Великий эпос античной Греции дошел до нас в виде двух произведений Гомера: «Илиада» и «Одиссея». Обе поэмы посвящены событиям примерно одного времени: и ее последствий. Война только что завершилась. Одиссей проявил себя прекрасным воином, умным стратегом. Благодаря его хитроумным решениям удалось выиграть не одну битву. Об этом свидетельствует его собственный рассказ в поэме, точнее, его краткое содержание. «Одиссея» Гомера (и его вторая поэма «Илиада») не только прекрасно изображает исторические события, но и отличается великолепным художественным изложением. Факты украшены богатой фантазией автора. Именно благодаря этому история вышла за рамки обычной летописи или хроники и стала достоянием мировой литературы.
Поэма Гомера «Одиссея». Краткое содержание
После войны Одиссей отправился домой, в свою родную Итаку, где он был правителем. Там его ждут старый отец Лаэрт, жена Пенелопа и сын Телемах. По пути Одиссей попадает в плен к нимфе Калипсо. Там проводит несколько лет. А в это время в его царстве происходит борьба за трон. На место Одиссея есть много претендентов. Они живут в его дворце и убеждают Пенелопу, что ее муж погиб и не вернется, и она должна принять решение, за кого вторично выйдет замуж. Но Пенелопа верна Одиссею и готова ждать его много лет. Чтобы охладить претендентов на престол и ее руку, она придумывает различные уловки. Например, она вяжет саван старому Лаэрту, обещая принять решение, как только закончится работа. А сама по ночам распускает уже связанное. Тем временем Телемах повзрослел. Однажды к нему явился незнакомец и посоветовал снарядить корабль и отправиться на поиски отца. В образе странника скрывалась сама Она покровительствовала Одиссею. Телемах последовал ее совету. Он попадает в Пилос к Нестору. Старец рассказывает, что Одиссей жив и находится у Калипсо. Телемах решает вернуться домой, обрадовать мать доброй вестью и отвадить назойливых претендентов на царское место. События поэмы передает краткое содержание. Одиссея Гомер рисует как сказочного героя, прошедшего через страшные испытания. Зевс по просьбе Афины посылает Гермеса к Калипсо и повелевает отпустить Одиссея. Тот строит себе плот и отправляется в плаванье. Но Посейдон опять мешает ему: в шторме бревна плота разбиваются. Но Афина опять спасает его и приводит в царство Алкиноя. Его принимают как гостя, и на пиру Одиссей рассказывает о своих приключениях. Девять фантастических историй создает Гомер. «Одиссея» (краткое содержание и передает эти истории) представляет собой сказочное обрамление реальных исторических событий.
Приключения Одиссея
Сначала Одиссей и его спутники оказались на острове с волшебным лотосом, лишающим памяти. Местные жители, лотофаги, угостили гостей лотосом, и те забыли о своей Итаке. Одиссей с трудом увел их на корабль и отправился дальше. Второе приключение - встреча с циклопами. С трудом мореплавателям удается ослепить главного циклопа Полифема и, спрятавшись под шкурами овец, выйти из пещеры и сбежать с острова. О дальнейших событиях можно узнать, прочитав краткое содержание. «Одиссея» Гомера ведет читателя за своим героем, охватывает большой отрезок времени - около двадцати лет. После острова циклопов Одиссей попал на остров к Эолу, который подарил гостю один попутный ветер и еще три ветра спрятал в мешок, завязал и предупредил, что развязывать мешок можно только на Итаке. Но друзья Одиссея развязали мешок, когда тот спал, и ветры вернули их корабль обратно к Эолу. Затем произошло столкновение с великанами-людоедами, и Одиссею чудом удалось спастись. Потом путешественники побывали у царицы Кирки, которая всех превращала в зверей, в царстве мертвых, хитростью удалось пройти мимо обольстительных Сирен, проплыть в проливе между чудищами на острове Солнца. Такова поэма, ее краткое содержание. Одиссея Гомер возвращает на родину, и тот вместе с Телемахом выдворяет всех «женихов» Пенелопы. В Итаке воцаряется мир. Древняя поэма представляет интерес для современного читателя и как историческое произведение, и как классическая художественная литература.
На сегодняшнем занятии мы познакомимся с поэмой Гомера «Одиссея», основным сюжетом которой являются странствия Одиссея, царя острова Итака, возвращавшегося домой после взятия греками Трои. «Сладостней нет ничего нам отчизны и родичей наших», - не уставал повторять Одиссей. Однако боги преследовали его, долгих десять лет скитался он по морям, пока не увидел берега своей Итаки.
Рассказал Одиссей, как, заблудившись на морских путях, пристал он к острову одноглазых великанов-циклопов. У самого моря греки увидели большую пещеру и вошли в неё. Вскоре появился вместе со стадом хозяин пещеры циклоп Полифем - сын самого владыки морей бога Посейдона (рис. 2).
Загнав стадо овец и коз в пещеру, Полифем завалил вход в неё обломком скалы. Неласково встретил он гостей.
Ужас объял греков. Тогда Одиссей развязал кожаный мех с вином и «отважно полную чашу протянул Полифему». Понравился напиток великану. Предложил он Одиссею назвать своё имя, обещая сделать ему подарок. Хитроумный Одиссей сказал:
«Я называюсь Никто; мне такое название дали
Мать и отец, и товарищи так все меня величают».
С злобной насмешкою мне отвечал людоед зверонравный:
«Знай же, Никто, мой любезный, что будешь ты самый последний
Съеден, когда я разделаюсь с прочими; вот мой подарок».
Тут повалился он навзничь совсем опьянелый.
Нашли греки в пещере огромный кол, раскалили его на костре и выбили людоеду его единственный глаз. Дико завыл Полифем…
Громкие вопли услышав, отвсюду сбежались циклопы:
«Кто же тебя, Полифем, здесь обманом иль силою губит?!»
Им отвечал он из тёмной пещеры отчаянно диким
Рёвом: «Никто!..» В сердцах закричали циклопы:
«Если никто, для чего же один так ревёшь ты?..»
Разошлись циклопы по своим пещерам. А утром связал Одиссей баранов по трое. Под каждым средним был привязан один из греков. Полифем отодвинул от входа огромный камень и, ощупывая баранов сверху, выпустил всё стадо. А вместе с ним и греков… Добравшись до корабля, вспенили они вёслами тёмные воды. Вот тут и закричал Одиссей циклопу: «Знай, людоед, что тебя ослепил Одиссей, властитель Итаки!» Услышав имя своего врага, взмолился Полифем Посейдону: «О, владыка морей! Отец мой! Пусть Одиссей никогда не увидит отчизны. Если же волей судьбы он достигнет Итаки, пусть возвратится один, на чужом корабле и несчастье найдёт в своём доме!» Стал с тех пор Посейдон преследовать Одиссея.
Рис. 2. Одиссей и Полифем ()
Однажды Одиссей проплывал мимо острова сирен. Это были злые чародейки, полуптицы-полуженщины. Своим сладкозвучным пением сирены заманивали мореходов и пожирали их. Весь остров белел костями погибших. Очень хотел Одиссей волшебное пение послушать и живым остаться. Он заклеил уши товарищей воском и попросил, чтобы его крепко привязали к мачте. Чудесно пели сирены. Забыл Одиссей обо всём: о своей каменистой Итаке, о жене Пенелопе и сыне Телемаке. Он попытался разорвать верёвки. Но с удвоенной силой нажали на вёсла его верные спутники. И лишь когда остров сирен скрылся из виду, они отвязали Одиссея от мачты (рис. 3).
Рис. 3. Встреча с сиренами ()
Вскоре Одиссей и его спутники вновь пережили смертельную опасность. «В страхе великом тогда проходили мы тесным проливом», - рассказывал Одиссей царю Алкиною. Из скалистой пещеры по одну сторону пролива выползало ужасное чудовище - Сцилла. Это была громадная змея с шестью собачьими головами, каждая из которых имела острейшие в три ряда зубы. По другую сторону узкого пролива мореходов подстерегало не менее страшное чудовище - Харибда. Трижды в день она разверзала огромную пасть, поглощая чёрные воды, а затем извергала их обратно. Проходя между Сциллой и Харибдой, Одиссей и его спутники «в трепете очи свои на грозящую гибель вперяли».
Выслушав горестный рассказ Одиссея, царь Алкиной повелел снарядить корабль, чтобы доставить его на Итаку.
Сбылось проклятие циклопа: на чужом корабле, один, спустя десять лет после гибели Трои, возвратился Одиссей на родину. В доме его незваными гостями пировали знатные юноши Итаки. Они считали Одиссея погибшим, нагло распоряжались его добром, сватались к жене Пенелопе (рис. 4), глумились над сыном Телемаком, надеясь лишить его отцовского наследства.
