессиональной деятельности, - академической, политической, медийной и гражданской активности);

Сравнительный (нацеленный на выявление ключевых составляющих сибирской идентичности в разных регионах Сибири, а также на поиск и объяснение различий в «версиях» сибирской идентичности, обусловленных региональной спецификой (Восточная, Центральная, Западная Сибирь)). Важно отметить, что в данном исследовании речь идет только о городских идентичностях.

Все эти обстоятельства определили логику отбора информантов, а также структуру информационной базы исследования.

3 В этом смысле наше понимание идентичности ближе к «слабому» значению в терминах Роджерса Брубейкера и Фредерика Купера ( 2002).

ИНФОРМАЦИОННАЯ БАЗА ИССЛЕДОВАНИЯ

Сравнительный аспект работы обусловил выбор трех крупных сибирских городов, в которых проводилось исследование: Иркутск, Новосибирск, Омск. Сравнительный анализ предоставляет дополнительные возможности для того, чтобы «кристаллизовать» ключевые элементы сибирской идентичности, представить региональные особенности ее проявлений. Новосибирск, расположенный на юго-западе Сибири, - молодой (основан в 1893 году), быстро развивающийся, крупный город, культурный, промышленный и научный центр «новой Сибири». Иркутск - губернский город «старой Сибири», расположенный в восточной ее части, имеет историю развития, уходящую во времена царской России (основан в 1661 году), население его имеет большую укорененность в Сибири по сравнению с населением более молодых сибирских городов. Важную роль играет и близость Байкала, а также близость Китая и российского Дальнего Востока. Омск сочетает черты старой и новой Сибири, являясь, с одной стороны, ее историческим центром (основан в 1716 году), а с другой - городом-миллионником, одним из промышленных и торговых центров современной Сибири. Своеобразно и географическое положение Омска, расположенного одновременно и на внутренней границе (западной границе Сибири), и на внешней (граница с Казахстаном). Такие особенности географического положения и исторического развития городов дают основания предполагать наличие региональных различий в восприятии сибирской идентичности.

В каждом городе было проведено по пятнадцать интервью с жителями - предполагаемыми «носителями» сибирской идентичности, а также по пять интервью с экспертами. Отбор информантов осуществлялся таким образом, чтобы максимально полно представить обозначенные различия, как с точки зрения специалистов, имеющих в своей профессиональной деятельности дело с различными аспектами жизни в Сибири, так и в представлениях «простых сибиряков», по-разному включенных в социальную жизнь городов.

Отправной точкой исследования является предположение о том, что сибирская идентичность во многом определяется продолжительностью проживания на данной территории, историей семьи и ее перемещений, а также степенью и характером включенности индивида в процессы, происходящие на данной территории. Соответственно, отбор информантов осуществлялся с учетом таких различий.

Ключевыми критериями для отбора информантов (с тем чтобы представить различные типы жизненных траекторий) являлись:

Город рождения и проживания информанта;

Миграционная биография информанта (отражающая продолжительность проживания в Сибири, а также опыт проживания и пребывания в других городах, регионах, общностях);

Профессиональная деятельность (траектория) информанта, отражающая характер включенности в социально-экономические процессы на территории;

Этническая принадлежность (с учетом региональной специфики этнической ситуации);

Семейные истории (сколько поколений назад переехали в Сибирь предки респондента, каков был их род деятельности, особенности места проживания и т.д.).

Блоки путеводителя интервью включали разделы о семейной истории и миграционной биографии информанта, поездках и путешествиях, о жизни в Сибири и ее особенностях, о контекстах актуализации сибирской идентичности, сибирском характере, а также о прошедшей переписи населения и о появлении в ней «сибиряков» как отдельной национальности.

Отбор экспертов (изучающих, «актуализирующих» сибирскую идентичность и транслирующих связанные с ней сообщения и смыслы) осуществлялся на основе анализа научных исследований, а также материалов прессы и блогосферы. В число экспертов вошли:

Исследователи, специализирующиеся на тематике Сибири и сибирской идентичности (социологи, этнографы, экономисты, историки);

Журналисты (представители традиционных медиа);

Блогеры;

Гражданские активисты (в том числе активисты экологических движений);

Идеологи и активисты акции «Я - сибиряк», приуроченной к проведению Всероссийской переписи населения 2010 года.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

В результате анализа текстов интервью были выделены основания, на которых выстраиваются разные версии сибирской идентичности, устойчивые и проявляющиеся в нарративах информантов из всех трех городов. Кроме того, проанализированы региональные особенности сибирской идентичности (вариации, обусловленные спецификой города/региона проживания).

К числу основных версий сибирской идентичности были отнесены территориальная, региональная, этническая и национальная (политическая), логика выстраивания и содержание которых излагается в первой части раздела. Региональные особенности, касающиеся значимости (символического статуса) городов и других локальностей, и выстраивания на этой основе локальных идентичностей; актуальности социально-экономических, культурных и экологических проблем сибирских регионов и Сибири в целом; гражданской активности и гражданском участии в различных регионах Сибири рассматриваются во второй части раздела.

ВЕРСИИ СИБИРСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

СИБИРСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В ТЕРРИТОРИАЛЬНОПРОСТРАНСТВЕННОЙ ПРОЕКЦИИ

Территория представляется наиболее очевидным фактором формирования сибирской идентичности. Действительно, территориальное измерение идентично-

сти упоминается как значимое в большинстве интервью, территория как основа общности «сибиряков» упоминалась многими информантами. При этом территория оказывается важной не «сама по себе», а в контексте взаимодействия с ней индивида, и роль ее в формировании сибирской идентичности актуализируется в нарративах наших информантов через деятельностные мотивы: территория «включается» в производство сибирской идентичности не автоматически, а как контекст, в котором осуществляются действия и происходят значимые события.

На наш взгляд, территория является лишь отправной точкой для определения сибирской идентичности, связь с территорией важна для актуализации идентичности, но сама она не является исключительно территориальной (или исключительно региональной). Ее содержательное наполнение и особенности определяются различными факторами, как связанными с территорией, так и условно «автономными» от территориального измерения идентичности.

Были выделены следующие территориально-пространственные предпосылки формирования сибирской идентичности, связанные со способом и характером взаимодействия индивида с территорией:

Жизнь в особых природно-климатических условиях;

Восприятие пространства и его «проживание»/освоение;

Восприятие сибирской земли как базовой ценности;

«дух свободы» как важная особенность жизни в Сибири (исторически сформировавшийся в регионе вследствие отсутствия в Сибири крепостного права, а также наличия больших площадей неосвоенных земель и «бунтарства», приобретенного благодаря «сибирской ссылке»).

Рассмотрим каждую из них подробнее.

Природно-климатические условия. Природа (особенное отношение к ней и ее «особенная красота») также является одним из наиболее распространенных контекстов, в котором информанты говорят о том, что делает сибиряка сибиряком. Большой вклад природы в социализацию индивида, важная роль природы в организации жизни подчеркивается практически в каждом интервью как «ключевая» составляющая идентичности «сибиряка»: «Природа [в понимании сибиряка] -для меня очень важно. Это должен быть обязательно снег, лес, валенки [...] тайга непроходимая, непролазная [...]. Если ребенок вырос вот в этом вот - природа, кошки, собачки, все, что на улице, прогулки на лыжах - я считаю, что оно воспитывает» (Н., 32, ж., Омск).

Другой лейтмотив в интервью - «в Сибири холодно, и это закаляет». Сибирь -суровый край, с особенными, непростыми климатическими условиями жизни, и это определяет характер людей, делает их более стойкими, закаленными, терпеливыми:

Мы живем при низких температурах, если сравнить со столицей, то у нас холоднее раньше становится, долго холодно. И мне кажется, что мы такие все закаленные, и нам поэтому проще в чем-то жить, жить и чего-то добиваться (А., 25, м., Иркутск).

Условия внешней среды закаляют, в принципе - она нас здесь не балует [...]. Дух крепче, люди выносливее морально и физически. И терпимее люди, мне кажется. Терпимее и терпеливее - долго терпят (Н., 32, ж., Омск).

Однако «климатические» объяснения сибирского характера противоречивы: с одной стороны, сложность условий жизни способствует тому, что люди становятся более дружелюбными, открытыми, «душевными», с другой - необходимость справляться с непростыми условиями жизни может иметь и противоположные следствия: «Много энергии тратится на обогрев организма, следовательно, энергию надо экономить, и поэтому «человеческие» проявления более сдержанны, люди более сдержанные» (А., 33, м., Новосибирск).

При взаимодействии с территорией, ее климатом, пространством и просторами, закаляется «сибирский характер» (который для большинства наших информантов является не только стереотипом, но и отсылает к узнаваемым характеристикам, особенностям сибиряков).

Пространство и опыт его проживания/освоения. Связанные с природными «пространственные» основания сибирской идентичности акцентируют большие (и в том числе - неосвоенные) пространства как важную составляющую условий жизни в Сибири. Наличие таких пространств и привычка жить в них определяют как отношение людей к Сибири, так и «мировоззрение» сибиряков в целом. Большие масштабы территории и огромные просторы являются важной составной частью контекста, в котором формируется сибирская идентичность: «Нельзя жить в этом и не чувствовать - тот масштаб, грандиозность этой природы [...]. Когда в самолете летишь пять часов, половину времени под тобой темная тайга, и потом только начинаются огоньки - ближе к концу пути.» (И., 32, ж., Иркутск).

«Неосвоенность» пространств и связанное с этим ощущение свободы и простора являются ценным отличием жизни в Сибири в сравнении с другими городами и странами: «.больше пространства, больше свободы. Вот в Японии, например, все пространства освоены. В инструкциях, как вести себя при землетрясении, например, написано: выбежать на открытое пространство, например, поле для гольфа. У них нет просто поля. А у нас есть» (А., 33, м., Новосибирск).

Кроме собственно пространственного аспекта, важную роль играют социально-экономические последствия территориальной отдаленности: инфраструктура развита неравномерно, большое пространство освоено только частично, коммуникации между большими и малыми городами (а особенно - между отдаленными районами и поселками) зачастую практически не развиты: «Здесь расстояния большое значение имеют. Например, самый северный поселок в Иркутской области - до него два с половиной часа на самолете, и билет туда-обратно стоит двадцать тысяч рублей. Намного дороже, чем в Москву» (В., 32, ж., Иркутск).

Такие условия иногда приводят к весьма причудливым соотношениям физического расстояния и ощущения «фактической» пространственной дистанции: «Почему-то часто получается, что коллегам из Новосибирска и Улан-Удэ проще, дешевле и быстрее встречаться в Москве» (В., 45, м., Новосибирск).

Оторванность, отдаленность, отдельность Сибири может интерпретироваться информантами и как цивилизационное отличие от западных районов страны, и как удаленность от центральной власти и ее воздействий. В этом контексте особенно подчеркивается важность регионального самосознания:

Когда я первый раз на пятом курсе попал на Запад - в Москву, Питер, - у меня было четкое ощущение, что я в другой стране. У меня сибирская идентичность присутствует. И это не просто жить в Сибири, а именно сибиряк. Для меня принципиально важно, что я не только этнический русский, но и сибиряк. Это и корни, и еще я деревенского происхождения. А нашу деревню сибирскую не так перемалывали, как российскую (В., 62, м., э.4, Иркутск).

Ну, есть своя жизнь со своими правилами, а есть Москва. Чем больше расстояние, тем эфемернее кажется то, что решается в Москве, что там происходит: они там решают, а у нас тут по-другому все... До царя далеко, в общем (А., 38, ж., Новосибирск).

Еще один вариант актуализации сибирской идентичности через ощущение и опыт отдаленности - историческая локальность, компактность и закрытость сибирских городов. Это играет роль и в формировании общности людей, и в складывании определенного типа отношений, уклада жизни, предполагающего большую солидарность, готовность к сотрудничеству, взаимопомощь: «Периферийность [...], с одной стороны, обостряет чувство неудовлетворенности, но, как противовес, получается сохранение коммунальности» (Г., 59, ж., Омск).

Однако можно говорить о том, что в последнее время роль этой характеристики в формировании сибирской идентичности также становится менее очевидной и менее однозначной: «Томск - наверное, самый сибирский город, он какой-то такой чисто сибирский, более закрытый, чем Омск. Мы все когда-то были закрытыми городами, а теперь открытые и. Я понимаю, что это хорошо экономически, но закрытость города была, мне кажется, в нашу пользу» (Н., 32, ж., Омск).

Вероятно, последствия глобализации (большая открытость культурных пространств других городов и стран, а также интенсификация миграционных потоков) сказываются и на макроконтексте формирования сибирской идентичности: локальность и отдаленность не сопровождается сегодня неизбежной прежде «культурной изоляцией», что особенно характерно для городов. «.в более-менее больших городах, где какая-никакая мобильность есть [...] - там уже ориентация на внешний мир, в том числе - на потребление, в отличие от замкнутых на себе маленьких городков, где важны соседи, а не возможность хорошо провести время и потратить деньги» (А., 38, ж., Новосибирск).

Соответственно, большую роль в формировании культурных идентичностей начинает играть не фактор отдаленности и «локальности» как таковой, а социальноэкономические последствия этой отдаленности, которые люди ощущают и в повседневной жизни, и в профессиональной деятельности, а также культурные

основания локальных солидарностей и различий и биографические факторы и особенности семейной истории.

Восприятие «своей земли» как базовой ценности. С темой ценности природы перекликается и тема особенной значимости сибирской земли, звучащая во многих интервью. Земля воспринимается сибиряками не как экономический ресурс, не как кладовая полезных ископаемых, а как самостоятельная ценность. По мнению многих информантов, именно любовь к сибирской земле формирует идентичность сибиряка:

Сибиряки отличаются особой установкой в отношении природы, какой-то «неэкспансивной» что ли. Жить на земле и с уважением к ней относиться, а не присваивать ее. Как в монгольской культуре, в которой важно не «оставить что-то после себя», а прожить жизнь так, чтобы минимально испортить эту землю своим личным присутствием (Т., 38, ж., Новосибирск).

Ощущение, что эта земля ценна, делает сибиряка сибиряком - и в этом смысле, конечно, это привязано к физической географии [...], это не просто недра, как нефть и газ, и вода еще [...], эта территория имеет для тебя какой-то дополнительный смысл [...], это не просто ресурс в литрах и кубометрах (И., 32, ж., э., Иркутск).

Отношение к сибирской земле может становиться водоразделом, отделяющим «своих», сибиряков от «чужих» (при этом факт непосредственного проживания в Сибири в некоторых интервью отходит на второй план): «И все, кто выходят на митинги за Байкал вместе с нами, даже в Москве, - они тоже сибиряки в том смысле, что они ценят эту землю» (И., 32, ж., э., Иркутск).

Ключевым в данном случае становится неравнодушное, не «потребительское» отношение к сибирской земле. Особенное отношение сибиряков к своей земле имеет выраженный деятельностный компонент. Многие информанты рассказывали о том, как они или их предки строили или делали что-то на этой земле, и именно поэтому земля становится особенно ценной, «своей»: «Они что-то здесь создали, построили и остались здесь жить, и эта принадлежность к общему делу в Сибири, это позволяет им чувствовать себя сибиряком» (А., 50, м., Иркутск).

Тезис, высказанный в приведенной цитате, является очень характерным и в том или ином варианте повторяется во многих интервью. По сути здесь представлен механизм формирования сибирской идентичности посредством деятельности, состоящий из трех элементов. Во-первых, речь идет о личной вовлеченности в созидательную деятельность на территории; во-вторых, личная деятельность является составной частью совместной, коллективной деятельности, появляется и становится значимой идея принадлежности к чему-то общему, надличностному, коллективному (общее дело в данном случае служит основой формирования общности). И, в-третьих, участники деятельности остаются жить, закрепляются на территории, сохраняют свою вовлеченность в локальные (региональные) социально-экономические процессы. Это отличает таких переселенцев от «освоителей-временщиков» (например, людей, приезжающих в Сибирь временно, на работу по контракту, или работающих вахтовым

методом). Последним, как правило, приписываются краткосрочные, прагматические ориентации и «потребительское» отношение к Сибири:

Как сибиряком стать - полюбить это надо, надо сюда прижиться, если тебе это к душе, тебе это все нравится, и общение нравится. Люди, которые тут осваивают вахтовым методом, уехали-приехали, осваивают, они не сибиряки, они просто тут работают. Но они, наверное, тут жить не хотят. Сибиряк - это более глубокое чувство: если даже я потом уеду куда-то, но столько лет я была сибиряком, то я останусь сибиряком (С., 59, ж., Омск).

