Непросто, ох, непросто жизнь прожить. Прожить не так, как получится, а так, как наметил когда-то в юности. Планы-то были амбициозными и казались вполне осуществимыми.
Время шло. Каждые пять-десять лет подводился промежуточный итог. Выяснялось, что планирование грубо нарушается внешними факторами: в стране то перестройка, то Афган, то кризис, то дефолт, то Чечня, то санкции. Они, эти факторы, вносили свои коррективы в жизнь, заставляя забывать о первоначальных планах и уча выживать в сложнейших условиях.
Эта учеба давалась трудно : рвала нервы, грубым наждаком драила душу, начисто вымывала розовый цвет с любой мечты. Краски оставались, меняя цвета и насыщенность. Чистые глубокие цвета резко сменили полутона, пастель исчезла вовсе. Жизнь постепенно превращалась в выживание.
Жизнь - не ровное поле
Что жизнь только отдаленно напоминает поле, и оно вовсе не ровное, обычно становится понятно уже к тридцати годам. Ухабы безденежья, ямы неудач, овраги отчаянья, пригорки надежд – все эти этапы пути сменяют друг друга с завидным постоянством.
Кто-то опускает руки и плывет по течению. Кто-то отчаянно сражается с невзгодами и упорно идет выбранной дорожкой к горизонту. Кто-то, упав в придорожную канаву, начинает отчаянно жалеть себя и винить окружающих в своих бедах.
Жизнь как ровное поле – это мечта?
Такая жизнь – это, скорее, иллюзия или что-то из области детских сказок на ночь. Рассказывала нам мама перед сном, что в хрустальном замке живет прекрасная принцесса, а к ней спешит не менее прекрасный принц на белом коне. И все у них есть: они красивы и богаты, великодушны и добры, все их любят и готовы служить им беззаветно.
Родители внушают нам, своим детям, что жизнь полна счастья, что достигнуть его просто: нужно только захотеть стать счастливым. Ну еще неплохо бы приложить немного усилий, и все получится. Мы верим. Бесстрашно ступаем на поле своей жизни, падаем, спотыкаемся, плутаем, запутавшись в направлении, но упрямо шагаем.
Варианты есть?
Конечно. Кто умнее, амбициознее и изворотливее, тот перед тем, как сделать первые шаги, сразу влезает на первый же пригорок и внимательно осматривается. Долго выбирает путь-дорожку в поле, что-то прикидывает, производит расчеты и только после этого осторожно делает шажок, потом второй. Пройдя пару километров (читаем: спустя несколько лет), следует остановиться, найти очередной пригорок, поискать глазами новую высоту и определить к ней направление.
Для таких людей жизнь - не ровное поле, она предгорье, а путь они держат к горам. Вернее, к самой высокой вершине. Не каждому удается туда добраться, но стремятся многие. Падают, калечатся, гибнут. Все об этом знают, но сверкающая вершина так ослепительно прекрасна, что путь к ней – не узкая горная тропинка, а широкая многолюдная дорога.
Откуда такие умники берутся?
Их тоже мамы и папы воспитывают, только сказки на ночь другие рассказывают. В них тоже есть принцы и принцессы, только иллюзий там нет. Есть мечта? Чтобы ее достичь, нужно от многого отказаться. Гимнастке и балерине – от сладостей, музыканту – от футбола со сверстниками, певцу – от мороженого … Свободного времени в расписании нет, есть только работа. Самоограничение и самосовершенствование – вот та тропинка, которая ведет к вершине.
Есть еще варианты умников. Эти с криминальным душком. Их путь наверх пропах ложью, залит кровью и слезами. Вариант не для каждого, но и здесь, если честно, всегда многолюдно.
Кто придумал пословицу «Жизнь прожить не поле перейти»?
Никто не знает автора этой пословицы. Скорее всего, это результат многовековых наблюдений многих поколений. Пословица получилась меткой и очень правильно определяла суть жизни. В редкие моменты жизнь человека все-таки бывает ровным и безбрежным полем, которое, сливаясь с горизонтом, манит простором. Поле зовет вперед, обещая любовь, счастье, блага жизни.
Как быть? Идти по полю или, потоптавшись на краешке, там и остановиться, заранее испугавшись неудач?
Разумеется, идти. А там, на поле, если не все, то очень многое зависит только от человека, его характера, его стойкости и оптимизма. Жизнь без неудач, падений и подъемов – еда без приправ: она пресная, приключений и азарта не обещает.
Но выбор пути, конечно, за человеком. Главное – не ошибиться в направлении.
«Жизнь прожить - не поле перейти». Сочинение по пословицам и поговоркам часто можно встретить в школьной программе. Написание такого труда не только научит ученика высказать информацию из учебного пособия, но и даст возможность открыть то личное, что действительно он считает самым важным.
О чем хотим сказать?
Логично подметить, что «Жизнь прожить - не поле перейти» — сочинение с уже четко обозначенной темой для написания. Четкой, но не конкретной. Жизнь - понятие многогранное, поэтому и в сочинении можно уделить больше внимания одной из ее сторон. Проще говоря, перед написанием нужно определиться, о чем, самом важном и заветном, хочется рассказать.
