«Было замечено, что оба писателя умерли в день св. Георгия в 1616 году, «Заключив союз для уничтожения дракона лживых видимостей» — как затейливо, но неверно пишет Белл. Не помышляя об истреблении дракона, и Сервантес, и Шекспир — каждый на свой лад — выгуливали на поводке этого милого зверя, чтобы время сохранило для нас его грустный взгляд и переливчатую чешую. (Кстати, хотя днем смерти обоих считается 23 апреля — мой день рождения, но Сервантес и Шекспир умерли по разным календарям и между двумя датами десятидневный разрыв)"

Набоков «Лекции о Дон Кихоте».

«Самое дикое безумие — видеть жизнь такой, как она есть, а не такой, какой она должна быть»

Дон Кихот «Человек из Ламанчи».

Просыпаюсь в 4,44, в окне яркое оранжевое пятно уличного фонаря. Не то, чтобы темно — май на носу — но света добавляет. Сияет так, что не сразу замечаешь много ниже тусклый лунный круг. Который как-бы и не светит, теряется в ярком соседстве. Но смотреть на него интереснее. Как странно, — думаю, — Что такое этот фонарь в сравнении с Луной? Пшик. А поглядишь, желая увидеть действительность, как она есть и твердо уверишься: вот истинный источник света на ночной планете.

К великому произведению Сервантеса жизнь вела и вела окольными тропками. Подруга годом старше в лагере поразила красотой иноземных слов: «А знаешь, как полное имя автора «Дон Кихота»? Мигель де Сервантес Сааведра. Специально выучила, назло нашей русичке, она меня тупой считает». На заставке образовательной программы второго канала (а всего было три в моем детстве), по испанскому языку нескладный длинный рыцарь и маленький толстенький оруженосец. Песня «На турнире, на пиру и на охоте ходят слухи об отважном Дон Кихоте». Но всякая попытка читать оканчивалась таким сокрушающим приступом невыносимой скуки, что книга закрывалась даже без утешительной мысли «До лучших времен» — навсегда.

Потому единственный способ спознаться с великим романом великого испанца для меня опосредованный. Через экранизацию, набоковские «Лекции», да хоть вот через мюзикл. Потому что фильм «Человек из Ламанчи» — вариация на тему бродвейского мюзикла. И к первоисточнику отношение имеет примерно такое, какое пересказ фильма, сделанного по книге, к самому роману. Или РПГ-книги к идее, вдохновлявшей разработчиков игры. Не моя мысль, друг обронил вскользь, но очень точная. Зато мюзиклы люблю, в хороших всегда встречаются две-три чудесных мелодии, способных «сделать» день. А в этом будут Питер О`Тул и Софи Лорен. О чем еще мечтать бедной девушке?

Включаю, начинаю смотреть; эффект, как от романа — сокрушительный приступ невыносимой скуки загоняет в сон. Встряхиваюсь, не много пропустила (сюжет известен, чать Набокова читала). И вот тут как раз Софи, с этой ее яростной женственностью, глаз не отвести. И О`Тул — нет-нет, здесь нехорош, но все же. И музыка, приятная весьма Littie Bird — так прямо за душу берет. И занятная трактовка просматривается. Не привычное для этого сюжета: «счастье всего мира не стоит одной слезы на щеке невинного ребенка» и не «пепел Клааса бьется в мою грудь». И даже не вполне «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».

Нет, здесь иное: мир полон несправедливости, горести и скорбей. Но кого и когда сделало счастливее признание этого факта? Кого и когда утешило. Ты можешь назвать неудачника лузером: бедную девушку, выживающую, как умеет, потаскухой; глупца, что борется с несправедливостью, сумасшедшим. И что? Да ничего. Только еще мерзее всеобщая мерзость. Еще беспросветнее. А можешь увидеть в ней Прекрасную Даму, в нем — Рыцаря в Сияющих Доспехах и на какой-то момент сделать обоих теми, кого в них увидел. Пусть ненадолго, пусть покажется, что мрак сомкнулся еще плотнее после этого просвета. Это только кажется. Они видели, чем могут быть. «Люби не то, что ты есть, а то, чем хочешь и можешь быть».

Стоило смотреть? Думаю да. По какому-то наитию спрашиваю Яндекс об одноименном спектакле театра им. Маяковского, который именно и рекомендовали, да найти не сумела. Отрывки есть. Лазарев, Доронина, Леонов. До чего хороши. Альдонса Дорониной на голову выше, да простит меня Софи. Жаль, что нет того спектакля целиком. А фонарь за моим окном погас в пять утра, как и не было его. Луна осталась. Ну так что с действительностью, как она есть?

