Татьяна Львовна Щепкина-Куперник родилась в 1874 году в Москве. Ее мать, Ольга Петровна Щепкина, была родной внучкой великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина. Отец, Лев Абрамович Куперник, известный киевский адвокат, был страстным театралом и дружил со многими крупными актерами, певцами, музыкантами. Большую роль в духовном развитии Т. Л. Щепкиной-Куперник сыграли ее тетка, Александра Петровна Щепкина, актриса Малого театра, близкий друг М. Н. Ермоловой, и муж Александры Петровны, один из выдающихся режиссеров Малого театра, Сергей Антипович Черневский. Девочка росла в актерской среде, в самой гуще театральных событий и интересов. "Детские игры в щепкинской семье, - вспоминала впоследствии Т. Л. Щепкина-Куперник, - были "игрой в театр". Они же дали ей и "первый толчок к литературным писаниям".

Самым ярким впечатлением детских лет Т. Л. Щепкиной-Куперник были спектакли Малого театра: "Я увидала Ермолову, - щепкинская кровь заговорила во мне, и театр занял отныне все мои мысли и мечты".

После окончания киевской гимназии Т. Л. Щепкина-Куперник вернулась в Москву и здесь поступила на сцену драматического театра Ф. А. Корша. Ей было в это время 18 лет.

"В понедельник 21 сентября (1892 года) на сцене театра г. Корша, - сообщала газета "Русские ведомости", - в одноактной пьесе г. Корнеева "Откликнулось сердечко", в роли веселенькой резвушки Нины, с большим успехом дебютировала г-жа Щепкина, правнучка знаменитого артиста. Полная неподдельной веселости и оживления, игра молоденькой дебютантки произвела весьма благоприятное впечатление и вызвала шумное одобрение публики".

Несмотря на такое удачное начало, Т. Л. Щепкина-Куперник пробыла на сцене только один сезон.

Случилось так, что через месяц после первого актерского выступления у Корша, 20 октября 1892 года, она дебютировала в Малом театре в качестве драматурга. Была поставлена ее первая пьеса - "Летняя картинка", в которой играли А. П. Щепкина и Ф. П. Горев. Эта одноактная сценка, от которой веяло свежестью и простотой, очень понравилась зрителям. Автора дружно вызывали, но его в театре не оказалось: он играл в это время гимназиста в каком-то водевиле у Корша. На следующий день успех молодого драматурга был единодушно отмечен московскими газетами.

Эта первая литературная удача воодушевила Т. Л. Щепкину-Куперних гораздо больше, чем аплодисменты, которыми награждали ее игру на сцене. С этого-то времени она и решает целиком посвятить себя литературному творчеству.

Так началась писательская биография Т. Л. Щепкиной-Куперник, продолжавшаяся 60 лет.

С первых же шагов на литературном поприще Т. Л. Щепкина-Куперник проявляет большую творческую активность, пробуя свои силы в самых различных областях. В театре ставятся одна за другой ее изящные драматические миниатюры - "Ирэн", "Вечность в мгновении", "Месть амура", "В детской", "Нарцисс и Эхо" и др. В газетах и журналах печатается множество очерков и рассказов Т. Л. Щепкиной-Куперник. Одновременно она выступает и в качестве поэта - автора лирических стихотворений и небольших стихотворных повестей. Поэтическое и драматургическое дарование позволяет ей взяться за трудное дело стихотворных театральных переводов.

Эти первые годы литературной деятельности Т. Л. Щепкиной-Куперник были согреты дружбой молодой писательницы с А. П. Чеховым, который с большим вниманием следил за развитием ее таланта, помогал сзоими советами, заботливо поддерживал ее.

К концу 90-х годов имя Т. Л. Щепкиной-Куперник становится известным и в литературе и в театре. Она является уже автором сборника рассказов "Странички жизни", книги стихов "Из женских писем", переводов пьес французского драматурга Эдмонда Ростана. Из них особенный успех выпадает на долю "Сирано де Бержерака", ставшего в блестящем переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник одной из любимых пьес русского зрителя.

Необыкновенно тепло о переводе "Сирано де Бержерака" отозвался при встрече с Т. Л. Щепкиной-Куперник А. М. Горький.

Широкий размах и большое многообразие приобретает деятельность Т. Л. Щепкиной-Куперник в 1900- 1910 годах.

Популярностью у читателей пользовались ее рассказы, объединенные в сборники: "Ничтожные мира сего", "Незаметные люди", "Труждающиеся и обремененные", "На солнце и в тени", "Около кулис" и др. В этих рассказах отчетливо проявились демократические взгляды писательницы, верной лучшим заветам русской классической литературы. В них звучала унаследованная ею от великого прадеда "щепкинская" тема сочувствия маленькому человеку, придавленному тяжким гнетом нужды, эксплуатации, бесправия, тема борьбы с социальной несправедливостью.

Один из сборников рассказов Т. Л. Щепкиной-Куперник вызвал гнев царской цензуры и по ее приказу был уничтожен. Название этой книги - "Это было вчера". Она вышла в 1907 году - в самый разгар реакции, последовавшей за поражением первой русской революции. В ней было дано правдивое изображение подпольного быта революционеров, ужасов полицейского террора, жестокой расправы самодержавия над борцами за свободу народа.