«Жизнь прожить - не поле перейти» — сочинение, в котором можно написать о главной жизненной цели. Можно сказать, что, какой бы трудной ни была ситуация, не нужно сдаваться, необходимо продолжать верить в себя и свои идеалы. Также хорошим решением будет подметить, что важно всегда оставаться человеком. А еще можно упомянуть о людях, которые занимают особое место в жизни каждого.
«Жизнь прожить - не поле перейти» - сочинение-рассуждение, поэтому не стоит сдерживать собственный поток мыслей в угоду учебной программе.
Аргументы
Тем не менее каждая мысль в сочинении должна быть аргументированной. Так что, приступая к написанию, нужно заранее запастись несколькими меткими фразами из произведений литературы.
«Жизнь прожить - не поле перейти» — сочинение, аргументы к которому следует брать из произведений классиков. Например, М. Горький в пьесе «На дне» создал персонажа, который, пребывая в самом низу общества, не отступился от своих идеалов. Стоит вспомнить и слова Н. Островского: «Жизнь нужно прожить так, чтобы не было больно за бесцельно потраченное время». Или отдать предпочтение меткому высказыванию Павленко: «Жизнь - это дни, которые запомнились».
Несложно найти множество аргументов, которые подтверждают ценность и сложность жизни. Основываясь на них, можно написать емкое, наполненное смыслом и индивидуальностью сочинение.
Пример работы
«Жизнь прожить - не поле перейти» - сочинение, имеющее множество форматов и условий для написания. В примере работы будет раскрыта тема ценности каждой жизни и каждого человека.
«Говорят, что жизнь прожить - не поле перейти. В этом, пожалуй, есть доля истины, ведь невозможно безмятежно существовать, ни разу не столкнувшись с проблемами.
Сегодня на нашей планете проживает около 7 миллиардов человек. Ежедневно в мире кто-то умирает, а кто-то рождается. День за днем меняются жизни и судьбы людей: новые встречи, болезненные расставания, озорные идеи и опущенные руки. Жизнь бывает невыносимо сложной, и временами хочется просто плыть по течению или вовсе прекратить свое существование. Но, как говорил Чехов, человек должен играть свою роль: бодро и с энтузиазмом. Чтобы никто после смерти не смог сказать, что жизнь его была ничтожной. В этом следует согласиться с классиком - жизнь человека бесценна. И каждый из нас рожден для того, чтобы принести в мир что-то особенное.
Говорят, что если у человека есть мечта, это значит, у него достаточно сил, чтобы ее осуществить. Но когда люди встречаются с повседневными трудностями, радужные мечты забываются или превращаются в никем не замеченное хобби. Но если человек уже начал жить, он не должен пренебрегать собой, своими искренними желаниями и надеждами. Не должен забывать своих лучших друзей. Он должен стремиться делать то, что достойно человека. Да, жизнь прожить - не поле перейти. Каким бы хорошим человек ни был, у него тоже могут случаться неприятности, но главное - не отступать от задуманного. Ведь когда в жизни есть цель, находясь даже в самой беспросветной тьме, он будет знать, что в его существовании есть смысл, а временные трудности - очередная разминка».
Сочинения подобного типа писать немного сложно, но очень интересно. Свободные рассуждения помогают лучше понять себя, а возможность оформить свои мысли в текст вызывают чувство гордости.
2.1. «Жизнь прожить - не поле перейти»
2.1.1. «Гамлет»
«Г амлет» завершает фабульный, «прозаический» сюжет и переносит действие романа в другую хронотопическую сферу.
Название стихотворения отсылает в первую очередь к «Гамлету» Шекспира. Но это не единственная межтекстовая перекличка. Если обратить внимание на ритмику пастернаковского стихотворения (пятистопный хорей, «усеченный» в четных стихах на один слог), без труда обнаруживается его ритмический прообраз:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит .
На эту своеобразную ритмико-мелодическую отсылку к Лермонтову обратил внимание К. Ф. Тарановский, выделивший пастернаковского «Гамлета» из немногочисленной в советской литературе череды поэтических «отголосков» лермонтовской темы одиночества, которая была явно «не созвучна эпохе». По мнению Тарановского, это «стихотворение, всецело относящееся к “лермонтовскому циклу” и временно его как бы замыкающее» . Действительно, связь с лермонтовским текстом обнаруживается здесь не только на формальном уровне. Из пяти перечисленных М. Гаспаровым тематических ассоциаций-«окрасок», в совокупности своей образующих «семантический ореол» пятистопного хорея , в «Гамлете» присутствуют три: 1) дорога/путь («…я вышел на подмостки »; «…неотвратим конец пути »; «Жизнь прожить - не поле перейти »), 2) ночь («На меня наставлен сумрак ночи … ») и 3) жизнь/смерть («…Что случится на моем веку »; «Жизнь прожить - не поле перейти »). Нетрудно заметить, что первая и третья темы (дорога/путь и жизнь/смерть) к концу стихотворения символически смыкаются, сливаются воедино.
