Под большие зимние праздники был всегда, как баня, натоплен деревенский дом и являл картину странную, ибо состояла она из просторных и низких комнат, двери которых все были раскрыты напролет, – от прихожей до диванной, находившейся в самом конце дома, – и блистала в красных углах восковыми свечами и лампадами перед иконами.
Под эти праздники в доме всюду мыли гладкие дубовые полы, от топки скоро сохнувшие, а потом застилали их чистыми попонами, в наилучшем порядке расставляли по своим местам сдвинутые на время работы мебели, а в углах, перед золочеными и серебряными окладами икон, зажигали лампады и свечи, все же прочие огни тушили. К этому часу уже темно синела зимняя ночь за окнами и все расходились по своим спальным горницам. В доме водворялась тогда полная тишина, благоговейный и как бы ждущий чего-то покой, как нельзя более подобающий ночному священному виду икон, озаренных скорбно и умилительно.
Зимой гостила иногда в усадьбе странница Машенька, седенькая, сухенькая и дробная, как девочка. И вот только она одна во всем доме не спала в такие ночи: придя после ужина из людской в прихожую и сняв с своих маленьких ног в шерстяных чулках валенки, она бесшумно обходила по мягким попонам все эти жаркие, таинственно освещенные комнаты, всюду становилась на колени, крестилась, кланялась перед иконами, а там опять шла в прихожую, садилась на черный ларь, спокон веку стоявший в ней, и вполголоса читала молитвы, псалмы или же просто говорила сама с собой. Так и узнал я однажды про этого «Божьего зверя, Господня волка»: услыхал, как молилась ему Машенька.
Мне не спалось, я вышел поздней ночью в зал, чтобы пройти в диванную и взять там что-нибудь почитать из книжных шкапов. Машенька не слыхала меня. Она что-то говорила, сидя в темной прихожей. Я, приостановясь, прислушался. Она наизусть читала псалмы.
– Услышь, Господи, молитву мою и внемли воплю моему, – говорила она без всякого выражения. – Не будь безмолвен к слезам моим, ибо странник я у Тебя и пришлец на земле, как и все отцы мои…
Скажите Богу: как страшен Ты в делах Твоих!
Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится… На аспида и василиска наступишь, попрешь льва и дракона…
На последних словах она тихо, но твердо повысила голос, произнесла их убежденно: попрешь льва и дракона. Потом помолчала и, медленно вздохнув, сказала так, точно разговаривала с кем-то:
– Ибо Его все звери в лесу и скот на тысяче гор…
Я заглянул в прихожую: она сидела на ларе, ровно спустив с него маленькие ноги в шерстяных чулках и крестом держа руки на груди. Она смотрела перед собой, не видя меня. Потом подняла глаза к потолку и раздельно промолвила:
– И ты, Божий зверь, Господень волк, моли за нас Царицу Небесную.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Из сборника "Темные аллеи" (1937-1945, 1953).
В заметках "Происхождение моих рассказов" Иван Алексеевич Бунин пишет, что из его "писаний" некоторые ему "особенно дороги, кажутся особенно восхитительны - и вот "Баллада" в числе таких. А меж тем написать его, как и многие другие рассказы… побудила меня нужда в деньгах… Бог дал быстро выдумать нечто совершенно прекрасное (с вымышленной странницей Машенькой, главной прелестью рассказа, с ее дивным ночным бдением, дивной речью)" (Бунин, Сочинения. т. 9, с. 371 - 372). По словам И. А. Бунина, "Баллада" выдумана вся, от слова до слова - и сразу, в один час: как-то проснулся в Париже с мыслью, что непременно надо что-нибудь <дать> в "Последние новости", должен там; выпил кофе, сел за стол - и вдруг ни с того ни с сего стал писать, сам не зная, что будет дальше. А рассказ чудесный" (Запись И. А. Бунина в дневнике 9 октября 1941 г.).
Под большие зимние праздники был всегда, как баня, натоплен деревенский дом и являл картину странную, ибо состояла она из просторных и низких комнат, двери которых все были раскрыты напролет, -- от прихожей до диванной, находившейся в самом конце дома, -- и блистала в красных углах восковыми свечами и лампадами перед иконами.
Под эти праздники в доме всюду мыли гладкие дубовые полы, от топки скоро сохнувшие, а потом застилали их чистыми попонами, в наилучшем порядке расставляли по своим местам сдвинутые на время работы мебели, а в углах, перед золочеными и серебряными окладами икон, зажигали лампады и свечи, все же прочие огни тушили. К этому часу уже темно синела зимняя ночь за окнами и все расходились по своим спальным горницам. В доме водворялась тогда полная тишина, благоговейный и как бы ждущий чего-то покой, как нельзя более подобающий ночному священному виду икон, озаренных скорбно и умилительно.
