Издательство КоЛибри®

* * *

Микаэл Таривердиев
Я просто живу

Тбилиси – полифонический город

«Разве не заметно, что я – единственный», – отвечаю я, когда меня спрашивают, есть ли у меня брат или сестра.

Синее небо моего детства, небо Тбилиси, жаркое лето, воздух, напоенный запахом южной зелени и настолько густой, что, кажется, его можно резать ломтями. И мама. Мама, которая идет мне навстречу. У меня захватывает дух, я не вижу ее лица – только сияние, исходящее от него.

Дом, в котором я родился, когда-то весь принадлежал нашей семье, вернее, семье моей мамы. Старинный, построенный в виде буквы «П», он всегда казался мне громадным. Когда я увидел его много позже, он показался мне меньше. Или просто я стал взрослым? Это был красивый, даже для Тбилиси, дом в три этажа, с большим двором, в котором был фонтан и огромное тутовое дерево.

От дома к реке спускался парк около километра длиной. Рядом с домом – церковь или, скорее, часовня. В общем, родовое гнездо. Акоповы – фамилия моей мамы – хорошо были известны в Тбилиси. Один из дядей моей мамы был какое-то время городским головой. А еще был беспутный дядюшка. Он считался чрезвычайно легкомысленным и постоянно подвергался осуждению, хотя был человеком вполне безобидным. Когда он загуливал, ехал кутить, то нанимал три экипажа. В одном ехал он сам, в другом ехала его шляпа, в третьем – трость. Даже до меня дошли возмущенные рассказы о его поведении. Странно, но в Тбилиси сохранилось немало людей как бы из прошлого, из старой жизни. Во многом именно они задавали тон в городе даже в советское время. В Грузии слово «товарищ» не вытеснило слово «господин». К старшим часто обращались «батоно». А старые фамилии по-прежнему пользовались уважением.

Наш дом после революции экспроприировали. В парке был построен санаторий, а в самом доме поселили разных людей. Сначала нам оставили три комнаты, потом две, а когда отец с матерью переехали в государственную квартиру, оставшаяся часть семьи ютилась уже в одной.

Кура, шумная, бьющая по гранитным набережным, а там, где их нет, – по отшлифованным камням. Я долго был убежден, что реки бывают только такими. Они просто должны быть стремительными, коварными, с водоворотами, которые таят в себе завораживающую опасность. Конечно, я читал о других реках, но, когда оказался в России и впервые увидел Волгу, я изумился спокойствию и равнодушию огромной массы воды, которая никуда не стремится. И только кинув палочку, я понял, что водяная масса все-таки движется. Это было совсем не похоже на ту горную реку, в которой семилетний мальчишка, каким я себя помню, никак не может устоять на ногах.

Лето. Мама ушла на работу. Отец тоже. Я болтаюсь без дела при Марусе – домработнице, которая жила с нами. Маруся тоже куда-то отправляется, а дворовые мальчишки зовут меня в бассейн. Мне ужасно интересно, ведь это первый настоящий плавательный бассейн в Тбилиси. Мы долго едем на трамвае, но зря – воду спустили, профилактика. Мы бежим к реке, это совсем недалеко. Ребята решили искупаться – в этом месте набережной нет. Стали раздеваться. Сняли рубашки, сняли сандалии, брюки. Прыгнули в воду. И я тоже. Но плавать я не умею. Сказать стесняюсь. Меня несет, но я молчу. Ребята понимают, что происходит, – я среди них самый младший – и начинают кричать. Какой-то незнакомый молодой человек прыгает в воду, подхватывает меня, но выйти на берег тоже не может. И мы плывем вдоль берега. Я помню, что все время спрашивал его: «Вам удобно?» – «Заткнись, не мешай!» – кричал он. Так он проплыл со мной полгорода, от цирка до рынка, наверное, километра полтора, пока не появилась набережная и лестница. Там парень меня вытащил, и мы, мокрые, пошли обратно. Только тогда я действительно испугался. Почему я не сказал, что не умею плавать?

Вернувшись домой, тайно высушил одежду. Ночью мне стал сниться бурный поток. Вода меня несет, а я тону, тону. Я не спал несколько дней. У меня поднялась температура. Мама допытывалась, в чем дело. Но я молчал. Уже потом она случайно узнала об этой истории.

А к Марусе по субботам приходил солдат. Он сидел на кухне и пил чай. Это вызывало во мне живейшее любопытство. Как-то в субботу Маруся повела меня в Парк культуры и отдыха. Там только что построили парашютную вышку. Здоровенную. Она привела меня в абсолютное исступление. Я до сих пор помню это совершенно сумасшедшее желание прыгнуть с вышки. Но как это сделать втайне от Маруси? Тут как раз очень кстати появился солдат и стал весело болтать с нею. Я же, выпросив немного мелочи на мороженое, оказался у кассы парашютной вышки.

– Мне билет, – протянул я гривенник.

– Нет, мальчик, нужно взвеситься, – ответила кассирша.

Я взвесился.

– Можешь. – Билет мне был продан.

Я побежал к лестнице. Но чем выше я поднимался, заглядывая через решетки вышки, чем дальше от меня удалялась земля, тем меньше мне хотелось прыгать. И я стал уступать дорогу тем, кто поднимался за мной. И все-таки я поднялся. Когда взглянул вниз, душа ушла в пятки. Нет, не в пятки. Душа целиком влезла в горло. В животе стало холодно, а сердце стучало в глотке, в носу, в ушах, в глазах. Но не в пятках. И я опять не говорю: «Я не хочу». Я позволяю служителю надеть на меня брезентовые лямки. Огромный раскрытый парашют сам тянет меня к барьеру. Барьер распахивается, меня выбрасывает, и я, как куль, ухаю вниз. Лечу камнем, пока стропы не натягиваются, и зависаю в нескольких десятках метров над землей. Веса не хватает, чтобы приземлиться, – мне всего пять лет. Я вижу, как моя Маруся бегает вместе с солдатом внизу, все такое маленькое-маленькое, люди кричат. Я подтягиваюсь на руках и все-таки постепенно спускаюсь. В голове – одна мысль. Чтобы Маруся не сказала маме. Об этой истории мама узнала через много лет.

А вот об истории с пистолетом так никто и не узнал. У меня был друг Игорь Агладзе (Агладзе – известная в Грузии фамилия, отец Игоря был инженером, дядя – президентом Академии наук Грузии). Как-то мы с ним были у меня дома. Одни. И вдруг обнаружили ключи от ящика отцовского письменного стола. Движимые любопытством, открыли и увидели настоящий браунинг! Отдельно лежала кобура и начатая пачка патронов. Удержаться от того, чтобы не пострелять, мы не могли. Мы помчались на чердак – наша квартира была на последнем этаже, – забрались на крышу и, как сейчас помню, выстрелили в водосточную трубу. Один раз он, один раз я. Что началось! Свистки, суета, мы мигом спустились домой, почистили пистолет подсолнечным маслом, отстрелянные гильзы спустили в унитаз. Тут-то и раздался звонок в дверь. Дело в том, что наш дом находился на улице, по которой ездил на работу и с работы первый секретарь ЦК Грузии Чарквиани. Перед тем как должен был появиться Чарквиани в своем роскошном «ЗИС-110», улица заполнялась людьми, энкавэдэшниками. Именно в такой момент мы и затеяли стрельбу.

– Не слышали ли вы стрельбу? – спросили появившиеся в дверях люди в черных костюмах.

