Пьеса «Привидения» написана Генриком Ибсеном в 1881 году. Герои пьесы переживают страсти высочайшего накала и горько расплачиваются за них. Еще современники драматурга отмечали сходство пьесы «Привидения» с древнегреческими трагедиями, где тема родового проклятия - одна из центральных. Поднятые в пьесе проблемы нравственной наследственности, вины и ответственности за нее прозвучали в Норвегии конца 19 века, словно взрыв. Только спустя десятилетие после написания пьесу впервые поставили на сцене. «Привидения» расценили как вызов общественной морали, скандал. Всех шокировал фантастический феномен, продемонстрированный Ибсеном, - фатальность наследования лжи и порока. Главные герои в спектакле «Привидения» - человек и его душа, которая, пребывая долгое время под гнетом обмана и притворства, уродуется, превращаясь в нечто разрушающее внутренний мир и сущность личности. Проект осуществлен специально для Фестиваля Ибсена в Дели (Delhi Ibsen Festival) при поддержке Посольства Норвегии в Индии и Академии Драматического Искусства и Дизайна в Нью Дели (Dramatic Art & Design Academy). Премьера спектакля в Нью Дели, состоявшаяся 3 декабря 2012 года, имела огромный успех у зрителей.
Слово режиссера: Я думаю, что пьеса «Привидения», основанная на семейной драме, охватывает глубокие и важные проблемы человечества, невзирая на его национальные, культурные и даже территориальные различия и границы. Эта проблема является актуальной во все времена. Как я понимаю, привидения – это символ наших животных инстинктов, возвращение к истокам нашей цивилизации, к существованию дикого, примитивного человека без этических и моральных устоев. Этот призрак преследует каждый характер пьесы. Я хочу привлечь внимание зрителей к тому факту, что всегда трудно найдите «золотую середину» и оставаться с хорошими духовными намерениями, которые помогли бы нам оставаться «уравновешенными и трезвыми». Трудно сохранить беспристрастное отношение ко всем и всему, чтобы не пасть до уровня дикарей и не быть марионетками в руках таких людей, как, например, плотник Энгстран – самый жадный и «грязный» среди всех персонажей. В пьесе он зачинщик зла, являющийся своего рода воплощением падшего ангела Люцифера, который пытается показать безнравственность и похоть человечества, забывшего свою истинную духовную природу. В пьесе «Привидения» зло персонифицировано, наделено физическим телом, ярко демонстрирует свою животную натуру. Все герои пьесы стали пешками плотника в его «игре». Даже Пастор Мандерс из-за своего невежества и страхов неосознанно позволяет Энгстрану вести этих людей к бедствию, отчаянию и ужасному падению. Энгстран превратит имение госпожи Алвинг в кладбище, а его жителей – в живых мертвецов; большой мраморный стол станет его алтарем и могилой Капитана Алвинга, жизнь которого была полна распутства. План Энгстрана сработал, потому что он нашел «кнопку контроля» в каждом характере, угадал «призрак» каждого. Например, эгоистичная любовь госпожи Алвинг к сыну и ее желание спасти его, страх ортодоксального Пастора нарушить догмы, слепое стремление Регины быть в высшем обществе и посетить Париж, а также жажда Освальда найти свое место в жизни и быть ближе к матери. Все эти слабости и страсти персонажей пьесы будут превращены Сатаной Энгстраном в ад. Эгоистичная любовь госпожи Алвинг приведет ее к тому, что она займется сексом с собственным сыном, и это сделает ее сына еще более беспомощным и несчастным. Желание Освальда найти причину своего недуга приведет его к еще одной болезни – комплексу Эдипа. Как только Регина поймет, что она не сможет осуществить свои мечты с Освальдом, она выберет легкий и порочный путь для достижения цели. Большой грех и падение пастора в том, что он позволил всему этому произойти. Несмотря на то, что Генрик Ибсен поднял данный вопрос более ста лет назад, к сожалению, эта проблема все еще релевантна, и наше общество – такой же «расслабленный мозг», как Освальд, мы стали такими же рабами и жертвами, как Энгстран.
Персонажи
- Фру Элене Алвинг, вдова капитана и камергера Алвинга
- Освальд Алвинг, её сын, художник
- Пастор Мандерс
- Столяр Энгстран
- Регина Энгстран, живущая в доме фру Алвинг
Сюжет
Действие первое. На средства фру Элене Алвинг должен открыться приют в память о её муже. По этому поводу из города приезжает пастор Мандерс, немолодой, но достаточно наивный и мыслящий социальными штампами человек. В это же время в родном доме оказывается и сын супругов Алвинг Освальд, который какое-то время жил в Париже и пробовал себя на художественном поприще. Мандерс готовится к выступлению на открытии приюта, но перед этим он решает назидать Элене. Тогда женщина откровенно рассказывает о причинах, побудивших её к открытию приюта - капитан Алвинг отнюдь не был примерным семьянином и благодетелем округи, а лишь пьяницей и развратником. Служащая в доме Регина Энгстран на самом деле его внебрачная дочь. В приют фру Алвинг решила вложить все деньги капитана, чтобы наследство, полученное её сыном, состояло лишь из накопленных ей за жизнь сбережений. Неожиданно пастор и вдова слышат, как Освальд пытается обнять служанку, тогда Элене в голову неожиданно приходят воспоминания о том, что как её муж обнимал горничную - мать Регины. Это для неё словно привидения прошлого.
