Баллада начинается со слов коварного царя: «Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой, в ту бездну прыгнет с вышины?» Бездной Жуковский называет море, которое таковым и является: оно глубокое и полно разных неожиданностей. «Бросаю свой кубок туда золотой»-, говорит царь и вместе с этим кубком бросает туда свою совесть. «Кто сыщет во тьме глубины мой кубок и с ним возвратится безвредно тому и будет наградой победной», - продолжает король, уверенный, что на престоле, как и раньше, останется он один. «Но рыцарь и латник недвижимо стоят; молчание – на вызов ответ; в молчанье на грозное море глядят; за кубком отважного нет», - под этими автор подразумевает, что в царстве такого бездумного короля живет разумный народ, который понимает, что в любом случае их владыка не будет делиться с ними своим троном. Но тут появляется человек, который готов на отважный поступок. Молодой паж или не понимает, что не разделит престол с королем, или жалеет короля, не хочет подводить его, позорить пред всем народом.
Далее описывается весь ужас, который творится в море: «Из чрева пучины бежали валы, шумя и гремя в вышину; и волны стирались, и пена кипела: как будто гроза наступая ревела». « как влага, мешаясь с огнем…», - так Жуковский сравнивает огонь с королем, а влагу с молодым пажем. Прыгнув в глубину, юноша как бы успокоил на время море: «Над бездной утихло, в ней глухо шумит», - говорит автор. Но на этом баллада не заканчивается и события продолжают двигаться дальше: вновь все завыло, забилось, зашипело. ИП тут – молодой паж показывается на поверхности: «Мелькнула рука и плечо из волны…И борется, спорит с волной…И видит – весь берег потрясся от клича – он левою правит, а в правой добыча». «И каждый с весельем6 «Он жив!», - повторял – Чудеснее подвига нет! Из темного гроба, из пропасти влажной спас душу живую красавец отважный», - что значит: паж спас совесть и душу короля, достав кубок из бездны. Он счастлив и падает к царевым ногам, рассказывая о своем нелегком путешествии с «несказанными чудами». Но царь беспощаден к нему и вновь бросает свой кубок в морскую пучину. Он охвачен своим желанием выиграть эту схватку у пажа. Даже, его дочь – не помеха ему. И молодой юноша вновь отправляется в бездну.
Заканчивается баллада просто, но трагически, свидетельствуя ио смерти молодого пажа: «Утихнула бездна… и снова шумит…И пеною снова полна…и с трепетом в бездну царевна глядит… и бьет за волною волна… Приходит, уходит волна быстротечно, а юноши нет и не будет уж вечно».
Василий Андреевич Жуковский – один из лучших литературных личностей России. Получив хорошее образование, отлично владея иностранными языками, он рано начал писать стихи и переводить иностранных поэтов. Одним из его известных произведений является баллада «Кубок».
Баллада начинается со слов коварного царя: «Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой, в ту бездну прыгнет с вышины?» Бездной Жуковский называет море, которое таковым и является: оно глубокое и полно разных неожиданностей. «Бросаю свой кубок туда золотой», говорит царь и вместе с этим кубком бросает туда свою совесть. «Кто сыщет во тьме глубины мой кубок и с ним возвратится безвредно тому и будет наградой победной», — продолжает король, уверенный, что на престоле, как и раньше, останется он один. «Но рыцарь и латник недвижимо стоят; молчание – на вызов ответ; в молчанье на грозное море глядят; за кубком отважного нет», — под этими автор подразумевает, что в царстве такого бездумного короля живет разумный народ, который понимает, что в любом случае их владыка не будет делиться с ними своим троном. Но тут появляется человек, который готов на отважный поступок. Молодой паж или не понимает, что не разделит престол с королем, или жалеет короля, не хочет подводить его, позорить пред всем народом.
Далее описывается весь ужас, который творится в море: «Из чрева пучины бежали валы, шумя и гремя в вышину; и волны стирались, и пена кипела: как будто гроза наступая ревела». «И воет, и свищет, и бьет, и шипит, как влага, мешаясь с огнем», — так Жуковский сравнивает огонь с королем, а влагу с молодым пажем. Прыгнув в глубину, юноша как бы успокоил на время море: «Над бездной утихло, в ней глухо шумит», — говорит автор. Но на этом баллада не заканчивается и события продолжают двигаться дальше: вновь все завыло, забилось, зашипело. ИП тут – молодой паж показывается на поверхности: «Мелькнула рука и плечо из волны. И борется, спорит с волной… И видит – весь берег потрясся от клича – он левою правит, а в правой добыча». «И каждый с весельем6 «Он жив!», — повторял – Чудеснее подвига нет! Из темного гроба, из пропасти влажной спас душу живую красавец отважный», — что значит: паж спас совесть и душу короля, достав кубок из бездны. Он счастлив и падает к царевым ногам, рассказывая о своем нелегком путешествии с «несказанными чудами». Но царь беспощаден к нему и вновь бросает свой кубок в морскую пучину. Он охвачен своим желанием выиграть эту схватку у пажа. Даже, его дочь – не помеха ему. И молодой юноша вновь отправляется в бездну.
Заканчивается баллада просто, но трагически, свидетельствуя ио смерти молодого пажа: «Утихнула бездна… и снова шумит… И пеною снова полна… и с трепетом в бездну царевна глядит… и бьет за волною волна… Приходит, уходит волна быстротечно, а юноши нет и не будет уж вечно».
Романтический герой совершает поступки не ради денег или славы, не ради любви, а ради самоутверждения, ради возможности вырваться из обыденности. Зная, что обречен герой баллады Жуковского бросается в пучину вновь, потому что велико его желание сразиться с судьбо2й и вырваться из оков мира.
Анализ баллады Жуковского «Кубок»
Рассуждая о творчестве Жуковского, многие вспомнят его баллады «Светлана» и «Людмила», его лирические стихотворения, но несправедливо не упомянут весьма интересную, отличающуюся от других, балладу «Кубок».
Эта баллада является вольным переводом произведения «Водолаз» Шиллера. Главным его героем является молодой паж, которого автор не одаряет именем. Когда царь бросает вызов выдавшим виды ратникам и войнам броситься в пучину вод, чтобы достать оттуда золотой кубок, никто из них не отвечает на призыв: все дорожат своим здоровьем и жизнью. Лишь молодой паж, только по ему самому ведомым причинам, бросается в воду, до последнего сражается с сильными волнами, но в итоге исчезает.
Становится ясно, что молодой человек погиб. Но спустя какое-то время фигура пажа появляется среди вод с зажатым в руке кубком царя. Толпа ликует. Но царь провоцирует пажа на новую попытку погружения в воды обещанием подарить перстень с алмазом с собственной руки и отдать в жены собственную дочь в случае счастливого возвращения пажа.
Паж вновь бросается в воду. Но на этот раз судьба не пожалела пажа: он утонул.
Баллада полна иносказаний. Царь, бросая в бездну свой кубок, бросает туда свою совесть. Сцена молчания ратников говорит о том, что в царстве, которым управляет неразумный царь, живет разумный народ. Люди понимают, что такой правитель, жадный и самолюбивый, не заботящийся о своих подданных, не может проститься с частью того, чем владеет.
Появление пажа - как гром среди ясного неба. Он другой, он абсолютная противоположность царя. Недаром автор сравнивает его с огнем, а правителя с влагой: огонь горяч и манит к себе, он ярок и красив, но влага одним лишь приближением своим может затушить, «убить» этот огонь.
Именно поэтому царь и бросает кубок в море во второй раз. Его самолюбие не может позволить, чтобы в данной ситуации победителем был не он, чтобы кто-то был лучше его, больше привлекал внимание.
Читателю не понятно, что именно побудило его кинуться в воду: тайная страсть к дочери царя, желание быть богатым и знаменитым или же попытка доказать самому себе, на что он способен, так называемый юношеский максимализм.
Смысл баллады заключается в том, что не стоит испытывать свою судьбу, на сколько бы благосклонной она не была раньше. В любых поступках должен присутствовать здравый смысл.
вся
КУБОК - стихотворение Жуковский В. А.
