Размышления о в.в.набокове. На английском языке

"То, что он родом из далекой северной страны, давно приобрело оттенок

обольстительной тайны Вольным заморским гостем он разгуливал по басурманским

базарам, - все было очень занимательно и пестро, но где бы он ни бывал, ничто не

могло в нем ослабить удивительное ощущение избранности Таких слов, таких понятий

и образов, какие создала Россия, не было в других странах, - и часто он доходил

до косноязычия, до нервного смеха, пытаясь объяснить иноземцу, что такое

"оскомина" или "пошлость" Ему льстила влюбленность англичан в Чехова,

влюбленность немцев в Достоевского"

Так "патриотично" размышлял Мартын, герой Владимира Набокова из романа "Подвиг",

самого, пожалуй, по-человечески автобиографичного Воспитанный в России как

иностранец (мать Мартына находила русскую сказку "аляповатой, злой и убогой,

русскую песню - бессмысленной, русскую загадку - дурацкой и плохо верила в

пушкинскую няню, говоря, что поэт ее сам

выдумал вместе с ее побасками, спицами и тоской"), в Европе Мартын сделался

русским в абсолюте. То же произошло и с Набоковым-литератором - по крайней мере

первую славу он приобрел на русской ностальгии, сумев стилистически "облегчить"

ее так, чтобы она стала доступна иностранному читателю. "По-русски так еще никто

не писал", - воскликнул кто-то из эмигрантских критиков восхищенно, а Георгий

Иванов повторил возмущенно.

Набоков, воспитанный в англоманской семье, с детства окруженный европейскими

атрибутами (спорт, теннис, автомобили, что было не свойственно русской жизни

начала века), ступив на европейскую землю в 1919 году не вояжером, а беженцем, в

том же году пишет почти "под Блока":

Будь со мной прозрачнее и проще: у меня осталась ты одна. Дом сожжен и вырублены

рощи, где моя туманилась весна,

где березы грезили и дятел по стволу постукивал... В бою безысходном друга я

утратил, а потом и родину мою.

Все набоковские рассказы, повести и романы, созданные до 1940 года, - пока он не

уехал из Европы в Соединенные Штаты, не перешел на английский и не стал

американским писателем, - объединены символикой русских воспоминаний. Они

представляют собой модификации одной темы (метатемы) - писатель, художник,

творец, создающий свой мир и держащий дверь открытой в свою "лавку чудес".

Его мир творится на наших глазах: мы можем наблюдать, как одна фраза тянет за

собой другую, звук - ассоциацию, слово - видение из прошлого; и неважно, кем в

миру "служит" очередной герой - это условность; у него неизменны зоркость

писателя, "соглядатайство" писателя, страсть писателя переводить все в слова:

"На него находила поволока странной задумчивости, когда, бывало, доносились из

пропасти берлинского двора звуки переимчивой шарманки, не ведающей, что ее песня

жалобила томных пьяниц в русских кабаках. Музыка... Мартыну было жаль, что

какой-то страж не пускает ему на язык звуков, живущих в слухе. Все же, когда,

повисая на ветвях провансальских черешен, горланили молодые итальянцы-рабочие,

Мартын - хрипло и бодро, и феноменально фальшиво - затягивал что-нибудь свое, и

это был звук той поры, когда на крымских ночных пикниках баритон Зарянского,

потопляемый хором, пел о чарочке, о семиструнной подруге, об иностранном-

странном-странном офицере". Так ритмически-поэтически неписатель размышлять не

Нина Берберова, принадлежащая к эмигрантскому поколению Набокова, в своей книге

"Курсив мой" дает представление и о личности Владимира Набокова (не очень

расходящееся с другими), и о "весе" его книг (радикально расходящееся с другими

мнениями. "Все наши традиции в нем обрываются..." - писал Георгий Адамович): "Я

постепенно привыкла к его манере... не узнавать знакомых, обращаться, после

многих лет знакомства, к Ивану Ивановичу как к Ивану Петровичу, называть Нину

Николаевну - Ниной Александровной, книгу стихов "На западе" публично назвать "На

заднице", смывать с лица земли презрением когда-то милого ему человека,

насмехаться над расположенным к нему человеком печатно (как в рецензии на

"Пещеру" Алда-нова), взять все, что можно, у знаменитого автора и потом сказать,

что он никогда не читал его. Я все это знаю теперь, но я говорю не о нем, я

говорю о его книгах. Я стою "на пыльном перекрестке" и смотрю "на его царский

поезд" с благодарностью и с сознанием, что мое поколение (а значит, и я сама)

будет жить в нем, не пропало, не растворилось между Биянкурским кладбищем,

Шанхаем, Нью-Йорком, Прагой; мы все, всей нашей тяжестью, удачники (если таковые

есть) и неудачники (целая дюжина;, висим на нем. Жив Набоков, значит жива и я!"

(Курсив Н.Берберовой.)

В Советский Союз книги Набокова начали пробираться по одиночке тайными тропами

где-то в семидесятых годах. А уже в начале восьмидесятых контрабандный Набоков

издательства "Ardis" (наряду с не менее контрабандным Венедиктом Ерофеевым -

"Москва - Петушки" издательства "YMCA-Press") стал настольной книгой каждого

уважающего себя студента Литературного института имени A.M. Горького. Многие

"заняли" у Набокова любовь к декоративной фразе (когда скромность события

неадекватна стилистическому блеску), склонность к пародийности, страсть к

каламбурам ("всегда с цианистым каламбуром наготове", как набоковский герой

"Весны в Фиаль-те"), коллекционированию язвительных наблюдений, да и сам стиль

"рассеянного" поведения: называть Ивана Ивановича Иваном Петровичем.

Это уже была новая генерация писателей, которая дождется перестройки (то есть

свободы самовыражения - пожалуй, пока единственного ее приобретения) в

репродуктивном творческом возрасте, но дождется и возвращения на родину книг -

первоисточников их укромных вдохновений, и эти книги, увы, поколеблют многие

Тексты Набокова действительно обладают прелестью (от "прельщать"), читать их

"почти физическое удовольствие", как справедливо заметил Георгий Адамович;

человеку "с литературщинкой" они внушают иллюзию, что по Набокову можно

научиться тому, как приручить слово и перейти с ним на ты, не платя за это

кровью - по русской традиции ("Страшное слышится мне в судьбе русских

писателей!", - воскликнул Гоголь, а Владислав Ходасевич продолжил тему в статье

"Кровавая пища". Желающие могут ознакомиться). Набоков и в самом деле

единственный из значительных русских писателей, которому удалось прожить

успешную жизнь.

года - в один день с Шекспиром и через 100 лет после Пушкина, как он любил

подчеркивать, а свою родословную довольно выразительно описал в

автобиографическом романе "Другие берега": "...мать отца, рожденная баронесса

Корф, была из древнего немецкого (вестфальского) рода и находила простую

прелесть в том, что в честь предка-крестоносца был будто бы назван остров Корфу.

Корфы эти обрусели еще в восемнадцатом веке, и среди них энциклопедии отмечают

много видных людей. По отцовской линии мы состоим в разнообразном родстве или

свойстве с Аксаковыми, Шишковыми, Пущиными, Данзасами... Среди моих предков

много служилых людей, есть усыпанные бриллиантовыми знаками участники славных

войн, есть сибирский золотопромышленник и миллионщик (Василий Рукавишников, дед

моей матери Елены Ивановны), есть ученый президент меди^ ко-хирургической

академии (Николай Козлов, другой ее дед); есть герой Фридляндского,

Бородинского, Лейпцигского и многих других сражений, генерал от инфантерии Иван

Набоков (брат моего прадеда), он же директор Чесменской богадельни и комендант

С.-Петербургской крепости - той, в которой сидел супостат Достоевский (Иван

Николаевич Набоков был также и председателем следственной комиссии по делу

петрашевцев, по которому проходил Федор Достоевский - Л К) ., есть министр

юстиции Дмитрий Николаевич Набоков (мой дед); и есть, наконец, известный

общественный деятель Владимир Дмитриевич (мой отец)".

Дед писателя был министром юстиции при Александре III, а отец, известный юрист,

Один из лидеров (наряду с Павлом Николаевичем Милюковым) Конституционно-

демократической (кадетской) партии, член Государственной Думы.

Древняя родословная "от крестоносцев" была причиной многих набоковских

вдохновений, давала "удивительное ощущение своей

избранности", как его Мартыну - русскость, и рождала особый холодновато-

насмешливый набоковский стиль. Если Руссо говорил: "Мой Аполлон - это гнев",

Набоков мог бы сказать: "Мой Аполлон - это избранность". В своей несколько

ревнивой книге "В поисках Набокова" Зинаида Шаховская все же верно подметила: ".

как будто Набоков никогда не знал... дыхания земли после половодья, стука

молотилки на гумне, искр, летящих под молотом кузнеца, вкуса парного молока или

краюхи ржаного хлеба, посыпанного солью... Все то, что знали Левины и Ростовы,

все, что знали как часть самих себя Толстой, Тургенев, Пушкин, Лермонтов,

Гоголь, Бунин... Отсутствует в набоковской России и русский народ, нет ни

мужиков, ни мещан. Даже прислуга - некий аксессуар, а с аксессуаром отношений не

завяжешь... Промелькнет в воспоминаниях "синеносый Христофор", о котором мы

ничего не узнаем, кроме его синего носа, два лакея безо всякого отличительного

признака, просто: "один Иван сменил другого Ивана".

В самом деле, трудно представить в случае Набокова известную историю с лакеем не

менее родовитого Тургенева - Захаром, пописывающим на досуге повестушки и дающим

литературные советы своему барину, которыми тот, надо сказать, не всегда

пренебрегал. Все это не к вопросу "о нравственности", а к вопросу о стиле.

