Николай полевой писатель. Литературная карта курского края - николай алексеевич полевой


Сын купца, он не получил систематического образования. Рано научившись грамоте, он с жадностью набросился на книги, которые нашел в большом количестве у своего отца. По собственным его словам, он прочитал тысячу томов всякой всячины и помнил все прочитанное. Уже с десяти лет он издавал рукописные газеты и журналы, писал драмы и стихи, историю, посвящая этим занятиям все досуги, остававшиеся ему впоследствии от управления отцовскими делами. В 1811 г. Полевые переехали из Иркутска в Курск. Побывав в Москве, где он некоторое время посещал университет, и в Петербурге, Полевой понял недостаточность бессистемного образования и серьезно принялся за самообразование. После целого дня работы за прилавком, он просиживал ночи за изучением русской грамматики и иностранных языков (греческого, латинского, французского, немецкого). Отказавшись от легкого чтения, он выучивал по "триста вокабул в вечер, выписал все глаголы из Геймова словаря, переспрягал каждый отдельно и составил новые таблицы русских спряжений". В 1820 г. Полевой, по поручению отца, уехал в Москву для устройства винокуренного завода. С этих пор и особенно после смерти отца (1822) Полевой всецело предался литературе. В том же году получил из Академии Наук большую серебряную медаль за исследование о русских глаголах. На литературное поприще Полевой выступил еще раньше, в 1817 г., напечатав в "Русском Вестнике" статью о посещении Александром I Курска. В 1818 г. он поместил в "Вестнике Европы" "Замечание на статью о Волосе" и "Перевод Шатобрианова описания Маккензиева путешествия по Северной Америке". С тех пор статьи и стихотворения, подписанные именем Полевого, стали появляться все чаще и чаще в периодических изданиях. Греч и Булгарин предложили ему сотрудничать в их журнале, но предложение это не было им принято. В 1825 г., встретив поддержку со стороны князя Вяземского, он начал издавать знаменитый "Московский Телеграф". После запрещения "Московского Телеграфа" Полевой некоторое время был постоянным сотрудником "Библиотеки для Чтения", потом редактировал "Живописное Обозрение", "Сын Отечества", "Русский Вестник", "Литературную Газету", издававшуюся Краевским. Во всех этих изданиях он поместил ряд статей по самым разнообразным вопросам, выступая в качестве критика, публициста, историка, беллетриста, драматурга. Отдельно изданы им целый ряд романов ("Абадонна", "Клятва при гробе Господнем", "Мечты и действительность" и др.), "Очерки русской литературы", "Драматические сочинения" (4 тома), "История народа русского", "История Петра Великого", "История Суворова", "История Наполеона" и другие. "Немногие из русских писателей, - говорит Полевой, - писали столь много и в столь многообразных родах, как я". Несмотря, однако, на действительно поражающее "многообразие" тем, Полевой везде, во всех своих статьях, является проводником одних и тех же взглядов и убеждений. Начав свое образование в зрелом возрасте, без всякого руководства, проведя лучшие годы жизни в русской купеческой среде, Полевой избежал школьной рутины того времени; ему навсегда осталось дорого все русское, национальное. Это не помешало ему, однако, оценить западноевропейскую науку и культуру и примирить свои национальные симпатии с сознанием необходимости учиться у Запада. В начале своей деятельности Полевой был безусловно передовым человеком. По влиянию, которое Полевой имел на русскую поэзию и литературу, Белинский ставит его на один уровень с Ломоносовым и Карамзиным. О значении Полевого как журналиста и критика, см. Московский Телеграф (XIX, 960) и Критика литературная (XVI, 770 - 2). "Московский Телеграф" переводил произведения Байрона, Шиллера, Гете, В. Скотта, Гофмана, Ирвинга, Мицкевича и т. д. В каждой книжке помещались подробные обзоры всех иностранных литератур, не исключая китайской и арабской, а также характеристики отдельных произведений и писателей. Богатством и разнообразием отличался и отдел истории, географии и путешествий. С самого начала Полевой стал на сторону Пушкина и провозгласил его "великим поэтом" и "гениальным человеком". В обширной статье, посвященной Державину, Полевой впервы

