Александр пушкин

А.С. Пушкин

Полное собрание сочинений с критикой

БАРЫШНЯ-КРЕСТЬЯНКА

Во всех ты, Душенька, нарядах хороша.

Богданович.

В одной из отдаленных наших губерний находилось имение Ивана Петровича Берестова. В молодости своей служил он в гвардии, вышел в отставку в начале 1797 года, уехал в свою деревню и с тех пор он оттуда не выезжал. Он был женат на бедной дворянке, которая умерла в родах, в то время, как он находился в отъезжем поле. Хозяйственные упражнения скоро его утешили. Он выстроил дом по собственному плану, завел у себя суконную фабрику, устроил доходы и стал почитать себя умнейшим человеком во всем околодке, в чем и не прекословили ему соседи, приезжавшие к нему гостить с своими семействами и собаками. В будни ходил он в плисовой куртке, по праздникам надевал сертук из сукна домашней работы; сам записывал расход, и ничего не читал, кроме Сенатских Ведомостей. Вообще его любили, хотя и почитали гордым. Не ладил с ним один Григорий Иванович Муромский, ближайший его сосед. Этот был настоящий русский барин. Промотав в Москве большую часть имения своего, и на ту пору овдовев, уехал он в последнюю свою деревню, где продолжал проказничать, но уже в новом роде. Развел он английский сад, на который тратил почти все остальные доходы. Конюхи его были одеты английскими жокеями. У дочери его была мадам англичанка. Поля свои обработывал он по английской методе.

Но на чужой манер хлеб русский не родится, и не смотря на значительное уменьшение расходов, доходы Григорья Ивановича не прибавлялись; он и в деревне находил способ входить в новые долги; со всем тем почитался человеком не глупым, ибо первый из помещиков своей губернии догадался заложить имение в Опекунской Совет: оборот, казавшийся в то время чрезвычайно сложным и смелым. Из людей, осуждавших его, Берестов отзывался строже всех. Ненависть к нововведениям была отличительная черта его характера. Он не мог равнодушно говорить об англомании своего соседа, и поминутно находил случай его критиковать. Показывал ли гостю свои владения, в ответ на похвалы его хозяйственным распоряжениям: "Да-с!" говорил он с лукавой усмешкою; "у меня не то, что у соседа Григорья Ивановича. Куда нам по-английски разоряться! Были бы мы по-русски хоть сыты". Сии и подобные шутки, по усердию соседей, доводимы были до сведения Григорья Ивановича с дополнением и объяснениями. Англоман выносил критику столь же нетерпеливо, как и наши журналисты. Он бесился и прозвал своего зоила медведем провинциялом. Таковы были сношения между сими двумя владельцами, как сын Берестова приехал к нему в деревню. Он был воспитан в *** университете и намеревался вступить в военную службу, но отец на то не соглашался. К статской службе молодой человек чувствовал себя совершенно неспособным. Они друг другу не уступали, и молодой Алексей стал жить покаместь барином, отпустив усы на всякий случай. Алексей был, в самом деле, молодец. Право было бы жаль, если бы его стройного стана никогда не стягивал военный мундир, и если бы он, вместо того, чтобы рисоваться на коне, провел свою молодость согнувшись над канцелярскими бумагами. Смотря, как он на охоте скакал всегда первый, не разбирая дороги, соседи говорили согласно, что из него никогда не выдет путного столоначальника. Барышни поглядывали на него, а иные и заглядывались; но Алексей мало ими занимался, а они причиной его нечувствительности полагали любовную связь. В самом деле, ходил по рукам список с адреса одного из его писем: Акулине Петровне Курочкиной, в Москве, напротив Алексеевского монастыря, в доме медника Савельева, а вас покорнейше прошу доставить письмо сие А. Н. Р. Те из моих читателей, которые не живали в деревнях, не могут себе вообразить, что за прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни почерпают из книжек. Уединение, свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, неизвестные рассеянным нашим красавицам. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближний город полагается эпохою в жизни, и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание. Конечно всякому вольно смеяться над некоторыми их странностями; но шутки поверхностного наблюдателя не могут уничтожить их существенных достоинств, из коих главное, особенность характера, самобытность (individualitй) , без чего, по мнению Жан-Поля, не существует и человеческого величия. В столицах женщины получают может быть, лучшее образование; но навык света скоро сглаживает характер и делает души столь же однообразными, как и головные уборы. Сие да будет сказано не в суд, и не во осуждение, однако ж Nota nostra manet, как пишет один старинный комментатор. Легко вообразить, какое впечатление Алексей должен был произвести в кругу наших барышен. Он первый перед ними явился мрачным и разочарованным, первый говорил им об утраченных радостях и об увядшей своей юности; сверх того носил он черное кольцо с изображением мертвой головы. Все это было чрезвычайно ново в той губернии. Барышни сходили по нем с ума. Но всех более занята была им дочь англомана моего, Лиза (или Бетси, как звал ее обыкновенно Григорий Иванович). Отцы друг ко другу не ездили, она Алексея еще не видала, между тем, как все молодые соседки только об нем и говорили. Ей было семнадцать лет. Черные глаза оживляли ее смуглое и очень приятное лицо. Она была единственное и следственно балованое дитя. Ее резвость и поминутные проказы восхищали отца и приводили в отчаянье ее мадам мисс Жаксон, сорокалетнюю чопорную девицу, которая белилась и сурмила себе брови, два раза в год перечитывала Памелу, получала за то две тысячи рублей, и умирала со скуки в этой варварской России. За Лизою ходила Настя; она была постарше, но столь же ветрена, как и ее барышня. Лиза очень любила ее, открывала ей все свои тайны, вместе с нею обдумывала свои затеи; словом, Настя была в селе Прилучине лицом гораздо более значительным, нежели любая наперсница во французской трагедии. "Позвольте мне сегодня пойти в гости", сказала однажды Настя, одевая барышню. "Изволь; а куда?" "В Тугилово, к Берестовым. Поварова жена у них имянинница, и вчера приходила звать нас отобедать". "Вот!" сказала Лиза "господа в ссоре, а слуги друг друга угащают". "А нам какое дело до господ!" возразила Настя; "к тому же я ваша, а не папинькина. Вы ведь не бранились еще с молодым Берестовым; а старики пускай себе дерутся, коли им это весело". "Постарайся, Настя, увидеть Алексея Берестова, да расскажи мне хорошенько, каков он собою и что он за человек". Настя обещалась, а Лиза с нетерпением ожидала целый день ее возвращения. Вечером Настя явилась. "Ну, Лизавета Григорьевна", сказала она, входя в комнату, "видела молодого Берестова: нагляделась довольно; целый день были вместе". - "Как это? Расскажи, расскажи по порядку". "Извольте-с, пошли мы, я, Анисья Егоровна, Ненила, Дунька..." - "Хорошо, знаю. Ну потом?" "Позвольте-с расскажу все по порядку. Вот пришли мы к самому обеду. Комната полна была народу. Были колбинские, захарьевские, приказчица с дочерьми, хлупинские..." - "Ну! а Берестов?" "Погодите-с. Вот мы сели за стол, приказчица на первом месте, я подле нее... а дочери и надулись, да мне наплевать на них..." - "Ах Настя, как ты скучна с вечными своими подробностями!" "Да как же вы нетерпеливы! Ну вот вышли мы изо стола... а сидели мы часа три и обед был славный; пирожное блан-манже синее, красное и полосатое... Вот вышли мы изо стола, и пошли в сад играть в горелки, а молодой барин тут и явился". - "Ну что ж? правда ли, что он так хорош собой?" "Удивительно хорош, красавец, можно сказать. Стройный, высокий, румянец во всю щеку..." - "Право? А я так думала, что у него лицо бледное. Что же? Каков он тебе показался? Печален, задумчив?" "Что вы? Да этакого бешеного я и сроду не видывала. Вздумал он с нами в горелки бегать". - "С вами в горелки бегать! Невозможно!" "Очень возможно! Да что еще выдумал! Поймает, и ну цаловать!" - "Воля твоя, Настя, ты врешь". "Воля ваша, не вру. Я насилу от него отделалась. Целый день с нами так и провозился". - "Да как же, говорят, он влюблен и ни на кого не смотрит?" "Не знаю-с, а на меня так уж слишком смотрел да и на Таню, приказчикову дочь, тоже; да и на Пашу колбинскую, да грех сказать, никого не обидел, такой баловник!" - "Это удивительно! А что в доме про него слышно?" "Барин, сказывают, прекрасный: такой добрый, такой веселый. Одно не хорошо: за девушками слишком любит гоняться. Да, по мне, это еще не беда: современем остепенится". - "Как бы мне хотелось его видеть!" сказала Лиза со вздохом. "Да что же тут мудреного? Тугилово от нас не далеко, всего три версты: подите гулять в ту сторону, или поезжайте верьхом; вы верно встретите его. Он же всякой день, рано по утру, ходит с ружьем на охоту". - "Да нет, не хорошо. Он может подумать, что я за ним гоняюсь. К тому же отцы наши в ссоре, так и мне все же нельзя будет с ним познакомиться... Ах, Настя! Знаешь ли что? Наряжусь я крестьянкою!" "И в самом деле; наденьте толстую рубашку, сарафан, да и ступайте смело в Тугилово; ручаюсь вам, что Берестов уж вас не прозевает". - "А по-здешнему я говорить умею прекрасно. Ах, Настя милая Настя! Какая славная выдумка!" И Лиза легла спать с намерением непременно исполнить веселое свое предположение. На другой же день приступила она к исполнению своего плана, послала купить на базаре толстого полотна, синей китайки и медных пуговок, с помощью Насти скроила себе рубашку и сарафан, засадила за шитье всю девичью, и к вечеру все было готово. Лиза примерила обнову, и призналась пред зеркалом, что никогда еще так мила самой себе не казалась. Она повторила свою роль, на ходу низко кланялась и несколько раз потом качала головою, на подобие глиняных котов, говорила на крестьянском наречии, смеялась, закрываясь рукавом, и заслужила полное одобрение Насти. Одно затрудняло ее: она попробовала было пройти по двору босая, но дерн колол ее нежные ноги, а песок и камушки показались ей нестерпимы. Настя и тут ей помогла: она сняла мерку с Лизиной ноги, сбегала в поле к Трофиму пастуху и заказала ему пару лаптей по той мерке. На другой день, ни свет ни заря, Лиза уже проснулась. Весь дом еще спал. Настя за воротами ожидала пастуха. Заиграл рожок и деревенское стадо потянулось мимо барского двора. Трофим, проходя перед Настей, отдал ей маленькие пестрые лапти и получил от нее полтину в награждение. Лиза тихонько нарядилась крестьянкою, шопотом дала Насте свои наставления касательно мисс Жаксон, вышла на заднее крыльцо и через огород побежала в поле. Заря сияла на востоке, и золотые ряды облаков, казалось, ожидали солнца, как царедворцы ожидают государя; ясное небо, утренняя свежесть, роса, ветерок и пение птичек наполняли сердце Лизы младенческой веселостию; боясь какой-нибудь знакомой встречи, она, казалось, не шла, а летела. Приближаясь к роще, стоящей на рубеже отцовского владения, Лиза пошла тише. Здесь она должна была ожидать Алексея. Сердце ее сильно билось, само не зная, почему; но боязнь, сопровождающая молодые наши проказы, составляет и главную их прелесть. Лиза вошла в сумрак рощи. Глухой, перекатный шум ее приветствовал девушку. Веселость ее притихла. Мало-по-малу предалась она сладкой мечтательности. Она думала... но можно ли с точностию определить, о чем думает семнадцатилетняя барышня, одна, в роще, в шестом часу весеннего утра? И так она шла, задумавшись, по дороге, осененной с обеих сторон высокими деревьями, как вдруг прекрасная лягавая собака залаяла на нее. Лиза испугалась и закричала. В то же время раздался голос: tout beau, Sbogar, ici... и молодой охотник показался из-за кустарника. "Небось, милая", сказал он Лизе, "собака моя не кусается". Лиза успела уже оправиться от испугу, и умела тотчас воспользоваться обстоятельствами. "Да нет, барин", сказала она, притворяясь полуиспуганной, полузастенчивой, "боюсь: она, вишь, такая злая; опять кинется". Алексей (читатель уже узнал его) между тем пристально глядел на молодую крестьянку. "Я провожу тебя, если ты боишься", сказал он ей; "ты мне позволишь идти подле себя?" - "А кто те мешает?" отвечала Лиза; "вольному воля, а дорога мирская". - "Откуда ты?" - "Из Прилучина; я дочь Василья кузнеца, иду по грибы" (Лиза несла кузовок на веревочке). "А ты, барин? Тугиловский, что ли?" - "Так точно", отвечал Алексей, - я камердинер молодого барина". Алексею хотелось уровнять их отношения. Но Лиза поглядела на него и засмеялась. "А лжешь", сказала она, "не на дуру напал. Вижу, что ты сам барин". - "Почему же ты так думаешь?" - "Да по всему". - "Однако ж?" - "Да как же барина с слугой не распознать? И одет-то не так, и баишь иначе, и собаку-то кличешь не по нашему". Лиза час от часу более нравилась Алексею. Привыкнув не церемониться с хорошенькими поселянками, он было хотел обнять ее; но Лиза отпрыгнула от него и приняла вдруг на себя такой строгой и холодный вид, что хотя это и рассмешило Алексея, но удержало его от дальнейших покушений. "Если вы хотите, чтобы мы были вперед приятелями", сказала она с важностию, "то не извольте забываться". - "Кто тебя научил этой премудрости?" спросил Алексей, расхохотавшись: "Уж не Настинька ли, моя знакомая, не девушка ли барышни вашей? Вот какими путями распространяется просвещение!" Лиза почувствовала, что вышла было из своей роли, и тотчас поправилась. "А что думаешь?" сказала она; "разве я и на барском дворе никогда не бываю? небось: всего наслышалась и нагляделась. Однако", продолжала она, "болтая с тобою, грибов не наберешь. Иди-ка ты, барин, в сторону, а я в другую. Прощения просим..." Лиза хотела удалиться, Алексей удержал ее за руку. "Как тебя зовут, душа моя". - "Акулиной", отвечала Лиза, стараясь освободить свои пальцы от руки Алексеевой; "да пусти ж, барин; мне и домой пора". "Ну, мой друг Акулина, непременно буду в гости к твоему батюшке, к Василью кузнецу". - "Что ты?" возразила с живостию Лиза, "Ради Христа, не приходи. Коли дома узнают, что я с барином в роще болтала наедине, то мне беда будет; отец мой, Василий кузнец, прибьет меня до смерти". - "Да я непременно хочу с тобою опять видеться". - "Ну я когда-нибудь опять сюда приду за грибами". - "Когда же?" - "Да хоть завтра". - "Милая Акулина, расцаловал бы тебя, да не смею. Так завтра, в это время, не правда ли?" "Да, да". - "И ты не обманешь меня?" - "Не обману". - "Побожись". - "Ну вот те святая пятница, приду". Молодые люди расстались. Лиза вышла из лесу, перебралась через поле, прокралась в сад и опрометью побежала в ферму, где Настя ожидала ее. Там она переоделась, рассеянно отвечая на вопросы нетерпеливой наперсницы, и явилась в гостиную. Стол был накрыт, завтрак готов, и мисс Жаксон, уже набеленая и затянутая в рюмочку, нарезывала тоненькие тартинки. Отец похвалил ее за раннюю прогулку. "Нет ничего здоровее," сказал он, "как просыпаться на заре". Тут он привел несколько примеров человеческого долголетия, почерпнутых из английских журналов, замечая, что все люди, жившие более ста лет, не употребляли водки и вставали на заре зимой и летом. Лиза его не слушала. Она в мыслях повторяла все обстоятельства утреннего свидания, весь разговор Акулины с молодым охотником, и совесть начинала ее мучить. Напрасно возражала она самой себе, что беседа их не выходила из границ благопристойности, что эта шалость не могла иметь никакого последствия, совесть ее роптала громче ее разума. Обещание, данное ею на завтрашний день, всего более беспокоило ее: она совсем было решилась не сдержать своей торжественной клятвы. Но Алексей, прождав ее напрасно, мог идти отыскивать в селе дочь Василья кузнеца, настоящую Акулину, толстую, рябую девку, и таким образом догадаться об ее легкомысленной проказе. Мысль эта ужаснула Лизу, и она решилась на другое утро опять явиться в рощу Акулиной. С своей стороны Алексей был в восхищении, целый день думал он о новой своей знакомке; ночью образ смуглой красавицы и во сне преследовал его воображение. Заря едва занималась, как он уже был одет. Не дав себе времени зарядить ружье, вышел он в поле с верным своим Сбогаром и побежал к месту обещанного свидания. Около получаса прошло в несносном для него ожидании; наконец он увидел меж кустарника мелькнувший синий сарафан, и бросился на встречу милой Акулины. Она улыбнулась восторгу его благодарности; но Алексей тотчас же заметил на ее лице следы уныния и беспокойства. Он хотел узнать тому причину. Лиза призналась, что поступок ее казался ей легкомысленным, что она в нем раскаивалась, что на сей раз не хотела она не сдержать данного слова, но что это свидание будет уже последним, и что она просит его прекратить знакомство, которое ни к чему доброму не может их довести. Все это, разумеется, было сказано на крестьянском наречии; но мысли и чувства, необыкновенные в простой девушке, поразили Алексея. Он употребил все свое красноречие, дабы отвратить Акулину от ее намерения; уверял ее в невинности своих желаний, обещал никогда не подать ей повода к раскаянию, повиноваться ей во всем, заклинал ее не лишать его одной отрады: видаться с нею наедине, хотя бы через день, хотя бы дважды в неделю. Он говорил языком истинной страсти, и в эту минуту был точно влюблен. Лиза слушала его молча. "Дай мне слово," сказала она наконец, "что ты никогда не будешь искать меня в деревне или расспрашивать обо мне. Дай мне слово не искать других со мной свиданий, кроме тех, которые я сама назначу". Алексей поклялся было ей святою пятницею, но она с улыбкой остановила его. "Мне не нужно клятвы," сказала Лиза, "довольно одного твоего обещания". После того они дружески разговаривали, гуляя вместе по лесу, до тех пор пока Лиза сказала ему: пора. Они расстались, и Алексей, оставшись наедине, не мог понять, каким образом простая деревенская девочка в два свидания успела взять над ним истинную власть. Его сношения с Акулиной имели для него прелесть новизны, и хотя предписания странной крестьянки казались ему тягостными, но мысль не сдержать своего слова не пришла даже ему в голову. Дело в том, что Алексей, не смотря на роковое кольцо, на таинственную переписку и на мрачную разочарованность, был добрый и пылкой малый и имел сердце чистое, способное чувствовать наслаждения невинности. Если бы слушался я одной своей охоты, то непременно и во всей подробности стал бы описывать свидания молодых людей, возрастающую взаимную склонность и доверчивость, занятия, разговоры; но знаю, что большая часть моих читателей не разделила бы со мною моего удовольствия. Эти подробности вообще должны казаться приторными, итак я пропущу их, сказав вкратце, что не прошло еще и двух месяцев, а мой Алексей был уже влюблен без памяти, и Лиза была не равнодушнее, хотя и молчаливее его. Оба они были счастливы настоящим и мало думали о будущем. Мысль о неразрывных узах довольно часто мелькала в их уме, но никогда они о том друг с другом не говорили. Причина ясная; Алексей, как ни привязан был к милой своей Акулине, все помнил расстояние, существующее между им и бедной крестьянкою; а Лиза ведала, какая ненависть существовала между их отцами, и не смел надеяться на взаимное примирение. К тому же самолюбие ее было втайне подстрекаемо темной, романическою надеждою увидеть наконец тугиловского помещика у ног дочери прилучинского кузнеца. Вдруг важное происшедствие чуть было не переменило их взаимных отношений. В одно ясное, холодное утро (из тех, какими богата наша русская осень) Иван Петрович Берестов выехал прогуляться верхом, на всякой случай взяв с собою пары три борзых, стремянного и несколько дворовых мальчишек с трещотками. В то же самое время Григорий Иванович Муромский, соблазнясь хорошею погодою, велел оседлать куцую свою кобылку и рысью поехал около своих англизированных владений. Подъезжая к лесу, увидел он соседа своего, гордо сидящего верьхом, в чекмене, подбитом лисьим мехом, и поджидающего зайца, которого мальчишки криком и трещотками выгоняли из кустарника. Если б Григорий Иванович мог предвидеть эту встречу, то конечно б он поворотил в сторону; но он наехал на Берестова вовсе неожиданно, и вдруг очутился от него в расстоянии пистолетного выстрела. Делать было нечего: Муромский, как образованный европеец, подъехал к своему противнику и учтиво его приветствовал. Берестов отвечал с таким же усердием, с каковым цепной медведь кланяется господам по приказанию своего вожатого. В сие время заяц выскочил из лесу и побежал полем. Берестов и стремянный закричали во все горло, пустили собак и следом поскакали во весь опор. Лошадь Муромского, не бывавшая никогда на охоте, испугалась и понесла. Муромский, провозгласивший себя отличным наездником, дал ей волю и внутренне доволен был случаем, избавляющим его от неприятного собеседника. Но лошадь, доскакав до оврага, прежде ею не замеченного, вдруг кинулась в сторону, и Муромский не усидел. Упав довольно тяжело на мерзлую землю, лежал он, проклиная свою куцую кобылу, которая, как будто опомнясь, тотчас остановилась, как только почувствовала себя без седока. Иван Петрович подскакал к нему, осведомляясь, не ушибся ли он. Между тем стремянный привел виновную лошадь, держа ее под устцы. Он помог Муромскому взобраться на седло, а Берестов пригласил его к себе. Муромский не мог отказаться, ибо чувствовал себя обязанным, и таким образом Берестов возвратился домой со славою, затравив зайца и ведя своего противника раненым и почти военнопленным. Соседи, завтракая, разговорились довольно дружелюбно. Муромский попросил у Берестова дрожек, ибо признался, что от ушибу не был он в состоянии доехать до дома верьхом. Берестов проводил его до самого крыльца, а Муромский уехал не прежде, как взяв с него честное слово на другой же день (и с Алексеем Ивановичем) приехать отобедать по-приятельски в Прилучино. Таким образом вражда старинная и глубоко укоренившаяся, казалось, готова была прекратиться от пугливости куцой кобылки. Лиза выбежала на встречу Григорью Ивановичу. "Что это значит, папа?" сказала она с удивлением; "отчего вы хромаете? Где ваша лошадь? Чьи это дрожки?" - "Вот уж не угадаешь, my dear", отвечал ей Григорий Иванович, и рассказал все, что случилось. Лиза не верила своим ушам. Григорий Иванович, не дав ей опомниться, объявил, что завтра будут у него обедать оба Берестовы. "Что вы говорите!" сказала она, побледнев. "Берестовы, отец и сын! Завтра у нас обедать! Нет, папа, как вам угодно: я ни за что не покажусь". - "Что ты с ума сошла?" возразил отец; "давно ли ты стала так застенчива, или ты к ним питаешь наследственную ненависть, как романическая героиня? Полно, не дурачься..." - "Нет, папа, ни за что на свете, ни за какие сокровища не явлюсь я перед Берестовыми". Григорий Иванович пожал плечами и более с нею не спорил, ибо знал, что противоречием с нее ничего не возьмешь, и пошел отдыхать от своей достопримечательной прогулки. Лизавета Григорьевна ушла в свою комнату и призвала Настю. Обе долго рассуждали о завтрашнем посещении. Что подумает Алексей, если узнает в благовоспитанной барышне свою Акулину? Какое мнение будет он иметь о ее поведении и правилах, о ее благоразумии? С другой стороны Лизе очень хотелось видеть, какое впечатление произвело бы на него свидание столь неожиданное... Вдруг мелькнула ей мысль. Она тотчас передала ее Насте; обе обрадовались ей как находке, и положили исполнить ее непременно. На другой день за завтраком Григорий Иванович спросил у дочки, все ли намерена она спрятаться от Берестовых. "Папа", отвечала Лиза, "я приму их, если это вам угодно, только с уговором: как бы я перед ними ни явилась, что б я ни сделала, вы бранить меня не будете и не дадите никакого знака удивления или неудовольствия". - "Опять какие-нибудь проказы!" сказал смеясь Григорий Иванович. "Ну, хорошо, хорошо; согласен, делай, что хочешь, черноглазая моя шалунья". С этим словом он поцаловал ее в лоб и Лиза побежала приготовляться. В два часа ровно коляска домашней работы, запряженная шестью лошадьми, въехала на двор и покатилась около густозеленого дернового круга. Старый Берестов взошел на крыльцо с помощью двух ливрейных лакеев Муромского. Вслед за ним сын его приехал верьхом и вместе с ним вошел в столовую, где стол был уже накрыт. Муромский принял своих соседей как нельзя ласковее, предложил им осмотреть перед обедом сад и зверинец, и повел по дорожкам, тщательно выметенным и усыпанным песком. Старый Берестов внутренно жалел о потерянном труде и времени на столь бесполезные прихоти, но молчал из вежливости. Сын его не разделял ни неудовольствия расчетливого помещика, ни восхищения самолюбивого англомана; он с нетерпением ожидал появления хозяйской дочери, о которой много наслышался, и хотя сердце его, как нам известно, было уже занято, но молодая красавица всегда имела право на его воображение. Возвратясь в гостиную, они уселись втроем: старики вспомнили прежнее время и анекдоты своей службы, а Алексей размышлял о том, какую роль играть ему в присутствии Лизы. Он решил, что холодная рассеянность во всяком случае всего приличнее и в следствие сего приготовился. Дверь отворилась, он повернул голову с таким равнодушием, с такою гордою небрежностию, что сердце самой закоренелой кокетки непременно должно было бы содрогнуться. К несчастию, вместо Лизы, вошла старая мисс Жаксон, набеленая, затянутая, с потупленными глазами и с маленьким книксом, и прекрасное военное движение Алексеево пропало втуне. Не успел он снова собраться с силами, как дверь опять отворилась, и на сей раз вошла Лиза. Все встали; отец начал было представление гостей, но вдруг остановился и поспешно закусил себе губы... Лиза, его смуглая Лиза, набелена была по уши, насурмлена пуще самой мисс Жаксон; фальшивые локоны, гораздо светлее собственных ее волос, взбиты были, как парик Людовика XIV; рукава а l"imbйcile торчали как фижмы у Madame de Pompadour; талия была перетянута, как буква икс, и все бриллиянты ее матери, еще не заложенные в ломбарде, сияли на ее пальцах, шее и ушах. Алексей не мог узнать свою Акулину в этой смешной и блестящей барышне. Отец его подошел к ее ручке, и он с досадою ему последовал; когда прикоснулся он к ее беленьким пальчикам, ему показалось, что они дрожали. Между тем он успел заметить ножку, с намерением выставленную и обутую со всевозможным кокетством. Это помирило его несколько с остальным ее нарядом. Что касается до белил и до сурьмы, то в простоте своего сердца, признаться, он их с первого взгляда не заметил, да и после не подозревал. Григорий Иванович вспомнил свое обещание и старался не показать и виду удивления; но шалость его дочери казалась ему так забавна, что он едва мог удержаться. Не до смеху было чопорной англичанке. Она догадывалась, что сурьма и белилы были похищены из ее комода, и багровый румянец досады пробивался сквозь искусственную белизну ее лица. Она бросала пламенные взгляды на молодую проказницу, которая, отлагая до другого времени всякие объяснения, притворялась, будто их не замечает. Сели за стол. Алексей продолжал играть роль рассеянного и задумчивого. Лиза жеманилась, говорила сквозь зубы, на распев, и только по-французски. Отец поминутно засматривался на нее, не понимая ее цели, но находя все это весьма забавным. Англичанка бесилась и молчала. Один Иван Петрович был как дома: ел за двоих, пил в свою меру, смеялся своему смеху и час от часу дружелюбнее разговаривал и хохотал. Наконец встали изо стола; гости уехали, и Григорий Иванович дал волю смеху и вопросам: "Что тебе вздумалось дурачить их?" спросил он Лизу. "А знаешь ли что? Белилы право тебе пристали; не вхожу в тайны дамского туалета, но на твоем месте я бы стал белиться; разумеется не слишком, а слегка". Лиза была в восхищении от успеха своей выдумки. Она обняла отца, обещалась ему подумать о его совете, и побежала умилостивлять раздраженную мисс Жаксон, которая насилу согласилась отпереть ей свою дверь и выслушать ее оправдания. Лизе было совестно показаться перед незнакомцами такой чернавкою; она не смела просить... она была уверена, что добрая, милая мисс Жаксон простит ей... и проч., и проч. Мисс Жаксон, удостоверясь, что Лиза не думала поднять ее насмех, успокоилась, поцаловала Лизу и в залог примирения подарила ей баночку английских белил, которую Лиза и приняла с изъявлением искренней благодарности. Читатель догадается, что на другой день утром Лиза не замедлила явиться в роще свиданий. "Ты был, барин, вечор у наших господ?" сказала она тотчас Алексею; "какова показалась тебе барышня?" Алексей отвечал, что он ее не заметил. "Жаль", возразила Лиза. - "А почему же?" спросил Алексей. - "А потому, что я хотела бы спросить у тебя, правда ли, говорят..." - "Что же говорят?" - "Правда ли, говорят, будто бы я на барышню похожа?" - "Какой вздор! она перед тобой урод уродом". - "Ах, барин, грех тебе это говорить; барышня наша такая беленькая, такая щеголиха! Куда мне с нею ровняться!" Алексей божился ей, что она лучше всевозможных беленьких барышен, и чтоб успокоить ее совсем, начал описывать ее госпожу такими смешными чертами, что Лиза хохотала от души. "Однако ж", сказала она со вздохом, "хоть барышня, может, и смешна, все же я перед нею дура безграмотная". - "И!" сказал Алексей, "есть о чем сокрушаться! Да коли хочешь, я тотчас выучу тебя грамоте". - "А взаправду", сказала Лиза, "не попытаться ли и в самом деле?" - "Изволь, милая; начнем хоть сейчас". Они сели. Алексей вынул из кармана карандаш и записную книжку, и Акулина выучилась азбуке удивительно скоро. Алексей не мог надивиться ее понятливости. На следующее утро она захотела попробовать и писать; сначала карандаш не слушался ее, но через несколько минут она и вырисовывать буквы стала довольно порядочно. "Что за чудо!" говорил Алексей. "Да у нас учение идет скорее, чем по ланкастерской системе". В самом деле, на третьем уроке Акулина разбирала уже по складам "Наталью боярскую дочь", прерывая чтение замечаниями, от которых Алексей истинно был в изумлении, и круглый лист измарала афоризмами, выбранными из той же повести. Прошла неделя, и между ними завелась переписка. Почтовая контора учреждена была в дупле старого дуба. Настя втайне исправляла должность почталиона. Туда приносил Алексей крупным почерком написанные письма, и там же находил на синей простой бумаге каракульки своей любезной. Акулина видимо привыкала к лучшему складу речей, и ум ее приметно развивался и образовывался. Между тем, недавнее знакомство между Иваном Петровичем Берестовым и Григорьем Ивановичем Муромским более и более укреплялось и вскоре превратилось в дружбу, вот по каким обстоятельствам: Муромский нередко думал о том, что по смерти Ивана Петровича все его имение перейдет в руки Алексею Ивановичу; что в таком случае Алексей Иванович будет один из самых богатых помещиков той губернии, и что нет ему никакой причины не жениться на Лизе. Старый же Берестов, с своей стороны, хотя и признавал в своем соседе некоторое сумасбродство (или, по его выражению, английскую дурь), однако ж не отрицал в нем и многих отличных достоинств, например: редкой оборотливости; Григорий Иванович был близкой родственник графу Пронскому, человеку знатному и сильному; граф мог быть очень полезен Алексею, а Муромский (так думал Иван Петрович) вероятно обрадуется случаю выдать свою дочь выгодным образом. Старики до тех пор обдумывали все это каждый про себя, что наконец друг с другом и переговорились, обнялись, обещались дело порядком обработать, и принялись о нем хлопотать каждый со своей стороны. Муромскому предстояло затруднение: уговорить свою Бетси познакомиться короче с Алексеем, которого не видала она с самого достопамятного обеда. Казалось они друг другу не очень нравились; по крайней мере Алексей уже не возвращался в Прилучино, а Лиза уходила в свою комнату всякой раз, как Иван Петрович удостоивал их своим посещением. Но, думал Григорий Иванович, если Алексей будет у меня всякой день, то Бетси должна же будет в него влюбиться. Это в порядке вещей. Время все сладит. Иван Петрович менее беспокоился об успехе своих намерений. В тот же вечер призвал он сына в свой кабинет, закурил трубку, и немного помолчав, сказал: "Что же ты, Алеша, давно про военную службу не поговариваешь? Иль гусарский мундир уже тебя не прельщает!" - "Нет, батюшка", отвечал почтительно Алексей, "я вижу, что вам не угодно, чтоб я шел в гусары; мой долг вам повиноваться". - "Хорошо" отвечал Иван Петрович, "вижу, что ты послушный сын; это мне утешительно; не хочу ж и я тебя неволить; не понуждаю тебя вступить... тотчас... в статскую службу; а покаместь намерен я тебя женить". "На ком это, батюшка?" спросил изумленный Алексей. - "На Лизавете Григорьевне Муромской", отвечал Иван Петрович; "невеста хоть куда; не правда ли?" "Батюшка, я о женитьбе еще не думаю". - "Ты не думаешь, так я за тебя думал и передумал". "Воля ваша, Лиза Муромская мне вовсе не нравится". - "После понравится. Стерпится, слюбится". "Я не чувствую себя способным сделать ее счастие". - "Не твое горе - ее счастие. Что? так-то ты почитаешь волю родительскую? Добро!" "Как вам угодно, я не хочу жениться и не женюсь". - "Ты женишься, или я тебя прокляну, а имение, как бог свят! продам и промотаю, и тебе полушки не оставлю. Даю тебе три дня на размышление, а покаместь не смей на глаза мне показаться". Алексей знал, что если отец заберет что себе в голову, то уж того, по выражению Тараса Скотинина, у него и гвоздем не вышибешь; но Алексей был в батюшку, и его столь же трудно было переспорить. Он ушел в свою комнату и стал размышлять о пределах власти родительской, о Лизавете Григорьевне, о торжественном обещании отца сделать его нищим, и наконец об Акулине. В первый раз видел он ясно, что он в нее страстно влюблен; романическая мысль жениться на крестьянке и жить своими трудами пришла ему в голову, и чем более думал он о сем решительном поступке, тем более находил в нем благоразумия. С некоторого времени свидания в роще были прекращены по причине дождливой погоды. Он написал Акулине письмо самым четким почерком и самым бешеным слогом, объявлял ей о грозящей им погибели, и тут же предлагал ей свою руку. Тотчас отнес он письмо на почту, в дупло, и лег спать весьма довольный собою. На другой день Алексей, твердый в своем намерении, рано утром поехал к Муромскому, дабы откровенно с ним объясниться. Он надеялся подстрекнуть его великодушие и склонить его на свою сторону. "Дома ли Григорий Иванович?" спросил он, останавливая свою лошадь перед крыльцом прилучинского замка. "Никак нет", отвечал слуга; "Григорий Иванович с утра изволил выехать". "Как досадно!" подумал Алексей. "Дома ли, по крайней мере, Лизавета Григорьевна?" - "Дома-с". И Алексей спрыгнул с лошади, отдал поводья в руки лакею, и пошел без доклада. "Все будет решено", думал он, подходя к гостиной; "объяснюсь с нею самою". - Он вошел... и остолбенел! Лиза... нет Акулина, милая смуглая Акулина, не в сарафане, а в белом утреннем платице, сидела перед окном и читала его письмо; она так была занята, что не слыхала, как он и вошел. Алексей не мог удержаться от радостного восклицания. Лиза вздрогнула, подняла голову, закричала и хотела убежать. Он бросился ее удерживать. "Акулина, Акулина!.." Лиза старалась от него освободиться... " Mais laissez-moi donc, monsieur; mais кtes-vous fou?" повторяла она, отворачиваясь. "Акулина! друг мой, Акулина!" повторял он, цалуя ее руки. Мисс Жаксон, свидетельница этой сцены, не знала, что подумать. В эту минуту дверь отворилась, и Григорий Иванович вошел. "Ага!" сказал Муромский, "да у вас, кажется, дело совсем уже слажено..." Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку.

