Шесть мистических загадок биографии ван гога. Безумный художник

УДК 821.161.1–3 Бунин.09

С. В. Ломакович, И. И. Московкина
Харьковский национальный университет имени В. Н. Каразина

Экфрасис как метатекст в прозе И. А. Бунина 1920-х годов (к 80-летию присуждения Нобелевской премии)

Ломакович С. В., Московкіна І. І. Екфрасис як метатекст у прозі І. О. Буніна 1920-х років (до 80-річчя присудження Нобелівської премії).

У статті запропоновано аналіз інтермедіальності поетики новели І. О. Буніна «Божевільний митець». Особливої уваги приділено специфіці та функціям екфрасису, який відіграє концептуальну роль у новелі. Його функціонування в якості метатексту виразно експлікує ставлення письменника до модерністського мистецтва початку ХХ століття.

Ключові слова: поетика, екфрасис, інтертекст, інтермедіальність, метатекст, модернізм.

Ломакович С. В., Московкина И. И. Экфрасис как метатекст в прозе И. А. Бунина 1920-х годов (к 80-летию присуждения Нобелевской премии).

В статье предложен анализ интермедиальности поэтики новеллы И. А. Бунина «Безумный художник». Особое внимание уделено специфике и функциям экфрасиса, который отыгрывает важную концептуальную роль в новелле. Его функционирование в качестве метатекста отчетливо эксплицирует отношение писателя к модернистскому искусству начала ХХ столетия.

Ключевые слова: поэтика, экфрасис, интертекст, интермедиальность, метатекст, модернизм.

Lomakovich S. V., Moskovkina I. I. Ecphrasis as metatext in I. A. Bunin’s prose of 1920 (the 80th anniversary of the awarding of the Nobel Prize).

The article presents an analysis of intermedial poetics of I. A. Bunin’s novelette “Crazy artist”. Particular attention is paid to the specifics of features and functions of ecphrasis that plays a conceptual role in the story. Its function as a metatext clearly reflects the attitude of the writer to the modernistic art of the early twentieth century.

Keywords: poetics, ecphrasis, intertext, intermediality, metatext, modernism.

Мастерство Бунина, отмеченное еще в начале ХХ века двумя Пушкинскими премиями (1903 и 1909), а в 1933 году и Нобелевской премией, сегодня общепризнано. Благодаря работам Б. В. Аверина , В. Я. Гречнева , В. В. Заманской , В. А. Келдыша , Л. А. Колобаевой , В. Я. Линкова , Ю. В. Мальцева , О. В. Сливицкой , М. С. Штерн и других современных исследователей, охарактеризованы биографические, историко-культурные, мировоззренческие и эстетические истоки и аспекты его творчества, специфика его мироощущения, жанровой системы, поэтики и творческого метода. Этапными, обобщающими итоги осмысления творческого наследия Бунина в конце ХХ столетия, стали - книга «Иван Бунин: pro et contra» и глава в фундаментальном труде ученых ИМЛИ «Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов)», написанная Н. С. Бройтманом и Д. М. Магомедовой . При этом в процессе определения места писателя в литературном процессе ХХ века вектор все больше смещался от реализма к неореализму и модернизму. Однако и сегодня оно все еще видится по-разному.

В последнее десятилетие представления о степени новаторства Бунина и его вкладе в развитие литературы обогащаются и уточняются, благодаря новым ракурсам рассмотрения его произведений, в том числе - интермедиальных аспектов поэтики. Чаще всего внимание ученых привлекает специфика и функции экфрасиса в его новеллистике, что, видимо, связано с продуктивной разработкой в последние годы теории экфрасиса . Однако не все истолкования обнаруженных особенностей интермедиальности поэтики Бунина представляются бесспорными. В частности, речь идет о функциях экфрасиса в новелле «Безумный художник» (1921) и ее интерпретации в контексте социально-исторических и эстетических реалий первой трети ХХ века.

Так, в диссертационном исследовании А. Ю. Криворучко «Функции экфрасиса в русской прозе 1920-х годов» экфрасис в «Безумном художнике» рассматривается преимущественно с точки зрения его использования в художественном произведении для оценки социально-исторических изменений, потрясших страну в начале ХХ века. По мнению исследовательницы, в этом, одном из первых, созданных в эмиграции, бунинских произведений, в отличие от более поздних, тема России еще не приобрела характера «России воспоминаний»: «В "Безумном художнике" в полемически заостренной форме нашло свое выражение резкое неприятие автором происшедшего в 1917 году перелома в ходе российской истории и, в частности, осуждение им роли творческой интеллигенции в революции, провозглашение ее ответственности за случившееся. Создавая образ своего героя-художника, Бунин сталкивает две противоречащих друг другу и равно неприемлемых для него тенденции… с одной стороны, преклонение перед Западом …, а с другой, идеализация России и русского народа … его особой миссии. В центре внимания писателя оказывается окончившаяся неудачей встреча художника, воспринявшего западноевропейские идеалы и задумавшего перенести их на родину, с реальной Россией» .

Такая интерпретация представляется излишне прямолинейно-социологичной и к тому же не точной - не учитывающей художественные реалии произведения. Ведь события в новелле происходят в 1916 году в дореволюционной России, а художник потрясен кошмаром Первой мировой войны. Кроме того, как будет показано ниже, «Россия воспоминаний», предстающая в так называемых «обратных экфрасисах», уже и здесь играет важную структурообразующую и концептуальную роль.

М. С. Байцак в диссертации «Поэтика описаний в прозе И. А. Бунина: живопись посредством слова» , акцентирует внимание на другой функции экфрасиса в «Безумном художнике» - на характеристике творца через его творение. С точки зрения исследовательницы, «ряд экфрасисов позволяет соотнести замысел творца и его исполнение. Два развернутых условных экфрасиса, в которых присутствуют мотивы полотен самых разных авторов - от Рафаэля, Микеланджело, И. Босха до немецких экспрессионистов - создают специфический сюжет, в котором воплощается основная коллизия произведения» . При этом, «по-новому раскрывается традиционная романтическая концепция творчества как безумия, проблема несоответствия между творческим замыслом и его художественным воплощением» .

Такая трактовка роли экфрасиса и новеллы в целом, на наш взгляд, позволил исследовательнице ближе подойти к осмыслению художественно-поэтического и эстетического аспектов произведения, однако тоже нуждается в существенных уточнениях - особенно того, что касается «романтической концепции творчества». Ведь от истолкования функций и сути экфрасиса в этой, репрезентативной для бунинской прозы 1920-х годов, новелле зависит корректная интерпретация не только «Безумного художника», но и эстетической позиции Бунина.

Ученые уже отмечали символистский дискурс в таких новеллах Бунина 1910-х годов, как «Братья» (1914), «Господин из СанФранциско» (1915), «Сны Чанга» (1916), с их откровенно символико-неомифологической поэтикой и философской проблематикой. В то же время, такая новелла, как «Архивное дело» (1914) обнаружила типологическое сходство с постсимволистской прозой Л. Андреева 1910-х годов, иронически ассимилировавшей художественные принципы символизма и экспрессионизма . На сопоставление с произведениями Л. Андреева напрашивается и новелла Бунина «Безумный художник». Это, как и «Архивное дело», «святочный рассказ», в котором тоже парадоксально трансформированы жанровые каноны. В соответствии с ними события приурочены к кануну Рождества. Суть происходящего тоже вроде бы вполне соответствует моменту: художник на глазах обитателей провинциальной гостиницы (и читателей), завершая «дело всей его жизни» , пишет полотно, которое уподобляется им Благой вести . Поведение художника соответствует возложенной им на себя миссии: он величав и ощущает себя не то пророком, не то самим творцом нового мира.

Задуманная им картина под названием «Рождение нового человека!» была призвана «произвести неслыханное впечатление» . Она должна была быть залитой светом и запечатлеть рождение Христа, предвещающее гибель старого, кровавого мира: «Я должен написать Вифлеемскую пещеру, написать Рождество и залить всю картину, - и эти ясли, и младенца, и Мадонну, и льва, и ягненка, возлежащих рядом, - именно рядом! - таким ликованием ангелов, таким светом, чтобы это было воистину рождением нового человека …» . Обращает на себя внимание тот факт, что экфрасис воображаемого героем полотна помимо общеизвестного сюжета, вводящего в новеллу Бунина широкий интертекст европейского искусства, начиная с настенной живописи римских катакомб и древних византийских мозаик , включает и новые, субъективно-личные, интимные детали. Художник мимоходом замечает, что вопреки канону местом рождения Нового человека будет Испания - страна его счастливого первого брачного путешествия: «Вдали - синие горы, на холмах цветущие деревья, в раскрытых небесах…» .

Во время написания картины перед «умственным взором» художника возникает еще одно видение, которое он попытался передать на своем холсте. Экфрасис этого варианта «Рождения нового человека!» интертекстуально связан с еще одним евангельским сюжетом, неоднократно и разнообразно воссозданным на полотнах мастеров Средневековья, Возрождения и таких выдающихся современников Бунина, как Врубель (искусствоведы дали ему условное название «Дева Мария с Младенцем и другими фигурами» ). Художнику «грезились» небеса, «преисполненные вечного света, млеющие эдемской лазурью», «светозарные лики и крылья несметных ликующих серафимов», «Бог-отец, грозный и радостный», «дева неизреченной прелести, с очами, полными блаженства счастливой матери, стоя на облачных клубах… являла миру, высоко поднимала на божественных руках своих младенца, блистающего, как солнце», «дикий, могучий Иоанн, препоясанный звериной шкурою, на коленях стоял возле ее ног» .