«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».
Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»
Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье - на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»
И все безответны… вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет…
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»
И он подступает к наклону скалы
И взор устремил в глубину…
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела.
И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет…
Не море ль из моря извергнуться хочет?
И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева.
И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, -
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила.
Над бездной утихло… в ней глухо шумит…
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет…
И сердце у всех ожиданием ноет.
«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! -
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.
Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна…»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой.
И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом…
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.
Вдруг… что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной…
Мелькнула рука и плечо из волны…
И борется, спорит с волной…
И видят - весь берег потрясся от клича -
Он левою правит, а в правой добыча.
И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет…
И каждый с весельем: «Он жив! - повторял. -
Чудеснее подвига нет!
Из томного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».
Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал;
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда.
«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле…
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.
Стрелою стремглав полетел я туда…
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой…
И страшно меня там кружило и било.
Но богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.
И смутно все было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды.
Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.
И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Одни меж чудовищ с любящей душой,
Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.
И я содрогался… вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот…
Я в ужасе прочь от скалы.
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».
Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».
То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж до́лжно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».
Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».
В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх…
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны…
Утихнула бездна… и снова шумит…
И пеною снова полна…
И с трепетом в бездну царевна глядит…
И бьет за волною волна…
Приходит, уходит волна быстротечно:
А юноши нет и не будет уж вечно. 1
1 Начато в 1825 (?) г. закончено в марте (?) 1831 г. Напечатано впервые в «Балладах и повестях В. А. Жуковского», в двух частях. СПб. 1831; одновременно - в «Балладах и повестях В. А. Жуковского», СПб. 1831 (в одном томе). Перевод баллады Шиллера «Der Taucher» («Водолаз»). Шиллер построил сюжет на основе средневековых немецких легенд. Легенда XII века, на которую, вероятнее всего, опирался Шиллер, лишена романтических мотивов: причиной гибели пловца была якобы его жадность.
Жуковский вносит в балладу существенные изменения, У Шиллера проводится мысль о том, что боги, милостивые к людям, таят от них именно те ужасные тайны природы, знание которых невыносимо для смертного (см. «Кассандру»). Жуковский, в соответствии со своей концепцией «невыразимого» в природе (см. стихотворение «Невыразимое»), перестраивает идею баллады: человеку в принципе недоступно знание всего, что должно лежать, согласно божественной воле, за пределами человеческого разумения. Изменена Жуковским 20-я строфа: у Шиллера в рассказе юноши фигурируют сказочные «чуда» - драконы и саламандры; Жуковский заменяет их действительно существующими морскими чудовищами (скат, млат, однозуб и т. д.), и это усиливает впечатление. По-иному изображена в переводе гибель судов в 11-й строфе. У Шиллера - «раздробленные киль и мачта только и спасались из всепоглощающей могилы». У Жуковского - не киль и мачта, а сами суда «мелкой назад вылетали щепой С ее неприступного дна». Стиховая структура баллады также несколько изменена - у Шиллера в каждой строфе трехстопным является только 2-й стих; у Жуковского - 2-й и 4-й.
слушать, скачать аудио стихотворение
КУБОК Жуковский В. А.
1 4 |
анализ, сочинение или реферат о стихотворении
КУБОК:
Но. Если вы не нашли нужного сочинения или анализа и Вам пришлось таки написать его самому, так не будьте жмотами! Опубликуйте его здесь, а если лень регистрироваться, так пришлите Ваш анализ или сочинение на и это облегчит жизнь будущим поколениям, к тому же Вы реально ощутите себя выполнившим долг перед школой. Мы опубликуем его с указанием Ваших ФИО и школы, где Вы учитесь. Поделись знанием с миром!
Жуковский "Кубок" как баллада (опыт анализа)
Предварительный просмотр:
В.А Жуковский – известный писатель-романтик 19 века. Его произведения захватывают читателя в плен с первых строк своим ритмом, яркой эмоциональностью, важностью проблем, над которыми писатель приглашает задуматься. Таково и его произведение «Кубок». По жанру это баллада, а их мы знаем В.А. Жуковский писал мастерски. Какие же особенности произведения позволяют мне утверждать, что «Кубок» является балладой? Прежде всего, конечно, то, что это сюжетное стихотворение. Действительно, рассказано о «забавах» царя-тирана, о смелом поступке молодого пажа, который дважды прыгнул в пучину морскую. И во второй раз не вернулся… Осуждаем царя, восхищаемся пажом и оплакиваем его, но… чувствуем, что совсем не о каком-то конкретном царе, не о конкретном паже рассказывает Жуковский. У сюжета есть свой подтекст. О чем-то важном говорит писатель своим читателям, рассказывая эту историю. Возможно, он поднимает социальную проблему (угнетение сильными мира сего слабых), возможно, Жуковский – философ и размышляет о судьбе. Ведь он говорит о чудесном спасении пажа единожды и его гибели во время второго погружения. Может, он хочет сказать, что человек не должен идти наперекор судьбе и пытаться узнать больше, чем суждено. А может, подтекст психологический? Что же всё-таки заставило молодого пажа выступить вперед после третьего обращения царя к подданным? Испугался гнева грозного царя, который тот был готов уже обрушить на своих подданных? Ведь последний раз царь о своем желании «возгласил громогласно»! И паж прикрыл собой и рыцарей знатных, и латников простых? А, может, наоборот, паж хотел поддержать царя, которому не подчинились его подданные. Чем больше читаешь балладу, тем больше «подтекстов» выявляешь и поражаешься глубине и современности этого произведения. Кроме того, как и в любой балладе, в «Кубке» есть диалог. Это диалог царя и пажа. Но его нельзя назвать обычным, ведь паж не столько отвечает на вопросы царя, сколько, впечатленный, просто рассказывает всем о бездне, о подводном мире, о своем чудесном спасении… Мы, увлекаемые этим вдохновенным рассказом, словно воедино с пажом и перед царем, и среди чудищ морских, и перед прекрасной царевной. Даже читая о чудесном спасении пажа, мы не верим в счастливый конец: 66 раз повторенный в балладе соединительный союз И, вызывает ощущения плача. Баллада, хоть и рассказ, все-таки поэтическое произведение, поэтому автор в полной мере использует арсенал изобразительно-выразительных средств для создания такого настроения: эпитеты (море грозное, мгла таинственная), олицетворения (пена ревела, глубь застонала), градацию (воет, свищет, бьёт, шипит)…
«Приходит, уходит волна быстротечно, а юноши нет и не будет уж вечно», - так заканчивает Жуковский свою балладу. А вопросы, которые стали мучить нас после ее прочтения, заставляя вновь и вновь читать произведение, остались. Ищем их решения мы, находим и вновь, взрослея, ищем, и вновь находим… Только уже совсем другие ответы на эти же вопросы! Может, об этом писатель и мечтал?
Послушайте стихотворение Жуковского Кубок
Темы соседних сочинений
Картинка к сочинению анализ стихотворения Кубок
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Кубок149
Перевод баллады Ф. Шиллера «Der Taucher» («Водолаз»). Немецкий поэт воспользовался легендой XII века о замечательном пловце, но облагородил ее, внеся романтические мотивы (в суровом средневековом предании пловец погибает от жадности). Жуковский, в свою очередь, перестроил балладу: например, вместо морских чудищ паж видит реальных рыб. Но главное – наш поэт изменил мысль Шиллера, который полагал, что «милосердные боги скрывают от человека только те тайны, познание которых наполнило бы его ужасом». Жуковский же считает, что человеку недоступно познание любых тайн, должных оставаться, согласно предначертанию свыше, за пределами разума («И смертный пред Богом смирись: и мыслью своей не желай дерзновенно знать тайны, им мудро от нас сокровенной»). Баллада положена на музыку А. С. Аренским.
«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье – на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»И все безответны… вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет…
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»И он подступает к наклону скалы,
И взор устремил в глубину…
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались, и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела.
Как влага, мешаясь с огнем,
Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет…
Не море ль из моря извергнуться хочет?И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева.И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-Бога призвал.
