После 15 лет, прошедших со дня гибели в Кармадонском ущелье съемочной группы Сергей Бодрова, вдова актера и сценариста впервые дала откровенное интервью о своих отношениях с мужем и их первом знакомстве.
Режиссер Светлана Бодрова — вдова актера и режиссера Сергея Бодрова — согласилась дать свое первое интервью журналистке Екатерине Гордеевой. Текст беседы опубликован на сайте Colta.ru .
В разговоре Бодрова рассказала о том, что Александр Любимов не имеет никакого отношения к приходу Сергея в программу "Взгляд", несмотря на то, что постоянно заявляет об этом, более того, у Любимого и Бодрова были неприязненные отношения. По ее словам, Кушнерев был тем, кто пригласил Сергея Бодрова ведущим в телепрограмму «Взгляд».
"Знаете, мне добрые люди, разумеется, присылали фильм Юрия Дудя, в инткббэч котором Александр Михайлович Любимов [продюсер и ведущий «Взгляда». - Дождь] рассказывал, как заметил этого молодого артиста. Я фильм посмотрела и все это слышала своими ушами. И меня это возмутило. И маму Сережину это тоже возмутило. Человек на голубом глазу говорит: „Я его заметил, я его увидел, я его пригласил». Нет! Никакого отношения к приглашению Бодрова во „Взгляд" Любимов не имеет. Они никогда не были друзьями, у них никогда не было теплых отношений", - рассказала она, добавив, что, Любимов после его смерти не звонил никому из его родственников.
Бодрова также рассказала, что Любимов пытался мстить Бодрову, когда тот покинул программу «Взгляд». Кроме того, Светлана Бодрова обвинила Любимова в рейдерском захвате «Жди меня» - так она назвала планы Любимова уволить создателя программы, Сергея Кушнерева. Кушнерев узнал о планах Любимова до увольнения и уволился сам.
Также она поведала о своей работе в «Жди меня» и о том, какую помощь оказал ей Константин Эрнст, когда на съемочную группу Сергея Бодрова сошла лавина. Напомним, в поисках команды Сергея Бодрова в Кармадонском ущелье важное участие принял Константин Эрнст. Ведь вечером 31 декабря Светлана позвонила ему и попросила о помощи.
«Я позвонила Косте Эрнсту. Я звонила в забытьи уже каком-то, в отчаянии, совершенно не разбирая, какой день недели, который час. Я ему, рыдая, сказала в трубку: „Я тебя прошу как женщина, как жена, как мать. Я умоляю тебя, помоги!" И Костя, надо отдать ему должное, говорит: „Света, я помогу. Сейчас праздники, они кончатся, и я сделаю все, что будет в моих силах"». Потом она выяснила, что звонила Эрнсту вечером 31 декабря.
"Он мне перезвонил и говорит: "6 января там будет техника". И техника приехала: экскаваторы, тракторы, что-то, что требовалось. Про это никто обычно не говорит. И сам он не говорит. Но так было", — рассказала Светлана.
Отъезд на последние съемки, с которых Сергей Бодров не вернулся, Светлана вспоминает с болью. «Я прямо как сейчас вижу: он садится в свой этот любимый "Лендровер Дефендер" огромный и говорит: «Я из аэропорта сразу к вам». Это последняя его фраза. А я его провожаю. Знаете, он как прилетел в мою жизнь, как птица, так и улетел», - говорит Бодрова.
Напомним, Сергей Бодров трагически погиб в 2002 году вместе с участниками съемочной группой своей картины "Связной" из-за схода ледника Колка в Кармадонском ущелье. Все эти годы вдова Сергея, телевизионный режиссер Светлана Бодрова, отказывалась давать интервью и участвовать в передачах, посвященных ее мужу.
Это первое официальное интервью Светланы с момента трагедии в Кармадонском ущелье. Я приведу его здесь с небольшими "купюрами", боюсь, что пост и так обрежется.
Этой осенью исполнилось 15 лет с тех пор, как пропал без вести Сергей Бодров. Это - первое в жизни интервью его вдовы, телевизионного режиссера Светланы Бодровой. Она рассказала Катерине Гордеевой о своем муже, своей работе и своем лучшем друге - телепродюсере Сергее Кушнереве, умершем в начале этого года, вместе с которым она много лет делала уникальную программу «Жди меня». Мы уже привыкли относиться к сегодняшнему телевидению с брезгливостью. Но это - рассказ о совсем другом телевидении.
- На 30-летии телекомпании ВИD (отмечалось в начале октября. - Ред. ) вас не было. Почему?
Меня пригласили, но я отказалась прийти. Не считаю для себя возможным после всего случившегося.
- Речь о передаче «Жди меня»?
В том числе.
Вы проработали в программе четырнадцать лет и уволились из нее вместе с создателем «Жди меня», ее главным редактором и главным редактором телекомпании ВИ D Сергеем Кушнеревым. С вами ушла большая часть команды. Можно ли говорить, что с этого момента «Жди меня» - уже другая программа?
Не знаю. По крайней мере, ко мне эта программа больше не имеет никакого отношения.
- Вы видели первый эфир «Жди меня» на НТВ?
Да. Но комментировать не хотелось бы. Очень больно. Помните, когда убили Влада Листьева, все проекты, созданные им, начинались с титра «Проект Влада Листьева». Так вот, «Жди меня» надо начинать с того, что это «Проект Сергея Кушнерева». Это честно, это правильно, это дань уважения человеку, за счет бесчисленных идей, таланта и бессонных ночей которого сейчас работают эти люди: произносят слова, им придуманные, пользуются системой поиска, которую он создавал годами. Все это - я имею в виду огромный проект «Жди меня» - Кушнерев отдал не по доброй воле: у него его детище отняли. А теперь пытаются всех убедить в том, что сохранилась какая-то преемственность, что все в порядке. Нет. Не в порядке. И нет никого из нашей старой команды в новой «Жди меня», включая ведущих. Но в базе, которая осталась, два миллиона писем тех, кто ищет друг друга. Эти люди ни в чем не виноваты. Поэтому я, конечно, смотрела: мне важно знать, что происходит и будет происходить с программой, в которой я проработала 14 лет.
- А в ВИ D е вы сколько работали?
С 1991 года. Так получилось, что я окончила Московский институт геодезии, картографии и аэрофотосъемки, а в стране был полный развал, неясно вообще, куда идти. В глубине души я всегда мечтала снимать кино, но, наверное, даже не посмела бы тогда произнести это вслух. Я металась по Москве в поисках работы: какие-то советско-американские предприятия, кооперативы, что-то еще. И тут звонит приятель и говорит: «В программу “Взгляд” администратор нужен. Ты не хочешь пойти?» Я дар речи потеряла. Потому что тогда я, конечно, как и вся страна, фанатела от телевидения. Это во-первых. Во-вторых, у меня была подружка Наташа Бодрова - вот ведь какая судьба, да? - ее мама, тетя Таня Бодрова, до сих пор работает на Первом канале, а тогда работала на молодежном канале радиостанции «Юность». И мы с Наташкой бегали к ней в «Останкино». И это был другой, волшебный мир: останкинские коридоры, кофе в буфете в граненых стаканах, миндальные круглые пирожные и маленькие пирожные с грибочками. Это все завораживало. Иногда, замерев в каком-то из этих останкинских коридоров, я думала: «А вдруг я тоже здесь буду работать?»