Однако вместо прекрасного видения, которого «жаждало его сердце» , на полотне художника новеллистически-неожиданно и вопреки жанровым канонам «святочного» happy end, запечатлелось нечто апокалипсическо-экспрессионистское: «Дикое, черносинее небо до зенита пылало пожарами, кровавым пламенем дымных, разрушающихся храмов, дворцов и жилищ. Дыбы, эшафоты и виселицы с удавленниками чернели на огненном фоне. Над всей картиной, над всем этим морем огня и дыма, величаво, демонически высился огромный крест с распятым на нем, окровавленным страдальцем… Низ же картины являл беспорядочную груду мертвых - и свалку, грызню, драку живых, смешение нагих тел, рук и лиц. И лица эти, ощеренные, клыкастые, с глазами, выкатившимися из орбит, были столь мерзостны и грубы, столь искажены ненавистью, злобой, сладострастием братоубийства, что их можно было признать скорее за лица скотов, зверей, дьяволов, но никак не за человеческие» .

На картине помимо воли художника изобразилось то, что оказалось сильнее его грез, что на самом деле покорило его воображение, потрясло его сознание и все его существо. Хаос и дисгармония, царившие в обезумевшем, объятом войной мире овладели художником. Из «проговорок» героя, пунктиром проходящих через все повествование, читатель узнает историю жизни художника в период вынашивания замысла картины. Готовясь к провозглашению Благой вести о приближении новой Эры Света, Любви, Красоты, Добра, художник вместе с беременной женой предпринимает путешествие в Европу по морю. Не выдержав мытарств и ужасов войны, его жена и новорожденный ребенок гибнут на чужбине. Поэтому создание картины помимо ее всемирного значения сопряжено для художника со страстной верой в возможность силой своего гения и искусства воскресить умерших: «Мадонну я напишу с той, чье имя отныне священно. Я воскрешу ее, убитую злой силой вместе с новой жизнью, выношенной ею под сердцем!» .

В итоге благие намерения художника оборачиваются своей противоположностью не только в жизни, но и в творчестве. Приехав специально для завершения «дела жизни», он забыл кисть, не имеет ни холста, ни красок, просыпает естественный свет и вынужден писать ночью при искусственном, зловещем освещении. Счастливую Мадонну он пытается писать, глядя на фотографию жены в гробу, а новорожденного - нового, счастливого Человека - с умершего младенца. Не удивительно, что вместо Царства Света вырисовывается Царство Зверя - «дьявольские наваждения жизни» полностью завладели его воображением и потребовали своего воплощения. Желая пропеть Творцу Осанну («Осанна! Благославен грядый во имя господне!» »), он прокричал ему проклятие (ср.: «Жизнь Василия Фивейского» Л. Андреева).

Заметим, что экфрасис обоих воображаемых художником полотен, видимо, интертекстуально перекликается и с аналогичными описаниями в повести Гоголя «Портрет», где писатель размышлял о природе вдохновения (божественной и демонической) и его творческих результатах, а также о гениальных полотнах, к созданию которых художник приуготовляется всю жизнь . Стремясь запечатлеть рождение богочеловека и нового человека, наступление царствия Божьего на земле, бунинский безумный художник провозгласил мученическую смерть Сына Божьего на огромном кресте, который «демонически высился» над толпой существ (новым человечеством) с лицами «скотов, зверей, дьяволов » , т.е. смерть в человеке всего человеческого и божественного (ср.: «В толпе» Ф. Сологуба). Страшно и то, что ради своего творения художник пожертвовал сыном и женой (что тоже вызывало ассоциации с Творцом). Поэтому он вполне должен разделить с Богом ответственность за миропорядок. Сквозь частный случай из жизни художника «просвечивало» неомифологическое повествование об онтологических основах сотворенного мироздания и человека.

Таким образом, прежде всего, Бунин художественно воссоздал, исследовал и объяснил тип художника-экспрессиониста и истоки его творчества. Благодаря же интертексту и параллели художник-творец и Бог-Творец писатель, подобно символистам, поразмышлял об онтологических основах бытия человека. Но при этом Бунин не уподобился ни экспрессионисту, ни символисту-неомифологу. Он сумел сохранить дистанцию между собой и безумным героем, на которого посмотрел с точки зрения здравого смысла и естественного человеческого восприятия, отраженной в названии, реакции смышленого лакея и иронии повествователя, постоянно подчеркивающего нелепость облика и поведения героя. Ирония и здесь спасла Бунина от соблазна провозгласить новую Весть и Истину в последней инстанции.

«Безумный художник» - это новелла«матрешка». Блестяще выполненный экфрасис вымышленного писателем, но воссоздающего характерные черты и «общие места» экспрессионистического полотна (к тому же типологически сходного с картиной мира, запечатленной в «Стене», «Красном смехе» и других символико-экспрессионистских новеллах и повестях Л. Андреева, интертекстуально входящих в новеллу Бунина), вписан в рамку неомифологической символистской новеллы. Последняя же, вписана в рамку повествования от лица повествователя, создавшего ироническую дистанцию между собой, «новым мифом» и героем-безумцем.

Эта дистанция проясняется и постоянно поддерживается также за счет включения в новеллу импрессионистически выписанных пейзажных зарисовок и интерьеров, запечатлевших восприятие повествователем неброской, естественной красоты заснеженного предрождественского русского городка и человеческого жилья на протяжении тех суток, во время которых безумный художник завершает свою Благую весть. Новелла начинается утренним пейзажем: «Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. Был канун Рождества, бодрое утро с легким морозцем и инеем» . Затем возникает интерьер гостиничного номера: «В комнатах было тепло, уютно и спокойно, янтарно от солнца, смягченного инеем на нижних стеклах» . По ходу развития Бунин «рисует» урбанистический пейзаж, передающий нюансы полуденного света и цвета: «На улице совсем ободнялось, стало совсем солнечно. Иней на телеграфных проволоках рисовался по голубому небу нежно и сизо и уже крошился, осыпался. На площади толпился целый лес густых темнозеленых елок…» и т.д.

В этих описаниях обнаруживается «живописность», интермедиальность бунинской прозы - перенесение в литературу приемов изобразительного искусства, которые придают словесному образу картинность, мизансценичность, красочность. Бунинская новелла включает так называемые «обратные экфрасисы» - описания, которые вызывают у читателя ассоциации с мотивами, образами и настроением различных живописных полотен. Несмотря на критику современного искусства, писатель прекрасно его знал (и литературу, и живопись) и владел его приемами. Как показали исследователи, степень насыщенности его произведений «цитатами» из живописных полотен современных художников очень высока. Среди наиболее частых источников «цитат» справедливо называют модернистские полотна Ф. Малявина, А. Рылова, Л. Бакста, В. Борисова-Мусатова. По наблюдениям М. С. Байцак , Бунин, оперируя «топосами», создавал своего рода риторику «общих мест» русской и европейской живописи и насыщал ею повествование. Цитация подобного рода позволяла автору создавать эстетизированный образ реальности: мира как красоты, что и было для него одной из основных творческой установок.

Таким образом, хотя Бунин вслед за Андреевым, Сологубом и многими другими модернистами рубежа ХIХ и ХХ веков вынужден был констатировать усиление власти хаотически-разрушительных сил над миром и человеком, его мироощущение и миропонимание не сводилось лишь к этому. Бунину была дарована способность видеть, переживать и воссоздавать гармонию и красоту мироздания. О биполярности его художественного мира убедительно сказано О. В. Сливицкой . Явная или скрытая экфрастичность описаний во многом определяла специфику изобразительности прозы Бунина, и, судя по всему, о ней можно говорить как об отличительной и важной черте его поэтики. Учитывая, ассимилируя и, одновременно, преодолевая опыт не только реалистов, но и модернистов (символистов, экспрессионистов, импрессионистов), Бунин находил новые, оригинальные, художественные способы исследования глубинных первооснов жизни человека и человечества. Именно они, а не только и не столько конкретно-исторические коллизии предреволюционной или послереволюционной России, были предметом историософского и художественного осмысления в прозе Нобелевского лауреата - русского писателя, чьи новации обогатили мировую литературу.

Литература

1. Аверин Б. В. Жизнь Бунина и жизнь Арсеньева: Поэтика воспоминания / Б. В. Аверин // И. А. Бунин: Pro et contra: Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология / Сост. Б. Аверин (совместно с Д. Риникером и К. В. Степановым). - СПб. : РХГИ, 2001 - С. 651-678.

2. Байцак М. С. Поэтика описания в прозе И. А. Бунина: живопись посредством слова: Автореферат дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Байцак Марина Сергеевна. - Омск, 2009. - 17 с.

3. Бройтман С. Н., Магомедова Д. М. Иван Бунин // Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов). - Кн. 1. - М., 2000. - С. 540-585.

4. Бунин И. А. Собр. соч. : В 6-ти т. - Т. 4. Произведения 1914-1931 / Редкол.: Ю. Бондарев, О. Михайлов, В. Рынкевич; статья-послеслов. и коммент. А. Саакянц. - М. : Худож. лит., 1988. - 703 с.

5. Гречнев В. Я. Иван Бунин // Гречнев В. Я. О прозе и поэзии ХIХ - ХХ вв.: Л. Толстой, А. Чехов, И. Бунин, Л. Андреев, М. Горький, Ф. Тютчев, Г. Иванов, А. Твардовский / В. Гречнев. - 2-е изд., испр. и доп. - СПб.: Соларт, 2009. - С. 99-184.

6. Заманская В. В. И. Бунин: Между мигом и вечностью // Заманская В. В. Экзистенциальная традиция в русской литературе ХХ века. Диалоги на границах столетий: Учебное пособие / В. В. Заманская. - М. : Флинта: Наука, 2002. - С. 207-229.

