Спектакль с большими претензиями, по сути ничего не добавивший в тему стариков-ветеранов.
На протяжении всего спектакля периодически боролась сама с собой. Вроде бы смешно как старый дед-ветеран обиделся на собственную ногу, впоследствии её же, бессовестную, поколотивший. Но...
Лично я не смогла расслабиться и хохотать от души. Хотя, вроде как, именно для этого, чтобы зритель не чувствовал угрызений совести, мне кажется и была "выбрана" не Великая Отечественная, а Первая мировая война. Многие зрители с этим легко справились и веселились над тремя нелепыми старичками на протяжении всего спектакля. Тем более, что играли их актёры в полном расцвете сил, коих не гримировали, дав зрителю вволю пофантазировать.
По большому счёту и от Туминаса, и от талантливых актёров я ждала большего, чем смену реприз.
Антреприза и есть, хотя от неё создатели спектакля открещивались со всей силой.

Полезно {{count}}

Вчера побывал на премьере спектакля "Ветер шумит в тополях" в театре им. Вахтангова.

Автор пьесы Жеральд Сиблейрас - современный французский драматург. Определенный отпечаток это, надо сказать, накладывает. Действие происходит в далеком 1959 году. На сцене всего три актера - трое дряхлых ветеранов Первой мировой, трое обитателей богадельни.
Актерский подбор необычен: если по ремаркам автора героям за 75 лет, то играют их 39-летний Владимир Вдовиченков, 53-летний Владимир Симонов и 47-летний Максим Суханов.

Для начала о немного плохом: во-первых, начали актеры довольно вяло. Это, в общем-то, простительно: за день перед премьерой был прогон, на котором побывало много прессы; на следующий день - опять выступление. Сил никаких не хватит.
Дальше идут претензии скорее к автору пьесы: мне непонятно зачем оставлено столько вопросов без ответа. Например: каким образом Густав (герой Вдовиченкова) поучаствовал во Второй мировой; или почему Рене (его играет Владимир Симонов) так боится тополей. Впрочем, ко второму вопросу подсказки как раз-таки имеются: судя по всему, он их просто не видит. Близорукость знаете ли. По Фрейду близорукость - боязнь посмотреть в будущее. Рене 25 лет провел в этом приюте, он уже свыкся с ним и, когда Густав предлагает бежать, Рене единственный боится совершить столь ответственный шаг.

Слишком резким и неожиданным мне показался финал постановки. При то, что для точки он слишком неоднозначен, на многоточие такой финал тем более не тянет. Скорее уж точка с запятой. Но опять же, могло ли все закончится иначе - нет! Спектакль об одиночестве: утки (или все-таки гуси) улетели. Наши герои остались. Надежды не сбылись. Смерть уже явственно звенит своей косой о камни террасы. Точка.

В общем-то, я мог бы придираться и еще. Но как-то не хочется. Спектакль настолько же добр, насколько жесток и грустен до слез. Нерв натянут до предела. Актеры играют великолепно не отпуская зрителей до самого конца. Собака - четвертый герой пьесы - потрясающа!

Что еще можно было бы похвалить? Для начала стоит отметить не сколько самих актеров, сколько тех кто остается за сценой. Кстати, на счет сцены: режиссер спектакля тот же,что и у "Дяди Вани" - Римас Туминас, художественный руководитель Вахтанговского театра. Как любит именитый литовец, сцена обставлена предельно аскетично. Огромные обломки обелиска (своего рода метафора: сами наши герои теперь лишь осколки прежних себя). Гигантская собака - главный друг Густава (жуть берет, когда он так любовно поит ее или собирает в дорогу). Кучка кирпичей; стулья; маленький цветок - его не раз еще польет Рене. И, в общем-то, все!

Музыкальное сопровождение подобрано просто великолепно: использованы Ф. Шопен, Дж. Джакомелли, Марш французских легионеров, да и личный композитор Туминаса - Фаустас Латенас - постарался на славу.
Работа со светом также проведена очень неплохая.

Теперь об актерах. Их, как я уже сказал всего три человека.

Вдовиченков, наименее именитый из всего состава, старался больше всех. Какая харизма, какие яркие незабываемые чувства! Как передана таинственность, нездешность героя - вылитый булгаковский Мастер! С Мастером Густава объединяет легкое (такое ли легкое?) помешательство - он боится выйти на улицу, боится людей, разговоров с ними. Единственными его собеседниками стали обитатели террасы - Рене, Фернан и собака.

Фернана играет Максим Суханов. Его герой - человек, полжизни проживший с осколком в голове. Он каждые пять минут падает в обморок - и эти обмороки, как стрелка метронома, отсчитывающего его последние минуты жизни. Если Густав и Рене умеют настоять на своей позиции (они упрямы как быки), то Фернан очень мягкий, пытающийся найти компромисс между своими друзьями. Суханов передает все это самым профессиональным образом.

Я, конечно, не прав, но игра Владимира Симонова на фоне Суханова и Вдовиченкова понравилась мне гораздо меньше. Я уже сказал, что его герой провел в приюте целых двадцать пять лет (тогда как Густав - всего 6 месяцев). Кроме того, он хромой (возможно мне и показалось, но Симонов, кажется, забывал хромать). Рене единственный, кто пытается сделать вид, что ничего не происходит, что он абсолютно доволен своей жизнь. Наверно, я зря наговариваю на Симонова. Если Вдовиченков играл своего героя почти также, как играл Астрова в "Дяде Ване", то Симонов абсолютно перевоплотился в этой роли.

По ходу действия в каждом герое обнаруживается какой-нибудь талант: Густав великолепный стихотворец; Рене - рамщик; Фернан окончил консерваторию, подавал надежды. Тут, мне кажется, выразились пацифистский настрой автора произведения: выходит так, что именно из-за войны они потеряли, зарыли в землю свои таланты.

Главная тема "Ветер шумит в тополях" - тема побега. Герои готовятся пойти к тем самым тополям, но после криков споров - так и остаются в своем приюте.

При этом, это далеко не печальная история - она наполнена шутками, светом (пусть даже светом Смерти). Для героев это борьба за жизнь - с ее обстоятельствами, проблемами, комплексами.

В общем, спектакль очень и очень приличный. Такое стоит увидеть!

Ветер шумит в тополях. Театр им. Вахтангова. Пресса о спектакле

Коммерсант , 22 февраля 2011 года

В доживании Годо

"Ветер шумит в тополях" в Театре имени Вахтангова

Театр имени Вахтангова показал премьеру спектакля по пьесе современного французского драматурга Жеральда Сиблейраса "Ветер шумит в тополях" в постановке худрука театра Римаса Туминаса. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Тополя, вынесенные в заголовок пьесы Жеральда Сиблейраса, видны с террасы приюта, проще говоря - дома престарелых. Есть в этом грустном заведении и другая терраса, где собираются остальные обитатели дома, но та, на которой происходит все действие пьесы, "принадлежит" всего троим из них - Густаву, Фернану и Рене. Больше действующих лиц в пьесе нет. Каждый день старики выползают на свою террасу, обсуждают новости, спорят ни о чем, вспоминают прошлое, болтают, шутят друг над другом и оглядывают окрестности. В конце концов ветер в тополях навевает на них мысль о бегстве из приюта. Надо ли объяснять, что этим мечтам не суждено сбыться, потому что на самом деле ничего, кроме смерти, в жизни персонажей Сиблейраса уже случиться не может.

