Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его.
А.С.Пушкин
По жанру повесть В.Г.Распутина «Пожар» (1985) можно определить как притчу, потому что посёлок Сосновка, где происходит действие произведения, изображается автором в виде уменьшенной модели огромной страны - Советского Союза.
Сюжет повести очень прост: в мартовский вечер в посёлке лесозаготовителей на берегу Ангары загорелись склады при единственном поселковом магазине. Тушить пожар сбежались все жители, так как, во-первых, на складах находилось продовольствие и, во-вторых, огонь мог перекинуться на жилые дома. Таким образом, в повести описывается одно событие и несколько вариантов поведения людей в одинаковых обстоятельствах, как и должно быть в притче, где в незатейливом сюжете отражаются философские проблемы, касающиеся мира и человека. Повествование в притче должно быть сжато до предела, но автор нарушает этот художественный принцип: главный герой Иван Петрович Егоров, находясь на пожаре, замечает важные подробности в поведении знакомых и незнакомых ему людей, вспоминает родную деревню Егоровку и недавние события из собственной жизни. Иными словами, картина пожара обрастает многочисленными дополнительными эпизодами, что углубляет содержание притчи и превращает произведение в социально-философскую повесть-притчу.
Пожар относится к тем опасным ситуациям, в которых характеры и взаимоотношения людей проявляются весьма отчётливо. Пожар в Сосновке разделил жителей посёлка на три неравные группы. В первую входят «справные» и честные люди, принимающие верные решения, умело борющиеся с огнём, бескорыстно спасающие общественное добро. Из этой группы Распутин подробно описывает Ивана Петровича, его соседа и земляка Афоню Бронникова, начальника лесозаготовительного участка Бориса Тимофеевича Водникова (именно он оказался неформальным лидером, распоряжения которого выполняются сбежавшимися на пожар людьми), тракториста Семёна Кольцова, «самоставного» (15) сторожа дядю Мишу Хампо. Эти люди понимают, что в первую очередь надо спасать не винный отдел склада, не японский ширпотреб, а продукты - муку, масло, сахар. Они быстро и умело разбирают крышу мучного склада, чтобы отсечь огонь, а потом из последних сил вытаскивают мешки во двор. В результате таких дружных действий всего несколько человек спасают основные запасы продуктов.
Ко второй группе следует отнести растерявшихся сосновцев, которые мечутся возле складов, вытаскивают из огня что попало и сваливают всё это на грязный снег посреди двора. Толку от таких действий мало, потому что спасённое от огня добро всё равно портится - втаптывается в грязь. В этой группе оказалась жена Ивана Петровича - Алёна; сюда же можно включить парня, которого Афоня Бронников послал за ломом. Парень вернулся быстро, без лома, но с потрясающей новостью: мужики выкатили из промтоварного склада мотоцикл «Урал» - мечту любого таёжника. Совсем недавно директор магазина Качаев клялся и божился, что мотоцикла у него нет, а сам, оказывается, припрягал дефицитную машину для какого-то нужного человека. Возмущённый парень так и убежит, не включившись в полезную работу.
К третьей группе принадлежат те, которые явились на пожар «погреть руки». Это пришлые шабашники, которых Иван Петрович называет «архаровцами», и местные жители, ворующие среди общей паники. Архаровцы ловко сбивают замки с винного склада, весело спасают ящики с водкой, успевая в то же самое время напиться. Помощи от них на пожаре мало, наоборот, за ними нужен глаз да глаз, чтобы какой-нибудь пьяный смельчак не сгорел в огне или не украл чего-нибудь. Ничего толкового от этих беспутных, ни к чему не привязанных молодцов Иван Петрович и не ждал, но был глубоко возмущён, когда увидел, как местный старик, однорукий Савелий, тащит спасённый из огня мешок муки в свою баньку, а какая-то старуха собирает бутылки с водкой, которые архаровцы украли в всеобщей суматохе и перекидали за складской забор в проулок про запас.
Итак, жителям Сосновки не удалось победить огонь, спасти склады: стоящих, полезных людей оказалось очень немного, бесполезных - большинство, воров и пьяниц - до обидного много. Пожар продемонстрировал полный разлад среди сосновцев даже перед лицом общей беды. Этим исчерпывается содержание притчи, но Распутин не просто фиксирует разлад, он задумывается над его причинами. Жена Ивана Петровича Алёна, видя поведение людей на пожаре, задаёт мужу вопрос: «Мы почему, Иван, такие-то?» (5). Этот вопрос можно уточнить: почему мы такие разобщённые в социальном и нравственном отношении, «почему столько на свете неробей и причиндалов? И как получилось, что мы на их милость сдались, как получилось?» (7).