е дал прекрасную характеристику этого поэта. В статьях о Ломоносове, Кантемире и Хемницере Полевой рассматривает их произведения с точки зрения народности, искренности и цельности вдохновения. Обладая большим художественным вкусом, он ниспроверг целый ряд кумиров, созданных тогдашними литературными кружками или пользовавшихся почетом в силу устарелых преданий: "нет возможности, - говорит Белинский, - пересчитать все авторитеты, уничтоженные им". Один из самых крупных авторитетов, против которого ополчился Полевой, был Карамзин. Отзываясь восторженно о значении Карамзина, Полевой признавал его "Историю" неудовлетворительною. В "риторическом" карамзинском определении истории Полевой видел чрезвычайно ограниченное понимание ее целей и отмечал в труде Карамзина отсутствие общей руководящей идеи. Вместо истории Карамзин дает галерею портретов без всякой исторической перспективы. Очень метко Полевой указал на то, что у патриотически настроенного историка даже варвары являются облагороженными, мудрыми, художественно развитыми, только потому, что Рюрик, Святослав - русские князья. Зачитывавшийся Нибуром и находившийся под сильным влиянием Тьерри и Гизо, Полевой не довольствовался разбором Карамзина: он решил сам написать "Историю русского народа". Вооруженный новыми взглядами, он шаг за шагом преследует старую историческую схему, основой которой было представление о России как о "государстве" с самого начала ее истории. "Я полагаю, - говорит Полевой, - что в словах "русское государство" заключалась главная ошибка моих предшественников. Государство русское начало существовать только со времени свержения ига монгольского, до конца же XV века существовало в России несколько государств". Все личное, случайное Полевой старался устранить из объяснения русской истории. Он указал в ней несколько периодов, необходимо следовавших один за другим, неизбежно вытекавших из данного состояния общества и из всемирно-исторических событий. В общем, однако, при всей значимости переделки, основа схемы осталась прежняя: историю общества Полевой характеризует по-прежнему историей власти и в конце концов впадает в тот самый тон, за который основательно порицал Карамзина. На главный вопрос - в чем заключается всемирно-историческая роль русского народа - Полевой был бессилен ответить; его попытка решения выразилась простыми синхронистическими сопоставлениями. Смелость, с какою Полевой посягал на прочно установившиеся авторитеты, особенно на авторитет Карамзина, не прошла для него безнаказанной. Против него восстали все, начиная с корифеев литературы и кончая всякого рода писателями, самолюбие которых он так или иначе задел в своем журнале. Пушкин открыто возмущался отношением Полевого к Карамзину. Князь Вяземский прекратил сотрудничество с "Московским Телеграфом" и прервал личные отношения с издателем, назвав его "низвергателем законных литературных властей". Полевой сделался теперь мишенью неприличных нападений, пасквилей и даже доносов. На его искренние критические статьи отвечали бранью, намекали на ее происхождение, называли недоучкой и всезнайкой. Всего опаснее для Полевого были те литературные его враги, которые всякими путями старались доказать "неблагонамеренность" журнала. Искренний патриот, нападавший только на "квасной патриотизм", Полевой мало-помалу приобретал известность опаснейшего либерала, революционера, врага России, который может волновать умы не только своими статьями, но даже молчанием. Министр народного просвещения Уваров прямо говорил Булгарину, что "если Полевой напишет даже Отче наш, то и это будет возмутительно". Шеф жандармов Бенкендорф получил три обстоятельных записки, в которых Полевой обвинялся "в самом явном карбонаризме". Ожидался только повод для привлечения Полевого к ответственности. Рецензия Полевого на драму Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла" послужила таким поводом. Дышавшая патриотическими чувствами, она была признана неблагонамеренной только потому, что признавала неудачным литературным произведением драму, удостоившуюся Высочайшего одобрения. Император Николай I , давно уже восстановленный против