ыЧЕКЛ Ч ДЕОЭЙЛБИ Х ЖЕМШДЛХТБФБ

ыЧЕКЛПЧУЛБС ПДЙУУЕС УОПЧБ ТБЪЧЕТФЩЧБЕФУС РПД РПЮЕФОЩН ЬУЛПТФПН ДЧХИ УПМДБФ, ЧППТХЦЕООЩИ ЧЙОФПЧЛБНЙ У РТЙНЛОХФЩНЙ ЫФЩЛБНЙ. пОЙ ДПМЦОЩ ВЩМЙ ДПУФБЧЙФШ ЕЗП Л ЖЕМШДЛХТБФХ. ьФЙ ДЧПЕ УПМДБФ ЧЪБЙНОП ДПРПМОСМЙ ДТХЗ ДТХЗБ: ПДЙО ВЩМ ИХДПК Й ДПМЗПЧСЪЩК, ДТХЗПК, ОБПВПТПФ, НБМЕОШЛЙК Й ФПМУФЩК; ЧЕТЪЙМБ РТЙИТБНЩЧБМ ОБ РТБЧХА ОПЗХ, НБМЕОШЛЙК - ОБ МЕЧХА. пВБ УМХЦЙМЙ Ч ФЩМХ, ФБЛ ЛБЛ ДП ЧПКОЩ ВЩМЙ ЧЮЙУФХА ПУЧПВПЦДЕОЩ ПФ ЧПЕООПК УМХЦВЩ. пВБ У УЕТШЕЪОЩН ЧЙДПН ФПРБМЙ РП НПУФПЧПК, ЙЪТЕДЛБ РПЗМСДЩЧБС ОБ ыЧЕКЛБ, ЛПФПТЩК ЫБЗБМ НЕЦДХ ОЙНЙ Й РП ЧТЕНЕОБН ПФДБЧБМ ЮЕУФШ. еЗП ЫФБФУЛПЕ РМБФШЕ ЙУЮЕЪМП Ч ГЕКИЗБХЪЕ ЗБТОЙЪПООПК ФАТШНЩ ЧНЕУФЕ У ЧПЕООПК ЖХТБЦЛПК, Ч ЛПФПТПК ПО СЧЙМУС ОБ РТЙЪЩЧ, Й ЕНХ ЧЩДБМЙ УФБТЩК НХОДЙТ, ТБОЕЕ РТЙОБДМЕЦБЧЫЙК, ПЮЕЧЙДОП, ЛБЛПНХ-ФП РХЪБФПНХ ЪДПТПЧСЛХ, ТПУФПН ОБ ЗПМПЧХ ЧЩЫЕ ыЧЕКЛБ. ч ЕЗП ЫФБОЩ ЧМЕЪМП ВЩ ЕЭЕ ФТЙ ыЧЕКЛБ. вЕУЛПОЕЮОЩЕ УЛМБДЛЙ, ПФ ОПЗ Й ЮХФШ МЙ ОЕ ДП ЫЕЙ,- Б ЫФБОЩ ДПИПДЙМЙ ДП УБНПК ЫЕЙ,- РПОЕЧПМЕ РТЙЧМЕЛБМЙ ЧОЙНБОЙЕ ЪЕЧБЛ. зТПНБДОБС ЗТСЪОБС Й ЪБУБМЕООБС ЗЙНОБУФЕТЛБ У ЪБРМБФБНЙ ОБ МПЛФСИ ВПМФБМБУШ ОБ ыЧЕКЛЕ, ЛБЛ ЛБЖФБО ОБ ПЗПТПДОПН РХЗБМЕ. ыФБОЩ ЧЙУЕМЙ, ЛБЛ Х ЛМПХОБ Ч ГЙТЛЕ. жПТНЕООБС ЖХТБЦЛБ, ЛПФПТХА ЕНХ ФПЦЕ РПДНЕОЙМЙ Ч ЗБТОЙЪПООПК ФАТШНЕ, УРПМЪБМБ ОБ ХЫЙ.

оБ ХУНЕЫЛЙ ЪЕЧБЛ ыЧЕКЛ ПФЧЕЮБМ НСЗЛПК ХМЩВЛПК Й МБУЛПЧЩН, ФЕРМЩН ЧЪЗМСДПН УЧПЙИ ДПВТЩИ ЗМБЪ.

фБЛ РПДЧЙЗБМЙУШ ПОЙ Л лБТМЙОХ, ЗДЕ ЦЙМ ЖЕМШДЛХТБФ. рЕТЧЩН ЪБЗПЧПТЙМ УП ыЧЕКЛПН НБМЕОШЛЙК ФПМУФСЛ. ч ЬФПФ НПНЕОФ ПОЙ РТПИПДЙМЙ РП нБМПК уФТБОЕ РПД ЗБМЕТЕЕК.

ПФЛХДБ ВХДЕЫШ?

ЙЪ рТБЗЙ.

ОЕ ХДЕТЕЫШ ПФ ОБУ?

ч ТБЪЗПЧПТ ЧНЕЫБМУС ЧЕТЪЙМБ. рПТБЪЙФЕМШОПЕ СЧМЕОЙЕ: ЕУМЙ НБМЕОШЛЙЕ ФПМУФСЛЙ РП ВПМШЫЕК ЮБУФЙ ВЩЧБАФ ДПВТПДХЫОЩНЙ ПРФЙНЙУФБНЙ, ФП МАДЙ ИХДЩЕ Й ДПМЗПЧСЪЩЕ, ОБПВПТПФ, Ч ВПМШЫЙОУФЧЕ УМХЮБЕЧ УЛЕРФЙЛЙ. уМЕДХС ЬФПНХ ЪБЛПОХ, ЧЕТЪЙМБ ЧПЪТБЪЙМ НБМЕОШЛПНХ:

ЛБВЩ НПЗ, ХДТБМ ВЩ!

Б ОБ ЛПК ЕНХ ХДЙТБФШ?- ПФПЪЧБМУС НБМЕОШЛЙК ФПМУФСЛ.- пО Й ФБЛ ОБ ЧПМЕ, ОЕ Ч ЗБТОЙЪПООПК ФАТШНЕ. чПФ РБЛЕФ Х НЕОС.

Б ЮФП ФБН, Ч ЬФПН РБЛЕФЕ? - УРТПУЙМ ЧЕТЪЙМБ.

ОЕ ЪОБА.

ЧЙДЙЫШ, ОЕ ЪОБЕЫШ, Б ЗПЧПТЙЫШ...

лБТМПЧ НПУФ ПОЙ НЙОПЧБМЙ Ч РПМОПН НПМЮБОЙЙ. оП ОБ лБТМПЧПК ХМЙГЕ НБМЕОШЛЙК ФПМУФСЛ ПРСФШ ЪБЗПЧПТЙМ УП ыЧЕКЛПН:

ФЩ ОЕ ЪОБЕЫШ, ЪБЮЕН НЩ ЧЕДЕН ФЕВС Л ЖЕМШДЛХТБФХ?

ОБ ЙУРПЧЕДШ,- ОЕВТЕЦОП ПФЧЕФЙМ ыЧЕКЛ.- ъБЧФТБ НЕОС РПЧЕУСФ. фБЛ ЧУЕЗДБ ДЕМБЕФУС. ьФП, ЛБЛ ЗПЧПТЙФУС, ДМС ХУРПЛПЕОЙС ДХЫЙ.

Б ЪБ ЮФП ФЕВС ВХДХФ... ФПЗП? - ПУФПТПЦОП УРТПУЙМ ЧЕТЪЙМБ, НЕЦДХ ФЕН ЛБЛ ФПМУФСЛ У УПВПМЕЪОПЧБОЙЕН РПУНПФТЕМ ОБ ыЧЕКЛБ.

пВБ ЛПОЧПЙТБ ВЩМЙ ТЕНЕУМЕООЙЛЙ ЙЪ ДЕТЕЧОЙ, ПФГЩ УЕНЕКУФЧ.

ОЕ ЪОБА,- ПФЧЕФЙМ ыЧЕКЛ, ДПВТПДХЫОП ХМЩВБСУШ.- с ОЙЮЕЗП ОЕ ЪОБА. чЙДОП, УХДШВБ.

УФБМП ВЩФШ, ФЩ ТПДЙМУС РПД ОЕУЮБУФМЙЧПК ЪЧЕЪДПК,- ФПОПН ЪОБФПЛБ У УПЮХЧУФЧЙЕН ЪБНЕФЙМ НБМЕОШЛЙК.- х ОБУ Ч УЕМЕ сУЕООПК, ПЛПМП кПЪЕЖПЧБ, ЕЭЕ ЧП ЧТЕНС РТХУУЛПК ЧПКОЩ ФПЦЕ ЧПФ ФБЛ РПЧЕУЙМЙ ПДОПЗП. рТЙЫМЙ ЪБ ОЙН, ОЙЮЕЗП ОЕ УЛБЪБМЙ Й Ч кПЪЕЖЕ РПЧЕУЙМЙ.

С ДХНБА,- УЛЕРФЙЮЕУЛЙ ЪБНЕФЙМ ДПМЗПЧСЪЩК,- ЮФП ФБЛ, ОЙ ЪБ ЮФП ОЙ РТП ЮФП, ЮЕМПЧЕЛБ ОЕ ЧЕЫБАФ. дПМЦОБ ВЩФШ ЛБЛБС-ОЙВХДШ РТЙЮЙОБ. фБЛЙЕ ЧЕЭЙ РТПУФП ФБЛ ОЕ ДЕМБАФУС.

Ч НЙТОПЕ ЧТЕНС,- ЪБНЕФЙМ ыЧЕКЛ,- НПЦЕФ, ПОП Й ФБЛ, Б ЧП ЧТЕНС ЧПКОЩ ПДЙО ЮЕМПЧЕЛ ЧП ЧОЙНБОЙЕ ОЕ РТЙОЙНБЕФУС. пО ДПМЦЕО РБУФШ ОБ РПМЕ ВТБОЙ ЙМЙ ВЩФШ РПЧЕЫЕО ДПНБ! юФП Ч МПВ, ЮФП РП МВХ.

РПУМХЫБК, Б ФЩ ОЕ РПМЙФЙЮЕУЛЙК? - УРТПУЙМ ЧЕТЪЙМБ. рП ФПОХ ЕЗП ВЩМП ЪБНЕФОП, ЮФП ПО ОБЮЙОБЕФ УПЮХЧУФЧПЧБФШ ыЧЕКЛХ.

РПМЙФЙЮЕУЛЙК, ДБЦЕ ПЮЕОШ,- ХМЩВОХМУС ыЧЕКЛ.

НПЦЕФ, ФЩ ОБГЙПОБМШОЩК УПГЙБМЙУФ?

оП ФХФ ХЦ НБМЕОШЛЙК, Ч УЧПА ПЮЕТЕДШ, УФБМ ПУФПТПЦОЩН Й ЧНЕЫБМУС Ч ТБЪЗПЧПТ.

ОБН-ФП ЮФП,- УЛБЪБМ ПО.- уНПФТЙ-ЛБ, ЛТХЗПН РТПРБУФШ ОБТПДХ, Й ЧУЕ ОБ ОБУ ЗМБЪЕАФ. еУМЙ ВЩ НЩ НПЗМЙ ЗДЕ-ОЙВХДШ Ч ЧПТПФБИ УОСФШ ЫФЩЛЙ, ЮФПВЩ ЬФП... ОЕ ФБЛ ВТПУБМПУШ Ч ЗМБЪБ. фЩ ОЕ ХДЕТЕЫШ? б ФП, ЪОБЕЫШ, ОБН ЧМЕФЙФ. чЕТОП, фПОЙЛ? - ПВТБФЙМУС ПО Л ЧЕТЪЙМЕ.

фПФ ФЙИП ПФПЪЧБМУС:

ЫФЩЛЙ-ФП НЩ НПЗМЙ ВЩ УОСФШ. чУЕ-ФБЛЙ ЬФП ОБЫ ЮЕМПЧЕЛ.- пО РЕТЕУФБМ ВЩФШ УЛЕРФЙЛПН, Й ДХЫБ ЕЗП ОБРПМОЙМБУШ УПУФТБДБОЙЕН Л ыЧЕКЛХ.

