Замечание 1

Николай Константинович Михайловский (род. 1842 - ум. 1902) - выдающийся русский социолог, публицист, литературный критик, видный идеолог русского народничества.

Родился в небогатой дворянской семье. Заниматься литературой начал в 18 лет. Сотрудничал с различными журналами, в редакции одного из них познакомился с Н.Д. Ножиным, а через него и с деятельностью организаций революционного характера.

После разгрома политической партии "Народная воля", с лидерами которой он был в близких отношениях, Михайловского выслали из Петербурга. Он вернулся в город в 1886 году. Растущего в те годы движения рабочих он не видел и не осознавал. После 80-х годов свою работу он посвятил борьбе с реакцией правительства и общественности, которую вел с позиции народнического взгляда на мир. Михайловский не заметил и появления в России марксизма, но позже, в 90-х годах, стал отчаянно бороться с ним в своих работах и в общественной деятельности.

Философские основы социологии

В философии н.К. Михайловский был эклектиком. Как философ и социолог он был последователем русского направления позитивизма.

В своей концепции он старался объединить два существующих в 60-70-х годах течения в отечественной социологии.

• Первое из этих течений представлял П.Л. Лавров, который стремился очистить обществознание от влияния на него естествознания. Лавров выступал за субъективный метод объяснения социальных явлений и поведения людей.
• Лидером второго течения был строгий детерминист и материалист Н.Г. Чернышевский, который искал в естествознании реформирующие начала для социальных наук – последние. По его мнению, были заведены в тупик современным Чернышевскому идеализмом. Чернышевский считал, что в человеке наука – в том числе наука социальная - должна видеть только то, что находят в нем медицина и физиология. Главным стремлением Чернышевского было стремление «объяснить» социализм посредством «объективного метода», применением которого в социальных науках до сих пор пренебрегали.

«Формула прогресса»

Михайловский перенял у Лаврова субъективный метод в социологии, у Чернышевского же он взял недопонятые им посылки и применил их для создания своей "формулы прогресса ".

Свою первую социологическую работу Михайловский посвятил вопросу прогресса, в которой он разъяснял, что развитие нужно рассматривать с позиции известного идеала - в то время как социологи-объективисты видят прогресс только как «безразличную» к общественному идеалу эволюцию.

Личность и общество

Развитая личность является идеалом Михайловского. в числе его социологических работ выделяются критические замечания, вызванные применением в социологии положений дарвинизма («социальный дарвинизм»). Во многих своих работах он критикует социологическую теорию, которая приравнивает общество к организму и низводит индивидуальность человека на уровень мелкой клеточки этого социального организма. Один из самых важных предметов его социологических исследований - это проблема личности человека в обществе и индивидуального развития. Кроме того, Михайловский исследует вопрос взаимоотношений отдельной личности и массы. Исследуя данный вопрос, он приходит к важным выводам в области психологии коллектива.

МИХАЙЛОВСКИЙ, НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ (1842–1904), русский литературный критик, социолог. Родился 15 ноября 1842 в г.Мещовске Калужской губернии в дворянской семье. Учился в Петербургском институте горных инженеров. В 1870-е годы – один из руководителей журнала «Отечественные записки», а с начала 1890-х годов – соредактор «Русского богатства». Оба журнала выражали идеи либерального российского народничества, ведущим идеологом которого был Михайловский. Его философские взгляды носили преимущественно позитивистский характер: критическое отношение к любому типу отвлеченного (метафизического) философствования, признание приоритета фактов в процессе познания («правда» фактов – «правда объективная»). В сфере социологии Михайловский следовал основополагающим принципам «субъективного метода» Лаврова. С его точки зрения, смысл исторического развития заключается в формировании и совершенствовании личностного начала. Развитие личности – высший и единственный критерий общественного прогресса, который не может не учитывать социология в своем опыте истолкования общественной жизни. Русская крестьянская община, по Михайловскому, может стать исторической альтернативой капиталистическому укладу, так как в ней содержатся предпосылки для гораздо более полноценного и всестороннего развития личности. Процесс такого развития всегда носил сложный и драматический характер. Противостояние личности и общества, личности и государства – важнейшая составляющая исторического процесса на всех его этапах. Существенный аспект этого противостояния фиксирует сформулированная Михайловским концепция «героев» и «толпы». Стихийность и даже абсурдность массового сознания, сознания «толпы», ориентированной на некоторые образцы эталонного, «героического» поведения и слепо поклоняющейся своим «героям», несут в себе, считал Михайловский, серьезную социальную угрозу личностному началу в истории.

Социальная философия

Михайловскому наравне с П. Л. Лавровым принадлежит разработка идеи о свободном выборе «идеала», которая философски обосновывала возможность изменить общественное развитие в избранном передовой интеллигенцией направлении. Наиболее полное выражение эта идея получила в так называемом субъективном методе социологии, который в качестве высшего мерила общественного прогресса и исходным пунктом исторического исследования полагал отдельную личность («Что такое прогресс?», «Аналогический метод в общественной науке», «Теория Дарвина и общественная наука», «Что такое счастье?», «Борьба за индивидуальность»). Разрабатывал теорию «героев и толпы», объяснявшей механизм коллективного действия склонностью человека к подражанию («Герои и толпа», «Научные письма (к вопросу о героях и толпе)», «Патологическая магия», «Ещё о толпе»). Он считает, что психологическое воздействие личности зависит от восприятия массы, и в принципе любой человек, а не обязательно выдающаяся личность, оказавшись случайно впереди толпы, может сыграть важную роль в определенных событиях. В 1880-е критиковал теорию «малых дел» и толстовство. В начале 1890-х выступал против русских марксистов (см. тж. «легальный марксизм»), обвиняя их в защите капитализма и отказе от наследства шестидесятников и семидесятников. Б. Горев в статье «Н. К. Михайловский и революция», написанной по поводу 20-летия со дня смерти выдающегося социолога и публициста, приходит к выводу, что «сторонник консервативного мелкобуржуазного социализма, он (Н. К. Михайловский) даже тогда, когда признал необходимость политической борьбы, признавал лишь одну ее форму: террористическое воздействие на правительство с целью вынудить либеральные реформы». В начале XX века в кругах демократической, особенно народнической, интеллигенции фигура Михайловского была окружена культом, его ставили в один ряд с крупнейшими фигурами освободительного движения, такими, как А. И. Герцен или Н. Г. Чернышевский. Однако после 1917 года слава Михайловского померкла: он был оппонентом марксизма и сторонником критиковавшейся марксистами теории героев и толпы, в эмиграции к его наследию также обращались редко.

Идея прогресса в истории социальной мысли

Как и многие социологи XIX века Михайловский был эволюционистом и пытался найти ответы на вопросы: что есть прогресс, каковы его критерии, каково общее направление движения прогресса. В разное время он дал несколько определений прогрессу, не заботясь о соотнесение их друг с другом. Стоит отметить, что, не смотря на разбросанность формулировок, всех их объединяет то, что Михайловский рассматривал прогресс через «призму судеб личности». Он рассматривает влияние общества на личность в рамках своей «формулы прогресса».

Рассмотрим, что же вкладывал Михайловский в понятие «индивидуальность». Стоит отметить, что данное понятие в его концепции определенно довольно широко. «Объективно мир представляет бесконечно сложную систему индивидуальностей, находящихся в самых разнообразных взаимоотношениях. Все единое есть, вместе с тем, и многое, всякое целое состоит из частей, и потому можно различить несколько ступеней индивидуальности, т.е. степеней самостоятельности». Таким образом, индивидуальность есть ни что иное, как единое целое, выступающее как самостоятельная единица. Группа, общество, государство представляют собой различные социальные индивидуальности. Человек так же является индивидуальностью как определенная совокупность всех черт, свойственных человеческому организму.