Пенелопа не переставала верить, что Одиссей жив, и ждала его. Она придумала хитрость: обещала выбрать нового мужа, как только соткёт покров погребальный отцу Одиссея (был он стар и готовился к смерти). Днём она без устали ткала, а ночами распускала нитки. Обман продолжался три года, на четвёртый одна из служанок открыла женихам тайну хозяйки.
Рис. 4. Пенелопа ()
Не желая быть узнанным, переоделся Одиссей в заплатанную одежду и под видом нищего вошёл в свой дом. Буйные женихи пили и ели, принуждая Пенелопу выбрать себе нового мужа. Наконец, она объявила, что станет женой того, кто победит в стрельбе из лука, принадлежащего Одиссею. Сама же надеялась, что никто не сумеет даже согнуть могучий лук. Так и случилось. Попросил Одиссей разрешить ему натянуть лук. Решили женихи, что нищий бродяга лишился рассудка.
Взявши могучий свой лук, Одиссей, в испытаниях твёрдый,
Вмиг натянул тетиву, и сквозь кольца стрела пролетела…
Одиссей жестоко расправился с женихами: «В доме своем истребил он тут всех женихов многобуйных…». Родичи убитых устремились к дворцу Одиссея, призывая к мести. С великим трудом добился Одиссей примирения со знатью Итаки.
Список литературы
- А.А. Вигасин, Г.И. Годер, И.С. Свенцицкая. История Древнего мира. 5 класс - М.: Просвещение, 2006.
- Немировский А.И. Книга для чтения по истории древнего мира. - М.: Просвещение, 1991.
- Lib.ru ()
- Godsbay.ru ()
Домашнее задание
- Почему в Одиссей в течение десяти лет после окончания Троянской войны не мог вернуться на родину?
- Что означает крылатое выражение «между Сциллой и Харибдой»? В каких случаях мы можем употребить этот афоризм?
- Опишите характер Одиссея. Какие поступки героя вам нравятся? Какие поступки вы осуждаете?
© Вступительная статья. Маркиш С. Наследники, 2018
© Примечания, словарь. Ошеров С. Наследники, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
* * *
Путь к Гомеру
Во втором акте шекспировского «Гамлета» появляется бродячая труппа, и один из актеров, по просьбе принца, читает монолог, в котором троянский герой Эней рассказывает о взятии Трои и о жестокостях победителей. Когда рассказ доходит до страданий старой царицы Гекубы – у нее на глазах осатаневший от злобы Пирр, сын Ахиллеса, убил ее супруга Приама и надругался над его телом, – актер бледнеет и заливается слезами. И Гамлет произносит знаменитые, вошедшие в пословицу слова:
Что современному человеку Гекуба, что ему Ахиллес, Приам, Гектор и прочие герои Гомера; что ему их муки, радости, любовь и ненависть, приключения и битвы, отгремевшие и отгоревшие больше тридцати столетий назад? Что уводит его в древность, почему Троянская война и возвращение на родину многострадального и хитроумного Одиссея трогают нас если и не до слез, как шекспировского актера, то все же достаточно живо и сильно?
Всякое литературное произведение далекого прошлого способно привлечь и увлечь человека нового времени изображением исчезнувшей жизни, во многом поразительно не схожей с нашей жизнью сегодня. Исторический интерес, свойственный любому человеку, естественное желание узнать, «что было раньше», – начало нашего пути к Гомеру, точнее – одного из путей. Мы спрашиваем: кто он был, этот Гомер? И когда жил? И «сочинил» ли своих героев или в их образах и подвигах отражены подлинные события? И насколько верно (или насколько вольно) они отражены и к какому времени относятся? Мы задаем вопрос за вопросом и ищем ответа в статьях и книгах о Гомере; а к нашим услугам – не сотни и не тысячи, а десятки тысяч книг и статей, целая библиотека, целая литература, которая продолжает расти и сейчас. Ученые не только обнаруживают все новые факты, имеющие отношение к гомеровским поэмам, но и открывают новые точки зрения на поэзию Гомера в целом, новые способы ее оценки. Была пора, когда каждое слово «Илиады» и «Одиссеи» считали непререкаемою истиной – древние греки (во всяком случае, громадное их большинство) видели в Гомере не только великого поэта, но и философа, педагога, естествоиспытателя, одним словом – верховного судью на все случаи жизни. Была и другая пора, когда всё в «Илиаде» и «Одиссее» считали вымыслом, красивою сказкой, или грубоватою басней, или безнравственным анекдотом, оскорбляющим «хороший вкус». Потом пришла пора, когда Гомеровы «басни» одна за другою стали подкрепляться находками археологов: в 1870 г. немец Генрих Шлиман нашел Трою, у стен которой сражались и умирали герои «Илиады»; спустя четыре года тот же Шлиман раскопал «обильные златом» Микены – город Агамемнона, вождя греческого воинства под Троей; в 1900 г. англичанин Артур Эванс начал уникальные по богатству находок раскопки на Крите – «стоградном» острове, неоднократно упоминаемом Гомером; в 1939 г. американец Блиджен и грек Курониотис разыскали и древний Пилос – столицу Нестора, «сладкогласного витии пилосского», неутомимого подателя мудрых советов в обеих поэмах…
Список «гомеровских открытий» чрезвычайно обширен и до сего дня не закрыт – и едва ли закроется в близком будущем. И все же необходимо назвать еще одно из них – самое важное и самое сенсационное в нашем веке. В ходе раскопок на острове Крите, а также в Микенах, в Пилосе и в некоторых других местах южной части Балканского полуострова археологи нашли несколько тысяч глиняных табличек, исписанных неведомыми письменами. Чтобы их прочитать, потребовалось почти полвека, потому что не был известен даже язык этих надписей. Лишь в 1953 г. тридцатилетний англичанин Майкл Вентрис решил задачу дешифровки так называемого линейного письма «Б». Этот человек, погибший в автомобильной катастрофе три с половиной года спустя, не был ни историком Античности, ни специалистом по древним языкам – он был архитектор. И тем не менее, как писал о Вентрисе замечательный советский ученый С. Лурье, «ему удалось сделать самое крупное и самое поразительное открытие в науке об Античности со времен эпохи Возрождения». Его имя должно стоять рядом с именами Шлимана и Шампольона, разгадавшего тайну египетских иероглифов. Его открытие дало в руки исследователей подлинные греческие документы того же примерно времени, что события «Илиады» и «Одиссеи», документы, расширившие, уточнившие, а кое в чем и перевернувшие прежние представления о прообразе того общества и государства, которые изображены у Гомера.
В начале II тысячелетия до н. э. на Балканском полуострове появились племена греков-ахейцев. К середине этого тысячелетия в южной части полуострова сложились рабовладельческие государства. Каждое из них было небольшою крепостью с примыкавшими к ней землями. Во главе каждого стояли, по-видимому, два властителя. Властители-цари со своими приближенными жили в крепости, за могучими, циклопической кладки стенами, а у подножья стены возникал поселок, населенный царскими слугами, ремесленниками, купцами. Сперва города боролись друг с другом за главенство, потом, около XV столетия до н. э., начинается проникновение ахейцев в соседние страны, за море. В числе прочих их завоеваний был и остров Крит – главный центр древнейшей, догреческой культуры юго-восточного района Средиземноморья. Задолго до начала ахейского завоевания на Крите существовали государства с монархической властью и общество, четко разделявшееся на классы свободных и рабов. Критяне были умелыми мореходами и купцами, отличными строителями, гончарами, ювелирами, художниками, знали толк в искусстве, владели письменностью. Ахейцы и прежде испытывали сильное воздействие высокой и утонченной критской культуры; теперь, после покорения Крита, она окончательно стала общим достоянием греков и критян. Ученые называют ее критомикенской.
Землею, постоянно привлекавшей внимание ахейцев, была Троада на северо-западе Малой Азии, славившаяся выгодным местоположением и плодородною почвой. К главному городу этой земли – Илиону, или Трое, – не раз снаряжались походы. Один из них, особенно продолжительный, собравший особенно много кораблей и воинов, остался в памяти греков под именем Троянской войны. Древние относили ее к 1200 г. до н. э. – в пересчете на нашу хронологию, – и работы археологов, копавших Гиссар-лыкский холм вслед за Шлиманом, подтверждают древнюю традицию.
Троянская война оказалась кануном крушения ахейской мощи. Вскоре на Балканах появились новые греческие племена – дорийцы, – такие же дикие, какими тысячу лет назад были их предшественники, ахейцы. Они прошли через весь полуостров, вытесняя и подчиняя ахейцев, и до основания разрушили их общество и культуру. История обратилась вспять: на месте рабовладельческого государства вновь появилась родовая община, морская торговля заглохла, зарастали травою уцелевшие от разрушения царские дворцы, забывались искусства, ремесла, письменность. Забывалось и прошлое; цепь событий разрывалась, и отдельные звенья обращались в предания – в мифы, как говорили греки. Мифы о героях были для древних такою же непререкаемою истиной, как мифы о богах, и сами герои становились предметом поклонения. Героические предания переплетались друг с другом и с мифами о богах. Возникали круги (циклы) мифов, соединявшихся как последовательностью фактов, лежавших в их основе, так и законами религиозного мышления и поэтической фантазии. Мифы были почвою, на которой вырос греческий героический эпос.