"Московского Телеграфа", хотел сначала строго поступить с Полевым, но потом, признав вину правительства в долготерпении, ограничился запрещением издания. Этим событием закончилась блестящая половина деятельности Полевого. Впоследствии он сам говорил, что ему "следовало замолчать еще в 1834 г." и что вся его дальнейшая деятельность была "игрою ва-банк на литературную известность". Потеряв возможность вести журнал, Полевой выступил в новом для него роде - драматическом. В течение 8 лет он дал около 40 драм, которые имели успех на сцене, но встретили полное осуждение со стороны лучшей части русской критики. "Дедушка русского флота", "Параша-Сибирячка", "Купец Иголкин", "Русский Моряк", "Елена Глинская" и другие, написанные на темы из русской жизни и не представлявшие особых достоинств в художественном отношении, доставили П. известность "квасного патриота", изменившего своим убеждениям. Это было не вполне справедливо, так как симпатией ко всему русскому Полевой отличался и раньше; но нельзя отрицать, что такие драмы он сам прежде называл менее нежели посредственными. Сознавая недостатки своих произведений, он все же продолжал писать, не перечитывая, почти не обдумывая. Заваленный работой, почти разоренный, угнетаемый семейными несчастьями, преследуемый кредиторами, Полевой сравнивал себя с "самопишущей машиной, которую кто-нибудь заведет, а она пишет, что угодно: драму, повесть, критику". Поклонник романтизма, лучшую часть жизни посвятивший исканию смутных идеалов, Полевой и в своих позднейших произведениях являлся искренним сторонником положительных, героических типов; вот почему он несочувственно отнесся к "Ревизору" и "Мертвым душам". Статьи о Гоголе вызвали против Полевого негодование лучших представителей литературы; ближе всего он очутился к своему давнему врагу, Булгарину. Если в начале литературной деятельности Полевой подвергался всякого рода оскорблениям со стороны обскурантов, то теперь на него нападали люди передовые, и нападали очень жестоко. Из передового человека, дававшего тон литературе, Полевой превратился в литературного парию. Покинутый всеми, не встречая ни у кого поддержки, нередко нуждаясь даже в куске хлеба, Полевой до самой последней минуты продолжал работать. Его лаконичный дневник, его письма рисуют ужасную картину его жизни: это была медленная агония, из которой наступившая, наконец, 22 февраля 1846 г., смерть являлась желанным исходом. Она сняла с памяти Полевого клеймо, мучившее его в последние годы жизни. Его наиболее беспощадный критик Белинский, в теплой статье реабилитировал Полевого, назвав его одним из замечательнейших деятелей русской литературы. Ср. Белинский "Сочинения" (том XII); И.З. Крылов "Очерки жизни Н.А. Полевого" (М., 1849); "Записки К.А. Полевого" (СПб., 1888); Н. Чернышевский "Очерки Гоголевского периода"; С. Ставрина, "Н.А. Полевой и "Московский Телеграф" ("Дело", 1875, № 5 и 7); А.К. Бороздин "Журналист двадцатых годов" ("Исторический Вестник", 1896, № 3); П. Милюков "Главные течения русской исторической мысли" (том 1); Ив. Иванов "История русской критики" (СПб., 1898, вып. I и II); В. Боцяновский "Н.А. Полевой как драматург" ("Ежегодник Императорских театров", сезон 1894 - 95, прилож., кн. 3-я); Сухомлинов "Исследования" (том II). В. Боцяновский.

ПОЛЕВОЙ, НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ (1796–1846), русский писатель, литературный критик, журналист, историк, переводчик. Родился 22 июня (3 июля) 1796 в Иркутске. Отец служил в Иркутске управляющим Российско-американской компании, владел фаянсовым и водочным заводами, однако незадолго до нашествия Наполеона начал терпеть убытки, в связи с чем семья переехала в Москву, затем в Курск. В 1822 Полевой наследовал дело отца.

Печатался с 1817: в «Русском вестнике» С.Н.Глинки появилось его описание посещения Курска императором Александром I. В феврале 1820 переехал в Москву, где пристрастился к театру и вольнослушателем посещал в Московском университете лекции А.Ф.Мерзлякова, М.Т.Каченовского и др. Летом 1821 посетил Петербург, в литературных кругах которого был принят как «самородок», «купец-самоучка»; встречался с А.С.Грибоедовым, В.А.Жуковским, познакомился с Ф.В.Булгариным, Н.И.Гречем. П.Свиньин в своих «Отечественных записках» печатал его статьи на литературно-исторические темы, стихи, переводы повестей госпожи Монтолье.

В 1821 за трактат Новый способ спряжения русских глаголов получил серебряную медаль Российской академии. В те же годы сблизился с В.Ф.Одоевским, изучал философию Ф.Шеллинга и труды его толкователей. Публиковался в журналах «Мнемозина», «Сын Отечества», «Северный архив», «Труды Общества российской словесности». В 1825–1834 издавал журнал «литературы, критики и художества» «Московский телеграф», ставший главным делом его жизни и этапом в развитии русской культуры. Первым создал тип русского энциклопедического журнала, по образцу которого позднее издавались «Библиотека для чтения», «Отечественные записки» А.А.Краевского, Н.А.Некрасова, М.Е.Салтыкова-Щедрина и др., «Современник». Стремясь «знакомить со всем интересным» в России и на Западе, Полевой распределил материалы журнала по разделам: наука и искусство, словесность, библиография и критика, известия и смесь. Поддерживая постоянные информационные контакты с парижским литературно-публицистическим журналом «Revue encyclopedique», особое значение придавал отделу критики, заметив впоследствии: «Никто не оспорит у меня чести, что первый я сделал из критики постоянную часть журнала русского, первый собрал критику на все важнейшие современные предметы».

