Неудавшийся брак Тони. Свадьбы Клары и Томаса

Часть первая

Глава первая

– «Что сие означает?.. Что сие означает?..»

– Вот именно, черт возьми, c’est la question, ma tr?s ch?re demoiselle!1
В том-то и вопрос, дорогая моя барышня! (фр. )

Консульша Будденброк, расположившаяся рядом со свекровью на длинной белой софе с сиденьем, обтянутым желтой шелковой тканью, и спинкой, увенчанной золоченой головою льва, бросила быстрый взгляд на супруга, сидевшего тут же в креслах, и поспешила на помощь дочке, которая примостилась на коленях у деда, поближе к окну.

– Тони, – подсказала она, – «Верую, что Господь Бог…»

Маленькая Антония, хрупкая восьмилетняя девочка в платьице из легчайшего переливчатого шелка, чуть отвернув белокурую головку от лица деда и напряженно вглядываясь в пустоту серо-голубыми глазами, повторила еще раз: «Что сие означает?» – затем медленно произнесла: «Верую, что Господь Бог…» – вдруг с прояснившимся лицом быстро добавила: «…создал меня вместе с прочими тварями», – и, войдя в привычную колею, вся так и светясь радостью, единым духом выпалила весь член катехизиса, точно по тексту издания 1835 года, только что выпущенного в свет с соизволения высокомудрого сената.

«Когда уж разойдешься, – думала она, – то кажется, будто несешься с братьями на салазках с Иерусалимской горы. Все мысли вылетают из головы, и хочешь не хочешь, а нельзя остановиться».

– «К тому же: платье и обувь, – читала она, – пищу и питье, дом и двор, жену и детей, землю и скот…»

Но при этих словах старый Иоганн Будденброк неожиданно разразился смехом, вернее – хихикнул, громко и саркастически; этот смешок он уже давно держал наготове. Старика радовало, что вот опять удалось потешиться над катехизисом, – цель, ради которой, вероятно, и был учинен весь этот домашний экзамен. Он тут же осведомился о количестве земли и скота у Тони, спросил, почем она продает мешок пшеницы, и предложил незамедлительно вступить с ней в торговую сделку. Его круглое розовое лицо, которому он при всем желании не умел придать выражения суровости, обрамлялось белыми как снег, напудренными волосами, а на широкий воротник мышино-серого сюртука спускалось некое подобие косички. В семьдесят лет он все еще хранил верность моде своей юности, и хотя отказался от галунов между пуговицами и большими карманами, но длинных брюк в жизни не нашивал. Его широкий двойной подбородок уютно покоился на кружевном жабо.

Все стали вторить его смеху, – надо думать, из почтения к главе семьи.

Мадам Антуанетта Будденброк, в девичестве Дюшан, захихикала совершенно как ее супруг. Эта дородная дама с тугими белыми буклями, спускавшимися на уши, в простом черном платье со светло-серыми полосами – что свидетельствовало о ее врожденной скромности, – держала в белоснежных, все еще прекрасных руках маленький бархатный мешочек-«помпадур». Черты ее лица с течением времени стали до странности схожи с чертами мужа. Только разрез и живость темных глаз выдавали ее полуроманское происхождение: уроженка Гамбурга, она со стороны деда происходила из франко-швейцарской семьи.

Ее невестка, Элизабет Будденброк, урожденная Крегер, смеялась тем крегеровским хохотком, который начинался неопределенным шипящим звуком; смеясь, она прижимала к груди подбородок. Как все Крегеры, консульша отличалась величавой осанкой, и хоть и не была красавицей, но ее чистый, ровный голос, ее спокойные, уверенные и мягкие движения радовали всех и каждого своей чинной неторопливостью. Рыжеватые волосы, на макушке уложенные в маленькую корону и крупными локонами спускающиеся на уши, превосходно гармонировали с нежной белизной ее кожи, на которой здесь и там проступали крохотные веснушки. Наиболее характерным в ее лице с несколько длинным носом и маленьким ртом было полное отсутствие углубления между нижней губой и подбородком. Коротенький лиф с пышными буфами на рукавах, пришитый к узкой юбке из легкого, в светлых цветочках, шелка, оставлял открытой прекрасную шею, оттененную атласной ленточкой со сверкающим брильянтовым аграфом посередине.

Консул нервно заерзал в креслах. Он был одет в светло-коричневый сюртук с широкими отворотами, с рукавами, пышными наверху и плотно облегающими руку от локтя до кисти, и в узкие белые панталоны с черными лампасами. Плотный и широкий шелковый галстук, обвивая высокие стоячие воротнички, в которые упирался его подбородок, заполнял собою весь вырез пестрого жилета. Глаза консула, голубые и довольно глубоко посаженные, внимательным выражением напоминали глаза его отца, но казались более задумчивыми; серьезнее, определеннее были и черты его лица – нос с горбинкой сильно выдавался вперед, а щеки, до половины заросшие курчавыми белокурыми баками, были значительно менее округлы, чем щеки старика.

Мадам Будденброк слегка дотронулась до руки невестки и, уставившись ей в колени, тихонько засмеялась.

– Он неизменен, mon vieux!2
Мой старик! (фр .)

Не правда ли, Бетси? – Она выговаривала: «неизмэнен».

Консульша только слабо погрозила своей холеной рукой, на которой тихонько звякнули браслеты, и затем этой же рукой – излюбленный ее жест! – быстро провела по щеке от уголка рта ко лбу, словно откидывая непокорную прядь волос.

Но консул, подавляя улыбку, произнес с легким укором:

– Папа, вы опять потешаетесь над религией…

Будденброки сидели в «ландшафтной», во втором этаже просторного старинного дома на Менгштрассе, приобретенного главой фирмы «Иоганн Будденброк», куда совсем недавно перебралось его семейство. На добротных упругих шпалерах, отделенных от стен небольшим полым пространством, были вытканы разновидные ландшафты таких же блеклых тонов, как и чуть стершийся ковер на полу, – идиллии во вкусе XVIII столетия, с веселыми виноградарями, рачительными хлебопашцами, пастушками в кокетливых бантах, сидящими на берегу прозрачного ручья с чистенькими овечками на коленях или целующимися с томными пастушками… Все это, за редким исключением, было изображено на фоне желтоватого заката, весьма подходившего к желтому штофу лакированной белой мебели и к желтым шелковым гардинам на окнах.

Большая ландшафтная была меблирована относительно скупо. Круглый стол на тонких и прямых ножках, с золотым орнаментом, стоял не перед софой, а у другой стены, напротив маленькой фисгармонии, на крышке которой лежал футляр с флейтой. Кроме кресел, чопорно расставленных вдоль стен, здесь еще был маленький рабочий столик возле окна, а около софы – хрупкий изящный секретер, уставленный безделушками.

Против окон, в полутьме, сквозь застекленную дверь виднелись колонны, ротонда; белая двустворчатая дверь по левую руку вела в большую столовую, а направо, в полукруглой нише, стояла печь; за ее искусно сработанной и до блеска начищенной кованой дверцей уютно потрескивали дрова.

В этом году рано наступили холода. За окнами, на другой стороне улицы, уже совсем пожелтела листва молодых лип, которыми был обсажен церковный двор; ветер завывал среди могучих стрельчатых башен и готических шпилей Мариенкирхе, моросил холодный дождь. По желанию мадам Будденброк-старшей в окна уже были вставлены вторые рамы.

Согласно заведенному порядку, Будденброки каждый второй четверг собирались вместе. Но сегодня, кроме всех членов семьи, проживавших в этом городе, приглашение запросто отобедать получили еще несколько друзей дома. Время близилось к четырем часам, Будденброки сидели в сгущающихся сумерках и ждали гостей.

Маленькая Антония все «неслась на салазках», не позволяя деду прервать себя, и только ее оттопыренная верхняя губка быстро-быстро выставлялась над нижней. Вот санки уже подлетели к подножию Иерусалимской горы, но, не в силах остановить их, она помчалась дальше…

– Аминь, – сказала она. – Я еще и другое знаю, дедушка.

