В мире не так мало умных людей. Но по-настоящему мудрых — единицы. Их мысли и слова представляют особую, ни с чем не сравнимую ценность для всех нас. Это книга-разговор. Диалог двух замечательных представителей Востока и Запада — Его Святейшества Далай-ламы и выдающегося американского психолога Пола Экмана. Правда и ложь, деструктивные эмоции, трудные люди, разум и чувства, искусство счастья и финансовый успех, прощение и ответственность, исцеляющий гнев, природа сочувствия и применение медитации — круг обсуждаемых тем максимально широк. На каждый вопрос дан интересный и полезный ответ. Прочтите эту книгу, чтобы понять то, что не понимали прежде. Только общение с наимудрейшими обогащает!
Предисловие
Под эмоциональным интеллектом понимается способность лучше знать нашу эмоциональную жизнь: обладать большим самоосознанием, уметь лучше справляться с беспокойными эмоциями, быть более восприимчивым к эмоциям других - и быть в состоянии собрать все это вместе для достижения эффективных и полезных взаимодействий. У одних людей эти фундаментальные навыки развиты лучше, чем у других, но хорошей новостью оказывается то, что все эти способности являются усвоенными - и им можно научить.
В любой области человеческих навыков, когда речь идет о выработке знаний и опыта, полезно получать указания от экспертов. Как гласит старая пословица: «Если вы хотите подняться на вершину горы, спросите совета у того, кто часто проделывает этот путь».
Подобным образом и представленный здесь диалог имеет особую ценность людей, стремящихся больше знать об эмоциях. Я полагаю, что вряд ли на нашей планете есть два других человека, лучше разбирающихся в природе эмоций, чем Далай-лама и Пол Экман.
Его Святейшество Далай-лама на первый взгляд может показаться человеком, вряд ли способным послужить источником инсайтов об эмоциях. Но я имел удовольствие лично познакомиться с его познаниями об этой области нашей внутренней жизни во время нескольких его встреч с западными учеными. Я неизменно покидал эти мероприятия под впечатлением той ясности и того тонкого понимания нюансов, которые он демонстрировал при обсуждении каждого аспекта человеческого сознания, в том числе и эмоций. Его Святейшество придает рассмотрению этой темы неповторимый оттенок в первую очередь как мастер созерцательного размышления, который исследовал свою душу с тщательностью и беспристрастностью аналитика, а также как представитель тысячелетней интеллектуальной традиции, которая всегда держала в фокусе своего внимания вопросы позитивной трансформации человеческих эмоций. Далай-лама подходит к эмоциям как проницательный ученый и практик, занимающийся этой специфической наукой.
С другой стороны, Пол Экман является олицетворением наивысших достижений комплементарной интеллектуальной традиции, современной психологии. В течение десятилетий он остается научным лидером в области экспериментального исследования эмоций и непререкаемым авторитетом в более узкой области универсальных выражений эмоций на лице человека. Пол Экман продолжает научную традицию, заложенную Дарвином, который видел наследие нашего эволюционного прошлого в сигналах любви и ненависти, страха и гнева, которые и по сей день появляются в равной мере у людей и животных. Пол, мой давний друг, стал непревзойденным специалистом-практиком по распознаванию эмоций, а также экспертом по выявлению лжи. Он разработал эффективные методы повышения нашей способности безошибочно читать выражения эмоций на лицах других людей. Пол привнес в эту беседу трезвый взгляд беспристрастно мыслящего ученого-эмпирика.
Я испытываю особое удовольствие от того, что оказался тем человеком, который первым свел вместе Пола и Его Святейшество в марте 2000 года, когда я был модератором во время диалога на тему деструктивных эмоций, организованного Институтом разума и жизни. Как будет рассказано на последующих страницах, на этом мероприятии состоялась встреча двух замечательных людей, которая способствовала эмоциональному перерождению Пола и оказала огромное влияние на его личную и профессиональную жизнь. Их диалог стал одним из следствий той первой встречи.