Не следует, впрочем, думать, что репертуар пополнился еще одной сентиментальной историей в стиле "и жизнь, и слезы, и любовь...". Пьеса "Ветер шумит в тополях" устроена несколько хитрее, она не злоупотребляет чувствительностью публики. Сочинение Жеральда Сиблейраса относится к тому разряду пьес, которые принято называть "интеллектуальным бульваром": с одной стороны, автор знает законы кассового драмосложения, он заботится о живости и остроте диалога и уважает потребности демократической, буржуазной публики, но с другой стороны, ни бездумно развлекать, ни искать банального "сопереживания" зрителей не желает, в "Тополях" нашлось место и саркастической иронии, и гротеску, некоторые находят в пьесе даже переклички с Беккетом, уподобляя стариков персонажам пьесы "В ожидании Годо" - хотя Сиблейрасу много чести, пьеса все-таки невысокого полета.

Римас Туминас ни обытовлять "Тополя", ни превращать их в банальную и цветистую комедию характеров, конечно, не хотел. И появляются его герои на сцене не как старики, а как бродячие люди ниоткуда, и есть ли вправду по соседству какие-то еще обитатели, неизвестно, и сцена не похожа ни на какую террасу дома престарелых - она почти пуста, а немногочисленные детали, придуманные художником Адомасом Яцовскисом, конкретного назначения не имеют - слабые лампочки ничего не освещают, груда кирпичей в углу по ходу дела складывается в некое подобие маленького надгробного памятника, а венские стулья с пюпитрами для нот так и стоят в глубине сцены пустыми весь спектакль. Скульптура собаки, стоящая на террасе, здесь изготовлена размером в два человеческих роста, и общую атмосферу суховатой, тревожной иррациональности происходящего она должна усиливать.

В столь малонаселенной пьесе решающее значение имеет распределение. Римас Туминас пригласил трех отличных актеров-вахтанговцев. Рене Владимира Симонова - красиво прихрамывающий аристократ с прямой спиной, не выпускающий из рук книжку и подающий каждую реплику точно чтец-декламатор. Густав Владимира Вдовиченкова - взъерошенный, озабоченный человечек с полубезумно-целеустремленным взглядом. Наконец, Фернан Максима Суханова - ветеран еще Первой мировой, с которой у него в голове застрял осколок, отчего он регулярно падает в обморок, а в остальное время говорит капризно-скрипучим голосом, косит лысую голову набок и смотрит остекленевшими глазами - в общем, в "Тополя" бережно перенесен образ, до блеска отшлифованный актером в спектаклях Владимира Мирзоева.

Парадокс в том, что сколько бы режиссер ни доказывал зрителю и самому себе, что "Ветер шумит в тополях" - не антрепризная продукция, пусть и приличной выделки, а серьезное произведение с уклоном в философию и грустный юмор, тем больше проявляется в спектакле (и в конце концов просто-таки выпирает из него) именно что непритязательная "пьеса на троих", легкая для восприятия и удобная для гастролей,- вряд ли случайно, что сопродюсером театра в данном случае выступил известный антрепренер Леонид Роберман. Кажется, и актеров начинает неудержимо тянуть просто в комедию - замечу, что винить в этом только их несправедливо, потому что потребность повеселиться любой ценой была буквально разлита в премьерном зрительном зале. Моя соседка просто выла от восторга на каждую реплику Максима Суханова - какой уж тут, извините, Беккет.

Как-то так занятно получается, что в "Тополях" Римас Туминас существует отдельно - со всеми его многозначительными режиссерскими акцентами вроде огромной планеты, проявляющейся пару раз на заднике-экране; самого этого задника, расширяющегося из небольшой щели в черноте; зловещего ветра вечности, сдувающего в финале листы с пюпитров под вой "ожившей" собаки; громовых раскатов, напоминающих о войне, и так далее, а актеры и почтеннейшая публика - отдельно. Никто никому не мешает, каждый в меру сил занят своими делами. Но вот сами усилия, одни в других отраженные, вдруг взаимно обнаруживают свою тщету. И получается как в анекдоте - ничья в пользу антрепризы. Такая уж у нас театральная реальность: попытки перемирия между высоким искусством и бульваром непременно заканчиваются победой второго.

НГ , 21 февраля 2011 года

Григорий Заславский

Ветер, ветер, ты могуч

Премьера в Театре имени Вахтангова

На почти пустой сцене три актера - Максим Суханов, Владимир Симонов, Владимир Вдовиченков. Играют ветеранов первой мировой войны. В Театре им. Евг.Вахтангова Римас Туминас поставил французскую пьесу Жеральда Сиблейраса "Ветер шумит в тополях".

Людям, которые внимательно следят за театральной жизнью, эта пьеса уже известна: год или два назад ее поставил в "Сатириконе" Константин Райкин. Написанная несколько лет тому назад, пьеса Сиблейраса (в переводе Ирины Мягковой) была предложена во многие московские театры, и на премьере в Вахтанговском, вполне возможно, те, кто по тем или иным причинам отказался от постановки, утвердились в своей правоте. К уже многим написанным пьесам "про стариков" эта, в общем, ничего нового не добавляет. Скорей - убавляет.

Впрочем, в Вахтанговском театре не стали заниматься благотворительностью, и вслед за "Сатириконом" отдали роли стариков-ветеранов в меру упитанным мужчинам в самом расцвете сил. Суханов, Симонов, Вдовиченков - они, конечно, могли бы сыграть стариков, однако режиссер Римас Туминас выводит их на сцену без грима, в сценографии и костюмах Адомаса Яцовскиса, конечно, можно нафантазировать и увидеть бедность богадельни для ветеранов забытой войны, - впрочем, нынешнее оформление "Ветра в тополях" можно назвать младшим братом сценографии и костюмов "Дяди Вани". Походка Симонова в роли старика Рене в самом начале спектакля напоминает его же торжественную поступь в роли профессора Серебрякова, вряд ли случайно. Композитор Фаустас Латенас, прежде скрывавший источники своего вдохновения, в новом спектакле выкладывает начистоту: крупно - композитор Фаустас Латенас, мелким шрифтом - в спектакле использована музыка Шопена, Джакомелли, марш французских легионеров...

Редкий случай: в спектакле про стариков вовсе нет места печали, какой-то пронзительной ноте. Зато много смешного, а в смешном - какой-то антрепризной нарочитости. Понимаешь, почему автор решил своих героев сделать ветеранами Первой мировой. Вторая - чуть ближе, реальнее, с ней у кого-то все еще связаны какие-то личные или семейные воспоминания, не всегда веселые. Первая мировая - конечно, больше располагает к веселому жанру, наполеоновские - уже слишком далеко, все равно что Астерикс и Обеликс.

Остается радоваться каким-то фразам, то чуть-чуть злободневным, то просто забавным - в контексте старческих разговоров. "Зачаточная общественная жизнь нашей богадельни"... Диалог о женщинах - спор о том, какие мужчины им больше нравятся, те, которые смешат или те, кто вызывает желание... Остается получать удовольствие от этюдов - на физическое состояние, в данном случае, на беспомощность: то вдруг Рене, который носит протез до колена, обижается вдруг на собственную ногу. Из-за нее он не стал рамщиком. Он строго смотрит на нее, даже палкой бьет, а потом - прощает и палкой подтягивает к себе. Фернан (Максим Суханов) - время от времени живописно и созерцательно замирает, впадая в прострацию. Возвращаясь в реальность, старый ветеран, он неизменно повторяет одну и ту же фразу: "Заходим с тыла, капитан". Боевые товарищи наконец спрашивают, из каких боев пришла эта реплика. Зал хохочет, узнав, что эти слова - "трофеи" любовных сражений. Смешно смотреть, как они делают зарядку. Рене и тут находчив: "Сидя лучше...". В первой половине спектакля кажется, будто из них троих интереснее, неожиданнее смотрится Вдовиченков, но очень скоро актер сбивается с этой ухабистой дороги, и все чаще, все заметнее сводит игру к таращанью глаз. Чем больше к нему внимания, тем "страшнее" он смотрит.