– Tiens!3
Каково! (фр .)

Она знает еще и другое! – воскликнул старик, делая вид, что его снедает любопытство. – Ты слышишь, мама? Она знает еще и другое! Ну кто мог бы сказать…

– Если теплый удар, – говорила Тони, кивая головкой при каждом слове, – так, значит, это молния; а если холодный удар, так, значит, – гром.

Тут она скрестила руки и окинула смеющиеся лица родных взглядом человека, уверенного в своем успехе. Но г-н Будденброк вдруг рассердился на ее премудрость и стал допытываться, кто набил голову ребенка таким вздором. А когда выяснилось, что это Ида Юнгман, недавно приставленная к детям мамзель из Мариенвердера, то консулу пришлось взять бедную Иду под свою защиту.

– Вы слишком строги, папа. Почему бы в ее возрасте и не иметь своих собственных, пусть фантастических, представлений обо всем этом?..

– Excusez, mon cher, mais c’est une folie!4
Уж прости, дорогой, но это вздор! (фр .)

Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда детям забивают мозги чепухой! Как? Гром? Да чтоб ее самое громом разразило! Оставьте меня в покое с вашей пруссачкой…

Старый Будденброк не выносил Иду Юнгман. Он не был ограниченным человеком и немало повидал на своем веку. Еще в 1813 году ему довелось (в карете, запряженной цугом) объездить Южную Германию, где он, будучи военным поставщиком, закупал хлеб для прусской армии, а позднее побывать в Париже и в Амстердаме. Почитая себя человеком просвещенным, он отнюдь не был склонен осуждать все, что находилось за воротами его родного готического городка. Но при всем том, если не говорить о его разнообразных торговых связях, был значительно строже в выборе знакомых, чем его сын, консул Будденброк, и куда менее охотно сближался с «чужестранцами». Посему, когда его дети, вернувшись из поездки в Западную Пруссию, привезли с собой упомянутую двадцатилетнюю девицу, сироту, дочь трактирщика из Мариенвердера, умершего за несколько дней до прибытия туда молодых Будденброков, консулу пришлось выдержать нешуточную сцену с отцом, во время которой старик говорил только по-французски и по-нижненемецки… Вообще же Ида Юнгман, усердная экономка и отличная воспитательница, благодаря своему врожденному такту и прусскому чинопочитанию как нельзя лучше пришлась ко двору в семействе Будденброков. Преисполненная самых аристократических воззрений, эта особа с неподражаемой тонкостью различала высший свет от просто света, среднее сословие – от пониже среднего, гордилась своей преданной службой людям столь высокопоставленным и бывала очень недовольна, если Тони заводила дружбу с какой-нибудь из своих одноклассниц, принадлежавшей, по мнению мамзель Юнгман, разве что к верхушке среднего сословия.

Легкая на помине, она в эту минуту как раз промелькнула за стеклянной дверью в ротонде и вошла в ландшафтную. Рослая, сухопарая, в черном платье, гладко причесанная и с добродетельным выражением лица, она вела за руку маленькую Клотильду – необыкновенно худенькую девочку в пестром ситцевом платьице, с тусклыми пепельными волосами и постным личиком старой девы. Клотильда – отпрыск боковой и совершенно неимущей линии, тихое, малозаметное существо, взятая в дом как сверстница Антонии, была дочерью племянника старого Будденброка, управляющего небольшим имением под Ростоком.

– Стол накрыт, – объявила мамзель Юнгман, при этом «р», которое она в детстве вовсе не умела произносить, как-то странно пророкотало в ее глотке. – Клотильда так усердно помогала на кухне, что Трине почти не осталось работы.

Господин Будденброк ухмыльнулся в свое жабо («иноземное» произношение Иды неизменно смешило его), консул же потрепал племянницу по щечке и одобрительно заметил:

– Молодец, Тильда! Недаром говорится: трудись и молись! Нашей Тони следовало бы брать с тебя пример, – ее частенько одолевают лень и гордыня…

Тони опустила головку и снизу вверх поглядела на деда, зная, что он непременно вступится за нее.

– Э, нет! Так не годится, – сказал старик. – Голову выше. Тони, courage!5
Смелее! (фр .)

Каждому свое. Заметь себе: одинаковых людей не бывает. Тильда – хорошая девочка, но и мы не плохи. J’ai raison6
Не так ли (фр .).

Бетси?

Он обернулся к невестке, которая обычно соглашалась с его мнениями, тогда как мадам Антуанетта, скорее из благоразумия, чем по убеждению, всегда становилась на сторону консула. Так оба поколения, словно в chass? croise7
Крест-накрест – па в кадрили (фр .).

Протягивали друг другу руки.

– Вы очень добры к ней, папа, – сказала консульша. – Ну, Тони постарается стать умной и трудолюбивой… Что, мальчики еще не пришли из школы? – спросила она Иду.

Но в это время Тони, которая все еще сидела на коленях у деда и смотрела в «шпиона», воскликнула:

– Том и Христиан идут по Иоганнесштрассе… И господин Гофштеде… и дядя доктор тоже…

Тут колокола на Мариенкирхе заиграли хорал – динь! динь! дон! – не очень стройно, так что с трудом можно было разобрать, что, собственно, они вызванивают, но все же торжественно и гулко. А когда затем вступили маленький и большой колокола, радостно и величаво оповещая город, что вот уже четыре часа, – внизу, у обитой войлоком парадной двери, задребезжал колокольчик, и действительно вошли Том и Христиан вместе с первыми гостями: Жан-Жаком Гофштеде – поэтом и доктором Грабовым – домашним врачом.

Глава вторая

Господин Гофштеде, местный поэт, уж наверное, принесший с собой стишки по случаю сегодняшнего обеда, был всего на несколько лет моложе г-на Будденброка-старшего и носил костюм того же старинного покроя: зеленый сюртук, в который он сегодня облекся, только по цвету разнился от сюртука его старшего друга. Более худой и подвижный, нежели Иоганн Будденброк, г-н Гофштеде обращал на себя внимание живостью маленьких зеленоватых глаз и на редкость острым длинным носом.

– Приношу сердечную благодарность, – сказал он, пожав руки мужчинам и щегольнув перед дамами (в особенности перед консульшей, которую он почитал превыше всех остальных) парочкой-другой изысканнейших комплиментов, какие уже не умело отпускать новейшее поколение, и к тому же сопровожденных приятнейшей и приветливейшей улыбкой. – Приношу сердечную благодарность за любезное приглашение, друзья мои. Эти два молодых человека, – он указал на Тома и Христиана, стоявших подле него в синих курточках с кожаными поясами, – повстречались нам, мне и доктору, на Кенигштрассе, по которой они возвращались со своих учебных занятий. Отличные ребята, госпожа консульша! Томас – о, это серьезный, положительный ум! Не подлежит сомнению, что он станет негоциантом. Христиан же – тот, напротив, чуть-чуть шарлатан, а? Чуть-чуть incroyable8
Оригинал (фр .).

Но я не скрываю своего engouement9
Пристрастия (фр .).

К нему. Он пойдет по ученой части: ум у мальчика острый, – великолепные задатки!..

Господин Будденброк запустил два пальца в свою золотую табакерку:

– Обезьяна он! Может, ему стать поэтом? А, Гофштеде?

Мамзель Юнгман плотно задвинула занавеси на окнах, и мгновение спустя комнату озарил слегка дрожащий, но покойный и отрадный для глаза свет от многочисленных свечей в хрустальной люстре и в канделябрах, стоявших на секретере.

– Ну, Христиан, – обратилась к сыну консульша; волосы ее блеснули золотом, – чем вы занимались сегодня после обеда?

Выяснилось, что последними уроками были чистописание, арифметика и пение.

Христиан, семилетний мальчуган, уже сейчас до смешного походил на отца. Те же небольшие, круглые, глубоко посаженные глаза, та же, теперь уже различимая, линия большого горбатого носа; что-то неуловимое в очертаниях скул свидетельствовало о том, что его лицо недолго будет хранить свою детскую округлость.

