1925 г. Розмэри Хойт, молодая, но уже знаменитая после успеха в фильме «Папина дочка» голливудская актриса, вдвоем с матерью приезжает на Лазурный берег. Лето, не сезон, открыт лишь один из многочисленных отелей. На пустынном пляже две компании американцев: «белокожие» и «темнокожие», как назвала их про себя Розмэри. Девушке гораздо симпатичнее «темнокожие» - загорелые, красивые, раскованные, они в то же время безупречно тактичны; она охотно принимает приглашение присоединиться к ним и тотчас немного по-детски влюбляется в Дика Дайвера, душу этой компании. Дик и его жена Николь - здешние обитатели, у них дом в деревушке Тарм; Эйб и Мэри Норт и Томми Барбан - их гости. Розмэри очарована умением этих людей жить весело и красиво - они постоянно устраивают забавы и шалости; от Дика Дайвера исходит добрая мощная сила, заставляющая людей подчиняться ему с нерассуждающим обожанием… Дик неотразимо обаятелен, он завоевывает сердца необычайной внимательностью, подкупающей любезностью обращения, причем так непосредственно и легко, что победа одерживается прежде, чем покоренные успевают что-либо понять. Семнадцатилетняя Розмэри вечером рыдает на материнской груди: я влюблена в него, а у него такая замечательная жена! Впрочем, Розмэри влюблена и в Николь тоже - во всю компанию: таких людей она раньше не встречала. И когда Дайверы приглашают её поехать с ними в Париж провожать Нортов - Эйб (он композитор) возвращается в Америку, а Мэри направляется в Мюнхен учиться пению, - она охотно соглашается.
В Париже во время одной из головокружительных эскалад Розмэри говорит себе: «Ну вот и я прожигаю жизнь». Бродя с Николь по магазинам, она приобщается к тому, как тратит деньги очень богатая женщина. Розмэри ещё сильнее влюбляется в Дика, и у него едва хватает сил сохранить имидж взрослого, вдвое старшего, серьезного человека - он отнюдь не безучастен к чарам этой «девушки в цвету»; полуребенок, Розмэри не понимает, какую лавину обрушила. Между тем Эйб Норт пускается в запой и, вместо того чтобы уехать в Америку, в одном из баров провоцирует конфликт американских и парижских негров между собой и с полицией; расхлебывать этот конфликт достается Дику; разборка увенчивается трупом негра в номере Розмэри. Дик устроил так, что репутация «Папиной дочки» осталась незапятнанной, - дело замяли, обошлось без репортеров, но Париж Дайверы покидают в спешке. Когда Розмэри заглядывает в дверь их номера, она слышит нечеловеческий вой и видит искаженное безумием лицо Николь: она уставилась на перемазанное кровью одеяло. Тогда-то она и поняла, чего не успела рассказать миссис Маккиско. А Дик, возвращаясь с Николь на Лазурный берег, впервые за шесть лет брака чувствует, что для него это путь откуда-то, а не куда-то.
Весной 1917 г. доктор медицины Ричард Дайвер, демобилизовавшись, приезжает в Цюрих для завершения образования и получения ученой степени. Война прошла мимо него, - он уже тогда представлял собой слишком большую ценность, чтобы пускать его на пушечное мясо; на стипендию от штата Коннектикут он учился в Оксфорде, закончил курс в Америке и стажировался в Вене у самого великого Фрейда. В Цюрихе он работает над книгой «Психология для психиатра» и бессонными ночами мечтает быть добрым, быть чутким, быть отважным и умным - и ещё быть любимым, если это не послужит помехой. В свои двадцать шесть он ещё сохранял множество юношеских иллюзий - иллюзию вечной силы, и вечного здоровья, и преобладания в человеке доброго начала - впрочем, то были иллюзии целого народа.