– Нет, – ответили мы. – Кажется, хлопнула хлопушка.

– А кто дома из взрослых?

– Никого.

Они прошли в квартиру, все осмотрели, убедились, что никого нет, и ушли, убежденные, что семилетние мальчишки стрелять не могли. Что было бы с отцом, если бы они нас заподозрили!

В городе появлялся запах арбуза. Свежего арбуза. Это шел снег. Снежинки таяли на лету, асфальт покрывался дождевой пленкой. Ужасно обидно! Но иногда все же снег покрывал землю, вечнозеленые деревья. Это был праздник! Мы высыпали на улицу, тащили запрятанные по чуланам санки, веселье продолжалось до первых солнечных лучей. Снег исчезал. Но весной все вновь становилось белым – цвели вишни. И сирень, огромное количество сирени. Ужасно любил праздник Первое мая. Черешню продавали прямо на улицах. Гроздья черешни, нанизанной на палочки, как виноград. Мороженщицы, веселые, в чистых белых халатах, с повозками на двух колесиках, с ручкой.

Дом, в котором прошли мои детство и юность, стоял на горе. Он тоже был построен в виде буквы «П». Балконы выходили во внутренний двор, располагавшийся на трех уровнях, которые соединялись между собой двумя полукруглыми лестницами. Окна распахнуты, и отовсюду несется музыка. Шуберт. Этюды Черни. Из какого-то окна – неумело подбираемая грузинская мелодия. Где-то звучит радио. Все это смешивается, но не создает впечатления дисгармонии. Музыка звучит негромко, ненавязчиво. Она как бы часть жизни, продолжение этого двора, этого города. Она не выставляется напоказ. Она просто живет. Иногда вечерами за каким-нибудь окном, а то и просто на балконе собираются мужчины и начинается знаменитое грузинское музицирование, абсолютно непонятное мне и по сей день. Как люди, никогда нигде не учившиеся, встречающиеся, быть может, в первый раз, с такой точностью на ходу аранжируют мелодию на четыре, пять, шесть голосов? Это полифония самого высокого класса. Не могу этого понять и восхищаюсь бесконечно.

Возможно, предки грузин жили в горах и полифонические ходы, такие как канон, были подсказаны им эхом гор, а потом родились более сложные формы? Может быть, сама земля эта столь удивительно красива и щедра, что не петь невозможно? Я не знаток фольклора, и в грузинском мелосе есть, наверное, песни и о тяжелой доле. Но то, что я слышал в детстве, – это песни о любви, о нежности, о красоте. Я вырос на этом пении. И еще на Шуберте.

Моя тетка Маргарита училась в консерватории. Это была младшая сестра моей матери, всеобщая любимица. Веселая и легкомысленная. Она признавала только одного композитора – Шуберта. Из-за этого у нее были постоянные неприятности с педагогами. Она не хотела учиться по программе, она хотела петь только Шуберта. Ее голос лучше всего звучал, как она считала, в туалете. Она там закрывалась и пела. Кончилось тем, что с третьего курса она ушла из консерватории. Но первая музыка, которую я вспоминаю осознанно, были романсы и песни Шуберта. Я люблю их и по сей день. Они по-прежнему вызывают во мне восторг своей прозрачностью, чистотой, благородством.

Музыкой я стал заниматься почти случайно. Просто у наших соседей был рояль. Я стал так часто к ним наведываться и брыньчать, что сосед, не выдержав, сказал: «Пусть папа купит тебе пианино». Так все и началось. Очень быстро мне надоело играть гаммы, упражнения, пьесы Майкапара и сочинения типа «Похороны куклы». Какая кукла! Никакой куклы у меня не было! Само название унижало мое достоинство. А играть пьесы посложнее я пока не мог. Так что же делать? Я стал делать то, что мне было интересно, – сочинять.

Главной моей мечтой было научиться записывать. Любопытная вещь. Когда я научился записывать, я понял один закон: первая стадия обучения или умения – ты записываешь музыку, и на поверку она оказывается гораздо беднее и неинтереснее того, что ты воображал и играл. Следующая стадия – ты записываешь придуманную музыку, и она звучит так, как ты себе ее представлял. И уже гораздо позже – ты записываешь сочиненную музыку, и она звучит интереснее, чем ты воображал. Но это я понял много лет спустя.

Моя мама относилась ко всему очень серьезно. Учиться так учиться. А у меня появилась новая страсть – чтение. Я читал все подряд, безостановочно, я пытался обмануть маму и Марусю. Ставил на пюпитр книжку, под нее что-то импровизировал.

Мама, приходя с работы, интересовалась у Маруси:

Ведь, занимаясь своими делами на кухне, она и вправду слышала мои экзерсисы. В результате у меня развилась довольно высокая техника. Просто я много читал.

Ощущение красоты, детское ощущение любви, когда кажется, что весь мир тебя любит. Не только твои родители, но и все, все, все. Когда не покидает ощущение, что только выйди в мир – и ты получишь нежность прохожих в ответ на свою. Я помню это свое доверие ко всем вокруг.

А еще я помню шепотки, разносившиеся по двору. Что-то скрывали от детей, но мы многое понимали, и многое, очень многое врезалось в детскую память. «Взяли дядю Левона с третьего этажа. И тетю Нино с четвертого». Сначала шепотков было меньше, потом взрослые шептались все чаще. Что означало слово «взяли»? Куда взяли? Когда они вернутся? Я не мог понять. Много позже стало ясно, что оттуда, куда «взяли», мало кто возвращался.

Я дружил с двумя девочками. Их звали Джемма и Джесси. Мы жили на одном этаже. Взяли их мать. Во дворе шептались, стараясь, чтобы мы, дети, не слышали. Но на самом деле мы иногда знали больше всех остальных, взрослых. Про мать Джеммы и Джесси говорили, что ее НКВД взял за то, что она турецкая шпионка. У меня это никак не укладывалось в голове. Шпионов я знал, я их видел в фильме «Ошибка инженера Кочина». Видели мы шпионов и в других фильмах. Они были коварными, двуличными, злобными. Слово «шпионка» никак не вязалось с обликом матери Джеммы и Джесси, от которой пахло сдобным печеньем – она им всегда угощала детей, в том числе и меня, – у которой были такие добрые руки, такие добрые глаза. Но когда я сказал об этом нашему сапожнику Сурену, что сидел в подвале, в маленькой каморке, заставленной старыми башмаками, морщинистый добрый человек ответил: «Замолчи и никогда об этом никому не говори. Иначе будет плохо твоим папе и маме». Он почему-то курил не папиросы, а всегда скручивал что-то из прозрачной бумаги. Это вызывало во мне живейший интерес.

15 лет назад ушел из жизни известный советский композитор

Еще при жизни Микаэл Таривердиев стал знаменит. Его полюбили сразу, когда в конце 1960-х годов на экраны вышел музыкальный фильм «Король-олень». Когда же были написаны знаменитые мелодии к «Семнадцати мгновениям весны» и песни к новогоднему фильму «Ирония судьбы…», Таривердиев был уже на вершине славы. Ему нравилось работать только по ночам, поэтому рядом с музыкальной студией он оборудовал фотолабораторию, запечатлевая лишь то, что любил в жизни больше всего: солнце, траву, голубое небо и… женщин. В жизни Микаэла Леоновича было много романов, но любовь к хрупкой блондинке Вере стала для него последней. Они прожили вместе 13 лет. Таривердиев ласково называл ее «моя Верочка» и был благодарен за то, что она понимала его обуреваемую страстями восточную душу.