Их дискуссия - богатое пиршество для ума, так как беседа затрагивает широкий круг привлекательных тем и дает ответы на многие интересные вопросы. Что делает гнев конструктивным? Как мы можем лучше управлять нашими деструктивными эмоциями и как этому помогает увеличение промежутка времени между импульсом и действием? Почему мы должны по-разному реагировать на огорчившего нас человека и на огорчивший нас его поступок - и что поможет нам вести себя именно таким образом? Как мы можем расширить круг людей, к которым мы испытываем искреннее сострадание?
Пол решил передать читателю аромат этой беседы, тщательно сохранив в тексте все, что произносилось в действительности. Такой подход позволяет читателям почувствовать себя непосредственными свидетелями встречи, имеющими возможность самим услышать слова собеседников, а не узнать их в чьем-то пересказе. Это позволяет также сохранить для истории память об уникальной встрече двух интеллектуальных традиций - и двух замечательных людей, умы и сердца которых озабочены решением одних из самых важных проблем, стоящих перед человечеством.
ЗЕМЛИ ВОЛШЕБНЫЕ МЕСТА И ТОСКА ПО РАЮ
(на книгу Михаила Моргулиса «Тоска по раю»)
«Говорю тебе, тоска умрет только вместе с тобой».
Эта строка из Джона Стейнбека («На восток от Эдема») - первая часть эпиграфа к роману Михаила Моргулиса «Тоска по раю», - красная нить, на которую нанизаны сюжеты...
Я, читатель, обладаю свойством-роскошью не иметь сомнений, зачастую одолевающих профессиональных критиков, когда, «выводя», «разгадывая» писателя, просеивая его «плоды» через мелкое сито, просматривая тексты на свет, - они мучают себя и нас вопросом: а не маловато ли материала для?..
Моя «бессомнительность» - не в самоуверенности и не в индуктивном ясновидении, дескать, дайте каплю, и я скажу море...
(Хотя, если взять такую вот фразу из романа: «С тех пор, как Адам и Ева покинули рай, всё человечество и каждый человек, осознанно или неосознанно, мечтает о возвращении в потерянный рай» , - разве это не та самая капля, в которой?..)
Допускаю, что моя «роскошь» - смесь нахальства делать выводы из малого и страха обмануться в надеждах перед дальнейшим узнаванием... Результат: соприкасаясь с достойным, в небольшом количестве доступном, и боясь разочароваться в открывшейся вдруг драгоценности, я, в конце чтения, радостно захлопываю книжку, и кричу: довольно! - ведь я уже узрел то, что хотел (на самом деле это автор нарисовал во мне, якобы мое от начала, хотение)!..
Мне кажется, прочитав всего одну книгу Михаила Моргулиса, я ощутил на вкус соль (soul? - душу?) эпистолярного творчества этого «райско-земного» писателя, емкие строки которого дышат и пахнут, цветут и сверкают, охлаждают и согревают, слушают и шумят, пугают и успокаивают...
[«От земли молочными виноградными побегами извивался пар. ... Только что прошел дождь: внезапно по мирному брюху неба бритвенно резанула молния, и на землю обрушилась вода. Налет был по-бандитски коротким, дождь быстро умчался в горы, поспешно цокая по перепуганным красным крышам одиноких домиков. И сразу же с распахнутого неба просвистели раскаленные копья солнца. Неизвестно почему пахло арбузами, розовой переспелою мякотью-слякотью, усеянной черным перламутром косточек. Сладкий розовый запах теснил и перебивал даже медовый дурман недавно скошенной травы. Но уже ощущалось дыхание черного коня, на котором скакал с гор одетый во все черное Вечер». - («Бывают дни у человеков»)]
Писатель-священник Михаил Моргулис назвал свою книгу «Тоска по раю». Наверное, легко обмануться названием труда (вкупе с духовным статусом автора), - и «обман» вполне может усилиться последним сюжетным движением героев одноименного романа (авангардным - только ли по расположению? - произведением в сборнике), мужчины и женщины («Адама» и «Евы»), - движением к Раю...