– Мы ужас как смеялись сегодня! – словоохотливо начал Христиан, и глаза его забегали. – Послушайте, что господин Штенгель сказал Зигмунду Кестерману! – Мальчик весь как-то сгорбился, тряхнул головой и, обратив свой взор в пространство, внушительно проговорил: – «Внешность, милое мое дитя, у тебя чинная и благопристойная, но душа, милое дитя, – душа у тебя черная…» – Последнее слово он произнес картаво, так что выходило «тшойная», и его лицо при этом со столь неподражаемым комизмом изобразило отвращение к «внешней» чинности и благопристойности, что все присутствующие разразились хохотом.

– Обезьяна он! – сдерживая смех, повторил старый Будденброк.

Господин Гофштеде был вне себя от восторга.

– Charmant!10
Очаровательно! (фр .)

– вскричал он. – Бесподобно! Надо знать Марцеллуса Штенгеля! Ну точь-в-точь! Нет, это прелестно!

Томас, начисто лишенный подражательного дара, стоял рядом с братом и, не испытывая к нему ни малейшей зависти, только от души смеялся. Зубы у него были не очень хороши – мелкие и желтоватые, но зато нос отличался на редкость благородной формой; глазами и овалом лица он сильно напоминал деда.

Гости и хозяева сидели кто в креслах, кто на софе, болтая с детьми, обмениваясь впечатлениями о новом доме, о рано наступивших холодах. Г-н Гофштеде, стоя у секретера, любовался великолепной чернильницей севрского фарфора в виде муругой охотничьей собаки. Доктор Грабов, ровесник консула, с благодушной улыбкой на длинном добром лице, выглядывавшем из поросли жидких бакенбардов, рассматривал пирожные, булочки с изюмом и всевозможные солонки, выставленные напоказ гостям. То была «хлеб-соль», которой друзья и родственники обильно одарили Будденброков по случаю новоселья. А дабы каждому было ясно, что дары исходят из богатых домов, роль хлеба здесь выполняло сладкое, пряное и сдобное печенье, а соль была насыпана в массивные золотые солонки.

– Да, работы у меня будет немало, – сказал доктор, глядя на эти сласти, и погрозил детям пальцем. Затем, покачав головой, взвесил на руке тяжелый золотой судок для соли, перца и горчицы.

– От Лебрехта Крегера, – сказал г-н Будденброк с насмешливой улыбкой. – Он неизменно щедр, мой любезный сват! Я ему ничего подобного не даривал, когда он выстроил себе летний дом за Городскими воротами. Но… что поделаешь: благородные замашки! Широкая натура! Вот уж в полном смысле cavalier ? la mode11
Светский лев (фр .).

Колокольчик у дверей прозвенел на весь дом. Явился пастор Вундерлих, приземистый пожилой господин в длиннополом черном сюртуке, белолицый, веселый, добродушный, с блестящими серыми глазами и со слегка припудренной шевелюрой. Он уже много лет вдовел и привык считать себя холостяком, таким же, как долговязый маклер Гретьенс, пришедший вместе с ним, который то и дело прикладывал к глазам сложенные трубою руки, точно рассматривал картину: он был общепризнанный ценитель искусства.

Вслед за ними прибыли сенатор доктор Лангхальс с женой, давние друзья дома, и виноторговец Кеппен, большеголовый, с красным лицом, торчавшим между высокими буфами рукавов, в сопровождении своей дебелой супруги.

Уже пробило половина пятого, когда наконец заявились Крегеры – старики и молодые: консул Крегер с женой и сыновьями, Якобом и Юргеном, однолетками Тома и Христиана. Почти одновременно с ними вошли родители консульши Крегер – оптовый лесоторговец Эвердик с женой; нежные супруги, и сейчас еще при всех именовавшие друг друга альковными кличками.

– «Важные господа не спешат никогда», – произнес консул Будденброк и склонился к руке тещи.

– Но зато в полном сборе. – С этими словами Иоганн Будденброк широким жестом указал на многолюдную крегеровскую родню и пожал руку старику Крегеру.

Лебрехт Крегер, cavalier а la mode, высокий, изысканный господин, хотя и продолжал слегка припудривать волосы, но одет был по последней моде. На его бархатном жилете сверкали два ряда пуговиц из драгоценных камней. Юстус, его сын, носивший маленькие бакенбарды и высоко подкрученные усы, фигурой и манерами очень походил на отца; даже движения рук у него были такие же округлые и грациозные.

Никто не спешил садиться, все стояли в ожидании, лениво ведя предобеденный разговор. Но вот Иоганн Будденброк-старший предложил руку мадам Кеппен и громко провозгласил:

– Ну-с, надо думать, что у всех уже разыгрался аппетит, а посему, mesdames et messieurs…12
Милостивые государыни и государи… (фр .)

Мамзель Юнгман и горничная распахнули белую дверь в большую столовую, и общество неторопливо направилось туда в приятной уверенности, что уж где-где, а у Будденброков гостей всегда ждет лакомый кусочек…

Глава третья

Когда все шествие двинулось в столовую, младший хозяин схватился за левый нагрудный карман своего сюртука, – там хрустнула какая-то бумага, – и любезная улыбка, внезапно сбежавшая с его лица, уступила место озабоченному, удрученному выражению; на висках у него напряглись и заиграли жилки, как у человека, крепко стиснувшего зубы. Для виду сделав несколько шагов по направлению к двери, он отступил в сторону и отыскал глазами мать, которая в паре с пастором Вундерлихом замыкала процессию и уже готовилась переступить порог столовой.

– Pardon, милый господин пастор… На два слова, мама.

Пастор благодушно кивнул, и консул Будденброк увлек старую даму обратно к окну ландшафтной.

– Я ненадолго задержу вас, мама, – торопливым шепотом произнес он, отвечая на вопросительный взгляд ее темных глаз. – Письмо от Готхольда. – Он извлек из кармана сложенный вдвое конверт, запечатанный сургучной печатью. – Это его почерк… Уже третье послание, а папа ответил только на первое. Как быть? Его принесли в два часа, и я давно должен был вручить его отцу. Но неужели именно мне надо было испортить ему праздник? Что вы скажете? Я могу сейчас пойти и вызвать отца.

– Нет, ты прав, Жан! Лучше повременить, – отвечала мадам Будденброк и быстрым привычным движением дотронулась до плеча сына. – И о чем только он может писать? – огорченно добавила она. – Все стоит на своем, упрямец, и требует возмещения за дом… Нет, нет, Жан, только не сейчас… Может быть, позднее вечером, когда все разойдутся…

Роман «Будденброки» был начат Томасом Манном в октябре 1896 года. Первоначально писатель планировал отразить в нём историю своей семьи (преимущественно старших родственников), но со временем биографическое повествование переросло в художественное и распространилось на четыре поколения людей, связанных одной общей семейной историей. 18 июля 1900 года роман был закончен, в 1901-м – издан, в 1929 году – удостоен Нобелевской премии по литературе.

В «Будденброках» тесно переплетены черты реалистического, исторического, психологического и семейного романа. Центральная идея произведения – разрушение старых буржуазных порядков – раскрывается на примере вырождения классической купеческой семьи, проживающей в немецком торговом городе Любеке. Время действия романа охватывает период с осени 1835 года по конец 70-х годов XIX века (точную дату установить сложно, так как после последнего, датированного осенью 1876 года, события из жизни Будденброков – ликвидации фирмы, продажи семейного дома и переезда Герды за Городские ворота, проходит ещё какое-то количество времени).

