Весной 196… года вечерняя электричка разрезала тьму подмосковных городков и лесов. Мерно несла свои звуки все дальше и дальше… В вагонах было светло и почти пусто. Люди сидели неподвижно, как завороженные, словно они отключились от всех своих дел и точно такой же жизни. И не знали, куда их несет этот поезд.
В среднем вагоне находилось всего семь человек. Потрепанная старушка уставилась в свой мешок с картошкой, чуть не падая в него лицом. Здоровый детина все время жевал лук, испуганно-прибауточно глядя перед собой в пустоту. Толстая женщина завернулась в клубок, так что не было даже видно ее лица.
А в углу сидел он - Федор Соннов.
Это был грузный мужчина около сорока лет, со странным, уходящим внутрь, тупо-сосредоточенным лицом. Выражение этого огромного, в извилинах и морщинах лица было зверско-отчужденное, погруженное в себя, и тоже направленное на мир. Но направленное только в том смысле, что мира для обладателя этого лица словно не существовало.
Одет Федор был просто, и серый, чуть рваный пиджак прикрывал большой живот, которым он как-то сосредоточенно двигал в себя, и иногда похлопывал его так, как будто живот был его вторым лицом - без глаз, без рта, но может быть еще более реальным.
Дышал Федор так, что выдыхая, как будто бы все равно вдыхал воздух в себя. Часто Соннов, осоловевшими от своего громоздкого существования глазами, всматривался в сидящих людей.
Он точно прикалывал их к своему взгляду, хотя само его внутреннее существо проходило сквозь них, как сквозь сгущенную пустоту.
Наконец, поезд замедлил ход. Человечки, вдруг виляя задницами, потянулись к выходу. Федор встал с таким ощущением, что поднимается слон.
Станция оказалась маленькой, уютно-потерянной, с настойчивыми, покосившимися, деревянными домиками. Как только человечки выскочили на перрон, дурь с них сошла, и они очень странно оживившись, забегали - вперед, вперед!
Старушка мешочница почему-то отнесла свой мешок к темному забору и, наклонившись, нагадила в него.
Здоровый детина не бежал, а прямо скакал вперед, огромными прыжками, ладно размахивая лапами. Видимо, начиналась жизнь. Но Федор оставался неизменным. Он брел, ворочая головой, осматривая окружающее, как будто он только что упал с луны.
На центральной площади два облезлых, как псы, автобуса, стояли на одном месте. Один был почти пустой. Другой же - так набит людьми, что из него доносилось даже сладострастное шипение. Но Соннов не обращал внимания на всю эту мишуру.
Проходя мимо столба, он вдруг ударил одиноко бродившего рядом пацана прямо в челюсть. Хотя удар был сильный и парень свалился в канаву, сделано это было с таким внутренним безразличием, точно Соннов ткнул пустоту. Лишь физическая судорога прошла по его грузному телу. Такой же оцепенелый он шел дальше, поглядывая на столбы.
Парень долго не мог очнуться от этого странного выражения с каким ему был нанесен удар, а когда очнулся, Соннов был уже далеко…
Федор брел по узкой, замороченной нелепо-безобразными домами улице. Вдруг он остановился и присел в траву. Поднял рубаху и стал неторопливо, со смыслом и многозначительно, словно в его руке сосредоточилось сознание, похлопывать себя по животу. Смотрел на верхушки деревьев, щерился на звезды… И вдруг запел.
Пел он надрывно-животно, выхаркивая слова промеж гнилых зубов. Песня была бессмысленно-уголовная. Наконец, Федор, подтянув штаны, встал, и, похлопав себя по заднице, как бы пошел вперед, точно в мозгу его родилась мысль.
Идти было видимо-невидимо. Наконец, свернул он в глухой лес. Деревья уже давно здесь росли без прежней стихии, одухотворенные: не то что они были обгажены блевотиной или бумагой, а просто изнутри светились мутным человеческим разложением и скорбию. Не травы уже это были, а обрезанные человеческие души.
Федор пошел стороной, не по тропке. И вдруг через час навстречу ему издалека показался темный человеческий силуэт. Потом он превратился в угловатую фигуру парня лет двадцати шести. Соннов сначала не реагировал на него, но потом вдруг проявил какую-то резкую, мертвую заинтересованность.