7. И. А. Бунин: Pro et contra: Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология / Сост. Б. Аверин (совместно с Д. Риникером и К. В. Степановым). - СПб. : РХГИ, 2001. - 1016 с. - (Русский путь).

8. Келдыш В. А. И. Бунин // Келдыш В. А. О «серебряном веке» русской литературы: Общие закономерности. Проблемы прозы / В. А. Келдыш. - М. : ИМЛИ РАН, 2010. - С. 205-249.

9. Колобаева Л. А. О споре с Ф. М. Достоевским: категории зла, совести, «преступления и наказания» в прозе И. А. Бунина / Л. А. Колобаева // Русская литература конца ХIХ - начала ХХ века в зеркале современной науки: В честь В. А. Келдыша: Исследования и публикации. - М. : ИМЛИ РАН, 2008. - С. 29-36.

10. Криворучко А. Ю. Функции экфрасиса в русской прозе 1920-х годов: Автореферат дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Криворучко Анна Юрьевна. - Тверь, 2009. - 18 с.

11. Линков В. Я. Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина / В. Я. Линков. - М. : Изд-во МГУ, 1989. - 174 с.

12. Мальцев Ю. Иван Бунин: 1870–1953 / Юрий Мальцев. - М. : Посев, 1994. - 432 с.

13. Московкина И. И. Художественный мир И. А. Бунина в контексте русской прозы конца ХІХ - начала ХХ века / И. И. Московкина // Творческое наследие И. А. Бунина и мировой литературный процесс: Материалы международной научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения И. А. Бунина. - Орел: ОГПУ. - С. 88-90.

14. «Невыразимо выразимое»: экфрасис и проблемы репрезентации визуального в художественном тексте: Сб. ст. / Сост. и науч. ред. Д. В. Токарева. - М. : Новое литературное обозрение, 2013. - 572 с.

15. Сливицкая О.В. «Повышенное чувство жизни»: мир Ивана Бунина / О. В. Сливицкая. - М. : Российск. гос. гуманит. ун-т, 2004. - 270 с.

16. Токарев Д. В. О «невыразимо выразимом»: (Вместо предисловия) / Дмитрий Токарев // «Невыразимо выразимое»: экфрасис и проблемы репрезентации визуального в художественном тексте: Сб. ст. / Сост. и науч. ред. Д. В. Токарева. - М. : Новое литературное обозрение, 2013. - С. 5–25.

17. Холл Джеймс. Словарь сюжетов и символов в искусстве. - М., 1997.

18. Штерн М. С. В поисках утраченной гармонии: Проза И. А. Бунина 1930-1940-х годов / М. С. Штерн. - Омск: Изд.-во Омск. гос. пед. ун-та, 1997. - 40 с.

Ключевые слова: Иван Бунин, критика, творчество бунина, произведения, читать критику, онлайн, рецензия, отзыв, поэзия, Критические статьи, проза, русская литература, 19 век, анализ, нобелевская премия, экфрасис, метатекст, модернизм

Ким Тонин (1900–1951) родился в Пхеньяне. Творчество этого писателя - одно из наиболее интересных явлений в корейской литературе 20–30-х годов XX века. В начале XX века снискал себе славу одного из признанных мастеров корейской прозы. Особое место в художественном наследии писателя принадлежит именно короткому рассказу. В 1919 году Ким Тонин создал первый в истории корейской литературы чисто литературный журнал “Творение”.

Перевод Инны Цой

Безумный художник

Рассказ

Дух-хранитель.

На скале стоит молодая сосна, а под сосной блестит мох.

Нагнувшись, вижу под скалой несколько кустиков орхидей, которые распускаются желтыми цветками.

Листики орхидей колеблются от ударов ветра, бьющих скалу.

Я нагнулся и палкою поковырял внизу. Однако до орхидей еще оставалось метра полтора. Перевел взгляд, а там - ущелье.

Ущелье. Вся поверхность его покрыта сосновыми иглами. Хотя кое-где и виднеются скалы серого цвета, землю под деревьями разглядеть невозможно. Если упасть на этом месте, то покатишься по сосновым иглам и, наверно, свалишься где-то там, в каком-нибудь неведомом овраге.

И у меня за спиной тоже скалы - высокие, более шести-семи метров. Если взобраться на эти скалы, то на другой стороне горного перевала Муак можно увидеть огромную долину. Под моими ногами - старая скала. Под ней - несколько кустиков орхидей, еще ниже - две-три молодые сосенки, за соснами - опять скала, на скале - цветки колокольчика, внизу же от скалы начинается крутое ущелье.

В том месте, где кончается ущелье, поверх сосен виднеется часть городской улицы Кёнсон1. Издалека видно, как по дороге взад-вперед ездят машины. Перед глазами все та же картина хаотичного и шумного мира.

Но здесь, где я сейчас стою, глухие горы. Горы, которые полностью оправдывают название “глухие”. И ветер, и пещеры, и отвесные скалы, и сосны - это все глухие горы, где можно в полной мере почувствовать очарование от уединенности и покоя.

Когда-то на месте этого города была долина, окруженная глухими горами. Пять столетий долину разравнивали, распахивали и застраивали, и вот сейчас здесь город Кёнсон. Теперь и не узнаешь, что было на уме у основателя династии Ли, когда он решил построить столицу в такой узкой долине. Однако, на взгляд сегодняшнего любителя прогулок, Сеул - уникальный по красоте город в мире. Если подумать, что, живя в городе, ты можешь выйти прогуляться после еды, как говорится, даже тесемки на штанах2 не подвязав, и тут же оказываешься в глухих горах, в уединении и тишине, то в этом отношении Сеул - уникальный город.

Я окинул взором тихо раскинувшийся внизу под темно-серыми крышами город с пятисотлетней историей. Вокруг меня буйно растет трава. Шум горной речки, бегущей в ущелье, и удивительные птицы, пролетающие передо мной, вызывают восторг, какой обычно переживают путешественники.

Я воткнул палку в расселину скалы. А чтобы не упасть и не скатиться кубарем вниз, приметил местечко между скалой и сосной и уселся там, согнувшись. Хотел было закурить, да обнаружил, что не захватил с собой табака. Думал, что выйду прогуляться ненадолго, а сам незаметно, шаг за шагом, вон куда забрел. Курить нечего.

С одной стороны от меня - высокие скалы, с другой - синее небо, а на самом краю виднеются три-четыре сосновых ветки с иглами. Откуда-то слабо доносится запах сосновой смолы. Шум ветра в соснах… Неописуемая тишина и уединенность. В самом деле, сколько людей со времени сотворения мира побывало здесь, на этом месте, где я сейчас сижу? А не я ли самый первый, кто ступил на эту скалу за все время ее существования? Был ли еще кто-нибудь, кроме меня, дурака, который карабкался по скале, изо всех сил стараясь добраться до этого места, и потратил впустую столько сил? Найдется немало храбрецов, которые забираются в глухие горы ради того, чтобы испытать приключение, но не думаю, что было много тех, кто отчаянно стремился бы добраться до самого духа-хранителя.

В скале, что у меня за спиной, есть пещера.

Боясь наткнуться на змей, я не стал заходить внутрь, а пошарил там палкой и обнаружил, что в пещере вполне могут поместиться три человека.

А нельзя ли как-то использовать эту пещеру?

На протяжении пятисот лет в Ханяне3 , этом городе интриганов и заговорщиков, разыгрывались разного рода гнусные спектакли. Если бы только эти люди знали о существовании этой пещеры, вход в которую прорублен прямо на близлежащей улице, и что до нее с окраины города можно добраться всего лишь за полчаса, то, может быть, они использовали бы ее для заговоров?

Пустые мечтания!

Завороженный этой глубокой тишиной, я все глубже впадал в безрадостные пустые мечтания, и виной тому была пещера.

Всевозможные заговоры, которые сопровождались резней, шантажом, изгнаниями и ссылками, - эти ужасные образы пятисотлетнего правления династии Ли навели меня на мрачные фантазии.

Чтобы побыстрее избавиться от таких безрадостных дум, я опять порылся в карманах в поисках табака, но ему по-прежнему неоткуда было там взяться.

Я снова посмотрел вниз, и вдруг сквозь густые вершины сосен что-то сверкнуло!

Присмотревшись, я увидел родник с ключевой водой. Проглядывающий сквозь просветы между сосен ручей, видимо, просачивался через расселину в скале, а этот дрожащий звук - уж наверняка доносящийся шум ветра. Не может быть, чтобы шум родника, бьющего далеко внизу, был слышен даже здесь, в этом самом месте.

А не попробовать ли мне написать рассказ о роднике? Ведь бегущая вода так красива, и журчание ее приятно, и вкус превосходен, - может, родится в моей голове какой-нибудь интересный рассказ о ручье? Не лучше ли придумать другой, более красивый рассказ, чем безрадостные пустые фантазии о заговорах и убийствах, которые пришли мне на ум при виде этой пещеры?

Я вытащил палку, воткнутую в расселину скалы. Слегка постукивая ею по скале у своих ног, я начал сочинять рассказ.

Жил некий художник. А как звали его?

Хлопотное это дело придумывать имена, возьму-ка я имя знаменитого художника времен Силла и назову его Сольго.4

Может быть, взять время царствования государя Сечжона, когда город, что виднеется передо мной, переживал самую прекрасную пору своего расцвета.

Здесь замышлялись и были совершены сотни злодеяний. Там стоит дворец Кёнбоккун, средоточие жизненной энергии всего Ханяна. Какой-то мужчина средних лет с выражением страдания на лице прячется в тутовом саду за северными воротами Синму.