Заметное место в театральном репертуаре тех лет занимали пьесы Т. Л. Щепкиной-Куперник. От маленьких сценок, которые она писала в годы юности, писательница перешла к большим, многоактным произведениям. Три из этих пьес - "Одна из них", "Барышня с фиалками", "Флавия Тессини" - были посвящены жизни актеров, изображали драмы, происходящие за кулисами театра. В центре их стояли женские образы - юных девушек, рвущихся всей душой к искусству, встречающих на этом пути горькие разочарования, тяжелые личные и творческие испытания. Пьеса "Счастливая женщина" повествовала о драме матери, сын которой, студент-революционер, погибает в ссылке. Благодаря прекрасному знанию театра Т. Л. Щепкина-Куперник умела придать своим пьесам большую сценичность. Роли, написанные в них, давали благодарный материал для исполнителей.

В пьесах Т. Л. Щепкиной-Куперник с успехом играли такие выдающиеся актеры, как Е. Н. Рощина-Инсарова, В. А. Мичурина-Самойлова, В. Н. Давыдов, Ю. М. Юрьев и др.

Поэтическое творчество Т. Л. Щепкиной-Куперник этих лет собрано в книгах стихов - "Мои стихи", "Облака" и др.

В своем преобладающем большинстве это задушевная лирика, отражающая тонкие переживания женской души, впечатления от природы, от произведений искусства.

Есть, однако, среди стихотворений Т. Л. Щепкиной-Куперник и отзвуки на политические и социальные темы современности, стихотворения, проникнутые горячим гражданским пафосом.

Свидетельница "Кровавого воскресенья", поэтесса откликнулась на народную трагедию песней "От павших твердынь Порт-Артура". Правнучка крепостного актера гневно бичевала в ней царизм. "Из глубины души у меня написалось стихотворение, - вспоминала позже, уже в наши дни, Т. Л. Щепкина-Куперник. - Оно оказалось одной из наиболее популярных моих вещей. Оно было напечатано за границей, в нелегальном журнале, и в списках (по рукам) обошло весь Петербург и Москву, а потом из него сделали песню, и эта песня распевалась всюду: на фабриках, заводах, на массовках и студенческих сходках. Между прочим, в начале февральской революции к нам на квартиру пришла группа солдат обыскивать, нет ли оружия. Мы отвечали, что оружия у нас нет, а потом я спросила у старшого, знает ли он песню "От павших твердынь Порт-Артура". Он с суровым недоумением взглянул на меня и сказал: "Понятное дело - знаю". Тогда я назвала себя и сказала, что я - автор этой песни. Суровые глаза вдруг смягчились, он махнул рукой, сказал: "Айда, братцы!", пожал мне руку, и они ушли без обыска".

В 1914 году, в самом начале империалистической войны, Т. Л. Щепкина-Куперник написала "Песню брюссельских кружевниц". В ней она заклеймила варварство кайзеровских полчищ, обрушившихся на нейтральную Бельгию и заливших кровью ее старинные города, прославленные памятники искусства. Это стихотворение много раз публично исполнялось М. Н. Ермоловой с концертной эстрады.

Великая Октябрьская революция застала Т. Л. Щепкину-Куперник сложившимся, зрелым мастером.

С первых лет советской эпохи писательница отдает свой литературный талант, знания, опыт делу, которое она считает теперь самым важным, самым необходимым, - культурному и эстетическому воспитанию нового поколения.

Стремлением ознакомить молодого читателя и зрителя, вышедшего из самых недр народной массы, с сокровищами мировой литературы проникнута переводческая деятельность Т. Л. Щепкиной-Куперник.

Труд ее по переводу на русский язык выдающихся произведений западноевропейской драматургии был поистине огромен. Она переводила с шести языков.

Общее число пьес, переведенных Т. Л. Щепкиной-Куперник, - 59; большинство этих пьес переведено в советское время.

По удивительному чувству стиля, музыкальности и гибкости стиха, красоте образов драматургические переводы Т. Л. Щепкиной-Куперник достойны стать рядом с подлинниками.

Высокие литературные и сценические качества этих переводов обеспечили им прочный успех в советских театрах и заслужили их автору славу одного из лучших мастеров советского театрального стихотворного перевода.

К молодому поколению обращена и другая важнейшая область творческой работы Т. Л. Щепкиной-Куперник советских лет - литературно-театральные воспоминания.

Так родились три мемуарные книги Т. Л. Щепкиной-Куперник - "Дни моей жизни", "О М. Н. Ермоловой", "Театр в моей жизни" - и множество очерков и статей, напечатанных в газетах и журналах.

Самой сильной стороной таланта Щепкиной-Куперник-мемуаристки было искусство портрета. С особенной любовью она воспроизвела образы трех великих художников, наиболее близких ее сердцу: М. С. Щепкина, А. П. Чехова, М. Н. Ермоловой.

Превосходны в своей красочности и психологической выразительности портретные зарисовки корифеев Малого театра - Медведевой, Южина, Горева, Остужева, Лешковской, зачинателей и выдающихся мастеров Художественного театра - Станиславского, Качалова, Книппер-Чеховой, Лилиной.