В 1-й строфе жизнь ассоциируется преимущественно с временем . Возникающая в 1‑м стихе динамическая пространственная ассоциация, связанная с выходом лирического героя на сцену, практически сразу же, во 2‑м стихе, «нейтрализуется» его (героя) статической позой:
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Я ловлю в далеком отголоске
Что случится на моем веку.
Во 2-й строфе эта внешняя статика подчеркивается расширением границ обозреваемого пространства: теперь это не только сцена, но и враждебно настроенный по отношению к одиноко стоящему на ней актеру - зрительный зал. Кажется, что зал - единственный активный субъект действия в этой строфе. Иллюзия возникает благодаря синтаксической инверсии, акцентирующей глагольный компонент сложного символического сравнения «“тысяча биноклей на оси ” (=зрительный зал / мир ) - “сумрак ночи ” (=тьма / зло )», создающего векторный образ «оси» - луча, направленного на актера:
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
3-я строфа связывает то, что случится «на веку» лирического героя-актера, со словами «замысел», «роль», «драма». Семантический спектр этих слов, разумеется, весьма широк. Смысловая доминанта в данном случае задается «евангельским» (условно говоря) контекстом - двумя стихами (3‑м и 4‑м) предыдущей, 2‑й строфы и 3‑м стихом последующей, заключительной 4‑й строфы - в полном соответствии с законом единства и тесноты стихового ряда:
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет иная драма,
И на этот раз меня уволь.
Наконец, в 4‑й строфе жизнь ассоциируется и с временем , и с пространством в одинаковой степени:
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти (IV, 515).
Время и пространство здесь уже явно выходят далеко за пределы той системы координат, которая порождается чисто условной, ситуативно-хронотопической реальностью поэтического текста, и начинают соотноситься с конкретными реалиями романной действительности, представляя их в совершенно ином, символическом осмыслении. Эта строфа - контрапункт, объединяющий символику театра/жизни/пути и новозаветные аллюзии в один развернутый метафорический символ. Ее 4-й стих, дословно, без каких-либо ритмических инверсий воспроизводящий известную русскую пословицу, несет на себе двойную смысловую нагрузку. С одной стороны, актуализируется собственный буквально-«назидательный» смысл пословицы и ее образно-метафорическое значение, задаваемое контекстуальной ассоциацией «жизнь - путь» . С другой - пословица обретает новое значение, становясь внешним знаком перенесения действия стихотворения из символически-вневременного плана в план личностно-исторический . В стихотворение вносится элемент лирической конкретики, проецирующий его сюжет, так сказать, «на русскую почву». Лирический герой - «русский Гамлет» - соотносит архетипическую символику с собственной жизнью и событиями романной действительности. Становится понятно, кому предстоит пройти этот жизненный путь и вновь соединить распавшуюся связь времен.
Образ Гамлета давно и прочно вошел в мировое культурное сознание. «Ныне “Гамлет” - это не только текст Шекспира, но и память обо всех интерпретациях этого произведения», - констатировал Ю. Лотман . Стоит вспомнить хотя бы известное стихотворение Блока «Я - Гамлет. Холодеет кровь…», датированное 1914‑м годом. Его героя терзают мысли о трагической безысходности жизни:
Я - Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце - первая любовь
Жива - к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,
Увел далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот (2, 215).
Интересно отметить при этом одно весьма существенное отличие. Блоковский герой, «принц», до последней минуты хранит в сердце образ погибшей Офелии - и гибнет сам «в родном краю, / Клинком отравленным заколот». В стихотворении Пастернака нет внешних, «сюжетных» реалий, указывающих на связь с «Гамлетом» Шекспира (единственной «прямой отсылкой» остается название стихотворения). Но концептообразующее межтекстовое взаимодействие здесь все же возникает, доказательством чему могут послужить отдельные фабульные линии пастернаковского романа. «Если Юрий Живаго может ассоциироваться с Гамлетом <…>, то Евграф Живаго по отношению к нему - Фортинбрас: именно ему уготовано сохранить память о брате, сберечь его произведения, обеспечить будущее его дочери, - заметил А. Лавров . Так представления о Гамлете «становятся <…> ключом к созданию и пониманию образа Юрия Живаго» .
Данную параллель закрепляет еще одна архетипическая аллюзия - гибель отца Юрия Живаго. Роль коварного Клавдия (подкравшегося к спящему королю с «проклятым соком белены во фляге» и отравившего его) в этой «иной драме» исполняет адвокат Комаровский: он спаивает Андрея Живаго и умышленно провоцирует его на самоубийство. Можно указать и на другие эпизоды и фабульные линии романа, восходящие к образам бессмертной шекспировской трагедии и позволяющие понять, почему герой первого стихотворения живаговского цикла сравнивает себя с Гамлетом.
Но дело не только в этих сюжетно-архетипических аллюзиях. Обратимся к пастернаковским «Заметкам о Шекспире» (1942):
«Когда <…> вдруг натыкаешься на монолог Гамлета, всякому кажется, что это говорит он сам, лет эдак 15-20 назад, когда он был молод» (V, 323) .