Социальный идеал

Он также доказал, что социальный идеал не может рассматриваться в концепции естественного отбора и приспособительного поведения, что необходим совершенно иной подход, который бы учитывал действия исторических законов. В своей работе Михайловский раскрывает значимость нравственного долга. По его мнению, главное отличие мира животного от мира людей заключается в том, что в обществе наличествуют мораль, духовные ценности, нравственность. Таким образом, он не мог допустить, чтобы отдельные члены общества выживали и даже совершенствовались за счет других людей.

Михайловский утверждал, что каждая личность должна развиваться умственно и нравственно только за счет своих способностей и сил, но не отвергал добровольную помощь со стороны других личностей. Данная теория, провозглашавшая ценность каждой личности, органично вписалась в антропологизм Михайловского. По мнению исследователей, «теория борьбы за индивидуальность» занимает центральное место в концепции личности Н.К. Михайловского. Данная теория направлена на выявление сути прогресса личности и общественного прогресса, а также их соотношения. Михайловский приходит к выводу, что результатом борьбы за существование является появление практических типов, тогда как борьба за индивидуальность ведет к образованию идеальных типов личности. Если говорить о степенях и типах развития, то борьба за существование приведет к высокой степени развития, в то время как, борьба за индивидуальность – к высокому типу развития.

Разделение труда

Михайловский, в свою очередь, выделял несколько видов разделения труда: органический, общественный, технический. Первое, физиологическое разделение труда – разделение между органами отдельного человека. Общественное разделение – разделение труда между людьми, группами, сословиями. Третий вид, технический – распадение какого-нибудь производства на отдельные составляющие. Михайловский указывал на то, что физиологическое и общественное разделение труда являются взаимоисключающими. За счет усложнения общественного разделения труда происходит ослабление физиологического разделения. Мыслитель говорит о том, что те, кто больше времени проводит, занимаясь физическим трудом (например, крестьяне, рабочие) или умственным (политики) «утрачивают признаки целостности». Таким образом, происходят серьезные изменения в физиологии человека. В общественном разделении труда Михайловский видит «фактор общества, который задает направленность личности, обуславливает характер ее существования». Общество в процессе своего развития усложняется, человечество увеличивает объем знаний о мире, отдельно взятая личность приобретает свою специализацию.

Таким образом, личность сужает свой кругозор, специализируясь в одном узком направлении. Она превращается в узкого специалиста, который теряет представление о жизни во всей ее полноте, а лишь сосредотачивается на очень не большой ее части, в которую входит частная жизнь и работа. Михайловский говорит о том, что таких личностей легко подчинить одной воле, поставить их в зависимое положение от других людей. Михайловский выступает против крайней специализации, полагая, что она способствует оскудению, и в какой-то степени деградации личности. Он призывает к независимости личности. По его мнению, этого можно достичь путем овладения личностью других наук, различных ремесел, то есть расширения своего кругозора.

Н.К. Михайловский полагал, что разделение труда является основой социальной дифференциации общества. Возникающие социальные группы можно охарактеризовать рядом черт, а именно – наличие функций, разделение прав и обязанностей, несовпадение частных целей, разнородность нравов и обычаев. Михайловский выделял два вида способов, по средствам которых формируются социальные группы: простая кооперация (сотрудничество) и сложная. Рассмотрим эти виды подробнее.

Первый тип является исторически более ранним и включает в себя первобытную общину и начальную эпоху варварства. Его можно охарактеризовать следующим образом: деятельность людей носит относительно недифференцированный характер, отсюда сходные общественные функции и интересы, также можно отметить развитую солидарность, взаимопомощь, единство целей. Данный вид кооперации представляет собой форму естественного разделения труда, что способствует формированию общей цели и росту взаимопонимания. Общественное и индивидуальное сознание нераздельны. В социально однородной среде происходит индивидуализация человека, здесь происходит полноценное физическое развитие, личность не подавляется коллективностью, что позволяет ей, становится активным началом общественной жизни. Михайловский отдает предпочтение именно простой форме кооперации, потому как она наиболее приближена к его представлениям об общественном идеале.

Обратимся ко

типы коопераций

второму типу коопераций – сложной кооперации. Именно в этой форме кооперации Михайловский видит корень общественного зла. По его мнению, в её основе лежит экономическое разделение труда, что приводит к расслоению общества на разные социальные группы, относительно их уровню дохода. Эти различные группы ведут не прекращающуюся борьбу за власть, которой пронизана вся история человечества. В рамках данной кооперации индивиды становятся однороднее, как правило, выполняют какую-либо одну функцию. Индивидуальность подавлена, «репрессирована», былую целостность расщепляют и разделяют на части. Постепенно наблюдается размывание общей цели, которая дробится на более мелкие и узкие подзадачи, растет враждебность и непонимание между людьми. В общественном сознании, возникшем на основе групповой дифференциации, укрепляются такие понятия как предрассудки, мода, возникают идолы, зарождается конкуренция.

С целью защиты общественного целого создается огромное количество правовых, религиозных, политических норм и связок. В таком обществе нет места для солидарности. В итоге получается общество «с неравными, несвободными, специализированными членами, расположенными в некотором иерархическом порядке». Михайловский неоднократно подчеркивал, что формы кооперации влияют на индивидуальную и общественную психику человека, формируют его взгляды и волю. В своей работе «Герои и толпа» Михайловский призывает к борьбе за сохранение индивидуальности, сохранение личной свободы и независимости. Это, по его мнению, позволит избежать превращения народа как совокупности индивидуальностей в толпу, которая подчинена и ведома человеком с не всегда нравственным убеждениями. А применительно к человеческой истории, борьба за индивидуальность выступает как социальная борьба, которая является основанием для социального взаимодействия и приводит к смене форм кооперации.

Н.К. Михайловский в своих рассуждениях руководствовался нравственно-этическими принципами, что позволило ему выделить простую кооперацию, как наиболее удачную форму объединения общества. Михайловский сформулировал определяющие основы современного общежития – необходимость предоставления индивиду большей свободы, самостоятельности, стремление к взаимоуважению и сотрудничеству. При этом действия и побуждения самой личности также должны основываться на нравственных формах и устоях. Возможно, многие из вышеупомянутых принципов кажутся сегодня идеальными, но именно от действий ныне живущих людей зависит их реальное воплощение и будущее в целом.

Выводы

Михайловский внес огромный вклад в развитие субъективного метода, и, в целом, зарождающийся в нашей стране социологии. В центре его социологических размышлений находится человек – творчески активная личность, которая способна осуществлять изменения в обществе. Его идея о необходимость всестороннего развития личность и постоянного совершенствования можно рассматривать как определяющие принципы развития современного человека. Некоторые исследователи полагают, что Михайловский создал особый вид критики, который трудно отнести к каком-либо типу. Его волновало все, что происходит в русском обществе, как в сфере научной мысли, так и в простом житейском плане. Михайловским было написано множество критических статей, относящихся не только к произведениям русских мыслителей, но также и к зарубежным. Можно сказать, что его концепция социального прогресса построена как раз на критическом осмыслении трудов Дарвина, Спенсера и Дюркгейма. В работе «Борьба за индивидуальность» он высказывает свои критические замечания относительно теории борьбы за существования. Он категорически не соглашается с последователями Дарвина, которые переносят законы, действующие в животном мире, на человеческое общество. Ч. Дарвин говорит о том, что в процессе эволюции слабые и не приспособленные особи погибают, тем самым происходит совершенствование популяций. Михайловский утверждал, что человеческое общество должно бороться за каждого индивида, личность. Он выделял наличие морали и нравственности как одни из главных отличительных черт человеческого мира от животного. И потому считал недопустимым совершенствование, тем более выживание, одного человека за счет другого. Во многом сохраняет свое теоретическое и практическое значение критика Михайловского работ Г.Спенсера, которая направлена на то, что органическая теория не выделяет различий между развитием общества и природы. По Михайловскому, в основе развития общества лежат не биологические, а социальные процессы, а именно: разделение труда, борьба нового уклада жизни со старым, передовые идеи и общественные идеалы. Отметим, что теория разделения труда занимает важное место в работах Михайловского. Но и здесь не обошлось без критики, она была направлена на теорию Дюркгейма, который, по мнению Михайловского, рассматривал разделение труда лишь в общем аспекте. В работе «Что такое прогресс?» он указывает на несколько ошибочных, по его мнению, суждений Спенсера. В теории Спенсера нет различий между индивидуальным и общественным прогрессом. Михайловский же разделял прогресс общества и прогресс личности и подчеркивал, что ни один из этих видов не должен осуществляться за счет другого. Он подчеркивал важность создания необходимых условий для того, чтобы каждая личность могла развиваться всесторонне. Исследователи и критики признают противоречивость работ Михайловского. Главная причина тому – трудность в систематизации его многочисленных трудов. Многие его идеи кажутся утопичными. Но в центре всех работ Михайловского находился человек, а главными категориями являлись понятия: взаимопомощь, общественная солидарность, альтруизм. Счастье отдельной личности он считал целью социального прогресса. На наш взгляд, это и составляет главную ценность его работ.