Это художник Сольго.

Разгар лета, тутовая листва спасает от жарких солнечных лучей. Воздух прогрет - в этом тутовом саду, где над головой зеленые листья, а на земле влажно и душно, прячется художник Сольго. Судя по небольшому узелку, в котором завернут обед, он собирается оставаться здесь до самого ужина.

Но что он делает? Только и сидит со страдальческим видом, обливаясь потом.

Этот сад по указу короля использовали для разведения тутового шелкопряда, и простым людям заходить туда запрещалось. За весь день там даже тень человека не промелькнет.

Изредка зашелестит ветер поверх деревьев, но там, где прячется Сольго, нет ни малейшего движения. При каждом дуновении ветерка в знойном воздухе Сольго вздрагивает от неожиданности, но продолжает пристально вглядываться куда-то вдаль, словно ожидая чего-то

Спустя какое-то время сумерки, преодолев горный перевал Муак, опускаются и на этот город. Дождавшись, когда стемнеет, художник незаметно выходит из своего укрытия.

Напрасно прошел день. Может, завтра еще раз посмотреть?

Тяжело вздыхая, художник возвращался в свою лачугу. Почти совсем стемнело, но кое-где еще остались слабо освещенные места. И когда художник попадал в полосу света, появлялось его лицо, и оно было уродливым. Редко кому доводилось видеть в этом мире такое уродство.

Нос подобен глиняной бутыли. Глаза словно две большие окружности. Уши похожи на черпаки. Рот напоминает медную трубу. Выражение лица как у жабы. Он обладал таким безобразным лицом, что для его описания потребовались бы все возможные прилагательные. К тому же лицо это было настолько большим, что даже издали можно было отчетливо различить его черты.

С таким лицом ему и самому было стыдно появляться где-то при дневном свете.

И вправду, Сольго ни разу не показывался на людях при дневном свете, хотя уже был в сознательном возрасте.

Женился он рано, в шестнадцать лет, на девушке из благородной семьи, которую сосватал ему его наставник, однако она, увидев лицо Сольго, тут же лишилась чувств и, опомнившись, поспешно убежала к себе домой. Он попытался жениться еще раз, однако и другой его суженой удалось продержаться всего лишь одну ночь, а уже на второй день девушка с упрямством заявила родителям, что ей страшно и быть рядом с ним она не сможет, хоть умри. Так он пережил вторую трагедию в своей личной жизни…

После перенесенных двух потрясений Сольго постепенно стал сторониться женщин, и это стремление с каждым днем становилось сильней. А потом он вообще не захотел иметь дела с теми, кто называет себя людьми.

Чтобы скрыться подальше от человеческих глаз и целиком посвятить себя живописи, он покинул людское селение и устроил себе крохотное жилище в глухой лесной чащобе. Так он прожил почти тридцать лет, прячась там от людей. Чтобы добыть себе необходимое для жизни или для рисования, то есть каждый раз, когда нужно было выйти на городскую улицу, он надевал большую бамбуковую шляпу и прикрывал свое лицо еще и конопляной тканью.

Вот уже сорок лет прошло с тех пор, как он стал писать картины, тридцать лет, как он вынужден был вести жизнь аскета и затворника; и та мужская сила, которую он не мог реализовать, живя в одиночестве, скапливалась в его голове. Мужская энергия, сосредоточенная в его мозгу, передаваясь кончикам пальцев, выплескивалась на бумагу, и таких рисунков было уже несметное количество. Первоначально он не испытывал недовольства по поводу своих картин.

Каждый раз, когда появлялась та или иная картина - плод данного ему от природы таланта, приобретенных навыков от мастера и накопленной им мужской потенции, - он, оценивая ее, был вполне удовлетворен и даже испытывал гордость.

Однако, проходя один и тот же путь, на двадцатом году художник постепенно стал ощущать первые ростки недовольства в своей душе. Возможно, что в какой-то момент он стал иначе думать о приемах живописи.

Неужели нельзя нарисовать что-нибудь другое?

Гора, море, дерево, ручей, старик с посохом в руке. Мост или лодка с поднятыми парусами, цветы. Луна, вол, пастух…

Пробовал ли он до сих пор нарисовать что-нибудь еще?

Ему хотелось изобразить что-то другое, кроме этих традиционных пейзажей, проникнутых духом старины.

Хотелось нарисовать другое лицо, более живое, нежели лица тех почтенных, убеленных сединой старцев или лица пастушков, играющих на свирели. Этому он научился у мастера. Хотелось запечатлеть более выразительное лицо.

И вот с того времени, не жалея себя и используя те или иные традиционные средства и приемы рисования, Сольго в течение десяти лет пытался передать в рисунке выражение живого человеческого лица. Однако художнику, который удалился от человеческого мира и жил в полном одиночестве, никак не удавалось вспомнить, как выглядит лицо человека.

Плутоватые лица торговцев, бесстрастные, невыразительные лица прохожих, постные лица птицеловов… Лишь такие лица встречались ему в ту пору, да и сейчас он без особого труда может встретить на дороге людей с такими физиономиями. Неужели нет лица с другим выражением?

Лицо с другим выражением!

Лицо с иными эмоциями!

По мере того, как это страстное желание зрело и усиливалось в душе художника, в голове его смутно всплывало некое воспоминание.

Выражение лица его матери.

Сейчас оно почти совсем стерлось из памяти, но все же иногда выражение лица матери, когда она прижимала к груди его, маленького, и, склонившись, смотрела на него полными слез глазами, - это воспоминание поднималось из самых глубин его памяти.

Его мать была редкой красавицей. Она была настолько красивой, что, казалось, отняла всю красоту на многие годы вперед у последующих поколений.

Художник родился у этой красавицы уже после смерти отца.

Мать, прижимающая к сердцу оставшегося без отца ребенка. Склонившееся лицо с глазами, из которых слезам не позволялось проливаться.

Став взрослым, художник видел только испуг и страх на лицах тех, кто глядел на него. Поэтому временами он с леденящей душу грустью тосковал по прекрасному, любящему лицу матери, с такой любовью смотревшей на него более сорока лет назад.

Ему хотелось нарисовать ее лицо.

Слезы стоят в огромных глазах, и все же они искрятся радостью и нежностью, а на губах - затаенная улыбка.

Он хотел запечатлеть это видение, которое на мгновение озаряло его душу, словно молния, и снова ускользало. Художник сторонился мира и жил, постоянно скрываясь, поэтому в его странной и причудливой душе таким же страстным становилось и желание изобразить этот мир. И по мере того, как это желание усиливалось, его душу наполняло чувство обиды и недовольства.

Художник отбрасывал кисть и с мрачным видом думал о том, что где-то как раз в эти минуты земные женщины и мужчины в расцвете лет веселятся и шутят, сжимая друг друга в объятиях.

Художник, душа которого пребывала в постоянном смятении, день ото дня становился все более капризным и привередливым. Он задумал нарисовать портрет самой красивой женщины на земле.

Сначала он собирался нарисовать всего лишь женщину с красивым лицом. Но, не имея возможности увидеть воочию такую красавицу вблизи, художник был не в состоянии нарисовать то, что требовала его душа. В раздражении водил он кончиком кисти по бумаге, и как-то незаметно во время этих бесплодных усилий его представления о красоте женщины изменились.

Ему захотелось нарисовать идеальную красавицу, которую он хотел бы видеть своей женой.

Мир не дал ему жены.

Посмотреть, так даже мелкая букашка, даже малая птаха, и те подыскивают себе пару, радуются и веселятся, находят друг друга и наслаждаются, а тут человек - великий хозяин всего сущего на земле - живет без своей половины вот уже пятьдесят лет, - от этих мыслей в его душе нарастало недовольство.

Он думал о том, что земные людишки лишили его пары, что земные женщины не желают прийти к нему, и о нем, проведшим всю жизнь в одиночестве, никто не будет даже знать, когда он умрет, и что он сгинет где-то в горах. В результате он пришел к мысли, что этот мир не только не достоин сожаления, а даже, наоборот, этот безжалостный мир ненавистен ему.

Ну что ж, он сам кончиком своей кисти создаст жену, которую мир лишил его, и еще посмеется над ним.

По сравнению с самой красивой женщиной, существовавшей когда-либо на этой земле, красавица, созданная его кистью, будет несравненно прекрасней. Он еще посмеется над земными красавицами, которые считают себя неотразимыми, хотя на самом-то деле уродливы.

Он еще с презрением посмотрит на тех мужчин-дураков, которые взяли себе в жены не таких уж и красивых женщин, но полагают, что это несравненные красавицы во всей Поднебесной.

Он еще заставит склониться перед ним тех негодников, которые имеют при себе по четыре-пять жен и наложниц, наслаждаются и пляшут от удовольствия.

Красавица! Красавица!

Художник то закрывал глаза, то открывал их, обхватывал руками голову, но как он ни старался представить себе лицо красавицы, у него ничего не получалось.

Конечно же, если лицо гладкое, без шероховатостей и все черты его гармоничны, то таких и называют обычно земными красавицами. Если подрисовать на таком лице румяна или улыбающиеся глаза, то оно станет еще более привлекательным. Такое лицо под силу представить себе, да и нарисовать его кистью особого труда не составляет.

Но художнику, в памяти которого легкой тенью запечатлелся образ матери и ее лицо, каким оно запомнилось ему в детстве, подобные красавицы удовлетворения не приносили.

Так он мучился и терзал себя год за годом.

Прошло уже несколько лет, как была нарисована нижняя часть портрета красавицы. О том же, как изобразить верхнюю часть - лицо, он не имел никакого представления.