— Наверное, второго Таривердиева так и не родилось на нашем постсоветском пространстве. Сложно представить себе композитора, чью музыку вспоминаешь уже в момент произнесения его фамилии. Микаэл Леонович ощущал при жизни свою уникальность?

— «Разве не видно, что я — единственный?» — это фраза самого Микаэла Леоновича. Правда, произносил он ее в связи с тем, что у него не было братьев и сестер, он рос единственным ребенком в семье. Хотя, мне кажется, ощущение своей отдельности как человека и музыканта сопровождало его на протяжении всей жизни.

— Он часто вспоминал свое детство?

— Его связь с детством, атмосферой Тбилиси, где он родился, никогда не прерывалась. У него были особые отношения с мамой — Сато Григорьевной. «Всему хорошему, чему я научился, я научился у мамы», — говорил он. Сато Григорьевна была удивительной женщиной, до безумия любящей сына. Но однажды, когда она увидела, что Микаэл с мальчишками во дворе поджаривает жука, она засунула его палец в огонь, сказав, что жуку так же больно, как и ему. Юный Таривердиев навсегда запомнил этот урок.

Мне впервые пришлось приехать в Тбилиси 15 лет назад, уже после ухода Микаэла Леоновича, по приглашению Марка Рудинштейна, вместе с «Кинотавром». Нужно было выйти на сцену трехтысячного зала и что-то сказать. Я вспомнила историю, которую слышала от Микаэла Леоновича. В юности ему хотелось приехать в Тбилиси на «Мерседесе», в котором сидела бы Лолита Торрес (аргентинская певица, популярная в 1960-е годы. — Авт.). В Тбилиси меня поняли с ходу. С этого момента для меня он стал своим городом. Кстати, Микаэл Леонович со временем таки приобрел «Мерседес». И с Лолитой Торрес тоже познакомился.

— Ведь именно в Тбилиси Таривердиев получил свой первый гонорар…

— Да в 1949 году, когда состоялся его дебют как композитора. Микаэл написал две балетные сцены, которые поставили в Театре оперы и балета имени Палиашвили. Это было первое публичное появление композитора Таривердиева. И ему выплатили гонорар. Время было голодное. Отец мужа тогда сидел в лагере… И как вы думаете, на что Таривердиев потратил свой гонорар?

— На еду?

— Нет! Он купил шляпу! У него есть даже фотография в этой шляпе. Это очень по-тбилисски, в духе «Мерседеса» и Лолиты Торрес.

— Известно, что Микаэл Леонович был очень спортивным, даже состоял в сборной Грузии по плаванию.

— Это так. Кстати, муж никогда особо не поддерживал физическую форму. Он просто увлекался спортом: верховой ездой, велогонками, боксом, плаванием. Впрочем, философией, фотографией, микробиологией и астрономией тоже. И всегда много читал. Мы приезжали в Сухуми, который он любил с детства, в Дом композиторов, он брал, например, собрание сочинений Бальзака и прочитывал от и до. Спорт для него был не вопросом формы, а нечто другое. Например, Микаэл Леонович получил права на вождение катера и одним из первых в СССР увлекся виндсерфингом. Более того, он и Родион Щедрин, его товарищ по Сухуми и спорту, пошли на обучение в сборную Союза по виндсерфингу. И стали кандидатами в мастера спорта!

— Несмотря на любовь к спорту, Таривердиев так и не расстался с курением.

— Это не было его слабостью — Микаэл просто курил. В тот день, когда начался наш роман, лично я курить бросила. Но он мне сказал: «Не надо бросать, надо курить». У него даже есть такой монолог на стихи Людвига Ашкенази: «Не отнимайте у женщин сигареты…»

— Правда, что одно время Таривердиеву пришлось разгружать вагоны, чтобы прожить?

— Это было в период учебы в Гнесинке. Мужу тогда предлагали и более легкий заработок — играть на пианино в ресторане. Но для него такой хлеб был неприемлем. Микаэл предпочел разгружать вагоны на Рижском вокзале. Кстати, он часто поступал вопреки общепринятому мнению. Например, был одним из немногих композиторов, кто ездил со съемочными группами в экспедиции. Там Микаэл как бы погружался в процесс создания фильма. Был даже случай, когда во время съемок одного из его первых фильмов — «Юность наших отцов» (по роману Фадеева «Разгром») он толкал тележку с камерой. Потому что только он в тот момент знал, какая музыка сопровождает эту сцену. Она звучала у него в голове. А ритм музыки должен соответствовать движению в кадре. Одним из самых любимых фильмов Таривердиева был «До свидания, мальчики» Михаила Калика. И, конечно же, «Король-олень», «Ирония судьбы…» Эльдар Рязанов был дорог Микаэлу своим ощущением поэтического слова. Представьте, середина 1970-х. И вдруг — «Ирония судьбы…» со стихами и музыкой на стихи Цветаевой, Пастернака, Ахмадуллиной, Евтушенко! Конечно, Таривердиев был счастлив!

— Знаменитую «На Тихорецкую состав отправится» Микаэл Леонович написал ведь еще задолго до «Иронии…»

— «Тихорецкая» была написана для спектакля Ролана Быкова в театре МГУ в начале 1960-х. Потом вошла в оперу «Кто ты?», поставленную Борисом Покровским в учебном театре ГИТИСа. На нее ходили театрами, компаниями шестидесятники. Кстати, эту песню пел Володя Высоцкий. Оттуда знал ее и Рязанов. Правда, даже не догадывался, кто ее написал. Потом был чрезвычайно удивлен.

Кстати, это Микаэл Леонович познакомил Сергея Никитина с Рязановым, приведя его на «Иронию судьбы…». Потом возникли проблемы с выбором певицы, и Микаэл вспомнил о Пугачевой, которую записывал для «Короля-оленя». Она сделала 33 дубля на песню «Мне нравится, что вы…» Зато какой результат!

— И тем не менее с Рязановым Таривердиев больше не работал.

— Эльдар Александрович был предан композитору Андрею Петрову. Просто во время съемок «Иронии…» Петров был занят на фильме «Синяя птица». Таривердиев стал композитором «Иронии судьбы…» по иронии судьбы. А потом все вернулось на круги своя. Рязанов работал с Петровым. А Микаэл Леонович до конца жизни все ждал, что тот его вновь позовет. Рязанов обратился к музыке Таривердиева лишь в 1999 году для фильма «Тихие омуты». Но это было уже после ухода из жизни Микаэла Леоновича.

— Алла Пугачева признавалась, что «на сцену ее вывел Таривердиев».

— Микаэл познакомился с Аллой, когда ей было всего 19 лет. Она только окончила училище имени Ипполитова-Иванова и ее утвердили на партию Анджелы в фильме «Король-олень». Таривердиев тогда был уже легендой 60-х. Алла Борисовна вспоминала, что каждое воскресенье она слушала передачу «С добрым утром» и однажды услышала песню Таривердиева «Я такое дерево», с тех пор буквально заболев этой песней. Она называла Таривердиева своим «прародителем», заставившим ее запеть.

