Богиня офелия. Что произошло между Гамлетом и Офелией? Почему Офелия сошла с ума

Сценарий прислала: Босенко З.М., учитель начальных классов.

ПРАЗДНИК «ЗОЛОТАЯ ВОЛШЕБНИЦА ОСЕНЬ»

ПЕСНЯ: "О крае".

Журавли на юг летят, Здравствуй, здравствуй осень! Приходи на праздник к нам, Очень, очень просим. 5. Здесь мы праздник радостный Весело встречаем. Приходи, мы ждём тебя, Осень золотая! (Звучит музыка, выходит Осень)

Осень:

Вы обо мне? А вот и я! Привет осенний вам, друзья! Вы рады встретиться со мной? Вам нравится наряд лесной? Я пришла на праздник к вам Петь и веселиться. Я хочу со всеми здесь Крепко подружиться!

ПЕСНЯ: "Солнышко"

Здравствуй, Осень, здравствуй, Осень! Хорошо, что ты пришла, У тебя мы, Осень, спросим Что в подарок принесла?

Осень:

Принесла я вам муки.

Дети:

Значит, будут пироги!

Осень:

А уж яблоки, как мёд!

Дети:

На варенье, на компот!

Осень:

Принесла я мёду полную колоду!

Дети:

Ты и яблок, ты и хлеба, Ты и мёду принесла. А хорошую погоду Ты нам, Осень, припасла?

Осень:

Дождику вы рады?

Дети:

Не хотим, не надо.

Собирают осенью урожай плодов. Много людям радости после всех трудов. И мы тебя встречаем Богатым урожаем.

Осень:

Урожай у вас хорош, Уродился густо: И морковка, и картошка, Белая капуста, Баклажаны синие, Красный помидор Затевают длинный И серьёзный спор.

СЦЕНКА: "Спор овощей"

Морковь:

Кто из нас из овощей И вкуснее, и нужнее? Кто при всех болезнях Будет всех полезней?

Осень:

Выскочил горошек - Ну и хвастунишка!

Горошек:

Я такой хорошенький, Зелёненький мальчишка. Если только захочу Всех горошком угощу!

Осень:

От обиды покраснев, Свёкла вдруг сказала:

Свёкла:

Дай сказать, хоть слово мне, Выслушай сначала. Надо свёклу для борща И для винегрета. Кушай сам и угощай, Лучше свёклы нету!

Капуста:

Ты уж, свёкла, помолчи, Из капусты варят щи. А какие вкусные Пироги капустные! Зайчики-плутишки Любят кочерыжки. Угощу ребяток Кочерыжкой сладкой.

Огурец:

Очень будете довольны, Съев огурчик малосольный. А уж свежий огуречик Всем понравится, конечно!

Редиска:

Я - румяная редиска Поклонюсь вам низко-низко А хвалить себя зачем? Я и так известна всем!

Морковь:

Про меня рассказ недлинный: Кто не знает витамины? Пей всегда морковный сок И грызи морковку - Будешь ты тогда, дружок, Крепким, сильным, ловким!

Осень:

Тут надулся помидор И промолвил строго.

Помидор:

Не болтай, морковка, вздор, Помолчи немного. Самый вкусный и приятный Уж, конечно, сок томатный.

Дети:

Витаминов много в нём, Мы его охотно пьём.

Осень:

У окна поставьте ящик, Поливайте только чаще. И тогда как верный друг К вам придёт зелёный …

Дети:

Я приправа в каждом блюде И всегда полезен людям. Угадали? - Я вам друг, Я - простой зелёный лук.

Картошка:

Я, картошка, так скромна. Слова не сказала. Но картошка так нужна И большим, и малым!

Баклажаны:

Баклажанная икра Так вкусна, полезна …

Осень:

Спор давно кончать пора.

Овощи:

Спорить бесполезно.

(Слышится стук в дверь)

Баклажан: Кто-то, кажется, стучит.

(Входит доктор Айболит)

Овощи: Это доктор Айболит!

Айболит:

Ну, конечно, это я! О чём спорите, друзья?

Кто из нас - из овощей, Всех вкусней и всех важней?

Морковь:

Кто при всех болезнях Будет вам полезней?

Айболит:

Чтоб здоровым, сильным быть, Надо овощи любить Все без исключенья, В этом нет сомненья. В каждом польза есть и вкус, И решить я не берусь: Кто из вас вкуснее, Кто из вас нужнее?

ИГРА: "Угадай овощи".

ВЕД: Осень пришла не одна на праздник, а привела с собой трёх братьев-месяцев. А кто они, вы догадайтесь сами!

Сентябрь:

Опустел наш школьный сад, Паутинки в даль летят, И на южный край земли Потянулись журавли. Распахнулись двери школ. Что за месяц к вам пришёл?

Дети: Сентябрь.

Октябрь:

Всё мрачней лицо природы: Почернели огороды. Оголяются леса, Молкнут птичьи голоса. Мишка в спячку завалился, Что за месяц к вам явился?

Дети: Октябрь.

Ноябрь:

Поле чёрно-белым стало, Падает то дождь, то снег. А ещё похолодало, Льдом сковало воды рек. Мёрзнет в поле озимь ржи, Что за месяц, подскажи?

Дети: Ноябрь.

ВЕД: Правильно, вы отгадали название месяцев. Они пришли не с пустыми руками, а принесли игры.

ИГРА: "Подбери картофель".

ИГРА: "Шифровальщики".

Упражнение для глаза! Буквы вычеркни скорей Те, которые два раза Встретишь в азбуке моей. И тогда прочесть ты сможешь И в ответе сообщишь, Что везёт на тачке ёжик? Что несёт в мешочке чиж? (яблоки, зёрна)

ВЕД: Молодцы, ребята!

ТАНЕЦ ЛИСТЬЕВ.

ВЕД: Смотрите, сколько листиков стало у нас! Но они не простые, а с загадками. (Ведущий загадывает загадки об осени, овощах).

ВЕД: Молодцы! Все загадки отгадали. А теперь реклама.

Лук зелёный - объеденье! Он приправа к блюдам. Ешьте, дети, лук зелёный: Он полезен людям. Витаминов в нём не счесть - Надо лук зелёный есть! И головки лука тоже Нам полезны и пригожи!

МОРКОВЬ:

А морковочка-подружка Дорога и люба. Ешьте, дети, все морковь, Ощищайте зубы.

ПОМИДОР:

А я - толстый помидор, Витаминов полный. Очень долго я расту - Возраст мой преклонный. Сначала я зелёным был, Но август - месяц наступил - Стал краснеть я день за днём, Чтобы взяли меня в дом. 4. Ешьте, дети, помидоры, Пейте сок томатный: Он полезный, витаминный И на вкус приятный.

ОГУРЕЦ:

Превосходный огурец Лежит на рыхлой грядке. Ешьте, дети, огурцы, Будет всё в порядке!

РЕПА:

Наша жёлтенькая репка Уж засела в землю крепко. И кто репку ту добудет, Тот здоровым, сильным будет.

КАРТОФЕЛЬ:

Посадили мы картошку Ещё в мае-месяце. Выросла она на диво - И крупна, и так красива! А картошка - хлеб второй, Это знаем мы с тобой. Собирай картошку смело, Не жалей ты сил для дела! 5. Мы представили сегодня Вам рекламу для борщей. Для здоровья и для силы Ешьте больше …

ДЕТИ: О - во- щей!

Осень: А на прощание я хочу узнать, кто из вас самый наблюдательный?

• - Кто собирает яблоки спиной?
• - Кто сушит грибы на дереве?
• - Листья каких деревьев осенью краснеют?

А теперь я вас угощу по-осеннему. (Угощает яблоками.)

Гнёзда чёрные пусты. Меньше сделались кусты. Ветер листья носит: Осень, осень, осень!

Офелия – персонаж пьесы Уильяма Шекспира «Гамлет», написанной в 1600-1601 годах. Возлюбленная Гамлета, дочь Полония и сестра Лаэрта. Умерла, утонув в реке. Из пьесы до конца неясно – была ли это трагическая случайность или обезумевшая девушка покончила с собой. О ее смерти до сих пор ведутся споры.

Вероятный исторический прототип Офелии – Катарина Гамнет. В 1579 году она упала в реку Эйвон, потеряв равновесие из-за тяжелых ведер, и погибла. При этом ходили слухи, что девушка покончила с собой из-за несчастной любви. Не исключено, что Шекспир вспомнил о Гамнет, работая над образом Офелии.

В 2011 году исследователи из Оксфордского университета предложили еще одну кандидатуру на роль возможного исторического прототипа Офелии. Зовут ее Джейн Шекспир. Она утонула в возрасте 2,5 лет, когда собирала ноготки. Произошло это в 32 километрах от дома Уильяма Шекспира в Стратфорде-на-Эйвоне. Джейн умерла в 1569 году. Шекспиру тогда было всего пять лет. По мнению исследователей, есть вероятность, что Джейн приходилась Уильяму родственницей.

В уста Офелии Шекспир вложил не слишком много текста – всего около 150 строк. При этом драматург сумел вместить в них «целую девичью жизнь» (по замечанию советского литературоведа А. А. Аникста). Читатели видят Офелию в следующих обстоятельствах: сцена прощания с родным братом Лаэртом, уезжающим во Францию; разговор с отцом; рассказ о визите к ней сумасшедшего Гамлета; диалог Офелии с Гамлетом, когда он отвергает любовь девушки; их беседа перед спектаклем «Убийство Гонзаго»; сцена безумия Офелии. В качестве дополнения к этим эпизодам – рассказ королевы о смерти Офелии.

Ключевой конфликт судьбы Офелии, который обозначен в первой же сцене с ней, - отец и брат требуют от девушки отказаться от романтических отношений с принцем Гамлетом. Дело в том, что Офелия происходит не из королевской семьи. Она не может считать себя равной Гамлету, хотя ее отец и приближен к королю. Офелия внимает словам папы и брата и расстается с возлюбленным, перестает принимать от него письма, не допускает к себе. Читатель понимает – у девушки нет воли, самостоятельности. Впоследствии она покорно соглашается увидеться с Гамлетом, хотя знает, что отец и король собираются подслушать их разговор.