Под Цюрихом, в психиатрической лечебнице доктора Домлера, работает его друг и коллега Франц Грегоровиус. Уже три года в этой лечебнице находится дочь американского миллионера Николь Уоррен; она потеряла рассудок, в шестнадцать лет став любовницей собственного отца. В программу её излечения входила переписка с Дайвером. За три года здоровье Николь поправилось настолько, что её собираются выписать. Увидевшись со своим корреспондентом, Николь влюбляется в него. Дик в сложном положении: с одной стороны, он знает, что это чувство отчасти было спровоцировано в лечебных целях; с другой стороны, он, «собиравший её личность из кусочков», как никто другой, понимает, что если это чувство у нее отнять, то в душе её останется пустота. А кроме того, Николь очень красива, а он не только врач, но и мужчина. Вопреки доводам рассудка и советам Франца и Домлера, Дик женится на Николь. Он отдает себе отчет в том, что рецидивы болезни неизбежны, - к этому он готов. Куда большую проблему он видит в богатстве Николь - ведь он женится отнюдь не на её деньгах (как думает сестра Николь Бэби), а скорее вопреки им, - но и это его не останавливает. Они любят друг Друга, и, несмотря ни на что, они счастливы.
Опасаясь за здоровье Николь, Дик притворяется убежденным домоседом - за шесть лет брака они почти не расставались. Во время затяжного рецидива, случившегося после рождения их второго ребенка, дочери Топси, Дик научился отделять Николь больную от Николь здоровой и соответственно в такие периоды чувствовать себя только врачом, оставляя в стороне то, что он ещё и муж.
На его глазах и его руками сформировалась личность «Николь здоровой» и оказалась весьма яркой и сильной настолько, что все чаще его раздражают её приступы, от которых она не дает себе труда удерживаться, будучи уже вполне в силах. Не только ему кажется, что Николь использует свою болезнь, чтобы сохранять власть над окружающими.
Изо всех сил Дик старается сохранить некоторую финансовую самостоятельность, но это дается ему все трудней: нелегко сопротивляться заливающему его потоку вещей и денег - в этом Николь тоже видит рычаг своей власти. Их все дальше отводит от нехитрых условий, на которых когда-то был заключен их союз… Двойственность положения Дика - мужа и врача - разрушает его личность: он не всегда может отличить необходимую врачу дистанцию по отношению к больной от холодка в сердце по отношению к жене, с которой он един плотью и кровью…
Появление Розмэри заставило его осознать все это. Тем не менее внешне жизнь Дайверов не меняется.
Рождество 1926 г. Дайверы встречают в Швейцарских Альпах; их навещает Франц Грегоровиус. Он предлагает Дику совместно купить клинику, с тем чтобы Дик, автор множества признанных трудов по психиатрии, проводил там несколько месяцев в году, что давало бы ему материал для новых книг, а сам он взял на себя клиническую работу. Ну и разумеется, «для чего же может обращаться европеец к американцу, как не за деньгами», - для покупки клиники необхо дим стартовый капитал. Дик соглашается, дав себя убедить Бэби, которая в основном распоряжается деньгами Уорренов и считает это предприятие выгодным, что пребывание в клинике в новом качестве пойдет на пользу здоровью Николь. «Там бы я могла за нее совсем не беспокоиться», - говорит Бэби.
Этого не случилось. Полтора года однообразной размеренной жизни на Цугском озере, где некуда деться друг от друга, провоцируют тяжелейший рецидив: устроив сцену беспричинной ревности, Николь с безумным хохотом едва не пускает под откос машину, в которой сидели не только они с Диком, но и дети. Не в силах больше жить от приступа до приступа Дик, поручив Николь заботам Франца и сиделки, уезжает отдохнуть от нее, от себя… якобы в Берлин на съезд психиатров. Там он получает телеграмму о смерти отца и отправляется в Америку на похороны. На обратном пути Дик заезжает в Рим с тайной мыслью увидеться с Розмэри, которая снимается там в очередном фильме. Их встреча состоялась; то, что начиналось когда-то в Париже, нашло свое завершение, но любовь Розмэри не может спасти его - у него уже нет сил на новую любовь. «Я как Черная Смерть. Я теперь приношу людям только несчастье», - с горечью говорит Дик.
Расставшись с Розмэри, он чудовищно наливается; из полицейского участка его, страшно избитого, вызволяет оказавшаяся в Риме Бэби, - она почти довольна, что Дик больше не безупречен по отношению к их семье.