Обратим внимание также на страничку из дневника Юрия Живаго, нашедшуюся впоследствии среди его бумаг:
«“…Постоянно, день и ночь шумящая за стеною улица так же тесно связана с современною душою, как начавшаяся увертюра с полным темноты и тайны, еще спущенным, но уже заалевшимся огнями рампы театральным занавесом. Беспрестанно и без умолку шевелящийся и рокочущий за дверьми и окнами город есть необозримо огромное вступление к жизни каждого из нас . Как раз в таких чертах хотел бы я написать о городе”.
В сохранившейся стихотворной тетради Живаго не встретилось таких стихотворений. Может быть, стихотворение “Гамлет” относилось к этому разряду?» (IV, 486).
Действительно, дневниковая запись воспринимается как еще не оформленный, но уже вполне сложившийся в общих чертах поэтический замысел , а текст стихотворения - как его художественное воплощение . Но для нас здесь важен другой момент. В заметках «К характеристике Блока» (1946) Пастернак говорил о «гамлетизме» Блока, определяя его как «натурально-стихийную, неопределившуюся и ненаправленную духовность», и утверждал, что «гамлетизм» неминуемо вел «…к драматизации всего Блоковского реалистического письма » (V, 363) . Ассоциация «город-жизнь-сцена-судьба-рок-роль», легшая в основу стихотворения, связывает начало духовных поисков героя с блоковским «гамлетизмом», который в данном контексте воспринимается как начальный, во многом еще стихийный, непредсказуемый в своих последствиях этап духовной и творческой эволюции Юрия Живаго. Стихотворение, по всей вероятности, было написано героем в последний год его жизни , а возможно даже за несколько дней до смерти . Во всяком случае, дневниковая запись, излагающая поэтический замысел (к ней мы еще вернемся - см. § 2.3.2), была сделана именно в этот период.
Интересна и та поэтико-жанровая характеристика, которую Пастернак дает своему роману: «Я думаю, что форма развернутого театра в слове - это не драматургия, а это и есть проза» . Прежде всего обратим внимание на слово «форма». Поэт отождествляет «прозу» не с ‘театром ’ и даже не со ‘словом ’ как таковым, а с ‘формой (т. е., скорее всего, одновременно с общим типом , конкретной разновидностью и «развернутым », динамически протяженным , вербализованным воплощением ) «театра в слове »’. Семантика «театра» и «сло́ва» контаминируется таким образом, что получившееся в результате понятие нельзя свести ни к «драматургии», ни к условной «драматической» напряженности действия . Театр-в-слове символизирует Жизнь-в-мире . Театр и мир неразделимы, как неразделимы жизнь и словесное искусство .
Символика театра, создаваемая рядом «сценических» сравнений, метафор и аллюзий (в том числе шекспировских), обретает в «Докторе Живаго» концептуальный статус.
Судьба героя романа - это его «роль» в той «иной драме», что разыгрывается на подмостках жизни. Эта «драма» герою глубоко чужда; он не хочет в ней участвовать, хотя интуитивно чувствует, что и в ней заключается глубокий, пока не осознаваемый им провиденциальный смысл («замысел упрямый»). Трагизм положения героя запечатлевает евангельское «моление о чаше», за которым снова следуют слова из театрального и «мирского» лексикона, свидетельствующие о готовности подчиниться, доиграть «роль» до конца («…Если только можно, Авва Отче , / Чашу эту мимо пронеси . // <…> Но продуман распорядок действий , / И неотвратим конец пути …»; ср.: «…Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты» - Мк., 14: 36) . Интересно, что в первом (восьмистишном) варианте стихотворения «моления о чаше» не было, евангельская символика была представлена лишь аллюзивно (лексемой «фарисейство» в 3‑м стихе 2‑й строфы), а главная тема разрешалась в ином ключе:
Вот я весь. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
То, что будет на моем веку.
Это шум вдали идущих действий.
Я играю в них во всех пяти.
Я один. Все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти (IV, 639).