Он же называл Пугачеву ребенком из благородных мещан. Она была тогда худенькой тростиночкой, застенчивой. В общем, именно такая певица нужна была Микаэлу Леоновичу для озвучивания «Короля-оленя» и «Иронии судьбы…»

— Говорят, трагическая история, произошедшая с Таривердиевым и актрисой Людмилой Максаковой, натолкнула Рязанова на сюжет фильма «Вокзал для двоих».

— Максакову назвали вы, не я. Я имен оглашать не хочу. Микаэл действительно попал в неприятную историю. Он с любимой женщиной ехал на машине, причем она была за рулем. Дорогу им неожиданно перебежал человек, потом оказалось, что он был пьян. Мужчина не выжил. Микаэл взял вину на себя, пересев за руль авто. Судебное разбирательство длилось два года, его осудили, но вскоре он попал под амнистию. Ни о каком романе уже речи быть не могло, для Микаэла эта история оказалась страшнейшей душевной травмой.

— Музыка к фильму «Семнадцать мгновений весны» принесла ему славу и… сумасшедшую зависть коллег.

— Поработать в картине Микаэлу предложила сама режиссер Татьяна Лиознова. Он, правда, долго думал. Потому что уже работал над «Ошибкой резидента» с Вениамином Дорманом, и ему не хотелось еще одной шпионской истории. Но, когда нашел в картине свою тему, согласился. Лиознова потом признавалась, что Таривердиев был ее удачей. Как и Вячеслав Тихонов, из-за которого она сломала свою женскую судьбу.

— Уже после выхода «Семнадцати мгновений весны» с музыкой Таривердиева был связан большой скандал. Его обвинили в плагиате.

— Глупо, бессмысленно. Микаэлу это все стоило большого здоровья. Но он выстоял. Наверное, благодаря своей правоте, непричастности к зависти коллег. В конце концов, оказалось, что все обвинения в плагиате были кем-то заранее спланированы…

— Помните момент, когда впервые услышали музыку будущего супруга?

— Мне было 13 лет, я гостила в пионерском лагере «Артек». Как-то сидела на поляне — даже не знаю, почему оказалась одна и именно в этом месте. Из репродуктора услышала песню «Маленький принц». Сразу после сообщения о смерти Льва Кассиля, книги которого я читала и любила, и зазвучала песня. Это одно из острых воспоминаний моего детства. Я не знала, что это Таривердиев, но хорошо помню, что ощутила сжимающую сердце тоску.

Когда Микаэлу Таривердиеву было уже за 60, его все называли одним из секс-символов России. Говорят, женщины были от него без ума.

— Странно, если бы это было не так. Он был умен, красив, обаятелен и умел в себя влюблять…

— Вы были сразу очарованы знаменитым композитором?

— В то время я, будучи обозревателем «Советской культуры», общалась со многими известными людьми: Георгием Свиридовым, Валерием Гаврилиным. Микаэла Леоновича я не очень себе представляла. Но уже первая встреча с ним, первое соприкосновение создало ощущение чего-то важного, необычного, неординарного. Он признавался, что представлял меня толстой теткой. А оказалось, на интервью к нему пришла худенькая девушка. Потом мы встретились случайно на музыкальном фестивале. Казалось, что судьба нас свела сама.

Микаэл Леонович ухаживал очень красиво: цветы, подарки, стихи. Только музыку для меня не сочинял. Он ее не сочинял вообще ни для кого. Как будто она спускалась к нему свыше. И петь не мог терпеть. Начал это делать только потому, что музыку, которую он писал, не мог никто исполнить. «Я такое дерево» или сонеты Шекспира. Он проживал песни. Но петь стал не от хорошей жизни.

— Рассказывают, что Таривердиев был большим гурманом.

— Он обожал мясо! Мог есть его на завтрак, обед и ужин. Большие компании любил в начале карьеры. Тогда киношники сидели по ресторанам. А в конце уже их не выносил. И дни рождения не праздновал. Убегал от юбилеев. Говорил: «Нет ничего глупее, чем сидеть на собственных юбилеях». Самый лучший праздник получился у него на 50-летие, когда с Родионом Щедриным они ушли в море на серфингах. Взяли с собой по маленькой бутылочке коньяка и в открытом море выпили. Для него главным было, что рядом родной человек. Муж любил комфорт. Но не в общепринятом смысле. Он не мыслил себя без своего большого дивана, где отдыхал, сидя в углу. Шутил, что это его родина.

В одежде был очень консервативен. Таривердиеву была присуща врожденная элегантность. Костюмы от «Москвашвея» на нем сидели, как костюмы от Диора.

— Он часто признавался вам в любви?

— Вообще не признавался. Он в ней жил! Мы оба жили в любви… Знаете, в последние годы его жизнь была разделена на два этапа — до и после поездки в Чернобыль. Он попал туда сразу после аварии. Поехал выступать, получил дозу радиации… Чернобыль напоминал ему Апокалипсис. Он чувствовал, что это надо осознать всем, не только ему. Тогда он и создал симфонию для органа «Чернобыль». Потом у мужа начались проблемы с сердцем. В 1990 году ему сделали операцию в Лондонском Королевском госпитале, поставив аортальный клапан.

— Как вы думаете, Микаэл Леонович предчувствовал свою смерть?

— Он о ней знал. Предвидел то, что случится… За несколько месяцев до смерти муж однажды проснулся ночью и сел за рояль. К тому времени он уже давно пользовался лишь звукозаписывающей аппаратурой у себя в студии. Я спросила, что случилось. А он ответил: «Прощаюсь со своим роялем»… Лето 1996 года мы провели в его любимом Сочи. В это время как раз проходил «Кинотавр». Мы жили в Доме творчества «Актер» и 25 июля утром улетели в Москву. Помню, накануне отъезда мужу не спалось, он вышел на балкон и сказал, что здесь есть все, что он любит: голубое небо, зеленая трава, море… А вечером его не стало…

— Микаэл Леонович вам снится?

— Очень редко. Лишь когда предупреждает о чем-то опасном. Но я часто думаю о Микаэле и шепчу перед сном строчки из вокального цикла мужа на стихи Семена Кирсанова:

Приезжай ко мне во сне.

Напиши письмо на песчаном дне…

Я прошу,

Приезжай ко мне во сне!..

Микаэл Таривердиев родился 15 августа 1931 года в Тифлисе в армянской семье. Всю свою сознательную жизнь Микаэл провел вместе с музыкой. Учился в музыкальной школе по классу фортепиано, затем в музыкальном училище по классу композиции, а затем поступил в Ереванскую консерваторию, где проучился всего полтора года. Серьезному таланту Микаэла Таривердиева стало тесно в родной Армении, и будущий композитор отправился покорять Москву.

Микаэл Таривердиев поступил в Московский музыкально-педагогический институт имени Гнесиных на отделение композиции. Его наставником стал профессор Арам Хачатурян, который сразу разглядел молодой талант.

Вскоре композитор написал вокальный цикл, который исполнила известная камерная певица Зара Долуханова в большом зале Московской консерватории. Признание стало потихоньку подбираться к композитору. Вскоре он дебютировал в кино в фильме "Юность наших отцов".

Музыка Таривердиева имеет особый, присущий лишь ему одному, колорит. Здесь сочетание классических музыкальных канонов с армянскими интонациями и советской динамикой. Микаэл Таривердиев пытался сочетать академические средства выразительности и интересы массового зрителя. И это ему вполне удавалось, поэтому музыка Таривердиева столь любима советским и российским слушателем.

Умер Микаэл Таривердиев в возрасте шестидесяти четырех лет от сердечного приступа. Похоронен на армянском кладбище в Москве.