«Человек из Ламанчи» впервые появился на телевидении как драма Дейла Вассермана (продолжительностью 90 минут). Несколько лет спустя Вассерман переделал ее в мюзикл, композитором которого был Митч Лей, а слова написал Джо Дарион. После успешного показа мюзикла в Оперном театре Коннектикута его создатели договорились с руководством центра Линкольна, у которого в то время не было собственной постоянной сцены, о постановке мюзикла во временно устроенном театре в Гринвич-Виллидж, на территории студенческого городка местного университета. Благодаря положительным отзывам критиков, а главное, успеху у зрителей мюзикл быстро стал настолько популярным, что на него трудно было купить билеты, и в конце концов он переехал на Бродвей. «Человек из Ламанчи» около шести лет шел в Америке и ставился в сорока пяти странах мира на двадцать одном языке.

Дон Кихот в мюзикле «Человек из Ламанчи»

Дон Кихот признается сбитой с толку девице, что его миссия в жизни - «мечтать о несбыточном и тянуться к недостижимым звездам». Но как только угодливый владелец гостиницы присваивает ему звание Рыцаря печального образа, мужество Дон Кихота подвергается серьезным испытаниям. Орава пьяных погонщиков мулов «похищает» Альдонцу. Тут снова возникает Сервантес, так как некоторых из его сокамерников уводят на пытки. После этого действие возвращается к Дон Кихоту. Он находит Альдонцу и отбивает ее у шайки насильников. Альдонца старается убедить его принимать ее такой, какая она есть, а не за вымышленную Дульсинею.

Как и предполагал Дон Кихот, неожиданно появляется чародей ветряной мельницы, Рыцарь Зеркал, в совершенно фантастическом одеянии, на самом деле оказавшийся тюремным доктором, которого присылает инквизиция, чтобы излечить Сервантеса от безумия. Он преуспевает в этом даже слишком, в неистовом поединке смертельно ранив Дон Кихота. Даже Альдонца, которая теперь согласна быть для него Дульсинеей, не может убедить его снова стать ее верным рыцарем. Когда он испускает дух, Альдонца рыдает: «Как человек ты умер, но Дон Кихот - жив».

Музыка для «Человека из Ламанчи»

Главные роли первого нью-йоркского мюзикла

Бродвейский мюзикл (1965) американских драматургов Д. Вассермана и Д. Дерриона на музыку Митча Ли "Человек из Ламанчи" по роману Мигуэля Сервантеса "Дон Кихот"

Забудьте о дворцах искусств. Театр «Санта-Сюзана», новый профессиональный театр в Сими Вэлли, ставит «Человека из Ламанчи» в палатке – и делает это столь успешно, что почти начинаешь верить, что так, и только так, и должно быть.
Эта палатка раскинута на парковке, которая раньше была супермаркетом. Труппа планировала использовать бывшее здание магазина, однако инспектор по застройке не позволил. Поэтому пришлось воздвигнуть шатер на 230 мест.
Можно провести две параллели между тем, о чем рассказывает пьеса, и опытом самого театра. Во-первых, - и это наиболее очевидно, - театр «Санта-Сюзана» пытается реализовать свою собственную «невозможную мечту», сражаясь с препятствиями так же, как это делал Дон Кихот. Шоу должно продолжаться – и они все для этого делают.
Эта параллель немногого бы стоила, если бы спектакль не был столь хорош. Но это шоу достойно того, чтобы продолжаться.
ЛЭЙН ДЭВИС играет Сервантеса с аристократической невозмутимостью, а Кихота – с аристократической страстностью, отмечая разницу между двумя героями едва различимыми жестами. Его голос достоин всяческих похвал. ~ «Лос-Анджелес Таймз»: ««Человек из Ламанчи» в палатке оказывается возможной мечтой», 22.06.1989

Эта возобновленная постановка возвращает нам трех потрясающих «звезд» версии 1989 года в прекрасной форме. Лэйн Дэвис, также художественный руководитель труппы, показывает, что Сервантес вынужден был смириться, но Кихот подкупает своей наивностью. В Эйлин Барнетт видны как простушка Альдонса, так и ангел-Дульсинея. Джерри Уинсетт – эталон Санчо.
Если не обращать внимания на некоторую размытость куплетов, остальные актеры также хороши. Поставил спектакль Брюс Френч. Усиленный глас квинтета Кэрол Вейс, играющего за сценой, не всегда соответствует событиям или действиям персонажей. Но в основном этот спектакль – и этот театр – долгожданное явление на местной почве. ~ «Лос-Анджелес Таймз», 19.09.1994