При «Московском телеграфе» выходили сатирические приложения «Новый живописец общества и литературы» (1830–1831), «Камер-обскура книг и людей» (1832). Журнал печатал произведения И.И.Лажечникова, В.И.Даля, А.А.Бестужева-Марлинского (особенно активно в 1830-е годы), А.Ф.Вельтмана, В.А.Ушакова, Д.Н.Бегичева, самого Полевого; из иностранных авторов – В.Скотта, В.Ирвинга, Э.Т.А.Гофмана, П.Мериме, Б.Констана, В.Гюго, О.Бальзака и др. В 1825–1828 в журнале выступали литераторы-«аристократы» (В.Ф.Одоевский, Е.А.Баратынский, А.И.Тургенев, С.А.Соболевский и др.) из кружка А.С.Пушкина–П.А.Вяземского, ведущего журнального критика, разрыв которого с Полевым произошел в 1829 из-за резкой критики последним Истории государства Российского Н.М.Карамзина. С этого времени началась острая полемика «Московского телеграфа» с «литературной аристократией», ведомая преимущественно самим Полевым и его братом Ксенофонтом, ставшим фактически главным редактором журнала (в 1835–1844 редактор журнала «Живописное обозрение», в 1856–1859 издатель журнала «Живописная русская библиотека»; автор литературно-критических работ; автор книг М.В.Ломоносов , 1836; Записки о жизни и сочинениях Н.А.Полевого , 1888).

В 1829–1833 Полевой написал Историю русского народа . Убежденный монархист, как и Карамзин, он упрекает мэтра российской историографии в том, что тот выступает больше летописцем-рассказчиком, нежели аналитиком и исследователем. Вопреки Карамзину утверждал, что государственность в России не существовала в древний (до царствования Ивана III) период, и находил поэтому оправданной антибоярскую политику «централизаторов» Ивана Грозного и Бориса Годунова. Та же антиаристократическая позиция, заявленная в самом названии труда, отразилась в опубликованных Полевым в «Московском телеграфе» статьях, заметках и фельетонах (более 200), в речах, читанных им в Московской практической академии коммерческих наук (О невежественном капитале , 1828; О купеческом звании, и особенно в России , 1832) и в других произведениях Полевого, где выдвигалась идея свободного буржуазного развития, прославлялось принятое во Франции равенство всех перед законом, достигнутое революцией 1789, приветствовалась революция 1830 (Нынешнее состояние драматического искусства во Франции , 1830, и др).

Этетические взгляды Полевого, основанные на философии Шеллинга в интерпретации В.Кузена, а также на воззрениях французских историков Ф.Гизо и О.Тьерри, отклоняли нормативность классицизма и, следуя принципу исторической оценки искусства как воплощения национального самосознания в определенных «условиях веков и обществ», отдавали предпочтение романтизму в качестве народного течения (высокая оценка Гюго, А. де Виньи, Констана в статье О новой школе и поэзии французов , 1831; О романах В.Гюго и вообще о новейших романах , 1832). В работах, посвященных отечественной литературе (О драматической фантазии Н.Кукольника «Торквато Тассо », 1834; статьи о сочинениях Г.Р.Державина, балладах и повестях В.А.Жуковского, о Борисе Годунове Пушкина; рецензии на произведения А.Д.Кантемира, И.И.Хемницера и др., объединенные в Очерках русской литературы , 1839), Полевой, впервые в монографическом исследовании придавая принципиальное значение биографии писателя, во многом предварил объективную историко-литературную концепцию В.Г.Белинского («Рассматривайте каждый предмет не по безотчетному чувству, нравится не нравится, хорошо, худо, – писал Полевой в 1831, – но по соображению историческому века и народа и философическому важнейших истин и души человеческой»). В то же время, ратуя за «истину изображения», Полевой принимал тезис Н.И.Надеждина «Где жизнь – там и поэзия», полагая извечным противостояние искусства и действительности, в принципе «антиэстетичной» (статья Истина ли изображения составляет цель изящного произведения ?, 1832), и признавая возможным соединение этих контрастных сфер только на почве романтизма, впрочем, по его мнению, не в творчестве Пушкина и, особенно, Н.В.Гоголя, чей Ревизор Полевой называл «фарсом», а в Мертвых душах усматривал лишь «уродство» и «бедность» содержания. В 1834 за неодобрительный отзыв Полевого об ура-патриотической драме Кукольника Рука Всевышнего Отечество спасла журнал «Московский телеграф» (направление которого цензурно-полицейские круги давно рассматривали как «якобинское») был закрыт.

С 1837, переехав в Петербург, Полевой взял на себя по договору с издателем А.Ф.Смирдиным негласную редакцию «Сына Отечества» (во главе с Ф.В.Булгариным; ушел из журнала в 1838) и «Северной пчелы» (во главе с Н.И.Гречем; ушел в 1840). В 1841–1842 редактировал организованный противником натуральной школы Гречем «Русский вестник», но успеха не имел. В 1846, жестко критикуемый Белинским за ренегатство, начал (по договору с Краевским), редактировать либеральную «Литературную газету».