Личная жизнь

Личная жизнь композитора весьма интересна и драматична. В юности композитор встречался с известной артисткой Людмилой Максаковой. Однажды они ехали на автомобиле Таривердиева по ночному Петербургу и насмерть сбили пешехода. За рулем была Людмила. Но когда на место происшествия приехали сотрудники ГАИ, Микаэл Леонович взял вину на себя. Его арестовали, и он находился в заключении два года. Людмила Максакова не осталась верной своему спасителю и демонстративно уехала с друзьями прямо из зала суда. Актриса рассказывала всем, что за рулем машины был композитор. Эта непридуманная история легла в основу фильма "Вокзал для двоих".

Микаэл Леонович был трижды женат. Первая жена, Елена Васильевна Андреева, подарила композитору единственного сына Карена. Карен Таривердиев был десантником, офицером, воевал в Афганистане, был награжден орденами и медалями. После выхода в отставку работал журналистом, писал статьи об афганской войне.

Второй женой композитора была Элеонора Маклакова, профессор и художник-постановщик. С третьей женой, Верой Гориславовной, Таривердиев прожил 13 лет, и она стала хранительницей наследия композитора.

Совет 2: Таривердиев Микаэл Леонович: биография, карьера, личная жизнь

Микаэл Таривердиев в первую очередь известен, как автор музыки к кинокартинам «Ирония судьбы, или С легким паром!» и «Семнадцать мгновений весны». Фильмов, в которых звучат его композиции, насчитывается более ста. Количество написанных им песен также перевалило за сотню. Он писал музыку и для больших театральных постановок: балетов, опер и симфоний.
Всю жизнь его окружали прекрасные женщины, которые вдохновляли композитора на написание мелодий, непохожих ни на какие другие. Он не мог выбрать для себя иной сферы деятельности кроме музыки, ведь помимо таланта, который подарила ему судьба, она спрятала среди букв его фамилии мистический корень ВЕРДИ.

ПО СТРАНИЦАМ БИОГРАФИИ

Микаэл Леонович родом из Грузии. Он появился на свет в Тифлисе (позже - Тбилиси) 15 августа 1931 года. Его мама Сатеник Григорьевна была настоящей восточной женщиной – нежной и доброй, но справедливой и бескомпромиссной. Она всю себя отдавала единственному сыну, поэтому они были очень близки. Позднее композитор признавался, что мама учила его только хорошим вещам, и ее уроки он не забывал всю свою жизнь. Отец Микаэла Таривердиева – Леон Навасардович был армянином, красным командиром. Позже стал успешным финансистом, директором Государственного банка. Но, как и многие, в те времена высокие чины, попал под репрессии, оставив семью без средств к существованию.

Юный Микаэл состоял из противоречий, легко и успешно учился в школе, занимался музыкой, но при этом любил похулиганить и даже состоял в местной банде. После ареста отца, о подобных шалостях пришлось забыть. Музыкальный талант помогал зарабатывать на хлеб насущный. Он давал частные уроки игры на фортепиано.

ВВЕРХ ПО МУЗЫКАЛЬНОЙ ЛЕСТНИЦЕ

Микаэл Таривердиев учился музыке всю жизнь, постоянно менял направления и жанры. Десять лет он провел в музыкальной школе при консерватории города Тбилиси по классу фортепиано. Затем было музыкальное училище у великого мастера – Шалвы Мшелидзе. По настойчивому совету матери поступил в консерваторию в Ереване. После отправился покорять столицу, продолжил образование в музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, попал в класс композиции Арама Хачатуряна.

Его романсы для большинства зрителей впервые прозвучали в исполнении Зары Долухановой в Большом зале Московской консерватории. Мелодии Таривердиева отличались от других, он создает новый жанр, не похожий ни на академическую музыку, ни на массовую эстрадную. Эту волну подхватывают, и другие молодые авторы того времени. Его сочинения захватывают с первых аккордов. Они такие разные, но рука автора видна в каждом из них.

Знаменитый композитор много экспериментировал, он писал в разных жанрах:

· Оперы («Кто ты», «Граф Калиостро», «Ожидание»).

· Балеты. («Девушка и смерть»).

· Концерты и симфонии для органа, фортепиано («Чернобыль»).

· Вокальное сопровождение для поэзии Андрея Вознесенского, Бэлы Ахмадулиной, Марины Цветаевой и других.

· Музыка к фильмам («Юность наших отцов, «Король-олень», «Человек идет за солнцем»

Популярность Таривердиева после «Семнадцати мгновений весны» была колоссальной, но стоила она ему очень дорого. Тяжело было находить общий язык с режиссером Татьяной Лиозновой, зато получился хороший творческий союз с Иосифом Кобзоном. Композитор и певец понимали друг друга с полу слова. Затем было гнусное обвинение в плагиате. В союз композиторов пришла фальшивая телеграмма, в которой говорилось, что он якобы украл мелодии для фильма у французского композитора Франсиса Лея. Многие друзья сразу отвернулись от Таривердиева, и он попал в опалу. Позже он найдет француза, который заявит, что не говорил таких слов и не писал этой музыки.

Его работу замечали и ценили как в нашей стране, так и за рубежом. Он становится многочисленным лауреатом популярных премий: Американской академии музыки, Японской звукозаписывающей фирмы, Российского фестиваля «Кинотавр», в общей сложности насчитывается 18 наград.

Он был главой гильдии композиторов кино Союза кинематографистов России, Международной программы «Новые имена».

Последний этап его творчества был посвящен инструментальной музыке. Микаэл Леонович сочиняет концерты для органа и скрипки, хоральные прелюдии.

МГНОВЕНИЯ ЛЮБВИ

Таривердиев – кавказец по национальности, страстный по духу очень любил женщин. Его личная жизнь была богата на бурные романы, которые нашли свое отражение в искусстве. В первый раз он решил жениться в 18 лет на племяннице своего учителя Арама Хачатуряна, но помолвка была расторгнута. Композитор посчитал девушку легкомысленной и неготовой к семейной жизни.

Его первой женой была Елена Васильевна Андреева, которая и подарила ему единственного сына Карена. Карен Таривердиев - военный, герой Афганистана, награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды, после отставки работал журналистом.

Елена Андреева была выпускницей Гнесинки, солисткой, на шесть лет старше композитора. Их встреча произошла в лифте, там он попросил ее исполнить романсы собственного сочинения. Она согласилась, а позже влюбилась в долговязового обаятельного парня с огромными глазами. А затем пришла слава, которая захлестнула композитора и разрушила семью.

В 60-е годы композитор увлекся кинодивой Людмилой Максаковой. Он был зачарован актрисой, и взял на себя ее вину, из-за чего суд приговорил его к двум годам лишения свободы. Вместе они мчались на автомобиле по Ленинградскому проспекту. Было темно. На дорогу неожиданно выпрыгнул пьяный человек, актриса, которая была за рулем не успела среагировать и сбила его. Таривердиев сказал, что за рулем был он. Следствие длилось долго, почти два года, то есть весь назначенный судом срок. Красавица-актриса почти не уделяла внимания своему спасителю, и их роман был окончен. Кстати, Людмила Максакова никогда не признавалась в своей вине. Этот эпизод Эльдар Рязанов воплотил в своей картине «Вокзал для двоих». Таривердиев был недоволен этим, и даже обиделся на режиссера.

