Великий русский художник - павел рыженко. Художник павел рыженко

Павел Викторович Рыженко родился в 1970 г. в Калуге.
В 1982 г. поступил в Московскую среднюю художественную школу при институте имени Сурикова.
1988-1990 гг. – служба в армии.
В 1990 г. поступил в Российскую академию живописи, ваяния и зодчества, учился у профессора, народного художника России И.С. Глазунова.
В 1996 г. защитился дипломной картиной «Калка».
С 1997 г. – преподаватель Российской Академии живописи, ваяния и зодчества И.С. Глазунова (кафедры архитектуры, затем – реставрации, затем композиции)

О себе

“Каждый, а в особенности русский, человек тянется в глубинах и тайнах своего сердца к свету - Христу. Ко мне вера во Христа пришла очень поздно, но, поверив, я захотел побежать за Ним, надеясь когда-нибудь приблизиться к этому свету. Трудно мне писать об этом, нет слов, чтобы ясно изложить мысли, но о людях, ушедших и живых, которые являются носителями веры и духа Российской Империи, мне сказать необходимо. И сказать на холсте, потому что это мой долг перед великой правдой Руси. Долг не до конца сломленного жителя мегаполиса, который сквозь очертания современных домов, сквозь смог Третьего кольца видит, как вновь и вновь проступают эти строгие и любящие лики наших предков, проливавших свой пот и кровь за Христа и за каждого из нас.
Приблизившись к рубежу своей жизни, рубежу, который не смог переступить великий Пушкин, у которого остановились многие, я задаю себе вопрос вопросов: кому я служил? Именно кому, а не чему, и вообще, что есть искусство?
Надеюсь, что мои картины разбудят генетическую память моих современников, гордость за свое Отечество, а быть может, помогут зрителю найти для себя единственно правильный путь. И тогда - я буду счастлив выполненным долгом.” (павел-рыженко.рф)

О генетической памяти

У каждого человека есть точка невозврата. Он проходит её и уже боли не чувствует. Допустим, пошел «погулять», пришел – сифилис получил; хлопнул один раз марихуаны, а там смотришь – уже и на «геру» сел. Совесть свою один раз придушил, а больше и не надо. Вот как сегодня из «пипла» с семечками и уже с наркотой опять сделать витязя? Очень просто – включить генетическую память. Как это сделать? Сказать правду о том, что было, и сказать: «Всё, дальше ни шагу. Ни шагу назад! Восстанавливаемся». 80% скажут: «Да пошел ты!», а 20% – нет. Эти 20% и будут солью земли русской, а 80% -исчезнут с лица земли, но эти 20% – процветут. Я так думаю. (Богатырь духа. Газета “Завтра”, 11 апреля 2013 г.)

О своих картинах

“Ты на холсте говоришь зрителю: «я такое же животное, как и ты, но я это честно признаю. Давай посмотрим, как жили не животные. Давай посмотрим, как жил Донской»… Причем с трепетом. Давай попробуем себе представить, как он жил: его утро, его день, его битва, что он терял в результате этой битвы. Вот он сидит и думает: у него есть любимый сын, у него супруга, которую он обожает. Он все теряет. И что, скорее всего, так и будет и что вся надежда – на Сергия Радонежского. А теперь давайте попробуем представить, кто такой Сергий. Вот это и есть работа со своей душой. Не мои картины. Мои картины, хотелось бы надеяться, – всего лишь толчок к тому, чтобы человек сам дальше шел по лабиринту этих мыслей. И чтобы эти лабиринты выводили бы его на прямую дорогу”. (“Честный разговор с самим собой”. Русский мир, 16 марта 2011 г.)

О монархии

“Я не просто манифестирую сугубо монархические убеждения, я только Государю и служу, а как иначе? Я живу, не изменяя присяге Государю императору Николаю Александровичу”. (Богатырь духа. Газета “Завтра”, 11 апреля 2013 г.)

Об истории

“Я думаю, что актуальнее жанра исторического осмысления сейчас ничего нет. И в кино, и в литературе, и в музыке, и, естественно, в живописи.
Чтобы ответить на вопрос “как же дальше быть?”, я и привожу примеры из истории. Это движение не вперед и не назад, а к душе, к своей истории. Двигаться к православной монархии, которая, на мой взгляд, является единственно честной формой, абсолютно свободной в границах закона Божьего. Мне бы хотелось в какой-то степени приоткрыть эту занавесь. Чтобы люди отодвинули ее, спокойно заглянули, но сделали это не на словах, а через видимые образы, через мои картины. Постояли перед ними, подумали. Что-то для себя лично вынесли и вернулись после просмотра выставки немного другими”. (Павел Рыженко: Искусство – это лишь ступени. “Элита”, 3 ноября 2005 г.)

О России

“Я за Россию говорить не могу, я не пророк, не святой, я не знаю. Но я знаю одно, что если Россия не устоит в ближайшие несколько лет, то, несомненно, мир рухнет следом за ней. Он держится, конечно, не на каких-то газовых трубах, не на Западе, не на его внешней цивилизации несомненной, а на глубоком благочестии, которое есть в каких-то отдельных русских людях, молящихся и делающих еще очень важные дела. Очень важные дела для того, чтобы этот мир не рухнул. (Богатырь духа. Газета “Завтра”, 11 апреля 2013 г.)”.

Стоход. Последний бой Лейб-Гвардии Преображенского полка.
2013 г. Холст, масло.

По материалам сайта павел-рыженко.рф

ВЫБОР ВЕРЫ
Сегодня порой кажется, что настоящая культура, искусство уже вовсе исчезло в нашей стране. Старательно закатанная в бетон за семьдесят лет советской власти, и всё же, питаясь глубинными соками, пробивающаяся наружу робкой порослью, она в наши дни словно выкошена безжалостно бездуховностью и пошлостью, вытравлена и заменена ничтожным суррогатом, авангардными поделками, не имеющими ничего общего с истинным искусством. Но это лишь видимость! Русская культура живуча и неистребима. Когда-то гонимые раскольники уходили в леса, на острова и, скрывшись там, сохраняли особый свой мир, свою душу. Так праведники уходили в пустыни и скиты и творили там великое дело своё, невидимое постороннему глазу. Вот, и наша культура оказалась сегодня в каком-то смысле на островах, оторванных от мира, но свято охраняющих красоту подлинной русской души, оберегающих заветы пращуров. Этих островов множество! И в чёрном океане бездарности, пошлости и мерзости они образуют своеобразный архипелаг - Архипелаг Русской Духовности. И этому-то архипелагу суждено стать фундаментом для здания новой России, России, верной своим традициям, своему историческому пути, той великой духовности, которая ей была присуща всегда!