И дрогнули зрители, все возопив, -
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила.Над бездной утихло… в ней глухо шумит…
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Всё тише и тише на дне ее воет…
И сердце у всех ожиданием ноет.«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! -
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна…»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой.И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом…
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.Вдруг… что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной…
Мелькнула рука и плечо из волны…
И борется, спорит с волной…
И видят – весь берег потрясся от клича -
Он левою правит, а в правой добыча.И долго дышал он, и тяжко дышал,
И Божий приветствовал свет…
И каждый с весельем: «Он жив! – повторял. -
Чудеснее подвига нет!
Из темного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал;
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда.«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле…
И смертный пред Богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.Стрелою стремглав полетел я туда…
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой…
И страшно меня там кружило и било.Но Богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.И смутно всё было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Всё спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды.Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Один, меж чудовищ, с любящей душой,
Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.И я содрогался… вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот…
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж до́лжно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она ;
Он видит: в ней жалость и страх…
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны…Утихнула бездна… и снова шумит…
И пеною снова полна…
И с трепетом в бездну царевна глядит…
И бьет за волною волна…
Приходит, уходит волна быстротечно -
А юноши нет и не будет уж вечно.
Жалоба Цереры150
Перевод одноименной баллады Ф. Шиллера, в основу которой легли античные мифы. Жуковский вслед за Шиллером психологизировал их, усилив гуманность материнской любви. Он внес в интерпретацию античности христианские мотивы (античному сознанию, например, чуждо представление о сошествии светлого духа в ад и о конце ада, тогда как у Жуковского читаем: «Там ей быть, доколь Аида не осветит Аполлон…»; Шиллер здесь более точен: он лишь намечает христианскую тему и говорит о лучах зари). Характеризуя переводческую работу Жуковского, В. Г. Белинский не однажды обращался к «Жалобе Цереры»: «Творчество в духе известной поэзии, жизнию которой проникнулся поэт, есть уже не список, не копия, но свободное воспроизведение… соперничество с образцом. Для доказательства достаточно указать на „Торжество победителей“ и „Жалобу Цереры“ – пьесы Шиллера, так превосходно переданные по-русски Жуковским. Эллинская речь исполнена в них эллинского духа; пластические образы классической поэзии дышат глубокостию и простодушием древней мысли…» В другом месте критик повторил свою оценку: «Я не умею ничего лучше представить себе его (Жуковского. – В. К.
) переводов: „Торжество победителей“ и „Жалоба Цереры“; если б Жуковский перевел только их – и тогда бы он составил себе имя в нашей литературе».
Снова гений жизни веет;
Возвратилася весна;
Холм на солнце зеленеет;
Лед разрушила волна;
Распустившийся дымится
Благовониями лес,
И безоблачен глядится
В воды зеркальны Зевес;
Всё цветет – лишь мой единый
Не взойдет прекрасный цвет:
Прозерпины, Прозерпины
На земле моей уж нет.Я везде ее искала,
В днéвном свете и в ночи;
Все за ней я посылала
Аполлоновы лучи;
Но ее под сводом неба
Не нашел всезрящий бог;
А подземной тьмы Эреба
Луч его пронзить не мог:
Те брега недостижимы,
И богам их страшен вид…
Там она! неумолимый
Ею властвует Аид.Кто ж мое во мрак Плутона
Слово к ней перенесет?
Вечно ходит челн Харона,
Но лишь тени он берет.
Жизнь подземного страшится;
Недоступен ад и тих;
И с тех пор, как он стремится,
Стикс не видывал живых;
Тьма дорог туда низводит;
Ни одной оттуда нет;
И отшедший не приходит
Никогда опять на свет.Сколь завидна мне, печальной,
Участь смертных матерей!
Легкий пламень погребальный
Возвращает им детей;
А для нас, богов нетленных,
Что усладою утрат?
Нас, безрадостно-блаженных,
Парки строгие щадят…
Парки, парки, поспешите
С неба в ад меня послать;
Прав богини не щадите:
Вы обрадуете мать.В тот предел – где, утешенью
И веселию чужда,
Дочь живет – свободной тенью
Полетела б я тогда;
Близ супруга, на престоле,
Мне предстала бы она,
Грустной думою о воле
И о матери полна;
И ко мне бы взор склонился,
И меня узнал бы он,
И над нами б прослезился
Сам безжалостный Плутон.Тщетный призрак! стон напрасный!
Всё одним путем небес
Ходит Гелиос прекрасный;
Всё навек решил Зевес;
Жизнью горнею доволен,
Ненавидя адску ночь,
Он и сам отдать не волен
Мне утраченную дочь.
Там ей быть, доколь Аида
Не осветит Аполлон
Или радугой Ирида
Не сойдет на Ахерон!Нет ли ж мне чего от милой,
В сладкопамятный завет:
Что осталось всё, как было,
Что для нас разлуки нет?
Нет ли тайных уз, чтоб ими
Снова сблизить мать и дочь,
Мертвых с милыми живыми,
С светлым днем подземну ночь?…
Так, не все следы пропали!
К ней дойдет мой нежный клик:
Нам святые боги дали
Усладительный язык.В те часы, как хлад Борея
Губит нежных чад весны,
Листья падают, желтея,
И леса обнажены:
Из руки Вертумна щедрой
Семя жизни взять спешу
И, его в земное недро
Бросив, Стиксу приношу;
Сердцу дочери вверяю
Тайный дар моей руки
И, скорбя, в нем посылаю
Весть любви, залог тоски.Но когда с небес слетает
Вслед за бурями весна:
В мертвом снова жизнь играет,
Солнце греет семена;
И, умершие для взора,
Вняв они весны привет,
Из подземного затвора
Рвутся радостно на свет:
Лист выходит в область неба,
Корень ищет тьмы ночной;
Лист живет лучами Феба,
Корень – Стиксовой струей.Ими та́инственно слита
Область тьмы с страною дня,
И приходят от Коцита
С ними вести для меня;
И ко мне в живом дыханье
Молодых цветов весны
Подымается признанье,
Глас родной из глубины;
Он разлуку услаждает,
Он душе моей твердит:
Что любовь не умирает
И в отшедших за Коцит.О! приветствую вас, чада
Расцветающих полей;
Вы тоски моей услада,
Образ дочери моей;
Вас налью благоуханьем,
Напою живой росой
И с Аврориным сияньем
Поравняю красотой;
Пусть весной природы младость,
Пусть осенний мрак полей
И мою вещают радость
И печаль души моей.
Март 1831
Суд божий над епископом151
Перевод одноименной баллады Р. Саути, в основу которой легло средневековое предание о скупом и жестоком архиепископе города Метца Гаттоне (Hatto), жившем во времена Оттона Великого (912–973). Это предание было известно и в России: его первое русское переложение в стихах – «Казнь за сожжение нищих» – сделал Симеон Полоцкий и включил в сборник «Вертоград многоцветный». Перевод Жуковского существенно отличается от подлинника в ритмическом и стилистическом отношениях.
Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод; народ умирал.Но у епископа милостью неба
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон152
Слышно, скликает епископ Гаттон… – В неурожайный 914 год архиепископ Гаттон, по преданию, созвал голодных и сжег их в амбаре.«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет», -
Так говорил изумленный народ.К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворён:
В нем угостит их епископ Гаттон.Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края…
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей»153
Край наш голодный от жадных мышей. – При сожжении голодных Гаттон сравнил их с мышами. За это, согласно легенде, он сам был съеден мышами в замке, расположенном на острове посреди реки Рейна.
Указано, что некоторыми чертами (образностью, ритмом, расположением дактилических стоп в строфе) баллада Жуковского близка Некрасову, в частности стихотворению «Несжатая полоса» (ср.: «Были и лето и осень дождливы…» – «Поздняя осень. Грачи улетели…»).В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал…
Правда! но боле с тех пор он не спал.Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.Он обомлел; он от страха чуть дышит…
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».Ход был до Рейна от замка подземный;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
«В Реинской башне спасусь» (говорит).Башня из реинских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится…
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник… а мыши плывут…
Ближе и ближе… доплыли… ползут.Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты…
Что тут, епископ, почувствовал ты?Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он…
Так был наказан епископ Гаттон.