Распутин, рассказывая об истории Сосновки, рассуждает о нравственных проблемах современного общества. Посёлок состоит из жителей шести деревень, затопленных водохранилищем Братской ГЭС. Переселенцы получили новые дома, работу, но прежняя дружная деревенская жизнь в Сосновке не заладилась. Потому, считает Распутин, что человеку нужно чувство корней, чувство стабильности, которого его лишили с переселением. Жители знают, что через пять-десять лет весь лес вокруг будет вырублен подчистую и придётся переезжать на новое место. Отсюда нежелание людей обустраивать, украшать свой быт: Иван Петрович отмечает, что в Сосновке в палисадниках никто не разводит цветов, мало кто обрабатывает свой огород, держит скотину. Крестьянская запасливость и основательность сменилась лёгким, хищническим отношением к жизни: продукты можно купить в магазине, лес вокруг беречь для детей и внуков не надо, держаться всем миром тоже нет нужды. Иными словами, высокие государственные власти и сами люди бездумно расточают богатства земли, а одновременно утрачивают главные нравственные ценности. В результате целым посёлком не смогли справиться с пожаром, а правила всей жизни в Сосновке стали устанавливать архаровцы. «Как же это случилось, что они завладели всем посёлком? Сотни народу в посёлке, а десяток захватил власть... - думает Иван Петрович и сам себе отвечает: - Люди разбрелись всяк по-своему ещё раньше» (13).
Почему же так вышло? Распутин убеждён, что для человека недостаточно иметь дом и работу, то есть необходимые материальные условия существования; не менее важны для человека нравственные основы жизни. Всё это вместе Иван Петрович называет «четырьмя подпорками человека»: «дом с семьёй, работа, люди, с кем вместе правишь праздники и будни, и земля, на которой стоит твой дом. Все четыре одна важней другой. Захромает какая - весь свет внаклон» (16). Справедливость этих рассуждений подтверждается воспоминаниями Ивана Петровича о жизни в его родной деревне - затопленной Егоровке. К «четырём подпоркам» следует добавить память, что логически вытекает из воспоминаний Ивана Петровича. Беспамятные люди превращаются в архаровцев, которые заходят на кладбище справлять нужду.
Пожар высветил не только нравственные проблемы современной жизни, но и социальные. Открылась вопиющая бесхозяйственность поселковых властей: единственная пожарная машина давно разобрана на запчасти, огнетушители в магазинных складах давно высохли, а водовозку в нужный момент никак не могут найти. Начальник леспромхоза и директор магазина находятся в городе на очередном совещании. Главного инженера, который начал было распоряжаться на пожаре, никто не слушает, так как он не пользуется авторитетом у людей. Безнаказанное воровство и лихоимство творит не только однорукий Савелий, но и само магазинное начальство: когда раскрыли горящие склады, увидели залежи таких товаров, каких никогда не бывало на прилавках. Работа в леспромхозе превратилась в показуху: архаровцы смеются над «героем борьбы и труда» (13) Иваном Петровичем, а он сам на собрании демонстративно отказывается от ковра - награды победителю социалистического соревнования (13).
В посёлке изменился нравственный климат: сосновцы научились косо смотреть на всякого, кто «по старинке качает права и твердит о совести» (9). Иван Петрович испытывает это на себе: кто-то нарочно разворотил его палисадник, в другой раз испортил машину, а на лесосеке он едва успел отскочить от падающей на него тяжеленной подпоры. Безнадёжная, неправедная и одновременно бездумная жизнь закономерно приводит к безудержному пьянству. Архаровцы нашли время напиться даже в неразберихе пожара, а Ивана Петровича поражают подсчёты директора сосновской школы: примерно равное количество сосновцев погибло за четыре года Отечественной войны и за последние четыре года мирной жизни (9). Только теперь люди погибают не за свободу Родины, а от пьяной стрельбы и поножовщины, от пьяного купания в реке или от пьяной работы на лесосеке, то есть по собственной неосторожности и безалаберности.