Все трое, герои, - такие нелепые, смешные. Конечно, можно и так, пьеса к этому располагает, однако цепочка реприз по тому или другому поводу - не то, чего ждешь от трех хороших актеров. И от Туминаса, конечно, тоже привыкли ждать большего.

Известия , 21 февраля 2011 года

Марина Давыдова

Много шума для молодых стариков

Актерское трио - Максим Суханов, Владимир Симонов и Владимир Вдовиченков - исполнило на сцене Театра им. Евг. Вахтангова французский текст с меланхоличным названием "Ветер шумит в тополях".

Пьеса современного и не шибко известного у нас французского автора Жеральда Сиблейраса о трех бодрых французских стариках принадлежит к тому специфическому разряду театральных сочинений, который при желании можно выделить в отдельный жанр - пьеса для артистов в поисках возрастных ролей. В Театре Вахтангова опус Сиблейраса появился давно, еще при жизни Михаила Ульянова, и играть в нем, помимо самого Ульянова, должны были Юрий Яковлев и Владимир Этуш. Которые - будь на то господня воля - во всех смыслах тряхнули бы стариной. Господь, однако, распорядился иначе. Для пьесы "Ветер шумит в тополях" не нашли режиссера, хотя режиссером в спектакле на трех маститых бенефициантов, в сущности, мог быть кто угодно.

Шли годы. Михаил Ульянов ушел из жизни, а в Театр им. Вахтангова пришел Римас Туминас. К тому моменту пьесу Сиблейраса уже заприметил Константин Райкин и поставил ее в своем "Сатириконе", поручив роли стариков из богадельни трем молодым и полным энергии артистам труппы - Григорию Сиятвинде, Денису Суханову и Максиму Аверину.

Туминаса отнятое у вахтанговцев право первой ночи, однако, не смутило. И он смело взялся все за того же Сиблейраса, выбрав на роли обитателей богадельни артистов, находящихся подобно Карлсону в самом расцвете лет. То, что роли стариков в обоих московских театрах были отданы не старикам, как-то заранее вдохновляет. Ибо со времен легендарного "Соло для часов с боем" Анатолия Васильева и не менее легендарного "Дальше - тишина" Анатолия Эфроса все попытки пожилых артистов играть мелодраматические спектакли про пожилых людей ничего, кроме неловкости, не вызывали. И уж чего-чего, а слезливых мелодраматических интонаций Туминас в своей новой постановке счастливо избегает. Но он, увы, попадает в иную ловушку.

Дело в том, что "Ветер шумит в тополях" является еще очень характерным примером интеллектуального фастфуда, который стал сейчас чрезвычайно популярен в европейском театре. Все изготовлено качественно, но явно по чужим рецептам. В пьесе Сиблейраса, скажем, ясно выписанные характеры соседствуют с расплывчатым сюжетом (точнее, с его отсутствием: три старика, собравшись на веранде, болтают ни о чем, подначивают друг друга и вспоминают прошлое, боязливо вглядываясь в будущее). В нужной пропорции перемешаны шутки юмора и глубокомысленные раздумья о жизни. Она отсылает нас разом и к сочинениям экзистенциалистов, и к образцам театра абсурда (особенно конечно же к Беккету).

Всю дорогу режиссер Туминас доказывает зрителям и самому себе, что воплощаемый им на сцене джентльменский набор банальностей - это настоящая серьезная литература. Он всячески подчеркивает, что ставит спектакль не о стариках, а о людях вообще. И живут они не в доме для престарелых, а на земном шаре (на заднем плане то и дело появляется видеопроекция одинокой грустной планеты). Оттого-то облюбованная ими веранда так неприютна и почти пуста: только в углу стулья с пюпитрами, с которых ветер будет сдувать нотные листы. Оттого-то ветер, гудящий в тополях, превращается у Туминаса в почти инфернальный шум. А украшающая веранду каменная собака являет собой поистине циклопическое изваяние. Кажется, что это не просто собака, а огромный цербер, который в финале выразительно кивнет своей массивной каменной головой, словно бы приветствуя героев в царстве мертвых.

Три старика, подобно трем сестрам, которые мечтают уехать в Москву, грезят о походе к неким тополям. Но мы ясно понимаем, что и там, среди тополей, их жизнь не станет светлее и прекраснее. Она все равно приведет к могиле пыльной...

К режиссуре Туминаса каждый из трех бенефициантов приспосабливается, используя свою оснастку. Максим Суханов (бравый инвалид Фернан с осколком в голове) выходит на сцену, не успев или не захотев выйти из образов героев всех мирзоевских спектаклей разом: он словно бы пребывает в некоем медиумическом трансе, зависнув между тем и этим миром. Владимир Вдовиченков (брутальный и целеустремленный Густав) довольствуется арсеналом незамысловатых эстрадных приемов. А один из самых мощных артистов очень сильной вахтанговской труппы, не так давно явивший нам образец восхитительной буффонады в "Дяде Ване" того же Туминаса, - Владимир Симонов (меланхоличный Рене) на сей раз пребывает в маске печального клоуна, немножечко отсылая нас к школе вахтанговского лицедейства. Но стилистический разнобой актерской игры - все же не главная проблема этого спектакля. Будь он с самого начала заявлен как коммерческий и бенефисный, этот разнобой, как говорится, входил бы в стоимость путевки.

Проблема в том, что знаменитый метафорический театр литовского происхождения и общеевропейского значения, ярким представителем которого является Туминас, может иметь своей основой или очень хорошую литературу, или совсем уж простенькую, которую режиссер мощью своего дарования превращает в значительный театральный текст. Но пьеса Сиблейраса - с претензией, с амбициями. Это именно эрзац настоящей большой литературы. А эрзац никакими усилиями не превратишь в нечто подлинное. Из него можно изготовить только другой эрзац - например, эрзац настоящего театра.

Новые известия, 21 февраля 2011 года

Ольга Егошина

Трое на веранде, не считая собаки

Театр Вахтангова показал пьесу из жизни ветеранов

Современная французская пьеса Жеральда Сиблейроса «Ветер шумит в тополях» рассказывает о буднях трех стариков-ветеранов, коротающих досуг на веранде дома для престарелых. В своей постановке художественный руководитель театра Римас Туминас занял отнюдь не старейшин театра, а несущих репертуар премьеров – Владимира Симонова, Владимира Вдовиченкова и Максима Суханова.

Альфонс Додэ в своих «Необычайных приключениях Тартарена из Тараскона» очень смешно описал, как нелепо смотрелось основательное альпинистское снаряжение его бессмертного героя (столь уместное где-нибудь на Монблане) на фоне обжитых и прирученных горок родного пейзажа, как мешали все крючья, кошки и веревки пассажирам поезда, на котором ехал Тартарен. И как они косились на всю дорогостоящую оснастку бессмертного фанфарона. Подобное же недоумение испытываешь, наблюдая всю великолепную режиссерскую оснастку Римаса Туминаса, использованную в постановке скромной, камерной и, прости Господи, ну, очень примитивной пьесы Жеральда Сиблейроса «Ветер шумит в тополях». Медитативные паузы, философская музыка Фаустаса Латенаса, неожиданные «выходы из образа» у актеров (которые то замирают статуями, то начинают изображать какие-то замысловатые действия), – весь постановочный арсенал, такой необходимый и прекрасно работающий в спектаклях по Шекспиру, Шиллеру или Чехову, – здесь кажется излишним и мешающим, как мешают альпинистские кошки при перемещении по железнодорожному вагону. И уж совсем лишними кажутся традиционные у Туминаса цитаты из его великого земляка – Эймунтаса Някрошюса. Пародийное размахивание тремя исполнителями палкой над головами первого ряда, – непонятная и неуместная отсылка к незабываемой сцене «разговора с морем» из «Отелло» Някрошюса, – лишний раз разрывает картонную основу пьесы из жизни «дома для престарелых».