Март 1831
Роланд оруженосец154
Перевод (с изменениями) одноименной баллады И. Л. Уланда. В основу баллады легли старофранцузские легенды о Карле Великом и его паладине Роланде, герое знаменитой поэмы «Песнь о Роланде».
Раз Карл Великий пировал;
Чертог богато был украшен;
Кругом ходил златой бокал;
Огромный стол трещал от брашен;
Гремел певцов избранных хор;
Шумел веселый разговор;
И гости вдоволь пили, ели,
И лица их от вин горели.Великий Карл сказал гостям:
«Свершить нам должно подвиг трудный.
Прилично ль веселиться нам,
Когда еще Артусов чудный
Не завоеван талисман?155
Когда еще Артусов чудный не завоеван талисман? – волшебный талисман короля Артура (Артуса), героя романа о рыцарях «Круглого стола».
Его укравший великан
Живет в Арденском лесе темном,
Он на щите его огромном».Отважный Оливьер, Гварин,
Силач Гемон, Наим Баварский,
Агландский граф Милон, Мерлин,
Такой услыша вызов царский,
Из-за стола тотчас встают,
Мечи тяжелые берут;
Сверкают их стальные брони;
Их боевые пляшут кони.Тут сын Милонов молодой
Роланд сказал: «Возьми, родитель,
Меня с собой; я буду твой
Оруженосец и служитель.
Ваш подвиг не по ле́там мне;
Но ты позволь, чтоб на коне
Я вез, простым твоим слугою,
Копье и щит твой за тобою».В Арденский лес одним путем
Шесть бодрых витязей пустились,
В средину въехали, потом
Друг с другом братски разлучились.
Младой Роланд с копьем, щитом
Смиренно едет за отцом;
Едва от радости он дышит;
Бодрит коня; конь ржет и пышет.И рыщут по́ лесу они
Три целых дня, три целых ночи;
Устали сами; их кони́
Совсем уж выбились из мочи;
А великана всё им нет.
Вот на четвертый день, в обед,
Под дубом сенисто-широким
Милон забылся сном глубоким.Роланд не спит. Вдруг видит он:
В лесной дали, сквозь сумрак сеней,
Блеснуло; и со всех сторон
Вскочило множество оленей,
Живым испуганных лучом;
И там, как туча, со щитом,
Блистающим от талисмана,
Валит громада великана.Роланд глядит на пришлеца
И мыслит: «Что же ты за диво?
Будить мне для тебя отца
Не к месту было бы учтиво;
Здесь за него, пока он спит,
Его копье, и добрый щит,
И острый меч, и конь задорный,
И сын Роланд, слуга проворный».И вот он на бедро свое
Повесил меч отцов тяжелый;
Взял длинное его копье
И за плеча рукою смелой
Его закинул крепкий щит;
И вот он на коне сидит;
И потихоньку удалился -
Дабы отец не пробудился.Его увидя, сморщил нос
С презреньем великан спесивый.
«Откуда ты, молокосос?
Не по тебе твой конь ретивый;
Смотри, тебя длинней твой меч;
Твой щит с твоих ребячьих плеч,
Тебя переломив, свалится;
Твое копье лишь мне годится».«Дерзка твоя, как слышу, речь;
Посмотрим, таково ли дело?
Тяжел мой щит для детских плеч -
Зато за ним стою я смело;
Пусть неуч я – мой конь учен;
Пускай я слаб – мой меч силен;
Отведай нас; уж мы друг другу
Окажем в честь тебе услугу».Дубину великан взмахнул,
Чтоб вдребезги разбить нахала,
Но конь Роландов отпрыгнул;
Дубина мимо просвистала.
Роланд пустил в него копьем;
Оно осталось с острием,
Погнутым силой талисмана,
В щите пронзенном великана.Роланд отцовский меч большой
Схватил обеими руками;
Спешит схватить противник свой;
Но крепко стиснут он ножнами;
Еще меча он не извлек,
Как руку левую отсек
Ему наш витязь; кровь струею;
Прочь отлетел и щит с рукою.Завыл от боли великан,
Кипучей кровию облитый:
Утратив чудный талисман,
Он вдруг остался без защиты;
Вслед за щитом он побежал;
Но по ногам вдогонку дал
Ему Роланд удар проворный:
Он покатился глыбой черной.Роланд, подняв отцовский меч,
Одним ударом исполину
Отрушил голову от плеч;
Свистя, кровь хлынула в долину.
Щит великанов взяв потом,
Он талисман, блиставший в нем
(Осьмое чудо красотою),
Искусной выломал рукою.И в платье скрыл он взятый клад;
Потом струей ручья леснова
С лица и с рук, с коня и с лат
Смыл кровь и прах и, севши снова
На доброго коня, шажком
Отправился своим путем
В то место, где отец остался;
Отец еще не просыпался.С ним рядом лег Роланд и в сон
Глубокий скоро погрузился
И спал, покуда сам Милон
Под сумерки не пробудился.
«Скорей, мой сын Роланд, вставай;
Подай мой шлем, мой меч подай;
Уж вечер; всюду мгла тумана;
Опять не встретим великана».Вот ездит он в лесу густом
И великана ищет снова;
Роланд за ним с копьем, щитом -
Но о случившемся ни слова.
И вот они в долине той,
Где жаркий совершился бой;
Там виден был поток кровавый;
В крови валялся труп безглавый.Роланд глядит; своим глазам
Не верит он: что за причина?
Одно лишь туловище там;
Но где же голова, дубина?
Где панцирь, меч, рука и щит?
Один ободранный лежит
Обрубок мертвеца нагого;
Следов не видно остального.Труп осмотрев, Милон сказал:
«Что за уродливая груда!
Еще ни разу не видал
На свете я такого чуда:
Чей это труп?… Вопрос смешной!
Да это великан; другой
Успел дать хищнику управу;
Я прóспал честь мою и славу».Великий Карл глядел в окно
И думал: «Страшно мне по чести;
Где рыцари мои? Давно
Пора б от них иметь нам вести.
Но что?… Не герцог ли Гемон
Там едет? Так, и держит он
Свое копье перед собою
С отрубленною головою».Гемон, с нахмуренным лицом
Приближась, голову немую
Стряхнул с копья перед крыльцом
И Карлу так сказал: «Плохую
Добычу я завоевал;
Я этот клад в лесу достал,
Где трое суток я скитался:
Мне враг без головы попался».Приехал за Гемоном вслед
Тюрпин, усталый, бледный, тощий.
«Со мною талисмана нет:
Но вот вам дорогие мощи».
Добычу снял Тюрпин с седла:
То великанова была
Рука, обвитая тряпицей,
С его огромной рукавицей.Сердит и сумрачен, Наим
Приехал по следам Тюрпина,
И великанова за ним
Висела на седле дубина.
«Кому достался талисман,
Не знаю я; но великан
Меня оставил в час кончины
Наследником своей дубины».Шел рыцарь Оливьер пешком,
Задумчивый и утомленный;
Конь, великановым мечом
И панцирем обремененный,
Едва копыта подымал.
«Всё это с мертвеца я снял;
Мне от победы мало чести;
О талисмане ж нет и вести».Вдали является Гварин
С щитом огромным великана,
И все кричат: «Вот паладин,
Завоеватель талисмана!»
Гварин, подъехав, говорит:
«В лесу нашел я этот щит;
Но обманулся я в надежде:
Был талисман украден прежде».Вот наконец и граф Милон.
Печален, во вражде с собою,
К дворцу тихонько едет он
С потупленною головою.