Затем, когда 2‑я строфа станет 4‑й, Пастернак изменит 1‑й и 2‑й ее стихи - сохранив мелодику, но сместив содержательные акценты. То, что слышится в «далеком отголоске», в окончательном варианте соотносится не с шумом «вдали идущих действий», а с «гулом» зрительного зала и тем драматическим «замыслом», от участия в воплощении которого не может уклониться «лирический автор», предстающий здесь в ипостаси фаталиста, внезапно почувствовавшего свою обреченность. Путь (жизнь/роль) еще предстоит пройти (прожить/исполнить), но судьба героя (актера/Гамлета), по сути, уже предопределена. Именно фатализм придает монологу Живаго-«Гамлета» трагическую интонацию, проникнутую гефсиманской горечью и скорбью. Это закономерно - ведь судьба Гамлета также во многом архетипична: «Гамлет “творит волю пославшего его”. Так <…> в пастернаковской характеристике Гамлета проступает еще один образ, новый лик - Христа» (В. Альфонсов) . Однако понятно, что это стихотворение не о Христе. У новозаветной символики «Гамлета» другие истоки. Тот смысл, который она заключает в себе, несколько отличается от смысла, порождаемого образами стихотворений евангельского (под)цикла (о них речь впереди - см. §§ 2.3.1-2.4.2). Как мы уже говорили, в «Гамлете» раскрывается драматическая антиномичность мировосприятия Юрия Живаго, характеризующая начальный период его духовной и творческой эволюции. «Лирический автор» пытается понять: действительно ли свободен он в выборе своего дальнейшего пути? Что довлеет над ним - цепь роковых случайностей, именуемая трагической судьбой и вынуждающая его играть несвойственную ему роль , или все же предназначение , миссия , для выполнения которой он и приходит в этот мир? Для героя «Гамлета» роль и миссия синонимичны; ‘жизнь/миссия’ воспринимается им сквозь призму ‘судьбы/роли’. Индивидуально-авторское переосмысление знаменитой шекспировской метафоры приводит к появлению нового концепта-символа. Мир становится театром жизни , требующим от «актера» не «читки» и лицедейства, а максимальной естественности и верности самому себе, т. е. (если позаимствовать формулировку из другого стихотворения Пастернака, не входящего в живаговский цикл) стремления
…ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца (II, 150).
У театра жизни есть и противоположный смысловой полюс - «театральщина ». О «театральщине» говорит Живаго в главе 12‑й части 4‑й («Назревшие неизбежности»), рассказывая Гордону о том, «как он видел на фронте государя»:
«В сопровождении великого князя Николая Николаевича государь обошел выстроившихся гренадер. Каждым слогом своего тихого приветствия он, как расплясавшуюся воду в качающихся ведрах, поднимал взрывы и всплески громоподобно прокатывавше-гося ура».
От царя ждут исторических слов («- Он должен был произнесть что-нибудь такое вроде: я, мой меч и мой народ, как Вильгельм, или что-нибудь в этом духе. Но обязательно про народ, это непременно»), однако Николай смущенно молчит:
«…он был по-русски естественен и трагически выше этой пошлости. Ведь в России немыслима эта театральщина. Потому что ведь это театральщина, не правда ли?» (IV, 122) .
Мертвящая стихия «театральщины», т. е. неестественности, пошлости и позерства, воплощается в образах некоторых персонажей пастернаковского романа. Постоянно лицедействует адвокат Комаровский, выступая то в облике обаятельного злодея-искусителя, а затем кающегося и страдающего героя, то в более свойственной ему роли хваткого дельца и политического авантюриста. Актерствуют комиссар Гинц и основатель «Зыбушинской республики» анархист Клинцов-Погоревших (подробнее об этих персонажах см. ниже, в § 2.1.2). Даже Стрельников, чья революционность «выделялась своей подлинностью, фанатизмом, не напетым с чужого голоса, а подготовленным всею его жизнью и не случайным» (IV, 249), - и тот, как в определенный момент кажется Юрию Живаго, невольно кому-то подражая, играет в послеоктябрьском революционном трагифарсе не свою, а чужую роль:
«Этот человек должен был обладать каким-то даром, не обязательно самобытным. Дар, проглядывавший во всех его движениях, мог быть даром подражания. Тогда все кому-нибудь подражали. Прославленным героям истории. Фигурам, виденным на фронте или в дни волнений в городах и поразившим воображение. Наиболее признанным народным авторитетам. Вышедшим в первые ряды товарищам. Просто друг другу» (IV, 248).
Итак, символика театра в «Докторе Живаго» - символика многоплановая. Она соотносится как с содержанием (шекспировские цитаты и аллюзии, «сценические» сравнения и метафоры в прозаическом тексте, подчеркнуто «театральный» хронотоп первого стихотворения живаговского цикла), так и с формой или, если выразиться точнее, жанром произведения (попытка автора раскрыть жанровую специфику романа посредством определения «форма развернутого театра в слове»). Эти смысловые планы объединяет семантика ‘жизни ’. Будучи стихийной, непредсказуемой и даже «роковой» во внешних, феноменальных («исторических») проявлениях, жизнь в сокровенно-сущностной, ноуменальной своей глубине подчинена лишь законам вселенской («(мета)исторической») гармонии и внутренней, экзистенциальной, творческой свободы, преображающей человеческую душу и видимый мир.
Обо всем этом и повествует шестнадцатистишный «Гамлет». В композиционно-архитектонической структуре «Стихотворений Юрия Живаго» этот короткий текст (являющийся своего рода символической «квинтэссенцией» прозаических частей и глав) занимает особое положение: в нем намечаются и отчасти вербализуются те образы и (лейт)мотивы, которые в дальнейшем будут определять развертывание «поэтического» сюжета романа.
Лермонтов М. Ю. Собр. соч. в 4 т. М.: Правда, 1969. Т. 1. С. 341-342.
