История о слепом художнике. Джон Брамблитт — слепой художник удививший мир. Джон Брамблитт и его картины

К искусству у меня отношение особое, мне нравится живопись и художники реалисты, пейзажисты, но я не понимаю разные течения изобразительного искусства в которых «мазню», на которую способен пятилетний ребенок, пытаются выдать за высокое искусство.

По злой иронии судьба лишает возможности творить некоторых замечательных художников, делая их слепыми, никак не реагируя на творчество других.

1 Франсуа Бонвен

Французский живописец и график, один из лучших жанристов во Франции XIX в. Всю жизнь прожил в бедности. Работал в типографии, служил в полиции. В свободное время посещал музеи, изучал в Лувре фламандских и голландских мастеров. К концу жизни совсем ослеп, существовал только благодаря поддержке друзей, которые организовали его ретроспективную выставку (1886) и продажу картин в его пользу (1887).

2

французский художник-график, живописец и скульптор, крупнейший мастер политической карикатуры XIX века. Домье родился в Марселе в 1808 году в семье стекольщика. С детства увлекался рисованием, освоил мастерство литографа. Составил себе в 1840-х годах громкую известность карикатурами на политические обстоятельства, общественную и частную жизнь выдающихся людей тогдашней Франции. Продолжал писать картины до самой смерти, даже когда совсем ослеп.

3

итальянская художница и миниатюристка Венецианской школы, один из главных представителей стиля рококо в искусстве Италии и Франции. Дочь кружевницы. По предположению ряда исследователей, училась у своей матери и начинала как декоратор табакерок из слоновой кости. К 1750-м годам художница потеряла зрение: две операции по удалению катаракты не помогли, и художница до конца дней осталась слепой.

4

Датский живописец-реалист. Педер Северин Крёйер родился в Норвегии. Его отцом был датский зоолог Хенрик Крёйер. Мать - Эллен Сесиль Гьесдаль - была признана неспособной воспитывать ребёнка, и Педер в детстве жил с семьёй сестры матери. В 1877-1881 годах Крёйер путешествовал по Европе, жил в Париже, где познакомился с импрессионистами (Моне, Сислеем, Дега, Ренуаром, Мане) и попал под их влияние. Последние десять лет жизни у Крёйера постепенно ухудшалось зрение, пока он полностью не ослеп.

нидерландский художник, гравёр. Родился в семье художников. Учился в Льеже у отца, сложился под влиянием фламандской школы. Страдал наследственным сифилисом, оказался обезображен, к 1690 ослеп.

6

Итальянский художник и теоретик искусства, представитель миланского маньеризма. Родился в семье выходцев из ломбардского города Ломаццо. Работал в Милане, Лоди и Пьяченце. Испытал влияние Рафаэля и Микеланджело. В 1571 году ослеп, перешёл к теории искусства, написал основополагающие для маньеризма «Трактат об искусстве живописи, скульптуры и архитектуры».

7

Французский гравёр. Гравировал с картин итальянских мастеров, в особенности же с произведений Лебрена. В своих эстампах приближается к манере Блумарта, но движение резца у него шире и разнообразнее. В 1663 г. избран в члены Парижской академии художеств и в 1665 г. сделан её советником. Под конец своей жизни ослеп.

8

итальянский художник. Своё прозвище художник получил по гвоздике на своём гербе. С 1491 года Гарафало состоял в Ферраре на обучении у Доменико Панетти, а в 1498 г. отправился в странствия, которые привели его в Кремону в мастерскую Боккаччио Боккаччини. В 1531 году Тизи ослеп на один глаз. Опасаясь полностью ослепнуть, он дал обет, безвозмездно трудиться, включая выходные, над фресками и картинами для Феррарского монастыря бернардинок. После чего проработал еще около двадцати лет, пока окончательно не потерял зрение в 1550 году. Фрески не сохранились.

9

Русский живописец украинского происхождения, академик, мастер парадного и камерного портрета. Родился около 1735 года в семье священника Г. К. Левицкого, известного также как художник-гравёр. Учился изобразительному искусству у отца и у живописца А. П. Антропова. Участвовал вместе с отцом в росписи Андреевского собора в Киеве. Последние годы жизни он почти совсем ослеп и фактически не работал.