Действие второе. Фру Алвинг подробно рассказывает пастору историю о своём муже и горничной. Мандерс в ужасе от двух вещей - от того, что обвенчал столяра Энгстрана с «падшей женщиной», и от того, что горничная получила отступное. Тогда вдова обвиняет пастора в том, что тот содействовал тому, что она была вынуждена жить с «падшим мужчиной». Оказывается, что через год после свадьбы Элене покинула мужа и пришла к пастору со словами «Вот я, возьми меня!» Пастор смущенно замечает, что никогда не относился к фру Алвинг кроме как к жене другого мужчины. Женщина ставит это под сомнение, но тему не продолжает. Элене размышляет о том, что возможно её сына стоило бы женить на Регине, но эта мысль приводит пастора в ужас. Появляется столяр Энгстран, которого Мандерс пытается отчитывать за произошедшее. Но тот заявляет, что все деньги были истрачены сугубо на воспитание дочери его жены. Мандерс утешается этим и уходит провести молебен в приюте. Тем временем приходит Освальд. Он рассказывает матери о своём заболевании. По мнению доктора, который его обследовал в Париже, это следствие распутного образа жизни его отца. Это как гром среди ясного неба для вдовы. Внезапно Освальд говорит, что желает поехать с Региной в Париж. Фру Алвинг вынуждена согласиться с этим. Неожиданно загорается приют.
Действие третье. Мандерс и Энгстран собираются уезжать. Столяр убеждает пастора, что деньги, находившиеся в фонде для приюта, можно использовать для заведения для моряков. Тем временем фру Алвинг остаётся с Освальдом и Региной. Сперва речь заходит о болезни юноши, а затем вдова открывает им обоим тайну происхождения Регины. Девушка решает покинуть дом Алвингов, мотивируя это тем, что не хочет быть сиделкой при больном, и тем, что её не воспитали здесь как дочь благородного человека. Мать и сын остаются одни. Наступает утро, и у Освальда внезапно возникает приступ…
Театральные постановки
Первая постановка осуществлена скандинавской труппой в Чикаго в 1882 году. Первое представление пьесы состоялось в Дании лишь в 1903 году. В России пьеса была долгое время запрещена и в итоге поставлена только 7 января 1904 года в Санкт-Петербурге в театре Неметти. 24 октября того же года состоялось представление «Привидений» в драматическом театре Веры Фёдоровны Комиссаржевской . Во МХАТе премьера состоялась 31 марта 1905 года под художественным руководством К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко . В Малом Театре пьеса была поставлена в 1909 году .
Напишите отзыв о статье "Привидения (пьеса)"
Примечания
Ссылки
- (рус.) . az.lib.ru. Проверено 12 июля 2012. .
|
||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Привидения (пьеса)
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
Генрик Ибсен
Привидения
Семейная драма в 3-х действиях
Действие первое
Просторная комната, выходящая в сад; в левой стене одна дверь, в правой – две. Посреди комнаты круглый стол, обставленный стульями; на столик книги, журналы и газеты. На переднем плане окно, а возле него диванчик и дамский рабочий столик. В глубине комната переходит в стеклянную оранжерею, несколько поуже самой комнаты. В правой стене оранжереи дверь в сад. Сквозь стеклянные стены виден мрачный прибрежный ландшафт, затянутый сеткой мелкого дождя.
Сцена первая
В садовых дверях стоит столяр ЭНГСТРАН. Левая нога у него несколько сведена; подошва сапога подбита толстой деревянной плашкой. РЕГИНА, с пустой лейкой в руках, заступает ему дорогу.
ЭНГСТРАН. Бог дождичка послал, дочка.
РЕГИНА. Черт послал, вот кто!
ЭНГСТРАН. Господи Иисусе, что ты говоришь, Регина! (Делает, ковыляя, несколько шагов вперед.) А я вот чего хотел сказать…
РЕГИНА. Да не топочи ты так! Молодой барин спит наверху.
ЭНГСТРАН. Лежит и спит? Среди бела дня?
РЕГИНА. Это уж тебя не касается.
ЭНГСТРАН. Вчера вечерком я кутнул…
РЕГИНА. Нетрудно поверить.
ЭНГСТРАН. Слабость наша человеческая, дочка…
РЕГИНА. Еще бы!
ЭНГСТРАН. А на сем свете есть множество искушений, видишь ли ты!.. Но я все-таки встал сегодня, как перед богом, в половине шестого – и за работу.
РЕГИНА. Ладно, ладно. Проваливай только поскорее. Не хочу я тут с тобой стоять, как на рандеву.
ЭНГСТРАН. Чего не хочешь?
РЕГИНА. Не хочу, чтобы кто-нибудь застал тебя здесь. Ну, ступай, ступай своей дорогой.
ЭНГСТРАН (еще придвигаясь к ней ). Ну нет, так я и ушел, не потолковавши с тобой! После обеда, видишь ли, я кончаю работу здесь внизу, в школе, и ночью марш домой, в город, на пароходе.
РЕГИНА (сквозь зубы). Доброго пути!
ЭНГСТРАН. Спасибо, дочка! Завтра здесь будут святить приют, так уж тут, видимо, без хмельного не обойдется. Так пусть же никто не говорит про Якоба Энгстрана, что он падок на соблазны!
РЕГИНА. Э!
ЭНГСТРАН. Да, потому что завтра сюда черт знает сколько важных господ понаедет. И пастора Мандерса дожидают из города.
РЕГИНА. Он еще сегодня приедет.
ЭНГСТРАН. Вот видишь. Так я и не хочу, черт подери, чтобы он мог сказать про меня что-нибудь этакое, понимаешь?
РЕГИНА. Так вот оно что!
ЭНГСТРАН. Чего?
РЕГИНА (глядя на него в упор ). Что же это такое, на чем ты опять собираешься поддеть пастора Мандерса?
ЭНГСТРАН. Тсс… тсс… Иль ты спятила? Чтобы я собирался поддеть пастора Мандерса? Для этого Мандерс уж слишком добр ко мне. Так вот, значит, ночью махну назад домой. Об этом я и пришел с тобой потолковать.