В пьесе показано безумие двух видов: мнимое у Гамлета и настоящее у Офелии. Благодаря этому Шекспиру лишний раз удается подчеркнуть, что принц в действительности нормальный, что он просто притворяется. Офелия по-настоящему лишилась рассудка, так как пережила два сильнейших потрясения. Первое – расставание с возлюбленным и его сумасшествие. Второе – смерть отца, убитого Гамлетом. В шекспировском театре безумие было поводом для смеха зрителей. Сцена сумасшествия Офелии так написана Шекспиром, что вряд ли кому-то из публики приходило в голову хохотать над несчастной девушкой. Ее искренне жаль.

Безумие Офелии не так «бессмысленно», как может изначально показаться. В пении девушки есть несколько мотивов. Первый – потеря отца. Второй – ее уничтоженная любовь. Офелия поет о Валентиновом дне, о возникновении отношений между молодыми людьми. Любовь, о которой она рассказывает, несчастна. Мужчины в песне Офелии предстают обманщиками, лишающими девушек невинности. Третий мотив – «мир лукав», людям нужно, чтобы их умиротворили. Интересно, что даже перед самой смертью Офелия не перестает петь. Кроме того, важный момент – очень поэтично описание трагической гибели девушки, которое мы слышим из уст королевы.

Образ Офелии - один из ярчайших примеров драматургического мастерства Шекспира. Она произносит всего 158 строк стихотворного и прозаического текста. В эти полтораста строк Шекспир сумел вместить целую девичью жизнь. Драматург прибег к тому методу, который я назвал пунктирным. Показаны только несколько важных для основного действия моментов: сцена прощания с Лаэртом и разговор с Полонием (I, 3), рассказ Офелии о том, как ее посетил сошедший с ума Гамлет (II, 1), ее беседа с принцем, когда он отвергает ее любовь (III, 1), их беседа перед представлением «мышеловки» (III, 2) и, наконец, сцена безумия Офелии (IV, 5). Дополнением к ним является рассказ королевы о том, как утонула Офелия (IV, 7, 167-184). Просто поразительно, какой полноценный художественный образ создал Шекспир такими скупыми средствами!

Офелия изображена в ее отношениях с братом, отцом, Гамлетом. Но личная жизнь героини с самого начала оказывается крепко скованной нравами королевского двора.

«Мне сообщили, будто очень часто», - говорит Полоний дочери, - Гамлет «стал с тобой делить досуг свой» (I, 3, 91). Полонию донесли о встречах принца с его дочерью. Он шпионит за нею, как и за сыном, и вот в такой атмосфере возникает любовь Офелии к Гамлету. Этому чувству сразу же пытаются воспрепятствовать.

Любовь Офелии - ее беда. Хотя ее отец приближенный короля, его министр, тем не менее она не королевской крови и поэтому не ровня своему возлюбленному. Это на все лады твердят ей и брат и отец.

С первого же появления Офелии ясно обозначен главный конфликт ее судьбы: отец и брат требуют от нее отказаться от любви к Гамлету.

«Я буду вам послушна, господин мой», - отвечает Офелия Полонию (I, 3, 136), Так сразу обнаруживается отсутствие у нее воли и самостоятельности. Офелия перестает принимать письма Гамлета и не допускает его к себе (II, 1, 109-110). С такой же покорностью она соглашается встретиться с Гамлетом, зная, что их беседу будут подслушивать король и Полоний (III, 1, 43-46).

В трагедии нет ни одной любовной сцены между Гамлетом и Офелией. Но есть сцена их разрыва. Она полна потрясающего драматизма.

Заканчивая раздумья, выраженные в монологе «Быть иль не быть», Гамлет замечает молящуюся Офелию. Он сразу же надевает маску безумного. Офелия хочет вернуть Гамлету подарки, полученные от него. Гамлет возражает: «Я не дарил вам ничего» (III, 1, 96). Ответ Офелии раскрывает кое-что об их прошлых отношениях:

Нет, принц мой, вы дарили; и слова,
Дышавшие так сладко, что вдвойне
Был ценен дар...
        III, 1, 97-99

Дальше опять приходится уточнять текст. В переводе Офелия говорит: «Возьмите же, подарок нам не мил, Когда разлюбит тот, кто подарил» (III, 1, 101). В подлиннике сказано не столь определенно: Офелия говорит, что Гамлет перестал быть добрым, обходительным и стал неприветливым, недобрым. Гамлет обращается с ней грубо и озлобленно. Он сбивает ее с толку, признаваясь: «Я вас любил когда-то» (III, 1, 115-116) и тут же опровергая себя: «Напрасно вы мне верили... я не любил вас» (III, 1, 118-120).

Гамлет обрушивает на Офелию поток обвинений против женщин. Их красота не имеет ничего общего с добродетелью - мысль, отвергающая одно из положений гуманизма, утверждавшего единство этического и эстетического, добра и красоты. Мир таков, что даже если женщина добродетельна, ей не избежать клеветы. Обрушивается Гамлет и на поддельную красоту: «...бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое; вы приплясываете, вы припрыгиваете, и щебечете, и даете прозвища божьим созданиям и свое беспутство выдаете за неведение. Нет, с меня довольно, это свело меня с ума. (III, 1, 149-153). Осуждение женщин началось с матери. Уже в первом монологе (I, 2) сказалось это умонастроение Гамлета.

Выпады против женщин не оторваны от общего отрицательного отношения Гамлета к обществу. Настойчивые советы Офелии уйти в монастырь связаны с глубоким убеждением принца об испорченности мира. Осуждая женщин, Гамлет не забывает и про сильный пол: «Все мы - отпетые плуты; никому из нас не верь» (III, 1, 130-131).

Понимает ли Гамлет, что Офелия подослана, чтобы проверить утверждение Полония, будто принц лишился рассудка из-за безответной любви? В тексте нет на это прямых указаний. Но в театральной практике утвердилась традиция показывать, что во время беседы принца с Офелией король и Полоний каким-то образом обнаруживают свое присутствие. И тогда Гамлет задает для проверки Офелии вопрос: «Где ваш отец?» (III, 1, 132). Верит ли Гамлет ей, когда она уверяет, что он дома? Едва ли. Гамлет говорит ей: «Пусть за ним запирают двери, чтобы он разыгрывал дурака только у себя» (III, 1, 135-136). Эти слова можно понять как выражение недоверия словам Офелии.

Любящая девушка потрясена этой беседой. Она окончательно убедилась в безумии своего возлюбленного: «О, как сердцу снесть: // Видав былое, видеть то, что есть!» (III, 1, 168-169).

Офелия отнюдь не простушка. Она не глупа, как можно судить по ее остроумному ответу на советы брата отказаться от Гамлета:

Не будь как грешный пастырь, что другим
Указывает к небу путь тернистый,
А сам, беспечный и пустой гуляка,
Идет цветущею тропой успех.
        I, 3, 48-51

Это не только отпор брату, но и намек на то, каков он сам. Она понимает его натуру. Второй раз она обнаруживает свой ум, вспоминая, каким был Гамлет до того, как лишился рассудка. Правда, как отмечено выше, это Шекспир словами любящей женщины дает объективную оценку своему герою.

Последняя встреча Офелии с Гамлетом происходит в вечер представления «Убийства Гонзаго». Гамлет перед началом спектакля усаживается у ее ног. Он говорит с ней резко, доходя до неприличия. Офелия терпеливо сносит все, уверенная в его безумии.

После этой сцены мы долго не видим Офелии. За это время Гамлет убивает ее отца. Появляется она перед нами уже потерявшей рассудок (IV, 5).

В трагедии изображено два вида сумасшествия: мнимое у Гамлета и подлинное у Офелии. Этим подчеркивается еще раз, что Гамлет отнюдь не лишился рассудка. Потеряла его Офелия. Она пережила два потрясения. Первым была потеря любимого и его сумасшествие, вторым смерть отца, убитого ее возлюбленным. Ее ум не смог вместить того, что человек, которого она так любила, оказался убийцей отца.

В шекспировском театре, как уже говорилось, безумие служило поводом для смеха публики. Однако сцена сумасшествия Офелии написана так, что трудно вообразить даже самую грубую и необразованную публику смеющейся над несчастьем бедной девушки. Поведение Офелии вызывает жалость. Думается, и зрители шекспировского театра проникались сочувствием к несчастной героине.

Кто может не почувствовать ее горя, когда она произносит: «Надо быть терпеливой; но я не могу не плакать, когда подумаю, что они положили его в холодную землю» (IV, 5, 68-70).

В безумии Офелии, есть своя «последовательность» идеи. Первая, естественно, ужас от того, что она лишилась отца. Это звучит в песенке, которую она поет:

Ах, он умер, госпожа, Он - холодный прах;
В головах зеленый дерн; Камешек в ногах.
        IV, 5, 29-33

Вторая мысль - о ее растоптанной любви. Она поет песенку о Валентиновом дне, когда встречаются юноши и девушки и начинается любовь между ними; поет, однако, не о невинной любви, а о том, как мужчины обманывают девушек.

Третий мотив: «мир лукав» и люди нуждаются в том, чтобы их умиротворили. С этой целью она и раздает цветы: «Вот розмарин, это для воспоминания <...>, а вот троицын цвет, это для дум» (IV, 5, 175- 177), «вот рута для вас; и для меня тоже; ее зовут травой благодати...» (IV, 5, 181-182).

И как финальный аккорд снова мысли об отце:

И он не вернется к нам?
И он не вернется к нам?
Нет, его уже нет.
Он покинул свет...
        IV, 5, 190-199

Подобно тому как память о покойном короле веет над всей трагедией, так и Офелия не уходит из памяти еще достаточно долго. Мы слышим поэтический рассказ о том, как она умерла; примечательно, что перед смертью она продолжала петь и необыкновенно красиво ушла из жизни. Этот последний поэтический штрих чрезвычайно важен для завершения образа Офелии.