Набоков-старший в быту был англоманом, Владимира в семье называли на английский

манер - Лоди и английскому языку обучили прежде русского. Большая домашняя

библиотека, помимо мировой классики содержащая все новинки не только

художественной, но и научно-популярной литературы, журналы по энтомологии

(пожизненная набоковская страсть к бабочкам), прекрасные домашние учителя (уроки

рисования давал известный график и театральный художник Мстислав Добужинский),

шахматы, теннис, бокс - сформировали круг интересов и будущих тем. На всю жизнь

Набоков останется поглотителем самых разных книг, словарей и будет поражать

окружающих универсальностью своих знаний.

В 1911 году Владимира отдали в одно из самых дорогих учебных заведений России -

Тенишевское училище, хотя оно и славилось сословным либерализмом. "Прежде всего

я смотрел, который из двух автомобилей, "бенц" или "уользлей", подан, чтобы

мчать меня в школу, - вспоминал Набоков в "Других берегах". - Первый. . был

мышиного цвета ландолет. (А.Ф. Керенский просил его впоследствии для бегства из

Зимнего дворца, но отец объяснил, что машина и слаба и \ стара и едва ли годится

для исторических поездок..)"

Директором Тенишевского училища был одаренный поэт Владимир Васильевич Гиппиус.

В шестнадцатилетнем возрасте Владимир

Набоков, под впечатлением первой влюбленности, и сам начал писать "по две-три

"пьески" в неделю" и в 1916 году за свой счет издал первый поэтический сборник.

Владимир Гиппиус, которому он попал в руки, "подробно его разнес" в классе под

аккомпанемент общего смеха. "Его значительно более знаменитая, но менее

талантливая кузина Зинаида (поэтесса Зинаида Гиппиус. - Л К.), встретившись на

заседании Литературного фонда с моим отцом... сказала ему: "Пожалуйста,

передайте вашему сыну, что он никогда писателем не будет", - своего пророчества

она потом лет тридцать не могла мне забыть" ("Другие берега"). Позже и сам автор

назвал свой первый поэтический опыт "банальными любовными стихами".

Сразу же после октябрьского переворота, в ноябре 1917 года, Набоков-старший

отправил семью в Крым, а сам остался в столице, надеясь, что еще можно

предотвратить большевистскую диктатуру. Вскоре он присоединился к семье и вошел

в Крымское краевое правительство как министр юстиции.

В Ялте Владимир Набоков встретился с поэтом Максимилианом Волошиным и благодаря

ему познакомился с метрическими теориями Андрея Белого, которые оказали на его

творчество большое влияние, что не помешало уже "увенчанному" Набокову в

американском интервью сказать: "Ни одна вера, ни одна школа не имели на меня

влияния".

Несмотря на то что красные бригады уже осваивались в Крыму - "На ялтинском молу,

где Дама с собачкой потеряла когда-то лорнет, большевистские матросы привязывали

тяжести к ногам арестованных жителей и, поставив спиной к морю, расстреливали

их. ." - "какая-то странная атмосфера беспечности обволакивала жизнь", как

вспоминал Набоков. Многие его ровесники вступали в Добровольческую белую армию.

Владимир также собирался совершить свой подвиг (который совершит в романе

"Подвиг": его герой-эмигрант уезжает в Россию и гибнет там), но, по его словам,

"промотал мечту": "...я истратился, когда в 1918 году мечтал, что к зиме, когда

покончу с энтомологическими прогулками, поступлю в Деникинскую армию. . но зима

прошла - а я все еще собирался, а в марте Крым стал крошиться под напором

красных и началась эвакуация. На небольшом греческом судне "Надежда" с грузом

сушеных фруктов, возвращавшемся в Пирей, мы в начале апреля вышли из

севастопольской бухты. Порт уже был захвачен большевиками, шла беспорядочная

стрельба, ее звук, последний звук России, стал замирать... и я старался

сосредоточить мысли на шахматной партии, которую играл с отцом..." ("Другие

Набоковы, Через Турцию, Грецию и Францию, добрались до Анг-

лии. В том же 1919 году Владимир стал студентом Кембриджского университета,

вначале специализируясь по энтомологии, затем сменив ее на словесность. В 1922-м

он с отличием его закончил. Во время студенчества определились основные

набоковские пристрастия в русской литературе: "Пушкин и Толстой, Тютчев и Гоголь

встали по четырем углам моего мира. Я зачитывался великолепной описательной

прозой великих русских естествоиспытателей и путешественников..." ("Другие

берега"). На кембриджских книжных развалах, неожиданно натолкнувшись на Толковый

словарь Даля, приобрел его и ежедневно читал по нескольку страниц.

После окончания университета Владимир Набоков переехал в Берлин, где его отец

основал эмигрантскую газету "Руль". В то время в немецкой столице

сосредоточилась литературная и интеллектуальная эмиграция из России, русские

заселили целые кварталы (и даже придумали анекдот о немце, который повесился на

Курфюрстендамм из-за тоски по родине).

Переводчик статей для газет, составитель шахматных задач и шарад, преподаватель

тенниса, французского и английского языков, актер, сочинитель маленьких скетчей

и пьес, голкипер в футбольной команде - этим на первых порах в Берлине Владимир

зарабатывал на жизнь. По воспоминаниям, он был тогда необычайно стройным молодым

человеком, "с неотразимо привлекательным тонким умным лицом" и общительным

ироничным нравом.

В том же 1922 году на одном из эмигрантских собраний был убит его отец,

заслонивший собой П.Н. Милюкова от выстрела монархиста (по другим версиям -

фашиста). Это поколебало религиозное чувство Владимира Набокова, а в дальнейшем

он демонстративно подчеркивал свой атеизм, хотя многие страницы его прозы

противоречат этому Так, в "Возвращении Чорба" можно прочитать, что счастье "во

всем, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество". Впрочем, это могло

быть продиктовано воспитанием. Отец его был масоном, по утверждению Нины

Берберовой (ей принадлежит книга о масонах "Люди и ложи"), а по признанию самого

Набокова, среди предков его матери были сектанты, что "выражалось в ее здоровом

отвращении от ритуала греко-православной церкви".

В 1926 году Набоков женился на Вере Слоним, которую называли вторым "я"

писателя. Похоже, это так и было. В 1961 году на вопрос французского журналиста

Пьера Бениша, любит ли он Пруста, Набоков ответил: "Я его обожал, потом очень,

очень любил, - теперь, знаете..." Тут, прибавляет Бениш, вмешалась госпожа

Набокова: "Нет, нет, мы его очень любим". Их сын Дмитрий (1934 года рождения)

станет лучшим переводчиком русских книг отца на английский язык.

В Берлине Набоков прожил до 1937 года, затем, опасаясь преследований фашистских

властей, переехал в Париж, а в 1940 году эмигрировал в Америку. За европейский

период написаны почти все лучшие его книги, подписанные псевдонимом Сирин. В

1923 году вышли два сборника стихотворений - "Горний путь" и "Гроздь" (оба

посвящены памяти отца). Как прозаик он начал с рассказов, первый роман

(1928), "Защита Лужина" (1929), "Возвращение Чорба", "Соглядатай" (оба - 1930),

"Подвиг" (1932), "Камера обскура" (1933), "Отчаяние" (1936), "Приглашение на

казнь" (1938), "Дар" (1937-1938), "Solus Rex" ("Одинокий король"; 1940).

Почти все эти произведения пронизаны напряжением русских воспоминаний, два

эмоциональных полюса которых можно выразить на-боковскими поэтическими строками:

1919 год - "Ты - в сердце, Россия. Ты - цепь и подножие, /ты - в ропоте крови, в

смятенье мечты. / И мне ли плутать в этот век бездорожия? / Мне светишь по-

прежнему ты"; 1937 год - "Отвяжись, я тебя умоляю! / Вечер страшен, гул жизни

затих. / Я беспомощен. Я умираю / от слепых наплы-ваний твоих".

Русская эмигрантская критика выделяла как вершины набоковс-кого творчества

романы "Защита Лужина" - о гениальном шахматисте и "ужасе шахматных бездн";

"Приглашение на казнь" - "множество интерпретаций... на разных уровнях глубины.

Аллегория, сатира, сопоставление воображаемого и реальности, страшная проблема

жизни и вечности..." (Зинаида Шаховская), и "Дар" - соединение нескольких

романов, среди которых выделяется роман-пасквиль на Николая Чернышевского как

генератора бездуховных идей, которые впоследствии привели Россию к утилитарности

искусства и тоталитаризму власти.

Надо отметить, что отношение русского литературного зарубежья к Набокову

выражалось часто противоположными суждениями. Евгений Замятин сразу же объявил

его самым большим приобретением эмигрантской литературы, Зинаида Гиппиус в конце

концов признала его "талантом", но таким, которому "нечего сказать", Марк

Алданов писал о "беспрерывном потоке самых неожиданных формальных,

стилистических, психологических, художественных находок", Владислав Ходасевич

называл его "по преимуществу художником формы, писательского приема... Сирин не

только не маскирует, не прячет своих приемов... но напротив: Сирин сам их

выставляет наружу...".

Иван Бунин признавал в молодом Сирине истинно талантливого писателя, но

настолько отличного от него самого, что называл его "чудовищем", правда, не без

восхищения, как свидетельствуют мемуарис-

ты. Эмигрантская критика подчеркивала и стилистическую холодность -

"нерусскость" Набокова, и "следы", которые оставили в его творчестве Пруст,

Кафка, немецкие экспрессионисты, Жироду, Селин, и подозрительную плодовитость

его как писателя. По собственному признанию, Набоков писал иногда по 15-20

страниц в день. И, думается, не потому, что "пек" свои романы, как блины, чтобы

насытить ими рынок. "Пруст, как и Флобер, как и Набоков, верит, что единственная

реальность в мире - это искусство", - справедливо заметила Зинаида Шаховская.