Открывается произведение сценой новоселья по случая приобретения Будденброками просторного старинного дома, некогда принадлежавшего разорившемуся семейству Ратенкампа, заканчивается – продажей не только «родового гнезда» на Менгштрассе, но и особняка, выстроенного последним главой фирмы «Иоганн Будденброк» - Томасом. За сорок лет жизни процветающее и пользующееся уважением Любека семейство вначале внешне разрастается (продолжающий дело своего отца Иоганн Будденброк является отцом двух сыновей – непутёвого Готхольда и свято блюдущего интересы дела – Иоганна, у которого, в свою очередь, рождается четверо детей – Антония, Томас, Христиан и Клара, жизнь которых и ложится в основу сюжета романа Манна), а потом постепенно сходит на «нет», вырождаясь как психологически, так и физически.

Цементирующая основа семьи Будденброков – преданность торговому делу нарушается каждый раз, когда в неё привносится чувственное начало (первый брак старого Иоганна Будденброка, женитьба его сына Готхольда по любви на лавочнице Штювинг, женитьба Христиана на куртизанке Алине и т.п.) или новая кровь (аристократическая – Элизабет Крегер, артистическая – ГердыАрнольдсен и т.п.). Торговые, рациональные натуры не выдерживают ни взаимодействия, ни смешения с духовными и чувственными, далеко отстоящими от деловых принципов отношения к жизни. Это становится понятно на примере третьего поколения семьи Будденброков, каждый представитель которого становится тупиковой ветвью как для сохранения семейного имени, так и дела.

Старшая дочь Иоганна Будденброка – Антония – романтически настроенная девушка, читающая в юности Гофмана и мечтающая о большой любви, выходит замуж по расчёту, причём не своему, а отцовскому. Расчёт оказывается неверным. Хваткий Грюнлих оказывается обычным проходимцем. Брак Антонии распадается. Второе замужество героини, вставшей на добропорядочный, деловой путь жизни, также завершается неудачей, поскольку она связывает свою жизнь с человеком, лишённым предпринимательского потенциала. Смириться с весёлым баварцем, господином Пермандером Антонии мешает и смерть новорождённой дочери, явившийся «первым звоночком» вырождения семейства Будденброков.

Томас Будденброк – продолжатель семейного дела, возглавивший фирму «Иоганн Будденброк» после смерти отца, только на первый взгляд кажется стабильным воплощением торгового духа. К концу жизни герой понимает, что всё это время он, повинуясь родовой традиции, только играл в делового человека, но не был им. Сын Томаса, рождённый любительницей музыки, Гердой Арнольдсен оказывается далёк не только от торгового дела, но и грубого, реального мира. Неприспособленность мальчика к окружающему его обществу была видна с самого детства: маленький Ганно много болел, рос очень впечатлительным ребёнком и интересовался исключительно музыкой. Его смерть от тифа в рамках темы семейного вырождения выглядит совершенно естественной и предсказуемой.

Христиан Будденброк , с юных лет склонный к позёрству, внутреннему самокопанию и нахождению у себя несуществующих болезней, остаётся таким же и в зрелом возрасте. Он не способен ни быть компаньоном крупной торговой фирмы, ни работать в качестве наёмного сотрудника. Всё, что интересует Христиана, - это развлечения, женщины и он сам. Герой понимает, что он не соответствует деловому духу семьи, но просит своих близких быть снисходительными, тщетно взывая к их чувству христианского человеколюбия: Томас принимает брата таким, как он есть, не раньше, чем признаёт свою собственную слабость. Для Христиана он (на протяжении всей своей жизни) является сдерживающим фактором: как только Томас умирает, младший Будденброк тут же женится на куртизанке, уносит из семьи часть наследственного капитала и оказывается помещённым в сумасшедший дом своей не в меру предприимчивой женой.

Клара Будденброк с рождения представляет собой замкнутый, религиозный, строгий тип характера. Выйдя замуж за священника, она не оставляет после себя потомства, и умирает от туберкулёза мозга.

К моменту окончания романа в живых остаются только женские представители семьи Будденброк, не являющиеся прямыми продолжателями семейного дела и носящие другие фамилии: Перманедер (Антония), Вейншенк (её дочь Эрика), старая дева Клотильда, незаконнорождённая дочь Христиана – Гизела, о которой в произведении упоминается мельком и сам факт её биологического отношения к Будденброкам ставится под сомнение. Единственный наследник семьи – Ганно Будденброк покоится на кладбище. Семейная фирма – ликвидирована. Дом – продан.

Художественной особенностью романа является чередование подробных описаний событий (новоселье в доме Будденброков, смерть Элизабет Будденброк, один день из школьной жизни Ганно и т.п.) с «ускоренной перемоткой» истории, представляющей важность только в своём номинативном значении. Исторические приметы времени выражены в романе застольными разговорами о наполеоновском вторжении в Германию, социальными настроениями 40-х годов, превратившимися в в 1848 году в республиканские беспорядки, торговым расцветом Любека, пришедшимся на капиталистическое развитие страны в 60-70-х годах XIX века. Психологизм романа проявляется в диалогах, описаниях внутренних переживаний, наиболее трагических (расставания, смерть, осознание своего внутреннего Я) или прекрасных моментов (объяснения в любви, празднование Рождества и т.п.) из жизни героев.

"Будденброки". В 1901 году в Германии появилось произведение, которое по всем нужным параметрам соответствовав типу тех произведений, которые были нужны. Это "Будденброки". Этим писателем был молодой Томас Манн, которому было 25 лет. Это была его вторам крупная публикация, и этот роман сразу же сделал его знаменитым. Но в 25 лет стать национальным гением - это психологически рано, большая нагрузка. И с сознанием того, что он национальный гений. Томас Манн и прожил всю оставшуюся жизнь, ничего не мешало писать ему прекрасные произведения. Его отношения с братом Генрихом Манном были сложные. У Томаса был достаточно талантливый сын Клаус Манн, он автор довольно интересного романа... (?), который был экранизован. Взгляды, позиции жизни двух братьев (Генрих жил дольше) по многим пунктам различались. Я упоминаю имя Генриха Манна, так как Томас и Генрих принадлежали к поколению литераторов в сложное для Германии время, жизнь была сложной. Потому что Германия всю 2-ю половину 19 века находилась в застое (Мелкие княжества), в литературе - тоже застой. Вот эта раздробленность, конечно же, сдерживать развитие Германии очень сильно: и экономическое, и культурное. И поэтому новому поколению уже в 20 веке приходилось решать все ту же задачу: искать какие-то принципы, параметры восстановления уровня немецкой литературы (17-19вв.). После романтиков немецкая литература двигалась к временному закату, и перед молодежью стояла задача восстановить репутацию немецкой литературы. Следовательно, здесь тоже ситуация, когда человек вступает в творческую жизнь, начинает писать, он первое, что делает -начинает осмыслять, что происходит вокруг него, какова литературная ситуация, "какую дорогу он должен выбрать. И вот этот рационалистический подход, характерный для Голсуорси, Роллана, в высшей степени был и у молодого Манна.

Здесь был и еще один исторический момент: с середины 70-х годов 19 века Германия стала собираться в единую страну, новый этап развития государства - складывается единое государство, начинается развитие империи. И все эго в значительной степени стимулирует тоже. То есть появление нового поколения литераторов связано с этим. Но первый шаг, который они сделали - это осмысление этой ситуации и желание восстановить репутацию немецкой литературы, придать ей тот блеск, который был в начале 19 века -приводит к тому, что немецкие литераторы начинают подражать и ориентиры для творчества ищут вне национальной традиции. Если Генрих Манн для себя идеалом и примером выбрал Бальзака и традиции французской литературы (интерес Г.Манна к Франции был постоянен), а первые его романы вообще были выстроены по модели бальзаковского повествования, то Томас Манн для себя ориентир нашел опять же в русской литературе. Его привлекла масштабность повествования, психологическая глубина исследования, но одновременно еще сумрачный немецкий гений Т.Манна был очарован способностью, стремлением русской литературы добираться до того, что виделось как корни жизни, наше стремление познать жизнь во всех первоосновах. Это свойственно и Toлстому, и Достоевскому.