Следует отметить важную художественную особенность повести «Пожар» - её публицистичность, заключающуюся в том, что авторские идеи и оценки выражаются не только через художественные образы и сцены, но и открыто, через прямые высказывания. Эти высказывания даются в повести от лица главного героя, но совершенно очевидно, что писатель полностью разделяет их. Имеются в виду рассуждения Ивана Петровича о «лёгких людях», о пьянстве, о смене нравственных ориентиров в современном обществе, о человеческом счастье, о современном «хорошем человеке» (16) и другие. Распутин посчитал необходимым откровенно высказать своё отношение к социальным и нравственным вопросам, поднятым в произведении, хотя эти публицистические суждения-перебивы нарушают художественную целостность повести, усложняют сюжет и ослабляют композиционное единство всего произведения.
Подводя итог вышесказанному, необходимо повторить, что «Пожар» - социально-философская повесть-притча, которая представляет таёжный посёлок Сосновку как советское общество в миниатюре в определённый исторический момент - в 80-е годы XX века. Как и должно быть в притче, сюжетной динамики в повести нет, но есть раздумья главного героя, перерастающие в авторские публицистические отступления, о порядках (вернее, беспорядках) и людях в Сосновке. В повести Распутин изображает не процесс, а некоторый итог социально-нравственного развития общества: пожар обострил то, что уже давным-давно существовало в жизни, - разлад между людьми и в душах людей.
Писатель предлагает своё объяснение происходящих на его глазах общественных перемен: стремительно, благодаря техническому прогрессу, меняется мир, поэтому неизбежно меняется и сам человек. Распутин понимает, что остановить технический прогресс невозможно, но при этом не желает мириться с тем, что русские люди теряют свои лучшие нравственные качества: соборность, совестливость, понимание природы, правдоискательство. Эти черты русского характера помогали народу пережить разные бедствия в прошлом: войны, голод, разорение. Теперь настало время для испытания сытостью и разобщённостью. Смогут ли русские перебороть эту напасть? Распутин оставляет финал повести открытым: читатель сам должен решить это.
Усталый Иван Петрович возвращался домой. Ещё ни когда он так не уставал. «И с чего так устал? Не надрывался сегодня, обошлось даже без нервотрёпки, без крика. Просто край открылся, край - дальше некуда». Добрался, наконец, до дому, и вдруг он услышал крики: «Пожар! Склады горят!». Сначала Иван Петрович не увидел огня, но потом он увидел, что горят складские постройки. Столь серьёзного пожара, с тех пор как стоит посёлок, ещё не бывало.
Склады были построены так, и загорелось в таком месте, чтобы, загоревшись, сгореть без остатка. Склады расходились на стороны: продовольственные и промышленные. В продовольственный край огонь пошёл по крыше, но самое пекло было в промышленном краю.
Когда Иван Петрович шёл по двору складов, только в двух местах начали сколачиваться группы: одна скатывала с подтоварника мотоциклы, вторая разбирала крышу - чтобы прервать огонь. Иван Петрович полез на крышу, там командовал Афоня Бронников. Он поставил Ивана Петровича на край, выходящий на двор, и тот принялся отдирать доски. Вернулся посланный за ломом парень и принёс вместо лома новость: выкатили обгоревший мотоцикл «Урал».
Выбив последнюю тесину Иван Петрович огляделся. По двору ошалело носились ребятишки, у промтоварных складов метались и вскрикивали фигуры. Но набегало уже и начальство. Пришли начальник участка, главный инженер леспромхоза. Сбежался весь посёлок, но не нашлось пока никого, кто сумел бы организовать его в одну разумную силу, способную остановить огонь.
Иван Петрович спрыгнул вниз и побежал к тому месту, где только что видел начальника участка Бориса Тимофеича. Он отыскал его по крику в толпе у продовольственного склада. Борис Тимофеич просил Вялю-кладовщицу открыть двери склада. Она не согласилась, и тогда он крикнул архаровцам, чтоб ломали двери. И они с удовольствием принялись ломать. Иван Петрович предложил начальнику участка поставить в воротах дядю Мишу Хампо, чтоб тот охранял. Так Борис Тимофеич и сделал.
