Судьба записок охотника краткое содержание

Цикл состоит из 25 рассказов, которые пред-став-ляют собой зари-совки из жизни поме-щиков и мелкого дворян-ства первой поло-вины XIX века.

Хорь и Калиныч

Пора-зи-тельна разница между внеш-но-стью и бытом мужиков Орлов-ской и Калуж-ской губерний. Орлов-ский мужик мал ростом, суту-ловат, угрюм, живёт в осиновых избёнках, ходит на барщину и носит лапти. Калуж-ский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок, глядит смело, лицом чист и бел, торгует и по празд-никам ходит в сапогах.

Охотясь в Жизд-рин-ском уезде, я позна-ко-мился с калуж-ским поме-щиком Полу-ты-киным. Несмотря на неко-торые стран-ности, Полу-тыкин был страстным охот-ником и отличным чело-веком. В первый же день он пригласил меня пере-но-че-вать к себе в имение. Однако до имения было далеко, поэтому по пути мы заехали к Хорю, одному из мужиков Полу-ты-кина.

Его усадьба, состо-явшая из нескольких сосновых срубов, возвы-ша-лась на расчи-щенной лесной поляне. Хоря не оказа-лось дома. Нас встретил его сын Федя и провёл в избу. В избе было чисто, не видно было ни прусаков, ни тара-канов. Вскоре на телеге к дому подка-тили остальные сыновья Хоря — шесть молодых вели-канов, очень похожих друг на друга. Мы сели в телегу и через полчаса уже въез-жали на двор господ-ского дома.

За ужином я спросил Полу-ты-кина, почему Хорь живёт отдельно от прочих мужиков. Полу-тыкин рассказал, что примерно 25 лет назад дом Хоря в деревне сгорел, и он пришёл к отцу Полу-ты-кина с просьбой пере-се-лить его на болото, пообещав за это платить хороший оброк. Полу-тыкин-старший согла-сился и положил Хорю оброку 50 рублей. С тех пор Хорь разбо-гател и теперь платит уже целых 100 рублей оброку. Полу-тыкин пред-лагал Хорю отку-питься, но тот отка-зы-вался, ссылаясь на нехватку денег.

На следу-ющий день мы опять отпра-ви-лись на охоту. Проезжая через деревню, мы оста-но-ви-лись у низенькой избы, чтобы захва-тить с собой Кали-ныча, высо-кого и худого крестья-нина лет сорока. Калиныч был чело-веком самого весё-лого и крот-кого нрава. Он каждый день ходил с барином на охоту, и без него Полу-тыкин не мог ступить и шагу.

В полдень, когда жара стала особенно сильной, Калиныч отвёл нас на свою пасеку, в самую глушь леса, и угостил свежим мёдом. На следу-ющий день Полу-тыкин уехал по делам в город. На охоту я поехал один, а на обратном пути завернул к Хорю. Сам Хорь оказался лысым, низкого роста, плечи-стым мужиком с курчавой бородой. Беседуя с Хорем, я заметил, что он был чело-веком себе на уме.

Ноче-вать я остался на сено-вале у Хоря. Утром, за завтраком, я спросил у Хоря, почему все дети, все, кроме Феди, женатые, живут вместе с ним. «Сами хотят, так и живут» — ответил Хорь. Внезапно за дверью раздался знакомый голос и в избу вошёл Калиныч с пучком полевой земля-ники для своего друга Хоря. Не ожидал я таких «нежно-стей» от мужика.

Следу-ющие три дня я провёл у Хоря, с удоволь-ствием наблюдая за Хорем и Кали-нычем. Оба прия-теля были совсем не похожи друг на друга. Хорь был рацио-на-лист, человек поло-жи-тельный и прак-ти-че-ский. Калиныч же был мечта-тельным роман-тиком и идеа-ли-стом. Хорь прекрасно обустро-ился, завёл большую семью, накопил денег, ладил с барином и прочими властями. Калиныч ходил в лаптях и пере-би-вался кое-как. Когда-то у него была жена, которую он боялся, а детей не было вовсе. Хорь насквозь видел госпо-дина Полу-ты-кина, а Калиныч благо-говел перед своим госпо-дином. Калиныч стоял ближе к природе, он заго-ва-ривал кровь, испуг, бешен-ство, выгонял червей, пчелы ему дава-лись. Хорь же был ближе к обще-ству.

Узнав, что я бывал за границей, Хорь расспра-шивал меня о тамошних устоях и обычаях. Калиныч больше инте-ре-со-вался описа-ниями природы и городов. Познания Хоря были по-своему обширны, но, в отличие от Кали-ныча, читать он не умел. Баб Хорь презирал от всей души, и часто тешился и изде-вался над ними. Он часто подтру-нивал над Кали-нычем, что тот не умеет жить и даже не может себе спра-вить сапог. Калиныч обладал хорошим голосом, часто пел, и Хорь охотно подпевал ему.

На четвёртый день Полу-тыкин прислал за мной. Мне было жаль расста-ваться с Хорем и Кали-нычем.

Ермолай и мель-ни-чиха

Вечером мы с Ермо-лаем отпра-ви-лись охотиться на вальд-шнепов. Ермолай — охотник, человек лет 45, высокий, худой, с длинным носом, узким лбом, серыми глаз-ками и широ-кими насмеш-ли-выми губами. Круглый год он ходил в кафтане немец-кого покроя и синих шаро-варах. У Ермолая было старинное крем-невое ружье и собака по прозвищу Валетка, которую он никогда не кормил. Ермолай принад-лежал моему соседу, поме-щику старин-ного покроя. Помещик отка-зался от него, как от чело-века, не годного ни для какой работы. Един-ственной его обязан-но-стью было достав-лять на господ-скую кухню раз в месяц несколько пар тете-ревов и куро-паток.

Ермолай был безза-ботен, как птица. Он посто-янно попадал в разные пере-делки, и всегда возвра-щался домой невре-димый с ружьём и с собакой. Не будучи весель-чаком, он всегда нахо-дился в хорошем настро-ении и любил пого-во-рить. Была у Ермолая и жена, которая жила в полу-раз-ва-лив-шейся избушке и терпела лишения. Он появ-лялся дома раз в неделю и обхо-дился с женой жестоко и грубо. Дома он никогда не оста-вался больше дня, а на стороне из домаш-него тирана опять превра-щался в Ермолку, кото-рого знали на сто вёрст в округе.

Охотиться мы пошли в большую берё-зовую рощу на берегу Исты. Желая попы-тать счастья на следу-ющее утро, мы решили пере-но-че-вать на ближайшей мель-нице. Когда мы подошли к мель-нице, было уже темно, и хозяева не захо-тели нас пускать. В конце концов мы решили купить у мель-ника соломы и пере-но-че-вать на улице под навесом. Мель-ни-чиха принесла нам еды. Пока Ермолай пёк в золе карто-фель, я задремал.