Вместе с тем Томас Манн был человеком своего времени в национальной специфической ситуации. Почему роман "Будденброки" обрел такую популярность? Потому что читатели, открывшие этот роман, когда он был опубликован, нашли в нем исследование основных тенденций национальной жизни. "Будденброки" - это произведение, которое тоже отличается масштабным охватом реальности, и жизнь героев, Будденброков, есть часть жизни страны. Это такая же семейная хроника, такая же роман-эпопея, перед нами рассказ о жизни 4-х поколений семейства Будденброков. Это бюргеры из города Любека, достаточно богатая семья, и время действия романа - большая часть 19 века. Томас Манн использует в повествовании какие-то данные н реалии жизни своей семьи, которая тоже происходил из города Любека. Это ганзельский (?) город, большой город. Был экономический союз независимых городов (Любек, Гамбург) - это приморские, еще со средневековья вольные города, не принадлежащие герцогам, которые управлялись Сенатами, выборными Советами, где 3-е сословие (бюргеры) чувствовало себя 1-м сословием, самым сильным. Вольные бюргеры вольных городов вступали в этот торговый союз, торговали между собой по всему свету, и позиция и самосознание бюргера во многом напоминали самосознание дворянина. Сама суть дворянства, его мироощущение - это ощущение, знание своего рода, своих корней, традиций, преемственности своего рода. Родовое дворянство - это череда поколений, знавших друг о друге, потомки знали предках какого-то колена (Пушкин "Моя родословная" - это об этом, есть преемственность, за ним есть время его семьи). В случае с Маннами - они потомки вот такого рода вольных бюргеров, они несут в себе это ощущение принадлежности к роду. Но с случае с Маннами эта традиция рода была очень резко оборвана; их отец женился на дочери своего компаньона, и когда он умер, мать (их мачеха) еще 2- дочерей решила, что ее сыновья будут заниматься чем угодно, но только не делом торговли. Она продала фирму, сыновей готовили современно, к другой жизни, ориентировали на написание книг, возили в Италию, во Францию с детства. Мы все эти биографические детали найдем в "Будденброках". Манны получили прекрасное образование.

Томас Манн весь этот материал о своей семье, включая ситуацию со своими братьями и сестрами, все принес в этот роман в 3-м поколении, но этот материал претерпевает изменения в трактовке, к нему что-то добавляется. Каждый представитель рода Будденброков является представителем своего времени: он и несет свое время в себе, и как-то пытается выстроить свою жизнь в этом времени. Старый Иоганн Будденброк - это типичный представитель бурного времени, человек редкого ума, очень энергичный, принял фирму. А сын? - продукт эпохи священного союза, человек, который может только сохранять то, что сделал его отец. В нем нет такой внутренней силы, но есть приверженность к устоям. И наконец, 3-е поколение. Ему в романе уделено большее внимание: центральной фигурой становится Томас Будденброк. На долю Томаса и его братьев и сестер выпадает тот отрезок времени, когда начинают происходить в немецкой жизни вот эти кардинальные изменения. Семья и фирма должны справляться с этими изменениями, и выясняется, что эта приверженность традициям, это осознанное бюргерство Будденброков уже становится своеобразным тормозом. Будденброкн порядочнее, может быть, спекулянтов, они не могут использовать оперативно новые формы отношений, которые возникают на рынке. Внутри семьи то же самое: приверженность традиции - источник бесконечных драм, которая впитала в себя бюргерский дух. И с какой стороны мы не посмотрим на жизнь Будденброков 3-го поколения - они оказываются не вписанными во время, как-то конфликтуют со временем, с ситуацией, и это ведет к закату семьи. Итог общения Ганно с другими детьми -это для него мучительно: любимое место жизни - это под роялем в гостиной матери, где он может слушать музыку, которую она играет, такая замкнутая жизнь. (Последний представитель Будденброков - сын Томаса маленький Ганно, этот слабенький мальчик заболевает и умирает.) Полное название романа "Будденброки, или история жизни одной семьи".

Эта книга - анализ семейной хроники, одна из первых семенных хроник, воздействие смены эпох на судьбы людей. И это было после долгого перерыва в немецкой литературе, первое произведение вот такого масштаба, такого уровня, такой глубины анализа. Поэтому Томас Манн и стал в 25 лет гением.

Но постепенно, когда первые впечатления, восторги улеглись, стало проступать, что в этой книге есть второе дно, второй уровень. С одной стороны, это социально-историческая хроника, рассказывающая о жизни Германии 19 века. А с другой стороны, это произведение выстроено с другими задачами. Это было одно из первых произведений литературы 20 века, рассчитанное на два как минимум уровня прочтения. Второе дно, второй уровень связан с философскими взглядами Т.Манна, с той картиной мира, которую он создает себе (Томас Манн интересовался самым высоким уровнем осмысления реальности). Если мы посмотрим на историю семейства Будденброков под другим углом зрения, мы увидим, что столь же важную роль, как время и социально-исторические изменения, в их судьбах играют некие константы. Будденброки Манна эволюционируют от бюргерства к художничеству. Иоганн Будденброк-старший - 100%-й бюргер. Ганно - 100%-й художник.

Бюргер для Манна - это не только человек 3-го сословия, это человек, полностью слитый с окружающей реальностью, живущий в неразрывном союзе с окружающим миром, лишенный того, что у Томаса Манна обозначается словом "душа", но только не в каноническом смысле слова "бездушный", а в бюргере совершенно отсутствует художническое начало по Т.Манну, но не в том смысле, что это люди безграмотны, глухие к красоте. Старый Иоганн - не только человек образованный, но и живущий тем, что он знает; но это человек неразрывно слитый с миром, в котором он живет, который наслаждается каждой минутой своего существования, для него жизнь в физическом плане -это великое наслаждение. Все планы жизни. Это тип людей.

Противоположный тип - это художники. Это не значит, что это люди, которые рисуют картины. Это человек, который живет жизнью души, для него внутреннее существование, духовная жизнь и внешний мир представляются отделенными от него суровым высоким барьером. Это человек, для которого контакт с этим внешним миром мучителен, неприемлем.

Очень часто гении, творчески очень одаренные - они художники. Но совсем не всегда. Есть творческие личности с мироощущением бюргера. II есть обыватели с мироощущением художника, как по Томасу Манну. Его первый сборник рассказов (он называется но названию одного из включенных в него рассказов) - "Маленький господин Фридеман". Вот этот маленький господин Фридеман - это типичный обыватель, по этот маленький обыватель с душой художника, который живет внутри себя, своей жизнью духа, он полностью во власти этого художнического начала, хотя он не продуцирует никакой художественной деятельности, он продуцирует только невозможность существования в этом мире, чувство невозможности контакта с другими людьми. То есть для Томаса Манна эти слова "бюргер" и "художник" имеют совершенно особый смысл. И кто чем профессионально занимается, владеет фирмой ли нет - это не важно. Пишет картины или нет - не важно. Показывая эту трансформацию, трагедию, гибель семейства Будденброков Т.Манном объясняется еще и как процесс накопления художнических качеств в душах Будденброков. что делает существование их в окружающей реальности все более сложным, а потом и мучительным для них и лишает их возможности жить. Что касается их профессиональных увлечений, здесь это особой роли не играет. Томас занимается торговлей, его избирают в Сенат. А его брат уходит из семьи, объявляя себя художником в прямом смысле слова. Важно то, что они и тот, и другой наполовину "бюргер" и "художник" в манновском смысле слова. И вот эта половинчатость никому из них не дает ничего совершить в этой жизни. Состояние неустойчивого равновесия, в котором находится и Томас, и его брат, становится мучительным. С одной стороны, Томаса захватывают книги. Но при чтении их что-то его отталкивает - это бюргерское начало. А отправляясь в Сенат, начиная заниматься делами фирмы, он не может ими заниматься, так как художническое начало не выносит всего этого. Начинаются метания. Томас и женился на Герде, девушке, принадлежащей к другому миру, он почувствовал в ней духовность, художническое начало. Ничего не получилось. Сын Ганно пребывает в мирке матери, вот эта отгороженность от мира позволяет Ганно существовать внутри себя. Т.Манн делает так, что Ганно заболевает тифом, наступает кризис. Он состоит из 2-х элементов: с одной стороны, подходит к нижней точке, но от нижней точки может начаться падение вниз. И Томас Манн ставит Ганно перед выбором, заданность книги выступает на первый план, так как ни Бальзак, ни Диккенс, ни Голсуорси не мог бы себе позволить такого произвольного обращения. Ганно лежит в постели в спальне, перед окнами разложена солома, чтобы экипажи не грохотали. Ему очень плохо, и он вдруг видит солнечный луч, пробившийся через шторы, слышит приглушенный, но все же шум этих телег по улице. "И в этот момент, если человек прислушивается к звонкому, светлому, чуть насмешливому призыву "голоса жизни", если в нем вновь пробудится радость, любовь, энергия, приверженность к пестрой и жесткой сутолоке, он повернет назад и будет жить. Но если голос жизни заставит содрогнуться от страха и отвращения, если в ответ на этот веселый, вызывающий окрик он только покачает головой и отмахнется, тогда это ясно каждому - он умрет." И вот Ганно как бы в этой ситуации. Это вызвано не самой болезнью, кризисом, не самим тифом, а том, что Ганно в какой-то момент становится страшно, когда он слышит это голос жизни, у него возвращение в эту яркую, пеструю, жестокую реальность - оно мучительно. Он не хочет снова переживать прикосновение к окружающему бытию, и тогда он умирает, не потому что болезнь неизлечима.