На Ивана Петровича нахлынули воспоминания о старой деревне Егоровке. Из своей деревни он выезжал на долго только однажды - в войну. Два года воевал, и год ещё после победы держал оборону Германии. Осенью 46-го воротился домой. И не узнал своей деревни, она показалась ему невзрачной и обделённой. Здесь всё оставалось и словно навсегда остановилось, без перемен. Вскоре в соседней деревне встретил Алёну. Когда колхоз получил новую машину, оказалось, что за неё сажать некого кроме него. Он стал работать. Вскоре в тяжёлой и долгой немочи слегла мать. Его младший брат уехал на стройку и с больших денег спился. Иван Петрович остался в Егоровке. Когда Егоровку затопило, всех её жителей свезли в новый посёлок, в который привезли ещё шесть таких же, как Егоровка. Здесь сразу утвердился леспромхоз, назвали его Сосновкой.
Когда Иван Петрович заскочил в крайний продовольственный склад, там полыхало вовсю. Над щелястым потолком гудело страшно; несколько потолочных плах возле стены сорвало, и в проём рвался огонь. Иван Петрович не бывал внутри складов, он поразился изобилию всего: на полу немалой горой были навалены пельмени, рядом валялись колбасные круги, в тяжёлых кубах стояло масло, там же в ящиках стояла красная рыба. Куда же это всё уходило подумал Иван Петрович. Запахиваясь телогрейкой и приплясывая от жара, Иван Петрович выбрасывал к двери круги колбасы. Там, во дворе, кто-то подхватывал их и куда-то относил.
Жар становился всё нестерпимей. Никто, похоже, больше не тушил - отступились, а только вытаскивали, что ещё можно было вынести. Иван Петрович подумал, склады не спасти, но магазин отстоять можно. Вдруг Иван Петрович увидел, Бориса Тимофеича, который ругался с архаровцем. Но он помешал этой потасовке.
Как-то раз Иван Петрович разговаривал с Борисом Тимофеевичем. Борис Тимофеевич заговорил о плане и тут Иван Петрович взорвался: «План, говоришь? План?! Да лучше б мы без него жили!.. Лучше б мы другой план завели - не на одни только кубометры, а и на души! Чтоб учитывалось, сколько душ потеряно...» Борис Тимофеевич с ним не согласился. Но Иван Петрович был устроен по-другому, под ежедневным давлением в нём словно бы сжималась какая-то пружина и доходила до такой упругости, что выдерживать её становилась невмоготу. И Иван Петрович поднимался и, страшно нервничая и ненавидя себя, начинал говорить, понимая, что напрасно.
Из первого продовольственного склада огонь вытеснили полностью. Перешли во второй. Когда Иван Петрович в первый раз заскочил сюда, тут уже было накалёно и дымно, но всё-таки без огня сносно. Здесь было людно. По цепочке передавались ящики с водкой. Откуда-то доносились крики Вали-кладовщицы, умоляющей вынести растительное масло. Оно стояло в железной бочке, Иван Петрович с трудом повалил её, но выкатить не смог. Тогда он выхватил кого-то из цепочки, и они вместе выкатили бочку. Иван Петрович возвратился за второй бочкой, но его напарник вернулся в цепочку. Пытаясь отыскать его он заметил, что по цепи передаются не только ящики, но и раскупоренные бутылки. И опять Иван Петрович уронил бочку с маслом, кто-то помог ему, но когда выкатили, оказалось, что бочка была без пробки, а в склад уходил извивающийся след масла. Афоня Бронников сказал Ивану Петровичу, что нужно спасать муку. За третьим складом в низкой постройке держали муку и сахар. Мука была свалена в бесформенную кучу. Иван Петрович взвалил на себя первый попавшийся мешок и вынес его. Свалил, вместе с Сашкой Девятым, связь забора и положили по откосу на дорогу, получился мост. Затем оторвали ещё одну и положили рядом. Иван Петрович решил найти Алёну.
Иван Петрович вспоминает, как справляли два года назад тридцатилетие совместной жизни. Взяли отпуск и поехали по своим детям. Старшая дочь жила в Иркутске, она лежала в больнице и они долго там не задержались. Сын Борис жил в Хабаровске, женился. Борис с невесткой просили переезжать к ним. А когда вернулись, продолжали работать и жить. В последнем году стало совсем невмочь - с тех пор как утвердилась новая бригада архаровцев. А когда они палисадник перед избой разворотили, тогда Иван Петрович написал заявление об увольнении. Спасение было одно: уехать.