РЕГИНА. По мне, чем скорее уедешь, тем лучше.
ЭНГСТРАН. Да, только я и тебя хочу взять домой, Регина.
РЕГИНА (открыв рот от изумления ). Меня? Что ты говоришь?
ЭНГСТРАН. Хочу взять тебя домой, говорю.
РЕГИНА. Ну, уж этому не бывать!
ЭНГСТРАН. А вот поглядим.
РЕГИНА. Да, и будь уверен, что поглядим. Я выросла у камергерши… Почти как родная здесь в доме… И чтобы я поехала с тобой? В такой дом? Тьфу!
ЭНГСТРАН. Черт подери! Так ты супротив отца идешь, девчонка?
РЕГИНА (бормочет, не глядя на него ). Ты сколько раз сам говорил, какая я тебе дочь.
ЭНГСТРАН. Э! Охота тебе помнить…
РЕГИНА. И сколько раз ты ругал меня, обзывал… Fi donc!
ЭНГСТРАН. Ну нет, таких скверных слов, я, ей-ей, никогда не говорил!
РЕГИНА. Ну я-то знаю, какие слова ты говорил!
ЭНГСТРАН. Ну да ведь это я только, когда… того, выпивши бывал… гм! Ох, много на сем свете искушений, Регина!
РЕГИНА. У!
ЭНГСТРАН. И еще, когда мать твоя, бывало, раскуражится. Надо ж было чем-нибудь донять ее, дочка. Уж больно она нос задирала. (Передразнивая .) «Пусти, Энгстран! Отстань! Я целых три года прослужила у камергера Алвинга в Русенволле». (Посмеиваясь .) Помилуй бог, забыть не могла, что капитана произвели в камергеры, пока она тут служила.
РЕГИНА. Бедная мать… Вогнал ты ее в гроб.
ЭНГСТРАН (раскачиваясь ). Само собой, во всем я виноват!
ЭНГСТРАН. Чего ты говоришь, дочка?
РЕГИНА. Pied de mouton!
ЭНГСТРАН. Это что ж, по-англицки?
РЕГИНА. Да.
ЭНГСТРАН. Н-да, обучить тебя здесь всему обучили; вот теперь это и сможет пригодиться, Регина.
РЕГИНА (немного помолчав ). А на что я тебе понадобилась в городе?
ЭНГСТРАН. Спрашиваешь отца, на что ему понадобилось единственное его детище? Разве я не одинокий сирота-вдовец?
РЕГИНА. Ах, оставь ты эту болтовню! На что я тебе там?
ЭНГСТРАН. Да вот, видишь, думаю я затеять одно новое дельце.
РЕГИНА (презрительно фыркая ). Ты уж сколько раз затевал, и все никуда не годилось.
ЭНГСТРАН. А вот теперь увидишь, Регина! Черт меня возьми!
РЕГИНА (топая ногой ). Не смей чертыхаться!
ЭНГСТРАН. Тсс… тсс!.. Это ты совершенно правильно, дочка, правильно. Так вот я чего хотел сказать: на этой работе в новом приюте я таки колотил деньжонок.
РЕГИНА. Сколотил? Ну и радуйся!
ЭНГСТРАН. Потому куда ж ты их тут истратишь, деньги-то, в глуши?
ЭНГСТРАН. Так вот я и задумал оборудовать на эти денежки доходное дельце. Завести этак вроде трактира для моряков…
РЕГИНА. Тьфу!
ЭНГСТРАН. Шикарное заведение, понимаешь! Не какой-нибудь свиной закуток для матросов, нет, черт побери! Для капитанов да штурманов и… настоящих господ, понимаешь!
РЕГИНА. И я бы там…
ЭНГСТРАН. Пособляла бы, да. Так только, для видимости, понимаешь. Никакой черной работы, черт побери, на тебя, дочка, не навалят! Заживешь так, как хочешь.
РЕГИНА. Еще бы!
ЭНГСТРАН. А без женщины в этаком деле никак нельзя; это ясно, как божий день. Вечерком ведь надо же повеселить гостей немножко… Ну, там музыка, танцы и прочее. Не забудь – моряки народ бывалый. Поплавали по житейскому морю… (Подходя к ней еще ближе. ) Так не будь же дурой, не становись сама себе поперек дороги, Регина! Чего из тебя тут выйдет! Кой прок, что барыня тратилась на твою ученость? Слыхал я, тебя тут прочат ходить за мелюзгой в новом приюте. Да разве это по тебе? Больно ли тебя тянет стараться да убиваться ради каких-то шелудивых ребятишек!
РЕГИНА. Нет, если бы вышло по-моему, то… Ну да, может, и выйдет. Может, и выйдет?
ЭНГСТРАН. Чего такое выйдет?
РЕГИНА. Не твоя забота… А много ль денег ты сколотил?
ЭНГСТРАН. Так, крон семьсот-восемьсот наберется.
РЕГИНА. Недурно.
ЭНГСТРАН. Для начала хватит, дочка!
РЕГИНА. А ты не думаешь уделить мне из них немножко?
ЭНГСТРАН. Нет, вот уж, право слово, не думаю!
РЕГИНА. Не думаешь прислать мне разок хоть материал на платьишко?
ЭНГСТРАН. Перебирайся со мной в город, тогда и платьев у тебя будет вдоволь.
РЕГИНА. Захотела бы, так и одна перебралась бы.
ЭНГСТРАН. Нет, под охраной отцовской путеводной руки вернее будет, Регина. Теперь мне как раз подвертывается славненький такой домик на Малой Гаванской улице. И наличных немного потребуется; устроили бы там этакий приют для моряков.
РЕГИНА. Да не хочу я жить у тебя. Нечего мне у тебя делать. Проваливай!