Если посмотреть, что стоит за этой концепцией бюргерства и художничества, мы увидим, что за ними стоит Шопенгауэр, прежде всего с его концепцией мира как воли и представления. И действительно, Т.Манн в это время очень увлекается философией Шопенгауэра. И отсюда этот принцип - - они отказываются от принципа объективной эволюции. В этих философиях (Ницше, Шопенгауэра) выступает противоположная тенденция - поиск абсолютных качал. Мир строится на неких абсолютных началах, они самые разные, но принцип один и тот же. По шопенгауэровской системе есть два: воля и представление. Воля порождает динамику, а представление статику. А оппозиция "художник - бюргер" это как бы производная от шопенгауэровского представления. Это тоже некие абсолюты, характеризующие внутреннее качество человеческой личности, они не подвержены времени. Старый Иоганн Будденброк - абсолютный бюргер не потому что он живет в свое время, а потому что он такой. Ганно - абсолютный художник, потому что он такой. Просто качества, свойственные человеческой душе, не меняются, но ситуация, показанная Т.Манном, это внутренние изменения, кот могут происходить; могут происходить и в обратную сторону. Потом после этого он написал целый ряд рассказов, как простой бюргер превращается в художника. Эта трансформация тоже может происходить: из бюргера в художника, из художника и бюргера, как угодно, но это некие абсолюты, которые реализуются в человеческой душе или полностью, или относительно, но они есть.

То есть система мироздания приобретает таким образом некую статичность. И с этой точки зрения роман "Будденброки" приобретает совершенно другое качество - это не столько социально-историческая хроника, это произведение, в котором реализована какая-то определенная философская идея. И потому с этой точки зрения соблазнительно называть роман Т.Манна философским. Но его нельзя назвать философским, так как не философское повествование. Это интеллектуальный роман (анализ философских идей).

Это что касается литературной стороны. Что же касается места этого романа в контексте мировой литературы, очевидно, что "Будденброки" открывают новый этап в литературном развитии не только типом, формой повествования, но и открывают следующую страницу мировой литературы, которая начинает осознанно строить себя па философских абсолютах при создании своей картины мира.

Появляется группа литераторов, которая несет в себе черту эпохи конца века, когда позитивистский, эволюционистский подход сменяется в философском осмыслении мира процессом поиска, формулировки неких абсолютов, неких недвижных начал, которые определяют человеческое существование. И вот на этом мировоззренческом подходе производной от этих философий вырастает литература, которая создает такую картину мира. В этом сказывается еще одно фундаментальное изменение уже чисто историко-философского плана. Новая волна литераторов представляет иную картину мира. Из этого и начинается новое литературное движение, которое вошло в историю под названием

Поздней осенью 1835-го года восьмилетняя Антония Будденброк, сидя на коленях у деда, читает «Катехизис». Иоганн Будденброк подшучивает над ней. Семья, собравшаяся по случаю второго четверга месяца: мадам Антуанетта Будденброк, в девичестве Дюшан - бабушка девочки, консульша Элизабет Будденброк, урождённая Крегер – мать Антонии и её муж – Иоганн (Жан) дружно смеются над словами деда. Семейство сидит в «ландшафтной», расположенной на втором этаже недавно приобретённого просторного старинного дома на Менгштрассе в Любеке, и ждёт на новоселье гостей. Нанятая в Западной Пруссии в качестве воспитательницы Ида Юнгман вводит в комнату сверстницу Антонии – Клотильду – дочь племянника Иоганна Будденброка и приглашает всех к столу. В четыре часа из школы возвращаются Том и Христиан. Вместе с ними приходят поэт Жан-Жак Гофштеде и домашний врач Грабов. Вслед за первым гостями появляются пастор Вундерлих, маклер Гретьенс, сенатор доктор Лангхальс и виноторговец Кеппен с супругами, консул Крегер с женой и сыновьями – Якобом и Юргеном и родители консульши Крегер – Эвердик с женой.

Перед обедом Жан Будденброк обсуждает с матерью письмо от Готхольда – сына Иоганна от первой жены, требующего возмещения за дом: женившийся на владелице лавки – мадемуазель Штювинг против воли отца он не получил причитающиеся ему одиннадцать тысяч талеров.

За обедом гости разговаривают о прежних владельцах дома – разорившихся Ратенкампах. Пастор Вундерлих вспоминает, как во время Наполеоновского вторжения он пытался помочь мадам Будденброк спасти от французских солдат столовое серебро, после чего беседа плавно переходит на обсуждение личности императора. Заканчивается обед разговорами обо всём на свете. От обильных и тяжёлых блюд Христиану становится плохо. Доктор Грабов прописывает ему постельный режим и строгую диету в виде кусочка голубя и ломтика французской булки.

Консул Будденброк устраивает гостям-мужчинам экскурсию по дому, после чего они играют в бильярд. В одиннадцать вечера общество расходится. Иоганн-младший отдаёт отцу письмо Готхольда, делится с ним своими опасениями по поводу раскола в семье, но в итоге признаёт правоту Иоганна-старшего, понимая, что если уступить брату сейчас, то в будущем он сможет претендовать на уже неполагающуюся ему долю наследства.

Часть вторая

Через два с половиной года, 14 апреля, Элизабет Будденброк в тяжёлых мучениях рожает дочку Клару. Иоганн-младший пишет об этом событии в золотообрезной тетради, благодарит Господа за оказанную его семье помощь и перечитывает предыдущие записи о своём чудесном спасении от смерти. Самые ранние заметки, сделанные рукой Иоганна-старшего, повествуют о счастливейшем годе жизни с первой женой Жозефиной и её смерти при родах.

В начале лета Тони Будденброк перебирается в загородный дом Крегеров – бабушки и дедушки по материнской линии, где проводит время в неге и лени. В школу она ходит вместе со своей соперницей по положению в обществе – Юльхен Хагенштрем, дочкой одного из владельцев экспортной конторе. Юность Тома и Христиана протекает весело и безоблачно.

Через шесть лет после новоселья умирает Антуанетта Будденброк. Иоганн-старший перепоручает дела фирмы сыну и через несколько месяцев, подхватив пустячный весенний насморк, уходит вслед за женой. Узнав о кончине отца, Готхольд приходит в контору к Жану, рассчитывая получить свою долю наследства. На похоронах он ещё раз говорит с братом, соглашается с решением отца и перестаёт претендовать на деньги Будденброков.