Если непонятен выбор драматургического материала режиссером Римасом Туминасом, то выбор пьесы Сиблейроса художественным руководителем Вахтанговского театра Римасом Туминасом логичен и оправдан. Три бенефисные мужские роли – лакомый кусок для любого театра, не говоря уже о том, что именно пьесы, где любимые актеры с увлечением валяют дурака, пользуются испокон века стойкой зрительской любовью.

Полтора года назад пьесу «Ветер шумит в тополях» показал на сцене «Сатирикона» Константин Райкин. Трое премьеров театра: Денис Суханов, Григорий Сиятвинда, Максим Аверин с удовольствием нырнули в возрастные роли французских военных пенсионеров. Щедро воспользовавшись накладными париками, толщинками, бинтами, актеры «Сатирикона» обыгрывали все приметы разваливающейся старости…

Премьеры Вахтанговского театра – Владимир Вдовиченков (Густав), Максим Суханов (Фернан) и Владимир Симонов (Рене), – практически не прибегают к возрастному гриму, но акцентируют смешные психологические черточки своих чудаков. В пьесе Сиблейроса практически отсутствует развитие сюжета. Трое стариков, спрятавшись от окружающей жизни на пустой веранде дома для престарелых, болтают о последних новостях этой обители скорби, обсуждают своих родных и трудности с эрекцией (проклятый возраст!), а также свой планируемый поход на далекий холм, где растут тополя («я понимаю символ – ветер в тополях», – вздохнет Рене).

На перепалки героев с интересом смотрит каменная статуя собаки, ставшая самым запоминающимся элементом декорации Адомаса Яновскиса…

После «трудных» героев Шиллера, Шекспира, Чехова вахтанговские актеры ныряют в своих ушибленных «чудиков» с тем облегчением и удовольствием, с каким влезаешь в разношенные домашние тапочки после требовательной парадной обуви. Все трое играют с использованием проверенных приемов и штампов. Смешно сверкает глазами желчный нелюдим Густав (Владимир Вдовиченков). Владимир Симонов превращает Рене в своего рода утрированную карикатуру недавно сыгранного им чванливого профессора Серебрякова. Максим Суханов играет инвалида Фернана, мобилизуя беспроигрышный арсенал комических подмигиваний, пришепетывания, умильных улыбок, недоуменного моргания, неожиданных и нелепых жестов и в самую неподходящую минуту вырывающихся ударных фраз, вроде «а Мадлен – она бо-о-льш-а-а-я шлюха!».

Вахтанговские актеры не скрывают «картонной природы» своих персонажей, над которыми так легко и приятно смеяться и которым трудно сострадать (не можешь же ты плакать над героями комикса). Поэтому мелодраматический надрыв финала кажется взятым напрокат из какой-то совсем другой пьесы и совсем другой истории… Можно не сомневаться в кассовом успехе постановки Театра Вахтангова, и хочется надеяться, что в дальнейшем Римас Туминас возьмется за штурм уже настоящих драматургических вершин.

РГ , 21 февраля 2011 года

Алена Карась

Не считая собаки

В Театре им. Вахтангова сыграли мелодраму на троих

Трудно сказать, какие мотивы двигали Римасом Туминасом, когда, взявшись за пьесу Жеральда Сиблейраса "Ветер шумит в тополях", он вновь принялся возделывать вахтанговский репертуар с помощью мелодраматического сюжета.

Разыгранная тремя звездами театра и кино история французских ветеранов Первой мировой войны в доме для престарелых, накануне смерти собирающихся в свой последний поход-побег, наверняка гарантирует высокие сборы. Вопрос художественности здесь невольно отодвинулся на второй план.

Во всяком случае, давний соавтор Туминаса и Някрошюса Фаустас Латенас, поименованный в программке композитором спектакля, не обременил себя созданием оригинальной музыки, соединив Марш французских легионеров с обработанными мелодиями Шопена и Джакомелли, которые звучат непрестанно. Это, кажется, вновь входит в моду - сопровождать драматическую игру нескончаемо звучащей музыкой (в недавнем спектакле "Калигула" Някрошюс сделал то же самое, только вместо Шопена и Джакомелли у него, не замолкая, звучат Вагнер и Рихард Штраус). Напомню, что изначальный смысл мелодраматического жанра состоял именно в этом: декламация под музыку.

Впрочем, Туминас явно хотел перехитрить и жанр, и пьесу, и публику. Возможно, мелодрама о старости и смерти должна была превратиться в философскую драму о природе театра. Так, прежде всего, играет своего раненного в боях Фернана Максим Суханов. В мрачновато-абстрактном пространстве, похожем на кладбище, где рядом с каменными плитами возвышается изваяние собаки (хоть и не похожая на Цербера, она явно охраняет царство Аида), он один - бледный, лунный Пьеро - ведет эту тему от начала до конца. Он точно "отравлен" потусторонним. Постоянно падая в обмороки, он на самом деле попросту выпадает из реальности, служа той самой пограничной территории между искусством и жизнью, которая в каком-то смысле и есть театр и которая как ничто близка смерти.

Уже не однажды (прежде всего в Сирано) игравший эту тему, Суханов здесь обостряет ее до ясного символа - видимо, так, как и хотел режиссер. Его речь - замедленно-болезненная и несколько гнусавая - имеет дело с магией сценического транса, знатоком которой является Суханов. Все сентиментально-комические детали его персонажа только обновляют его статус театрального мага, способного из небытия создать целые миры. Постоянно звучащая во время его обмороков фраза: "Зайдем с тыла, мой капитан", - оказывается любовным призывом, обращенным к возлюбленной. Одним движением рук, пытающихся охватить женский зад, он воссоздает перед нашим взором жаркий день в увольнительной и любовь девицы, так, видимо, и оставшейся главным эротическим переживанием его жизни.

Нежная готовность принимать одновременно двух своих товарищей по богадельне, его доверчивость, его страхи и фобии, его поэтичность и своеобразная мифология, - Суханов наращивает своего диковинного персонажа из каждой детали, превращая его в нечто вполне плотское и одновременно метафизическое. Этот "божий клоун" перенасыщен театром, он - сама его субстанция.

Но - он один. Владимир Симонов, играющий одноногого, осторожного и умного Рене, боящегося своих эмоций, снабжен целым арсеналом "цирковых" предметов - от шляпы, тросточки и букета до ножного протеза, - и все же ему никак не удается прорваться за границы банальной мелодрамы: он весь повязан реальностью. Еще менее интересно, хотя очень старательно играет своего брутального и трусливого Густава Владимир Вдовиченков; и он тоже существует в рамках житейской, реальной логики, хотя намекает на клоунскую природу своего персонажа.

Последнюю подножку себе и своему замыслу Римас Туминас делает в финале, когда наши герои, на самом краю смерти, утомленные планом побега, вдруг останавливаются, глядя в небеса, по которым летит гусиный клин. Этот вполне мелодраматический жест окончательно выбивает почву из-под всякой философской клоунады. Если таковая и могла состояться, то уж не теперь. Когда же каменное изваяние собаки тоже поднимает морду, исторгая слезы у простодушных зрительниц, серьезность режиссерских намерений и вовсе растворяется в сладкой мелодраматической патоке.

Культура , 3 марта 2011 года

Наталия Каминская

По ком воет пес?

“Ветер шумит в тополях”. Театр имени Евг.Вахтангова

Есть ли смысл ругать автора пьесы французского драматурга Жеральда Сиблейраса за то, что она, пьеса, – не уровня “Дяди Вани”, а он, автор, – не Чехов? Никакого смысла это занятие не имеет. Сочинения Сиблейраса весьма широко идут на сценах мира, и происходит это потому, что в них есть минимум три важных фактора успеха. Сиблейрас пишет человеческие истории, имеющие мелодраматический эффект. Делает он это по всем правилам хорошего коммерческого театра и с необходимой для современного сознания необременительной дозой интеллектуальной игры. В его пьесах есть бенефисные роли для хороших артистов.