ЭНГСТРАН. Да не засиделась бы ты у меня, черт подери! В том-то вся и штука. Кабы только сумела повести свою линию. Такая красотка, какой ты стала за эти два года…
РЕГИНА. Ну?..
ЭНГСТРАН. Немного времени бы прошло, как, глядишь, подцепила бы какого-нибудь штурмана, а не то и капитана…
РЕГИНА. Не пойду я за такого. У моряков нет никакого savoir vivre.
Действие первое
Просторная комната, выходящая в сад; в левой стене одна дверь, в правой – две. Посреди комнаты круглый стол, обставленный стульями; на столик книги, журналы и газеты. На переднем плане окно, а возле него диванчик и дамский рабочий столик. В глубине комната переходит в стеклянную оранжерею, несколько поуже самой комнаты. В правой стене оранжереи дверь в сад. Сквозь стеклянные стены виден мрачный прибрежный ландшафт, затянутый сеткой мелкого дождя.
Сцена первая
В садовых дверях стоит столяр ЭНГСТРАН. Левая нога у него несколько сведена; подошва сапога подбита толстой деревянной плашкой. РЕГИНА, с пустой лейкой в руках, заступает ему дорогу.
Энгстран . Бог дождичка послал, дочка.
Регина . Черт послал, вот кто!
Энгстран . Господи Иисусе, что ты говоришь, Регина! (Делает, ковыляя, несколько шагов вперед. ) А я вот чего хотел сказать…
Регина . Да не топочи ты так! Молодой барин спит наверху.
Энгстран . Лежит и спит? Среди бела дня?
Регина . Это уж тебя не касается.
Энгстран . Вчера вечерком я кутнул…
Регина . Нетрудно поверить.
Энгстран . Слабость наша человеческая, дочка…
Регина . Еще бы!
Энгстран . А на сем свете есть множество искушений, видишь ли ты!.. Но я все-таки встал сегодня, как перед богом, в половине шестого – и за работу.
Регина . Ладно, ладно. Проваливай только поскорее. Не хочу я тут с тобой стоять, как на рандеву.
Энгстран . Чего не хочешь?
Регина . Не хочу, чтобы кто-нибудь застал тебя здесь. Ну, ступай, ступай своей дорогой.
Энгстран (еще придвигаясь к ней ). Ну нет, так я и ушел, не потолковавши с тобой! После обеда, видишь ли, я кончаю работу здесь внизу, в школе, и ночью марш домой, в город, на пароходе.
Регина (сквозь зубы). Доброго пути!
Энгстран . Спасибо, дочка! Завтра здесь будут святить приют, так уж тут, видимо, без хмельного не обойдется. Так пусть же никто не говорит про Якоба Энгстрана, что он падок на соблазны!
Регина . Э!
Энгстран . Да, потому что завтра сюда черт знает сколько важных господ понаедет. И пастора Мандерса дожидают из города.
Регина . Он еще сегодня приедет.
Энгстран . Вот видишь. Так я и не хочу, черт подери, чтобы он мог сказать про меня что-нибудь этакое, понимаешь?
Регина . Так вот оно что!
Энгстран . Чего?
Регина (глядя на него в упор ). Что же это такое, на чем ты опять собираешься поддеть пастора Мандерса?
Энгстран . Тсс… тсс… Иль ты спятила? Чтобы я собирался поддеть пастора Мандерса? Для этого Мандерс уж слишком добр ко мне. Так вот, значит, ночью махну назад домой. Об этом я и пришел с тобой потолковать.
Регина . По мне, чем скорее уедешь, тем лучше.
Энгстран . Да, только я и тебя хочу взять домой, Регина.
Регина (открыв рот от изумления ). Меня? Что ты говоришь?
Энгстран . Хочу взять тебя домой, говорю.
Регина . Ну, уж этому не бывать!
Энгстран . А вот поглядим.
Регина . Да, и будь уверен, что поглядим. Я выросла у камергерши… Почти как родная здесь в доме… И чтобы я поехала с тобой? В такой дом? Тьфу!
Энгстран . Черт подери! Так ты супротив отца идешь, девчонка?
Регина (бормочет, не глядя на него ). Ты сколько раз сам говорил, какая я тебе дочь.
Энгстран . Э! Охота тебе помнить…
Регина . И сколько раз ты ругал меня, обзывал… Fi donc!
Энгстран . Ну нет, таких скверных слов, я, ей-ей, никогда не говорил!
Регина . Ну я-то знаю, какие слова ты говорил!
Энгстран . Ну да ведь это я только, когда… того, выпивши бывал… гм! Ох, много на сем свете искушений, Регина!
Регина . У!
Энгстран . И еще, когда мать твоя, бывало, раскуражится. Надо ж было чем-нибудь донять ее, дочка. Уж больно она нос задирала. (Передразнивая .) «Пусти, Энгстран! Отстань! Я целых три года прослужила у камергера Алвинга в Русенволле». (Посмеиваясь .) Помилуй бог, забыть не могла, что капитана произвели в камергеры, пока она тут служила.
Регина . Бедная мать… Вогнал ты ее в гроб.
Энгстран (раскачиваясь ). Само собой, во всем я виноват!
Энгстран . Чего ты говоришь, дочка?
Регина . Pied de mouton!
Энгстран . Это что ж, по-англицки?
Регина . Да.
Энгстран . Н-да, обучить тебя здесь всему обучили; вот теперь это и сможет пригодиться, Регина.
Регина (немного помолчав ). А на что я тебе понадобилась в городе?
Энгстран . Спрашиваешь отца, на что ему понадобилось единственное его детище? Разве я не одинокий сирота-вдовец?
Регина . Ах, оставь ты эту болтовню! На что я тебе там?
Энгстран . Да вот, видишь, думаю я затеять одно новое дельце.