пОЙ ЧНЕУФЕ ЧЩУНПФТЕМЙ РПДИПДСЭЕЕ НЕУФП ЪБ ЧПТПФБНЙ, УОСМЙ ФБН ЫФЩЛЙ, Й ФПМУФСЛ ТБЪТЕЫЙМ ыЧЕКЛХ РПКФЙ ТСДПН.

ОЕВПУШ ЛХТЙФШ ИПЮЕФУС? дБ? - УРТПУЙМ ПО.- лФП ЪОБЕФ...

пО ИПФЕМ УЛБЪБФШ: "лФП ЪОБЕФ, ДБДХФ МЙ ФЕВЕ ЪБЛХТЙФШ, РЕТЕД ФЕН ЛБЛ РПЧЕУСФ",- ОП ОЕ ДПЛПОЮЙМ ЖТБЪЩ, РПОСЧ, ЮФП ЬФП ВЩМП ВЩ ВЕУФБЛФОП.

чУЕ ЪБЛХТЙМЙ, Й ЛПОЧПЙТЩ УФБМЙ ТБУУЛБЪЩЧБФШ ыЧЕКЛХ П УЧПЙИ УЕНШСИ, ЦЙЧХЭЙИ Ч ТБКПОЕ лТБМПЧЕЗТБДГБ, П ЦЕОБИ, П ДЕФСИ, П ЛМПЮЛЕ ЪЕНМЙГЩ, П ЕДЙОУФЧЕООПК ЛПТПЧЕ...

РЙФШ ИПЮЕФУС,- ЪБНЕФЙМ ыЧЕКЛ.

дПМЗПЧСЪЩК Й НБМЕОШЛЙК РЕТЕЗМСОХМЙУШ.

РП ПДОПК ЛТХЦЛЕ Й НЩ ВЩ РТПРХУФЙМЙ,- УЛБЪБМ НБМЕОШЛЙК, РПЮХЧУФЧПЧБЧ, ЮФП ЧЕТЪЙМБ ФПЦЕ УПЗМБУЕО,- ОП ФБН, ЗДЕ ВЩ ОБ ОБУ ОЕ ПЮЕОШ ЗМБЪЕМЙ.

ЙДЕНФЕ Ч "лХЛМЙЛ",- РТЕДМПЦЙМ ыЧЕКЛ,- ТХЦШС ЧЩ ПУФБЧЙФЕ ФБН ОБ ЛХИОЕ. иПЪСЙО Ч "лХЛМЙЛЕ" - уЕТБВПОБ, УПЛПМ, ЕЗП ОЕЮЕЗП ВПСФШУС. фБН ЙЗТБАФ ОБ УЛТЙРЛЕ Й ОБ ЗБТНПОЙЛЕ, ВЩЧБАФ ХМЙЮОЩЕ ДЕЧЛЙ Й ДТХЗЙЕ РТЙМЙЮОЩЕ МАДЙ, ЛПФПТЩИ ОЕ РХУЛБАФ Ч "ТЕРТЕЪЕОФСЛ".

чЕТЪЙМБ Й ФПМУФСЛ УОПЧБ РЕТЕЗМСОХМЙУШ, Й ЧЕТЪЙМБ ТЕЫЙМ:

ОХ ЮФП Ц, ЪБКДЕН, ДП лБТМЙОБ ЕЭЕ ДБМЕЛП.

рП ДПТПЗЕ ыЧЕКЛ ТБУУЛБЪЩЧБМ ТБЪОЩЕ БОЕЛДПФЩ, Й ПОЙ Ч ЮХДЕУОПН ОБУФТПЕОЙЙ РТЙЫМЙ Ч "лХЛМЙЛ" Й РПУФХРЙМЙ ФБЛ, ЛБЛ УПЧЕФПЧБМ ыЧЕКЛ. тХЦШС УРТСФБМЙ ОБ ЛХИОЕ Й РПЫМЙ Ч ПВЭЙК ЪБМ, ЗДЕ УЛТЙРЛБ У ЗБТНПЫЛПК ОБРПМОСМЙ ЧУЕ РПНЕЭЕОЙЕ ЪЧХЛБНЙ ЙЪМАВМЕООПК РЕУОЙ "оБ рБОЛТБГЕ, ОБ ИПМНЕ, ЕУФШ ЮХДЕУОБС БММЕС".

лБЛБС-ФП ВБТЩЫОС УЙДЕМБ ОБ ЛПМЕОСИ Х АОПЫЙ РПФБУЛБООПЗП ЧЙДБ, У ВЕЪХЛПТЙЪОЕООЩН РТПВПТПН, Й РЕМБ УЙРМЩН ЗПМПУПН:

пВЪБЧЕМУС С ДЕЧЮПОЛПК,
б ЗХМСЕФ У ОЕК ДТХЗПК.

ъБ ПДОЙН УФПМПН УРБМ РШСОЩК УБТДЙОЭЙЛ. чТЕНС ПФ ЧТЕНЕОЙ ПО РТПУЩРБМУС, ХДБТСМ ЛХМБЛПН РП УФПМХ, ВПТНПФБМ: "оЕ ЧЩКДЕФ!" - Й УОПЧБ ЪБУЩРБМ. ъБ ВЙМШСТДПН РПД ЪЕТЛБМПН УЙДЕМЙ ФТЙ ДЕЧЙГЩ Й ИПТПН ЛТЙЮБМЙ ЦЕМЕЪОПДПТПЦОПНХ ЛПОДХЛФПТХ:

НПМПДПК ЮЕМПЧЕЛ, ХЗПУФЙФЕ ОБУ ЧЕТНХФПН!

оЕРПДБМЕЛХ ПФ НХЪЩЛБОФПЧ ДЧПЕ УРПТЙМЙ П ЛБЛПК-ФП нБТЦЕОЛЕ, ЛПФПТХА ЧЮЕТБ ЧП ЧТЕНС ПВМБЧЩ "УГБРБМ" РБФТХМШ. пДЙО ХФЧЕТЦДБМ, ЮФП ЧЙДЕМ ЬФП УПВУФЧЕООЩНЙ ЗМБЪБНЙ, ДТХЗПК ЦЕ ХЧЕТСМ, ВХДФП ЧЮЕТБ ПОБ У ПДОЙН УПМДБФПН РПЫМБ УРБФШ Ч ЗПУФЙОЙГХ "чБМШЫХН".

х УБНЩИ ДЧЕТЕК, Ч ЛПНРБОЙЙ ЫФБФУЛЙИ, УЙДЕМ УПМДБФ Й ТБУУЛБЪЩЧБМ П ФПН, ЛБЛ ЕЗП ТБОЙМЙ Ч уЕТВЙЙ. пДОБ ТХЛБ Х ОЕЗП ВЩМБ ОБ РЕТЕЧСЪЙ, Б ЛБТНБОЩ ОБВЙФЩ УЙЗБТЕФБНЙ, РПМХЮЕООЩНЙ ПФ УПВЕУЕДОЙЛПЧ. пО ФП Й ДЕМП РПЧФПТСМ, ЮФП ВПМШЫЕ ХЦЕ ОЕ НПЦЕФ РЙФШ, Б ПДЙО ЙЪ ЛПНРБОЙЙ, РМЕЫЙЧЩК УФБТЙЛБЫЛБ, ВЕЪ ХУФБМЙ ЕЗП ХЗПЭБМ.

ДБ ЧЩРЕКФЕ ХЦ, УПМДБФЙЛ! лФП ЪОБЕФ, УЧЙДЙНУС МЙ ЛПЗДБ ЕЭЕ? чЕМЕФШ, ЮФПВ ЧБН УЩЗТБМЙ? рПРТПУЙФШ "уЙТПФЛХ"?

ьФП ВЩМБ МАВЙНБС РЕУОС МЩУПЗП УФБТЙЛБ. й ДЕКУФЧЙФЕМШОП, НЙОХФХ УРХУФС УЛТЙРЛБ У ЗБТНПЫЛПК ЪБЧЩМЙ "уЙТПФЛХ". х УФБТЙЛБ ЧЩУФХРЙМЙ УМЕЪЩ ОБ ЗМБЪБИ, Й ПО ЪБФСОХМ ДТЕВЕЪЦБЭЙН ЗПМПУПН:

юХФШ РПОСФМЙЧЕЕ УФБМБ,
чУЕ П НБНЕ ЧПРТПЫБМБ,
чУЕ П НБНЕ ЧПРТПЫБМБ.

йЪ-ЪБ ДТХЗПЗП УФПМБ РПУМЩЫБМПУШ:

ИЧБФЙФ! оХ ЙИ Л ЮЕТФХ! лБФЙФЕУШ ЧЩ У ЧБЫЕК "уЙТПФЛПК"!

й, РТЙВЕЗОХЧ Л РПУМЕДОЕНХ УТЕДУФЧХ ХВЕЦДЕОЙС, ЧТБЦЕУЛЙК УФПМ ЗТСОХМ:

тБЪМХЛБ, БИ, ТБЪМХЛБ -
дМС УЕТДГБ ЪМБС НХЛБ.

ЖТБОФБ,- РПЪЧБМЙ ПОЙ ТБОЕОПЗП УПМДБФБ, ЛПЗДБ, ЪБЗМХЫЙЧ "уЙТПФЛХ", ДПРЕМЙ "тБЪМХЛХ" ДП ЛПОГБ.- жТБОФБ, ВТПУШ ЙИ, ЙДЙ УБДЙУШ Л ОБН! рМАОШ ОБ ОЙИ Й ЗПОЙ УАДБ УЙЗБТЕФЩ. вТПУШ ЪБВБЧМСФШ ЬФЙИ ЮХДБЛПЧ!

ыЧЕКЛ Й ЕЗП ЛПОЧПЙТЩ У ЙОФЕТЕУПН ОБВМАДБМЙ ЪБ ЧУЕН РТПЙУИПДСЭЙН. ыЧЕКЛ,- ПО ЮБУФП УЙЦЙЧБМ ФХФ ЕЭЕ ДП ЧПКОЩ,- РХУФЙМУС Ч ЧПУРПНЙОБОЙС П ФПН, ЛБЛ ЪДЕУШ, ВЩЧБМП, ЧОЕЪБРОП РПСЧМСМУС У ПВМБЧПК РПМЙГЕКУЛЙК ЛПНЙУУБТ дТБЫОЕТ Й ЛБЛ ЕЗП ВПСМЙУШ РТПУФЙФХФЛЙ, ЛПФПТЩЕ УМПЦЙМЙ РТП ОЕЗП РЕУЕОЛХ. тБЪ ПОЙ ДБЦЕ ЪБРЕМЙ ЕЕ ИПТПН:

лБЛ ПФ дТБЫОЕТБ ПФ РБОБ
рБОЙЛБ РПДОСМБУШ.
мЙЫШ ПДОБ нБТЦЕОЛБ УРШСОБ
еЗП ОЕ ВПСМБУШ...

ч ЬФПФ НПНЕОФ ЧПЫЕМ дТБЫОЕТ УП УЧПЕК УЧЙФПК, ЗТПЪОЩК Й ОЕХНПМЙНЩК. рПУМЕДПЧБЧЫБС ЪБФЕН УГЕОБ ОБРПНЙОБМБ ПИПФХ ОБ ЛХТПРБФПЛ: РПМЙГЕКУЛЙЕ УПЗОБМЙ ЧУЕИ Ч ЛХЮХ. ыЧЕКЛ ФПЦЕ ПЮХФЙМУС Ч ЬФПК ЛХЮЕ Й, ОБ УЧПА ВЕДХ, ЛПЗДБ ЛПНЙУУБТ дТБЫЛЕТ РПФТЕВПЧБМ Х ОЕЗП ХДПУФПЧЕТЕОЙЕ МЙЮОПУФЙ, УРТПУЙМ: "б Х ЧБУ ЕУФШ ОБ ЬФП ТБЪТЕЫЕОЙЕ РПМЙГЕКУЛПЗП ХРТБЧМЕОЙС?" рПФПН ыЧЕКЛ ЧУРПНОЙМ ПВ ПДОПН РПЬФЕ, ЛПФПТЩК УЙЦЙЧБМ ЧПО ФБН РПД ЪЕТЛБМПН Й УТЕДЙ ЫХНБ Й ЗБНБ, РПД ЪЧХЛЙ ЗБТНПЫЛЙ, УПЮЙОСМ УФЙИЙ Й ФХФ ЦЕ ЮЙФБМ ЙИ РТПУФЙФХФЛБН,

х ЛПОЧПЙТПЧ ыЧЕКЛБ ОЙЛБЛЙИ ЧПУРПНЙОБОЙК РПДПВОПЗП ТПДБ ОЕ ВЩМП. дМС ОЙИ ЧУЕ ВЩМП ЧОПЧЕ. йН ФХФ ОБЮЙОБМП ОТБЧЙФШУС. нБМЕОШЛЙК ФПМУФСЛ РЕТЧЩН РПЮХЧУФЧПЧБМ УЕВС ЪДЕУШ ЛБЛ ТЩВБ Ч ЧПДЕ. чЕДШ ФПМУФСЛЙ, ЛТПНЕ УЧПЕЗП ПРФЙНЙЪНБ, ПФМЙЮБАФУС ЕЭЕ ВПМШЫПК УЛМПООПУФША Л ЬРЙЛХТЕКУФЧХ. чЕТЪЙМБ У НЙОХФХ ЛПМЕВБМУС, ОП, ПФВТПУЙЧ УЧПК УЛЕРФЙГЙЪН, НБМП-РПНБМХ УФБМ ФЕТСФШ Й УДЕТЦБООПУФШ Й РПУМЕДОЙЕ ПУФБФЛЙ ТБУУХДЙФЕМШОПУФЙ.

РПКДХ УФБОГХА,- УЛБЪБМ ПО РПУМЕ РСФПК ЛТХЦЛЙ РЙЧБ, ХЧЙДБЧ, ЛБЛ РБТЩ РМСЫХФ "ЫМСРБЛБ".

нБМЕОШЛЙК РПМОПУФША ПФДБМУС ТБДПУФСН ЦЙЪОЙ. чПЪМЕ ОЕЗП ХЦЕ УЙДЕМБ ЛБЛБС-ФП ВБТЩЫОС Й ОЕУМБ РПИБВЭЙОХ. зМБЪБ Х ОЕЗП ФБЛ Й ВМЕУФЕМЙ.

ыЧЕКЛ РЙМ.

чЕТЪЙМБ, ЛПОЮЙЧ ФБОГЕЧБФШ, ЧЕТОХМУС Л УФПМХ У РБТФОЕТЫЕК. рПФПН ЛПОЧПКОЩЕ РЕМЙ, УОПЧБ ФБОГЕЧБМЙ, ОЕ РЕТЕУФБЧБС РЙМЙ Й РПИМПРЩЧБМЙ УЧПЙИ ЛПНРБОШПОПЛ. ч БФНПУЖЕТЕ РТПДБЦОПК МАВЧЙ, ОЙЛПФЙОБ Й БМЛПЗПМС ОЕЪТЙНП ЧЙФБМ УФБТЩК ДЕЧЙЪ: "рПУМЕ ОБУ- ИПФШ РПФПР".

рПУМЕ ПВЕДБ Л ОЙН РПДУЕМ ЛБЛПК-ФП УПМДБФ Й РТЕДМПЦЙМ УДЕМБФШ ЪБ РСФШ ЛТПО ЖМЕЗНПОХ Й ЪБТБЦЕОЙЕ ЛТПЧЙ. ыРТЙГ ДМС РПДЛПЦОПЗП ЧРТЩУЛЙЧБОЙС Х ОЕЗП РТЙ УЕВЕ, Й ПО НПЦЕФ ЧРТЩУОХФШ ЙН Ч ОПЗХ ЙМЙ Ч ТХЛХ ЛЕТПУЙО [ьФП ЙУРЩФБООПЕ УТЕДУФЧП РПРБУФШ Ч ЗПУРЙФБМШ. пДОБЛП ЮБУФП ЧЩДБЕФ ЪБРБИ ЛЕТПУЙОБ, ПУФБАЭЙКУС Ч ПРХИПМЙ. вЕОЪЙО МХЮЫЕ, ФБЛ ЛБЛ ВЩУФТЕЕ ЙУРБТСЕФУС. рПЪДОЕЕ УПМДБФЩ ЧРТЩУЛЙЧБМЙ УЕВЕ УНЕУШ ЬЖЙТБ У ВЕОЪЙОПН; ЕЭЕ РПЪДОЕЕ ДПУФЙЗМЙ ПОЙ Й ДТХЗЙИ ХУПЧЕТЫЕОУФЧПЧБОЙК. (рТЙН. БЧФПТБ.)]. рПУМЕ ЬФПЗП ПОЙ РТПМЕЦБФ ОЕ НЕОЕЕ ДЧХИ НЕУСГЕЧ, Б ЕУМЙ ВХДХФ УНБЮЙЧБФШ ТБОХ УМАОСНЙ, ФП Й ЧУЕ РПМЗПДБ, Й ЙИ ЧЩОХЦДЕОЩ ВХДХФ УПЧУЕН ПУЧПВПДЙФШ ПФ ЧПЕООПК УМХЦВЩ.

чЕТЪЙМБ, РПФЕТСЧЫЙК ЧУСЛПЕ ДХЫЕЧОПЕ ТБЧОПЧЕУЙЕ, РПЫЕМ У УПМДБФПН Ч ХВПТОХА ЧРТЩУЛЙЧБФШ УЕВЕ РПД ЛПЦХ ЛЕТПУЙО.

лПЗДБ ЧТЕНС РПДПЫМП Л ЧЕЮЕТХ, ыЧЕКЛ ЧОЕУ РТЕДМПЦЕОЙЕ ПФРТБЧЙФШУС Ч РХФШ Л ЖЕМШДЛХТБФХ. оП НБМЕОШЛЙК ФПМУФСЛ, Х ЛПФПТПЗП СЪЩЛ ХЦЕ ОБЮБМ ЪБРМЕФБФШУС, ХРТБЫЙЧБМ ыЧЕКЛБ ПУФБФШУС ЕЭЕ. чЕТЪЙМБ ФПЦЕ РТЙДЕТЦЙЧБМУС ФПЗП НОЕОЙС, ЮФП ЖЕМШДЛХТБФ НПЦЕФ РПДПЦДБФШ.

пДОБЛП ыЧЕКЛХ Ч "лХЛМЙЛЕ" ХЦЕ ОБДПЕМП, Й ПО РТЙЗТПЪЙМ, ЮФП РПКДЕФ ПДЙО.

фТПОХМЙУШ Ч РХФШ, ПДОБЛП ыЧЕКЛХ РТЙЫМПУШ РППВЕЭБФШ, ЮФП ПОЙ УДЕМБАФ ЕЭЕ ПДЙО РТЙЧБМ.

пУФБОПЧЙМЙУШ ПОЙ ЪБ "жМПТЕОГЙЕК", Ч НБМЕОШЛПН ЛБЖЕ, ЗДЕ ФПМУФСЛ РТПДБМ УЧПЙ УЕТЕВТСОЩЕ ЮБУЩ, ЮФПВЩ ПОЙ НПЗМЙ ЕЭЕ РПТБЪЧМЕЮШУС.

пФФХДБ ЛПОЧПЙТПЧ РПД ТХЛЙ ЧЕМ ХЦЕ ыЧЕКЛ. ьФП УФПЙМП ЕНХ ВПМШЫПЗП ФТХДБ. оПЗЙ Х ОЙИ ЧУЕ ЧТЕНС РПДЛБЫЙЧБМЙУШ, УПМДБФ ВЕУРТЕУФБООП ФСОХМП ЕЭЕ ЛХДБ-ОЙВХДШ ЪБКФЙ. нБМЕОШЛЙК ФПМУФСЛ ЮХФШ ВЩМП ОЕ РПФЕТСМ РБЛЕФ, РТЕДОБЪОБЮЕООЩК ДМС ЖЕМШДЛХТБФБ, Й ыЧЕКЛХ РТЙЫМПУШ ОЕУФЙ РБЛЕФ УБНПНХ. чУСЛЙК ТБЪ, ЛПЗДБ ОБЧУФТЕЮХ ЙН РПРБДБМУС ПЖЙГЕТ ЙМЙ ХОФЕТ, ыЧЕКЛ ДПМЦЕО ВЩМ РТЕДХРТЕЦДБФШ УЧПЙИ УФТБЦЕК. уЧЕТИЮЕМПЧЕЮЕУЛЙНЙ ХУЙМЙСНЙ ЕНХ ХДБМПУШ ОБЛПОЕГ ДПФБЭЙФШ ЙИ ДП лТБМПЧУЛПК РМПЭБДЙ, ЗДЕ ЦЙМ ЖЕМШДЛХТБФ. ыЧЕКЛ УПВУФЧЕООПТХЮОП РТЙНЛОХМ Л ЧЙОФПЧЛБН ЫФЩЛЙ Й, РПДФБМЛЙЧБС ЛПОЧПЙТПЧ РПД ТЕВТБ, ДПВЙМУС, ЮФПВЩ ПОЙ ЧЕМЙ ЕЗП, Б ОЕ ПО ЙИ.

чП ЧФПТПН ЬФБЦЕ, ЗДЕ ОБ ДЧЕТСИ ЧЙУЕМБ ЧЙЪЙФОБС ЛБТФПЮЛБ "пФФП лБГ - ЖЕМШДЛХТБФ", ЙН ЧЩЫЕМ ПФЧПТЙФШ ЛБЛПК-ФП УПМДБФ. йЪ УПУЕДОЕК ЛПНОБФЩ ДПОПУЙМЙУШ ЗПМПУБ, ЪЧПО ВХФЩМПЛ Й ВПЛБМПЧ.

Wir... meldem... gehorsam... Herr... Feldkurat,- У ФТХДПН ЧЩЗПЧПТЙМ ЧЕТЪЙМБ, ПФДБЧБС ЮЕУФШ УПМДБФХ,- ein... Paket... und ein Mann gebracht [юЕУФШ ЙНЕЕН... ДПМПЦЙФШ... ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ... ДПУФБЧЙФШ РБЛЕФ У ЮЕМПЧЕЛПН (ОЕН.)].

ЧМЕЪБКФЕ,- УЛБЪБМ УПМДБФ.- зДЕ ЬФП ЧЩ ФБЛ ОБМЙЪБМЙУШ? зПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ ФПЦЕ...- й УПМДБФ УРМАОХМ.

уПМДБФ ХЫЕМ У РБЛЕФПН. рТЙЫЕДЫЙЕ ДПМЗП ЦДБМЙ ЕЗП Ч РЕТЕДОЕК, РПЛБ ОБЛПОЕГ ОЕ ПФЛТЩМБУШ ДЧЕТШ Й Ч РЕТЕДОАА ОЕ ЧПЫЕМ, Б ЛБЛ ВПНВБ ЧМЕФЕМ ЖЕМШДЛХТБФ. пО ВЩМ Ч ПДОПК ЦЙМЕФЛЕ Й Ч ТХЛЕ ДЕТЦБМ УЙЗБТХ.

ФБЛ ЧЩ ХЦЕ ЪДЕУШ,- УЛБЪБМ ПО, ПВТБЭБСУШ Л ыЧЕКЛХ.- б, ЬФП ЧБУ РТЙЧЕМЙ. ь... ОЕФ МЙ Х ЧБУ УРЙЮЕЛ?

ОЙЛБЛ ОЕФ, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ,- ПФЧЕФЙМ ыЧЕКЛ.

Б... Б РПЮЕНХ Х ЧБУ ОЕФ УРЙЮЕЛ? лБЦДЩК УПМДБФ ДПМЦЕО ЙНЕФШ УРЙЮЛЙ, ЮФПВЩ ЪБЛХТЙФШ. уПМДБФ, ОЕ ЙНЕАЭЙК УРЙЮЕЛ, СЧМСЕФУС... СЧМСЕФУС... оХ?

ПУНЕМАУШ ДПМПЦЙФШ, СЧМСЕФУС ВЕЪ УРЙЮЕЛ,- РПДУЛБЪБМ ыЧЕКЛ.

УПЧЕТЫЕООП ЧЕТОП, СЧМСЕФУС ВЕЪ УРЙЮЕЛ Й ОЕ НПЦЕФ ДБФШ ОЙЛПНХ ЪБЛХТЙФШ. ьФП ЧП-РЕТЧЩИ. б ФЕРЕТШ, ЧП-ЧФПТЩИ. х ЧБУ ОПЗЙ ОЕ ЧПОСАФ, ыЧЕКЛ?