Лёгкий шёпот разбудил меня. Я поднял голову и увидел женщину, бледное лицо которой ещё хранило следы былой красоты. По выго-вору я узнал в ней дворовую женщину. Это была мель-ни-чиха Арина. Она тихо бесе-до-вала с Ермо-лаем. Он звал её к себе «пого-стить» и обещал выгнать жену. Я поднялся и заго-ворил с ней. От Арины я узнал, что она была горничной у жены графа Звер-кова.

В Петер-бурге я был знаком с графом Звер-ковым, который занимал довольно важное место. От него я и услышал историю Арины. Жена Звер-кова была пухлая, чувстви-тельная и злая. Было у неё твёрдое правило: не держать замужних горничных. После 10 лет верной службы краса-вица Арина, дочь старосты, стала просить у Звер-кова позво-ления выйти замуж. Ей было отка-зано. Через неко-торое время выяс-ни-лось, что Арина бере-менна от лакея Петра. Зверков приказал остричь девушку, одеть в тряпьё и сослать в деревню.

От Ермолая я узнал, что ребёнок Арины умер. Уже два года она была замужем за мель-ником, который выкупил её у барина. Лакея Петрушку отдали в солдаты.

Мали-новая вода

В жаркий авгу-стов-ский день случи-лось мне быть на охоте. С трудом добрался я до ключа под назва-нием «Мали-новая вода», бьющего из высо-кого берега Исты, напился и прилёг в тени. Неда-леко от меня сидели два старика и удили рыбу. В одном из них, худеньком, маленьком, в запла-танном сюртучке, я узнал Стёпушку.

Стёпушка обитал в селе Шуми-хоно у садов-ника Митро-фана. У Стёпушки не было прошлого. Кто он, откуда, чем живёт — об этом никто не знал. Никто с ним не заго-ва-ривал, и он сам, кажется, отроду рта не раскрыл. Митрофан жить его к себе не приглашал, но и не прогонял. Весь день Стёпушка хлопотал бесшумно и хлопот-ливо, как муравей, и всё только ради еды. У него было маленькое лицо, жёлтенькие глазки, волосы до бровей, остренький носик, большие и прозрачные, как у летучей мыши, уши и реденькая боро-дёнка.

В това-рище Стёпушки я узнал Михайло Саве-льева по прозвищу Туман. Он был воль-но-от-пу-щенным чело-веком графа Петра Ильича *** и проживал у болхов-ского меща-нина, содер-жа-теля посто-я-лого двора. Огромный двух-этажный дере-вянный дом, где поме-щался посто-ялый двор, принад-лежал раньше Петру Ильичу, бога-тому вель-може прошлого века. Многие старо-жилы ещё помнят его пиры на всю губернию. Разо-рив-шись, он отпра-вился в Петер-бург искать места, и умер в номере гости-ницы. Туман служил у него дворецким. Это был человек лет 70, с приятным лицом и добро-душной улыбкой.

Я подошёл и завёл разговор. Туман пустился в воспо-ми-нания о покойном графе. Припомнил охоты и пиры, которые устра-ивал Пётр Ильич, и его много-чис-ленных любовниц. Граф выбирал их из низкого сословия. Самой красивой и злой была Акулина, дочь ситов-ского десят-ского.

Вдруг в овраге позади нас раздался шум. Я огля-нулся и увидел мужика лет 50 с котомкой за плечами. Туман назвал его Власом. Мужик рассказал, что ходил в Москву к своему барину с просьбой, чтобы тот уменьшил ему оброк или посадил на барщину. У Власа умер един-ственный сын, который раньше вносил оброк за отца. Барин же осерчал и выгнал его. Туман спросил, как же он жить будет, а Влас с улыбкой на лице и со слезами на глазах ответил, что теперь с него взять нечего.

Я спросил, сколько оброка назначил ему барин. Девя-носто рублей — ответил Влас и пожа-ло-вался, что земли мало, один господ-ский лес, да и тот продали. Он подсел к нам и приго-рю-нился. Через полчаса мы разо-шлись.

Уездный лекарь

Однажды осенью, возвра-щаясь с охоты, я заболел. Лихо-радка застала меня в гости-нице уезд-ного города. Я послал за доктором. Уездный лекарь оказался чело-веком неболь-шого роста, худеньким и черно-во-лосым. Мы разго-во-ри-лись, и он рассказал мне историю, которую я и привожу здесь.

Однажды, в великий пост, доктора позвали к больной. Была она дочерью бедной поме-щицы, вдовы, и жила в 20 вёрстах от города. Дорога была адская, и доктор с трудом добрался до малень-кого, крытого соломой домика. Старушка-поме-щица сразу же провела доктора к больной, за которой ухажи-вали две её сестры. Заболевшей девушке было лет 20. Проводя необ-хо-димые проце-дуры, доктор заметил, что его паци-ентка — редкая краса-вица.

После того, как больная уснула, устав-шего доктора напоили чаем и уложили спать, но ему не спалось. Наконец он не выдержал и пошёл взгля-нуть на паци-ентку. Девушка не спала, у неё снова нача-лась горячка и бред. На другой день больной не полег-чало. Доктор почув-ствовал к ней сильное распо-ло-жение и решил остаться. Семей-ство это доктору тоже нрави-лось. Люди они были бедные, но на редкость обра-зо-ванные. Отец у них был человек учёный, сочи-ни-тель. Книги были един-ственным богат-ством, которое он оставил семье. Доктора полю-били как родного.

Между тем сдела-лась страшная распу-тица, даже лекар-ство из города достав-ля-лось с трудом. Больная всё не поправ-ля-лась. Так прохо-дило день за днём. Больная, Алек-сандра Андре-евна, вскоре почув-ство-вала к доктору друже-ское распо-ло-жение, которое прини-мала за любовь. Между тем ей стано-ви-лось всё хуже. Всё семей-ство испы-ты-вало к доктору слепое доверие, которое тяжким грузом ложи-лось на его плечи. Ночи напролёт он проси-живал у постели Алек-сандры, развлекал её, вёл с ней долгие разго-воры. Лекар-ство она прини-мала только из его рук.

Посте-пенно доктор начал пони-мать, что девушка не выживет. Алек-сандра тоже это пони-мала. Однажды ночью она заста-вила доктора сказать ей правду и сказала, что любит его. Доктор понимал, что это не так — девушке было страшно умирать в 25 лет, не испытав любви. Алек-сандра поце-ло-вала доктора, и он не устоял. Она прожила ещё три дня и три ночи, и каждую ночь доктор проводил с ней. В последнюю ночь в комнату вошла мать, и Алек-сандра сказала ей, что обру-чена с доктором.

На следу-ющий день девушка умерла. С тех пор доктор успел жениться на ленивой и злой купе-че-ской дочери с большим приданым.