Поселившись в Соединенных Штатах, Владимир Набоков перешел как писатель на

английский язык. Несмотря на мучительность этого перехода, в чем он неоднократо

признавался, Америку он воспринял как землю обетованную. Много лет спустя, в

интервью 1969 года, Набоков объяснится ей в любви: "Америка - единственная

страна, где я чувствую себя интеллектуально и эмоционально дома" За двадцать лет

жизни там написаны романы "Истинная жизнь Себастьяна Найта" (1941), "Другие

берега" (1951 - на английском; 1954 - переведен на русский), "Пнин" (1957).

Роман "Лолита" (1955), написанный там же, - о двенадцатилетней американской

"нимфетке", ставшей "смертоносным демоном" для сорокалетнего Гумберта - принес

ему мировую славу, а также деньги. Представляется, что именно в этом романе

окончательно материализовались слова Адамовича о Набокове: "Все наши традиции в

нем обрываются". Вообще здесь обширное поле для размышлений. На протяжении всей

жизни две фигуры вызывали у Набокова неизменную ярость - "супостат" Достоевский

и Фрейд, которого он называл "венским жуликом". И обе эти фигуры неизбежно

приходят на ум при чтении "Лолиты". Мережковский писал о Достоевском:

"Рассматривая личность Достоевского как человека, должно принять в расчет

неодолимую потребность его как художника исследовать самые опасные и преступные

бездны человеческого сердца..." У Набокова "бездн" по Достоевскому не

получилось, - получилась патология по Фрейду. "Лолита", написанная стилистически

блестяще, как и всё у Набокова, тем не менее представляется богатым материалом

для психоанализа, изобретателем коего и явился "венский жулик".

В 1960 году Владимир Набоков возвращается в Европу и поселяется в Швейцарии,

выбрав курортное местечко Монтрё, еще в студенческие годы поразившее его

"совершенно русским запахом здешней еловой глуши".

Выходят его романы "Бледный огонь" (1962), "Ада" (1969) - с такой рекламой на

Обложке американского издания: "Новый бестселлер-ный эротический шедевр автора

"Лолиты". Затем появляются романы

"Просвечивающие предметы" (1972) и "Взгляни на арлекинов!" (1974). Эти

английские книги писателя у нас мало известны.

Перу Набокова принадлежат четырехтомный перевод на английский язык пушкинского

"Евгения Онегина" и комментарии к нему, а также книга "Николай Гоголь", изданная

в 1944 году в США на английском языке. Оба эти издания необычайно интересны и

позволяют посмотреть на наших классиков "нехрестоматийными" глазами. Владимир

Набоков, сам блестящий стилист, высказал о Гоголе соответствующее его

представлению о литературе мнение: "Его (Гоголя) работа, как и всякое великое

литературное достижение, феномен языка, а не идей".

В конце жизни на вопрос корреспондента Би-би-си, вернется ли он когда-нибудь в

Россию, Набоков ответил: "Я никогда не вернусь, по той причине, что вся та

Россия, которая нужна мне, всегда со мной: литература, язык и мое собственное

русское детство. Я никогда не вернусь... Не думаю, чтоб там знали мои

произведения..." С этим заблуждением он и ушел из жизни в 1977 году. Похоронен

на швейцарском кладбище Клэренс в Монтрё.