Любой репертуарный театр, если только это не экспериментальная лаборатория, имеет логическое право на такой спектакль в своей афише. “Ветер шумит в тополях” – пьеса о трех стариках, ветеранах Первой мировой войны, живущих в доме инвалидов и мечтающих пойти в поход на соседний холм, где “тополя и ветер”. Одинокая старость с ее патологиями и чудачествами, с жаждой счастливых перемен, несмотря на реальное, возрастное отсутствие перспектив, “лебединые песни” на разные мотивы – вечный и беспроигрышный вариант зрительского интереса. “Соло для часов с боем”, “Дальше – тишина”, “Железный класс”, “Игра в джин”, “Старомодная комедия” – пьеса Сиблейраса в переводе Ирины Мягковой легко встраивается в этот ряд, хотя, как и все перечисленные, имеет свои немудрящие особенности. Тут главное отдавать себе отчет, что ставишь, и не предлагать пусть хороший, но эстрадный материал в оперно-симфоническом исполнении. Словом, не стрелять из пушек по воробьям.

Не столь давно эта пьеса была поставлена Константином Райкиным в “Сатириконе”, где роли стариков играют мужчины в полном расцвете сил: Денис Суханов, Григорий Сиятвинда и Максим Аверин. Нынче в Вахтанговском театре режиссер Римас Туминас в актерской части идет тем же маршрутом. У него в ролях ветеранов заняты Владимир Вдовиченков, Максим Суханов и Владимир Симонов. Но в “Сатириконе” история разворачивается в параметрах буффонады, что, с одной стороны, не мешает услышать человеческую драму, а с другой – не превращает происходящее в космическую трагедию.

У Туминаса, однако, пущены в ход такие усилия и умения (к собственно режиссерским добавлены сценографические – Адомаса Яцовскиса и музыкальные – Фаустаса Латенаса), какие обычно употреблялись по куда более серьезному драматургическому назначению. Пространство сцены менее всего напоминает веранду дома инвалидов, где происходит действие пьесы. Тут, скорее, врата на погост с серыми каменными плитами. Узкая белая полоска на заднике неуклонно расширяется в белый экран вечности. На него проецируется изображение туманной планеты, на его фоне “отлетают” в небытие мерцающие электрическим светом лампочки человеческих душ. Каменная статуя собаки тут мрачна и величественна, как сфинкс, и, пожалуй, страшна, как цербер. В финале истукан задирает в небо каменную морду и воет тоскливо и протяжно. А между тем собачий финал в пьесе Сиблейраса прописан даже специальной авторской ремаркой и имеет явно важное, не столько смысловое, сколько жанровое значение. Там сказано что-то вроде “собака оживает”.

Дело в том, что собравшиеся в поход на соседний холм старые, покалеченные и не совсем вменяемые вояки страшно разругались насчет этой самой собаки, изваяние которой украшает веранду. Один из них ее побаивается, полагая, что она шевелится. Другой же всерьез намерен тащить ее с собой в путешествие. А третий считает эту затею безумной. На самом-то деле и задуманный поход – столь же неосуществимая затея, ибо герои немощны и не в ладах с реальностью. Но когда даже собачья статуя в финале оживает, таким образом должен возникать мощный мелодраматический хеппи-энд, эдакие смех со слезой или слеза со смехом. А коль скоро она воет в смертной тоске, то дела совсем плохи. Так легкая, ловко скроенная трагикомедия окончательно превращается в трагедию бренности всего сущего.

Великолепное трио артистов в таких предлагаемых обстоятельствах обречено не в меру серьезничать. И тут Владимира Симонова – Рене не может выручить протезная нога, хотя артист и проделывает с ней ряд смешных эволюций. Максима Суханова – Фернана (его герой был ранен в голову и теперь периодически “отключается”) не спасают сомнамбулические состояния. А Владимира Вдовиченкова, чей Густав очень забиячлив и амбициозен, не в состоянии удержать поза маниакально гордой сосредоточенности. Материал дает повод для вкусной представленческой игры, но никак не тянет на мрачные философские обобщения, которыми грешит спектакль. Вероятно, поэтому артисты неизбежно скатываются в свои, привычные по другим спектаклям амплуа. Владимиру Симонову везет более других, он, в сущности, играет пародию на своего блистательного профессора Серебрякова в “Дяде Ване”, где специфический профессорский “артистизм” тоже был пародийного свойства. Максиму Суханову, наверное, легче всех, так как он предлагает еще один вариант зыбкого, лунатического состояния, а подобных состояний он много уже переиграл в спектаклях Владимира Мирзоева. Владимиру же Вдовиченкову, вероятно, сложнее всех. Поначалу его природная брутальность еще иронически работает на образ гордого и колючего Густава, но чем далее, тем труднее держать одну ноту, и артист скатывается в декламацию.

Беспроигрышная мелодраматическая канва пьесы Сиблейраса и ловкая дозировка комического, как ни крути, не требуют ни философских высот, ни психологических глубин, ни метафорических обобщений. Здесь бы вздохнуть неглубоко, но легко и пошутить с известной долей нежности и понимания. В крайнем случае, весело гавкнуть под занавес. И все это у талантливой постановочной команды с сильными вахтанговскими артистами вполне могло бы выйти. Но отчего-то захотелось повыть на луну.

ВМ , 3 марта 2011 года

Ольга Фукс

Свет в конце тоннеля

«Ветер шумит в тополях» Римаса Туминаса в Театре им. Вахтангова

О том, как сыграли бы стариков из богадельни в пьесе «Ветер шумит в тополях» великолепная вахтанговская троица – Ульянов, Этуш и Яковлев, – теперь можно только фантазировать. Вахтанговский спектакль по пьесе француза Жеральда Сиблейраса уступил пальму первенства «Сатирикону», где уже два года идут «Тополя и ветер» по тому же тексту.

Только сейчас Римас Туминас довел его до премьеры, повторив режиссерский ход Константина Райкина, – стариков играют относительно молодые актеры: старость здесь – тест на актерское мастерство, а не повод для исповедальных или прощальных нот.

В «Сатириконе» трех ветеранов Первой мировой войны играют Максим Аверин, Григорий Сиятвинда в пару с Антоном Кузнецовым и Суханов Денис. В Вахтанговском – Суханов Максим, Владимир Симонов и Владимир Вдовиченков. Константин Райкин посвятил свой спектакль великой энергии заблуждения, которая заставляет рваться вдаль даже тогда, когда нет сил выйти за ворота богадельни. И увенчал его совершенно не бытовым финалом, уподобив души ветеранов перелетным птицам, которые летят, помогая друг другу рассекать ветер: один – превозмогая головокружение, другой – страх открытого пространства, а третий, с перебитым крылом, – свою беспомощность.

Жизнь и ее витальный дух властно вторгались даже на территорию смерти.

Версия Римаса Туминаса – вариации на тему «В ожидании Годо», когда единственной перспективой становится не далекий Индокитай и даже не ближайший холм с тополями, в которых шумит ветер, а смерть. Узенькая полоска света на черном заднике расширяется незаметно для глаза.

Но оглянуться не успеешь, как тот самый нереальный свет зальет весь горизонт: выход открыт. Троица замрет на его фоне бесплотными тенями, а самым «живым», самым «плотским» существом окажется каменный истукан собаки, которую один из старых безумцев хотел взять с собой в поход и которая завоет от горя.