Сибирская идентичность и «дух свободы». Значимой характеристикой жизни в Сибири является «предрасположенность к свободе». Здесь не существовало крепостного права, также было много бунтарей-ссыльных, что накладывает отпечаток на общее ощущение, культурный фон: «Еще одна важная тема - про свободу, мол, у нас же не было крепостного права, поэтому мы здесь особенные. В кандалах привезли, но мы свободные все» (С., 40, м., э., Иркутск).

Некоторые информанты, правда, отмечают, что в последнее время этот аспект сибирской культуры выражен менее ярко:

До большевистского периода можно говорить о том, что предпосылкой формирования сибирского характера могло бы быть то, что здесь не было крепостного права. После [...] многие территориальные различия в плане ментальности в стране, мне кажется, были уничтожены, плюс широкая миграция из разных направлений, это сформировало очень размытую ситуацию. А до революции - да, это была большая ценность свободы и самостоятельности, чем в центральной России (А., 27, м., Омск).

Во многом благодаря такому «духу свободы» (с привкусом бунтарства) в сочетании с большими просторами складывается представление о «широте души» как одной из ключевых черт сибирского характера.

Итак, сибирская идентичность в территориально-пространственной проекции формируется во взаимодействии с природой, через ощущение простора и свободы, преодоление трудностей и выживание в непростых климатических и экономических условиях. Вклад в ее формирование вносят также специфический темп жизни и способы организации времени и деятельности, разные вариации общего ощущения свободы.

Кроме того, важным для формирования и актуализации сибирской идентичности является чувство и опыт отдаленности жизни в Сибири вследствие больших расстояний, атакже ощущение существенного масштаба социально-экономического неравенства (как в сравнении с другими регионами России, так и при сопоставлении условий жизни в разных частях Сибири).

СИБИРСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ КАК ЭТНИЧЕСКАЯ

Важной особенностью уклада жизни в Сибири является этническое многообразие: «Надо понимать, что Сибирь - это конгломерат народов, попавших сюда вольно и невольно» (Х., 58, ж., Иркутск).

При этом жизнь в окружении людей разных национальностей является «естественным фоном» повседневных взаимодействий и не только способствует большей этнической толерантности сибиряков, но и ощущается как важная часть повседневности, отсутствие которой становится заметным при перемещении в другие регионы:

Здесь этнически пестрый состав, и отсюда коммунальное сожительство, взаимопомощь. если мы начнем друг друга по этнической принадлежности [...], то мы передеремся все! [...] Была, помню, в Ленинграде, долго, и через некоторое время чувствую - чего-то не хватает. А села в троллейбус - сидят два казаха. И все встало на свои места - у них нет азиатских лиц. А мы тут, на юге Сибири - кругом азиатские лица (Г., 59, ж., Омск).

Это определяет как в целом более дружелюбное отношение жителей Сибири к представителям разных национальностей, так и особенный характер сплоченности, который делает сибиряков не просто жителями одной территории, но и в определенном смысле специфической общностью, основанной на большей терпимости и привычке к многообразию:

Все равно сибиряки более терпимые, у нас же столько национальностей - и я никогда не встречала каких-то конфликтов. А студенты у нас - и казахи, татары, буряты, очень много восточных [...], азербайджанцы, армяне [...], у нас нет конфликтов, даже в студенческой среде не припомню, чтобы были (С., 59, ж., Омск).

В интервью с жителями всех трех городов в том или ином виде подчеркивается культурное своеобразие современной сибирской повседневности, основанное на многообразии:

В Сибири создается среда, когда люди привыкают к тому, что может быть разное - разные языки, слова, кухня, лица на улице. Есть разница, которую они не осознают, пока не выезжают в другое место. Может быть, нельзя говорить о каком-то едином культурном пласте, о каких-то четких границах, это какой-то плавный переход, но он есть, и отличия [сибирские] есть. Это как аромат духов - достаточно одной капли, разлитой в воздухе, чтобы почувствовать аромат (И., 32, ж., э., Иркутск).

Этническое происхождение представляется важной предпосылкой формирования сибирской идентичности и на микроуровне и, предположительно, влияет на характер (содержание) и значимость самоидентификации «сибиряк» для индивида. В результате исследования удалось выявить несколько вариантов того, как именно индивид соотносит себя с общностью «сибиряки». Эти варианты характерны для людей разного этнического происхождения: выходцев из многонациональных семей и выходцев из моноэтничных семей разных национальностей (русские, немцы, буряты, казахи).

В целом можно сделать вывод о том, что сибирская идентичность в этнической проекции формируется во многом на основе привычки сибиряков к разноо-

бразию, умения жить в этнически многообразной среде, где соседствуют разные культуры.

На микроуровне сибирская идентичность зачастую выбирается как «зонтичная идентичность», замещающая национальность в том случае, когда невозможно выбрать одну из множества национальностей, представленных в семейной истории информанта:

Если говорить о сибирской идентичности [...] - это всегда тема пересечения культур, тема смеси [...]. Если заходит разговор о том, почему ты считаешь себя сибиряком, то тема перемешанных кровей будет - сто процентов, кто-то похвастается бурятскими, кто-то татарскими, еврейскими, немецкими и т.д.

(С., 40, м., э., Иркутск).

В моей семье в двух поколениях несколько этнических групп, четыре религии. Я кем могу себя чувствовать, чтобы быть лояльной к ним всем? [...] А в рамках сибирской модели это возможно (И., 32, ж., э., Иркутск).

Если выбор сибирской идентичности как «зонтичной» характерен для выходцев из полиэтничных семей, то информанты моноэтничного происхождения, как правило, не используют сибирскую идентичность как заменяющую национальность. Этническая компонента самоопределения является для них либо определяющей, либо более значимой. Что касается общности «сибиряки» в целом, то их представления об этнической составляющей сибирской идентичности разнятся: для некоторых она носит этнически инклюзивный характер - сибиряками могут считаться люди разного этнического происхождения, для других сибирская идентичность носит этнически эксклюзивный характер (при этом исключение происходит по принципу внешних фенотипических отличий). В нарративах данной категории информантов можно выделить два варианта исключения/причисления к категории «сибиряки». Одни могут причислять самих себя к сибирякам, но тогда исключать других по признаку фенотипических (в основном расовых) отличий: «А бурят уже не сибиряк, если бурят идет, я же не скажу, что вот сибиряк идет, я скажу: бурят идет. Хотя он-то сам может себя считать сибиряком. [...] Бурят - это уже бурят. Якут - это якут» (И., 48, ж., Иркутск).

Другие, напротив, отрицают собственную «сибирскость» в качестве национальной общности, но считают, что этническая составляющая категории «сибиряки» может относиться к «другим» (в широком смысле этого слова) народам: «Возможно, коренные народы, возможно, татары какие-то могут себя сибиряками назвать» (О., 20, ж., Омск).

Для информантов, не рассматривающих сибирскую идентичность в качестве заменяющей национальность, основу общности «сибиряки» составляют общая территория, сходство образа жизни, интересов, проблем и чаяний жителей. При этом общность территории, ощущение ее «своей» подразумевает не только фактическое проживание на ней в настоящий момент. Наши информанты говорили о том, что даже переехав жить в другое место, многие люди из числа их знакомых и родственников продолжают считать себя сибиряками и воспринимать сибирскую землю как свою. Их продолжают волновать новости с «малой Родины» и проблемы ее жителей. Это дает

нам еще одно основание полагать, что сибирская идентичность, с одной стороны, не является сугубо территориальной, не основана исключительно на факте проживания в Сибири, с другой стороны - не является она и сугубо этнической (или заменяющей этническую) категорией. В данном случае, вероятно, уместнее говорить о сибирской идентичности в контексте формирования (пусть и в зачаточной стадии) гражданской, политической нации, основанной на все большем осознании жителями Сибирского региона общности интересов и проблем.

СИБИРСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ КАК НАЦИОНАЛЬНАЯ:

ФОРМА ПОЛИТИЧЕСКОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ

Информанты во всех трех городах демонстрируют осознание существующей дифференциации между европейской Россией, Москвой и «тем, что за Уралом» - азиатской Россией и Сибирью. Эта дифференциация является важным контекстом актуализации сибирской идентичности, четко осознается и артикулируется информантами. Категоризация социально-экономического и культурного пространства России в терминах «Москва vs Сибирь» или «центр vs регион», наряду с осознанием проблем Сибирского региона как берущих свое начало в этой дифференциации, приводит информантов к протестной форме самоидентификации, основанной на осознании «колониального» положения Сибири: «Есть Москва и есть вся остальная страна. Но к провинции в европейской части нет отношения как к колонии [...], а к Сибири есть, [...] это очень чувствуется» (В., 44, м., Иркутск).

Ощущение «колониальности», несимметричности, несправедливости тем острее, чем ближе к собственному опыту оказываются проявления несимметричных отношений «центр - регионы»:

Вот недавно была в поселке, через них проходит эта труба. По ней куда-то утекает нефть. Нефть утекает на восток, деньги - на запад, а они сидят в полуразрушенной деревне, которая вымирает [...], при этом у них есть телевизоры, они видят, сколько стоит эта нефть, видят, на каких машинах приезжает начальство, и понимают, что что-то здесь не так [...] (И., 32, ж., э., Иркутск).

Именно в контексте этой дифференциации обсуждается идея сибирской политической нации как одного из вариантов институционализации сибирской идентичности. Последняя является скорее позицией меньшинства и высказывается в основном, хотя и не исключительно, людьми с высоким уровнем образования и рефлексии, с активной гражданской позицией - гуманитарной интеллигенцией, журналистами, блогерами, предпринимателями:

В чем общность сибиряков как политической нации?

Прежде всего - в схожести их проблем, и в природе этих проблем, многие из которых можно решить только коллективно, только методом общественного договора [...]. Я не верю, что у меня полностью совпадают интересы, ну, например, с другими россиянами. Вот, как бы, я не верю, что проблемы совпадают настолько, что на них можно построить одну нацию (А., 33, м., э., Новосибирск).

В целом же акция «Я - сибиряк», по мнению многих наших информантов, явилась откликом на ощущение несправедливости и дисбаланса и не имеет целью признание сибиряков как отдельной национальности. По нашим интервью можно сказать, что идея о том, что «сибиряк» - это национальность, широкой поддержки пока не находит5: «Но пока «сибиряк» - это не национальность. Национальностью она может стать “от голода"» (Д., 40, м., э., Иркутск).

Этот проект, скорее, оказывается для людей формой политического высказывания, каналом коммуникации с центром, призывом для власти к диалогу и сотрудничеству по поводу решения острых проблем региона: «Национальность “сибиряк"» [речь идет о проекте «Я - сибиряк» - прим. авторов] - приветствую. Хоть так сигнал подать» (В., 44, м., Иркутск).

Или: «Мы хотим, чтобы нас услышали. Мы не хотим никакого развала, мы хотим, чтобы услышали: мы есть, мы существуем, и у нас есть свои интересы» (И., 32,

ж., э., Иркутск).

Таким образом, проект «Я - сибиряк» в представлении опрошенных нами жителей сибирских городов не несет собственно национальной идеи. Скорее, это обращение к центру, сообщение, которое передают простые люди в стремлении обратить внимание центра на нужды и проблемы жителей Сибирского региона.

СИБИРСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ: РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ

Наряду с ключевыми составляющими сибирской идентичности, рассмотренными в первом разделе, в представлениях о сибирской идентичности были выявлены и региональные особенности. В настоящей статье мы остановимся на нескольких из них: представлениях о символическом статусе городов и других локальностей; актуальности социально-экономических, культурных и экологических проблем сибирских регионов и Сибири в целом; гражданской активности в различных регионах Сибири.

5 Следует отметить, что в интервью вопрос задавался в конце общего блока вопросов об акции «Я - сибиряк» (слышал ли информант о ней, принимал ли участие, как воспринял) и был сформулирован следующим образом: «Как Вы относитесь к идее, что «сибиряк» - это национальность?» При этом трактовка термина «национальность» не уточнялась. Большинство информантов - «не экспертов» - понимало его в этническом смысле и не соглашалось с трактовой термина «сибиряк» как национальности. Исключение составили информанты полиэтничного происхождения, выбиравшие категорию «сибиряк» в качестве заменяющей этническую (то есть как «зонтичную»). Эксперты же, напротив, относились к идее «сибирской нации» как к имеющей право на существование, трактуя при этом термин «национальность» как гражданскую, политическую общность. Сходные представления о характере общности сибиряков встречаются во многих «неэкспертных» интервью - фиксируется наличие общих для сибиряков проблем и общности (воображаемой или реальной), объединенной этими проблемами, с той лишь разницей, что общность эта не называется «национальной».

СИМВОЛИЧЕСКИЙ СТАТУС МЕСТА РОЖДЕНИЯ И ПРОЖИВАНИЯ КАК ОСНОВАНИЕ РЕГИОНАЛЬНОЙ ВАРИАТИВНОСТИ СИБИРСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

Анализ данных, полученных в ходе исследования, позволяет сделать вывод о том, что символический статус населенного пункта (локальности)6, являющегося местом рождения и/или проживания информанта в восприятии как самого информанта, так и окружающих может выступать основой конструирования разных вариантов сибирской локальной идентичности.

Под символическим статусом места проживания/рождения нами понимается субъективная оценка индивидом статуса данного населенного пункта в иерархии значимых для него локальностей. Причем эта оценка формируется как на основе личного восприятия, так и на основании преобладающих категоризаций данной локальности значимыми для индивида другими. На основе собранных данных можно говорить как минимум о двух базовых, полярных способах категоризации локальностей, связанных с местом рождения и проживания информантов: «локальная идентичность как травма» vs «локальная идентичность как преимущество».

Локальная сибирская идентичность как травма. В нарративах жителей и уроженцев разных населенных пунктов Сибири можно выделить субъективные оценки места их проживания и/или рождения. Эти оценки носят иногда прямой, а чаще - косвенный характер, могут быть эмоционально окрашены и так или иначе позволяют составить представление о том статусе, который индивид приписывает данной локальности.

В ходе исследования возникло предположение, что если статус места рождения (взросления) оценивается информантом как невысокий, то он стремится уйти от идентификации с ним к другой идентичности. Это может быть идентификация с городом, где он проживает в настоящий момент. Например, информант, родившийся в селе, не говорит, что он из села К., а говорит, что он из города Новосибирска. Если интервьюер задает уточняющий вопрос: «А где Вы родились?», то на это следует обобщенный ответ, без указания конкретной локальности:

Я родился в НСО (Новосибирской области)

А точнее?

В поселке городского типа (подчеркивается городской тип поселения -

(А., 35, м., Новосибирск).

При этом часто в таких интервью присутствуют описания данной локальности в негативных тонах. Это может быть описание заброшенной деревни, где нет работы и откуда молодежь стремится уехать в город любой ценой, или маленького, оторванно-

6 Под локальностью здесь мы, вслед за Энтони Гидденсом и рядом других авторов, понимаем не только физическое пространство, но и систему социальных отношений и взаимодействий в рамках этого пространства.

го от цивилизации захолустного городка, где «жизнь остановилась». Складывается впечатление, что в таких случаях информант воспринимает идентификацию с «малой родиной» как травму и хочет от нее дистанцироваться. Формируется новая идентичность - либо городская, либо расширенная идентификация с «макрорегионом».

Самоидентификация с большим городом позволяет уйти от травмирующей локальной идентичности, размывает ее, но часто размывает и представление о своей идентичности как о сибирской в целом. В таких случаях формируется новая городская идентичность. В сознании информантов она лишена каких-либо отличительных «сибирских» черт. Они склонны к отрицанию различий между городами Сибири и остальной России: «Все города одинаковы, жизнь везде одинакова. Нет какой-то принципиальной разницы между Новосибирском и Москвой, Новосибирском и Барнаулом» (А., 38, ж., Новосибирск).