Тарановский К. Ф. О взаимоотношении стихотворного ритма и тематики // Тарановский К. Ф. О поэзии и поэтике. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 400. К «лермонтовскому циклу» в русской поэзии Тарановский причислял «целый ряд “вариаций на тему”, в которых динамический мотив пути противопоставляется статическому мотиву жизни », а также «ряд поэтических раздумий о жизни и смерти в непосредственном соприкосновении одинокого человека с “равнодушной природой” (иногда заменявшейся равнодушным городским пейзажем)», т. е. «произведения, имеющие какое-нибудь отношение к “Выхожу”». Данный цикл «получил широкое развитие в поэзии XX века <…>. В XIX веке русский 5‑ст. хорей часто развивался вне зависимости от лермонтовских достижений в области этого размера» (Там же. С. 381-382. Разрядка К. Тарановского).
«Всего в семантическом ореоле лирического 5‑ст. хорея можно выделить пять семантических окрасок <…>. Это (с убывающей значимостью): Ночь, Пейзаж, Смерть (торжествующая или преодолеваемая) и дорога. Они тяготеют друг к другу в различной степени» (Гаспаров М. Л. Метр и смысл. Об одном из механизмов культурной памяти. М.: РГГУ, 2000. С. 264).
Интересно, что семантика отрицания как таковая, формально заключающаяся в частице «не» («прожить - не перейти»), в данном случае лишь способствует выявлению контекстуально-метафорического значения (жизнь - это ‘нелегкий путь, который предстоит пройти герою’).
Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров: Человек. Текст. Семиосфера. История. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 22.
Термины «межтекстовое взаимодействие», «межтекстовая(‑ые) связь(‑и)» нередко используются в качестве перифраз терминов «интертекст» и «интертекстуальность». См., напр.: Фатеева Н. А. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности. М.: КомКнига, 2006; Ранчин А. М. «На пиру Мнемозины: Интертексты Бродского. М.: Новое литературное обозрение, 2001.
Понимая под интертекстуальностью изначальную ориентированность художественной речи - и человеческой речи вообще, вне разделения ее на письменную и устную - на «чужое» слово, мы в данной работе говорим о межтекстовом взаимодействии как об одном из проявлений интертекстуальности. Это определение объединяет все более или менее явные цитаты, реминисценции, аллюзии, литературно-архетипические параллели, углубляющие, динамизирующие смысл произведения и акцентирующие то принципиально новое значение, которое обретает в диалогическом взаимодействии с «чужим» - «свое», неповторимое, индивидуально-авторское слово.
Лавров А. В. «Судьбы скрещенья»… С. 250.
Поливанов К. М. Пастернак и современники. С. 264.
Слова Призрака (Шекспир В. Трагическая история о Гамлете, принце Датском / Пер. Б. Пастернака // Шекспир В. Собр. избр. произв. Т. 1. СПб.: Terra Fantastica МГП «Корвус», 1992. С. 64.
Позднее ту же мысль несколько иначе сформулировал А. Синявский: «Гамлет открыт всему человечеству. Им может, в принципе, оказаться каждый» (Терц Абрам . Голос из хора // Терц Абрам (Синявский А. Д.). Собр. соч. в 2 т. М.: СП «Старт», 1992. Т. 1. С. 645).
Курсив Б. Пастернака.
Начало небольшого монолога, предварявшего авторское чтение первых глав романа в доме П. А. Кузько 5‑го апреля 1947 г. Стенографическая запись этого выступления была сделана Л. Чуковской. См.: Чуковская Л. К. Отрывки из дневника // Чуковская Л. К. Соч. в 2 т. М.: Гудьял-Пресс, 2000. Т. 2. С. 231.
На существенную разницу между пастернаковской формой «театра в слове» и собственно драматической формой указала Л. Чуковская в письме Д. Самойлову, создавшему в 1988 году инсценировку «Живаго и другие»: «Надо ли превращать роман в драму? Сомневаюсь. <…> Зачем <…> превращать найденную им (Пастернаком. - А. В. ) форму театра в слове - в еще какую-то драматическую форму? <…> Ведь это прямо противоречит убеждению автора, которого Вы инсценируете» (Самойлов Д. С. , Чуковская Л. К. Переписка: 1971-1990. М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 246).
Подробнее о символике чаши см. § 2.4.2.
Альфонсов В. Н. Поэзия Бориса Пастернака. С. 295.
Стоит обратить внимание и на полемическую направленность данного эпизода, отчетливо проявляющуюся при его сопоставлении с одним из фрагментов романа А. М. Горького «Жизнь Клима Самгина». Ср.: «…Площадь наполнилась таким горячим, оглушающим ревом, что у Самгина потемнело в глазах». Отдавая себя во власть верноподданнического порыва, охватившего толпу, горьковский герой-интеллигент опускается на колени: «Необыкновенно трогательными казались ему царь и царица там, на балконе. Он вдруг ощутил уверенность, что этот маленький человечек, насыщенный, заряженный восторгом людей, сейчас скажет им какие-то исторические, <…> чудесные слова. Не один он ждал этого…» (Горький А. М. Жизнь Клима Самгина // Горький А. М. Собр. соч. в 18 т. М.: ГИХЛ, 1960-1963. Т. 13. С. 369, 370). Никаких «исторических» слов Николай II здесь тоже не произносит - к досаде и разочарованию Самгина, который, в отличие от Живаго, жаждет именно «театральщины»: «“Да, ничтожный человек, - размышлял он не без горечи. - Иван Грозный, Петр - эти сказали бы, нашли бы слова…”
Он чувствовал себя <…> обманутым…» (Там же. С. 371).