Во время горбачёвской Перестройки и последовавшего за ней президентства Б.Н.Ельцына отечественные читатели впервые получили свободный доступ к зарубежной русскоязычной литературе. В эти годы на постсоветском пространстве большими тиражами были изданы произведения Владимира Владимировича Набокова (1899-1977). В обстоятельных монографиях и в многочисленных статьях о Набокове говорили как о гении русской и американской литературы.
Творческое наследие Набокова, написанное на русском и с 1940 года на английском языках, очень велико. Оно включает поэзию, драматургию, прозу (романы, повести, автобиографические произведения), статьи (в том числе о системе ударений-просодии в русском стихе, о найденных им редких экземплярах бабочек), лекции по русской литературе и филологии, шахматные этюды и задачи. Почитателей Набокова поражает творческая многогранность, большая эрудиция, мастерское изложение психологии персонажей, восхитительные описания природы, трепетная передача ностальгического чувства, рациональное и органичное построение произведений. Во многих отзывах о творчестве Набокова отмечено ощущение соприкосновения с ярким талантом, с мощным интеллектом, с интересным большим мастером художественной литературы.
Встречаются и критические отзывы. Запомнилось эссе Э.В.Лимонова: „Читать (книги Набокова – Т.Ф.) тяжело. Временами в них присутствуют искры гениальности, но они подавлены потухшей золой... Обычные эмигрантские романы... (“Священные монстры“. М. Изд.“Аd Margineum“. 2000; с.61). Признаюсь, Набоков и у меня „не пошёл“. Что-то мешало безоговорочно принять его творчество. Перечитал доступные издания Набокова, но чувство отторжения стало более отчётливым. Тогда, выдержав длительную паузу, с карандашом в руке снова начал читать книги Набокова, специально выбирая те, которые были им написаны по-русски или им же переведены на русский язык. И постепенно смог определиться в своём неоднозначном восприятии его творчества.
Литератор бывает востребован, если его творчество ярко и глубоко освещает проблемы и потребности своего времени, даёт новое, поражающее воображение истолкование давним событиям или проницательно предвосхищает будущее. Литератор, выражающий идеи, до тех пор неуловимо или смутно и неопределённо дремавшие в глубинах общественного сознания, становится светочем, выразителем духовности народа. Тогда его провозглашают гением. Выступая в 2000 году на 67-м Конгрессе ПЕН-клуба в Москве, немецкий писатель лауреат Нобелевской премии Гюнтер Грасс, подчеркнул, что значение литератора неразрывно связано с его гражданской позицией. Нередко писатель, подчиняясь творческому импульсу, вступает в конфронтацию с общепринятой или официальной точкой зрения или подобно Дж.Оруэлу опережает свою эпоху.
Первая мировая и Гражданская войны разрушили устоявшийся уклад и изменили жизнь России. Они же оказались судьбоносными и для клана Набоковых. Отец писателя Владимир Дмитриевич (которого В.В.Набоков, если верить „Другим берегам“ и „Дару“, восторженно любил и считал образцом для подражания) безоговорочно противостоял красным, войдя в Крымское правительство Врангеля. Он погиб в 1923 году, закрыв своим телом от пуль террористов одного из видных деятелей русской белой эмиграции П.Н.Милюкова. Его двоюродный брат и близкий друг детских лет Юрий Рауш фон Таубенберг в 1920 году пал в бою, отважно бросившись на пулемёт красных. Но В.Набоков-младший, юноша призывного возраста, хороший наездник, стрелок и пловец, умеющий фехтовать и боксировать, предпочёл не участвовать в борьбе белых и красных.
Категорически не принадлежа к сторонникам Белого движения, я не могу понять ту сдержанность, ту поразительную отстранённость, с какой Набоков не только не пытался внести свою лепту в события, потрясшие отечество, но даже как бы не пожелал их заметить. В этом можно заподозрить нечто двусмысленное и недостойное. Кое-кто из биографов объясняет поведение Набокова предвидением своего блестящего будущего. Это объяснение лишено основания. Первые стихи Набокова были беспощадно раскритикованы именитыми литераторами-современниками, причём педагог В.В.Гиппиус (кузен поэтессы З.Н.Гиппиус) без обиняков посоветовал юному автору искать себе нелитературное поприще.
„Аполитичность Набокова вызывала удивление“ – замечает Стейси Шифф („Миссис Владимир Набоков Вера“. М. Изд. „Независимая газета“. 2002; с.104). Удивительным образом эпохальные события века, величайшее бедствие страны, даже трагедия своего класса, по существу, не отразились в его русскоязычном творчестве. Ну разве что небольшая повесть „Подвиг“. Её герой, комплексовавший по поводу незначительности своей персоны в сравнении с воевавшими в Гражданскую войну офицерами Белой армии, намерен самоутвердиться. Для демонстрации своей храбрости он решил на один день (туда-сюда) с риском для жизни нелегально перейти границу Советской России... и пропал без вести.
„Я никогда, никогда, никогда не буду писать романы, которые решают современные проблемы или отображают общественный интерес“ – писал В.В.Набоков своему нью-йоркскому литературному агенту А. де Джоннели в 1938 г. Не проникся Набоков и сочувствием к перманентно тяжёлому положению русского эмигрантского сообщества, описывая, в сущности, свои индивидуальные проблемы. Его герои существуют вне времени. События его романов могли бы происходить и до мировых войн, и в промежутке между ними, и в послевоенное время.
Какие впечатления вынес он из первого двадцатилетия эмиграции? „Оглядываясь на эти годы вольного зарубежья, я вижу себя и тысячи других русских людей ведущими несколько странную, но не лишённую приятности жизнь в вещественной нищете и духовной неге, среди не играющих ровно никакой роли призрачных иностранцев, в чьих городах, нам, изгнанникам, доводилось физически существовать...“ („Другие берега“). Но именно в эти годы Германия пережила неудавшуюся революцию 1918-1919 гг. и послевоенную разруху с небывалой инфляцией и повальной безработицей, фашистский путч 1923 г., кризис 1929-1933 гг. и приход Гитлера к власти, антиеврейские законы и акции (а жена Набокова еврейка!), и заключительный аккорд этого периода – „Хрустальную ночь“ с 9 на 10 ноября 1938 года. В творчестве Набокова не нашли отражения события Второй мировой войны, если не считать написанного по-английски короткого с безликой концовкой рассказа „Образчик разговора, 1945“ по поводу прогерманских настроений эмигрантских кругов в США.
А.Сёмочкин отмечает глубокий психологизм набоковских романов, глубинный пласт которых полагает близким творчеству Пруста и Кафки („Bладимир Набоков“. СПб. Изд. „Летопись“. 2010). Однако же его тематический выбор воспринимается с подспудным внутренним сопротивлением. Основные темы его произведений: педофилия, адюльтер и лишь за ними чудесные описания природы (особенно северорусского Оредежья), шахматы и бабочки. „Романы Набокова заполнены жеманными, соблазнительными, малолетними, похотливыми и холодными секс-бомбами“ (С.Шифф, с.230). Таким образом, разве что в предвидении сексуальной тематики, ныне заполонившей СМИ, его гений получил абсолютное подтверждение.
Отчётливо ощутимая холодная созерцательность, подчёркнуто аналитическое, лишённое сопереживания описание персонажей и скрупулёзно вывереная, но вместе с тем удручающая и отталкивающая детерминированность их поступков является характерной чертой творчества Набокова. Так в „Даре“ Набоков пишет о своём герое: „он сам замечал в себе эту странную заторможенность отзывчивости“ (курсив мой – Т.Ф.), что вполне можно отнести и к самому автору. „Спустя десятилетия русские коллеги Набокова недоумевали, есть ли у него душа, а если есть, то почему он так тщательно это скрывает“ (С.Шифф, с.101). И.А.Бунин называл Набокова „чудовищем“, имея ввиду бесстрастное, холодное отношение к своим героям (В.Левин. „Странный дар“. Предисловие к кн.: В.Набоков. „Камера обскура“. М. Изд. „ОЛМА-ПРЕСС“. 2000). З.Шаховская отзывалась о Набокове, как о „холодном судье“ („В поисках Набокова. Отражение“. М. Изд. „Книга“ .1991).
И.Толстой отмечает, что „некоторая „зажатость“ вообще характерна для Набокова: не только Алексей Кузнецов (персонаж из неоконченной пьесы „Человек из СССР“ – Т.Ф.) ничего не делает, но это ничегонеделание есть объект постоянного набоковского наблюдения. В его книгах нет динамики.“ („Набоков и его театральное наследие“; в кн.: „Владимир Набоков. „Пьесы“. М. Изд. „Искусство“. 1990; с.5). Тут же приведу и высказывание Лимонова: „У него нет доминирующей темы... Увы, Набоков всё-таки второстепенный писатель“ (с.61). Сказано по-лимоновски категорично. Конечно же Набоков крупный и в затронутых им темах интересный, глубокий, зоркий писатель.
Русская (русскоязычная) литература проникнута выраженным сопереживанием своим персонажам. На этой высокой ноте мы, её читатели, воспитаны. Холодная наблюдательность, подчёркнутое дистанцирование от описываемых действующих лиц предлагает и читателю подобное к ним отношение. Можно с отстранённым любопытсвом наблюдать душевные метания Гумберта Гумберта („Лoлита“), но сочувтвовать ему... увольте! Именно это отсутствие живого, трепетного отношения к свому герою очевидно является одной из причин моего сдержанного отношения к творчеству Набокова.
В.П.Аксёнов как-то заметил, что „литература – всегда ностальгия,... тоска по прошедшему времени“. Набоковская ностальгия именно тоска по прошедшему времени, по утраченному благополучию и покою. „Всё, о чём мы пишем, написано по личному поводу, а другой литературы не бывает“ (А.Кушнер „От автора“. В кн.: „Апполон в снегу. – Заметки на полях“. Л. Изд. „Cоветский писатель“. 1991, с.7-8). Ностальгическое чувство Набокова эгоцентрично, приправлено обидой на страну, ставшую большевистской и отказавшую ему в признании. Оно обращено исключительно к чарующей русской природе, к некогда весьма благополучным условиям жизни в России, обусловленным богатством аристократического рода, но никак не к соотечественникам и их проблемам, их духовному богатству, ментальности и языку. Да и сама родина его больше не интересовала. Приведу стихи из романа „Дар“, выражающие чувства автора: „Благодарю тебя, Отчизна,/ за злую даль благодарю!/ Тобою полн, тобой не признан,/ я сам с собою говорю“.
Аристократический род Набоковых, ведущий происхождение от татарского мурзы Набока или Набука, принявшего русское подданство и крещение ещё при Иване III, в XIX столетии был пополнен немецкой кровью. Кое-как смирившись с женой Владимира Дмитриевича Еленой Ивановной (из богатейшей купеческой семьи Руковишниковых), родня Набоковых традиционно дистанцировалась от русских людей, довольствуясь общением внутри своего клана. „Англоманство семьи было абсолютное..., всё сколько-нибудь значимое произносилось по-английски или, на худой конец, по-французски“ (А.Сёмочкин, с.62). Русский язык в обиходе был спорадичен и использовался в основном для утилитарных нужд (общение с прислугой, кучером, шофёром, немногими русскими домашними учителями и гостями и т.п.). Даже обучение в петроградском Тенишевском училище почти не расширило круг его контактов с русскоговорящими людьми. По свидетельству Набокова, с детства отличавшегося замкнутым характером, на улицах города он не имел возможности поговорить с людьми, приезжая и уезжая из училища на автомобиле, а во время занятий общался с трёмя-четырьмя друзьями-одноклассниками („Другие берега“). „Его... одиночество продолжалось весь русский период жизни (до 1919 года)“ (А.Сёмочкин; с.76).
Таким образом русский язык на первых этапах жизни был для Набокова вторичным по значимости. Можно сказать, что начиная с детских лет Владимир Набоков жил на родине в условиях искусственно созданной внутренней эмиграции, что существенно мешало овладению разговорным русским языком. К его изучению Володю привлекли уже тогда, когда он свободно говорил, читал и писал по-английски и по-французски. Правда, потом был курс русской филологии в Кембридже, прочитанный от корки до корки четырёхтомный словарь Даля, годы упорного изучения русской классической литературы. Живя в Германии, он читал периодику Советской России, труды В.И.Ленина и марксисткую литературу. По словам Набокова, читал с отвращением, отвергая и её смысл, и новую лексику, и послереволюционную грамматику, как несоответствующие его представлениям о русской культуре. Несколько раз обращался к советским темам, но плохо получалось. Таким образом приобщиться к современной родной речи Набоков не мог. Да и поздно было.
Набоков сам признаёт это: „Увы, тот «дивный русский язык», который, сдавалось мне, всё ждёт меня где-то, цветёт, как верная весна за глухо запертыми воротами, от которых столько лет хранился у меня ключ, оказался несуществующим, и за воротами нет ничего, кроме обугленных пней и осенней безнадёжной дали...“ (В.Набоков. Послесловие к первому изданию „Лолиты“ на русском языке, 1965). Однако в рецензиях, отзывах и предисловиях к произведениям Набокова с удивительным постоянством отмечают достоинства русского языка, которым написаны его произведения (Ю.Анненков. Интервью газете „Последние новости“ (Париж), 12.03.1938; В.Ходасевич. Отзыв на пьесу „Человек из СССР (драматические фрагменты)“. Газета „Возрождение“ (Париж), 22.06.1938; З.Шаховская; Б.Бойд. „Владимир Набоков. Pусские годы“. М. Изд. „Независима газета“. 2001); Д.Набоков (Предисловие к кн.: „Лаура и её оригинал: фрагменты романа“. СПб. Изд. „Азбука-классика“; 2010); Г.Барабтарло („Лаура и её перевод“. В кн.: „Лаура и её оригинал: фрагменты романа “. СПб. Изд. „Азбука-классика“. 2010; с.131-189).