ВЕТЕРАН
«Прежде чем Вашему вниманию будут представлены написанные мною работы, позвольте пояснить их смысл. Чтобы не пересказывать обширную и доступную историографию всей массы событий, изображенных на холстах, хотелось бы вскрыть главный вопрос - зачем такие отдаленные во времени и пространстве события были соединены воедино на экспозиции? Для чего соседствуют III и XX век? Почему цари русские, древние мученики и князья вновь напоминают нам о своем жизненном подвиге? Как ответить на эти вопросы одной фразой? Едва ли это возможно, если не задаться вопросом о смысле жизни человека, современного и древнего. Итак, я пытаюсь ставить самому себе и невольно Вам, зритель, эти серьезные вопросы и искать на холсте и в себе ответы на них. Современность в лице средств массовой информации и популярной, мишурной антикультуры добивается от нас забвения главных вопросов бытия человека. Посредством различных пестрых и действующих на самые низменные инстинкты и наклонности шоу «мир» принуждает нас забыть о том, кто мы… Вспомним же вместе, дорогой зритель, о нашем древнем прошлом, о нашем убиенном отце - государе, сравним нашу теперешнюю жизнь с деятельной, созерцательно - величественной жизнью Государей наших, воинственных предков, простых детей и жен тех времен, о которых «мир» вспоминать не велит нам. Вспомним о них, подумаем о великой цене, которую заплатили они за нас и устыженные, но обнадеженные, взглянем на себя, на свою жизнь поглубже, построже. Вспомним о том, что мы - Великий христианский народ, а не стадо, массы, электорат…» - эти слова принадлежат молодому художнику Павлу Рыженко, чьё искусство есть один из упомянутых выше островов.

Павел Рыженко родился в 1970-м году в Калуге. В двенадцать лет он поступил в Московскую среднюю художественную школу при институте имени Сурикова, а по окончании её в 1990-м году - в Российскую Академию Живописи, Ваяния и Зодчества. Молодому живописцу посчастливилось учиться под началом великого русского художника Ильи Сергеевича Глазунова. В скором времени Рыженко стал одним из любимых учеников мастера, чью линию в искусстве он продолжает. В настоящее время художник проводит собственные выставки и преподаёт на кафедре Композиции в стенах родной Академии.

КНЯЖЕСКИЙ МЕЧ
В своих картинах Павел Рыженко воскрешает перед нами события нашей истории, забытой и оболганной за долгие годы, восстанавливая ту порванную нить, которая связывает день сегодняшний с минувшим, без которого завтрашнего нам не видать. Своей кистью художник возвращает нам тот прекрасный и героический мир, который потеряли мы в годы лихолетья, нашу Великую Родину. В ней черпает он вдохновение и через свои работы передаёт его нам. Видимо, в этом и состоит главное призвание Павла Рыженко - собирать камни, склеивать осколки разбитого прошлого и являть его нашим глазам уже целым, не изуродованным, но таким, каким оно было.

КАЛКА
Дипломной работой Павла Рыженко стала картина «Калка», посвящённая одному из самых трагических моментов отечественной истории. В 1223-м году на реке Калке произошла первая битва русских войск с моноголо-татарскими, в которой последние одержали оглушительную победу. Произошло это оттого, что русские князья, разъедаемые междоусобной враждой, не смогли объединиться перед лицом врага, и оттого сплочённый и сильный враг одолел их. Многие наши войны были убиты, другие - взяты в полон. Окончание этого побоище и запечатлел на своей картине Павел Рыженко. Вот, поле усеянное стрелами. Посреди него на ковре возлежит один их татарских ханов. Победитель! Он торжествует! И смеётся в лицо взятому в полон русскому князю, которого скручивают ханские приспешники, наглые и самодовольные, предвкушающие большую поживу. А лицо связанного князя выражает боль, но он не сломлен. И голова его поднята высоко, и взор его, гневный и мужественный, устремлён прямо на победившего врага. Силён дух князя. Столь же сильны были и братья его, сложившие свои головы в этом бою. И лишь единства не было промеж ними… И оттого пришла беда на землю русскую. И на горизонте возвышаются горы тел, наших поверженных воинов. А синее русское небо застилает уже чёрный дым. Русь горит! Эта картина чрезвычайно актуальна сегодня. Ибо и сейчас все здоровые силы в обществе разобщены и борются друг с другом, и среди этой вековечной распри теряют самое главное - Родину. И приходит новая орда и подчиняет себе всё и вся, и сеет смуту, и бесчинствуют, а мы всё продолжаем сгорать в междоусобной бойне: «Друг друга жрём и сыты тем бываем!». Это-то и есть Калка, вечная Калка, которую переживаем мы время от времени. Пережили в Смуту, в 17-м году, переживаем сейчас… И пора, давно пора нам учиться у истории нашей. Но мы, словно одурманенные, вновь наступаем на одни и те же грабли…

КУЛИКОВО ПОЛЕ

БРАТИЯ
Кисти Павла Рыженко принадлежит также цикл картин, посвящённый Куликовской Битве. Здесь находим мы удивительный образ Преподобного Сергия Радонежского, благословляющего русское воинство во главе князем Дмитрием Донским с на бой с мамаевым полчищем. Святой старец положил руку на плечо склонившегося перед ним князя, за которым топится многочисленная его дружина. Другой рукой, сухою и жилистой, Преподобный опёрся на меч. Светлый лик его, обрамлённый снежно-белою бородой, обращён к нам, а взор выцветших старческих глаз устремлён куда-то ввысь, быть может, в те горние пространства, невидимые глазу простого смертного, откуда сам Господь благословляет русское воинство на святое дело… И, внимая гласу Духа Святого, напутствует святой Сергий князя Дмитрия…

БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПРЕП. СЕРГИЯ
В помощь русскому воинству отправляются из Лавры два монаха-богатыря Пересвет и Ослябя. Образ Пересвета художник запечатлел на двух своих картинах. На первой суровый и могучий монах ещё только сбирается на рать. Среди леса он словно замер на мгновение. Возле белой, такой родной берёзы привязал он своего коня, а сам, поставив котомку на золотистый ковёр - дар поздней осени, приклонил колена. Держа копьё наперевес Пересвет погрузился в себя. Может быть, монах молится перед битвой и просит у Бога помощи и благословения. А, может, вслушивается в последний раз в тишину леса и любуется стройной зелёной елочкой, едва-едва поднявшейся из-под земли… Прощается с нею. На другой картине богатырь Пересвет на могучем, жаром пашущем коне, мчится в бой. Лицо Пересвета сосредоточено. Богатырский конь летит по высокой траве, разрезая грудью волны её. Вот-вот сойдётся смиренный инок, ставший воином, чтобы отстоять Родину, с пришедшим на землю его врагом, сшибутся они грудь с грудью, и начнётся великая битва. Битва между светом и тьмой. Между Добром и Злом. Битва за Россию! Великая и святая. И будет повержен богатырь Пересвет, но и враг его будет сражён и не станет более ругаться на Землёю Русской. Именно такие герои и молитвенники, воины и праведники, как Святой Сергий, Дмитрий Донской, Пересвет и Ослябя созидали нашу Русь! И об этом надлежит помнить нам. И к этому призывают нас картины Павла Рыженко.

ПЕРЕСВЕТ

ПОБЕДА
Среди работ художника есть много портретов исторических деятелей, на некоторых из которых мы остановимся подробнее.

ЦАРЁВО МОЛЧАНИЕ
Весьма любопытен, например портрет Иоанна Грозного. Жестокий Царь предстаёт перед нами совсем не таким, как мы привыкли представлять его. Он скорее похож на смиренного инока: таково его облачение, которое дополняет большая икона на груди, длинная белоснежная борода, зажатая в левой руке ветвь. И одно только отличает его: тяжёлый посох, с которым Царь не расставался никогда, которым убьёт в припадке гнева своего сына… Впрочем, известно, что Иоанн Васильевич, находясь в Александровской Слободе, именовал себя Игуменом, а опричников - братией. И весь уклад жизни его в тот период времени напоминал монастырский. Ночами грозный Царь каялся в своих кровавых преступлениях, а ранним утром служил с «братией» заутреню. Может быть, после одной из таких бессонных, полных ужаса и раскаяния ночей изображён Иоанн на картине Рыженко. Лицо Царя сумрачно, а взгляд устремлён вперёд, в одну точку. В какие мрачные мысли погружён Грозный? О своих ли грехах помышляет он? А, быть может, с мукой вспоминает все те многочисленные предательства, которые были в его жизни? Самое обидное и неожиданное - измена друга и сподвижника Курбского? И мысленно вновь и вновь отвечает Иоанн на те обвинения, которыми осыпал его беглый князь в своих письмах… Тонкий солнечный луч проник в растворённую дверь, лёг у ног самодержца, но не осветил его мрачной, слегка согбенной фигуры. На каменном полу у ног его копошатся залетевшие птицы: синицы, голуби… Что-то щебечут они весёлое и светлое. Долетает ли звонкие песни их до слуха тирана? Будят ли в нём какие-либо чувства нежные их трели? Там, за стенами этого мрачного помещения благоухает весна, и деревья уже окутаны лёгкой зелёной дымкой. Жизнь идёт по своим законам, жизнь яркая и прекрасная! Но не видит её царственный ипохондрик. И лучи солнца не заглядывают в его истерзанную душу, страшась черноты её…

КНЯЗЬ КУРБСКИЙ
А, вот, и портрет изменника князя Андрея Курбского, первого «политического эмигранта» в истории России. Боярин, друг Царя, член Избранный Рады, участник Казанского похода, герой, один из лучших умов своего времени… Этот человек бежал из России, опасаясь опалы. На растерзание Царю бросил он своё семейство: мать, жену, детей. И без зазрения совести поступил на службу враждебной России Литве. Как и многие будущие «эмигранты», князь утверждал, что России он не изменял, что он патриот её и служит иной стране лишь для блага родины, ибо только находясь на расстоянии от «московского тирана» можно трудиться для освобождения отечества от «варвара». А для этой благой цели можно воспользоваться и услугами врагов! И привести их на Русь! И пусть сожгут они Псков и истребят тысячи русских людей, но зато освободят Россию от «кровожадного деспота»! Для такой благой цели все средства хороши! И со всеми в союз вступить можно. Классическое оправдание изменника! Не раз на придётся слышать его в нашей истории. Мы патриоты, но свет лучше будем нести из-за рубежа. Так безопаснее. Но всё это только для пользы любимой Отчизны. И идёт русский князь, герой Казанского похода с литовским войском на Русь, и штурмует древний Псков, не заботясь о святынях его… Вот, взирает он на нас с портрета: старое, искажённое какою-то затаённой мукой лицо, опущённые уголки губ, взгляд, потухший, немного опущённый… Чувствует князь, что не так идёт жизнь его, как следовало бы. Мечтал он вернуться в Россию на белом коне, когда «тиран» будет повержен. А он правит и по сей день. А князь Андрей уже изнемог в борьбе. Ничего не осталось у него: ни родины, ни семьи, ни веры… Осталась только ненависть, великая злоба, которую изливает он в письмах бывшему своему другу, а ныне первому врагу Царь Иоанну. Пишет Курбский бессонными ночами, ибо сон давно уже потерял он. Пишет, обвиняя во всём Грозного, чтобы только не винить себя, чтобы самого себя убедить в своей правоте, отогнать напоминающую о себе время от времени совесть… И понимает князь, что, идя с супостатами на Псков, совершает огромную подлость он уже не против Царя, но против России. Но поздно изменить что-то! И с войной идёт князь на родную землю, против неё сражается, русскую кровь проливает…

МАЛЮТА
А, вот, другой видный деятель того времени, царский сатрап, палач Малюта Скуратов. Это, пожалуй, одна из самых одиозных и кровавых фигур нашей истории. Своё дело Малюта знал отлично: на его совести не одна сотня замученных людей, в том числе, недавних своих друзей. Именно Скуратов по указанию Грозного удавил в последствие прославленного в лике святых Митрополита Филиппа, обличавшего злодеяния Царя.