Список трудов Николай Константинович Михайловский

I. Полное собр. сочин., в 6 тт., изд. 1-е, СПБ, 1879-1883 (изд. 3-е, 10 тт., СПБ, 1909-1913, ред. Е. Е. Колосова; Наиболее важные статьи Михайловского в этом издании: т. I. Что такое прогресс, Теория Дарвина и общественная наука; т. II. Герои и толпа; т. V. Жестокий талант, Гл. И. Успенский, Щедрин, Герой безвременья (о Лермонтове); т. VII. Воспоминания); Литература и жизнь, СПБ, 1892; Литературные воспоминания и современная смута, 2 тт., СПБ, 1900-1901 (изд. 2-е, СПБ, 1905); Отклики, 2 тт., Петербург, 1904; Последние сочинения, 2 тт., Петербург, 1905.

III. Список трудов Михайловского и литература о нем составлены Сильчевским Д. П. и приложены к юбилейному сборнику, посвященному Михайловскому, «На славном посту», СПБ, 1901 (изд. 2-е, СПБ, 1906). Более подробные указания в т. X «Полного собр. сочин. Михайловского», СПБ, 1913; Венгеров С. А., Источники словаря русских писателей, т. IV, П., 1917; Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е. Гиз, М. - Л., 1924.

Список источников

Кареев Н. И. Памяти Н. К. Михайловского как социолога // Русское богатство. 1904. Вып. 3.

История социологии (XIX- первая половина XX века) / под общ. ред. В.И. Добренькова. М., 2004. Кн. 1.

Кукушкина Е.И. Развитие социологии в России (с момента зарождения до конца XX века). М.: «Высшая школа», 2004. С. 424.

Антонова О.Г. Отечественная социология о социальном прогрессе/ Под ред. проф. А.Д. Крахмалевой. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001. С. 61