Локальная идентичность как преимущество. В других нарративах мы имеем дело с обратной ситуацией. Если символический статус места рождения (проживания) информанта оценивается как высокий, то локальная идентичность является значимой для информанта, ассоциация с данной локальностью подчеркивается, оценивается как преимущество: «Я из Новосибирска, а точнее из Академгородка» (Е., 29, м., Новосибирск). Или: «Конечно, я горжусь, что я живу в таком уникальном месте в смысле и природы, и науки» (Л., 50, ж., Новосибирск).

Как правило, в таких случаях именно локальная идентичность становится основой сибирской идентичности: «Ведь на нашем железнодорожном вокзале что написано? «Новосибирск - Главный». Тогда мы с гордостью бьем себя в грудь, что мы - сибиряки, потому что мы главные в Сибири» (Т., 38, ж., Новосибирск).

При этом, как видно, размер и тип поселения не имеют решающего значения. Его субъективный символический статус в сознании индивида может формироваться как на основе общепризнанного статуса, так и на основе значимости места лично для индивида или для узкого локального сообщества.

От преимущества к травме? Оценки символического статуса локальности на фоне изменения «объективного» социально-экономического положения городов. Многие из записанных во всех трех городах интервью содержат также сравнительные оценки символического статуса сибирских городов и динамики «объективной» социально-экономической ситуации в каждом из них.

Данные интервью позволяют предположить, что изменение «объективного» социально-экономического положения города неоднозначно влияет на субъективную оценку его символического статуса информантами. В этом смысле интересно сопоставление оценок жителей Омска и Иркутска. Изменения социальноэкономической ситуации в обоих городах чаще оцениваются негативно (подробнее см. далее в этом разделе), однако при этом информанты из Иркутска склонны, несмотря ни на что, приписывать своему городу высокий символический статус, в то время как омичи говорят об утрате былого «величия» города: «.я когда была студенткой, очень гордилась, что мы были сибиряками, а сейчас Омск - это захолустье.» (Г., 59, ж., Омск).

Материалы интервью свидетельствуют о том, что в случае с Иркутском горожане продолжают соотносить сегодняшнюю ситуацию с былым положением столицы Восточной Сибири, исторического, культурного, научного и промышленного центра Сибирского региона, хотя и признают с сожалением, что в последние десятилетия ведущие позиции города в регионе во многом утрачены:

Эта атмосфера культурного очага - она распространялась, среда уважения к Иркутску как к культурному и научному центру Восточной Сибири формировалась.

Ну прям по цитате из песни - любимый Иркутск, середина земли, [а сейчас] Иркутск законсервирован в своих амбициях, и болезненно переживает утрату своего лидерства. Очень было обидно, когда Новосибирск ушел вперед по науке, а Красноярск - по промышленному потенциалу (Д., 40, м., э., Иркутск).

В ряде интервью прослеживается мысль о существовании соперничества сибирских городов. При этом в символические «соревнования» вовлечены в основном крупные города Сибири, но не национальные республики или Дальний Восток:

С Улан-Удэ нам конкурировать бессмысленно, там поживее и по промышленному потенциалу, и вообще. У Хабаровска тоже выше потенциал, но к нему нет никаких претензий, потому что это Дальний Восток, а все, что восточнее, -неинтересно в плане соперничества. Но вот Красноярск, Новосибирск - это да. Красноярск - с ним больнее, он ближе. Новосибирск всегда был ближе к центру, он такой центральный, чиновничий, его так, вяло не любят. А вот с Красноярском остро (Д., 40, м., э., Иркутск).

Такого рода соперничество, как следует из интервью, имело место и в советское время, память о нем сказывается на восприятии родного города и сейчас. Информанты старшего поколения сопоставляют статусное положение сибирских городов «тогда» и «сейчас», отмечая и оценивая произошедшие изменения:

[Раньше] мы [омичи - прим. авторов] всегда жили лучше, чем вы [новосибирцы, томичи - прим. авторов]. Вот помню, я в Томске вышла замуж, привезла сюда мужа, заходим в магазин - и он: «Галя! Колбаса!» [...]. В Новосибирске просто были другие тряпки, а с едой в Новосибирске было хуже, и Томск тоже был голодный [...]. А потом мы проиграли - как в свое время женщина проиграла мужчине, так Омск проиграл в Сибири (Г., 59, ж., Омск).

Как следует из интервью, объяснение соперничества зачастую связано с борьбой за ресурсы: «.сибирские города и регионы стоят друг к другу спиной. И борются друг с другом за ресурсы из центра, которые распределяются не по принципам экономической целесообразности, а по статусным, и по знакомству» (В., 62, м., э., Иркутск).

Борьба за ресурсы и дух соперничества не способствуют созданию единого социокультурного пространства Сибири. В интервью отмечалась слабость горизонтальных связей между сибирскими городами, преобладание вертикальных связей, организованных преимущественно властью и ориентированных на власть:

«Сибиряк - можно понимать как региональное и социокультурное единство. Но если до революции социокультурное единство Сибири было, то сейчас его нет, есть только региональное» (В., 62, м., э., Иркутск).

При этом, несмотря на констатацию утраты «былого величия» Иркутска и проигрыш в негласном соревновании сибирских городов, в ряде интервью иркутян содержится мотив отказа от участия в «соревновании». Город не сопоставляется с другими городами по объективным (например, социально-экономическим) показателям сегодняшнего дня, его высокий статус подчеркивается через другие, вневременные ценности и достоинства.

В случае Иркутска к таким ценностям относятся, прежде всего, более богатый, по сравнению с другими сибирскими городами, «культурный слой» (многовековые культурные и образовательные традиции, история города), особый характер города и горожан, а также вневременная, «сакральная» ценность региона - озеро Байкал.

Результаты анализа интервью позволяют предположить, что эти ценности помогают горожанам наделить город и его жителей особыми чертами при сопоставлении с другими регионами Сибири:

Мне кажется, настоящие, «хорошие» сибиряки - только вокруг Байкала, а Новосибирск, Красноярск - это какие-то не настоящие сибиряки, слабые какие-то. Потому что у нас Байкал - он ведь тоже зверь, там такие волны бывают, очень страшно. А там-то [в Новосибирске, Красноярске] такого нет (Е., 48, ж., Иркутск).

Такое конструирование символических региональных отличий можно оценивать двояко. С одной стороны, «сакральные ценности» становятся основами новых региональных солидарностей и идентичностей, следствием которых становится региональный активизм: «Байкал как сакральная ценность объединяет очень разных людей в регионе, людей, которые в других обстоятельствах даже не разговаривали бы друг с другом. Их региональная идентичность строится вокруг Байкала» (В., 62, м., э., Иркутск).

С другой стороны, отказ, пусть и вынужденный, от «соревнования»/сопостав-ления с другими сибирскими городами в отношении насущных социальноэкономических задач не способствует развитию горизонтальных связей внутри Сибирского региона и приводит к своеобразной инкапсуляции в своем микрорегионе: «А что нас [Иркутск] объединяет с Новосибирском? Да ничего. Здесь даже нет новосибирских газет, да здесь даже нет и Красноярских и улан-Удинских. Потому что это никому не нужно» (В., 62, м., э., Иркутск).

Примером такой ориентированности на микрорегион может являться Байкальская Сибирь как «новый регион», чьим символическим и географическим центром является озеро Байкал. Он сконструирован в условиях утраты былого статуса Иркутска (и Иркутского региона) в Восточной Сибири и Сибири в целом.

Иркутск - лучшее место для жизни в Сибири, во всех отношениях [...]. Когда я был юн, Иркутск позиционировался как столица Восточной Сибири [...]. А

сейчас он проигрывает своим географическим соседям. И когда стало понятно, что Иркутск проиграл, началось конструирование здесь региона, которого вообще на карте нет, - Байкальской Сибири, Байкальского региона (С., 40, м.,

э., Иркутск).

В омских интервью не отмечалось наличия общих, вневременных и при этом специфически сибирских ценностей, способных объединить людей, сформировать гордость за свой город или регион: «Особого впечатления наш город ни у кого не оставляет, вообще-то, у нас нечего смотреть, если так признаться. Абсолютно ничего нет интересного [...]. Ну да, у нас хорошие вузы, искусство, театры, но это для верхушки, доступ для простого человека очень ограничен» (Э., 19, ж., Омск).

Некоторые информанты упоминали отдельные коммерческие бренды, известные на всю страну, например, пиво «Сибирская корона» и хоккейную команду «Авангард», но консолидирующей функции они не выполняют. Можно предположить, что ввиду недостатка объединяющих ценностей на фоне констатируемого упадка промышленности, снижения культурного уровня, «вымывания» кадрового потенциала города омичи не могут высоко оценивать и современный символический статус своего города, не имеют для этого значимых оснований.

Что же касается Новосибирска, то, как упоминалось ранее, одной из самых символически значимых референций является Академгородок, фигурирующий во многих интервью как предмет особенной гордости и основание идентичности. Однако в данном случае невозможно проведение прямых аналогий с Омском и Иркутском по ряду причин.

Во-первых, в интервью нет прямых негативных оценок современного социальноэкономического состояния города, динамика его развития не рассматривается ни самими горожанами, ни информантами из других городов как деградация. Скорее, наоборот, в интервью встречаются упоминания города как «столицы Сибири», «второй Москвы», «сибирского мегаполиса», что не дает оснований говорить о снижении символического статуса города. В то же время в интервью самих новосибирцев нет и ярких свидетельств бурного развития, подъема города. И это, в свою очередь, не позволяет говорить о сколько-нибудь заметном повышении символического статуса города в последние годы, скорее, его статус можно назвать стабильно высоким.

Во-вторых, являясь символически значимой локальностью как внутри города, так и за ее пределами, являясь основой идентичности своих жителей, Академгородок, тем не менее, не выполняет консолидирующей функции на уровне региона и даже города (как Байкал в Иркутском регионе), оставаясь во многом локальностью, ориентированной на саму себя. При этом в самом поселении подобного рода ориентация на свои собственные интересы способствует формированию и локальных солидарностей (например, таких как инициативные группы участников долевого строительства), и локального активизма (например, кампании против вырубки зеленых насаждений и участков леса на территории поселения, за сохранение лыжни при строительстве коттеджного поселка и др.). Иногда, впрочем, локальные гражданские инициативы вырастают до инициатив городского масштаба (об этом пойдет речь в следующем параграфе). Однако основой консолидации в этом случае локальная идентичность не является. Это еще раз дает нам основа-

ние говорить о том, что локальности как совокупности социальных отношений и взаимодействий на территории и связанных с территорией могут способствовать формированию разных вариантов идентичностей, что, в свою очередь, может иметь следствием разные (в частности, по масштабам и направленности) версии гражданской активности жителей.

РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ВОСПРИЯТИЯ СОЦИАЛЬНОЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМ И ГРАЖДАНСКАЯ АКТИВНОСТЬ

Важным для формирования регионально специфических версий сибирской идентичности является осознание актуальных проблем региона (прежде всего социально-экономических и экологических) и участие сибиряков в их решении.

Осознание проблем региона «включается» в производство сибирской идентичности (во всяком случае - ее политической составляющей) не «автоматически», а в связке с деятельностью в направлении их решения. Именно здесь - во взаимосвязи регионального самосознания и гражданской активности - и видны наиболее отчетливо различия между городами.

Набор проблем, актуальных для региона в целом, в восприятии жителей Омска, Иркутска, Новосибирска в основном совпадает. Ключевые из них - плохая экология, неразвитая инфраструктура, кризис промышленности, безработица и отсутствие возможностей для развития (особенно это касается молодежи), неблагоприятная демографическая ситуация, миграция и отток квалифицированных кадров из региона и т.д. При этом для разных регионов острота и уровень осознания различных проблем разные, и, что особенно важно, есть существенные различия в традициях и способах решения проблем в регионе (в том числе - силами самих жителей).

Собранный материал позволяет предположить, что в настоящее время наблюдается рассогласование между региональным самосознанием (основанным на ощущении несправедливости, которое зачастую сопровождается желанием и готовностью делать что-то для изменения неблагоприятного положения дел в регионе) и собственно гражданской активностью, в которой могли бы выражаться и реализовываться оформляющиеся региональные интересы («мы - сибиряки -объединяемся для решения общих проблем»). Жители осознают многие проблемы региона, проявляют критичность, рассказывая о проблемах региона и причинах их появления и воспроизводства, но в большинстве своем весьма неохотно включаются в публичные мероприятия по поводу этих проблем и, тем более, в совместное их решение:

А людям ничего не надо. И это начинается с основы. Батареи не греют, холодно - давайте разберемся, за что мы тогда платим деньги. А, да, ты собирай, а я сейчас занят [...]. Даже когда их просто грабят управляющие компании - ничего не делают. Давайте, говорю, сделаем кондоминиум, и вместо шести тысяч будем платить две. А они - «я-то вроде и хочу, но делать ничего не буду». Какой уж тут протест. (В., 44, м., Иркутск).

Причинами такого рассогласования являются как факторы регионального уровня, так и низкий уровень доверия и отсутствие оптимизма по поводу возмож-

ных позитивных результатов гражданской активности и коллективных действий в России вообще.

Солидарность и совместное участие жителей сибирских городов в решении общих проблем появляется в том случае, когда ситуация касается в буквальном смысле жизненно важных интересов:

Этот пример, про детей, он такой яркий - выйти и потребовать того, на что народ имеет право. Когда народ в минус тридцать вышел тысячами. И сработало же! У нас народ терпит, терпит, но иногда прорывается [...], когда вопрос животрепещущий. В общем, внимательнее надо к Сибири относиться, есть тут человеческие скрытые ресурсы7 (Н., 38, ж., Новосибирск).

Успех гражданской активности и солидарности определяется также умением договариваться и объединяться и наличием в городе позитивного примера решения проблем силами самих горожан и гражданских активистов.

Города, в которых проводилось исследование, предоставляют в этом отношении противоположные примеры. Наши интервью демонстрируют, что в Омске наименее выражены проявления сибирской идентичности в целом, и особенно - в той части, которая касается преобразования регионального самосознания в деятельность по совместному решению проблем региона. Невысокая активность населения часто объясняется неэффективностью гражданских инициатив, отсутствием диалога между горожанами и властью: «Да что тут сделаешь - ничего не сделаешь. Простой человек-то что может? Ничего не может» (В., 45, ж., Омск). Или: «Не в людях у нас проблема, а в том, что людей не слышат. Делай что-то - не делай, все равно местные власти закрыты, запросы не доходят, и ничего не решается» (Э., 19, ж., Омск).

Кроме того, снижение символического статуса города и недостаток локальных консолидирующих ценностей, сравнительно низкий уровень жизни, интенсивные миграционные процессы (в том числе отток квалифицированных кадров, молодежи), наряду с приграничным положением города, не способствуют устойчивости региональной идентичности, а, напротив, вносят вклад в усиление «отъездных» настроений. Можно сказать, что для омичей (особенно для молодых горожан) распространенным способом решения региональных проблем является отъезд из региона:

7 Имеется в виду история спонтанного подъема гражданской активности в Новосибирске после того, как маленький ребенок жительницы Новосибирского Академгородка погиб из-за несвоевременного оказания ему срочной медицинской помощи. Ближайшие больницы, действуя согласно инструкции Минздрава, отказались госпитализировать его, несмотря на тяжелое состояние. После этого тысячи людей вышли на улицы с требованиями изменить ситуацию с детским здравоохранением в городе. В результате активности жителей была создана общественная организация «Здравоохранение - детям», благодаря деятельности которой было восстановлено детское отделение в отдаленном районе города - Академгородке, закуплены реанимобили с оборудованием для детской реанимации, отремонтирована детская больница скорой помощи.

Да все уезжают. Мои школьные друзья - все, они все поуезжали, в Москву, в Новосибирск, еще куда-то. Омск у нас умами богат, но люди с умами и уезжают отсюда за возможностями, здесь нечего делать [...]. И для меня здесь нет возможности устроиться, например, в международную корпорацию, нет интересной работы [...]. Я хочу уехать отсюда - и уеду (Э., 19, ж., Омск).

В Новосибирске есть позитивные примеры решения местных проблем силами жителей города, и касаются они прежде всего жизненно важных проблем (таких, например, как в приведенном выше примере - детской медицины и детского здоровья). Граждане поверили в свои силы, и продолжают проявлять активность и добиваться реализации своих прав и интересов, но к сибирской идентичности как таковой это не имеет прямого отношения: объединяются не «сибиряки», а родители, все, кому небезразлична судьба детей.