Дик все больше пьет, и все чаще ему изменяет обаяние, умение все понять и все простить. Его почти не задела готовность, с которой Франц принимает его решение выйти из дела и покинуть клинику, - Франц уже и сам хотел предложить ему это, ибо репутации клиники не идет на пользу постоянный запах алкоголя, исходящий от доктора Дайвера.
Для Николь внове то, что теперь она не может переложить на него свои проблемы; ей приходится научиться отвечать за себя. И когда это произошло, Дик опротивел ей, как живое напоминание о годах мрака. Они становятся чужими друг Другу.
Дайверы возвращаются в Тарм, где встречают Томми Барбана, - он повоевал на нескольких войнах, изменился; и новая Николь смотрит на него новыми глазами, зная, что он всегда любил её. На Лазурном берегу оказывается и Розмэри. Под влиянием воспоминаний о первой встрече с ней пять лет назад Дик пытается устроить нечто подобное былым эскападам, и Николь с жестокой ясностью, усиленной ревностью, видит, как он постарел и изменился. Изменилось и все вокруг - это местечко стало модным курортом, пляж, который некогда Дик расчищал граблями каждое утро, заполнен публикой типа тогдашних «бледнолицых», Мэри Норт (теперь графиня Мингетти) не желает узнавать Дайверов… Дик покидает этот пляж, как низложенный король, который лишился своего королевства.
Николь, празднуя свое окончательное исцеление, становится любовницей Томми Барбана и затем выходит за него замуж, а Дик возвращается в Америку. Он практикует в маленьких городках, нигде не задерживаясь надолго, и письма от него приходят все реже и реже.
Герои романа Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Ночь нежна»
Двадцатые – тридцатые годы XX столетия знаменуют собой повышенный интерес интеллектуалов к исследованиям в области психиатрии, тогда еще совсем молодой науки. «Ночь нежна» - роман на эту тему.
Розмэри Хойт, молодая актриса, знакомится с супружеской парой и влюбляется в женатого мужчину, видя в нем не просто обаяние, а свой идеал. Дик Дайвер в начале романа производит впечатление человека, которому ничего не стоит добиться расположения кого угодно. Его можно было бы назвать «счастливчик Дик». Красота, ум, здоровье, успехи в учебе, редкая проницательность, доброта. Он – психиатр. И отличный психолог. С легкостью находящий путь к сердцу любого человека, умеющий точно определить сильные и слабые стороны своих знакомых, сказать нужный комплимент, сгладить любой конфликт. Все приходят в восторг от его способностей превращать жизнь в праздник. В Дика влюблена не только Розмэри, он может связать свою жизнь с кем угодно, настолько велик его успех у женщин. Но Дайвер производит впечатление однолюба, человека, который нашел свою вторую половину. И это его жена – Николь. Не такая общительная, скованная, но сказочно красивая женщина.
Любовный треугольник – Дик-Николь-Розмэри – это только поверхностный смысловой слой романа. Николь больна шизофренией. Дик играет роль ее домашнего врача и няньки. Может показаться, что он устал от необходимости развлекать ее и предотвращать приступы болезни. И потянулся к психически здоровому существу. Для него Розмэри – отдушина. Он с удовольствием откликается на легкий флирт, но по-настоящему не влюбляется в эту девушку.
Трудно остаться равнодушным к столь цельному ясному доброму гармоничному существу, какой кажется Розмэри Хойт. Ее душа представляется младенчески чистой, кажется, даже намек на грязь не может в нее просочиться. Люди могут воскресить свои ощущения юности, вновь наполниться тем же внутренним светом, достичь состояния покоя, внутреннего равновесия.
Николь Дайвер производит двойственное впечатление. Как пишет Фицджеральд: «...если присмотреться к ее лицу, возникало странное впечатление – будто это лицо задумано было сильным и значительным, с крупной роденовской лепкой черт, с той яркостью красок и выражения, которая неизбежно рождает мысль о темпераментном, волевом характере; но при отделке резец ваятеля стесал его до обыкновенной красивости – настолько, что еще чуть-чуть – и оно стало бы непоправимо банальным».