Увлекательность повествовательной манеры, задушевность тона, мягкий юмор придают воспоминаниям Т. Л. Щепкиной-Куперник большое обаяние.

Ее книги о прошлом русского театра - не только ценная своей достоверностью и богатством фактов летопись, но и живой, взволнованный рассказ современника, согретый теплом человеческого чувства.

Неутомимым трудом были заполнены и последние годы жизни Т. Л. Щепкиной-Куперник.

Несмотря на преклонный возраст и ослабевшее здоровье, она продолжала работать над своими воспоминаниями, по-прежнему много переводила для театра, часто выступала в печати и по радио.

В архиве Щепкиной-Куперник сохранилась черновая рукопись пьесы "Цветение жизни", написанной ею незадолго до смерти. Эта пьеса посвящена героическому комсомолу - Николаю Островскому и его боевым друзьям.

Мысли и чувства писательницы неизменно были обращены к тем, кто олицетворял в ее глазах прекрасное будущее родины.

Т. Л. Щепкина-Куперник умерла в 1952 году, не успев осуществить новые творческие замыслы, закончить многие начатые работы.

Народ и правительство высоко оценили заслуги Т. Л. Шепкиной-Куперник. Ей было присвоено почетное звание Заслуженного деятеля искусств; она была награждена орденами Трудового Красного Знамени и "Знак Почета".

Татья́на Льво́вна Ще́пкина-Купе́рник (12 (24) января 1874, Москва - 27 июля 1952, Москва) - русская и советская писательница, драматург, поэтесса и переводчица.

Биография

Татьяна Щепкина-Куперник, правнучка известного актёра Михаила Щепкина, родилась 12 (24) января 1874 года в Москве, в семье видного киевского адвоката Льва Абрамовича Куперника. Окончила киевскую гимназию.

Писать начала в детстве - уже в 12 лет сочинила стихи в честь своего прадеда М. С. Щепкина. В 1892 году на сцене московского Малого театра была поставлена её пьеса «Летняя картинка».

В сезоне 1892-1893 годов Щепкина играла в театре Корша. Щепкину-Куперник и её тогдашнюю подругу актрису Л. Б. Яворскую в это время связывал дружеский флирт с Антоном Чеховым, которого они прозвали «Авеланом» в честь адмирала Авелана.

Будучи приятельницей Левитана и Чехова, в январе 1895 года сумела примирить двух рассорившихся и едва не стрелявшихся друзей, устроив им неожиданную встречу в Мелихово. Эта нашумевшая в творческих кругах история подробно описана в повести Ивана Евдокимова «Левитан».

Татьяна Львовна сотрудничала в таких периодических изданиях, как «Артист», «Русские Ведомости», «Русская Мысль», «Северный Курьер», «Новое Время», пробуя себя в разных литературных жанрах. В период с 1895 по 1915 год она выпустила более десятка прозаических и стихотворных сборников. Её стихотворение «На родине» («От павших твердынь Порт-Артура…») (1905) стало народной песней.

Хорошо известны её достаточно вольные, получившие большую популярность переводы стихотворных пьес Э. Ростана («Принцесса Греза» - в оригинале «Дальняя принцесса», «Сирано де Бержерак», «Орленок», «Романтики», «Шантеклер»); она перевела в стихах даже то, что в подлиннике написано прозой («Монна Джиованна» Метерлинка). Переводила также таких западных классиков, как Лопе де Вега, Уильям Шекспир, Педро Кальдерон, Джон Флетчер, Жан Батист Мольер, Карло Гольдони, Ричард Бринсли Шеридан. Ей принадлежат переводы стихов из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэррола. Щепкина-Куперник и сама написала ряд пьес - по большей части одноактных, в стихах («Месть Амура», «Вечность в мгновении», «Барышня с фиалками», «Счастливая женщина» и др.).

В 1940 году Щепкиной-Куперник было присвоено звание Заслуженного деятеля искусств РСФСР. Всего она перевела на русский около 60 пьес, преимущественно эта работа приходится на период после революции 1917 года.

Татьяна Щепкина-Куперник (1874 - 1952)