Зимой гостила иногда в усадьбе странница Машенька, седенькая, сухенькая и дробная, как девочка. И вот только она одна во всем доме не спала в такие ночи: придя после ужина из людской в прихожую и сняв с своих маленьких ног в шерстяных чулках валенки, она бесшумно обходила по мягким попонам все эти жаркие, таинственно освещенные комнаты, всюду становилась на колени, крестилась, кланялась перед иконами, а там опять шла в прихожую, садилась на черный ларь, спокон веку стоявший в ней, и вполголоса читала молитвы, псалмы или же просто говорила сама с собой. Так и узнал я однажды про этого "божьего зверя, господня волка": услыхал, как молилась ему Машенька.
Мне не спалось, я вышел поздней ночью в зал, чтобы пройти в диванную и взять там что-нибудь почитать из книжных шкапов. Машенька не слыхала меня. Она что-то говорила, сидя в темной прихожей. Я приостановясь, прислушался. Она наизусть читала псалмы.
-- Услышь, господи, молитву мою и внемли воплю моему, -- говорила она без всякого выражения. -- Не будь безмолвен к слезам моим, ибо странник я у тебя и пришлец на земле, как и все отцы мои...
-- Скажите богу: как страшен ты в делах твоих!
-- Живущий под кровом всевышнего под сенью всемогущего покоится... На аспида и василиска наступишь, попрешь льва и дракона...
На последних словах она тихо, но твердо повысила голос, произнесла их убежденно: попрешь льва и дракона. Потом помолчала и, медленно вздохнув, сказала так, точно разговаривала с кем-то:
-- Ибо его все звери в лесу и скот на тысяче гор...
Я заглянул в прихожую: она сидела на ларе, ровно спустив с него маленькие ноги в шерстяных чулках и крестом держа руки на груди. Она смотрела перед собой, не видя меня. Потом подняла глаза к потолку и раздельно промолвила:
-- И ты, божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную.
Я подошел и негромко сказал:
-- Машенька, не бойся, это я.
Она уронила руки, встала, низко поклонилась:
-- Здравствуйте, сударь. Нет-с, я не боюсь. Чего ж мне бояться теперь? Это в младости глупа была, всего боялась. Темнозрачний бес смущал.
-- Сядь, пожалуйста, -- сказал я.
-- Никак нет, -- ответила она. -- Я постою-с.
Я положил руку на ее костлявое плечико с большой ключицей, заставил ее сесть и сел с ней рядом.
-- Сиди, а то я уйду. Скажи, кому это ты молилась? Разве есть такой святой -- господний волк?
Она опять хотела встать. Я опять удержал ее:
-- Ах какая ты! А еще говоришь, что не боишься ничего! Я тебя спрашиваю: правда, что есть такой святой?
Она подумала. Потом серьезно ответила:
-- Стало быть, есть, сударь. Есть же зверь Тигр-Ефрат. Раз в церкви написан, стало быть, есть. Я сама его видела-с.
-- Как видела? Где? Когда?
-- Давно, сударь, в незапамятный срок. А где -- и сказать не умею: помню одно -- мы туда трое суток ехали. Было там село Крутые Горы. Я и сама дальняя, -- может, изволили слышать: рязанская, -- а тот край еще ниже будет, в Задонщине, и уж какая там местность грубая, тому и слова не найдешь. Там-то и была заглазная деревня наших князей, ихнего дедушки любимая., -- целая, может, тысяча глиняных изб по голым буграм-косогорам, а на самой высокой горе, на венце ее, над рекой Каменной, господский дом, тоже голый весь, трехъярусный, и церковь желтая, колонная, а в той церкви этот самый божий волк: посередь, стало быть, плита чугунная над могилой князя, им зарезанного, а на правом столпе -- он сам, этот волк, во весь свой рост и склад написанный: сидит в серой шубе на густом хвосту и весь тянется вверх, упирается передними лапами в земь -- так и зарит в глаза: ожерелок седой, остистый, толстый, голова большая, остроухая, клыками оскаленная, глаза ярые, кровавые, округ же головы золотое сияние, как у святых и угодников. Страшно даже вспомнить такое диво дивное! До того живой сидит глядит, будто вот-вот на тебя кинется!
-- Постой, Машенька, -- сказал я, -- я ничего не понимаю, зачем же и кто этого страшного волка в церкви написал? Говоришь -- он зарезал князя: так почему ж он святой и зачем ему быть надо княжеской могилой? И как ты попала туда, в это ужасное село? Расскажи все толком.