10 Владимир Иванович Погонкин

Художник-литографист. Родился 12-го июля 1793 г., в Петербурге, проживал в Петербурге в Литейной части, в доме титулярного советника Ледермана. Участвовал в восьми сражениях, за что был награжден Серебряной медалью «1812 год» и получил звание унтер-офицера. От усиленных занятий рисованием художник Погонкин В.И. страдал неизлечимой глазной болезнью. Ослепшему художнику, за заслуги и участие в войне была назначена пенсия в размере 200 рублей.

Талант живописца – это удел далеко не всех людей, обладающих острым зрением, что уж говорить о незрячих! Разве можно ожидать, что лишенный зрения человек сможет нанести на холст точные линии, добиться правильного сочетания цветов, света и тени? Вопреки всему, слепые художники рисуют, и рисуют так, что в их особенность верится с большим трудом.

Для художника потеря зрения может стать финалом карьеры. Есть множество известных примеров: Левицкий , Врубель , Коровин . Все эти великие живописцы вынуждены были попрощаться со своим призванием из-за слепоты. Но всегда ли это приговор? Современные художники, которые столкнулись с аналогичной проблемой, не всегда готовы отказаться от любимого дела и продолжают рисовать, несмотря на отсутствие зрения. А иногда слепота, напротив, только помогает таланту, дремавшему долгие годы, раскрыться в полной мере. Как показывает опыт, главное – не опускать руки, и мечты о новых творческих свершениях станут реальностью.

«Горжусь папой»

На развлекательном портале Pikaby пользовательница из Челябинска поделилась историей своего 79-летнего отца, полностью лишившегося зрения, разместив пост под трогательным названием «Горжусь папой». Проблемы у мужчины начались семь лет назад, не помогло ни лечение, ни операции. На протяжении всего этого периода он рисовал. Как признается автор поста, скорее, эту технику можно было бы охарактеризовать как «аппликацию», но картины выполнены настолько ювелирно, что поверить в тот факт, что их автор – незрячий, практически невозможно. Слепой художник создал более ста картин, и 4 марта в Челябинске открылась выставка его работ.

В комментариях работы мастера оценили очень высоко, заметив, что они вполне соответствуют понятию «современного арта», и восхитились его силой духа. Этот вдохновляющий пример – далеко не единичный.

Для рисования слепые художники используют не только традиционные краски, кисти, холст и мольберт, но и множество других вспомогательных приспособлений: фольгу, пластилин, шелк, цветные мелки, восковые карандаши, пенопласт, целлофан, тонкую резину. Все это помогает придать картине рельеф, обозначить опорные линии и дает возможность «прочитать» рисунок пальцами, чтобы понять, что нужно сделать, чтобы придать ему завершенный вид.

Лиза Фиттипальди

Зрители, которые с удовольствием рассматривают красочные и позитивные произведения Лизы Фиттипальди , обычно бывают шокированы, узнав о слепоте художницы. Женщина лишилась зрения в 1993 году, а еще через два года в первый раз в жизни взяла в руки кисти. До этого она, бухгалтер и финансовый аналитик, никогда не занималась искусством, но именно рисование помогло Фиттипальди выйти из затяжной депрессии. На пути ее ждало множество сложностей, ведь женщина не имела возможности изучать различные техники рисования визуально, а для того, чтобы обозначить границы, ей первое время приходилось пользоваться сеткой из веревок, натянутой на холст. Фиттипальди не раз говорили, что она никогда не сможет шагнуть дальше цветов и абстракций, но ей это удалось. Сейчас художница постоянно рисует уличные сцены и людей, причем каким образом она это делает, не видя красок, Фиттипальди, по ее утверждению, не понимает и сама.

Дмитрий Дидоренко

Молодой художник из Харькова от рождения не был незрячим и подавал большие надежды как живописец, но с ним произошел несчастный случай. 24-летний Дмитрий Дидоренко подорвался на старой мине, оставшейся со времен Второй мировой войны, во время поисковой экспедиции и после этого потерял зрение, а вместе с ним – и надежды на дальнейшую творческую самореализацию. Художник впал в депрессию, и один из друзей, чтобы вывести его из этого состояния, предложил устроить выставку старых работ Дидоренко. Этот эпизод стал своеобразной точкой отсчета: Дидоренко вновь стал рисовать, чтобы доказать, что все еще является художником. Изначально его работы можно было назвать картинами лишь с натяжкой, но прогресс не заставил себя ждать. Картины Дидоренко выставлялись в США, Японии и других странах.