Да, «Адам» и «Ева» в «Тоске...» - почти святые... И можно предположить, что и вся книга, весь ее замысел - в воспевании святости, непорочности...
Однако: к Раю - а не в Рай!.. (По тексту: «Мне казалось, что мы Ева и Адам, возвращающиеся в Рай») .
(«Казалось», - получается: остающемуся на земле, а не взмывающему в небо).
То есть, на самом деле, именно в этом месте, с последними словами «Тоски...», начинает лавинно таять титульно-статусный «обман» (и это подтвердится последующим рассказами) и расти понимание: книга не о святых...
Книга - о нас грешных; о нас - живых, которые, согласно природе, тоскуют по Раю. О каждом из нас, не знающих, не представляющих себе Рая на небе, однако имеющих свой, локальный, приватизированный от рождения или от первого осознания себя человеком, рай на Земле:
«...на земле есть такое место, где ты когда-то, ухватившись ручонками за поручни, стал вылезать на заплеванную палубу жизни. И в это место должна, взмахнув усталыми крыльями, опускаться для отдыха твоя душа. Это двор, где осталось твое детство» . («Земли волшебные места»)
(Не оттого ли, что он и сам, подобно его герою из «Тоски...» - «...видел бешеные зрачки страсти и холод, упоительный визг злобы и цветочную засушеность доброты» ? Прочтите «Уйти в дождь» - и, возможно, вы услышите, как «кричат раненые синие птицы, падая крючковатыми клювами в зовущую их воду озер...» )
До чего, до каких верхних пределов Знающий - неизвестно; но то, что От самых Нас (простых и вечно виноватых друг перед другом, пока живем), - этого уже достаточно, потому что и так бесконечно много для творчества.
Порой кажется, что в рассказах нет сюжета, - что автор, закинув голову к божественному небу, перебирает, у самой грешной земли, исключительно на ощупь, какие-то чудесные чётки, с безмерным количеством бусинок разнообразных, непредсказуемых форм, - как камешки на обочинах городских и сельских дорог (где нет только «правильных» фигур - шаров, конусов, кубов, тетраэдров...) Что следующее придет в пальцы - и чем отзовется: согреет ли бархатно полированным боком, уколет ли острым углом, поранит ли до крови ножевой гранью... Но непременно перебежит каждая бусинка, талантом автора, в строчки, а строчки нарисуют в нас картинки, которые заставят улыбнуться, задуматься, заплакать... Потому что в каждой картинке - человек, в диапазоне от смешного до трагического, как воплощение земной Жизни, быстротечной, но насыщенной, укладывающейся во вселенское мгновение - от рождения до смерти.
Каждый внимательный читатель воскликнет, сквозь смех и слёзы: так оно и было, так и есть, - верю...
[«Как теплая ручная мышь в рукав, забралось в него счастье. Да нет же, какая мышь, это лодочка ворвалась в его кровь. Маленькие гребцы неслись в лодке по стремительному течению сосудов и пели песни. Странная песня, как будто это были голоса инков из мертвого государства. Они неслись и пели, и вот, на повороте, вдруг подняли головы, потому что где-то запели им в ответ». («Голос озера Мичиган»)]
И это простое, житейское доверие к автору, возможно, вылепит в читателе истинный образ поведения, искупающий библейскую вину потомков Адама и Евы, живущих на «проклятой земле», на которых произрастают «терния и волчцы», с которой питаются они во все дни жизни, добывая хлеб в поте лиц...
Любовь к ближнему, к природе, - это проекции, слагаемые вектора любви к Нему, дарующему надежду на Эдемский Сад. Другого, более прямого и легкого, не напрягающего ум, душу и сердце пути нет.
