Жан-Клод Мурлева уже знаком тем, кто прочёл его аллегорическую повесть-сказку «Река, текущая вспять», также выпущенную «Самокатом» (см.: Мурлева Ж.-К. Река, текущая вспять). И вот перед нами новая книга французского писателя - «Зимняя битва» («Le combat d’hiver», 2006).
Беглое пролистывание первым делом вызывает малодушное желание отложить роман в сторону - страшно! В самом деле, становится не по себе от гнетущей атмосферы закрытых интернатов, напоминающих колонии строгого режима, от безжалостных прихвостней зловещей Фаланги, вероломно захватившей власть в неназванной европейской стране и установившей там свои варварские порядки, от жутких полуразумных человекопсов, которых Фаланга использует для преследования и физического устранения недовольных… Но стоит вчитаться, и повествование затягивает с головой, заставляя остро сопереживать героям, юным и отважным, и люто ненавидеть злодеев, совершивших неправедный и жестокий государственный переворот.
Каждый подросток - отчасти диссидент и подпольщик. С каким поистине маниакальным усердием изобретает он тайные способы общения со сверстниками - разрабатывает хитроумные системы «явок и паролей», писем и записочек, не предназначенных для глаз учителей и родителей, стараясь тем самым оградить свой внутренний мир от навязчиво-благонамеренного вмешательства взрослых. Обычно это только игра, призванная помочь подростку отыскать свой собственный путь к самостоятельности. А если - суровая необходимость?..
Хелен и Милене, узницам одного из таких интернатов-тюрем, совсем не до игр. Вся их до предела упорядоченная жизнь насквозь пронизана разного рода запретами - без записочек не обойтись. Даже петь в кругу подруг-одноклассниц категорически запрещено, разве что фальшиво-бодрый интернатский гимн. Единственная отдушина - так называемые «утешительницы», добрые женщины, по мере сил старающиеся скрасить девочкам тоскливое время пребывания в интернате. К ним, правда, отпускают лишь изредка и с сопровождением, а любая попытка к бегству грозит другой воспитаннице, произвольно выбранной в качестве жертвы, заключением в холодном и тёмном карцере.
Однако полностью задушить зреющее сопротивление невозможно, и вскоре четверо подростков - Милена, Хелен и двое воспитанников интерната для мальчиков, Милош и Бартоломео, - становятся беглецами. Они узнают страшную правду о своих родителях, некогда пытавшихся противостоять Фаланге и погибших, и решают продолжить неравную борьбу с захватчиками.
При всей фантастичности формы Мурлева написал на редкость правдивый и убедительный роман. Роман о неистребимом желании свободы и стремлении к ней, о верной любви и о силе настоящего искусства, способного дать людям надежду.
И ещё это трудный роман - не всякому подростку он будет по силам. «Самокат» этого не скрывает и указывает честно: «для старшего школьного возраста» .
Жан-Клод Мурлева
Зимняя битва
Я хочу поблагодарить людей,
которые сопутствовали мне в работе
над этим романом:
Тьерри Лароша из «Gallimard Jeunesse» – за его дельные и всегда дружеские замечания;
Жана-Филиппа Арру-Виньо из «Gallimard Jeunesse», который сумел развеять мои опасения по поводу того, что я пишу «на ощупь»;
врача Патрика Каррера – за сведения, относящиеся к медицине;
музыканта Кристофера Мюррея – за столь же драгоценную помощь в музыкальных вопросах;
Рашель и моих детей Эмму и Колена – за то, что они, все трое, рядом, и это для меня бесценный и всегда новый подарок.
Еще я хотел бы выразить огромную благодарность британской певице Кэтлин Ферьер, волнующий голос и судьба которой отозвались во всем здесь написанном.
Без нее этого романа не было бы.