С картины взирает на нас суровый и мрачный человек с каменным, бесстрастным лицом. Над грозными, глубоко посаженными глазами нависают хмурые, густые брови. Лицо настоящего палача! Один вид этого человека многих повергал в трепет. Куда идёт он теперь, зажав в руке свитки приказов? Чьи ещё судьбы должны разрушить они? По чью душу идёт любимец Царя? О чём думает этот жестокий сатрап? Изобретает ли в своём дьявольском мозгу очередную пытку, ещё страшнее всех предыдущих? Предвкушает ли, как будет выбивать нужные признания от невинных жертв? А царёва благодарность за это будет велика! Царь Малюту ценит. И Скуратов верен ему, как пёс. Парадокс истории: блестящий воин, герой, князь Курбский сбежал в Литву и воевал против России. И жизнь свою окончил он бесславно, проклинаемый в родной стране, которой изменил. А жестокий палач Малюта Скуратов, наводивший ужас на множество людей, сложит голову в бою, в Ливонии. Погибнет смертью храбрых… За Царя и Русскую Землю.

ТАЙНА ЦАРЯ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА

СМУТА
Смута. Сюжет, к сожалению, также очень актуальный сегодня. Пришёл враг на Русскую Землю, захватил само сердце её - Москву и бесчинствует в святынях её. Перед нами разгромленный поляками храм. Судя по всему, враги только-только ушли отсюда. На полу лежит пронзённый стрелами русский воин, последний защитник святыни… Рука его ещё сжимает лук. Видно: он сражался до последнего вздоха. И даже сейчас, поверженный, он не побеждён. Рядом старик-священник, бледный и измождённый, сжимающий в руке крест. К нему жмётся рыдающий от страха мальчик. Ласково обнимает старец ребёнка, гладит его худой рукой по плечу, шепчет что-то успокаивающее. Нельзя сдаваться! Господь не оставит Русь на поругание! Молись, и придёт спасение! - так, быть может, говорит священник мальчику, среди разорённого храма… А рядом ещё горит ясным пламенем лампада, как символ непобеждённости и силы русского духа, и огонь её вселяет уверенность, что минует лихолетье, и восстанет Русь в прежней славе своей!

ТИШАЙШИЙ
А, вот, портрет Царя Алексея Михайловича (Тишайшего). Государь запечатлён художником в минуту тягостных раздумий. Голова его несколько опущена, а взгляд устремлён перед собой. На столе перед Государем раскрытая Библия. Может быть, в ней искал он ответа на мучающие его вопросы. Расколота Русь надвое. Разрублена твёрдой рукою «собиного друга». И рана эта кровоточит! Русские люди томятся по острогам, погибают на ледяных просторах севера, куда гонят их за верность старой вере. Выслана боярыня Морозова. Неистовствует Аввакум, самого Государя хулит и ругает Антихристом. Бояре перессорились. Ушёл с престола Никон и заключён по настоянию царских друзей и родичей в монастырь под охрану. И сотворилось над ним судилище неправедное, для чего в Москву пригласили двух Патриархов… А «собиный друг» не сломался… Гордо выдержал он суд над собою. Эх, можно ли было так с ним? Ведь он был Главой Церкви Русской! Вымолить бы прощение и себе, и семье. Да ведь не даст! Гордый! И терзается сердце царёво, и не может изыскать он верного пути…

А, вот, вторая жена Алексея Михайловича Наталья Нарышкина у колыбели сына своего, маленького Царевича Петра… Окружённый иконами, в тусклом свете лампады дремлет русоволосый отрок Петруша, убаюканный матерью. И, глядя на эту картину, трудно представить, что в скором времени мирно спящий ребёнок этот превратиться во всесильного Императора Петра Первого, который полностью изменит лик Святой Руси, обратив его в суровое лицо гигантской Империи, уничтожит тот многовековой уклад, к которому прикипели душой русские люди, в котором воспитывался он сам, искорёжит его до неузнаваемости и оденет древнюю Русь в немецкое платье… Кто бы мог подумать, какие инстинкты спят в душе этого очаровательного отрока! Кто бы мог подумать, какой великий переворот суждено совершить ему! Но до того момента есть ещё время. И пока юный Пётр мирно дремлет в своей колыбели, подрастает на радость отцу с матерью, Россия доживает последние относительно спокойные годы в привычном, веками выработанном укладе своём…

Крупнее

ПРОЩАНИЕ ГОСУДАРЯ С ВОЙСКАМИ

ЗАТОЧЕНИЕ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

ИПАТЬЕВСКИЙ ДОМ ПОСЛЕ ЦАРЕУБИЙСТВА
Одно из самых известных произведений Павла Рыженко - триптих, посвящённый трагической судьбе Императора Николая Второго и его семьи, в который входят картины «Прощание Государя с войсками», «Заточение в Царском селе» и «Ипатьевский дом после убийства царской семьи». В «Прощании Государя…» художнику с удивительным психологизмом удалось передать всю трагичность момента. Ставка в Могилёве. Здесь ещё несколько дней назад Николай Романов был самодержцем всероссийским, правителем великой Империи. И, вот, он вернулся сюда, отрёкшись от престола, вернулся не Императором уже, а полковником Романовым, вернулся, чтобы проститься с дорогими своему сердцу войсками. Согбенный, идёт он вдоль их молчаливого ряда, заглядывая в глаза каждому, ища в них не то поддержки, не то прощения… А они в последний раз отдают честь своему Царю, которого не суждено им больше увидеть. На Россию движется страшная, непоправимая уже беда. Катит по ней, по определению Солженицына, роковое красное колесо… Молох запущен, и его не остановить уже. Россия шагнул в бездну, и скоро она поглотит и её, и Государя, и верные ему войска… И эту атмосферу надвигающейся, набирающей обороты катастрофы передаёт февральская вьюга, изображённая на картине. Словно дымом, укутано мглою небо, ветер гнёт деревья, полощет знамёна, поднимает хлопья снега и швыряет их в лица русских воинов и русского Царя, заметает их, слепит глаза… Своим отречением Государь окончательно раскрыл двери Империи для февральских оголтелых ветров, разгулявшихся теперь на её просторах. И ветра эти сдуют скоро с лица земли Великую Россию…