И если хоть один из сотни поЧитателей после прочтения книги скажет не только «верю...», но и «Верую!» - это и будет великой наградой Автору-бессребренику, наградой, ради которой он творит.
Заключительные строки эпиграфа к «Тоске по раю» - из Томаса Вульфа («Стремится ветер, и струятся реки»):
«Тогда я еще не знал истины, что подлинно выше других лишь тот, в ком есть смирение, и терпимость, и умение слышать чужую душу».
Это, вульфовской фразой, от Михаила Моргулиса, автора, - читателям...
Но пусть и он, Михаил Моргулис, знает, что этой же фразой я, поЧитатель, - ему, Автору... о нём; с небольшим, уже от себя, акцентом на предварительное незнание и последующее открытие: «не знал, не был уверен... пока не прочитал...»
[«Жизнь кричала тоске, поймавшей сердце в капкан, что та не удержит сердце, отпустит, потому что скоро придет нежность и сделает нас всех счастливыми». - («Тоска по раю»)]
Леонид Нетребо,
Сейчас появилась какая-то эпидемиальная боязнь красоты в искусстве. Очевидно, это подсознательно скептическое отношение к выражению Достоевского, что якобы красота спасёт мир и ко всяческим восклицаниям типа - «мы ещё увидим небо в алмазах» или «человек это звучит гордо». Конечно, нелегко это всё принимать за чистую монету после Холокоста и Архипелага Гулага и после вопиющей пропасти неравенства, когда безвкусное хвастовство виллами, брильянтами, яхтами унижает честных людей, когда они, чтобы выжить, бьются, как рыбы об лёд, а престиж зазнавшейся политики катастрофически обвалился после повальной двустандартности и параноидального взаимоподслушивания. Тем не менее, красота поведения людей, ухитряющихся не пачкаться, существует, и их больше, чем нам иногда кажется. Они то и есть настоящие герои, но кажутся неудачниками-чудаками на фоне преуспеяния тех, чья кажущаяся смелость предприимчивости основывается лишь на беззастенчивости, с которой они переступают через других. Вообще, духовная красота сейчас Золушка.
Первые абстрактные картины Кандинского были очень красивыми, в них было что-то от красоты природы - от закатов, от рассветов, от радуг, от северного сиянья. Картины Поллока, особенно его «Собор», были полны красоты его ошеломляющего трагического темперамента и саморазрушительно задыхающейся от самой себя великой энергии. Картины Миро с его «миробами» были очаровательны, как воскресшие в нём наскальные мотивы преисторических предков.
Все это ещё было живописью. Концептуализм с его туалетными афоризмами, надписями, со ржавыми кроватями в которых валяются презервативы, и грязными носками, заполонил современные музеи. Этот бывший бунт против мелкобуржуазной слащавости ныне с циничным практицизмом превратился в доходный «снобизнес». Гениальные скульптуры Генри Мура, Альберто Джакометти сменились не мыслящими и не сострадающими людям инсталляциями. Из музыки исчезла красота мелодии, хотя ещё Скрябин нашёл такие дивные таинственные феромоны между звуками и красками. В литературе преобладает сарказм, скептицизм, переходящий в пессимизм, не достаёт кислорода, чувствуется смертельная боязнь авторов выглядеть слишком сентиментальными, быть обвинёнными в высокопарности. Красота сиротливо жмется в угол, а то ещё, не дай Бог, обвинят в красивости. Искусство сейчас или слишком подножно заземлено, или создаёт подделки неземного в бесконечных «фэнтези», представляющих лишь трусливое бегство от действительности. Но секрет состоит в том, что все подлинно неземное находится именно на земле.