Каждый раз, когда художник заходил в свою лачугу, картина, которая висела у входа, будто укоряла его и призывала: “Давай же нарисуй мне лицо и шею”.

Картина заставляла художника испытывать чувство неловкости.

Раньше, если не было каких-либо особых дел, художник не выходил днем на улицу. Теперь же, как обычно, обмотав свое лицо, он стал бродить по городу и в дневное время.

Пусть даже на дороге, но вдруг ему посчастливится встретить необыкновенную красавицу.

Если бы хоть на один миг увидеть на дороге понравившуюся ему красавицу, то, может быть, и удастся ему четко удержать в голове этот образ и по памяти дорисовать портрет…

Однако в этом городе, где законы для мужчин и женщин отличались строгостью, женщины из благородных семей днем с непокрытой головой на улице не показывались. Если и встречались какие-то женщины, то большей частью это были либо служанки, либо женщины низшего сословия.

Хотя изредка и среди них встречались те, кого можно было назвать привлекательными. Однако для портрета требовалась женщина, обладавшая чистой красотой. На их же лицах выражалась лишь тупость, ничего другого уловить было невозможно.

Обмотав свое лицо, художник бродил по улицам, шатался и слонялся то у колодца, то у базара в надежде, что там соберется много женщин. И если ему попадались хотя бы чуть-чуть привлекательные, он следовал за ними и пытался изучить их лица, однако до сих пор ему не удавалось найти красавицу, которая удовлетворяла бы его запросам.

Может быть, в домах, в той половине, где живут женщины5 , и найдется красавица, что придется ему по душе? Ах, эта женская комната! Женские покои! Если бы хоть раз удалось увидеть всех женщин из этих комнат и оценить их лица!..

Под конец дня, проведенного в волнениях и беспокойстве, художник в поисках красавицы как последнюю надежду выбрал королевский тутовый сад и проник туда, чтобы увидеть лица придворных дам, собирающих тутовые листья. Но, к сожалению, смело проделанный путь оказался напрасным: в тот день в сад так никто и не пришел.

Был самый разгар сезона разведения тутового шелкопряда, и если решиться на терпеливое и долгое ожидание, то должен был наступить день, когда придворные дамы появятся в этом саду. Художник, сгоравший от злобы и страстного желания нарисовать лицо своей жены, на следующий день вновь проник в сад и спрятался там. Скрываясь среди тутовника, он терпеливо ждал.

Каждый день в течение целого месяца художник, взяв с собой еду, ходил в тутовый сад. Но всякий раз, возвращаясь вечером домой, он лишь глубоко вздыхал.

Совсем не потому, что он не смог увидеть придворных дам.

Словно на смотринах, которые будто специально были устроены для художника, затаившегося в тутовых зарослях, изо дня в день перед ним появлялись и проходили женщины из королевского дворца. Рукава и подолы их платьев развевались от ветра. Они собирались по несколько человек, срывали тутовые листья и уходили. Так за весь месяц он повидал сорок или пятьдесят придворных дам.

Все они были красавицами высшего класса. По сравнению с мельком увиденными на дороге или у колодца женщинами их лица были более изысканными, в этом сомневаться не приходилось.

Но глаза… Художник представлял их такими…

В тех глазах были нежность и радость. Они до краев наполнены любовью. У придворных же дам этого не было. Иначе говоря, то были заурядные красавицы.

Огромные притязания художника, который желал себе самую красивую из всех красавиц и который хотел тем самым отомстить этому безжалостному миру за то, что он лишил его такой женщины, не могли удовлетвориться красавицами подобного рода.

Каждый раз, возвратившись в свою лачугу, он долго и тяжело вздыхал, и вздохи эти продолжались целый месяц. Больше в тутовый сад он не ходил.

Стоял один из дней, когда осеннее небо прозрачно и отдает удивительной синевой.

С переполнявшим душу негодованием и неутоленным желанием художник, прицепив сбоку бамбуковую корзину, направился к ручью, чтобы промыть рис на ужин.

Но, сделав несколько шагов, он вдруг остановился.

На камне у ручья, который просвечивал сквозь раскидистые сосны, он увидел какую-то девушку. Она сидела отрешенно, вбирая в себя пятнистые лучи вечернего заката, пробивавшиеся сквозь сосновые ветви, и смотрела вниз на бегущий ручей.

Как эта девушка оказалась здесь?

В месте, довольно удаленном от человеческого жилья. В месте, которое расположено слишком высоко, чтобы туда мог добраться человек из селения. В месте, где даже нет тропинки. До сих пор, да и то изредка, сюда захаживали лишь дровосек или пастух, но чтобы здесь оказались следы еще кого-то? Такого здесь никогда не было. Как эта девушка оказалась в таком месте?

Художник, остановившись в растерянности, стал издалека наблюдать за ней. И по мере того, как он смотрел, в его груди постепенно возникло тяжелое напряжение.

Шаг за шагом, стараясь не шуметь, он стал продвигаться вперед.

Расстояние между ними постепенно сокращалось, и лицо девушки становилось все более отчетливым… Кровь прилила к лицу художника.

На свете мало таких красавиц. Лет ей семнадцать-восемнадцать. Черты ее лица были прекрасными, но еще более чудесным, на удивление красивым оказалось выражение ее лица.

То ли девушка не могла оторвать свой взгляд от бегущей воды, то ли прислушивалась к чему-то, но так или иначе все ее внимание было приковано к этому ручью. Широко раскрыв глаза, словно разучилась моргать, она зачарованно смотрела на бегущий поток.

Может, в этом ручье ей видится дворец дракона? Что же чудится склонившейся девушке с челкой, чуть развевающейся от ветра и разлетающейся от соприкосновения с соснами? Что же кажется девушке, полностью отдавшейся созерцанию, которая все мечтания, всю страсть, весь восторг свой сосредоточила в очаровательной улыбке, сияющей в глазах и на губах?

Наконец-то он нашел! Это достойное восхищения выражение лица, которое целых десять лет художник пытался разглядеть и отыскать на дорогах рядом с людскими селениями или у колодца и даже в королевском тутовом саду, однако так и не смог найти. Он нашел это лицо совсем неожиданно и именно здесь.

Художник ускорил свой шаг. Он совсем забыл о том, насколько ужасно его лицо, и не думал, как испугается эта девушка, если посмотрит на него. Он быстро направился в ее сторону.

Услышав шаги художника, девушка легко подняла голову. Она посмотрела прямо на него. Но чудесный взгляд девушки был направлен куда-то в безграничную даль.

Когда художник с тяжелым сердцем, не зная, что сказать, издал какой-то непонятный звук, как будто вдруг язык его стал деревянным, девушка первая нарушила молчание:

Что это за место?

Здесь гора, не имеющая даже горного духа-хранителя, а ты, такая молодая, почему ты здесь?

Да… - Неожиданно девушка погрустнела. - Кое-как ощупью дошла по ручью.

Художник наклонил голову. Попробовал подвигаться. Но взгляд девушки оставался неподвижным, словно бы устремлялся куда-то вдаль. Ее глаза, хоть и были широко раскрыты, смотрели сквозь него, и невозможно было понять, куда устремлен ее взгляд.

Вдруг художник громко вскрикнул.

Ты видишь, что впереди?

Я слепая.

Она была слепой. Услышав, как девушка ответила, сдерживая слезы, художник подошел к ней ближе.

Ты даже не видишь, что перед тобой! Как же ты добралась до этого глухого места?

Девушка низко опустила голову. Она как будто что-то произнесла в ответ, но художник не смог уловить ее слов. То удивительно чарующее выражение лица, которое он увидел несколько минут назад, исчезло, и художник потерял интерес к слепой девушке.

Конечно, в том, что она редкая красавица, сомнений не было. Но поразила художника в самый первый момент не только ее красота. Его привлекло именно это удивительное обаяние, которое отразилось тогда на ее лице.

Бедняжка. Уже и вечер близится, спускайся и иди домой, пока не стемнело.

Проговорив это, художник решил отступиться от девушки. Но она ответила ему:

Хотя темно, но сумерки все же очень красивы, правда?

Красивы-то красивы…

А как они красивы?

Золотой свет струями льется в западных горах. Там весь поднебесный мир окрасился в ярко-красный цвет - и зеленые сосны, и темно-синие скалы, и коричневые стволы деревьев - все утопает в золотом цвете…

А какой это цвет - золотой, ярко-красный, зеленый и темно-синий, какие все эти цвета? Я слышала, что пейзаж этих гор очень красив, и, хотя добралась кое-как сюда, кроме шума ветра и шума воды, кроме того, что слышится моему уху, не могу знать, где и как красиво.

Постепенно у девушки появляется прежнее утонченное выражение, в широко раскрытых глазах блеснула волной радость. Прекрасное выражение, которое исчезло на какой-то миг, стало появляться вновь.

В конце концов художник подошел и сел напротив девушки.

Если спуститься вниз по течению ручья, то можно увидеть море, а в глубине его - дворец дракона. Там колонны, обвитые шелком семи цветов, искусно вырезанные каменные ступени и лестницы причудливой формы, сделанные из золота колокольчики под крышей, украшенные жемчугом дверные косяки…

По мере того как художник рассказывал, глаза девушки с каждым мгновением становились все более блестящими. Наконец художник решил, что вернется домой с девушкой.

Я расскажу тебе о дворце дракона. Вот только если в твоем доме не будут беспокоиться…

Так художник заманивал девушку, и она подняла свои огромные глаза, посмотрела высоко в небо и сказала, что даже если ее родители и лишатся такой калеки, как она, то не станут сильно переживать. И она охотно последовала за художником.

Мои мечтания, которые увели меня за тысячу ли6 , на этом неожиданно прервались. Как же продолжить этот рассказ?