Мой сосед Радилов

Однажды осенью мы с Ермо-лаем охоти-лись на вальд-шнепов в забро-шенном липовом саду, каких много в Орлов-ской губернии. Оказа-лось, что сад этот принад-лежит поме-щику Ради-лову. Он пригласил меня на обед, и мне не оста-ва-лось ничего другого, как согла-ситься. Радилов провёл меня через огород к старень-кому, серому домику с тёсовой крышей и кривым крылечком. Ермолаю поднесли водки, а меня провели в гостиную и пред-ста-вили матери Ради-лова — маленькой старушке с добреньким, худеньким лицом и печальным взглядом. В гостиной также присут-ствовал старик лет 70-ти, худой, лысый и беззубый. Это был Фёдор Михеич, разо-рив-шийся помещик, который жил у Ради-лова из милости.

В комнату вошла девушка, пред-став-ленная мне Олей, и мы сели за стол. За обедом Радилов, который служил в пехотном полку, пустился в рассказы, а я наблюдал за Ольгой. Она была очень хороша и следила за Ради-ловым со страстным внима-нием. После обеда мы с Ради-ловым отпра-ви-лись в его кабинет. С удив-ле-нием я заметил, что в нём нет страсти к тому, что состав-ляет жизнь всех остальных поме-щиков. Каза-лось, что вся его душа, добрая и тёплая, была проник-нута одним чувством. Радилов не был мрачным чело-веком, но чувство-ва-лось, что подру-житься он ни с кем не мог, оттого что жил внут-ренней жизнью.

Вскоре Ольга позвала нас пить чай. Она гово-рила очень мало, но в ней не было манер-ности уездной девицы. Её взгляд был спокоен и равно-душен, словно она отды-хала от боль-шого счастья, а движения были реши-тельны и свободны. В разго-воре Радилов вспомнил о покойной жене, чьей сестрой была Ольга. Со странным выра-же-нием лица Ольга быстро встала и вышла в сад. У подъ-езда раздался стук колёс и в комнату вошёл высокий, плечи-стый и плотный старик, одно-дворец Овсян-ников, о котором я расскажу в другом отрывке. На другой день мы с Ермо-лаем снова отпра-ви-лись на охоту.

Через неделю я опять зашёл к Ради-лову, но не застал дома ни его, ни Ольги. Через две недели я узнал, что он бросил мать и уехал куда-то со своей золовкой. Только тогда я понял выра-жение лица Ольги: оно полы-хало ревно-стью. Перед отъездом из деревни я посетил Старушку Ради-лову, и спросил, есть ли новости от сына. Старушка запла-кала, и больше о Ради-лове я её не спра-шивал.

Одно-дворец Овсян-ников

Овсян-ников был чело-веком полным, высоким, лет 70, с лицом, напо-ми-на-ющим лицо Крылова. Одеждой и манерой держаться он походил на зажи-точ-ного купца. Своей важно-стью, смыш-лё-но-стью, ленью, упор-ством и прямо-ду-шием он напо-минал мне русских бояр допет-ров-ских времён. Это был один из последних людей старого века. Все соседи его очень уважали. Жил он со своей женой в уютном домике, людей своих одевал по-русски и называл работ-ни-ками, и себя за дворя-нина не выдавал. По привычке Овсян-ников придер-жи-вался старинных обычаев, однако бороду брил и волосы стриг по-немецки.

Прода-вать хлеб Овсян-ников считал за грех, и во время голода в 40-м году раздал окрестным поме-щикам весь свой запас. К нему часто прибе-гали соседи с просьбой рассу-дить и всегда слуша-лись его совета. И жену он сыскал по себе. Татьяна Ильи-нична Овсян-ни-кова была женщина высокая, важная и молча-ливая. Многие бедняки назы-вали её благо-де-тель-ницей. Правильные черты лица до сих пор сохра-няли остатки её знаме-нитой красоты. Детей у Овсян-ни-ковых не было.

Я с ним позна-ко-мился у Ради-лова и через два дня поехал к нему. Принял он меня ласково и вели-чаво. Мы разго-во-ри-лись о том, как люди жили раньше, и как живут теперь. Против моего ожидания, Лука Петрович Овсян-ников не стал хвалить старое время. Он припомнил, как были безза-щитны одно-дворцы перед более бога-тыми и силь-ными. В том числе вспомнил и моего покой-ного деда, который отнял у него клин земли. Я не знал, что отве-тить Овсян-ни-кову, и не смел взгля-нуть ему в лицо.

Рассказал Овсян-ников и о другом своём соседе, Степане Никто-по-ли-о-ныче Комове. Очень любил Комов выпить и других угостить, а если кто отка-зы-вался — застре-лить грозился. Полю-бился ему отец Овсян-ни-кова. Чуть Комов его в гроб не вогнал, да сам умер: свалился пьяный с голу-бятни. Вспомнил Овсян-ников о том, как жил в Москве, видел там многих вельмож, в том числе и графа Алексея Григо-рье-вича Орлова-Чесмен-ского, у кото-рого дядя Луки Петро-вича служил дворецким. Был граф высо-кого роста и могу-чего тело-сло-жения, каждого чело-века до своей особы допускал и до всего охотник был. Устроил он как-то собачьи бега, на которые съеха-лись охот-ники со всей Руси. Всех тогда обска-кала Мило-видка, собака моего деда.

Я спросил у Овсян-ни-кова, любит ли он охоту. Он ответил, что неловко ему за дворя-нами тянуться — только себя срамить. Очень удив-лялся Овсян-ников совре-менным дворянам: и люди учёные, а в делах ничего не смыслят. В пример он привёл Василия Нико-ла-е-вича Любо-зво-нова, который получил имение в наслед-ство от матери. В первый раз он вышел к мужикам одетый как кучер, а потом стал жить в собственном поме-стье как чужой.

Подали чай. Татьяна Ильи-нична заго-во-рила с мужем о своём непу-тёвом племян-нике Мите. Он бросил службу, стал сочи-нять для крестьян просьбы и кляузы и выво-дить на чистую воду земле-меров. Наконец Овсян-ников согла-сился его простить, и Митя вошёл в комнату. Это был парень лет 28, высокий, стройный и кудрявый. Он считал, что стоит за правду, с бедных не берёт и стыдиться ему нечего.

Вдруг дверь отво-ри-лась, и вошёл Франц Иваныч Лежень, мой сосед и орлов-ский помещик. Родился он в Орлеане, а в Россию попал во время войны с Напо-леоном. На обратном пути он попал в руки смолен-ским мужикам, которые собра-лись утопить его в проруби речки Гнило-тёрки. Мимо проезжал помещик и выкупил фран-цуза у мужиков. От этого поме-щика Лежень пере-ехал к другому, женился на его воспи-тан-нице, выдал дочь замуж за орлов-ского поме-щика Лобы-за-ньева и сам пере-се-лился жить в Орёл. С Овсян-ни-ковым Лежень состоял в дружбе.

Льгов

Однажды Ермолай пред-ложил мне поехать в Льгов — поохо-титься на уток. Льгов — большое село на боло-ти-стой речке Росоте. Вёрст за 5 от Льгова эта речка превра-ща-ется в широкий пруд, заросший густым трост-ником. На этом пруду води-лось бесчис-ленное множе-ство уток всех возможных пород. Охотиться на этом пруду оказа-лось делом трудным: собаки не могли достать подстре-ленную дичь из сплошных трост-ни-ковых заро-слей. Мы решили сходить в Льгов за лодкой.