В том случае, когда речь идет об интересах другого порядка, люди неохотно включаются в деятельность по их реализации. Это происходит из-за отсутствия веры в возможность изменений, отсутствия внятных программ и разделяемых целей совместных действий. Иными словами, сибирская идентичность как таковая пока не обладает достаточной консолидирующей силой для того, чтобы объединять жителей региона или хотя бы города. Солидаризация на основе сибирской идентичности происходит в узких группах гражданских и политических активистов, которые в своей деятельности сталкиваются с проблемами региона и испытывают связанное с этим сопротивление. Такая солидарность зачастую принимает форму гражданского, культурного или политического протеста. Сибирская идентичность как основа совместной активности реализуется в таком случае не через активность граждан, а в действиях небольшой группы единомышленников, обращающихся к сибирякам и к центру посредством реализации культурных и политических проектов (фильмы о проблемах региона, учреждение организации «Сибирская национально-культурная автономия»8, известный в России проект «Монстрация» и т.д.).

Ярким примером такой мобилизации стала история со снятым группой активистов фильмом «Нефть в обмен на ничего», привлекающим внимание сибиряков и центральной власти к специфически сибирским проблемам и к необходимости их совместного решения9.

Важную роль в объединении жителей Сибири вокруг решения специфически сибирских проблем играет не только активизм как таковой, но и результаты этой активности - достижение поставленных целей или решение проблемы, давшей старт коллективной мобилизации. Отсутствие эффекта или негативный результат снижают уровень консолидации интересов: «Сначала все очень воодушевились,

8 Подробнее об этом см.: GLobaLsib.com. 2012. «Преображением Сибири займется национально-культурная автономия сибиряков». 2 марта. Просмотрено 1 ноября 2012 г. (http:// gLobaLsib.com/13898).

9 Подробнее о проекте и об общественном резонансе, который он вызвал, см. сайт фильма: «Нефть в обмен на ничего», документальный фильм, 45 минут, реж. Дмитрий Марголин и Артем Лоскутов, 2011. Просмотрено 1 ноября 2012 г. (http://oiL-for-nothing.ru).

кто-то говорил, что, там, миллион человек сибиряками записались. Ну, миллион -не миллион, но десятки тысяч точно. А когда опубликовали результаты переписи, и оказалось. В общем, все, конечно, расстроились очень, энтузиазма поубавилось» (А., 33, м., э., Новосибирск).

В том случае, когда осознание общих проблем сопровождается опытом совместных коллективных действий (особенно если эти действия были успешными), это способствует формированию сибирской идентичности как политического проекта. Ярким примером того, как это происходит, является Иркутск с его историей экологических движений и эффективных гражданских протестов:

В 2006 году у нас были массовые митинги в защиту Байкала, и многие говорят, что для них это было поворотным моментом, когда они поняли, что хотят что-то делать, и что это может быть успешным [...]. Это была мощная кампания, которая затронула не только экологическую проблему, но и права живущих здесь людей [...]. Отсюда начинается понятие «сибиряк» как основа солидарности. Мы живем на Байкале, и поэтому мы - сибиряки (И., 32, ж., э., Иркутск).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Результаты исследования позволяют сделать вывод о том, что сибирская идентичность складывается в результате деятельности жителей региона в особенных условиях жизни: территориальных, пространственных, климатических, социальноэкономических, культурных и т.д. Исследование позволило выделить основные формы актуализации сибирской идентичности:

Территориальная, но формирующаяся не «автоматически», а в результате деятельности, предполагающей преобразование среды, преодоление ее ограничений и сопротивления; можно сказать, что речь идет не столько о территориальной идентичности, сколько о культурных идентичностях, которые формируются и актуализируются в результате взаимодействий на территории и с территорией;

Этническая, для информантов «полиэтничного происхождения» выступающая в качестве «зонтичной» идентичности, если не заменяющей национальность, то позволяющей «примирить» все значимые для информанта этнические и национальные категории;

Политическая, демонстрирующая рост значимости процессов формирования сибирской идентичности «снизу» - как политической нации, а не «сверху» или «извне» как следствия определенных групповых намерений. В этом смысле акция «Я - сибиряк»10 является не проектом по созданию новой национальности, но способом обращения жителей региона к центральным властям для привлечения внимания к проблемам региона, призывом к совместным действиям по решению специфических региональных проблем.

10 Акция, призывавшая жителей Сибири во время переписи населения писать в графе «национальность» - «сибиряк».

Наряду с общими чертами сибирской идентичности выявлены и региональные особенности, связанные, прежде всего, с оценкой жителями символического статуса города, спецификой городских и региональных проблем, их осознанием и традициями участия жителей в решении актуальных проблем города и региона.

Исследование также показало, что, несмотря на межрегиональные различия, в целом в Сибири развиваются различные формы актуализации сибирской идентичности (в культурном, политическом, гражданском и других измерениях), спектр которых, вероятно, будет в дальнейшем только расширяться.

Высказанное вначале предположение о необходимости конструктивистской перспективы для изучения региональных идентичностей в подвижных, «переселенческих» обществах представляется правомерным. Собранный нами материал показывает, как переселенческий характер общества в Сибири (что предполагает как способ и историю заселения региона, так и культурное, и этническое разнообразие «переселенцев») определяет характер идентичности: сибирская идентичность актуализируется в связи со сходными условиями жизни, а также в связи с «общим делом», с разделяемыми интересами, с осознанием актуальных на данный момент проблем региона, и - как результат - изменчива во времени. Следовательно, изучение сибирской идентичности требует гибкого подхода, который позволяет учитывать как смысловое наполнение, так и пути формирования и актуализации идентичности сибиряков. Кроме того, можно предположить, что «сфера влияния» конструктивистской перспективы в исследованиях региональных идентичностей будет в дальнейшем расширяться. Современный мир становится мобильным и в некотором смысле «переселенческим»: люди все чаще меняют места работы и проживания, ослабевает связка «нация - гражданство - территория», мир становится доступен все большему числу людей и в опыте (через путешествия), и в воображении - благодаря традиционным и новым медиа. В этом контексте механизмы «автоматического формирования» региональных идентичностей, возможно, перестанут работать вовсе и значимость «деятельностных» и политических форм становления и актуализации региональных идентичностей возрастет.

Разумеется, это не означает, что механизмы формирования региональной идентичности будут сходными для разных стран и регионов11, но придает большую актуальность задаче исследования региональных идентичностей как «сделанных», динамичных и изменчивых.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Акопов, Сергей и Мария Розанова. 2010. Идентичности в эпоху глобальных миграций. СПб.: ДЕАН. Антипин, Владимир. 2011. «Гражданин Сибири. Почему русские за Уралом больше не хотят быть

11 Приведем только один пример: важная особенность сибирского контекста в том, что Сибирь осваивалась как «ничья земля», все приезжающие были, с определенными оговорками, равны в переселенческом обществе (чего не скажешь о современных обществах, в которых переселение, как правило, связано с претензией «чужака» на «чью-то землю»). Существует множество других линий, по которым контексты формирования идентичностей в современных переселенческих обществах будут различаться.

Богданова, Лидия. 1999. «Территориальные интересы общностей разных иерархических уровней». С. 32-56 в Территориальные интересы: Сб. науч. тр., под ред. Александра Ткаченко. Тверь: Тверской государственный университет.

Брубейкер, Роджерс и Фредерик Купер. 2002. «За пределами идентичности». Ab Imperio 3:61-115.

Герасименко, Олеся. 2012. «Как колонией была, так и останется». Коммерсант 15(969), 16 апреля. Просмотрено 26 апреля 2012 г. (http://kommersant.ru/doc/1907724).

Жигунова, Марина. 2007. «Этносоциология русских Сибири: проблемы современной идентичности». C. 191-195 в Этносоциальные процессы в Сибири: Тематический сборник, Выпуск 8, под ред. Юрия Попкова и др. Новосибирск: Сибирское научное издательство.

Крылов, Михаил. 2005. «Региональная идентичность в историческом ядре европейской России». Социологические исследования 3:13-23.

Михайлов, Владислав. 2011. «Все мы немного сибиряки...» Эксперт Сибирь 50(315), 19 декабря. Просмотрено 23 декабря 2011 г. (http://expert.ru/siberia/2011/50/vse-myi-nemno-go-sibiryaki).

Мосиенко, Наталья. 2010. Социально-территориальная структура пространства городской агломерации. Новосибирск: ИЭОПП СО РАН.

Орачева, Оксана. 1999. «Региональная идентичность: миф или реальность?» С. 36-43 в Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России: Материалы семинара, под ред. Михаила Ильина и Ирины Бусыгиной. М.: МОНФ.

Сверкунова, Наталья. 1996. «Феномен сибиряка». Социологические исследования 8:90-94.

Смирнова, Татьяна. 2009. «Немецкое население Западной Сибири в конце ХХ - начале XXI века: формирование и развитие диаспорной группы». Автореферат диссертации д-ра исторических наук. Омск: Омский государственный университет.

IBIRIAK”: COMMUNITY, NATIONALITY, OR “STATE OF MIND”?

Alla Anisimova, Olga Echevskaya

Alla Anisimova is a senior lecturer at Novosibirsk State University, Department of Sociology. Address for correspondence: Pirogova street 2, office 203a, Novosibirsk, 630090, Russia. [email protected].

Olga Echevskaya is an associate professor at Novosibirsk State University, Department of Sociology, and a researcher at the Institute of Economics and Industrial Engineering, Siberian Branch of the Russian Academy of Science. Address for correspondence: Pirogova street 2, office 203a, Novosibirsk, 630090, Russia. [email protected].

The article is based on the research conducted by authors and supported by the Friedrich Ebert Foundation; Project title: "Siberian ("Sibiriak"): Components of Image and Identity" (May 2011-May 2012); fieldwork period: September-December, 2011.

Using an actionist approach to identity studies, this article explores the core elements and "versions" of Siberian identity, the contexts of its formation and actualization, and regional variations in its manifestations. Two manifestations of Siberian identity-the "Siberian character" and the "Siberian civic nationhood"-are discussed, key dimensions of their actualization (territorial, ethnic, and political) are described, and regional differences in the actualization of identities are analyzed. We conclude by suggesting that the study of Siberian identity highlights the need for, and the value of, the constructionist perspective in the analysis of regional identities in mobile, "resettlement" societies.

Keywords: Social Identity; Regional Identity; Siberia; Identity Politics

Akopov, Sergei and Mariia Rozanova. 2010. Identichnosti v epokhu global"nykh migratsii. Saint Petersburg: DEAN.

Antipin, Vladimir. 2011. "Grazhdanin Sibiri. Pochemu russkie za Uralom bol"she ne khotiat byt" russkimi." Russkii reporter 7(185), February 22, pp. 24-34.

Appadurai, Arjun. 1995. "The Production of Locality." Pp. 204-225 in Counterworks: Managing the Diversity of Knowledge, edited by Richard Fardon. London: Routledge.

Bogdanova, Lidiia. 1999. "Territorial"nye interesy obshchnostei raznykh ierarkhicheskikh urovnei." Pp. 32-56 in Territorial"nye interesy: Sb. nauch. tr., edited by Aleksandr Tkachenko. Tver": Tverskoi gosudarstvennyi universitet.

Brubaker, Rogers and Frederick Cooper. 2002. "Za predelami identichnosti." Ab Imperio 3:61-115.

Gerasimenko, Olesia. 2012. "Kak koloniei byla, tak i ostanetsia." Kommersant 15(969), April 16. Retrieved April 26, 2012 (http://kommersant.ru/doc/1907724).

Jenkins, Richard. 2008. Social Identity. 3rd ed. London: Routledge.

Krylov, Mikhail. 2005. "Regional"naia identichnost" v istoricheskom iadre evropeiskoiRossii." Sotsiologicheskie issledovaniia 3:13-23.

Mikhailov, Vladislav. 2011. "Vse my nemnogo sibiriaki..." Ekspert Sibir" 50(315), December 19. Retrieved December 23, 2011 (http://expert.ru/siberia/2011/50/vse-myi-nemnogo-sibiryaki).

Mosienko, Natal"ia. 2010. Sotsial"no-territorial"naia struktura prostranstva gorodskoi aglomeratsii. Novosibirsk: IEOPP SO RAN.

Oracheva, Oksana. 1999. "Regional"naia identichnost": mif ili real"nost"?" Pp. 36-43 in Regional"noe samosoznanie kak factor formirovaniia politicheskoikul"tury v Rossii: Materialyseminara, edited by Mikhail Il"in and Irina Busygina. Moscow: MONF.

Smirnova, Tat"iana. 2009. "Nemetskoe naselenie Zapadnoi Sibiri v kontse XX - nachale XXI veka: formirovanie i razvitie diaspornoi gruppy." Avtoreferat dissertatsii d-ra istoricheskikh nauk. Omsk: Omskii gosudarstvennyi universitet.

Sverkunova, Natal"ia. 1996. "Fenomen sibiriaka." Sotsiologicheskie issledovaniia 8:90-94.

Zhigunova, Marina. 2007. "Etnosotsiologiia russkikh Sibiri: problemy sovremennoi identichnosti." Pp. 191-195 in Etnosotsial"nye protsessy v Sibiri: Tematicheskii sbornik, Vol. 8, edited by Iurii Popkov et al. Novosibirsk: Sibirskoe nauchnoe izdatel"stvo.

Процесс освоения Сибири в российской истории, являлся комплексом ввзаимосвязанных изменений. Они включали в себя: а). Преобразование «дикой» природы, преодоление воздействующих факторов экстремального климата; б). Формирование условий «выживания», включающих одежду, жилище, пищу; в). Хозяйственную и психологическую адаптацию человека, становление новых традиций; г). Формирование нового сознания у представителей старожильческого сообщества.

Мы отметили, что итогом данных процессов стало формирование сибиркого старожильческого субэтноса. В 1860-х гг. литератор и этнограф Н.С. Щукин писал: «Опытный глаз сразу отличит сибиряка от русского» –Данное высказывание касалось не только оценки внешнего образа, но и стереотипов поведения старожилов, отличительного образа жизни.

Образ жизни - это способ или характер жизнедеятельности личности, социальной группы, или всего общества, обусловленной их собственной этнической природой, естественно-географическими, экономическими и общественными условиями их жизни.

Образ жизни старожилов сформировался в процессе приспособления к суровым природно-климатическим и ландшафтным условиям, этнокультурному окружению местных народов. Новые правила жизни, нормы социальных отношений, обряды, праздники становились традицией; с каждым десятилетием образ жизни сибиряков более и более отличался от великорусского.В каждом новом поколении воспроизводилась адаптированная культура и система ценностей мира старожилов. Процесс социализации проходил под руководством пожилых людей, носителей знаний, традиций и опыта предков.

В самосознании русских людей в Сибири постепенноизменилось отношение к понятиям «малая родина», «Русь-Россия», «российские люди».

Этноним (имя этноса) - «русские» специфичен содержанием: «Русские принадлежат Руси, относятся к ней, … производны от Руси» – отмечает историк И.В. Кондаков. Данные глубинные установки в славяно-русском сознании говорят о принадлежности этноса к земле (русь -ский человек). Россия это прежде всего русская земля. «Мать–сыра-земля» для россиянина была высшим судьей, кормилицей, «родительницей» народа.

В связи с перемещением части этноса в Сибирь, потомки их во втором-четвертом поколениях «землей-матушкой» считают свою новую «малую родину». Поэтому термин сибиряк в этнониме нового субэтноса отражал и степень принадлежности к сибирской земле, и, одновременно, степень приспособления к сибирским факторам. Когда сибиряки называли прибывших из-за Урала, из «Рассеи», «российскими людьми», то оценивали их с позиций принадлежности России, а не Сибири.

Первым красноярцам «более всего были присущи мужество, стойкость, развитое чувство товарищества и собственного достоинства, непокорность, несдержанность в гневе, легкое отношение к имуществу, свободное отношение к женщине» - отмечает красноярский историк Г.Ф. Быконя. Несомненно, это конкретный результат материальной, социальной и психологической адаптации. Центральным компонентом этнического характера является менталитет. Менталитет определяет «национальный» способ миропонимания и способов действий в окружающей среде.