Наконец, у ее разверстой могилы мы слышим признание Гамлета, что он любил ее, как сорок тысяч братьев любить не могут! Вот почему сцены, где Гамлет отвергает Офелию, проникнуты особым драматизмом. Жестокие слова, которые он говорит ей, даются ему с трудом, он произносит их с отчаянием, ибо, любя ее, сознает, что она стала орудием его врага против него и для осуществления мести надо отказаться от любви. Гамлет страдает оттого, что вынужден причинить боль Офелии, и, подавляя жалость, беспощаден в своем осуждении женщин. Примечательно, однако, то, что лично ее он ни в чем не винит и не шутя советует ей уйти из порочного мира в монастырь.

Заметим, что, как ни разны они по натуре, потрясение они переживают одно и то же. Для Офелии, как и для Гамлета, величайшим горем является смерть, точнее убийство, отца!

Отношения Офелии и Гамлета образуют как бы самостоятельную драму в рамках великой трагедии. До «Гамлета» Шекспир изобразил в «Ромео и Джульетте» великую любовь, окончившуюся трагически из-за того, что кровная месть, разделявшая семейства Монтекки и Капулетти, мешала соединению двух любящих сердец. Но в отношениях между двумя веронскими возлюбленными ничего трагического не было. Их отношения были гармоничными, в «Гамлете» отношения между любящими разрушаются. Здесь тоже, но по-иному месть оказывается препятствием для единения принца и любимой им девушки. В «Гамлете» изображена трагедия отказа от любви. При этом роковую роль для любящих играют их отцы. Офелии отец приказывает порвать с Гамлетом, Гамлет рвет с Офелией, чтобы всего себя отдать мести за отца.

Любителям Шекспира известна пьеса Томаса Стоппарда в переводе Иосифа Бродского «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Драматург придумал необычный прием: показать все происходящее в датском королевстве глазами мнимых друзей Гамлета по виттенбергскому университету Розенкранца и Гильденстерна. Их участь с самого начала пьесы предрешена, и зрители, знакомые с шекспировским «Гамлетом», с интересом ученых‑экспериментаторов наблюдают за метаниями героев, отлично зная, что Розенкранц и Гильденстерн неуклонно и неотвратимо двигаются к своей гибели.

Этот прием показался мне очень остроумным, и я применила его к Офелии – героине трагедии, образ которой для меня представляет загадку. «Гамлет глазами Офелии» – вот тема для размышлений вполне в духе самого Шекспира. Ведь пьеса Шекспира строится на поразительном непонимании между героями: каждый персонаж как будто не хочет слышать и понимать другого, всякий из героев «Гамлета» живет в своем замкнутом мире и твердит о своем. Офелия не исключение. Она, так же как Полоний, как Лаэрт, как Гертруда, как самозваный король Клавдий, нисколько не понимает Гамлета. Да и в общем‑то его мудрено понять, потому что Гамлет встретился с призраком, пришедшим к нему из могилы, из загробного мира. Гамлет теперь одной ногой на земле, другой – в могиле. Эта загадка непосильна для простодушного ума Офелии.

Есть и другая странность. Офелия считается, и это признано всеми, одним из самых тонких, поэтических женских образов в мировой литературе, наряду с гётевской Маргаритой, шекспировскими же Джульеттой, Корделией, Дездемоной, Кармен Проспера Мериме. Но почему это так? Что хорошего в Офелии? По существу, она предательница Гамлета и шпионка отца. По приказу Полония она пытается обмануть своего возлюбленного. Конечно, она, скорее, пассивное орудие зла, но, потворствуя низости Полония, Офелия соглашается участвовать в подлой интриге, смысл которой – уничтожить Гамлета. Другими словами, она оказывается сыром в мышеловке. В ловушку, расставленную отцом на наживку – Офелию, – должен попасться Гамлет, и тогда его, расслабленного любовью, легко будет умертвить. Наверняка же Офелия догадывается, что смерти Гамлета больше всего хочет сам король, потому что любимый народом Гамлет для него все равно что бельмо в глазу. Речь здесь идет о власти, и ее отец, придворный до мозга костей, готов расшибиться в лепешку, чтобы только угодить королю. Опять Офелия здесь оказывается лишь разменной монетой для замыслов, гораздо более значительных и серьезных, чем ее тихое существование и скромная девичья жизнь.

Мы видим, одним словом, как Офелия поневоле вовлекается в борьбу необычайно мощных сил, она оказывается в эпицентре бури, и, чтобы устоять и не исчезнуть в этом урагане страстей, ей самой нужна была бы огромная сила, которой у нее попросту нет. Интересно, что все лучшие женские героини Шекспира тоже вовлечены в борьбу этих бурных противоборствующих течений: и Джульетта, и Дездемона, и Корделия. И, как правило, эти почти стихийные силы сметают с лица земли героинь Шекспира. Впрочем, только одна из них – Корделия – достойно пытается противостоять этим силам. Ее питает чувство правды и справедливости, чутье истины, чуждой лицемерию ее сестер. Джульетта тоже борется, потому что ею движет любовь – чувство, во сто крат сильнее справедливости. Джульетте любовь дает энергию борьбы.

Не борется Дездемона. И поэтому она очень похожа на Офелию. Но на стороне Дездемоны правда: ей нечего стыдиться, ведь она не изменяла мужу, она не предательница, она чиста перед Отелло, и это тоже придает ей силы перед смертью.

Но Офелия‑то, в отличие от всех этих героинь, виновна. Она предала Гамлета. Значит, она пошла против своей же собственной любви. Она выступила наперекор женской природе. Правда, она послушна отцу, только это послушание хуже, чем своеволие. Она не может не знать, что творит зло.

И, несмотря на это, Офелия остается почти идеальным образом женщины, которой поэты, например Блок, посвящают стихи и воспевают ее как прекрасный и романтический женский идеал.

Как будто Офелии все прощается, в отличие от других героев «Гамлета». Или, наоборот, и она тоже наказана – сначала безумием, а потом смертью? Смертью без покаяния, без отпевания, позорной смертью самоубийцы.

Все это представляет загадки, которые можно попытаться разрешить, проанализировав трагедию.

Итак, Офелия появляется только в пяти сценах. В 3 сцене I действия ее наставляют отец и брат: каким образом ей вести себя с Гамлетом. Она появляется в 1 сцене II‑го действия, когда рассказывает отцу, как к ней прибегает безумный Гамлет в страшном виде, в одежде, полной беспорядка. Он не в силах ничего ей сказать и, хватаясь за нее, будто в лихорадке, в конце концов молча уходит.

Ключевая сцена для понимания Офелии и ее образа – 1 сцена III‑го действия, когда Офелия как раз и выступает в роли наживки для Гамлета, а все их любовное объяснение, спрятавшись, подслушивают бок о бок Полоний и король Клавдий.

Четвертая сцена – сама «Мышеловка», уже расставленная Гамлетом для короля, когда придворные с королем и королевой смотрят представление заезжей театральной труппы (сцена 2 III‑го действия). Офелия в числе придворных. У ее ног разлегся Гамлет, который комментирует ей спектакль, слегка издевается над ней и мучает ее.

Наконец, мы видим ее в сцене 5 IV‑ro действия, когда она уже безумна.

Но этими сценами не исчерпывается роль Офелии в «Гамлете». О том, как она утонула, рассказывает Гертруда (сцена 7 IV‑ro действия).

И опять она появляется перед зрителем в виде трупа, который священник отказывается отпевать, а гробовщик, рывший могилу для самоубийцы, должен закопать. Брат Офелии Лаэрт и ее возлюбленный Гамлет устраивают драку в самой могиле Офелии, как бы оскверняя ее еще не остывший прах (сцена 1 V‑ro действия). Если представить, что душа Офелии, витающая где‑то возле гроба, видит эту сцену, то жизнь Офелии как бы продолжается здесь и сейчас. Живущие на земле люди точно не хотят ее отпускать туда – в небесные обители. Можно представить, что она и ее душа переживают при виде этой сцены?!

Начнем с первой сцены. Сначала возникает предыстория отношений Офелии и Гамлета, которые можно реконструировать из разговоров персонажей. Гамлет был влюблен в Офелию и она отвечала ему взаимностью, пока не вмешался отец Полоний. Он потребовал, чтобы Офелия прервала связь с принцем, потому что он ей не ровня. Он никогда, по мнению Полония, не женится на ней. Правда, он может ее соблазнить и тем самым покрыть позором честное имя Полония и его дочери, но для этого и нужен зоркий глаз отца, чтобы удержать дочь от искушения. Брат Офелии Лаэрт, собираясь в Париж, тоже наставляет сестру, предлагая ей хранить свою девственность как зеницу ока и опасаться принца Гамлета. Офелия не глупа, потому что она отвечает брату в том духе, что, мол, все его слова не более как лицемерие и у него у самого рыльце в пушку: в Париж он едет, чтобы развлечься, в то время как для сестры надевает на себя маску праведника и святоши.

А Гамлета ухаживанья – вздор.

Считай их блажью, шалостями крови,

Фиалкою, расцветшей в холода,

Недолго радующей, обреченной,

Благоуханьем мига и того

Не более.

Не более?

(…) Пусть любит он сейчас без задних мыслей,

Ничем еще не запятнавши чувств.

Подумай, кто он, и проникнись страхом.

По званью он себе не господин.

Он сам в плену у своего рожденья.

Не вправе он, как всякий человек,

Стремиться к счастью. От его поступков

Зависит благоденствие страны.

Он ничего не выбирает в жизни,

А слушается выбора других

И соблюдает пользу государства.

Поэтому пойми, каким огнем

Играешь ты, терпя его признанья,

И сколько примешь горя и стыда,

Когда ему поддашься и уступишь.

Страшись, сестра; Офелия, страшись,

Остерегайся, как чумы, влеченья,

На выстрел от взаимности беги.

Уже и то нескромно, если месяц

На девушку засмотрится в окно.

Оклеветать нетрудно добродетель.

Червь бьет всего прожорливей ростки,

Когда на них еще не вскрылись почки,

И ранним утром жизни, по росе,

Особенно прилипчивы болезни.