Вдруг из-за густой ракиты нам на встречу вышел человек сред-него роста в потёртой одежде и дырявых сапогах. На вид ему было лет 25, его длинные русые волосы торчали непо-движ-ными коси-цами, небольшие карие глазки привет-ливо моргали, а лицо, повя-занное чёрным платком, улыба-лось. Он пред-ста-вился Влади-миром и пред-ложил нам свои услуги.

По дороге в Льгов я узнал его историю. Владимир был воль-но-от-пу-щенный, в юности обучался музыке, потом служил камер-ди-нером, был грамотен и почи-тывал книжки. Выра-жался он очень изящно, как провин-ци-альный актёр, игра-ющий первых любов-ников, за что его любили девушки. Я спросил, зачем он повязал лицо платком. Владимир рассказал, что это его прия-тель, неопытный охотник, случайно отстрелил ему подбо-родок и указа-тельный палец правой руки.

Мы дошли до Льгова, и Ермолай решил взять лодку у чело-века по прозвищу Сучок. Босо-но-гому и взъеро-шен-ному Сучку на вид было лет 60. лодка у него была, но плохая. Мы всё равно решили восполь-зо-ваться ею, забив щели паклей. Я спросил Сучка, давно ли он здесь служит рыбаком. Оказа-лось, что Сучок сменил множе-ство занятий и хозяев, прежде чем оказался в Льгове. Был он и кучером, и поваром, и садов-ником, и даже актёром; сменил пятерых хозяев, и вот теперь его сделали рыбо-ловом на пруду, где совсем не было рыбы. Женат он не был — его покойная барыня, старая дева, не позво-ляла дворовым жениться.

Наконец лодка была готова, и мы отпра-ви-лись на охоту. К обеду наша лодка до краёв напол-ни-лась дичью. Мы уже соби-ра-лись вернуться в село, как вдруг с нами произошло непри-ятное проис-ше-ствие. Лодка поне-многу проте-кала, и Влади-миру пору-чено было вычёр-пы-вать воду. Увлёк-шись охотой, он забыл о своих обязан-но-стях. Вдруг от резкого движения Ермолая наша ветхая лодка накре-ни-лась и торже-ственно пошла ко дну. Через мгно-вение мы уже стояли по горло в воде, окру-жённые телами уток.

Вода была очень холодной. Кругом росли трост-ники. Вдали, над их верхуш-ками, виднелся берег. Ермолай пошёл искать брод. Он не возвра-щался больше часа, и мы успели замёрз-нуть. Вывел нас Ермолай из пруда только под вечер. Через два часа мы уже сидели, обсу-шенные, в большом сенном сарае и соби-ра-лись ужинать.

Бежин Луг

В прекрасный июль-ский день охотился я за тете-ре-вами в Черн-ском уезде Туль-ской губернии. Уже вече-рело, когда я решил вернуться домой. Я взобрался на холм и вместо знакомых мест увидел узкую долину, напротив стеной возвы-шался частый осинник. Я пошёл вдоль осин-ника, обогнул бугор и очутился в лощине. Она имела вид котла с поло-гими боками, на дне её стояло несколько больших белых камней — каза-лось, они сполз-лись туда для тайного сове-щания. В долине было так глухо и уныло, что сердце у меня сжалось.

Я понял, что окон-ча-тельно заблу-дился и решил идти по звёздам. Вдруг я увидел под собой огромную равнину, которую огибала широкая река. Прямо подо мной в темноте горели и дыми-лись два костра. Я понял, что зашёл на Бежин Луг. Ноги мои подка-ши-ва-лись от уста-лости. Я спустился к кострам и обна-ружил там ребя-тишек, которые вывели лошадей в ночное.

Я прилёг и стал наблю-дать за маль-чи-ками. Из разго-воров я понял, что их звали Федя, Павлуша, Ильюша, Костя и Ваня. Стар-шему из них, Феде, было лет 14. Это был стройный, красивый мальчик, который, судя по одежде, принад-лежал к богатой семье. У Павлуши была нека-зи-стая внеш-ность, но взгляд умный и прямой, а в голосе звучала сила. Горбо-носое, вытя-нутое и подсле-по-ватое лицо Ильюши выра-жало тупую забот-ли-вость. И ему, и Павлуше было не более 12-ти лет. Костя, маленький, тщедушный мальчик лет 10, поражал задум-чивым и печальным взором. Ване, прикор-нув-шему в сторонке, было всего лет 7.

Я притво-рился спящим, и маль-чики продол-жили разговор. Ильюша стал расска-зы-вать о том, как пришлось ему с компа-нией ребят зано-че-вать на бумажной фабрике. Вдруг наверху кто-то затопал, потом стал по лест-нице спус-каться, к двери подошёл. Дверь распах-ну-лась, а за ней — никого. А потом вдруг кто-то как закаш-ляет. Напугал домовой маль-чишек.

Новый рассказ начал Костя. Раз плотник Гаврила пошёл в лес по орехи и заблу-дился. Стем-нело. Присел Гаврила под деревом и задремал. Проснулся он оттого, что его кто-то зовёт. Смотрит Гаврила — а на дереве русалка сидит, зовёт его к себе и смеётся. Гаврила взял и пере-кре-стился. Русалка смеяться пере-стала, запла-кала жалобно. Гаврила спросил, почему она плачет. Плачет она оттого, что Гаврила пере-кре-стился — отве-тила русалка. Если бы он не крестился — жил бы с ней весело, а теперь и он до конца дней плакать будет. С тех пор Гаврила неве-сёлый ходит.

В отда-лении раздался протяжный звук, в лесу отозва-лись тонким хохотом. Маль-чишки вздрог-нули и пере-кре-сти-лись. Ильюша рассказал историю, которая приклю-чи-лась на прорванной плотине, нечи-стом месте. Давным-давно там был похо-ронен утоп-ленник. Однажды послал приказчик псаря Ермила на почту. Возвра-щался он через плотину поздно ночью. Вдруг видит Ермил: на могилке утоп-лен-ника беленький барашек сидит. Решил Ермил забрать его с собой. Барашек из рук не выры-ва-ется, только в глаза пристально смотрит. Жутко стало Ермилу, гладит он барашка и приго-ва-ри-вает: «Бяша, бяша!». А барашек оскалил зубы, и отве-чает ему: «Бяша, бяша!».

Вдруг собаки залаяли и кину-лись прочь. Павлуша бросился за ними. Вскоре он вернулся и сказал, что собаки почуяли волка. Я изумился храб-рости маль-чика. Ильюша между тем рассказал о том, как на нечи-стом месте встре-тили покой-ного барина, который искал разрыв-траву — уж очень могила на него давила. Следу-ющая история была о бабе Ульяне, которая пошла в роди-тель-скую субботу ночью на паперть, чтобы узнать, кто умрёт в этом году. Смотрит — баба идёт; пригля-де-лась — а это она сама, Ульяна. Потом Ильюша рассказал поверье об удиви-тельном чело-веке Тришке, который придёт во время солнеч-ного затмения.