Крупнее

ВЕНОЧЕК
Приблизительно к тем же роковым для Русской земли годам относится картина Павла Рыженко «Веночек», поразительная по глубинной, неизбывной печали своей, проникающая в самую душу и вызывающую в ней странную, необъяснимую тоску и горечь утраты… На картине ранняя весна. Снег едва стаял, и оттого вся земля напоминает собою болото. Деревья окутаны лёгкой зеленоватой дымкой. За их ветвями маячит серое, дождливое небо, унылое и скорбное. Кажется, что вся природа плачет в этот миг, сочувствуя пришедшему с фронта солдату. Выжил он в страшной войне, дошёл, раненый, до дома, а здесь уж и нет никого. Никто героя не ждёт… И пришёл солдат на погост, поклонился родной могилке, уронил скупую слезу… Вспомнил он былые мирные годы, вспомнил, как уходил отсюда защищать родную землю, как прощался с тою, что покоится теперь на этом заболоченном кладбище. Многое вспомнил солдат. Думал он сказать «здравствуй» дорогому себе человеку, а приходится снова прощаться, теперь уже навеки… Кто покоится под этим серым деревянным крестом с веночком из жёлтых цветов? Мать ли солдата? Или жена? Нам этого не узнать… Мы можем лишь видеть бесконечную скорбь пришедшего с войны героя, и скорбеть вместе с ним…

ДВОРНИК 1918г.
А, вот, картина, относящаяся к 18-му году - «Дворник 1918», поражающая диковинным для той оголтелой поры спокойствием. Поздняя осень. Парк дворянской, по-видимому, усадьбы. Большинство деревьев стоят уже обнажёнными, и лишь с края выглядывает золотой шлем молодой берёзки. Тиха аллея, укрытая покровом сброшенных листьев. Стынет в лужах вода. У беседки столик с фруктами, самоваром, цветами… На стуле лежит цветастая шаль. Мёрзнет рядом маленькая собачонка. Всё дышит мирным, неколебимым ничем укладом. Только не видать нигде хозяев усадьбы, словно вынуждены были бежать они куда-то внезапно, побросав всё впопыхах и не допив даже разлитый уже чай. И только дворник, крепкий, невозмутимого вида мужик продолжает свою привычную работу. Медленно идёт он по пустой аллее, метёт листву. Где-то там, за пределами этого нетронутого островка мирной жизни гремит революция, гибнут люди в междоусобных бранях, льются реки крови по русской равнине, а дворник всё метёт, метёт, погружённый в мысли свои. И, кажется, что он соборует сад этот, приготовляет к ожидающей его погибели…

МУРАВЕЙНИК
Кажущаяся безмятежность и умиротворённость свойственна многим картинам Павла Рыженко. Например, «Муравейник». Перед нами старый еловый лес, во все стороны простёрший свои сучья. Земля, словно ковром, покрыта папоротником и мхом. Откуда-то издали в чащу проникают ясные солнечные лучи. Посреди картины на пне сидит седовласый старец-инок. Пробродив с раннего утра по лесу, поставил он на землю свой туесок и погрузился в созерцание большого муравейника, возвышающегося неподалёку. Быть может, этот муравейник чем-то напомнил ему родной монастырь: также целыми днями трудятся монахи, не зная отдыха, и всё сообща… Эх, кабы и все люди могли так! Но нет в них сплочённости. Да и трудолюбия такого не вот встретишь… Восхищает колорит этой картины, удивительная точность воспроизведения природы елового бора, её гармонии и красоты.

ПОСЛУШНИК
Аналогична предыдущей - картина «Послушник». Здесь наблюдаем мы весну во всей её красоте и благоухании. Перед нами цветущий яблоневый сад. Весь он словно пронизан тонкими нитями солнечных лучей, придающих ему вид поистине сказочный. Сад изображён так ярко и точно, что у зрителя складывается ощущения присутствия там. Тонкий аромат бледно-розовых яблоневых соцветий ощущаем почти физически. В саду кипит работа: стволы яблонь, свежевыбеленные, как будто облиты патокой, сухие сучья срублены и брошены в весёлое пламя костра. Молодой послушник, оперевшись рукою на толстую ветку яблони, заворожено, словно отрешившись от всего окружающего мира, глядит на резвый огонь. Лицо его кажется утомлённо-счастливым. Лёгки порывы ветра играют светлыми клубами дыма… Свет - вот, пожалуй, главное составляющее этой замечательной картины. Она как будто соткана из неземного света, и оттого так удивительна хороша.

Пейзажи Павла Рыженко - это ещё одна грань его замечательного таланта, заслуживающая отдельного исследования. Мы остановимся лишь на нескольких из них. Перед нами картина поздней осени. Это самое печальное время года, особенно в России. Время увядания и хандры. Однако оно же удивительно поэтично. Не зря именно осень столь часто воспевал в своих стихах А.С. Пушкин. «Унылая пора - очей очарованье!» - писал великий поэт. Эту-то унылую пору запечатлел художник на представленной вниманию зрителей картине. Есть ли что печальнее русской осени? Даже изображённая на картине пробуждает она в душе тихую грусть, грусть поэтическую и светлую.