Нет ли закурить? - угрюмо спросил он у парня.
Тот, с веселой оживленной мордочкой, пошарил в карманах, как в собственном члене.
И в этот момент Федор, судорожно крякнув, как будто опрокидывая в себя стакан водки, всадил в живот парня огромный кухонный нож. Таким ножом обычно убивают крупное кровяное животное.
Прижав парня к дереву, Федор пошуровал у него в животе ножом, как будто хотел найти и убить там еще что-то живое, но неизвестное. Потом спокойно положил убиенного на Божию травку и оттащил чуть в сторону, к полянке.
В это время высоко в черном небе обнажилась луна. Мертвенно-золотой свет облил поляну, шевелящиеся травы и пни.
Федор, лицо которого приняло благостное выражение, присел на пенек, снял шапку перед покойным и полез ему в карман, чтобы найти пачпорт. Деньги не тронул, а в пачпорт посмотрел, чтобы узнать имя.
Приезжий, издалека, Григорий, - умилился Соннов. - Небось домой ехал.
Движения его были уверенные, покойные, чуть ласковые; видимо он совершал хорошо ему знакомое дело.
Вынул из кармана сверток с бутербродами и, разложив их на газетке, у головы покойного, с аппетитом, не спеша стал ужинать. Ел сочно, не гнушаясь крошками. Наконец, покойно собрал остатки еды в узелок.
Ну вот, Гриша, - обтирая рот, промолвил Соннов, - теперь и поговорить можно… А!? - и он ласково потрепал Григория по мертвой щеке.
Потом крякнул и расселся поудобней, закурив.
Расскажу-ка я тебе, Григорий, о своем житьи-бытьи, - продолжал Соннов, на лице которого погруженность в себя вдруг сменилась чуть самодовольным доброжелательством. - Но сначала о детстве, о том, кто я такой и откудава я взялся. То есть о радетелях. Папаня мой всю поднаготную о себе мне рассказал, так что я ее тебе переговорю. Отец мой был простой человек, юрковатый, но по сердцу суровай. Без топора на людях минуты не проводил. Так то… И если б окружало его столько же мякоти, сколько супротивления… О бабах он печалился, не с бревнами же весь век проводить. И все не мог найти. И наконец нашел тую, которая пришлась ему по вкусу, а мне матерью… Долго он ее испытывал. Но самое последнее испытание папаня любил вспоминать. Было, значит, Григорий, у отца деньжат тьма-тьмущая. И поехал он раз с матерью моей, с Ириной значит, в глухой лес, в одинокую избу. А сам дал ей понять, что у него там деньжищ припрятаны, и никто об этом не знает. То-то… И так обставил, что матерь решила, про поездку эту никто не знает, а все думают, что папаня уехал один на работы, на целый год… Все так подвел, чтоб мамашу в безукоризненный соблазн ввести, и если б она задумала его убить, чтоб деньги присвоить, то она могла б это безопасно для себя обставить. Понял, Григорий? - Соннов чуть замешкался. Трудно было подумать раньше, что он может быть так разговорчив.
Он продолжал:
Ну вот сидит папаня вечерком в глухой избушке с матерью моей, с Ириной. И прикидывается эдаким простачком. И видит:
Ирина волнуется, а скрыть хочет. Но грудь белая так ходуном и ходит. Настала ночь. Папаня прилег на отдельную кровать и прикинулся спящим. Храпит. А сам все чует. Тьма настала. Вдруг слышит: тихонько, тихонько встает матерь, дыханье еле дрожит. Встает и идет в угол - к топору. А топор у папани был огромадный - медведя пополам расколоть можно. Взяла Ирина топор в руки, подняла и еле слышно идет к отцовской кровати. Совсем близко подошла. Только замахнулась, папаня ей рраз - ногой в живот. Вскочил и подмял под себя. Тут же ее и поимел. От этого зачатия я и родился… А отец Ирину из-за этого случая очень полюбил. Сразу же на следующий день - под венец, в церкву… Век не разлучался. «Понимающая, - говорил про нее. - Не рохля. Если б она на меня с топором не пошла - никогда бы не женился на ей. А так сразу увидал - баба крепкая… Без слезы». И с этими словами он обычно похлопывал ее по заднице. А матерь не смущалась: только скалила сердитую морду, а отца уважала… Вот от такого зачатия с почти убийством я и произошел… Ну что молчишь, Григорий, - вдруг тень пробежала по лицу Федора. - Иль не ладно рассказываю, дурак!?