Болезнь мешает натуре Николь раскрыться и проявить себя. Из-за нее она держится неуверенно, находится в тени своего обаятельного мужа, кажется человеком, который в нем находит опору. И по мере выздоровления она постепенно должна выходить из этой тени, обретать независимость.
Если принимать во внимание идею о том, что писатель должен показывать поведение персонажей, предоставив читателям самим делать выводы о его характере, то Фицджеральда можно упрекнуть в желании эти выводы преподнести «на блюдечке»: этот персонаж такой, этот такой. Сила Николь лично для меня не проявляется ни в чем. Это мнение о ней автора. Пусть даже гениального. Признанного классика мировой литературы. Одного описания лица и взгляда героини для этого явно недостаточно. И даже временами – уверенного резкого тона. Этого явно мало.
Николь соблазнил ее отец. И необыкновенно красивая девушка стала с ужасом ожидать от мужчин только самого худшего. Особенно от тех, кто казался наиболее добрым и обходительным. Ведь ее отец тоже долгие годы был именно таким, и она безгранично ему доверяла. Шок от произошедшего вылился в страх перед мужчинами. И навязчивую идею о преследовании. Она погрузилась в иллюзорный мир, в котором стала жить, скрываясь от пугающей ее реальности.
Случайная встреча с Диком повлияла на нее. Он был любезен, но не обратил на нее особого внимания. Дик никогда не был навязчив, не стремился покорить любую женщину. Он сам был предметом обожания и поклонения. И именно вежливое равнодушие Дика положительно повлияло на Николь. Она почувствовала, что его можно не опасаться. Ему ничего от нее не нужно. Он с легкостью повернется и уйдет.
Это вернуло ей здоровое доверие к миру и к людям. Шизофрения всегда считалась неизлечимым заболеванием. У нее наметился явный прогресс в лечении, самочувствие стало хорошим, состояние стабилизировалось. Но профессионалы прекрасно понимали, что это – на какое-то время, рецидивов не миновать.
Шизофрения – это расщепление сознания. И о том, насколько это серьезно, можно судить на основании писем Николь к Дику, когда она считалась больной: «Они говорят, вы тоже доктор, но вы ведь кот, так что это другое дело. Голова очень болит, так вы не сердитесь, почему я гуляю тут запросто с белым котом, это вам все объяснит». Никаких котов в больнице нет – это фантазии пациентки.
Дик Дайвер в молодости считал, что ему слишком везет в жизни, все складывается чересчур гладко. Все очарованы им, он – центр людского притяжения. Подсознательно (может быть, и сознательно) он чувствует недостаток серьезных проблем, испытаний. Считает, что это может что-то ему дать как человеку и как профессионалу. И он после долгих колебаний решается принести себя в жертву. Стать мужем пациентки из психиатрической клиники.
На него повлияли красота Николь, ее темперамент, тронула сила ее любви. Будь она обыкновенной девушкой, ситуация была бы воспринята окружающими как романтическая. Он в своих собственных глазах предстал бы как спаситель. Но… Николь еще и сказочно богата. Она – член одной из самых могущественных семей Америки. А это меняет смысл происходящего. Дик стыдился того, что на него смотрят как на альфонса. Врача, которого купили для богатой наследницы.
Отношения с Диком давали Николь то, чего она была лишена, общаясь с другими мужчинами. Они домогались ее, она чувствовала себя невольной жертвой, это вызывало ассоциации с отцом. Дик скорее уступал ее собственному напору, она любила его больше, чем он ее. И, благодаря целительной силе этой психологической ситуации, сумела воссоздать себя заново. Приступы возникали все реже. Николь, прожив с мужем больше десяти лет, почувствовала, что теперь он в качестве опоры ей больше не нужен. Она справится и без него.
Характер Дика в юности был примечателен тем, насколько он дорожит своей способностью вызывать всеобщие симпатии. Это было его слабостью – потворствовать своему тщеславию. Он использовал свое знание о человеческой психике «на практике», если так можно выразиться. Играя в психологическую игру – влюбляя в себя самых разных людей. И это настолько его увлекало, что становилось более важным занятием, чем научные исследования. Дик производил впечатление щедро одаренного природой человеческого существа, которое может растратить себя на суету. Он изо всех сил старался не казаться эгоистом, но сам сомневался: а так ли это? Или ему просто льстит влюбленность, и он наслаждается, принимая ее.