ОЙЛБЛ ОЕФ, ОЕ ЧПОСАФ.

ФБЛ. ьФП ЧП-ЧФПТЩИ. б ФЕРЕТШ, Ч-ФТЕФШЙИ. чПДЛХ РШЕФЕ?

ОЙЛБЛ ОЕФ, ЧПДЛЙ ОЕ РША, ФПМШЛП ТПН.

ПФМЙЮОП! чПФ РПУНПФТЙФЕ ОБ ЬФПЗП УПМДБФБ. с ПДПМЦЙМ ЕЗП ОБ ДЕОЕЛ Х РПТХЮЙЛБ жЕМШДЗХВЕТБ, ЬФП ЕЗП ДЕОЭЙЛ. пО ОЙ ЮЕТФБ ОЕ РШЕФ, ФБЛПК pp...ФТ...ФТЕЪЧЕООЙЛ, Б РПФПНХ ПФРТБЧЙФУС У НБТЫЕЧПК ТПФПК. рП...РПФПНХ ЮФП ФБЛПК ЮЕМПЧЕЛ НОЕ ОЕ ОХЦЕО. ьФП ОЕ ДЕОЭЙЛ, Б ЛПТПЧБ. фБ ФПЦЕ РШЕФ ПДОХ ЧПДХ Й НЩЮЙФ ЛБЛ ВЩЛ.

ФЩ Ф...Ф...ТЕЪЧЕООЙЛ! - ПВТБФЙМУС ПО Л УПМДБФХ.- оЕ... ОЕ УФЩДОП ФЕВЕ! дХТТТБЛ! дПУФХЛБЕЫШУС - РПМХЮЙЫШ Ч НПТДХ.

фХФ ЖЕМШДЛХТБФ ПВТБФЙМ УЧПЕ ЧОЙНБОЙЕ ОБ УПМДБФ, ЛПФПТЩЕ РТЙЧЕМЙ ыЧЕКЛБ Й, ОЕУНПФТС ОБ ФП ЮФП ЙЪП ЧУЕИ УЙМ УФБТБМЙУШ УФПСФШ ТПЧОП, ЛБЮБМЙУШ ЙЪ УФПТПОЩ Ч УФПТПОХ, ФЭЕФОП РЩФБСУШ ПРЕТЕФШУС ОБ УЧПЙ ТХЦШС.

ЧЩ Р...РШСОЩ!..- УЛБЪБМ ЖЕМШДЛХТБФ.- чЩ ОБРЙМЙУШ РТЙ ЙУРПМОЕОЙЙ УМХЦЕВОЩИ ПВСЪБООПУФЕК! ъБ ЬФП С РПУБ...УБДЙФШ ЧЕМА ЧБУ! ыЧЕКЛ, ПФВЕТЙФЕ Х ОЙИ ТХЦШС, ПФЧЕДЙФЕ ОБ ЛХИОА Й УФПТПЦЙФЕ, РПЛБ ОЕ РТЙДЕФ РБФТХМШ. с УЕКЮБУ Р...РПЪЧПОА Ч ЛБЪБТНЩ.

йФБЛ, УМПЧБ оБРПМЕПОБ: "оБ ЧПКОЕ УЙФХБГЙС НЕОСЕФУС ЛБЦДПЕ НЗОПЧЕОЙЕ",- ОБЫМЙ ЪДЕУШ УЧПЕ РПМОПЕ РПДФЧЕТЦДЕОЙЕ - ХФТПН ЛПОЧПЙТЩ ЧЕМЙ РПД ЫФЩЛБНЙ ыЧЕКЛБ Й ВПСМЙУШ, ЛБЛ ВЩ ПО ОЕ УВЕЦБМ, Б РПД ЧЕЮЕТ ПЛБЪБМПУШ, ЮФП ыЧЕКЛ РТЙЧЕМ ЙИ Л НЕУФХ ОБЪОБЮЕОЙС Й ЕНХ РТЙЫМПУШ ЙИ ЛБТБХМЙФШ. пОЙ ОЕ УТБЪХ УППВТБЪЙМЙ, ЛБЛ ПВЕТОХМПУШ ДЕМП, ОП ЛПЗДБ, УЙДС ОБ ЛХИОЕ, ХЧЙДЕМЙ Ч ДЧЕТСИ ыЧЕКЛБ У ТХЦШЕН Й РТЙНЛОХФЩН ЫФЩЛПН, ФП РПОСМЙ ЧУЕ.

С ВЩ ЮЕЗП-ОЙВХДШ ЧЩРЙМ,- ЧЪДПИОХМ НБМЕОШЛЙК ПРФЙНЙУФ.

оП ЧЕТЪЙМХ ПРСФШ ПДПМЕМ РТЙУФХР УЛЕРФЙГЙЪНБ. пО ЪБСЧЙМ, ЮФП ЧУЕ ЬФП - ОЙЪЛПЕ РТЕДБФЕМШУФЧП, Й ЗТПНЛП РТЙОСМУС ПВЧЙОСФШ ыЧЕКЛБ ЪБ ФП, ЮФП РП ЕЗП ЧЙОЕ ПОЙ РПРБМЙ Ч ФБЛПЕ РПМПЦЕОЙЕ. пО ХЛПТСМ ЕЗП, ЧУРПНЙОБС, ЛБЛ ыЧЕКЛ ЙН ПВЕЭБМ, ЮФП ЪБЧФТБ ЕЗП РПЧЕУСФ, Б ФЕРЕТШ ЧЩИПДЙФ, ЮФП ЙУРПЧЕДШ, ЛБЛ Й ЧЙУЕМЙГБ, ПДОП ОБДХЧБФЕМШУФЧП.

ыЧЕКЛ НПМЮБ ТБУИБЦЙЧБМ ПЛПМП ДЧЕТЙ.

ПУМЩ НЩ ВЩМЙ! - ЧПРЙМ ЧЕТЪЙМБ.

чЩУМХЫБЧ ЧУЕ ПВЧЙОЕОЙС, ыЧЕКЛ УЛБЪБМ:

ФЕРЕТШ ЧЩ РП ЛТБКОЕК НЕТЕ ЧЙДЙФЕ, ЮФП ЧПЕООБС УМХЦВБ - ОЕ ЖХОФ ЙЪАНБ. с ФПМШЛП ЙУРПМОСА УЧПК ДПМЗ. чМЙР С Ч ЬФП ДЕМП УМХЮБКОП, ЛБЛ Й ЧЩ, ОП НОЕ, ЛБЛ ЗПЧПТЙФУС, "ХМЩВОХМБУШ ЖПТФХОБ".

С ВЩ ЮЕЗП-ОЙВХДШ ЧЩРЙМ! - Ч ПФЮБСОЙЙ РПЧФПТСМ ПРФЙНЙУФ.

чЕТЪЙМБ ЧУФБМ Й, РПЫБФЩЧБСУШ, РПДПЫЕМ Л ДЧЕТЙ.

РХУФЙ ОБУ ДПНПК,- УЛБЪБМ ПО ыЧЕКЛХ,- ВТПУШ ДХТБЮЙФШУС, ЗПМХВЮЙЛ!

ПФПКДЙ! - ПФЧЕФЙМ ыЧЕКЛ.- с ДПМЦЕО ЧБУ ЛБТБХМЙФШ. пФОЩОЕ НЩ ОЕЪОБЛПНЩ.

ч ДЧЕТСИ РПСЧЙМУС ЖЕМШДЛХТБФ.

С... С ОЙЛБЛ ОЕ НПЗХ ДПЪЧПОЙФШУС Ч ЬФЙ УБНЩЕ ЛБЪБТНЩ. б РПФПНХ УФХРБКФЕ ДПНПК ДБ РП...РПНОЙФЕ Х НЕОС, ЮФП ОБ УМХЦВЕ РШСОУФЧПЧБФШ ОЕ...ОЕМШЪС! нБТЫ ПФУАДБ!

л ЮЕУФЙ ЗПУРПДЙОБ ЖЕМШДЛХТБФБ ВХДШ УЛБЪБОП, ЮФП Ч ЛБЪБТНЩ ПО ОЕ ЪЧПОЙМ, ФБЛ ЛБЛ ФЕМЕЖПОБ Х ОЕЗП ОЕ ВЩМП, Б РТПУФП ЗПЧПТЙМ Ч ОБУФПМШОХА ЬМЕЛФТЙЮЕУЛХА МБНРХ,

хЦЕ ФТЕФЙК ДЕОШ ыЧЕКЛ УМХЦЙМ Ч ДЕОЭЙЛБИ Х ЖЕМШДЛХТБФБ пФФП лБГБ Й ЪБ ЬФП ЧТЕНС ЧЙДЕМ ЕЗП ФПМШЛП ПДЙО ТБЪ. оБ ФТЕФЙК ДЕОШ РТЙЫЕМ ДЕОЭЙЛ РПТХЮЙЛБ зЕМШНЙИБ Й УЛБЪБМ ыЧЕКЛХ, ЮФПВЩ ФПФ ЫЕМ Л ОЙН ЪБ ЖЕМШДЛХТБФПН.

рП ДПТПЗЕ ДЕОЭЙЛ ТБУУЛБЪБМ ыЧЕКЛХ, ЮФП ЖЕМШДЛХТБФ РПУУПТЙМУС У РПТХЮЙЛПН зЕМШНЙИПН Й ТБЪВЙМ РЙБОЙОП. жЕМШДЛХТБФ Ч ДПУЛХ РШСО Й ОЕ ИПЮЕФ ЙДФЙ ДПНПК, Б РПТХЮЙЛ зЕМШНЙИ, ФПЦЕ РШСОЩК, ЧУЕ-ФБЛЙ ЧЩЛЙОХМ ЕЗП ОБ МЕУФОЙГХ, Й ФПФ УЙДЙФ Х ДЧЕТЙ ОБ РПМХ Й ДТЕНМЕФ.

рТЙВЩЧ ОБ НЕУФП, ыЧЕКЛ ЛБЛ УМЕДХЕФ ЧУФТСИОХМ ЖЕМШДЛХТБФБ. фПФ ЪБНЩЮБМ Й ПФЛТЩМ ЗМБЪБ. ыЧЕКЛ ЧЪСМ РПД ЛПЪЩТЕЛ Й ПФТБРПТФПЧБМ:

ЮЕУФШ ЙНЕА СЧЙФШУС, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ!

Б ЮФП... ЧБН... ЪДЕУШ ОБДП?

ПУНЕМАУШ ДПМПЦЙФШ, С РТЙЫЕМ ЪБ ЧБНЙ, ЗПУРПДБ ЖЕМШДЛХТБФ. с ДПМЦЕО ВЩМ РТЙКФЙ.

ДПМЦОЩ ВЩМЙ РТЙКФЙ ЪБ НОПК? б ЛХДБ НЩ РПКДЕН?

ДПНПК, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ.

Б ЪБЮЕН НОЕ ЙДФЙ ДПНПК? тБЪЧЕ С ОЕ ДПНБ?

ОЙЛБЛ ОЕФ, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ, ЧЩ - ОБ МЕУФОЙГЕ Ч ЮХЦПН ДПНЕ.

Б ЛБЛ... ЛБЛ С... УАДБ РПРБМ?

ПУНЕМАУШ ДПМПЦЙФШ, ЧЩ ВЩМЙ Ч ЗПУФСИ.

Ч... ЗПУФСИ... Ч ЗП...ЗПУФСИ С ОЕ... ОЕ ВЩМ. чЩ... П...ПЫЙВБЕФЕУШ...

ыЧЕКЛ РТЙРПДОСМ ЖЕМШДЛХТБФБ Й РТЙУМПОЙМ ЕЗП Л УФЕОЕ. жЕМШДЛХТБФ ЫБФБМУС ЙЪ УФПТПОЩ Ч УФПТПОХ, ОБЧБМЙЧБМУС ОБ ыЧЕКЛБ Й ЧУЕ ЧТЕНС РПЧФПТСМ, ЗМХРП ХМЩВБСУШ:

С Х ЧБУ УЕКЮБУ ХРБДХ...

оБЛПОЕГ ыЧЕКЛХ ХДБМПУШ РТЙУМПОЙФШ ЕЗП Л УФЕОЕ, ОП Ч ЬФПН ОПЧПН РПМПЦЕОЙЙ ЖЕМШДЛХТБФ ПРСФШ ЪБДТЕНБМ.

ыЧЕКЛ ТБЪВХДЙМ ЕЗП.

ЮФП ЧБН ХЗПДОП?- УРТПУЙМ ЖЕМШДЛХТБФ, ДЕМБС ФЭЕФОХА РПРЩФЛХ УЯЕИБФШ РП УФЕОЕ Й УЕУФШ ОБ РПМ.

ЛФП ЧЩ ФБЛПК?

ПУНЕМАУШ ДПМПЦЙФШ, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ,- ПФЧЕФЙМ ыЧЕКЛ, УОПЧБ РТЙУМПОСС ЖЕМШДЛХТБФБ Л УФЕОЕ,- С ЧБЫ ДЕОЭЙЛ.

ОЕФ Х НЕОС ОЙЛБЛЙИ ДЕОЭЙЛПЧ,- У ФТХДПН ЧЩЗПЧБТЙЧБМ ЖЕМШДЛХТБФ, РЩФБСУШ ХРБУФШ ОБ ыЧЕКЛБ,- Й С ОЕ ЖЕМШДЛХТБФ. с УЧЙОШС!..- РТЙВБЧЙМ ПО У РШСОПК ПФЛТПЧЕООПУФША.- рХУФЙФЕ НЕОС, УХДБТШ, С У ЧБНЙ ОЕ ЪОБЛПН!

лПТПФЛБС ВПТШВБ ПЛПОЮЙМБУШ ТЕЫЙФЕМШОПК РПВЕДПК ыЧЕКЛБ, ЛПФПТЩК ЧПУРПМШЪПЧБМУС ЬФЙН ДМС ФПЗП, ЮФПВЩ УФБЭЙФШ ЖЕМШДЛХТБФБ У МЕУФОЙГЩ Ч РБТБДОПЕ, ЗДЕ ФПФ, ПДОБЛП, ПЛБЪБМ УЕТШЕЪОПЕ УПРТПФЙЧМЕОЙЕ, ОЕ ЦЕМБС, ЮФПВЩ ЕЗП ЧЩФБЭЙМЙ ОБ ХМЙГХ.

С У ЧБНЙ, УХДБТШ, ОЕ ЪОБЛПН,- ХЧЕТСМ ПО, УПРТПФЙЧМССУШ ыЧЕКЛХ.- ъОБЕФЕ пФФП лБГБ? ьФП - С.

С Х БТИЙЕРЙУЛПРБ ВЩМ!- ПТБМ ПО ОЕНОПЗП РПЗПДС ЪБ ДЧЕТША.- уБН чБФЙЛБО РТПСЧМСЕФ ЙОФЕТЕУ Л НПЕК РЕТУПОЕ. рПОЙНБЕФЕ?!

ыЧЕКЛ ПФВТПУЙМ "ПУНЕМАУШ ДПМПЦЙФШ" Й ЪБЗПЧПТЙМ У ЖЕМШДЛХТБФПН Ч ЙОФЙНОПН ФПОЕ.

ПФРХУФЙ ТХЛХ, ЗПЧПТСФ,- УЛБЪБМ ПО,- Б ОЕ ФП ДБН ТБЪБ! йДЕН ДПНПК - Й ВБУФБ! оЕ ТБЪЗПЧБТЙЧБФШ!

жЕМШДЛХТБФ ПФРХУФЙМ ДЧЕТШ Й ОБЧБМЙМУС ОБ ыЧЕКЛБ.

ФПЗДБ РПКДЕН ЛХДБ-ОЙВХДШ. фПМШЛП Л "ыХЗБН" С ОЕ РПКДХ, С ФБН ПУФБМУС ДПМЦЕО.

ыЧЕКЛ ЧЩФПМЛБМ ЖЕМШДЛХТБФБ ЙЪ РБТБДОПЗП Й РПЧПМПЛ ЕЗП РП ФТПФХБТХ Л ДПНХ.

ЬФП ЮФП ЪБ ЖЙЗХТБ? - РПМАВПРЩФУФЧПЧБМ ПДЙО ЙЪ РТПИПЦЙИ.

ЬФП НПК ВТБФ,- РПСУОЙМ ыЧЕКЛ.- рПМХЮЙМ ПФРХУЛ Й РТЙЕИБМ НЕОС ОБЧЕУФЙФШ ДБ ОБ ТБДПУФСИ ЧЩРЙМ: ОЕ ДХНБМ, ЮФП ЪБУФБОЕФ НЕОС Ч ЦЙЧЩИ.

хУМЩИБЧ РПУМЕДОАА ЖТБЪХ, ЖЕМШДЛХТБФ РТПНЩЮБМ НПФЙЧ ЙЪ ЛБЛПК-ФП ПРЕТЕФЛЙ, РЕТЕЧЙТБС ЕЗП ДП ОЕЧПЪНПЦОПУФЙ. рПФПН ЧЩРТСНЙМУС Й ПВТБФЙМУС Л РТПИПЦЙН:

ЛФП ЙЪ ЧБУ ХНЕТ, РХУФШ СЧЙФУС Ч ФЕЮЕОЙЕ ФТЕИ ДОЕК Ч ЫФБВ ЛПТРХУБ, ЮФПВЩ ФТХР ЕЗП ВЩМ ПЛТПРМЕО УЧСФПК ЧПДПК...- Й ЪБНПМЛ, ОПТПЧС ХРБУФШ ОПУПН ОБ ФТПФХБТ.

ыЧЕКЛ, РПДИЧБФЙЧ ЖЕМШДЛХТБФБ РПД НЩЫЛЙ, РПЧПМПЛ ЕЗП ДБМШЫЕ. чЩФСОХЧ ЧРЕТЕД ЗПМПЧХ Й ЧПМПЮБ ОПЗЙ, ЛБЛ ЛПЫЛБ У РЕТЕЫЙВМЕООЩН ИТЕВФПН, ЖЕМШДЛХТБФ ВПТНПФБМ УЕВЕ РПД ОПУ:

Dominus vobisclim, et cum spiritu tuo. Dominus vobiscurn [вМБЗПУМПЧЕОЙЕ ЗПУРПДОЕ ОБ ЧБУ, Й УП ДХИПН ФЧПЙН. вМБЗПУМПЧЕОЙЕ ЗПУРПДОЕ ОБ ЧБУ (МБФ.)].

х УФПСОЛЙ ЙЪЧПЪЮЙЛПЧ ыЧЕКЛ РПУБДЙМ ЖЕМШДЛХТБФБ ОБ ФТПФХБТ, РТЙУМПОЙЧ ЕЗП Л УФЕОЕ, Б УБН РПЫЕМ ДПЗПЧБТЙЧБФШУС У ЙЪЧПЪЮЙЛБНЙ. пДЙО ЙЪ ОЙИ ЪБСЧЙМ, ЮФП ЪОБЕФ ЬФПЗП РБОБ ПЮЕОШ ИПТПЫП, ПО ХЦЕ ПДЙО ТБЪ ЕЗП ЧПЪЙМ Й ВПМШЫЕ ОЕ РПЧЕЪЕФ.

ЪБВМЕЧБМ НОЕ ЧУЕ,- РПСУОЙМ ЙЪЧПЪЮЙЛ,- ДБ ЕЭЕ ОЕ ЪБРМБФЙМ ЪБ РТПЕЪД. с ЕЗП ВПМШЫЕ ДЧХИ ЮБУПЧ ЧПЪЙМ, РПЛБ ОБЫЕМ, ЗДЕ ПО ЦЙЧЕФ. фТЙ ТБЪБ С Л ОЕНХ ИПДЙМ, Б ПО ФПМШЛП ЮЕТЕЪ ОЕДЕМА ДБМ НОЕ ЪБ ЧУЕ РСФШ ЛТПО.

оБЛПОЕГ РПУМЕ ДПМЗЙИ РЕТЕЗПЧПТПЧ ЛБЛПК-ФП ЙЪЧПЪЮЙЛ ЧЪСМУС ПФЧЕЪФЙ.

ыЧЕКЛ ЧЕТОХМУС ЪБ ЖЕМШДЛХТБФПН. фПФ УРБМ. лФП-ФП УОСМ Х ОЕЗП У ЗПМПЧЩ ЮЕТОЩК ЛПФЕМПЛ (ПО ПВЩЛОПЧЕООП ИПДЙМ Ч ЫФБФУЛПН) Й ХОЕУ.

ыЧЕКЛ ТБЪВХДЙМ ЖЕМШДЛХТБФБ Й У РПНПЭША ЙЪЧПЪЮЙЛБ РПЗТХЪЙМ ЕЗП Ч ЪБЛТЩФЩК ЬЛЙРБЦ. фБН ЖЕМШДЛХТБФ ЧРБМ Ч РПМОПЕ ПФХРЕОЙЕ. пО РТЙОСМ ыЧЕКЛБ ЪБ РПМЛПЧОЙЛБ уЕНШДЕУСФ РСФПЗП РЕИПФОПЗП РПМЛБ аУФБ Й ОЕУЛПМШЛП ТБЪ РПЧФПТЙМ:

ОЕ УЕТДЙУШ, ДТХЦЙЭЕ, ЮФП С ФЕВЕ ФЩЛБА. с УЧЙОШС!

у НЙОХФХ ЛБЪБМПУШ, ЮФП ПФ ФТСУЛЙ РТПМЕФЛЙ РП НПУФПЧПК Л ОЕНХ ЧПЪЧТБЭБЕФУС УПЪОБОЙЕ. пО УЕМ РТСНП Й ЪБРЕМ ЛБЛПК-ФП ПФТЩЧПЛ ЙЪ ОЕЙЪЧЕУФОПК РЕУЕОЛЙ. чЕТПСФОП, ЬФП ВЩМБ ЕЗП УПВУФЧЕООБС ЙНРТПЧЙЪБГЙС.

рПНОА ЪПМПФПЕ ЧТЕНС,
лБЛ ЧУЕ ХМЩВБМЙУШ НОЕ,
рТПЦЙЧБМЙ НЩ Ч ФП ЧТЕНС
х дПНБЦМЙГ Ч нЕТЛМЙОЕ.

пДОБЛП НЙОХФХ УРХУФС ПО РПФЕТСМ ЧУСЛХА УРПУПВОПУФШ УППВТБЦБФШ Й, ПВТБЭБСУШ Л ыЧЕКЛХ, УРТПУЙМ, РТЙЭХТЙЧ ПДЙО ЗМБЪ:

ЛБЛ РПЦЙЧБЕФЕ, НБДБН?.. еДЕФЕ ЛХДБ-ОЙВХДШ ОБ ДБЮХ? - РПУМЕ ЛТБФЛПК РБХЪЩ РТПДПМЦБМ ПО.

ч ЗМБЪБИ Х ОЕЗП ДЧПЙМПУШ, Й ПО ПУЧЕДПНЙМУС:

ЙЪЧПМЙФЕ ЙНЕФШ ХЦЕ ЧЪТПУМПЗП УЩОБ? - й ХЛБЪБМ РБМШГЕН ОБ ыЧЕКЛБ.

ВХДЕЫШ ФЩ УЙДЕФШ ЙМЙ ОЕФ?! - РТЙЛТЙЛОХМ ОБ ОЕЗП ыЧЕКЛ, ЛПЗДБ ЖЕМШДЛХТБФ ИПФЕМ ЧУФБФШ ОБ УЙДЕОШЕ.- с ФЕВС РТЙХЮХ Л РПТСДЛХ!

жЕМШДЛХТБФ ЪБФЙИ Й ФПМШЛП НПМЮБ УНПФТЕМ ЧПЛТХЗ УЧПЙНЙ НБМЕОШЛЙНЙ РПТПУСЮШЙНЙ ЗМБЪЛБНЙ, УПЧЕТЫЕООП ОЕ РПОЙНБС, ЮФП, УПВУФЧЕООП, У ОЙН РТПЙУИПДЙФ.

рПФПН, ПРСФШ ЪБВЩЧ ПВП ЧУЕН ОБ УЧЕФЕ, ПО РПЧЕТОХМУС Л ыЧЕКЛХ Й УЛБЪБМ ФПУЛМЙЧЩН ФПОПН:

РБОЙ, ДБКФЕ НОЕ РЕТЧЩК ЛМБУУ,- Й УДЕМБМ РПРЩФЛХ УРХУФЙФШ ВТАЛЙ.