Роланд смиренно за отцом
С его копьем, с его щитом,
И светятся, как звезды ночи,
Под шлемом удалые очи.И вот они уж у крыльца,
На коем Карл и паладины
Их ждут; тогда на щит отца
Роланд, сорвав с его средины
Златую бляху, утвердил
Свой талисман и щит открыл…
И луч блеснул с него чудесный,
Как с черной тучи день небесный.И грянуло со всех сторон
Шумящее рукоплесканье;
И Карл сказал: «Ты, граф Милон,
Исполнил наше упованье;
Ты возвратил нам талисман;
Тобой наказан великан;
За славный подвиг в награжденье
Прими от нас благоволенье».Милон, слова услыша те,
Глаза на сына обращает…
И что же? Перед ним в щите,
Как солнце, талисман сияет.
«Где это взял ты, молодец?»
Роланд в ответ: «Прости, отец;
Тебя будить я побоялся
И с великаном сам подрался».
Элевзинский праздник156
Перевод одноименной баллады Ф. Шиллера. В основу легли античные мифы о богине плодородия Деметре (гр. миф.), или Церере (рим. миф.). Шиллер поставил своей задачей воспеть рождение гражданского общества. Античная цивилизация и переход к оседлому образу жизни и земледелию у него означает прогресс истории по сравнению с варварством и кочевым бытом. Следствием этого явилось смягчение, облагорожение нравов, потребность в обществе, в науках, искусствах, ремеслах и т. д. Возникновение гражданского сознания прославлено Шиллером, а вслед за ним и Жуковским в форме победного, торжественного гимна в честь богини – покровительницы людского сообщества. Замысел Шиллера включал опору на античное миросозерцание и на идею развития, источник которой – Божественный промысел. В таком качестве она представляет романтическую концепцию истории в противовес теориям XVIII века. Жуковскому идеи Шиллера оказались близки, но он еще более усилил античный колорит (у Шиллера нет сложных составных эпитетов типа «копьеносная», «крепкостенный», «светлоглавый», то есть тех примет «гомеровского стиля», которые вносит Жуковский). Поскольку в балладе воспеты светлый разум человека, его созидательная деятельность, гражданское сознание и гуманные чувства, то она встретила горячее одобрение в критике. В. Г. Белинский писал: «В „Элевзинском празднике“ Шиллера есть опять поэтическая апофеоза Цереры; но здесь эта богиня представлена уже с другой ее стороны. В „Жалобе Цереры“ эта богиня является представительницей греческого романтизма; в „Элевзинском празднике“ она является божеством благотворно деятельным – очеловечивает и одухотворяет подобных троглодитам людей, научая их земледелию, соединяет их в общества, дает им богов и храмы, низводит к ним ремесла и искусства и посевает между ними семена гражданственности. Эта превосходная поэма Шиллера превосходно переведена Жуковским».
Сбирайтесь плясать на коврах луговых
И пеньем благую Цереру встречайте.
Церера сдружила враждебных людей;
Жестокие нравы смягчила;
И в дом постоянный меж нив и полей
Шатер подвижной обратила.Робок, наг и дик скрывался
Троглодит в пещерах скал;
По полям Номад скитался
И поля опустошал;
Зверолов с копьем, стрелами,
Грозен, бегал по лесам…
Горе брошенным волнами
К неприютным их брегам!С Олимпийския вершины
Сходит мать Церера вслед
Похищенной Прозерпины:
Дик лежит пред нею свет.
Ни угла, ни угощенья
Нет нигде богине там;
И нигде богопочтенья
Не свидетельствует храм.Плод полей и грозды сладки
Не блистают на пирах;
Лишь дымятся тел остатки
На кровавых алтарях;
И куда печальным оком
Там Церера ни глядит:
В унижении глубоком
Человека всюду зрит.«Ты ль, Зевесовой рукою
Сотворенный человек?
Для того ль тебя красою
Олимпийскою облек
Бог богов и во владенье
Мир земной тебе отдал,
Чтоб ты в нем, как в заточенье
Узник брошенный, страдал?Иль ни в ком между богами
Сожаленья к людям нет
И могучими руками
Ни один из бездны бед
Их не вырвет? Знать, к блаженным
Скорбь земная не дошла?
Знать, одна я огорченным
Сердцем горе поняла?Чтоб из низости душою
Мог подняться человек,
С древней матерью-землею
Он вступи в союз навек;
Чти закон времен спокойный;
Знай теченье лун и лет,
Знай, как движется под стройной
Их гармониею свет».И мгновенно расступилась
Тьма, лежавшая на ней,
И небесная явилась
Божеством пред дикарей:
Кончив бой, они, как тигры,
Из черепьев вражьих пьют
И ее на зверски игры
И на страшный пир зовут.Но богиня, с содроганьем
Отвратясь, рекла: «Богам
Кровь противна; с сим даяньем
Вы, как звери, чужды нам;
Чистым чистое угодно;
Дар, достойнейший небес:
Нивы колос первородный,
Сок оливы, плод древес».Тут богиня исторгает
Тяжкий дротик у стрелка;
Острием его пронзает
Грудь земли ее рука;
И берет она живое
Из венца главы зерно,
И в пронзенное земное
Лоно брошено оно.И выводит молодые
Класы тучная земля;
И повсюду, как златые
Волны, зыблются поля.
Их она благословляет
И, колосья в сноп сложив,
На смиренный возлагает
Камень жертву первых нив.И гласит: «Прими даянье,
Царь Зевес, и с высоты
Нам подай знаменованье,
Что доволен жертвой ты.
Вечный бог, сними завесу
С них, не знающих тебя:
Да поклонятся Зевесу,
Сердцем правду возлюбя».Чистой жертвы не отринул
На Олимпе царь Зевес;
Он во знамение кинул
Гром излучистый с небес;
Вмиг алтарь воспламенился;
К небу жертвы дым взлетел,
И над ней горе́ явился
Зевсов пламенный орел.И чудо проникло в сердца дикарей;
Упали во прах перед дивной Церерой;
Исторгнулись слезы из грубых очей,
И сладкой сердца растворилися верой.
Оружие кинув, теснятся толпой
И ей воздают поклоненье;
И с видом смиренным, покорной душой
Приемлют ее поученье.С высоты небес нисходит
Олимпийцев светлый сонм;
И Фемида их предводит,
И своим она жезлом
Ставит грани юных, жатвой
Озлатившихся полей
И скрепляет первой клятвой
Узы первые людей.И приходит благ податель,
Друг пиров, веселый Ком;
Бог, ремесл изобретатель157
Бог, ремесл изобретатель… – Гефест.,
Он людей дружит с огнем;
Учит их владеть клещами;
Движет мехом, млатом бьет
И искусными руками
Первый плуг им создает.И вослед ему Паллада
Копьеносная идет
И богов к строенью града
Крепкостенного зовет:
Чтоб приютно-безопасный
Кров толпам бродящим дать
И в один союз согласный
Мир рассеянный собрать.И богиня утверждает
Града нового чертеж;
Ей покорный, означает
Термин камнями рубеж;
Цепью смерена равнина;
Холм глубоким рвом обвит;
И могучая плотина
Гранью бурных вод стоит.Мчатся Нимфы, Ореады
(За Дианой по лесам,
Чрез потоки, водопады,
По долинам, по холмам
С звонким скачущие луком);
Блещет в их руках топор,
И обрушился со стуком
Побежденный ими бор.И, Палладою призванный,
Из зеленых вод встает
Бог, осокою венчанный158
Бог, осокою венчанный… – Нерей.,
И тяжелый строит плот;
И, сияя, низлетают
Оры легкие с небес
И в колонну округляют
Суковатый ствол древес.И во грудь горы вонзает
Свой трезубец Посидон;
Слой гранитный отторгает
От ребра земного он;
И в руке своей громаду,
Как песчинку, он несет;
И огромную ограду
Во мгновенье создает.И вливает в струны пенье
Светлоглавый Аполлон;
Пробуждает вдохновенье
Их согласно-мерный звон;
И веселые Камены
Сладким хором с ним поют,
И красивых зданий стены
Под напев их восстают.И творит рука Цибелы
Створы врат городовых:
Держат петли их дебелы,
Утвержден замок на них;
И чудесное творенье
Довершает, в честь богам,
Совокупное строенье
Всех богов, великий храм.И Юнона, с оком ясным
Низлетев от высоты,
Сводит с юношей прекрасным
В храме деву красоты;
И Киприда обвивает
Их гирляндою цветов,
И с небес благословляет
Первый брак отец богов.И с торжественной игрою
Сладких лир, поющих в лад,
Вводят боги за собою
Новых граждан в новый град;
В храме Зевсовом царица,
Мать Церера там стоит,
Жжет курения, как жрица,
И пришельцам говорит:«В лесе ищет зверь свободы,
Правит всем свободно бог ,
Их закон – закон природы.