Помолчав немного, маль-чишки начали обсуж-дать, чем леший отли-ча-ется от водя-ного. Костя рассказал о маль-чике, кото-рого водяной утащил под воду. Уснули ребята только к рассвету. В том же году Павел убился, упав с лошади.

Касьян с Красивой Мечи

Душным летним днём я возвра-щался с охоты в тряской тележке. Вдруг кучер мой забес-по-ко-ился. Взглянув вперёд, я увидел, что путь нам пере-се-кает похо-ронный обоз. Это была дурная примета, и кучер стал пого-нять лошадей, чтобы успеть проехать перед обозом. Мы не проехали и ста шагов, как у нашей тележки слома-лась ось. Между тем покойник нагнал нас. Кучер Ерофей сообщил, что хоронят Мартына-плот-ника.

Шагом мы добра-лись до Юдиных выселок, чтобы купить там новую ось. В выселках не было ни души. Наконец я увидел чело-века, спящего посреди двора на самом солн-це-пёке, и разбудил его. Меня пора-зила его наруж-ность. Это был карлик лет 50-ти со смуглым, смор-щенным лицом, малень-кими карими глаз-ками и шапкой густых, курчавых, чёрных волос. Его тело было тщедушно, а взгляд необык-но-венно странен. Голос его был удиви-тельно молод и по-женски нежен. Кучер назвал его Касьяном

После долгих уговоров старик согла-сился прово-дить меня на ссечки. Ерофей запряг Касья-нову лошадку, и мы трону-лись в путь. В конторе я быстро купил ось и углу-бился в ссечки, надеясь поохо-титься на тете-ревов. Касьян увязался за мной. Недаром его прозвали Блохой: он ходил очень проворно, срывал какие-то травки и погля-дывал на меня странным взглядом.

Не наткнув-шись ни на один выводок, мы вошли в рощу. Я лёг на траву. Вдруг Касьян заго-ворил со мной. Он сказал, что домашняя тварь богом опре-де-лена для чело-века, а лесную тварь грешно убивать. Речь старика звучала не по-мужичьи, это был язык торже-ственный и странный. Я спросил Касьяна, чем он промыш-ляет. Он ответил, что рабо-тает плохо, а промыш-ляет ловом соло-вьёв для удоволь-ствия чело-ве-че-ского. Человек он был грамотный, семьи у него не было. Иногда Касьян лечил людей травами, и в округе его считали юродивым. Пере-се-лили их с Красивой Мечи года 4 назад, и Касьян скучал по родным местам. Поль-зуясь своим особым поло-же-нием, Касьян обошёл пол-России.

Вдруг Касьян вздрогнул, пристально всмат-ри-ваясь в чащу леса. Я огля-нулся и увидел крестьян-скую девочку в синем сара-фан-чике и с плетёным кузовком на руке. Старик ласково позвал её, называя Алёнушкой. Когда она подошла поближе, я увидел, что она старше, чем мне пока-за-лось, лет 13-ти или 14-ти. Она была маленькой и худенькой, стройной и ловкой. Хоро-шенькая девочка была пора-зи-тельно похожа на Касьяна: те же острые черты, движения и лукавый взгляд. Я спросил, не его ли это дочь. С притворной небреж-но-стью Касьян ответил, что она его родствен-ница, при этом во всём его облике была видна страстная любовь и нежность.

Охота не удалась, и мы верну-лись в выселки, где меня с осью ждал Ерофей. Подъ-езжая ко двору, Касьян сказал, что это он отвёл от меня дичь. Я так и не смог убедить его в невоз-мож-ности этого. Через час я выехал, оставив Касьяну немного денег. По дороге я спросил у Ерофея, что за человек Касьян. Кучер рассказал, что сначала Касьян со своими дядьями ходил в извоз, а потом бросил, стал жить дома. Ерофей отрицал, что Касьян умеет лечить, хотя его самого он вылечи от золо-тухи. Алёнушка же была сиротой, жила у Касьяна. Он не чаял в ней души и соби-рался учить грамоте.

Мы несколько раз оста-нав-ли-ва-лись, чтобы смочить ось, которая нагре-ва-лась от трения. Уже совсем заве-че-рело, когда мы верну-лись домой.

Бурмистр

Неда-леко от моего имения живёт молодой помещик, офицер в отставке, Аркадий Павлович Пеночкин. Человек он рассу-ди-тельный и воспи-танный, о подданных своих печётся и нака-зы-вает их для их же блага. Роста он неболь-шого и собой недурён. От его светло-карих глаз и румяных щёк так и пышет здоро-вьем и добро-же-ла-тель-ством. Аркадий Павлович счита-ется одним из самых обра-зо-ванных дворян и завидных женихов нашей губернии. Он осто-рожен, и ни в одну историю замешан не был. Его дом в Петер-бурге содер-жится в завидном порядке. Говорит Аркадий Павлович мягким и приятным голосом, обильно пере-сыпая речь фразами по-фран-цузски. Несмотря на все эти досто-ин-ства, я посещаю его неохотно. В его доме мною овла-де-вает странное беспо-кой-ство.

Однажды мне пришлось провести у Аркадия Павло-вича ночь. Утром он не отпу-стил меня без завтрака, во время кото-рого был наказан лакей, забывший подо-греть вино. Пеночкин узнал, что я еду в Рябово, и решил отпра-виться со мной — в тех же местах нахо-ди-лось его село Шипи-ловка. Он очень хвалил тамош-него бурми-стра Софрона, «государ-ствен-ного чело-века».

С собой Аркадий Павлович захватил бездну вещей и повара. Ехали мы долго, и прие-хали прямо в Шипи-ловку. В тот день мне пришлось забыть про охоту и поко-риться своей участи. У околицы нас встречал староста, сын бурми-стра, огромный рыжий мужик. Самого Софрона дома не оказа-лось. Мы поехали по деревне. При виде нашей коляски люди замол-кали и разбе-га-лись. По селу распро-стра-ня-лось тревожное волнение. Жена бурми-стра встре-тила нас у крыльца и долго цело-вала ручку Аркадия Павло-вича.

Мы уже успели распо-ло-житься в холодной избе, когда приехал бурмистр. Он был неболь-шого роста, плотен, плечист и сед, с красным носом, малень-кими голу-быми глаз-ками и бородой в виде веера. Войдя в избу, он заго-ворил нараспев и со слезами умиления прило-жился к ручке барина. Нам подали ужин, а бурмистр всё докла-дывал о делах и жало-вался, что мало земли. Он рассказал, как на земле Пеноч-кина нашли мёртвое тело, а он велел стащить его на землю соседей и задобрил стано-вого. Пеноч-кина поза-ба-вила эта уловка. Засыпая, Пеночкин заметил мне, что со времени управ-ления Софрона за крестья-нами не водится недо-имок.