Героический эпос есть у каждого народа. Это повествование о славном минувшем, о событиях первостепенной важности, которые были поворотным пунктом в истории народа. Таким событием (или, по крайней мере, одним из таких событий) оказался великий поход на Трою; сказания о нем сделались важнейшей сюжетною основой греческого эпоса. Но от времени, когда создавался эпос, эти события были отделены тремя, а то и четырьмя веками, и потому к картинам ушедшей жизни, запомнившимся с необыкновенной точностью, присоединялись детали и подробности, заимствованные из жизни, которая окружала неведомых нам творцов эпоса. В самой основе мифа многое оставалось нетронутым, но многое и перетолковывалось на новый лад, в согласии с новыми идеалами и взглядами. Многослойность (а стало быть, и неизбежная противоречивость) изначально была характерной чертой греческого эпоса, а так как он находился в непрестанном движении, число слоев все увеличивалось. Подвижность эта неотделима от самой формы его существования: как и у всех народов, героический эпос у греков был устным творчеством, и письменное его закрепление знаменовало последний этап в истории жанра.
Исполнителями эпических произведений и вместе с тем их со-творцами, со-авторами были певцы (по-гречески «аэды»). Они знали наизусть десятки тысяч стихотворных строк, перешедших к ним по наследству и бог весть кем и когда сочиненных, они владели набором традиционных средств и приемов, тоже переходивших от одного поколения поэтов к следующему (сюда относятся и разнообразные формулы-повторы для описания сходных или в точности повторяющихся ситуаций, и постоянные эпитеты, и особый стихотворный размер, и особый язык эпоса, и даже самый круг сюжетов, довольно широкий, но все же ограниченный). Обилие устойчивых, неизменных элементов было необходимым условием для самостоятельного творчества: вольно их комбинируя, переплетая с собственными стихами и полустишьями, аэд всегда импровизировал, всегда творил наново.
Большинство современных ученых считает, что Гомер жил в VIII веке до н. э. в Ионии – на западном побережье Малой Азии или на одном из близлежащих островов. К тому времени аэды успели исчезнуть, и место их заняли декламаторы-рапсоды; они уже не пели, аккомпанируя себе на кифаре, а читали нараспев, и не только собственные произведения, но и чужие. Гомер был одним из них. Но Гомер не только наследник, он и новатор, не только итог, но и начало: в его поэмах лежат истоки духовной жизни всей Античности в целом. Византиец Михаил Хониат (XII–XIII вв.) писал: «Подобно тому, как, по словам Гомера, все реки и потоки берут начало из Океана, так всякое словесное искусство исток имеет в Гомере».
Есть предположение, что «Илиада» и «Одиссея» действительно заключают многовековую традицию импровизационного творчества – что они были первыми образцами письменно закрепленного «большого эпоса», с самого начала были литературой в прямом смысле слова. Это не значит, разумеется, что известный нам текст поэм ничем не отличается от исходного, каким он был записан или «выговорен» в конце VIII или начале VII века до н. э. В нем немало позднейших вставок (интерполяций), в иных случаях весьма пространных, до целой песни; немало, вероятно, и сокращений-купюр, и стилистических поправок, которые следовало бы назвать искажениями. Но в таком «искаженном» виде он насчитывает почти две с половиной тысячи лет, в таком виде был известен древним и принят ими, и пытаться возвращать его к первоначальному состоянию не только невозможно по существу, но и бессмысленно с историко-культурной точки зрения.
«Илиада» повествует об одном эпизоде последнего, десятого, года Троянской войны – гневе Ахиллеса, самого могучего и храброго среди греческих героев, оскорбленного верховным предводителем ахейцев, микенским царем Агамемноном. Ахиллес отказывается участвовать в сражениях, троянцы начинают брать верх, гонят ахейцев до самого лагеря и едва не поджигают их корабли. Тогда Ахиллес разрешает вступить в битву своему любимому другу Патроклу. Патрокл погибает, и Ахиллес, отрекшись наконец от гнева, мстит за смерть друга, сразив Гектора, главного героя и защитника троянцев, сына их царя Приама. Все главное в сюжете поэмы – от мифов, от Троянского цикла. С тем же циклом связана и «Одиссея», рассказывающая о возвращении на родину после падения Трои другого греческого героя – царя острова Итаки Одиссея. Но здесь главное – не миф: оба основных сюжетных компонента «Одиссеи» – возвращение супруга к супруге после долгого отсутствия и удивительные приключения в дальних, заморских краях – восходят к сказке и народной новелле. Различие между обеими поэмами этим не ограничивается, оно заметно и в композиции, и в деталях повествования, и в деталях мироощущения. Уже сами древние не были уверены, принадлежат ли обе поэмы одному автору, немало сторонников такого взгляда и в новые времена. И все же более вероятным – хотя, строго говоря, точно таким же доказуемым – представляется обратное мнение: сходного между «Илиадой» и «Одиссеей» все же больше, чем отличного.
Несходство и прямые противоречия обнаруживаются не только между поэмами, но и внутри каждой из них. Они объясняются в первую очередь упомянутою выше многослойностью греческого эпоса: ведь в мире, который рисует Гомер, совмещены и соседствуют черты и приметы нескольких эпох – микенской, предгомеровской (дорийской), гомеровской в собственном смысле слова. И вот рядом с дорийским обрядом сожжения трупов – микенское захоронение в земле, рядом с микенским бронзовым оружием – дорийское железо, неведомое ахейцам, рядом с микенскими самодержцами – безвластные дорийские цари, цари лишь по имени, а по сути родовые старейшины… В прошлом веке эти противоречия привели науку к тому, что под сомнение было поставлено само существование Гомера. Высказывалась мысль, что гомеровские поэмы возникли спонтанно, то есть сами собой, что это результат коллективного творчества – вроде народной песни. Критики менее решительные признавали, что Гомер все-таки существовал, но отводили ему сравнительно скромную роль редактора, или, точнее, компилятора, который умело свел воедино небольшие по размеру поэмы, принадлежавшие разным авторам, или, может быть, народные. Третьи, напротив, признавали за Гомером авторские права на большую часть текста, но художественную цельность и совершенство «Илиады» и «Одиссеи» относили на счет какого-то редактора более поздней эпохи.
Ученые неутомимо вскрывали все новые противоречия (нередко они бывали плодом ученого воображения или ученой придирчивости) и готовы были платить любую цену, лишь бы от них избавиться. Цена, однако же, оказалась слишком высока: выдумкою, фикцией обернулся не только Гомер, но и достоинства «мнимых» его творений, разодранных на клочки беспощадными перьями аналитиков (так называют ниспровергателей «единого Гомера»). Это было явной нелепостью, и и течение последних пятидесяти лет верх взяла противоположная точка зрения – унитарная. Для унитариев неоспоримо художественное единство гомеровского наследия, ощущаемое непосредственно любым непредвзятым читателем. Их цель – подкрепить это ощущение с помощью особого «анализа изнутри», анализа тех правил и законов, которые, сколько можно судить, ставил себе сам поэт, тех приемов, из которых складывается поэзия Гомера, того мироощущения, которое лежит в ее основе. Итак, взглянем на Гомера глазами непредвзятого читателя.
Прежде всего нас озадачит и привлечет сходство, близость древнего к современному. Гомер сразу же захватывает и сразу из предмета изучения становится частью нашего «я», как становится всякий любимый поэт, мертвый или живой – безразлично, потому что основным для нас будет эмоциональный отзыв, эстетическое переживание.
Читая Гомера, убеждаешься, что многое в его взгляде на мир – не только вечная и непреходящая истина, но и прямой вызов всем последующим векам. Важнейшее, что отличает этот взгляд, – его широта, желание понять разные точки зрения, терпимость, как сказали бы сегодня. Автор героического эпоса греков не питает ненависти к троянцам, бесспорным виновникам несправедливой войны (ведь это их царевич Парис нанес обиду людям и оскорбил божеский закон, похитив Елену, супругу своего гостеприимца, спартанского царя Менелая); скажем более – он уважает их, он им сочувствует, потому что и у них нет иного выбора, как сражаться, защищая свой город, жен, детей и собственную жизнь, и потому, что они сражаются мужественно, хотя ахейцы и сильнее и многочисленнее. Они обречены; правда, сами они еще не знают этого, но Гомер-то знает исход войны и, великодушный победитель, сострадает будущим побежденным. И если, по словам самого поэта, «святая Троя» ненавистна богам «за вину Приамида Париса», то Гомер выше и благороднее богов-олимпийцев.