Тема романа «Шатуны» - убийство ради проникновения в тайну души убиваемого и тем самым в потусторонний мир, автор показывает глубину философских поисков в жестокой, часто мучительной прозе, которая при перечитывании иногда ужасает. При этом устремления Мамлеева имеют позитивную основу: погружаясь во тьму, он стремится к проявлению света человеческой души, хочет способствовать её росту .
самиздате морально -этическим нью-йоркское издательство, ответ был суров: «мир не готов к этой книге». Впервые официально роман был опубликован в Чикаго англ. The sky above hell ). , - отозвался нью-йоркский критик на урезанную версию «Шатунов».
История создания
Как говорит сам Юрий Мамлеев в одном из интервью, в конце 50-х годов он нарабатывал в себе «новый опыт состояния сознания», в котором появлялись живые мистические образы, живые люди, герои будущих «Шатунов». И как позже утверждали исследователи, Мамлеев научился творить человеческий характер из тайников человеческой души. Сам же автор начал активно писать в Москве в начале 60-х годов, тогда в глубоком подполье и были созданы «Шатуны». К этому времени возник самиздат, возникли независимые читатели, возникла сеть неформальных кружков, было сформировано литературное подполье. Как говорит автор: «Целый мир, достаточно разношёрстный, но резко отличающийся от официального мира культуры. В том числе и от официально диссидентского мира» .
Роман «Шатуны» исходя из текста в аннотации к книге, спас жизнь двум русским молодым людям, которые хотели покончить жизнь самоубийством . Они прочли этот роман и отказались от этого решения, осуществить которое уже были готовы . О «Шатунах» написано много, включая диссертации, особенно на французском и немецком языках. Он получил славу так называемого «чёрного романа». Но всё же его понимание было настолько разным, что создавалось впечатление, что речь шла не об одной и той же книге.
Герои
Кто же главные герои Мамлеева? Это не подростки, не дети, не матери. Они не имеют ни возрастных, ни семейных особенностей. У них нет четко выраженных социальных черт, поскольку за фальшивками навешенных автором штампов просматриваются образы, литературно идентичные друг другу. Поэтому герои Мамлеева - это и не студенты, не инженеры и не политики. Вся их культурная деятельность связана с похоронами, кладбищами, свалками, серыми и невзрачными помещениями. Наиболее ярки на этом фоне бомжи, покойники, мертвяки и трупы .
Литературный критик Феникс Хортан
Герои «Шатунов» непредсказуемы и чудовищны в своих поступках, они представляются совершенными монстрами. Большинство героев романа объяты всепоглощающей тьмой, хотя и не являются воплощениями зла, греха и преисподней. По мнению автора герои романа пересекли запретную зону, вышли за границы метафизически возможного . Критики, журналисты считают героев романа монстрами насилия, секса и безумия. Юрий Мамлеев сказал, что герои «Шатунов» «имеют в анамнезе человека из подполья Достоевского с его стремлением к запредельному» . Многие персонажи Мамлеева - это метафизические бродяги, стремящиеся выйти за пределы того, что дано человеческому разуму. Эти герои не монстры, они как бы обретают оболочку монстров, когда прорываются в область запредельных сфер. А вторжение туда означает для человека опасность сумасшествия или какой-либо другой трансформации .
Герои романа условно делятся на две категории: категория «простых людей», живущих в постоянном бреду, которые не в состоянии чётко сформулировать свою внутреннюю веру, и категория «интеллигенции» - это метафизические гости из Москвы, которые также ведут абсурдный способ жизни, но постоянно концептуализируют и обсуждают свой бред и абсурд, отстаивают свои ценности как религиозную необходимость .