ЪБУФЕЗОЙУШ УЕКЮБУ ЦЕ, УЧЙОШС! - ЪБПТБМ ОБ ОЕЗП ыЧЕКЛ.- фЕВС Й ФБЛ ЧУЕ ЙЪЧПЪЮЙЛЙ ЪОБАФ. пДЙО ТБЪ ХЦЕ ПВМЕЧБМ ЧУЕ, Б ФЕРЕТШ ЕЭЕ Й ЬФП ИПЮЕЫШ. оЕ ЧППВТБЦБК, ЮФП ПРСФШ ОЕ ЪБРМБФЙЫШ, ЛБЛ Ч РТПЫМЩК ТБЪ.

жЕМШДЛХТБФ НЕМБОИПМЙЮЕУЛЙ РПДРЕТ ЗПМПЧХ ТХЛПК Й УФБМ ОБРЕЧБФШ:

НЕОС ХЦЕ ОЙЛФП ОЕ МАВЙФ...

оП ЧОЕЪБРОП РТЕТЧБМ РЕОЙЕ Й ЪБНЕФЙМ:

Entschuldigen Sie, lieber Kamerad, Sie sind ein Trottel! Ich kann singen, was ich will! [йЪЧЙОЙФЕ, ДПТПЗПК ФПЧБТЙЭ, ЧЩ ВПМЧБО! с НПЗХ РЕФШ, ЮФП ИПЮХ! (ОЕН.)]

фХФ ПО, ЛБЛ ЧЙДОП, ИПФЕМ РТПУЧЙУФБФШ ЛБЛХА-ФП НЕМПДЙА, ОП ЧНЕУФП УЧЙУФБ ЙЪ ЗМПФЛЙ Х ОЕЗП ЧЩТЧБМПУШ ФБЛПЕ НПЭОПЕ "ФРТТХ", ЮФП ЬЛЙРБЦ ПУФБОПЧЙМУС.

лПЗДБ УРХУФС ОЕЛПФПТПЕ ЧТЕНС ПОЙ, РП ТБУРПТСЦЕОЙА ыЧЕКЛБ, УОПЧБ ФТПОХМЙУШ Ч РХФШ, ЖЕМШДЛХТБФ УФБМ ТБУЛХТЙЧБФШ РХУФПК НХОДЫФХЛ.

ОЕ ЪБЛХТЙЧБЕФУС,- УЛБЪБМ ПО, РПОБРТБУОХ ЙУЮЙТЛБЧ ЧУА ЛПТПВЛХ УРЙЮЕЛ.- чЩ НОЕ ДХЕФЕ ОБ УРЙЮЛЙ.

оП ЧОЕЪБРОП ПО РПФЕТСМ ОЙФШ ТБЪНЩЫМЕОЙК Й ЪБУНЕСМУС.

ЧПФ УНЕЫОП! нЩ ПДОЙ Ч ФТБНЧБЕ. оЕ РТБЧДБ МЙ, ЛПММЕЗБ?

й ПО УФБМ ЫБТЙФШ РП ЛБТНБОБН.

С РПФЕТСМ ВЙМЕФ! - ЪБЛТЙЮБМ ПО.- пУФБОПЧЙФЕ ЧБЗПО, ВЙМЕФ ДПМЦЕО ОБКФЙУШ!

рПФПН РПЛПТОП НБИОХМ ТХЛПК Й ЛТЙЛОХМ:

ФТПЗБК ДБМШЫЕ!

й ЧДТХЗ ЪБВПТНПФБМ:

Ч ВПМШЫЙОУФЧЕ УМХЮБЕЧ... дБ, ЧУЕ Ч РПТСДЛЕ... чП ЧУЕИ УМХЮБСИ... чЩ ОБИПДЙФЕУШ Ч ЪБВМХЦДЕОЙЙ... оБ ФТЕФШЕН ЬФБЦЕ?.. ьФП - ПФЗПЧПТЛБ... тБЪЗПЧПТ ЙДЕФ ОЕ ПВП НОЕ, Б П ЧБУ, НЙМПУФЙЧБС ЗПУХДБТЩОС... уЮЕФ!.. пДОБ ЮБЫЛБ ЮЕТОПЗП ЛПЖЕ...

ъБУЩРБС, ПО ОБЮБМ УРПТЙФШ У ЛБЛЙН-ФП ЧППВТБЦБЕНЩН ОЕРТЙСФЕМЕН, ЛПФПТЩК МЙЫБМ ЕЗП РТБЧБ УЙДЕФШ Ч ТЕУФПТБОЕ Х ПЛОБ. рПФПН РТЙОСМ РТПМЕФЛХ ЪБ РПЕЪД Й, ЧЩУПЧЩЧБСУШ ОБТХЦХ, ПТБМ ОБ ЧУА ХМЙГХ РП-ЮЕЫУЛЙ Й РП-ОЕНЕГЛЙ:

ОЙНВХТЛ, РЕТЕУБДЛБ!

ыЧЕКЛ У УЙМПК РТЙФСОХМ ЕЗП Л УЕВЕ, Й ЖЕМШДЛХТБФ, ЪБВЩЧ РТП РПЕЪД, РТЙОСМУС РПДТБЦБФШ ЛТЙЛХ ТБЪОЩИ ЦЙЧПФОЩИ Й РФЙГ. дПМШЫЕ ЧУЕЗП ПО РПДТБЦБМ РЕФХИХ, Й ЕЗП "ЛХЛБТЕЛХ" РПВЕДОП ТБЪОПУЙМПУШ РП ХМЙГБН.

оБ ОЕЛПФПТПЕ ЧТЕНС ПО УФБМ ЧППВЭЕ ОЕПВЩЮБКОП ДЕСФЕМШОЩН, ОЕХУЙДЮЙЧЩН Й РПРЩФБМУС ДБЦЕ ЧЩУЛПЮЙФШ ЙЪ РТПМЕФЛЙ, ТХЗБС ЧУЕИ РТПИПЦЙИ ИХМЙЗБОБНЙ. ъБФЕН ПО ЧЩВТПУЙМ Ч ПЛОП ОПУПЧПК РМБФПЛ Й ЪБЛТЙЮБМ, ЮФПВЩ РТПМЕФЛХ ПУФБОПЧЙМЙ, ФБЛ ЛБЛ ПО РПФЕТСМ ВБЗБЦ. рПФПН УФБМ ТБУУЛБЪЩЧБФШ:

ЦЙМ Ч вХДЕКПЧЙГБИ ПДЙО ВБТБВБОЭЙЛ. чПФ ЦЕОЙМУС ПО Й ЮЕТЕЪ ЗПД ХНЕТ.- пО ЧДТХЗ ТБУИПИПФБМУС.- юФП, ОЕИПТПЫ ТБЪЧЕ БОЕЛДПФЕГ?

чУЕ ЬФП ЧТЕНС ыЧЕКЛ ПВТБЭБМУС У ЖЕМШДЛХТБФПН У ВЕУРПЭБДОПК УФТПЗПУФША. рТЙ НБМЕКЫЙИ РПРЩФЛБИ ЖЕМШДЛХТБФБ ПФЛПМПФШ ПЮЕТЕДОПК ОПНЕТ, ЧЩУЛПЮЙФШ, ОБРТЙНЕТ, ЙЪ РТПМЕФЛЙ ЙМЙ ПФМПНБФШ УЙДЕОШЕ, ыЧЕКЛ ДБЧБМ ЕНХ РПД ТЕВТБ, ОБ ЮФП ФПФ ТЕБЗЙТПЧБМ ОЕПВЩЮБКОП ФХРП. фПМШЛП ПДЙО ТБЪ ПО УДЕМБМ РПРЩФЛХ ЧЪВХОФПЧБФШУС Й ЧЩУЛПЮЙФШ ЙЪ РТПМЕФЛЙ, ЪБПТБЧ, ЮФП ДБМШЫЕ ОЕ РПЕДЕФ, ФБЛ ЛБЛ, ЧНЕУФП ФПЗП ЮФПВЩ ЕИБФШ Ч вХДЕКПЧЙГЩ, ПОЙ ЕДХФ Ч рПДНПЛМЙ. оП ыЧЕКЛ ЪБ ПДОХ НЙОХФХ МЙЛЧЙДЙТПЧБМ НСФЕЦ Й ЪБУФБЧЙМ ЖЕМШДЛХТБФБ ЧЕТОХФШУС Л РЕТЧПОБЮБМШОПНХ РПМПЦЕОЙА, УМЕДС ЪБ ФЕН, ЮФПВЩ ПО ОЕ ХУОХМ. уБНЩН ДЕМЙЛБФОЩН ЙЪ ФПЗП, ЮФП ыЧЕКЛ РТЙ ЬФПН РТПЙЪОЕУ, ВЩМП:

ОЕ ДТЩИОЙ, ДПИМСФЙОБ!

оБ ЖЕМШДЛХТБФБ ЧОЕЪБРОП ОБЫЕМ РТЙРБДПЛ НЕМБОИПМЙЙ, Й ПО ЪБМЙМУС УМЕЪБНЙ, ЧЩРЩФЩЧБС Х ыЧЕКЛБ, ВЩМБ МЙ Х ОЕЗП НБФШ,

ПДЙОПЛ С ОБ ЬФПН УЧЕФЕ, ВТБФГЩ,- ЗПМПУЙМ ПО,- ЪБУФХРЙФЕУШ, РТЙМБУЛБКФЕ НЕОС!

ОЕ УТБНЙ ФЩ НЕОС,- ЧТБЪХНМСМ ЕЗП ыЧЕКЛ,- РЕТЕУФБОШ, Б ФП ЛБЦДЩК УЛБЦЕФ, ЮФП ФЩ ОБМЙЪБМУС.

С ОЙЮЕЗП ОЕ РЙМ, ДТХЗ,- ПФЧЕФЙМ ЖЕМШДЛХТБФ.- с УПЧЕТЫЕООП ФТЕЪЧ!

пО ЧДТХЗ РТЙРПДОСМУС Й ПФДБМ ЮЕУФШ

Ich melde gehorsam, Herr Oberst, ich bin besoffen [юЕУФШ ЙНЕА УППВЭЙФШ, ЗПУРПДЙО РПМЛПЧОЙЛ, С РШСО (ОЕН.)]. с УЧЙОШС! - РПЧФПТЙМ ПО ТБЪ ДЕУСФШ У РШСОПК ПФЛТПЧЕООПУФША, РПМОПК ПФЮБСОЙС. й, ПВТБЭБСУШ Л ыЧЕКЛХ, УФБМ ЛМСОЮЙФШ:

ЧЩЫЧЩТОЙФЕ НЕОС ЙЪ БЧФПНПВЙМС. ъБЮЕН ЧЩ НЕОС У УПВПК ЧЕЪЕФЕ?

рПФПН ПРХУФЙМУС ОБ УЙДЕОШЕ Й ЪБВПТНПФБМ:

- "ч УЙСОШЕ НЕУСГБ ЪМБФПЗП..." чЩ ЧЕТЙФЕ Ч ВЕУУНЕТФЙЕ ДХЫЙ, ЗПУРПДЙО ЛБРЙФБО? нПЦЕФ МЙ МПЫБДШ РПРБУФШ ОБ ОЕВП?

жЕМШДЛХТБФ ЗТПНЛП ЪБУНЕСМУС, ОП ЮЕТЕЪ НЙОХФХ ЪБЗТХУФЙМ Й, БРБФЙЮОП ЗМСДС ОБ ыЧЕКЛБ, РТПЙЪОЕУ:

РПЪЧПМШФЕ, УХДБТШ, С ЧБУ ХЦЕ ЗДЕ-ФП ЧЙДЕМ. оЕ ВЩМЙ МЙ ЧЩ Ч чЕОЕ? с РПНОА ЧБУ РП УЕНЙОБТЙЙ.

у НЙОХФХ ПО ТБЪЧМЕЛБМУС ДЕЛМБНБГЙЕК МБФЙОУЛЙИ УФЙИПЧ:

Aurea prima satast, aetas, quae vindice nullo. дБМШЫЕ Х НЕОС ОЕ РПМХЮБЕФУС,- УЛБЪБМ ПО.- чЩЛЙОШФЕ НЕОС ЧПО. рПЮЕНХ ЧЩ ОЕ ИПФЙФЕ НЕОС ЧЩЛЙОХФШ? уП НОПК ОЙЮЕЗП ОЕ УМХЮЙФУС. с ИПЮХ ХРБУФШ ОПУПН,- ЪБСЧЙМ ПО ТЕЫЙФЕМШОП.- уХДБТШ! дПТПЗПК ДТХЗ,- РТПДПМЦБМ ПО ХНПМСАЭЙН ФПОПН,- ДБКФЕ НОЕ РПДЪБФЩМШОЙЛ!

ПДЙО ЙМЙ ОЕУЛПМШЛП? - ПУЧЕДПНЙМУС ыЧЕКЛ.

жЕМШДЛХТБФ ЧУМХИ УЮЙФБМ РПДЪБФЩМШОЙЛЙ, ВМБЦЕООП ХМЩВБСУШ.

ЬФП ПФМЙЮОП РПНПЗБЕФ РЙЭЕЧБТЕОЙА, - УЛБЪБМ ПО.- фЕРЕТШ ДБКФЕ НОЕ РП НПТДЕ... рПЛПТОП ВМБЗПДБТА! - ЧПУЛМЙЛОХМ ПО, ЛПЗДБ ыЧЕКЛ ОЕНЕДМЕООП ЙУРПМОЙМ ЕЗП ЦЕМБОЙЕ.- с ЧРПМОЕ ДПЧПМЕО. фЕРЕТШ ТБЪПТЧЙФЕ, РПЦБМХКУФБ, НПА ЦЙМЕФЛХ.

пО ЧЩТБЦБМ УБНЩЕ ТБЪОППВТБЪОЩЕ ЦЕМБОЙС. иПФЕМ, ЮФПВЩ ыЧЕКЛ ЧЩЧЙИОХМ ЕНХ ОПЗХ, ЮФПВЩ ОЕНОПЗП РТЙДХЫЙМ, ЮФПВЩ ПУФТЙЗ ЕНХ ОПЗФЙ, ЧЩТЧБМ РЕТЕДОЙЕ ЪХВЩ. пО ПВОБТХЦЙМ УФТЕНМЕОЙЕ Л НХЮЕОЙЮЕУФЧХ, ФТЕВХС, ЮФПВЩ ЕНХ ПФПТЧБМЙ ЗПМПЧХ Й Ч НЕЫЛЕ ВТПУЙМЙ ЧП чМФБЧХ.

НОЕ ВЩ ПЮЕОШ РПЫМЙ ЪЧЕЪДПЮЛЙ ЧПЛТХЗ ЗПМПЧЩ. иПТПЫП ВЩ ЫФХЛ ДЕУСФШ,- ЧПУФПТЦЕООП РТПЙЪОЕУ ПО.

рПФПН ПО ЪБЧЕМ ТБЪЗПЧПТ П УЛБЮЛБИ, ОП УЛПТП РЕТЕЫЕМ ОБ ВБМЕФ, ПДОБЛП Й ФХФ ОЕДПМЗП ЪБДЕТЦБМУС.

ЮБТДБЫ ФБОГХЕФЕ? - УРТПУЙМ ПО ыЧЕКЛБ.- ъОБЕФЕ "фБОЕГ НЕДЧЕДС"? ьФБЛ ЧПФ...

пО ИПФЕМ РПДРТЩЗОХФШ Й ХРБМ ОБ ыЧЕКЛБ. фПФ ОБДБЧБМ ЕНХ ФХНБЛПЧ Й ХМПЦЙМ ОБ УЙДЕОШЕ.

НОЕ ЮЕЗП-ФП ИПЮЕФУС,- ЛТЙЮБМ ЖЕМШДЛХТБФ,- ОП С УБН ОЕ ЪОБА, ЮЕЗП. чЩ ОЕ ЪОБЕФЕ МЙ, ЮЕЗП НОЕ ИПЮЕФУС?

й ПО РПЧЕУЙМ ЗПМПЧХ, УМПЧОП ВЩ РПМОПУФША РПЛПТССУШ УХДШВЕ.

ЮФП НОЕ ДП ФПЗП, ЮЕЗП НОЕ ИПЮЕФУС! - УЛБЪБМ ПО ЧДТХЗ УЕТШЕЪОП.- й ЧБН, УХДБТШ, ДП ЬФПЗП ОЙЛБЛПЗП ДЕМБ ОЕФ! с У ЧБНЙ ОЕ ЪОБЛПН. лБЛ ЧЩ ПУНЕМЙЧБЕФЕУШ ФБЛ РТЙУФБМШОП ОБ НЕОС УНПФТЕФШ?.. хНЕЕФЕ ЖЕИФПЧБФШ?

пО РЕТЕЫЕМ Ч ОБУФХРМЕОЙЕ Й УДЕМБМ РПРЩФЛХ УРЙИОХФШ ыЧЕКЛБ У УЙДЕОШС. рПФПН, ЛПЗДБ ыЧЕКЛ ХУРПЛПЙМ ЕЗП, ВЕЪ УФЕУОЕОЙС ДБЧ РПЮХЧУФЧПЧБФШ УЧПЕ ЖЙЪЙЮЕУЛПЕ РТЕЧПУИПДУФЧП, ЖЕМШДЛХТБФ ПУЧЕДПНЙМУС:

УЕЗПДОС Х ОБУ РПОЕДЕМШОЙЛ ЙМЙ РСФОЙГБ?

пО РПМАВПРЩФУФЧПЧБМ ФБЛЦЕ, ЮФП ФЕРЕТШ - ДЕЛБВТШ ЙМЙ ЙАОШ, Й ЧППВЭЕ РТПСЧЙМ ОЕДАЦЙООЩК ДБТ ЪБДБЧБФШ УБНЩЕ ТБЪОППВТБЪОЩЕ ЧПРТПУЩ.

ЧЩ ЦЕОБФЩ? мАВЙФЕ ЗПТЗПОЪПМХ? чПДСФУС МЙ Х ЧБУ Ч ДПНЕ ЛМПРЩ? лБЛ РПЦЙЧБЕФЕ? вЩМБ МЙ Х ЧБЫЕК УПВБЛЙ ЮХНЛБ?

рПФПН ЖЕМШДЛХТБФ РХУФЙМУС Ч ПФЛТПЧЕООПУФШ: ТБУУЛБЪБМ, ЮФП ПО ДПМЦЕО ЪБ ЧЕТИПЧЩЕ УБРПЗЙ, ЪБ ИМЩУФ Й УЕДМП, ЮФП ОЕУЛПМШЛП МЕФ ФПНХ ОБЪБД Х ОЕЗП ВЩМ ФТЙРРЕТ Й ПО МЕЮЙМ ЕЗП НБТЗБОГПЧЛПК.

С ОЙ П ЮЕН ДТХЗПН ОЕ НПЗ ДХНБФШ, ДБ Й ОЕЛПЗДБ ВЩМП,- РТПДПМЦБМ ПО ЙЛБС.- нПЦЕФ ВЩФШ, ЧБН ЬФП ЛБЦЕФУС УМЙЫЛПН ФСЦЕМЩН, ОП УЛБЦЙФЕ - ЙЛ! юФП ДЕМБФШ! - ЙЛ! хЦ ЧЩ РТПУФЙФЕ НЕОС!

ФЕТНПУПН,- ОБЮБМ ПО, ЪБВЩЧ, П ЮЕН ЗПЧПТЙМ НЙОХФХ ОБЪБД,- ОБЪЩЧБЕФУС УПУХД, ЛПФПТЩК УПИТБОСЕФ РЕТЧПОБЮБМШОХА ФЕНРЕТБФХТХ ЕДЩ ЙМЙ ОБРЙФЛБ... лБЛ РП-ЧБЫЕНХ, ЛПММЕЗБ, ЛПФПТБС ЙЪ ЙЗТ ЮЕУФОЕЕ: "ЦЕМЕЪЛБ" ЙМЙ "ДЧБДГБФШ ПДОП"?.. еК-ВПЗХ, НЩ У ФПВПК ЗДЕ-ФП ХЦЕ ЧУФТЕЮБМЙУШ! - ЧПУЛМЙЛОХМ ПО, РПЛХЫБСУШ ПВОСФШ ыЧЕКЛБ Й ПВМПВЩЪБФШ ЕЗП УЧПЙНЙ УМАОСЧЩНЙ ЗХВБНЙ.- нЩ ЧЕДШ ЧНЕУФЕ ИПДЙМЙ Ч ЫЛПМХ... фЩ УМБЧОЩК РБТЕОШ! - ЗПЧПТЙМ ПО, ОЕЦОП ЗМБДС УЧПА УПВУФЧЕООХА ОПЗХ.- лБЛ ФЩ, ПДОБЛП, ЧЩТПУ ЪБ ФП ЧТЕНС, ЮФП С ФЕВС ОЕ ЧЙДЕМ! у ФПВПК С ЪБВЩЧБА П ЧУЕИ РЕТЕЦЙФЩИ УФТБДБОЙСИ.

фХФ ЙН ПЧМБДЕМП РПЬФЙЮЕУЛПЕ ОБУФТПЕОЙЕ, Й ПО ЪБЗПЧПТЙМ П ЧПЪЧТБЭЕОЙЙ Л УПМОЕЮОПНХ УЧЕФХ УЮБУФМЙЧЩИ УПЪДБОЙК Й РМБНЕООЩИ УЕТДЕГ. ъБФЕН ПО ХРБМ ОБ ЛПМЕОЙ Й ОБЮБМ НПМЙФШУС: "вПЗПТПДЙГБ ДЕЧП, ТБДХКУС", РТЙЮЕН ИПИПФБМ ЧП ЧУЕ ЗПТМП.

лПЗДБ ПОЙ ПУФБОПЧЙМЙУШ, ЕЗП ОЙЛБЛ ОЕ ХДБЧБМПУШ ЧЩФБЭЙФШ ЙЪ ЬЛЙРБЦБ.

НЩ ЕЭЕ ОЕ РТЙЕИБМЙ! - ЛТЙЮБМ ПО.- рПНПЗЙФЕ! нЕОС РПИЙЭБАФ! цЕМБА ЕИБФШ ДБМШЫЕ!

еЗП РТЙЫМПУШ Ч ВХЛЧБМШОПН УНЩУМЕ УМПЧБ ЧЩЛПЧЩТОХФШ ЙЪ ДТПЦЕЛ, ЛБЛ ЧБТЕОХА ХМЙФЛХ ЙЪ ТБЛПЧЙОЩ. пДОП НЗОПЧЕОЙЕ ЛБЪБМПУШ, ЮФП ЕЗП ЧПФ-ЧПФ ТБЪПТЧХФ РПРПМБН, РПФПНХ ЮФП ПО ХГЕРЙМУС ОПЗБНЙ ЪБ УЙДЕОШЕ.

рТЙ ЬФПН ЖЕМШДЛХТБФ ЗТПНЛП ИПИПФБМ, ПЮЕОШ ДПЧПМШОЩК, ЮФП ОБДХМ ыЧЕКЛБ Й ЙЪЧПЪЮЙЛБ.

ЧЩ НЕОС ТБЪПТЧЕФЕ, ЗПУРПДБ!

еМЕ-ЕМЕ ЕЗП ЧФБЭЙМЙ РП МЕУФОЙГЕ Ч ЛЧБТФЙТХ Й, ЛБЛ НЕЫПЛ, УЧБМЙМЙ ОБ ДЙЧБО. жЕМШДЛХТБФ ЪБСЧЙМ, ЮФП ЪБ БЧФПНПВЙМШ, ЛПФПТПЗП ПО ОЕ ЪБЛБЪЩЧБМ, ПО РМБФЙФШ ОЕ ОБНЕТЕО. рПОБДПВЙМПУШ ВПМЕЕ ЮЕФЧЕТФЙ ЮБУБ, ЮФПВЩ ЧФПМЛПЧБФШ ЕНХ, ЮФП ПО ЕИБМ Ч ЛТЩФПН ЬЛЙРБЦЕ. оП Й ФПЗДБ ПО ОЕ УПЗМБУЙМУС РМБФЙФШ, ЧПЪТБЦБС, ЮФП ЕЪДЙФ ФПМШЛП Ч ЛБТЕФЕ.