Широта взгляда вдохновляется добротою, человечностью. Едва ли случайно, что европейскую литературу открывает призыв к доброте и осуждение жестокости. Справедливость, которую обязаны блюсти люди и охранять боги, – во взаимной любви, кротости, приветливости, благодушии; беззаконие – в свирепстве, в бессердечии. Даже Ахиллесу, образцовому своему герою, не прощает Гомер «львиного свирепства», и поныне это не прописное проклятие прописному пороку, а живой опыт, за которым люди на протяжении своей истории платили так много и всякий раз сызнова. Человечность Гомера столь велика, что одерживает верх даже над неотъемлемыми признаками жанра: обычно героический эпос – это песнь войне как испытанию, обнаруживающему лучшие силы души, и Гомер в самом деле прославляет войну, но он уже и проклинает ее бедствия, ее безобразие, бесстыдное надругательство над человеческим достоинством. Первое, видимо, идет от примитивной морали варваров-дорийцев, второе – от новой морали законности и мира. Ей предстояло подчинить себе вселенную, и по сию пору нельзя еще сказать, чтобы эта задача была решена. Вот где Гомер встречается с Шекспиром, а мы – с тем и другим, вот что нам Гекуба! Мы отлично понимаем ужас старого Приама, заранее оплакивающего свою уродливую и бесславную гибель:
О, юноше славно,
Как ни лежит он, упавший в бою и растерзанный медью, –
Все у него и у мертвого, что ни открыто, прекрасно!
Если ж седую браду и седую главу человека,
Ежели стыд у старца убитого псы оскверняют, –
Участи более горестной нет человекам несчастным!
И нисколько не меньше, не хуже понятен нам яростный шекспировский протест против судьбы, позволившей этому совершиться:
Стыдись, Фортуна! Дайте ей отставку,
О боги, отымите колесо, Разбейте обод, выломайте спицы
И ось его скатите с облаков
В кромешный ад!
Унижение человека несправедливостью, насилием – это позор и мука для каждого из людей; свой наглый вызов злодейство бросает всему миропорядку, и, стало быть, каждому из нас, и, стало быть, каждый в ответе за злодейство. Гомер это предчувствовал, Шекспир ясно понимал.
Но терпимость нигде ни разу не оборачивается терпимостью к злу, робостью перед ним, попыткою его оправдать. Твердость этической позиции, серьезная и строгая однозначность в отношении к жизни, столь характерная для Гомера (и для античной традиции в целом), обладает в наших глазах особою притягательною силой. «Незыблемость скалы ценностей», от Гомера до наших дней – неискоренимость добра и честности перед лицом злобы и предательства, вечность тяги к прекрасному вопреки соблазнам безобразного, «вечность» максим и заповедей, которые иным простакам кажутся родившимися только вчера или даже сегодня, – несет в себе радость и ободрение. И не нужно подозревать, будто такая однозначность оценок – следствие примитивного, первобытного самодовольства, которому непонятно, что такое сомнение; нет, под нею скрыта органическая уверенность в себе здорового интеллекта, здорового чувства, уверенность в своем праве (и в своей обязанности!) решать и судить.
Для здорового чувства и здорового интеллекта жизнь – великий дар и самое драгоценное достояние, несмотря на все ее бедствия, муки и тяжкие превратности, несмотря на то, что Зевс изрекает с высоты небес:
…Из тварей, которые дышат и ползают в прахе,
Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека!
Но бессмертному не понять смертных, и поэт не только благороднее, но и мудрее своих богов. Он приемлет действительность спокойно и здраво, он улавливает в ней ритм чередующихся радостей и горестей и видит в таком чередовании непреложный закон бытия, и решительно говорит бытию «да», а небытию – «нет».
Решительно, но небезоговорочно, потому что и в лицо смерти смотрит с таким же бесстрашием и спокойствием, как в лицо жизни. Неизбежность смерти не может и не должна отравить радость земного существования, а ее угроза – толкнуть на бесчестие. Одно из лучших и самых знаменитых мест в «Илиаде» – слова троянского героя Сарпедона, обращенные к другу перед битвою:
Друг благородный! когда бы теперь, отказавшись от брани,
Были с тобой навсегда нестареющи мы и бессмертны,
Я бы и сам не летел впереди перед воинством биться,
Я и тебя бы не влек на опасности славного боя.
Но и теперь, как всегда, неисчетные случаи смерти
Нас окружают, и смертному их не минуть, не избегнуть.
Вместе вперед! иль на славу кому, иль за славою сами!
Мироощущение Гомера – это высшее спокойствие и просветленность духа, который изведал и неистовый восторг, и неистовое отчаяние и поднялся выше обоих – над наивностью оптимизма и озлобленностью пессимизма.
Слова Сарпедона, призывающие друга в бой, читателя призывают задуматься, насколько свободен человек у Гомера – обладает ли он свободою выбора, свободою воли или скован «вышними силами» по рукам и ногам. Вопрос на редкость сложный, и ответы разноречивы, ибо разноречивы представления о богах и Судьбе, совместившиеся в греческом эпосе. Довольно часто люди действительно жалуются, что они не более чем игрушки в руках богов, и во всех своих бедах и ошибках винят злокозненных небожителей, но если это так, почему боги негодуют на неправду, чинимую людьми? Тогда это их, божеская, неправда, и гомеровская мораль лишается основания. Как ни толкуй эти жалобы (а их можно объяснять и психологически, например, попыткою оправдаться, переложить собственную вину на чужие плечи), сгладить противоречие очень трудно. Да это и ни к чему. Тем более что мы встретим достаточно мест, где человек принимает решение сознательно, здраво взвешивая все «за» и «против», без всякой помощи (или коварной подсказки) свыше, и потому обязан нести ответственность за свой поступок. Подобные человеку во всем, боги Гомера и тут выступают в чисто человеческих ролях: они подают советы – совершенно так же, как мудрый старец Нестор, они участвуют в схватках – совершенно как смертные герои, иногда даже с меньшею удачей, чем смертные, не брезгуют вмешательством и в мелочи земной жизни. Они способны помочь человеку или навредить ему, но решить его участь они не могут – ни один из них, даже Зевс.
Участь человека предопределена Судьбою, высшей в мире силою, которой подчиняются и сами боги. Они слуги Судьбы, исполнители ее решений; приблизить или отдалить назначенное Судьбою – вот все, на что они способны. Главное их преимущество перед людьми – знание, мудрость, предвидение будущего (так же как главная причина людской неправедности, греха – это невежество, духовная слепота, глупость), и они охотно пользуются этим преимуществом, чтобы заранее известить смертного, что «предначертано ему роком». А это очень важно, поскольку в рамках предначертанного, в рамках необходимости почти всегда остается место свободе. Судьба предлагает дилемму: поступишь так-то – уцелеешь, поступишь по-иному – умрешь (что и значит «судьбе вопреки низойти в обитель Аида»). Выбор есть акт свободной воли, но, коль скоро он сделан, в его последствиях ничего нельзя изменить. Гермес внушал Эгисту, чтобы тот не покушался на жизнь Агамемнона, когда царь возвратится из похода на Трою, и не вступал в брак с его супругой. Эгист остался глух к наставлению бога и, как предупреждал его Гермес, понес наказание от руки сына убитого.
Читая Гомера, убеждаешься, что бывают случаи, когда банальные, захватанные штампы, давно потерявшие смысл и выразительность, вдруг оживают. Он в самом деле «гений поэзии» и в самом деле «художник слова». Он рисует и лепит словом, созданное им зримо и осязаемо. Он обладает неповторимою даже среди собратьев по гениальности остротою глаза, и потому мир его видения – самые обыденные предметы в этом мире – резче, отчетливее, содержательнее, нежели то, что открывается любому иному взору. Это качество хотелось бы, вслед за Марксом, назвать детскостью, потому что лишь в ранние годы, лишь ребенку доступна такая зоркость. Но детскость Гомера – это еще и яркое солнце, которым пронизаны поэмы, и восхищение жизнью, во всяком ее обличии (отсюда общая приподнятость тона, эпическая величавость), и неиссякаемое любопытство к деталям (отсюда бесчисленные, но никогда не утомляющие подробности). Детскость проявляется наконец и в том, как относится художник к своему материалу.
Писатель нового времени, как правило, борется с материалом, он организует слово и стоящую за ним действительность – это именно процесс организации, претворение хаоса в космос, беспорядка в порядок. Чем ближе к сегодняшнему дню, тем заметнее борьба, тем меньше старается художник скрыть ее от чужих глаз, а нередко и демонстративно выставляет сопротивление материала на всеобщий обзор. Античный писатель не знал этого сопротивления, у Гомера субъект еще не противопоставлен объекту (обществу или даже природе): так ребенок долго не осознает противоположности «я» и «не-я». Органическое ощущение единства слабело с веками, но вплоть до самого конца античной традиции не исчезало окончательно, и это придает всякой античной книге, и прежде всего гомеровским поэмам, особую цельность, которую ни с чем не спутаешь и которая влечет нас и радует – по контрасту. То же ощущение, пожалуй, запечатлено в современной Гомеру пластике и вазописи, обычно именуемых архаическими. Глядя на «куросов» (изваяния юношей в полный рост), на их сдержанную, скованную мощь и блаженную улыбку, разглядывая вазы и глиняные статуэтки, каждая из которых вправе называться шедевром, думаешь о том, с какою свободой и беззаботностью, с каким мудрым забвением повседневных тягот и тревог, с каким детским доверием к будущему и уверенностью в нем воспринимал мир древний художник. Потому-то и улыбаются губы, потому так широко открыты глаза – с любопытством ко всему на свете, с достоинством и спокойствием, которые чудесным образом сочетаются с экспрессией, смелою выразительностью движений в вереницах людей и животных.