В том же году, после Пасхи, шестнадцатилетний Томас вступает в семейное дело, четырнадцатилетний Христиан балуется в школе, а Антония начинает гулять с гимназистом. Родители отправляют девушку в пансион мадемуазель Терезы Вейхбродт (Зеземи, как она просит называть себя наиболее послушных воспитанниц). Там она сдруживается с Армгард фон Шиллинг и Гердой Арнольдсен. Юность Тони Будденброк протекает счастливо.

Часть третья

Приехавший по делам к Иоганну Будденброку тридцатидвухлетний агент из Гамбурга – сын пастора, Бендикс Грюнлих очаровывает своей любезностью всех, за исключением Томаса и Тони. Девушка считает гостя кривлякой и при встрече на улице больно ранит словами. Грюнлих наносит Будденброкам несколько визитов, после чего просит у Иоганна руку его дочери. Антония не даёт своего согласия. Грюнхлих на коленях умоляет девушку выйти за него замуж. Тони вновь отказывает. Родственники, знакомые и пастырь Мариенкирхи осаждают мадемуазель Будденброк советами. Девушка худеет и бледнеет. Отец отправляет её на лето к Шварцкопфам – в Травемюнде. Сын старшего лоцмана – двадцатилетний студент Мортен составляет Тони компанию в её прогулках по берегу моря. Молодой социалист делится с девушкой своими взглядами на сословное неравенство и общественную свободу. С наступлением осени Мортен признаётся Тони в любви. Девушка соглашается стать его женой. Грюнлих присылает Тони кольцо. Мадемуазель Будденброк пишет отцу, что дала согласие на брак Мортену Шварцкопфу. Грюнлих не соглашается принять отказ, обещая покончить жизнь самоубийством. Затем он приезжает в Травемюнде и рассказывает лоцману о посягательстве Мортена на его права жениха. Шварцкопф отправляет сына в Геттингем. Тони возвращается домой. Она читает историю рода Будденброков в золотообрезной тетради и вписывает в неё запись о своей помолвке с Грюнлихом. Иоганн торгуется с последним из-за приданого дочери и даёт за Тони восемьдесят тысяч марок. В начале 1846-го года играется свадьба. Молодая чета отправляется в свой новый дом - на виллу в Эймсбюттеле.

Перед отъездом в Амстердам Томас Будденброк прощается с возлюбленной – продавщицей цветочного магазина, Анной.

Часть четвёртая

В октябре 1846 года Антония рожает дочку. Она хочет назвать её Метой (как младшую сестру Мортена), но Грюнлих настаивает на имени «Эрика». Через два года Германию охватывают беспорядки. Консул Будденброк, запертый вместе с другими на заседании Городской думы, уговаривает республиканцев разойтись по домам. Отец Элизабет – Лебрехт Крегер умирает, испугавшись запущенного в его карету крохотного камешка.

Зимой 1850 года Антония узнаёт о банкротстве мужа. Иоганн Будденброк спрашивает у дочери совета в отношении Грюнлиха. Поняв, что за четыре года семейной жизни Тони так и не смогла его полюбить, он решает не спасать зятя от банкротства. Изучение банковских книг Грюнлиха открывает Будденброку правду о замужестве дочери: Антония была нужна, чтобы расплатиться по векселям с кредиторами и продолжить дело.

Чувствующий свою вину перед дочерью Иоганн Будденброк забирает её вместе с Эрикой домой и помогает развестись. Томас возвращается из Амстердама. Христиан уезжает на поиски счастья в Чили.

В конце лета 1855 года Иоганн Будденброк умирает.

Часть пятая

Руководство над фирмой переходит к Томасу. Фридрих-Вильгельм Маркус – старый управляющий покойного консула становится компаньоном Будденброков. В начале февраля 1856 года домой возвращается Христиан. Поэтически настроенный юноша поначалу с рвением принимается за работу, но потом начинает всё больше времени проводить в клубе холостых коммерсантов.

В шестидесятилетнем возрасте умирает Готхольд Будденброк.

Элизабет Будденброк после смерти мужа начинает увлекаться религией. Пастор Зиверт Тибуртиус, остановившийся на Менгштрассе по пути в Ригу, влюбляется в богобоязненную Клару и делает ей предложение. Томас даёт своё разрешение на брак и просит у матери благословение на союз с Гердой Арнольдсен, встреченной им во время деловой поездки в Амстердам. В начале августа Будденброки приветствуют Тибуртиуса и Арнольдсенов. После Рождества Клара венчается с Тибуртиусом. Герда и Томас женятся в начале нового года, после чего уезжают в свадебное путешествие. Антония обустраивает дом брата. В марте молодая чета возвращается в Любек.

Часть шестая

В апреле 1857 года Антония гостит в Мюнхене, у своей подруги Евы, где знакомится с господином Перманедером. Томас ругается с непоявляющимся на работе, ветреным и вечно больным Христианом и указывает ему на дверь. Господин Перманедер – не слишком воспитанный, но добродушный баварец гостит на Менгштрассе. Томас всячески старается ему угодить, видя в госте хороший шанс поправить семейные дела: Антония – как разведённая жена пятнает деловое имя Будденброков. В ночь перед объяснением мадам Грюнлих плохо спит. На загородной прогулке господин Перманедер делает Тони предложение. Пара венчается поздней осенью, после чего вместе с Эрикой отправляется в Мюнхен.

Томас проводит время в делах. Компаньон Христиана в Гамбурге умирает, вследствие чего уменьшается оборотный капитал фирмы, которой он заведует. Клару начинают мучить головные боли. Брак Томаса и Герды остаётся бездетным. Господин Перманедер забирает свою долю из хмелеторгового дела, выгодно размещает его вместе с приданым Тони и заставляет последнюю жить на проценты и те деньги, что они получают, сдавая жильцам квартиры в доме. В 1859 году мадам Перманедер рожает девочку, которая умирает через четверь часа после появления на свет. В ноябре Антония видит, как её муж пристаёт к кухарке Бабетте, и уходит из дома. Томас предлагает сестре закрыть глаза на случившееся и вернуться к мужу. Тони отказывается. Она вызывает к себе адвоката Гизеке и начинает бракоразводный процесс, на который Перманедер сразу же соглашается и возвращает жене полученное вместе с ней приданое.

Часть седьмая

Весной 1861 года в доме Томаса Будденброка на Брейтенштрассе проходят крестины Юстуса Иоганна Каспара Будденброка. Вечером Христиан ставит брата в известность о том, что не в состоянии вести дела самостоятельно и просит разрешения уехать в Лондон. После смерти сенатора Джемса Меллендорфа новым членом законодательного собрания избирают Томаса Будденброка. Осенью 1863 года молодой политик строит на Фишергрубе новый дом – напротив цветочной лавки Иверсена, принадлежащей мужу Анны. Ида Юнгман становится нянькой маленького Ганно. Христиан с суставным ревматизмом попадает в гамбургскую больницу. Клара умирает от туберкулёза мозга. Элизабет Будденброк выполняет предсмертную просьбу дочери и отдаёт её наследственную долю Тибуртиусу. Томас выходит из себя от гнева.

Часть восьмая

Двадцатилетняя Эрика Грюнлих влюбляется в Гуго Вейншенка – директора городского общества страхования от огня. В январе 1867 года он делает ей предложение, в апреле женится. Молодые снимают обширный бельэтаж в доме на Биккергрубе. Счастливая Тони обустраивает квартиру дочери и зятя, и поселяется вместе с ними. В конце года на свет появляется Элизабет Вейншенк.

Весной 1868 года Тони навещает в Пеппенраде Армгард, которая просит купить у её мужа – легкомысленного картёжника фон Майбома весь урожай. Маленький Ганно растёт чувствительным и плаксивым ребёнком. Томас переживает духовный кризис. Он перестаёт активно вести дела и начинает экономить даже дома. Обдумав предложение Тони, Томас решает принять его, чтобы вдохнуть жизнь в работу фирмы, но к 7 июля – дате празднования столетия «Иоганна Будденброка» снова сникает. Всё утро он мучается от досаждающих ему поздравлений, а в середине дня получает известие о граде, побившем только что купленный урожай.