Джон Брамблитт

Еще одно знаковое имя в плеяде незрячих художников – Джон Брамблитт . У него с детства были проблемы со здоровьем, на фоне которых он уже в 11 лет стал терять зрение. В 30 лет Брамблитт полностью ослеп на фоне осложнений, вызванных эпилепсией и болезнью Лайма. Как и другие его товарищи по несчастью, художник впал в депрессию, но спустя год нашел выход из нее в искусстве. Как рассказывает сам живописец, он различает плотность краски на ощупь и чувствует картину, даже не видя ее. Полотна Брамблита отличаются высокой реалистичностью, он рисует очень похожие портреты людей, лиц которых художник никогда не видел, а его произведения выставляются во многих странах и пользуются широкой известностью даже среди тех, кто далек от мира искусства и не знает, что картины написаны слепым художником.

Сергей Поползин

Когда Сергей Поползин был здоровым человеком с хорошим зрением, получить признание, как художнику, ему мешали обстоятельства. Сначала он предпринял несколько попыток поступить в Иркутское художественное училище, затем преуспел, но был вынужден бросить учебу через некоторое время, но отдавал рисованию большую часть своего досуга. Широкие массы не признали своеобразный талант художника, и он решился на суицид, выстрелив себе в голову. Попытка самоубийства оказалась неудачной, но Поползин полностью потерял зрение. Он в отчаянии сжег все прежние работы, но в скором времени вновь начал рисовать. Как признается художник, эскиз каждой работы рождается у него в голове, оттачивается до мельчайших деталей, а затем переносится на холст. В пространстве мастер ориентируется, втыкая в полотно иголки, а изображение делает рельефным.

Кит Салмон

Главный сюжет произведений Кита Салмона – горы, и не случайно: именно прогулки по горам являются любимым занятием художника. До того, как потерять зрение, он учился в колледже, где изучал изобразительное искусство, затем работал скульптором, проводил выставки своих работ и пользовался заслуженной популярностью. Однако, став незрячим, Салмон не бросил творчество и продолжил рисовать. Он работает в двух направлениях: пастельные рисунки и живопись мазками масла или акрила. По мнению Салмона, соединение этих техник могло бы передать мир более четко.

Эсреф Армаган

В отличие от большинства своих незрячих коллег по творчеству, Эсреф Армаган родился слепым, а не потерял зрение в результате болезни или несчастного случая. Он родился в небогатой семье, которая не смогла обучить его ни грамоте, ни, тем более, азам изобразительного искусства, но это не помешало художнику стать гордостью Турции. Первые шаги в рисовании Армаган сделал в 25-летнем возрасте, попробовав изобразить рисунок при помощи масляных красок. Интересно, что рисовал он не кистью, а собственными пальцами. Эсреф использует специальный стилос для письма Брайля для того, чтобы сделать эскиз, затем наносит пальцем цвет и ждет, пока краска высохнет полностью. Этот процесс занимает много времени – около трех дней, но это необходимо для того, чтобы не размазывались краски.

В мире,на самом деле, можно многому удивляться бесконечно, даже не будучи впечатлительной личностью. Эсфер Армаган - один из множества феноменов, который вызвал реакцию впечатления у многоколичественной публики. И его конек, как бы иронично это не звучало, в его слепоте. Армаган создает мир в своих картинах, не видя мира реального. Слепой турецкий художник , который не перестает и по сегодняшний день повествовать о своих "внутренних империях" внешнему миру.

Солнечные лучи с трудом прорывались сквозь плотную пелену тумана и медленно, вяло опускались на ржавую зелень, местами покрывающую землю. Все вокруг казалось спящим и отвергнутым реальным миром. Здешняя природа была иной, нежели везде. Она являла собой пример запустения, отстраненности и какой-то своей истинной таинственности.

Ему было незачем делать шаг. Он просто стоял и смотрел. Впереди было то же, что и сзади, как и справа и слева. Иссохшая жухлая трава шелестела на холодном ветру. Вчера, еще вчера ведь все было иначе. Все было реальностью или сном? Почему он стоит здесь? Как он здесь оказался? Почему он здесь? Ведь еще накануне он, кажется, сидел в теплой комнате с ярким освещением…

Он что-то начинает вспоминать. Память толчками, мелкими порциям возвращается в его разум, и вместе с ней приходит ужас. Жуткий страх от осознания положения.

Он узник.