Пока наш нрав не искушен и юн,

Застенчивость – наш лучший опекун.

Я смысл ученья твоего поставлю

Хранителем души. Но, милый брат,

Не поступай со мной, как лживый пастырь,

Который хвалит нам тернистый путь

На небеса, а сам, вразрез советам,

Повесничает на стезях греха

И не краснеет.

О чем в таких обстоятельствах может думать Офелия? Пожалуй, ее может понять только женщина. Каждой женщине свойственно думать об идеальном возлюбленном, о принце. Ведь Гамлет и в самом деле принц! Он умен, нежен, влюблен в нее, богат, он может навеки ее осчастливить. Что здесь еще надо?! Супружеское счастье настолько близко, кажется, рукой подать, так что Офелия, вероятно, готова прыгнуть в эту любовь, как в омут, пожертвовать девичьей честью, чтобы быть вместе с возлюбленным в надежде, что он не бросит ее, а оценит ее подвиг самопожертвования. С другой стороны, Офелия, без сомнения, вспоминает предостережения отца: а что если принц Гамлет захочет воспользоваться ее неопытностью, ее доверчивостью, пожелает украсть невинный цветок ее девственности силой или обманом, а потом бросит и растопчет ее, опозорит перед людьми? Нужна осторожность – отец прав. Она будет осмотрительной и холодной. Она не будет внимать мольбам и просьбам Гамлета, не поддастся на его обещания и посулы.

Полоний заменяет здесь для Офелии заботливую мать. Он учит ее жизни. Но что есть жизнь с точки зрения Полония? Это порядочная мерзость, где в одну кучу собрались только хитрости и обманы: любви Гамлета верить нельзя, он просто жулик, который хочет Офелию соблазнить и бросить. Поэтому ей тоже надо его обманывать, скрывать чувства, распалять его страсть, чтобы продать себя подороже. Вот к чему сводится поучительная речь отца‑наставника, с виду заботящегося о нравственности дочери:

Так вот, я научу: во‑первых, думай,

Что ты – дитя, принявши их всерьез,

И требуй впредь залогов подороже.

А то, сведя все это в каламбур,

Под свой залог останешься ты в дурах.

Отец, он предлагал свою любовь

С учтивостью.

С учтивостью! Подумай!

И в подтвержденье слов своих всегда

Мне клялся чуть ли не святыми всеми.

Силки для птиц! Пока играла кровь,

И я на клятвы не скупился, помню.

Нет, эти вспышки не дают тепла,

Слепят на миг и гаснут в обещанье.

Не принимай их, дочка, за огонь.

Будь поскупей на будущее время.

Пускай твоей беседой дорожат.

Не торопись навстречу, только кликнут.

А Гамлету верь только в том одном,

Что молод он и меньше в повеленье

Стеснен, чем ты; точней – совсем не верь.

А клятвам и подавно. Клятвы – лгуньи.

Не то они, чем кажутся извне.

Они, как опытные надувалы,

Нарочно дышат кротостью святош,

Чтоб обойти тем легче. Повторяю,

Я не хочу, чтоб на тебя вперед

Бросали тень хотя бы на минуту

Беседы с принцем Гамлетом.

И вдруг все ее кокетливые приготовления и нехитрые женские хитрости опрокинуты странным поведением Гамлета. Офелия напугана не на шутку. Неужели принц безумен? И все ее надежды на замужество уничтожены? Что ей теперь делать? То, что велит отец? И навсегда отказаться от семейного счастья?

Я шила. Входит Гамлет,

Без шляпы, безрукавка пополам,

Чулки до пяток, в пятнах, без подвязок,

Трясется так, что слышно, как стучит

Коленка о коленку, так растерян,

Как будто был в аду и прибежал

Порассказать об ужасах геенны.

В прекрасном переводе Б.Л. Пастернака все‑таки теряется часть образности оригинального шекспировского текста: «… and down‑gyved to his ancle» (чулки Гамлета, спавшие до щиколоток, были похожи на оковы на ногах преступника (gyves – ножные оковы)).

Он сжал мне кисть и отступил на шаг,

Руки не разжимая, а другую

Поднес к глазам и стал из‑под нее

Рассматривать меня, как рисовальщик.

Он долго изучал меня в упор,

Тряхнул рукою, трижды поклонился

И так вздохнул из глубины души,

Как будто бы он испустил пред смертью

Последний вздох. А несколько спустя

Разжал ладонь, освободил мне руку

И прочь пошел, смотря через плечо.

Он шел, не глядя пред собой, и вышел,

Назад оглядываясь, через дверь,

Глаза все время на меня уставив.

Хотя Офелия внешне соглашается с отцом, что Гамлет обезумел от любви к ней, на самом деле, по‑видимому, ее одолевают на этот счет большие сомнения: уж слишком ужасен был испуг Гамлета, как будто он действительно сбежал из ада («As if he had been loosed out of hell»). Офелия сама смертельно напугана испугом Гамлета, и, как всякая любящая женщина, она чувствует сердцем, что что‑то страшное случилось с Гамлетом и что он прибежал к ней за помощью. Она должна была его спасти, поддержать, сказать что‑нибудь ласковое. Она этого не сделала. Ее гнетет чувство вины. Она не может держать это чувство в себе.

Вот почему она прибежала к отцу, чтобы выговориться. Как Гамлет бежит к ней, как к последнему прибежищу, как к якорю спасения, так она бежит за поддержкой к отцу. Но Офелия видит, что отец ничего не понимает. Мало того, он абсолютно безразличен к Гамлету и к его страданиям. Ему наплевать также и на дочь. Он думает только о себе, о том, как бы угодить королю. Полоний ловчит, чтобы эту ситуацию якобы любовного безумия Гамлета к дочери обратить в свою пользу. И Офелию не может не задевать душевная черствость отца, которому она всецело доверилась.

В следующей сцене Офелии нет, но Полоний приносит Клавдию и Гертруде любовную записку Гамлета. Это значит, что он копается в письмах дочери, как в своем собственном кармане, и нисколько не считает это зазорным. Отец публично читает и комментирует королю и королеве слова любви Гамлета, обращенные только к ней:

«Вот что дала мне дочь из послушанья.

Судите и внимайте, я прочту.

«Небесной, идолу души моей, ненаглядной Офелии». Это плохое выраженье, избитое выраженье: «ненаглядной» – избитое выраженье. Но слушайте дальше.

Вот. (Читает). «На ее дивную белую грудь эти…» – и тому подобное.

Королева

Ей это Гамлет пишет?

Миг терпенья.

Я по порядку, госпожа моя.

«Не верь дневному свету,

Не верь звезде ночей,

Не верь, что правда где‑то,

Но верь любви моей.

О дорогая Офелия, не в ладах я со стихосложеньем. Вздыхать в рифму – не моя слабость. Но что я крепко люблю тебя, о моя хорошая, верь мне. Прощай. Твой навеки, драгоценнейшая, пока цела эта машина. Гамлет».

Офелия, конечно, чувствует, насколько унизительна роль послушной дочери, которую она согласилась на себя взять. Подчиняясь отцу, она предает свою любовь, а любовь в отместку ей может отомстить за себя и предать ее саму, Офелию. Мечты о принце, таким образом, и о любимом муже, умном и красивом, все призрачней: любовь убегает.

Главная сцена для понимания образа Офелии – сцена любовного свидания Офелии и Гамлета. Офелия знает, что она подсадная утка, что она участвует в театральном представлении, в котором каждое ее слово подслушивают зрители и, быть может, смеются над ней и над ее любовью, пускай даже этих зрителей только двое: отец и король. Полоний помыкает Офелией, точно собачонкой:

Офелия, сюда.

Прогуливайся.

(…) Дочь, возьми

Для вида книгу. Под предлогом чтенья

Гуляй в уединенье.

В оригинале отчетливей, чем в переводе Пастернака, видно, как Полоний дополнительно хочет обмануть Гамлета мнимым одиночеством Офелии: «That show of such an exercise may colour \\ Your loneliness» («Чтобы такое занятие еще более подчеркнуло твое одиночество»).

Короче говоря, Полоний хочет организовать бездарный театр для одного зрителя – принца Гамлета. Впрочем, Полоний – скверный режиссер, и главная героиня его спектакля фальшивит, что сразу бросается в глаза Гамлету, искушенному как в жизни, так и в театральном искусстве (см. его наставления актерам).

В наставлениях режиссера Полония, перед тем как выпустить на импровизированную сцену Офелию, звучит и другой важный поэтический мотив всей шекспировской трагедии – мотив ада и дьявола, причем дьявола‑лицедея и лицемера. Мотив ада согласуется с гамлетовской темой – той самой преисподней, из которой он бежал к Офелии, столкнувшись с призраком, посланцем ада. Полоний приказывает Офелии набросить на лицо маску благочестия, под которой, по сути дела, скрывается сам дьявол («…that with devotion"s visage \\ And pious action we do sugar o"er \\ The devil himself» в буквальном переводе, что не совсем ясно у Пастернака: «…что с благочестивым видом и набожным движением мы делаемся сахарными, хотя внутри – сам дьявол»):

Все мы так:

Святым лицом и внешним благочестьем

При случае и черта самого

Обсахарим.

От этих слов Полония даже бесстыдному королю становится совестно, и не случайно он сравнивает фальшивое благочестие с нарумяненной шлюхой:

Король (в сторону)

О, это слишком верно!

Он этим, как ремнем, меня огрел.

Ведь щеки шлюхи, если снять румяна,

Не так ужасны, как мои дела

Под слоем слов красивых. О, как тяжко!

Эта метафора предваряет разговор Гамлета с Офелией, который крутится вокруг понятий «честности» и «красоты». По мнению Гамлета, красота всегда победит честность (в переводе Пастернака – «порядочность»): «И скорей красота стащит порядочность в омут, нежели порядочность исправит красоту. Прежде это считалось парадоксом, а теперь доказано». Гамлет по ходу разговора все время будет намекать Офелии, что она, согласившись играть в спектакле отца, уподобилась шлюхе и предала не только его, Гамлета, но и свою девичью честь, начав торговать ею по наущению Полония.