ЧЩ НЕОС ИПФЙФЕ ОБДХФШ,- ЪБСЧЙМ ЖЕМШДЛХТБФ, НОПЗПЪОБЮЙФЕМШОП РПДНЙЗЙЧБС ыЧЕКЛХ Й ЙЪЧПЪЮЙЛХ,- НЩ ЫМЙ РЕЫЛПН.

й ЧДТХЗ РПД ОБРМЩЧПН ЭЕДТПУФЙ ПО ЛЙОХМ ЙЪЧПЪЮЙЛХ ЛПЫЕМЕЛ:

ЧПЪШНЙ ЧУЕ! Ich kann bezahlen! [с Ч УПУФПСОЙЙ ЪБРМБФЙФШ! (ОЕН.)] дМС НЕОС МЙЫОЙК ЛТЕКГЕТ ОЙЮЕЗП ОЕ ЪОБЮЙФ!

рТБЧЙМШОЕЕ ВЩМП ВЩ УЛБЪБФШ, ЮФП ДМС ОЕЗП ОЙЮЕЗП ОЕ ЪОБЮБФ ФТЙДГБФШ ЫЕУФШ ЛТЕКГЕТПЧ, ФБЛ ЛБЛ Ч ЛПЫЕМШЛЕ ВПМШЫЕ Й ОЕ ВЩМП. л УЮБУФША, ЙЪЧПЪЮЙЛ РПДЧЕТЗ ЖЕМШДЛХТБФБ ФЭБФЕМШОПНХ ПВЩУЛХ, ЧЕДС РТЙ ЬФПН ТБЪЗПЧПТ ПВ ПРМЕХИБИ.

ОХ, ХДБТШ! - РПУПЧЕФПЧБМ ЖЕМШДЛХТБФ.- дХНБЕЫШ, ОЕ ЧЩДЕТЦХ? рСФПЛ ПРМЕХИ ЧЩДЕТЦХ.

ч ЦЙМЕФЕ Х ЖЕМШДЛХТБФБ ЙЪЧПЪЮЙЛ ОБЫЕМ РСФЕТЛХ Й ХЫЕМ, РТПЛМЙОБС УЧПА УХДШВХ Й ЖЕМШДЛХТБФБ, ЙЪ-ЪБ ЛПФПТПЗП ПО ДБТПН РПФТБФЙМ УФПМШЛП ЧТЕНЕОЙ Й Л ФПНХ ЦЕ МЙЫЙМУС ЪБТБВПФЛБ.

жЕМШДЛХТБФ НЕДМЕООП ЪБУЩРБМ, ОЕ РЕТЕУФБЧБС УФТПЙФШ ТБЪМЙЮОЩЕ РМБОЩ. юЕЗП ФПМШЛП ОЕ РТЙИПДЙМП ЕНХ Ч ЗПМПЧХ: УЩЗТБФШ ОБ ТПСМЕ, РПКФЙ ОБ ХТПЛ ФБОГЕЧ Й, ОБЛПОЕГ, РПДЦБТЙФШ УЕВЕ ТЩВЛЙ.

рПФПН ПО ПВЕЭБМ ЧЩДБФШ ЪБ ыЧЕКЛБ УЧПА УЕУФТХ, ЛПФПТПК Х ОЕЗП ОЕ ВЩМП. оБЛПОЕГ ПО РПЦЕМБМ, ЮФПВЩ ЕЗП ПФОЕУМЙ ОБ ЛТПЧБФШ, Й ХУОХМ, ЪБСЧЙЧ, ЮФП ЕНХ ИПФЕМПУШ ВЩ, ЮФПВЩ Ч ОЕН РТЙЪОБМЙ ЮЕМПЧЕЛБ - УХЭЕУФЧП, ТБЧОПГЕООПЕ УЧЙОШЕ.

чПКДС ХФТПН Ч ЛПНОБФХ ЖЕМШДЛХТБФБ, ыЧЕКЛ ЪБУФБМ ЕЗП МЕЦБЭЙН ОБ ДЙЧБОЕ Й ОБРТСЦЕООП ТБЪНЩЫМСАЭЙН П ФПН, ЛБЛ НПЗМП УМХЮЙФШУС, ЮФП ЕЗП ЛФП-ФП ПВМЙМ, ДБ ФБЛ, ЮФП ПО РТЙЛМЕЙМУС ВТАЛБНЙ Л ЛПЦБОПНХ ДЙЧБОХ.

ПУНЕМАУШ ДПМПЦЙФШ, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ,- УЛБЪБМ ыЧЕКЛ,- ЧЩ ОПЮША...

ч ОЕНОПЗЙИ УМПЧБИ ПО ТБЪЯСУОЙМ ЖЕМШДЛХТБФХ, ЛБЛ ЦЕУФПЛП ФПФ ПЫЙВБЕФУС, ДХНБС, ЮФП ЕЗП ПВМЙМЙ.

рТПУОХЧЫЙУШ У ЮТЕЪЧЩЮБКОП ФСЦЕМПК ЗПМПЧПК, ЖЕМШДЛХТБФ РТЕВЩЧБМ Ч ХЗОЕФЕООПН УПУФПСОЙЙ ДХИБ.

ОЕ НПЗХ ЧУРПНОЙФШ,- УЛБЪБМ ПО,- ЛБЛЙН ПВТБЪПН С РПРБМ У ЛТПЧБФЙ ОБ ДЙЧБО?

Б ЧЩ Й ОЕ ВЩМЙ ОБ ЛТПЧБФЙ. лБЛ ФПМШЛП НЩ РТЙЕИБМЙ, ЧБУ ХМПЦЙМЙ ОБ ДЙЧБО - ДП РПУФЕМЙ ДПФБЭЙФШ ОЕ НПЗМЙ.

Б ЮФП С ОБФЧПТЙМ? оЕ ОБФЧПТЙМ МЙ С ЮЕЗП? с ЦЕ ОЕ ВЩМ РШСО!

ДП РПМПЦЕОЙС ТЙЪ,- ПФЧЕЮБМ ыЧЕКЛ,- ЧДТЕВЕЪЗЙ, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ, ДП ЪЕМЕОПЗП ЪНЙС. с ДХНБА, ЧБН УФБОЕФ МЕЗЮЕ, ЕУМЙ ЧЩ РЕТЕПДЕОЕФЕУШ Й ХНПЕФЕУШ...

Х НЕОС ФБЛПЕ ПЭХЭЕОЙЕ, ВХДФП НЕОС ЙЪВЙМЙ,- ЦБМПЧБМУС ЖЕМШДЛХТБФ,- Й РПФПН ЦБЦДБ. с ЧЮЕТБ ОЕ ДТБМУС?

ДП ЬФПЗП ОЕ ДПИПДЙМП, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ. б ЦБЦДБ - ЬФП ЙЪ-ЪБ ЦБЦДЩ ЧЮЕТБЫОЕК. пФ ОЕЕ ОЕ ФБЛ-ФП МЕЗЛП ПФДЕМБФШУС. с ЪОБМ ПДОПЗП УФПМСТБ, ФБЛ ФПФ Ч РЕТЧЩК ТБЪ ОБРЙМУС РПД ОПЧЩК ФЩУСЮБ ДЕЧСФШУПФ ДЕУСФЩК ЗПД, Б РЕТЧПЗП СОЧБТС У ХФТБ ЕЗП ОБЮБМБ НХЮЙФШ ЦБЦДБ, Й ЮХЧУФЧПЧБМ ПО УЕВС ПФЧТБФЙФЕМШОП, ФБЛ ЮФП РТЙЫМПУШ ЛХРЙФШ УЕМЕДЛХ Й ОБРЙФШУС УОПЧБ. у ФЕИ РПТ ПО ДЕМБЕФ ЬФП ЛБЦДЩК ДЕОШ ЧПФ ХЦЕ ЮЕФЩТЕ ЗПДБ РПДТСД. й ОЙЛФП ОЕ НПЦЕФ ЕНХ РПНПЮШ, РПФПНХ ЮФП РП УХВВПФБН ПО РПЛХРБЕФ УЕВЕ УЕМЕДПЛ ОБ ГЕМХА ОЕДЕМА. фБЛБС ЧПФ ЛБТХУЕМШ, ЛБЛ ЗПЧБТЙЧБМ ОБЫ УФБТЩК ЖЕМШДЖЕВЕМШ Ч дЕЧСОПУФП РЕТЧПН РПМЛХ.

жЕМШДЛХТБФ ВЩМ РПДБЧМЕО, ОБ ОЕЗП ОБРБМБ ИБОДТБ. фПФ, ЛФП ХУМЩЫБМ ВЩ ЕЗП ТБУУХЦДЕОЙС Ч ЬФПФ НПНЕОФ, ОЙ ОБ НЙОХФХ ОЕ ХУПНОЙМУС ВЩ Ч ФПН, ЮФП РПРБМ ОБ МЕЛГЙА ДПЛФПТБ бМЕЛУБОДТБ вБФЕЛБ ОБ ФЕНХ "пВЯСЧЙН ЧПКОХ ОЕ ОБ ЦЙЧПФ, Б ОБ УНЕТФШ ДЕНПОХ БМЛПЗПМС, ЛПФПТЩК ХВЙЧБЕФ ОБЫЙИ МХЮЫЙИ МАДЕК" ЙМЙ ЮФП ЮЙФБЕФ ЕЗП ЛОЙЗХ "уФП ЙУЛТ ЬФЙЛЙ",- РТБЧДБ, У ОЕЛПФПТЩНЙ ЙЪНЕОЕОЙСНЙ.

С РПОЙНБА,- ЙЪМЙЧБМУС ЖЕМШДЛХТБФ,- ЕУМЙ ЮЕМПЧЕЛ РШЕФ ВМБЗПТПДОЩЕ ОБРЙФЛЙ, ДПРХУФЙН, БТБЛ, НБТБУЛЙО ЙМЙ ЛПОШСЛ, Б ЧЕДШ С ЧЮЕТБ РЙМ НПЦЦЕЧЕМПЧЛХ. хДЙЧМСАУШ, ЛБЛ С НПЗ ЕЕ РЙФШ? чЛХУ ПФЧТБФЙФЕМШОЩК! иПФШ ВЩ ЬФП ЧЙЫОЕЧЛБ ВЩМБ. чЩДХНЩЧБАФ МАДЙ ЧУСЛХА НЕТЪПУФШ Й РШАФ, ЛБЛ ЧПДХ. х ЬФПК НПЦЦЕЧЕМПЧЛЙ ОЙ ЧЛХУБ, ОЙ ГЧЕФБ, ФПМШЛП ЗПТМП ДЕТЕФ. вЩМБ ВЩ ИПФШ ОБУФПСЭБС НПЦЦЕЧЕМПЧБС ОБУФПКЛБ, ЛБЛХА С ПДОБЦДЩ РЙМ Ч нПТБЧЙЙ. б ЧЕДШ ЧЮЕТБЫОАА УДЕМБМЙ ОБ ЛБЛПН-ФП ДТЕЧЕУОПН УРЙТФХ ЙМЙ ДЕТЕЧСООПН НБУМЕ... рПУНПФТЙФЕ, ЮФП ЪБ ПФТЩЦЛБ! чПДЛБ - СД,- ТЕЫЙФЕМШОП ЪБСЧЙМ ПО.- чПДЛБ ДПМЦОБ ВЩФШ ОБФХТБМШОПК, ОБУФПСЭЕК, Б ОЙ Ч ЛПЕН УМХЮБЕ ОЕ УПУФТСРБООПК ЕЧТЕСНЙ ИПМПДОЩН УРПУПВПН ОБ ЖБВТЙЛЕ. ч ЬФПН ПФОПЫЕОЙЙ У ЧПДЛПК ДЕМП ПВУФПЙФ, ЛБЛ У ТПНПН, Б ИПТПЫЙК ТПН- ТЕДЛПУФШ... вЩМБ ВЩ РПД ТХЛПК ОБУФПСЭБС ПТЕИПЧБС ОБУФПКЛБ,- ЧЪДПИОХМ ПО,- ПОБ ВЩ НОЕ ОБМБДЙМБ ЦЕМХДПЛ. фБЛБС ПТЕИПЧБС ОБУФПКЛБ, ЛБЛ Х ЛБРЙФБОБ ыОБВЕМС Ч вТХУЛЕ.

пО РТЙОСМУС ТЩФШУС Ч ЛПЫЕМШЛЕ.

Х НЕОС ЧУЕЗП-ОБЧУЕЗП ФТЙДГБФШ ЫЕУФШ ЛТЕКГЕТПЧ. юФП, ЕУМЙ РТПДБФШ ДЙЧБО...- ТБУУХЦДБМ ПО.- лБЛ ЧЩ ДХНБЕФЕ, ыЧЕКЛ? лХРСФ ЕЗП? дПНПИПЪСЙОХ С УЛБЦХ, ЮФП С ЕЗП ПДПМЦЙМ ЙМЙ ЮФП ЕЗП ХЛТБМЙ. оЕФ, ДЙЧБО С ПУФБЧМА. рПЫМА-ЛБ С ЧБУ Л ЛБРЙФБОХ ыОБВЕМА, РХУФШ ПО НОЕ ПДПМЦЙФ УФП ЛТПО. пО РПЪБЧЮЕТБ ЧЩЙЗТБМ Ч ЛБТФЩ. еУМЙ ЧБН ОЕ РПЧЕЪЕФ, УФХРБКФЕ Ч чТЫПЧЙГЕ Ч ЛБЪБТНЩ Л РПТХЮЙЛХ нБМЕТХ. еУМЙ Й ФБН ОЕ ЧЩКДЕФ, ФП ПФРТБЧМСКФЕУШ ОБ зТБДЮБОЩ Л ЛБРЙФБОХ жЙЫЕТХ. уЛБЦЙФЕ ЕНХ, ЮФП НОЕ ОЕПВИПДЙНП РМБФЙФШ ЪБ ЖХТБЦ ДМС МПЫБДЙ, ФБЛ ЛБЛ ФЕ ДЕОШЗЙ С РТПРЙМ. б ЕУМЙ Й ФБН Х ЧБУ ОЕ ЧЩЗПТЙФ, ЪБМПЦЙН ТПСМШ. вХДШ ЮФП ВХДЕФ! с ЧБН ОБРЙЫХ РБТХ УФТПЛ ДМС ЛБЦДПЗП. рПУФБТБКФЕУШ ХВЕДЙФШ. зПЧПТЙФЕ ЧУЕН, ЮФП ПЮЕОШ ОХЦОП, ЮФП С УЙЦХ ВЕЪ ЗТПЫБ. чППВЭЕ ЧЩДХНЩЧБКФЕ ЮФП ИПФЙФЕ, ОП У РХУФЩНЙ ТХЛБНЙ ОЕ ЧПЪЧТБЭБКФЕУШ, ОЕ ФП РПЫМА ОБ ЖТПОФ. дБ УРТПУЙФЕ Х ЛБРЙФБОБ ыОБВЕМС, ЗДЕ ПО РПЛХРБЕФ ЬФХ ПТЕИПЧХА ОБУФПКЛХ, Й ЛХРЙФЕ ДЧЕ ВХФЩМЛЙ.

ыЧЕКЛ ЧЩРПМОЙМ ЬФП ЪБДБОЙЕ ВМЕУФСЭЕ. еЗП РТПУФПДХЫЙЕ Й ЮЕУФОБС ЖЙЪЙПОПНЙС ЧЩЪЩЧБМЙ РПМОПЕ ДПЧЕТЙЕ ЛП ЧУЕНХ, ЮФП ВЩ ПО ОЙ ЗПЧПТЙМ. ыЧЕКЛ УЮЕМ ВПМЕЕ ХДПВОЩН ОЕ ТБУУЛБЪЩЧБФШ ЛБРЙФБОХ ыОБВЕМА, ЛБРЙФБОХ жЙЫЕТХ Й РПТХЮЙЛХ нБМЕТХ, ЮФП ЖЕМШДЛХТБФ ДПМЦЕО РМБФЙФШ ЪБ ЖХТБЦ ДМС МПЫБДЙ, Б РПДЛТЕРЙФШ УЧПА РТПУШВХ ЪБСЧМЕОЙЕН, ЮФП ЖЕМШДЛХТБФХ, ДЕУЛБФШ, ОЕПВИПДЙНП РМБФЙФШ БМЙНЕОФЩ.

дЕОШЗЙ ПО РПМХЮЙМ ЧУАДХ.

лПЗДБ ПО У ЮЕУФША ЧЕТОХМУС ЙЪ ЬЛУРЕДЙГЙЙ Й РПЛБЪБМ ЖЕМШДЛХТБФХ, ХЦЕ ХНЩФПНХ Й ПДЕФПНХ, ФТЙУФБ ЛТПО, ФПФ ВЩМ РПТБЦЕО.

С ЧЪСМ ЧУЕ УТБЪХ,- УЛБЪБМ ыЧЕКЛ,- ЮФПВЩ ОБН ОЕ РТЙЫМПУШ ЪБЧФТБ ЙМЙ РПУМЕЪБЧФТБ УОПЧБ ЪБВПФЙФШУС П ДЕОШЗБИ. чУЕ УПЫМП ДПЧПМШОП ЗМБДЛП, ОП ЛБРЙФБОБ ыОБВЕМС РТЙЫМПУШ ХНПМСФШ ОБ ЛПМЕОСИ. фБЛБС ЛБОБМШС! оП ЛПЗДБ С ЕНХ УЛБЪБМ, ЮФП ОБН ОЕПВИПДЙНП РМБФЙФШ БМЙНЕОФЩ...

БМЙНЕОФЩ?! - Ч ХЦБУЕ РЕТЕУРТПУЙМ ЖЕМШДЛХТБФ.

ОХ ДБ, БМЙНЕОФЩ, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ, ПФУФХРОЩЕ ДЕЧПЮЛБН. чЩ ЦЕ НОЕ УЛБЪБМЙ, ЮФПВЩ С ЮФП-ОЙВХДШ ЧЩДХНБМ, Б ОЙЮЕЗП ДТХЗПЗП НОЕ Ч ЗПМПЧХ ОЕ РТЙЫМП. х ОБУ ПДЙО РПТФОПК РМБФЙМ БМЙНЕОФЩ РСФЙ ДЕЧПЮЛБН УТБЪХ. пО ВЩМ РТПУФП Ч ПФЮБСОЙЙ Й ФПЦЕ ЮБУФП ПДБМЦЙЧБМ ОБ ЬФП ДЕОШЗЙ. й РТЕДУФБЧШФЕ, ЛБЦДЩК ЧИПДЙМ Ч ЕЗП ФСЦЕМПЕ РПМПЦЕОЙЕ. пОЙ УРТБЫЙЧБМЙ, ЮФП ЪБ ДЕЧПЮЛБ, Б С УЛБЪБМ, ЮФП ПЮЕОШ ИПТПЫЕОШЛБС, ЕК ОЕФ ЕЭЕ РСФОБДГБФЙ. иПФЕМЙ ХЪОБФШ БДТЕУ.

ОЕДХТОП ЧЩ РТПЧЕМЙ ЬФП ДЕМП! - ЧЪДПИОХМ ЖЕМШДЛХТБФ Й ЪБЫБЗБМ РП ЛПНОБФЕ.- лБЛПК РПЪПТ! - УЛБЪБМ ПО, ИЧБФБСУШ ЪБ ЗПМПЧХ.- б ФХФ ЕЭЕ ЗПМПЧБ ФТЕЭЙФ!

С ЙН ДБМ БДТЕУ ПДОПК ЗМХИПК УФБТХЫЛЙ ОБ ОБЫЕК ХМЙГЕ,- ТБЪЯСУОСМ ыЧЕКЛ.- с ИПФЕМ РТПЧЕУФЙ ДЕМП ПУОПЧБФЕМШОП: РТЙЛБЪ ЕУФШ РТЙЛБЪ. оЕ НПЗ С ХКФЙ ОЙ У ЮЕН, РТЙЫМПУШ ЛПЕ-ЮФП ЧЩДХНБФШ. дБ, ЧПФ ЕЭЕ: ФБН РТЙЫМЙ ЪБ ТПСМЕН. с ЙИ РТЙЧЕМ, ЮФПВЩ ПОЙ ПФЧЕЪМЙ ЕЗП Ч МПНВБТД, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ. вХДЕФ ОЕРМПИП, ЕУМЙ ТПСМШ ЪБВЕТХФ. й НЕУФП ПЮЙУФЙФУС, Й ДЕОЕЗ Х ОБУ У ЧБНЙ РТЙВБЧЙФУС - РП ЛТБКОЕК НЕТЕ ОБ ОЕЛПФПТПЕ ЧТЕНС ВХДЕН ПВЕУРЕЮЕОЩ. б ЕУМЙ ИПЪСЙО УФБОЕФ УРТБЫЙЧБФШ, ЮФП НЩ УПВЙТБЕНУС ДЕМБФШ У ТПСМЕН, С УЛБЦХ, ЮФП Ч ОЕН МПРОХМЙ УФТХОЩ Й НЩ ЕЗП ПФРТБЧМСЕН ОБ ЖБВТЙЛХ Ч ТЕНПОФ. рТЙЧТБФОЙГЕ С ФБЛ Й УЛБЪБМ, ЮФПВЩ ПОБ ОЕ ХДЙЧМСМБУШ, ЛПЗДБ ТПСМШ ВХДХФ ЧЩОПУЙФШ Й ЗТХЪЙФШ ОБ РПДЧПДХ... й ОБ ДЙЧБО Х НЕОС ХЦЕ РПЛХРБФЕМШ ЕУФШ. ьФП НПК ЪОБЛПНЩК ФПТЗПЧЕГ УФБТПК НЕВЕМША. ъБКДЕФ РПУМЕ ПВЕДБ. оЩОЮЕ ЛПЦБОЩЕ ДЙЧБОЩ Ч ГЕОЕ.

Б ВПМШЫЕ ЧЩ ОЙЮЕЗП ОЕ ПВУФТСРБМЙ, ыЧЕКЛ? - Ч ПФЮБСОЙЙ УРТПУЙМ ЖЕМШДЛХТБФ, ЧУЕ ЧТЕНС ДЕТЦБУШ ПВЕЙНЙ ТХЛБНЙ ЪБ ЗПМПЧХ.

ПУНЕМАУШ ДПМПЦЙФШ, ЗПУРПДЙО ЖЕМШДЛХТБФ, С РТЙОЕУ ЧНЕУФП ДЧХИ ВХФЩМПЛ ПТЕИПЧПК ОБУФПКЛЙ, ФПК УБНПК, ЛПФПТХА РПЛХРБЕФ ЛБРЙФБО ыОБВЕМШ, РСФШ, ЮФПВЩ Х ОБУ ВЩМ ЛПЕ-ЛБЛПК ЪБРБУ Й ЧУЕЗДБ ОБЫМПУШ ЮФП ЧЩРЙФШ... ъБ ТПСМЕН НПЗХФ ЪБКФЙ. б ФП ЕЭЕ МПНВБТД ЪБЛТПАФ...

жЕМШДЛХТБФ НБИОХМ ВЕЪОБДЕЦОП ТХЛПК, Й УРХУФС ОЕУЛПМШЛП НЙОХФ ТПСМШ ХЦЕ ЗТХЪЙМЙ ОБ РПДЧПДХ. лПЗДБ ыЧЕКЛ ЧЕТОХМУС ЙЪ МПНВБТДБ, ЖЕМШДЛХТБФ УЙДЕМ РЕТЕД ТБУЛХРПТЕООПК ВХФЩМЛПК ПТЕИПЧПК ОБУФПКЛЙ, ТХЗБСУШ, ЮФП ОБ ПВЕД ЕНХ ДБМЙ ОЕРТПЦБТЕООЩК ЫОЙГЕМШ. жЕМШДЛХТБФ ВЩМ ПРСФШ ОБЧЕУЕМЕ. пО ПВЯСЧЙМ ыЧЕКЛХ, ЮФП У ЪБЧФТБЫОЕЗП ДОС ОБЮЙОБЕФ ОПЧХА ЦЙЪОШ, ФБЛ ЛБЛ ХРПФТЕВМСФШ БМЛПЗПМШ - ОЙЪНЕООЩК НБФЕТЙБМЙЪН, Б ЦЙФШ УМЕДХЕФ ЦЙЪОША ДХИПЧОПК.