В голову вспышками вторгается память. Все сильнее и сильнее, она уже заполняет все его существо. Он падает на колени и зажимает уши руками. «Узник. Признан виновным. Ссыльный. Смерть». Эти слова как лезвия режут его, как иглы пронзают плоть. Они заставляют кипеть его кровь. Стук сердца заглушает шум ветра и шелест сухой травы.

Он узник. Взаперти на проклятом острове. Теперь он это знает. Ему нет места в обычном мире, они отправили его сюда. В мир страха и лжи, извращений и смрада.

Проклятый туман не дает увидеть – куда идти. Проклятый ветер высушивает кожу.

Он делает первый шаг и идет вперед. Не важно. Мысли о прошлом займут свое место в его внутреннем мире. Сейчас они возбуждены и требуют анализа. Они займут его разум на пути в неизвестность.

В памяти реальность, достойная жизнь. Он всеми уважаемый человек, тянущий на себе, как ему кажется, правление компанией. У него есть все, что нужно. Его окружают близкие люди и успех. Он значим и влиятелен. Затем вспышка, яркий свет.

Он убийца своей жены и двоих детей.

Как? В этом месте его память молчит.

Расследования как такового не было. Суд был быстр и неумолим. Ссылка на остров Джейл. Обычный приговор для убийцы. Теперь он узник. Пленник этого застывшего мира. Где сейчас его плоть? Кому, как не ему было известно, что тело его погрузили в сферическую колбу и медленно стали заполнять ледяным раствором. Боль окутала его, она впивалась в него сотнями тысяч острых когтей и клыков. Она разрывала его на части, пока не наступило спасительное забытье.

Что теперь будет с его разумом, отправленном отбывать заключение в эту искусственно созданную обитель страха? Мог ли он представить когда-нибудь, что сам станет жертвой этого эксперимента? Холодный расчет правительства был исключительным средством в решении вопроса содержания заключенных. Новые разработки были направлены на реализацию планов по реорганизации тюрьмы. Теперь заключенных, в зависимости от тяжести преступления, погружали в кошмарные сны на многие-многие годы. Без сна и покоя они должны были бродить по бесконечным лабиринтам, встречая на своем пути все возможные страхи и ужасы бытия и небытия. Мог ли заключенный умереть в своем жутком кошмаре? Да. Такое часто случалось с убийцами и насильниками. В программу их заключения входили самые изощренные методы. Не редко сердце того или иного вдруг останавливалось, не в состоянии больше работать на предельно высоких скоростях.

Он был убийцей. Так ему сказали. Так показало следствие, так решил суд. Он был убийцей, но не помнил этого. В его руках не было оружия, терзавшего родную плоть и кровь. В его голове не могло быть мыслей, направленных на это. Он не мог этого совершить! Не мог!

Звук шагов из тумана заставил его остановиться. Раз, два, три, четыре. Приближаются. Остановились.

Мое имя Гюнтер, — отвечает он и смотрит туда, откуда слышит голос. Странное, неподвластное анализу разума чувство повергает его в ужас от одного лишь всплеска серой массы тумана. Оттуда что-то выходит. Человек.

Добро пожаловать, Гюнтер, — говорит человек. – Я твой тюремщик. Теперь все, что произойдет, будет зависеть от моей воли. Не пытайся меня разжалобить, я – программа. Мне нет никакой разницы на твои чувства и эмоции. Один совет – смирись со всем и прими, как есть.

Человек одет в черный классический костюм, его лицо бледное, черты остры как у мертвеца. Глаза сверкают недобрым блеском. Да, он – программа.

Что мне нужно делать, тюремщик? – спросил Гюнтер, не двигая ни одной конечностью. Его сущность застыла. Была ли она как таковая? Что он такое сейчас? Образ, сгусток энергии? Мгновенная мысль?

Не терзай себя вопросами. Просто иди вперед. Все, что ты найдешь – будет твоим. Твое путешествие будет длиться, пока ты сам не остановишься. Остановка для тебя подобна смерти, помни это. Меня же ты больше не увидишь. Иди.

Тюремщик выдавил подобие улыбки на своем маскообразном лице и в тот миг, когда все вокруг изменилось, он исчез. Растворился, пропал.

Туман рассыпался на тысячи серых платков, разлетающихся в разные стороны. Ветер в мгновение стих, трава под ногами исчезла.