ЧТО ИМ ПРИШЛОСЬ ПРЕОДОЛЕТЬ РАДИ ЭТОГО:
«Дэйли Ньюз оф Лос-Анджелес» 23.05.1989
Автор: Стефани Стассел
«Актеры Сими Вэлли не пасуют перед трудностями»
Члены труппы и сотрудники театра «Санта-Сюзана» никогда не думали о своей постановке «Человека из Ламанчи» как о «невозможной мечте», однако она оборачивается нереальным кошмаром. Труппа планировала показывать мюзикл, начиная с 9 июня, в пустующем здании на углу Лос-Анджелес авеню / Стернс стрит, пока им не сообщили, что правила безопасности этого не допускают. Поэтому было решено натянуть цирковой шатер на парковке и играть спектакль там. Шатер раскинули в субботу.
«Пьеса заканчивается песней «Невозможная мечта», - говорит продюсер Холли Свонн (прим. LDrus: по другим данным, Своннер, - супруга Лэйна Дэвиса, мать его детей). – Вот о чем это пьеса, и вот с чем мы столкнулись».
Актеры и персонал работали по 15 часов в день, чтобы поставить мюзикл о жизни Дон Кихота. Теперь им придется построить сцену, лестницы, скамьи на 232 человека и протянуть провода от пустующего здания к шатру. К тому же они отстают от расписания уже на 4 недели.
Внутри здания уже сделали уборку и построили сцену, когда официальные лица заявили, что для того, чтобы там можно было играть спектакль, нужно установить там постоянные стены, добавить уборные, заменить проводку и, возможно, также добавить еще один выход. Ранее в здании располагался каток для катания на роликовых коньках и проходили вечера знакомств, но без изменений его нельзя использовать как театр, - по словам Брайана Гэйблера, помощника в городской администрации. «Здание не задумывалось для того, чтобы вмещать так много людей, - сказал Гэйблер. – Им пришлось бы устанавливать ширмы, строить несущие стены внутри и приводить все в соответствие со строительным кодексом». Городская администрация организует встречу для тех, у кого есть вопросы по этому поводу (…).
Поскольку в Сими Вэлли нет постоянного театра, Культурная ассоциация Сими Вэлли бережет это здание, подаренное ей Доркин Пропертиз. Два предыдущих спектакля труппа играла в начальной школе и в колледже Морпарк. Свонн утверждает, что новая площадка обойдется театру дороже на 10 тысяч долларов, по сравнению с первоначальной сметой. «Мы вкладываем собственные деньги, - говорит Свонн. – Еще мы принимаем натуральную помощь».
Дэвид Ральфи, режиссер мюзикла, свидетельствует, что энтузиазм и решительность актеров труппы поразительны. «Мы могли бы в любое время отказаться от постановки, и никто бы не мог нас обвинить, но труппа отказалась», - говорит Ральфи.
«Человек из Ламанчи» с Лэйном ДЭВИСОМ и Эйлен Барнетт в главных ролях будет идти с 9 июня по 2 июля (…).

9.06.1989
«Лос-Анджелес Таймз» (издание Вэлли)
Автор: Дэвид Уортон.
«Это цирк: Театральной труппе пришлось съехать с рынка в палатку»
Сотрудники театра «Санта-Сюзана» уже думали, что обрели дом, когда в марте застройщик предложил им занять брошенный супермаркет в Сими Вэлли. Но пять недель назад, когда труппа вовсю перестраивала магазин в театр, появился инспектор по застройке – с хорошими и плохими новостями. Хорошая новость была – что труппе разрешается играть пьесу в этом здании. Плохая – то, что из-за правил пожарной безопасности на спектакль нельзя было приглашать много людей, и никому из них не будет разрешено даже присесть.
«Они просто сбросили на нас бомбу, - говорит Виктория Моррис, одна из основательниц театра в Сими Вэлли. – Вот оно – это здание на 30 тысяч квадратных футов, но нам его использовать нельзя».
Шоу, конечно, должно продолжаться. Сегодня состоится премьера «Человека из Ламанчи» - в шатре на парковке. Премьерный спектакль играется на неделю позже, чем было обещано, потому что членам труппы пришлось посражаться за временное разрешение администрации, взять напрокат за 7 с половиной тысяч долларов тент и перенести сиденья и декорации из здания на парковку. «Это и правда было изнурительно, - признает Моррис. – Просто смехотворно». Хозяин здания еще несколько месяцев назад заверил Моррис, что здание соответствует всем требованиям. Это правда: только это требования для магазина, а не для театра.
«Есть же разница между бакалеей и театром, - утверждает Джей Кори, городской управляющий. – Для театров и других мест сбора людей противопожарные правила более строгие».
В супермаркете планировалось установить около 300 сидений. В палатке, в которой администрация наконец разрешила играть спектакль, помещается только 230. В супермаркете были роскошное фойе и туалеты, в палатке этого нет.
Итак, «Санта-Сюзана» снова оказывается в неблагоприятных условиях. Пока в этом сезоне театру пришлось играть «Рождественскую песнь» в здании начальной школы и «Мыши и люди» в колледже Моорпарк. Однако труппа насчитывает около дюжины опытных актеров театра и кино. Она дает Сими Вэлли попробовать вкус настоящего театра. Большинство актеров труппы проживают в спальном пригороде и просто хотели бы поработать недалеко от дома. (…)