Ментальность - это совокупность наиболее устойчивых представлений и стереотипов, исторически сложившихся у социальных субъектов под влиянием различных факторов и проявляющихся в виде особого способа мироощущения и мировосприятия, влияющего на его образ жизни и поведение.

Центральным компонентом ментальности людей является модель мира как комплекс традиций. В данном случае, это традиции, адаптированные к сибирским условиям в ходе «освоения» края. Модель мира в сознании человека предоставляют возможностьопределить себя в мире и дать ему такой образ окружающей среды, в которой он мог бы свободно действовать. Процесс адаптации вырабатывал способности гибкой ориентации в любой ситуации. Традиции модели мира определяли значимые цели, которые формировали установки стереотипов поведения.

В системе ценностей ментальной модели мира в сознании старожильческого населения Приенисейского края, одной из важнейших была ценность свободы. «Сибиряки склонны жить без излишнего вмешательства властей и закона… они порицают те нововведения…, что ограничивают свободы…» - отмечал историк А.П. Щапов. Князь П.Д. Горчаков, генерал-губернатор Сибири писал: «Здешние поселяне, взросшие в полной независимости , мало знакомы с нуждой».

Важное место в ценностной картине мира занимала самооценка личности. Осознание себя полноправным членом сообщества предполагало наличие комплекса прав и обязанностей. Свидетельством высочайшего чувства достоинства и последовательной борьбы старожила за свои права служит «Дело о незаконном лишении прав крестьянина Алексея Степанова Коробейникова». Суть дела в том, что сельский сход с. Абаканского, Абаканской волости лишил его в октябре 1887 г. права голоса на сходе сроком на три года «за распространение своим односельчанам клеветы на волостное начальство». А.С. Коробейников не смирился с тем, что его «устранили от всякого участия в общественных делах и совещаниях и нанесли безвинное оскорбление».

Коробейников обратился с жалобой к Енисейскому губернатору, но из-за негативной характеристики волостного правления, получил отказ. Тогда абаканский крестьянин написал обстоятельную жалобу в Санкт-Петербург, в Правительствующий Сенат: «Во всех делах, полезных обществу волостное правление прибегало ко мне как к полезному члену своему, а не к таковому вредному, как охарактеризован я в приговоре по инициативе бывшего волостного старшины, …который смотрел на подобных меня людей, охраняющих общественный интерес, как на камень при достижении своих эгоистических целей»

14 июля 1889 г. Правительствующий Сенат «постановляет решение Енисейского Губернского Совета отменить», виновных строго наказать, и «считает подобную практику …недопустимой»

В выраженном чувстве собственного достоинства в ментальности старожила нами выявлена двойственная позиция. Во-первых, современники Х VIII – ХIХ вв. отмечают выраженную негативную реакцию на малейшее покушение на достоинство личности, многочисленные судебные разбирательства «за обиды, оскорбления».

Н.М. Ядринцев свидетельствовал: « Сибирский крестьянин …ведет себя непринужденно и развязно, …чувствует себя равноправным, он смело входит в комнату, подает вам руку, садится с вами за стол…». Рапорты сельских старшин непременно завершались выражением, отнюдь не являвшимся формальным: «… о чем волостному правлению честь имею донести». «Простой народ казался мне гораздо свободнее, смышленее наших русских крестьян, и в особенности помещичьих. Он более понимал достоинство человека, более дорожил правами своими».

Одновременно, наблюдается странная позиция « униженности, угодливости, стремления откупиться». Постоянная настороженность к «чужим», стремление не допустить другого человека за некую черту, сформировали в качестве защитных мер те, о которых идет речь. При этом унижение, хитрость перед « чужими» не считалось у старожилов зазорным. В словаре сибирского говора первой половины Х1Х века слово «ум» означает «хитрость». Отсюда обмануть, схитрить значит спастись от «зла».

Так, Н.Д. Фонвизина за долгие годы проживания в Сибири, сумела выделить данные черты в ментальности старожилов. Сибиряк «ласков, добродушен, большой хлебосол, но не клади ему палец в рот - он без намерения, но откусит. Сибирское основное свойство: недоверчивость и осторожность, чтобы не дастся в обман, и если можно самому обмануть. Быть обманутым считается за стыд. Сибирская скромность, по-моему, скрытость». «Сибиряки весьма просмешливы. Все, что не согласно их умонастроению, понятиям, они непременно просмеивают. В сибирском обществе в высшей степени господствуют сплетни».

Постоянное соперничество в ведении домохозяйства, землепашестве, в достижении уровня жизни, в повседневном поведении было довольно близко характеру граждан США, о чем отмечали в записках декабристы. « Каждый живет особняком», коллективное начало «мало развито», в борьбе за выживание, в условиях соревнования-соперничества в старожилах вырабатывались «удивительная выносливость и настойчивость,… необыкновенная терпимость в трудах, мужество в опасностях» - писали о сибиряках в XIX веке. Сибиряк постоянно стремился выглядеть в глазах односельчан, окружающих радушным и хлебосольным хозяином, сострадающим «сирому и убогому». Отмечалось, что «нигде в России так не подают нищим, как в Сибири».

« Сибиряки… народ человеколюбивый и снисходительный, за всем тем, что они окруженные ссыльно-преступными. Нравы здешних жителей кротки, благонравны и гостеприимны: они каждого приезжающего принимают ласково, рады разделить с ними, что имеют последнее, и ладе кто из гостей в знак благодарности за такой прием будет благодарить деньгами, то сам навлечет хозяину на себя неудовольство, а деньги не примутся».( Пестов Н. Записки об Енисейской губернии Восточной Сибири. – М., 1833.)

Наряду с милосердием, при выраженной соревновательности, элемент «демонстрирования» высокой нравственности играл немаловажную роль. Высокий уровень нравственности в общине зависел от уровня нравственности ее членов. «Мы избегаем порочных людей, так как лица эти полезными обществу быть не могут» - записали в своем приговоре старожилы Анциферовской волости Канского уезда

В сибирском афоризме - «Что грязно изнутри, не сделаешь чистым снаружи» - мы видим философское осмысление нравственных качеств личности, взаимосвязи материального и духовного в миропорядке старожильческого населения. Таким образом, в сознаниисибиряка имелись установки действий, направленные наформирование способности старожила создавать свой «чистый мир». В понятия нравственность, честь, достоинство сибирский старожил вкладывал и честность: «Обманешь в игле, не поверишь и в рубле», «Честь чести и на слово верит».

Наряду со свободой, личными качествами человека, важнейшее место в картине мира занимал свободный труд: «Мужику больше о чем думать, как не о пашне…, о работе. Да за добрые труды быть словутными» – подчеркивал А.П. Щапов. Жизненную необходимость напряженного труда в страдную пору выделял этнограф А.А. Макаренко: «Рабочий день сибирских крестьян продолжается от зари до зари… около 16-18 часов в сутки, при кратковременном отдыхе…». Труд становился в сознании и мерой оценки «праведного человека», имеющего пашню, домохозяйство. «Мертвый не без могилы, а живой не без подворья» - говорили сибиряки.

Собственность, в понимании старожила, предназначена приносить доход. Это определяло рыночный характер мышления и установок поведения сибиряка. Крестьянин-середнякс. Курагино Минусинского уезда Ф.Ф. Девятов подсчитал в 1870-х гг., что в среднем по волости при имеющихся 12 десятинах пашни, на рынок идет урожай с 3 десятин ржи, 1 десятины овса, 1 десятины пшеницы.

Приоритеты личной и общественной собственности распределялись чаще всего в пользу прав личности при возникновении спорных ситуаций. В 1889 г. крестьянину И.Е.Е. из д. Заимской, в результате неточного наделения землей «была нанесена обида». Он подал иск в волостной суд на сельское общество (!) ввиду того, что его «обделили на 1/8 десятины. Ответчик (сельское общество) признал ошибку и просил суд вынести решение: «В будущем 1890 году выдать истцу земли в удвоенном количестве, то есть не 1/8, а 1/4 десятины» в знак «признания вины общества».

Рациональноекрестьянское сознание расчетливо и скрупулезно учитывало меру вложенного труда и расчет прибыли от аренды земли.

Так истец М.П. из д. Пашенной Пинчугской волости, Енисейского округа заявил в волостном суде, что «Н.Т. от него взял в арендное содержание расчищенную пахотную землю без срока с платою за землю 1 пуда хлеба, но не подтверждает этого обязательства». Суд решил: «возвратить землю истцу, который обязан получить от ответчика 1 пуд хлеба и отдать обратно за удобрение той земли ответчиком»

Традиционное российское неприятие «стяжательства», «скопидомства», богатства в ментальной картине мира изменило свою полярность. Бытовавшее в этническом сознании отрицательное отношение к зажиточности меняется; богатство становится мерой «угодности Богу». Соответственно в картине мира богатым представал тот, кто «сытой мужик, полномочный, живет словутно» (достойно); середняк, «средней руки крестьянин», тот, кто «можно живет, ладно, сытно и словутно». Положительная оценка зажиточности – «живет словутно» – отражала ментальную оценку основной массы старожильческого населения. Подобное место зажиточности в картине мира сибиряков еще в начале Х1Х в. определил губернатор Енисейской губернии А.П. Степанов, писавший что, хозяйства, в которых «до трех лошадей - относят здесь к бедноте».

Будучи одним из краеугольных основ ментальности, стремление к зажиточности большинством современников часто рисовалась как негативная привычка сибиряка к «корысти, приобретению, наживе». Историк Л.М. Сабурова приводит высказывание ангарского старожила: «Я доможирничал, на прииска не ходил». Слово «жир» в словаре приенисейских сибиряков означало «довольство, богатство». «Жировать» - значить жить в довольстве, зажиточно. В данном случае «доможирничал» - приобретал высокие доходы своим хозяйством (домом) и, соответственно, жил в довольствии.

« Скуп, да в сале пуп!».В данной поговорке под понятием «скупость» скрывается слово «бережливость». Скупость не порицаемое качество. Это залог зажиточности, не жадность. Жадного человека называли иным словом -«жила», «жилистый». Представления старожилов и переселенцев из Европейской России оказались в противоречии. Поэтому, вполне естественным выглядит диалог в поле взаимного непонимания целей жизни: «К чему ты, братан, бездну копил? Ведь ты своей скупостью дьявола смешишь!» - говорит поселенец. «Я придерживаюсь батюшкиной пословицы, которую в старину баил: «Скупость не глупость, жив и так» - отвечал старожил. Совершенно справедливо высказывание сибирского историка Е.А. Ерохиной о том, что «богатство, созданное преобразовательным трудом – один из самых важных атрибутов социального престижа» русских крестьян – старожилов.

Отказавшись от «великорусского авось», сибиряк выполнял любое дело аккуратно, добротно, просчитывал результат. Во всем старался обеспечить «запас, на всякий случай». Старожилов отличали качества упорства, настойчивости, твердости духа и смелости, предприимчивости при одновременной диковатости, угрюмости, грубоватости. «На многие поступки, принципы и правила сибиряк смотрит гораздо свободнее, вольнее, смелее. Они жаждут новых впечатлений при монотонной замкнутости жизни. Часто можно видеть, как сибиряк, самый необразованный, расспрашивает о происхождении дождя, грома, землетрясения» - писал А.П. Щапов. Он отмечал, что мотивом познания для сибиряка часто выступало любопытство, стремление узнать все о непонятном объекте или явлении, - «смелая пытливая любознательность».

В процессе адаптации данное качество имело немаловажное значение в доскональном изучении окружающего мира в целях самосохранения. О рациональной организации и уме сибиряков высказывались декабристы, когда «заставали мирские сходки и удивлялись и радовались расторопному и умному ходу дел, ясному и простому изложению мнений умных мужиков». Рациональное сознание сибиряка формировало установки выдержки, спокойствия. В старожильческом «обществе» приветствовался «сурьезный человек», строгий (по-сибирски «свирепый») внешний вид, спокойная речь. Осуждалось эмоциональная невыдержанность, быстрая речь («тараторка»), легкомысленная («взъендывающая») походка. Однако, употребительным было не слово идти, а – бежать («Куда бежишь?», «Сбегай на пашню, посмотри…»).

Во второй половине Х I Х века публицист С. Турбин отмечал: «Если великоросский крестьянин шумит, ругается, сердце сорвет... протестуя, то сибиряк несравненно последовательнее. Сибиряк - разве что плюнет. Зная очень хорошо, что плетью обуха не перешибешь, он и не пытается...». «Рассудок сибиряка преобладает над чувствами. Сибиряк надеется более на себя, нежели на Бога» – отмечали современники.

Старожилов отличало рациональное мышление: они мыслили расчетливыми категориями, были практичны. Будучи прекрасным знатоком сибирского фольклора, этнограф А. Ровинский выделил в пословицах глубокий назидательный смысл. Например, «говоря, - не мылися, бриться не будешь», - сибиряк прямо намекает: «Не расчитывай никогда на чужое».

Ради хозяйственной целесообразности жертвовали даже верой; так в 1858 г. Тобольской духовной консисторией рассматривалось дело «О пагубной привычке сельского населения Енисейской губернии работать в воскресные и праздничные дни».

Основой сознания старожилов являлась опора на заветы и традиции предков. «Сибирский крестьянин набожен, но эта набожность особого свойства. Она в уважении обрядов, традиций нашей крестьянской истории. Чем древнее, тем подлиннее, тем истиннее» - писал крестьянин Т. Бондарев.

Сибирский характер проявлялся в труде, в быту, культуре, в периоды военных испытаний, когда сибиряки показывали себя прекрасными воинами, проявляли твердость духа в экстремальныхситуациях.

===============================================

О СИБИРСКОМ ХАРАКТЕРЕ

***

Смелость, сметливость, повадка

Рыскать по стране.

Чистоплотность, ум, приглядка

К новой стороне;

Горделивость, мысли здравость,

Юмор, жажда прав,

Добродушная лукавость,

Развеселый нрав;

Политичность дипломата,

В речи при чужом,

Откровенность, вольность брата

С истым земляком;

Страсть отпетая к природе–

От степей и гор,

Дух, стремящийся к свободе

Любящий простор;

Поиск дела, жажда света,

Юной жизни кровь,

Без предела и завета

К Родине любовь;

Страсть отстаивать родное,

Знать, за что? Да как?

Стойкость, сердце золотое –

Вот наш сибиряк!

Сибирский поэт

И.Ф. Федоров-Омулевский (1836-1883 гг.)

***

Императрица Екатерина Великая : «Сибиряки более смуглы лицом, невысоки ростом. Заслуживает замечания факт, что сибирское население не отличается фанатичной привязанностью к бороде, какую обнаруживает великоросский народ. Здесь несколько своеобразная народность, непохожая во всей полноте на родоначальную славянскую расу. Сибиряки отличаются душевными особенностями: они умны, любознательны, предприимчивы».

***

Н.М. Ядринцев : «Население приобрело известную крепость, выработало сметку, находчивость, способности Робинзона и стремление к самопомощи. Жизнь среди природы воспитала решимость, отвагу, и … дала долю самоуверенности».

***

О планировании результатов урожая: «Когда «возникла конфликтная ситуация в 1889 г. в с. Рыбном Богучанской волости лошади А.Ф. потравили хлеб В.П., хозяин потребовал компенсации из расчета «на ¾ дес. пашни в умолоте 12 пудов по общей оценке оценке 7 руб. 20 коп. за потравленный хлеб. Во время судебного заседания, ответчик А.Ф. произвел собственные расчеты и признал справедливым расчеты В.П.».

***

Об оценке нанесенного ущерба крестьянскому хозяйству: «Истец из д. Кежемской Пинчугской волости Е.К.Р. жаловался в суд, что 11 собак задавили 3-х его овец. Оказалось, что владельцами данных одиннадцати собак были семь крестьян этой же деревни. Выборный волостной суд оценив ущерб в 6 руб., решил взыскать с ответчиков по 54 ½коп. с каждой собаки: соответственно - 1,09 руб., 1,09 руб., 1,09 руб, 54,5 коп, 54,5 коп, 1.09 руб, 54,5 коп.».

***

О рациональном сознании крестьян: «У Якова Понфилова потерялась кобыла шерстью рыжая, грива на обе стороны, правое ухо пнем, левое порото, на левом боку белое пятно, лет 4-х».