То же и у Гомера. «Статические» зарисовки чередуются с «динамическими», и трудно сказать, какие удаются поэту лучше. Сравним:
В мантию был шерстяную, пурпурного цвета, двойную
Он облачен; золотою прекрасной с двойными крючками
Бляхой держалася мантия; мастер на бляхе искусно
Грозного пса и в могучих когтях у него молодую
Лань изваял…
…в изумленье та бляха
Всех приводила. Хитон, я приметил, носил он из чудной
Ткани, как пленка, с головки сушеного снятая лука,
Тонкой и светлой, как яркое солнце: все женщины, видя
Эту чудесную ткань, удивлялися ей несказанно.
Вышел таков Теламонид огромный, твердыня Данаев,
Грозным лицом осклабляясь, и звучными сильный стопами
Шел, широко выступая, копьем длиннотенным колебля.
Чему отдать предпочтение, пусть каждый решит для себя сам, но в любом случае запомним, что упрекать гомеровский эпос в примитивной застылости, в неспособности изобразить движение – несправедливо и нелепо.
Зримость, наглядность, как основное качество поэзии Гомера, позволяет объяснить многое в «Илиаде» и «Одиссее». Становится понятным последовательное олицетворение всего отвлеченного (Обида, Вражда, Молитвы): то, чего нельзя охватить взором, для Гомера просто не существует. Понятна полная конкретность – не просто человекоподобие, но именно конкретность, вещность – образов небожителей. Конкретность неизбежно снижает образ, и только здесь, в обостренном чувстве реальности, а никак не в первобытном вольнодумстве, надо искать причину того, что нашему восприятию кажется насмешкою над богами: боги Гомера вспыльчивы, тщеславны, злопамятны, высокомерны, простоваты, не чужды им и физические изъяны. Гомеровская мифология – первая, которая нам известна у греков; что в ней от общепринятых религиозных верований, что добавлено вымыслом поэта, никто не знает, и можно с большою вероятностью предполагать, что более поздние, классические представления об Олимпе и его обитателях во многом прямо заимствованы из «Илиады» и «Одиссеи» и происхождением своим обязаны художественному дару автора поэм.
Конкретность и вообще несколько снижает приподнятость тона, эпическую величавость. Одним из средств, создающих эту приподнятость, был особый язык эпоса – изначально неразговорный, сложенный из элементов различных греческих диалектов. Во все времена он звучал для самих греков остраненно и высоко и уже в классическую эпоху (V в. до н. э.) казался архаичным. Русский перевод «Илиады», выполненный Н. И. Гнедичем около полутораста лет назад, как нельзя вернее воспроизводит отчужденность эпического языка, его приподнятость надо всем обыденным, его древность.
Читая Гомера, убеждаешься: не только внешность мира, его лик, – когда улыбчивый, когда хмурый, когда грозный, – умел он изображать, но и человеческая душа, все ее движения, от простейших до самых сложных, были ведомы поэту. Есть в поэмах настоящие психологические открытия, которые и теперь при первой встрече – первом чтении – поражают и запоминаются на всю жизнь. Вот дряхлый Приам, тайком явившись к Ахиллесу в надежде получить для погребения тело убитого сына,
никем не примеченный, входит в покой и, Пелиду
В ноги упав, обымает колена и руки целует, –
Страшные руки, детей у него погубившие многих!
Цену этим строкам знал, бесспорно, и сам поэт: недаром чуть ниже он повторяет их, вложив в уста самого Приама и дополнив прямым «психологическим комментарием»:
Храбрый! почти ты богов! над моим злополучием сжалься,
Вспомнив Пелея отца: несравненно я жальче Пелея!
Я испытую, чего на земле не испытывал смертный:
Мужа, убийцы детей моих, руки к устам прижимаю!
Или еще пример – другое открытие: горе и сплачивает, и в то же время разъединяет людей. Дружно рыдают рабыни, оплакивая убитого Патрокла, но в душе каждая сокрушается о собственном горе, и так же плачут, сидя рядом, враги – Ахиллес и Приам:
За руку старца он взяв, от себя отклонил его тихо.
Оба они вспоминая: Приам – знаменитого сына,
Горестно плакал, у ног Ахиллесовых в прахе простертый,
Царь Ахиллес, то отца вспоминая, то друга Патрокла,
Плакал, и горестный стон их кругом раздавался по дому.
Переводчик Аркадий Аркадьевич Казанский
Редактор Татьяна Борисовна Казанская
Редактор Ирина Аркадьевна Казанская
© Гомер, 2017
© Аркадий Аркадьевич Казанский, перевод, 2017
ISBN 978-5-4485-8177-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
110-летию моего Отца, вернувшегося с Войны,
105-летию моей Матери, дождавшейся Мужа,
Светлой памяти Жён, дождавшихся Мужей с Войны
ПОСВЯЩАЮ
Аркадий Казанский
2017 год
Предисловие
Современному русскому человеку крайне сложно не только понять произведения великого Гомера, но и просто прочесть их. Переводы поэм, выполненные великими поэтами XIX столетия, написаны архаичным допушкинским русским языком, на котором сегодня не говорят, и не пишут. Большие затруднения доставляет прочтение стихотворного текста, не подчинённого строгой ритмике, лишённого рифмы, и не выстроенного в обозримых для глаза строфах.
Предлагаемое переложение текста Одиссеи Гомера ставит перед собой задачу, – донести до современного читателя великую поэму в её максимальной полноте, с сохранением всех поименованных действующих лиц и названий, без исключения, в том виде, в каком они представлены у Гомера. Сохранён порядок и количество стихотворных строк в каждой из 24 песен. Максимально устранены из текста архаизмы и длинные многосложные эпитеты, отчего поэма приобретает новую динамику и выразительность.
Ритмический строй поэмы представлен пятистопным анапестом (трёхсложником, с ударением на третьем слоге), с постоянным чередованием женских и мужских окончаний строф. Графический строй поэмы принят по образу и подобию строя Комедии Данте, с разбивкой на строфы по три строки; первая и третья строка каждого трёхстишия рифмуется со второй строкой предыдущего трёхстишия, что даёт связный текст по всему столь длинному произведению, удобный для прочтения.
Для ясного понимания смысла и действия поэмы, каждая Песнь предваряется кратким изложением её содержания прозой. В конце поэмы представлены необходимые современному читателю справки по номинативному ряду имён и названий поэмы, с краткими пояснениями каждого имени и названия:
– Алфавитный перечень богов Уранидов, упомянутых в поэме;
– Алфавитный перечень героев Гомера и действующих лиц поэмы;
– Алфавитный перечень прочих названий и понятий поэмы.
Вступление
При несомненном авторстве великого Гомера, поэма «Одиссея» разительно отличается от поэмы «Илиада». Если Илиада, – величественный исторический эпос, в котором Олимпийские боги выступают, как люди предшествующих поколений, обожествлённые в памяти живущих людей; Одиссея, – безудержный полёт фантазии автора, в котором, за исключением Олимпийских богов, скрыты некие реальности мира, окружающего автора.
Это и бессмертные нимфы-богини, живущие где-то на дальних островах, и великаны-людоеды лестригоны, и гиганты-людоеды циклопы, и мирные лотофаги, питающиеся одним цветом лотоса, и приветливые феакийцы, корабли которых сами находят дорогу в морях. Прибавьте к этому страшных чудовищ, – Сциллу и Харибду; сирен, завораживающих путников своими прекрасными песнями; страны, где нет солнечного света, так что не узнать, где восток, где запад; бога Эола, держащего ветры взаперти и управляющего ими. А чего стоит мрачное царство мёртвых, – Аид, куда направляет свой путь Одиссей к душе пророка Тиресия. Да и сцена избиения более чем сотни женихов Пенелопы отцом и сыном в ограниченном пространстве обеденного, пусть и царского зала, нереалистична. Поневоле ставишь под сомнение каждую из сцен Одиссеи, вплоть до убийства царя Агамемнона неверной женой, согрешившей с двоюродным его братом. Да и кульминация Троянской Войны, – ввод Троянского Коня, полного вооружёнными воинами, в стены Илиона, вызывает массу вопросов.