Памяти Рони,
моего товарища по интернату
В ИНТЕРНАТЕ
ПО ЗНАКУ надзирательницы одна из девочек, сидевших в первом ряду, встала, подошла к выключателю и щелкнула металлическим рычажком. Три голые лампочки озарили классную комнату резким белым светом. Смеркалось, и читать давно уже было трудно, но правило соблюдалось неукоснительно: в октябре свет включали в восемнадцать тридцать и ни минутой раньше. Хелен выждала еще минут десять, прежде чем окончательно решиться. Она понадеялась было, что свет разгонит боль, которая гнездилась у нее в груди с самого утра, а теперь подступала к горлу, – Хелен прекрасно знала, как называется этот давящий ком: тоска. Ей уже доводилось такое испытывать, и она убедилась на опыте, что бороться с этим не в силах, а ждать, что пройдет, нечего, будет только хуже.
Значит, так тому и быть, она пойдет к своей утешительнице, а что сейчас октябрь и год еще только начинается – что ж, ничего не поделаешь. Хелен выдернула листок из черновой тетради и написала: «Я хочу пойти к утешительнице. Взять тебя в сопровождающие?» Подписываться не стала. Та, кому предназначалась записка, узнала бы ее почерк из тысячи. Хелен сложила листок пополам, потом еще два раза, и написала имя и адрес: «Милена. Оконный ряд. Третий стол».
Она подсунула записку своей соседке Вере Плазил, которая дремала с открытыми глазами над учебником биологии. Тайная почта заработала. Записка проследовала, переходя из рук в руки, вдоль коридорного ряда, где сидела Хелен, до четвертого стола, оттуда незамеченной перелетела в центральный ряд, потом в оконный, а там продолжила свой путь в другой конец класса, прямо в руки Милены. Все это заняло не больше минуты. Таков был неписаный закон: послания должны передаваться безотказно, быстро и обязательно доходить до адресата. Их передавали, не задумываясь, даже если терпеть не могли отправительницу или получательницу. Эта запрещенная переписка была единственным способом общения как на уроках, так и во время самостоятельных занятий, потому что правила предписывали полное молчание. За три с лишним года, проведенные здесь, Хелен ни разу не видела, чтоб посланную записку потеряли или вернули, не передав, а уж тем более, чтоб прочли – случись такое, виновнице не поздоровилось бы.
Милена пробежала глазами записку. Пышные белокурые волосы рассыпались по ее плечам и спине – настоящая львиная грива. Хелен дорого дала бы, чтоб иметь такие волосы, но приходилось довольствоваться своими, жесткими и короткими, как у мальчика, с которыми ничего нельзя сделать. Милена обернулась, неодобрительно нахмурившись. Хелен прекрасно поняла, что та хотела сказать: «С ума сошла! Еще только октябрь! В прошлом году ты продержалась до февраля!»
В ответ Хелен нетерпеливо вскинула голову, жестко сощурилась: «Пусть так, а я хочу пойти сейчас. Идешь со мной или нет?»
Милена вздохнула. Это означало согласие.
Хелен аккуратно сложила все учебные принадлежности в стол, поднялась и, провожаемая десятком любопытных взглядов, прошла к столу надзирательницы.
От надзирательницы, мадемуазель Зеш, резко пахло потом, на шее и над верхней губой, несмотря на холод, выступала нездоровая испарина.
– Я хочу пойти к моей утешительнице, – шепотом сказала Хелен.
Надзирательница не выказала ни малейшего удивления. Только открыла большую черную тетрадь, лежавшую перед ней.
– Фамилия?
– Дорманн. Хелен Дорманн, – ответила Хелен, уверенная, что та прекрасно знает ее имя, но не желает этого показывать.
Надзирательница жирным пальцем прошлась по списку и остановилась на букве «Д». Проверила, не исчерпала ли Хелен свой лимит.
– Хорошо. Сопровождающая?
– Бах, – сказала Хелен. – Милена Бах.