В общем, когда мой приятель позвонил, я прямо оторопела: работать во «Взгляде»? Да это же мечта! Речь ведь о том самом «Взгляде», ради которого вся страна замирала по пятницам у телевизора. И я побежала со всех ног. Тогда все это еще было молодежной редакцией Гостелерадио СССР, у меня до сих пор хранится удостоверение с золоченой надписью! А пятница была отдана программам телекомпании ВИD - «Музобозу», «Взгляду», «Полю чудес» и другим. У ВИDa тогда уже было много программ. Было принято, что руководитель каждой программы прикипал к административному составу, который с ним работал. Мы пришли одновременно с Ромой Бутовским (ныне - главный режиссер Первого канала, режиссер-постановщик программ «Времена», «Пусть говорят» и др., парадов на Красной площади и «Прямых линий» с президентом. - Ред. ). Когда нас стали оформлять в штат, то уже надо было определиться, в какой именно ты программе, и Рома сказал: «Я хочу во “Взгляд”». А со мной вроде как всем и так было понятно: я пошла в «Музобоз». Это была моя стихия. Я проработала в этой программе с четвертого выпуска до самого последнего.
- Телевидение 90-х совсем не похоже на нынешнее?
Ой, нет, это разные стихии вообще. То телевидение для меня прямо любовь. Такой атмосферы и свободы, как тогда, не было никогда. И возможности состояться такой больше никогда не было. Представьте: мы своими руками имели возможность создавать новое телевидение, потому что старое на наших же глазах развалилось.
Карьеры - из администраторов в корреспонденты и режиссеры или из монтажеров в ведущие - это ведь тоже про телевидение 90-х. Кажется, тогда в телецентр мог прийти кто угодно с улицы и получить шанс.
Конечно! К тому же нам подфартило: мой учитель Иван Демидов (один из основателей телекомпании ВИD, в начале 90-х - руководитель программ телекомпании на ТВ-6. - Ред. ) отправил нас с Ромой учиться. Тогда на Шаболовке существовал Институт повышения квалификации работников телевидения. И мы учились и монтажу, и тому, как устроен режиссерский пульт, и самой профессии.
- Вы ведь еще делали «Акул пера», так?
Конечно. Я иногда даже думаю с ужасом о том, что я сама, своими руками взрастила эту желтую прессу в нашей стране. Но было так: в конце ноября пришел Иван [Демидов]: «Вот, Свет, надо такую вот какую-то программу нам сделать, чтобы журналисты сидели в студии, вопросы, герой…» Все как-то ни шатко ни валко, ничего конкретного. Я говорю: «Ну, подумаю». А он, уже выходя из аппаратной, произносит: «Свет, я забыл тебе сказать. В эфир выходим второго января».
- Вышли?
Вышли, конечно. Первым героем был Валерий Леонтьев.И все получилось!Тогда иначе не могло быть. Это была какая-то счастливая смесь невозможного фанатизма и любви к профессии: никакой личной жизни, все живут с зубными щетками на работе, для всех работа - это дом родной, а никакого мира за пределами телецентра как будто не существует. Мы не то чтобы горели на работе. Мы просто этим жили и были счастливы. Хотя и ругались, и ссорились, и умирали от недосыпа. Иногда я даже не могу поверить в то, что я своими глазами видела такое телевидение почти 27 лет тому назад, что все это со мной было. Представляете, у меня с 1991 до 2014 года была только одна запись в трудовой книжке: телекомпания ВИD.
- А как вы в программу «Жди меня» пришли? Как и кем она была придумана?
Для меня все началось со звонка Кушнерева: «Светка, а ты не хочешь делать со мной замечательную программу “Жди меня”?» И я говорю: «Хочу». - «Тогда приезжай прямо сейчас. Мы готовим съемки». Съемки были назначены уже через два дня. Эта программа в самом начале называлась «Ищу тебя». Ее придумали Андрей Разбаш (продюсер, телеведущий, один из соучредителей телекомпании ВИD. - Ред. ) и журналистка Оксана Найчук. Несколько выпусков в прямом эфире вышло на канале РТР. Кушнерева в программу позвал Разбаш. Но на РТР что-то не получилось. Найчук оставила за собой название «Ищу тебя». А Кушнерев стал программу допридумывать. То есть, по сути, начал создавать прежде нигде в мире не существовавшую систему поиска людей, которая потом станет основой программы. В 1999-м «Жди меня» в том виде, в котором вы ее уже знаете, вышла на Первом канале.
- А как сам Кушнерев попал в ВИ D ?
Он пришел в ВИD из «Комсомольской правды» в 1992-м или в 1993-м. При этом ВИD же базировался не в «Останкино», а на улице Лукьянова. Там были монтажки, в которых посменно монтировали и «Взгляд», и «Музобоз». Я, собственно, монтировала свой «Музобоз». И взглядовские меня страшно бесили: они монтировали ночью и постоянно задерживали аппаратную. Расклад был такой: мы же шоу-бизнес, крутыши, а эти - журналисты со всей своей политикой и правдой жизни, ну их! И мы все время друг друга поддевали в этой очереди на монтаж. Помню, после того как они взяли Сережу Бодрова, я стояла над ними, когда они монтировали, и говорю: «Кого вы взяли вообще? Он как-то так говорит, что его не смонтируешь, вот вы и сидите так долго». Мне говорят: «Это артист».
- Вы до знакомства с Бодровым разве не видели его на экране?
Нет. Причем за несколько недель до нашего знакомства мне в одном простеньком видеопрокате на проспекте Мира ребята, которые как-то скатывали все последние новинки и у которых все всегда было, вдруг говорят: «Посмотрите, “Брат” вышел, наш фильм, очень хороший». Я говорю: «Я наши фильмы не смотрю». Ну, не смотришь - и не смотришь, ладно.
- И «Кавказского пленника» не смотрели?
Нет. Зато «Кавказского пленника» посмотрел Сережа Кушнерев. Он тогда был главным редактором «Взгляда». И позвал Бодрова. Вначале в эфир, а потом в кадр.
- То есть посадить Бодрова в кадр, сделать ведущим - это было решение Кушнерева?
Ну конечно, да. Сперва во «Взгляд» пригласили Сергея Владимировича (режиссера Сергея Бодрова-старшего. - Ред. ) и Сережу как гостей. Прямо во время эфира у Кушнерева взгляд загорелся, и он решил позвать Сережу ведущим. Он как-то почувствовал, что Бодров станет глотком свежего воздуха, что он из нового поколения, он - герой этого поколения: вот это Кушнерев в нем разглядел. У него был этот потрясающий талант - сразу видеть человека. В общем, они сразу после эфира разговорились, пошли куда-то в бар, там разговаривали очень долго. Потом созванивались, встречались. Серега [Бодров] не сразу решился. Ну как-то, он говорил, не готов. Но Кушнерев же умеет заводить своими идеями, он же страшно увлеченный! В общем, уговорил. И Бодров сам загорелся. И они уже как сцепились, так и не расцеплялись - на работе, после работы все время что-то придумывали, обсуждали: «А давай так, а давай так?» Они мгновенно оказались на одной волне.
Знаете, мне добрые люди, разумеется, присылали фильм Юрия Дудя, в котором Александр Михайлович Любимов рассказывал, как заметил этого молодого артиста (документальный фильм о Сергее Бодрове, выпущен в сентябре . - Ред. ). Я фильм посмотрела и все это слышала своими ушами. И меня это возмутило. И маму Сережину это тоже возмутило. Человек на голубом глазу говорит: «Я его заметил, я его увидел, я его пригласил». Нет! Никакого отношения к приглашению Бодрова во «Взгляд» Любимов не имеет. Они никогда не были друзьями, у них никогда не было теплых отношений. Скажу больше: когда в нашем доме, в нашей семье случилась трагедия, Саша Любимов не позвонил ни мне, ни маме Сережиной. Не предложил помощь и не спросил: «Света, как ты?» Хотя он с готовностью участвует во всех фильмах про Сережу, представляясь большим другом.