Регина (презрительно фыркая ). Ты уж сколько раз затевал, и все никуда не годилось.
Энгстран . А вот теперь увидишь, Регина! Черт меня возьми!
Регина (топая ногой ). Не смей чертыхаться!
Энгстран . Тсс… тсс!.. Это ты совершенно правильно, дочка, правильно. Так вот я чего хотел сказать: на этой работе в новом приюте я таки колотил деньжонок.
Регина . Сколотил? Ну и радуйся!
Энгстран . Потому куда ж ты их тут истратишь, деньги-то, в глуши?
Энгстран . Так вот я и задумал оборудовать на эти денежки доходное дельце. Завести этак вроде трактира для моряков…
Регина . Тьфу!
Энгстран . Шикарное заведение, понимаешь! Не какой-нибудь свиной закуток для матросов, нет, черт побери! Для капитанов да штурманов и… настоящих господ, понимаешь!
Регина . И я бы там…
Энгстран . Пособляла бы, да. Так только, для видимости, понимаешь. Никакой черной работы, черт побери, на тебя, дочка, не навалят! Заживешь так, как хочешь.
Регина . Еще бы!
Энгстран . А без женщины в этаком деле никак нельзя; это ясно, как божий день. Вечерком ведь надо же повеселить гостей немножко… Ну, там музыка, танцы и прочее. Не забудь – моряки народ бывалый. Поплавали по житейскому морю… (Подходя к ней еще ближе. ) Так не будь же дурой, не становись сама себе поперек дороги, Регина! Чего из тебя тут выйдет! Кой прок, что барыня тратилась на твою ученость? Слыхал я, тебя тут прочат ходить за мелюзгой в новом приюте. Да разве это по тебе? Больно ли тебя тянет стараться да убиваться ради каких-то шелудивых ребятишек!
Регина . Нет, если бы вышло по-моему, то… Ну да, может, и выйдет. Может, и выйдет?
Энгстран . Чего такое выйдет?
Регина . Не твоя забота… А много ль денег ты сколотил?
Энгстран . Так, крон семьсот-восемьсот наберется.
Регина . Недурно.
Энгстран . Для начала хватит, дочка!
Регина . А ты не думаешь уделить мне из них немножко?
Энгстран . Нет, вот уж, право слово, не думаю!
Регина . Не думаешь прислать мне разок хоть материал на платьишко?
Энгстран . Перебирайся со мной в город, тогда и платьев у тебя будет вдоволь.
Регина . Захотела бы, так и одна перебралась бы.
Энгстран . Нет, под охраной отцовской путеводной руки вернее будет, Регина. Теперь мне как раз подвертывается славненький такой домик на Малой Гаванской улице. И наличных немного потребуется; устроили бы там этакий приют для моряков.
Регина . Да не хочу я жить у тебя. Нечего мне у тебя делать. Проваливай!
Энгстран . Да не засиделась бы ты у меня, черт подери! В том-то вся и штука. Кабы только сумела повести свою линию. Такая красотка, какой ты стала за эти два года…
Регина . Ну?..
Энгстран . Немного времени бы прошло, как, глядишь, подцепила бы какого-нибудь штурмана, а не то и капитана…
Регина . Не пойду я за такого. У моряков нет никакого savoir vivre.
Энгстран . Чего никакого?
Регина . Знаю я моряков, говорю. За таких выходить не стоит.
Энгстран . Так и не выходи за них. И без того можно выгоду соблюсти. (Понижая голос, конфиденциально.) Тот англичанин… что на своей яхте приезжал, он целых триста специй-далеров отвалили… А она не красивее тебя была!
Регина . Пошел вон!
Энгстран (пятясь ). Ну-ну, уж не хочешь ли ты драться?
Регина . Да! Если ты еще затронешь мать, прямо ударю! Пошел, говорят тебе! (Оттесняет его к дверям в сад.) Да не хлопни дверью! Молодой барин…
Энгстран . Спит, знаю. Чертовски ты хлопочешь около молодого барина! (Понижая голос.) Хо-хо!.. Уж не дошло ли дело…
Регина . Вон, сию минуту! Ты рехнулся, болтун!.. Да не туда. Там пастор идет. По черной лестнице!
Энгстран (идя направо ). Ладно, ладно. А ты вот поговори-ка с ним. Он тебе скажет, как дети должны обращаться с отцом… Потому что я все-таки отец тебе. По церковным книгам докажу. (Уходит в другую дверь, которую Регина ему отворяет и тотчас затворяет за ним .)
Сцена вторая
Регина быстро оглядывает себя в зеркало, обмахивается платком и поправляет на шее галстучек. Затем начинает возиться около цветов. В дверь из сада входит на балкон пастор Мандерс в пальто и с зонтиком, через плечо дорожная сумка.
Пастор Мандерс . Здравствуйте, йомфру Энгстран!
Регина (оборачиваясь, с радостным изумлением ). Ах, здравствуйте, господин пастор! Разве пароход уже пришел?
Пастор Мандерс . Только что.
Регина . Позвольте, я помогу… Вот так. Ай, какое мокрое! Пойду повешу в передней. И зонтик… Я его раскрою, чтобы просох. (Уходит с вещами в другую дверь направо.)
Пастор Мандерс снимает дорожную сумку и кладет ее и шляпу на стул.
Регина возвращается.
Пастор Мандерс . А хорошо все-таки попасть под крышу… Скажите – я слышал на пристани, будто Освальд приехал?
Регина . Как же, третьего дня. А мы его ждали только сегодня.
Пастор Мандерс . В добром здравии, надеюсь?
Регина . Да, благодарю вас, ничего. Теперь он, должно быть, вздремнул немножко, так что, пожалуй, нам надо разговаривать чуточку потише.
Пастор Мандерс . Ну-ну, будем потише.