И Машенька стала рассказывать:
-- Попала я, сударь, туда по той причине, что была тогда крепостной девушкой, при доме наших князей прислуживала. Была я сирота, родитель мой, баяли, какой-то прохожий был, -- беглый, скорее всего, -- незаконно обольстил мою матушку, да и скрылся бог весть куда, а матушка, родивши меня, вскорости скончалась. Ну и пожалели меня господа, взяли с дворни в дом, как только сравнялось мне тринадцать лет и приставили на побегушки к молодой барыне, и я так чем-то полюбилась ей, что она меня ни на час не отпускала от своей милости. Вот она-то и взяла меня с собой в войяж, как задумал молодой князь съездить с ней в свое дедовское наследие, в эту самую заглазную деревню, в Крутые Горы. Была та вотчина в давнем запустении, в безлюдии, -- так и стоял дом забитый, заброшенный с самой смерти дедушки, -- ну и захотели наши молодые господа проведать ее. А какой страшной смертью помер дедушка, о том всем нам было ведомо по преданию.
В зале что-то слегка треснуло и потом упало, чуть стукнуло. Машенька скинула ноги с ларя и побежала в зал: там уже пахло гарью от упавшей свечи. Она замяла еще чадивший свечной фитиль, затоптала затлевший ворс попоны и, вскочив на стул, опять зажгла свечу от прочих горевших свечей, воткнутых в серебряные лунки под иконой, и приладила ее в ту, из которой она выпала: перевернула ярким пламенем вниз, покапала в лунку потекшим, как горячий мед, воском, потом вставила, ловко сняла тонкими пальцами нагар с других свечей и опять соскочила на пол.
-- Ишь как весело затеплилось, -- сказала она, крестясь и глядя на ожившее золото свечных огоньков. -- И какой дух-то церковный пошел!
Пахло сладким чадом, огоньки трепетали, лик образа древне глядел из-за них в пустом кружке серебряного оклада. В верхние, чистые стекла окон, густо обмерзших снизу серым инеем, чернела ночь и близко белели отягощенные снежными пластами лапы ветвей в палисаднике. Машенька посмотрела на них, еще раз перекрестилась и вошла опять в прихожую.
-- Почивать вам пора, сударь, -- сказала она, садясь на ларь и сдерживая зевоту, прикрывая рот своей сухой ручкой. -- Ночь-то уж грозная стала.
-- Почему грозная?
-- А потому, что потаенная, когда лишь алектор, петух, по-нашему, да еще нощной вран, сова, может не спать. Тут сам господь землю слушает, самые главные звезды начинают играть, проруби мерзнут по морям и рекам.
-- А что ж ты сама не спишь по ночам?
-- И я, сударь, сколько надобно сплю. Старому человеку много ли сна полагается? Как птице на ветке.
-- Ну, ложись, только доскажи мне про этого волка.
-- Да ведь это дело темное, давнее, сударь, -- может, баллада одна.
-- Как ты сказала?
-- Баллада, сударь. Так-то все наши господа говорили, любили эти баллады читать. Я, бывало, слушаю -- мороз по голове идет:
Воет сыр-бор за горою,
Метет в белом поле,
Стала вьюга-непогода,
Запала дорога...
До чего хорошо, господи!
-- Чем хорошо, Машенька?
-- Тем и хорошо-с, что сам не знаешь чем. Жутко.
-- В старину, Машенька, все жутко было.
-- Как сказать, сударь? Может, и правда, что жутко, да теперь-то все мило кажется. Ведь когда это было? Уж так-то давно, -- все царства-государства прошли, все дубы от древности рассыпались, все могилки сровнялись с землей. Вот и это дело, -- на дворне его слово в слово сказывали, а правда ли? Дело это будто еще при великой царице было и будто оттого князь в Крутых Горах сидел, что она на него за что-то разгневалась, заточила его вдаль от себя, и он очень лют сделался -- пуще всего на казнь рабов своих и на любовный блуд. Очень еще в силе был, а касательно наружности отлично красив и будто бы не было ни на дворне у него, ни по деревням его ни одной девушки, какую бы он к себе, в свою сераль, на первую ночь не требовал. Ну вот и впал он в самый страшный грех: польстился даже на новобрачную сына своего родного. Тот в Петербурге в царской военной службе был, а когда нашел себе суженую, получил от родителя разрешение на брак и женился, то, стало быть, приехал с новобрачной к нему на поклон, в эти самые Крутые Горы. А он и прельстись на нее. Про любовь, сударь, недаром поется:
Жар любви во всяком царстве,
Любится земной весь круг...
И какой же может быть грех, если хоть и старый человек мышлит о любимой, вздыхает о ней? Да ведь тут-то дело совсем иное было, тут вроде как родная дочь была, а он на блуд простирал алчные свои намерения.
-- Ну и что же?