В голове в беспорядке проносятся мысли. В то же время до меня доносятся откуда-то строчки из популярной песни…

Я поднял голову. По-видимому, откуда-то с той стороны приближаются люди. Невольно прислушиваясь к этой громкой песне, я мешаю тем самым себе сосредоточиться.

Эта надоедливая песенка. Будь она проклята.

Из-за этой проклятой песни никак не собрать прерванный рассказ.

Разве бывают рассказы без конца? Разве не следует придумать хоть какую-нибудь развязку?

Может быть, закончить вот так: художник взял девушку с собой, вернулся в свою лачугу и, пока рассказывал ей о дворце дракона, нарисовал ее лицо и осуществил свою давнюю мечту?

Откуда взялся такой пресный конец? Но раз он получился таким, то не стоит и начинать рассказ!

И что затем?

Затем, может быть, стоит придумать другой конец?

Художник вернулся домой вместе с девушкой. И рассказал ей о дворце дракона. Однако по сравнению с тем, как девушка слушала о дворце тогда, в первый раз, сейчас она, по-видимому, не чувствовала такого сильного воодушевления, и выражение ее лица не было столь чудесным. Намерения художника лопнули, как мыльный пузырь. Ему не оставалось ничего другого, как навсегда оставить эту картину незавершенной.

И такой конец тоже никуда не годится.

Тогда снова…

Художник вернулся домой вместе с девушкой. А дома чем дольше он смотрел на нее, тем больше она очаровывала его, так что в конце концов он бросил дописывать картину, а девушка стала его женой. Слепая девушка и безобразный художник беззаботно и весело проживали свою жизнь. Художник, который хотел, чтобы его женой стала нарисованная на картине женщина, приобрел себе в жены реальную красавицу.

Опять не то.

Скучно и примитивно. Будь она проклята, эта песня.

Я поднялся. Потеряв интерес, я не хотел оставаться и сидеть просто так на этом месте. По-прежнему слышатся звуки популярного мотива. Перейду туда, где не слышна эта песня.

Пригнувшись, я увидел, что вдали что-то блеснуло сквозь сосны - тот самый родник. Спущусь-ка я к тому роднику, который лег в основу моего рассказа. Спускаться с этого крутого обрыва было трудней, чем подниматься на него. Когда забираешься на гору, то если и упадешь, оступившись, то, по крайней мере, окажешься на том же самом месте. Однако если при спуске запнешься ногой, то и не знаешь, до каких пор будешь катиться вниз. В крайнем случае можно докатиться даже до самых окрестностей Чхонундона. Более того, та палка, которая помогала мне при подъеме, при спуске ужасно мешала.

Потребовалось примерно полчетверти часа, чтобы дойти до родника.

А у родника и в самом деле была скала, на которой как раз прекрасно мог уместиться один человек. Может быть, на этой скале художник промывал рис? А может быть, именно на ней сидела и предавалась мечтаниям девушка? Я думал, что под ней глубокий обрыв, а оказалось, там слабой, вялой струйкой течет вода, пробиваясь из-под скалы не более чем на пядь.

Само же ущелье было совершенно безмолвным. Даже шум ветра и тот доносился откуда-то сверху, в отдалении. В те давние времена это довольно мрачное ущелье с соснами и скалами, возможно, доставляло художнику радость.

Художник вернулся домой вместе с девушкой.

Он был в таком напряжении, а на душе его было настолько радостно, что ему не хотелось даже готовить ужин. Войдя в лачугу, он увидел, что и незаконченный женский портрет, ожидающий уже несколько лет, когда к нему пририсуют голову, как будто с радостью встретил его.

Так, сядь-ка там.

Приготовленные краски ждали его.

С бьющимся от волнения сердцем, готовым вот-вот разорваться, художник стал перед полотном, усадил девушку так, чтобы в ее сторону падал свет, и, обмакнув кисть, начал свой рассказ.

Он хотел осуществить свою давнюю мечту именно сегодня, когда еще оставалось немного времени до наступления сумерек. Та сила художника, которая копилась в нем все эти десять лет, когда он лишь задумывал свою картину, но не мог приступить к работе, теперь полностью сосредоточилась в его руках.

И… тебе ведь понятно?

Он смотрел на девушку, рассказывал о дворце дракона, а руки его молниеносно управляли кистью.

Во дворце у дракона есть драгоценная жемчужина Мани7 . С помощью этой жемчужины можно достичь всего, что душе угодно. Стоит хоть раз провести ею над твоими глазами, ты сможешь увидеть яркое солнце и луну.

Да? Есть такая драгоценность?

Есть, есть. Но только ты должна хорошо слушаться меня, и тогда через несколько дней я отведу тебя во дворец к дракону, где мы попросим жемчужину желаний Мани, и я вылечу твои глаза.

И тогда я тоже смогу увидеть яркое солнце и луну?

Да, яркое солнце, и луну, и чудесную яркую семицветную радугу, и красивую рощу, и глубокое ущелье - чего только ты не увидишь!

Ох, достать бы поскорее эту жемчужину желаний!

А-а, удивительное, прекрасное выражение. Художник не упустил ничего из этого удивительного выражения восхищения, появившегося на лице девушки и переполнявшего ее. Это выражение он и перенес на полотно.

Сумерки как-то незаметно сменились ночью. У женщины на картине не были нарисованы только зрачки, все остальное было полностью завершено.

Он хотел дорисовать и зрачки. Но было уже слишком темно для этого, а от зрачков зависела жизненность всей картины.

Что же случится, если он дорисует эти зрачки днем, когда рассветет? Но так или иначе, а душа художника, которая наконец-то, через долгих десять лет, достигла своей заветной мечты, испытывала ни с чем не сравнимую радость.

Этот возглас восхищения был тем возгласом радости, который раздается при завершении давно задуманного дела. Но вместе с наступившим успокоением в душе художника пробудились еще и другие чувства - напряжение и страсть.

Чтобы в непроглядной темноте лучше разглядеть лицо девушки, художник сел у ее колен настолько близко, что почти касался их. Он немного успокоился и почти уже дорисовал картину, но из-за того, что он ощущал запах тела девушки и чувствовал всем своим нутром ее близость, нервы его напряглись до предела. Постепенно все его тело начало трястись. В этой темноте восхитительно сверкающие огромные глаза девушки и ее губы, вздрагивающие от страстного желания, целиком захватили сознание художника…

Днем художник и слепая девушка чужими друг другу уже не были.

Сегодня дорисую зрачки.

Художник, который тридцать лет жил холостой жизнью и тридцать лет питался в одиночестве, впервые позавтракал не один, а вместе со слепой девушкой. Он снова сел перед картиной.

А дворец дракона?

Глаза девушки блестели от радости. Однако эти глаза, блеском которых он наслаждался как художник, сверкали уже не так, как вчера.

Конечно, вторых таких красивых глаз нет на свете. Но теперь это были глаза женщины, жаждущей любви. Это были глаза женщины, страстные и любящие глаза девушки, в прошлом сносившей оскорбления за свое увечье, а теперь освободившейся от этого гнетущего чувства и впервые после вчерашней ночи познавшей, что такое “весна жизни”.

Дворец дракона?

Давай поскорее пойдем во дворец дракона, найдем там жемчужину желаний, и ты откроешь мне глаза. Хочу скорей открыть глаза, посмотреть и на этот яркий мир, и на тебя… Ты достанешь ее мне?

Да как же не достать, достану. Эта семицветная яркая…

Скорей хочу посмотреть на семь цветов.

Конечно, конечно. А пока подумай и представь это сейчас в голове.

Да, но так хочется поскорее посмотреть…

Нагнешься и видишь, что стоящая у колен картина так и ждет, когда же ей зрачки.

Но то, что отражалось в глазах слепой девушки, хоть и было прекрасно, все же не могло выразить ничего, кроме любви и страсти. Эти глаза не стоили тех самоотверженных усилий в течение десяти лет.

Давай же подумай о дворце дракона!

Что с того, что я стану думать? Нужно ведь скорее увидеть это глазами.

Да ты хотя бы попытайся подумать.

Если имеешь об этом представление, то и мысли возникают, разве не так?

Подумай так, как ты думала вчера!

В конце концов в художнике появилось раздражение.

Давай дворец дракона! Дворец дракона!

Думай о дворце дракона! Итак, какой он, дворец?

Семицветный и яркий.

Так, а еще?

А еще золотые колонны, нет, колонны, сотканные из шелка. А еще зеленый жемчуг…

Зеленый не жемчуг! Зеленый ведь нефрит!

Зеленые то ли крыша, то ли двери.

Эх, дура!

Художник своими огромными руками с силою обхватил плечи слепой девушки. Обхватил и стал трясти их.

Давай еще раз, внимательно. Дворец дракона?

Дворец в глубине моря…

Художник не сдержался и ударил девушку по щеке. Девушка от страха и испуга затряслась мелкой дрожью.

Где еще найдется такая дура? Посмотреть - так эти больные глаза не знают даже, как моргать, а все смотрят куда-то в пустоту. Художник смотрел в эти пустые глаза, и недовольство и досада все больше охватывали его. Он схватил слепую девушку за горло.

Ах ты, дура! Идиотка! Калека!

Схватив ее за горло, он стал трясти ее, не переставая осыпать проклятиями, приходившими ему на ум, и обрушивая на нее всю свою злость. Когда же он увидел, что в ее помутившихся, как у больной, глазах возникло что-то вроде чувства обиды и горечи, он стал трясти ее сильней. Вдруг он выпустил ее из рук. Слишком уж тяжелым стало тело слепой девушки…

Девушка выскользнула из рук художника и упала навзничь. Падая, она задела тушечницу, и та опрокинулась. Из тушечницы на лицо девушки скатились капельки туши.