Автор романа Аббадонна (1837) и повестей Эмма (1829), Клятва при гробе Господнем , Живописец , Блаженство безумия (обе 1833; объединены под назв. Мечты и жизнь , кн. 1–2, 1934), в романтическом духе рисующих трагическое столкновение идеалиста-мечтателя с прозой жизни. В то же время писатель постоянно ставил вопрос о месте в дворянском обществе русского буржуа – представителя третьего сословия, наделенного лучшими, с точки зрения Полевого, качествами (религиозностью и нравственной твердостью), но стесненного узостью интересов и культурной отсталостью своей среды, противостоящей, при всем том, бездушию и эгоизму аристократии патриархальной простотой, душевной искренностью и патриотизмом (Дедушка русского флота , 1838; верноподданнические драмы для Александринского театра Иголкин, купец новгородский , 1839; Параша-сибирячка , 1870, пользовавшаяся особым сценическим успехом; Ломоносов, или Жизнь и поэзия , 1843). Перевел, в числе прочего (опубликованы в сб. Повести и литературные отрывки , 1829–1830) прозой трагедию Гамлет У.Шекспира (1837; по этому переводу играл прославившийся в главной роли П.С.Мочалов).

Художественные произведения Полевого, имевшие при жизни автора широкий круг почитателей, вскоре (вплоть до конца 20 в.) были забыты. Реалистические тенденции в раннем творчестве писателя (наиболее отчетливо проявившиеся в написанных в 1829 в форме сказа Рассказах русского солдата и повести Мешок с золотом ) одобрялись, в противовес произведениям 1840-х годов, Белинским, обозначившим в брошюре-некрологе Н.А.Полевой (1846) вклад Полевого в развитие русской литературы, эстетики и просвещения прежде всего как издателя «Московского телеграфа». Созвучна этой и оценка деятельности Полевого А.И.Герценом в книге О развитии революционных идей в России (1850): «Полевой начал демократизировать русскую литературу; он заставил ее спуститься с аристократических высот и сделал ее более народной...».

Полевой выпустил также обширное справочно-библиографическое издание Русская Вивлиофика, или Собрание материалов для отечественной истории, географии, статистики и древней русской литературы (1833).

И писательницы Е. А. Авдеевой , отец писателя и критика П. Н. Полевого .

Биография

Родился в купеческой семье. Получил домашнее образование. Дебютировал в печати в журнале «Русский вестник » в . Жил в Москве ( -), затем переехал в Петербург.

Журналистика

В Москве издавал литературный и научный журнал «Московский телеграф » ( -), который печатался в типографии Августа Семена . В журнале публиковались статьи по литературе, истории и этнографии, подчёркивалась положительная роль купечества. Журнал был закрыт в по личному распоряжению Николая I за неодобрительный отзыв Полевого о пьесе Н. В. Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла». После прекращения журнала Полевой отошёл от своих прежних взглядов.

Исторические труды

Помимо статей на темы истории, Полевой написал «Историю русского народа» (т. 1-6, -). В этом труде стремился, в противоположность «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина , перейти от изображения роли правителей, военных и внешнеполитических событий к выявлению «органического» развития «народного начала». В «Истории» Полевой ориентировался на западноевропейскую романтическую историографию, прежде всего Гизо , и стремился выделить элементы общественного строя (первый применил к Руси концепцию феодализма), реконструировать народные представления и пр. Критика «пушкинского круга» восприняла труд Полевого как недостойную «пародию» на Карамзина и подвергла автора не во всём заслуженным нападкам. В черновой рецензии Пушкин, впрочем, расценил 2-й том благожелательнее, как более самостоятельную работу.

Первоначально Полевой планировал написать 12 томов (как и Карамзин) и объявил подписку именно на такое количество томов, однако из-за личных сложностей смог написать и издать лишь 6, что вызвало обвинения в финансовой недобропорядочности. Последние тома «Истории русского народа» не столь интересны, как первые два; в них сказывается спешка пишущего, который «сбивается» на традиционную «государственническую» схему изложения, пересказывает источники и т. п. Изложение Полевой довёл до взятия Казани Иваном Грозным.

После «Истории» Полевой написал ещё ряд исторических сочинений для широкого читателя. Например, в работе «Малороссия; её обитатели и история» (Московский телеграф. - 1830. - № 17-18) выступил с радикальным отрицанием этнической и исторической родственности великороссов и малоросов, предлагал признать, что Малороссия никогда не была «древним достоянием» России (как на этом настаивал Карамзин). «Мы обрусили их аристократов, помаленьку устранили местные права, ввели свои законы, поверья … но за всем тем обрусить туземцев не успели, так же как Татар, Бурятов и Самоедов». «В сей народности [мы] видим только два основных элемента древней Руси: веру и язык, но и те были изменены временем. Все остальное не наше: физиогномия, нравы, жилища, быт, поэзия, одежда» .