Палец надзирательницы пополз вверх, до буквы «Б». Бах Милена с сентября – начала учебного года – выходила в качестве сопровождающей не больше трех раз. Мадемуазель Зеш подняла голову и рявкнула так громко, что девочки подскочили:
– БАХ МИЛЕНА!
Милена встала и подошла к столу.
– Вы согласны сопровождать Дорманн Хелен к ее утешительнице?
– Да, – ответила Милена, не глядя на подругу.
Надзирательница посмотрела на часы и записала время в журнале, потом отбарабанила без выражения, как затверженный урок:
– Сейчас восемнадцать часов одиннадцать минут. Вы должны вернуться через три часа, то есть быть здесь в двадцать один час одиннадцать минут. Если не вернетесь к сроку, одна из учениц будет помещена в Небо и останется там до вашего возвращения. У вас есть пожелания относительно кандидатуры?
– Тогда это будет… – палец мадемуазель Зеш прошелся по списку, – пусть это будет… Пансек.
У Хелен сжалось сердце. Представить себе малышку Катарину Пансек в Небе… Но еще один неписаный закон интерната гласил: никогда не выбирай сама ту, кого в случае чего за тебя накажут. Пусть это будет на совести надзирательницы. Та, конечно, могла взъесться на кого-нибудь и раз по десять выбирать на эту роль, но, по крайней мере, сохранялась солидарность между девочками, и ни одну нельзя было упрекнуть в том, что она умышленно поставила кого-то под угрозу.
«Небо» не заслуживало такого названия. Этот карцер располагался отнюдь не на высотах, наоборот, даже ниже подвальных помещений. Туда приходилось долго спускаться из столовой по узкой винтовой лестнице, по ступенькам которой сочилась ледяная вода. Каморка была примерно два метра на три. От пола и стен пахло землей и плесенью. Когда за вами закрывалась дверь, вам оставалось только отыскать на ощупь деревянный топчан, сесть или лечь на него и ждать. Наедине с собой, в тишине и темноте, час за часом. Говорили, что, когда входишь, надо быстро глянуть на верхнюю часть стены напротив двери. Там на потолочной балке кто-то изобразил небо. Кусочек синего неба с белыми облаками. Кому удастся его увидеть, пусть хоть на миг, пока дверь не захлопнется, тот найдет в себе силы вынести темноту и не прийти в отчаяние. Вот почему это место называли «Небо» и почему так боялись туда попасть или, хоть и не по своей воле, кого-то туда отправить.
– В любом случае, – продолжала Зеш, – ужин вы пропускаете, это вам известно?
– Да, – ответила Хелен за обеих.
– Тогда ступайте, – сказала надзирательница. Она проставила дату и время, шлепнула печать на личные карточки девушек и потеряла к ним всякий интерес.
Милена убрала в стол учебники и догнала Хелен, которая ждала ее в коридоре, уже закутавшись в накидку с капюшоном. Она сняла с вешалки свою, оделась, и обе зашагали по коридору, освещенному поверху выходящими в него окошками классных комнат. По широкой каменной лестнице со стертыми посередине ступенями спустились на первый этаж. Еще один коридор, на этот раз темный – здесь были школьные классы, где вечером не занимались. Было холодно. Огромные чугунные радиаторы не работали. Они вообще хоть когда-нибудь работали? Не обменявшись ни словом, девушки вышли во двор. Хелен шагала впереди, Милена, хмурясь, поспевала следом. У ворот они, согласно правилам, зашли в привратницкую к Скелетине. Это была старуха с довольно-таки большим приветом, устрашающей худобы и вечно окутанная облаком едкого дыма. Она раздавила сигарету в переполненной пепельнице и подняла глаза на девушек.