Сюжет
Художественные особенности
Практически все сочинения Мамлеева перенасыщены цитатами, погружены в широкий культурно-художественный контекст. В его произведениях обнаруживаются следы разновековых литературных традиций. По мнению критиков «Шатуны» во многом заимствовали традиции русского идеологического романа, особенно много взяли из творчества Достоевского . В романе происходят дискуссии и споры о фундаментальных вопросах, которые часто ведутся в пивных или на трупах. Создаётся впечатление, что все персонажи одержимый идей, которую они стремятся реализовать или хотя бы проверить . Хотя, с другой стороны, некоторые критики считают, что любые сравнения Мамлеева с Достоевским лишены литературоведческого этикета и что такие сравнения являются спекулятивными . В своих работах Мамлеев обращается к русской литературной традиции. В поведении героев автор пытается выразить то, что у Достоевского называется «фантастическим» реализмом, активно используя идеи и художественные средства накопленные в русской литературе, имея дело с состояниями сознания, которые существуют в русском менталитете .
Литературные приёмы Мамлеева схожи с магическим реализмом латиноамериканской литературы ХХ века с объединением реального и волшебного, обыденного и фантастического. Но Мамлеев использовал не мифический жанр, а жанр обычной прозы, а в реалии этой прозы в которую поместил нечто метафорическое, метафизическое, символическое. В итоге получился некий синтез неклассических литературных систем .
Все действия романа происходят в нелепом и неадекватном мире, где слабоумие и безумие рассматриваются как знак причастности к её пределам. Весь мир задуман как царство смерти. В этом мире и происходит столкновение «народного мракобесия» и «интеллектуальной мистики» .
Герои Мамлеева, захваченные «другой реальностью», по мнению критиков являются симулякрами , «образами отсутствующей действительности». Вопреки практике постмодернизма Мамлеев уделяет внимание не самим мироощущениям героев, а их восприятию «средним человеком» традиционных утопий и религиозных мифов .
Философско-художественная антропология Мамлеева является синтезом концепций русской религиозной философии, “русской идеи”, в особенности теорий Н.А. Бердяева , индийской метафизики, Адвайте–веданты , догматического христианского учения об обожении человека, ницшеанского самообожения, элементов философии Хайдеггера об обретении человеком самого себя. И, разумеется, убеждения Достоевского о необходимости для человека, всегда имеющего “искру божью” в душе своей, обрести прочную внутреннюю связь с Богом и Сыном Его.
Роза Семыкина, «Метафизическая антропология Юрия Мамлеева»
Тематика и философский подтекст
Большинство литературных критиков считают, что образы, слова и тем более сюжет не важны в «Шатунах», в романе важен философский подтекст. В романе поднимаются различные философские, метафизические вопросы, проблемы религии , веры и смерти , понятия абсолюта и самого себя . Метафизические вопросы романа можно увидеть в идеях Голубева, как приверженце «религия Я», и в видении этой религии в глазах его последователей, например в Геннадие Рёмине. Объектом поклонения в «религии Я» являются любовь и вера в самого себя. Некая мистическая бесконечная любовь к себе имеет в романе огромное значение, одним из основных принципов которого является сверхчеловеческим нарциссизм .
Я хочу быть Творцом самого себя, а не сотворённым; если Творец есть, то я хочу уничтожить эту зависимость, а не тупо выть по этому поводу от восторга.
Все остальные персонажи по-разному хотят выразить патологическое желание закрепить себя в вечности и считать себя в ауре Абсолюта. Из этого следует солипсистское отношение ко всему и полное отрицание всего, что не является само собой. Эта идея повлияла на создание особого мира романа.
Мальчик Петя имеет крайне недоверчивое отношение к внешнему миру, он не может принять ничего из внешнего мира, что доводит его до экзистенциального самоубийства. Таким образом он кормит себя собственной кровью, желая поглотить себя, доводит себя до смерти. Смерть и убийство в метафизическом плане являются переходом в иную сущность.
В философском плане, метафизика Мамлеева может быть квалифицирована как мистика наоборот. Мистические поиски, в том числе и вечной жизни заменяется поиском духовной смерти. Таким образом, независимо от мамлеевских оригинальных намерений, мы можем увидеть его работах выразительное эгоистическое сознание, которое желает достигнуть крайних пределов .
Отзывы и критика
Интерес к творчеству Юрия Мамлеева в 1990-ых годах демонстрирует Олег Дарк в цикле обзорных статей, посвящённых так называемой «новой прозе» . В 2000 году критик посвящает Мамлееву статью, где описывает «Шатунов» как «малохудожественную, неряшливо написанную» прозу, с «преувеличенными характерами» героев и «надуманное повествование», и считает всё это явлением вчерашнего дня. Критик утверждает, что «Сейчас Мамлеев неинтересен, потому что кажется уже устаревшим, хорошо усвоенным и переваренным в произведениях его молодых и более талантливых наследников, имеющих тоже дело с разного рода демонической нечистью, но лучше управляющихся с фразой и сюжетом» .