пО ЖЙМПУПЖУФЧПЧБМ РТЙВМЙЪЙФЕМШОП У РПМЮБУБ. лПЗДБ ВЩМБ ПФЛХРПТЕОБ ФТЕФШС ВХФЩМЛБ, РТЙЫЕМ ФПТЗПЧЕГ УФБТПК НЕВЕМША, Й ЖЕМШДЛХТБФ ЪБ ВЕУГЕОПЛ РТПДБМ ЕНХ ДЙЧБО Й РТЙ ЬФПН ХЗПЧБТЙЧБМ РПЛХРБФЕМС РПВЕУЕДПЧБФШ У ОЙН. пО ПУФБМУС ЧЕУШНБ ОЕДПЧПМЕО, ЛПЗДБ ФПФ ПФЗПЧПТЙМУС ФЕН, ЮФП ЙДЕФ РПЛХРБФШ ОПЮОПК УФПМЙЛ.

ЦБМШ, ЮФП Х НЕОС ОЕФ ФБЛПЗП! - УПЛТХЫЕООП ТБЪЧЕМ ТХЛБНЙ ЖЕМШДЛХТБФ.- фТХДОП ПВП ЧУЕН РПЪБВПФЙФШУС ЪБТБОЕЕ.

рПУМЕ ХИПДБ ФПТЗПЧГБ УФБТПК НЕВЕМША ЖЕМШДЛХТБФ ЪБЧЕМ РТЙСФЕМШУЛХА ВЕУЕДХ УП ыЧЕКЛПН, У ЛПФПТЩН Й ТБУРЙМ УМЕДХАЭХА ВХФЩМЛХ. юБУФШ ТБЪЗПЧПТБ ВЩМБ РПУЧСЭЕОБ ПФОПЫЕОЙА ЖЕМШДЛХТБФБ Л ЦЕОЭЙОБН Й Л ЛБТФБН. уЙДЕМЙ ДПМЗП. чЕЮЕТ ЪБУФБМ ыЧЕКЛБ ЪБ РТЙСФЕМШУЛПК ВЕУЕДПК У ЖЕМШДЛХТБФПН.

л ОПЮЙ ПФОПЫЕОЙС, ПДОБЛП, ЙЪНЕОЙМЙУШ. жЕМШДЛХТБФ ЧЕТОХМУС Л УЧПЕНХ ЧЮЕТБЫОЕНХ УПУФПСОЙА, РЕТЕРХФБМ ыЧЕКЛБ У ЛЕН-ФП ДТХЗЙН Й ЗПЧПТЙМ ЕНХ:

ФПМШЛП ОЕ ХИПДЙФЕ. рПНОЙФЕ ФПЗП ТЩЦЕЗП АОЛЕТБ ЙЪ ЙОФЕОДБОФУФЧБ?

ьФБ ЙДЙММЙС РТПДПМЦБМБУШ ДП ФЕИ РПТ, РПЛБ ыЧЕКЛ ОЕ УЛБЪБМ ЖЕМШДЛХТБФХ:

ИЧБФЙФ! фЕРЕТШ Ч РПУФЕМШ Й ДТЩИОЙ! рПОСМ?

МЕЪХ, НЙМЩК, МЕЪХ... лБЛ ОЕ РПМЕЪФШ? - ВПТНПФБМ ЖЕМШДЛХТБФ.- рПНОЙЫШ, ЛБЛ НЩ ЧНЕУФЕ ХЮЙМЙУШ Ч РСФПН ЛМБУУЕ Й С ЪБ ФЕВС РЙУБМ ТБВПФЩ РП-ЗТЕЮЕУЛПНХ?.. х ЧБУ ЧЕДШ ЧЙММБ Ч ъВТБУМБЧЕ. фХДБ НПЦОП РТПЕИБФШ РБТПИПДПН РП чМФБЧЕ. ъОБЕФЕ, ЮФП ФБЛПЕ чМФБЧБ?

ыЧЕКЛ ЪБУФБЧЙМ ЕЗП УОСФШ ВПФЙОЛЙ Й ТБЪДЕФШУС. жЕМШДЛХТБФ РПДЮЙОЙМУС, ПВТБФЙЧЫЙУШ УП УМПЧПН РТПФЕУФБ Л ОЕЧЙДЙНЩН УМХЫБФЕМСН.

ЧЙДЙФЕ, ЗПУРПДБ,- ЦБМПЧБМУС ПО ЫЛБЖХ Й ЖЙЛХУХ,- ЛБЛ УП НОПК ПВТБЭБАФУС НПЙ ТПДУФЧЕООЙЛЙ!.. оЕ РТЙЪОБА ОЙЛБЛЙИ ТПДУФЧЕООЙЛПЧ! - ЧДТХЗ ТЕЫЙФЕМШОП ЪБСЧЙМ ПО, ХЛМБДЩЧБСУШ Ч РПУФЕМШ.- чПУУФБОШ РТПФЙЧ НЕОС ЪЕНМС Й ОЕВП, С Й ФПЗДБ ПФТЕЛХУШ ПФ ОЙИ!..

й Ч ЛПНОБФЕ ТБЪДБМУС ИТБР ЖЕМШДЛХТБФБ.

л ЬФПНХ ЦЕ РЕТЙПДХ ПФОПУЙФУС Й ЧЙЪЙФ ыЧЕКЛБ ОБ УЧПА ЛЧБТФЙТХ Л УЧПЕК УФБТПК УМХЦБОЛЕ РБОЙ нАММЕТПЧПК. ыЧЕКЛ ЪБУФБМ ДПНБ ДЧПАТПДОХА УЕУФТХ РБОЙ нАММЕТПЧПК, ЛПФПТБС У РМБЮЕН УППВЭЙМБ ЕНХ, ЮФП РБОЙ нАММЕТПЧБ ВЩМБ БТЕУФПЧБОБ Ч ФПФ ЦЕ ЧЕЮЕТ, ЛПЗДБ ПФЧЕЪМБ ыЧЕКЛБ ОБ РТЙЪЩЧ. уФБТХЫЛХ УХДЙМ ЧПЕООЩК УХД, Й Ч ЧЙДХ ФПЗП, ЮФП ОЙЮЕЗП ОЕ ВЩМП ДПЛБЪБОП, ЕЕ ПФЧЕЪМЙ Ч ЛПОГЕОФТБГЙПООЩК МБЗЕТШ Ч ыФЕКОЗПЖ. пФ ОЕЕ ХЦЕ РПМХЮЕОП РЙУШНП. ыЧЕКЛ ЧЪСМ ЬФХ УЕНЕКОХА ТЕМЙЛЧЙА Й РТПЮЕМ:

"нЙМБС бООХЫЛБ! оБН ЪДЕУШ ПЮЕОШ ИПТПЫП, Й ЧУЕ НЩ ЪДПТПЧЩ. х УПУЕДЛЙ РП ЛПКЛЕ УЩРОПК *** ЕУФШ Й ЮЕТОБС ***. ч ПУФБМШОПН ЧУЕ Ч РПТСДЛЕ. еДЩ Х ОБУ ДПУФБФПЮОП, Й НЩ УПВЙТБЕН ОБ УХР ЛБТФПЖЕМШОХА ***. уМЩЫБМБ С, ЮФП РБО ыЧЕКЛ ХЦЕ ***, ФБЛ ФЩ ЛБЛ-ОЙВХДШ ТБЪХЪОБК, ЗДЕ ПО МЕЦЙФ, ЮФПВЩ РПУМЕ ЧПКОЩ НЩ НПЗМЙ ХЛТБУЙФШ ЕЗП НПЗЙМХ. ъБВЩМБ ФЕВЕ УЛБЪБФШ, ЮФП ОБ ЮЕТДБЛЕ Ч ФЕНОПН ХЗМХ Ч СЭЙЛЕ ПУФБМУС ЭЕОПЮЕЛ ЖПЛУФЕТШЕТ. чПФ ХЦЕ УЛПМШЛП ОЕДЕМШ, ЛБЛ ПО ОЙЮЕЗП ОЕ ЕМ,- У ФПК РПТЩ ЛБЛ РТЙЫМЙ НЕОС ***. с ДХНБА, ЮФП ХЦЕ РПЪДОП Й РЕУЙЛ ХЦЕ ПФДБМ *** ДХЫХ".

чЕУШ МЙУФ РЕТЕУЕЛБМ ТПЪПЧЩК ЫФЕНРЕМШ:

Zensuriert л.. Й k. Konzentrationslager Steinhof [рТПУНПФТЕОП ГЕОЪХТПК. йНРЕТБФПТУЛЙК ЛПТПМЕЧУЛЙК ЛПОГЕОФТБГЙПООЩК МБЗЕТШ ыФЕКОЗПЖ (ОЕН.)].

Й Ч УБНПН ДЕМЕ, РЕУЙЛ ВЩМ ХЦЕ НЕТФЧ! - ЧУИМЙРОХМБ ДЧПАТПДОБС УЕУФТБ РБОЙ нАММЕТПЧПК.- б ЛПНОБФХ УЧПА ЧЩ ВЩ Й ОЕ ХЪОБМЙ. фБН ФЕРЕТШ ЦЙЧХФ РПТФОЙИЙ. пОЙ ХУФТПЙМЙ Х ЧБУ ДБНУЛЙК УБМПО. оБ УФЕОБИ РПЧУАДХ НПДЩ, Й ГЧЕФЩ ОБ ПЛОБИ.

дЧПАТПДОБС УЕУФТБ РБОЙ нАММЕТПЧПК ОЙЛБЛ ОЕ НПЗМБ ХУРПЛПЙФШУС. чУИМЙРЩЧБС Й РТЙЮЙФБС, ПОБ ОБЛПОЕГ ЧЩУЛБЪБМБ ПРБУЕОЙЕ, ЮФП ыЧЕКЛ ХДТБМ У ЧПЕООПК УМХЦВЩ, Б ФЕРЕТШ ИПЮЕФ Й ОБ ОЕЕ ОБЧМЕЮШ ВЕДХ Й РПЗХВЙФШ. й ПОБ ЪБЗПЧПТЙМБ У ОЙН, ЛБЛ У РТПЦЦЕООЩН БЧБОФАТЙУФПН.

ЪБВБЧОП!- УЛБЪБМ ыЧЕКЛ.- ьФП НОЕ ХЦБУОП ОТБЧЙФУС! чПФ ЮФП, РБОЙ лЕКТЦПЧБ, ЧЩ УПЧЕТЫЕООП РТБЧЩ, С ХДТБМ. оП ДМС ЬФПЗП НОЕ РТЙЫМПУШ ХВЙФШ РСФОБДГБФШ ЧБИНЙУФТПЧ Й ЖЕМШДЖЕВЕМЕК. фПМШЛП ЧЩ ОЙЛПНХ ПВ ЬФПН ОЕ ЗПЧПТЙФЕ.

й ыЧЕКЛ РПЛЙОХМ УЧПК ПЮБЗ, ПЛБЪБЧЫЙКУС ФБЛЙН ОЕЗПУФЕРТЙЙНОЩН, РТЕДЧБТЙФЕМШОП ПФДБЧ ТБУРПТСЦЕОЙС:

РБОЙ лЕКТЦПЧБ, Х НЕОС Ч РТБЮЕЮОПК ЧПТПФОЙЮЛЙ Й НБОЙЫЛЙ, ФБЛ ЧЩ ЙИ ЪБВЕТЙФЕ, ЮФПВЩ, ЛПЗДБ С ЧЕТОХУШ У ЧПЕООПК УМХЦВЩ, Х НЕОС ВЩМП ЮФП ОБДЕФШ ЙЪ ЫФБФУЛПЗП. й ЕЭЕ РПУМЕДЙФЕ, ЮФПВЩ Ч РМБФСОПН ЫЛБЖХ Ч НПЙИ ЛПУФАНБИ ОЕ ЪБЧЕМБУШ НПМШ. б ФЕН ВБТЩЫОСН, ЮФП УРСФ ОБ НПЕК РПУФЕМЙ, РТПЫХ ЛМБОСФШУС.

ъБЗМСОХМ ыЧЕКЛ Й Ч ФТБЛФЙТ "х ЮБЫЙ". хЧЙДБЧ eЗП, ЦЕОБ рБМЙЧГБ ЪБСЧЙМБ, ЮФП ОЕ ОБМШЕФ ЕНХ РЙЧБ, ФБЛ ЛБЛ ПО, ОБЧЕТОПЕ, ДЕЪЕТФЙТ.

НПК НХЦ,- ОБЮБМБ ПОБ НХУПМЙФШ УФБТХА ЙУФПТЙА,- ВЩМ ФБЛПК ПУФПТПЦОЩК Й УЙДЙФ ФЕРЕТШ, ВЕДОСЗБ, ОЙ ЪБ ЮФП ОЙ РТП ЮФП, Б ФБЛЙЕ ЧПФ ТБЪЗХМЙЧБАФ ОБ УЧПВПДЕ, ХДЙТБАФ У ЧПЕООПК УМХЦВЩ. чБУ ОБ РТПЫМПК ОЕДЕМЕ ПРСФШ ЙУЛБМЙ...нЩ РППУФПТПЦОЕЕ ЧБУ,- ЪБЛПОЮЙМБ ПОБ УЧПА ТЕЮШ, - Б ОБЦЙМЙ-ФБЛЙ ВЕДХ. оЕ ЧУЕН ФБЛПЕ УЮБУФШЕ, ЛБЛ ЧБН.

уЧЙДЕФЕМЕН ЬФПЗП ТБЪЗПЧПТБ ВЩМ РПЦЙМПК ЮЕМПЧЕЛ, УМЕУБТШ УП уНЙИПЧБ. пО РПДПЫЕМ Л ыЧЕКЛХ Й УЛБЪБМ:

ВХДШФЕ ДПВТЩ, УХДБТШ, РПДПЦДЙФЕ НЕОС ОБ ХМЙГЕ, НОЕ ОХЦОП У ЧБНЙ РПВЕУЕДПЧБФШ.

оБ ХМЙГЕ ПО ТБЪЗПЧПТЙМУС УП ыЧЕКЛПН, ФБЛ ЛБЛ, УПЗМБУОП ТЕЛПНЕОДБГЙЙ ФТБЛФЙТЭЙГЩ, РТЙОСМ ЕЗП ЪБ ДЕЪЕТФЙТБ. пО УППВЭЙМ ыЧЕКЛХ, ЮФП Х ОЕЗП ЕУФШ УЩО, ЛПФПТЩК ФПЦЕ ХВЕЦБМ У ЧПЕООПК УМХЦВЩ Й ФЕРЕТШ ОБИПДЙФУС Х ВБВХЫЛЙ, Ч сУЕООПК, ПЛПМП кПЪЕЖПЧБ. оЕ ПВТБЭБС ЧОЙНБОЙС ОБ ХЧЕТЕОЙС ыЧЕКЛБ, ЮФП ПО ЧПЧУЕ ОЕ ДЕЪЕТФЙТ, УМЕУБТШ ЧФЙУОХМ ЕНХ Ч ТХЛХ ДЕУСФШ ЛТПО.

ЬФП ЧБН РТЙЗПДЙФУС ОБ РЕТЧПЕ ЧТЕНС,- УЛБЪБМ ПО, ХЧМЕЛБС ыЧЕКЛБ ЪБ УПВПК Ч ЧЙООЩК РПЗТЕВПЛ ОБ ХЗМХ.- с ЧБН ЧРПМОЕ УПЮХЧУФЧХА, НЕОС ЧБН ОЕЮЕЗП ВПСФШУС.

ыЧЕКЛ ЧЕТОХМУС ДПНПК РПЪДОП ОПЮША. жЕМШДЛХТБФБ ЕЭЕ ОЕ ВЩМП ДПНБ. пО РТЙЫЕМ ФПМШЛП РПД ХФТП, ТБЪВХДЙМ ыЧЕКЛБ Й УЛБЪБМ:

ЪБЧФТБ ЕДЕН УМХЦЙФШ РПМЕЧХА ПВЕДОА. уЧБТЙФЕ ЮЕТОЩК ЛПЖЕ У ТПНПН... йМЙ ОЕФ, МХЮЫЕ УЧБТЙФЕ ЗТПЗ.