Крупнее
На другом осеннем пейзаже Павла Рыженко изображён каменный утёс, возвышающийся над широкой темно-синей лентой реки. За ней видны оголённые берёзовые рощи, окутанные туманной дымкой. Очертания их смутны из-за идущего дождя, лишь в серо-бурой мгле девственно белеют тонкие берёзовые стволы. Ветер волнует тёмную гладь реки, расцвечивая её разнообразными оттенками. У подножия утёса растут величавые, огромные сосны. Стройные их вершины возвышаются над ним, огораживают живою стеной, словно великаны-сторожа. А на самом краю утёса, над пропастью стоит одинокий деревянный крест. Кто обрёл себе последнее пристанище в этом глухом месте, между небом и землёй? Неизвестно. И только небо рыдает по нём, и длинные дождевые капли разбиваются о каменную поверхность утёса и омывают одинокий крест…

А это уже лето. Сельская Русь… Скромная, но берущая за душу красота. Её и не приметишь иной раз сразу. А приглядишься и ахнешь: до чего же прекрасна земля наша! И разглядишь неброскую, но чистую красу её! Прав был Тютчев, когда писал, что эту землю сам Спаситель исходил вдоль и поперёк, сгинаясь под тяжестью креста. Оттого-то и судьба у нашей земли такая - крёстная. Но благодатная тишь её природы создана для того, чтобы исцелять усталые души. Вот, он необъятный простор, невидимый в городах! Поле зелёное с вкраплениями белых, жёлтых розовых цветов… На горизонте - лес. Как стена возвышается он, отгораживая землю от небес! А в небесах чувствуется что-то предгрозовое. Гонит ветер отары косматых туч своих, заслоняя ими чистое лазоревое небо. А тучи переливаются разнообразием цветов: серые, синие, оранжевые, сиреневые, лиловые, а в глубине - белоснежные вкрапления нежных, как взбитые сливки, облаков! А через всё поле, к лесу, а оттуда, быть может, к самим небесам тянется дорога, разбитая, но дорогая тем, что, идя по ней, чувствуешь под ногами живую, родную, дышащую землю, а не мёртвый асфальт, к которому привыкли наши ноги. Куда ведёт эта дорога? Где кончается она? Нет ответа… О, бесконечные русские дороги! Где конец вам и где начало? Взять бы и пойти хотя бы по одной, той, что на этой картине, и идти, не сворачивая, не боясь дождей и ветров, до конца, чтобы узнать чем оканчивается она! Кто знает: быть может, в конце пути ждёт нас счастье наше. Надо только дойти до него и взять, чтобы достало сил и воли на этот неровный, в колеях и колдобинах, путь…

И вновь дороги. На это раз несколько, расходящихся в разные стороны от деревянной колокольни, с высоты которой художник позволяет нам их увидеть. В этот час колокол молчит, но в скором времени, повинуясь рукам звонаря, зальётся он малиновым звоном, как повелось исстари, и наполнит своей дивной песней всю округу! Колокольня окружена густым лесом. Тянут к ней свои мохнатые лапы древние ели. Мимо неё, вниз, направо спускается узкая тропка. Должно быть, она идёт в ту даль, где за узкой полосой перелеска маячит город, а ещё дальше - небо, синее-синее, с сиреневатыми облаками и одним - розовым, озарённым изнутри солнечным лучом. Далеко видать с колокольни! Весь необъятный простор наш, словно на ладони, кажется!

выкроить время. К сожалению, не все найденые в сети картины удалось идентифицировать, поэтому если отыщу недостающие названия, обязательно дополню текст.

Несколько последних лет я наслаждался работами этого художника. Друзья рассказывали, что он ещё сравнительно молод. «Это здорово», - думал я, «Сколько он ещё создаст прекрасных картин».

01. Выбор Веры

Всю свою недолгую жизнь человек самоотверженно работал и оставил после себя огромное наследие и множество учеников, которые восхищаются силой его духа и его творчеством. В Калуге, откуда он родом, незадолго до смерти успел открыть музей-диораму " Стояние на Угре".

Павел Рыженко родился в 1970 году. В 1982 поступил в Московскую среднюю художественную школу при институте имени Сурикова. С 1988 по 1990 год отслужил в армии. В 1990 году поступил в Российскую академию живописи, ваяния и зодчества, учился у профессора, народного художника России И.С. Глазунова. В 1996 году защитился дипломной картиной «Калка».

С 1997 преподавал в Российской Академии живописи, ваяния и зодчества И.С. Глазунова, кафедры архитектуры, затем - реставрации, затем композиции.

Всё это - сухие факты. К счастью, есть возможность почитать рассказ о себе самого Павла Рыженко. Он ниже.

"Мысленно обращаясь к читателю, я сразу хочу извиниться перед ним за необходимость рассказа о себе, поскольку биография моя совершенно банальна и ничего необычного в ней нет. Я родился в еще недалеком 1970 году в Калуге. Годы моего детства… Это время многие называют «эпохой застоя».

"Для меня же семидесятые — это радость общения с любящими меня родителями, бабушкой, которую я и по сей день считаю чуть ли не святой, друзьями по двору. Тогда всё было другим, а главное — другими были люди. Почему-то я особенно хорошо помню стариков (почти все они воевали или прошли через войну). Эти старики окружали нас во дворе, стучали в домино, ласково глядели на наши игры и практически никогда не закрывали двери своих скромных по теперешним временам жилищ."

"Помню, как-то зашел в квартиру своего приятеля, которого не оказалось дома. Его мама — Изольда Иринарховна и бабушка, нисколько не удивившись моему появлению на кухне, тут же усадили меня обедать. Есть я не хотел, но отказаться было неудобно."

"После поступления в МСХШ в 1981 году я обрел для себя новый мир запахов. Теперь к медово-горьковатому миру акварельных красок примешался аромат масляных красок, от которого я и по сей день не могу отвыкнуть, впитав его до корней волос. Дивный мир Третьяковской галереи, сырость старинных улочек Замоскворечья, бурое небо над Москвой, когда, приникнув к ледяному стеклу, я глядел на красный флаг над зданием Верховного Совета…"

"Все это смешалось тогда в сознании мальчика, и только в 18 лет, поступив на службу в армию и оказавшись совершенно в другом мире, я понял, что путь мой — это не поиски того, чего не терял, а путь, данный мне, путь живописца."