Королева Гертруда тоже участвует в заговоре. Правда, на первый взгляд она желает Офелии всяческого добра. В оригинале: Will bring him to his wonted way again, \\ To both your honours. В переводе Пастернака:

Сейчас я удалюсь. А вам желаю,

Офелия, чтоб ваша красота

Была единственной болезнью принца,

А ваша добродетель навела

Его на путь, к его и вашей чести.

Слово «honours» и все образования от этого слова – лейтмотив сцены объяснения Офелии и Гамлета. В переводе Пастернака этот мотив частично пропадает (Пастернак выбирает слово «порядочность», по‑моему не совсем точно отвечающий замыслу Шекспира). Разговор Офелии и Гамлета начинается с этого слова‑лейтмотива «honour» (честь). Офелия спрашивает Гамлета: «How does your honour for this many a day?» – сразу после его монолога «Быть или не быть», в конце которого он обращается к ней со словами «нимфа» и просит помянуть его в ее молитвах. (У Шекспира все не случайно: нимфа как богиня реки как будто предвосхищает гибель Офелии в речном потоке.) В переводе Пастернака Офелия в этой реплике только интересуется здоровьем Гамлета: «Принц, были ль вы здоровы это время?» Слово «honour» (честь) пропадает в переводе Пастернака. В буквальном переводе – «ваша честь», то есть это обращение подданной к лицу королевской крови. Но слово «честь» в разных контекстах встречается в этой сцене целых 7 раз, что о чем‑то говорит!

В финале сцены Офелия делает вывод, будто Гамлет безумен, но на самом деле она не понимает смысла его вполне разумных слов. В ее ум не вмещается, что Гамлет в ее лице обвиняет всех женщин. Как позже потерявшая разум Офелия объединит смерть отца и Гамлета, так теперь Гамлет, инсценировавший безумие, соединяет Офелию с матерью – королевой Гертрудой. Гертруда изменила отцу с Клавдием и предала понятие Гамлета о чести, она поколебала его жизненные ценности, попросту уничтожила идеал Гамлета. Если даже мать, которую он боготворил, – предательница, то какова Офелия и все женщины в целом?!

Офелия не в силах догадаться о смысле обобщений Гамлета. Она наблюдает очевидное и аллегории Гамлета принимает за чистую монету. В какое‑то мгновение, вероятно, она вообще забывает о том, что за ней подглядывают отец и король, потому что разбивается ее судьба, рушится любовь.

Отец приказал ей вернуть Гамлету его подарки – она возвращает. Ей хочется поговорить с ним об их любви: она вызывает Гамлета на этот разговор, снова стремясь услышать от него сладкие для ушей женщины слова. Однако Гамлет играет с ней, как кошка с мышкой, бросая ее от надежды к разочарованию: «Я вас любил когда‑то». «Я не любил вас». «Все мы тут кругом обманщики». Наконец, он советует Офелии отправляться в монастырь.

Иначе говоря, Офелия слышит от Гамлета слова, которые ее больно ранят. Гамлет безжалостен и беспощаден. По существу, он проклинает ее: «Если пойдешь замуж, вот проклятье тебе в приданое. Будь непорочна, как лед, и чиста, как снег, – не уйти тебе от напраслины. Затворись в обители, говорю тебе. Иди с миром. А если тебе непременно надо мужа, выходи за глупого: слишком уж хорошо знают умные, каких чудищ вы из них делаете. Ступай в монахини, говорю тебе! И не откладывай».

Чтобы хоть как‑то выдержать этот невыносимый удар судьбы и гамлетовскую ненависть, Офелия хватается за соломинку: она убеждает себя, будто Гамлет безумен, а раз так, его слова – плод душевной болезни, и на эти слова нельзя обращать внимания, но в глубине души она знает, что Гамлет прав, что она играет плохо, что отец подглядывает за ней, а ее в это время разрывает на части отчаяние, отчаяние исчезнувшей любви, погубленной грязными руками ее окружения. Да и Гамлет разбивает ее мечты, точно зеркало, на мелкие осколки. И этот образ зеркала, защищаясь, Офелия сама выговаривает в заключительной реплике:

Какого обаянья ум погиб!

Соединенье знанья, красноречья

И доблести, наш праздник, цвет надежд,

Законодатель вкусов и приличий,

Их зеркало… все вдребезги. Все, все…

А я? Кто я, беднейшая из женщин,

С недавним медом клятв его в душе,

Теперь, когда могучий этот разум,

Как колокол надбитый, дребезжит,

А юношеский облик бесподобный

Изборожден безумьем! Боже мой!

Куда все скрылось? Что передо мной?

Ее жизнь, действительно, превращается в разбитое зеркало, ведь и ее предали: ее предал отец, заставив играть в жалкой комедии предательства, ее предал возлюбленный, ответив предательством на ее предательство, ее предала жизнь, начавшись так хорошо, посулив любовь прекрасного принца и потом злорадно отняв эту надежду навсегда.

В этих обстоятельствах любая женщина могла бы оказаться на грани безумия. Не хватает только небольшого толчка, чтобы сработала пружина болезни и с силой выскочила из потайного отверстия, повредив весь человеческий механизм, или, как говорит в своей записке Офелии Гамлет, машину. И этот толчок был дан: Гамлет убивает отца. Жизнь разом губит и женскую любовь, и дочерний долг: ни в том, ни в другом нет больше смысла. Все было зря. И Офелия сходит с ума.

Наверное, это безумие не было внезапным и необратимым, судя по тому, что в сцене безумия поет Офелия. Она поет народную песенку о возлюбленном в одежде пилигрима. Пилигримы носили широкополые шляпы, украшенные ракушками («cockle hat»), посох («staff») и сандалии. Чтобы проникнуть к своей возлюбленной молодые люди облачались в одежды пилигримов, отказать которым в гостеприимстве в те времена в старой Англии считалось грехом:

А по чем я отличу

Вашего дружка?

Плащ паломника на нем,

Странника клюка.

Иначе говоря, Офелия поет отнюдь не об убитом отце, а о возлюбленном («Не is dead and gone»), которого король отправил на смерть в Англию. Возможно, Офелия еще до своего безумия прослышала об отъезде Гамлета и догадалась, что его убьют, что он никогда к ней не вернется. Неважно на самом деле, что она думает. В этот момент у нее уже начинает мешаться сознание. Безумие Офелии, по существу, замешано на разладе мечты о прекрасном принце и жестокой действительности. Вот почему так любили Офелию романтики.

Из глубин ее подсознания, из самой сердцевины души вырываются слова плача покинутой девушки. Безумная Офелия теряет все признаки сословной принадлежности – то, что она дочь первого министра королевского двора. Она превращается в девушку из народа, брошенную жестоким возлюбленным и потерявшим рассудок от горя. В душевнобольной Офелии начинают просвечивать общечеловеческие, точнее общеженские черты. Больше того, Шекспир наделяет ее народной судьбой – печальной женской судьбой крестьянки. В плачах Офелии слышится горестный крик несчастной женщины, сломленной жестокой жизнью. Вот почему к Офелии зритель (читатель) перестает предъявлять моральный счет: она только несчастная, она дурочка. Разве можно ее в чем‑то обвинять? Она и так сверх меры пострадала. Она достойна лишь одного сострадания.

Белый саван, белых роз

Деревце в цвету,

И лицо поднять от слез

Мне невмоготу.

С рассвета в Валентинов день

Я проберусь к дверям

И у окна согласье дам

Быть Валентиной вам.

Он встал, оделся, отпер дверь,

И та, что в дверь вошла,

Уже не девушкой ушла

Из этого угла.

Вот и причина того, что образ Офелии становится таким обаятельным и целомудренно чистым. Офелия – сама слабость. Она ни с кем не борется, она побеждена жизнью, а потом и смертью. Но ее безумие – мудрость перед Богом. Теперь она уже ничего не хочет от жизни, не требует, не надеется, не просит. Наоборот, она сама раздает окружающим Божьи дары жизни. Шекспировская сцена с цветами, где каждый цветок, который Офелия раздает, символизирует что‑то свое, – поэтический шедевр (розмарин – знак верности, анютины глазки

– символ размышления, задумчивости, укроп – символ лести, водосбор – любовная измена, рута – эмблема раскаяния и печали, рутой лечили бесноватых в церкви, маргаритка – олицетворение верности, фиалки – символ верной любви). В больном сознании Офелии мешаются две смерти: возлюбленного и отца, но причина безумия, конечно, убийство любви и счастья.

О смерти Офелии рассказывает королева. Шекспир настойчиво объединяет персонажей в неразрывные пары. Гамлет и Лаэрт – пара сыновей, которые мстят за своих отцов. Гамлет и Фортинбрас. Первый мог бы стать таким же рыцарем без страха и упрека, как второй, но он мыслит, сомневается в своих поступках, а не воюет за клочок земли, как Фортинбрас. Гамлет и Офелия тоже пара. Они оба потеряли отцов. Офелия, впрочем, не в силах мстить Гамлету. Она объединяет в неразрывную пару отца и Гамлета, считая их обоих погибшими. Гамлет же, в свою очередь, объединяет в пару мать и возлюбленную, предъявляя им обеим счет в измене и предательстве. Именно к королеве приходит безумная Офелия, именно встречи с ней она добивается. И как раз Гертруда, скорбя и жалея, рассказывает о смерти нимфы Офелии в водах реки. Офелия точно и в самом деле становится нимфой, поглощенная водой.

Но есть и еще одна странная пара: Офелия – призрак отца Гамлета. Призрак является к Гамлету из преисподней, точнее он мечется между двух миров, поскольку, не отмщенный Гамлетом, он не может удалиться окончательно в иной мир и потому со стонами бродит по земле. Но ведь и Офелия, случайно погибнув, в сознании людей делается самоубийцей, которую нельзя отпевать в церкви: стало быть, она умирает нераскаянной и в состоянии греха. Так, по крайней мере, считает священник, который отказывается читать заупокойную молитву на ее могиле. Значит, Офелия теперь тоже становится своего рода призраком: она должна, подобно призраку отца Гамлета, скитаться между мирами. И уже в гробу, перед тем как гробовщики должны были бросить ее гроб в могилу, она сверху, с высоты покинувшей свое тело души, может наблюдать, как ее брат Лаэрт и ее возлюбленный Гамлет вцепились друг другу в глотки в ее могиле. Получается, что даже после смерти Офелия не находит желанных отдохновения и покоя: земной, жестокий мир, который довел ее до безумия на земле, настигает ее и в ином мире после смерти. К тому же, согласно этой жестокой логике, нераскаянные грешники: Розенкранц и Гильденстерн, Полоний и Офелия – встречаются в аду.