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник — русская и советская писательница, драматург, поэтесса и переводчица.
Татьяна Щепкина-Куперник, правнучка известного актёра Михаила Щепкина, родилась 24 января 1874 года в Москве, в семье видного киевского адвоката Льва Абрамовича Куперника. Окончила киевскую гимназию.
Писать Татьяна начала в детстве — уже в 12 лет она сочинила стихи в честь своего прадеда М. С. Щепкина. В 1892 на сцене московского Малого театра была поставлена её пьеса «Летняя картинка».
В сезоне 1892—1893 Щепкина играла в театре Корша. Щепкину-Куперник и её тогдашнюю подругу актрису Л. Б. Яворскую в это время связывал дружеский флирт с Антоном Чеховым, которого они прозвали «Авеланом» в честь адмирала Авелана.
Будучи приятельницей Левитана и Чехова, в январе 1895 Татьяна Щепкина-Куперник сумела примирить двух рассорившихся и едва не стрелявшихся друзей, устроив им неожиданную встречу в Мелихово. Эта нашумевшая в творческих кругах история подробно описана в повести Ивана Евдокимова «Левитан».
Татьяна Львовна сотрудничала в таких периодических изданиях, как «Артист», «Русские Ведомости», «Русская Мысль», «Северный Курьер», «Новое Время», пробуя себя в разных литературных жанрах. В период с 1895 по 1915 год она выпустила более десятка прозаических и стихотворных сборников. Её стихотворение «На родине» («От павших твердынь Порт-Артура…», 1905) стало народной песней.
Хорошо известны её достаточно вольные, получившие большую популярность переводы стихотворных пьес Э. Ростана («Принцесса Греза» — в оригинале «Дальняя принцесса», «Сирано де Бержерак», «Орленок», «Романтики», «Шантеклер»); она перевела в стихах даже то, что в подлиннике написано прозой («Монна Джиованна» Метерлинка). Переводила также таких западных классиков, как Лопе де Вега, Уильям Шекспир, Педро Кальдерон, Джон Флетчер, Жан Батист Мольер, Карло Гольдони, Ричард Бринсли Шеридан. Ей принадлежат переводы стихов из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэррола. Щепкина-Куперник и сама написала ряд пьес — по большей части одноактных, в стихах («Месть Амура», «Вечность в мгновении», «Барышня с фиалками», «Счастливая женщина» и другие).
В 1940 Щепкиной-Куперник было присвоено звание Заслуженного деятеля искусств РСФСР. Всего она перевела на русский около 60 пьес, преимущественно эта работа приходится на период после революции 1917.

"Портрет Т. Щепкиной-Куперник" работы Ильи Репина

Портрет был написан Репиным в Пенатах, левой рукой. Сама Щепкина-Куперник к тому времени работала в газете "Северный курьер", ставила в Петербурге свои пьесы. В 1914, когда уже началась Первая мировая война, Московское общество любителей искусства устраивало выставку в пользу своих членов, которые пошли на фронт. От лица московских художников Щепкина-Куперник попросила Репина принять участие в этой акции. Вместе с тем она получила приглашение на написание собственного портрета, хотя и раньше такие предложения поступали от художника. По свидетельствам портретированной, портрет был написан легко и с увлечением, и эта "маэстрия" отображена в живописном, широком, свободном, пастозном мазке. Сама модель считала свой портрет неудачным, хотя, вопреки ее личному впечатлению, мастеру удалось передать жизнерадостный характер писательницы.
Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии»

Когда Эльдар Рязанов пригласил меня на роль Сирано де Бержерака в запрещенном впоследствии фильме, мне ничего не нужно было объяснять про героя пьесы Эдмона Ростана, потому что Сирано был моим героем с детства. Громовым успехом в России эта пьеса во многом обязана переводу Щепкиной-Куперник - высокопарному, но не лишенному тонкой язвительности и земного плотского юмора в ситуациях, несколько натянутых, но оправданных страстями, которым могли позавидовать зрители, ничего подобного не испытавшие, однако втайне надеющиеся, что когда-нибудь и они… В каждом человеке-футляре живет не воплотившийся Сирано.

И только сейчас я узнал, что сам Ростан был ошеломлен красотой звучания этого перевода и даже читал наизусть несколько строк из своей пьесы по-русски.

Правда, Чехов отозвался об этом переводе двояко. Трудно понять, что перевешивает - упрек или похвала: «У нее только 25 слов. Упоенье, моленье, трепет, лепет, слезы, грезы. И она с этими словами пишет чудные стихи».
Ольга Книппер люто ненавидела Щепкину-Куперник и в одном из писем Чехову именовала соперницу (каковая в стихах осмеливалась амикошонски называть себя кумой ее мужа) не иначе как бисексуальной извращенкой и даже намекала на инцест, описывая, как однажды Татьяна сидела в ногах у отца и при всех ласкала его. Да мало ли что может наговорить ревнивая женщина, особенно считающая гения личной собственностью!

На фотографии, слева-направо: Татьяна Щепкина-Куперник, Лидия Яворская и Антон Чехов.
Фотография сделана в студии Трунова, для издателя Куманина, выпустившего в 1894 сборник «Между прочим», куда вошел рассказ Чехова «Красавицы» и рассказ Щепкиной-Куперник «Sapho».

Чехов в шутку называл этот снимок - «Искушение св. Антония». (1894).
Однако после Отечественной войны седовласая Книппер-Чехова аплодировала седовласой же Щепкиной-Куперник, когда та представляла свои переводы из Вильяма Шекспира и Лопе де Вега во МХАТе. К счастью, старость иногда усмиряет нашу ревность, если, конечно, не взвинчивает ее до ненависти со скрежетом вставных челюстей.

Снимаю шляпу перед английским славистом Дональдом Рейфилдом. Именно он стал воскресителем Щепкиной-Куперник, выпустив только что первый биографический очерк о ней вместе с ее избранными стихами. А ведь она мало надеялась на скорое пробуждение интереса к ней: «Это будет много лет спустя - может быть, в 21-м, может быть, в 22-м веке - так, в 2125 году… какой-нибудь критик - вернее всего женщина… захочет воскресить несколько забытых теней и начнет заниматься моими уцелевшими сочинениями...»
Своевольная правнучка великого актера Михаила Семеновича Щепкина впервые заявила о себе в печати в 14 лет стихотворением, посвященным памяти прадеда. Она стала актрисой (в юности с одинаковым увлечением играла роли мальчиков и девочек), романтической поэтессой, переводчицей (на ее счету русские версии 59 пьес западноевропейских драматургов), театроведкой, мемуаристкой и самым лучшим рекламным агентом самой себя и своих подруг-актрис.