Гюнтер стоял на гладком полированном полу огромного мрачного зала, потолок которого был усыпан мириадами ярких звезд. Далеко впереди был свет, манящий, притягивающий. Тот свет звал к себе, побуждая к немедленному действию.

«Иди», — услышал он снова.

Я их не убивал, — тихо сказал Гюнтер и пошел на свет.

Пол под ногами постоянно менялся. То он был блестящим и темным, отражающим блеск звезд, то становился мутным и бледным, источая какое-то зловещее свечение. Стук шагов разносился по пустоте зала и отражался от стен многократным эхо.

«Я просто буду идти вперед. Я пройду свой путь. Мне нужно найти ответ».

Свет все ближе. Уже ясно видны очертания проема, откуда он вырывается.

Тоскливая давящая обстановка, постоянные парадоксальные метаморфозы окружения.

Из света появилась фигура. Гюнтер остановился. До светящегося проема оставалось еще много шагов, когда яркая вспышка озарила все вокруг, и шум в ушах заставил с ужасом содрогнуться еще не свыкшийся с новой реальностью разум. Тело, кажется, рванулось само собой куда-то вперед, оставляя позади многие метры гладкого пола. Свет пропал так же резко, как и возник. Боль в ушах стихала. Гюнтер стоял в трех шагах от странной неясной фигуры человека, вырисовывающейся на фоне яркого проема в темной стене.

Кто ты? – спросил он, прикрывшись от света рукой и стараясь разглядеть незнакомца.

Здесь кто-то есть, — произнес незнакомец. – Сейчас…

Он говорил в сторону света, обращаясь к кому-то еще.

Гюнтер стоял, не шевелясь, а через мгновение на фоне света нарисовалась еще одна неясная фигура. Сразу бросилась в глаза яркая особенность – у человека отсутствовали руки.

Кто вы? – повторил он свой вопрос несколько громче.

Иди с нами, — спокойно ответил безрукий, — в этом зале слишком тоскливо.

Оба развернулись и вошли в свет, Гюнтер последовал за ними. Раздумья и сомнения не коснулись его в этот миг. Он должен идти вперед. Он подошел вплотную к свету, который, казалось, был соткан из миллионов тончайших серебристых нитей. Структура его напоминала светящуюся паутину, очень плотную и крепкую. На мгновение Гюнтер все же остановился, но затем вытянул руку и шагнул в свет. Ничто не препятствовало его продвижению, ничто не причиняло боль. Никаких шумовых эффектов. Ничего. Он словно погрузился в абсолютный мрак на какое-то мгновение, чтобы сразу же оказаться на яркой освещенной солнцем поляне средь сухой травы и завядших цветов, будто специально раскиданных кем-то по округе.

Перед ним стояли двое. На глазах одного была черная повязка, наполовину скрывающая лицо. Он был худ и высок, его волосы, тронутые сединой были всклокочены. Он все время держал руки у груди, и было видно, что пальцы его чем-то испачканы. Второй был пониже первого, на нем был черный запыленный концертный фрак. Рукава фрака были завязаны в узлы чуть ниже локтей. Лицо его было тронуто вдохновением и мечтательностью. Таким лицом мог обладать лишь истинный творец прекрасного. Его кудрявые волосы спадали на плечи. Он был еще так молод.

«Господи, слепец и безрукий».

Он вышел? – спросил человек с повязкой.

Да, — ответил безрукий, продолжая разглядывать Гюнтера, то опуская глаза к ногам, то поднимая их до головы.

Идемте, идемте, — продолжал слепой. — Нечего тут стоять.

Ступай за нами, — сказал безрукий и подошел вплотную к слепому. Тот в свою очередь уцепился в него, и они пошли.

«Жуткая парочка, — подумал Гюнтер. – Кто они такие? Неужели это одно из моих испытаний».

Двое увечных медленно пересекали высохшую поляну, уводя Гюнтера в сторону холма, на котором высился черный лес.

Куда мы идем? – спросил он, когда они ступили под тень вымершей рощи.

К лабиринту. Когда придем – ты все узнаешь, — отозвался слепой.

В лесу была широкая вытоптанная дорога. Она уводила вдаль и терялась среди мрачных высохших стволов. Ветви деревьев голые и темные, словно зубья исполинских монстров, устремлялись в небо, стараясь пронзить его.

Гюнтер шел молча, лишь изредка поглядывая на своих «новых друзей». Взор его в основном метался по мертвому лесу, стараясь уличить хоть частичку жизни. Но, ни птиц, ни мелких животных он не видел. Этот мир был мертв. Он был создан уже мертвым.