Друзей - их вообще очень мало. Когда все кому не лень про моего Сережу делают фильмы на разных каналах, меня всегда поражает количество людей, вообще мне незнакомых, которые выдают себя за друзей Сережиных. Может быть, когда-то они были? Я не знаю. Но пока мы жили с Сережей, в нашем доме появлялись регулярно только четыре человека: Сергей Анатольевич Кушнерев, Сергей Михайлович Сельянов, Алексей Балабанов и еще Володя Карташов, художник, который погиб вместе с Сережей. Всё. Сейчас остался только Сельянов, с которым мы встречаемся, к сожалению, очень редко. А Балабанова уже нет. И Сережи Кушнерева тоже нет.
- А как вы познакомились?
На самом деле, и с Кушнеревым, и с Бодровым мы познакомились одновременно в 1997 году. Мне как одному из лучших работников телекомпании ВИD пообещали отпуск в любой точке мира, где захочу. Я выбрала Ниццу. А потом они Ниццу зажали и говорят: «Взгляд» едет на Кубу, они будут работать, а ты - отдыхать. В общем, садясь в самолет, я ненавидела «Взгляд» и всех этих людей, с которыми мне придется почему-то провести свой отпуск. Ну и я им не понравилась. Кушнерев потом вспоминал: «Фифа какая-то в очках вся из себя». Но вдруг каким-то образом в самолете мы с Кушнеревым разговорились. Разумеется, про телевидение. Я, конечно, про своих «Акул пера», что хочу менять формат, что-то добавлять. Он все больше слушал. Потом он мне рассказал, что подумал: ну да, вроде не дура, можно и поговорить. А лучший друг Кушнерева - Бодров, у них общий «Взгляд», бессонные ночи, которые они в спорах и разговорах проводили на даче Кушнерева в Валентиновке. И в самолете они рядом сидели. Но, к несчастью, во время полета пилотам сообщили, что у Кушнерева в Москве умер отец, очень известный московский нейрохирург. И Сережа [Кушнерев]вынужден был первым же рейсом улететь обратно в Москву. А Бодров остался.
И вот там, на Кубе, мы вдруг как начали с ним разговаривать… Я почему-то прекрасно помню этот момент: мы зацепились в домике Хемингуэя друг за друга. И дальше говорили, говорили, не переставая: о себе, обо мне, о нем. Он потом мне в одном письме написал: «Мы с тобой как два брата-близнеца, которых разлучили тридцать лет назад». Мы, знаете, были как неотлипшие какие-то друг от друга, можно так сказать? Говорили друг с другом так, как будто до этого молчали всю жизнь.
- То, что это та самая любовь, вы оба поняли сразу и одновременно?
Знаете, я пыталась стенки какие-то строить, конечно. Я-то привыкла жить одна, я была взрослая - 30 лет, мне казалось, что я никогда уже не выйду замуж и никогда у меня не будет детей; я была уверена: в моей жизни есть и будет только одно - работа. И я как-то этим защищалась. Но Серега не отпускал. После Кубы мы с ним практически не расставались.
Хотя нет: сразу по возвращении из Гаваны мой Сережа должен был с Сережей Кушнеревым поехать на рыбалку на Дон. Они давно договаривались. На целых две недели. Там, куда они ехали, не было связи. И вдруг мне на пейджер от Бодрова приходит сообщение. Очень теплое, личное, нежное такое. И я думаю: « Ну почему?Ну ведь если есть связь, что же он, не может позвонить мне?» Потом оказалось, что это Петя Толстой был там с ними на рыбалке, но вернулся раньше. И Серега дал ему вот такое поручение. Но я же не знала! Скучала, конечно: только вроде встретились - и расстались зачем-то. И вот тут-то я и пошла в свой видеопрокат на проспекте Мира, говорю: «Ну, давайте мне уже этого “Брата”, о котором вы говорили». Они: «Ты ж не хотела смотреть». - «Ну, не хотела, теперь захотела». Взяла я кассету и, пока его не было, посмотрела ее, наверное, раз сто пятьдесят пять. Потом он приезжает. И мы уже не расстаемся, всегда и везде вместе. Как-то вечером я ему говорю: «Ой, у меня такие ребята классные есть тут в одном видеопрокате. Пойдем выберем что-то, посмотрим». Мы с ним заходим. У ребят челюсть отвисает, и они на все вопросы молчат. «Есть чего посмотреть?» - «Ничего нет». - «Ну а что-то новенькое, интересное?» - «Ничего нет вообще». И Серега говорит: «Хороший, действительно, у тебя видеосалон, богатый выбор». И только он вышел - они мне говорят: «Ты зачем вообще его сюда привела? Нас же посадят теперь!» Уже на улице мы с Серегой поняли, какая дикая картина у них сложилась в голове: сперва я отказываюсь смотреть «наше» кино, потом требую «Брата», а потом прихожу к ним с главным героем. Это же были времена, когда они все это подпольно записывали. Они просто испугались. Боже, как же мы ржали с Бодровым тогда.
- А Кушнерев? Он стал вашим другом или так и остался Сережиным?
В тот самый первый момент, конечно, в моей жизни был только Бодров. Он заполнил собой, в общем-то, всю мою жизнь. Но мы, конечно, общались с Сережей [Кушнеревым]. Я уже успела побывать в его Валентиновке, где они с Серегой [Бодровым] так любили целыми вечерами, ночами напролет что-то обсуждать, придумывать.
Как-то мы с моим Серегой в Валентиновке у Кушнерева крепко разругались. Это было самое начало: он со своим характером непростым, у меня тоже характерец не самый покладистый. Я хлопнула дверью, прыгнула в машину - я же крутышка: шоу-бизнес, машина, мобильный телефон. И я от них - вжух! - умотала. Мне потом Сережа рассказывал, как Кушнерев сидит и говорит: «Сережа, ты не хотел бы на Свете жениться?» А Бодров отвечает: «Хотел бы очень. Она не хочет». И весь наш уже серьезный роман, по сути, развивался в Валентиновке. Потому что мы каждый день после съемок, после каких-то дел приезжали туда. У Сережи вообще в этом доме была своя комната. И мы подолгу всегда засиживались, обсуждали новые проекты, что-то придумывали. Мы все были молоды, с горящими глазами, одной группы крови.
Но Кушнерев, когда мы только поженились, подревновывал Серегу малость. Мы же тогда еще не работали вместе. А у них все проекты, все мечты - все. И, выходит, из-за меня у них меньше оставалось времени на их ночные посиделки в Валентиновке. Но они все равно урывали себе время. Помню, в ночь известного урагана 1998 года я осталась у мамы на даче, а Бодров с Кушнеревым - в Валентиновке. И, когда полетели все эти деревья, меня такой ужас охватил! Я была беременна нашей старшей дочерью Олей и думаю: «Господи, наверное, Сережа там переживает за меня!» А мобильные тогда не везде ловили. Я еле дождалась утра, чтобы доехать до ближайшей точки, где была связь. Звоню Кушнереву: «Серега, ты передай, чтобы Бодров не переживал, у нас все нормально». Он говорит: «А чего случилось-то?» Я: «Так. А у вас был ураган?» - «Ураган? Какой ураган? Ну, у нас свет отключали ненадолго. Мы как раз за компьютером сидели, придумывали там кое-что. И еще думаем: какого черта свет выключили! Ну, свечку зажгли». Только он трубку положил, выходит на крыльцо - а у него там вековая елка лежит. В десяти сантиметрах от дома упала! А они сидели там в своих идеях и ничего не заметили!