Выдающийся публицист, социолог и критик. Род. 15 ноября 1842 г. в Мещовске, Калужской губ. , в бедной дворянской семье. Учился в Горном корпусе, где дошел до специальных классов. Уже в 18 лет выступил на литературное поприще в критическом отделе "Рассвета" Кремпина (см.); сотрудничал в "Книжном вестн.", "Гласном суде", "Неделе", "Невском сборнике", "Современном обозрении", перевел "Французскую демократию" Прудона (СПб., 1867). Воспоминаниям об этой поре дебютов, когда он вел жизнь литературной богемы, М. посвятил значительную часть своей книги "Литература и жизнь" и в беллетристической форме очерки "Вперемежку". С особенною теплотою вспоминает он о рано умершем, почти совершенно неизвестном, но очень даровитом ученом и писателе - Ножине, которому многим духовно обязан. С 1869 г. М. становится постоянным и деятельнейшим сотрудником перешедших к Некрасову "Отеч. записок", а со смертью Некрасова (1877) - одним из трех редакторов журнала (с Салтыковым и Елисеевым). В "Отечественных зап." 1869-84 гг. помещены важнейшие социологические и критические статьи его: "Что такое прогресс", "Теория Дарвина и общественная наука", "Суздальцы и суздальская критика" "Вольтер-человек и Вольтер-мыслитель" "Орган, неделимое, целое", "Что такое счастье", "Борьба за индивидуальность", "Вольница и подвижники", "Герои и толпа", "Десница и шуйца гр. Л. Толстого", "Жестокий талант" и др. Кроме того, он ежемесячно вел отдел "Литературных и журнальных заметок", иногда под заглавиями: "Записки Профана", "Письма о правде и неправде", "Письма к ученым людям", "Письма к неучам". После закрытия в 1885 г. "Отеч. зап." М. несколько лет был сотрудником и членом редакции "Север. вестн." (при А. М. Евреиновой), писал в "Русск. мысли" (полемика с Л. З. Слонимским, ряд статей под заглавием "Литература и жизнь"), а с начала 1890-х гг. стоит во главе "Русск. богат.", где ведет ежемесячные литературные заметки под общим заглавием "Литература и жизнь". Сочинения М. собраны в 6 том. (СПб., 1879-87; т. I-III вышли 2-м изд., СПб. 1887-88). Отдельно напечатаны три книжки "Критических опытов" - "Лев Толстой" (СПб., 1887), "Щедрин" (М., 1890), "Иван Грозный в русской литературе. Герой безвременья" (СПб.) - и "Литература и жизнь" (СПб., 1892). К соч. Шелгунова и Глеба Успенского приложены вступительные статьи М. К дешевому изданию Ф. Ф. Павленкова сочинений Белинского (СПб., 1896) приложена статья М. "Белинский и Прудон" (из "Записок Профана"). Литературная деятельность М. выражает собою тот созидающий период новейшей истории русской передовой мысли, которым сменился боевой период "бури и натиска", ниспровержения старых устоев общественного миросозерцания. В этом смысле М. явился прямой реакцией против крайностей и ложных шагов Писарева , место которого он занял как "первый критик" и "властитель дум" младшего поколения 60-х гг. Хронологически преемник Писарева , он по существу был продолжателем Чернышевского , а в своих социологических работах - автора "Исторических писем". Главная заслуга его в том, что он понял опасность, заключавшуюся в писаревской пропаганде утилитарного эгоизма, индивидуализма и "мыслящего реализма", которые в своем логическом развитии приводили к игнорированию общественных интересов. Как в своих теоретических работах по социологии, так еще больше в литературно-критических статьях своих М. снова выдвинул на первый план идеал служения обществу и самопожертвования для блага общего, а своим учением о роли личности побуждал начинать это служение немедленно. М. - журналист по преимуществу; он стремится не столько к стройности и логическому совершенству, сколько к благотворному воздействию на читателя. Вот почему чисто-научные доводы против "субъективного метода" не колеблют значения, которое в свое время имели социологические этюды М. как явление публицистическое. Протест М. против органической теории Спенсера и его стремление показать, что в исторической жизни идеал, элемент желательного, имеет огромное значение, создавали в читателях настроение, враждебное историческому фатализму и квиетизму. Поколение 70-х гг., глубоко проникнутое идеями альтруизма, выросло на статьях М. и считало его в числе главных умственных вождей своих. - Значение, которое М. приобрел после первых же социологических статей в "Отечественных записках", побудило редакцию передать ему роль "первого критика"; с самого начала 70-х гг. он становится по преимуществу литературным обозревателем, лишь изредка давая этюды исключительно научного содержания. Обладая выдающейся эрудицией в науках философских и общественных и вместе с тем большою литературною проницательностью, хотя и не эстетического свойства, М. создал особый род, который трудно подвести под установившиеся типы русской критики. Это - отклик на все, что волновало русское общество как в сфере научной мысли, так и в сфере практической жизни и текущих литературных явлений. Сам М. с уверенностью человека, к которому никто не приложит такого эпитета, охотнее всего называет себя "профаном"; важнейшая часть его литературных заметок - "Записки Профана" (т. III). Этим самоопределением он хотел отделить себя от цеховой учености, которой нет дела до жизни и которая стремится только к формальной истине. "Профан", напротив того, интересуется только жизнью, ко всякому явлению подходит с вопросом: а что оно дает для уяснения смысла человеческой жизни, содействует ли достижению человеческого счастья? Насмешки М. над цеховою ученостью дали повод обвинять его в осмеивании науки вообще; но на самом деле никто из русских писателей новейшего времени не содействовал в такой мере популяризации научного мышления, как М. Он вполне осуществил план Валериана Майкова (см.), который видел в критике "единственное средство заманить публику в сети интереса науки". Блестящий литературный талант М., едкость стиля и самая манера письма - перемешивать серьезность и глубину доказательств разными "полемическими красотами", - все это вносит чрезвычайное оживление в самые абстрактные и "скучные" сюжеты; средняя публика больше всего благодаря М. ознакомилась со всеми научно-философскими злобами дня последних 25-30 лет. Больше всего М. всегда уделял место вопросам выработки миросозерцания. Борьба с холодным самодовольством узкого позитивизма и его желанием освободить себя от "проклятых вопросов"; борьба с писаревщиной и в том числе протест против воззрений Писарева на искусство (отношение Писарева к Пушкину М. назвал вандализмом, столь же бессмысленным, как разрушение коммунарами Вандомской колонны); выяснение основ общественного альтруизма и вытекающих из них нравственных обязанностей; выяснение опасных сторон чрезмерного преклонения перед народом и одностороннего народничества; борьба с идеями гр. Толстого о непротивлении злу, поскольку они благоприятствуют общественному индифферентизму; в последние годы горячая и систематическая борьба с преувеличениями "экономического материализма" - таковы главные этапные пункты неустанной, из месяца в месяц, журнальной деятельности М. Отдельные литературные явления давали М. возможность высказать много оригинальных мыслей и создать несколько проницательных характеристик. "Кающийся дворянин", тип которого выяснен М., давно стал крылатым словом, как и другое замечание М., что в 60-х гг. в литературу и жизнь "пришел разночинец". Определением "кающийся дворянин" схвачена самая сущность освободительного движения 40-х и 60-х гг., отдавшегося делу народного блага с тем страстным желанием загладить свою историческую вину перед закрепощенным народом, которого нет у западноевропейского демократизма, созданного классовой борьбой. Льва Толстого (статьи "Шуйца и десница гр. Л. Толстого" написаны в 1 8 75 г.) М. понял весьма рано, имея в своем распоряжении только педагогические статьи его, бывшие предметом ужаса для многих публицистов "либерального" лагеря. М. первый раскрыл те стороны духовной личности великого художника-мыслителя, которые стали очевидными для всех только в 80-х и 90-х гг., после ряда произведений, совершенно ошеломивших прежних друзей Толстого своею мнимою неожиданностью. Таким же критическим откровением для большинства была и статья М. "Жестокий талант", выясняющая одну сторону дарования Достоевского . Великое мучительство Достоевский совмещает в себе с столь же великим просветлением; он в одно и то же время Ариман и Ормузд. М. односторонне выдвинул только Аримана - но эти Аримановские черты выяснил с поразительною рельефностью, собрав их воедино в один яркий образ. "Жестокий талант" по неожиданности и вместе с тем неотразимой убедительности выводов может быть сопоставлен в нашей критической литературе только с "Темным царством" Добролюбова, где тоже критический анализ перешел в чисто-творческий синтез. Ср. о М.: П. Л. Лавров в "Отечественных записках" (1870 г., № 2); в "Заре" 1871 г., № 2; С. Н. Южаков в "Знании" 1873 г., № 10; Цитович, ответ на "Письма к ученым людям" (Одесса, 1878); П. Милославский в "Православном собеседнике" (1879 г.) и отд. ("Наука и ученые люди в русском обществе", Казань, 1879); М. Филиппов в "Русском богатстве" (1887 г., № 2); В. К. в "Русском богатстве" (1889 г., № 3 и 4); Л. З. Слонимский в "Вестнике Европы" (1889, № 3 и 5); Н. Рашковский, "Н. К. Михайловский перед судом критики" (Одесса, 1889); Н. И. Кареев , "Основные вопросы философии истории"; Я. Колубовский , "Дополн. к Ибервег-Гейнце (С. Южаков в "Русском богатстве", 1895, № 12); А. Волынский, в "Северном вестнике" 90-х гг. и отд. "Русские критики" (СПб., 189 6).

С. Венгеров.

М. как социолог примыкает к русскому направлению позитивизма, характеризующемуся так называемым (не вполне правильно) субъективным методом. Первая его большая работа была посвящена проблеме прогресса ("Что такое прогресс?"), разрешая которую, он доказывал необходимость оценивать развитие, руководясь известным идеалом, тогда как объективистические социологи смотрят на прогресс лишь как на безразличную эволюцию. В конце концов идеал М. - развитая личность. В целом ряде работ М. подвергает весьма основательной критике социологическую теорию (Спенсера), отождествляющую общество с организмом и низводящую человеческую индивидуальность на степень простой клеточки социального организма ("Орган, неделимое, общество" и др.). Проблема человеческой личности в обществе вообще составляет весьма важный предмет социологических исследований М., причем его все сочувствие - на стороне индивидуального развития ("Борьба за индивидуальность"). Вместе с этим М. весьма заинтересован вопросом об отношении между отдельною личностью и массою ("Герои и толпа", "Патологическая магия"), что приводит его к весьма важным выводам в области коллективной психологии. Особую категорию социологических взглядов М. представляют собою те критические замечания, которые были вызваны приложением дарвинизма к социологии ("Социология и дарвинизм" и др.). В последнее время в нескольких журнальных заметках М. вел полемику с так называемым экономическим материализмом, справедливо критикуя эту социологическую теорию, как одностороннюю. Все социологические воззрения М. отличаются цельностью, многосторонностью и последовательностью, благодаря чему могут быть уложены в весьма определенную систему, хотя автор никогда не заботился о систематическом их изложении и даже некоторые из начатых работ оставлял неоконченными. Последователь Конта, Дарвина, Спенсера, Маркса, М. отразил в своей социологии наиболее важные в данной области идеи второй половины XIX века, умея в то же время оставаться вполне самостоятельным. В общем в социологической литературе (и не только одной русской) работам М. принадлежит весьма видное место.

Биография

Николай Константинович Михайловский (15 ноября 1842, Мещовск, Калужская губерния - 28 января 1904, Санкт-Петербург) - русский публицист, социолог, литературный критик, литературовед, переводчик; теоретик народничества. "В ту эпоху забытый теперь критик считался в широких кругах народнической интеллигенции «властителем дум»", - писал С. Г. Скиталец.

Учился в Петербургском институте горных инженеров. Литературную деятельность начал в 1860 в журнале «Рассвет» под редакцией В. А. Кремпина. Сотрудничал в различных периодических изданиях («Книжный вестник», «Гласный суд», «Неделя», «Современное обозрение»). Перевёл «Французскую демократию» Прудона (Санкт-Петербург, 1867).

С 1868 участвовал в журнале «Отечественные записки». После смерти Н. А. Некрасова (1877) стал одним из редакторов журнала (вместе с М. Е. Салтыковым-Щедриным и Г. З. Елисеевым).