Теперь только таскай и таскай. Иван Петрович стягивал мешок и уносил его. Поначалу, выносивших муку было человек десять. Но потом их стало четверо: Афоня, Савелий, Иван Петрович, да кокой-то полузнакомый парень. Потом подстроился Борис Тимофеич. Иван Петрович решил брать поочерёдно: раз мука, раз крупа. Когда сил не осталось он остановился у постройки. Это была баня Савелия, в неё он таскал мешки с мукой, ещё он увидел старуху, которая подбирала со двора бутылки - и уж, конечно не пустые. На середине двора Иван Петрович увидел Мишу Хампо. Он был парализован с детства и плетью таскал правую руку. «Хампо-о! Хампо-о-о!» единственное, что он мог сказать. Миша Хампо жил один. Жену свою похоронил давно, племянник уехал на Север. Силы он был могучей и одной левой привык делать всё, что угодно. Хампо был прирождённый сторож.
Всё чаще и дотошней, решившись на переезд, стал раздумывать Иван Петрович: что надо человеку, чтобы жить спокойно? И он решил: достаток, работа и нужно быть дома. Афоня уговаривает Ивана Петровича остаться, но он его не слушает
Выбрасывали мешки за дверь, а Иван Петрович оттаскивал их к забору. Кто-то пьяным голосом позвал его, но он не откликнулся. Всё чаще стали задерживаться мужики - чтоб хватануть воздуха. Иван Петрович стоял ни рук, ни ног не чувствуя.
Успели всё из последнего склада вытащить. Дядя Миша увидел, как двое играли в мяч из цветных тряпок. И только он это увидел, как на него обрушился удар, это был Соня. Его били несколько архаровцев. Когда Иван Петрович увидел, что на снегу в обнимку лежат Соня и Хампо, они оба были уже мёртвы, а в пяти метрах валялась колотушка.
Воротившись с пожара, Иван Петрович даже не прилёг. Он посидел, посмотрел в окно, как несёт с берега дым. На следующий день Иван Петрович ушёл из посёлка.
И ему казалось, что он вступает в одиночество. И что молчит, не то встречая, не то провожая его, земля.
Валентин Распутин
Горит село, горит родное…
Из народной песни
И прежде чувствовал Иван Петрович, что силы его на исходе, но никогда еще так: край, да и только. Он поставил машину в гараж, вышел через пустую проходную в улицу, и впервые дорога от гаража до дома, которую он двадцать лет не замечал, как не замечаешь в здоровье собственного дыхания, впервые пустячная эта дорога представилась ему по всей своей дотошной вытянутости, где каждый метр требовал шага и для каждого шага требовалось усилие. Нет, не несли больше ноги, даже и домой не несли.
И предстоящая неделя, последняя рабочая неделя, показалась теперь бесконечной – дольше жизни. Нельзя было вообразить, как, в каких потугах можно миновать ее, эту неделю, и уж совсем не поддавалось ни взгляду, ни мысли то существование, которое могло начаться вслед за нею. Там было что-то чужое, запретное – заслуженное, но и ненужное, и уж не дальше и не видимей самой смерти представлялось оно в эти горькие минуты.
И с чего так устал? Не надрывался сегодня, обошлось даже и без нервотрепки, без крика. Просто край открылся, край – дальше некуда. Еще вчера что-то оставалось наперед, сегодня кончилось. Как завтра подыматься, как заводить опять и выезжать – неизвестно. Но оно и в завтрашний день верилось с трудом, и какое-то недоброе удовольствие чувствовалось в том, что не верилось, пусть бы долго-долго, без меры и порядка ночь, чтоб одним отдохнуть, другим опамятоваться, третьим протрезветь… А там – новый свет и выздоровление. Вот бы хорошо.
Вечер был мякотный, тихий… Как растеплило днем, так и не поджало и вроде не собиралось поджимать. Мокрый снег и по твердой дороге продавливался под ногами, оставляя глубокие следы; продолжали булькать, скатываясь под уклон, ручейки. В загустевших чистой синью бархатных сумерках все кругом в это весеннее половодье казалось затопленным, плавающим беспорядочно в мокрени, и только Ангара, где снег был белее и чище, походила издали на твердый берег.
Иван Петрович добрался наконец до дому, не помня, останавливался, заговаривал с кем по дороге или нет, без обычной боли, – когда то ли обрывалась, то ли восставала душа, – прошел мимо разоренного палисадника перед избой и прикрыл за собой калитку. С заднего двора, от стайки, слышался голос Алены, ласково внушающий что-то месячной телочке. Иван Петрович скинул в сенцах грязные сапоги, заставил себя умыться и не выдержал, упал на лежанку в прихожей возле большого теплого бока русской печи. «Вот тут теперь и место мое», – подумал он, прислушиваясь, не идет ли Алена, и страдая оттого, что придется подниматься на ужин. Алена не отстанет, пока не накормит. А так не хотелось подниматься! Ничего не хотелось. Как в могиле.