Второй женой композитора стала художник- постановщик Элеонора Маклакова.

А последней любовью композитора была скандально-известный музыкальный обозреватель Вера Гориславовна. Они познакомились в 1983 году, и она стала его новой музой. Супруги не расставались 13 лет. И до сих пор ее профессиональная деятельность посвящена Таривердиеву. Она является президентом Благотворительного Фонда Микаэла Таривердиева, арт-директором Международного конкурса органистов имени Микаэла Таривердиева, автором книги о супруге «Биография музыки».

Бурная насыщенная жизнь оставила след на сердце композитора. Он перенес тяжелую операцию, через шесть лет после этого новый сердечный приступ оборвал жизнь маэстро во время отдыха в Сочи. Ему было 64 года. Похоронен он был в столице, на Армянском кладбище.

В 1997 году, через год после его смерти были опубликованы мемуары «Я просто живу».

Музыка Микаэла Таривердиева любима миллионами и понятна всем без исключения. Даже тем, кто никогда не слышал фамилии автора. Песни из фильмов «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» и «Семнадцать мгновений весны» стали неотъемлемой частью нашей культуры и визитной карточкой советского кинематографа. В Ельцин Центре состоялся музыкальный вечер, который вела вдова композитора Вера Таривердиева . После, мы побеседовали с Верой Гориславовной и вспомнили знаковые события жизни Микаэла Леоновича.

На творческом вечере был аншлаг, некоторые композиции даже звучали на бис - «У тебя такие глаза» и «Двое в городе»…

Тут важно сказать, как Микаэл Таривердиев писал музыку. Она у него никогда не рождалась в каких-то муках. Вот смотрите, в пятницу он был на передаче у Юрия Башмета «Вокзал мечты». Они говорили о романтизме, и тогда Башмет спросил: «А почему бы тебе не написать музыку для альта?», на что композитор ответил: «Почему и нет? Напишу». Потом все выходные Микаэл Леонович трудился над музыкой для фильма, уже не вспомню, какого. В воскресенье на обед к нам приехали друзья, и, вдруг, во время трапезы, он встаёт - и молча уходит в студию… Через полчаса появляется и говорит: «Не хотите послушать концерт для альта и струн?».

А сложнейшую симфонию «Чернобыль», которая состоит из двух частей (первая - «Зона», вторая - «Куда идём?»), он написал ровно за то время, пока она звучит. Это одно из моих самых любимых произведений - пронзительное, трагическое и, одновременно, светлое. У него всегда было какое-то внутреннее горение, благодаря этому из него просто «вылетали» импровизации. Не говоря уже о таких мелочах, как «У тебя такие глаза» и «Двое в городе» - они создавались молниеносно (улыбается ).

Можно ли сказать, что симфония «Чернобыль» - исповедь композитора, ведь вы даже ездили на место трагических событий?

Да, в 1996 году мы поехали в Чернобыль. Микаэлу Леоновичу предложили выступить перед людьми, работающими на станции. С такими просьбами тогда обращались ко многим известным деятелям культуры, но далеко не все соглашались. Таривердиев отказаться не смог… Эту трагическую тему он воспринимал как личную. Поездка стала важной чертой в жизни - началом позднего периода его творчества, обращением к органной музыке. Если прежде главным вопросом для него был «кто ты?», то теперь стал «куда идёшь?» - библейский вопрос. Первая часть симфонии «Чернобыля» - картина Апокалипсиса, который развивается на Земле. Вторая - реквием. В финале появляется ощущение, что души растворились в небе, и осталась пустота. Такое можно создать только на органе. Это пророчество конца, и концерт для органа «Кассандра» - тоже. «Кассандра» - единственное произведение, у которого есть предисловие, где он предупреждает о многих вещах, например, о войне между Грузией и Абхазией.

Справедливо ли, что Микаэла Леоновича, в первую очередь, вспоминают как автора музыки к фильмам «Семнадцать мгновений весны», «Ирония судьбы, или С лёгким паром!»? Сотни же других крупных музыкальных произведений остаются в тени…

Понимаете, не может симфония для органа «Чернобыль» спорить по востребованности с «Семнадцатью мгновениями весны» или «Иронией судьбы» - фильмом, который каждый раз показывают на Новый год. Это знают все, а на органные концерты могут попасть столько, сколько вмешает помещение. В «Иронии судьбы» звучит совершенно баховская барочная музыка, которая придаёт картине полифоническое звучание. Это история не просто о напившемся человеке, случайно попавшем в другой самолёт, там есть и другие смысловые слои, привносимые музыкой, и Эльдар Рязанов всегда это понимал.

- А ведь они с Эльдаром Рязановым были знакомы до работы над «Иронией судьбы»?

Они были знакомы хорошо, вообще, фильм «Ирония судьбы» возник по иронии судьбы. Микаэл Таривердиев был в 1974 году в Пицунде, хотя обычно бывал на море в Сухуме, а тут попал в Дом кинематографистов, где был и режиссёр. И вот идёт Микаэл Леонович мимо кафе, а на крыльце сидит Эльдар Рязанов и вокруг него, как обычно, собралось много людей. Что-то увлечённо рассказывает о своём новом фильме «Ирония судьбы» и напевает «На Тихорецкую состав отправится…», говоря, что песня народная. И тут Таривердиев: «Какая же песня народная? Песня моя!». А потом Микаэл учил Рязанова кататься на водных лыжах (сам их обожал), но Эльдар Александрович оказался единственным, кто не научился (смеётся ).

- Можно ли сказать, что на творчество Макаэла Таривердиева значительно повлияли его тбилисские корни?

Конечно, знаете, даже первая глава в его книге «Я просто живу» называется «Тбилиси. Полифонический город». Помню, в Тбилиси Марк Рудинштейн устраивал «Эхо Кинотавра» и позвал меня. Как и полагается, там была красная дорожка, приехали известные люди: Олег Янковский, Таня Догилева - в общем, хорошая компания российских актёров, кинематографистов и, конечно, грузинских. А мне нужно было со сцены представить музыку Микаэла Таривердиева. Я шла и судорожно думала, что сказать этой огромной аудитории, которая разместилась в филармонии на 3000 мест. В этих мучениях я пребывала до последней минуты, а когда подошла к микрофону, сказала: «Микаэл Леонович хотел вернуться в Тбилиси на «мерседесе», чтобы в нём сидела Лолита Торрес». Меня моментально поняли, стали аплодировать, потому что захотеть такого мог только тбилисский мальчик (смеётся ). В результате «мерседес» у него был, и с Лолитой он познакомился, только не возил её на машине. Тбилиси - поразительно музыкальный город. Он описывал в книге, как из всех окон звучала музыка, а люди, незнакомые друг с другом, могли запросто собраться и начать петь. Это то самое знаменитое грузинское многоголосье, которое породило в нём необычайную музыкальность.

Вы упомянули книгу «Я просто живу», и создавали вы её вместе: на диктофон Макаэл Леонович наговаривал вам главу за главой…

Я приставала к Микаэлу Леоновичу, он на меня ругался, говорил, лучше бы я написала о нём музыковедческую книгу, что я потом и сделала. На самом деле, мы всегда с ним много говорили, и я стала всё записывать на диктофон. Иногда он сопротивлялся, а порой, как было с финалом его главы, сам просил записывать. В тот момент ко мне сразу пришло понимание, что больше он сам ничего не напишет - это финал книги. Предчувствие, увы, не подвело. Перед отлётом в Сочи (где случилась трагедия), мне казалось, что диктофон я положила. На тот момент у нас было две главы, но вернуться надо было с готовой книгой. И вот я хотела начать записывать, но устройства нигде не было. Мистически странно. Уже потом, когда я доставала смокинг, который Микаэл Леонович так и не успел надеть, из ботинка выпал этот диктофон…

- Каким Микаэл Таривердиев был в жизни?