Этот свет – прописная истина, даже банальность, но к ее неотвратимому величию все равно невозможно привыкнуть. На фоне этой перспективы не столь важно, чем ты занимаешься: планируешь ли поход в компании с одноногим товарищем и каменной собакой, как Гюстав, или поливаешь из лейки нотные пульты, за которыми давно никто не сидит, как самый «здравомыслящий» из всей троицы Рене, или занимаешься иной «полезной» деятельностью. Главное, что ты опять зачем-то поднялся утром, чтобы сделать еще один шаг по направлению к выходу.

Меланхолическому контексту – вольно или невольно – противопоставлен комизм, которого немало в диалогах Сиблейраса и который актеры старательно усиливают, то и дело срывая аплодисменты благодарной публики.

Владимир Симонов (Рене) точно продолжает роль своего гротескного Серебрякова из культового московского спектакля Туминаса «Дядя Ваня» – вечный томик в руках, вечно открытый посередине, протез вместо подагрической ноги, осознание своей непоколебимой нормальности. Максим Суханов (Фернан), впервые за последние годы играющий в театре не у Владимира Мирзоева, ни на минуту не дает забыть об инфернальном мощном существе («белой акуле», как охарактеризовал его Валентин Гафт), который был главным магнитом в спектаклях Мирзоева.

Что Хлестаков, что король Лир, что несостоявшийся пианист с раненой головой, а все непостижимая «белая акула»: и все уже давно знакомо, и снова глаз не оторвать. И лишь Владимир Вдовиченков в роли безумца Гюстава получился совершенно неожиданным: взгляд маньяка все время упирается в стену, но вместо тупика он видит далекие горизонты.

Но тщательно и самоотверженно воспроизведя рисунок роли от первой до последней минуты, актер так и не смог наполнить его своими красками.

Итоги , 28 февраля 2011 года

Мария Седых

Не заходите с тыла!

«Ветер шумит в тополях» Жеральда Сиблейраса в Театре им. Евг. Вахтангова

Когда полтора года назад эту пьесу поставил Константин Райкин в «Сатириконе», все в один голос возрадовались, что по хорошо сделанной пьесе появился хорошо сделанный спектакль. Никто не упрекал режиссера за включение в репертуар «бульварного» драматурга. Напротив, всячески подчеркивали - автор получил премию Мольера на родине и Оливье в Лондоне благодаря переводу самого Томаса Стоппарда, увидевшего в пьесе переклички с беккетовским «В ожидании Годо». Хвалили молодых артистов, играющих стариков, не пренебрегая ни острой характерностью, ни клоунадой...

Спектакль, который поставил Римас Туминас, как раз за все это упрекают. И за бульварного автора, и за клоунаду. И больше всего за Годо - мол, тех же щей да пожиже влей. Конечно, в хоре разочарованных критиков явно слышится нотка досады обманутых ожиданий. После «Дяди Вани» он стал кумиром, и от него ждут месседжей, а не театральных забав. Стратегию худрука (заботы о кассе, о занятости труппы и прочее) могут понять. Но не могут простить большому художнику. Мне же кажется, что режиссера на этот раз подвело как раз глубокомыслие.

Спектакль Райкина был соразмерен пьесе. Коктейль из абсурда, комедии дель арте, легкой иронии без натужного философствования в меру смешил, к финалу растрогал. История про трех неунывающих ветеранов Первой мировой войны, эпилептика, шизофреника и одноногого, замышляющих побег к тополям, что видны с веранды дома для престарелых, где они коротают остаток своей героической жизни, получилась и театральной, и человечной.

По части театральной команда вахтанговцев не уступает. Музыка Фаустаса Латенаса, соединившего марш французских легионеров с мелодиями Шопена и Джакомелли, остраняет текст. Декорации Адомаса Яцовкиса создают не бытовое, почти космическое пространство, и для тех, кто это не почувствовал, на экране время от времени возникает какая-то планета, возможно, даже и не Земля. А та, куда скоро отправятся Густав, Фернан и Рене - в мир иной. Не исключено, что они вообще уже там. Владимир Вдовиченко, Максим Суханов и Владимир Симонов демонстрируют парад аттракционов, порой блистательных, порой мучительно знакомых. Они от начала до конца персонажи, но никогда не люди. Может быть, они рассказывают трагическую историю о гибели театра, который умирает, но не сдается? Может быть, только с текстом Жеральда Сиблейраса ее не вытянуть. Вот тут-то и вспоминаешь про бульвар, куда более простодушный и в своем веселье, и в своей печали. Туминас в интервью что-то говорил о «Дяде Ване 2» и действительно шлет «приветы» из своего замечательного спектакля. Только кому - тем, кто гогочет, когда узнает, что восклицание «Зайдем с тыла, мой капитан!» означает любовный экстаз? В этом замогильном пространстве репризы такого толка звучат скабрезно.

Парадоксально, но факт: классики - Шекспир или Чехов - выдерживают груз самых неожиданных прочтений. А «бульвар» мстит за измену его законам и хочет оказаться умнее и тоньше. Его с тыла не обойдешь.

Радио "Свобода", 3 марта 2011 года

Марина Тимашева

Две премьеры театра имени Вахтангова

Ивонна – сирота Бургундская

В театре имени Вахтангова – две премьеры подряд. ""Ветер шумит в тополях"" и "Ивонна, Принцесса Бургундская". Начнем с ""Ивонны"".

Приманкой для зрителей, скорее всего, послужат имена Ефима Шифрина и Елизаветы Арзамасовой, а не имя автора пьесы – польского драматурга Витольда Гомбровича. Сюжет, несмотря на трагическую развязку, кажется сказочным: в некое государство попадает болезненная дурнушка (за всю пьесу она не скажет и десяти слов). Капризный и не знающий, чем еще себя развлечь, принц Филипп, к ужасу царственных родителей, объявляет, что женится на ней. Скоро диковинка ему приедается, как от нее избавиться толком никто не знает, решают ее убить.

Пьесу Гомбровича в России играют довольно часто. В ней есть объем, и каждый волен толковать ее по своему разумению. Может быть, главная героиня - просто не похожая на других девушка, а быть непохожей на всех опасно. Можно предложить иную версию: Ивонна - слуга дьявола, искушает людей, провоцируя их на низкие и злые поступки. Вероятнее всего, это зеркало, в котором все видят отражение своих грехов и находят легкий путь для избавления от чувства вины - разбить зеркало, погубить Ивонну.

Автор спектакля Театра имени Вахтангова, режиссер Владимир Мирзоев видит в героине пьесы еще и посланницу небес. Недаром, когда она войдет в мрачный дворец, серые стены позолотит луч света, из окон проглянет солнце, а с потолка "прольется" золотистый дождь.

Владимир Мирзоев : Когда зло встречает зло, они друг друга узнают и бросаются друг другу в объятия. А когда зло встречает добро, невинное добро, встречает свет, зло начинает беситься.

Марина Тимашева : Все-таки еще раз для уточнения: эта девочка - такое зеркало, которое, будучи поставлено перед тем или иным человеком, отражает то, что в нем есть, или это все-таки живой человек?

Владимир Мирзоев : Я думаю, что мы все друг для друга - зеркала. На этом стоит христианство: мы все отражаем друг друга. Заповедь ""возлюби ближнего"" в этом и состоит, что ты должен увидеть в другом самого себя. То есть другой человек, любой человек, но, особенно, ребенок, особенно, невинное существо, является для нас таким универсальным зеркалом. Иногда это какое-то искаженное отражение, иногда это просто неспособность увидеть в другом свое отражение. Да, Ивонна - универсальное зеркало. Но она не только символ. В этой пьесе очевидны христианские параллели. Конечно, Ивонна - не Спаситель, но речь идет о том, чтобы увидеть образ Спасителя в самом жалком существе, самом последнем.