Жан-Клод Мурлева
Зимняя битва
Я хочу поблагодарить людей,
которые сопутствовали мне в работе
над этим романом:
Тьерри Лароша из «Gallimard Jeunesse» – за его дельные и всегда дружеские замечания;
Жана-Филиппа Арру-Виньо из «Gallimard Jeunesse», который сумел развеять мои опасения по поводу того, что я пишу «на ощупь»;
врача Патрика Каррера – за сведения, относящиеся к медицине;
музыканта Кристофера Мюррея – за столь же драгоценную помощь в музыкальных вопросах;
Рашель и моих детей Эмму и Колена – за то, что они, все трое, рядом, и это для меня бесценный и всегда новый подарок.
Еще я хотел бы выразить огромную благодарность британской певице Кэтлин Ферьер, волнующий голос и судьба которой отозвались во всем здесь написанном.
Без нее этого романа не было бы.
Ж.– К. М.
Памяти Рони,
моего товарища по интернату
Ж.– К. М.
В ИНТЕРНАТЕ
ПО ЗНАКУ надзирательницы одна из девочек, сидевших в первом ряду, встала, подошла к выключателю и щелкнула металлическим рычажком. Три голые лампочки озарили классную комнату резким белым светом. Смеркалось, и читать давно уже было трудно, но правило соблюдалось неукоснительно: в октябре свет включали в восемнадцать тридцать и ни минутой раньше. Хелен выждала еще минут десять, прежде чем окончательно решиться. Она понадеялась было, что свет разгонит боль, которая гнездилась у нее в груди с самого утра, а теперь подступала к горлу, – Хелен прекрасно знала, как называется этот давящий ком: тоска. Ей уже доводилось такое испытывать, и она убедилась на опыте, что бороться с этим не в силах, а ждать, что пройдет, нечего, будет только хуже.
Значит, так тому и быть, она пойдет к своей утешительнице, а что сейчас октябрь и год еще только начинается – что ж, ничего не поделаешь. Хелен выдернула листок из черновой тетради и написала: «Я хочу пойти к утешительнице. Взять тебя в сопровождающие?» Подписываться не стала. Та, кому предназначалась записка, узнала бы ее почерк из тысячи. Хелен сложила листок пополам, потом еще два раза, и написала имя и адрес: «Милена. Оконный ряд. Третий стол».
Она подсунула записку своей соседке Вере Плазил, которая дремала с открытыми глазами над учебником биологии. Тайная почта заработала. Записка проследовала, переходя из рук в руки, вдоль коридорного ряда, где сидела Хелен, до четвертого стола, оттуда незамеченной перелетела в центральный ряд, потом в оконный, а там продолжила свой путь в другой конец класса, прямо в руки Милены. Все это заняло не больше минуты. Таков был неписаный закон: послания должны передаваться безотказно, быстро и обязательно доходить до адресата. Их передавали, не задумываясь, даже если терпеть не могли отправительницу или получательницу. Эта запрещенная переписка была единственным способом общения как на уроках, так и во время самостоятельных занятий, потому что правила предписывали полное молчание. За три с лишним года, проведенные здесь, Хелен ни разу не видела, чтоб посланную записку потеряли или вернули, не передав, а уж тем более, чтоб прочли – случись такое, виновнице не поздоровилось бы.
Милена пробежала глазами записку. Пышные белокурые волосы рассыпались по ее плечам и спине – настоящая львиная грива. Хелен дорого дала бы, чтоб иметь такие волосы, но приходилось довольствоваться своими, жесткими и короткими, как у мальчика, с которыми ничего нельзя сделать. Милена обернулась, неодобрительно нахмурившись. Хелен прекрасно поняла, что та хотела сказать: «С ума сошла! Еще только октябрь! В прошлом году ты продержалась до февраля!»
В ответ Хелен нетерпеливо вскинула голову, жестко сощурилась: «Пусть так, а я хочу пойти сейчас. Идешь со мной или нет?»
Милена вздохнула. Это означало согласие.
Хелен аккуратно сложила все учебные принадлежности в стол, поднялась и, провожаемая десятком любопытных взглядов, прошла к столу надзирательницы.