Господь просвещение мое
и спаситель мой, кого убоюся?
И вспомнился мне Новокузнецк. Город, стоящий на берегах реки Томи. Город старинный. Не Иерусалим, конечно, не Рим, не Вавилон. Наш, сибирский город. Он имеет свое лицо, свою историю, я приехал сюда впервые в начале 2003 года. Прошелся по его улицам, подышал его историей. И полюбил.
Есть в Новокузнецке одно место, которое мне ближе всего остального – храм во имя мученика Иоанна Воина. Местность, где находится храм, называется Зыряновкой. Холмы, поросшие соснами, речушка, дома местных жителей. И храм, стоящий на холме.
Однажды на стекле этого храма нерукотворно появилось изображение Божьей Матери, Богомладенца Христа. Великое, славное чудо и милость Божия.
Люди подходили к стеклу оконному, видели образ Божьей Матери, Младенца Христа, умилялись, плакали, просили помощи и получали ее.
Один больной, бесноватый человек рассказал мне такое: «Приехал я впервые в Новокузнецк, подошел к храму Иоанна Воина и увидел народ, стоявший возле оконного стекла. Люди почему то смотрели на храмовое окно.
Я подошел и спросил:
– Зачем вы здесь стоите, на что смотрите?
Мне ответили:
– Смотрим на Богородицу и на Христа.
Я опять спросил:
– А где же Они?
Мне опять ответили:
– Посмотри и увидишь.
Стал я на стекло смотреть и увидел. Действительно – Матерь Божья, Христос и еще – как будто за плечом Царицы Небесной – Ангел стоит.
У меня внутри давно зверь сидит – бес, который беспощадно мучает меня. А тут – посмотрел я на Богородицу на стекле и стало мне легче. Когда к храму шел, то тяжело было. А теперь легче стало. Матерь Божья меня утешила».
Многих, очень многих утешила Матерь Божья. Нерукотворный образ на храмовом стекле назвали «Богородица на стекле». А потом иконописец Владимир, на основании этого образа, написал с Божьей помощью прекрасную икону, которую по откровению назвали «Чаша Терпения». Дивны дела Твои, Господи.
В храме во имя мученика Иоанна Воина служит молебны-отчитки священник Василий Лихван. Здесь идет война против духов злобы поднебесных. Ох, и ненавидят падшие ангелы – бесы, когда в храме читают заклинательные молитвы. Орут из больных людей дурными голосами, матерятся, угрожают батюшке.
Ненавидят демоны и благодать освященного на отчитке масла, которым отец Василий помазывает людей, больные места. Ненавидят демоны и освященную на молебне воду. А молитвы, масло и вода хорошо помогают людям. Исцеляют от недугов.
Многие из людей, приехавших сюда, впервые узнали о силе молитвы, впервые перекрестились здесь, сделали шаг к покаянию и воцерковлению. Слава Богу!
За то и ненавидит сатана отца Василия. Хочет, чтобы он перестал служить молебны, перестал помогать людям. Да не будет того! Господи, помоги!
Сколько всякой нечести развелось сейчас, ждущей антихриста – колдуны, экстрасенсы, ворожеи, гадалки, маги, астрологи, гипнотизеры, волшебники и прочие – имя им легион. Они печатают свои объявления в газетах, зовут к себе, обещая, что помогут. Чем? Силой дьявольской? Нет, пагубна такая помощь. Смертельно опасна.
Только Господь – Свет Истинный – может помочь любому человеку. Поэтому только Господу Богу надо поклоняться и Ему одному служить, готовя себя, свою душу к жизни вечной. Спаси, Господи!
И вспомнился мне Новокузнецк…
Плоды непослушания
Мальчика звали Юрой. Он жил в городе Кемерово и болел церебральным параличом. Ходить – кое-как, но ходить он еще мог, а вот говорить нет. Знал он, правда, восемь слов: «мама, деда, баба, леля, дай, моко, да, нет». Когда ему было что-то нужно, то он мычал и показывал пальцами. Окрестили его в храме Божьем, но на Богослужение не приводили. Он не исповедовался и не причащался Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа – во оставление грехов и в жизнь вечную.
Так он прожил на свете, подобно бессловесному животному, тринадцать лет. Ел, пил, спал, справлял естественные надобности, гулял на улице с кем-либо из взрослых.