В 1879 сблизился с организацией «Народная воля», его первая встреча с руководителями партии состоялась в библиотеке П. В. Засодимского по адресу Невский, 80. Михайловский публиковал статьи в газете «Народная воля». После закрытия «Отечественных записок» (1884) сотрудничал в журнале «Северный вестник» и «Русская мысль», в газете «Русские ведомости». Высылался из Петербурга (1882, 1891) за связи с революционными организациями. С 1892 один из редакторов журнала «Русское богатство» (совместно с В. Г. Короленко).

Николай Константинович скончался в 1904 году и был похоронен в Санкт-Петербурге на Литераторских мостках Волковского кладбища.

Социальная философия

Михайловскому наравне с П. Л. Лавровым принадлежит разработка идеи о свободном выборе «идеала», которая философски обосновывала возможность изменить общественное развитие в избранном передовой интеллигенцией направлении. Наиболее полное выражение эта идея получила в так называемом субъективном методе социологии, который в качестве высшего мерила общественного прогресса и исходным пунктом исторического исследования полагал отдельную личность («Что такое прогресс?», «Аналогический метод в общественной науке», «Теория Дарвина и общественная наука», «Что такое счастье?», «Борьба за индивидуальность»).

Разрабатывал теорию «героев и толпы», объяснявшей механизм коллективного действия склонностью человека к подражанию («Герои и толпа», «Научные письма (к вопросу о героях и толпе)», «Патологическая магия», «Ещё о толпе»). Он считает, что психологическое воздействие личности зависит от восприятия массы, и в принципе любой человек, а не обязательно выдающаяся личность, оказавшись случайно впереди толпы, может сыграть важную роль в определенных событиях.

В 1880-е критиковал теорию «малых дел» и толстовство. В начале 1890-х выступал против русских марксистов (см. тж. «легальный марксизм»), обвиняя их в защите капитализма и отказе от наследства шестидесятников и семидесятников.

Б. Горев в написанной по поводу 20-летия со дня его смерти статье «Н. К. Михайловский и революция» приходит к выводу, что «сторонник консервативного мелкобуржуазного социализма, он даже тогда, когда признал необходимость политической борьбы, признавал лишь одну ее форму: террористическое воздействие на правительство с целью вынудить либеральные реформы».

В начале XX века в кругах демократической, особенно народнической, интеллигенции фигура Михайловского была окружена культом, его ставили в один ряд с крупнейшими фигурами освободительного движения, такими, как А. И. Герцен или Н. Г. Чернышевский. Однако после 1917 года его слава померкла: он был оппонентом марксизма и сторонником критиковавшейся марксистами теории героев и толпы, в эмиграции к его наследию также обращались редко.

Михайловский как литературный критик

В литературной критике считается продолжателем Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова. В литературно-критических работах анализировал творчество Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Г. И. Успенского, В. М. Гаршина, Максима Горького, З. Н. Гиппиус и других писателей. Значительный общественный резонанс получили статьи «Десница и шуйца Льва Толстого» и «Жестокий талант» (о Ф. М. Достоевском).

Страница 16 из 24

Николай Константинович Михайловский

Николай Константинович Михайловский (1842-1904). Наиболее видным теоретиком и литературным критиком народнического течения был Михайловский. Он печатался в популярных журналах «Отечественные записки» (1868-1884) и «Русское богатство» (1894-1904).

Михайловский обладал ярким темпераментом публициста и критика. Он выступал постоянным обозревателем литературных новинок, истолкователем крупнейших современных писателей. С 1877 года стал одним из редакторов «Отечественных записок». В своих воспоминаниях Михайловский пытался сгладить противоречия, которые были у него с Щедриным. Михайловский был связан с подпольной организацией «Земля и Воля», сотрудничал в нелегальных изданиях «Народной воли».

В эстетике и критике Михайловского мы всегда сталкиваемся с противоречиями: то он следует за тенденциозными теоретическими выкладками и тогда допускает много эстетических промахов, то приближается в оценках литературы в пафосу «шестидесятников».

Михайловский понимал, что искусство и наука работают над одним и тем же материалом жизни и что искусство достигает своих эффектов при помощи специальной эстетической эмоции. При этом от писателя требовалось, чтобы он был одинаково богат и логической и художественной силой. Каждый писатель «должен быть публицистом в душе». Как народник, Михайловский, естественно, был за тенденциозное искусство. Он нисколько не упрощал этого вопроса. Вслед за Чернышевским он требовал от искусства суждений о жизни, полагая в то же время, как и Добролюбов, что этот «приговор» иногда может быть субъективно не до конца осознан самим писателем, а «санкцией факта», т.е. выводом, вытекающим из самих образов.

Михайловский понимал, что художественные образы неразрывно связаны с действительностью. Писатель, который садится за свой стол с целью изобразить одно «вечное», писал Михайловский, ничего, кроме сухих и безжизненных абстракций, не произведет. «Величайшие представители всемирной литературы никогда не боялись ни ярко-местного, ни временного». Таковы творения Данте, Сервантеса... И в то же время Михайловский неоднократно указывал на условность художественных образов, говоря, что реализм и правдивость в искусстве нельзя понимать как натуралистическое копирование жизни. Михайловский готов даже допустить, что в этой условности может быть много искусственности. Но и она реалистична, ведет к раскрытию глубин жизни. Если, например, иметь в виду только требования жизненной правды во всей их полноте, то видимая зрителем тень отца Гамлета окажется совершенной бессмыслицей.
Но как внутренний голос самого Гамлета, как примета психологии и верований людей определенной эпохи она истинна: «Попробуйте устранить подобные условности во всех сферах искусства, что от него останется?..» Есть свой условный язык у каждой формы искусства. Например, умирающий человек в опере поет сладкозвучным голосом. Этого в жизни не бывает, но ведь и речитативом в жизни тоже никто не говорит.

Михайловский не очень доверял современным «новаторам» в искусстве, он требовал уважительного отношения к традициям, к «старым шаблонам красоты». В них много истинного и поучительного. Они живут и сегодня, в них только надо сделать маленькую «передвижечку».

А «передвижечка» нужна для того, чтобы во всеоружии испытанных средств попробовать нарисовать новый образ героя времени из разночинцев, образ революционера. Михайловский вслед за Щедриным и Шелгуновым настойчиво разрабатывал проблему нового героя. Он считал характернейшей особенностью переживаемого времени то, что в литературу 1870-х годов «разночинец пришел». В статье «Вперемежку» Михайловский патетически восклицал: «Ах, если бы я был первоклассный художник, если бы я мог разлиться в звуках, в образах, в красках, - я воспел бы вас, братья по духу, изобразил бы вас, мученики истории...» Эти герои должны быть проникнуты сознанием идеи Долга перед обществом, самопожертвования, идеалом сочетания «совести» и «чести», воплощением «формулы прогресса». Открывая новые перспективы для изображения передового героя истории, Михайловский много раз предупреждал, чтобы это был живой человек, с глубоко личными качествами, а не схема. Он считал, что такие же превосходные краски, которые в свое время Тургенев потратил на Рудина, должны быть потрачены теперь на образы нынешних передовых людей. Он даже упрекал Тургенева в том, что тот слишком скуп в средствах, изображая Инсарова, Базарова, Нежданова. Михайловский советовал и начинавшему Горькому: «А вы бы попробовали написать роман из жизни наших революционеров».

Михайловский решительно восставал против снобистского мнения декадентской критики о том, что «мужик заполонил» всю литературу, что пора ей отвернуться от этой приевшейся темы. Михайловский доказывал, что тема мужика еще недостаточно разработана и она вовсе не результат чьей бы то ни было навязчивой пропаганды последних лет. Эта тема есть не только у писателей-народников - Н. Златовратского, С. Каронина, Н. Наумова, но и у М. Щедрина, Г. Успенского, Л. Толстого. Новый ее вид в том, что теперь она означает не простой призыв сочувственно изображать народ, а поиски методов воспроизведения народных крестьянских типов, их судьбы в пореформенный период в свете определенных идеалов.