Человек , прияв в залог
Зоркий ум – звено меж ними, -
Для гражданства сотворен:
Здесь лишь нравами одними
Может быть свободен он».Свивайте венцы из колосьев златых;
Цианы лазурные в них заплетайте;
Сбирайтесь плясать на коврах луговых;
И с пеньем благую Цереру встречайте:
Всю землю богинин приход изменил;
Признавши ее руководство,
В союз человек с человеком вступил
И жизни постиг благородство.
‹Январь› 1833
«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».
Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»
Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье - на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»
И все безответны… вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет…
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»
И он подступает к наклону скалы
И взор устремил в глубину…
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела.
Как влага, мешаясь с огнем,
Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет…
Не море ль из моря извергнуться хочет?
И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева.
И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, -
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила.
Над бездной утихло… в ней глухо шумит…
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет…
И сердце у всех ожиданием ноет.
«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! -
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.
Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна…»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой.
И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом…
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.
Вдруг… что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной…
Мелькнула рука и плечо из волны…
И борется, спорит с волной…
И видят - весь берег потрясся от клича -
Он левою правит, а в правой добыча.
И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет…
И каждый с весельем: «Он жив! - повторял. -
Чудеснее подвига нет!
Из темного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».
Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал;
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда.
«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле.
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.
Стрелою стремглав полетел я туда…
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой…
И страшно меня там кружило и било.
Но богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.
И смутно все было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды.
Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.
И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Один меж чудовищ с любящей душой,
Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.
И я содрогался… вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот…
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».
Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».
То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель; его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж должно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».
Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».
В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх…
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны…
Утихнула бездна… и снова шумит…
И пеною снова полна…
И с трепетом в бездну царевна глядит…
И бьет за волною волна…
Приходит, уходит волна быстротечно:
А юноши нет и не будет уж вечно.
Баллада – это лиро-эпическое произведение, то есть рассказ, изложенный в поэтической форме, исторического, мифического или героического характера. Сюжет баллады обычно заимствуется из фольклора. Баллады часто кладутся на музыку.
Баллады – это визитная карточка Жуковского (рис. 1), хотя он писал много, в том числе и довольно большие, объёмные тексты. Но баллада – отдельные драматические стихотворения с резким, крутым, будоражащим сюжетом – это основное, чем он памятен нам сейчас.
Рис. 1. В.А. Жуковский. Художник О. А. Кипренский
Пушкин в стихах его так и называл – «балладник мой»:
Прости, балладник мой,
Белёва мирный житель!
Да будет Феб с тобой,
Наш давний покровитель!
Ты счастлив средь полей
И в хижине укромной.
Как юный соловей
В прохладе рощи тёмной…
А.С. Пушкин (рис. 2)
Рис. 2. А.С. Пушкин
Жуковский стал балладником, потому что был романтиком.
Жанр баллады вошёл в обиход в конце XVIII – нач. XIX веков у романтических поэтов, в первую очередь у немцев и англичан. Жуковский прекрасно знал эти языки и охотно с них переводил. Таким образом, он перевёл большое количество баллад.
Перевод «Одиссеи»
Василий Жуковский был тесно связан с Германией в течение своей жизни, хотя за границей первый раз он оказался довольно поздно, ему было лет 40. Но немецкий язык он знал хорошо с детства. Он много переводил и хорошо знал немецкую культуру. Этот его интерес постепенно стал частью его судьбы.
У Жуковского был друг – художник Евграф Рейтерн (рис. 3).
Рис. 3. Евграф Рейтерн
Это был русско-немецкий художник, немец по происхождению, который жил и в России, и в Германии. Он потерял правую руку в войне с Наполеоном в Лейпцигском сражении, будучи в составе русской армии. После этого он стал одноруким художником, левой рукой он создавал картины.
Рейтерн – довольно крупная фигура в художественной жизни Германии того времени. Он был одновременно другом русских художников и поэтов и очень близким другом Жуковского.
Жуковский женился на старшей дочери Рейтерна Елизавете Рейтерн и после этого переехал в Германию. Слабое здоровье его жены требовало спокойной, размеренной жизни.
В Германии Жуковский совершает свой самый грандиозный и самый важные труд. Он переводит на русский язык «Одиссею» – знаменитую эпическую поэму Гомера (рис. 4).
Рис. 4. Жан-Батист-Огюст Лелуар «Апофеоз Гомера»
Очень интересно, как был сделан этот перевод. Дело в том, что Жуковский не знал древнегреческого языка, поэтому «Одиссею» он переводил с немецкого. Сделал он это с помощью подстрочника.
Подстрочник – подстрочный, буквальный перевод какого-нибудь текста.
Человек, знающий язык, берёт какое-то произведение на этом языке и не делает художественный перевод, но даёт значение каждого слова на другом языке.
То есть немецкий профессор, знаток греческой античности, сделал подстрочник для Жуковского. Для каждого слова «Одиссеи» нашёл немецкий эквивалент. И с этим подстрочником Жуковский имел дело. То есть он перевёл «Одиссею» с древнегреческого языка на русский через немецкий язык. Эта история кажется очень интересной и занимательной. Перевод прекрасен, хоть и несёт черты условности того времени, драматических штампов и т. д.
В Германии Жуковский провёл последние 10 лет своей жизни, переводя главным образом «Одиссею». Скончался он в Германии, но был погребён в столице России, в Санкт-Петербурге.
«Одиссея» – это наследство Жуковского, которым не стоит пренебрегать. Не стоит пугаться её больших размеров или размера стиха, которым это произведение написано. Всё это не так сложно, как может показаться. Если вы откроете эту книгу, полюбите этот певучий стих, то будете награждены за труд чтения, за терпение, ведь там поистине много прекрасного.
Оригинальные и переведённые баллады Жуковского
Баллада «Кубок» – это вольный перевод баллады Шиллера (рис. 5) (немецкого поэта). В оригинале эта баллада называется «Der Taucher» (в пер. – водолаз, ныряльщик).
Рис. 5. Фридрих Шиллер
Вольный перевод – перевод ключевой информации без учёта формальных компонентов исходного текста.
Во времена Жуковского не было современного понятия о переводе. Сейчас мы ждём от перевода точности, соблюдения переводчиком «буквы текста», который он переводит. Тогда всё было иначе: было важно передать не «букву текста», а его дух.
Зачастую переводчики того времени что-то добавляли от себя, что-то сокращали, меняли имена, названия мест, чувствовали себя очень вольно, очень свободно. Поэтому зачастую поэтические переводы того времени – это практически оригинальные произведения переводчика. Тут нет твёрдой грани, тяжело понять, где заканчивается Шиллер или Вальтер Скотт и начинается, в данном случае, Жуковский.
Зачастую баллады под именем Жуковского, особенно в детских изданиях (рис. 6), публикуют, не указывая источники.
Рис. 6. А. Кошкин. Иллюстрация к сборнику баллад В. А. Жуковского
В этом есть какая-то своеобразная справедливость, хотя это не очень корректно с научной точки зрения. Если вы положите перед собой какую-нибудь книжку с балладами, а на обложке будет крупными буквами написано «Жуковский», прочитав ее, вы не увидите различия между текстами, которые там есть. Хотя одни – оригинальные баллады, которые Жуковский сделал из ничего, полностью сочинил, а другие – переводы, в той или иной степени вольные. Мы можем сказать, что любой текст, который Жуковский переводил, он делал своим, придавал ему какую-то свою особенную стилистику.
Стилистика – совокупность признаков, характеризующих искусство определённого времени, направления или индивидуальную манеру автора.
Именно в переводах Жуковского ветки и цветы западной романтической поэзии отлично привились к древу русской поэзии.