На этом весь Достоевский стоит. И вообще Гомбрович очень связан, мне кажется, с русской культурой и с Достоевским, в частности. Я вижу здесь темы ""Бесов"", для меня эта пара - Филипп и Ивонна - они, отчасти, Ставрогин и Лебядкина. То есть очень много параллелей. Тут и какие-то раскольниковские мотивы. Хотя Гомбрович - польский классик, но, безусловно, с русской культурой внутренне очень связан .

Марина Тимашева : 20-й век и все то, о чем вы говорите, и то, что происходит в этой пьесе, а в финале спектакля на заднике появляется витраж собора. Но ведь эти витражи никого не спасли.

Владимир Мирзоев : Во-первых, думаю, что кого-то спасли, а, может, даже многих спасли. И еще спасут. Я не думаю, что все исчерпано, мне не кажется, что европейское христианство похоронено. Жизнь не заканчивается в этом измерении, в плотском мире. Спектакль про это - мир не горизонтален .

Пьеса Гомбровича написана в 1938 году, и многие толковали ее, как предчувствие Второй мировой войны. По ней словно бродят призраки тоталитаризма. В спектакле эта тема не акцентирована, если не считать военной выправки юного Принца и немецкой песенки, которую мы услышим единожды, но намек поймем.

Владимир Мирзоев : Пьеса была написана в атмосфере созревшего фашистского нарыва. Было понятно, что это прорвется в ближайшее время. И я думаю, что европейские интеллектуалы очень хорошо это ощущали. По-моему, атмосфера, в которой мы сейчас живем, отчасти с ней сходна, тут есть определенные рифмы. То напряжение, которое ощущается в нашем обществе, не только политическая ситуация, но прежде всего - духовная. То есть интеллектуальная ситуация человека очень похожа на то, что происходило в Европе перед Второй мировой. Это некая внутренняя потерянность, непонимание того, на что опереться, сбитые ценности, раздрызганное общество, расщепленное на разные социальные страты. Эти кланы, эти группы, которые ненавидят друг друга, все друг друга считают врагами, все считают, что путь к счастью лежит через то, чтобы уничтожить эту группу или выселить из страны ту группу, и так далее. То, что социологи называют "негативной идентичностью", то есть попытка человека и целых групп общества найти проблему не в себе, а в каких-то чужаках, иностранцах, евреях, цыганах, кавказцах, которые и виноваты во всех наших бедах. Понятно, что это не только социальная проблема, что это проблема травмированной психики общества. А у нас общество глубоко травмировано, это очевидно.

В спектакле Владимир Мирзоева легко обнаружить "литовский след". Дело не только в том, что пространство звучит и дышит так, как оно умеет "дышать" у композитора Фаустаса Латенаса, но и в самих постановочных приемах. Много пантомимы, много движений. Проблема состоит в том, что пластические этюды у Некрошюса или Туминаса всегда несут на себе образную и смысловую нагрузку, а здесь скорее отвлекают внимание от сути происходящего, содержание подменяется формой. К тому же, второй акт почти целиком составлен из отдельных, сочно сыгранных номеров, которые все же рвут ткань странной, символической пьесы Гомбровича.

Трое в театре, не считая собаки

Иного, прямо противоположного, рода проблемы во второй премьере Театра имени Вахтангова. Спектакль "Ветер шумит в тополях" поставлен по той же самой пьесе, которая идет в "Сатириконе" под названием "Тополя и ветер". Ее автор - Жеральд Сиблейрас – французский драматург, 61-го года рождения. Его сочинения изредка появляются на российских сценах. ""Танец альбатроса"" идет в МХТ имени Чехова, а пьесу ""Ветер шумит в тополях"" вахтанговский театр собирался ставить еще при жизни Михаила Александровича Ульянова. Эта пьеса в Англии получила премию имени Лоренса Оливье в номинации ""лучшая комедия"", а самого автора в 2006-м признали ""драматургом года"". На самом деле, ""Тополя и ветер"" - сентиментальная история с элементами комедии, скомпонованная по стандартному рецепту. Рассчитана она на трех актеров-мужчин, что не вполне соответствует российской специфике, ведь в наших театрах женщин больше.

Действие пьесы происходит в 1959-м году. В богадельне доживают свой век трое стариков-инвалидов. Заняться решительно нечем, событий в жизни не густо, вдохновляет их идея побега из дома престарелых в Индокитай или - на худой конец - восхождения на ближайший холм, где растут тополя и гуляет ветер. Иными словами, они рвутся на волю. План их заканчивается там же, где и начинается - в фантазиях.

Предполагается, что мы должны проникнуться симпатией и сочувствием к одиноким, заброшенным, никому не нужным старикам. Однако, и в ""Сатириконе"", и у Вахатнгова стариков играют актеры в самом расцвете сил, больными немощными и беззубыми они не притворяются. Жанр пьесы обозначен автором, как героическая комедия, но ни в одном театре авторскому определению не следуют. В спектакле "Сатирикона" артисты делают все, от них зависящее, чтобы развеселить публику: в ход идут ужимки, гримасы и трюки, на которые Денис Суханов, Максим Аверин и Григорий Сиятвинда - большие мастера. Зрители от этой комедии положений тела умирают со смеху. Свой, не менее богатый, арсенал могли пустить в ход и вахтанговцы - Максим Суханов, Владимир Симонов и Владимир Вдовиченков, - но режиссеру это было не надо.

В спектакле Римаса Туминаса нет ни малейшего намека на богадельню. Тут и там расставлены большие серые камни разной формы, напоминающие надгробия. Кажется, что действие переехало на кладбище (приметы которого довольно часто обнаруживаются в сценографии Адомаса Яцовскиса - в частности, в "Маскараде" или "Трех сестрах"). На сцене установлены пюпитры - может, для похоронного оркестра, но музыканты так и не появятся.

Зрительная доминанта - исполинская собака (одному из героев пьесы постоянно мерещится, что изваяние оживает и его преследует). Собака очень выразительная: у нее вытянутое печальное лицо, один глаз зияет пустой глазницей, из-за этого кажется, что ей известно что-то, неведомое остальным. В финале этот не то Цербер, не то Анубис, поднимет голову и завоет - как воют по покойнику собаки обыкновенные. Это самый эффектный момент постановки. Кстати, в финале спектакля театра "Сатирикон" происходит нечто подобное. Правда, здесь оживают, долго стоявшие на сцене безо всякого употребления, скульптурные изображения людей ("живыми статуями" работают студенты Школы-студии МХТ).

Но вернемся в Театр Вахтангова. Как вы понимаете, в таком "кладбищенском" пространстве невозможно играть ни комедию, ни драму. Рецензенты дружно обнаружили в пьесе параллели с шедевром Беккета " В ожидании Годо", но никто не нашел этого родства, описывая спектакль "Сатирикона". Там было ясно, что мы имеем дело с комедией масок, и оставалось только разобраться, кто за Тарталью, кто - за Панталоне. Получается, что Сиблейрас оказался зачислен в асбурдисты по воле режиссера Туминаса. А заодно его пьеса приобрела черты некоторого сходства с двумя очень почитаемыми на театре сочинениями - рассказом Достоевского "Бобок" и пьесой Торнтона Уайльдера "Наш городок", в которых покойники ведут друг с другом неторопливые беседы.

Мало того, в этом спектакле можно нащупать ниточку, тянущуюся из других постановок Римаса Туминаса - тему, видимо, для него важную. В превосходном спектакле Малого театра Вильнюса "Мадагаскар", который Туминас поставил по пьесе Мариуса Ивашкявичуса, герои придумали, что всем литовцам - в поисках свободы и независимости - лучше перебраться на Мадагаскар. Странным образом с этим самым Мадагаскаром рифмуется финальная реплика доктора Астрова из чеховского "Дяди Вани": " В этой самой Африке жарища страшная".