Шизофрения считается неизлечимым заболеванием. Николь в романе выздоравливает. Заслуга ли это ее самой, Дика, их взаимной любви? Или удачно сложилось так, что совпало несколько факторов?
Дик в последние годы брака так явно тяготился своим положением, как человек и исследователь утратив всякий интерес ко всей этой ситуации, что решил… в самом ли деле это был его хитроумный план, или покончила с этим браком сама Николь? У нее, решившейся на супружескую измену и на развод, было ощущение, что ее перехитрили. Дик стал от нее отдаляться, демонстрировать свое равнодушие. Перестал развлекать ее. Поссорился со всеми своими знакомыми. Он вызывал у Николь только раздражение. И все больше и больше. Ей хотелось верить, что она сама уже переросла эту ситуацию, и он больше не нужен ней. Автор же пишет: «А Дик подождал, когда она скроется из виду, и, наклонясь вперед, положил голову на парапет. Больная выздоровела. Доктор Дайвер получил свободу».
Мысль Дика или самого автора о том, что в депрессии главного героя повинно гигантское наследство его жены, не кажется мне убедительной. «И тем не менее его купили, как gigolo, и каким-то образом он допустил, что весь его арсенал оказался упрятанным в уорреновских сейфах», - написано в романе. Хотя в другом месте романа сам Фицджеральд подчеркивает, что старшая сестра Николь отнюдь не стремилась породниться с Диком, и не хотела соглашаться на их брак. И это тогда, когда сам будущий жених считал, что мисс Уоррен строит такие планы.
Дика тяготило их финансовое неравенство, но никто не принуждал его пользоваться этими деньгами. Другое дело – что человек получает возможность расслабиться, жить в свое удовольствие, это входит в привычку, и кропотливый каждодневный труд уже не привлекает.
Его вообще привлекала свобода, и тяготило то, что он должен «принадлежать» кому-то. Николь за него слишком цеплялась, не давала вздохнуть. Но получил он эту свободу тогда, когда уже и не мог ей насладиться. Николь поправилась. А он сам оказался разрушен.
В конце книги Дик, который успел повздорить со многими из своих старых друзей, ради смеха начинает играть роль самого себя прежнего. Льстит, говорит комплименты. И его приятельница Мэри тут же откликается, глядя на него с восхищением.
Дик слишком хорошо знал и чувствовал людей, им так легко понравиться, они покупаются на самую грубую лесть. У него просто пропало желание играть во всеобщего доброго друга, стало скучно и тошно. Пылкая влюбленность в жену прошла. Но ощущение, что с Николь они спаяны воедино, она – его судьба и вторая половина, его боль и его крест, остается. Несмотря на развод, и начало новой жизни для выздоровевшей больной, кажется, что связь между ними полностью разорвать невозможно. И что-то от прежнего чувства, пока они живы, не может исчезнуть, померкнуть и раствориться в глубинах памяти.
Мысли Дика о исследовании границ здорового и больного сознания весьма показательны: «Слишком она тонка, хрупка душевно – продукт вырождения. Быть может, со временем ей удастся найти покой в какой-нибудь мистической вере. А в исследователи границ пусть идут другие, с примесью здоровой крестьянской крови, с широкими бедрами и толстыми щиколотками, кто любые испытания тела и духа примет и переварит так просто, как хлеб с солью.
«… Не для вас, - чуть не произнес он в слух. – Эта пища не для вас».
Он думает об одной из своих пациенток. Но в этом есть личное. Собственный горький опыт. Возможно, это история человека, переоценившего свои силы.
И я уже с тобой. Как ночь нежна!
................................
Но здесь темно, и только звезд лучи
Сквозь мрак листвы, как вздох зефиров робкий,
То здесь, то там скользят по мшистой тропке.