К счастью, Шекспир оставляет подобные версии за рамками пьесы, а Офелия, несмотря ни на что, остается незапятнанной и чистой, почти идеальной девушкой, обаятельным поэтическим образом. Ее безумие смывает с нее предательство, потому что, повторяем, безумие – мудрость перед Богом. Офелия олицетворяет всех несчастных женщин, и ее чистый поэтический образ навсегда останется в памяти людей одним из самых лучших и странных женских образов Шекспира.

1.3 Монолог Гамлета «Быть или не быть…» как философский центр трагедии В. Шекспира и пять его русских переводов

Меня всегда притягивала загадочная фигура Гамлета. В нем много непонятного. Он ведет себя очень странно. Он мучается над какими‑то вопросами, которые обычно мало занимают нормально живущих людей. Иннокентий Смоктуновский только усилил мой интерес к Гамлету, добавив загадочности в его образ.

Мне всегда казалось, что тайна Гамлета отчасти заключена в его монологе «Быть или не быть…» Там истоки того, что сейчас называют «типом Гамлета». В русской литературе этот тип, по‑моему, проявился в образах Онегина и Печорина – сомневающихся, мучающихся «странными» вопросами «лишних» людей.

Впрочем, в шекспировском Гамлете, мне всегда казалось, больше безумия и меньше рациональности, чем в русских Онегине и Печорине. Что же значит «гамлетовский» вопрос? Почему он считается «вечным», стоит в ряду «проклятых» вопросов человечества? Что, если детально проанализировать монолог «Быть или не быть», чтобы прикоснуться к этой загадке Гамлета?! Кроме английского текста, я взяла для анализа пять русских переводов: К.Р. (великого князя Константина Романова), П. Гнедича, М. Лозинского, Б.Л. Пастернака, В.В. Набокова и комментарии М.М. Морозова и А.Т. Парфенова к изданному в 1985 году в издательстве «Высшая школа» английскому тексту «Гамлета».

Мои открытия начались с самого начала, как только я задумала внимательно изучить монолог Гамлета. Во‑первых, я сразу увидела, в какой контекст помещен монолог в трагедии Шекспира. Монолог помещен в сцену первую III действия трагедии. Его обрамляет сцена разговора Клавдия, Гертруды, Полония, Розенкранца и Гильденстерна, а также безмолвной в этот момент Офелии. Речь идет о том, что Розенкранц и Гильденстерн должны шпионить за Гамлетом, как еще раньше приказал им король‑узурпатор. Полоний и Клавдий должны подслушать разговор Офелии и Гамлета, поскольку Полоний уверяет короля, будто причина безумия Гамлета – в любви, что вызывает законные сомнения Клавдия. Таким образом, Офелия тоже выступает в роли шпионки и «подсадной утки».

Иначе сказать, перед тем как произнести монолог, Гамлет выходит на сцену, встречает Офелию и, не поздоровавшись с ней, проговаривает свой длинный монолог, к финалу монолога вдруг, как будто очнувшись, он узнает Офелию, обращается к ней и просит помянуть его грехи в ее молитве. Сцена заканчивается разговором Гамлета и Офелии, в котором Гамлет предлагает Офелии отправляться в монастырь, к тому же советует покрепче запирать дверь за отцом (Полонием), чтобы тот морочил голову и разыгрывал дурака с одними домашними, а не с ним, Гамлетом. (Скорее всего, Гамлет заметил прячущегося Полония.) Гамлет уходит. Прятавшиеся и подслушавшие разговор Гамлета с Офелией Клавдий с Полонием вновь появляются на сцене. Король по‑прежнему не верит в безумие Гамлета, как, впрочем, и в его любовь к Офелии. Он не без основания опасается Гамлета, сулящего ему неприятности и тревоги, поэтому решает отправить его в Англию, тайно задумав убить законного наследника престола руками своих шпионов Розенкранца и Гильденстерна. Таков контекст монолога «Быть или не быть».

У меня осталось в памяти стойкое впечатление от тех театральных и кинопостановок трагедии, которые мне довелось смотреть и о которых я слышала или читала, что монолог «Быть или не быть» актеры, игравшие Гамлета, всегда читают в одиночку или обращаются к публике. Офелии нет рядом. Родители мне рассказывали, что «Гамлет» в постановке Андрея Тарковского в Ленкоме в исполнении Солоницына лежал на топчане в центре сцены и читал этот монолог в полном одиночестве. Иногда этот монолог даже сокращают. Я читала, что «Гамлет» в постановке Акимова проходил так: актер, игравший Гамлета, сидел напротив зеркала, произносил слова «Быть или не быть», глядя в зеркало, надевал себе на голову корону – и всё. Этим заканчивался его знаменитый монолог.

У Шекспира, как мы видим, совсем не так. Монолог притягивает и одновременно аккумулирует в себе весь сюжет трагедии. В монологе соединяются все темы и коллизии трагедии. Метафоры монолога – главные метафоры трагедии. Что волнует Гамлета? Его миссия, навязанная ему призраком отца. Он должен восстановить попранную справедливость, то есть стать убийцей собственного дяди. Он должен отказаться от матери, которая изменила отцу с убийцей мужа. Он должен убить в себе любовь к Офелии, которая казалась ему прекрасной, чистой, непорочной. Быть может, он видел ее своей будущей супругой. Но на деле невеста оказалась шпионкой короля и подлеца‑отца, что отлично понимает Гамлет.

Другими словами, Гамлет перед монологом уже потерял все свои идеалы и точки опоры. По существу, ему незачем жить. Он не находит поводов продолжать эту подлую и бессмысленную жить, где все ценности рассыпались в прах, где «Дания – тюрьма», где человек – «квинтэссенция праха». Он зовет смерть. Монолог Гамлета о смерти и о жизни как альтернативе смерти. Но стоит ли эта альтернатива того, чтобы выбрать жизнь вместо смерти? Не лучше ли (честнее, достойнее, благороднее) выбрать собственную смерть, а значит, не пятнать кровью руки, не отталкивать прочь возлюбленную, не проклинать мать, которую дала Гамлету жизнь?!

Неужели, задала я себе вопрос, монолог Гамлета только о самоубийстве? Мне не хотелось в это верить. Это не похоже на мое понимание образа. В чем же тогда состоит «гамлетовский» вопрос? Вот почему я разбила монолог на четыре смысловые части и попыталась понять его общий смысл в каждой отдельной части, а затем и как единое целое. Сначала я даю текст Шекспира, потом последовательно пять переводов. Наиболее удачным в поэтическом отношении мне кажется перевод Б.Л. Пастернака. Перевод М. Лозинского традиционно считается самым точным по сравнению с подлинником. Три других перевода (П. Гнедича, В.В. Набокова и К.Р.) я расположила друг за другом по мере убывания поэтичности, согласно моему вкусу. Итак, первый отрывок:

1) To be, or not to be: that is the question:

Whether ’tis nobler in the mind to suffer

The slings and arrows of outrageous fortune,

Or to take arms against a sea of troubles,

And by opposing end them?

Быть или не быть, – таков вопрос;

Что благородней духом – покоряться

Пращам и стрелам яростной судьбы

Иль, ополчась на море смут, сразить их

Противоборством?

(Лозинский)

Быть иль не быть – вот в этом

Вопрос; что лучше для души – терпеть

Пращи и стрелы яростного рока

Или, на море бедствий ополчившись,

Покончить с ними?

(Набоков)

Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними?

(Пастернак)

Быть иль не быть – вот в чем вопрос.

Что благороднее: сносить удары

Неистовой судьбы – иль против моря

Невзгод вооружиться, в бой вступить

И все покончить разом…

Быть иль не быть, вот в чем вопрос.

Что выше:

Сносить в душе с терпением удары

Пращей и стрел судьбы жестокой или,

Вооружившись против моря бедствий,

Борьбой покончить с ним?

Комментаторы английского текста Шекспира М.М. Морозов и А.Т. Парфенов обращают внимание читателя, что Гамлет не сразу приходит к идее смерти или, точнее к мысли об уходе из жизни, к самоубийству. Поначалу он рассматривает совсем другой выбор – между пассивным примирением с бедствиями жизни и борьбой с ними. На мысль о третьей возможности – смерти, когда не нужны будут ни борьба, ни смирение («in the mind to suffer» – «переносить мысленно», то есть молча, безропотно), по мнению комментаторов, Гамлета наводит слово «end».

Довольно точно выражена поэтическая мысль Шекспира у Гнедича, хотя словесно и не совсем верно по сравнению с английским оригиналом. Нужно бросить вызов силам зла, сразиться с ними и в смертельной схватке пасть: «в бой вступить и все покончить разом…» Здесь мы видим Гамлета‑бойца, Гамлета, который в силах броситься в бой со всем злом мира. Это тот Гамлет, который в финале закалывает Клавдия, а еще раньше, как крысу, убивает Полония, посмевшего подслушивать разговор Гамлета с матерью. Это Гамлет, который, не колеблясь, подменяет письмо Клавдия, чтобы его шпионы Розенкранц и Гильденстерн были казнены и попались в собственную ловушку. Это Гамлет, сражающийся с Лаэртом на шпагах в честном поединке. Одним словом, этот Гамлет – деятель и мститель.