И воет Астров, что та самая загадочная собака в спектакле "Ветер шумит в тополях". Мадагаскар, Африка, Индокитай, куда поначалу направлялись герои Сиблейраса - не все ли равно, куда именно мы не попадем. Люди почти не помнят прошлого (так, обрывками), не живут настоящим, все их помыслы связаны с какими-то неосуществимыми мечтами. Им не успеть не то, что взобраться на холм, где растут тополя, но даже собрать корзинку для пикника. Только все спланировали, бац - а жизнь-то кончилась.

Это очень понятное высказывание, но для него Чехов с Ивашкявичусом подходят, а Сиблейрас совершенно не годится. Интерпретации поддается текст, в котором есть объем, а в этой пьесе его нет. Режиссер сам ее досочинил, но не придумал, что со всем этим богатством должны делать актеры. Поэтому они делают, что умеют, каждый сам по себе и сам за себя.

Владимир Симонов играет нежного интеллигента, хотя по пьесе Рене - из простонародья. Максим Суханов держится за тот образ, который много лет создавал в спектаклях Владимира Мирзоева (не то громадный ребенок, не то разбойник). Владимиру Вдовиченкову досталась роль высокомерного педанта и брюзги Густава. Густав вышел маленьким щуплым солдатиком, который возомнил себя Наполеоном. Узнать в нем атлетически сложенного, с очень сильной мужской фактурой, артиста - совершенно невозможно. Работа эта неожиданная, она заслуживает всяческих похвал, но погоды не делает.

Ситуация статична, декорация не меняется, внятного сюжета нет, значимых событий не происходит, а возможности сочувствовать героям, хотя бы просто потому, что они старенькие, нас лишили. Характерно, что те же самые слова в полной мере относятся и к веселенькому спектаклю театра "Сатирикон".

The New Times, 28 февраля 2011 года

Ксения Ларина

Старики-разбойники

Премьера в Театре имени Вахтангова

Попытка старости. Три старика из популярной французской трагикомедии «Ветер шумит в тополях» на сцене Театра им. Вахтангова резко помолодели. Но счастья это им не принесло

Пьеса Жеральда Сиблейраса «Ветер шумит в тополях» в Россию впервые попала в середине нулевых, именно в Театр им. Вахтангова, и явно предназначалась для патриархов прославленной сцены. Еще был жив Михаил Ульянов. Владимир Этуш и Юрий Яковлев вполне могли составить ему компанию. Но тогда спектакль не случился.

«Тополя» рванули по планете - интернет пестрит афишами и фотографиями из самых разных театров мира, на которых изображены улыбающиеся старики самых разных национальностей - французы, немцы, американцы, англичане, финны.

Почему-то в наших широтах «Тополя» разыгрывают молодые и здоровые артисты, ловко прикидываясь стариками. Спектакль в «Сатириконе» с участием энтэвэшного «Глухаря» Максима Аверина стал хитом прошлого сезона. Театр им. Вахтангова выпустил свою версию в постановке Римаса Туминаса, трех героев сыграли Максим Суханов, Владимир Симонов и Владимир Вдовиченков.

Путь к этой премьере оказался каким-то мучительным. Долго не могли определиться с артистами. Планировались Сергей Гармаш и Виктор Сухоруков. Гармаш, видимо, не нашел времени, а Сухоруков, не избалованный театральными предложениями, с радостью согласился. А потом начались мучения. Туминас страдал, актеры сбегали с репетиций. Трио явно не строило. В итоге главный режиссер объявил о закрытии проекта. И вот через несколько месяцев премьера все же состоялась…

Старики-разбойники

Действие этой лирической мелодрамы происходит в 1959 году, в доме престарелых, расположенном где-то во французских горах. Три ветерана Первой мировой войны - контуженный Фернан (Максим Суханов), одноногий Рене (Владимир Симонов) и безумный Густав (Владимир Вдовиченков) - пребывают в сумеречном состоянии, их сознание плавает между настоящим и прошлым, их измученные ранениями тела отказываются выполнять простые команды, а неуспокоенная душа требует рывка к свободе. Готовясь к побегу, старики вспоминают героические эпизоды из своей фронтовой юности, тщательно сверяют план с картой, репетируют переход через горы и старательно гонят от себя мысль о возможной неудаче. Грядущий побег - их последняя попытка жизни, их лебединая песня. Мотивы, хорошо знакомые поклонникам легендарного романа Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки»: важна не свобода, а попытка освобождения. И даже если не хватит сил вырвать умывальник из пола, у тебя будет право воскликнуть: «Но я хотя бы попробовал это сделать, черт побери!» В качестве неподъемного умывальника в «Тополях» фигурирует огромная каменная собака, ставшая полноправным членом команды: неподвижная садовая скульптура, которую безумный вояка Густав готов тащить, как пушку, через горы. Попытка побега - главная сюжетная интрига пьесы, наполненной смешными и трогательными диалогами трех забытых в этом мире людей.

Люди и барельефы

Пронзительная нота ухода, так сильно звучащая в тексте пьесы, в спектакле Театра Вахтангова заглушается отстраненностью актерской игры и холодностью, если не сказать равнодушием режиссерского рисунка. Такое ощущение, что режиссер, что называется, перегорел этой историей, потерял к ней интерес, предоставив артистам самим искать необходимый для столь странной, почти абсурдистской пьесы кураж, который позволил бы им существовать чуть глубже или чуть выше сюжета.

Каждый по отдельности подробен и аккуратен в бытовых мелочах и внешних проявлениях, но чтобы сыграть роль в развитии, протянуть эту тонкую нить человеческой судьбы, бытовых характеристик явно недостаточно. И главная беда спектакля - в недостатке информации о персонажах, информации не столько биографической, сколько человеческой, без которой невозможно вызвать сочувствие.

Рене (Владимир Симонов) - вальяжный умиротворенный барин с тростью, не расстающийся с книгой, чем-то неуловимо напоминает патриарха отечественного театра Владимира Михайловича Зельдина с его певучими интонациями и прямой гордой спиной. Рене - ветеран ветеранов, живущий в богадельне четверть века и привыкший к этому образу жизни, к порядку, к размеренности. Как в этой спящей, сытой душе, привыкшей к трехразовому питанию, родилась стихийная тяга к бунту?

Густав (Владимир Вдовиченков) с всклокоченными седыми волосами и безумным остановившимся взглядом воспринимает мир как театр военных действий - между пленом и освобождением от плена. Римский профиль, горящий глаз, железная каска - не человек, а барельеф. Таким он и останется до конца, и даже странная привычка читать чужие письма и отвечать на них от своего имени не добавит к этому образу ни человечности, ни горечи. Пластичный и инфернальный Максим Суханов (Фернан) пытается играть парадоксальную личность, сотканную из разных музык и цветов. Но актер до такой степени увлечен собственной виртуозностью, что присутствие на сцене партнеров кажется ему досадной помехой.

В спектакле много холодной созерцательной красоты, много восхитительно надрывной музыки (неутомимый волшебник аранжировок Фаустас Латенас знакомые классические мелодии делает настоящими драматическими шедеврами), но каждый компонент, включая актеров и каменную собаку, существует отдельно, сам по себе, расцветая своей бесполезной красотой и совершенством без всяких посторонних вмешательств.

Запрятанная в каменную собаку, душа спектакля так и осталась непотревоженной, ничто не разбудило ее - ни пустота и бесконечность серого разлитого неба, ни курлыканье перелетных птиц, ни деревянный протез Рене, ни балетная пачка Фернана, ни поэтические экзерсисы Густава. Секрет столь любимой во всем мире вдохновенной песни «Тополей» пока остался для нас нераскрытым. Видимо, нужно на самом деле прожить свои семьдесят пять, а не пробовать играть в них.