От надзирательницы, мадемуазель Зеш, резко пахло потом, на шее и над верхней губой, несмотря на холод, выступала нездоровая испарина.
– Я хочу пойти к моей утешительнице, – шепотом сказала Хелен.
Надзирательница не выказала ни малейшего удивления. Только открыла большую черную тетрадь, лежавшую перед ней.
– Фамилия?
– Дорманн. Хелен Дорманн, – ответила Хелен, уверенная, что та прекрасно знает ее имя, но не желает этого показывать.
Надзирательница жирным пальцем прошлась по списку и остановилась на букве «Д». Проверила, не
Прочитала эту книгу по совету подруги. Сначала я подумала, что обьём большой да и название банальное. Но начала читать... И просто влюбилась в неё! Такие живые эмоции! Любовь и борьба, жизнь и смерть причудливо переплетаются, создавая неповторимый сюжет. В конце я плакала... Эта книга научилла меня состраданию, сочувствию, взаимопомощи... Всем советую!
Ратуева Надежда0, Тула/Россия
Насколько "Горе мертвого короля" не отпускала от себя, что думала, что и все книги автора такие. Какая то не настоящая книга, может, просто именно мне не понравилась. Герои показалась ходульными, схематичными, про любовь написано так, что - "не верю". Жаль, могло бы выйти лучше. Мне очень стыдно, но обложка в этой книге мне запомнилась больше всего.
елена, 45, Кемерово
История открытого противостояния, борьбы с диктатурой и тоталитарным строем. Как в неназванной абстрактной (но от этого не менее правдоподобной) стране возникла такая ситуация, непонятно. Да это и неважно. Главное, что люди Фаланги пришли к власти, развели жестоких и ничего не соображающих человекопсов, избавились от всех инакомыслящих, а их детей посадили в особые лагеря-интернаты. Но так не может продолжаться вечно. И теперь эти дети выросли, возмужали и захотели вырваться на свободу. Более того, они решили, что достаточно сильны, чтобы бороться с режимом и могут объединить свои усилия со скудной кучкой оппозиционеров, которые обязательно найдутся в любой, даже самой тоталитарной, стране. Но победить врагов свободы их же оружием – то есть кулаками и силой – невозможно. Тут нужно что-то исключительное, какое-то чудо. Этим чудом становится певческой талант одной из героинь. Потому что искусство вечно и сильнее любого оружия. Оно самое сильное и средство от любых напастей. Ну еще, конечно, любовь, потому что без любви людям никуда!
Можно порекомендовать в качестве подарка для старшеклассника - юноши или девушки 15-17 лет. Взрослым покажется, что социальные преобразования совершились неестественно просто (хотя были и баррикады и подполье). Легкость, с которой произошла революция и воссияло солнце, заставляет вспомнить "Трех толстяков" (кто там был вождем оппозиции - гимнаст Тибул или оружейник Просперо?). Но если не считать "Зимнюю битву" серьезной взрослой книгой - Мурлева писал все-таки для подростков - то окажется, что для своей аудитории это произведение очень и очень серьезно. Сюжет увлекательный: любовь, дружба, борьба за свободу.. Особенно близко будет тем, кто учится пению, игре на каком-то инструменте, вообще интересуется музыкой. Главная героиня, дочь погибшей певицы, почти не помнит свою мать, но помнит мелодии народных песен, слышанных от нее в детстве. Тема памяти, духовной связи с умершими родителями, желание узнать и вспомнить как можно больше - связывает всех действующих лиц помимо взаимной симпатии. Первая любовь описана трогательно и нежно, но автор сосредотачивается на теме взросления, ответственности, первых серьезных поступков. Юноше пришлось убить - защищал себя и подругу - но это не дается ему так легко, как показывают в современных боевиках. Шок и нравственные страдания заставляют его мучительно размышлять, и эти одинокие думы в плену постепенно готовят его к главной битве в его жизни. Зимняя битва.. Враги хотели сделать из него в гладиатора (парень был очень одарен в спортивном смысле), но не смогли убить душу. Зимой в столице проходят главные соревнования - что-то вроде олимпийских игр. Если ты выйдешь на арену и не станешь драться - последует мучительное публичное наказание, весьма кровавое - в угоду зрителям. Можно сказать, казнь. Об этом думы каждого бойца перед битвой. Парень победил - он отказался убивать. После романтизации гладиаторов в кинофильмах, различных бандитов и ковбоев, убивающих направо и налево виноватых и не виноватых десятками и сотнями - и при этом остающихся "славными парнями" - эта книга действует отрезвляюще. Как глоток свежего воздуха.