Тропа тем временем становилась уже, а лес реже. Деревья здесь стояли поодаль друг от друга. Солнце сквозь мутную небесную дымку прогревало спертый стоячий воздух. Во всем этом Гюнтер видел лишь какую-то свою мертвую философию – полное отчуждение от всех прошлых мыслей и деяний. Все, что было вчера – казалось сном, а то чем являлось «сейчас» — грозило обернуться чем-то непостижимым. Что-то мрачно и злое скрывалось в затаившемся новом мире. Что-то грозило и укоряло. Казалось, сам воздух, деревья, земля и даже солнце – были немыми судьями для него. Но в чем они его осуждали? Что они могли знать?

Почти пришли, — обернувшись, сказал безрукий.

Кто вы все-таки такие? – отозвался Гюнтер, оторвавшись от лицезрения окрестностей.

Мы должны тебя провести к лабиринту, — тихо ответил слепой старик, держась за безрукого.

Вы тоже программа?

Нет, — засмеялся тот в ответ, — мы такие же, как и ты. Только между нами одна сущая разница.

Какая? – Гюнтер, до этого шедший далеко позади, нагнал их.

Мы прошли лабиринт, а ты еще нет, — старик сухо засмеялся и поднял голову. Смех его сразу же перерос в глухой кашель, заставив замолчать и снова опустить голову.

Дальше они шли молча. Гюнтер более не пытался завести разговор. Да и стоило ли вообще? Почему он вообще идет за ними? Кто они такие? Сумасшедшие образы. Он обдумывал слова старика о лабиринте. Неужели все это случилось с ними там? И что вообще такое этот лабиринт?

Лес закончился, дорога петляла средь сухой травы, уводя за высокий холм. Солнце продолжало нещадно палить, проглядывая сквозь густую белую пелену, застилавшую небо. В воздухе все так же было тихо и безветренно.

Я был художником, — сказал старик. Сейчас он уже не смеялся. В его голосе не было и намека на издевку или упрек. – Я был художником. Даже здесь я рисовал, пока не попал в лабиринт. А ты кто? Почему они послали тебя сюда? Что ты совершил?

Гюнтер молчал, не зная, что ответить. А что он совершил? Он искренне считал себя не виновным. То, что случилось там, было какой-то жестокой ошибкой. Чьей-то злой игрой. Оказавшись здесь, он должен расплачиваться за чужое зло. Должен идти до конца.

Я сделал что-то плохое, — наконец ответил он.

Правильно, иначе бы тебя не запихнули сюда, — сказал безрукий.

Гюнтер снова промолчал.

Старик ответил за него.

Убил, убил. Притом раскаиваешься в этом, я вижу. Но раскаянье здесь никому не нужно. Поверь мне. Это противоестественно. Раскаянье – после содеянного – глупость и не более…

Я не убивал. Меня кто-то подставил, — тихо сказал Гюнтер.

Да. Это тоже вариант. Тогда тем более раскаиваться не стоит. Значит здесь другое. Сожаление, обида, злость. Система дала сбой. Я прав?

Я не убивал свою семью, — снова проговорил Гюнтер, но уже более громко. Он вложил в эти слова всю силу своей злобы.

Старик на миг замолк, затем сказал:

Значит сожаление. Я ведь тоже сожалею о том, что убил того гада, что влез в мою мастерскую. Что меня тогда побудило к этому, я сейчас не скажу. Странное чувство волной хлынуло в меня, заполняя с ног до головы. Я просто защищал свой дом, а оказался здесь. Я сожалею об этом. И само убийство лишь ступень в лестнице моего сожаления. Я сожалею, что не поставил сигнализацию, что не воспользовался другим оружием. Все это звенья одной большой цепи. Ты меня понимаешь?

Смутно, — ответил Гюнтер.

Да и не важно. Я был художником. Мой друг говорит – на моих руках все еще есть краска. Но что мне эти холсты и мольберты, палитры и кисти, когда теперь, осознав все, увидев и почувствовав истину, я могу творить внутри себя величайшие образы.

Гюнтер слушал его разрозненную, словно сотканную из набросков речь. То, о чем говорил старик, плохо доходило до него. Все слова, сказанные им, слышались и запоминались лишь для того, чтобы однажды стать неким подспорьем в чем-то новом и непознанном. Гюнтер это чувствовал, но понять не мог.