Является одним из главных героев книги С. А. Лурье «Изломанный аршин»

Произведения

Критика

Напишите отзыв о статье "Полевой, Николай Алексеевич"

Литература

  • Сергеев М. Д. Иркутский отец «Московского телерафа» // Послесловие в книге Полевой Н. А. Мешок с золотом: Повести, рассказы, очерки. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1991. - Тираж 100 000 экз. - (Литературные памятники Сибири). - С. 559-607.
  • Бернштейн Д. И. // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков . - М.: Сов. энцикл., 1962-1978. Т. 5: Мурари - Припев. - 1968. - Стб. 837-838.
  • Шикло А. Е. Исторические взгляды Н. А. Полевого / А. Е. Шикло. - М .: Изд-во МГУ, 1981. - 224 с.

Примечания

Ссылки

  • в Библиотеке Максима Мошкова
  • // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
  • // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.
  • на официальном сайте РАН
  • Полевой Н. А. // Русская старина, 1910. - Т. 141. - № 1. - С. 47-68; № 2. - С. 247-270.
  • Полевой Н. А. // Исторический вестник, 1888. - Т. 31. - № 3. - С. 654-674; Т. 32. - № 4. - С. 163-183.
  • Сухомлинов М. И. // Исторический вестник, 1886. - Т. 23. - № 3. - С. 503-528.

Отрывок, характеризующий Полевой, Николай Алексеевич

В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д"Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c"est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d"honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu"est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s"excuse – s"accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..

Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.

ПОЛЕВОЙ, НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ (1796–1846), русский писатель, литературный критик, журналист, историк, переводчик. Родился 22 июня (3 июля) 1796 в Иркутске. Отец служил в Иркутске управляющим Российско-американской компании, владел фаянсовым и водочным заводами, однако незадолго до нашествия Наполеона начал терпеть убытки, в связи с чем семья переехала в Москву, затем в Курск. В 1822 Полевой наследовал дело отца.

Печатался с 1817: в «Русском вестнике» С.Н.Глинки появилось его описание посещения Курска императором Александром I. В феврале 1820 переехал в Москву, где пристрастился к театру и вольнослушателем посещал в Московском университете лекции А.Ф.Мерзлякова, М.Т.Каченовского и др. Летом 1821 посетил Петербург, в литературных кругах которого был принят как «самородок», «купец-самоучка»; встречался с А.С.Грибоедовым, В.А.Жуковским, познакомился с Ф.В.Булгариным, Н.И.Гречем. П.Свиньин в своих «Отечественных записках» печатал его статьи на литературно-исторические темы, стихи, переводы повестей госпожи Монтолье.

В 1821 за трактат Новый способ спряжения русских глаголов получил серебряную медаль Российской академии. В те же годы сблизился с В.Ф.Одоевским, изучал философию Ф.Шеллинга и труды его толкователей. Публиковался в журналах «Мнемозина», «Сын Отечества», «Северный архив», «Труды Общества российской словесности». В 1825–1834 издавал журнал «литературы, критики и художества» «Московский телеграф», ставший главным делом его жизни и этапом в развитии русской культуры. Первым создал тип русского энциклопедического журнала, по образцу которого позднее издавались «Библиотека для чтения», «Отечественные записки» А.А.Краевского, Н.А.Некрасова, М.Е.Салтыкова-Щедрина и др., «Современник». Стремясь «знакомить со всем интересным» в России и на Западе, Полевой распределил материалы журнала по разделам: наука и искусство, словесность, библиография и критика, известия и смесь. Поддерживая постоянные информационные контакты с парижским литературно-публицистическим журналом «Revue encyclopedique», особое значение придавал отделу критики, заметив впоследствии: «Никто не оспорит у меня чести, что первый я сделал из критики постоянную часть журнала русского, первый собрал критику на все важнейшие современные предметы».

При «Московском телеграфе» выходили сатирические приложения «Новый живописец общества и литературы» (1830–1831), «Камер-обскура книг и людей» (1832). Журнал печатал произведения И.И.Лажечникова, В.И.Даля, А.А.Бестужева-Марлинского (особенно активно в 1830-е годы), А.Ф.Вельтмана, В.А.Ушакова, Д.Н.Бегичева, самого Полевого; из иностранных авторов – В.Скотта, В.Ирвинга, Э.Т.А.Гофмана, П.Мериме, Б.Констана, В.Гюго, О.Бальзака и др. В 1825–1828 в журнале выступали литераторы-«аристократы» (В.Ф.Одоевский, Е.А.Баратынский, А.И.Тургенев, С.А.Соболевский и др.) из кружка А.С.Пушкина–П.А.Вяземского, ведущего журнального критика, разрыв которого с Полевым произошел в 1829 из-за резкой критики последним Истории государства Российского Н.М.Карамзина. С этого времени началась острая полемика «Московского телеграфа» с «литературной аристократией», ведомая преимущественно самим Полевым и его братом Ксенофонтом, ставшим фактически главным редактором журнала (в 1835–1844 редактор журнала «Живописное обозрение», в 1856–1859 издатель журнала «Живописная русская библиотека»; автор литературно-критических работ; автор книг М.В.Ломоносов , 1836; Записки о жизни и сочинениях Н.А.Полевого , 1888).