-- А то, сударь, что, заметивши такой родительский умысел, решил молодой князь тайком бежать. Подговорил конюхов, задарил их всячески, приказал к полночи запрячь тройку порезвей, вышел, крадучись, как только заснул старый князь, из родного дома, вывел молодую жену -- и был таков. Только старый князь и не думал спать: он еще с вечера все узнал от своих наушников и немедля в погоню пошел. Ночь, мороз несказанный, аж кольцо округ месяца лежит, снегов в степи выше роста человеческого, а ему все нипочем: летит, весь увешанный саблями и пистолетами, верхом на коне, рядом со своим любимым доезжачим, и уж видит впереди тройку с сыном. Кричит, как орел: стой, стрелять буду! А там не слушают, гонят тройку во весь дух и пыл. Стал тогда старый князь стрелять в лошадей и убил на скаку сперва одну пристяжную, правую, потом другую, левую, и уж хотел коренника свалить, да глянул вбок и видит: несется на него по снегам, под месяцем, великий, небывалый волк, с глазами, как огонь, красными и с сияньем округ головы! Князь давай палить и в него, а он даже глазом не моргнул: вихрем нанесся на князя, прянул к нему на грудь -- и в единый миг пересек ему кадык клыком.
-- Ах, какие страсти, Машенька, -- сказал я. -- Истинно баллада!
-- Грех, не смейтесь, сударь, -- ответила она. -- У бога всего много.
-- Не спорю, Машенька. Только странно все-таки, что написали этого волка как раз возле могилы князя, зарезанного им.
-- Его написали, сударь, по собственному желанию князя: его домой еще живого привезли, и он успел перед смертью покаяться и причастье принять, а в последний свой миг приказал написать того волка в церкви над своей могилой: в назидание, стало быть, всему потомству княжескому. Кто ж его мог по тем временам ослушаться? Да и церковь-то была его домашняя, им самим строенная.
Под большие зимние праздники был всегда, как баня, натоплен деревенский дом и являл картину странную, ибо состояла она из просторных и низких комнат, двери которых все были раскрыты напролет, - от прихожей до диванной, находившейся в самом конце дома, - и блистала в красных углах восковыми свечами и лампадами перед иконами.
Под эти праздники в доме всюду мыли гладкие дубовые полы, от топки скоро сохнувшие, а потом застилали их чистыми попонами, в наилучшем порядке расставляли по своим местам сдвинутые на время работы мебели, а в углах, перед золочеными и серебряными окладами икон, зажигали лампады и свечи, все же прочие огни тушили. К этому часу уже темно синела зимняя ночь за окнами и все расходились по своим спальным горницам. В доме водворялась тогда полная тишина, благоговейный и как бы ждущий чего-то покой, как нельзя более подобающий ночному священному виду икон, озаренных скорбно и умилительно.
Зимой гостила иногда в усадьбе странница Машенька, седенькая, сухенькая и дробная, как девочка. И вот только она одна во всем доме не спала в такие ночи: придя после ужина из людской в прихожую и сняв с своих маленьких ног в шерстяных чулках валенки, она бесшумно обходила по мягким попонам все эти жаркие, таинственно освещенные комнаты, всюду становилась на колени, крестилась, кланялась перед иконами, а там опять шла в прихожую, садилась на черный ларь, спокон веку стоявший в ней, и вполголоса читала молитвы, псалмы или же просто говорила сама с собой. Так и узнал я однажды про этого "божьего зверя, господня волка": услыхал, как молилась ему Машенька.
Мне не спалось, я вышел поздней ночью в зал, чтобы пройти в диванную и взять там что-нибудь почитать из книжных шкапов. Машенька не слыхала меня. Она что-то говорила, сидя в темной прихожей. Я приостановясь, прислушался. Она наизусть читала псалмы.
Услышь, господи, молитву мою и внемли воплю моему, - говорила она без всякого выражения. - Не будь безмолвен к слезам моим, ибо странник я у тебя и пришлец на земле, как и все отцы мои...
Скажите богу: как страшен ты в делах твоих!
Живущий под кровом всевышнего под сенью всемогущего покоится... На аспида и василиска наступишь, попрешь льва и дракона...
На последних словах она тихо, но твердо повысила голос, произнесла их убежденно: попрешь льва и дракона. Потом помолчала и, медленно вздохнув, сказала так, точно разговаривала с кем-то:
Ибо его все звери в лесу и скот на тысяче гор...
Я заглянул в прихожую: она сидела на ларе, ровно спустив с него маленькие ноги в шерстяных чулках и крестом держа руки на груди. Она смотрела перед собой, не видя меня. Потом подняла глаза к потолку и раздельно промолвила:
И ты, божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную.
Я подошел и негромко сказал:
Машенька, не бойся, это я.
Она уронила руки, встала, низко поклонилась:
Здравствуйте, сударь. Нет-с, я не боюсь. Чего ж мне бояться теперь? Это в младости глупа была, всего боялась. Темнозрачний бес смущал.
Сядь, пожалуйста, - сказал я.
Никак нет, - ответила она. - Я постою-с.
Я положил руку на ее костлявое плечико с большой ключицей, заставил ее сесть и сел с ней рядом.
Сиди, а то я уйду. Скажи, кому это ты молилась? Разве есть такой святой - господний волк?