Регина (придвигая к столу кресло ). Садитесь же, пожалуйста, господин пастор, устраивайтесь поудобнее. (Он садится, она подставляет ему под ноги скамеечку .) Ну вот, удобно так господину пастору?
Пастор Мандерс . Благодарю, благодарю, отлично!
Регина . Не сказать ли барыне?..
Пастор Мандерс . Нет, благодарю, дело не к спеху, дитя мое. Ну, скажите же мне, моя милая Регина, как поживает здесь ваш отец?
Регина . Благодарю, господин пастор, ничего себе.
Пастор Мандерс . Он заходил ко мне, когда был последний раз в городе.
Регина . Да? Он всегда так рад, когда ему удается поговорить с господином пастором.
Пастор Мандерс . И вы, конечно, усердно навещаете его тут?
Регина . Я? Да, навещаю, когда есть время…
Пастор Мандерс . Ваш отец, йомфру Энгстран, не очень-то сильная личность. Он весьма нуждается в нравственной поддержке.
Регина . Да, да, пожалуй, что так.
Пастор Мандерс . Ему нужно иметь кого-нибудь подле себя, кого бы он любил и чьим мнением дорожил бы. Он мне сам чистосердечно признался в этом, когда был у меня в последний раз.
Регина . Да он и мне говорил что-то в этом роде. Но я не знаю, пожелает ли фру Алвинг расстаться со мной… Особенно теперь, когда предстоят хлопоты с этим новым приютом. Да и мне бы ужасно не хотелось расставаться с нею, потому что она всегда была так добра ко мне.
Пастор Мандерс . Однако дочерний долг, дитя мое… Но, разумеется, надо сначала заручиться согласием вашей госпожи.
Регина . К тому же я не знаю, подходящее ли дело для девушки в моем возрасте – быть хозяйкой в доме одинокого мужчины?
Пастор Мандерс . Как? Милая моя, ведь здесь же речь идет о вашем собственном отце!
Регина . Да если и так… и все-таки… Нет, вот если бы попасть в хороший дом, к настоящему, порядочному человеку…
Пастор Мандерс . Но, дорогая Регина…
Регина … которого я могла бы любить, уважать и быть ему вместо дочери…
Пастор Мандерс . Но, милое мое дитя…
Регина … тогда бы я с радостью переехала в город. Здесь ужасно тоскливо, одиноко… а господин пастор ведь знает сам, каково живется одинокому. И смею сказать, я и расторопна и усердна в работе. Не знает ли господин пастор для меня подходящего местечка?
Пастор Мандерс . Я? Нет, право, не знаю.
Регина . Ах, дорогой господин пастор… Я попрошу вас все-таки иметь в виду на случай, если бы…
Пастор Мандерс (встает ). Хорошо, хорошо, йомфру Энгстран.
Регина … потому что мне…
Пастор Мандерс . Не будете ли вы так добры попросить сюда фру Алвинг?
Регина . Она сейчас придет, господин пастор!
Пастор Мандерс (идет налево и, дойдя до веранды, останавливается, заложив руки за спину и глядя в сад. Затем опять идет к столу, берет одну из книг, смотрит на заглавие, недоумевает и пересматривает другие ). Гм! Так вот как!
Сцена третья.
Фру Алвинг входит из дверей налево. За нею Регина , которая сейчас же проходит через комнату в первую дверь направо.
Фру Алвинг (протягивая руку пастору ). Добро пожаловать, господин пастор!
Пастор Мандерс . Здравствуйте, фру Алвинг! Вот и я, как обещал.
Фру Алвинг . Вы всегда так аккуратны. Но где же ваш чемодан?
Пастор Мандерс (поспешно ). Я оставил свои вещи у агента. Я там и ночую.
Фру Алвинг (подавляя улыбку ). И на этот раз не можете решиться переночевать у меня?
Пастор Мандерс . Нет, нет, фру Алвинг. Очень вам благодарен, но я уж переночую там, как всегда. Оно и удобнее – ближе к пристани.
Фру Алвинг . Ну, как хотите. А вообще, мне кажется, что такие пожилые люди, как мы с вами…
Пастор Мандерс . Боже, как вы шутите! Ну да понятно, что вы так веселы сегодня. Во-первых, завтрашнее торжество, а во-вторых, вы все-таки залучили домой Освальда!
Фру Алвинг . Да, подумайте, такое счастье! Ведь больше двух лет он не был дома. А теперь обещает провести со мной всю зиму. Вот забавно будет посмотреть, узнаете ли вы его. Он потом сойдет сюда, сейчас лежит там наверху, отдыхает на диване… Однако присаживайтесь же, пожалуйста, дорогой пастор.
Пастор Мандерс . Благодарю вас. Значит, вам угодно сейчас же?..
Фру Алвинг . Да, да. (Садится к столу.)
Пастор Мандерс . Хорошо. Так вот… Перейдем теперь к нашим делам. (Открывает папку и вынимает оттуда бумаги.) Вот видите?..
Фру Алвинг . Документы?..
Пастор Мандерс . Все. И в полном порядке. (Перелистывает бумаги .) Вот скрепленный акт о пожертвовании вами усадьбы. Вот акт об учреждении фонда и утвержденный устав нового приюта. Видите? (Читает .) «Устав детского приюта в память капитана Алвинга».
Фру Алвинг (долго смотрит на бумагу ). Так вот, наконец!
Пастор Мандерс . Я выбрал звание капитан, а не камергера. Капитан как-то скромнее.
Фру Алвинг . Да, да, как вам кажется лучше.
Пастор Мандерс . А вот книжка сберегательной кассы на вклад, проценты с которого пойдут на покрытие расходов по содержанию приюта…
Фру Алвинг . Благодарю. Но будьте добры оставить ее у себя, – так удобнее.