В общем, и они вдвоем, и мы втроем сидели в Валентиновке у Кушнерева и говорили до бесконечности о проектах, о планах - обо всем! И наш с Серегой [Бодровым] роман неотделим от этих разговоров. Именно на этом фоне и именно с подачи Кушнерева мы с Сережей решили, что свяжем свою жизнь надолго. А с Кушнеревым с этих самых дней мы были друзьями. Самыми близкими, наверное, друзьями. До самого последнего дня его жизни - 27 февраля 2017 года.
- В пресс-релизе новой «Жди меня», которая теперь выходит на НТВ, фамилии Кушнерева не было.
Любимов произносил ее в кадре, в эфире. Фамилии Кушнерева и Бодрова, который вообще-то к «Жди меня» не имел отношения. Но зачем-то надо вот ему прикрываться именами Сережи Кушнерева и Сережи Бодрова. Зачем-то надо выдавать себя за друга Бодрова. Хотя, повторю, они не были друзьями. Знаете, после некоторых событий, думаю, для Бодрова было бы оскорбительно, если бы Любимова называли его другом.
- О чем идет речь?
Я расскажу только один эпизод. Балабанов начал снимать «Брата-2». Должны были снимать в 1998 году, но не нашли деньги. Помню, как мы встречались - я, Сельянов и Сережа - с Любимовым и с Ларисой Синельщиковой (медиаменеджер, экс-президент телекомпании ВИD, экс-супруга генерального директора Первого канала Константина Эрнста. - Ред. ), которая тогда уже работала в ВИDе, и просили их помочь с деньгами. Сельянов, помню, стучал по столу: «Это будет народное кино!» Но денег на съемки не было. Сельянов их нашел только в 99-м. В этом же году еще до съемок «Брата-2» Сережа Бодров принял решение уйти из «Взгляда». Помню, что звонила Лариса Синельщикова: «Уговори его». Я говорю: «Это даже не обсуждается. Какие уговоры могут быть? Взрослый человек, который самостоятельно принимает решения».
Был недоволен и Любимов. Наверное, он понимал, что «Взгляд» в тот момент в большей степени смотрели из-за Бодрова. Его это очень обижало, я думаю. Это было видно в некоторых моментах, когда он быстрее Сережи спешил сказать фразу «Все только начинается», хотя Кушнерев написал ее специально для Бодрова, это была Сережина фраза.
Думаю, с некоторой завистью Любимов относился к Сереже еще и потому, что понимал: их время (того «Взгляда» 1987 года) прошло. Поколение выросло, а Бодров стал символом нового поколения, молодым героем: вышел «Кавказский пленник», вышел «Брат».
И тут как раз съемки «Брата-2». По сценарию Леши Балабанова братья в самом начале картины приходят в «Останкино»». Балабанов придумал, что они должны прийти в программу «Взгляд». Логично. В роли ведущего хотели снять Любимова. Он согласился. Пообещал и с организацией съемки помочь, и студию «Взгляда» дать. К этому моменту «московский» период фильма был уже почти доснят. Сцена во «Взгляде» чуть ли не последняя, потом они должны были ехать в Америку. И тут за день до съемок из «Взгляда» звонят Балабанову и говорят: «Вы знаете, все отменяется. Студии “Взгляда” у вас не будет, Любимов сниматься отказывается». Это была месть. Мелкая, гадкая, которая больше всех ранила Лешу [Балабанова].
Все происходило на моих глазах. Балабанов, когда приезжал в Москву, всегда останавливался у нас. Мы жили в Раменках: маленькая квартирка, на кухне вместо стола - коробка из-под телевизора, посуду мыли в ванной. И я помню бедного Лешу совершенно раздавленным, как он по кухне ходит вокруг этой коробки. Он даже не кричал. Он просто был раздавлен. Он не мог понять: как, как можно так предать, как можно отменить все в последний момент, почему договоренности ничего не значат? Его оскорбило именно человеческое отношение. Студия не сгорела, ничего не произошло. Просто отказали.
В какой-то момент Балабанов вдруг на полном серьезе, глядя в глаза Бодрову, сказал: «Я не буду снимать кино». Стал звонить директору картины, чтобы покупали обратные билеты в Питер. У меня эта сцена всегда, кстати, стоит перед глазами, когда Александр Михайлович [Любимов] публично говорит о своих друзьях Балабанове и Бодрове.
- Но сцена в «Останкино» в «Брате-2» есть. Хотя в ней нет Любимова.
Когда Балабанов собрался уезжать, я его буквально за рукав схватила: «Леш, ради бога, пожалуйста, я тебя прошу. Ну не один же он на телевидении работает. Сейчас мы что-нибудь придумаем быстро». Он: «Нет - и все». Мы с Бодровым сидим возле этой коробочки в совершенном ступоре и не понимаем, что делать. Но тут вспомнили, что на свете, к счастью, есть Ваня Демидов. Ему, по-моему,звонил Сельянов. Ваня без вопросов согласился и сам сняться, и студию дать. А все люди, которые должны были по сценарию быть на площадке, - это те, с кем я работала в программе «Канон» на том же ТВ-6, такое было ток-шоу о религиозных вопросах. Помню, как я звонила всем своим «боевым» товарищам, и никто не отказался, никто денег не попросил: «Свет, тебе чего надо-то?» - «Мне надо, чтобы вы снялись вхорошем кино». - «Ну ладно, давай».
Своего звукорежиссера, администратора, ассистентов, всех операторов, Сашку Жуковского великого - всех вытащила. Леша был так счастлив, аж глаза вытаращил. В общем, вот так я и все мы попали в фильм «Брат-2». Не так, как говорили потом, что в кино жену Бодрова сняли. А из-за того, что случилась вот такая ситуация. И все пришли и снялись у Балабанова. Леша был очень тронут. Вдруг уже на площадке говорит: «Кто у вас тут на всех кричит обычно?» Демидов засмеялся: «Ну, догадайся». Балабанов: «Свет, ты можешь на них сейчас наорать, когда они войдут?» - «Легко!» Командуют: «Мотор!» Бодров с Пироговым влетают в студию, и я как заору: «Здесь прямой эфир! Вы что! Сколько вас ждать?» Серега останавливается, говорит: «Свет, ты чего кричишь-то?» Я говорю: «Я артистка!» В общем, первый дубль испортили. Сняли со второго дубля, хотя первый был более естественным.
Все эту мизансцену Леша, конечно, на ходу придумал, этого не было в сценарии. Он всех нас снимал в благодарность за то, что мы его выручили. А мне даже дал слова: я за пультом сижу и говорю свои обычные команды. Ему очень понравилась фраза: «Саш, не режь голову ему». Он потом оставил ее в монтаже. А в титрах мы значились как «люди, сыгравшие самих себя». Тогда у меня еще была фамилия Михайлова.
- Вам фильм понравился?
Мне всегда нравилось все, что делает мой Сережа. Понимаете, мы с ним, конечно, были на одной волне, я его поддерживала во всем этом. И всегда и во всем им гордилась. Помню, когда он диссертацию защищал, я вышла и говорю ему: «Я тобой, как родиной своей, горжусь, Серега!» А ему там в комиссии говорят: «Жена на вас так смотрела! Невероятно...» А я просто каждую секунду понимала, какое мне выпало счастье: какой невероятно глубокий и талантливый человек рядом со мной.