Она опять хотела встать. Я опять удержал ее:
Ах какая ты! А еще говоришь, что не боишься ничего! Я тебя спрашиваю: правда, что есть такой святой?
Она подумала. Потом серьезно ответила:
Стало быть, есть, сударь. Есть же зверь Тигр-Ефрат. Раз в церкви написан, стало быть, есть. Я сама его видела-с.
Как видела? Где? Когда?
Давно, сударь, в незапамятный срок. А где - и сказать не умею: помню одно - мы туда трое суток ехали. Было там село Крутые Горы. Я и сама дальняя, - может, изволили слышать: рязанская, - а тот край еще ниже будет, в Задонщине, и уж какая там местность грубая, тому и слова не найдешь. Там-то и была заглазная деревня наших князей, ихнего дедушки любимая., - целая, может, тысяча глиняных изб по голым буграм-косогорам, а на самой высокой горе, на венце ее, над рекой Каменной, господский дом, тоже голый весь, трехъярусный, и церковь желтая, колонная, а в той церкви этот самый божий волк: посередь, стало быть, плита чугунная над могилой князя, им зарезанного, а на правом столпе - он сам, этот волк, во весь свой рост и склад написанный: сидит в серой шубе на густом хвосту и весь тянется вверх, упирается передними лапами в земь - так и зарит в глаза: ожерелок седой, остистый, толстый, голова большая, остроухая, клыками оскаленная, глаза ярые, кровавые, округ же головы золотое сияние, как у святых и угодников. Страшно даже вспомнить такое диво дивное! До того живой сидит глядит, будто вот-вот на тебя кинется!
Постой, Машенька, - сказал я, - я ничего не понимаю, зачем же и кто этого страшного волка в церкви написал? Говоришь - он зарезал князя: так почему ж он святой и зачем ему быть надо княжеской могилой? И как ты попала туда, в это ужасное село? Расскажи все толком.
И Машенька стала рассказывать:
Попала я, сударь, туда по той причине, что была тогда крепостной девушкой, при доме наших князей прислуживала. Была я сирота, родитель мой, баяли, какой-то прохожий был, - беглый, скорее всего, - незаконно обольстил мою матушку, да и скрылся бог весть куда, а матушка, родивши меня, вскорости скончалась. Ну и пожалели меня господа, взяли с дворни в дом, как только сравнялось мне тринадцать лет и приставили на побегушки к молодой барыне, и я так чем-то полюбилась ей, что она меня ни на час не отпускала от своей милости. Вот она-то и взяла меня с собой в войяж, как задумал молодой князь съездить с ней в свое дедовское наследие, в эту самую заглазную деревню, в Крутые Горы. Была та вотчина в давнем запустении, в безлюдии, - так и стоял дом забитый, заброшенный с самой смерти дедушки, - ну и захотели наши молодые господа проведать ее. А какой страшной смертью помер дедушка, о том всем нам было ведомо по преданию.
В зале что-то слегка треснуло и потом упало, чуть стукнуло. Машенька скинула ноги с ларя и побежала в зал: там уже пахло гарью от упавшей свечи. Она замяла еще чадивший свечной фитиль, затоптала затлевший ворс попоны и, вскочив на стул, опять зажгла свечу от прочих горевших свечей, воткнутых в серебряные лунки под иконой, и приладила ее в ту, из которой она выпала: перевернула ярким пламенем вниз, покапала в лунку потекшим, как горячий мед, воском, потом вставила, ловко сняла тонкими пальцами нагар с других свечей и опять соскочила на пол.
Ишь как весело затеплилось, - сказала она, крестясь и глядя на ожившее золото свечных огоньков. - И какой дух-то церковный пошел!
Пахло сладким чадом, огоньки трепетали, лик образа древне глядел из-за них в пустом кружке серебряного оклада. В верхние, чистые стекла окон, густо обмерзших снизу серым инеем, чернела ночь и близко белели отягощенные снежными пластами лапы ветвей в палисаднике. Машенька посмотрела на них, еще раз перекрестилась и вошла опять в прихожую.
Почивать вам пора, сударь, - сказала она, садясь на ларь и сдерживая зевоту, прикрывая рот своей сухой ручкой. - Ночь-то уж грозная стала.
Почему грозная?
А потому, что потаенная, когда лишь алектор, петух, по-нашему, да еще нощной вран, сова, может не спать. Тут сам господь землю слушает, самые главные звезды начинают играть, проруби мерзнут по морям и рекам.
А что ж ты сама не спишь по ночам?
И я, сударь, сколько надобно сплю. Старому человеку много ли сна полагается? Как птице на ветке.
Ну, ложись, только доскажи мне про этого волка.
Да ведь это дело темное, давнее, сударь, - может, баллада одна.
Как ты сказала?