Якушкина Татьяна0, Новосибирск
Прочитала «Зимнюю битву» Жан-Клода Мурлева и была покорена. Наконец-то можно насладиться качественным и грамотным переводом. Без стилистических ляпов, неуклюжих фраз и неумелого подстрочника. «Зимняя битва» - художественная литература, а не второсортная переработка. Конечно, есть в ней и дух романа Е. Замятина «Мы», и невольные ассоциации с «Эквилибриумом» Курта Уиммера, и отсылка к другим антиутопиям… Но книга от этого только выигрывает. Блестящий перевод + досконально выстроенный сюжет – и мы получаем произведение, от которого дух захватывает, хочется быстрее перевернуть страницу, узнать, что там – дальше. В морозном зимнем городе, где стены дышат холодом и замерзают дома, бурлят человеческие чувства, рушатся запреты, возрождается гордость и вспыхивает любовь. Всё ради свободы, всё ради падения навязанных правил жизни. В центре Сопротивления – четыре подростка. Четверо против Фаланги (Зла). Не все смогут победить и выжить, книга ведь - реальность, а не смазливая сказочка. Скажу честно, Жан-Клод Мурлева не отпускает внимание читателя до последних страниц, а потом не позволяет позабыть о существовании «Зимней битвы» часа через два, ее помнишь! Это литература, к которой мы все привыкли, почти классика. Почему почти? Не люди же решают это, а время. Фантастическая книга с неоднозначными героями. Есть Система, но и есть люди, которым свойственно ошибаться, любить, ненавидеть, сводить с ума, отдавать приказы и бороться за жизнь друзей, забывая о себе. Нет черных и белых, да и серых тоже нет. Цветные? Пожалуй, так. В книге персонажи оживают, их нельзя обвинить в однобокости и фальшивости. Никогда не думала, что приду в восторг от современной книги, вышедшей в детском издательстве, но это случилось. Как говорится, никогда не говори никогда.
Жан-Клод Мурлева
Жан-Клод Мурлева
Зимняя битва – битва четырех подростков, совершивших побег из интернатов, больше похожих на тюрьмы, для того чтобы возобновить борьбу за свободу, проигранную их родителями пятнадцать лет назад. Есть ли у них хоть один шанс ускользнуть от страшных человекопсов, преследующих их в обледенелых горах? Стоит ли им надеяться на великодушную помощь племени людей-лошадей? Выживут ли они на аренах, где проходят вновь введенные в моду Фалангой варварские гладиаторские бои? Их битва – грандиозный гимн смелости и свободе – из тех, о которых говорят, что они проиграны заранее. И все же…
Я хочу поблагодарить людей,
которые сопутствовали мне в работе
над этим романом:
Тьерри Лароша из «Gallimard Jeunesse» – за его дельные и всегда дружеские замечания;
Жана-Филиппа Арру-Виньо из «Gallimard Jeunesse», который сумел развеять мои опасения по поводу того, что я пишу «на ощупь»;
врача Патрика Каррера – за сведения, относящиеся к медицине;
музыканта Кристофера Мюррея – за столь же драгоценную помощь в музыкальных вопросах;
Рашель и моих детей Эмму и Колена – за то, что они, все трое, рядом, и это для меня бесценный и всегда новый подарок.