Знаете, я теперь понимаю - мы так много могли бы нашим детям дать вдвоем. Я одна не в состоянии это сделать. Мне от этого очень тяжело. Тяжело, что у меня нет этих ежедневных часов на кухне с ним, когда мы могли до утра говорить, говорить, говорить. Могли молчать точно так же. Ехать в машине и молчать. Или дома находиться и молчать. Иногда я вижу, как люди не умеют молчать друг с другом, а мы с ним могли. Не разговаривали - но это не значило, что мы не хотим разговаривать, мы все равно вместе, у нас внутренний между собой диалог. И наш сын Саша - он такой же, очень похож по характеру на Сережу. Очень. Даже в движениях иногда: когда он начинает кривляться или танцевать, меня прямо током пробивает, потому что я вижу Сережу. Как-то на генном уровне все передалось, вплоть до характера. И я понимаю, что, если бы они с Сережей сейчас были вместе, они настолько тонко друг друга чувствовали бы и понимали.
- Бодров после «Брата-2» стал снимать сам потому, что больше не хотел сниматься?
Вначале был сценарий «Морфия». Он думал, какой сценарий написать, и я ему посоветовала «Морфий», поскольку Булгаков - мой любимый писатель, а «Морфий» - такое многоуровневое произведения: история любви, история падения, и этот лейтмотив постоянного бега, когда он бежит из больницы, от себя, а там уже революция во всю ивановскую. Я говорю: «Попробуй». Он увлекся и очень хороший сценарий написал. Но не готов был «Морфий» снимать в тот момент, говорил, что это должна быть глобальная картина. В итоге Леша [Балабанов] снял. Но это не тот фильм, который был задуман, хотя Сережина фамилия стоит в титрах, но это уже было, когда его не стало. После «Морфия» появились «Сестры». Мы для них в Питере вместе локейшены выбирали, натуру, я ему помогала. Он привозил материал, мы вместе отсматривали, я давала даже какие-то советы.
А потом появился «Связной». На уровне идеи. Это началось, когда Серега снимался у Варнье в «Востоке - Западе» (фильм Режиса Варнье 1999 года. - Ред. ). Там, на съемках, он познакомился с двумя такими полубандитами, ребятами из Дагестана, насколько я помню. Они скрывались за границей. Он, когда звонил мне оттуда, рассказывал, как ему интересно их слушать. Серега вообще любил слушать людей, он обожал истории из чьей-то жизни. Он Нину Ивановну, мою маму, всегда упрашивал рассказать что-нибудь про послевоенные годы, бабушку мою, когда еще жива была, расспрашивал про жизнь, любил старушек слушать. Так вот, в Болгарии, где снимали «Восток - Запад», эти полубандиты рассказали ему, как они убегали, как прятались, про какую-то реально существующую колдунью, которая им повстречалась. И Серега за ними все записывал. Так возникла идея картины «Связной». Там даже героев зовут Армен и Ильяс - так реально звали тех ребят. Он писал очень долго, вымучивал этого «Связного». Он ему был дорог.
Помню, как он мне дал его прочесть в первый раз. И у меня такое чувство было, знаете, я про себя подумала: «Как у этого, в общем-то, мальчика столько всего сразу помещается в голове? Какой он талантливый! Какое мне выпало счастье». Потому что, понимаете, вроде мы рядом, какая-то бытовуха окружает, но в то же время у меня в руках оказалось произведение, которое характеризует его совсем в другом качестве, - со сложными конструкциями и глубоким пониманием многих вещей, жизни, характеров людей, все это переплетается. И я читаю и понимаю, что я соприкасаюсь с человеком невероятного таланта и ума. А он рядом со мной ведь живет! Это трудно объяснить толком, но когда у тебя идет обычная жизнь, даже пронизанная отношениями, любовью, наполненная детьми, ты все равно не всегда можешь до конца оценить счастье, которое тебе судьба подарила: быть рядом с таким человеком. А еще я горжусь, что он всегда мне говорил: «Если бы не ты, я, может, не снял бы, не написал». Да, я, конечно, подталкивала его заниматься своим делом. И, дописав сценарий «Связного», он сказал: «Я сниму это так, что мне не стыдно будет перед тобой».
Там еще в сценарии был такой персонаж - афганец Леха. Бодров никак не мог выбрать актера на этот характер. Сам сниматься не хотел. Но я, когда прочитала сценарий, говорю: «Эта вот роль - твоя, твоя же!» И уговорила его там сняться все-таки. А он стал уговаривать меня пойти к нему на эту картину вторым режиссером. Потом к этим уговорам подключилась тяжелая артиллерия - Сельянов. Он понимал, что тут все как в «Жди меня», где я без слов чувствую, что хочет Кушнерев. На «Связном» я смогу понимать Серегу [Бодрова] c полувзгляда. На площадке на такой сложной картине ужасно важно, когда рядом люди, которым не надо ничего долго объяснять, которые могут без лишних слов делать все, тобою задуманное. В общем, Бодров с Сельяновым меня уговорили.
И я уволилась из «Жди меня». Серега был в шоке, Кушнерев. Я уволилась, несколько выпусков вышло без меня, а потом программа ушла на повтор, потому что Кушнерев никак не мог принять мысль о том, что без меня будет делать «Жди меня». Ну, потом он как-то потихоньку свыкся. А в августе родился наш с Бодровым сын Саша. Я хорошо помню, как мы едем в машине из роддома и звонит Кушнерев: «Поздравляю, Светка!» А потом говорит Сереге: «Ну, когда встретимся?» Бодров отвечает: «Слушай, я сейчас уезжаю на съемки в Северную Осетию. Как вернусь из Владикавказа, так и встретимся». Это был последний их разговор. После рождения Саши мы две недели побыли дома. Потом Серега отвез нас на дачу и уехал на эти съемки. Я прямо как сейчас вижу: он садится в свой этот любимый «Лендровер Дефендер» огромный и говорит: «Я из аэропорта сразу к вам». Это последняя его фраза. А я его провожаю. Знаете, он как прилетел в мою жизнь, как птица, так и улетел.
- Кто был рядом, когда все случилось?
Приехал Сережка Кушнерев. Приехал и сказал: «Свет, возвращайся, пожалуйста, в “Жди меня”». И вот 20 сентября все случилось, а 5 ноября я уже пошла на съемки.
- Иначе бы вы не выжили?
Во всех смыслах не выжила бы. Нам ведь еще и не на что было жить. Мы перед отъездом Серегиным купили квартиру. Тут были голые стены. Двое детей. Надо как-то их кормить, надо деньги зарабатывать, надо жить. Но я вообще не помню этих месяцев. По-моему, я вообще ничего не соображала. Я даже не понимала, что всё, что я остаюсь ни с чем, что все кончено.
- Кушнерев летал в Осетию?
Нет. Я летала каждые выходные. И, знаете, когда в разных фильмах и передачах осетины говорят, что на уровне правительства, страны им никто не помогал, то это не так. Там когда наступила ситуация, что уже собирались всех разогнать, не было никакой техники, не было никакой поддержки и телефон молчит - вот это тоже очень страшно, когда телефон замолчал, уже всё, никто не верит, не говорит ничего… Вообще тишина. Знаете, как-то все было на грани. И мне Сережка Кушнерев говорит: «Тебе надо, наверное, позвонить Эрнсту. Только у него может быть выход наверх». На уровень президентов республик, которые могли отдать команду продолжать искать, - кто из нас мог выйти? Сережка добыл мне телефон, и я позвонила Косте Эрнсту. Я звонила в забытьи уже каком-то, в отчаянии, совершенно не разбирая, какой день недели, который час. Я ему, рыдая, сказала в трубку: «Я тебя прошу как женщина, как жена, как мать. Я умоляю тебя, помоги!» И Костя, надо отдать ему должное, говорит: «Света, я помогу. Сейчас праздники, они кончатся, и я сделаю все, что будет в моих силах». Потом оказалось, что я звонила ему вечером 31 декабря. Но я тогда не очень это понимала.
- Эрнст помог?