„Одна известнейшая наша поэтесса, встретившись с Набоковым, cтала громко восхищаться его необыкновенно чистым, прозрачным, хрустальным русским языком. (Выслушав её, Набоков – Т.Ф.), ...грустно улыбнувшись, сказал: «Ведь это – замороженная клубника»... Нельзя не признать, что в этой горькой самооценке – немалая толика истины“ (Б.Сарнов. „Расширение словесной базы“. В кн.: „Если бы Пушкин жил в наше время...“.М. Изд „Аграф“. 1998, с 442). Странным образом реплика Б.Сарнова осталась без внимания ценителей творчества Набокова. равно как и набоковская самооценка. Однако внимательное прочтение его русскоязычных произведений приводит к поразительным выводам. Чтобы быть бесспорно доказательным, необходимо привести множество примеров-выписок из его текстов. В статьях такое количество примеров справедливо считается излишним, но в данном случае они абсолютно необходимы.
В монографии о жене В.В.Набокова Вере Евсеевне С. Шифф подчеркнула, что: „Вера... автоматически исправляла орфографию (мужа – Т.Ф) и ошибки в употреблении слов. По словам Веры, Набоков, принимаясь за книгу, «был весьма невнимателен по части грамматики»“ (с.74). Действительно, в русскоязычных произведениях Набокова постоянно встречаются ошибки в орфографии и пунктуации (к примеру: „мятель“, „вафельный букет (т.е.брикет) мороженного“; многочисленные запятые даже в простых фразах), но наибольшее внимание привлекает его лексика.
По-видимому, находясь под влиянием русской классической литературы, Набоков часто употреблял устаревшие слова и выражения. Приведу несколько таких примеров. „Игнорировали отчимом“; „получил крепкий мячик в рёбра“; „готовился овладеть моей душенькой“; „кончили ли вы (прочли ли журнал – Т.Ф.) «Взгляд и вздох»?“; „женщина... с тяжёлыми ладвиями“ (т.е. бёдрами, ляжками) („Лолита“); „в понедельик Франц размахнулся“ (стал много тратить денег – Т.Ф.) („Король, дама, валет“); „пришёл на фильму“ („Камера обскура“); „ушли телефонировать“ („Весна в Фиальти“); „с крашенными вохрой стенами“ („Дар“); „фамилья“ („Другие берега“). Предположим, что автор этими словами хотел передать особенности речи действующего лица. Не мотивированные сюжетом, к тому же в ряде произведений произносимые человеком нерусским, они производят странное впечатление. Так как язык лексически, тематически, интонационно и даже орфографически постоянно обновляется, попытка применить устаревшие слова и обороты речи к описанию событий нового времени профанирует произведение.
Некоторые лексические обороты в произведениях Набокова – явные сколки с английского языка, с детских лет ему более привычного: „в тот миг, что (когда – Т.Ф.) хлынул... воздух“ („Защита Лужина“); „предъявлять... эту ужимку всякий раз, что (когда – Т.Ф.) данный персонаж появляется“; „снял свой серый халат“; „со своими подстриженными волосами“ (в русской речи притяжательные местоимения в подобных случаях опускают: принадлежность того или иного предмета конкретному персонажу сама собой разумеется – Т.Ф.); „девочки... заштепсилили ёлочку“; „буду делать восемьдесят миль без крушения“; „психотераписты“ (русск.– психотерапевты) („Лолита“); „жилистый американец – линчер“ (русск. – линчеватель) („Другие берега“); „перечитываемую штуку“ (здесь немецк. Stück – статья, пьеса.) („Дар“). Неслучайно „…в 1930-е годы, когда взошла... (В.В.Набокова – Т.Ф.) звезда, эмигрантское общество злорадно подчёркивало нерусский характер его произведений...“ (С.Шифф, с.88).
Произведеня Набокова насыщены метафорами. Порой они не укладываются в семантику русского языка. Приведу лишь малую толику таких примеров. „Я поддаюсь некоему обратному воображению“; „…девочка с наглажеными морем ногами…“ („Лолита“); „...со свечкой,... ошалевшей от того, что вынесли её ... в неизвестную ночь“ („Защита Лужина“); „душа в ней осипла“; „Франц с беззвучным стоном откидывался назад“; „сверкала текучими серьгами“; „перед глазами поплыли румяные пятна“ („Король, дама, валет“); „прижимая губы... к занавеске, я постепенно лакомился... холодным стеклом“ („Другие берега“); „в бодрый, дерзкий день“; „начала подливать к коленям кудрявая пена“ (персонаж входит в море – Т.Ф.); „дорога... гладко подливала под...“ (мчащийся автомобиль – Т.Ф.) („Камера обскура“); „разум в нём облысел“ (о старике – Т.Ф.) („Событие“); „газ не брал спичку“; „музыкально-смугло мычал“; „шкаф... раскрывался с толковым видом простака-актёра“; „возился с радио, удавляя пискунов, скрипунов“ („Дар“); „обмелевшее автоматическое перо“; „в загорелой соломенной шляпе“; „нашёл... в малопосещаемом карманчике“ („Подвиг“).
Лексика Набокова часто диссонирует с устоявшимися оборотами русского языка, а порой совершенно непонятна. Приведу несколько бросающихся в глаза примеров: „прелестные оживлённые ноги“; „она была...нимфеткой.., бежавшей на ветру“; „чуть туповато ставившей носки“ (косолапо?, широко разводя носки туфель?); „её отсталую ногу“ (стоявшую на нижней ступени?); „вернулся к своей... насмешливой норме“ (манере?); „коттедж, вперёд задержанный нами“ (забронированный?, заказанный?); „у почтового ящика, относящегося к нам“ („Лолита“); „велосипед... стоял на голове в углу“ (вверх колёсами?); „отец ничего не смел против его непроницаемой хмурости“; „эти сквозные звуки странно преображались в его полусне“; „с раннего детства любил привычку“; „...окно спальни, из него-то высунулся этот шёпот“; „Лужин нашёл (картинку – Т.Ф.) аккуратно прибитой кнопками к внутренней стороне партовой крышки“; „это не играет значения“; „в Берлине всегда возня с выпусканиями“ (паспортный контроль?, таможенный осмотр?); „ему отвратительно неприятно“, „надув шею, зевает“ (напрягая мышцы шеи? Зевая, „надуть“ шею невозможно); „продолжал потаптывать платком по мокрой скатерти“ (промокать платком?); „мячики для мелкой лупни в пинг-понг“; „перед глазами в сравнительной темноте“; „Франц прикупил к своему билету дополнительный чин“ (доплатил за билет в вагон более высокого класса?); „Франц... слушал гладкую быстроту“ (шуршание шин автомобиля?); „поспешно кокал ложечкой по яйцу“; „Франц, у которого юмор был туговат“; „сказал доктор, вея мимо“ (пробегая?); „клоун мягко ухал по сцене“ (прыгал?, охал?); „оставил оглушённый стол“ (грязный?, неубранный?); „дыхание дошло до шестидесяти движений в минуту“ („Король, дама, валет“); „нос... облегчает... приёмом зажима и стряха“; „прочая симметрия... притягивала мой карандаш“ (асимметрия лица гувернантки?.) („Другие берега“); „поймать кузнечиков в руку“; „захлопнула ему дверь в лицo“; „друг в друга шарахали... водой“; „старушку совершенно замял и растоптал“ (морально подавил?, раздавил?) („Камера обскура“); „подвержен угловым болям“ (болям при наклонах туловища?) („Волшебник“); „литература...становилась... срединной“; „мы преувеличенно поздоровались, стараясь побольше втиснуть“ (стиснуть друг друга в обятиях?) („Весна в Фиальти“); „держала (грудного ребёнка – Т.Ф.) в ожидании рыжка“; „промахивает... поезд“; „в один смутно прекрасный вечер“; „не скопивший... жизненных драгоценностей“; „боялся слишком точно рассматривать“(пристально?); „Колдунов на него наплывал без слов“ (молча наваливался?, подминал под себя во время борьбы?) („Лик“); „предлагают сажать телеграфные столбы“ (устанавливать?) („Порт“); „в опустошительные книги качнулся я“ (драма „Смерть“); „нет прикрас никаких у решётки“ (украшений?) (стихотворение „Ульдаборг“); „спокойным играм мы... предпочитали потные...“ (подвижные?, утомительные?) („Дар“); „вверх по стволам (деревьев – Т. Ф.) взлизывали длинные травы“ („Слово“).
Нередко слова и словосочетания, упоребляемые Набоковым, неприемлемы в русской литературной речи. Похоже, что некоторых обиходных слов он просто не знал. Приведу примеры, одни комментируя, а другие предлагая истолковать читателю. „Я последовал за ним... тройным кенгуровым прыжком, оставаясь стойком при каждом скачке“); „заканчивает затаптывать свою жену под воду“ (т.е. топить); „как оно оказалось на первый вздрог“ (поначалу, сперва, в первое мгновение); „...сопровождая извиваниями губ“ (кривя губы); „вы здорово лупите“ (т.е. быстро ездите – Т.Ф.); „скорость изнашивалась“ (т.е. уменьшалась); наши голоса затоплял звонивший... телефон“ („Лолита“); „по мере того, как расходился автомобиль“ (набирал скорость, разгонялся) („Защита Лужина“); „лежал..., уткнувшись боком в скалу“ („Звонок“); „палки для хоккея“ (клюшки); „большущее фиолетовое пятно на толстой плечевине“ (синяк на плече); „мелькали неверные глаза“ (о неуверенных в себе людях); „…плоских саночек, предназначенных мускулистому животу“; „со склизким шорохом стала вылезать из трико (мокрого после купания – Т,Ф.) “; „проводи меня кусочек“ („Король, дама, валет“); „инеистое дерево“; „сыздетства“ (сызмальства); „отраду нахожу в личных молниях“ (озарениях); „целулоидовый воротничок“; „там, в приютном углу ждала меня Тамара“; „толстомордые колледжевые швейцары“; „...с возрастом (туловище становится – Т.Ф.) тяжёлым и смутно-уродливым в очерке евнушьих бёдер“; „перо-самотёк“ (авторучка) („Другие берега“); „cкоро она обтянулась“ (располнела, отъелась); „он почувствовал полегчание“; „это нервило её“ („Камера обскура“); „пришло несколько кофейниц“ (любительниц кофе, кофеманок); „в ходячем образе слова“ (расхожем) („Волшебник“); „продавец... сластён“ (т.е. сластей. Сластёна /разг./ – любитель сладкого, сладкоежка) („Весна в Фиальти“); „забавные запястья“ (имеются ввиду браслеты) („Лик“); „служил лакеем в столовой германского экспресса“ (т.е. официантом в вагоне-ресторане) („Случайность“); „фиксирует эскиз из выдувного флакона“ (пульверизатора) (драма „Событие“); „переварить кабанью головизну“ (стихотворение „Шекспир“); „сквозными крыльями восторженно всплеснёт“ (стихотворение „Эфемеры“); „через миг колёса раскачнулись“ (стихотворение „Экспресс“); „вывеска подвальной угольни“ (кочегарки или склада угля в подвале); „няня борется с увалистой и валкой камышовой ширмой“ (неустойчивой); „составной дух мороза, пота и мастики“; „взнашивая вёдра“ (т.е.нeся наверх); „сдерживает шаг до шляния“; „в горле стоял кубик“ (комок); „великолепный, но совершенно недоходный лоб (о глупом человеке)“; „граживали“ (угрожали, грозили); „пишу зря, промахиваясь словесно“; „узость боков“ (о фигуре женщины); „скорой походкой на пуговках“ (на пальцах ног, на цыпочках); „почему ты окислился?“ (скуксился); „он подразумно знал“ (подспудно); „подтравная речь“ (приглушенная, двусмысленная, обиняками), „летел дождь“; „...полицейским, уже вконец почерневшим и свалявшимся от мокpоты“ (т.е. промокшим насквозь под дождём); „сопутствуемая путающимся в своих полах ветром, процессия...“ (т.е. порывы ветра трепали одежду идущих людей); „работал на месте автомобиль“; „рифмы... сложились... в систему... картотечного порядка“; „мышление... неуимчиво“ („Дар“); „круглый родимый прыщ у ноздри“ (родинка); „действовало неотразимо, разымчиво“ (располагающе); „болванка шоколада в... обёртке“; „писала..., быстро виляя карандашом по странице“ („Подвиг“).
Количество аграмматизмов у Набокова ошеломляюще велико. Они встречаются во всех его русскоязычных сочинениях. По-видимому, он местами пытался стилизовать свои фразы под русский разговорный язык, то и дело ошибаясь. Собрать все ошибки в произведениях, написанных им по-русски или переведенных им на русский язык, в настоящей статье невозможно. Но именно они, бьющие в глаз погрешности в русском языке, были одной из причин моего невосторженного отношения к творчеству Набокова.
Примечательно высказывание Левина о лексике Набокова: „Как определить принадлежность писателя к той или иной культуре и национальной литературе?... Конечно же по языку… Чтобы создать оригинальное литературное произведение, мало в совершенстве знать язык. Мало говорить, писать, думать на этом языке, желательно ещё говорить, писать и думать именно так, как делают люди с рождения воспитывавшиеся в данной языковой среде и культуре“ (с.345). Возникает вопрос: может ли большой талантливый писатель В.В.Набоков с полным правом считаться русским писателем?
Приведенная выборка из написанных русским языком произведений В.В.Набокова показывает, что русский по происхождению литератор Набоков не знал русского языка в той мере, в какой должен его знать русскоязычный писатель. Он владел русским языком, как иностранец, посвятивший много времени его изучению, но так и не овладевший им в полной мере, или как эмигрант, на протяжении своей жизни и, что особенно важно, в детские годы мало общавшийся с носителями языка.
Творчество Набокова явственно предупреждает о возможной утрате русского языка, поджидающей детей русскоговорящих эмигрантов уже в первом поколении и, тем более, в последующих генерациях. Жаль, очень жаль!