Пушкин считал Жуковского отцом современной русской поэзии романтической, демократической. За Жуковским пошли многие по пути создания баллад и других произведений романтических жанров.
Фридрих Шиллер
Немецкий поэт и драматург Фридрих Шиллер, которого очень любили переводить Жуковский и другие русские романтики, считается одним из величайших авторов и в Германии, и вообще в Европе. Например, его «Ода к радости», положенная на музыку Бетховена (рис. 7), в изменённом виде – гимн Европейского Союза.
Рис. 7. Людвиг Бетховен
Одна из главных, интересных, крупных, особенностей жизни Шиллера – его дружба с немецким гением Иоганном Гёте (рис. 8). Их зачастую представляют как неразрывную пару. Гёте и Шиллер – веймарские авторы, веймарские романтики, они же классики, потому что они несколько раз в течение своей жизни меняли свои художественные вкусы.
Рис. 8. Иоганн Гёте
Может быть, Шиллеру даже немного повредила дружба с Гёте, потому что Гёте – это немецкий Пушкин, Шекспир, то есть немецкий автор «номер один». Шиллер тоже любимый, тоже почитаемый, но находился немного в тени Гёте. Он и жил недолго, в отличие от долгожителя Гёте.
Писал Шиллер не только стихи, баллады и лирические стихотворения, но и прозу, и философские сочинения, и драмы.
В Германии особенно любили его драму «Разбойники». Главный герой этой пьесы, Карл Моор, – благородный разбойник. Он становится на путь партизанской войны с мещанством, с тиранами, с владыками мира сего. Он выступает как один из первых благородных разбойников, и Шиллер вводит эту тему в мировую литературу, в том числе в русскую (вспомните «Дубровского»). С Шиллера и пошла мода на благородных разбойников, поэтизацию мятежа, восстания. Это его вклад в мировую культуру.
Мотивы и основы баллады «Кубок»
Баллада «Кубок» (рис. 9), как многие другие авторские литературные баллады, имеет легендарную основу о том, как правитель даёт некому человеку опасное задание или иногда сам храбрец пытается совершить подвиг, спускается в водные глубины и погибает.
Рис. 9. Обложка книги 1913 года издания
Подробный анализ баллады «Кубок» В. А Жуковского
Проанализируем балладу «Кубок», прочитаем её, посмотрим, что в ней есть занимательного, кроме красоты стиха и яркой декоративности, которой она отличается.
Начало баллады:
«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».
Рис. 10. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания
Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»
Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье - на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»
Это зачин. Причём, как водится в фольклорных народных текстах, всё повторяется три раза, то есть царь трижды бросает свой вызов. Это мог бы быть вызов на бой, если бы выкликал его не царь, а какой-нибудь грозный рыцарь.
Становится видна конструкция произведения. Читателю понятно, что предстоит нечто опасное, грозное. Никто не решается. Только после третьего вызова выходит герой (рис. 11):
«И все безответны... вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет...
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»
Рис. 11. Паж принимает вызов царя
Не случайно вызов принимает не рыцарь, а паж.
Паж – в средневековой западной Европе мальчик из дворянской семьи, состоявший на службе (в качестве личного слуги) у знатной особы; первая ступень к посвящению в рыцари.
Для того чтобы этот паж стал рыцарем, ему нужно пройти некоторые испытания, а потом будет торжественное посвящение. Поэтому вызов царя для пажа – шанс быстро проскочить через все эти испытания. Понятно, что если он совершит подвиг, то он сразу станет рыцарем с прекрасной репутацией, он будет не просто одним из многих рыцарей, а человеком, который отличился перед всеми: перед царём, его свитой и остальными рыцарями.
«И он подступает к наклону скалы
И взор устремил в глубину...
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела. (Рис. 12)
Рис. 12. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания
И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет...
Не море ль из моря извергнуться хочет?
И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева».
Описание морской стихии, которое мы видим в этих строфах, характерно для поэзии романтизма.
Романтизм – явление европейской культуры XVIII–XIX веков. Характеризуется утверждением самоценности духовно-творческой жизни личности, изображением сильных характеров, одухотворённой и целительной природы.
Морская стихия, морская глубина издавна привлекала людей как образ враждебной стихии, которую надо побороть. В морской глубине происходят всякие ужасы, живут монстры. Поэтому спуститься на морское дно – это подвиг подвигов. В мифологии это всё равно что спуститься в мир мёртвых, в подземное царство. Тот, кто туда спустится, совершит величайший подвиг, и, если он поднимется наверх из подземного царства или с морского дна, это всё равно что новое рождение героя, а рождается он в новом, более прекрасном качестве и облике, чем был прежде.
«И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, -
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила».
Вот наступает ужасный момент – юноша бросается в эту самую силу, которая сейчас его затянет, как все думают, безвозвратно. Обратите внимание на очень существенный момент – он прыгает, помолившись перед этим. То есть он вручает себя заступничеству небесных сил. Это важный момент для понимания смысла произведения.
«Над бездной утихло... в ней глухо шумит...
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет...
И сердце у всех ожиданием ноет.
«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! -
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.
Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна...»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой».
Этот момент ожидания показывает читателям разницу между пажом и всеми остальными. Все люди разумные (все эти латники, рыцари), привыкшие к опасности, в эту бездну ни за что полезут, потому что знают, что это номер смертельный. Очень важны строчки, которые описывают мысли и думы рыцарей и латников, их прямая речь:
«Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая».
Это предостережение: не стоит лезть туда, куда не следует, у мира есть некоторые тайны.
«И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом...
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.
Вдруг... что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной...
Мелькнула рука и плечо из волны...
И борется, спорит с волной...
И видят – весь берег потрясся от клича –
Он левою правит, а в правой добыча (рис. 13).
Рис. 13. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания
И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет...
И каждый с весельем: «Он жив! - повторял. -
Чудеснее подвига нет!
Из томного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».
Слова «из мёртвого гроба» подтверждают суждение о том, что спуститься под воду равносильно тому, что спуститься в мир мёртвых.
Мы видим прекрасную сцену ликования. Всё хорошо. Тут бы Жуковскому и Шиллеру закончить повествование, поставить точку. Но тогда это не будет ничем особенным – обычный рассказ о храбром человеке. Интересно, ярко, но просто. И вот здесь начинается самое интересное. Что он там видел? Как отнестись к увиденному? Как дальше себя поведут царь, рыцари и латники, пловец и ещё один персонаж, который вскоре появится?
«Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал;
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда (рис. 14).
Рис. 14. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания
«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле..
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной».
Последние строки – это доклад юноши-пловца о своём подвиге. Он его совершил, но признаёт, что было страшно, что было плохо, что на весёлой спокойной земле жить лучше, чем нырять в бездну. Он говорит то же самое, что говорили рыцари, стоявшие на берегу: и смертный пред богом смирись. Не стоит лезть в неизведанное. Он это совершил, но хорошо ли это? Сделал бы он это по собственной воле, без воли царя?
«Стрелою стремглав полетел я туда...
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой...
И страшно меня там кружило и било.
Но богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.
И смутно все было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды (рис. 15).
Рис. 15. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания
Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.
И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Одни меж чудовищ с любящей душой;
Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.
И я содрогался... вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот...
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».
Появляется невероятно выразительная картинка, и всё это очень зримо и представимо. Вся эта водяная система действительно работает, как жерло вулкана или какой-то гигантский гейзер: втягивает воду на дно и выбрасывает её наверх. Всё это легко представить, как и героя, который в этом жерле туда-сюда передвигается, а под ним – чудище. Это внешний план – герой и морские бездны. С другой стороны, непрерывно продолжается рассуждение о смысле происходящего. Юноша снова говорит, что он спасся молитвой. Он подчёркивает одиночество человеческой души среди холодных бездн, он там как будто бы погребён заживо.
Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».
То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж до́лжно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».