Да. Он мне перезвонил и говорит: «6 января там будет техника». И техника приехала: экскаваторы, тракторы, что-то, что требовалось. Про это никто обычно не говорит. И сам он не говорит. Но так было. Я потом много звонила ему, иногда прямо с горы, оттуда, из Осетии. И он связывался с Шойгу, с другими министрами. И они помогали, выделяли, посылали. Водолазов, спелеологов. Он почему-то об этом никогда не говорит. А я никогда прежде не давала интервью, вот никто и не знает.
- Вы с ним встречались в это время?
Он вызвал меня сразу, когда все случилось. Был потрясен тем, какая у меня зарплата, повлиял на то, чтобы ее подняли хоть немного, чтобы я могла выживать. До самого последнего дня поисковой операции он был на связи, звонил, спрашивал, помогал. Он до последнего, кажется, не хотел верить в то, что это конец.
В это поверить было невозможно. Очень больно. Знаете, когда мы привезли его личные вещи тогда из Осетии, я разбирала их. И в сумке лежала совсем потрепанная записка, которую я ему писала еще в Петербурге, когда он снимал «Сестер». Еще у нас Саши не было, была только Олечка. Там в конце было написано: «Помни, что два человека на этой Земле любят тебя по-настоящему: я и Олечка». И я нашла эту записку в его сумке, вынести это было невозможно.
- Вы часто писали друг другу?
Да. Мы и по телефону каждый день говорили,и всегда писали, все время: записку на кухне, какое-то коротенькое письмо. Или длинное, если в разлуке. Когда он уезжал, допустим, на «Восток - Запад», я ему каждый день писала письма и он мне каждый день писал письма. И мы менялись, когда он приезжал. Читать невозможно сейчас. Вначале даже доставать из коробок было невозможно. А читать я до сих пор не могу.
Еще помню, как наш компьютерный гений Леша Бартош летал на съемки «Последнего героя» отвозить кассеты. Узнав об этом, я накатала тут же Бодрову огромное письмо. И Леша полетел. Прилетает обратно в Москву и говорит с порога: «Слушайте, Бодровы, вы чокнутые, так нельзя!» Я: «Леша, что случилось?» А он: «Я приехал на “Последнего героя”, все хорошо, сидим, болтаем с Бодровым и Кушнеревым. И тут я вспоминаю: “Ой, Серега, тебе Светка письмо передала”. - “Да что же ты молчишь, где оно? Отдай! Раньше не мог сказать?” Схватил письмо и ускакал с ним. И теперь со мной не разговаривает». Я говорю: «Так, Лех, что-то долго ты со мной говоришь. А Серега-то письмо мне передал?» - «Да». - «Так давай же, ну что ты стоишь, давай скорее, ты что, дурак, что ли, Леха?» И он развел руками: «Вы, Бодровы, точно чокнутые. Бери свое письмо, отстаньте от меня».
Пост обрезался из-за длины, прошу прощения.
20 сентября этого года исполнилось 15 лет со дня гибели актера, режиссера и телеведущего Сергея Бодрова. В 2002 году команда фильма «Связной» с ним во главе отправилась из Владикавказа в горы и трагически погибла во время схода ледника Колка. Супруга Бодрова, телережиссер Светлана Бодрова, все эти годы отказывалась рассказывать о муже и только сейчас согласилась дать первое большое интервью Colta.ru.
ФОТО ИТАР-ТАСС/Интерпресс
О знакомстве с Сергеем Бодровым
«Мы познакомились одновременно в 1997 году. Мне как одному из лучших работников телекомпании ВИD пообещали отпуск в любой точке мира, где захочу. Я выбрала Ниццу. А потом они Ниццу зажали и говорят: «Взгляд» едет на Кубу, они будут работать, а ты - отдыхать. В общем, садясь в самолет , я ненавидела «Взгляд» и всех этих людей, с которыми мне придется почему-то провести свой отпуск. И вот там, на Кубе, мы вдруг как начали с ним (Бодровым) разговаривать… Я почему-то прекрасно помню этот момент: мы зацепились в домике Хемингуэя друг за друга. И дальше говорили, говорили, не переставая: о себе, обо мне, о нем. Он потом мне в одном письме написал: «Мы с тобой как два брата-близнеца, которых разлучили тридцать лет назад». Мы, знаете, были как неотлипшие какие-то друг от друга, можно так сказать? Говорили друг с другом так, как будто до этого молчали всю жизнь. Знаете, я пыталась стенки какие-то строить, конечно. Я-то привыкла жить одна, я была взрослая - 30 лет, мне казалось, что я никогда уже не выйду замуж и никогда у меня не будет детей ; я была уверена: в моей жизни есть и будет только одно - работа . И я как-то этим защищалась. Но Серега не отпускал. После Кубы мы с ним практически не расставались».
О чувствах к супругу
«Мы с ним, конечно, были на одной волне, я его поддерживала во всем этом. И всегда и во всем им гордилась . Помню, когда он диссертацию защищал, я вышла и говорю ему: «Я тобой, как родиной своей, горжусь, Серега!» А ему там в комиссии говорят: «Жена на вас так смотрела! Невероятно...» А я просто каждую секунду понимала, какое мне выпало счастье: какой невероятно глубокий и талантливый человек рядом со мной. Мы так много могли бы нашим детям дать вдвоем. Я одна не в состоянии это сделать. Мне от этого очень тяжело. Тяжело, что у меня нет этих ежедневных часов на кухне с ним, когда мы могли до утра говорить, говорить, говорить. Могли молчать точно так же. Ехать в машине и молчать. Или дома находиться и молчать. Иногда я вижу, как люди не умеют молчать друг с другом, а мы с ним могли. Не разговаривали - но это не значило, что мы не хотим разговаривать, мы все равно вместе, у нас внутренний между собой диалог».
О сыне
«Наш сын Саша - он такой же, очень похож по характеру на Сережу. Очень. Даже в движениях иногда: когда он начинает кривляться или танцевать, меня прямо током пробивает, потому что я вижу Сережу. Как-то на генном уровне все передалось, вплоть до характера. И я понимаю, что, если бы они с Сережей сейчас были вместе, они настолько тонко друг друга чувствовали бы и понимали».
О фильме «Связной»
Помню, как он мне дал его прочесть в первый раз. И у меня такое чувство было, знаете, я про себя подумала: «Как у этого, в общем-то, мальчика столько всего сразу помещается в голове? Какой он талантливый! Какое мне выпало счастье». Потому что, понимаете, вроде мы рядом, какая-то бытовуха окружает, но в то же время у меня в руках оказалось произведение, которое характеризует его совсем в другом качестве, - со сложными конструкциями и глубоким пониманием многих вещей, жизни, характеров людей, все это переплетается. И я читаю и понимаю, что я соприкасаюсь с человеком невероятного таланта и ума. А он рядом со мной ведь живет! Это трудно объяснить толком, но когда у тебя идет обычная жизнь, даже пронизанная отношениями, любовью, наполненная детьми, ты все равно не всегда можешь до конца оценить счастье, которое тебе судьба подарила: быть рядом с таким человеком. А еще я горжусь, что он всегда мне говорил: «Если бы не ты, я, может, не снял бы, не написал». Да, я, конечно, подталкивала его заниматься своим делом. И, дописав сценарий «Связного», он сказал: «Я сниму это так, что мне не стыдно будет перед тобой».
О гибели мужа
«В это поверить было невозможно. Очень больно. Знаете, когда мы привезли его личные вещи тогда из Осетии, я разбирала их. И в сумке лежала совсем потрепанная записка, которую я ему писала еще в Петербурге, когда он снимал «Сестер». Еще у нас Саши не было, была только Олечка. Там в конце было написано: «Помни, что два человека на этой Земле любят тебя по-настоящему: я и Олечка». И я нашла эту записку в его сумке, вынести это было невозможно».