Американский литературный критик Феникс Хортан, статья которого вызвана публикацией Александра Дугина относит творчество Мамлеева к массовой литературе, а его известность связывает с духом современного издательского бизнеса: «беспардонный маральщик бумаги, лишённый чувства прекрасного» .
Издания
Первые версии романа «Шатуны» появились в самиздате в 1966 году. Тогда не могло быть и речи об официальной публикации романа в СССР, хотя ничего «политического» там не было, роман не подходил по морально -этическим критериям. Когда впоследствии Юрий Мамлеев представил этот роман в крупное нью-йоркское издательство, ответ был суров: «мир не готов к этой книге». Всё же «Шатуны» были опубликованы в другом американском издательстве, но в сокращённом на треть виде . Впервые официально роман был опубликован в Чикаго в 1980 году в сокращённом на треть виде под названием «Небо над адом» (англ. The sky above hell ), текст перевёл на английский язык Г. В. Тжалсма. «Мир не готов читать этот роман. И я не хотел бы жить в мире, который был бы готов читать этот роман» , - отозывался нью-йоркский критик на урезанную версию «Шатунов» . С этого начались публикации романа уже в Европе в полном виде и, естественно, в переводах на европейские языки . Первое издание романа на французском языке произошло в 1986 году, перевела роман Анн Колдефи . Затем роман был опубликован на различных языках во Франции, Чехии, Нидерландах, Германии, Австралии, Италии, Польши, Венгрии.
- Юрий Мамлеев Небо над адом = The sky above hell. - Нью-Йорк, 1980.
- Юрий Мамлеев Chatouny. - Париж: Traduction de Pierre Grazimis et Anne Coldefy-Foucard, 1986. - ISBN 978-2-8426-107-5
- Юрий Мамлеев Шатуны: роман. - Париж; Нью-Йорк: Третья волна (издательство) , 1988. - 159 с.
- Юрий Мамлеев = Шатуны. - М .: АСТ , 2008. - 256 с. - ISBN 978-5-94663-507-3 , 978-5-17-050348-3, 978-5-9762-6217-1
- Юрий Мамлеев = Шатуны. - М .: Зебра Е, АСТ , Хранитель, 2008. - 268 с. - ISBN 978-5-17-050349-0
- Юрий Мамлеев = Шатуны. - М .: Ad Marginem , 2003. - 268 с. - ISBN 5-93321-054-4
- Юрий Мамлеев Шатуны (роман) // = Другой. - М .: Эксмо ISBN 5-699-15792-1
Примечания
- Александр Радашкевич Планета незаснувших медведей. Беседа с Юрием Мамлеевым в связи с французским изданием романа «Шатуны» (рус.) . «Русская мысль» (Париж), № 3637 (5 сентября 1986). Проверено 12 декабря 2011.
- Вольфганг Казак Лексикон русской литературы XX века. - М .: РИК «Культура» , 1996. - С. 492. - 250 с. - ISBN 5-8334-0019-В
- THE SKY ABOVE HELL (англ.) . Taplinger (24 September 1980). Проверено 12 декабря 2011.
- Владимир Бондаренко Я везде - «Не свой человек» - интервью с Юрием Мамлеевым (рус.) . «Русская мысль» (Париж), № 3637 (6 апреля 2008). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 12 декабря 2011.
- В Южинском переулке снова завелась нечистая сила (рус.) . НЕНОВОСТИ.РУ (23 февраля 2009). Архивировано
- Александр Дугин Тёмна вода (о Юрии Мамлееве) (рус.) . Независимая Газета (1995). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 декабря 2011.
- Юрий Мамлеев Аннотация // Аннотация = Шатуны. - М .: Ad Marginem , 2003. - С. 3. - 268 с. - ISBN 5-93321-054-4
- Феникс Хортан Привет по-американски, или Здравствуй дугинщина и мамлеевщина (рус.) (11 марта 2000). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 декабря 2011.
- Екатерина Данилова Опубликован роман Юрия Мамлеева «Шатуны» (Чудовища - тоже люди) (рус.) . Газета «Коммерсантъ», №127 (350), 08.07.1993 (8 июля 1993). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 14 декабря 2011.