Вошла Алена, удивилась, что он валяется, и забеспокоилась, не захворал ли. Нет, не захворал. Устал. Она, рассказывая что-то, во что он не вслушивался, принялась собирать на ужин. Иван Петрович попросил отсрочки. Он лежал и вяло и беспричинно, будто с чужой мысли, мусолил в себе непонятно чем соединившиеся слова «март» и «смерть». Было в них что-то общее и кроме звучания. Нет, надо одолеть март, из последних сил перемочь эту последнюю неделю.
Тут и настигли Ивана Петровича крики:
– Пожар! Склады горят!
До того было муторно и угарно на душе у Ивана Петровича, что почудилось, будто крики идут из него. Но подскочила Алена:
– Ты слышишь, Иван? Слышишь?! Ах ты! А ты и не поел.
Орсовские склады располагались буквой «Г», длинный конец которой тянулся вдоль Ангары, или, как теперь правильней говорят, вдоль воды, а короткий выходил с правой стороны в Нижнюю улицу, – словно эта увесистая буква не стояла, а лежала, если смотреть на нее сверху из поселка. Две другие стороны были, разумеется, обнесены глухим забором. В этот товарный острог вело с улицы два пути: широкие въездные ворота для машин и рядом проходная для полномочных людей. Справа от ворот, ближе к складам, стоял аккуратно встроенный и наполовину выходящий из линии забора, весело глядящий в улицу зеленой краской и большими окнами магазин с одним крыльцом на две половины – на продовольственную и промтоварную.
Нижняя улица и вправо и влево от складов застроена была густо: людей всегда тянет ближе к воде. И серьезный огонь, стало быть, мог пойти гулять по избам и в ту и в другую сторону, мог перекинуться и на верхний порядок. Почему-то об этом прежде всего подумал Иван Петрович, выскакивая из дому, а не о том, как отстоять склады. В таких случаях раньше прикидывается самое худшее, и уж потом и мысль, и дело начинают укорачивать размеры возможной беды.
С крыльца Иван Петрович кинул взгляд в сторону складов и не увидел огня. Но крики, которые слышались теперь отовсюду, доносились оттуда отчаянней и серьезней. Чтобы спрямить дорогу, Иван Петрович бросился через огород и там, выскочив на открытое место, убедился: горит. Мутное прерывистое зарево извивалось сбоку и словно бы далеко вправо от складов; Ивану Петровичу на миг показалось, что горят сухие огородные прясла и банька, стоящая на задах, но в ту же минуту зарево выпрямилось и выстрелило вверх, осветив под собой складские постройки. Снова послышались крики и треск отдираемого дерева. Иван Петрович опомнился: и что же, куда он с пустыми руками? Он бегом повернул назад, крича на ходу Алене, но ее уже не было, она, бросив избу, умчалась. Иван Петрович подхватил с поленницы топор и заметался по ограде, не помня, где может быть багор, и не вспомнил, перехваченный другой мыслью: что надо бы закрыть избу. Тут заплясали на стене всполохи огня, заторопили, и Иван Петрович, потеряв всякую память, кинулся тем же путем обратно.
На бегу он успел отметить, что зарево сдвинулось ближе к улице. История, значит, выходила серьезная. И столь серьезного пожара, с тех пор как стоит поселок еще не бывало.
Иван Петрович обежал забор и от широких, распахнутых сейчас настежь ворот медленно пошел внутрь двора, осматриваясь, что происходит.
Загорелось, по всему судя, с угла или где-то возле угла, от которого склады расходились на стороны: продовольственные – в длинный конец и промышленные – в короткий. И те и другие стояли каждая сторона под одной собственной связью. И построено было так, и занялось в таком месте, чтобы, загоревшись, сгореть без остатка. Что до постройки, до того, чтоб с самого начала подумать о возможности огня, – русский человек и всегда-то умен был задним умом, и всегда-то устраивался он так, чтоб удобно было жить и пользоваться, а не как способней и легче уберечься и спастись. А тут, когда ставился поселок наскоро, и тем более много не размышляли: спасаясь от воды, кто думает об огне? Но что касается угла, где загорелось, здесь кто-то или, уж верно, злой случай, если не кто-то, умен был умом далеко не задним.