Дж.Китс. Ода к соловью
КНИГА ПЕРВАЯ
В одном приятном уголке Французской Ривьеры, на полпути от Марселя к
итальянской границе, красуется большой розовый отель. Пальмы услужливо
притеняют его пышущий жаром фасад, перед которым лежит полоска
ослепительно яркого пляжа. За последние годы многие светские и иные
знаменитости облюбовали это место в качестве летнего курорта; но лет
десять назад жизнь здесь почти замирала с апреля, когда постоянная
английская клиентура откочевывала на север. Теперь вокруг "Hotel des
Etrangers" Госса теснится много современных построек, но к началу нашего
рассказа лишь с десяток стареньких вилл вянувшими кувшинками белели в
кущах сосен, что тянутся на пять миль, до самого Канна.
Отель и охряный молитвенный коврик пляжа перед ним составляли одно
целое. Ранним утром взошедшее солнце опрокидывало в море далекие улицы
Канна, розоватые и кремовые стены древних укреплений, лиловые вершины
Альп, за которыми была Италия, и все это лежало на воле, дробясь и
колеблясь, когда от покачивания водорослей близ отмели набегала рябь. В
восьмом часу появлялся на пляже мужчина в синем купальном халате; сняв
халат, он долго собирался с духом, кряхтел, охал, смачивал не прогревшейся
еще водой отдельные части своей особы и, наконец, решался ровно на минуту
окунуться. После его ухода пляж около часу оставался пустым. Вдоль
горизонта ползло на запад торговое судно; во дворе отеля перекрикивались
судомойки; на деревьях подсыхала роса. Еще час, и воздух оглашался
автомобильными гудками с шоссе, которое петляло в невысоких Маврских
горах, отделяющих побережье от Прованса, от настоящей Франции.
В миле к северу, там, где сосны уступают место запыленным тополям, есть
железнодорожный полустанок, и с этого полустанка в одно июньское утро 1925
года небольшой открытый автомобиль вез к отелю Госса двух женщин, мать и
дочь. Лицо матери было еще красиво той блеклой красотой, которая вот-вот
исчезнет под сетью багровых прожилок; взгляд был спокойный, но в то же
время живой и внимательный. Однако всякий поспешил бы перевести глаза на
дочь, привороженный розовостью ее ладоней, ее щек, будто освещенных
изнутри, как бывает у ребенка, раскрасневшегося после вечернего купанья.
Покатый лоб мягко закруглялся кверху, и волосы, обрамлявшие его, вдруг
рассыпались волнами, локонами, завитками пепельно-золотистого оттенка.
Глаза большие, яркие, ясные, влажно сияли, румянец был природный - это под
самой кожей пульсировала кровь, нагнетаемая ударами молодого, крепкого
сердца.
Полковник открыл жестяную банку и обнаружил, что кофе осталось не больше чайной ложечки. Он снял с огня котелок, выплеснул половину воды на земляной пол и принялся скоблить банку, вытряхивая в котелок последние крупинки кофе, смешанные с хлопьями ржавчины.
Пока кофе варился, полковник с видом доверчивого ожидания сидел около печки и прислушивался к себе. Ему казалось, что его внутренности прорастают ядовитыми грибами и водорослями. Стояло октябрьское утро. Одно из тех, что трудно пережить даже такому человеку, как полковник, а ведь сколько он их пережил! Вот уже пятьдесят шесть лет – столько прошло после гражданской войны – полковник только и делал, что ждал. И октябрь был в числе того немногого, чего он дождался.
Жена полковника, увидев, что он входит в спальню с кофе, подняла москитную сетку. Этой ночью ее мучил приступ астмы, и теперь она была в сонном оцепенении. И все же приподнялась, чтобы взять чашку.
– Я уже пил, – солгал полковник. – Там оставалась еще целая столовая ложка.
В этот момент раздались удары колокола. Полковник вспомнил о похоронах. Пока его жена пила кофе, он отцепил гамак, в котором спал, скатал его и спрятал за дверью.
– Он родился в двадцать втором году, – сказала женщина, думая о покойнике. – Ровно через месяц после нашего сына. Шестого апреля.