Органист Мариенкирхе – господин Эдмунд Пфюль учит маленького Ганно играть на рояле. Томас чувствует, что музыка отдаляет от него сына. В школе маленький Иоганн сдруживается с растущим без материнской опеки графом Каем Мельном.

Директора Вейншенка обвиняют в совершении преступной сделки. На Рождество Ганно дарят фисгармонию и игрушечный театр. Тони просит у брата двадцать пять тысяч марок на залог для Вейншенка. Томас отказывается помочь.

Часть девятая

Доктор Грабов и молодой Лангхальс находят у Элизабет Будденброк воспаление лёгких. С каждым днём консульше становится всё хуже и хуже. Светская дама понимает, что несмотря на все свои молитвы, она совсем не готова к смерти. Элизабет усердно соблюдает все рекомендации врачей, но это не помогает. Воспаление охватывает оба лёгких, и консульша умирает в страшных мучениях.

После смерти матери Томас, Антония и Христиан делят домашнюю обстановку. Христиан заявляет Томасу, что намерен женится на свой любовнице – куртизанке Алине, родившей ему дочь Гизелу. Томас грозится объявить брата сумасшедшим, если тот решится на подобный поступок. Тони просит Томаса не продавать родительский дом. Сенатор Будденброк против, так как это невыгодно для семьи.

Маклер Зигизмунд Гош продаёт дом Герману Хагенштрему. При осмотре здания последний с издёвкой напоминает Тони о юношеском поцелуе. В начале 1872 года дом на Менгштрассе меняет своих хозяев. Госпожа Пермандер переселяется в дом у Голштинских ворот. Христиан живёт в квартире рядом с его любимым клубом.

Часть десятая

Новые времена благоприятно сказываются на торговом развитии Любека, и только фирма «Иоганн Будденброк» топчется на месте. Разорившийся фон Майбом кончает жизнь самоубийством, выстрелив в себя из пистолета.

Доктор Лангхальс находит у болезненного Ганно «недостаток красных кровяных шариков». Томас заставляет сына посещать гимнастические игры, постепенно приучает его к будущей работе, но единственное, что радует маленького Будденброка – это летние каникулы, проводимые в Травемюнде.

В начале 1873 года на свободу выходит Гуго Вейншенк. Через десять дней он уезжает в Лондон и навсегда пропадает из поля зрения родных.

Томас ревнует Герду к подпоручику фон Троту, с которым она каждый день музицирует. Летом 1874 года Будденброк начинает задумываться о смерти, но достигает только мимолётного духовного просветления. Он составляет завещание, а осенью, по совету доктора Лангхальса, отправляется на отдых в Травемюнде. В январе 1875 года Томас после посещения зубного врача теряет сознание на улице и умирает. Проститься с ним, наравне с прочими, приходит беременная цветочница – госпожа Иверсен.

Часть одиннадцатая

После смерти Томаса Герда ликвидирует фирму «Иоганн Будденброк» и продаёт дом на Брейтенштрассе.

Шестнадцатилетний Иоганн с трудом учит уроки, отдавая всё время музицированию. Мальчик умирает от тифа. Через полгода Герда уезжает в Амстердам.

Толстые томики-крепыши сочинений немецкого писателя Томаса Манна стоят на моей книжной полке. Сегодня я закрыла последнюю страницу первого тома, где напечатан роман-«первенец» писателя - «Будденброки». Формально, именно за этот роман в 1929 году Томас Манн получил Нобелевскую премию. Но это формально. Ведь между написанием этого юношеского романа Томаса Манна и получением премии за него пролегло тридцатилетие. За этот долгий срок Томас Манн написал несколько работ, в том числе мудрую «Волшебную гору», чем подтвердил звание заслуженного писателя.

Закрываешь книгу и грустишь. Конечно, если объект чтения был выбран правильно. Вот и я по-доброму взгрустнула, захотела расстаться с героями романа необычно, поговорив с ними на прощание.

О чем роман «Будденброки»?

Писатель сам ответил на этот вопрос в подзаголовке романа «История гибели одного семейства». Повествованиео мире старонемецких городов на примере ганзейского города Любека. Автор переносит в книгу моменты своей биографии, делая ее тем самым очень осязаемой и рельефной. На родине писателя, в городе Любеке, открыт музей, который носит название «Дом Будденброков». Можно воочию увидеть место, где происходили события романа.

Музей "Дом Будденброков" в Любеке

Внутри музея "Дом Будденбров" в Любеке .

«Будденброки» - история болезни бюргерского семейства. Бюргер - это немецкий синоним буржуа, зажиточного городского жителя. В России им больше всего соответствовали купцы. Буржуа Буденброкикоммерческие сделки осуществляли не только в торговле. Они и свою жизнь выстраивали точно по таким же правилам. Не это ли их и сгубило?

В книге много действующих лиц. Но горячий отклик в моей душе нашла Антония - самая живая фигура романа. Ее энергия особенно заметна на фоне размеренного житейского болота остальных членов семьи. Всю свою жизнь, по сути, она остается ребенком, не хочет брать ответственность за свою судьбу. Она остается маленьким ребенком, даже имея внучку. Поэтому закономерно, что во всех неудачах она винит не себя, а других. Даже за свою настоящую любовь, студента-медика Шварцкопфа, она не стала бороться. Предпочла согласиться с выбором семьи, выйдя замуж за проходимца Грюнлиха. И второй раз, перед браком с Перманедером, она желает получить подкрепление в виде согласия и одобрения семьи. Свою дочь, по той же повторяемой схеме, она выдает замуж «по расчету».

Но при этом Антония хочет казаться честной. Она самозабвенно (мне-то показалось, что наигранно и театрально) трепещет перед понятием «честь». Даже порой выдумывает своё бесчестье. Ее ненависть к «выскочкам» Хагенштремам, прошедшая через всю жизнь, видимо, вызвана именно желанием сохранить своё выдуманное достоинство. Убегая от своего второго мужа Перманедера, Тони возмущенно бросает своему брату фразу о том, что честь - понятие не показное. Что свое достоинство надо отстаивать. «Иными словами, позор и бесчестье только то, что выплывает наружу, становится всеобщим достоянием? О нет! Тайное бесчестие, которое в тиши грызет душу человека и заставляет его не уважать себя, куда страшнее!» Что и говорить, слова правильные. Но произнесенные из уст легкомысленного «дитя» они не убеждают меня. «И нам уже важней казаться, и нам уже не важно быть…»

Умеем ли мы читать? Читать не буквы, а считывать фундаментальные мысли и идеи, заложенные в толщу книги? Вот итоговая фраза из отзыва на «Будденброков» одной молодой девушки: «Я учусь на ошибках главных героев и надеюсь не потерять, то что имею и приобрести то к чему стремлюсь» .

Честь и хвала юному созданию за «подвиг» прочтения многостраничного романа. Но… Неужели весь мир сводится к удержанию приобретений и страху за потери? Восхищаясь «роскошными гостиными нового дома Будденброков, семейными пышными торжествами и светскими разговорами», она будет удерживать свой «период благоденствия» любой ценой? Можно ли сказать, что девушка прочитала книгу? Мне думается, что она проскользила по поверхности сюжета, обратив внимание лишь на интересные ей аспекты жизни. По большей части, это материальные нюансы и «любофф», перетекающая в переслащенную семейную идиллию.

Деградация, вырождение, регресс, болезнь телесная и духовная. Вот основная мысль, пронизывающая роман с первой до последней страницы. Члены зажиточного купеческого семейства не только вырождаются в физиологическом смысле (не оставляют потомства, сходят с ума, умирают), но и не стесняются быть моральными уродами - попасть в тюрьму за должностное преступление, связаться с куртизанкой, кутить в купеческих клубах. А есть ли другой сценарий жизни при капитализме? Автор уверенно дает понять, что закат этой эпохи неизбежен.