Они поднялись на холм и только сейчас он, наконец, увидел – куда они его вели. Впереди в низине открывался захватывающий дух вид. Дорога кончалась несколько поодаль под холмом, дальше виднелся темный, окутанный туманом каменный массив на подобие огромнйо крепости. Там, где кончалась дорога, виднелась высокая арка.

Лабиринт, — сказал безрукий. – Мы пришли.

Вы пойдете туда? – спросил Гюнтер.

Нет. Там мы уже были, — ответил старик. – Мы уже потеряли свою физическую сущность. Дело за тобой.

Физическую сущность? – Гюнтер подошел вплотную к старику, продолжая вглядываться вдаль.

Я был художником. Теперь я слеп и как художник – не стою ничего. Мой друг был великим скрипачом – теперь он тоже не у дел. Мы познаем внутренние смыслы, те, о которых нам говорил лабиринт. Настала твоя очередь, парень. Иди и ничего не бойся. Все равно — чему быть, того не миновать. Мы отсюда уже не выйдем.

Гюнтер посмотрел на одухотворенное лицо безрукого скрипача и вдруг что-то понял. Мысль как молния пронзила его. Эта тюрьма ни что иное как чистый истинный разум. Эти двое лишь частичка общей массы людей – трепещущих и ищущих. Они всегда находятся в поиске образов и знаний, они всегда что-то делают. Он такой же. Он сам всегда стремился к действию. Безостановочная машина, не дающая сбоев. Машина, генератор идей и смыслов. Что может слепой художник? Он может все, чего не может зрячий. Скрипачу не надо рук, если его душа полна музыки, которую некому уже играть. Он пропитан звучанием, как пропитан цветами художник. Оба они прекрасно дополняют друг друга.

Художник и скрипач уже ничего не говорили. Они отошли в сторону от дороги и сели на сухую траву. Каждый из них полностью погрузился в себя. Они проводили его до лабиринта и теперь могут заниматься своими делами. Кто они все же? Программа, нацеленная на определение смысла жизни заключенного или реальные люди, так же запертые здесь? Гюнтеру это было уже не важно. Он бросил еще один короткий взгляд в их сторону и зашагал к воротам.

Чего лишится он?

Скорее всего – он лишится всего.

Раньше у Эсрефа Армагана на одну картину уходило два месяца. Теперь - 3-4 дня: как он хвастается, «освоил новую методику». Критики расходятся во мнениях: кто-то считает, что рисунки по-детски красочные и наивные, кто-то называет их «новым словом в искусстве». На картинах, и верно, настоящее буйство красок. Однако привлекает не качество, а факт: художник Эсреф слепой от рождения. Он в жизни не видел того, что рисует. Все рисунки - результат видений, которые рождает его необычный мозг.

Дельфин, играющий на скрипке

…Слава пришла к Эсрефу, когда о нём сделал фильм телеканал «Дискавери». К нему в студию толпами зачастили журналисты, наперебой начали приглашать самые известные университеты мира. Всем хотелось выяснить, в чём же причина подобного чуда? Несколько лет назад художник согласился на исследование: его мозг подвергли сканированию в Гарварде. Вывод учёных оказался, мягко говоря, весьма неожиданным.

Дело в том, что в мозгу существует особый участок, - объясняет Армаган. - У зрячих людей он отвечает за зрение. И если человек слепнет, то мозг восполняет его, наращивая нейроны. Мой череп сканировали 7 часов подряд и выяснили: этот участок в моём мозгу развит очень сильно, даже ненормально. Он как бы мутировал. Именно поэтому я вижу вещи, которых в реальности никогда не видел. Мозг - как бы мои глаза. Мне достаточно хорошо ощупать любой предмет, и я тут же представляю его в голове.

Эсреф предлагает мне нарисовать что-нибудь. Я соглашаюсь. На столе у него лежит морская раковина. Он берёт её, гладит пальцами и быстро рисует карандашом. Для картин он не пользуется кистью - говорит, что в таком случае не чувствует рисунок.

Обмакивает пальцы в краски и водит по холсту, используя при этом обе руки. «Мы с картиной единое целое, я чувствую её, как будто она живая». Особая гордость Армагана: он умеет рисовать вертолёт. Как-то раз ему позволили ощупать всю машину целиком, на взлётной площадке.