На сегодняшнем фоне повесть писателя и священника Михаила Моргулиса - «Тоска по раю» - рискованное предприятие. Она написана с бесстрашной красивостью. Она сама подставляется под насмешки, издевательства, пародии. Но у неё есть одно редкое сейчас для книг качество – в неё можно влюбиться. Со мной случилось именно это! Чего стоит одно незабываемое выражение «абрикосовый поцелуй». С кем же он мог произойти у автора-героя книги?
Представьте, что героиня оказалась своего рода агентом дьявола, «князя тьмы», вроде бы его послушной Матой Хари, чьей задачей, внушённой ей «князем тьмы», было рекрутирование других послушников. Но лишь притворяясь исполнительницей его воли, приказа, на самом деле она исполняла только то, что ей подсказывала любовь. Боже, какая фэнтезийная безвкусная мелодрама, всплеснут руками скептики. Увы, сама жизнь наша иногда похожу на мелодраму, да ещё и побезвкуснее. Но героиня Моргулиса все- таки сошла в жизнь не из комиксов, а со страниц рассказа Джона Стейнбека «Рыжий пони», который я тоже знал с детства, как Моргулис, так и назвавший свою героиню - Пони. В повести Моргулиса я нашёл столько романтической сентиментальности, по которой столько людей так истосковалось среди циничного стёба, так давно не слыша красивых сказок, что закрыл последнюю страницу с огорчением, что она последняя, но и с детской благодарностью за то, что эта повесть или поэма в прозе смыла с меня недетскую, недоверчивую к сказкам усталость. Неизлечимые скептики легко найдут в этой повести всё, чтобы безжалостно разгромить её. А я нашёл в ней всё, чтобы от неё не оторваться.
Но разве своими сказками и Арина Родионовна, и Ганс Христиан Андерсен, и Александр Грин обманывали нас, как это делали те, кто загонял нас в бараки и газовые камеры своих политических утопий? Моя детская вера даже в добрые сказки вот-вот уже могла перейти в безверие. Безверие во что? Да во все.. за исключением людей, которых я люблю. А их, к счастью, много, и они есть во всех странах, где я был. Разве дорога к людям - это не есть дорога к Богу? Земля людей дорога нам тем, что именно она вызывает в нас самые неземные чувства. Трагедия и лермонтовского, и врубелевского демонов в том, что они были этих чувств лишены их несыновней непринадлежностью к земле, и при всей разнице характеров, как холоднокровные братья-близнецы, были обречены на одиночество одним и тем же проклятием пушкинского Демона: «Не верил он любви, свободе; На жизнь насмешливо глядел - И ничего во всей природе Благословить он не хотел».
Поэтому лишённое простой человеческой теплоты все сверхчеловеческое, чего изо всех сил хотят добиться лишь закомплексованные посредственности, ведёт к единственному счастью по заслугам несчастных - к ненависти. Один из моих сыновей - Саша, процитировал мне в рождественском письме этого года то, что сказал однажды Нельсон Мандела, от которого даже за 27 лет тюрьмы его мучители не добились ненависти:
«Ненависть - это тот яд, который мы пьём, думая что он убьёт наших врагов.» (Буквальный перевод: Обижаться и негодовать - это все равно, что выпить яд в надежде, что он убьёт твоих врагов)
Я даже попытался превратить эту статью в диалог афоризмов, но вдруг почувствовал, что он самовольно перестраивается в нечто не столь умственное, сколь в шаловливо-живое, песенное, залихватское, чуть лещенковское, что ли, и почему бы и нет:
Что взгрустнула ты Машенька, Маша,
радость, что ли тебя обошла?
жизнь, как будто бы каша-малаша,
твои губы опять обожгла?
Даже если любовь и наивна,
она ненависти умней,
Зависть ведьмой вещает надрывно,
но давай не доверимся ей.
Вы не верьте дурному слову
от соперниц и от жлобов.
Пусть подсовывают вам злобу
все равно выбирайте любовь.
Среди всяких тусовок и шаек,
осторожней лети кувырком
наш земной сумасшедшенький шарик,
я люблю тебя - весь целиком!