Щепкина-Куперник прожила две долгущих жизни - одну декадентскую, другую - советскую. И сумела расширить диапазон своих привязанностей от тройственного союза с новой пассией, актрисой Марией Крестовской и ее мужем Картавцевым, до ошеломившего салонный мирок замужества ее, Сапфо номер один Петербурга, с донжуаном номер один, адвокатом Николаем Полыновым. А впереди пробрезживал параллельный роман неостановимой Татьяны с актрисой Маргаритой Зелениной - дочерью великой Ермоловой, причем при благословении матери. И чуть ли не Александра Коллонтай была на очереди.
Несмотря на кажущуюся невыносимость такой жены, как Татьяна, она героически спасла мужа в Крыму, когда он после инфаркта оказался в коме. Вытащила с помощью женщины-врача глыбу льда из ледника, положила на грудь коматозного Полынова и вернула его к жизни, после чего он прожил еще пятнадцать лет. Трогательно, что он был первым мужчиной, которого она взревновала, когда он начал ходить с юными женщинами в лес «за ландышами» - так она это называла.
Весной 1917 Полынов и Щепкина-Куперник предоставили свою квартиру для конспиративных встреч большевиков, от которых потом сами спасались во врангелевском Крыму. Тем не менее, впоследствии наша неразборчиво уживчивая героиня получила от советского государства персональную пенсию, а в конце войны всесоюзный староста М. И. Калинин лично прикрепил орден к ее не такой уже соблазнительной груди депутата Верховного Совета. А это ведь не кто-нибудь, а она в 1922 писала о России:

«И опять покаянная бродит,
И места себе не находит,
Причитает по-бабьему в голос -
И не знает сама - за что так недавно боролась?..»

Как всё было перепутано в людях…

Когда я погружаюсь в начало Серебряного века и становлюсь невольным соглядатаем запутанной интимной жизни нашей богемы, меня оторопь берет, и я чувствую себя почти патриархальным добропорядочным семьянином, в чем мне не так просто убедить свою жену. Но не надо завидовать этой запутанности, только кажущейся красивой. И Александра Блока, и Сергея Есенина, и Владимира Маяковского личная запутанность убила вместе с запутанностью гражданской. Им не за что было зацепиться, когда Россия зашаталась под ногами.
Меня поражает, что Щепкина-Куперник, отдавая столько сил непрекращающемуся запутыванию в интиме, не написала ни одного сильного стихотворения о любви, как эти трое поэтов, как Марина Цветаева, Анна Ахматова и, добавил бы, Софья Парнок.
Щепкина-Куперник любила мирить ссорящихся, видимо, потому, что многих разнородных существ никак не могла помирить в себе самой, с другими было ей легче. Именно она сделала почти невозможное - помирила Чехова и Левитана, когда художник смертельно обиделся, узнав себя в рассказе «Попрыгунья». Она любила «приватизировать людей» и иногда так спешила с этим, что по части свербящей спешки становилась похожей на своего импульсивного отца-юриста, который однажды выхватил револьвер и пальнул над головой извозчика, когда ему показалось, что тот слишком медленно тащится. Тогда еще не пришла пора запеть «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее…» В моде было подхлестывание собственных страстей.
Мой лондонский коллега сильно переоценивает стихотворение Щепкиной-Куперник «Бессонница», сопоставляя его с лирикой Тютчева: «Часы бессонницы ползучей Лежат камнями на груди... Уйди, проклятая, не мучай, В туманном утре пропади!» Однако здесь зарифмован не Тютчев, а Блок, к тому же отнюдь не лучший: «Вползи ко мне змеей ползучей, В глухую полночь оглуши, Устами томными замучай, Косою черной задуши».
А вот Чехов с поразительной точностью назвал в письме своей сестре, возможно, лучшее стихотворение Щепкиной-Куперник «На кладбище». В нем не разыгрывается никакого спектакля страстей и даже поэтика целомудренно преображается. Конец гениален.
А где я согласен с лондонским воскресителем Щепкиной-Куперник, так это в чутком сравнении пастернаковских «Волн» с ее стихотворением о Симеизе, которое Дональд Рейфилд справедливо называет пророческим.
В этих двух стихотворениях, быть может, таился другой вариант ее судьбы как серьезного поэта России. Но слишком много энергии она потратила на игру страстей, режиссуру, декорации и к старости пришла опустошенной и одинокой, так что в ней, как в незаконченном черновике, столькое останется уже навсегда неразборчивым.

На кладбище

Мы шли на кладбище. Осенний день был светел,
Деревья - пурпуром и золотом горя -
Стояли пышные… В стенах монастыря
Нас хор торжественно и величаво встретил.
Опущен в землю гроб. Рыдавшая вдова
Со стоном ужаса упала на колени…
Священник говорил напутствия слова,
Кругом монахини темнелись, точно тени.
Осенний ветерок, так шаловливо-свеж,
Играя складками печальными вуали,
Ласкаясь, пробегал сквозь траурный кортеж…
И, равнодушные, как он, к слезам печали,
Недвижно темные монахини стояли.
Обряд окончился - надгробный хор утих,
И плавно двинулись монахини… меж них
Две - юные совсем, - ступая тихо рядом,
Вдруг подняли глаза - и обожгли нас взглядом.
Потом скользнул их взгляд по каменным стенам -
Стенам монастыря, спокойным и холодным…
- Они мучительно завидовали нам -
Страдавшим, плакавшим, рыдавшим - но свободным.