***

О милосердии: «В 1890-х гг. в доме крестьянина с. Нахвальского Сухобузимской волости Фирса Григорьевича Зырянова много лет жил «из милости ссыльный Галайко – 92-х лет, к труду неспособный».

***

Н. Пестов : «Сибиряки всегда удалаются ссор,… весьма редко впадают в преступления. Они весьма телосложением статны, видны, крепки, в лице всегдашний румянец, сие пописать должно тому, что они ведут жизнь спокойную и в совершенном довольствии. Хотя сибиряк имеет происхождение от России, но здешний крестьянин великую имеет разницу: он говорит весьма чисто, основательно и учтиво; носит одеяние смотря по состоянию опрятно».

***

А.П. Щапов: «Сибиряк по большей части прост. У него преобладает наклонность к материалистическому умствованию. Оттого он менее религиозен, чем российский человек. Ум, по его понятию, есть главным образом «хитрость», «смышленность» в приобретении, в наживе; умственный человек на языке сибиряков значит расчетливый».

Приложение:

ОБОСОБЕННОСТЯХ

РУССКОГОНАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА

«Народы во многом повторяют судьбы отдельных людей. Они тоже имеют свой дом, работают, живут лучше или хуже, но главное, - как и люди, являются неповторимыми личностями со своими привычками и характером, со своей манерой понимать вещи. Такими народы сделала история, все обстоятельства их долгой, непростой жизни» – образно высказался о национальном характере народа русский философ Ильин.

В широком смысле национальный характер – явление природное. Носители его, этносы, приходят и уходят; с ними приходят и уходят различные типы этнонационального характера. В узком смысле национальный характер – явление историческое; национальный характер меняется во времени по мере самоорганизации народа, изменения исторической обстановки и исторических задач, стоящих перед обществом. Так, обстоятельства мирного сосуществования различных этносов на территории Европейской России породили, по выражению писателя Ф.М. Достоевского,национальную терпимость и «всемирную отзывчивость» русских.

Важной чертой русского характера стала терпеливость, обеспечившая выживание в природно-климатических условиях Восточной Европы. К этому добавились постоянные войны, потрясения, тяготы жизни в условиях 250-летнего татаро-монгольского ига. На Руси говорили: «Бог терпел и нам велел», «За терпение, Бог дает спасение», «Терпение и труд – все перетрут». Главным условием терпения была его моральная обоснованность.

Жизнь русского человека требовалаобъединения в трудовые коллективы, в артели, в общину. Личные интересы человека, его благосостояние часто ставились ниже благополучия общины, государства. Суровая жизнь требовала исполнения долга, бесконечного преодоления трудностей; обстоятельства часто выступали не на стороне человека, а против него. Поэтому, исполнение задуманного великороссами воспринималось как редкое везение, удача, дар судьбы. Вследствие низкой результативности и рискованности, непредсказуемости итогов, труд для русского крестьянина становился естественным богоданным занятием, скорее наказанием (страдание, – от слова «страда»).

Открытость границ и постоянная внешняя угроза воспитывали в русском человеке чувства самопожертвования и героизма. Сознание народа связывало иноземные нашествия с греховностью людей. Нашествия – это наказания за грехи и проверка на стойкость и угоду Богу. Поэтому, на Руси всегда было праведно «не щадя живота своего» защищать землю свою от «басурман».

Душу народа во многом воспитывало православие. Философ С. Булгаков писал: «Народное мировоззрение и духовный уклад определяются Христовой Верой. Как бы ни было здесь далеко расстояние между идеалом и действительность, норма – христианское подвижничество. Подвижничество – вся история, с давившей его татарщиной, стоянием на посту охраны цивилизации в этом жестоком климате, с вечными голодовками, холодом, страданиями». Ценности православия слились с моральными ценностями народа и сформировали нравственный стержень народа.

Черты русского национального характера включают в себя иррациональность мышления, когда образные, эмоциональные формы превалируют над понятийными, когда практичность, расчетливость отступают на второй план. Это является и одной из сторон русского «двоеверия», то есть сохранения и взаимной интеграции язычества и православия.

Терпение и покорность шли рука об руку с вольнолюбием. О вольнолюбии славян еще в древности писали византийские и арабские авторы. Жесточайшее крепостничество вполне могло уживаться с вольнолюбием до тех пор, пока оно не покушалось на внутренний мир человека или пока не наступало беспредельного насилия. Протест выливался в восстания и, чаще всего, в уход на неосвоенные земли. Геополитические реалии Восточной Европы и Сибири позволяли это делать в течение многих столетий.

При этом происходила кристаллизация лучших черт национального характера в составе субэтнических групп. В сознании казака в абсолют возводилась воинская доблесть и исполнение долга. В сознании сибиряка – несгибаемость, настойчивость и упорство.

Таким образом, рассмотренные частично черты русского характера позволяют выделить двойственность, борьбу противоположностей. По словам философа Н. Бердяева, Россия сама по себе «двойственна». Она объединила в себе различные культуры, «Россия – это Востоко-Запад».

Академик Д.С. Лихачев писал: «Надо понять черты русского характера… Правильно направленные. Это черты – бесценное свойство русского человека. Возрождение чувства собственного достоинства, возрождение совестливости и понятия честности - вот в общих чертах то, что нам нужно».

***

В.О. Ключевский: «Расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову выбрать самое, что ни есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великоросский авось. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развивать великоросс, … не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.

Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, ... неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Невозможность рассчитать наперед, сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразились на складе ума великоросса… он стал более осмотрителен, чем предусмотрителен… русский человек задним умом крепок…».

***

Н.А. Бердяев : «В русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего свою энергию. На небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени… Власть шири над русской душой порождает целый ряд русских качеств и русских недостатков. Русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство ответственности с этим связаны. Над русским человеком властвует земля… Русский человек, человек земли, чувствует себя беспомощным овладеть этими пространствами и организовать их. Он слишком привык возлагать эту организацию на центральную власть…».

***

Альфред Геттнер: «Суровость и скупость природы, лишенной, однако, дикой силы моря и высоких гор, научили его пассивным добродетелям довольства малым, терпения, послушания, - добродетелям, еще усиленным историей страны…».

Русская нация, самая многочисленная в России, явилась объединяющей силой уникального евразийского сообщества народов. Русское население Сибири сегодня, несомненно, воспринимается и расценивается как совершенно особая этнокультурная общность. Совместное проживание с другими сибирскими этносами обусловило достаточно оживленные межэтнические взаимосвязи и взаимовлияния, а длительная изоляция от российских культурных центров способствовала сохранению реликтовых элементов традиционной культуры.

Заселение Сибири датируется XVII в., когда сюда прибывали служилые люди, пешие и конные казаки, крестьяне. Старожильческое русское население срочно осело и укоренилось в Сибири, что нашло отражение в этническом самосознании сибиряков: они не помнят своих российских корней ("деды и прадеды исконно жили в Сибири"), но считают себя русскими. Естественно, что этнические процессы продолжались, в итоге чего образовались и получили дальнейшее развитие различные этнографические группы старожилов-сибиряков. После отмены крепостного права и, особенно, после столыпинских реформ в Сибирь хлынул поток россиян, которые заняли хронологически верхний по уровню "укорененности" слой. Их потомки старшего возраста составляют сегодня второе-третье поколение родившихся уже на сибирских землях. Но, считая себя сибиряками, они хорошо помнят, что родители их были "вятскими", "курскими", "тамбовскими". Многие пожилые люди, прежде всего, в сельской местности, говорят, что вятские всегда считались умелыми и находчивыми ("вятские - ребята хватские"), голосистых курских называли "курскими соловьями", про чистоплотных чалдонов говорили "чалдоны - крылечки скоблены"... Эти названия не только точны, но и этнографичны.

В предлагаемом читателю сборнике рассматриваются вопросы влияния мировоззренческих ценностей русского этнического сознания на восприятие иноэтнических культур в эпоху феодализма и в более позднее время. Большое внимание уделяется анализу конкретных явлений духовной и материальной культуры XVII - начала XX вв. - календарным и трудовым обычаям, обрядам, фольклору, традиционным постройкам. Этнографическая специфика сибирской культуры показана на примере не только сельского, но и городского населения. Впервые в научный оборот вводится значительная часть новых, нигде ранее не публиковавшихся, полевых и архивных материалов. Все приведенные данные снабжены указанием на этнокультурную и региональную принадлежность, что позволит использовать их при подготовке обобщающих трудов. Насколько удалось авторам решить поставленные ими задачи - судить читателям.

Ел. Ерохина

Влияние мировоззренческих ценностей

русского этнического сознания на характер

восприятия иноэтнических культур

Западной Сибири: XVII - сер. XIX вв.

Проблемы межэтнических взаимодействий привлекают внимание многих исследователей ввиду той огромной роли, которую они играли в истории Сибири. Результат этих процессов зависел от того, как воспринимали друг друга представители контактирующих этносов. Однако именно этот аспект проблемы контактов до недавнего времени не вызывал к себе пристального интереса 1 . Нынешняя нестабильная ситуация заставляет нас проводить тщательный анализ влияния характера национальной психологии на повседневную жизнь тех обществ, в рамках которых тесно сосуществуют представители разных этнических культур 2 .

В данной статье рассматривается образ соседей - представителей этнических групп, проживающих в Западной Сибири до появления русских, в восприятии русского человека. К этому вопросу следует подходить с позиции этнической психологии, которая утверждает, что обыденное сознание при восприятии чужих культур оценивает их свойства через призму собственных представлений о том, что является "хорошим" или "плохим", "правильным" или "неправильным". Естественно, что при этом за положительный эталон принимаются свойства собственной культуры 3 . Таким образом, настоящая статья является попыткой ответа на вопрос: какие свойства русского этнического сознания определили характер восприятия русским человеком некоторых свойств культур коренных народов Западной Сибири?

Сразу с неизбежностью возникает еще один вопрос: какой смысл вкладывается в понятие "национальное сознание"? Не имея возможности углубляться в сущность сложной проблемы, условимся понимать под содержанием этого понятия составляющие мировоззренческое ядро представления, усвоенные в процессе социализации всеми членами этнической группы 4 , о том, что является правильным, истинным, а также готовность определенным образом действовать согласно этим представлениям 6 . Элементы ("нормы поведения", "знания", "понятия"), лежащие в основе мировоззренческого ядра, можно определить как ценности этнического сознания, которые являются своеобразными сгустками коллективного опыта.

Каждая этническая система обладает уникальным опытом и оригинальной иерархией ценностей, которые возникают как в зависимости от определенного ландшафта, с которым установлена своеобразная этноэкологическая целостность 6 , так и в зависимости от определенных исторических условий, в рамках которых развивается этнос 7 . Все это подводит нас к необходимости анализа национального восприятия с позиции учета исторического опыта культурно-хозяйственной деятельности и мировоззренческих ценностей взаимодействующих этнических культур.

До прихода русских Западную Сибирь населяли представители уральской и алтайской языковых семей. Уральская семья народов была представлена самодийской группой (ненцы, энцы, нганасаны, селькупы) и угорской группой (ханты и манси). Алтайская семья была представлена тюркской группой (алтайцы, шорцы, сибирские татары). К моменту появления русских большинство коренных народов Западной Сибири находились на стадии разложения первобытно-патриархального общества и формирования феодальных отношений 8 . Прогресс в общественных отношениях у южносибирских тюрков был значительнее, нежели у обских угров. Подобная разница объясняется, видимо, тем, что хозяйство тюрков имело в значительной мере производящий характер, а в хозяйстве обских угров в большей степени имели место элементы присваивающего хозяйства 9

Хозяйственная деятельность коренных народов Сибири в основном не вела к преобразованию природного ландшафта в антропогенный. Обские угры входили в биоценозы как верхнее, завершающее звено, приспосабливаясь к природному равновесию, и были заинтересованы в его сохранении 10 . Скотоводческая деятельность кочевников Алтая вела к преобразованию ландшафта, ничтожному в количественном отношении и существенно отличному от воздействия на природу земледельческих народов 11 . Их тип хозяйствования также зависел от сохранения окружающей среды.

Основу мировоззренческого ядра коренных народов Сибири составляло признание своего "младшинства" по отношению к окружающему природному миру 12 . Согласно их представлениям, все существа природной сферы выступали по отношению к ним в

качестве старших родственников 13 . Это родство означало, что человек не отделял себя от природы (как род не отделял себя от занимаемой территории) 14 . В связи с этим, примечателен тот факт, что при отправлении культа гораздо чаще обращались к низшим божествам, божествам местности, нежели к верховным богам 18 .

Это доказывает то, что в представлении аборигенов Сибири благополучие рода определялось благосклонностью со стороны природных объектов, которые персонифицировались в образе духов-хозяев местности. Каждый сибирский народ имел систему собственных религиозных представлений, в основе которых лежали подобные воззрения (исключение составляли сибирские татары, которые следовали исламской традиции). В научной литературе духовную традицию этих народов обычно называют шаманистской.

Русский этнос формировался в процессе движения, распространения и земледельческого преобразования природного ландшафта. В племенных объединениях славян, по мнению В.В. Седова, имели место миграции и ассимиляции других этнических групп (иранских, финно-угорских, южно-балтийских) 16 . Таким образом возникает большинство этносов. Однако, по завершении процесса формирования древнерусской, а затем и русской этнической общности, движение и включение в культурную орбиту иноэтнических элементов не прекращалось, а наоборот, превратилось в важную особенность этнической истории русских 17 . В ходе продвижения по Восточно-Европейской равнине русские "обтекали" этнические территории других народов 18 .

"Растекание" русских по территориям было возможно благодаря наличию большого количества резервных земель. Последнее обстоятельство открывало для русского человека "возможность движения в сторону экстенсивности" 19 , характерной для земледельческого хозяйства русских 20 .

Заселение русскими свободных земель еще на территории Европейской России носило характер естественного расселения. Русские люди, по преимуществу земледельцы, искали свежие, нетронутые земли. Пространства, которые осваивали переселенцы, превращались в земледельческие области 21 . Завоевание и правительственная колонизация шли, как правило, позади естественного расселения 22 .

Освоение Сибири являлось продолжением этого процесса, в который были вовлечены не только представители русского этноса, но и украинцы, белорусы. Поэтому в данном случае русскими мы условно назовем всех представителей восточно-славянской этнической общности, мигрировавших в Сибирь из-за Урала в первоначальный период заселения.

Среди ранних источников, которые позволяют судить о восприятии русскими коренных народов Сибири, наиболее интересными являются сибирские летописи первой половины XVII в. (Погодинский летописец, Описание Сибири, Хронологическая повесть). Другие архивные документы - ясачные, "копийные" книги - менее доступны историкам и этнографам. Летописи интересны для нас с позиции того, что сведения, положенные в основу их создания, сибирского происхождения, т.к. заимствованы из рассказов казаков - участников походов Ермака. Заметим, правда, что этнографическая информация не имела значения для создателей летописей. Авторы удостоили наибольшего внимания вопросы веры или "закона". Это не удивительно для людей эпохи, когда религия пронизывала все сферы мировоззрения. Вот как через призму собственной религии оцениваются духовные воззрения другого народа: "Вогуличи поклоняются идолам бездушным" 23 , "татарове закон держат Бахметьев" 24 , "остяки и самоеды" "закона не имеют" 26 , "калмыкские племена" "живут по ложным заповедям" 28 . В общем, автор Хронологической повести "О победе на бесерменскаго царя Кучума" подводит итог: "люди хотя человеческий облик имеют, но нравом и образом жизни подобны диким животным, ибо не имеют вероучения "подобающего" 27 . По отношению к таким людям можно морально оправдать завоевание. По этому поводу летописи говорят: "послал Бог искупить грех идолопок-лонства" 28 ,"Бог изволил поручить христианам Сибирское царство" 29 .

При этом, русскому человеку был чужд религиозный фанатизм. Казаки в ходе завоеваний не предприняли никаких попыток для христианизации края. Более того, приводя в покорность царю очередную территорию, они заставляли присягать не на кресте, а на сабле 30 .

Русскому человеку был чужд национальный фанатизм: ни один из сибирских народов, оказавших сопротивление, не подвергся уничтожению. Истребив то поколение знати, которое противодействовало завоеванию, царское правительство сохранило за потомками повешенных князей их положение в улусах, не тронуло родовой организации 31 .