Но вот второй отрывок. И Гамлет резко меняется:

2) To die: to sleep;

No more; and by a sleep to say we end

The heart‑ache and the thousand natural shocks

That flesh is heir to, ’tis a consummation

Devoutly to be wish’d. To die, to sleep;

To sleep: perchance to dream: ay, there"s the rub;

For in that sleep of death what dreams may come

When we have shuffled off this mortal coil,

Must give us pause: there’s the respect

That makes calamity of so long life;

Умереть, уснуть, –

И только; и сказать, что сном кончаешь

Тоску и тысячу природных мук,

Наследье плоти, – как такой развязки

Не жаждать? Умереть, уснуть. – Уснуть!

И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;

Когда мы сбросим этот бренный шум,

Вот что сбивает нас; вот где причина

Того, что бедствия так долговечны;

(Лозинский)

Умереть: уснуть

Не более, и если сон кончает

Тоску души и тысячу тревог,

Нам свойственных, – такого завершенья

Нельзя не жаждать. Умереть, уснуть;

Уснуть: быть может, сны увидеть; да,

Вот где затор, какие сновиденья

Нас посетят, когда освободимся

От шелухи сует? Вот остановка.

Вот почему напасти так живучи;

(Набоков)

Умереть. Забыться.

И знать, что этим обрываешь цепь

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель

Желанная? Скончаться. Сном забыться.

Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.

Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет

Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

(Пастернак)

Умереть…

Уснуть – не больше, – и сознать – что сном

Мы заглушим все эти муки сердца,

Которые в наследье бедной плоти

Достались: о, да это столь желанный

Конец… Да, умереть – уснуть…

Жить в мире грез, быть может, вот преграда –

Какие грезы в этом мертвом сне

Вот в чем препятствие – и вот причина,

Что скорби долговечны на земле…

Умереть, уснуть –

Не более; и знать, что этим сном покончишь

С сердечной мукою и с тысячью терзаний,

Которым плоть обречена, – о, вот исход

Многожеланный! Умереть, уснуть;

Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно!

Гамлет перевоплощается в мыслителя, а значит, порыв к мести, к поступку в нем гаснет. Зачем человек действует, если все равно ему суждено умереть? К чему эти душевные метания и бесплодная борьба со злом? Ведь одна только жизнь (не смерть) дает человеку сердечную боль («the heart‑ache») и тысячи ударов, потрясений, которые унаследовало наше тело («thousand natural shocks that flesh is heir to»). Это «темное место» у Шекспира, вероятно, означает, что боль и страдания принадлежат жизни, а не смерти. И объясняются они наличием у человека тела, немощной плоти. Но, если человек лишается этой плоти в момент смерти, зачем тогда все эти долгие, бесконечные и тщетные усилия, зачем страдания, борьба, которые без остатка заполняют человеческую жизнь? В таком случае и месть Гамлета Клавдию превращается в иллюзию, химеру – на фоне неизбежной смерти. Смерть вообще представляется

Гамлету в этот момент желанной избавительницей, ласковой волшебницей, нашептывающей человеку множество сновидений.

И опять происходит некий мыслительный слом в размышлениях Гамлета. Мысль как бы движется ассоциативными, эмоциональными толчками. Мотив сна и сна‑смерти, пожалуй, самое загадочное и «темное» место монолога Гамлета. Причем ни одному переводчику так до конца и не удалось найти адекватную оригиналу форму передачи этой «темной» мысли Шекспира.

То die, to sleep;

То sleep: perchance to dream: ay, there"s the rub

For in that sleep of death what dreams may

When we have shuffled off this mortal coil…

Шекспир здесь трижды повторяется, дает своеобразную градацию слов‑понятий: умереть, заснуть, заснуть и, быть может, видеть сны («perchance to dream»). От смерти мысль Гамлета движется к сновидению, а не наоборот, как это ни странно. Что бы это могло означать? Может быть, Гамлет хочет понять природу смерти? Если она сродни природе сна, то что может нам сниться там, за гробом? Сниться тогда, когда мы уже избавимся от нашей смертной оболочки, от плоти, порождающей страдания и боль? Шекспир употребляет слово «the rub» – препятствие. Комментаторы английского текста отмечают, что это слово пришло из игры в шары (bowls), это термин, означающий «любое препятствие (напр., неровность почвы), которое отклоняло шар от прямого движения к цели».

Сон как будто метафорически обрывает движение человека к цели, является препятствием, навевает на него вечный сон смерти, что ли, чтобы отклонить его от заданной цели. Мысль Гамлета опять мечется между поступком в этой реальной жизни и выбором смерти, пассивным отдыхом, отказом от действия. Буквально у Шекспира сказано: «в этом смертном сне что за сны могут к нам прийти, когда мы сбросим смертную суету (суету земную)»? В выражении «we have shuffled off this mortal coil» слово «coil» имеет два значения: 1) суета, шум и 2) веревка, кольцо, сложенное кругом, бухта. Если иметь в виду метафору Шекспира, то мы как бы сбрасываем с себя нашу смертную оболочку, точно тяжелую бухту, свернутую в кольцо. Мы становимся легкими, бесплотными, но что тогда за сны нам снятся, если мы уже бестелесны? Не могут ли быть эти сны гораздо страшнее наших земных? И вообще земные страдания не предпочтительней ли этой зыбкой неизвестности? Эту тревожную интонацию гамлетовской неуверенности в том, что происходит за гробом, того самого» «странного» страха смерти, по‑моему, не удалось по‑настоящему уловить и словесно выразить никому из русских переводчиков.

У Пастернака сказано поэтично, но непонятно по мысли:

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

У Лозинского неопределенно и, значит, не отвечает духу оригинала:

Какие сны приснятся в смертном сне,

Когда мы сбросим этот бренный шум…

У Гнедича внезапно появляется реющие в пространстве грезы перед очами некоего бестелесного духа, а также «мертвый сон», словно в русской сказке о «живой» и «мертвой» воде:

Какие грезы в этом мертвом сне

Пред духом бестелесным реять будут…

У Набокова вообще пошла какая‑то метафорическая «отсебятина»: «затор», «шелуха сует».

У К.Р. вроде бы точно по тексту оригинала, но за счет невнятности словесного выражения, эмоциональное восклицание, гамлетовское открытие ничуть не впечатляет, а кажется натянутым и плоским:

Какие сны в дремоте смертной снятся,

Лишь тленную стряхнем мы оболочку, – вот что

Удерживает нас. И этот довод –

Причина долговечности страданья.

«Темное» место Шекспира о странных снах, ожидающих нас после смерти (а есть ли там сны и сновидения?!), логично порождает третью часть монолога Гамлета. Ее можно с большой долей точности назвать «социальной» частью. Гамлет здесь предстает в качестве защитника угнетенных, обиженных, обманутых бедняков. Богачи, властители и в целом государство с его суровым ликом палача стремятся уничтожить бессильных и слабых. Уродливая личина смерти просвечивает в самой жизни и делает эту жизнь невыносимой и постылой. Если бы не неизвестность жизни за гробом (или вообще ее отсутствие), самоубийство стало бы повсеместным выходом в несчастьях:

А то кто снес бы униженья века, Неправду угнетателей, вельмож Заносчивость, отринутое чувство, Нескорый суд и более всего Насмешки недостойных над достойным, Когда так просто сводит все концы Удар кинжала! Кто бы согласился, Кряхтя, под ношей жизненной плестись, Когда бы неизвестность после смерти, Боязнь страны, откуда ни один Не возвращался, не склоняла воли Мириться лучше со знакомым злом,

For who would bear the whips and scorns of time,

The oppressor’s wrong, the proud man"s contumely,

The pangs of despised love, the law"s delay,

The insolence of office and the spurns

That patient merit of the unworthy takes,

When he himself might his quietus make

With a bare bodkin? who would fardels bear,

To grunt and sweat under a weary life,

But that the dread of something after death,

The undiscover"d country from whose bourn

No traveller returns, puzzles the will

And makes us rather bear those ills we have

Than fly to others that we know not of?

Кто снес бы плети и глумленье века,

Гнет сильного, насмешку гордеца,

Боль презренной любви, судей неправду,

Заносчивость властей и оскорбленья,

Чинимые безропотной заслуге,

Когда б он сам мог дать себе расчет

Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей

Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,

Когда бы страх чего‑то после смерти, –

Безвестный край, откуда нет возврата

Земным скитальцам, – волю не смущал,

Внушая нам терпеть невзгоды наши

Под тяжким гнетом, – если б страх невольный

И не спешить к другим, от нас сокрытым?

(Лозинский)

А то кто снес бы униженья века.

Неправду угнетателей, вельмож

Заносчивость, отринутое чувство,

Нескорый суд и более всего

Насмешки недостойных над достойным.

Когда так просто сводит все концы

Удар кинжала! Кто бы согласился.

Кряхтя, под ношей жизненной плестись,

Когда бы неизвестность после смерти.

Боязнь страны, откуда ни один

Не возвращался, не склоняла воли

Мириться лучше со знакомым злом,

Чем бегством к незнакомому стремиться!

(Пастернак)

А то кому снести бы поношенье,

Насмешки ближних, дерзкие обиды

Тиранов, наглость пошлых гордецов,

Мучения отвергнутой любви,

Медлительность законов, своевольство

Властей… пинки, которые дают

Страдальцам заслуженным негодяи, –

Когда бы можно было вековечный

Покой и мир найти – одним ударом

Простого шила. Кто бы на земле

Нес этот жизни груз, изнемогая

Чего‑то после смерти, та страна

Безвестная, откуда никогда

Никто не возвращался, не смущали

Решенья нашего… О, мы скорее

Перенесем все скорби тех мучений,

Что возле нас, чем, бросив все, навстречу

Пойдем другим, неведомым бедам…

Ведь кто бы снес бичи и глум времен,

Презренье гордых, притесненье сильных.

Любви напрасной боль, закона леность.

И спесь властителей, и все. что терпит

Достойный человек от недостойных.

Когда б он мог кинжалом тонким сам

Покой добыть? Кто б стал под грузом жизни

Кряхтеть, потеть, – но страх, внушенный чем‑то

За смертью – неоткрытою страной.

Из чьих пределов путник ни один

Не возвращался. – он смущает волю

И заставляет нас земные муки

(Набоков)

Кто б стал терпеть судьбы насмешки и обиды.