Судьба плетет узоры смело,
И цель рисунка не видна.
Сегодня ужасы расстрела,
А завтра - мир и тишина.
Сегодня - красная основа,
А завтра - белый весь уток,
А там… а там, быть может, снова
Кровавых мутных дней поток.
Но в этой страшной пестрой ткани
Прядется золотая нить:
Дар не презреть чужих страданий,
Способность горячо любить.
И кто постиг чужое горе,
Кого порыв любви увлек -
Тот начертал в живом узоре
Незабываемый цветок.

Симеиз, сентябрь 1919

Татьяна Кувырком -
вас, Щепкина-Куперник,
назвали прямиком
как первую из первых.

За быстроту и шик
эскортов, кавалькадства,
за кайф детей больших
в постелях кувыркаться.

Всему виною нос -
большой, а значит, страстный.
Он слишком перерос
и требовал пространства.

Что надо публике,
Москве - провинциалы,
ввалившись налегке,
носами прорицали.

И сразу, с кондачка,
ни в чем не зная меры,
провинциалочка
сыграла роль гетеры.

Мещаночка сама,
держала это в тайне
и не сошла с ума,
чем удивлен я крайне.

Ей и Охотный ряд
продать, что хошь, поручит.
Им надобен разврат?
Они его получат!

Кто чист, а кто нечист?
Была в особом ранге.
В Москве с ней пил чекист.
В Крыму - обедал Врангель.

К словам «ЦК», «обком»
привыкла в жизни новой
Татьяна Кувырком
в России кувырковой.

Но вот одна из тайн
неузнанной осталась:
как с вами Коллонтай
партийно целовалась?

Вы жили озорно,
лишь перед смертью скушно,
а вот за Сирано
спасибо вам, Танюша.

Евгений ЕВТУШЕНКО

ruspoeti.ru›aut/shepkina/

В ПОЛЯХ
Я бродила в полях... а кругом тишина
Свои сладкие сети плела.
И чуть-чуть мне касался волос ветерок,
Точно ласковым взмахом крыла.
По отлогим холмам зеленели поля,
Голубели полоски овса,
И узорным ковром - самотканым ковром
Расстилалась цветов полоса.
Аромат свой медвяный сливали в одно
Алый клевер и тмин кружевной;
Испаренья земли и дыхания трав
Поднимались душистой волной,
Пробегал ветерок по цветущим полям,
Стебли шелковых трав шевеля;
И лилось щебетанье невидимых птиц,
Будто пели, звенели поля.
Я мятежною грудью припала к земле,
И душа моя стала светла...
А кругом тишина, точно нежная мать,
Надо мной свои сети плела.

CОСНЫ
Высокие стройные сосны
Стремятся задумчиво к небу;
Но дунет бушующий вихрь,
Промчится мятежная буря -
И ветви в смятеньи дрожат,
И клонятся гордые сосны.
Высокие чистые мысли
Стремятся восторженно к небу;
Но дунет всесильная страсть,
Охватит мятежное чувство -
И гордые мысли в смятеньи,
И падает в бездну душа.

БЕЛАЯ НОЧЬ
Эта ночь не похожа на ночь:
Это - день, утомленный без сна.
В бледно-розовом небе встает
Только призрак луны - не луна.
И скользит мимо полной луны
Облаков голубая гряда...
Так скользят мимолетные сны,
Исчезая вдали без следа.
Тишина... Тишина... Тишина...
Самый воздух загадочно-нем,
И как будто бы тихо дрожат
В нем слова позабытых поэм.
52vadim

"...Сирано (на мгновение зажмуривает глаза)

Позвольте… Рифмы… Так! – К услугам вашим я.
Баллада началась моя.

(Делает все то, о чем говорит.)

Свой фетр бросая грациозно,
На землю плащ спускаю я;
Теперь же – появляйся грозно,
О шпага верная моя!
Мои движенья ловки, пылки,
Рука сильна и верен глаз.
Предупреждаю честно вас,
Что попаду в конце посылки.

Они обмениваются первыми ударами.

Меня вам, друг мой, не сразить:
Зачем вы приняли мой вызов?
Так что ж от вас мне отхватить,
Прелестнейший из всех маркизов?
Бедро? Иль крылышка кусок?
Что подцепить на кончик вилки?
Так, решено: сюда вот, в бок
Я попаду в конце посылки.

Вы отступаете… Вот как!
Белее полотна вы стали?
Мой друг! Какой же вы чудак:
Ужель вы так боитесь стали?
Куда девался прежний жар?
Да вы грустней пустой бутылки!
Я отражаю ваш удар
И попаду в конце посылки.

(Торжественно провозглашает.)

Посылка.
Молитесь, принц! Конец вас ждет.
Ага! У вас дрожат поджилки?
Раз, два – пресек… Три – финта…

(Колет его.)