На ранних этапах заселения имели место браки русских поселенцев с местными женщинами. Их дети вливались в среду русского населения. В местах, отдаленных от крупных центров, там, где русские семьи не получили численного преобладания, брачные связи с местными женщинами продолжались и в более позднее время 32 .

Условия, в которых оказались переселенцы, требовали особого психического и физического склада (продолжительная холодная зима, раннее замерзание рек и позднее освобождение их оиго льда, непривычный состав пищи). На начальных этапах заселения происходил жесткий отбор, в результате которого сложилась особая историко-культурная общность в составе русского этноса 33 . В научной литературе она носит название старожильческой и известна особым, отличным от Европейской России типом хозяйствования.

Старожильческая культура имела уникальный опыт общения с культурами коренных народов Сибири, т.к. она долгое время соседствовала с ними на одной территории. О характере восприятия русскими сибиряками представителей аборигенных культур Сибири дает информацию источник конца XVIII в.(1783 г.) ""Описание о жизни и упражнениях обитающих в Туруханской и Березовской округах разного рода ясачных иноверцев". Это самое раннее описание хантов, ненцев и якутов Туруханского края. Документ представляет собой ответ на опросник, разосланный во все "округи" Тобольского наместничества Кабинетом Императрицы по поводу сбора сведений, касающихся ясачных Сибири. Ответы давали представители нижнего звена царской администрации. Вот что гласит источник: "люди эти страннолюбивы и ласковы", "русских охотно приемлют", "никакого вреда не делают", "правдивы", "их вид человеческий, токмо они всякую стерву", зверей, не только охотой добытых, но и "морем изверженных, гнилых, без разбору ядят и сырую жрут" 34 . У русских вызывал недоумение тот факт, что местные охотники славились как отличные стрелки, и сами при этом часто питались несвежей пищей. Возникало изумление: как при таком изобилии (реки богаты рыбой, леса - драгоценным пушным зверем и птицей, обилие корма дает возможность разводить скот) местные жители не научились пользоваться им 36 ?

Это обуславливалось целым комплексом причин. Оно было закономерно в силу разности мировоззренческих установок, сложившихся под влиянием культурно-хозяйственного опыта, а также в силу разницы стадиального развития.

Появление в Сибири русских - результат экстенсивного характера их хозяйства, для которого здесь существовали самые благоприятные условия 36 . Этническая история и хозяйственная практика в равной мере подтвердили, что сущность этнического своеобразия русского отношения к земле заключается в культурно-хозяйственной экспансии, сопряженной с миграциями. Проявлением этого своеобразия в мировоззрении явился стереотиппреобразователя, хозяина по отношению к природе, к земле, что находило одобрение в религии: "И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и птицами небесными, и над скотом, и над всею землею" 37 . Библия подарила народам христианской традиции представление о человеке - "царе природы, венце творения": "плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте" 38 .

Преобразовательные возможности русских в Сибири усилились за счет того, что переселенцы представляли собой слой наиболее предприимчивых людей. Они несли с собой новые, даже для России, капиталистические отношения, которые получили в Сибири толчок для реализации.

Опыт хозяйственной деятельности русского крестьянина в рамках воспроизводства русской этнической культуры доказывал то, что только преобразовательный труд гарантирует благополучие как одного человека, так и всего коллектива. А в условиях становления капиталистических отношений для русского человека самоочевидна связь труда с возможностью обогащения. Богатство, созданное преобразовательным трудом - один из самых важных атрибутов социального престижа для русского крестьянина.

В культурах коренных народов Сибири ценность преобразовательного труда не была так велика, как в русской культуре. Гарантией успеха хозяйственной деятельности, а следовательно, благополучия родового коллектива, являлось сохранение существующих условий природного окружения. Престиж богатства (в силу существующих общественных отношений) не обладал в глазах носителей культур коренных народов Сибири той же значимостью, что для русского человека. Для них он заключается не только и не столько в богатстве, сколько в других ценностях: в удаче на промысле, благоволении предков, хозяев местности, от которых зависело процветание рода 39 , в воинских доблестях, во многочисленности потомства. Только в сочетании с этими достоинствами, может быть личными качествами, богатство делало человека уважаемым в обществе 40 .

Значимость богатства в иерархии ценностей русского сознания и сознания аборигенов Сибири была различной. Это можно проиллюстрировать следующим примером: для русского человека самоочевиден тот факт, что пушной промысел может принести прибыль и способствовать обогащению. Почему же местные жители не воспользуются этой возможностью? Вместо этого они даже не могут вовремя рассчитаться по ясачным повинностям.

Причина этого крылась, по мнению русского человека, в природной лени и бездеятельности аборигенов Сибири 41 .

Конечно, нужно отдавать отчет, что предложенная схема, как и любая схема вообще, условна и ограниченна, кроме комплекса мировоззренческих ценностей и разницы стадиального развития на характер восприятия в процессе контактов существенное влияние оказывала сословная принадлежность русского человека. К примеру, миссионер, чиновник царской администрации и крестьянин относились к представителям этнических культур Сибири по-разному: для миссионера они - язычники, которых необходимо обратить в истинную веру; для чиновника - инородцы, плательщики ясака в государственную казну; для крестьянина - соседи, отношения с которыми зависели от успеха совместной хозяйственной деятельности (например, совместного участия в промысле или от степени выгоды в процессе торгового обмена).

Так же нужно отметить, что русское этническое сознание дифференцировано оценивало свойства аборигенных культур Сибири. Отношение русского человека к коренным народам Сибири не было одинаково в каждом конкретном случае. В восприятии русских одна этническая группа отличалась от другой. Отличие было обусловлено характером исторических взаимоотношений русского населения с каждой группой аборигенного населения. Так, например, к тюркам Алтая отношение было более осторожным, чем к другим народам Сибири, вследствие того, что вплоть до XVIII в. в этом регионе существовала нестабильная обстановка: периоды мирных, добрососедских контактов сменялись разрывами и военными столкновениями 42 .

Наиболее тесные и добрососедские контакты складывались у русских с сибирскими татарами, которых высоко ценили за трудолюбие. Под влиянием русских татарское население стало заниматься земледелием по русскому образцу 43 , хотя земледелие было известно им до прихода русских, перешло на оседлый образ жизни со стойловым содержанием скота 44 . Татары сохранили свою этническую специфику, т.к. в духовной культуре они выступали приверженцами мусульманской традиции. Коран, так же как и Библия, дает мировоззренческую установку на преобразование окружающей природы. В Коране говорится, что Бог благословил человеческий род, сделав землю для людей "ковром, а небо - зданием" 46 . Близость мировоззренческих установок объясняется, видимо, также стадиальной близостью. До появления русских у татар существовала своя государственность, развитые феодальные отношения. Татарское население быстро включилось в капиталистические отношения, которые принесли русские. Для них, также -как и для русских, состоятельность выступала одним из самых важных атрибутов престижа. Все эти сближающие моменты облегчали взаимопонимание в русско-татарских контактах.

В целом, русские относились к аборигенам Сибири дружелюбно. Сотрудничество осуществлялось как на групповом, так и на индивидуально-личностном уровнях 46 . Наиболее плодотворное взаимодействие существовало в области экономических отношений: это и торговля, и совместное владение или аренда друг у друга средств производства, орудий труда, земли 47 . Русские передавали аборигенам Сибири навыки земледелия, а те, в свою очередь, делились опытом в промысловой деятельности. Русские, особенно в отдаленных районах, заимствовали элементы национальной одежды, способы приготовления блюд традиционной кухни 48 .

Обоюдные заимствования в большей степени коснулись материальной культуры. Если говорить о духовной традиции, то здесь обмен осуществлялся в основном на уровне языческих идей и образов, которые актуализировались у русского населения вследствие ослабления церковного контроля 49 .

Русские уважительно относились к некоторым обычаям коренных народов Сибири, таким, например, как взаимопомощь, коллективная забота о больных и бедных. "Березовской округи некрещенные остяки и самоядцы-идолопоклонники, добродетельны, пришедших в бедность снабдевают" 60 . Подобные традиции существовали и в рамках русского родового коллектива (общины). Уважение к родителям, почитание предков в культурах коренных народов Западной Сибири отмечались сознанием русского человека. Как и для любой традиционной культуры, для народной культуры русских авторитет старших и самоценность прошлого являлись основами существования.

Однако в целом, сознание русских оценивало аборигенов Сибири как людей "диковатых" 51 . Это проявлялось, на взгляд русского человека, в необычной манере одеваться, в образе жизни ("порядочного домоводства и чистоты в домах не имеют") 52 , в обычае употреблять сырую пищу 63 , в легкости развода и возможности иметь нескольких жен в некоторых аборигенных культурах Западной Сибири 54 . Все это в восприятии русских выглядело, по меньшей мере, "легкомысленным" 65 . Можно сказать, что и религиозные представления местного населения оценивались как "легкомысленные", т.к. в них не содержалось, по мнению русского человека, понятия о "должности человека перед Создателем" 56 .

Отношение русского населения к представителям коренных народов Сибири можно охарактеризовать как снисходительное. Те проявления культуры, которые русские находили необычными, они объясняли (и небезосновательно) суровыми условиями окружающей природы, которая наложила отпечаток "дикости" на образ жизни их соседей 67 .

Такой характер восприятия объясняется тем, что русское сознание через призму преобразовательных свойств собственной культуры оценивало своих соседей, преобразовательные свойства культур которых, по сравнению с русской, были сравнительно невысокими. Культуры народов Западной Сибири, следующих шаманистской традиции, были ориентированы на сохранение существующего равновесия с природой. Эта разнонаправлен-ность позволяет сделать вывод об экстравертивном характере русской культуры и интравертивном характере культур коренных народов Сибири. Ценностные ориентации русской культуры и культур аборигенов Западной Сибири находили свое отражение в мировоззренческих установках, санкционированных религией. Библия наделила русских (как и Коран - татар) стереотипом Хозяина в отношении к окружающим природным объектам. Для аборигенов Сибири, следующих шаманистской традиции, окружающая природа - вещь самоценная: ее Хозяева - не люди, а духи местности, что находит свое подтверждение в мифологии 68 . Культурная разнонаправленность осложнялась разницей стадиального развития, которая еще более усиливала преобразовательные возможности русской культуры в Сибири, по сравнению с аборигенными культурами.

Примечания

1. Наблюдаем активизацию интереса в последние годы: Дробижева Л.М. Об изучении социально-психологических аспектов национальных отношений (некоторые вопросы методологии) // СЭ - 1974. - N 4; Чеснов Я.В. Этнический образ // Этнознаковые функции культуры. - М., 1991; Курилов В.Н., Люцидарская А.А. К вопросу об исторической психологии межэтнических контактов в Сибири XVII в. // Этнические культуры Сибири. Проблемы эволюции и контактов. - Новосибирск, 1986; Люцидарская А.А. Русские старожилы Сибири: историко-этнографические очерки XVII - начала XVIII вв. - Новосибирск, 1992.

2. Межнациональные отношения и национальная политика в СССР // Всесоюз. науч. конф. "Национальные и социально-культурные процессы в СССР": Тез. докл. - Омск, 1990.

3. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. - М.,1983. - С. 182 -183; Кон И.С. Национальный характер - миф или реальность? // Иностранная литература. -1968. - N 9. - С. 218; Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. - М., 196(8. - С. 81 - 82.

4. Иванов В.В. Роль семиотики в кибернетическом исследовании человека и коллектива // Логическая структура научного знания. - М.,1965.

5. Бромлей Ю.В. Указ. соч. - С. 170 -171.

6. Гумилев Л.Н., Иванов К.П., Чистобаев А.И. Теория этногенеза и география населения // Экология, народонаселение - расселение: теория и политика. - М., 1989. - С. 4.

7. Кон И.С. Указ. соч. - С. 218 - 219.

8. Бояршинова З.Я. Население Западно-Сибирской равнины до начала русской колонизации. - Томск, 1960. - С. 37 - 59,113.

9. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы. Расы. Культуры. - М., 1985.-С. 191.

10. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. - Л., 1989. - С. 192.

11. Там же.

12. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Знак и ритуал. - Новосибирск, 1990. - С. 187.

13. Там же. - С. 50.

14. Там же. - С. 18.

15. Гемуев И.Н., Сагалаев А.М. Святилища манси как феномен культурной традиции // Этнические культуры Сибири. Проблемы эволюции и контактов... - С. 132.

16. Седов В.В. Происхождение и ранняя история славян. - М., 1979. -С. 142.

17. Этнография восточных славян. - М., 1987. - С. 44.

18. Там же. - С. 57.

19. Бердяев Н.А. Судьба России. - М., 1990. - С. 59 - 65.

20. Савицкий П.Н. Степь и оседлость // Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. - М., 1993. - С. 126 -127.

21. Там же.-С. 126.

22. Пыпин А.Н. Россия и Европа // Метаморфозы Европы. - М., 1993. -С. 120-121.

23. Погодинский летописец // Летописи сибирские. - Новосибирск, 1991.

24. Румянцевский летописец // Летописи сибирские. - Новосибирск, 1991.

25. Румянцевский летописец... - С. 11.

26. Хронографическая повесть // Летописи сибирские. - Новосибирск, 1991.-С. 51.

27. Хронографическая повесть... - С. 44 - 45.

28. Погодинский летописец... - С. 69.

29. Хронографическая повесть... - С. 43.

30. Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. - Новосибирск, 1982. - С. 245.

31. Бахрушин С.В. Исторические судьбы Якутии // Научные труды. - М.,

1955.-Т. 3.-Ч. 2.-С. 37. 32. Русские старожилы Сибири. Историко-антропологический очерк. - М., 1973. - С. 123.

33. Там же. - С. 165 -166.

34. Андреев А.И. Описания о жизни и упражнениях обитающих в Туру-ханском и Березовском округах разного рода ясачных иноверцах // СЭ. - 1947. - N1. - С. 100.

35. Буцинский П.Н. Крещение остяков и вогулов при Петре Великом. -Харьков, 1893. - С. 12.

36. Этнография русского крестьянства в Сибири XVII - сер. XIX в. - М " 1981.-С. 203.

37. Библия. Книга первая Моисеева, Бытие. - Гл. 1. - Стих 26.

38. Там же. - Стих 28.

39. Гемуев И.Н., Сагалаев А.М. Указ. соч. - С. 130 -131.

40. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири: Человек. Общество. - Новосибирск, 1989. - С. 207 - 208.

41. Буцинский П.Н. Указ. соч. - С. 12.

42. Уманский А.П. Телеуты и русские в XVII - XVIII вв. - Новосибирск 1980. - С. 24 - 31.

43. Сатлыкова Р.К. Культурно-бытовые взаимодействия населения Среднего Приобья // Этнокультурные процессы в Западной Сибири - Томск 1982. - С. 169.

44. Емельянов Н.Ф. Татары Томского края в феодальную эпоху // Этнокультурная история населения Западной Сибири. - Томск, 1978. - С. 80.

45. Коран. Сура 2. - Стих 20.

46. Люцидарская А.А. Русские старожилы Сибири... - С. 61.

47. Там же. - С. 53 - 84.

48. См. сборники: Общественный быт и культура русского населения Сибири. - Новосибирск, 1983; Культурно-бытовые процессы у русских Сибири XVIII - начало XIX вв. - Новосибирск, 1985; Орнамент народов Западной Сибири. - Томск, 1992; Населенные пункты Сибири: опыт исторического развития (XVII - начало XX вв.). - Новосибирск 1992.

49. Сагалаев А.М. О закономерностях восприятия мировых религий тюрками Саяно-Алтая // Генезис и эволюция этнических культур Сибири. - Новосибирск, 1986. - С. 167 -168.

50. Описание Тобольского наместничества. - Новосибирск, 1982. - С 30

51. Там же. - С. 33.

52. Там же. - С. 33.

53. Андреев А.И. Указ. соч. - С. 93.

54. Там же. - С. 97.

55. Описание Тобольского наместничества... - С. 29,160, 206.

56. Там же. - С. 168.

57. Андреев А.И. Указ. соч. - С. 94.

58. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири: Пространство и время. Вещный мир. - Новосибирск, 1988. - С. 41, 86 - 98.