- Евгений Горный The negative World of Yuri Mamleyev (англ.) . Creator Magazine #1, London (1994). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 декабря 2011.
- Юрий Мамлеев Шатуны (роман) // 1 Часть, 1 глава = Другой. - М .: Эксмо , 2006. - С. 6-280. - 672 с. - ISBN 5-699-15792-1
- Юрий Мамлеев Шатуны (роман) // 1 Часть, 13 глава = Другой. - М .: Эксмо , 2006. - С. 6-280. - 672 с. - ISBN 5-699-15792-1
- Юрий Мамлеев Шатуны (роман) // 2 Часть, 2 глава = Другой. - М .: Эксмо , 2006. - С. 6-280. - 672 с. - ISBN 5-699-15792-1
- Роза Семыкина Метафизическая антропология Юрия Мамлеева (англ.) . Журнал «Литературная критика» № 3, октябрь 2007 (1 October 2007). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 декабря 2011.
- Tripti Nath From Russia to India, with love (англ.) . Tribune India (24 October 1999). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 марта 2012.
- Олег Дарк Мир может быть любой: размышления о «новой прозе» (рус.) // Дружба народов . - 1990. - № 6. - С. 226.
- Якунина, Ольга Владимировна
Шестидесятые годы. Один из главных героев - Федор Соннов, доехав на электричке до какой-то подмосковной станции, шатается по улицам городка. Встретив незнакомого молодого человека, Федор ножом убивает его. После преступления - абсолютно бессмысленного - убийца «беседует» со своей жертвой, рассказывает о своих «радетелях», о своём детстве, других убийствах. Переночевав в лесу, Федор уезжает «в гнездо», подмосковное местечко Лебединое. Там живёт его сестра Клавуша Соннова, сладострастница, возбуждающая себя с помощью запихивания в матку головы живого гуся; в этом же доме живёт и семья Фомичевых - дед Коля, его дочь Лидочка, её муж Паша Красноруков (оба - чрезвычайно похотливые существа, все время совокупляющиеся; в случаях беременности Паша убивает плод толчками члена), младшая сестра четырнадцатилетняя Мила и семнадцатилетний брат Петя, питающийся собственными струпьями. Однажды Федор, и так уже надоевший обитателям дома своим присутствием, съедает Петенькин суп, сваренный из прыщей. Чтобы уберечь брата от мести Фомичевых-Красноруковых, Клавуша прячет его в подпол. Здесь Федор, уставший от безделья, от невозможности убивать, рубит табуретки, представляя, что это фигуры людей. В голове его только одна идея - смерть. Наверху тем временем Лидинька, вновь забеременевшая, отказывается совокупляться с мужем, желая сохранить ребёнка. Тот насилует её, плод выходит, но Лида заявляет Паше, что ребёнок жив. Красноруков зверски избивает жену. Она, больная, лежит у себя в комнате.
Федор тем временем делает подкоп на фомичевскую сторону, выходит наверх, чтобы осуществить странную идею: «овладеть женщиной в момент её гибели». Лидинька отдаётся ему и в момент оргазма умирает. Федор, довольный своим опытом, сообщает обо всем сестре; из заточения он выходит.
Павла сажают в тюрьму - за убийство жены.
К Клавуше приезжает «жиличка» - Анна Барская. Женщина совсем другого круга, московская интеллектуалка, она с интересом разглядывает Федора; они беседуют о смерти и потустороннем. «Дикий» Федор очень занимает Анну; она решает познакомить его с «великими людьми» - для этого они едут куда-то в лес, где происходит сборище людей, одержимых смертью, - «метафизических», как их называет Федор. Среди присутствующих - трое «шутов», изуверы-садисты Пырь, Иоганн и Игорек, и серьёзный молодой человек Анатолий Падов.
«Шуты» вместе с Федором и Анной приезжают в Лебединое. Здесь они бурно проводят время: убивают животных, Пырь пытается задушить Клавушу, но все заканчивается мирно - та даже обещает переспать с ним.
До Клавы доходят слухи, что Федору грозит какая-то опасность. Тот уезжает - «побродить по Расеи».