После фильма ‘Брат’ Алексея Балабанова ряд интервьюеров, общавшихся с Сергеем Бодровым, удивлялся примерно так:’Я рассчитывал увидеть смурного паренька. А встретил нормального, веселого парня…’ На контраст работало еще и то, что Сергей закончил искусствоведческий факультет МГУ и написал диплом ‘Венецианская архитектура ХVI века’.Журналисты хватались за это и доказывали своим читателям, что на самом деле Бодров вовсе не такой, как его герой Данила, а наоборот — добрый и интеллигентный.
Несовпадение экранного и реального имиджей Сергея нравилось и фотографам — они с удовольствием ‘играли’ с ним, то возвращая его к образу Данилы Багрова, то вспоминая о его серьезном образовании.
Видимо, именно оно заставляло его кротко сносить все эти ‘игры’ прессы, так как фотографироваться он терпеть не мог… Интервью давать — тоже. Мы публикуем это давнее его интервью, потому что из него можно очень ясно понять ‘каким он парнем был…’
— Ты себе на каких фотографиях больше нравишься: где ты скромный и в очках или где без очков и с автоматом?
— Да мне все равно.
— Но тебе хоть какой-то кайф доставляет то, что у тебя берут интервью, узнают, на обложки фотографируют?
— Кайф? Да нет, конечно. От этого на самом деле столько же приятного, столько же и неприятного. Я не воспринимаю все это как что-то важное. Если считать важными все эти съемки и интервью, то тогда ты должен серьезно относиться вообще ко всему, что о тебе пишут, к любой статье. А это глупо, бессмысленно, забирает силы и энергию.
— Часто пишут неправду?
— Помню один заголовок — ‘Бодров женился на стерве’.
— Но, может быть, именно твоя скрытность провоцирует такие вещи? Ты ведь всегда говоришь о личной жизни очень уклончиво, если вообще говоришь.
— Я не считаю нужным о ней говорить. Личная жизнь потому и называется личной, чтобы о ней не рассказывать. Мне очень не нравится, когда начинают в душу лезть. Да для меня вообще интервью давать — мука адская. Когда дочь родилась, звонить начали… Ребенка ведь даже друзьям своим не показываешь первые недели, а тут журналисты начинают расспрашивать.
— Ты домашний человек? Можешь сказать, что твой дом — твоя крепость?
— Я и об этом не особенно хочу говорить — домашний я, не домашний… А что касается крепости — можно носиться неделю везде, а можно дома залечь на диване на неделю, депрессию переживать.
— На письма зрителей ты отвечаешь?
— Было письмо от женщины, кажется, из Южноуральска. Пожилая женщина так трогательно ко мне обратилась: ‘Дорогой Сергей Сергеевич…’ Пишет: ‘Прошу совета вашего. Младший сын ушел в армию, хороший сын, работящий. 0дна у него радость была до армии — купил себе мотоцикл ‘Урал’. И был он ему как ребенок — чистил его сын, лелеял, холил. Потом оставил в гараже и ушел служить. В Чечню. Письма все время пишет, спрашивает: ‘Мама, как там мой мотоцикл?’ И вот случилась у меня беда. Залезло в гараж жулье, мотоцикл украли, а я боюсь сыну в этом признаться. А со старшим сыном тоже беда. Он этих подонков нашел, а они его избили да еще ограбили. Вот вы в фильме так лихо с подонками расправлялись, что вы мне посоветуете?’
Вот что сказать ей: ‘Вызывайте милицию’ или ‘Бог им судья’? Я первый раз в жизни решил лично на это письмо ответить. Сидел, часа два думал.
— И что ответил?
— Нашел какие-то слова. Сейчас я их не повторю. Но надеюсь, что тот парень, когда из Чечни вернется, правильно меня поймет. Хотя он про жизнь знает в cто раз больше, чем я. Конечно, я посоветовал не мстить.
— Думаю, эта женщина была рада, что ее сыну не придется мстить. Но многих твой совет наверняка бы удивил — после ‘Брата’ тебя воспринимали не как Сергея Бодрова, а как Данилу Багрова. А сам ты какую-то связь с ним чувствуешь?
— Мы с ним как близнецы. Знаешь, бывают такие близнецы — внешне друг на друга похожие как две капли воды, а внутренне совершенно разные. Идет такое виртуальное влияние. Возможно, он делает меня жестче, а я его — мягче.
— Года два назад, после выхода ‘Брата’ на экраны, ты говорил, что пришло время таких людей, как Данила. Оно продолжается?
— Я не очень хорошо помню, что тогда говорил, но, по-моему, это время и не кончалось. За родных своих надо постоять? Надо. Слабых надо защищать? Надо. Родину свою надо любить? Надо. Нет, это время постоянно, оно никогда не кончится.
— Представь Данилу Багрова не своим экранным близнецом, а живым человеком, с вот такими взглядами, манерой поведения, способами разрешения конфликтов. Ты бы хотел, чтобы у тебя был такой брат?
— (Очень долго думает). Нет. Брат… Вообще, я всегда сестру хотел… Ну вот, и ответил на вопрос.
— Довольно большая часть ‘Брата-2’ снималась в Америке. Как тебе эта страна, и будет ли ей ‘кердык’?
— Будет. Особенно если говорить о национализме. Там ведь национализм ужасный, совсем другой, чем у нас, но его очень много. Вот, например, черные белых называют ‘сноу-флейк’ — перевести это можно как ‘снежные хлопья’ или ‘снежок’. Слово это ругательное. Мы снимали одну из сцен в баре, в негритянском районе, где вообще белым появляться не стоит. И позвали местный народ сниматься в массовке — пиво им бесплатное поставили, они очень рады были. И когда мы начали снимать эпизод, в котором негр, обращаясь к белому, называет его ‘сноу-флейк’, они все были в таком восторге, что даже зааплодировали, — в настоящем кино негр обращается к белому и произносит это слово! В полном были восторге.
— А черных нельзя называть ‘ниггеры’?
— Да, это слово нельзя произносить, оно считается очень обидным. Меня как-то гримировала американская гримерша, мы разговаривали и ждали чернокожих актеров, и она вдруг склоняется низко-низко и на ухо мне шепотом говорит: ‘Скоро ниггеры придут!’
— Национализм есть, к сожалению, не только в Америке. Слова из первой картины ‘Не брат ты мне, гнида черножопая’ так и не забыли, а после ‘Брата-2’ вспомнят опять. Причем нынешняя политическая ситуация их не то чтобы оправдывает, но…
— Знаешь, количество добра и зла в мире всегда одинаково. И если сейчас зло воплощено в виде гуннов с черными бородами, то так и должно быть. С этим злом можно бороться, но количество его в мире не изменится.
— Ты что же, абсолютный фаталист?
— Да. Я фаталист.
— А как ты думаешь, Салмана Радуева надо расстреливать?
— Можно об этом рассуждать, но в принципе ничего же не изменится. Если смотреть с точки зрения человечества, его общего развития и воспринимать людей как букашек, то от того, будет этих букашек больше или меньше, ничего толком не изменится. Это, в общем-то, верная философия, но в этом случае тебе уже все равно, что будет с тобой, с твоими родными, потому что ты и на них смотришь как на букашек… Если исчезнут, то ничего не изменится. Гунны будут появляться все время разные и никогда не исчезнут, но это совершенно не значит, что с ними не надо бороться. Только борются все по-разному.
— То есть противиться злу надо, но не надо противиться насилием?
— Ну вот представь. Две тысячи человек, все совершили что-то жуткое: изнасилования, расчлененка, они все преступники. И надо пойти и их расстрелять. Радуев тоже преступник. Это тоже жизненная философия — пойдет человек их расстреливать или не пойдет.