Однажды его крестная узнала, что в Новокузнецке, в храме во имя Иоанна Воина, священник Василий Лихван служит молебны о здравии болящих. Юрия решили привезти в Новокузнецк, в Свято-Иоанновский храм, что и выполнили…
Юрий, что-то бормоча, крутя головой, вошел в святой храм. Сопровождавшие больного мальчика, подойдя к отцу Василию, рассказали все о нем. Батюшка благословил приезжих остаться в Новокузнецке, помолиться на отчитках…
Когда шло Таинство Покаяния, то отец Василий, положив епитрахиль на голову больного мальчика, прочитал молитву о прощении грехов…
Шла Божественная Литургия. Pacпaxнyлиcь Царские врата. Отец Василий, держа в руках Чашу со Святыми Дарами, вышел из алтаря и начал торжественно читать молитву святителя Иоанна Златоуста перед Причастием:
– Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедший в мир грешный спасти…
Люди, встречая Чашу с Телом и Кровью Господа нашего Иисуса Христа, земно кланялись, а потом, встав с колен, внимательно слушали слова молитв, готовя свои души к сретению со Христом. Кто-то так и остался стоять на коленях, благоговея перед Святыми Дарами – Телом и Кровью Господа.
Началось Причастие. Запели: «Тело Христово приимите, Источника Безсмертия вкусите!» Юрия подвели в Чаше. Он широко раскрыл рот, и отец Василий вложил в него лжицу со Святыми Дарами. Несчастный мальчик принял Тело и Кровь Спасителя. Очистительный огонь пробежал по его организму, попаляя скверну…
А потом были отчитки. И не одна, а целых восемь. Отрок Юрий стоял среди молящихся, а когда уставал, то присаживался на скамью, стоящую в храме… Его подводили под помазание, и отец Василий быстро ставил кресты освященным елеем на лице и теле больного мальчика…
Когда Юрия привезли домой, то все увидели, что он стал изменяться. Он запоминал и произносил новые слова. Начал мыслить логически. Он уже не походил на безсловестное животное. Душа, очищенная покаянием, человеческий разум просыпались в нем.
После испытания, его приняли в первый класс школы-интерната. Юрий стал учиться, сидя за партой. Он уже писал ручкой в, тетради слова, решал нехитрые математические задания. И слава Богу!
Отец Василий, узнав об успехах Юрия, благословил привезти его на зимних каникулах в Новокузнецк, чтобы он помолился бы на отчитке, исповедовался бы и причастился Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа. Но…
Родственники Юрия решили поступить по-своему. Они не послушались батюшку, не исполнили его благословения. Кто-то из них, приехав в Новокузнецк, пришел в храм Иоанна Воина и записал Юрия на отчитку, чтобы отец Василий молился бы за него заочно.
Ах, наше сомнение! Ах, наше непослушание духовным отцам! Побывали в храме Божьем, получили исцеление и, подобно девяти прокаженным, ушли и не вернулись, чтобы поблагодарить Господа, воздать хвалу Богу. Но бес, которого изгнали, может вернуться. Да не один, а с другими, злейшими бесами, чтобы вновь, по попущению Божию, мучить человека. Так произошло и здесь.
Прошло несколько лет. Юрий вновь вернулся во мрак слабоумия. Он агрессивен, жесток, безумен. Чтобы его успокоить, ему дают сильные психотропные лекарства и включают телевизор. Тогда он успокаивается и засыпает…
Почему люди не захотели исполнить благословение отца Василия? Думаю и не понимаю. Привези они Юрия тогда в храм Божий, то все было бы иначе. Мальчик был бы другим. Но вот не послушались, не приехали. Кто виноват? Сами виноваты! Да, сами! Господи, помилуй!
Не отчаивайтесь!
Жила в одном из поселений Хабаровского края женщина. Звали ее Нина Васильевна. Прожила она на Божьем свете пятьдесят лет. А когда ей пошел шестой десяток, то случилось с ней несчастье– она заболела раком. Метастазы поразили кишечник, вызывая острую боль.
Сделали грешной Нине в больнице шесть операций, вырезая мертвую плоть. Делали ей химиотерапию, вводя в организм яды. Но рак оказался сильней, возвращаясь вновь и вновь.
Вот она в седьмой раз легла на операционный стол. Врачи дали ей наркоз, сознание отключилось, началась операция. Хирург умело и привычно вскрыл брюшную полость, увидев и поняв, что операция уже не поможет, переглянулся с ассистентами и начал зашивать разрез, расписавшись в своем бессилии… Когда она пришла в себя, то ей так и объяснили:
– Помочь вам не можем. Будем готовить в выписке…
Она вышла из больницы с тяжелым камнем на сердце – все, приговорена к смерти, скоро умирать, и ничто и никто уже не поможет… Отчаяние поселилось у нее в душе. Страшная боль терзала внутренности. Хотелось кричать, выть от своих мучений и бессилия что-либо изменить. Слезы наворачивались на глаза…
Но у Нины Васильевны была хорошая подруга. Она искренне хотела помочь болящей Нине. Однажды она присела к компьютеру и заглянула в интернет, ища информацию о раке, о том, где и как его лечат, есть ли исцеления. Неожиданно она нашла сообщение, что в городе Новокузнецке, в храме Иоанна Воина, больные раком люди получали помощь, исцеления на молебне-отчитке.