Еще я хотел бы выразить огромную благодарность британской певице Кэтлин Ферьер, волнующий голос и судьба которой отозвались во всем здесь написанном.
Без нее этого романа не было бы.
Памяти Рони,
моего товарища по интернату
I В ИНТЕРНАТЕ
ПО ЗНАКУ надзирательницы одна из девочек, сидевших в первом ряду, встала, подошла к выключателю и щелкнула металлическим рычажком. Три голые лампочки озарили классную комнату резким белым светом. Смеркалось, и читать давно уже было трудно, но правило соблюдалось неукоснительно: в октябре свет включали в восемнадцать тридцать и ни минутой раньше. Хелен выждала еще минут десять, прежде чем окончательно решиться. Она понадеялась было, что свет разгонит боль, которая гнездилась у нее в груди с самого утра, а теперь подступала к горлу, – Хелен прекрасно знала, как называется этот давящий ком: тоска. Ей уже доводилось такое испытывать, и она убедилась на опыте, что бороться с этим не в силах, а ждать, что пройдет, нечего, будет только хуже.
Значит, так тому и быть, она пойдет к своей утешительнице, а что сейчас октябрь и год еще только начинается – что ж, ничего не поделаешь. Хелен выдернула листок из черновой тетради и написала: «Я хочу пойти к утешительнице. Взять тебя в сопровождающие?» Подписываться не стала. Та, кому предназначалась записка, узнала бы ее почерк из тысячи. Хелен сложила листок пополам, потом еще два раза, и написала имя и адрес: «Милена. Оконный ряд. Третий стол».
Она подсунула записку своей соседке Вере Плазил, которая дремала с открытыми глазами над учебником биологии. Тайная почта заработала. Записка проследовала, переходя из рук в руки, вдоль коридорного ряда, где сидела Хелен, до четвертого стола, оттуда незамеченной перелетела в центральный ряд, потом в оконный, а там продолжила свой путь в другой конец класса, прямо в руки Милены. Все это заняло не больше минуты. Таков был неписаный закон: послания должны передаваться безотказно, быстро и обязательно доходить до адресата. Их передавали, не задумываясь, даже если терпеть не могли отправительницу или получательницу. Эта запрещенная переписка была единственным способом общения как на уроках, так и во время самостоятельных занятий, потому что правила предписывали полное молчание. За три с лишним года, проведенные здесь, Хелен ни разу не видела, чтоб посланную записку потеряли или вернули, не передав, а уж тем более, чтоб прочли – случись такое, виновнице не поздоровилось бы.
Милена пробежала глазами записку. Пышные белокурые волосы рассыпались по ее плечам и спине – настоящая львиная грива. Хелен дорого дала бы, чтоб иметь такие волосы, но приходилось довольствоваться своими, жесткими и короткими, как у мальчика, с которыми ничего нельзя сделать. Милена обернулась, неодобрительно нахмурившись. Хелен прекрасно поняла, что та хотела сказать: «С ума сошла! Еще только октябрь! В прошлом году ты продержалась до февраля!»
В ответ Хелен нетерпеливо вскинула голову, жестко сощурилась: «Пусть так, а я хочу пойти сейчас. Идешь со мной или нет?»
Милена вздохнула. Это означало согласие.
Хелен аккуратно сложила все учебные принадлежности в стол, поднялась и, провожаемая десятком любопытных взглядов, прошла к столу надзирательницы.
От надзирательницы, мадемуазель Зеш, резко пахло потом, на шее и над верхней губой, несмотря на холод, выступала нездоровая испарина.
– Я хочу пойти к моей утешительнице, – шепотом сказала Хелен.
Надзирательница не выказала ни малейшего удивления. Только открыла большую черную тетрадь, лежавшую перед ней.
– Фамилия?
– Дорманн. Хелен Дорманн, – ответила Хелен, уверенная, что та прекрасно знает ее имя, но не желает этого показывать.