Испугавшись, художник попробовал потрясти ее, но слепая девушка уже не принадлежала этому миру.

Художник не знал, что ему делать. Он метался в полной растерянности и вдруг невольно бросил взгляд на свою картину, и… О! Вскрикнув, он упал.

На лице, которое смотрело на него с картины, как-то незаметно успели появиться зрачки. Художник пришел в себя, поднялся и снова посмотрел на картину: у глаз были полностью нарисованы зрачки.

Но то, как были нарисованы зрачки, снова заставило художника сесть, и он не мог сдвинуться со своего места. На него смотрели глаза слепой девушки, в которых отразилось то самое выражение отчаяния, когда художник схватил ее за горло!

Это были те же самые зрачки, что и тогда, в тот момент.

Не было ничего странного в том, что слепая девушка упала и задела тушечницу, и не было ничего странного в том, что когда тушечница опрокинулась, из нее выплеснулись капельки туши, но как же эти капли упали таким чудесным образом? Как же это так поразительно вышло, что из-за растекшейся туши вокруг глаз появились даже радужные оболочки, тогда как сначала появились только зрачки, да и то из-за того, что туда упали капельки туши? С одной стороны - мертвая девушка, с другой - законченный портрет. Художник так и сидел с отсутствующим видом и уже не мог избавиться от бьющей его мелкой дрожи.

Через несколько дней внутри городской крепости появился какой-то сумасшедший старик, который с угрюмым лицом бродил по городу, держа в руках очень странный женский портрет. Никто не знал, откуда он родом, и никто не ведал о его прошлом. Должно быть, старик очень дорожил этим портретом, потому что он изо всех сил противился тому, чтобы люди смотрели на картину, и сразу убегал.

Так он скитался несколько лет, а однажды в сильную метель улегся на камни и умер. Даже умирая, он продолжал прижимать к груди этот единственный портрет.

Старый художник! Я скорблю о твоей печальной судьбе. Опустив палку в воду, я еще немного поводил ею и неспешно поднялся.

Посмотрев вверх, я увидел, что летний предвечерний закат уже пляшет над белоснежной чередой гор и над этим древним ущельем в сторону юга летит горная птица.

1 Одно из старых названий Сеула.

2 В традиционной корейской одежде штаны у мужчин подвязывались снизу тесемками.

3 Одно из старых названий Сеула.

4 Биография художника Сольго включена в “Самгук Саги” - “Исторические записи трех государств” Ким Пусика (1075–1151), в кн. 48-ю: Сольго родом из Силла. С самого рождения у него не было ни средств, ни службы, поэтому записей его родословной не осталось. С рождения он уже умел хорошо рисовать. Некогда на стене храма Хваннён он нарисовал старую сосну. На стволе были чешуйки и трещинки, а ветви с иглами изогнулись, как чаша. Вороны, соколы, ласточки и воробьи, увидев сосну издали, летели к ней, но, подлетев близко, беспомощно останавливались и падали. Шли годы, краски потемнели. Монахи храма подправили дерево красной и зеленой красками, но птицы уже не прилетали. Портреты Бодхисаттвы в храме Пунхванса из Кёнчжу и в храме Тансок из Чинчжу - творения его кисти. В народе говорят, что писано это духом.

5 Кор. анбан - в традиционных корейских домах внутренняя часть дома, женская половина. По корейским законам вход в анбан посторонним был запрещен. Даже власти не имели права входить туда, чтобы арестовать хозяина дома.

6 Мера длины, равная 0,576 км.

7 В буддийских преданиях так называлась драгоценная жемчужина, с помощью которой человек мог осуществить все свои желания. По другим преданиям, эта жемчужина находится во рту Дракона.

Перевод И. В. ЦОЙ

Инна Валериановна Цой родилась в 1973 году в Ленинграде. Окончила отделение корейской филологии восточного факультета СПбГУ. Кандидат филологических наук. Диссертация была посвящена творчеству писателя Ким Тонина (1900–1951). Научные интересы: современная корейская литература, культура и лингвокультурология. Работала преподавателем в Республике Корея: с 2003-го по 2004 год в Университете иностранных языков “Хангук”, с 2004-го по 2006 год - в университете “Халлим”. В настоящее время преподает на восточном факультете в СПбГУ. Автор более 10 научных публикаций.

Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте

Гениальность и безумие идут рука об руку. Одаренные люди воспринимают окружающий мир несколько иначе, а их создание порой сталкивается неизвестным, запретным и таинственным. Возможно, именно это отличает их работы и делает по-настоящему гениальными.

сайт вспомнил несколько удивительных художников, страдавших в разные годы своей жизни психическими расстройствами, которые, однако, не смогли помешать им оставить после себя настоящие шедевры.

Михаил Врубель

Михаил Врубель, «Сирень» (1900)

Особую эстетику его картин даже не пытаются копировать - настолько самобытным было творчество Врубеля. Безумие настигло его в зрелом возрасте - первые признаки болезни проявились, когда художнику было 46 лет. Этому способствовало семейное горе - у Михаила родился сын с заячьей губой, а через 2 года ребенок умер. Начавшиеся приступы буйства чередовались с абсолютной апатией; близкие вынуждены были поместить его в лечебницу, где он и умер через несколько лет.

Эдвард Мунк

Эдвард Мунк, «Крик» (1893)

Картина «Крик» написана в нескольких версиях, каждая из которых выполнена разными техниками. Существует версия, что эта картина - плод психического расстройства. Предполагается, что художник страдал маниакально-депрессивным психозом. «Крик» Мунк переписывал четыре раза, пока не прошел лечение в клинике. Этот случай был не единственным, когда Мунк оказывался с психическим расстройством в больнице.

Винсент Ван Гог

Винсент Ван Гог, «Звездная ночь» (1889)

Необыкновенная живопись Ван Гога отражает душевные поиски и терзания, мучившие его всю жизнь. Сейчас специалисты затрудняются сказать, какой душевный недуг терзал художника - шизофрения или биполярное расстройство, но в клинику он попадал не один раз. Болезнь в конце концов привела его к самоубийству в 36 лет. Брат его Тео, к слову, тоже умер в сумасшедшем доме.

Павел Федотов

Павел Федотов, «Сватовство майора» (1848)

Не все знают, что автор жанровой сатирической живописи умер в психиатрической лечебнице. Он был так любим современниками и почитателями, что о нем хлопотали многие, сам царь выделил средства на его содержание. Но помочь ему, к сожалению, не смогли - адекватного лечения шизофрении в то время не было. Умер художник совсем молодым - в 37 лет.

Камилла Клодель

Камилла Клодель, «Вальс» (1893)

В молодости девушка-скульптор была очень хороша собой и необыкновенно талантлива. На нее не мог не обратить внимание мэтр Огюст Роден. Безумная связь ученицы и мастера изматывала обоих - Роден не мог бросить свою гражданскую супругу, с которой прожил много лет. В конечном итоге с Клодель они расстались, а она так и не смогла оправиться после разрыва. С 1905 года у нее начались буйные припадки, и 30 лет она провела в психиатрической лечебнице.

Франсуа Лемуан

Франсуа Лемуан, «Время, охраняющее Правду от Лжи и Зависти» (1737)

Физическое переутомление от напряженной работы, постоянные придворные интриги завистников в Версале и смерть любимой жены повлияли на здоровье художника и довели его до безумия. В результате, в июне 1737 года, через несколько часов после окончания работы над очередной картиной «Время, охраняющее Правду от Лжи и Зависти», во время параноидального приступа, Лемуан покончил жизнь самоубийством, заколов себя девятью ударами кинжала.

Луис Уэйн

Одни из последних работ Уэйна (представлены хронологически), наглядно иллюстрирующие психические расстройства художника

Больше всего Луиса вдохновляли коты, которым в своих карикатурах он приписывал человеческое поведение. Уэйна считали странным человеком. Постепенно его эксцентричность превратилась в серьёзное психическое заболевание, которое стало прогрессировать с годами. В 1924 году Луис был помещён в психиатрическую лечебницу, после того как спустил одну из своих сестёр с лестницы. Через год он был обнаружен прессой, и переведён в больницу Нэпсбери в Лондон. В этой клинике было относительно уютно, там был сад и целый кошачий питомник, и Уэйн провёл там свои последние годы. Хотя болезнь прогрессировала, его мягкая натура вернулась к нему, и он продолжил рисовать. Его основная тема - кошки - долгое время оставалась неизменной, пока не была окончательно вытеснена фракталоподобными узорами.

В знак веры в жизнь вечную, в воскресение из мертвых, клали на Востоке в древности Розу Иерихона в гроба, в могилы.

Странно, что назвали розой да еще Розой Иерихона этот клубок сухих, колючих стеблей, подобный нашему перекати-поле, эту пустынную жесткую поросль, встречающуюся только в каменистых песках ниже Мертвого моря, в безлюдных синайских предгориях. Но есть предание, что назвал ее так сам преподобный Савва, избравший для своей обители страшную долину Огненную, нагую мертвую теснину в пустыне Иудейской. Символ воскресения, данный ему в виде дикого волчца, он украсил наиболее сладчайшим из ведомых ему сравнений.

Ибо он, этот волчец, воистину чудесен. Сорванный и унесенный странником за тысячи верст от своей родины, он годы может лежать сухим, серым, мертвым. Но, будучи положен в воду, тотчас начинает распускаться, давать мелкие листочки и розовый цвет. И бедное человеческое сердце радуется, утешается: нет в мире смерти, нет гибели тому, что было, чем жил когда-то! Нет разлук и потерь, доколе жива моя душа, моя Любовь, Память!