Поразительно, – если рассматривать сюжетные линии Одиссеи, в отрыве от повествования Гомера, поневоле приходят на ум сюжетные линии Нового Завета.
Возьмём сюжет о трёх пастухах, – Евмее, Филойтии и Меланфии, встречающих и сопровождающих Одиссея при возвращении на родину, – сразу приходят на ум три пастуха-волхва, – Каспар, Валтасар и Мельхиор, встречающих Богородицу и младенца Христа после Рождества Христова. В сюжете о схождении Одиссея в Аид узнаётся схождение в Ад Христа после Его Распятия до Воскресения из мёртвых. Замечательно появление перед Одиссеем в Аиде души Мэры, дочери Прета, внука Сизифа, родившей от Зевса сына Локра, и сохранившей при этом девственность, как и Пресвятая Дева Мария, родившая Христа, и умершая девственницей.
Сюжет избиения спутников Одиссея великанами-людоедами лестригонами, напоминает об избиении младенцев в Вифлееме; сюжет о гиганте-людоеде Полифеме, напоминает о завете Христа причащаться Его плотью и кровью, которые заменяет хлеб и церковное вино, кроме того, завет, – нет у тебя другого бога на небесах; сюжет о неверной жене Клитемнестре, завет, – не прелюбодействуй. В этот ряд можно поставить и сюжет борьбы и победы Отца и Сына и Святого Духа (каковым выступает богиня Афина) над сильными мира сего, – сюжет об избиении женихов Пенелопы. Отец и Сын и Святой Дух, – каноническая Христианская Троица.
Даже мелкие подробности, – сюжет привязывания Одиссея к мачте корабля при прохождении острова сирен, его привязывания к мачте корабля при кораблекрушениях, напоминает сюжет распятия Христа на кресте; сюжет появления его нагим перед Навсикаей с подругами, – сюжет явления Христа жёнам после Воскресения, и многое другое.
Отдельно стоит сказать о странном обычае разбавления вина водой перед его употреблением во время пиров, и возлияний богам. Обычное виноградное вино не столь крепко; если его ещё разбавлять водой, получится напиток для утоления жажды, но не вызывающий охмеление на пирах. А вот если употреблять в качестве напитка спирт, пить его без разбавления водой не получится, что ярко показывает сюжет опьянения гиганта-людоеда циклопа неразбавленным вином Одиссея. Кроме того, виноградное вино быстро портится, если не находится в условиях холодного погреба; им можно отравиться; спирт же не портится при длительном хранении, занимая мало объёма в скарбе войска. Здесь, как раз, вспомним Евангельский сюжет превращения воды в вино Иисусом Христом, где Христос приказывает долить воды в большие сосуды.
Да, можно сказать, в огромной своей поэме Гомер употребляет практически все сюжетные линии человеческих отношений и страстей, отражённых и в Евангельском учении Христа, но совпадение сюжетов о трёх пастухах, схождении в Аид, разбавлении вина водой, вряд ли можно назвать случайными в этом контексте. Списывают ли Евангелисты у Гомера, или наоборот, – вопрос, требующий исследования.
Генеалогия богов Гомера, упомянутых в поэме
Вначале был мрачный, безмерный Хаос, в котором родилась Гея (Земля). Гея родила Урана (Небо) и вступила с ним в брак. От этого брака родились титаны (Иапет, Кой, Феба, Океан, Тефия, Мнемозина, Фемида, Крон, Рея, Крий, Гиперион, Тейя), а также Циклопы, Сторукие (Гекатонхейры) и Эриннии.
Титан Крон вступил в брак со своей сестрой, титанидой Реей. От этого брака родились Олимпийские боги первого поколения (Гера, Зевс, Деметра, Посейдон, Аид, Гестия). По имени своего предка Урана, все Олимпийские боги называются Уранидами, наравне с другими потомками Урана.
Верховный Олимпийский бог Зевс (Дий) Кронид вступил в брак со своей сестрой, Олимпийской богиней Герой. От этого брака родились Олимпийские боги второго поколения (Гефест, Геба, Илифия, Арес).
Кроме того, к Олимпийским богам второго поколения относятся многочисленные дети Зевса и потомков Урана от других женщин, которых было превеликое множество. Дальше второго поколения от Зевса начинается поколение героев. Многие из второго и последующих поколений героев принимают участие в описываемых Гомером событиях Троянской Войны.
Таким образом, генеалогия богов Гомера очень коротка. От Хаоса до Троянской войны укладывается всего 4-5 поколений богов и героев, что можно уложить в период времени около 150 лет. Можно сказать, – Одиссей вернулся домой в 150 году после рождения Земли из Хаоса. Замечательно, – при схождении в Аид, Одиссей видит там душу гиганта Тития, сына Геи (Земли), как самого древнего из титанов.
????????? ?
Песнь первая
Десять лет назад окончилась Троянская Война взятием Троады, разорением и сожжением её столицы, Илиона. Все уцелевшие герои возвращаются по домам, один хитроумный царь Итаки, Одиссей, принесший бессмертную славу родине, – Элладе и Аргосу, до сих пор скитается по белу свету. С того времени, как он отправился на Троянскую Войну, оставив жену Пенелопу с грудным младенцем сыном Телемахом, проходит уже двадцать лет. Одиссей теряет в скитаниях все свои корабли, всех товарищей. Последних товарищей он теряет после того, как они, несмотря на строгий запрет богов, съедают коров солнечного бога, Гелиоса Гипериона. Бог Посейдон гневен на Одиссея за ослепление своего сына, циклопа Полифема, и не пускает его вернуться домой, на Итаку. Уже долгое время Одиссей находится на острове Огигия, у дочери титана Атланта, богини-нимфы Калипсо, которая желает сделать его своим супругом, обещая за это бессмертие и вечную молодость.
Однако, сроки, назначенные богами для пребывания Одиссея вдали от отчизны, истекают. Бог Посейдон ненадолго отходит в это время к обитателям обратной стороны Земли, эфиопам, принять их жертвы. В это время остальные боги собираются на Олимпе у верховного бога Зевса, решить судьбу Одиссея, за которого просит богиня Афина. Зевс поминает судьбу царя Агамемнона, убитого своим племянником Эгистом, сыном Фиеста, брата Атрея, в сговоре с неверной супругой Агамемнона, Клитемнестрой. Они совершают убийство, несмотря на предупреждение богов, переданное им богом Гермесом. Зевс также вспоминает и судьбу самого Эгиста и Клитемнестры, убитых сыном Агамемнона Орестом, в месть за смерть своего отца. За убийство матери Ореста преследуют злые богини мести Эриннии.
Одиссей страдает на острове у богини-нимфы Калипсо, не зная, как вернуться домой. Богиня Афина предлагает отправить бога Гермеса вестником к нимфе Калипсо, с приказом отправить Одиссея домой, на что Зевс соглашается; сама же богиня Афина отправляется на Итаку, к сыну Одиссея, Телемаху; пусть тот отправится в Пилос к царю Нестору, и в Спарту к царю Менелаю, расспросить об исчезнувшем отце. Прибыв в Итаку, богиня Афина находит там добрую сотню женихов, сватающихся к жене царя Одиссея, Пенелопе, которые пируют во дворце царя Одиссея, проедая его запасы, несмотря на протесты Телемаха. Здесь собираются властители разных островов, – Зама, Дулихия, Закинфа, и самой Итаки; супружество с вдовой базилевса даст им великую честь, и возможность самому стать базилевсом. Телемах встречает богиню Афину, явившуюся в образе Мента, царя тафосцев, давнего друга Лаэрта, отца Одиссея, как бы проездом в Темесу за железом. Телемах высказывает богине свои беды; Афина негодует на женихов Пенелопы и пророчит им скорую Смерть, говоря Телемаху, – его отец ещё жив. Богиня вспоминает свои путешествия с Одиссеем, говорит, – Телемах очень похож на отца. Она предлагает Телемаху созвать собрание ахейцев, и потребовать, – пусть женихи очистят дом Одиссея; затем отправиться в Пилос и Спарту, узнать об исчезнувшем отце, потом богиня улетает. Телемах, видя это, понимает, что разговаривал с богом.
Приходят женихи Пенелопы, с ними певец Фемий, который поёт о событиях Троянской Войны. Пенелопа выходит к женихам, просит Фемия петь о чем-либо другом, но Телемах останавливает мать, отправляя её на женскую половину. Телемах твёрдо обращается к женихам, – пусть они покинут его дом, и сватают мать у её отца Икария, как положено. Женихи грубят Телемаху и выспрашивают о его госте; Телемах отмахивается и говорит, – будет завтра собирать собрание ахейцев, чтобы урезонить женихов. Наступает ночь, гости расходятся по домам, Телемах также идёт спать в сопровождении своей няни, старушки рабыни Евриклеи, обдумывая предложения богини Афины о собрании и поездке в Пилос и Спарту.