Надзирательница жирным пальцем прошлась по списку и остановилась на букве «Д». Проверила, не исчерпала ли Хелен свой лимит.
– Хорошо. Сопровождающая?
– Бах, – сказала Хелен. – Милена Бах.
Палец надзирательницы пополз вверх, до буквы «Б». Бах Милена с сентября – начала учебного года – выходила в качестве сопровождающей не больше трех раз. Мадемуазель Зеш подняла голову и рявкнула так громко, что девочки подскочили:
– БАХ МИЛЕНА!
Милена встала и подошла к столу.
– Вы согласны сопровождать Дорманн Хелен к ее утешительнице?
– Да, – ответила Милена, не глядя на подругу.
Надзирательница посмотрела на часы и записала время в журнале, потом отбарабанила без выражения, как затверженный урок:
– Сейчас восемнадцать часов одиннадцать минут. Вы должны вернуться через три часа, то есть быть здесь в двадцать один час одиннадцать минут. Если не вернетесь к сроку, одна из учениц будет помещена в Небо и останется там до вашего возвращения. У вас есть пожелания относительно кандидатуры?
– Тогда это будет… – палец мадемуазель Зеш прошелся по списку, – пусть это будет… Пансек.
У Хелен сжалось сердце. Представить себе малышку Катарину Пансек в Небе… Но еще один неписаный закон интерната гласил: никогда не выбирай сама ту, кого в случае чего за тебя накажут. Пусть это будет на совести надзирательницы. Та, конечно, могла взъесться на кого-нибудь и раз по десять выбирать на эту роль, но, по крайней мере, сохранялась солидарность между девочками, и ни одну нельзя было упрекнуть в том, что она умышленно поставила кого-то под угрозу.
«Небо» не заслуживало такого названия. Этот карцер располагался отнюдь не на высотах, наоборот, даже ниже подвальных помещений. Туда приходилось долго спускаться из столовой по узкой винтовой лестнице, по ступенькам которой сочилась ледяная вода. Каморка была примерно два метра на три. От пола и стен пахло землей и плесенью. Когда за вами закрывалась дверь, вам оставалось только отыскать на ощупь деревянный топчан, сесть или лечь на него и ждать. Наедине с собой, в тишине и темноте, час за часом. Говорили, что, когда входишь, надо быстро глянуть на верхнюю часть стены напротив двери. Там на потолочной балке кто-то изобразил небо. Кусочек синего неба с белыми облаками. Кому удастся его увидеть, пусть хоть на миг, пока дверь не захлопнется, тот найдет в себе силы вынести темноту и не прийти в отчаяние. Вот почему это место называли «Небо» и почему так боялись туда попасть или, хоть и не по своей воле, кого-то туда отправить.
– В любом случае, – продолжала Зеш, – ужин вы пропускаете, это вам известно?
– Да, – ответила Хелен за обеих.
– Тогда ступайте, – сказала надзирательница. Она проставила дату и время, шлепнула печать на личные карточки девушек и потеряла к ним всякий интерес.
Милена убрала в стол учебники и догнала Хелен, которая ждала ее в коридоре, уже закутавшись в накидку с капюшоном. Она сняла с вешалки свою, оделась, и обе зашагали по коридору, освещенному поверху выходящими в него окошками классных комнат. По широкой каменной лестнице со стертыми посередине ступенями спустились на первый этаж. Еще один коридор, на этот раз темный – здесь были школьные классы, где вечером не занимались. Было холодно. Огромные чугунные радиаторы не работали. Они вообще хоть когда-нибудь работали? Не обменявшись ни словом, девушки вышли во двор. Хелен шагала впереди, Милена, хмурясь, поспевала следом. У ворот они, согласно правилам, зашли в привратницкую к Скелетине. Это была старуха с довольно-таки большим приветом, устрашающей худобы и вечно окутанная облаком едкого ды...
Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→