Пастор Мандерс . Очень хорошо. Ставка, конечно, не особенно заманчива – всего четыре процента. Но если потом представится случай ссудить деньги под хорошую закладную, – тогда мы с вами поговорим пообстоятельнее.
Фру Алвинг . Да, да, дорогой пастор Мандерс, вы все это лучше понимаете.
Пастор Мандерс . Я, во всяком случае, буду приискивать. Но есть еще одно, о чем я много раз собирался спросить вас.
Фру Алвинг . О чем же это?
Пастор Мандерс . Страховать нам приютские строения или нет?
Фру Алвинг . Разумеется, страховать.
Пастор Мандерс . Погодите, погодите. Давайте обсудим дело хорошенько.
Фру Алвинг . Я все страхую – и строения, и движимое имущество, и хлеб, и живой инвентарь.
Пастор Мандерс . Правильно. Это все ваше личное достояние. И я так же поступаю. Самой собой. Но тут, видите ли, дело другое. Приют ведь имеет такую высокую, святую цель…
Фру Алвинг . Ну, а если все-таки…
Пастор Мандерс . Что касается лично меня, я, собственно, не нахожу ничего предосудительного в том, чтобы мы обеспечили себя от всяких случайностей…
Фру Алвинг . И мне это, право, кажется тоже.
Пастор Мандерс …но как отнесется к этому здешний народ? Вы его лучше знаете, чем я.
Фру Алвинг . Гм… здешний народ…
Пастор Мандерс . Не найдется ли здесь значительного числа людей солидных, вполне солидных, с весом, которые бы сочли это предосудительным?
Фру Алвинг . Что вы, собственно, подразумеваете под людьми вполне солидными, с весом?
Пастор Мандерс . Ну, я имею в виду людей настолько независимых и влиятельных по своему положению, что с их мнением нельзя не считаться.
Фру Алвинг . Да, таких здесь найдется несколько, которые, пожалуй, сочтут предосудительным, если…
Пастор Мандерс . Вот видите! В городе же у нас таких много. Вспомните только всех приверженцев моего собрата. На такой шаг с нашей стороны легко могут взглянуть, как на неверие, отсутствие у нас упования на высший промысел…
Фру Алвинг . Но вы-то со своей стороны, дорогой господин пастор, знаете же, что…
Пастор Мандерс . Да я-то знаю, знаю. Вполне убежден, что так следует. Но мы все-таки не сможем никому помешать толковать наши побуждения вкривь и вкось. А подобные толки могут повредить самому делу…
Фру Алвинг . Да, если так, то…
Пастор Мандерс . Я не могу также не принять во внимание затруднительное положение, в которое я могу попасть. В руководящих кругах города очень интересуются приютом. Он отчасти предназначен служить и нуждам города, что, надо надеяться, в немалой степени облегчит общине задачу призрения бедных. Но так как я был вашим советчиком и ведал всей деловой стороной предприятия, то и должен теперь опасаться, что ревнители церкви прежде всего обрушаться на меня… ФРУ АЛВИНГ. Да, вам не следует подвергать себя этому.
Пастор Мандерс . Не говоря уже о нападках, которые, без сомнения, посыплются на меня в известных газетах и журналах, которые…
Фру Алвинг . Довольно, дорогой пастор Мандерс. Одно это соображение решает дело.
Пастор Мандерс . Значит, вы не хотите страховать?
Фру Алвинг . Нет. Откажемся от этого.
Пастор Мандерс (откидываясь на спинку стула ). А если все-таки случится несчастье? Ведь как знать? Вы возместите убытки?
Фру Алвинг . Нет, прямо говорю, я этого не беру на себя.
Пастор Мандерс . Так знаете, фру Алвинг, в таком случае мы берем на себя такую ответственность, которая заставляет призадуматься.
Фру Алвинг . Ну а разве, по-вашему, мы можем поступить иначе?
Пастор Мандерс . Нет, в том-то и дело, что нет. Нам не приходится давать повод судить о нас вкривь и вкось и мы отнюдь не вправе вызывать ропот прихожан.
Фру Алвинг . Во всяком случае, вам, как пастору, этого нельзя делать.
Пастор Мандерс . И мне кажется тоже, мы вправе уповать, что такому учреждению посчастливится, что оно будет под особым покровительством.
Фру Алвинг . Будем уповать, пастор Мандерс.
Пастор Мандерс . Значит, оставим так?
Фру Алвинг . Да, без сомнения.
Пастор Мандерс . Хорошо. Будь по-вашему. (Записывает .) Итак, не страховать.
Фру Алвинг . Странно, однако, что вы заговорили об этом как раз сегодня…
Пастор Мандерс . Я много раз собирался спросить вас насчет этого.
Фру Алвинг . Как раз вчера у нас чуть-чуть не произошло там пожара.
Пастор Мандерс . Что такое?
Фру Алвинг . В сущности, ничего особенного. Загорелись стружки в столярной.
Пастор Мандерс . Где работает Энгстран?
Фру Алвинг . Да. Говорят, он очень неосторожен со спичками.
Пастор Мандерс . Да, у него голова полна всяких дум и всякого рода соблазнов. Слава богу, он все-таки старается теперь вести примерную жизнь, как я слышал.
Фру Алвинг . Да? От кого же?
Пастор Мандерс . Он сам уверял меня. Притом он такой работящий.
Фру Алвинг . Да, пока трезв…
Пастор Мандерс . Ах, эта злополучная слабость! Но он говорит, что ему часто приходится пить поневоле из-за своей искалеченной ноги. В последний раз, когда он был в городе, он просто растрогал меня. Явился и так искренне благодарил меня за то, что я доставил ему эту работу здесь, так что он мог побыть подле Регины.
Фру Алвинг . С нею-то он, кажется, не особенно часто видится.