Оценки Михайловским писателей могут быть классифицированы так. Близкими его народнической доктрине и, так сказать, «писателями-идеалами» были Н. Златовратский,
Г. Успенский, А. Островский, Н. Некрасов и особенно М. Щедрин. Писателями, начисто отвергаемыми за их «реакционность», или неопределенность их взглядов, или служение «чистому искусству», были: Ф. Достоевский, Н. Лесков, натуралист П. Боборыкин, певец «хмурых людей» А. Чехов и декаденты-символисты. Была большая группа «попутчиков», авторитет которых он хотел использовать в своих целях, в чем особенно проявлялась однобокость и тенденциозность подхода Михайловского (И. Тургенев, Л. Толстой). Молодыми писателями, на которых он хотел «повлиять», были В. Гаршин и в особенности М. Горький.

Легче всего судить Михайловскому о Н.Н. Златовратском, писателе, который открыто выражал народническую доктрину, рисовал «шоколадных мужичков». Критик ценил в Златовратском то, что писатель воспитывал сочувственное отношение к деревенской жизни.
В глазах Михайловского это важное достоинство. Оно помогало ему делать выпад против марксистов.

Но вряд ли следует согласиться с исследователями (Г.А. Бялым и др.), которые не замечают временами проявлявшегося прохладного отношения Михайловского к Златовратскому. Михайловский не разделял его преклонения перед «тайной» народного духа. Златовратский видел идеал в «устоях», а Михайловский требовал выполнения «долга» перед народом: «пробудить» «дремлющее сознание».

Вся фактическая часть наблюдений Златовратского чрезвычайно ценна, особенно в «Деревенских буднях», «Крестьянах-присяжных», «В артели», но нельзя этого сказать об «Устоях», замечает Михайловский. В этом романе автор сильно повредил себе поисками «единого духа» народной жизни, «неизгладимой идеи» деревенской жизни. Так же и «Золотые сердца»: картины опрощения героев здесь приторны.

Ближе Михайловскому был Г. Успенский, которого критик стремился представить в качестве своего союзника. Михайловский собирал биографические сведения об Успенском, одном из «любимейших русских писателей», посвятил его творчеству обобщающую статью («Г. Успенский как писатель и человек», 1898).

Г. Успенский, безусловно, крупнейший талант из «целого гнезда» молодых дарований, которые обратились к изображению народа (Н. Успенский, В. Слепцов и др.). Успенскому «черная схима» дороже «цветного платья», он пишет кровью сердца. Его манера писать «без выдумки» обогащала реализм, повышала «содержательность» творчества. Он приучил к сжатой форме полубеллетристических, полупублицистических отрывков. И эта нескладная, «убыточная» форма обусловлена коренными свойствами его таланта. Он мужественно передает болезнь сердца, болезнь мысли гражданина.

Но тут же Михайловский начал «приспосабливать» к себе Успенского, добавлять ему свою «болезнь совести». Получалось, что Успенский - какой-то «кающийся» дворянин, что совершенно не соответствовало действительности. Михайловский настаивал, что в образе Михаила Ивановича из «Разоренья» писатель показывал «драму совести». Но некоторый пробел в творчестве Успенского якобы заключался в том, что он мало занимался изображением пробуждения «чести», т.е. процессов духовной эмансипации в самом крестьянстве. Михайловский явно прибегал к натяжкам, или, как удачно говорит Г.А. Бялый, «переводил» Успенского на свой язык. Творчество Успенского рассматривалось как доказательство правоты народнических формул Михайловского.

Наиболее объективно судил Михайловский о Щедрине, с которым он совместно издавал «Отечественные записки». После смерти писателя Михайловский напечатал ряд статей о Щедрине в «Русских ведомостях» и затем выпустил их отдельной книжкой - «Щедрин» (1889) . Эта книжка - значительный вклад в изучение Щедрина. Михайловского привлекала в писателе широта его художнической палитры. Щедрин соединял в себе правдивого реалиста и мастера гротеска, беспощадного сатирика и страстного лирика: «В способах околдования читателей Салтыков был, конечно, без сравнения разнообразнее Достоевского». Писатель сочетал в творчестве непосредственную одаренность, художническую интуитивность с трезвым расчетом, «силой неусыпно бодрствующего сознания».

Щедрин был новатором в области художественной формы, он творил ее, подчиняя своей идее. Михайловского подкупала щедринская форма, дерзостное сочетание разнородных элементов реализма, сатиры, фантастики, «эзоповой» речи: «Формалисты назовут ее (форму у Щедрина), может быть, распущенностью, беспорядочностью, невыдержанностью стиля. Ну и бог с ними».

Михайловский начисто снимал старые выпады Писарева, Зайцева и Достоевского против Щедрина. «Напрасно стараются уверить, что Салтыков стоял вне партий,- писал Михайловский. Его великий талант поднимал его над всеми нашими партиями, но умом и сердцем он принадлежал вполне, детально определенному направлению... он был редактором журнала с совершенно определенной физиономией».

Симпатизировал Михайловский Щедрину еще и вот по какой причине: он находил в произведениях Щедрина борьбу на два фронта: с «бессовестной силой» (т.е. господами) и «бесчестной слабостью» (т.е. глуповцами, пассивностью народа). Салтыков занимался тем, что будил совесть в силе и честь в слабости.

Сатира Щедрина на «чумазых», на «столпов» и кандидатов в «столпы», Разуваевых, Колупаевых, Деруновых вызывала симпатии Михайловского. Но Михайловский сужал смысл великих картин и образов сатирика.

И все же в условиях безвременья, общественного спада и такая урезанная интерпретация Щедрина была подвигом, поддерживавшим в литературе мотивы гражданственности, трезвого реализма. Это особенно станет понятным, когда мы обратимся к другому полюсу в литературе - к писателям, так или иначе связанным с консервативными направлениями, против которых боролся Михайловский.

Михайловского не могло прельстить «почвенничество» Достоевского. Он считал такое народолюбие ложным, искусственным. Карикатурное изображение революционеров в «Бесах» окончательно отвратило Михайловского от Достоевского: «Вы не за тех бесов ухватились».

Статья Михайловского о Достоевском - «Жестокий талант» (1882) - выглядит ясной по мысли, но она крайне односторонняя по выводам. Михайловский предназначал своей статье определенную общественную миссию, которую поддержал позднее Антонович своим разбором «Братьев Карамазовых». Михайловский считал, что Добролюбов напрасно приписывал Достоевскому сочувствие к обездоленным. Теперь, думал Михайловский, смысл творчества Достоевского раскрылся вполне: писатель исходил всегда из предпосылок, что «человек - деспот от природы и любит быть мучителем», «тирания есть привычка, обращающаяся в потребность». Достоевский «любил травить овцу волком», причем в первую половину творчества его особенно интересовала «овца», а во вторую - «волк». Отсюда иллюзия «перелома» в творчестве Достоевского, а на самом деле перелома не было. Он любил ставить своих героев в унизительные положения, чтобы «порисоваться своей беспощадностью». Это - «злой гений», гипнотизирующий читателя. Некоторые критики справедливо упрекали Михайловского за то, что он слишком отождествлял взгляды героев со взглядами автора. Конечно, этого ни в коем случае делать было нельзя. Здесь нужна величайшая осторожность.

Очевидна у Михайловского упрощенность трактовок Достоевского. Все черты творчества объясняются личностью писателя, его капризом. Истоки творчества Достоевского не объяснены, гуманизм и реализм в их объективной сущности не раскрыты. Великий русский писатель оказывался только «жестоким талантом», словно это явление индивидуально-патологическое.