Вальвер шатается, Сирано раскланивается.

И я попал в конце посылки!

Шум. Аплодисменты. Сирано бросают цветы и платочки. Офицеры окружают и поздравляют его. Рагно пляшет от восторга. Ле Бре сияет, но вместе с тем смущен. Друзья Вальвера уводят его, поддерживая. ..."

Эдмон Ростан. Сирано де Бержерак (Татьяна Щепкина-Куперник (1874 – 1952))

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874 — 1952) — русская и советская писательница, драматург, поэтесса и переводчица.

Татьяна Щепкина-Куперник родилась 12 (24 января) 1874 года в Москве, в семье видного адвоката Льва Абрамовича Куперника. Окончила киевскую гимназию. Правнучка известного актёра Михаила Щепкина.

Любовь – это сон упоительный.

Щепкина-Куперник Татьяна Львовна

Писать начала в детстве — уже в 12 лет сочинила стихи в честь своего прадеда М. С. Щепкина. В 1892 году на сцене московского Малого театра была поставлена её пьеса «Летняя картинка».

В сезоне 1892—1893 годов Щепкина играла в театре Корша. Щепкину-Куперник и её тогдашнюю подругу актрису Л. Б. Яворскую в это время связывал дружеский флирт с Антоном Чеховым, которого они прозвали «Авеланом» в честь адмирала Авелана.

Будучи приятельницей И. И. Левитана и А. П. Чехова, в январе 1895 года сумела примирить двух рассорившихся и едва не стрелявшихся друзей, устроив им неожиданную встречу в Мелихово. Эта нашумевшая в творческих кругах история подробно описана в повести Ивана Евдокимова «Левитан».

Татьяна Львовна сотрудничала в таких периодических изданиях, как «Артист», «Русские Ведомости», «Русская Мысль», «Северный Курьер», «Новое Время», пробуя себя в разных литературных жанрах. В период с 1895 по 1915 год она выпустила более десятка прозаических и стихотворных сборников. Её стихотворение «На родине» («От павших твердынь Порт-Артура…»; 1905) стало народной песней.

Хорошо известны её достаточно вольные, получившие большую популярность переводы стихотворных пьес Э. Ростана («Принцесса Грёза» — в оригинале «Дальняя принцесса», «Сирано де Бержерак», «Орлёнок», «Романтики», «Шантеклер»); она перевела в стихах даже то, что в подлиннике написано прозой («Монна Джиованна» Метерлинка). Переводила также таких западных классиков, как Лопе де Вега, Шекспир, П. Кальдерон, Дж. Флетчер, Мольер, К. Гольдони, К. Гоцци, Р. Б. Шеридан. Ей принадлежат переводы стихов из «Алисы в Стране чудес» Л. Кэрролла. Щепкина-Куперник и сама написала ряд пьес — по большей части одноактных, в стихах («Месть Амура», «Вечность в мгновении», «Барышня с фиалками», «Счастливая женщина» и др.).

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, правнучка великого русского актера Михаила Щепкина и дочь видного киевского адвоката Льва Куперника, с ранних лет была связана с московской артистической средой, дружила с А. П. Чеховым, М. Н. Ермоловой.

Писательница, автор стихотворных сборников, пьес, рассказов и повестей, Щепкина-Куперник известна прежде всего классическими для своего времени переводами драматургии Э. Ростана, У. Шекспира, Лопе де Веги, Мольера, К. Гольдони, Р. Б. Шеридана.

Картина литературной и театральной жизни Москвы в конце XIX - первой четверти XX в. живо запечатлена в ее мемуарах "Дни моей жизни" (1928) и "Театр в моей жизни" (1948).

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник
"Дни моей жизни" и другие воспоминания

Дни моей жизни

Начало

Моя история, подобно истории человечества, начинается… с яблока.

Радушный, хотя и скромный, дом моего деда, Петра Михайловича Щепкина, всегда привлекал много молодежи, особенно когда подросли его две дочки.

Петр Михайлович был товарищем председателя Московского окружного суда в блестящую пору судебных реформ. По отзывам всех знавших моего деда, это был человек редкого обаяния, доброты и ума. От своего отца, знаменитого крепостного артиста М. С. Щепкина, выкупленного на волю "благодарной публикой", он унаследовал природный юмор, живость и большой комический талант, который признавал в нем даже его отец. Но великий артист, как это часто бывает, не хотел, чтобы его сыновья шли на сцену, и оба они - и Николай Михайлович, и Петр Михайлович, пошли по юридической части.