РИА Новости

Назвать Владимира Набокова русским писателям можно лишь условно. Сам он писал о себе так: "Я американский писатель, рожденный в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию". Сегодня со дня рождения великого писателя, знаменитейшего русского эмигранта исполняется 110 лет.
Россия

Владимир Владимирович Набоков родился 22 апреля 1899 года в Петербурге в одной из богатейших семей России. Его отец Владимир Дмитриевич Набоков - потомственный дворянин, член I Государственной думы от кадетской партии, впоследствии управляющий делами Временного правительства.

В обиходе семьи Набокова использовалась три языка: русский, английский, и французский, таким образом, будущий писатель в совершенстве владел тремя языками с раннего детства. По собственным словам, он научился "читать по-английски раньше, чем по-русски".

Будущий писатель получил превосходное домашнее образование, потом начал образование в Тенишевском училище в Петербурге, где незадолго до этого учился Осип Мандельштам. Его основными увлечениями были литература, энтомология, шахматы и спорт, что позже пригодилось ему в эмиграции.

Незадолго до революции - в 1916 году - Набоков на собственные деньги издал сборник своих стихотворений.

В насыщенном событиями 1917 году отец Набокова недолгое время входил в число министров правительства Керенского, а в 1919-м Набоковы были вынуждены эмигрировать.

Великобритания

Некоторые из семейных драгоценностей Набоковым удалось вывезти с собой. На эти деньги семья жила в Берлине, в то время как Владимир Набоков получал образование в Кембридже, где изучал романские и славянские языки и литературу. Он продолжал писать стихи на русском языке и переводил на русский язык "Алису в стране Чудес" Льюиса Кэрролла.

Тринити-колледж в Кембридже будущий писатель окончил в 1922 году. В этом же году семья Набоковых переехала в Берлин, где отец стал редактором русской кадетской газеты "Руль" (The Rudder). Именно в "Руле" появились первые переводы французских и английских поэтов, первая проза Набокова.

Германия - Франция

По словам сына Владимира Набокова в интервью газете "Известия", его отец называл три великие трагедии в его жизни: потеря собственного детства, убийство его отца в Берлине и потеря возможности писать на своем любимом, богатом русском языке.

Отец будущего писателя погиб 28 марта 1922 года во время покушения на главу партии кадетов Павла Милюкова, заслонив Милюкова от пули террориста-монархиста.

Следующие несколько лет Владимир Набоков бедствовал, зарабатывая на жизнь тем, что составлял для газет шахматные композиции и давал уроки тенниса, бокса, плавания, английского и немецкого языка, изредка снимался в немецком кино.

В 1925 году он женился на Вере Слоним, которая родилась в Петербурге и была второй дочерью зажиточного еврейского промышленника. Ее семья эмигрировала из России в 1920 году, сообщает журнал "Вестник".

Через несколько месяцев после свадьбы под псевдонимом Владимир Сирин Набоков первый роман "Машенька". Писатель становится известным как один из ведущих литераторов русской эмиграции.

После этого до 1937 года Набоков создал еще восемь романов на русском языке, которые не были напечатаны в Советской России, но имели успех у западной эмиграции. Среди самых известных - "Защита Лужина" (1930), "Подвиг" (1931), "Приглашение на казнь" (1936), "Дар" (1937). Кроме того, он пишет пьесы, издаются его сборники стихов.

Приход фашистов к власти в Германии в конце 30-х годов положил конец русской диаспоре в Берлине. В 1937 году Владимир Набоков с женой-еврейкой были вынуждены покинуть страну и переехать в Париж.

В 1940 году немцы вошли во Францию, и Набоковы эмигрировали в США. Вернувшись в Европу через много лет, Набоков так и не пересечет границу Германии, боясь "пожать руку убийце", пишет журнал "Сумбур".

В Штатах Набоков прожил 20 лет. Первое время после переезда в поисках работы объехал почти всю страну, но спустя какое-то время начал преподавать в американских университетах. В 1945 году Владимир Набоков стал гражданином США, он читал лекции по русской литературе, работал в энтомологическом отделе Нью-Йоркского музея естественной истории.

"Четыре дня в неделю провожу за микроскопом в моей изумительной энтомологической лаборатории, исследуя трогательнейшие органы, - пишет Набоков в одном из писем. - Я описал несколько видов бабочек, один из которых поймал сам, в совершенно баснословном ущелье, в горах Аризоны. Семейная жизнь моя совершенно безоблачна... Работа моя упоительная... Погружаться в дивный хрустальный мир микроскопа, где царствует тишина, ограниченная собственным горизонтом, ослепительно белая арена - все это так завлекательно, что и сказать не могу".

В США Набоков продолжает творить на английском языке. Впрочем, первый роман на английском языке "Истинная жизнь Себастьяна Найта" Набоков начинает писать еще в Европе, незадолго до отъезда в США. Но с 1937 года и до конца своих дней Набоков не написал на русском языке ни одного романа, если не считать автобиографию "Другие берега" и авторский перевод "Лолиты" на русский язык, сообщается на сайте vvnabokov.ru.

Впрочем, его первые англоязычные романы не имели коммерческого успеха. По-настоящему знаменит он стал после издания немыслимого для того времени романа "Лолита" (1955). Четыре американских издательства отказались его публиковать, и впервые "Лолита" вышла в Париже. Только потом роман был опубликован и в Америке. "Лолита" принесла своему автору не только мировую славу, но и финансовое благосостояние.

Швейцария

В 1960 году Владимир Набоков вернулся в Европу и обосновался в швейцарском Монтре. На вопрос, почему он уехал из США, писатель отвечал: "Здесь, в Монтре, я испытываю ту же ностальгию по Америке, какую испытывал в Европе по России".

Еще в русском варианте мемуаров "Другие берега" в 1954 году он писал: "Выговариваю себе право тосковать по экологической нише - в горах Америки моей вздыхать по северной России".

В Швейцарии он создает свои последние романы (наиболее известные из которых - "Бледное пламя" и "Ада"), дает многочисленные интервью, ловит бабочек. Набоков собирался издать несколько энтомологических трудов: научный труд о европейских бабочках и альбом произведений живописи, где будет представлена эволюция изображения бабочек в картинах художников мира.

Скончался Владимир Набоков 2 июля 1977 года в возрасте 78 лет. Когда поэтесса Белла Ахмадулина навестила Набокова в Швейцарии перед его смертью, пишут "Новые Известия", он сказал: "А жаль, что я не остался в России, уехал". Когда жена Набокова возразила, что его бы сгноили в лагерях, писатель ответил: "Кто знает, может быть, я выжил бы. Зато потом я стал бы совсем другим писателем, и, может быть, гораздо лучше"…

В СССР первая публикация Владимира Набокова появилась в 1986 году - роман "Защита Лужина" в журналах "64" и "Москва".

А осенью этого году в продажу поступит последний роман писателя - недописанный и подлежащий сожжению.

Права на издание неоконченного романа продал Penguin Classics сын писателя - 73-летний Дмитрий Набоков, который живет в Швейцарии. Черновики романа "The Original of Laura" ("Подлинник Лауры" или "Оригинал Лауры") будут продаваться по цене 25 фунтов стерлингов, сообщает lenta.ru. В 2008 году о предварительной договоренности на публикацию "Подлинника Лауры" объявило российское издательство "Азбука".

Для решения о публикации черновиков наследнику Набокова потребовались десятилетия. Перед смертью писатель попросил жену уничтожить рукопись. Как писал Владимир Набоков, ему "ненавистна мысль", что читатели увидят работу, которую он "завершил в уме, но не на бумаге".

Однако вдова не решилась исполнить его последнюю волю и перед смертью в 1991 году завещала, чтобы их сын, Дмитрий Набоков, принял решение о судьбе последнего романа. В 2005 году сын писателя собирался уничтожить это произведение.

Главный герой "Подлинника Лауры" - не блещущий внешней привлекательностью и страдающий от лишнего веса ученый по имени Филип Уайлд, к неприятностям которого добавляется склонная к "дикому распутству" и неверности жена Флора. Уайлд в свое время женился на Флоре исключительно из-за ее внешнего сходства с женщиной, которую он когда-то нежно любил. На протяжении всего романа герой обдумывает собственное самоубийство.

Материал подготовлен интернет-редакцией

December 6th, 2009 , 11:01 pm

Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе / Сост., предисл., коммент., подбор илл. Н.Мельникова. — М.: Издательство Независимая Газета, 2002. — 701 с., ил. — (Эссеистика).