На другой день Аркадий Павлович уговорил меня остаться, чтобы пока-зать мне своё имение. Нас сопро-вождал Софрон. Во время осмотра он всё напирал на то, что мало земли, и Пеночкин разрешил прику-пить её от своего имени. Выходя из сарая после осмотра веялки, мы увидели двух мужиков в запла-танных рубахах. Стар-шего звали Антип. Они пришли жало-ваться на бурми-стра. Оказа-лось, что Софрон выплатил за них недо-имку и взял в кабалу, да и не их одних. Всех взрослых сыновей Антипа Софрон отдал в солдаты, и послед-него хотел отдать. Аркадий Павлович не захотел выслу-шать их до конца. До самого моего отъезда он дулся на Софрона.

Через час я уже был в Рябове и вместе со знакомым мужиком Анпа-ди-стом соби-рался на охоту. Я заго-ворил с Анпа-ди-стом о Софроне. Он рассказал, что Шипи-ловка только числится за Пенкиным, а владеет ею бурмистр. Земли у него гораздо больше, чем думает Пеночкин, кроме того бурмистр ещё и торговлей зани-ма-ется. Антип как-то поспорил с бурми-стром, и теперь Софрон мстит ему.

Контора

Осенью я бродил с ружьём по полям. Мелкий и холодный дождь заставил меня искать какое-нибудь убежище. У древ-него старика, сторо-жив-шего горо-ховое поле, я узнал дорогу в ближайшую деревню. Наконец, я добрался до боль-шого села с каменной церковью. Я напра-вился к самой большой избе, пред-по-лагая, что это — жилище старосты, но нашёл там контору. Ко мне вышел человек лет 50, толстый, низкий, с бычьей шеей, глазами навы-кате и очень круг-лыми щеками. За плату толстяк согла-сился приютить меня и провёл в соседнюю комнату. От него я узнал, что это имение Елены Нико-ла-евны Лось-ня-ковой.

Вскоре контор-ский дежурный принёс мне чай. Он сообщил, что толстяк явля-ется главным контор-щиком. Кроме него в конторе рабо-тает ещё 6 человек. В имении есть бурмистр и староста из немцев, но управ-ляет всем барыня. В конторе пишутся распо-ря-жения и приказы для бурми-стра и старосты, которые подпи-сы-вает только Лось-ня-кова.

Я уснул. Часа через 2 я проснулся и услышал голоса в конторе за пере-го-родкой. Главный конторщик, Николай Еремеич, торго-вался с каким-то купцом. Из разго-вора я понял, что перед тем, как заклю-чить сделку с барыней, купцы платят мзду глав-ному контор-щику. С мужиков Николай Еремеич тоже брал «оброк» и за это отправлял их на хорошие работы. Думая, что я сплю, они не таясь обсуж-дали свои дела.

На крыльце послы-шался шум и в контору вошёл низенький человек с необык-но-венно длинным носом, боль-шими непо-движ-ными глазами и горде-ливой осанкой. Он нёс вязанку дров, около него толпи-лись дворовые люди. Из их криков я узнал, что чело-века звали Купря. Раньше он был портным при барыне. Она отпу-стила Купрю на вольные хлеба, но из-за несчастной любви он вернулся и стал истоп-ником, за что над ним изде-ва-лась вся дворня.

Николая Еремеича вызвали к барыне. Вдруг послы-шался громкий голос и вошёл высокий, рассер-женный человек, опрятно одетый, с непра-вильным, но выра-зи-тельным и смелым лицом по имени Павел. Он искал глав-ного контор-щика. Когда Николай Еремеич вернулся, Павел потре-бовал, чтобы тот оставил в покое его невесту Татьяну. Главный конторщик оговорил девушку, её пере-вели в судо-мойки и запре-тили выхо-дить замуж. Павел был фельд-шером, и Николай мстил ему из-за неудач-ного лечения. С отцом Павла он тоже враж-довал.

Еремеич заявил, что барыне придётся выби-рать одного из них. Павел бросился на Еремеича с кула-ками. Неделю спустя я узнал, что Лось-ня-кова оста-вила у себя и Павла и Николая, а Татьяну сослала.

Бирюк

Я ехал с охоты вечером один, на беговых дрожках. В дороге меня застала сильная гроза. Кое-как схоро-нился я под широким кустом и терпе-ливо ожидал конца нена-стья. Вдруг при блеске молний я увидел на дороге высокую фигуру. Это оказался здешний лесник. Он отвёз меня в свой дом — небольшую избушку посреди обшир-ного двора, обне-сён-ного плетнём. Изба состояла из одной комнаты. На самой сере-дине висела люлька с младенцем, которую качала босая девочка лет 12-ти. Я понял, что хозяйки в избе не было. Из всех углов смот-рела нищета.

Наконец я смог рассмот-реть лесника. Он был высо-кого роста, плечист и хорошо сложён, его суровое и муже-ственное лицо заросло бородой, из-под широких бровей смело смот-рели небольшие карие глаза. Лесник пред-ста-вился Фомой, по прозвищу Бирюк. От Ермолая я часто слышал рассказы о Бирюке, кото-рого боялись все окрестные мужики. Из его леса нельзя было вынести даже вязанки хвороста — был он силён и ловок, как бес. Подку-пить его было невоз-можно, да и со свету сжить нелегко.

Я спросил, есть ли у него хозяйка. Бирюк с жестокой улыбкой ответил, что его жена бросила детей и сбежала с прохожим меща-нином. Угостить он меня не мог: в доме не было ничего, кроме хлеба. Между тем гроза закон-чи-лась, и мы вышли на двор. Бирюк сказал, что слышит стук топора; я не слышал ничего. Лесник взял своё ружьё, и мы пошли к тому месту, где рубили лес. В конце пути Бирюк опередил меня. Я услышал звуки борьбы и жалобный крик. Я ускорил шаг и вскоре увидел сруб-ленное дерево, возле кото-рого лесник связывал руки вору — мокрому мужику в лохмо-тьях с длинной растрё-панной бородой. Я сказал, что заплачу за дерево и попросил отпу-стить несчаст-ного. Бирюк промолчал.

Снова полил дождь. С трудом мы добра-лись до избы лесника. Я дал себе слово во что бы то ни стало осво-бо-дить бедняка. При свете фонаря я смог разгля-деть его испитое, морщи-ни-стое лицо и худое тело. Вскоре мужик стал просить Фому отпу-стить его, но лесник не согла-шался. Вдруг мужик выпря-мился, на его лице высту-пила краска, и он стал бранить Бирюка, называя его зверем.

Бирюк схватил мужика, одним движе-нием осво-бодил ему руки и велел убираться к чёрту. Я был удивлён и понял, что на самом деле Бирюк — славный малый. Через полчаса он простился со мной на опушке леса.