Население Сибири очень разное - кто-то представляет коренные народы, а кто-то «понаехал». Но для остальной России мы все - сибиряки со своим «сибирским» характером. Действительно ли жители Сибири имеют что-то общее и что именно отличает их от остальных россиян?

Зима только подобралась к своей календарной середине, а уже кажется, что она длится вечно. И это ощущение недалеко от истины - например, в Новосибирске снежный покров установился еще в начале октября. Но местных жителей не пугают ни рекордные снегопады, ни морозы за минус 40. Да, неприятно, но не катастрофа.

Но стоит начаться чему-то подобному в центральной части России, особенно в Москве, как об этом начинают рассказывать центральные телеканалы, интернет становится полон сюжетов о страдающих от лютого холода москвичах. Такая ситуация приключилась совсем недавно - 8 января в Москве термометры показали минус 29,9 градуса. В интернете тут же появились статьи, посвящённые этому «событию», и фотоленты с мужественно страдающими от мороза обитателями столицы. Неужто там собрались одни неженки, а сибиряки действительно те самые люди с крепким здоровьем и суровым характером?

Истоки стереотипов о сибиряках

«Это русско-японская война, Первая мировая и Великая отечественная. Помните у Твардовского - "родимый край лихих сибирских трём войнам памятных полков"?» - уточнил профессор. По его словам, стереотип и даже элемент мифологии о том, что сибиряки спасли Москву и внесли большой вклад в победу, стал своеобразным кирпичиком в представлении о сибиряках как если и не о суперэтносе, то как о наиболее достойной части русского этноса.

Шиловский признал, что дух авантюризма у прибывающих в Сибирь в известной степени присутствовал. Бытовало мнение, что Сибирь - край, где очень много земли и мало начальников, и это даёт возможность «проявить себя во всей красе». Но нельзя сказать, что за Урал ехали только из соображений «найти райскую землицу». В европейской России зачастую считали, что Сибирь является своеобразным цивилизационным тупиком.

Также учёный напомнил, что в конце XIX – начале XX веков сибирские областники Григорий Потанин, Николай Ядринцев и другие рассматривали Сибирь как политическую и экономическую колонию России и считали, что здесь сформировался новый тип русского народа - сибиряки. Они полагали, что сибиряки отличаются от живущих в европейской России даже по антропологическим характеристикам и особенно по психоментальным качествам. Сибиряков сравнивали с первопроходцами, которые осваивали Северную Америку.

Мифы о крепком здоровье

Распространённое мнение о крепком здоровье сибиряков является мифом, считает врач-инфекционист Пётр Гладкий. «С ноября и до апреля у нас высокий уровень простудных заболеваний (ОРЗ и гриппа). Значит, здоровье сибиряков в целом не такое крепкое», - объяснил он.

Напротив, суровость сибирского климата отрицательно влияет на здоровье. Длинные ночи зимой и короткие ночи летом приводят к недосыпанию, а частое и продолжительное пребывание на холоде может привести к обострению хронических болезней (дыхательных путей, сосудов, суставов), обморожениям кожи лица и рук. Для здоровья полезнее жить там, где климат и продолжительность светового дня оптимальны, и Сибирь, разумеется, сюда не относится.

Гладкий также оправдал морозобоязнь «европейских» россиян - по его словам, в отсутствии ветра 30-градусный мороз воспринимается здесь легче, чем минус 10 в Москве или Петербурге.

Дикий Запад по-сибирски

Для всей России людям свойственна неукоренённость, и особенно она проявляется в Сибири, сказал психотерапевт Александр Буцких. Потрясения первой половины XX века с массовыми перемещениями людей привели к тому, что мало кто знает что-то о своих близких предках. Максимум, о чём могут вспомнить многие сибиряки - что «бабушка родом откуда-то с юга России». «Тогда было принято скрывать свои семейные истории от детей, чтобы не проболтались, и поэтому здесь бывают вообще полные провалы», - пояснил специалист.«Не страна, а кусок льда»: как Сибирь видят в Голливуде

Ещё одной отличительной стороной сибиряков Буцких назвал «достаточно интимные» отношения с преступностью. Под этим понимается не преступный менталитет, а некая осведомлённость в каких-то преступных явлениях и понятиях. В Сибири находятся места лишения свободы, куда в разное время ссылали преступников, и многие, освободившись, оставались здесь и обзаводились семьями.

Впрочем, Буцких видит в этом даже положительные стороны - внедрение криминальных нравов в жизнь привело к тому, что в Сибири люди куда сдержаннее и меньше ругаются матом, чем европейцы.

«Украинские граждане, москвичи, даже питерцы легко переходят на мат. Не знаю, когда это у них распространилось, но факт - там это считается нормальным. А в Сибири - попробуй кого-то обматери», - поделился наблюдениями психотерапевт.

Среди сибиряков когда-то сложился уклад, который можно сравнить если и не с Диким Западом, то со Штатами, когда у каждого было оружие и потому стоило вести себя корректно. Постепенно люди начинали быть корректными уже просто потому, что так сложилась местная культура.

«От Волги до Енисея»

Огромное влияние на ментальность сибиряков оказывает природа. Сибирский федеральный округ значительно больше Евросоюза, и это без учёта громадных Якутии и Тюменской области, которые географически также можно отнести к Сибири. Совсем небольшая по местным меркам Новосибирская область может вместить в себя семь Тульских областей, а Красноярский край больше Франции, Германии, Великобритании, Италии и Испании вместе взятых.

Безграничные просторы накладывают свой отпечаток на размытость в пространстве - человек не ощущает себя центром мира, как на Украине, где одна деревня плавно переходит в другую. По словам Буцких, в Сибири человек представляется песчинкой, но одновременно он эти расстояния покоряет. Для новосибирца ничего не стоит преодолеть 200 километров, чтобы погулять в Томске, или отправиться на выходные в Красноярск.

Суровый климат научил сибиряков быть сдержанными и не размениваться по мелочам. Люди экономят свою энергию на более серьёзные дела, умеют отличать главное от второстепенного. У сибиряков нет вальяжности, присущей южанам - природа приучила их «готовить сани летом». В Сибири даже в 40-градусные морозы жизнь идёт в обычном русле, и здесь это для всех - норма.

Расстояния и климат делают жителей Сибири более отзывчивыми. Люди всегда проникаются чужой проблемой, и чем суровее условия, тем они сплочённее. «Наверное, это создаёт у нас особую атмосферу, которую мы не чувствуем, потому что она для нас привычна. А иностранцы приезжают и говорят - как у вас классно. Один мой знакомый англичанин, живущий здесь уже лет восемь, говорит, что если бы англичане знали, насколько здесь хорошо, они бы все сюда переехали», - рассказал Буцких.

Московский взгляд

Сейчас Сибирь является органичной частью большого мира, и подчас сибиряки добиваются большего, чем жители других регионов. И если у остальных жителей России остаются какие-то стереотипы о сибиряках, то они носят необязательный характер.Сибиряки с иронией встретили аномальные морозы. ФОТО

Как говорят земляки, работающие в Москве, там слишком много приезжих, чтобы сибиряков как-то особенно отличали. Общие мнения среди москвичей таковы, что жители Сибири очень морозостойкие, крепкие, независимые, закалённые и физически, и морально, что в них больше «сути России» и что они недолюбливают москвичей, перечислила уроженка Северобайкальска Катерина Татарникова.

Ещё один представитель сибирского «десанта» новосибирец Сергей Коваленко вспомнил об искреннем удивлении его московских коллег тому, что он не летает домой на выходных. Они не представляли, насколько это долго и дорого. Интернет также пестрит форумами с сообщениями питерцев и москвичей о том, что «людей добрее и лучше сибиряков мы не встречали».

Александр Буцких отметил, что постепенно у Сибири создался образ, далёкий от дикого края. Благодаря местным академогородкам и закрытым городам регион даже обзавёлся репутацией технократического места. Тем более что европейская часть России - это не только Москва и Петербург, но и множество мелких провинциальных городов вроде Вологды или Пскова. А если кто-то из столичных и продолжает думать о Сибири как о крае водки, медведей и балалаек, то это делается скорее ради самоутверждения.

Сложный и интересный вопрос о взаимоотношении сибирских коренных народов с государственной администрацией России изучен довольно подробно, но лишь немногие авторы пытались дать периодизацию этого процесса. Наиболее удачной представляется нам схема М.М. Федорова, предложившего в качестве основного критерия изменение правового статуса народов Восточной Сибири. По мнению ученого Федоров М.М. Правовое положение народов Восточной Сибири (XVII -- начало XIX века). Якутск, 1978. С. 11., их статус изменялся в три этапа:

1. XVII - начало XVIII в., когда были полностью сохранены старые формы общественного устройства. Правительство как собственник земли довольствовалось сбором пушных выплат.

2. 1720-1820 гг. Это период принятия первых актов, направленных на обеспечение взаимодействия коренных сибиряков с русскими администраторами, купцами и т. д. Происходило формирование своеобразного синтеза путей и способов управления.

3. 1820-1917 гг., когда целью правительства стало приведение образа жизни коренных народов края в соответствие с общероссийскими канонами. Данную схему можно было бы принять и для Западной Сибири, но лишь с оговоркой, что в результате завоевания Сибирского ханства основное население его - сибирские татары утратили старые формы управления и были вынуждены в большей степени приспосабливаться к административным требованиям русских воевод.

Контакты русского населения с местным в целом проходили довольно мирно, исключая разве что самый начальный период объясачивания - приведения в российское подданство и очень редкие выступления против засилья уездного мздоимствующего чиновничества. Совместную жизнь русских и сибиряков-аборигенов облегчали гибкость и многоукладность российской экономики, крестьянский характер колонизации, охранительная политика правительства по отношению к плательщикам ясака Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI начале XIX в. М., 1972. С. 167..

После присяги сибирских аборигенов на подданство России и их согласия на выплату ясака правительство крайне неохотно санкционировало какие-либо насильственные меры. Императорскими указами создавался определенный правовой режим для таежного охотника - поставщика драгоценных мехов в государственную казну. Пытки, а тем более смертную казнь по отношению к ясачному населению дозволялось применять только по специальному высочайшему разрешению. Безусловно запрещался «правеж» (битье палками) недоимщиков - в отличие от русских подданных. Озабоченное сохранением количества налогоплательщиков, правительство наложило запрет и на вывоз ясачных невольников из Сибири, даже в том случае, если туземец из-за разорения и безысходности сам шел в кабалу (тогда наказанию подвергались как добровольный невольник, так и его хозяин). Во избежание разорения ясачных в местах их проживания не должны были распространяться азартные игры, вино, табак, до выплаты пушной подати запрещалась частная торговля. Русский суд строго оберегал «вотчинные» угодья охотничьих племен, которыми те пользовались еще до похода Ермака. В некоторые районы Сибири вообще был закрыт доступ русским промышленникам. Ясачные освобождались от наиболее обременительных торговых пошлин. Там, где они могли подвергаться набегам враждебных народов (казахов, калмыков), воеводам вменялось в обязанность защищать их всеми силами.

В своих отношениях с ясачным населением царские власти опирались на местную патриархальную знать. Родовые и племенные предводители были объявлены «князцами», «лучшими людьми» и наделены различными привилегиями и в качестве приманки, и для иллюстрации высокого ранга. Для упрощения ясачных расчетов воеводы и приказчики предпочитали иметь дело только с верхушкой аборигенов. Нередко целые этнические группы коренных сибиряков в официальных документах назывались по именам «князцов». Аборигенная знать была освобождена от ясака, а участие в его сборе резко усилило экономическую мощь и общественную роль родовых старейшин. Судебные прерогативы (решение споров с исками до двух рублей), формальное невмешательство государственных органов во внутреннюю жизнь волостей и опора воеводской администрации на местную знать позволили превратить последние в прочное звено управления народами Сибири.

Коренное население Сибири подразделялось на три разряда: оседлые, кочевые и бродячие. К категории оседлых были отнесены торговцы и земледельцы, «живущие в городах и селениях», а также постоянно работающие по найму в хозяйствах русских и проживающие смешанно с ними. В основном это были сибирские татары и бухарцы, а также некоторые тюркские этнические группы Бийского и Кузнецкого краев.

Кочевыми признавались «инородцы», «занимающие определенные места, с течением года переменяемые». По классификации М.М. Сперанского, к таковым относились «кочующие земледельцы» (большинство забайкальских бурят), «южные скотоводы и промышленники» (большинство прибайкальских бурят и эвенков, приалтайских тюрков) и «северные скотоводы и промышленники» (ханты, манси, якуты).

Бродячими считались «охотники-ловцы, переходящие с одного места на другое по рекам и урочищам» (коряки, юкагиры, эвены и прочие народы Севера).

Оседлые аборигены были уравнены в статусе, правах и обязанностях с русским государственным крестьянством. При желании они могли организовывать собственное самоуправление, суды и ратуши, а сельская и волостная администрация устраивалась по общероссийским нормам. Земля, которой пользовалось местное оседлое население, закреплялась за ними, а при недостатке ее царские власти должны были произвести нарезку дополнительных участков в размере среднедушевого надела. Подати с оседлых теперь взимались такие же, как с государственных крестьян.

Сибирские кочевники составили особое сословие, сходное с крестьянским, но имевшее некоторые льготы и отличия в управлении («управляются по степным законам и обычаям, каждому племени свойственным» 1). Русские семьи могли селиться на племенных территориях только по договоренности с «инородческими» предводителями; кочевники освобождались от рекрутской повинности, получали право обучать детей в казенных учебных заведениях; губернское начальство должно было предоставлять кочевникам хлеб, порох и свинец.

Бродячие инородцы пользовались теми же правами, что и кочевые. Единственное крупное различие обнаруживалось в правилах пользования угодьями: за бродячими племенами для промысла закреплялись не фиксированные площади, а целые большие районы тайги и тундры. Губернские и уездные границы могли ими не соблюдаться. Инородцы обладали правом свободного пересечения государственной границы, в то время как дворянину вплоть до 1881 г. требовался паспорт, подписанный лично императором. Происхождение этой привилегии объясняется просто. Дело в том, что маршруты, по которым кочевали сибирские народы, сложились за много веков до того, как Сибирь вошла в состав Российской империи. Поэтому государству пришлось мириться с тем, что целые племена периодически уходят вместе со своими стадами в Китай, а спустя некоторое время возвращаются назад. Кочевники считались российскими подданными лишь тогда, когда они находились на российской территории. Выдавать им паспорта и ставить отметку о въезде и выезде было бессмысленно, да и технически неосуществимо.

Российские суды лишь в редких случаях рассматривали дела, имеющие отношение к инородцам. Как правило, эти дела решал местный суд, который вершил правосудие в соответствии с племенными традициями. Причем решения выносили не профессиональные судьи, а главы родов, которые, кстати сказать, и собирали ясак. К российским законам эти традиции не имели никакого отношения.

Инородцы пользовались и небывалой по тем временам религиозной свободой. Каждый православный должен был регулярно (по крайней мере раз в год) говеть и причащаться. Священники могли доносить о тех, кто по нескольку лет не бывал у исповеди. Такая провинность свидетельствовала не только о религиозной, но и о гражданской неблагонадежности. Человека сразу начинали подозревать в том, что он сектант или раскольник. А в дореволюционной России такие ни в коем случае не могли находиться на государственной службе. Религиозную же жизнь инородцев, среди которых христиан практически не было, никто не контролировал. Специальным пунктом Устава провозглашалась свобода вероисповедания для сибирских инородцев, а земским властям предписывалось «не допущать стеснения инородцев под предлогом обращения в христианскую веру».

Малые и большие народы сибири. А сейчас что в нас осталось от тех, былых, сибиряков? К новой стороне

Аннотация научной статьи по социологии, автор научной работы - Анисимова Алла, Ечевская Ольга

Похожие темы научных работ по социологии, автор научной работы - Анисимова Алла, Ечевская Ольга,

Sibiriak": Community, Nationality, or "State of Mind"?12

Текст научной работы на тему ««Сибиряк»: общность, национальность или «Состояние души»?»

Ел. Ерохина

Истоки стереотипов о сибиряках

Мифы о крепком здоровье

Дикий Запад по-сибирски

«От Волги до Енисея»

Московский взгляд