Деда знала, уважала и любила вся Москва, особенно судейский мир и студенчество. Души в нем не чаяли за его неподкупную справедливость и чистоту. В Татьянин день - когда-то любимый праздник интеллигентной Москвы, день основания Московского университета, - это особенно сказывалось: ни одно сборище по всей Москве не обходилось без Петра Михайловича. Не успеет он где-то, стоя на столе, закончить свою зажигательную речь под шумные рукоплескания восторженных студентов - бывших и настоящих, седовласых и юных, - как его уже стаскивают со стола, сажают в сани и с пением "Гаудеамус игитур" везут по снежным улицам Москвы дальше, и так весь день и всю ночь. И среди молодежи, может быть, самым молодым был он. Серьезный ум и большая общественная деятельность соединялись в нем с детской простотой сердца, идеализмом и восторженностью до седых волос, и, несомненно, в этом было много очарования. Этот почтенный Петр Михайлович, который, вернувшись из суда, гримируется "поселянином" и, к радости собравшейся молодежи, отплясывает со своей 13-летней дочкой балет "Русские в Париже", сочиненный его старшей 17-летней дочерью, - для меня трогательное явление. Хлебосольный, бескорыстный, дедушка жил и умер бедным человеком, но за его гробом шли тысячные толпы, а на могиле его - на Пятницком кладбище, в ограде Грановских и Щепкиных, - Москва написала на памятнике его: "Лучше оправдать 10 виновных, чем казнить одного невинного".

Так вот, в доме Петра Михайловича бывало много молодежи, и тесная квартирка целый день звенела молодым смехом, музыкой, пением, разными играми и т. п. Среди бывавших там молодых присяжных поверенных чаще других бывал князь Александр Иванович Урусов, до конца дней своих оставшийся верным другом Щепкинской семьи. Тогда это была "восходящая звездочка" в адвокатском мире. Как-то он выиграл какое-то дело и получил довольно крупный гонорар. Конечно, было закуплено всякое угощение, и с утра на другой день он явился в Щепкинский дом - сияющий, с кульками и корзинками, чтобы достойно отпраздновать это событие. Крупные гонорары были нечасты, а Александр Иванович был хоть и из княжеской, но обедневшей семьи. Дедушка собирался в суд и, несмотря на все просьбы, не соглашался остаться дома, а его старшая дочь Оленька, девушка лет 19-ти, стала предлагать ему хоть взять с собой угощение: "Надо же поздравить Александра Ивановича". Наконец, видя, что с ним ничего не поделаешь, баловница сунула ему в карман большое красное яблоко: "Ну, раз ты сам не хочешь - так отдай это яблоко первому, кого ты встретишь в суде, пусть съест за здоровье Александра Ивановича, - да скажи, что это от меня!" "Первого встречу сторожа Михея", - засмеялся дедушка, но обещал исполнить каприз своей любимицы.

Судьба распорядилась иначе: первого дедушка встретил не сторожа Михея, а молодого адвоката, тоже из многообещающих, - Льва Абрамовича Куперника, с которым дедушка был знаком только шапочно.

Вот моя дочка вам прислала… - серьезно сказал дедушка.

Куперник невозмутимо взглянул на него поверх очков близорукими глазами, как будто в его жизни было самым обыкновенным делом, чтобы незнакомые дочери товарища председателя посылали ему подарки, закусил яблоко и так же серьезно спросил:

А можно мне приехать поблагодарить вашу дочь?

Милости прошу.

Мамочка и не подозревала, что в яблоке она послала свою судьбу…

Через год состоялась ее свадьба с Львом Абрамовичем, а еще через год явилась на свет я. Явилась как раз 12 января, в день Татьяны, и когда моему отцу дали знать куда-то, где он распевал "Гаудеамус", что у него родилась дочь - то весь стол хором завопил: "Татьяна, Татьяна!"; и хотя меня собирались назвать в честь бабушки Еленой, но московские студенты решили иначе. И в день моего рождения я никогда не видала моего отца вполне трезвым - хотя обычно он был человек воздержанный. Кто-то из взрослых потом в шутку уверил меня, что всем Татьянам, родившимся в день праздника Московского Университета, он обязуется в случае надобности предоставить жениха, и когда няня пробовала пугать меня обычным в то время устрашением: "Вот будешь капризничать", или "Вот не будешь суп есть - тебя никто замуж не возьмет", я возражала: "Неправда! Мне стоит написать в Московский Университет, и мне сейчас же пришлют мужа". (Впрочем, вышла я за студента Петербургского Университета.)

Так вот как вышло все из яблока. Но, к сожалению, в яблоке не было заложено мирной и счастливой жизни для моих родителей. Отец мой, человек очень увлекающийся, с юных лет находился под влиянием одной замужней женщины, от которой у него и дети были, хотя и числившиеся официально детьми ее мужа. Она была старше его, очень смуглая, с египетским лицом, с чудесным низким голосом. Мне привелось видеть ее пожилой женщиной - и все же у нее оставались следы немного жестокого обаяния. Женившись на маме, отец не мог порвать прежней привязанности. Продолжал бывать у нее, познакомил ее с молодой женой. Мама ничего не подозревала и наивно наслаждалась своим счастьем. Как-то раз, когда она уже ждала меня, устроен был пикник, поездка в санях за город. Эта женщина захотела ехать с мамой. И когда они очутились вдвоем, она повернулась к маме и без предисловий сказала ей: "Вы думаете, что он ваш? Напрасно: он мой… и всегда будет моим, так и знайте". С мамой сделался обморок. А потом - легко представить, какая пошла жизнь. Отец совершенно подпал опять под влияние прежней возлюбленной, ездил с ней в театр, когда мама была там же с другими, проводил у нее все вечера, встречал у нее Новый год, оставив маму одну… Кончилось тем, что мама не вынесла такой жизни и, взяв меня - мне было тогда полтора года, - уехала в Петербург, чтобы не видеть всего, что ее так мучило.