Она дышала тяжело, прерывисто, отпивая кофе маленькими глотками в паузах между глубокими вздохами. Ее тело с тонкими, хрупкими костями давно утратило гибкость. Затрудненное дыхание не позволяло ей повышать голос, и потому все вопросы звучали как утверждение. Допив кофе, она все еще думала о покойнике.
– Ужасно, когда тебя хоронят в октябре, правда? – сказала она.
Но муж не обратил внимания на ее слова. Он открыл окно. Во дворе уже хозяйничал октябрь. Разглядывая сочную густую зелень, следы дождевых червей на мокрой земле, полковник вновь всеми внутренностями ощутил его мокрую пагубность.
– У меня даже кости отсырели, – сказал он.
– Зима, – ответила жена. – С тех пор, как начались дожди, я твержу тебе, чтобы ты спал в носках.
– Я и сплю в носках уже целую неделю.
Шел мелкий, докучливый дождь. Полковник был бы не прочь завернуться в шерстяное одеяло и снова улечься в гамак. Но надтреснутая бронза колоколов настойчиво напоминала о похоронах.
– Да, октябрь, – прошептал он, отходя от окна. И только тут вспомнил о петухе, привязанном к ножке кровати. Это был бойцовый петух.
Полковник отнес чашку на кухню и завел в зале стенные часы в футляре из резного дерева. В отличие от спальни, слишком тесной для астматика, зал был широким, с четырьмя плетеными качалками вокруг покрытого скатертью стола, на котором красовался гипсовый кот. На стене, напротив часов, висела картина – женщина в белом тюле сидела в лодке, окруженная амурами и розами.
Когда он кончил заводить часы, было двадцать минут седьмого. Он отнес петуха на кухню, привязал его у очага, сменил в миске воду, насыпал пригоршню маиса. Через дыру в изгороди пролезли несколько ребятишек – они сели вокруг петуха и принялись молча его рассматривать.
– Хватит смотреть, – сказал полковник. – Петухи портятся, если их долго разглядывать.
Дети не пошевелились. Один из них заиграл на губной гармонике модную песенку.
– Сегодня играть нельзя, – сказал полковник. – В городе покойник.
Мальчик спрятал гармонику в карман, а полковник пошел в комнату переодеться к похоронам.
Из-за приступа астмы жена не выгладила ему белый костюм, и полковнику не оставалось ничего другого, как надеть черный суконный, который после женитьбы он носил лишь в исключительных случаях. Он с трудом отыскал костюм на дне сундука, где тот лежал, завернутый в газеты и пересыпанный нафталином. Жена, вытянувшись на кровати, продолжала думать о покойнике.
– Сейчас он наверняка уже встретился с Агустином, – сказала она. – Только бы не рассказывал Агустину, как нам пришлось после его смерти.
– Должно быть, спорят там о петухах, – предположил полковник.
Он нашел в сундуке огромный старый зонт. Жена выиграла его в лотерею, проводившуюся в пользу партии, к которой принадлежал полковник. В тот вечер они были на спектакле; спектакль шел под открытым небом, и его не прервали даже из-за дождя. Полковник, его жена и Агустин – ему тогда было восемь лет – укрылись под зонтом и досидели до самого конца. Теперь Агустина нет в живых, а белую атласную подкладку зонта съела моль.
– Посмотри, что осталось от нашего клоунского зонта, – произнес полковник свою излюбленную фразу и раскрыл над головой сложную конструкцию из металлических спиц. – Теперь он годится только для того, чтобы считать звезды.
Он улыбнулся. Но женщина даже не взглянула на зонт.
– И так – все, – прошептала она. – Мы гнием заживо. – Она закрыла глаза, чтобы ничто не мешало ей думать о покойнике.
Кое-как побрившись – зеркала уже давно не было, – полковник молча оделся. Брюки, тесно, как кальсоны, облегавшие ноги, застегивались у щиколоток и стягивались на талии двумя хлястиками, которые продевались через позолоченные пряжки. Ремня полковник не носил. Рубашка цвета старого картона и твердая, как картон, застегивалась медной пуговицей, на которой держался и воротничок. Но воротничок был порван, поэтому полковник решил не надевать галстука.