Прежде всего, он был пронзительно мудрым, но, вместе с тем, его можно было сравнить с ребёнком, который не привержен всеобщим взглядам на мир, людей, явления. И он сумел эту непредвзятость пронести через всю жизнь. Для меня он был всем: любимым человеком, мужем, ребёнком, учителем, наставником. Я ни с кем не была и не буду так связана, как с ним. Убеждена, что он человек призванный, хотя и говорил обратное, но он - мессия от музыки. Человек, пришедший с заданием и расплатившийся за это своей жизнью. Я это вижу, чувствую и была этому свидетелем. Другое дело, захотят ли это услышать люди, а он своё задание свыше выполнил.

Опубликовано в №37 от 2.03.2018

Микаэл Таривердиев покорил свою будущую жену, когда той было всего 13 лет, песней «Маленький принц». Познакомились они только через 13 лет...

Не исчезай во мне ты навек,

Не исчезай на какие-то полчаса.

Вернешься ты вновь через тысячу, тысячу лет,

Но все горит твоя свеча…

Андрей Вознесенский

15 августа Микаэлу Таривердиеву исполнился бы 81 год. Композитора уже 16 лет нет с нами, но его пронзительные, узнаваемые с первых тактов мелодии и песни из кинофильмов по-прежнему звучат с кино- и телеэкранов, в концертных залах и на дисках. При этом все время открываются неизвестные ранее широкой публике пласты его музыки.

В этом огромная заслуга Веры Таривердиевой, которая после смерти мужа целиком посвятила себя продолжению его дела. Основала в Калининграде единственный в России Международный конкурс органистов. Выпустила более 20 дисков с малоизвестными сочинениями Таривердиева – от оперы «Граф Калиостро» до «Воспоминаний о Венеции». Дважды издала книгу с его мемуарами «Я просто живу», дополнив второе издание своей «Биографией музыки» о его жизни и творчестве.

В начале августа Вера Таривердиева побывала в Таллинне, выступив в рамках XXVI Международного таллиннского органного фестиваля с лекцией, сопровождавшей показ документального фильма Quo vadis?, в основу которого легла симфония для органа «Чернобыль». А под сводами церкви Нигулисте звучали хоральные прелюдии «Подражание мастерам» и органный концерт «Кассандра» Микаэла Таривердиева.

У нее редкое отчество Гориславовна – и удивительная судьба. В 26 она встретила человека, увенчанного славой и вдвое старше ее, который совпал с ней во всем и который стал ее возлюбленным, другом, учителем, мужем. Они прожили вместе 13 счастливых лет, а после его смерти она целиком посвятила себя, нет, не увековечению его памяти, а продолжению его дела.

«Любовь – это процесс… Процесс сближения, узнавания, постижения и все большего понимания… и он никогда не останавливается. Любовь – это чувство бесконечное», – говорит Вера Таривердиева. Мы сидим на открытой веранде кафе в Старом городе, и она вспоминает, как двадцать с лишним лет назад по заданию редакции газеты «Советская культура», где тогда работала, впервые приехала в Таллинн. «Принимали меня прекрасно, а по Старому городу меня водил Леннарт Мери, замечательный человек, в те годы просто писатель».

Родина нашего романа – Прибалтика

– Как произошла главная встреча в вашей жизни, определившая всю дальнейшую судьбу? Вы в ту пору были очень молоды…

– Мне было 26 лет, и я была замужем. И даже успела побывать в Афганистане – в составе делегации деятелей ЦК ВЛКСМ, проводивших «Дни СССР в Кабуле». Я там находилась больше месяца, и у меня был музыкальный салон, что в тех краях, где женщины ходят в чадрах, воспринималось как большая редкость. Впечатлений было много, и, вернувшись в Москву, я написала об этом статью. Это был 1983 год, как раз год встречи с Микаэлом Леоновичем. Наш роман начался в Вильнюсе, а до этого был мой звонок ему с просьбой написать в «Советскую культуру» о новом произведении Родиона Щедрина. Микаэл Леонович не сразу согласился, но в итоге он написал прекрасную статью, и мы оба оказались на фестивале в Вильнюсе, который проводил Родион Константинович – он в то время строил там дачу и много сотрудничал с Литвой. Так что Прибалтика – родина нашего романа (улыбается).

– Какое впечатление произвел на вас Микаэл Леонович при первом знакомстве? Было ощущение, что перед вами знаменитый композитор?

– Микаэл Леонович обладал редким, просто магнетическим обаянием. Он на всех производил неизгладимое впечатление, причем никогда к этому не стремился, был прост в общении. А в отношениях с женщинами был настоящим джентльменом старинного розлива, будучи при этом современным человеком. Когда утром нас всех собрали в холле гостиницы Lietuva, чтобы затем везти возлагать цветы к памятнику Ленину, я увидела идущего мне навстречу Микаэла Леоновича, который весь сиял: он был очень доволен, что мы опубликовали его статью целиком, и ему уже звонили люди и благодарили.

– Это была любовь с первого взгляда?

– Вы знаете… ведь что такое любовь? Любовь – это процесс. Это процесс сближения, процесс узнавания, постижения, понимания… Понимание не бывает мгновенным. Есть ощущение близости мгновенное – такое у нас было с первой минуты знакомства. А потом был процесс, и он никогда не останавливался. Почти сразу Микаэл Леонович преподал мне главный урок: он обладал четкой жизненной позицией и всегда был ей верен. Иногда о нем говорили как о человеке с трудным характером, неудобном, но на самом деле это не так. Просто у него была своя система взглядов и ценностей, понимание того, к чему он призван.

– Что из его музыки вы тогда знали?

– Ну, конечно, я смотрела «Семнадцать мгновений весны», «Иронию судьбы», знала песни. Но мир музыки Микаэла Леоновича для меня был практически незнакомым. Хотя я помню свои первые детские ощущения. Мне 13 лет, летний день в «Артеке». Я сижу на пригорке одна, из радиоприемника доносится песня «Маленький принц». Я не знала, кто ее написал, но она меня глубоко тронула. Лишь когда я познакомилась с Микаэлом Леоновичем, то узнала, что он ее автор. А первым шагом в мир его музыки стал Первый скрипичный концерт, на репетиции и на премьере которого я присутствовала на «Московской осени», еще до поездки в Вильнюс. И на фестивале в Вильнюсе исполнялся именно этот концерт, его играл Гриша Жислин.

Он был принцем и «изящной нотой в бетонную эпоху»

– Мне кажется, есть нечто символичное в том, что первой песней, с которой началось ваше знакомство с музыкой Таривердиева, был «Маленький принц». Микаэл Леонович ведь и сам был таким принцем, романтиком, рыцарем в среде советских композиторов. Или, как сказал Андрей Вознесенский, он был «изящной нотой в бетонную эпоху».