В 1829–1833 Полевой написал Историю русского народа . Убежденный монархист, как и Карамзин, он упрекает мэтра российской историографии в том, что тот выступает больше летописцем-рассказчиком, нежели аналитиком и исследователем. Вопреки Карамзину утверждал, что государственность в России не существовала в древний (до царствования Ивана III) период, и находил поэтому оправданной антибоярскую политику «централизаторов» Ивана Грозного и Бориса Годунова. Та же антиаристократическая позиция, заявленная в самом названии труда, отразилась в опубликованных Полевым в «Московском телеграфе» статьях, заметках и фельетонах (более 200), в речах, читанных им в Московской практической академии коммерческих наук (О невежественном капитале , 1828; О купеческом звании, и особенно в России , 1832) и в других произведениях Полевого, где выдвигалась идея свободного буржуазного развития, прославлялось принятое во Франции равенство всех перед законом, достигнутое революцией 1789, приветствовалась революция 1830 (Нынешнее состояние драматического искусства во Франции , 1830, и др).

Этетические взгляды Полевого, основанные на философии Шеллинга в интерпретации В.Кузена, а также на воззрениях французских историков Ф.Гизо и О.Тьерри, отклоняли нормативность классицизма и, следуя принципу исторической оценки искусства как воплощения национального самосознания в определенных «условиях веков и обществ», отдавали предпочтение романтизму в качестве народного течения (высокая оценка Гюго, А. де Виньи, Констана в статье О новой школе и поэзии французов , 1831; О романах В.Гюго и вообще о новейших романах , 1832). В работах, посвященных отечественной литературе (О драматической фантазии Н.Кукольника «Торквато Тассо », 1834; статьи о сочинениях Г.Р.Державина, балладах и повестях В.А.Жуковского, о Борисе Годунове Пушкина; рецензии на произведения А.Д.Кантемира, И.И.Хемницера и др., объединенные в Очерках русской литературы , 1839), Полевой, впервые в монографическом исследовании придавая принципиальное значение биографии писателя, во многом предварил объективную историко-литературную концепцию В.Г.Белинского («Рассматривайте каждый предмет не по безотчетному чувству, нравится не нравится, хорошо, худо, – писал Полевой в 1831, – но по соображению историческому века и народа и философическому важнейших истин и души человеческой»). В то же время, ратуя за «истину изображения», Полевой принимал тезис Н.И.Надеждина «Где жизнь – там и поэзия», полагая извечным противостояние искусства и действительности, в принципе «антиэстетичной» (статья Истина ли изображения составляет цель изящного произведения ?, 1832), и признавая возможным соединение этих контрастных сфер только на почве романтизма, впрочем, по его мнению, не в творчестве Пушкина и, особенно, Н.В.Гоголя, чей Ревизор Полевой называл «фарсом», а в Мертвых душах усматривал лишь «уродство» и «бедность» содержания. В 1834 за неодобрительный отзыв Полевого об ура-патриотической драме Кукольника Рука Всевышнего Отечество спасла журнал «Московский телеграф» (направление которого цензурно-полицейские круги давно рассматривали как «якобинское») был закрыт.

С 1837, переехав в Петербург, Полевой взял на себя по договору с издателем А.Ф.Смирдиным негласную редакцию «Сына Отечества» (во главе с Ф.В.Булгариным; ушел из журнала в 1838) и «Северной пчелы» (во главе с Н.И.Гречем; ушел в 1840). В 1841–1842 редактировал организованный противником натуральной школы Гречем «Русский вестник», но успеха не имел. В 1846, жестко критикуемый Белинским за ренегатство, начал (по договору с Краевским), редактировать либеральную «Литературную газету».

Автор романа Аббадонна (1837) и повестей Эмма (1829), Клятва при гробе Господнем , Живописец , Блаженство безумия (обе 1833; объединены под назв. Мечты и жизнь , кн. 1–2, 1934), в романтическом духе рисующих трагическое столкновение идеалиста-мечтателя с прозой жизни. В то же время писатель постоянно ставил вопрос о месте в дворянском обществе русского буржуа – представителя третьего сословия, наделенного лучшими, с точки зрения Полевого, качествами (религиозностью и нравственной твердостью), но стесненного узостью интересов и культурной отсталостью своей среды, противостоящей, при всем том, бездушию и эгоизму аристократии патриархальной простотой, душевной искренностью и патриотизмом (Дедушка русского флота , 1838; верноподданнические драмы для Александринского театра Иголкин, купец новгородский , 1839; Параша-сибирячка , 1870, пользовавшаяся особым сценическим успехом; Ломоносов, или Жизнь и поэзия , 1843). Перевел, в числе прочего (опубликованы в сб. Повести и литературные отрывки , 1829–1830) прозой трагедию Гамлет У.Шекспира (1837; по этому переводу играл прославившийся в главной роли П.С.Мочалов).