"Девяностые — это годы моей учебы в Академии, это метания, поиск веры, ответов на вопросы, это встречи с совершенно новыми для меня людьми — священниками. Первые серьезные мысли о назначении творчества возникли именно тогда, в Академии живописи ваяния и зодчества, в которой мне посчастливилось «дображивать»."

"Мои однокурсники, как и я, были проникнуты общением с великим учителем, художником, воином — Ильей Сергеевичем Глазуновым. Помню тот восторг, который впервые охватил меня в залах Эрмитажа перед картинами Рембрандта, Ван Дейка, Вермеера… Казалось все эти великие мастера присутствуют здесь, рядом со мной."

"Я ощущал дыхание живой истории, величие могущественных империй — Византии, Рима, Российской Империи. Я ощущал прохладу Синайской пустыни и запах порохового дыма над Бородино, передо мной вставали строгие лики русских воинов, бесстрашных и непобедимых."

"Каждый, а в особенности русский, человек тянется в глубинах и тайнах своего сердца к свету — Христу. Ко мне вера во Христа пришла очень поздно, но, поверив, я захотел побежать за ним, надеясь когда-нибудь приблизиться к этому свету. Трудно мне писать об этом, нет слов, чтобы ясно изложить мысли, но о людях, ушедших и живых, которые являются носителями веры и духа Российской Империи, мне сказать необходимо. И сказать на холсте, потому что это мой долг перед великой правдой Руси."

37. За Веру, Царя и Отечество. 1905 год. (Забытая война)

38. Триптих "Наследник"

39.

40. Царские погоны (№1 из Триптиха «Русский век»)

41. Царские погоны (№1 из Триптиха «Русский век») фрагмент

42. Фотография на память (№2 из триптиха Русский век)

43. Пасха в Париже (№3 из Триптиха «Русский век»)

44. Отречение

45. Ветеран

"Долг не до конца сломленного жителя мегаполиса, который сквозь очертания современных домов, сквозь смог Третьего кольца видит, как вновь и вновь проступают эти строгие и любящие лики наших предков, проливавших свой пот и кровь за Христа и за каждого из нас."

"Надеюсь, что мои картины разбудят генетическую память моих современников, гордость за свое Отечество, а быть может, помогут зрителю найти для себя единственно правильный путь. И тогда — я буду счастлив выполненным долгом."

Павел Рыженко

54. Братия

55. Зонтик

56. Зонтик (фрагмент, первоначальный вариант)

57. Прощание с конвоем (№1 из Триптиха «Царская Голгофа»)

58. Александровский дворец (№2 из Триптиха «Царская Голгофа». Заточение)

59. Ипатьевский дом. Расстрел (№3 из Триптиха «Царская Голгофа». Заточение-2)

60. Стоход. Последний бой лейб-гвардии Преображенского полка

61. Афон (Есаул)

62. Удар колокола (№1 из Триптиха «Покаяние»)

63. Веночек (№2 из Триптиха «Покаяние»)

64. Муравейник (№3 из Триптиха «Покаяние»)

65. Победитель

66. Как пришел солдат во родной дом

67.

68. Метеоры

69. Валаам

70.

71.

72. В лесах

) — русский художник, выпускник и преподаватель Российской Академии живописи , представитель «классического русского реализма».

В 1982 году поступил в Московскую среднюю художественную школу при . В 1990 году — в Российскую академию живописи, ваяния и зодчества , учился у профессора, народного художника России Ильи Глазунова . В 1996 году защитился с дипломной картиной «Калка».

С 1996 по 1999 годы — в самостоятельной творческой деятельности. С 1999 года преподаёт в Российской академии живописи, ваяния и зодчества на кафедре композиции.

"Веночек."

"ОСЛЯБЯ"
Тихое утро, пронизанное лучами теплого солнца, цветущие яблони, за спиной монаха виднеются ульи. Но главное в этой маленькой картине — то, что монаха зовут Ослябя. И готовится этот монах не белить стволы, а отдать свою жизнь — за Христа и за всех любимых им людей русских, в том числе и за нас с вами. Облокотился он тяжелой своей рукой о дерево и задумался. Вся жизнь прошла перед мысленным взором. Он, Ослябя, готов. Он — воин Христов — все же побелит свои яблони, а потом, взяв меч, устремится в самый ад Куликовской битвы, чтобы бить врагов Божиих и укладывать их трупы снопами, а потом самому быть изрубленным со своим великим собратом Пересветом.

"Житие Сергия"

"Муравейник"

"Послушник"

"Молитва"

" Дворник "

Что еще может тронуть душу грешника-убийцы, вчерашнего матроса с линкора «Гангут»? Возможно, абсурдность ситуации и щемящая незащищенность девочки, раскрывшей свой зонтик над убитой мамой? Что ему стоит пристрелить девочку? Но сполз по стене бравый матрос и опустился на снег. Нет у него сил поднять винтовку, и могучая рука свесилась с колена. Он растерян. Придет ли к нему осознание содеянного? И что станет с ним самим потом?

"Удар в колокола "

"Победа Пересвета "

"БЛАГОСЛОВЕНИЕ СЕРГИЯ"
Преподобный Сергий благословляет Димитрия Ивановича Донского на Куликовскую битву. Какая трудная тема для картины после уже написанных до тебя полотен! Очень хотелось изобразить суть. Только суть и ничего более. Мне показалось, что преподобный просто собрал этих суровых обветренных людей, идущих на смерть, и обнял их сердцем своим. И так это было тепло и тихо, словно победа уже свершилась и все вернулись живыми… Словно не предстоит ему, Сергию, за литургией вслух называть имена героев в этот миг уходящих в Рай с дымящегося кровью поля Куликова.
И тихо шепчет Сергий Димитрию, но еще не Донскому: «Ты победишь!».

"Старец Амвросий "

На картине «Братия» — афонские монахи, стоящие на своей молитвенной страже. Я намеренно изобразил здесь две ипостаси воды. Одна вода — бушующие морские волны, подобные страстям, разбивающимся о скалу — монашеский подвиг. Другая вода истекает из источника, из-под креста. Она тиха, чиста и благословенна. Она, как живая вода, воскрешает души. Эта картина о смысле монашеского служения, которое, словно крепость, удерживающая от зла страстей. Крепость, за стенами которой, как в благословенной заводи, расцветает душа человека.