Коммерсант , 16 декабря 2004 года

Спектакль печального образа

Актер Владимир Зельдин спас режиссера Юлия Гусмана

Театр Российской армии показал премьеру старого мюзикла "Человек из Ламанчи" на музыку Митча Ли в постановке Юлия Гусмана. Спектакль приурочен к грядущему 90-летию народного артиста Советского Союза Владимира Зельдина, сыгравшего Сервантеса и Дон Кихота. Энергии и жизненной силе ветерана три часа изумлялся РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Нам неизвестно, в какой именно день руководству Театра армии пришло в голову позвать бывшего директора Дома кино, бывшего кавээнщика и телеведущего Юлия Гусмана для постановки мюзикла, но это был явно неудачный день. Господин Гусман произвел на свет дорогостоящий спектакль-монстр. То ли постановщик "Человека из Ламанчи" много десятилетий вообще не бывал в хороших театрах и потому не ведает, что происходит на сценах мира и родной страны. То ли, напротив, он является ответственным ретроградом и, раздраженный современными веяниями, считает, что театр должен быть пыльным, громоздким чудищем, предназначенным для любителей мертвечины. Или Театру армии для раскрутки спектакля просто понадобилось имя персонажа, лицо которого знакомо телезрителям? Тогда с тем же (а может быть, и с гораздо большим) успехом можно было позвать за режиссерский столик Андрея Малахова, Ксению Собчак или Максима Галкина. Но они бы вряд ли согласились.

Так или иначе, но реанимированным мюзиклом Дэйла Вассермана и Джона Дэриона (еще в советские времена он шел на сцене Театра имени Маяковского в постановке Андрея Гончарова, с Александом Лазаревым и Татьяной Дорониной в главных ролях) можно пугать молодежь, собирающуюся посвятить себя театру. На сцене с грохотом и лязгом ворочаются бутафорские глыбы (художник Юрий Антизерский), клубится дым, фальшиво голосят солисты и ненатурально смеется массовка. Танцы, поставленные Олегом Николаевым, сошли бы для какого-то периферийного хореографического ансамбля, но странно смотрятся в столичном мюзикле. Такое впечатление, что постановочная группа была настолько озабочена сбором на премьеру дорогих гостей, изрядную долю которых составили помятые завсегдатаи ресторана Дома кино, что не потрудилась трезво просмотреть свое несчастное детище от начала до конца: от ни к селу ни к городу разыгранной кукольной интермедии в прологе до пошлейшей сцены зажигания свечей добра и надежды в финале.

В общем, самым молодым, самым профессионально состоятельным и самым обаятельным персонажем вечера остался человек, в два, три или даже в четыре раза старше каждого из прочих участников затеи,– Владимир Зельдин. Говорят, Книга рекордов Гиннесса уже заинтересовалась его новой ролью. Все-таки народному артисту Советского Союза в феврале будущего года исполнится 90 лет. В принципе театр, в том числе и современный, знает подобные примеры долгожительства. Но ведь Владимир Михайлович в столь преклонном возрасте не просто выходит на сцену, чтобы потешить самолюбие и напомнить о себе публике. Он играет главную роль! И не в какой-нибудь комнатной шептательной драме, элегически сидя в кресле перед сотней поклонников, а в музыкальном спектакле, на одной из самых больших сцен мира, которую он за три часа театрального действия покидает всего лишь несколько раз, и то ненадолго.