Художественные произведения Полевого, имевшие при жизни автора широкий круг почитателей, вскоре (вплоть до конца 20 в.) были забыты. Реалистические тенденции в раннем творчестве писателя (наиболее отчетливо проявившиеся в написанных в 1829 в форме сказа Рассказах русского солдата и повести Мешок с золотом ) одобрялись, в противовес произведениям 1840-х годов, Белинским, обозначившим в брошюре-некрологе Н.А.Полевой (1846) вклад Полевого в развитие русской литературы, эстетики и просвещения прежде всего как издателя «Московского телеграфа». Созвучна этой и оценка деятельности Полевого А.И.Герценом в книге О развитии революционных идей в России (1850): «Полевой начал демократизировать русскую литературу; он заставил ее спуститься с аристократических высот и сделал ее более народной...».

Полевой выпустил также обширное справочно-библиографическое издание Русская Вивлиофика, или Собрание материалов для отечественной истории, географии, статистики и древней русской литературы (1833).


В книге "Русская романтическая новелла" собраны яркие образцы беллетристики первой половины XIX века, произведения как известных, так и забытых писателей.

Москва, Москва! Она близко - только одна станция отделяет меня от Москвы, милой, прекрасной, родной Москвы - да что мне до тебя, милая, старинная Москва! В Москве она, моя Паулина, и с таким же нетерпением скакал и мчался бы я в Колу, в Нерчинск, в Олонец, с каким скачу, спешу теперь в Москву - там - нет! теперь уже почти здесь - моя Паулина! - Здесь!..

"Означив в заглавии статьи все двенадцать томов "Истории государства Российского", мы не хотим, однако ж, предлагать читателям нашим подробного разбора сего замечательного творения, не будем следовать за творцом его подробно во всех отношениях, рассматривать "Историю государства Российского" с общих и частных сторон и сочинителя оной как историка и палеографа, философа и географа, археографа и исследователя исторических материалов..."

"Милостивый государь Павел Петрович!
Вчерашний день из 87 No "Московских ведомостей" вся Москва узнала о рождении или, лучше сказать, зачатии "Телеграфа". Спешу препроводить к вам билет и покорно прошу напечатать прилагаемое объявление в "Отечественных записках". Моего же будущего сына - полюбить, ибо он, право, будет малый не дурной и смирный..."

Николай Алексеевич Полевой (1796-1846) - критик, теоретик романтизма, прозаик, историк, издатель журнала "Московский телеграф" (1825-1834).
Впервые было опубликовано под названием "Симеон Кирдяпа. Русская быль XIV века"

"Мы сказали мнение наше о литературных достоинствах г-на Гоголя, оценяя в нем, что составляет его бесспорное достоинство. Повторим слова наши: "Никто не сомневается в даровании г-на Гоголя и в том, что у него есть свой участок в области поэтических созданий. Его участок - добродушная шутка, малороссийский жарт, похожий несколько на дарование г-на Основьяненки, но отдельный и самобытный, хотя также заключающийся в свойствах малороссиян..."

Николай Алексеевич Полевой (1796-1846) - критик, теоретик романтизма, прозаик, историк, издатель журнала "Московский телеграф" (1825-1834).
В сборники включены произведения, в большинстве ставшие библиографической редкостью.
В первый том вошли произведения: В. Т. Нарежного, М. П. Погодина, А. А. Бестужева-Марлинского, Н. Ф. Павлова, О. М. Сомова, А. Ф. Вельтмана.

В настоящий сборник вошли фантастические произведения писателей-классиков: Осипа Сенковского, Николая Полевого, Константина Аксакова, Владимира Одоевского, Александра Куприна, Михаила Михайлова и др.
Их фантастические повести явили целую галерею тем, образов, сюжетов, где так или иначе исследуется взаимосвязь двух миров - потустороннего (иррационального, стихийно-чувственного, метафизического) и сущего материального, вещественного.

"Почетное место занимаетъ между литераторами Русскими почтенный о. Іакинеъ, и безспорно, первое между оріенталистами Русскими по своимъ практическимъ и полезнымъ трудамъ. Отнюдь не думаемъ мы унижать нашими словами другихъ почтенныхъ людей, занимающихся y насъ Востокомъ и его языками и литературами, каковы г-да Френъ, Шмидтъ, Ковалевскій, Сенковскій, и другіе..."

В отдаленной части Москвы, именно в Немецкой слободе, но нашествия Наполеонова было много милых, веселых домиков и больших боярских домов. Теперь это изменилось: Немецкая слобода застроена фабриками, заводами, казенными училищами; только развалины, обгорелые в 1812 году, видны от большей части прежних боярских домов...