Книга состоит из двух частей. В первой части собраны 37 интервью. Первое датировано ноябрем 1932 года, последнее — февралем 1977. Всего в этот период, как отмечает комментатор, было дано более пятидесяти интервью, но полного списка до сих пор нет. Во второй части — 18 текстов: эссе, рецензии и заметки.

На примере хотя бы этих вопросов уже видно, чего интервьюер ожидает от писателя. Допустим, такой «типичный» вариант (хотя таких «типичных» вариантов много): Однажды я увидел прелестную девчушку в городском парке и... Память у меня никудышная, я такой рассеянный, просто неисправимый фантазер... Все мои книги — мои любимицы... Успех? Ах, что вы, я об этом и не думал... Я пишу на одном дыхании... Работаю над романом о фабричной окраине. Вот, зачитаю вам кусочек: «Она поцеловала его в небритую щеку и хриплым шепотом судорожно прошептала в волосатое ухо: ну возьми же меня, самец». Ну как вам? Мои герои живут самостоятельной жизнью и частенько преподносят мне сюрпризы... Мои книги — это едкая сатира на американский образ жизни. Мой любимый писатель — Достоевский. И в моих книгах я старался передать нечто достоевское, нечто неизбывное... Ну и так далее.

Стратегия Набокова состоит в том, что он последовательно разрушает такие вот «типичные» ожидания. Все его ответы так или иначе «ненормальны», но вовсе не из желания «шокировать» или показаться «оригинальным», поскольку эти желания вполне соответствуют образу нормального и типичного писателя. Типичного писателя можно оценить, скажем, по шкале радикальности / конформности, социальности / асоциальности, интеллектуализма / чувственности, правдивости / лживости, просто в силу того, что он высказывает некие «общие места», сам помещает себя в жесткий интерпретативный каркас. Набоков высказывает, если можно так выразиться, «частные места». Это совершенно особые конструкции. Если вырвать «частное место» из того частного пространства (контекста), в котором оно существует, оно превратится в «общее место». Казалось бы, так можно сказать о любом высказывании любого человека: вырви из контекста, смысл потеряется. Но все дело в том, что большинство высказываний большинства людей существуют в универсальном контексте и принимают значения из того стандартного набора, который задан самой ситуацией коммуникации. Информация, которую несет высказывание, в этом случае является мерой ограничения исходного множества возможностей. На вопрос «Как дела?» можно ответить «нормально», «отлично», «отвратительно». Любой ответ из этих трех будет «общим местом», даже если (в последнем случае) человеку действительно худо. «Набоковская» стратегия в данном случае будет состоять вовсе не в том, чтобы просто ответить «облачно», «шахматно» или «лилово». Тогда это будет не Набоков, а Льюис Кэрролл (которого Набоков, кстати, один из переводчиков «Алисы» на русский, неизменно расхваливает, в частности, за то, что он сумел скрыть свой порок за стенами фотолаборатории). Чтобы получился Набоков, надо, чтобы такой странный ответ занял свое место в ряду других подобных ответов, данных в разное время. Эти высказывания (два, три, пять, слишком много тоже нехорошо) как раз и создают то самое «частное пространство», «частный контекст», в котором возникает фигура нетипичного, частного писателя.

Чтобы не уйти далеко от первого абзаца, посмотрим, как Набоков отвечает на поставленные вопросы. «Лолита» впервые возникла в образе шахматной задачи... Моя память очень цепкая в отношении игры света, предметов и сочетаний предметов... Лучшая моя книга — «Лолита»... Я вообще не знаком с маленькими девочками. Чтобы хоть как-то разобраться в их конституции, мне пришлось отыскать книгу «Размеры девочек»... Успех — это один из элементов самой книги... Я пишу остро оточенным карандашом на маленьких карточках и вношу массу исправлений. Печатать я не умею... Сейчас я работаю над новым романом, но рассказать о нем не могу и зачитывать не буду ничего ни в коем случае... Я думаю не на языке, а образами [здесь обычно следует пояснение, что эти образы — не «представления», а что-то вроде цветовых пятен, которые остаются на изнанке век, когда закрываешь перед сном глаза: «я мыслю не словами, а образами переливчатых цветов, тающих очертаний — тип мышления, который психиатры в старой России называли «холодным бредом» <...> мой английский — это робкий и ненадежный свидетель восхитительных, а порой и чудовищных образов, которые я силюсь описать. В насколько же более удачном положении находится Джозеф Конрад, выражающий концептуальные банальности посредством затхлого стиля, что так замечательно соответствует его прекрасным общедоступным мыслям!»]... В отношении своих героев я — абсолютный диктатор... Америка — лучший из возможных миров. Ее природа, ее люди, ее внешняя политика прекрасны [Набоков рукоплещет войне во Вьетнаме и призывает тратить побольше денег на такие «бесполезные» акции, как полеты на Луну]... Писатели (наиболее часто упоминаемые с положительной характеристикой): Шекспир, Герберт Уэллс, Пруст (первая часть эпопеи), Джойс (только «Улисс»), Толстой («Анна Каренина»), Белый («Петербург»). Ни в коем случае не Достоевский. О «современных» писателях Набоков обычно молчит. Иногда называет Роб-Грийе, по одному разу Раймона Кено и Франца Элленса. Список «обруганных» гораздо, гораздо больше... «Лолита» — ни в коем случае не сатира. Это роман с ярко выраженной моралью, а именно: нельзя причинять зло девочкам. Что касается пристрастий и предубеждений, тут Набоков отвечает подробно и точно: «То, что вызывает во мне отвращение, несложно перечислить: тупость, тирания, преступление, жестокость, популярная музыка. Мои пристрастия — самые сильные из известных человеку: сочинительство и ловля бабочек». В других интервью в список антипатий Набоков помещает также грязь, наркотики, шум, проволочные плечики для одежды, модные словечки (вроде «харизма» или «выражаю надежду»), шарлатанское искусство, сломанный ноготь в отсутствие ножниц, потерю футляра для очков, обнаружение того, что любимый еженедельник на этот раз посвящен детским книгам, грузовики, транзисторы, рев мотоциклов, bidet в ванных комнатах отелей (наличие которого ведет к уменьшению размера ванны), пестициды, ночные клубы, яхты, цирки, порношоу, сальный взгляд голых самцов, заросших волосами, как Че Гевара, и, конечно, психоанализ.

Разумеется, будучи растиражированными и помещенными в универсальный контекст, все эти strong opinions автоматически превращаются в банальности. Уникальность «набоковской» стратегии в том, что она вовсе не маргинальна, а, напротив, универсальна. Только это универсальность не идей, а самой позиции в отношении любых идей, не общего, но частного. То есть если вы хотите реализовать подобную стратегию, вам не поможет автоматическое тиражирование набоковских высказываний. Главное, что от вас требуется, — это последовательность в отстаивании своих убеждений, а не просто присоединение к общей идее или участие в общем движении. Это тонкая грань между «растворением в чем-то большем, чем ты сам» и «усвоением чего-то большого и единого так, что оно переваривается и превращается в частный внутренний объект». Чтобы указать на эту грань, Набоков периодически сообщает, что никогда не искал признания в обществе, никогда не принадлежал ни к одной группе, что ни одно учение, направление или писатель не оказывали на него ни малейшего влияния, что он никогда не эксплуатировал общие идеи, что только отдельно взятый художник имеет значение, что малейший привкус любой общественной группы сразу настраивает его против произведения, что «молодежный радикализм» в действительности — самый банальный и тупой конформизм, что «подлинное искусство имеет дело не с родом, даже не с видами, а с отклонением от нормы, проявившимся в особи данного подвида». Набоков подчеркивает, что в его фигуре не воплотилось ничего Большого и Возвышенного: «Как человек, я не представляю собой ничего такого, чем можно было бы восхищаться». Или, в модусе иронии: «Высокий, красивый, всегда молодой, очень ловкий, с изумрудными глазами сказочного сокола». Если Набокову предлагают ответить на вопрос, в котором встречается слово «жизнь» или «мир», он уточняет: какая жизнь? чья жизнь? какой мир? чей мир? То же относится к понятиям «роман», «антироман» или «современное искусство». «Одна из функций всех моих романов — доказать, что роман как таковой не существует вообще. Книга, которую я создаю, — дело личное и частное. Когда я работаю над ней, я не преследую никаких целей, кроме одной — создать книгу».

Конечно, проще всего «разоблачить» Набокова, доказывая, что образ, который он создал в интервью, — всего лишь «маска», «персона». И добавить, что маска — это тоже произведение искусства, «игра», «чудо перевоплощения». Мол, Набоков и свою жизнь превратил в искусство. Это избитый штамп, который ничего не объясняет. Мне не посчастливилось встретиться с Набоковым лично, но думаю, что он не был настолько идиотом, чтобы выдумывать маски и морочить голову читателям удовольствия ради. Если уж «анализировать» личность Набокова, то, мне кажется, лучше всего для этой цели подошел бы анализ, подобный тому, какой осуществил Жан Старобинский в книге о Монтене. Помните, там было три ступени: 1) герой осознает зависимость от чего-то внешнего, 2) обособляется, стремясь постичь подлинную, универсальную реальность, но в итоге 3) делает сознательный выбор в пользу частного. Обычно акцентируется набоковская «обособленность», но, к примеру, не его поиск «реального». Однако фигура такого безнадежного поиска в ответах Набокова несомненно есть: «Вы можете, так сказать, подбираться к реальности все ближе и ближе; но вы никогда не подойдете достаточно близко, так как реальность — бесконечная последовательность шагов, уровней восприятия, ложных днищ, а потому она неутолима, недостижима <...> Так мы и живем, окруженные более или менее призрачными объектами. Вон тот автомобиль, например. Для меня это абсолютный призрак — я ничего в нем не смыслю, и, как бы сказать, он для меня тайна такая же, какой бы явился для лорда Байрона». Или, вот ответ на вопрос о вере в Бога: «Откровенно говоря — а то, что я собираюсь сейчас сказать, я не говорил никогда, и, надеюсь, это вызовет легкую и приятную дрожь, — я знаю больше того, что могу выразить словами, и то немногое, что я могу выразить, не было бы выражено, не знай я большего». Относительно третьего пункта есть прекрасная статья Михаила Ямпольского «Бабочка памяти» в книге «О близком». В связи с «бабочками» и «мимикрией» процитирую фрагмент, который, на мой взгляд, многое объясняет: «Мудрец может сказать, что эта ловкость рук спасает меня от недоумков. Благодарный зритель с радостью рукоплещет изяществу, с которым актер в маске сливается с местом действия». «Мудрец», фигура, неприятная Набокову, полагает, что есть маска и есть сущность, которая прячется от недоумков. И вроде бы за маской частного человека прячется человек универсальный, слепленный из таких же общих идей, «свойств», как и все остальные. «Благодарный зритель» не различает маску и сущность потому, что есть еще «место действия», частное пространство, в котором только и может осуществляться свобода. «По правде говоря, я верю, что в один прекрасный день явится переоценщик, который объявит, что я совсем не легкомысленная жар-птица, но убежденный моралист, изобличающий грех, бичующий глупость, высмеивающий пошлость и жестокость, утверждающий главенство нежности, таланта и чувства гордости».