"ЦАРСКИЙ УКАЗ. МАЛЮТА СКУРАТОВ"

"Царево молчание"

Молчит и молится Великий Государь Всея Руси Иван Васильевич Грозный. Грозный — для предателей святой монархической идеи, объединившей гигантское, накопленное в пространство Царство. Молчит и как христианин не защищается, не оправдывается, а в спокойном величии исполненного долга, со смирением и силой, мысленно подводит итог своей жизни. Тихо, без суеты. В глубине своей душевной кельи.
Можем ли мы, каждый из нас вспомнить и оценить свой путь так, как умели это наши великие Отцы, государи русские, соединив в себе всю тяжесть царского служения с монашеским деланием.

" Фотография на память"

"АЛЕКСАНДРОВСКИЙ ДВОРЕЦ"

"Прощание с конвоем"

" Царские погоны"

" Несказанный свет"

" Невская битва"

" Поле Куликово.Стояние на костях"

"СМУТНОЕ ВРЕМЯ"
В самом названии картины я заложил ответ.
«Кругом трусость, измена и обман», — так сказал о своем времени святой Николай II. То же мы можем сказать и о своем времени и еще многое добавить к словам императора-страстотерпца. Есть от чего прийти в уныние.
Думается, что те же мысли посещали русских людей и во времена польского нашествия. Рыдали дети-сироты, грех и его следствие — мор, голод и войны — обескровили тогда Родину. Но русские люди нашли выход — обратились к покаянию. И как ребенка прижал Господь к своей груди Русский народ. Простил, утешил, вновь поставил на окрепшие ноги.
Вспоминая то смутное время, обратимся к теперешнему, но не в унынии, а в деятельном исправлении каждого своей жизни.

" Пасха в Париже "

" Судьба человека"

"Александр Невский"

Павел Рыженко

"Мысленно обращаясь к читателю, я сразу хочу извиниться перед ним за необходимость рассказа о себе, поскольку биография моя совершенно банальна и ничего необычного в ней нет. Я родился в еще недалеком 1970 году в Калуге. Годы моего детства… Это время многие называют «эпохой застоя». Для меня же семидесятые — это радость общения с любящими меня родителями, бабушкой, которую я и по сей день считаю чуть ли не святой, друзьями по двору…. Тогда всё было другим, а главное — другими были люди. Почему-то я особенно хорошо помню стариков (почти все они воевали или прошли через войну). Эти старики окружали нас во дворе, стучали в домино, ласково глядели на наши игры и практически никогда не закрывали двери своих скромных по теперешним временам жилищ. Помню, как-то зашел в квартиру своего приятеля, которого не оказалось дома. Его мама — Изольда Иринарховна и бабушка, нисколько не удивившись моему появлению на кухне, тут же усадили меня обедать. Есть я не хотел, но отказаться было неудобно. Медленно поглощая окрошку, я рассматривал висевшую над столом репродукцию с картины Пуссена, на которой древние римляне праздновали какое-то событие, и один из них почему-то бросался на меч… Эти воспоминания для меня очень важны. Важнее, чем сухие отчеты, словно сводки с фронта — родился, учился, служил, поступил, постиг тайны творчества, стал признанным, успешным и далее, и далее. Это для меня и есть Родина, светлая, тихая, полная любви, которую многие позабыли, а многие — нет.
После поступления в МСХШ в 1981 году я обрел для себя новый мир запахов. Теперь к медово-горьковатому миру акварельных красок примешался аромат масляных красок, от которого я и по сей день не могу отвыкнуть, впитав его до корней волос. Дивный мир Третьяковской галереи, сырость старинных улочек Замоскворечья, бурое небо над Москвой, когда, приникнув к ледяному стеклу, я глядел на красный флаг над зданием Верховного Совета… Все это смешалось тогда в сознании мальчика, и только в 18 лет, поступив на службу в армию и оказавшись совершенно в другом мире, я понял, что путь мой — это не поиски того, чего не терял, а путь, данный мне, путь живописца.
Девяностые — это годы моей учебы в Академии, это метания, поиск веры, ответов на вопросы, это встречи с совершенно новыми для меня людьми — священниками. Первые серьезные мысли о назначении творчества возникли именно тогда, в Академии живописи ваяния и зодчества, в которой мне посчастливилось «дображивать». Мои однокурсники, как и я, были проникнуты общением с великим учителем, художником, воином — Ильей Сергеевичем Глазуновым. Помню тот восторг, который впервые охватил меня в залах Эрмитажа перед картинами Рембрандта, Ван Дейка, Вермеера… Казалось все эти великие мастера присутствуют здесь, рядом со мной. Я ощущал дыхание живой истории, величие могущественных империй — Византии, Рима, Российской Империи. Я ощущал прохладу Синайской пустыни и запах порохового дыма над Бородино, передо мной вставали строгие лики русских воинов, бесстрашных и непобедимых.
Каждый, а в особенности русский, человек тянется в глубинах и тайнах своего сердца к свету — Христу. Ко мне вера во Христа пришла очень поздно, но, поверив, я захотел побежать за ним, надеясь когда-нибудь приблизиться к этому свету. Трудно мне писать об этом, нет слов, чтобы ясно изложить мысли, но о людях, ушедших и живых, которые являются носителями веры и духа Российской Империи, мне сказать необходимо. И сказать на холсте, потому что это мой долг перед великой правдой Руси. Долг не до конца сломленного жителя мегаполиса, который сквозь очертания современных домов, сквозь смог Третьего кольца видит, как вновь и вновь проступают эти строгие и любящие лики наших предков, проливавших свой пот и кровь за Христа и за каждого из нас.
Приблизившись к рубежу своей жизни, рубежу, который не смог переступить великий Пушкин, у которого остановились многие, я задаю себе вопрос вопросов: кому я служил? Именно кому, а не чему, и вообще, что есть искусство?
Надеюсь, что мои картины разбудят генетическую память моих современников, гордость за свое Отечество, а быть может, помогут зрителю найти для себя единственно правильный путь. И тогда — я буду счастлив выполненным долгом."

Павел Рыженко