Таким же носителем ложной народности и гуманизма был для Михайловского Лесков. Критик возмущался обычными заявлениями в печати, что Лесков может быть поставлен в ряд с Гончаровым, Тургеневым, Толстым, Щедриным, Писемским. Такое сравнение Михайловский считал «скандальным». Лесков - «резко тенденциозный писатель», Михайловский не может простить ему антинигилистического романа «Некуда». Но и в суждениях Михайловского о Лескове, как нетрудно заметить, было много недопонимания.

Ложным другом реализма, по мнению Михайловского, был «натурализм», представителями которого выступали П. Боборыкин, Е. Марков, Д. Ахшарумов, Н. Лейкин, В. Немирович-Данченко, С. Терпигорев, Салов, Д. Мордовцев. Но к «натуралисту» Боборыкину у Михайловского не было особой неприязни. Михайловский воздавал должное начитанности, образованности Боборыкина. В его беллетристике вы всегда хорошо видите, «с кого он портреты пишет и где разговоры эти слышит». Прельщает честность, быстрота и точность его восприятий.
В романах «Дельцы», «Китай-город» он ухватился как раз за тех самых «бесов» русской жизни. Однако зарисовки Боборыкина, по справедливому заключению Михайловского, фотографичны, сыры, поверхностны. Эстетические и политические его убеждения неустойчивы. У него, строго говоря, нет настоящих врагов и нет настоящих друзей, ибо «никому такой легкомысленный враг не страшен и никому такой легкомысленный друг не дорог».

Очень сложным для Михайловского казался Чехов. Этот писатель, долгое время остававшийся загадкой для критиков, по мнению Михайловского, хотя и незаурядный беллетрист, в художественном отношении стоящий выше Боборыкина, все же принадлежит к лагерю «ничегонеделателей», релятивистов, широко открывающих двери чуждым влияниям. Известно, что к Чехову точно так же относились тогда Шелгунов и критики из «Недели».

Чехов - «безыдейный писатель», самой будничной холодностью своей индифферентности воспитывающий в обществе равнодушие ко злу. В ровности тона Чехова Михайловский видел черту «восьмидесятников», оторвавшихся от заветов «отцов». Чехов «идеализирует отсутствие идеалов». Чехов - это «даром пропадающий талант». Выбор тем у Чехова отличался случайностью. Не в «хмурых людях» тут дело, а в самом Чехове, которому «все едино суть»:
«вон быков везут, вон почта едет, колокольчики с бубенчиками пересмеиваются, вон человека задушили, вон шампанское пьют».

Воззрения Михайловского на Чехова со временем несколько изменились, как, впрочем, изменился и сам Чехов.

Отрицательные суждения Михайловского о рассказах 80-х годов были в какой-то степени правильными. Но Михайловский «подобрел» к Чехову с момента выхода в свет «Скучной истории» (1889), в которой Чехов поднялся уже «до тоски по идеалу», «по общей идее».

Михайловский пристально следил за изменениями в творчестве Чехова. По поводу «Палаты № 6» (1892) Михайловский уже заявлял: Чехов на наших глазах «хоронит» свое «пантеистическое миросозерцание». В «Палате № 6» решался вопрос, как следует и как не следует относиться к действительности. Это был уже «перелом» в мировоззрении писателя. Чехов «вырос почти до неузнаваемости», но Чехов не сказал еще своего окончательного слова. В связи с «Человеком в футляре» (1898) еще раз было замечено, что конца развитию Чехова еще не видно: «В овраге», «Случай из практики», «Крыжовник», «Человек в футляре» - «это новый шаг вперед» .Михайловский начал воспринимать Чехова в динамике. В пьесах «Дядя Ваня» (1897), «Три сестры» (1901)уже звучали мечты о будущем, пусть они еще звучат «почти механически», но «страшно подводить относительно его (Чехова) итоги, до них еще далеко» («О повестях и рассказах Горького и Чехова», 1902). Михайловский начинал постигать особенный характер чеховского оптимизма и взглядов на будущее России.

Наконец, в группе писателей, вызывавших отрицательные или настороженные оценки Михайловского, большое место занимали народившиеся на его глазах современные декаденты, символисты.

Михайловский посвятил им несколько разборов: «Символисты, декаденты и маги», «Русские символисты», «Г-жа Гиппиус и ступени к новой красоте» . Много ядовитых стрел Михайловский выпустил по Минскому, Случевскому, Мережковскому, «космической лирике» Бальмонта, «перепевам» Ф. Сологуба.

Он упрекал их в тяготении к мистике, формализму, аморализму, «безответственности инстинктов». Он цитировал из первого сборника В. Брюсова «Русские символисты» такие стихи, как «Фиолетовые руки на эмалевой стене», «О, закрой свои бледные ноги», и издевался над ними. Он карал эти «якобы стихи» за отвлеченность, надуманность, гурманство. В статье о Гиппиус он цитировал ее «Песню»: «Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете!» Он находил во всем этом смердяковщину, «истерически-капризные ноты», только «дикие», «ложные жесты».

Михайловский уловил связь между расцветом декаданса и общественным упадком
80-90-х годов. Требования логической, нравственной и художественной благопристойности ослабли в своем «предупреждающем, устрашающем и карающем значении».

Но Михайловский упрощал проблему генезиса декаданса вообще и русского в частности. Он считал, что имеет дело с поэтами-бездарностями, выскочками, пускающими «мыльные пузыри», чтобы приобрести славу. Это, конечно, ошибка. Дело было сложнее. Среди символистов оказалось много подлинных талантов. Кроме того, Михайловский искренне считал декаданс привозным растением, веянием Запада, не имеющим корней в русской действительности. Особо острому разбору подверглись книги Д.С. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» и «Религия Л. Толстого и Достоевского». Михайловского возмущал открытый вызов, с которым Мережковский определял сущность искусства: «...сущность искусства нельзя выразить никакими словами, никакими определениями»; «...идею символических характеров никакими словами нельзя передать». Мережковский насчитывал три главных элемента в новом, т.е. декадентском, искусстве: мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности. Особенно первые два пункта вызывали резкую и справедливую критику со стороны Михайловского: «Мережковский не пророк и не герой нового течения, а жертва недоразумения. Он сам страдает недостатком того всеохватывающего начала, за отсутствие которого громит русскую литературу». Он «боится жизни», «инстинктивно чует свое бессилие ориентироваться в сложных путях жизни»; «при этих условиях мистические сферы остаются единственным убежищем, куда Мережковский и удаляется вслед за французскими символистами. Нам туда не по дороге». Все логические построения Мережковского лишены логики, он раб своего «каламбурного мышления», парадоксального, бьющего на эффект, но не выдерживающего проверки фактами. Сколько произвольностей он наговорил в книге о «религии» Толстого и Достоевского, проявив здесь «жестокость сладострастия» в навязчивом преследовании Толстого и возвеличивании Достоевского!

Ополчаясь на дешевое экспериментаторство, Михайловский вовсе не преграждал путь экспериментам. Он слишком хорошо знал реальную историю русской поэзии. Любопытно в этой связи следующее его заявление: «В самом деле, техника искусства ведь не сказала своего последнего слова, да и когда же она его скажет? Поэтому и задача символистов, при всей своей узости, может иметь свое значение». То есть относительную ценность исканий формы Михайловский признавал. И у символистов, наряду «с утомительной вычурностью» языка, есть отдельные удачи.

Михайловский рассматривал русский символизм как реакцию на натурализм, на школу Золя, принципы которой в России насаждал Боборыкин. В этом случае и русский символизм оказывался имеющим исторические корни и цели у себя на родине. Реакция против эмпирического направления в литературе вызывает у Михайловского даже слова благодарности Мережковскому, который выступил против сухости доктрины позитивизма и натурализма в искусстве.
Но Михайловский видел, что эта реакция сама, в свою очередь, впадает в нелепую крайность и односторонность: «безыдейной, бессмысленной обнаженности и протокольной точности они противопоставили столь же бессмысленную прикровенность и символическую темноту». Зорко умел критик за фразами разглядеть суть дела.