Два поме-щика

Позвольте мне позна-ко-мить вас с двумя поме-щи-ками, у которых я часто охотился. Первый из них — отставной генерал-майор Вяче-слав Илла-ри-о-нович Хвалын-ский. Высокий и когда-то стройный, он и теперь был вовсе не дряхлый. Правда, некогда правильные черты его лица немного изме-ни-лись, щёки повисли, появи-лись морщины, но высту-пает Вяче-слав Илла-ри-о-нович бойко, звонко смеётся, позвя-ки-вает шпорами и крутит усы. Человек он очень добрый, но с довольно стран-ными привыч-ками. Он не может обра-щаться с небо-га-тыми дворя-нами, как с равными себе людьми, даже речь его при этом меня-ется.

Хлопотун он и жила страшный, а хозяин плохой: взял себе в управ-ля-ющие отстав-ного вахмистра, необы-чайно глупого чело-века. Хвалын-ский большой люби-тель женщин. В карты он любит играть только с людьми низшего звания. Когда же ему прихо-дится играть с выше-сто-я-щими, то он сильно меня-ется и даже не жалу-ется на проигрыш. Читает Вяче-слав Илла-ри-о-нович мало, при чтении посто-янно шевелит усами и бровями. На выборах он играет значи-тельную роль, но от почёт-ного звания пред-во-ди-теля по скупости отка-зы-ва-ется.

О своём военном прошлом генерал Хвалын-ский гово-рить не любит. Живёт он один в небольшом домике и до сих пор счита-ется выгодным женихом. Его ключ-ница, полная, свежая, черно-глазая и черно-бровая женщина лет 35, по будним дням ходит в накрах-ма-ленных платьях. На больших званых обедах и публичных торже-ствах генерал Хвалын-ский чувствует себя в своей тарелке. Особым даром слова Хвалын-ский не владеет, поэтому длинных споров не терпит.

Мардарий Апол-лоныч Стегунов похож на Хвалын-ского только в одном — он тоже холо-стяк. Он нигде не служил и красавцем не считался. Мардарий Апол-лоныч низенький, пухленький старичок, лысый, с двойным подбо-родком, мягкими ручками и брюшком. Он хлебосол и балагур, живёт в своё удоволь-ствие. Своим имением Стегунов зани-ма-ется довольно поверх-ностно и живёт на старый лад. Люди у него одеты по-старин-ному, хозяй-ством заве-дует бурмистр из мужиков, а домом — смор-щенная и скупая старуха. Гостей Мардарий Апол-лоныч прини-мает радушно и угощает на славу.

Как-то приехал я к нему летним вечером, после всенощной. После того, как Стегунов отпу-стил моло-дого священ-ника, угостив его водкой, мы сели на балконе. Вдруг он увидел в саду чужих кур и послал дворо-вого Юшку выгнать их. Юшка и ещё трое дворовых кину-лись на кур, и пошла потеха. Выяс-ни-лось, что это куры Ермила-кучера и Стегунов велел их отобрать. Потом разговор зашёл о выселках, которым отвели плохое место. Мардарий Апол-лоныч сказал, что там живут опальные мужики, особенно две семьи, которые никак не удаётся извести. В отда-лении я услышал странные звуки. Оказа-лось, это нака-зы-вали Ваську-буфет-чика, который прислу-живал нам за обедом.

Через четверть часа я простился со Стегу-новым. Проезжая через деревню, я встретил Васю и спросил, за что его нака-зали. Он ответил, что нака-зали за дело, а такого барина, как у них, и в целой губернии не сыщешь.

Лебе-дянь

Лет 5 тому назад я попал в Лебе-дянь в самый разгар ярмарки. Я оста-но-вился в гости-нице, пере-оделся и отпра-вился на ярмарку. Половой в гости-нице успел мне сооб-щить, что у них оста-но-вился князь Н. и много других господ. Мне хоте-лось купить тройку лошадей для своей брички. Я нашёл двух, а третью подо-брать не успел.

После обеда я отпра-вился в кофейную. В бильярдной комнате собра-лось человек 20, среди которых я заметил князя Н, моло-дого чело-века лет 22-х с весёлым и несколько презри-тельным лицом. Он играл с отставным пору-чиком Виктором Хлопа-ковым, маленьким, смуг-леньким и худеньким чело-веком лет 30-ти, с чёрными воло-сами, карими глазами и тупым вздёр-нутым носом. Хлопаков обладал умением нравиться молодым москов-ским богачам, за счёт чего и жил. Успех пору-чика состоял в том, что он в течение года или двух употреблял одно и то же выра-жение, которое неиз-вестно почему смешило его покро-ви-телей. Через неко-торое время это выра-жение пере-ста-вало смешить, и Хлопаков начинал искать нового покро-ви-теля.

На другой день я пошёл смот-реть лошадей к извест-ному барыш-нику Ситни-кову. Мне понра-вился серый в яблоках жеребец, и мы начали торго-ваться. Вдруг из-за угла с грохотом выле-тела тройка лошадей, запря-жённая в щёголь-скую тележку. В ней сидел князь Н. с Хлопа-ковым. Ситников засу-е-тился и начал пока-зы-вать князю лучших лошадей. Я не дождался конца сделки и ушёл.

На углу улицы я заметил большой лист бумаги, прикреп-лённый к воротам серо-ва-того домика. На бумаге значи-лось, что некий Анастасей Иваныч Чернобай, тамбов-ский помещик, продаёт здесь лошадей. Анастасей Иваныч оказался стариком сред-него роста, с белыми воло-сами, прекрас-ными голу-быми глазами, любезной улыбкой и приятным, сочным голосом. Я купил у него недо-рогую лошадь. На другой день она оказа-лась загнанной и хромой. Обратно Чернобай лошадь не взял. Я понял, в чём дело, и поко-рился своей участи. К счастью, за урок я заплатил недо-рого.

Дня через два я уехал и завернул в Лебедян через неделю, на обратном пути. В кофейне я опять застал князя Н. за бильярдом, но в судьбе Хлопа-кова произошла обычная пере-мена — его сменил бело-курый офицерик.

Татьяна Бори-совна и её племянник

Татьяна Бори-совна — женщина лет 50-ти, с боль-шими серыми глазами навы-кате, румя-ными щеками и двойным подбо-родком, лицо её дышит лаской. Овдовев, она посе-ли-лась безвы-ездно в своём маленьком поме-стье. Роди-лась она в бедной семье и не полу-чила ника-кого воспи-тания. Несмотря на это, она не зара-жена обыч-ными неду-гами мелко-по-местной барыни. Татьяна Бори-совна свободно себя держит, чувствует и мыслит. С сосе-дями она мало знается и прини-мает у себя только моло-дёжь. В ёе небольших комнатках чело-веку хорошо, тепло. Никто не умеет так утешать в горе, как Татьяна Бори-совна.

Прислугу она держит небольшую. Домом у неё заве-дует ключ-ница Агафья, бывшая её няня, добрейшее, слез-ливое и беззубое суще-ство. Долж-ность камер-ди-нера и дворец-кого зани-мает 70-летний Поли-карп, отставной скрипач, чудак и начи-танный человек, личный враг Напо-леона и страстный охотник до соло-вьёв. В помощь Поли-карпу выделен его же внук Вася, в котором он усердно воспи-ты-вает нена-висть к Напо-леону.