Одиссея воспой хитроумного, Муза, который
Цитадель святой Трои разрушил, скитался с тех пор,
Города посетил людей многих, в обычаях споря;
Пострадал на морях, о спасеньи заботиться скор
Милой жизни, возврате товарищей верных в отчизну. {5}
Всё ж при этом не спас он товарищей, им же в укор, -
Святотатством те сами себя погубили при жизни, -
Гелиоса Гиперионида съев тучных коров.
Возвращенья домой бог за это лишил с укоризной.
О, богиня, дочь Дия, скажи и о том пару слов, – {10}
Остальные в то время, избегнув погибели верной,
Были дома, войны избежали, и моря оков.
Лишь его, по жене и отчизне болевшего сердцем,
Королева Калипсо, богиня и нимфа, держа
В гроте светлом, желала, супругом чтоб стал благоверным. {15}
Протекали года, и уж год роковой прибежал,
Призывая, когда предназначили боги вернуться.
Он, однако, и там, на Итаке, не смог избежать
Злых трудов, хоть и был меж друзей. Сострадали, клянутся,
Боги много ему. Непрерывно один Посейдон {20}
Одиссея гнал, чтобы земли он своей не коснулся.
Колебатель земли тут в страну эфиопов ушёл,
Эфиопов, что землю с другой стороны населяют, -
Где зашёл Гиперион, и где на восход он пошёл.
Принимая от них жертвы многих быков и баранов, {25}
Наслаждался бог, сидя на пиршестве. Прочие все
Были в доме у Зевса владыки, в Олимпе пространном.
Тут родитель мужей и богов обратился ко всем, -
В сердце, в памяти был у владыки Эгист, безусловно,
Что Орестом убит, Агамемнона сыном, меж тем. {30}
Обратился к бессмертным бог Зевс, поминая дословно:
«Странно, люди охотно во всём лишь богов, нас винят!
Зло исходит от нас, утверждают они, но, ведь, к слову,
Смерть, Судьбе вопреки, на себя навлекать все хотят?
Так Эгист, – не Судьбе ль вопреки он супругу Атрида, {35}
Умертвив при возврате в отчизну того, в жёны взял?
Гибель грозную знал он, – ему боги ставили виды, -
Слали Аргоубийцу Гермеса, – чтоб думать, не смел,
Ни его убивать, ни жену его в жёны брать. Видно,
За Атрида придёт от Ореста месть, – лишь повзрослев, {40}
Пожелает вступить во владенье своею отчизной.
Не сумел Гермес, блага желая Эгисту, как лев,
Убедить его сердца. За что тот душой поплатился».
Сероглазка, богиня Афина сказала тогда:
«Ах, отец наш Кронид, из властителей всех наивысший! {45}
Правду молвил ты, – гибель заслужена, как никогда.
Пусть погибнет и всякий, кто дело такое свершает!
За царя Одиссея болит моё сердце всегда, -
Он, несчастный, в беде, и от милых вдали, на объятом
Морем острове, в месте, где пуп зарастает земли, {50}
Весь поросший лесами; богиня на нём обитает,
Дочь титана Атланта, который за бездной сверх сил,
Сам столбы Геркулеса хранит; свод небесный подъемлет
Полный звёзд, – он на мощные плечи свои взгромоздил.
Скорбью взятого, дочерь титана несчастного греет, {55}
Мягкой, вкрадчивой речью всё время его обольстив,
Чтоб забыл Одиссей об Итаке. Но, страстно лелеет
Видеть глазом хоть дым восходящий родимой земли, -
Помышляет о Смерти одной. Неужели не двинет
Одиссей, сердца струны тебе, Олимпиец? Вдали, {60}
Он в аргивских судах приносил тебе жертвы святые,
В Трое будучи сам? Так на что негодуешь ты, Зевс?»
Отвечает ей Зевс, собирающий тучи большие:
«Ранит слово твоё, из ограды зубов излетев!
Как я смог бы забыть о божественном том Одиссее, {65}
Выдающемся мыслью меж смертных, с охотою всей
Приносящем нам жертвы, бессмертным властителям неба?
Посейдон-земледержец к нему, не имеющий мер
Гнев питает за то, что циклоп Полифем несравненный
Глаз лишён им, – безбожник, чья сила циклопам в пример {70}
Превеликой была; он родился от нимфы Фоосы,
Дочки Форкина, стража неспящего моря, у шхер
С Посейдоном-владыкой уснувшей в пещере. И, строго,
Одиссея с тех пор колебатель морей Посейдон
Что ж, подумаем мы, кто сейчас здесь собрался кругом, -
Как домой возвратиться ему. Посейдон же отбросит
Гнев, – не сможет со всеми бессмертными спорить ведь он,
Против воли бессмертных богов своеволие бросит».
Сероглазка, богиня Афина сказала тогда: {80}
«О, Кронид-отец наш, ты властителей всех превосходишь!
Коль угодно блаженным богам, чтоб вернулся туда
Одиссей хитроумный, в отчизну, подскажем Гермесу
Исполнителю, Аргоубийце, решение, – да, -
К нимфе в косах, сплетённых, на остров Огигию бесом {85}
Мчаться, ей передать непреклонные наши слова, -
Чтоб на родину был возвращён Одиссей, в бедах честный.
К итакийцам пойду я, чтоб сыну его там сперва
Воли больше внушить, и вложить бога мужество в сердце, -
На собрание всех волосатых ахейцев созвав, {90}
Женихов чтоб изгнал, убивающих в доме безмерно
Из отары овец, тихоходных рогатых быков.
А затем пошлю в Пилос песчаный и Спарту, наверно,
Чтоб разведал о милом отце, приходящем из Снов,
Чтобы в людях о нём утвердилась там добрая слава». {95}
И она привязала к ногам блеск прекрасных подошв,
Амброзийных, повсюду её с дуновеньями славно
Над землёй беспредельной носивших, ещё над водой.
В руки взяв боевое копье, завершённое сталью, -
Очень крепкое; им избивала людей под собой, {100}
Навлекавших богини гнев, дочки Отца всемогущей.
Полетела богиня с вершины Олимпа грозой, -
Став в Итаке у дома царя Одиссея, как туча,
У порога ворот, и с копьём своим острым в руке,
Чужака взяв, тафосцев властителя Мента обличье, {105}
Женихов горделивых застала. Они налегке
Услаждали себе душу, с рвением в кости играя,
Сев на шкуры быков, ими съеденных на пикнике.
Виночерпии вместе со слугами дома старались, -
Те, – вино, наливая в кратеры, мешая с водой, {110}
Те, – обмывши столы ноздреватою губкой, сдвигали
На средину, и клали на них много мяса горой.
Телемах боговидный богиню заметил всех лучше.
Опечаленный сердцем, он молча сидел с их гурьбой, -
Представлялось ему, как явился родитель могучий, {115}
Разогнал бы он всех женихов по домам, захватил
Господином владенье, и власть свою снова взял круче.
С женихами сидев, он увидел Афину, вскочил
И направился к двери, душою стыдясь, что невинный
Принуждён стоять странник у входа; приблизясь, схватил {120}
Он за правую руку пришельца, копьё его принял, -
И приветливо, речью крылатою молвил ему:
«Чужеземец, войди! Мы тебя угостим по старинке
Пищей сытной, потом нам расскажешь, – пришёл ты к чему», -
Так сказал и пошёл. А за ним и Паллада Афина. {125}
Как вошли они в дом тот высокий, по чину тому
Пику гостя к высокой колонне понёс, и задвинул
В урну гладкую с копьями, где ещё много стоит
Одиссея других копий, мощного духом в обидах.
И её подводил он к прекрасному трону на вид; {130}
Усадил, застлав тканью, под ноги придвинул скамейку.
Рядом сам поместился на стуле резном, от обид
Женихов, чтобы гость не сидел там, с надменными вместе,
Отвращенья к еде не питал, отягчённый игрой;
Расспросить, чтобы втайне его об отце, с интересом. {135}
Тут прекрасный кувшин золотой с рукомойной водой,
Таз серебряный был перед ними поставлен служанкой
К умыванию; после расставила стол небольшой,
Положила почтенная ключница хлеба, стараясь,
Снеди разной прибавив, запасы, охотно отдав. {140}
Кравчий ставил пред ними на блюдах, их ввысь поднимая,
Мяса разного, кубки близ них золотые подав;
Виночерпий ходил то и дело, вина подливая.
Горделивые в залу вошли женихи; по рядам,
По порядку расселись на креслах и стульях; и с краю {145}
Подошли к ним служанки; и сели те, руки умыв.
Хлеб в корзины доверху прислужницы им наполняли,
Виночерпии лили напиток в кратеры; налив,
Те немедленно руки до пищи готовой тянули.
Как желанье питья и еды утолили, вкусив, {150}
Вдруг желаньем зажглись все сердца женихов, – отдохнули,
Плясок, музыки жаждут, – услады прекрасных пиров.
И кифару прекрасную Фемию вестник дал в руки, -
Приходилось ему поневоле петь для женихов.