— А ты?
— Я не пойду.
— А ты не ездил в Чечню встречаться с солдатами. Они наверняка смотрели ‘Брата’ и видят в тебе что-то близкое…
— Не ездил. Но если бы такая ситуация сложилась — поехал бы обязательно. Мне письмо пришло от парня, который служил в Чечне, потом вернулся в Питер, связался там с какими-то бандитами, получил я от него письмо, а под письмом подпись ‘Данила’, я даже вздрогнул. Мы с ним встретились, поговорили. Сейчас он организовал у себя что-то вроде клуба чеченских ветеранов.
— Ты в армии служил?
— Нет.
— А оружие любишь?
— Да, как всякий мужчина. В нем что- то такое мистическое есть.
— У тебя после ‘Брата’ не было опасений, что тебя растиражируют как типаж?
— Да не позволю я себя особенно растиражировать.
— Отказываешься от ролей? Но ко- го-то же тебе сейчас предлагают?
— Предлагают. Предлагают негодяя. Он не мерзавец, а именно негодяй. Так что, может быть, что-то и получится.
— А с телевидения ты ушел оконча- тельно?
— Ушел. Я начал понимать, что это не совсем моя работа. Потому решил оставить программу ‘Взгляд’.
— Ты, несмотря на довольно большое количество ролей, постоянно говоришь, что ты не актер. Что в тебе должно измениться, чтобы ты себя им почувствовал?
— Во мне ничего не должно измениться, потому что я актером себя чувствовать не буду. А так, нужно больше самовлюбленности, и главное — стремление всем понравиться.
— А в тебе этого нет?
— Нет. Во мне этого нет. Я не хочу быть актером.
— А кем хочешь?
— Я? Хотел бы кино ставить, быть режиссером.
— Но если ты говоришь, что ты не жесткий чкловек, как бы ты мог управлять таким огромным коллективом? Там же орать надо.
— Я не стал бы орать.
— То есть осветителю, который опо- здает на два часа на съемку, ты скажешь вместо ‘Трам-тарарам…’ ‘Простите, но своим опозданием вы очень помешали нашей работе’?
— Да. Осветителю я скажу так, а вот продюсеру, который будет вмешиваться в работу, могу и ‘Трам-тарарам…’.
— А если бы ты ставил свой фильм, он был бы чем-то похож на картины Алексея Балабанова?
— Работать с Балабановым мне нра- вится, но снимать так, как он, я не стал бы. А как стал бы, я еще не знаю. Вообще, люди, человеческие отношения намного выше искусства. Мне живой человек интереснее любого фильма, любой картины.
— Может быть, в тебе психолог скрывается?
— Да кто во мне только не скрыва- ется…
— А твой Данила, он любит людей?
— Он едет выручать брата друга, который в результате-то оказывается вовсе не самым лучшим человеком. Подонка, который только что чуть его не убил, он не убивает, потому что в коридор выбежал маленький сын этого самого подонка и прочел стихотворение о Родине, от которого у Данилы просто ком в горле появился… По-моему, нельзя такое сделать, не любя людей.
— А ты в общении избирателен?
— Ну конечно. А как же иначе. Да, я избирателен в общении.
— А с Витей Сухоруковым, ‘братом’ своим, ты дружишь?
— Мы вместе жили в квартире в Чикаго, специально попросились. Там были огромные окна, от пола до потолка, смотришь — и весь город перед собой видишь. Фильм-то малобюджетный, я как в эту квартиру вошел, подумал: не ошиблись ли мы дверью? А Витя на всю эту красоту посмотрел и сказал: ‘Витька Сухоруков в Чикаго. Видела бы мамка моя…’ А потом минут сорок молчал. Он первый раз был за границей, потом пошел гулять по Чикаго, исходил весь город. Витя замечательный.
— Ты получил достаточно серьезное образование — одно название твоего диплома заставляет замирать от уважения. А в жизни тебе это образование как-то пригодилось?
— Конечно. Вот приезжаешь в какой-нибудь город. Что обычно об этом городе знаешь? Что там есть центральная площадь, какие-то магазины… А я знаю, что там в музее есть одна картина, у которой ты можешь целый день провести. И этот день прибавляется к твоей жизни.
Я отвечаю за моего героя и не отказываюсь ни от одного его слова, ни от одного поступка, хотя все это режиссер придумал. Может быть, я вообще слишком много значения придаю работе. Я всегда и везде говорю: я не артист, я не артист, я не артист. А мне: "Не-е-еет, вы артист!" А я: артист - это совсем другое. Это другие люди, другая конституция. [...] роль для меня - это не профессия. Это поступок, который совершаешь.
У режиссера вообще такая профессия. Он должен уметь душить. Такое скверное, но необходимое качество. Режиссер - как капитан на подводной лодке. Ты всегда должен понимать, что можешь поспорить с капитаном, но уже на берегу. Это условия игры, порядок такой.
Сергей, вы - актер. Талантливый...
СБ: Бог его знает. Тут как с наркотиками: главное - вовремя соскочить. Как только ты начнешь об этом думать: вот, какой я органичный, как органично посмотрел, как органично наклонился - и все тут же, моментально, в одну секунду рухнет, как карточный домик. Как только ты начнешь относиться к этому как к профессии, как к актерству, - все исчезнет. Достаточно просто быть органичным человеком и не бояться камеры.
СБ: Не знаю, так ли уж хорошо все получилось, но впервые это произошло на моей первой картине - "Кавказский пленник". Я узнал, что мне предлагают эту роль за три дня до съемок. И вот - первый день. Военкомат. Все голые. Ну, думаю, кино началось. Не то что бы я был всем этим напуган. Но чувствую - меня кидануло в какую-то другую реальность. И единственный способ защиты от этой агрессивной реальности - оставаться самим собой. Самый верный путь. Потому что себя-то ты знаешь. Я - это я. Стол какой-то не такой, стул мягкий, стакан другой формы. А я зацепился за себя - как в трамвае за поручень.
СБ: Это одно из очень ценных качеств - умение любить и интересоваться людьми. Мне всегда были интересны люди - в такси, в трамвае. Я люблю слушать их рассказы.
- Хотелось бы узнать о твоем ощущении возраста - тебе ведь в следующем году исполнится тридцать лет.
СБ: С каждым днем меня это все больше и больше тревожит. Время - одна из тех вещей, на которые мы не в состоянии повлиять. Единственное, что мы можем сделать, - это наполнить наши дни, сделать их длиннее, шире. И средство одно - любовь и внимание к окружающим. Как у ребенка. У него день очень длинный: он найдет листик, рассматривает его полчаса, и целый мир разворачивается у него перед глазами. А можно не листик рассматривать, а людей. Делать как можно больше, писать, снимать. Наполнять жизнь.
Ты суеверный человек?
СБ: Да. Конечно, суеверие - грех, но есть какая-то кармическая ответственность. Это тысячи раз было проверено.
Нравятся дорогие вещи?
СБ: Мне нравятся хорошие вещи, но всегда возникает такое ощущение, что тебя кто-то накалывает. Почему мы должны платить за маечку триста долларов, если на ней какие-то особые две буквы? Кто это придумал? Мне хочется назло надеть совсем другую одежду. А вообще покупать надо за границей - там дешевле.
Почему у тебя такие немногословные герои?
СБ: Вообще-то я больше люблю слушать. Мне это интереснее. Когда я выступал в эфире, время постоянно надо было чем-то заполнять. И ты чувствуешь себя мясорубкой, в которую забрасывают мясо, а она выпускает фарш. Меньше слов. В этом больше силы.
Отрывки интервью журналу ОМ, май 2000