Работает почтенный ветеран без всякой натуги – во всяком случае, никакого сверхнапряжения бенефицианта из зала не чувствуется. И копьем потрясает, и на мельницы бросается, и падает, когда его персонажа ударяют, и шлюху Альдонсу принимает за прекрасную Дульсинею не из слабоумия, а из положенного Дон Кихоту прекраснодушия. Если поет, то так, что слышно не только в партере, но и в самых последних рядах гигантского амфитеатра, причем слышно каждое слово (про других актеров Театра армии этого, кстати, сказать нельзя). В общем, никаких скидок на преклонный возраст Владимиру Зельдину делать не приходится. Старый актер не фокусы показывает, не на вымученный рекорд идет, не перед конгрессом геронтологов выступает, а просто в полную силу, с легкостью и куражом играет две роли: по замыслу либреттистов действие "Человека из Ламанчи" происходит в тюрьме, куда брошен Сервантес и где он перевоплощается в героя своего романа.

Никаких рациональных объяснений феномену Зельдина дать нельзя. Ну просто судьба именно ему сделала щедрый подарок: не только долгую актерскую жизнь, но и возможность соединить собой разные эпохи. Конечно, в таком возрасте каждая роль ценится на вес золота. Обидно, что столько энергии артист расходует в нелепом спектакле Юлия Гусмана. Если бы убрать со сцены всю эту окружающую его ерунду, Владимир Зельдин даже в одиночку наверняка рассказал, разыграл и станцевал бы историю Дон Кихота лучше. Правда, либретто у этого мюзикла донельзя наивное, пафосное и старомодное. Но только каменное сердце не дрогнет, когда человек, современников которого на свете уже почти не осталось, выйдет на авансцену, бесстрастно посмотрит в зал и скажет: "Я иду, ибо кто-нибудь должен идти".

Известия , 15 декабря 2004 года

Марина Давыдова

Гусман печального образа

В Театре Российской армии сыграли давно (и совершенно правильно) забытый мюзикл "Человек из Ламанчи". В роли Рыцаря печального образа выступил Владимир Зельдин. Знаменитый артист готовится отметить свое 90-летие. Спектакль, поставленный Юлием Гусманом, стал бенефисом патриарха русской сцены.

Положа руку на сердце, слово "патриарх" подходит Зельдину не больше, чем слово "пенсионерка" к Майе Плисецкой. Откуда черпает свою солнечную энергию этот вечный Учитель танцев, к каким волшебным батарейкам подключен, я лично не понимаю. И, кажется, никто не понимает. Но средство Макропулоса он точно где-то припрятал. История сцены знает случаи, когда артист в почтенном возрасте играл на сцене и играл великолепно. Пожилая Сара Бернар, как гласят театральные легенды, впечатляла публику, не вставая с кресла (ей, впрочем, не было и восьмидесяти). Но Зельдин не просто играет, он играет в мюзикле со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами, а именно - активно двигается, произносит длиннющие монологи, сверкает ослепительной улыбкой и много поет. Причем двигается он до сих пор хорошо, монологи читает как по писаному (я лично из высокопарной галиматьи Дейла Вассермана и Джона Дэриона не выучила бы и двух абзацев), а поет куда лучше всех артистов, занятых в вышеозначенном произведении. У него по-прежнему молодой, приятный голос и, что совсем уж невероятно, молодая энергетика. И этот феномен вряд ли под силу оценить театроведу. Тут нужен еще как минимум геронтолог. Собственно, если усадить Зельдина в кресло и заставить его играть подобно престарелой Саре Бернар, это-то и будет для него чистым наказанием. Ведь не глубина же проникновения в образ подкупает нас в этом артисте. Напротив, Зельдин всегда скользит по верхам. Но как скользит! Он один из немногих на русской сцене сумел придать легкому жанру (так востребованному в сталинские времена и кровожадной властью, и уставшей от политического людоедства публикой) необходимую легкость.

Все остальные создатели новоиспеченного "Человека из Ламанчи", включая постановщика, изящно скользить не умеют. Легкий жанр в их исполнении выглядит тяжелым, чтобы не сказать кондовым: чего стоят одни массивные, скрипучие и устрашающе грохочущие декорации, в которые было бы уместнее поселить не героев мюзикла, а Кощея Бессмертного из фильмов Александра Роу. Эта пыльная, сильно пронафталиненная театральная рутина, которой оказался окружен блистательный Зельдин, в 60-е (а может, даже и в 70-е) годы была бы чрезвычайно уместна в городе Баку на сцене какого-нибудь ДК им. Ахундова. Но в начале XXI века в одной из театральных столиц мира смотреть на нее, право, неловко. Ругать Юлия Гусмана тоже неловко. Он в конце концов попал в тенета этой самой рутины по чистой случайности. Выйдет, отряхнется, займется привычным делом. Но ведь таких же примерно спектаклей, какой изготовил заслуженный кавээнщик, вокруг пруд пруди. В том числе и в самом Театре армии. И Гусман тут, прямо скажем, совершенно вписался в контекст.