Никого не любить- некрасиво,
Как зимою снежков не лепить
и любить невозможно Россию,
если в ней никого не любить!
Январь. 2014
Вот куда меня занесло порывом рождественской метели от страниц повести моего дорогого Михаила Моргулиса. Впрочем, от его прозы можно было ожидать всяких приключений, ибо она весьма недисциплинированная, если подходить к ней со строгими правилами.
Точных аналогов у этой книги нет - есть только нежные точки соприкосновения с «Маленьким Принцем» Сент-Экзюпери или с повестью «Джонатан Ливингстон, чайка» - одного американского пилота Ричарда Баха, вышедшей в семидесятом году, ею зачитывались почти все американцы тинейджерной психологии, что не всегда совпадает с возрастом, в том числе и с моим.
Когда-то удивительная по своей нравственной чистоте моя американская подружка чуть старше двадцати двух лет, читала мне вслух, когда, выражаясь библейским языком, «изнемогали от любви». Над этой книгой в США высокомерно посмеивались критики и прозаики, но думаю, что от зависти, ибо она лежала под сотнями тысяч подушек, надышанных снами. Эта повесть была слишком простодушна для скептиков, но зато многих отчаявшихся она спасала и от наркомании, и от самоубийств, вернув им веру в себя и в жизнь через слова из клюва чайки.
Моргулис понял силу сказки, созданной им, и сам в неё вошёл, и пережил её, не подозревая что с ним случится. А случилось самопреображение. Любовь преображает нас, и рыжая Пони стала и Ариадной его, но и самой собой. Они оба преобразились, и дар этого самопреображения подарили и появившемуся в книге мальчику, который как будто ждал своего часа, когда же его заметит какая-нибудь сказка и даст ему руку. О, как нам нужна редчайшая духовная порода земных и одновременно неземных людей, потому что только с неземной высоты иногда можно увидеть то, как можно людям помочь избавиться от грозящих им бед на земле, что стало уже составляющей практического провидчества космонавтики. Опять, невежливо ломая строй прозы, откуда-то из меня лезут ритмы и рифмы, хотя и не такие уж плохие:
Есть мальчики особые.
что называют их всех заодно-
Эта книга и адресована в общем-то таким мальчишкам, даже задержавшимся в тинейджерстве надолго, как один мой знакомый, которого я частенько вижу в зеркале, и девчонкам, в чем-то похожим на мальчишек, в том числе и моей жене, которая до сих пор гордится тем, что у неё на носу до сих пор горбинка от хоккейной шайбы, когда они играла в Петрозаводске не на катке, а просто на улице проволочными клюшками.
Я сразу уловил, что в этой книге есть особая мелодия, как будто между строк у неё скрыты ноты, и подумал, что это, видимо, «Концерт детства» Шумана. Оказывается, я догадался. Попробуйте сделать то же самое, поставьте этот концерт и начните читать эту книгу. Это волшебное соитие. Не воспринимайте эту книгу лишь религиозно. Завистливая борьба «князя тьмы» с его соперником за человеческие души - это поэтическая метафора борьбы человечности – с бесчеловечностью, вооружённой столькими соблазнами, и самый опасный из них это гибельное лицемерие, притворяющееся спасением, хотя в его глазах нет-нет и проблеснёт дьявольщинка. Автора повести спасла его же сказка. Я вам, кажется, забыл сказать, как она называется: «Тоска по раю». Если на самом деле рая на свете и нет, то тоска по нему получилась самая райская. Её лет восемь назад напечатало издательство «Конкордия», и двухтысячный тираж молниеносно испарился вместе с издательством. Сейчас её красиво переиздали. Ищите. Я ведь её нашёл. В ней вы увидите в конце концов лучик света за тёмным лесом. Это вам посветила красота-спасительница. Я надеюсь, что и у вас на губах после чтения этой книги окажется вкус абрикосового поцелуя.