У Клавы появляется ещё один жилец - старик Андрей Никитич Христофоров, истый христианин, со своим сыном Алексеем. Старик чувствует скорую смерть, закатывает истерики, перемежающиеся моментами христианского умиления; размышляет о загробном мире. Через какое-то время он сходит с ума: «соскочив с постели в одном нижнем белье, Андрей Никитич заявил/что он умер и превратился в курицу».
Алексей, подавленный безумием отца, пытается утешить себя разговорами с Анной, в которую влюблён. Та издевается над его религиозностью, проповедует философию зла, «великого падения», метафизическую свободу. Раздосадованный, Алексей уезжает.
По просьбе Анны в Лебединое, к «русскому, кондовому, народно-дремучему мракобесию», приезжает Анатолий Падов, постоянно мучимый вопросом о смерти и Абсолюте.
Очень тепло встреченный Анной (она его любовница), Падов наблюдает за происходящим в Лебедином. Молодые люди проводят время в беседах с наглой сладострастницей Клавушей, с «куротрупом» Андреем Никитичем, друг с другом. Однажды Клавуша выкапывает три ямки в человеческий рост; любимым занятием обитателей дома становится лежание в этих «травяных могилках». В Лебединое возвращается Алеша - навестить отца. Падов дразнит Алексея, глумится над его христианскими идеями. Тот уезжает.
Сам Анатолий, впрочем, тоже не может долго сидеть на одном месте: он тоже уезжает.
Анна, измученная общением с Падовым, в кошмарном сне видит ещё одного своего «метафизического» приятеля - Извицкого. Она перестаёт ощущать самое себя, ей кажется, что она превратилась в извивающуюся пустоту.
Федор тем временем едет в глубь России, к Архангельску. Соннов наблюдает за происходящим вокруг него; мир раздражает его своей загадочностью и иллюзорностью. Инстинкт тянет его убивать. Федор приезжает в «малое гнездо» - местечко Фырино, к родственнице старушке Ипатьевне, питающейся кровью живых кошек. Она благословляет Федора на убийства - «радость великую ты несёшь людям, Федя!». Федор, бродя в поисках новой жертвы, сталкивается с кастрировавшим себя Михеем. Поражённый его «пустым местом», Федор отказывается от убийства; они становятся приятелями. Михей ведёт Федора к скопцам, на радения. Друзья наблюдают за странными обрядами; Федор, удивлённый, остаётся, впрочем, недоволен увиденным, его не устраивает идея нового Христа Кондратия Селиванова - «своё, своё надо иметь».
В Фырино приезжает полубезумный Падов - познакомиться с Федором. Тот интересует Анатолия своим народным, неосознанным восприятием неправильности мира. В разговоре Падов пытается выяснить, убивает ли Соннов людей «метафизически» или на самом деле, в реальности.
От Федора Анатолий возвращается в Москву, где встречается со своим другом Геннадием Реминым, подпольным поэтом, автором «трупной лирики», приверженцем идей некоего Глубева, провозгласившего религию «высшего Я». Встреча приятелей происходит в грязной пивнушке. Ремин проводит здесь время вместе с четырьмя бродячими философами; за водкой они разговаривают об Абсолюте. Увлечённый рассказами Анатолия о компании, поселившейся в Лебедином, Геннадий с другом едет туда.
В Лебедином «творилось черт знает что» - здесь сходятся все: шуты-садисты, Анна, Падов, Ремин, Клава, остатки семьи Фомичевых. Анна спит с Падовым; ему кажется, что он совокупляется «с Высшими Иерархиями», ей - что она уже умерла. Падова начинают преследовать видения, он пытается убежать от них.
В Лебединое является Извицкий - человек, про которого ходят слухи, что он идёт к Богу путём дьявола. Он - большой друг Падова и Ремина. Выпивая, товарищи ведут философский разговор о Боге, Абсолюте и Высших Иерархиях - «русский эзотеризм за водочкой» как шутит кто-то из них.
В дом приезжают и Федор с Михеем. Алеша Христофоров, навещающий отца, с ужасом наблюдает за собравшимися здесь «нечеловеками».
Мальчик Петя, питающийся собственной кожей, доводит себя до полного изнеможения и умирает. На похоронах выясняется, что гроб - пустой. Оказывается, Клавуша вынула труп и ночью, усевшись поперёк него, пожирала шоколадный торт. Кудахчущий куро-труп Андрей Никитич мечется по двору; дед Коля собирается уехать. Девочка Мила влюбляется в Михея - она вылизывает его «пустое место». Все трое уходят из дома.