Баллада, сударь. Так-то все наши господа говорили, любили эти баллады читать. Я, бывало, слушаю - мороз по голове идет:
Воет сыр-бор за горою,
Метет в белом поле,
Стала вьюга-непогода,
Запала дорога...
До чего хорошо, господи!
Чем хорошо, Машенька?
Тем и хорошо-с, что сам не знаешь чем. Жутко.
В старину, Машенька, все жутко было.
Как сказать, сударь? Может, и правда, что жутко, да теперь-то все мило кажется. Ведь когда это было? Уж так-то давно, - все царства-государства прошли, все дубы от древности рассыпались, все могилки сровнялись с землей. Вот и это дело, - на дворне его слово в слово сказывали, а правда ли? Дело это будто еще при великой царице было и будто оттого князь в Крутых Горах сидел, что она на него за что-то разгневалась, заточила его вдаль от себя, и он очень лют сделался - пуще всего на казнь рабов своих и на любовный блуд. Очень еще в силе был, а касательно наружности отлично красив и будто бы не было ни на дворне у него, ни по деревням его ни одной девушки, какую бы он к себе, в свою сераль, на первую ночь не требовал. Ну вот и впал он в самый страшный грех: польстился даже на новобрачную сына своего родного. Тот в Петербурге в царской военной службе был, а когда нашел себе суженую, получил от родителя разрешение на брак и женился, то, стало быть, приехал с новобрачной к нему на поклон, в эти самые Крутые Горы. А он и прельстись на нее. Про любовь, сударь, недаром поется:
Жар любви во всяком царстве,
Любится земной весь круг...
И какой же может быть грех, если хоть и старый человек мышлит о любимой, вздыхает о ней? Да ведь тут-то дело совсем иное было, тут вроде как родная дочь была, а он на блуд простирал алчные свои намерения.
Ну и что же?
А то, сударь, что, заметивши такой родительский умысел, решил молодой князь тайком бежать. Подговорил конюхов, задарил их всячески, приказал к полночи запрячь тройку порезвей, вышел, крадучись, как только заснул старый князь, из родного дома, вывел молодую жену - и был таков. Только старый князь и не думал спать: он еще с вечера все узнал от своих наушников и немедля в погоню пошел. Ночь, мороз несказанный, аж кольцо округ месяца лежит, снегов в степи выше роста человеческого, а ему все нипочем: летит, весь увешанный саблями и пистолетами, верхом на коне, рядом со своим любимым доезжачим, и уж видит впереди тройку с сыном. Кричит, как орел: стой, стрелять буду! А там не слушают, гонят тройку во весь дух и пыл. Стал тогда старый князь стрелять в лошадей и убил на скаку сперва одну пристяжную, правую, потом другую, левую, и уж хотел коренника свалить, да глянул вбок и видит: несется на него по снегам, под месяцем, великий, небывалый волк, с глазами, как огонь, красными и с сияньем округ головы! Князь давай палить и в него, а он даже глазом не моргнул: вихрем нанесся на князя, прянул к нему на грудь - и в единый миг пересек ему кадык клыком.
Ах, какие страсти, Машенька, - сказал я. - Истинно баллада!
Грех, не смейтесь, сударь, - ответила она. - У бога всего много.
Не спорю, Машенька. Только странно все-таки, что написали этого волка как раз возле могилы князя, зарезанного им.
Его написали, сударь, по собственному желанию князя: его домой еще живого привезли, и он успел перед смертью покаяться и причастье принять, а в последний свой миг приказал написать того волка в церкви над своей могилой: в назидание, стало быть, всему потомству княжескому. Кто ж его мог по тем временам ослушаться? Да и церковь-то была его домашняя, им самим строенная.
КавказВ Москве, на Арбате, проходят таинственные любовные встречи, причём дама замужняя, приходит редко и ненадолго, подозревая, что муж догадывается и следит за ней. Наконец они договариваются вместе уехать на черноморское побережье в одном поезде на 3-4 недели. План удаётся и они уезжают. Зная, что муж поедет следом она даёт ему два адреса в Геленджике и Гаграх, но они там не останавливаются, а скрываются в другом месте, наслаждаясь любовью. Муж, не найдя её ни по одному адресу, закрывается в номере гостиницы и выстреливает себе в виски сразу из двух пистолетов.
Уже не молодой герой живёт в Москве. Деньги у него есть, но он вдруг решает учиться живописи и у него даже появляются кое-какие успехи. Однажды к нему в квартиру неожиданно приходит девушка, которая представляется Музой. Она говорит, что слышала о нём, как об интересном человеке и хочет с ним познакомиться. После непродолжительного разговора и чая, Муза вдруг целует его долго в губы и говорит – сегодня больше нельзя, до послезавтра. С того дня они уже жили как молодожёны, были всегда вместе. В мае он переселился в подмосковную усадьбу, она постоянно ездила к нему, а в июне переехала совсем и стала жить с ним. В гости к ним часто ходил Завистовский, местный помещик. Однажды главный герой приехал из города, а Музы нет. Решил зайти к Завистовскому, пожаловаться, что её нет. Придя к нему, он с удивлением застал её там. Выйдя из спальни помещика, она сказала – всё кончено, сцены бесполезны. Шатаясь, он пошёл домой.