– Он был принцем, он был королем-оленем, он был аристократом, человеком изысканной культуры. Не только благодаря своему происхождению и воспитанию. Он был одарен Богом необыкновенно тонким восприятием мира. Он писал только ту музыку, которую слышал, которая ему посылалась. А чтобы ее слышать, нужно себя сохранять в чистоте. Микаэл Леонович совершал поступки, которые другим казались безумными, а для него они были естественными. Например, история с Мишей Каликом, его другом и соавтором таких фильмов, как «До свидания, мальчики», «Любить», «Разгром». После фильма «Человек идет за солнцем» оба проснулись знаменитыми, и их пригласили в Париж. Но Мишу не отпустили, так как он сидел в сталинских лагерях, и Микаэл Леонович сказал, что без Миши он не поедет. После этого он 12 лет был невыездным. Мало кто знает об этом, его всегда считали успешным человеком, он имел массу наград, но он был абсолютно несовместим с советской системой. Он всегда делал только то, что хотел, у него трудовой книжки даже не было. Он сумел прожить жизнь совершенно свободным человеком. Это не значит, что он мог себе все позволить, но у него было удивительное ощущение внутренней свободы, своего отдельного мира.

– Как он писал музыку – за инструментом или нет? Быстро или мучительно долго?

– Процесс вынашивания у него был зачастую долгим, а роды – быстрыми (смеется). Музыка на него снисходила, он был как приемник. В какой-то момент что-то в нем щелкало, он садился за инструмент и играл произведение целиком. Это было чудо, потому что весь замысел, от первой до последней ноты, приходил к нему сразу целиком. Он себя, свою игру записывал, а потом садился за стол и писал партитуру, никогда не прибегая к инструменту.

– В общем, произведение являлось целиком, как яблоко на ладони – такое сравнение обычно применяют, когда говорят о чуде рождения музыки Моцарта.

– У Микаэла Леоновича есть такая фраза: «Обидеть Моцарта нельзя. Моцарты всегда побеждают».

– Но рядом с Моцартом всегда стоит Сальери.

– По-моему, он дружил с Валерием Гаврилиным?

– Нельзя сказать, что это была тесная дружба и общение. Между ними возникла удивительная духовная связь и эмпатия. Для Микаэла Леоновича было неожиданностью получить письмо от Валентина Александровича, в котором тот написал, что Таривердиев всегда был для него примером. Это было большим утешением на фоне того, что он переживал на протяжении всей жизни.

– Наверное, один из самых тяжелых моментов был связан с Никитой Богословским и его диким розыгрышем после выхода на экраны «Семнадцати мгновений весны», когда в адрес Союза композиторов пришла телеграмма, якобы от Фрэнсиса Лея: «Поздравляю с успехом моей музыки в вашем фильме».

– Это было жутко, но это было не самое страшное, что Микаэлу Леоновичу приходилось переживать в жизни. В определенном смысле трагические переживания ему были нужны, так как они потом выливались в музыке. Как человеку крайне ранимому и тонкому, живущему по иным законам, ему было тяжело в этом мире. Хотя в его жизни было и много радостного. Потому что его любили очень многие, а главное – его любила публика. И в историю его внесли на своей любви слушатели.

Симфония-свидетельство и опера-гротеск

– Книга «Я просто живу» иллюстрирована его фотоснимками. Это было его хобби?

– Да, а еще он любил спорт. В юности увлекался и боксом, и верховой ездой, и велосипедом, и мотоциклами, а позже – виндсерфингом и фотографией.

– Как вы проводили отпуск?

– До 1991 года включительно на два летних месяца уезжали в Сухуми. Днем он катался на водных лыжах, а ночью работал. Для него это было самое продуктивное время. Он любил работать по ночам – на море ли в Сухуми, или дома в Москве.

– Вы квартиру сохранили в неприкосновенности – все, как при муже?

– Да, настолько в неприкосновенности, что кое-что уже требует ремонта (смеется).

– Знаю, что у вас дома огромный архив, и вы все время продолжаете открывать новые страницы. Так много неопубликованного?

– А у Микаэла Леоновича почти ничего не было опубликовано. Лишь в последний период, всего в количестве 300 экземпляров, были изданы органные сочинения, вокальные циклы. Мы сейчас выкладываем всё в Интернет. Не все с этим согласны, но я считаю, что музыка должна быть доступна. Сегодня мало кто ее издает: это очень дорогое удовольствие. У Микаэла Леоновича есть даже никогда не исполнявшиеся сочинения. Например, опера «Женитьба Фигаренко», которая пока есть только в клавире. Он не знал, какой театр будет ее исполнять, поэтому не написал партитуры – что для него редкость, обычно он вначале делал партитуру, а потом клавир. Неделю назад я получила из Армении оркестровку оперы, которую сделали два замечательных армянских композитора. Я им очень благодарна и осенью буду встречаться с ними, может, удастся поставить в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. «Женитьба Фигаренко» – очень смешная опера-гротеск. В 1990 году, когда она была написана, многим было непонятно, про кого она. А она про то, что потом случилось в нашей жизни, когда пришли новые русские. Она актуальна и сейчас.

– Как и симфония для органа «Чернобыль», написанная в 1987 году, которая и сейчас звучит как предупреждение.

– Эта симфония – свидетельство, симфония – призыв. Микаэл Леонович считал ее своим главным сочинением. Она задает всем нам вопрос: «Quo vadis?» («Камо грядеши?»). Тот вопрос, который задал Христос Петру, когда встретил его идущим из Рима: «Quo vadis, Petr?» Петр развернулся и пошел на мученическую смерть.

– Сейчас благодаря вам и возглавляемому вами Фонду целый пласт музыки Таривердиева открывается заново. Но для большинства имя Таривердиева ассоциируется прежде всего с киномузыкой. Не возникало у него чувства сожаления или даже обиды, что многое из написанного им оставалось как бы в тени – я имею в виду замечательные вокальные циклы, инструментальную и симфоническую музыку, балеты, оперы, сочинения для органа?

– Конечно, у Микаэла Леоновича было чувство неудовлетворенности, так как он прекрасно понимал, кто он и что делает. Но это естественный ход вещей: не может органная музыка конкурировать с музыкой из «Семнадцати мгновений весны» или «Иронии судьбы», которые каждый год показывают по телевидению и собирают колоссальную аудиторию. Однако существует некая закономерность: большие величины открываются на расстоянии. Поэтому нужно время для того, чтобы масштаб творческого наследия Микаэла Леоновича был понят и по достоинству оценен. Я много общаюсь с органистами, которые приезжают к нам на конкурс (Международный конкурс органистов имени Таривердиева. – Т.У.) со всего мира, и они начинают свое знакомство с музыкой Таривердиева с органных сочинений и очень удивляются, когда узнают, что он писал музыку к кинофильмам. То есть они начинают с другого конца, и мы идем навстречу друг другу. Настанет момент, когда все мы встретимся, и разные грани творчества Микаэла Леоновича соединятся.

Справка «ДД»:

Вера Таривердиева родилась 15 мая 1957 года в Алма-Ате в семье литераторов (мать – профессор филологии, отец – журналист). Окончила Музыкальный институт имени Гнесиных по специальности музыковедение, защитив диплом на тему «Ранние формы полифонии в музыке XIII-XIV веков во Франции». Работала в газете «Советская культура», писала рецензии и статьи о современной музыке. Автор книги «Биография музыки», президент Благотворительного фонда Микаэла Таривердиева, арт-директор Международного конкурса органистов, который с 1999 года раз в два года проходит в Калининграде, а также в Москве, Астане, Гамбурге и США.