Царь хочет продолжения, он хочет, чтобы паж повторил свой подвиг, но теперь мотивы у царя другие. До этого он хотел просто позабавиться чужим приключением, чтобы его подданные показали, на что они способны, проявили свою удаль. Теперь у него какая-то новая жажда познания. Он хочет знать, что на дне морском, он хочет, чтоб ему рассказали ещё. Это очень важный момент. Он хочет выведать тайны мира, тайны морской глубины.
И тут вступает его дочь, которая выступает в роли заступницы, и это решает дело. Она только обостряет конфликт и даёт пажу новую причину прыгать вновь:
«Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».
В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх...
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны...»
Паж принимает вызов с радостью, с удовольствием, потому что ставки поднимаются таким образом, что отступать уже невозможно: он станет первейшим рыцарем, он станет мужем прекрасной девушки, дочери царя. То есть из пажей он становится победителем, первейшим рыцарем, почти королевичем. Это свойственно сказке: герой претерпевает испытания и получает в конце награду – царскую дочь. И в этом произведении может произойти нечто подобное.
«Утихнула бездна... и снова шумит...
И пеною снова полна...
И с трепетом в бездну царевна глядит...
И бьет за волною волна...
Приходит, уходит волна быстротечно:
А юноши нет и не будет уж вечно» (рис. 16)
Рис. 16. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания
Мораль баллады «Кубок»
Мы видим трагедию, что очень характерно для баллады. Никакого счастливого конца, на который настроились читатели. Это делается для того, чтобы преподнести нам в художественной форме мораль. Это мораль о том, что надо быть осторожнее с миром и его тайнами, не бросаться туда безоглядно. Возможно, у мира, у матери-природы, у бога есть некоторые тайны, секреты, в которые лучше не вторгаться. Понятно, что для нас, детей научно-технического прогресса, это звучит реакционно. Дескать, Жуковский пытается ограничить нашу любознательность и интерес к миру. Об этом судить можно по-разному. Припомним миф о ящике Пандоры – ящике, в который были спрятаны несчастья, страхи, болезни (рис. 17).
Рис. 17. Ящик Пандоры
И одна любопытная женщина по имени Пандора открыла его, и все эти страхи наводнили мир. Шиллер и Жуковский нас предостерегают от гордыни, всевластия и всезнайства, призывают к смирению и разумной осторожности.
Жуковский – романтик, который на самом деле опасался разрушительных страстей и слишком дерзких, самонадеянных предприятий. Он был религиозным человеком. Эта религиозность во многом воспитана несчастиями его жизни, потому что он пережил несчастную любовь. Он больше и больше приближался к идеалам спокойного созерцания течения своей жизни, к тому, чтобы спокойно, терпеливо, мудро вглядываться в мир, а не подходить к нему с отмычкой.
Вопросы к конспектам
Дайте определение понятию баллада.
Назовите главных героев баллады «Кубок». Какими основными чертами характера они обладают?
Какова основная мораль баллады В.А. Жуковского «Кубок»?
"Баллада" («Над морем красавица-дева сидит») «БАЛЛАДА» («Над морем красавица-дева сидит»), стих. юного Л. (1829), использовавшего сюжеты двух баллад Ф. Шиллера: «Водолаз» («Der Taucher») и «Перчатка» («Der Handschuh», обе 1797). Из первой (позднее переведенной В.А.Жуковским под назв. «Кубок», 1831) заимствован образ юноши, дважды бросавшегося в море, из второй - образ «красавицы-девы», к-рая посылает юношу на верную смерть. На контаминацию сюжетов указал Б. Эйхенбаум. Л. самостоят. разрабатывает содержащуюся в балладах Шиллера сюжетную ситуацию, наполняя ее новым психол. содержанием: герой разочарован в своей избраннице, но ее просьба вызывает в нем не возмущение, а покорную безнадежность. «Баллада» отличается четкостью и стремительностью фабульного развития, энергией поэтич. выражения, «экономностью» строфич. орг-ции (двустишие 4-стопного амфибрахия с муж. рифмовкой). Дважды повторенный «рефрен», подчеркивая длительность и драматизм томительного ожидания, в то же время композиционно скрепляет и завершает стих.; перемена же в последнем стихе («Вот милого друга они принесут» - «Но милого друга они не несут») концентрирует в себе идейно-эмоц. смысл «Баллады». Ее герой близок лирич. герою мн. оригинальных стихов юного Л., нередко бывавшему жертвой жестокости возлюбленной. Стих. положили на музыку В.С.Калинников, А.В.Никольский, Ф. Рыбаков; иллюстрировал В.Д.Замирайло. Автограф - ИРЛИ, тетр. III. Впервые - «Разные сочинения Шиллера в переводах русских писателей», т. 8, СПБ, 1860, с. 327-28. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Эйхенбаум (7), т. 1, с. 436; Гаркави (2), с. 276-77; Федоров (2), с. 240-42.
Н. Н. Мотовилов Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. - М.: Сов. Энцикл. , 1981
Смотреть что такое ""Баллада" («Над морем красавица-дева сидит»)" в других словарях:
- «НАД МОРЕМ КРАСАВИЦА ДЕВА СИДИТ», см. Баллада. Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч. ред. совет изд ва Сов. Энцикл. ; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В.… … Лермонтовская энциклопедия
БАЛЛАДА, лиро эпическое сюжетное стих. с четкими жанрово структурными признаками, представленное в поэзии Л. сравнительно небольшим числом произв. Однако в круг его балладного творчества входит множество явлений промежуточных, междужанровых на… … Лермонтовская энциклопедия
У этого термина существуют и другие значения, см. Воздушный корабль (значения). Воздушный корабль «Наполеон поднимается из гроба», (картина Ораса Верне, 1860) Жанр: баллада … Википедия
ПЕРЕВОДЫ И ИЗУЧЕНИЕ ЛЕРМОНТОВА В ЛИТЕРАТУРАХ НАРОДОВ СССР. Связи творчества Л. с лит рами народов СССР многочисленны и многообразны, они по разному претворялись и осуществлялись в отдельных лит рах, возникали в разное время в зависимости от… … Лермонтовская энциклопедия
Немногочисленны, но являются (особенно стихи) органич. частью его лит. наследия. Переводы стихотворные составляют ок. 30 стих. с выявленными источниками, но есть еще, по всей вероятности, и скрытые переводы, с неустановл. оригиналами. Поэт не… … Лермонтовская энциклопедия
МУЗЫКА и Лермонтов. Музыка в жизни и творчестве Л. Первыми муз. впечатлениями Л. обязан матери. В 1830 он писал: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал; ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал ее, она бы… … Лермонтовская энциклопедия
- (также Полисиндетон) (др. греч. πολυσύνδετον многосвязное) стилистическая фигура, состоящая в намеренном увеличении количества союзов в предложении, обычно для связи однородных членов. Замедляя речь вынужденными паузами, многосоюзие… … Википедия
Василий Сергеевич (1 (13) I 1866, с. Воины, ныне Мценского р на Орловской обл. 29 XII 1900 (11 I 1901), Ялта) рус. композитор. Род. в семье станового пристава. С 1878 жил в Орле. Учился в Орловской духовной семинарии, где получил… … Музыкальная энциклопедия
- (1868 1939), рус. сов. художник. В творчестве Л. его особенно привлекали романтич. темы. Для издания Соч. Л. 1914 16 (изд во «Печатник») З. выполнил ряд илл. Поэма «Корсар» (т. 1) отражена в двух илл.: «Корсары на корабле» (тушь, кисть, белила;… … Лермонтовская энциклопедия
- «ГОСТЬ» («Как прошлец иноплеменный»), стих. Л. (1830), один из ранних опытов в жанре баллады. Традиц. мотив неразделенной любви, таинств. появление несчастного влюбленного (ставшего чернецом) в доме возлюбленной, трагич. финал все это варьирует… … Лермонтовская энциклопедия
Книги
- В исполнении мастеров художественного слова. Театр у микрофона , Михаил Лермонтов. Предлагаем Вашему вниманию стихотворения и прозу Михаила Юрьевича Лермонтова в исполнении признанных мастеров художественного слова Всеволода Аксёнова, МихаилаАстангова, Константина…