- Я пытался делать рисунки с шестилетнего возраста, - рассказывает он. - Но мои родители считали, что это блажь слепого ребёнка. В 12 лет я нарисовал бабочку, и они удивились. Спросили: кто объяснил тебе, как выглядит бабочка? Я ответил, что никто - просто я её так вижу. А потом нарисовал кота. И корову. Они перестали удивляться.

Странно, но мозг очень редко показывает Армагану людей. Чаще всего - цветы, море, лес в снегу, разных животных. Иногда он «видит» загадочных существ - например, зубастого монстра, якобы обитающего в озере Ван, или дельфина, который играет… на скрипке.

Профессор Джон Кеннеди из университета Торонто называет случай Армагана уникальным. «Он - один на сто миллионов. В моей практике уже было, когда люди, ослепшие в 10-15 лет, могли рисовать. Но если человек в жизни своей не видел предмет, однако рисует его, это просто чудо». Часть учёных и вовсе считает, что у Эсрефа в мозгу опухоль - якобы она и дала столь необычный результат, «надавив» на лобные доли.

…Я спрашиваю Эсрефа про суматошное буйство красок в его картинах. Он пожимает плечами - любой цвет для него пустой звук: Армаган не знает, как отличить зелёный от красного. Он просто в курсе, что море «голубое», - когда рисует, говорит зрячему помощнику: «Подай мне голубую краску». Удивительно, Эсреф изображает море на холсте, не видя при этом ни моря, ни холста. То же самое с животными. Мозг позволяет ему не только «разглядеть» кота, но и достоверно перенести образ в картину. Нет слов.

«Я могу потрогать мир руками»

- Вы «видите» лица людей, если дотрагиваетесь до них?

Нет. Мне это почему-то неподвластно.

- Как выглядит ваш мир?

Закройте глаза и представьте то, что вы не видели. Существо с Марса, например. Тогда вы поймёте меня. Не так уж трудно познавать мир через воображение. Я просто человек, который может коснуться тайн сознания… потрогать их руками.

На столе у художника сувенир - маленькая копия храма Святой Софии: в 1453 году султан Мехмед II перестроил его в мечеть. Он прощупывает купол здания, всего несколько штрихов карандашом - и на бумаге вырастают минареты. Эсреф считает: если других слепых учить, развивая «зрячий» участок мозга, то и они будут «видеть». «Всё возможно. Сначала я страшно уставал, когда рисовал картину - дрожали пальцы, но сейчас это мне даётся легко». Странно, но Армаган не испытывает сожаления, что родился слепым. «Иначе я был бы самым обычным человеком. Тяжело ослепнуть, когда ты уже видел мир, - тогда ты знаешь, что потерял. Моя жена тоже слепая, но она ослепла в 16 лет, и ей сложнее. Зато я не знаю ничего другого, кроме тьмы и ярких образов в мозгу». От первого брака у Эсрефа есть двое детей: с прекрасным зрением, но без тяги к рисованию.

…Раньше Армагана обижало, что его подозревают в жульничестве. «Люди даже не хотели разбираться. Они просто говорили: „Не может быть, чтобы слепой рисовал картины!“ Им было наплевать, что меня исследовали профессора, и их вердикт: я СЛЕПОЙ, а университет в Гарварде выпустил книгу по исследованию моего феномена. Теперь обид нет. Говорят, что я жулик? Идут споры? Отлично, это лишь реклама моим картинам».

- А вы можете «видеть», скажем, люки на мостовой?

- (Смеётся.) Увы, нет: поэтому мне требуется поводырь.

Вы не можете ощупать руками целый город - вроде того же Стамбула. Каким «зрячему» участку вашего мозга представляется современный мегаполис?

Он вспыхивает то мрачными, то яркими красками. Завораживает. Взрывается каскадом, превращается во тьму. Наверное, таков любой город. Может, когда-нибудь я нарисую, как его «вижу». Для меня картина - живое существо, она умеет дышать.

…В конце беседы Эсреф дарит мне пару своих рисунков. Он надеется: его вдохновение никогда не пропадёт. «Иногда я с ужасом просыпаюсь и думаю: мои видения исчезнут. Я не увижу своих миров, больше не смогу обмакнуть пальцы в краски. Ослепну второй раз, но только уже в мозгу. Как я буду жить без цветов, кошек и дельфинов? Но потом успокаиваюсь. У меня много дел. Вы же помните - я должен нарисовать целый город…»