В своей великолепной книге "Мимесис" знаменитый литературовед Эрих Ауэрбах убедительно доказывает, что Сервантес написал роман не героический, а скорее пародийный. Роман о человеке, безнадежно пытающемся приложить устаревшие каноны к радикально изменившейся действительности. Его Дон Кихот, вопреки поздним расхожим представлениям, не опередил свое время. Он безнадежно отстал от него. Текст романа оказался, как выяснилось, куда шире и богаче смыслами, чем первоначальный замысел, но все же у Сервантеса Дон Кихот фигура в гораздо большей степени комическая, чем трагическая. С течением времени этот комический аспект был отброшен, и великий роман превратился для читающей публики в историю о том, как неисправимый идеалист страдает в мире неисправимых пошляков, самим своим существованием делая жизнь на земле прекраснее. Созданный в 60-е годы мюзикл "Человек из Ламанчи" - типичный продукт этого однобокого и довольно поверхностного взгляда на шедевр. Так вот, огромное число русских театральных режиссеров и неожиданно примкнувший к ним Юлий Гусман как раз страдают своеобразным синдромом Дон Кихота (не из мюзикла 60-х, разумеется, а из самого романа, увиденного глазами Ауэрбаха). Так же как Рыцарь печального образа, наивно принимающий идеалы прошлого за вечные идеалы, они принимают эстетические каноны многолетней давности за неподверженные коррозии каноны на все времена. Как знаменитый герой присягает рыцарскому кодексу, они готовы присягнуть рутине. Поклоняться ей как Прекрасной даме. Принимать таз за шлем, а театральную пыль за эликсир молодости. И это не специфическая особенность постановки Гусмана. Это общая болезнь (своего рода эпидемия), охватившая огромную часть русского театра. Он (театр) решительно и бесповоротно не хочет и не умеет жить в настоящем.

То, что самым свежим в премьере Театра армии оказался Дон Кихот 90-летнего Зельдина, на самом деле совершенно неудивительно: он-то ведь и не скрывает, что он человек из прошлого. Он лишь пытается доказать, что его голос, обаяние, энергетика, в отличие от всяких там канонов, и впрямь не подвержены коррозии времени. Они на все времена.

НГ , 17 декабря 2004 года

Григорий Заславский

Дон Кихот, который закрыл собой амбразуру

В Театре армии Владимир Михайлович Зельдин сыграл и спел Дон Кихота

Можно было б сказать: не за что уцепиться. В спектакле, который в Академическом театре российской армии поставил Юлий Гусман, если воспользоваться языком военных стратегов, основной вид боевых действий – отступление. Но публика, которая заполняет зал – и партер, и балкон, – вне себя от счастья: не веря своим глазам и тому, что успели услышать, пришла посмотреть, как играет 90-летний Зельдин. Шли «на Зельдина». И он не обманул ожиданий!

В это невозможно поверить, пока не увидишь собственными глазами: как бы то ни было, существует стереотип, каким должен быть на сцене патриарх, которому вот-вот стукнет 90. Размеренная речь, суховатый старческий голос, молодой партнер, на всякий случай страхующий рядом старика-учителя, все преисполнено значения и смысла, добавляет величия каждому выходу на сцену… Ничего подобного нет в игре Зельдина, никакой величественности, напротив, – вызывающее ребячество и полное отсутствие того, что составляло прежде «допоборудование» в игре великих театральных стариков.

«Я иду, ибо кто-то должен идти!.. Смотри вперед!.. Клянусь всю жизнь мечтать!..» – поет он слова своей «проповеднической» роли из мюзикла, написанного в пору его собственной молодости – Дейла Вассермана, Джона Дэриона и Митча Ли (русский текст песен Юрия Айхенвальда).

Поражает не только портретное сходство нынешнего Зельдина со знаменитыми изображениями странствующего идальго. Сам пафос его речей не кажется у кого-то заимствованным, скорее произнесенным от души, что, быть может, несколько расходится с замыслом американских авторов мюзикла, где Дон Кихот ищет и находит приключения не только на свою голову, но и на головы тех, кому искренне желал добра и милосердия.

Когда он восклицает: «Кто ответит, что такое безумие, когда весь мир сошел с ума?!» Или когда говорит, что надеется сделать наш мир чуточку добрее и милосерднее, он обращается и к публике тоже, а не только к товарищам по сцене. Это – не только игра. И надо сказать: в устах актера эта проповедь не выглядит смешной и нелепой. И он ничуть не страшится прослыть безумным идеалистом. Чего ему бояться?!