Искусный мастер слова красиво излагал свою мысль, грамотно выстраивал собственные убеждения и превосходно передавал слушателю все великолепие русской природы, чарующей своими необыкновенными красками и пейзажами. Бунин затрагивал многие темы в своих творческих шедеврах – любовь к родине, крестьянскую жизнь, нелепость революционных переворотов в России, трагичный финал человеческого бытия и страстные отношения влюбленных сердец.
Каждое произведение Ивана Алексеевича пробуждает определенные чувства, читатель вдохновляется откровенностью автора и душевно переживает вместе с главными героями, словно вживаясь в роль вымышленных людей. Все поклонники творчества великого русского писателя находят в произведениях Бунина что-то родное и душевное.
Иван Бунин был превосходным писателем и необыкновенным поэтом. Живописные описания природных явлений, болезненные переживания за родную страну, воодушевленные лозунги и тоска о любимой женщине… Все эти темы повествуют каждому новому поколению о важном, жизненном, что нельзя игнорировать и сложно забыть. Читать произведения талантливого русского писателя нужно с особой внимательностью, только таким способом можно понять всю искренность и правдивость человеческой жизни.
Творчество Ивана Алексеевича Бунина
Уникальный писатель оставил после себя множество литературных произведений: мелодичные стихи, интригующие рассказы, впечатляющий роман и многочисленные прозы. Автор часто занимался переводческой деятельностью, поэтому в списке его работ также можно встретить известные романы зарубежных писателей, с сюжетом которых русские читатели смогли ознакомиться благодаря профессионально выполненной работе Ивана Алексеевича.Произведения Бунина интересны и познавательны для каждого. Его рассказы с удовольствием прочитывают школьники во время изучения творчества великого русского автора по программе. Среди его поклонников множество людей среднего и зрелого возраста. Эти люди, прожившие долгую жизнь, вдохновляются гуманностью и откровенностью Ивана Алексеевича. Автор часто увлекался философией, любил размышлять о жизни и смерти, словно пытался заглянуть за грань бытия. Свои размышления он излагал в творчестве.
Литератора волновали многие проблемы человечества. Он болел всей душой за свою страну, видел гибельные последствия для родины, спровоцированные революционным процессом. Его всегда угнетала несправедливость по отношению к бедным крестьянам, проживающим в скудных деревнях и часто испытывающих потребность в самом необходимом.
Рассказы Бунина
Все свои переживания Бунин открыто описывал в рассказах. В творческих произведениях он затрагивал многие темы, достаточно близкие для каждого гражданина нашей страны. Самые интригующие рассказы знаменитого русского писателя, с увлекательной сюжетной линией, были опубликованы в уникальном сборнике «Темные аллеи».«Темные аллеи» были написаны вдали от родины, на французской земле, в период эмиграции Ивана Алексеевича. Первая книга вышла в свет в 1943 году. Она состоит из трех частей, практически все рассказы из этого великолепного сборника посвящены любовной теме.
1 часть:
✔«Кавказ»
✔«Баллада»
✔«Стёпа»
✔«Муза»
✔«Поздний час»
2 часть:
✔«Руся»
✔«Красавица»
✔«Дурочка»
✔«Антигона»
✔«Смарагд»
✔«Гость»
✔«Волки»
✔«Визитные карточки»
✔«Зойка и Валерия»
✔«Таня»
✔«В Париже»
✔«Галя Ганская»
✔«Генрих»
✔«Натали»
3 часть:
✔«В одной знакомой улице»
✔«Речной трактир»
✔«Кума»
✔«Начало»
✔«Дубки»
✔«Барышня Клара»
✔«Мадрид»
✔«Второй кофейник»
✔«Железная шерсть»
✔«Холодная осень»
✔«Пароход «Саратов»»
✔«Ворон»
✔«Камарг»
✔«Сто рупий»
✔«Месть»>
✔«Качели»
✔«Чистый понедельник»
✔«Часовня»
✔«Весной, в Иудее»
✔«Ночлег»
Кроме рассказов из сборника «Темные аллеи», Иван Алексеевич написал и другие известные произведения, впечатляющие оригинальной сюжетной линией, ярким повествованием и остротой мысли.
Рассказ «Темные аллеи», краткое содержание
Иван Алексеевич Бунин написал свой самый любимый рассказ в 1938 году. Сюжет основан на теме любви, а главное литературное направление выполнено в стиле неореализм. Впервые, произведение было опубликовано в издании «Новая земля» (Нью-Йорк) в 1943 году.Главный герой рассказа «Темные аллеи» - шестидесятилетний мужчина, Николай Алексеевич. Он был военным, имел жену и сына, а в прошлом, у него была любимая женщина по имени Надежда, но по определенным обстоятельствам, их отношения не сложились.