Полковник одевался так, будто выполнял какой-то торжественный ритуал. Его костлявые руки туго обтягивала прозрачная кожа, усеянная красными пятнами – такие же пятна были на шее. Прежде чем надеть лакированные ботинки, он соскреб с них грязь, прилипшую к рантам. Взглянув на него, жена увидела, что полковник одет, как в день свадьбы. И тут она заметила, как сильно постарел ее муж.
– Как ты нарядился, – сказала она. – Словно произошло что-то необычное.
– Конечно, необычное, – сказал полковник. – За столько лет первый человек умер своей смертью.
К девяти часам дождь перестал. Полковник уже собрался выходить, но жена придержала его за рукав.
– Причешись.
Он попробовал пригладить роговым гребнем свою щетину стального цвета. Но из этого ничего не получилось.
– Должно быть, я похож на попугая, – сказал он.
Женщина внимательно осмотрела мужа. Подумала: нет, он не похож на попугая. Это был крепко свинченный, сухой человек. Но он не походил и на тех стариков, которые кажутся заспиртованными, – его глаза были полны жизни.
– Все в порядке, – произнесла она. И, когда муж выходил из комнаты, добавила: – Спроси у доктора, его что, кипятком ошпарили в нашем доме?
Они жили на краю маленького городка в домике, крытом пальмовыми листьями и с облупленными стенами. Было по-прежнему сыро, хотя дождь уже не шел. Полковник спустился к площади по переулку, где дома лепились один к другому. На центральной улице он вдруг почувствовал озноб. Весь городок, насколько хватал взгляд, был устлан цветами, словно ковром. Женщины в черном, сидя у дверей, поджидали процессию.
Когда полковник пересекал площадь, снова заморосил дождь. Хозяин бильярдной выглянул в открытые двери своего заведения и крикнул, взмахнув руками:
– Полковник, подождите, я одолжу вам зонт.
Полковник ответил, не повернув головы:
– Спасибо, мне хорошо и так.
Покойника еще не выносили. Мужчины в белых костюмах и черных галстуках стояли под зонтами у входа. Один из них заметил полковника, перепрыгивающего через лужи на площади.
– Идите сюда, кум, – крикнул он, предлагая полковнику место под зонтом.
– Спасибо, кум, – ответил полковник.
Но приглашением не воспользовался. Он сразу вошел в дом, чтобы выразить соболезнование матери покойного. И тотчас почувствовал запах множества цветов. Ему стало душно. Он начал протискиваться сквозь толпу, забившую спальню. Кто-то уперся рукой ему в спину и протолкнул в глубину комнаты мимо вереницы растерянных лиц, туда, где чернели глубокие и широко вырезанные ноздри покойника.
Небольшая повесть Габриэля Гарсиа Маркеса «Полковнику никто не пишет» переписывалась им много раз. Автор стремился кратко и ёмко отразить самое главное, и в результате это ему удалось. Это одно из ранних произведений писателя, в котором уже можно увидеть волнующую его тему одиночества. Это книга о несправедливости, о чести и стойкости, о бесконечной надежде и мужестве принятия страданий. Она во многом о политике, о том, как одни имеют всё, забывая о других, даже если обязаны этим другим своим положением.
Язык книги кажется сухим и несколько отстранённым, но именно он заставляет испытывать гамму разнообразных эмоций. Именно эта отстранённость вызывает чувство одиночества и беспросветности, которая ранит до глубины души. Каждое сухое и жёсткое слово приносит боль.
Место событий – небольшой городок в Колумбии. Здесь проживает полковник в отставке, ветеран войны, уже находящийся в пенсионном возрасте. Его сына убили за то, что он распространял политические листовки. Вместе с женой они живут на окраине города в старом домишке. Они практически нищенствуют, еле сводя концы с концами, не зная, что будут есть завтра. И вот уже много лет полковник каждую неделю ходит в одно и то же место и с надеждой спрашивает у почтальона, не пришло ли ему письмо о назначении пенсии. Но ему никто не пишет…
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Полковнику никто не пишет" Маркес Габриэль Гарсия бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.