Несколько добрых слов можно сказать еще по адресу Ольги Васильевой, которая играет Альдонсу-Дульсинею. Почти все остальное в спектакле – мимо. Дмитрий Ошеров, приглашенный из Театра имени Моссовета, чтобы сыграть Санчо Пансу, бессодержательно суетлив, а, пожалуй, единственной несомненной удачей постановщика Юлия Гусмана (невесть почему названного мастером мюзикла) так и остается назначение актера на главную роль. Кажется, мелочь: в финале на фоне бессчетного числа электрических свечек актеры выходят на сцену с живыми свечами. Это не старый традиционный театр, это – плохой театр.

В антракте Михаил Ефремов искренне недоумевал: неужели в зале нет представителей Книги рекордов Гиннесса, чтобы запечатлеть небывалое?! Кажется, не было.

Зельдин «сшит» не по-стариковски. Он берется играть Дон Кихота и играет не умирающего старца (что было бы и позволительно, и понятно), старика-аристократа, что то ли вправду, то ли в видениях и старческом своем бреду был рыцарем Печального образа, который лежит и вспоминает. Он играет Дон Кихота мужчиной в полном расцвете сил, он поет, падает на одно колено перед дамой и мгновенно поднимается без посторонней помощи. И поет – лучше всех остальных в этом спектакле. Можно было бы вообразить, что все остальные нарочно играют в поддавки, если бы подобная необходимость хоть раз обнаружила себя. Владимир Михайлович Зельдин и сегодня в такой нечестной игре почти не нуждается: разумеется, надо отдать должное балетмейстеру спектакля Олегу Николаеву, постановщику драк и боев, в которых Дон Кихот-Зельдин кажется полноправным участником, а порой – главным задирой. Носится с копьем, сражается, как говорится, без страха и упрека, готовый один выйти на битву с превосходящими силами противника…

Тут еще можно – и конечно, нужно! – сказать, что эта роль естественно продолжает актерскую биографию Зельдина, и как бы посылает привет великому прошлому Театра армии, где и пели, и танцевали, и легкомысленно шутили, говорили о благородстве и слыли романтиками, особенно в трудные для России времена, когда настоящих романтиков штабелями укладывали в фундаменты ударных строек социализма. Ну а особо легкомысленные шутки имели специальное обозначение в длинном алфавите знаменитой 58-й статьи УК.

Но если подвиги Дон Кихота кажутся нам сомнительными, подвиг Зельдина – несомненен

	Фото ИТАР-ТАСС

Время новостей, 17 декабря 2004 года

Александр Соколянский

Праздник старого актера

Владимир Зельдин сыграл Дон Кихота

За последние двадцать лет ни образ, ни манеры Владимира Зельдина совершенно не изменились. Он словно бы застыл в ясной, подчеркнуто учтивой старости без признаков одряхления. Умением останавливать ход биологических часов судьба иногда наделяет старых актеров, особенно тех, кто смолоду был блестящ и легок. Тех, чьи лучшие роли прочно входят в историю театра, но запоминаются не как великие, а как пленительные.

Понять природу «пленительных актеров», описать их свойства и их отношения с публикой было бы очень интересно. Жизнелюбивые, ловкие, бойкие - некоторая поверхностность им к лицу. Публика любит их пылко и весело, но скорее беззаботно, чем беззаветно: пленительные актеры не становятся властителями дум. И еще: судьба никогда не может удовлетворить их невероятный актерский аппетит (играть и пленять они любят больше всего на свете), но в порядке компенсации часто наделяет творческим долголетием.

Вероятно, самым лучшим из «пленительных» был мхатовец Марк Прудкин, который в двадцать восемь лет дивно играл Шервинского («Дни Турбиных», 1926), а в семьдесят восемь - Шабельского («Иванов», 1976); в девяносто пять он очень интересно сочинял для себя роль Фирса. К этой же чудесной породе принадлежит Владимир Зельдин. Около шестидесяти лет назад он сыграл на сцене Театра Советской Армии незабываемого Альдемаро («Учитель танцев», 1946), а только что, на той же самой сцене, - Дон Кихота (да еще в придачу и Сервантеса) в мюзикле «Человек из Ламанчи». Возможно, это надо занести в Книгу рекордов Гиннесса: меньше чем через три месяца артисту исполнится девяносто, а он играет главную роль в мюзикле, и хорошо играет.