Бывшая возлюбленная, женщина 48 лет, была хозяйкой постоялого двора. Надежда искренне любила Николая Алексеевича, и даже факт предательства с его стороны (ведь именно он был инициатором разрыва), не повлиял на ее чувства. Всю жизнь она оставалась преданной любимому человеку, поэтому так и не вышла замуж.
В произведении также действует персонаж Клим, служащий кучером Николая Алексеевича.
Основная сюжетная линия рассказа выстраивается на случайной встрече двух бывших возлюбленных людей. Их внезапный разговор, после тридцатилетней разлуки, пробуждает откровенность. Герой признается Надежде, что все эти годы был глубоко несчастлив и сожалеет о содеянном в молодости поступке. Только сейчас он признался ей, да и самому себе, что потерял в тот момент самое дорогое, что могло быть в его жизни. Сопоставляя все события прошлого и настоящего, Николай Алексеевич задумывается о том, как могла бы сложиться его судьба, если бы он не отказался от любимой женщины и построил с ней супружескую жизнь.
В этом рассказе автор размышляет о самой серьезной проблеме человечества – любви, открытой и страстной, ревностной и трагичной, радостной и болезненной…Подвластно ли время настоящим чувствам? Могут ли года стереть с памяти и сердца влюбленного человека настоящие чувства? Или пролетающие годы оставляют только след приятных воспоминаний, которые часто согревают душу человека в несчастные времена? На все эти вопросы читатель может получить ответ, если прочтет романтическое и несколько трагичное произведение И.А. Бунина – «Темные аллеи».
Рассказ «Чистый понедельник», краткое содержание
В 1944 году Бунин написал еще один интересный рассказ, который также вошел в сборник «Темные аллеи» - «Чистый понедельник». Это произведение также относится к неореализму и имеет любовный сюжет. Здесь четко просматривается антитеза, художественный прием, направленный на детальное противопоставление образов главных героев, их бытовой жизни, духовности и других важных аспектов.Главный герой рассказа дерзко красивый и молодой юноша из Пензенской губернии. Он влюблен в прекрасную девушку. Произведение основывается на душевном рассказе этого человека.
Его возлюбленная, красивая смуглая девушка с темными волосами и черными глазами, проживает на съемной квартире в Москве. В финальной части рассказа, она уходит в монастырь. Именно об этой, чертовски красивой и обаятельной героине, юноша повествует свою историю любви.
Их романтические отношения складывались в большом городе. Молодой человек одаривал возлюбленную подарками и цветами, они много времени проводили вместе, ходили на концерты, в рестораны и в театр.
Молодые люди были замечательной парой, они эффектно смотрелись друг с другом. Он – красивый и веселый парень, внешне схожий на итальянского мачо. Она – молчаливая, но достаточно умная красотка, внешность которой была сопоставима с чертами персидских и индийских девушек.
Молодой человек был вдохновлен ее красотой и грациозностью, но его всегда угнетала ее равнодушие по отношению к нему. Казалось, что в ее сердце живет только любовь и уважение к родному отцу, а милый избранник был словно приложение к повседневной жизни главной героине.
Однажды, юноша сделал предложение своей возлюбленной, но получил в ответ отказ. Несмотря на это, он ждал и верил, что её равнодушие рано или поздно исчезнет, а вместо этого нелепого чувства, в сердце избранницы проснется настоящая любовь.
Их отношения продолжились, и вскоре, во время посещения Новодевичьего монастыря, что произошло в Прощеное воскресенье, девушка открывает возлюбленному свою тайну. Она искренне увлечена жизнью монастыря, часто посещает религиозные заведения и даже мечтает уйти из обыденной жизни в этот мир. Парень в замешательстве, он не ожидал от своей невесты таких признаний.
В конце рассказа, молодой человек описывает ее внезапный отъезд в город Тверь. О своем решении она поведала юноше в раннее утро, это была их последняя встреча за пределами монастыря. Парень долго тосковал о возлюбленной, вел беспутный образ жизни, часто посещал кабаки. Эта разлука словно перечеркнула всю его жизнь. Она ушла в монастырь, и вернуть ее в свои объятия, уже не представляется возможным.
Спустя годы, в Чистый понедельник, он посетит Архангельский собор, где среди шествующих монахинь крестного хода, заметит очаровательные темные глаза свой любимой…
Этот рассказ поражает читателя глубиной раскрытой тематики, заставляя каждого из нас задуматься о смысле человеческой и духовной жизни. Главная героиня сделала свой выбор, отдав чистую и светлую любовь взамен религиозным убеждениям. Интригующая сюжетная линия придется по душе каждому читателю, уважающему искренние чувства любви и свободный выбор человека.