Оставшиеся проводят время в нелепо-безумных разговорах, диких плясках, надрывном хохоте. Падова очень привлекает Клавуша. Напряжение нарастает, в Клавуше что-то происходит - «точно взбесились, встали на дыбы и со страшной силой завертелись её клавенько-сонновские силы». Она выгоняет всю компанию из дома, запирает его и уезжает. В доме остаётся только куротруп, становящийся похожим на куб.
«Метафизические» возвращаются в Москву, проводят время в грязных пивнушках за разговорами. Анна спит с Извицким, но, наблюдая за ним, чувствует что-то неладное. Она догадывается, что тот ревнует себя к ней. Извицкий сладострастно обожает собственное тело, ощущает себя, своё отражение в зеркале как источник полового удовлетворения. Анна обсуждает с Извицким «эго-секс». Расставшись со своей любовницей, Извицкий бьётся в экстазе любви к себе, испытывая оргазм от чувства единения с «родным «я».
В это время к Москве приближается Федор; его идея - убить «метафизических», чтобы таким образом прорваться в потустороннее. Соннов идёт к Извицкому, там наблюдает за его «бредом самовосторга». Поражённый увиденным, Федор оказывается не в состоянии прервать «этот чудовищный акт»; он в бешенстве от того, что столкнулся с иной, не уступающей его собственной, «потусторонностью», идёт к Падову.
Алеша Христофоров тем временем, убеждённый в безумии отца, тоже едет к Падову, где обвиняет его и его друзей в том, что они довели Андрея Никитича до сумасшествия. «Метафизические» упрекают его в излишнем рационализме; сами они единодушно пришли к религии «высшего Я». Это - тема их надрывных, истерических разговоров.
Федор с топором в руке подслушивает разговоры Падова и его приятелей, ожидая удобного момента для убийства. В это время Федора арестовывают.
В эпилоге двое молодых поклонников Падова и его идеи, Сашенька и Вадимушка, обсуждая бесконечные метафизические проблемы, вспоминают о самом Падове, говорят о его состоянии, близком к безумию, о его «путешествиях в запредельности». Выясняется, что Федор приговорён к расстрелу.
Друзья едут навестить Извицкого, но, испуганные его выражением лица, убегают. Анатолий Падов валяется в канаве, истерически крича в пустоту от неразрешимости «главных вопросов». Вдруг почувствовав, что «все скоро рухнет», он подымается и идёт - «навстречу скрытому миру, о котором нельзя даже задавать вопросов...».
Этот роман, написанный в далекие 60-ые годы, в годы метафизического отчаяния, может быть понят на двух уровнях. Первый уровень: эта книга описывает ад, причем современный ад, ад на планете Земля без всяких прикрас. Известный американский писатель, профессор Корнельского университета Джеймс МакКонки писал об этот романе: "…земля превратилась в ад без осознания людьми, что такая трансформация имела место".
Второй уровень - изображение некоторых людей, которые хотят проникнуть в духовные сферы, куда человеку нет доступа, проникнуть в Великое Неизвестное. От этого они сходят с ума, как будто становятся монстрами.
Первый уровень прежде всего бросается в глаза. Вместе с тем, МакКонки пишет, что "виденье, лежащее здесь в основе - религиозное; и комедия этой книги - смертельна по своей серьезности". Очевидно, имеется в виду, что описание ада всегда поучительно с религиозной точки зрения. Вспомним, Иеронима Босха. Кроме того, изображение духовного кризиса неизбежно ведет к контреакции и осмыслению. Иными словами, происходит глубинный катарсис. Поэтому мне не кажется странным, что этот роман спас жизнь двум русским молодым людям, которые рели покончить жизнь самоубийством. Случайно они вместе прочли за одну ночь этот роман - и отказались от этого решения, осуществить которое они уже были готовы.
Позиция автора (во всех моих произведениях) одна: это позиция Свидетеля и Наблюдателя, холодная отстраненность. Это ситуация бесстрастного Исследователя. Герои могут безумствовать сколько угодно, но автор остается Исследователем и Свидетелем в любом случае. Если угодно такой исследовательский подход, можно назвать научным.