Пастор Мандерс . Ну как же, он говорил – каждый день.
Фру Алвинг . Да, да, может быть.
Пастор Мандерс . Он отлично чувствует, что ему нужно иметь подле себя кого-нибудь, кто удерживал бы его в минуты слабости. Это самая симпатичная черта в Якобе Энгстране, что он вот приходит к тебе такой жалкий, беспомощный и чистосердечно кается в своей слабости. В последний раз он прямо сказал мне… Послушайте, фру Алвинг, если бы у него было душевной потребностью иметь подле себя Регину…
Летом и осенью 1881 года в Сорренто .
| Привидения | |
|---|---|
| Gengangere | |
| |
|
| Жанр | драма |
| Автор | Генрик Ибсен |
| Язык оригинала | норвежский |
| Дата написания | 1881 |
Одна из самых мрачных пьес Ибсена, «Привидения» посвящены трагедии распада буржуазной семьи. Автор затрагивает целый клубок запретных в викторианском обществе тем: коррумпированность церкви, венерические заболевания , инцест , эвтаназия . В связи с этим постановки пьесы в разных странах сопровождались скандалами, а многие книгопродавцы возвращали экземпляры «имморальной» пьесы автору .
Персонажи
- Фру Элене Алвинг, вдова капитана и камергера Алвинга
- Освальд Алвинг, её сын, художник
- Пастор Мандерс
- Столяр Энгстран
- Регина Энгстран, живущая в доме фру Алвинг
Сюжет
Действие первое. На средства фру Элене Алвинг должен открыться приют в память о её муже. По этому поводу из города приезжает пастор Мандерс, немолодой, но достаточно наивный и мыслящий социальными штампами человек. В это же время в родном доме оказывается и сын супругов Алвинг Освальд, который какое-то время жил в Париже и пробовал себя на художественном поприще. Мандерс готовится к выступлению на открытии приюта, но перед этим он решает назидать Элене. Тогда женщина откровенно рассказывает о причинах, побудивших её к открытию приюта - капитан Алвинг отнюдь не был примерным семьянином и благодетелем округи, а лишь пьяницей и развратником. Служащая в доме Регина Энгстран на самом деле его внебрачная дочь. В приют фру Алвинг решила вложить все деньги капитана, чтобы наследство, полученное её сыном, состояло лишь из накопленных ей за жизнь сбережений. Неожиданно пастор и вдова слышат, как Освальд пытается обнять служанку, тогда Элене в голову неожиданно приходят воспоминания о том, что как её муж обнимал горничную - мать Регины. Это для неё словно привидения прошлого.
Действие второе. Фру Алвинг подробно рассказывает пастору историю о своём муже и горничной. Мандерс в ужасе от двух вещей - от того, что обвенчал столяра Энгстрана с «падшей женщиной», и от того, что горничная получила отступное. Тогда вдова обвиняет пастора в том, что тот содействовал тому, что она была вынуждена жить с «падшим мужчиной». Оказывается, что через год после свадьбы Элене покинула мужа и пришла к пастору со словами «Вот я, возьми меня!» Пастор смущенно замечает, что никогда не относился к фру Алвинг кроме как к жене другого мужчины. Женщина ставит это под сомнение, но тему не продолжает. Элене размышляет о том, что возможно её сына стоило бы женить на Регине, но эта мысль приводит пастора в ужас. Появляется столяр Энгстран, которого Мандерс пытается отчитывать за произошедшее. Но тот заявляет, что все деньги были истрачены сугубо на воспитание дочери его жены. Мандерс утешается этим и уходит провести молебен в приюте. Тем временем приходит Освальд. Он рассказывает матери о своём заболевании. По мнению доктора, который его обследовал в Париже, это следствие распутного образа жизни его отца. Это как гром среди ясного неба для вдовы. Внезапно Освальд говорит, что желает поехать с Региной в Париж. Фру Алвинг вынуждена согласиться с этим. Неожиданно загорается приют.
Действие третье. Мандерс и Энгстран собираются уезжать. Столяр убеждает пастора, что деньги, находившиеся в фонде для приюта, можно использовать для заведения для моряков. Тем временем фру Алвинг остаётся с Освальдом и Региной. Сперва речь заходит о болезни юноши, а затем вдова открывает им обоим тайну происхождения Регины. Девушка решает покинуть дом Алвингов, мотивируя это тем, что не хочет быть сиделкой при больном, и тем, что её не воспитали здесь как дочь благородного человека. Мать и сын остаются одни. Наступает утро, и у Освальда внезапно возникает приступ…
Анализ
В ибсеноведении «Приведения» часто рассматриваются в паре с предыдущей пьесой «Кукольный дом ». Разбирая кризис семейных отношений, Ибсен моделирует в «Привидениях» ситуацию, когда жена не рвёт связей с мужем (как Нора в «Кукольном доме»), а остаётся в семье .
Как пишет М. Валенси, драматурги прежних лет (со времён Древней Греции) видели истоки трагедии в нарушении морального кодекса, тогда как Ибсен первым увидел и показал трагедию не нарушения морального кодекса - тем самым открыв принципиально новую страницу в истории драматургии .
Постановки
Первая постановка осуществлена скандинавской труппой в Чикаго в 1882 году. В Дании первое представление пьесы состоялось лишь в 1903 году. Сценографом берлинской постановки 1906 года выступил Эдвард Мунк .
В России пьеса была долгое время запрещена (ввиду критического освещения роли церкви) и в итоге поставлена только 7 января 1904 года в Санкт-Петербурге в театре Неметти. 24 октября того же года состоялось представление «Привидений» в драматическом театре Веры Фёдоровны Комиссаржевской . Во Художественном театре премьера состоялась 31 марта 1905 года под художественным руководством