Певчий поднял кифару и начал прекрасную песню. {155}
Сероглазой Афине тогда Телемах молвил вновь,
Наклонясь головой, чтоб никто не услышал их вести:
«Не рассердишься, гость дорогой мой, на то, что скажу?
Лишь одно на уме вот у этих, – кифара, да песни.
Расточают они здесь чужие богатства, дрожу, – {160}
Мужа; белые кости его где-нибудь сгнили; дождик
Мочит в прахе их, в море качает волна, просто жуть.
Если б видели, что на Итаку он держит дорожку,
Пожелали бы лучше проворнее ноги иметь,
Чем одежду и золото здесь накоплять понемножку. {165}
Злой Судьбой он, однако, погублен, и сил нет терпеть
Утешенья, хотя кое-кто из людей утверждает, -
Он прибудет! Но день возвращенья его скрыла Смерть!
Ты ж теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая, -
Кто ты? Рода какого? В каком ещё городе жил? {170}
На каком корабле к нам пришёл ты, по морю летая,
На Итаку везли корабельщики в гости? Скажи,
Не пешком же сюда, полагаю я, к нам ты добрался?
Так и это скажи откровенно, не надо мне лжи, -
В первый раз ты сюда приезжаешь, иль раньше случался, {175}
Гостем быть ты отца? Их немало бывало у нас
В прежни годы гостей, с людьми много родитель общался».
Сероглазка, богиня Афина сказала тотчас:
«На вопросы отвечу твои с откровенностью полной, -
Имя, – Мент; мой отец, – Анхиал многоумный, как раз {180}
Им всегда я хвалился; а сам я владыка тафосцев,
Вёсла любящих, здесь со своими пришёл в корабле;
К чужеземцам за сталью плыву я по винному морю,
В город дальний Темесу, а еду с железом. Во мгле
Свой корабль учредил, Неритона лесного где кручи, {185}
«Одиссея» стала второй после «Илиады» поэмой, создание которой приписывается великому древнегреческому поэту Гомеру. По мнению исследователей, произведение было написано в VIII веке до нашей эры, возможно, немного позже. Поэма разделена на 24 песни и состоит из 12110 стихов. Предположительно, «Одиссея» была создана на малоазийском побережье Эллады, где жили ионийские племена (в настоящее время на этой территории находится Турция).
Вероятно, пра-«Одиссеи» не существует. Тем не менее, многие сюжеты и мифологические герои, упомянутые в поэме, уже существовали на момент создания произведения. Помимо этого, в поэме можно встретить и отголоски хеттской мифологии и минойской культуры. Несмотря на то, что многие исследователи находят в «Одиссеи» черты тех или иных диалектов греческого, ни одному из региональных вариантов языка произведение не соответствует. Возможно, Гомер использовал ионийский диалект, однако огромное количество архаических форм свидетельствует о принадлежности к микенской эпохе. Обнаружены элементы эолийского диалекта, происхождение которых неизвестно. Значительное количество флективных форм, использованное в поэме, никогда не употреблялось в живой разговорной речи.
Как и «Илиада», «Одиссея» начинается с обращения к Музе, которую автор просит рассказать о «многоопытном муже».
Поэма описывает события, произошедшие через 10 лет после падения Трои. Главный герой Одиссей, возвращаясь домой после войны, попал в плен к нимфе Калипсо, которая отказывается отпустить его. Верная жена Пенелопа ждёт Одиссея в Итаке. Ежедневно к ней сватаются многочисленные претенденты на руку и сердце. Пенелопа уверена, что Одиссей вернётся, и отказывает всем. Собравшиеся на совет боги принимают решение сделать своим посланником Афину. Богиня приходит к Телемаху, сыну главного героя, и побуждает его отправиться в Спарту и Пилос, что узнать о судьбе Одиссея.
Нестор, царь Пилоса, передаёт Телемаху некоторые сведения об ахейских вождях, а затем предлагает ему обратиться к Менелаю в Спарте, от которого юноша и узнаёт о том, что отец стал пленником Калипсо. Узнав об отъезде Телемаха, многочисленные женихи Пенелопы хотят устроить засаду и убить его, когда он будет возвращаться домой.
Через Гермеса боги отдают приказ Калипсо отпустить пленника. Получив долгожданную свободу, Одиссей строит плот и отправляется в плаванье. Посейдон, с которым главный герой находится в конфликтных отношениях, поднимает бурю. Однако Одиссею удалось выжить и попасть на остров Схерия. Здесь живут феаки – мореплаватели, обладающие быстроходными кораблями. Главный герой встречает Навсикаю, дочь местного царя Алкиноя, который устраивает пир в честь своего гостя. Во время праздника Одиссей рассказывает о своих приключениях, произошедших с ним до того, как он попал на остров Калипсо. Выслушав рассказ гостя, феаки хотят помочь ему вернуться домой. Однако Посейдон вновь пытается убить ненавистного ему Одиссея и превращает корабль феаков в утёс. Афина превратила главного героя в нищего старика. Одиссей отправляется жить к свинопасу Эвмею.
Возвращаясь домой, Телемах смог избежать засады, устроенной женихами его матери. Затем сын главного героя отправляет к свинопасу Эвмею, где и встречает своего отца. Придя во дворец, Одиссей обнаружил, что его никто не узнаёт. Слуги издеваются и смеются над ним. Главный герой намерен отомстить женихам своей жены. Пенелопа решила устроить соревнование между претендентами на руку и сердце: необходимо пропустить стрелу через 12 колец, воспользовавшись луком её мужа. Только истинный владелец лука смог справиться с этим заданием. Одиссей рассказывает жене тайну, которая была известна только им двоим, благодаря чему Пенелопа, наконец, узнаёт супруга. Разгневанный Одиссей убивает всех насмехавшихся над ним слуг и женихов своей жены. Родственники убитых восстают, но Одиссею удаётся заключить с ними мир.
Несмотря на то, что основная черта характера Одиссея – это героизм, автор не пытается подчеркнуть эту черту. События происходят уже после завершения войны в Трое, то есть, читатель не имеет возможности оценить главного героя на полях сражений. Вместо этого автору хочется показать совершенно другие качества своего персонажа.
Образ Одиссея имеет две непохожие друг на друга стороны. С одной стороны, это патриот, преданный своей родине, любящий сын, супруг и родитель. Главный герой не просто талантливый военачальник, он прекрасно разбирается в торговле, охоте, плотничестве и морском деле. Всеми действиям героя руководит непреодолимое желание вернуться к семье.
Другая сторона Одиссея не так идеальна, как первая. Автор не скрывает, что отважный воин и мореход испытывает удовольствие от своих приключений и в глубине души желает, чтобы возвращение домой затянулось. Ему нравится преодолевать всевозможные препятствия, притворяться и идти на хитрости. Одиссей способен проявить жадность и жестокость. Он, не задумываясь, изменяет своей верной жене, лжёт ради собственной выгоды. Автор указывает на незначительные, но весьма неприятные детали. Например, на пиру главный герой выбирает себе самый лучший кусок. В какой-то момент Гомер понимает, что «перегнул палку», и реабилитирует Одиссея, заставляя его оплакивать погибших товарищей.
Анализ произведения
Хронология событий
Сама одиссея, то есть, странствия главного героя, заняли 10 лет. При этом все события поэмы уместились в 40 дней. Исследователи из Национальной академии наук США, опираясь на упомянутые в произведении астрономические указатели, смогли установить, что главный герой вернулся домой 16 апреля 1178 года до нашей эры.
Предполагается, что персонаж Одиссея появился задолго до создания поэмы. Исследователи считают, что главный герой – догреческая фигура, то есть, образ был создан не самими древними греками, а позаимствован. Перейдя в греческий фольклор, Одиссей получил эллинизованное имя.
В поэме можно обнаружить как минимум 2 фольклорных сюжета. Во-первых, это сюжет о сыне, который отправился на поиски своего отца. Во-вторых, сюжет о главе семейства, который возвращается на родину после долгих лет странствий по тем или иным причинам. Муж, как правило, возвращается в день свадьбы своей жены с другим мужчиной. Супруга, считая первого мужа погибшим, пытается вторично устроить своё счастье. Странника вначале никто не узнаёт, но потом его всё-таки удаётся опознать по какому-нибудь признаку, например, шраму.
Можно провести аналогии не только с древнегреческим фольклором, но и с известными произведениями мировой литературы. Наиболее ярким примером считается роман «Мёртвые души».
Особенности произведения
«Одиссея» имеет симметричную композицию. Это значит, что и начало, и конец поэмы посвящены событиям в Итаке. Композиционным центром становится рассказ главного героя о его путешествии.
Стиль повествования
Описание странствий ведётся от первого лица, то есть, говорит непосредственно главный герой. Особенность является традиционной для произведений данного жанра. Подобный приём известен из египетской литературы. Его часто использовали в фольклоре мореплавателей.