Гнет притеснителей, кичливость гордецов.

Любви отвергнутой терзание, законов

Медлительность, властей бесстыдство и презренье

Ничтожества к заслуге терпеливой,

Когда бы сам все счеты мог покончить

Каким‑нибудь ножом? Кто б нес такое бремя,

Стеная, весь в поту под тяготою жизни,

Когда бы страх чего‑то после смерти,

В неведомой стране, откуда ни единый

Не возвращался путник, воли не смущал,

Внушая нам скорей испытанные беды

Сносить, чем к неизведанным бежать?

Гамлет возвышается до социального пафоса, присущего самому Шекспиру. Не случайно шекспироведы связывали эту часть монолога Гамлета со знаменитым 66‑м сонетом Шекспира, в котором как бы ознаменовался закат эпохи Возрождения, появилась горечь, пессимизм в связи с несбывшимися надеждами и неосуществленными идеалами, провозгласившими в начале эпохи Возрождения веру в человека и объявившими его творцом Вселенной. 66 сонет в переводе О. Румера, в частности, приводит А.А. Аникст:

Я смерть зову, глядеть не в силах боле,

Как гибнет в нищете достойный муж,

А негодяй живет в красе и холе;

Как топчется доверье чистых душ,

Как целомудрию грозят позором,

Как почести мерзавцам воздают,

Как сила никнет перед наглым взором,

Как всюду в жизни торжествует плут,

Как над искусством произвол глумится.

Как правит недомыслие умом,

Как в лапах зла мучительно томится,

Все то, что называем мы добром.

Впрочем, в этой части, выраженной почти всеми переводчиками очень удачно, исключая немногие непоэтические выражения, вроде «глум времен» и «кинжалом тонким» (Набоков) или «одним ударом шила(!)» (Гнедич), появляется еще одна гамлетовская черта, тоже характерная для людей эпохи Возрождения, – это его трезвый реализм, который подчас даже граничит с атеизмом. Заметьте, что в рассуждениях Гамлета о смерти нет ни малейшего намека на христианское воздаяние, на Божий суд, на рай или ад. Точно Гамлет забыл о загробной жизни и думает только, есть ли вообще там, за гробом, хоть какая‑нибудь жизнь. Именно эта неизвестность и порождает страх покончить счеты с жизнью самостоятельно, одним ударом кинжала. Комментаторы английского текста приводят еще один перевод этого места, почти в точности повторяющий мысль оригинала. Это перевод Радловой о загробной стране: «Та неоткрытая страна, откуда к нам путешественник не возвращался».Лапидарней всего у Пастернака: «Боязнь страны, откуда ни один \\ Не возвращался…»

Эта трезвость философского мышления Гамлета подчеркивает в нем скрытую силу практика, который, несмотря на сомнения, вступит в борьбу со злом и погибнет, чтобы победить зло своей смертью, таким образом разрешая тот самый «вечный» вопрос, который он сам же и поставил. Философ осуществит свою философию на практике!

В четвертой части монолога сам Гамлет подстегивает себя, называя свои сомнения и колебания трусостью и нерешительностью. Здесь же он из мира разреженной философской мысли возвращается к действительности, видит Офелию и обращается к ней. В этой финальной части, по‑моему, самой поэтической и впечатляющей формулы‑метафоры удалось достичь Пастернаку. Он выразился по‑пастернаковски ярко, пускай даже остальные переводы точнее передают смысл шекспировского оригинала с его метафорой бледности и румянца:

Так погибают замыслы с размахом…

Thus conscience does make cowards of us all;

And thus the native hue of resolution

Is sicklied o’er with the pale cast of thought,

And enterprises of great pith and moment

With this regard their currents turn awry,

And lose the name of action. – Soft you now!

The fair Ophelia! Nymph, in thy orisons

Be all my sins remember’d.

Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика,

Так погибают замыслы с размахом,

В начале обещавшие успех,

От долгих отлагательств. Но довольно!

Офелия! О радость! Помяни

Мои грехи в своих молитвах, нимфа.

(Пастернак)

И эта мысль нас в трусов обращает…

Могучая решимость остывает

При размышленье, и деянья наши

Становятся ничтожеством… Но тише, тише.

Прелестная Офелия, о нимфа –

В своих святых молитвах помяни

Мои грехи…

Так трусами нас делает раздумье,

И так решимости природный цвет

Хиреет под налетом мысли бледным,

И начинанья, взнесшиеся мощно,

Сворачивая в сторону свой ход,

Теряют имя действия. Но тише!

Офелия? – В твоих молитвах, нимфа,

Да вспомнятся мои грехи.

(Лозинский)

Всех трусами нас делает сознанье,

На яркий цвет решимости природной

Ложится бледность немощная мысли,

И важные, глубокие затеи

Меняют направленье и теряют

Названье действий. Но теперь – молчанье…

В твоих молитвах, нимфа,

Ты помяни мои грехи.

(Набоков)

Как совесть делает из всех нас трусов;

Вот как решимости природный цвет

Под краской мысли чахнет и бледнеет,

И предприятья важности великой,

От этих дум теченье изменив,

Теряют и названье дел. – Но тише!

Прелестная Офелия! – О нимфа!

Грехи мои в молитвах помяни!

Итак, Гамлет в монологе открывается во всех своих лицах: он деятель и мститель, философ и глубокий созерцатель жизни, защитник угнетенных и трезвый реалист. Наконец, «гамлетовский» вопрос, который он ставит, не есть вопрос самоубийства, а есть вопрос смысла бытия перед лицом смерти. Эта крайняя постановка «проклятого» вопроса о смысле человеческой жизни, пожалуй, единственно правильная. К этому «гамлетовскому» вопросу рано или поздно приходит каждый человек, и каждому приходится по‑своему и на своем уровне решать его. Впрочем, перед нами пример Гамлета: он не спасовал перед смертью, не бросился в омут самоубийства от страха перед местью королю, не пощадил мать и возлюбленную ради торжества добра и справедливости. В финале Гамлет – борец и победитель, пускай сраженный жестокой судьбой. Но как раз такой Гамлет уже открывается в монологе «Быть или не быть». Именно там мы узнаем настоящее благородное лицо Гамлета.

Трагедия Уильяма Шекспира "Гамлет" носит тираноборческий характер. Своим содержанием она обличает социальную и политическую систему феодализма. В образах врагов Гамлета запечатлены ненавистные Шекспиру черты, характерные для зарождающегося буржуазного мира: корыстный эгоизм, распад освященного веками кодекса чести, лицемерие и двоедушие. Шекспир не делает политических выводов, но трагедия гуманиста Гамлета неизбежно приобретает политический характер.

В репертуаре русского театра трагедия "Гамлет" с давних пор занимает почетное место. Лучшие актеры-трагики XIX века воплощали на сцене образы датского принца и его возлюбленной Офелии.

В. Г. Белинский так писал о шекспировской героине "Гамлета" Офелии: "Офелия занимает второе лицо после Гамлета. Это одно из тех созданий Шекспира, в которых простота, естественность и действительность сливаются в один прекрасный, живой и типичный образ... Представьте себе существо кроткое, гармоническое, любящее, в прекрасном образе женщины; существо, которое умрет от любви отверженной или, что еще скорее, от любви сперва разделенной, а после презренной, но которое умрет не с отчаянием в душе, а угаснет тихо, с улыбкою на устах, с молитвою за того, кто погубил ее; угаснет, как угасает заря на небе в благоуханный майский вечер: вот вам Офелия".

В поэтическом образе Офелии, рисуя ее горестную судьбу, Шекспир показывает враждебность мира таких, как Клавдий и Полоний, простым и прекрасным человеческим чувствам. Офелия - жертва мира преступлений и лжи, интриг и коварства. Она очень любит Гамлета, но в то же время глубоко привязана к своему отцу и во всем ему верит. Офелия говорит, что Гамлет соединяет в себе черты благородного рыцаря, государственного мужа и ученого, но сама вынужденно признает, что для нее это в прошлом:

О, что за гордый ум сражен! Вельможи,

Бойца, ученого - взор, меч, язык;

Цвет и надежда радостной державы,

Чекан изящества, зерцало вкуса...

о, как сердцу снесть:

видав былое, видеть то, что есть!

Если люди, которые должны быть ближе всего, преступают законы, то чего же можно ждать от других? По этой причине Гамлет резко изменяет свое отношение к ней. Его любовь к Офелии была искренней, но пример матери заставляет сделать его печальный вывод: женщины слишком слабы, чтобы выдержать суровые испытания жизнью. Для того чтобы облегчить свой разрыв с Офелией, Гамлет издевается над ней. Он хочет показать Офелии, что он бездумен и жесток - следовательно, Офелия его оставит. Гамлет осуждает не только Офелию, но и всех женщин. А Офелии искренне советует выйти из того порочного круга придворной жизни, в котором она находится - "уйти в монастырь". Гамлет отказывается от Офелии еще и потому, что эта любовь может отвлечь его от мести, которая ему важнее, чем пылкие чувства.

Офелия оказывается между двумя враждующими лагерями. У нее нет стольких сил, чтобы оторваться от отца и брата, от привычного семейного гнезда и открыто быть рядом с Гамлетом. Она покорная и послушная дочь Полония, всецело доверяет ему свою судьбу и свои тайны.

Простодушная и кроткая Офелия не может понять смысла и значения той борьбы, которая происходит в Эльсиноре, она верит в сумасшествие Гамлета и безвольно соглашается стать "орудием испытания" в руках Полония и Клавдия. Она не в силах вынести тяжелые удары судьбы, которые обрушиваются на нее, и гибнет, как цветок, смятый бурей.

Гамлет оказывается косвенно виноват в смерти Офелии, но в глазах девушки и других персонажей пьесы он остается, как отмечал литературовед А. Аникст, "нравственно чистым, ибо преследовал благородные цели и зло, которое он совершал, было ответом на козни его противников".

Если безумие Гамлета - всего лишь маска, то безумие Офелии вызывает у читателей жалость и боль. Но "даже в своем безумии, - писал А. Аникст, - она остается трогательной и прекрасной".