Так утешаюсь и я, воскрешая в себе те светоносные древние страны, где некогда ступала и моя нога, те благословенные дни, когда на полудне стояло солнце моей жизни, когда, в цвете сил и надежд, рука об руку с той, кому бог судил быть моей спутницей до гроба, совершал я свое первое дальнее странствие, брачное путешествие, бывшее вместе с тем и паломничеством во святую землю господа нашего Иисуса Христа. В великом покос вековой тишины и забвения лежали перед нами ее палестины - долы Галилеи, холмы иудейские, соль и жупел Пятиградия. Но была весна, и на всех путях наших весело и мирно цвели все те же анемоны и маки, что цвели и при Рахили, красовались те же лилии полевые и пели те же птицы небесные, блаженной беззаботности которых учила евангельская притча…

Роза Иерихона. В живую воду сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаю я корни и стебли моего прошлого - и вот опять дивно прозябает мой заветный злак. Отдались. Неотвратимый час, когда иссякнет эта влага, оскудеет и иссохнет сердце - и уже навеки покроет прах забвения Розу моего Иерихона.

Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. Был канун Рождества, бодрое утро с легким морозом и инеем.

Только что пришел петроградский поезд: в гору, по наезженному снегу, от железнодорожной станции, тянулись извозчики, с седоками и без седоков.

В старой большой гостинице на просторной площади, против старых торговых рядов, было тихо и пусто, прибрано к празднику. Гостей не ждали. Но вот к крыльцу подъехал господин в пенсне, с изумленными глазами, в черном бархатном берете, из-под которого падали зеленоватые кудри, и в длинной дохе блестящего каштанового меха.

Рыжий бородач на козлах притворно крякал, желая показать, что он промерз, что следует набавить ему. Седок не обратил на него внимания, предоставив расплатиться с ним гостинице.

Ведите меня в самый светлый номер, - громко сказал он, торжественым шагом следуя по широкому коридору за молодым коридорным, несшим его дорогой заграничный чемодан. - Я художник, - сказал он, - но на этот раз мне не нужна комната на север. Отнюдь нет!

Коридорный распахнул дверь в номер первый, самый почетный, состоявший из прихожей и двух обширных комнат, где окна были, однако, невелики и очень глубоки, по причине толстых стен. В комнатах было тепло, уютно и спокойно, янтарно от солнца, смягченного инеем на нижних стеклах. Осторожно опустив чемодан на ковер посередине приемной, коридорный, молодой малый с умными веселыми глазами, остановился в ожидании паспорта и приказаний. Художник, ростом невысокий, юношески легкий вопреки своему возрасту, в берете и бархатной куртке, прошелся из угла в угол и, сронив движением бровей пенсне, потер белыми, точно алебастровыми руками свое бледное! измученное лицо. Потом странно посмотрел на слугу невидящим взором очень близорукого и рассеянного человека.

Двадцать четвертое декабря тысяча девятьсот шестнадцатого года! - сказал он. - Эту дату ты должен запомнить!

Слушаю-сь, - ответил коридорный.

Художник вынул из бокового кармана куртки золотые часы, мельком, прищурив один глаз, взглянул на них.

Ровно половина десятого, - продолжал он, снова устраивая на носу свои стекла. - Я у цели своего паломничества. Слава в вышних богу и на земле мир, в человецех благоволение! Паспорт я тебе дам, не беспокойся, но сейчас мне не до паспорта. У меня нет ни одной свободной минуты. Сейчас я спешу в город, чтобы вернуться ровно в одиннадцать. Я должен завершить дело всей моей жизни. Мой молодой друг, - сказал он, протягивая к коридорному руку и показывая ему два обручальных кольца, из которых одно, на мизинце, было женское, - это кольцо - предсмертный завет!

Так точно, - ответил коридорный.

И я этот завет исполню! - грозно сказал художник. - Я напишу бессмертную вещь! И я подарю ее - тебе.

Покорнейше благодарим, - ответил коридорный.

Но, любезный, дело в том, что я не взял с собой ни холста, ни красок, - провезти их из-за этой чудовищной войны было совершенно невозможно. Я надеюсь достать их здесь. Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме!

Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника.

Весь мир должен узнать и понять это откровение, эту благую весть! - воскликнул он, театрально взмахнув рукой. - Слышишь? Весь мир! Все!

Хорошо-с, - ответил коридорный. - Я доложу хозяину.

В мире, мой друг, нет праздника выше Рождества.

Нет таинства, равного рождению человека. Последний миг кровавого, старого мира! Рождается новый человек!

На улице совсем ободнялось, стало совсем солнечно. Иней на телеграфных проволоках рисовался по голубому небу нежно и сизо и уже крошился, осыпался. На площади толпился целый лес густых темно-зеленых елок. У мясных лавок стояли мерзлые белые туши голых свиней с глубокими разрезами на толстых загривках, висели серые рябчики, ощипанные гуси, индейки, жирные и застывшие. Прохожие, переговариваясь, спешили, извозчики стегали лохматых лошадей, подреза визжали.

Узнаю тебя, Русь! - громко говорил художник, шагая по площади и глядя на туго подпоясанных, толсто одетых бодрых торговцев и торговок, покрикивающих возле своих лотков с самодельными деревянными игрушками и большими белыми пряниками в виде коней, петухов и рыб.

Он подозвал свободного извозчика и велел ехать ему на главную улицу.

Только живее, к одиннадцати я должен быть дома за работой, - сказал он, садясь в холодные санки, кладя на колени себе тяжелую, каляную полость.

Извозчик мотнул шапкой и быстро понес его на своем сытом меринке по блестящей, накатанной дороге.

Живее, живее! - повторил художник. В двенадцать самый полный свет солнца. - Да, - сказал он, оглядываясь, - места знакомые, но основательно забытые! Как называется эта пьяцца?

Чего изволите? - спросил извозчик.

Я тебя спрашиваю, как называется эта площадь? - крикнул художник, внезапно впадая в ярость. - Стой, негодяй! Зачем ты привез меня к часовне? Я боюсь церквей и часовен! Стой! Ты знаешь, что один финн привез меня к кладбищу, и я тотчас же написал письма к королю и к папе, и он был приговорен к смертной казни! Вези назад!

Почему в его произведениях так много желтого, кто лишил его уха и, наконец, кем он был убит – об этом и другом до сих пор спорят потомки.

30 марта исполнилось бы 165 лет со дня рождения гениального живописца, оставившего после себя множество тайн. Над ними и сегодня ломают копья биографы, историки, искусствоведы, ученые. Так кем же был Винсент Ван Гог (Винсент Виллем ван Гог): провидцем, самоубийцей, больным на всю голову алкоголиком?

Не поделили ухо

Биографы и историки выясняют до сих, кто же в 1888 году отсек мочку уха Ван Гогу – он сам себе бритвой, в припадке безумия, или это сделал французский импрессионист Поль Гоген.

В то время они работали в одной мастерской. Постоянно ссорились, но Винсент все терпел, не желая терять друга Поля. Есть версия, к которой все больше склоняются исследователи, что именно Гоген фехтовальной шпагой, в пылу ссоры, отсек кусочек уха Ван Гогу. В качестве доказательства было найдено письмо, в котором пострадавший утверждает, что будет молчать и просит об этом же того, кто его изувечил.

Интересные факты биографии Ван Гога: отрезанное ухо. На фото: Автопортрет с отрезанным ухом (1889). Источник: wikipedia

Тайна «Звездной ночи»

Одну из самых своих знаменитых картин художник написал в 1889 году. Правда, посчитал ее не самой удачной своей работой: «Может быть, она покажет другим, как изображать ночные эффекты лучше, чем это получилось у меня».

Зря на себя Ванг Гог наговаривал. В 2004 году ученые с помощью космического телескопа «Хаббл» наблюдали за вихрями пыли и газа вокруг звезды, и увиденное им очень напомнило «Звездную ночь». Получается, живописец сумел четко изобразить турбулентность с ее вихрями и образованием облаков за полвека до описания этого явления.

Интересные факты биографии Ван Гога: предсказание турбулентности. На фото: «Звездная ночь». Источник: wikipedia

Помешательство под контролем

Чем только не «награждали» нидерландского художника-постимпрессиониста ученые. Одни считали, что он страдал эпилепсией, другие приписывали ему острое поражение мозга, болезнь Меньера , маниакально-депрессивный синдром, шизофрению.

Якобы Винсент впадал в жуткие состояния, когда его преследовали кошмарные галлюцинации, тоска, звон в ушах. Мужчина ел свои краски, пил скипидар и как загнанный зверь метался по комнате. Правда, по его словам, во время таких состояний он видел свои будущие полотна. Возможно, все эти действия вводили его в некий рабочий транс, когда он творил свои шедевры. Как отмечают некоторые специалисты, Ван Гог имел аналитический склад ума, он методично продумывал каждое свое действие и целенаправленно его исполнял.

Желтый мир

Ван Гог был помешал на желтом цвете: желтые дома, желтые пшеничные колосья, желтые подсолнухи, желтые люди, желтая земля, желтые автопортреты. И этому есть сразу несколько объяснений.

Известно, что художник имел пристрастие к абсенту, в котором содержалось в большой концентрации сильное галлюциногенное вещество туйон. Исследователь Пол Вульф из Калифорнийского университета предположил, что он повышает работоспособность, но меняет восприятие цвета. «Отравленный» туйоном все видит в желтых тонах. Либо на палитру художника оказало влияние травянистое растение дигиталис (наперстянка-ред.), которое использовалось для лечения эпилепсии. Побочный эффект лекарства – нарушение цветовосприятия.