«Человек из Ламанчи» - выбор Зельдина. Он неожидан и точен, он хорош уже тем, что вечное желание играть не пустилось по наезженной колее. Начиная лет с шестидесяти все наши народные артисты нацеливаются на короля Лира; Зельдин искушению не поддался, и правильно сделал: не его амплуа. Так же, как чеховский Фирс, толстовский Аким, беккетовский Крэпп и т.д. В мировой драматургии много гениально написанных стариков; почти все они написаны не для Зельдина.

Разумеется, поющий и танцующий Дон Кихот должен напомнить об «Учителе танцев» (перекличка очевидна), но «Человек из Ламанчи» - не поклон Зельдина своему прошлому, а утверждение актерского достоинства в настоящем. Публика готова радостно изумиться уже тому, что актер сумел сохранить осанку, жест, голос, - и изумляется. Когда Зельдин поет шлягер Митча Ли «Это я, Дон Кихот, человек из Ламанчи...», зал не верит собственным ушам: актер безупречно попадает в ноты и тянет открытые гласные в мужских рифмах ровно столько, сколько полагается. Естественно, ему кричат «браво!» - я присоединяюсь.

Возможно, в пандан к Зельдину нарочно отбирались самые безголосые актеры и актрисы, но так или иначе, из всех персонажей мюзикла один Дон Кихот поет свои арии; прочие излагаются речитативом. Возможно, что и роли исполняются артистами по принципу «чем хуже, тем лучше»: мы, дескать, будем изо всех сил фальшивить, бессмысленно орать и махать руками - и тем самым подчеркнем блистательность седого патриарха. Возможно, что и вся постановка в целом... но пора перейти на личности.

Работа режиссера Юлия Гусмана и художника Юрия Антизерского не просто плоха, а беспросветно плоха. Хуже нее только работа балетмейстера Олега Николаева, сочинившего ряд бессмысленных коллективных топтаний и один женский танец, заставляющий вспомнить бессмертную фразу: «Не шевелите нижним бюстом!». По сравнению с этим убожеством надувные декорации Антизерского, этакие домики-пряники (надуваются они, кстати сказать, очень неохотно, будто бы сами понимают, как выглядят), не то чтобы шедевр, но нечто съедобное. Пусть безвкусное, пусть просроченное, но почти что съедобное. А вообще, конечно, с подобными сценографическими идеями лучше было бы поехать в Урюпинск.

Юлий Гусман, в отличие от Антизерского и Николаева, человек известный и многими любимый. Ставить «Человека из Ламанчи» в Театре Армии он взялся, видимо, по дружбе, а также вспомнив, что некогда (80-е или даже 70-е годы, город Баку) он этот мюзикл уже ставил. Его работа вызывает подозрение, что Гусман, став в 1988 году москвичом, перестал ходить в театр. Видимо, он просто не знает, что постановочная культура мюзикла сильно изменилась. Со времен «Метро» и «Норд-Оста» возникли новые требования к жанру: поющим актерам теперь нужны вокальные данные, танцующей массовке - умение танцевать, режиссеру - профессиональная грамотность и выдумка. Первому у Гусмана взяться было неоткуда; обидно за отсутствие второго.

Казалось бы: великий кавээнщик, арбитр юмора (по аналогии с Петронием, который при дворе императора Нерона был «арбитром элегантности») должен испытывать отвращение к грубым штампам и фальсификатам. Ничуть: только из них и состоит режиссура Гусмана. Его остроумие проявилось лишь однажды, когда на роль Санчо Пансы он пригласил моссоветовца Дмитрия Ошерова: если Дон Кихот так необычно стар, пусть Санчо будет столь же необычно молод. Это могло бы сработать, если б Ошеров играл в соответствии со своими данными, а не с общей атмосферой скуки, лени и приблизительности. Не сработало.

Тем важнее понять, кого и как играет Владимир Зельдин. Его жесты изящны, но очень осторожны, замедленны - все-таки почти девяносто. Согласные произносятся с разной степенью уверенности: возглас «Справедливость восторжествовала!» затрудняет актера обилием свистящих «с», почти превращающихся в «ф». Но для этого Дон Кихота - да, так оно и надо. И оно звучит не хуже, чем легкое грассирование или умягчение гласных на французский манер. Герой Зельдина родился не в Ламанче, а в Ля Манче : разницу стоит осмыслить.

Изящество и усердность игры Зельдина объясняет внутренний сюжет спектакля. В незамысловатом мире, тупом и откровенно корыстном, появляется человек из забытого прошлого, представитель естественно вымершей породы: слабый, хрупкий, но все же герой древности. Он уже ничего ни в чем не изменит. Однако ему самому нужно жить в настоящем точно так же, как он жил в прошлом, - честно и грациозно. Хотелось бы также и весело - но вряд ли получится.