Чувствуя себя последним глашатаем разночинства, Михайловский мало ценил дворянскую литературу. Литература до 60-х годов XIX века для него почти вовсе не существовала. В отличие от своих предшественников, Михайловский не выработал целостной историко-литературной концепции. Его интересовала только современность. Для него Пушкин и Лермонтов - дворяне, создавшие шедевры, но значение их преходяще, они мало актуальны и далеки от народных интересов.

Зато в творчестве Л. Толстого Михайловский нашел для себя много такого, что, как ему казалось, легко поддавалось «переводу». Прежде всего, заявление Толстого в статье «Прогресс, и определение образования» (1872) о том, что цивилизация не совпадает с прогрессом: «Прогресс тем выгоднее для общества, чем не выгоднее для народа». Эти мысли были близки Михайловскому, автору известного трактата «Что такое прогресс?». Толстовские герои Лукашка, Илюшка, Платон Каратаев, Фоканыч - это высокие «типы» народных героев, не имевших до сих пор возможности подняться на высокую «ступень» развития. Михайловский заострял и без того курьезные парадоксы учения Толстого: яснополянский школьник Федька, конечно, «Фауста» не напишет и не поймет, но Фауст и сам Гете могут позавидовать светлой гармоничности души Федьки, полученной от рождения. Нехлюдовы, Оленины, Левины не случайно завидуют Лукашкам и Илюшкам. Не очень богатые философской мыслью операции Михайловского с понятиями «совести» и «чести» таили в себе некоторое сходство с толстовской проповедью «опрощения».

Активность Михайловского-критика проявлялась не только в жестком отборе «своих» и «чужих» писателей, не только в истолковании смысла творчества «чужих» писателей в духе своих доктрин, но и в попытках прямо подчинить своему влиянию молодых писателей, подсказать им свой «верный» путь. Любопытна в этой связи тактика Михайловского по отношению к Гаршину.

В произведениях Гаршина Михайловский увидел боль за простого человека, но пресловутое «неделимое», по Михайловскому, оказывалось здесь всего лишь «пальцем от ноги». Может ли человек смириться с такой участью? Что победит: свойственное человеку ощущение своего достоинства или стихийный общественный процесс, превращающий человека в ничто? В статье «Еще раз о Гаршине и о других» (1886) Михайловский писал: «Мысль об «одиноком и толпе», о безвольном орудии некоторого огромного, сложного целого постоянно преследует Гаршина и, несомненно, составляет источник всего его пессимизма». Конечно, уже здесь чувствуется «приспособление» Гаршина: «Вот за эту-то память о человеческом достоинстве и за эту оригинальную, лично Гаршину принадлежащую скорбь, мы его и полюбили. Мы хотели бы только видеть его более бодрым, хотели бы устранить преследующие его безнадежные перспективы». Главный герой в рассказах В.М. Гаршина никогда не торжествует над средой. Об этом-то Михайловский и сожалеет. Рассказы Гаршина написаны не прямо на тему о достоинстве человека, а на тему о том, как человека побеждают обстоятельства. Оптимистическая подсказка Михайловского идеализировать человека не повлияла на Гаршина: народником-романтиком он не сделался.

Пожалуй, наиболее сложным было отношение Михайловского к Горькому. Михайловский написал ряд мелких откликов на его произведения и обобщающую статью «О Максиме Горьком и его героях» (1898) .

Горький вышел из народа - вот лучшее подтверждение тезиса о могуществе народной стихии, живой пример самобытного «типа», сумевшего подняться на высочайшую «ступень». Горький писал о простых людях, о народе и это были темы, уже четверть века укреплявшиеся в русской литературе. Горький пошел дальше в их разработке. В его идеализаторском взгляде на босяков, в заявлении «человек - это звучит гордо» было что-то родственное, как казалось Михайловскому, его собственному учению о необходимости пробуждения в низах сознания «чести». Критическое изображение купеческой и мещанской жизни подтверждало призывы покарать «совесть» имущих. Наряду с «кающимися дворянами», уже прежде выведенными на сцену русскими классиками, с Горьким появились и «кающиеся купцы», взяточники, захребетники, насильники. Горький ярко изобразил полное разложение «темного царства». Все, что нравилось Михайловскому еще у Щедрина, Г. Успенского, Островского и Л. Толстого, «логически» сливалось для него теперь в Горьком.

Михайловский сразу заметил Горького: «... мы имеем дело с большой художественной силой». Критик судил по «Челкашу» и делал приятный для себя вывод, что Горький городом недоволен. Промелькнувшее в образе Гаврилы отрицательное отношение автора к деревенщине смутило Михайловского, но он сперва не придал этому значения.

Михайловский хотел предостеречь Горького от возможных дурных влияний декадентов. Частое использование символики могло вредить смыслу произведений. Например, Михайловский скептически расценивал претензии на изображение современности в «Буревестнике»: «...пусть все так там, наверху, в облаках и тучах, а что на деле?» Но все эти опасения Михайловского были лишены основания.

Михайловский настойчиво искал определение качественного своеобразия реализма Горького. Отдельные наблюдения Михайловского очень верны. Они могут быть использованы и переосмыслены в наше время, когда мы с иных позиций подходим к проблеме Горького и к оценке тех стадий его развития, которые приблизили его к новому типу реализма. В статье «О повестях и рассказах Горького и Чехова» (1902) Михайловский сопоставлял двух реалистов. Из этого сопоставления наиболее важным является указание на сочетание у Горького романтического и реалистического начал . Здесь угадывалось Михайловским нечто принципиально новое в методе писателя. Романтизм с его характерными признаками трактуется Михайловским не как нечто прошлое, пережиточное, которое тянет Горького назад; наоборот, в этом романтизме усматривается призыв идти вперед. Горький показывал сильных людей, а к этой идее привел его романтизм. Конечно, Михайловский не мог в должной мере оценить пафос образа Фомы Гордеева, бунтаря-отщепенца, обличающего свой буржуазный класс, не мог осознать значение первых образов пролетарских бунтарей, Грачева в повести «Трое» и др. Но Михайловский чувствовал, что Горькому предстоит подняться еще на какую-то новую ступень. Какая она? Мы теперь знаем: это ступень четкого социал-демократизма. Пока Горький сам стоит и читателей своих держит «на некотором распутьи». Герои «по частям выражают его философию» жизни. Но он сам еще не очень разобрался в собственной философии. То есть Горький ищет сильных, не романтизированных людей, но где их найти, еще не знает. Где взять настоящих героев и целостную философию жизни?

Симптомы этой целостности Михайловский стал искать в драме Горького. «На дне» Михайловский воспринял без восторга. Он увидел в пьесе перепевы рассказов: мир героев оказался исчерпанным «до дна». Но вот критик опять вернулся к методу Горького и к динамике его развития. Михайловский чутко улавливал, что в Горьком «совершается какой-то перелом», старая линия пройдена. По «темпераменту» Горький больше публицист, чем художник
(при несомненности художественного дарования). Что значит «по темпераменту»? Это новый термин, он не объяснен, но ясно, что говорится об общественной направленности творчества. Под публицистикой у Михайловского опять же надо подразумевать общественную направленность творчества, направленность не на обыденность и не на символически-сильных героев, а на сильных героев из реального общества. Отсюда и возрастающее обилие «философско-публицистических тем в разговорах» героев Горького. Отсюда, может быть, и однообразие языка: оно результат попытки вылепить современный образ борца с идеями. Отсюда и та особенность творчества, когда герои «излагают мысли» самого автора. Все это связано со стремлением Горького создать сложный, собирательный образ героя. Пока таким героем является сам автор с его общественным темпераментом, публицистической направленностью творчества.