Владимир Набоков - выдающийся писатель. Кроме того, он был поэтом, литературоведом, энтомологом, переводчиком и преподавателем. Владимир Набоков является единственным из отечественных авторов, кто создавал произведения на иностранном языке (английском), как и на своем родном. Биография Набокова подробно изложена в этой статье.

Его стиль очень сочный, разнообразный, неповторимый и яркий. Самые известные произведения Набокова - роман "Лолита", который был экранизирован уже несколько раз, а также "Защита Лужина", "Машенька", "Дар", "Приглашение на казнь". Все эти произведения интересны каждое по-своему.

Круг интересов Набокова

Следует сказать, что круг интересов этого писателя был очень широк. Владимир Набоков внес большой вклад в лепидоптерологию (этим сложным словом именуется раздел энтомологии, изучающий чешуекрылых). Двадцать видов бабочек открыл изложенная, не предполагает подробного знакомства с этим его увлечением, ведь Владимир Владимирович интересует нас, прежде всего, как писатель. Однако нужно сказать, что Владимир Набоков является автором восемнадцати научных статей. В его насчитывается 4324 экземпляра. Он подарил ее Зоологическому музею, принадлежащему Лозаннскому университету.

Кроме того, преподаванием отечественной и мировой литературы отмечена такого писателя, как Владимир Набоков, биография. Ему принадлежат переводы на английский язык "Слова о полку Игореве" и "Евгения Онегина". Также этот писатель увлекался шахматами, в которых был довольно сильным игроком. Он опубликовал несколько любопытных шахматных задач.

Происхождение Набокова

Биография Набокова начинается 10 апреля 1899 г. - именно тогда он появился на свет. Он был выходцем из аристократической семьи. Отцом будущего писателя был Набоков Владимир Дмитриевич, известный политик. В семье пользовались тремя языками: родным русским, а также французским и английским. Таким образом, Владимир Владимирович с юных лет в совершенстве владел этими языками. По его собственным словам, Набоков выучился читать по-английски раньше, чем по-русски.

Детство, обучение в Тенишевском училище

Раннее детство будущего писателя прошло в достатке и комфорте в доме его родителей, расположенном в Петербурге, на Большой Морской. Также семья посещала загородное имение, находившееся под Гатчиной (фото его представлено выше).

Владимир Набоков начал обучение в петербургском Тенишевском училище. В этом учебном заведении незадолго до него получал образование Осип Мандельштам. Энтомология и литература сделались основными увлечениями Владимира Владимировича. На свои средства незадолго до революции он издал сборник собственных стихотворений.

Эмиграция, обучение в Кембридже

После революции 1917 года семья Набоковых переехала в Крым, а несколько позже, в 1919 году, Набоковы решили эмигрировать. Им удалось увезти с собой некоторые драгоценности, и семья жила на эти деньги в Берлине. В это время продолжал свое обучение в Кембридже Владимир Владимирович Набоков. Биография его этих лет отмечена тем, что он продолжил сочинять стихи на русском языке, а также перевел произведение Л. Кэррола "Алиса в стране чудес" на свой родной язык.

Смерть отца Набокова

В марте 1922 в семье Набоковых произошла трагедия. Был убит глава семьи, Владимир Дмитриевич. Это трагическое событие произошло во время лекции "Америка и восстановление России" П. Н. Милюкова, проходившей в Отец писателя попытался помешать радикалу, стрелявшему в Милюкова, однако был убит его напарником.

Женитьба, первые рассказы и первый роман

Владимир Набоков с 1922 г. стал членом русской диаспоры, жившей в Берлине. Он зарабатывал средства на жизнь преподаванием английского языка. В организованных эмигрантами из СССР берлинских издательствах и газетах начали появляться рассказы Набокова. Важное событие в личной жизни писателя произошло в 1925 году - он женился. Избранницей его стала Вера Слоним. Владимир Владимирович познакомился с этой женщиной на костюмированном балу. Одной из важнейших причин его становления как писателя является его счастливая семейная жизнь. Первый роман Набокова под названием "Машенька" появился вскоре после женитьбы его автора.

Произведения на русском

До 1937 года Владимир Набоков написал еще восемь романов на русском. Его авторский стиль все более усложнялся, писатель ставил все более смелые эксперименты с формой. В Советской России не печатались романы Набокова, однако у западной эмиграции они имели успех. В наше время эти произведения считаются шедеврами и классикой русской литературы, особенно такие романы, как "Дар", "Защита Лужина" и "Приглашение на казнь".

Эмиграция в США, романы на английском

В конце 1930 годов политика, которую проводили в Германии нацистские власти, привела к исчезновению русской диаспоры в Берлине. С этих пор жизнь Набокова со своей супругой-еврейкой в этой стране стала невозможной, поэтому он перебрался в Париж. Позднее, когда началась Вторая мировая война, писатель эмигрировал в США. После того как в Европе прекратила свое существование русская диаспора, Владимир Владимирович окончательно лишился русскоязычных читателей. Для Набокова единственным выходом было начать писать на английском. Первый роман, созданный на этом языке, он написал еще в Европе, перед отъездом из США. Он называется "Подлинная жизнь Себастьяна Найта". А с 1937 г. и до конца жизни Владимир Владимирович не написал больше ни одного романа на русском. Он только перевел "Лолиту" на родной язык, а также написал автобиографию на нем ("Другие берега").

В период с 1940 по 1958 год Владимир Набоков, находясь в Америке, зарабатывает себе на жизнь тем, что читает лекции в американских университетах. Эти лекции посвящены отечественной и мировой литературе.

Интересные факты о Набокове-преподавателе

Значительной оригинальностью отличался писатель Набоков. Биография его также отмечена множеством интересных фактов. Но и как преподаватель Набоков не менее интересен. Известно, что он отличался необычной манерой чтения лекций. Владимир Набоков просил студентов сидеть всегда на одних и тех же местах. Он строго запрещал им во время лекции заниматься посторонними делами. Владимир Владимирович не разрешал выходить на экзамене. Это можно было сделать, только предъявив справку от врача. Тщательнейшим образом готовился ко всем своим лекциям Набоков. Биография и творчество того или иного автора изучались им очень подробно. Писатель тщательно продумывал, о чем будет говорить. Тем не менее у студентов было ощущение, что преподаватель много импровизирует. Владимир Владимирович имел свое мнение обо всем, при этом оно могло кардинальным образом отличаться от общепринятого. В частности, это относится к его взгляду на творчество Шолохова, Чехова, Достоевского и др. Набоков всю свою жизнь он питал отвращение ко всему мещанскому, пошлому и банальному.

Первые англоязычные романы, "Лолита"

Первыми англоязычными романами Набокова стал "Подлинная жизнь…", уже упоминавшийся выше, а также "Под знаком незаконнорожденных". Эти произведения, несмотря на все их художественные достоинства, коммерческого успеха не имели.

В эти годы Владимир Владимирович тесно сближается с а также некоторыми другими литературоведами. Он продолжает заниматься энтомологией на профессиональном уровне. Путешествуя по США во время отпусков, трудится над созданием романа "Лолита" его автор, В. Набоков. Биография и творчество этого писателя у многих вызывают интерес именно из-за того, что он является создателем этого произведения. Его тема - история одного взрослого мужчины, который воспылал страстью к 12-летней девочке. Для своего времени эта тема была немыслимой, из-за чего у писателя практически не было надежд даже на то, что роман будет опубликован, не говоря уже о его признании. Тем не менее успех не заставил себя ждать. Сначала "Лолита" была издана в Европе, а через некоторое время - в Америке. Этот роман сразу же принес писателю финансовое благосостояние и мировую славу. Любопытно, что первоначально произведение, что отмечал сам Набоков, появилось в "Олимпии", весьма одиозном издательстве. Это издательство, о чем автор "Лолиты" понял уже после того, как ее текст был опубликован, в основном специализировалось на "полупорнографических" романах и близких к ним произведениях.

Возвращение в Европу, последние произведения

Биография Набокова далее отмечена его возвращением в Европу. Писатель с 1960 года проживает в Здесь появляются его последние романы, среди которых самыми известными являются "Ада" и "Бледное пламя". Биография Набокова оканчивается в 1977 году. Именно тогда умер писатель, дожив до 78 лет. "Лаура и ее оригинал" - последний роман Набокова, который остался незавершенным. Он был издан в ноябре 2009 года на английском языке. В этом же году издательство "Азбука" выпустило русский перевод этого произведения.

Биография Набокова, краткое содержание его романов, а также тексты его произведений - все это и по сей день вызывает интерес многочисленных ценителей его творчества. Владимир Набоков - оригинальный и талантливый автор, признанный во всем мире.