Вышел же Алеша из дома отца в состоянии духа разбитом и подавленном еще больше, чем давеча, когда входил к отцу. Ум его был тоже как бы раздроблен и разбросан, тогда как сам он вместе с тем чувствовал, что боится соединить разбросанное и снять общую идею со всех мучительных противоречий, пережитых им в этот день. Что-то граничило почти с отчаянием, чего никогда не бывало в сердце Алеши. Надо всем стоял, как гора, главный, роковой и неразрешимый вопрос: чем кончится у отца с братом Дмитрием пред этою страшною женщиной? Теперь уж он сам был свидетелем. Он сам тут присутствовал и видел их друг пред другом. Впрочем, несчастным, вполне и страшно несчастным, мог оказаться лишь брат Дмитрий: его сторожила несомненная беда. Оказались тоже и другие люди, до которых всё это касалось и, может быть, гораздо более, чем могло казаться Алеше прежде. Выходило что-то даже загадочное. Брат Иван сделал к нему шаг, чего так давно желал Алеша, и вот сам он отчего-то чувствует теперь, что его испугал этот шаг сближения. А те женщины? Странное дело: давеча он направлялся к Катерине Ивановне в чрезвычайном смущении, теперь же не чувствовал никакого; напротив, спешил к ней сам, словно ожидая найти у ней указания. А, однако, передать ей поручение было видимо теперь тяжелее, чем давеча: дело о трех тысячах было решено окончательно, и брат Дмитрий, почувствовав теперь себя бесчестным и уже безо всякой надежды, конечно, не остановится более и ни пред каким падением. К тому же еще велел передать Катерине Ивановне и только что происшедшую у отца сцену. Было уже семь часов и смеркалось, когда Алеша пошел к Катерине Ивановне, занимавшей один очень просторный и удобный дом на Большой улице. Алеша знал, что она живет с двумя тетками. Одна из них приходилась, впрочем, теткой лишь сестре Агафье Ивановне; это была та бессловесная особа в доме ее отца, которая ухаживала за нею там вместе с сестрой, когда она приехала к ним туда из института. Другая же тетка была тонная и важная московская барыня, хотя и из бедных. Слышно было, что обе они подчинялись во всем Катерине Ивановне и состояли при ней единственно для этикета. Катерина же Ивановна подчинялась лишь своей благодетельнице, генеральше, оставшейся за болезнию в Москве и к которой она обязана была посылать по два письма с подробными известиями о себе каждую неделю. Когда Алеша вошел в переднюю и попросил о себе доложить отворившей ему горничной, в зале, очевидно, уже знали о его прибытии (может быть, заметили его из окна), но только Алеша вдруг услышал какой-то шум, послышались чьи-то бегущие женские шаги, шумящие платья: может быть, выбежали две или три женщины. Алеше показалось странным, что он мог произвести своим прибытием такое волнение. Его, однако, тотчас же ввели в залу. Это была большая комната, уставленная элегантною и обильною мебелью, совсем не по-провинциальному. Было много диванов и кушеток, диванчиков, больших и маленьких столиков; были картины на стенах, вазы и лампы на столах, было много цветов, был даже аквариум у окна. От сумерек в комнате было несколько темновато. Алеша разглядел на диване, на котором, очевидно, сейчас сидели, брошенную шелковую мантилью, а на столе пред диваном две недопитые чашки шоколату, бисквиты, хрустальную тарелку с синим изюмом и другую с конфетами. Кого-то угощали. Алеша догадался, что попал на гостей, и поморщился. Но в тот же миг поднялась портьера и быстрыми, спешными шагами вошла Катерина Ивановна, с радостною восхищенною улыбкой протягивая обе руки Алеше. В ту же минуту служанка внесла и поставила на стол две зажженные свечи. — Слава богу, наконец-то и вы! Я одного только вас и молила у бога весь день! Садитесь. Красота Катерины Ивановны еще и прежде поразила Алешу, когда брат Дмитрий, недели три тому назад, привозил его к ней в первый раз представить и познакомить, по собственному чрезвычайному желанию Катерины Ивановны. Разговор между ними в то свидание, впрочем, не завязался. Полагая, что Алеша очень сконфузился, Катерина Ивановна как бы щадила его и всё время проговорила в тот раз с Дмитрием Федоровичем. Алеша молчал, но многое очень хорошо разглядел. Его поразила властность, гордая развязность, самоуверенность надменной девушки. И всё это было несомненно. Алеша чувствовал, что он не преувеличивает. Он нашел, что большие черные горящие глаза ее прекрасны и особенно идут к ее бледному, даже несколько бледно-желтому продолговатому лицу. Но в этих глазах, равно как и в очертании прелестных губ, было нечто такое, во что, конечно, можно было брату его влюбиться ужасно, но что, может быть, нельзя было долго любить. Он почти прямо высказал свою мысль Дмитрию, когда тот после визита пристал к нему, умоляя его не утаить, какое он вынес впечатление, повидав его невесту. — Ты будешь с нею счастлив, но, может быть... неспокойно счастлив. — То-то брат, такие такими и остаются, они не смиряются пред судьбой. Так ты думаешь, что я не буду ее вечно любить? — Нет, может быть, ты будешь ее вечно любить, но, может быть, не будешь с нею всегда счастлив... Алеша произнес тогда свое мнение, краснея и досадуя на себя, что, поддавшись просьбам брата, высказал такие «глупые» мысли. Потому что ему самому его мнение показалось ужасно как глупым тотчас же, как он его высказал. Да и стыдно стало ему высказывать так властно мнение о женщине. Тем с большим изумлением почувствовал он теперь при первом взгляде на выбежавшую к нему Катерину Ивановну, что, может быть, тогда он очень ошибся. В этот раз лицо ее сияло неподдельною простодушною добротой, прямою и пылкою искренностью. Изо всей прежней «гордости и надменности», столь поразивших тогда Алешу, замечалась теперь лишь одна смелая, благородная энергия и какая-то ясная, могучая вера в себя. Алеша понял с первого взгляда на нее, с первых слов, что весь трагизм ее положения относительно столь любимого ею человека для нее вовсе не тайна, что она, может быть, уже знает всё, решительно всё. И однако же, несмотря на то, было столько света в лице ее, столько веры в будущее. Алеша почувствовал себя пред нею вдруг серьезно и умышленно виноватым. Он был побежден и привлечен сразу. Кроме всего этого, он заметил с первых же слов ее, что она в каком-то сильном возбуждении, может быть очень в ней необычайном, — возбуждении, похожем почти даже на какой-то восторг. — Я потому так ждала вас, что от вас от одного могу теперь узнать всю правду — ни от кого больше! — Я пришел... — пробормотал Алеша, путаясь, — я... он послал меня... — А, он послал вас, ну так я и предчувствовала. Теперь всё знаю, всё! — воскликнула Катерина Ивановна с засверкавшими вдруг глазами. — Постойте, Алексей Федорович, я вам заранее скажу, зачем я вас так ожидала. Видите, я, может быть, гораздо более знаю, чем даже вы сами; мне не известий от вас нужно. Мне вот что от вас нужно: мне надо знать ваше собственное, личное последнее впечатление о нем, мне нужно, чтобы вы мне рассказали в самом прямом, неприкрашенном, в грубом даже (о, во сколько хотите грубом!) виде — как вы сами смотрите на него сейчас и на его положение после вашей с ним встречи сегодня? Это будет, может быть, лучше, чем если б я сама, к которой он не хочет больше ходить, объяснилась с ним лично. Поняли вы, чего я от вас хочу? Теперь с чем же он вас послал ко мне (я так и знала, что он вас пошлет!) — говорите просто, самое последнее слово говорите!.. — Он приказал вам... кланяться, и что больше не придет никогда... а вам кланяться. — Кланяться? Он так и сказал, так и выразился? — Да. — Мельком, может быть, нечаянно, ошибся в слове, не то слово поставил, какое надо? — Нет, он велел именно, чтоб я передал это слово: «кланяться». Просил раза три, чтоб я не забыл передать. Катерина Ивановна вспыхнула. — Помогите мне теперь, Алексей Федорович, теперь-то мне и нужна ваша помощь: я вам скажу мою мысль, а вы мне только скажите на нее, верно или нет я думаю. Слушайте, если б он велел мне кланяться мельком, не настаивая на передаче слова, не подчеркивая слова, то это было бы всё... Тут был бы конец! Но если он особенно настаивал на этом слове, если особенно поручал вам не забыть передать мне этот поклон, — то, стало быть, он был в возбуждении, вне себя, может быть? Решился и решения своего испугался! Не ушел от меня твердым шагом, а полетел с горы. Подчеркивание этого слова может означать одну браваду... — Так, так! — горячо подтвердил Алеша, — мне самому так теперь кажется. — А коли так, то он еще не погиб! Он только в отчаянии, но я еще могу спасти его. Стойте: не передавал ли он вам что-нибудь о деньгах, о трех тысячах? — Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже всё равно, — с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его брата. — Но разве вы... про эти деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся. — Давно знаю, и знаю наверно. Я в Москве телеграммой спрашивала и давно знаю, что деньги не получены. Он деньги не послал, но я молчала. В последнюю неделю я узнала, как ему были и еще нужны деньги... Я поставила во всем этом одну только цель: чтоб он знал, к кому воротиться и кто его самый верный друг. Нет, он не хочет верить, что я ему самый верный друг, не захотел узнать меня, он смотрит на меня только как на женщину. Меня всю неделю мучила страшная забота: как бы сделать, чтоб он не постыдился предо мной этой растраты трех тысяч? То есть пусть стыдится и всех и себя самого, но пусть меня не стыдится. Ведь богу он говорит же всё, не стыдясь. Зачем же не знает до сих пор, сколько я могу для него вынести? Зачем, зачем не знает меня, как он смеет не знать меня после всего, что было? Я хочу его спасти навеки. Пусть он забудет меня как свою невесту! И вот он боится предо мной за честь свою! Ведь вам же, Алексей Федорович, он не побоялся открыться? Отчего я до сих пор не заслужила того же? Последние слова она произнесла в слезах; слезы брызнули из ее глаз. — Я должен вам сообщить, — произнес тоже дрожащим голосом Алеша, — о том, что сейчас было у него с отцом. — И он рассказал всю сцену, рассказал, что был послан за деньгами, что тот ворвался, избил отца и после того особенно и настоятельно еще раз подтвердил ему, Алеше, идти «кланяться»... — Он пошел к этой женщине... — тихо прибавил Алеша. — А вы думаете, что я эту женщину не перенесу? Он думает, что я не перенесу? Но он на ней не женится, — нервно рассмеялась она вдруг, — разве Карамазов может гореть такою страстью вечно? Это страсть, а не любовь. Он не женится, потому что она и не выйдет за него... — опять странно усмехнулась вдруг Катерина Ивановна. — Он, может быть, женится, — грустно проговорил Алеша, потупив глаза. — Он не женится, говорю вам! Эта девушка — это ангел, знаете вы это? Знаете вы это! — воскликнула вдруг с необыкновенным жаром Катерина Ивановна. — Это самое фантастическое из фантастических созданий! Я знаю, как она обольстительна, но я знаю, как она и добра, тверда, благородна. Чего вы смотрите так на меня, Алексей Федорович? Может быть, удивляетесь моим словам, может быть, не верите мне? Аграфена Александровна, ангел мой! — крикнула она вдруг кому-то, смотря в другую комнату, — подите к нам, это милый человек, это Алеша, он про наши дела всё знает, покажитесь ему! — А я только и ждала за занавеской, что вы позовете, — произнес нежный, несколько слащавый даже, женский голос. Поднялась портьера, и... сама Грушенька, смеясь и радуясь, подошла к столу. В Алеше как будто что передернулось. Он приковался к ней взглядом, глаз отвести не мог. Вот она, эта ужасная женщина — «зверь», как полчаса назад вырвалось про нее у брата Ивана. И однако же, пред ним стояло, казалось бы, самое обыкновенное и простое существо на взгляд, — добрая, милая женщина, положим красивая, но так похожая на всех других красивых, но «обыкновенных» женщин! Правда, хороша она была очень, очень даже, — русская красота, так многими до страсти любимая. Это была довольно высокого роста женщина, несколько пониже, однако, Катерины Ивановны (та была уже совсем высокого роста), полная, с мягкими, как бы неслышными даже движениями тела, как бы тоже изнеженными до какой-то особенной слащавой выделки, как и голос ее. Она подошла не как Катерина Ивановна — мощною бодрою походкой; напротив, неслышно. Ноги́ ее на полу совсем не было слышно. Мягко опустилась она в кресло, мягко прошумев своим пышным черным шелковым платьем и изнеженно кутая свою белую как кипень полную шею и широкие плечи в дорогую черную шерстяную шаль. Ей было двадцать два года, и лицо ее выражало точь-в-точь этот возраст. Она была очень бела лицом, с высоким бледно-розовым оттенком румянца. Очертание лица ее было как бы слишком широко, а нижняя челюсть выходила даже капельку вперед. Верхняя губа была тонка, а нижняя, несколько выдавшаяся, была вдвое полнее и как бы припухла. Но чудеснейшие, обильнейшие темно-русые волосы, темные соболиные брови и прелестные серо-голубые глаза с длинными ресницами заставили бы непременно самого равнодушного и рассеянного человека, даже где-нибудь в толпе, на гулянье, в давке, вдруг остановиться пред этим лицом и надолго запомнить его. Алешу поразило всего более в этом лице его детское, простодушное выражение. Она глядела как дитя, радовалась чему-то как дитя, она именно подошла к столу, «радуясь» и как бы сейчас чего-то ожидая с самым детским нетерпеливым и доверчивым любопытством. Взгляд ее веселил душу — Алеша это почувствовал. Было и еще что-то в ней, о чем он не мог или не сумел бы дать отчет, но что, может быть, и ему сказалось бессознательно, именно опять-таки эта мягкость, нежность движений тела, эта кошачья неслышность этих движений. И однако ж, это было мощное и обильное тело. Под шалью сказывались широкие полные плечи, высокая, еще совсем юношеская грудь. Это тело, может быть, обещало формы Венеры Милосской, хотя непременно и теперь уже в несколько утрированной пропорции, — это предчувствовалось. Знатоки русской женской красоты могли бы безошибочно предсказать, глядя на Грушеньку, что эта свежая, еще юношеская красота к тридцати годам потеряет гармонию, расплывется, самое лицо обрюзгнет, около глаз и на лбу чрезвычайно быстро появятся морщиночки, цвет лица огрубеет, побагровеет может быть, — одним словом, красота на мгновение, красота летучая, которая так часто встречается именно у русской женщины. Алеша, разумеется, не думал об этом, но, хоть и очарованный, он, с неприятным каким-то ощущением и как бы жалея, спрашивал себя: зачем это она так тянет слова и не может говорить натурально? Она делала это, очевидно находя в этом растягивании и в усиленно слащавом оттенении слогов и звуков красоту. Это была, конечно, лишь дурная привычка дурного тона, свидетельствовавшая о низком воспитании, о пошло усвоенном с детства понимании приличного. И однако же, этот выговор и интонация слов представлялись Алеше почти невозможным каким-то противоречием этому детски простодушному и радостному выражению лица, этому тихому, счастливому, как у младенца, сиянию глаз! Катерина Ивановна мигом усадила ее в кресло против Алеши и с восторгом поцеловала ее несколько раз в ее смеющиеся губки. Она точно была влюблена в нее. — Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я захотела узнать ее, увидать ее, я хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама. Я так и знала, что мы с ней всё решим, всё! Так сердце предчувствовало... Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и не ошиблась. Грушенька всё разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла покой и радость... — Не погнушались мной, милая, достойная барышня, — нараспев протянула Грушенька всё с тою же милою, радостной улыбкой. — И не смейте говорить мне такие слова, обаятельница, волшебница! Вами-то гнушаться? Вот я нижнюю губку вашу еще раз поцелую. Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще... Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится, глядя на этого ангела... — Алеша краснел и дрожал незаметною малою дрожью. — Нежите вы меня, милая барышня, а я, может, и вовсе не стою ласки вашей. — Не стоит! Она-то этого не стоит! — воскликнула опять с тем же жаром Катерина Ивановна, — знайте, Алексей Федорович, что мы фантастическая головка, что мы своевольное, но гордое-прегордое сердечко! Мы благородны, Алексей Федорович, мы великодушны, знаете ли вы это? Мы были лишь несчастны. Мы слишком скоро готовы были принести всякую жертву недостойному, может быть, или легкомысленному человеку. Был один, один тоже офицер, мы его полюбили, мы ему всё принесли, давно это было, пять лет назад, а он нас забыл, он женился. Теперь он овдовел, писал, он едет сюда, — и знайте, что мы одного его, одного его только любим до сих пор и любили всю жизнь! Он приедет, и Грушенька опять будет счастлива, а все пять лет эти она была несчастна. Но кто же попрекнет ее, кто может похвалиться ее благосклонностью! Один этот старик безногий, купец, — но он был скорей нашим отцом, другом нашим, оберегателем. Он застал нас тогда в отчаянии, в муках, оставленную тем, кого мы так любили... да ведь она утопиться тогда хотела, ведь старик этот спас ее, спас ее! — Очень уж вы защищаете меня, милая барышня, очень уж вы во всем поспешаете, — протянула опять Грушенька. — Защищаю? Да нам ли защищать, да еще смеем ли мы тут защищать? Грушенька, ангел, дайте мне вашу ручку, посмотрите на эту пухленькую, маленькую, прелестную ручку, Алексей Федорович; видите ли вы ее, она мне счастье принесла и воскресила меня, и я вот целовать ее сейчас буду, и сверху и в ладошку, вот, вот и вот! — И она три раза как бы в упоении поцеловала действительно прелестную, слишком, может быть, пухлую ручку Грушеньки. Та же, протянув эту ручку, с нервным, звонким прелестным смешком следила за «милою барышней», и ей видимо было приятно, что ее ручку так целуют. «Может быть, слишком уж много восторга», — мелькнуло в голове Алеши. Он покраснел. Сердце его было всё время как-то особенно неспокойно. — Не устыдите ведь вы меня, милая барышня, что ручку мою при Алексее Федоровиче так целовали. — Да разве я вас тем устыдить хотела? — промолвила несколько удивленно Катерина Ивановна, — ах, милая, как вы меня дурно понимаете! — Да вы-то меня, может, тоже не так совсем понимаете, милая барышня, я, может, гораздо дурнее того, чем у вас на виду. Я сердцем дурная, я своевольная. Я Дмитрия Федоровича, бедного, из-за насмешки одной тогда заполонила. — Но ведь теперь вы же его и спасете. Вы дали слово. Вы вразумите его, вы откроете ему, что любите другого, давно, и который теперь вам руку свою предлагает... — Ах нет, я вам не давала такого слова. Вы это сами мне всё говорили, а я не давала. — Я вас не так, стало быть, поняла, — тихо и как бы капельку побледнев, проговорила Катерина Ивановна. — Вы обещали... — Ах нет, ангел-барышня, ничего я вам не обещала, — тихо и ровно всё с тем же веселым и невинным выражением перебила Грушенька. — Вот и видно сейчас, достойная барышня, какая я пред вами скверная и самовластная. Мне что захочется, так я так и поступлю. Давеча я, может, вам и пообещала что, а вот сейчас опять думаю: вдруг он опять мне понравится, Митя-то, — раз уж мне ведь он очень понравился, целый час почти даже нравился. Вот я, может быть, пойду да и скажу ему сейчас, чтоб он у меня с сего же дня остался... Вот я какая непостоянная... — Давеча вы говорили... совсем не то... — едва проговорила Катерина Ивановна. — Ах, давеча! А ведь я сердцем нежная, глупая. Ведь подумать только, что он из-за меня перенес! А вдруг домой приду да и пожалею его — тогда что? — Я не ожидала... — Эх, барышня, какая вы предо мной добрая, благородная выходите. Вот вы теперь, пожалуй, меня, этакую дуру, и разлюбите за мой характер. Дайте мне вашу милую ручку, ангел-барышня, — нежно попросила она и как бы с благоговением взяла ручку Катерины Ивановны. — Вот я, милая барышня, вашу ручку возьму и так же, как вы мне, поцелую. Вы мне три раза поцеловали, а мне бы вам надо триста раз за это поцеловать, чтобы сквитаться. Да так уж и быть, а затем пусть как бог пошлет; может, я вам полная раба буду и во всем пожелаю вам рабски угодить. Как бог положит, пусть так оно и будет безо всяких между собой сговоров и обещаний. Ручка-то, ручка-то у вас милая, ручка-то! Барышня вы милая, раскрасавица вы моя невозможная! Она тихо понесла эту ручку к губам своим, правда, с странною целью: «сквитаться» поцелуями. Катерина Ивановна не отняла руки: она с робкою надеждой выслушала последнее, хотя тоже очень странно выраженное обещание Грушеньки «рабски» угодить ей; она напряженно смотрела ей в глаза: она видела в этих глазах всё то же простодушное, доверчивое выражение, всё ту же ясную веселость... «Она, может быть, слишком наивна!» — промелькнуло надеждой в сердце Катерины Ивановны. Грушенька меж тем как бы в восхищении от «милой ручки» медленно поднимала ее к губам своим. Но у самых губ она вдруг ручку задержала на два, на три мгновения, как бы раздумывая о чем-то. — А знаете что, ангел-барышня, — вдруг протянула она самым уже нежным и слащавейшим голоском, — знаете что, возьму я да вашу ручку и не поцелую. — И она засмеялась маленьким развеселым смешком. — Как хотите... Что с вами? — вздрогнула вдруг Катерина Ивановна. — А так и оставайтесь с тем на память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет. — Что-то сверкнуло вдруг в ее глазах. Она ужасно пристально глядела на Катерину Ивановну. — Наглая! — проговорила вдруг Катерина Ивановна, как бы вдруг что-то поняв, вся вспыхнула и вскочила с места. Не спеша поднялась и Грушенька. — Так я и Мите сейчас перескажу, как вы мне целовали ручку, а я-то у вас совсем нет. А уж как он будет смеяться! — Мерзавка, вон! — Ах как стыдно, барышня, ах как стыдно, это вам даже и непристойно совсем, такие слова, милая барышня. — Вон, продажная тварь! — завопила Катерина Ивановна. Всякая черточка дрожала в ее совсем исказившемся лице. — Ну уж и продажная. Сами вы девицей к кавалерам за деньгами в сумерки хаживали, свою красоту продавать приносили, ведь я же знаю. Катерина Ивановна вскрикнула и бросилась было на нее, но ее удержал всею силой Алеша: — Ни шагу, ни слова! Не говорите, не отвечайте ничего, она уйдет, сейчас уйдет! В это мгновение в комнату вбежали на крик обе родственницы Катерины Ивановны, вбежала и горничная. Все бросились к ней. — И уйду, — проговорила Грушенька, подхватив с дивана мантилью. — Алеша, милый, проводи-ка меня! — Уйдите, уйдите поскорей! — сложил пред нею, умоляя, руки Алеша. — Милый Алешенька, проводи! Я тебе дорогой хорошенькое-хорошенькое одно словцо скажу! Я это для тебя, Алешенька, сцену проделала. Проводи, голубчик, после понравится. Алеша отвернулся, ломая руки. Грушенька, звонко смеясь, выбежала из дома. С Катериной Ивановной сделался припадок. Она рыдала, спазмы душили ее. Все около нее суетились. — Я вас предупреждала, — говорила ей старшая тетка, — я вас удерживала от этого шага... вы слишком пылки... разве можно было решиться на такой шаг! Вы этих тварей не знаете, а про эту говорят, что она хуже всех... Нет, вы слишком своевольны! — Это тигр! — завопила Катерина Ивановна. — Зачем вы удержали меня, Алексей Федорович, я бы избила ее, избила! Она не в силах была сдерживать себя пред Алешей, может быть, и не хотела сдерживаться. — Ее нужно плетью, на эшафоте, чрез палача, при народе!.. Алеша попятился к дверям. — Но боже! — вскрикнула вдруг Катерина Ивановна, всплеснув руками, — он-то! Он мог быть так бесчестен, так бесчеловечен! Ведь он рассказал этой твари о том, что было там, в тогдашний роковой, вечно проклятый, проклятый день! «Приходили красу продавать, милая барышня!» Она знает! Ваш брат подлец, Алексей Федорович! Алеше хотелось что-то сказать, но он не находил ни одного слова. Сердце его сжималось от боли. — Уходите, Алексей Федорович! Мне стыдно, мне ужасно! Завтра... умоляю вас на коленях, придите завтра. Не осудите, простите, я не знаю, что с собой еще сделаю! Алеша вышел на улицу как бы шатаясь. Ему тоже хотелось плакать, как и ей. Вдруг его догнала служанка. — Барышня забыла вам передать это письмецо от госпожи Хохлаковой, оно у них с обеда лежит. Алеша машинально принял маленький розовый конвертик и сунул его, почти не сознавая, в карман.

Чехов Антон Павлович

Баран и барышня

Антон Павлович Чехов

БАРАН И БАРЫШНЯ (ЭПИЗОДИК ИЗ ЖИЗНИ "МИЛОСТИВЫХ ГОСУДАРЕЙ")

На сытой, лоснящейся физиономии милостивого государя была написана смертельнейшая скука. Он только что вышел из объятий послеобеденного Морфея и не знал, что ему делать. Не хотелось ни думать, ни зевать... Читать надоело еще в незапамятные времена, в театр еще рано, кататься лень ехать... Что делать? Чем бы развлечься?

Барышня какая-то пришла!- доложил Егор. - Вас спрашивает!

Барышня? Гм... Кто же это? Всё одно, впрочем, - проси...

В кабинет тихо вошла хорошенькая брюнетка, одетая просто... даже очень просто. Она вошла и поклонилась.

Извините, - начала она дрожащим дискантом. - Я, знаете ли... Мне сказали, что вас... вас можно застать только в шесть часов... Я... я... дочь надворного советника Пальцева...

Очень приятно! Сссадитесь! Чем могу быть полезен? Садитесь, не стесняйтесь!

Я пришла к вам с просьбой... - продолжала барышня, неловко садясь и теребя дрожащими руками свои пуговки. - Я пришла... попросить у вас билет для бесплатного проезда на родину. Вы, я слышала, даете... Я хочу ехать, а у меня... я небогата... Мне от Петербурга до Курска...

Гм... Так-с... А для чего вам в Курск ехать? Здесь нешто не нравится?

Нет, здесь нравится, но, знаете ли... родители. Я к родителям. Давно уж у них не была... Мама, пишут, больна...

Гм... Вы здесь служите или учитесь?

Барышня рассказала, где и у кого она служила, сколько получала жалованья, много ли было работы...

Так... Служили... Да-с, нельзя сказать, чтоб ваше жалованье было велико... Нельзя сказать... Негуманно было бы не давать вам бесплатного билета... Гм... К родителям едете, значит... Ну, а небось в Курске и амурчик есть, а? Амурашка? Хе, хе, хо... Женишок? Покраснели? Ну, что ж! Дело хорошее... Езжайте себе. Вам уж пора замуж... А кто он?

В чиновниках...

Дело хорошее... Езжайте в Курск... Говорят, что уже в ста верстах от Курска пахнет щами и ползают тараканы... Хе, хе, хо... Небось, скука в этом Курске? Да вы скидайте шляпу! Вот так, не стесняйтесь! Егор, дай нам чаю! Небось, скучно в этом... ммм... как его... Курске?

Барышня, не ожидавшая такого ласкового приема, просияла и описала милостивому государю все курские развлечения... Она рассказала, что у нее есть брат-чиновник, дядя-учитель, кузены-гимназисты... Егор подал чай... Барышня робко потянулась за стаканом и, боясь чамкать, начала бесшумно глотать... Милостивый государь глядел на нее и ухмылялся... Он уж не чувствовал скуки...

Ваш жених хорош собой? - спросил он. - А как вы с ним сошлись?

Барышня конфузливо ответила на оба вопроса. Она доверчиво подвинулась к милостивому государю и, улыбаясь, рассказала, как здесь, в Питере, сватались к ней женихи и как она им отказала... Говорила она долго. Кончила тем, что вынула из кармана письмо от родителей и прочла его милостивому государю. Пробило восемь часов.

А у вашего отца неплохой почерк... С какими он закорючками пишет! Хе, хе... Но, однако, мне пора... В театре уж началось... Прощайте, Марья Ефимовна!

Так я могу надеяться? - спросила барышня, поднимаясь.

На что-с?

На то, что вы мне дадите бесплатный билет...

Билет? Гм... У меня нет билетов! Вы, должно быть, ошиблись, сударыня... Хе, хе, хе... Вы не туда попали, не на тот подъезд... Рядом со мной, подлинно, живет какой-то железнодорожник, а я в банке служу-с! Егор, вели заложить! Прощайте, ma chиre (3) Марья Семеновна! Очень рад... рад очень...

Барышня оделась и вышла... У другого подъезда ей сказали, что он уехал в половине восьмого в Москву.

(3) дорогая (франц.)

(Эпизодик из жизни "Милостивых государей")

На сытой, лоснящейся физиономии милостивого государя была написана смертельнейшая скука. Он только что вышел из объятий послеобеденного Морфея и не знал, что ему делать. Не хотелось ни думать, ни зевать... Читать надоело еще в незапамятные времена, в театр еще рано, кататься лень ехать... Что делать? Чем бы развлечься?

Барышня какая-то пришла! - доложил Егор. - Вас спрашивает!

Барышня? Гм... Кто же это? Всё одно, впрочем, - проси...

В кабинет тихо вошла хорошенькая брюнетка, одетая просто... даже очень просто. Она вошла и поклонилась.

Извините, - начала она дрожащим дискантом. - Я, знаете ли... Мне сказали, что вас... вас можно застать только в шесть часов... Я... я... дочь надворного советника Пальцева...

Очень приятно! Сссадитесь! Чем могу быть полезен? Садитесь, не стесняйтесь!

Я пришла к вам с просьбой... - продолжала барышня, неловко садясь и теребя дрожащими руками свои пуговки. - Я пришла... попросить у вас билет для бесплатного проезда на родину. Вы, я слышала, даете... Я хочу ехать, а у меня... я небогата... Мне от Петербурга до Курска...

Гм... Так-с... А для чего вам в Курск ехать? Здесь нешто не нравится?

Нет, здесь нравится, но, знаете ли... родители. Я к родителям. Давно уж у них не была... Мама, пишут, больна...

Гм... Вы здесь служите или учитесь?

Барышня рассказала, где и у кого она служила, сколько получала жалованья, много ли было работы...

Тэк... Служили... Да-с, нельзя сказать, чтоб ваше жалованье было велико... Нельзя сказать... Негуманно было бы не давать вам бесплатного билета... Гм... К родителям едете, значит... Ну, а небось в Курске и амурчик есть, а? Амурашка? Хе, хе, хо... Женишок? Покраснели? Ну, что ж! Дело хорошее... Езжайте себе. Вам уж пора замуж... А кто он?

В чиновниках...

Дело хорошее... Езжайте в Курск... Говорят, что уже в ста верстах от Курска пахнет щами и ползают тараканы... Хе, хе, хо... Небось, скука в этом Курске? Да вы скидайте шляпу! Вот так, не стесняйтесь! Егор, дай нам чаю! Небось, скучно в этом... ммм... как его... Курске?

Барышня, не ожидавшая такого ласкового приема, просияла и описала милостивому государю все курские развлечения... Она рассказала, что у нее есть брат-чиновник, дядя-учитель, кузены-гимназисты... Егор подал чай... Барышня робко потянулась за стаканом и, боясь чамкать, начала бесшумно глотать... Милостивый государь глядел на нее и ухмылялся... Он уж не чувствовал скуки...

Ваш жених хорош собой? - спросил он. - А как вы с ним сошлись?

Барышня конфузливо ответила на оба вопроса. Она доверчиво подвинулась к милостивому государю и, улыбаясь, рассказала, как здесь, в Питере, сватались к ней женихи и как она им отказала... Говорила она долго. Кончила тем, что вынула из кармана письмо от родителей и прочла его милостивому государю. Пробило восемь часов.

A y вашего отца неплохой почерк... С какими он закорючками пишет! Хе, хе... Но, однако, мне пора... В театре уж началось... Прощайте, Марья Ефимовна!

Так я могу надеяться? - спросила барышня, поднимаясь.

На что-с?

На то, что вы мне дадите бесплатный билет...

Билет? Гм... У меня нет билетов! Вы, должно быть, ошиблись, сударыня... Хе, хе, хе... Вы не туда попали, не на тот подъезд... Рядом со мной, подлинно, живет какой-то железнодорожник, а я в банке служу-с! Егор, вели заложить! Прощайте, ma chère* Марья Семеновна! Очень рад... рад очень...

Барышня оделась и вышла... У другого подъезда ей сказали, что он уехал в половине восьмого в Москву.