С поме-щи-цами Татьяна Бори-совна мало водится — она не умеет их зани-мать и засы-пает под шум разго-воров. Сестра её моло-дого прия-теля, старая дева, суще-ство добрейшее, но натя-нутое и востор-женное, взду-мала окон-ча-тельно довос-пи-тать богатую натуру Татьяны Бори-совны. Она стала ездить к ней каждый день и вогнала бы её в гроб, если бы не влюби-лась в проез-жего студента.

Лет 8 тому назад проживал у Татьяны Бори-совны её племянник Андрюша, мальчик лет 12-ти, круглый сирота. У него были большие, светлые, влажные глаза, маленький ротик, правильный нос и прекрасный возвы-шенный лоб. Он говорил сладким голосом и держался вкрад-чиво и тихо. С самых ранних лет Андрюша почув-ствовал охоту к рисо-ванию. Большой любви Татьяна Бори-совна к Андрюше не чувство-вала — ей не нрави-лось подо-бо-стра-стие племян-ника. Посте-пенно она начи-нала заду-мы-ваться о будущем маль-чика.

Однажды к ней заехал Пётр Михайлыч Бене-во-лен-ский, который пылал беско-рыстной стра-стью к искус-ству, реши-тельно ничего в нём не смысля. Бене-во-лен-ский посмотрел рисунки Андрюши, и признал в нём выда-ю-щийся талант. В тот же день он пред-ложил Татьяне Бори-совне увезти Андрюшу в Петер-бург и дать ему худо-же-ственное обра-зо-вание. Через два дня они уехали.

С каждым годом Андрюша писал тетке всё реже. Однажды Татьяна Бори-совна полу-чила от племян-ника запи-сочку с просьбой выслать денег. Через месяц он потре-бовал ещё, потом попросил в третий раз. На этот раз Татьяна Бори-совна отка-зала, и Андрюша приехал в гости «для поправки здоровья». Нежный Андрюша превра-тился в Андрея Ивано-вича Бело-взо-рова, плечи-стого, толстого малого с широким красным лицом и жирными курча-выми воло-сами. Опрят-ность и застен-чи-вость прежних лет заме-нили нестер-пимое неря-ше-ство и дерзость.

Заго-стился Андрей у тётушки. Дни он проводил, завывая романсы и акком-па-нируя себе одним пальцем на форте-пьяно. За год он стал поперёк себя шире, тётка в нём души не чает, а окрестные девицы в него влюб-ля-ются. Много прежних знакомых пере-стало ездить к Татьяне Бори-совне.

Смерть

В одно прекрасное июль-ское утро заехал я к моему моло-дому соседу Арда-лиону Михай-ло-вичу с пред-ло-же-нием поохо-титься на тете-ревов. Он согла-сился с усло-вием, что по дороге мы заедем к нему в Чаплы-гино, где рубят дубовый лес. Сосед взял с собой десят-ского Архипа, толстого и призе-ми-стого мужика с четы-рёх-угольным лицом, и управ-ля-ю-щего Готлиба фон-дер-Кока, юношу лет 19-ти, худого, бело-ку-рого, подсле-по-ва-того, с пока-тыми плечами и длинной шеей. Поме-стье недавно доста-лось Арда-лиону в наслед-ство от тётки.

Дубовый лес Арда-лиона Михай-ло-вича был мне знаком с детства — я часто гулял здесь с моим гувер-нёром. Бесснежная и морозная зима 40-го года погу-била вековые дубы и ясени. Мне горько было смот-реть на умира-ющий лес. Мы проби-ра-лись на место рубки, как вдруг послы-шался шум упав-шего дерева и крик. Из чащи выскочил бледный мужик и сказал, что подряд-чика Максима прида-вило сруб-ленным ясенем. Когда мы подбе-жали к Максиму, он уже умирал.

При виде этой смерти я подумал, что русский мужик умирает, словно совер-шает обряд: холодно и просто. Несколько лет назад, в деревне у другого моего соседа, мужик обгорел в овине. Когда я зашёл к нему, он умирал, а в избе шла обычная, повсе-дневная жизнь. Я не вытерпел и вышел.

Ещё, помнится, завернул я однажды в боль-ницу села Крас-но-горья, к знако-мому фельд-шеру Капи-тону. Вдруг на двор въехала телега, в которой сидел плотный мужик с разно-цветной бородой. Это был мельник Василий Дмит-ри-евич. Поднимая жернова, он надо-рвался. Капитон осмотрел его, нашел грыжу и начал угова-ри-вать остаться в боль-нице. Мельник наотрез отка-зался и поспешил домой, чтобы распо-ря-диться своим имуще-ством. На четвёртый день он умер.

Вспомнил я и моего старин-ного прия-теля, недо-учив-ше-гося студента Авенира Соро-ко-умова. Он учил детей у вели-ко-рос-сий-ского поме-щика Гура Крупя-ни-кова. Авенир не отли-чался ни умом, ни памятью, но никто не умел так, как он, радо-ваться успехам друзей. Я посетил Соро-ко-умова неза-долго до его смерти от чахотки. Помещик не выгонял его из дому, но жало-вание платить пере-стал и нанял детям нового учителя. Авенир вспо-минал студен-че-скую юность и жадно слушал мои рассказы. Через 10 дней он умер.

Много ещё примеров приходит в голову, но огра-ни-чусь одним. При мне умирала старушка поме-щица. Священник подал ей крест. Прило-жив-шись к кресту, она засу-нула руку под подушку, где лежал целковый — плата священ-нику, и испу-стила дух. Да, удиви-тельно умирают русские люди.

Певцы

Небольшое село Котловка лежит на скате голого холма, рассе-чён-ного глубоким оврагом, который вьётся по самой сере-дине улицы. В нескольких шагах от начала оврага стоит небольшая четы-рёх-угольная избушка, крытая соломой. Это — кабак «Притынный». Посе-ща-ется он гораздо охотней, чем остальные заве-дения, и причиной этому — цело-вальник Николай Иваныч. Этот необы-чайно толстый, посе-девший мужчина с заплывшим лицом и хитро-добро-душ-ными глаз-ками уже более 20-ти лет прожи-вает в Котловке. Не отли-чаясь ни особой любез-но-стью, ни говор-ли-во-стью, он обла-дает даром привле-кать гостей и знает толк во всём, что инте-ресно русскому чело-веку. Ему известно обо всём, что проис-ходит в округе, но он никогда не пробал-ты-ва-ется.

У соседей Николай Иваныч поль-зу-ется уваже-нием и влия-нием. Он женат, и дети у него есть. Жена его — бойкая, вост-ро-носая и быст-ро-глазая мещанка, Николай Иваныч во всём на неё пола-га-ется, а пьяницы-крикуны её боятся. Дети Николая Иваныча пошли в роди-телей — умные и здоровые ребята.

Был жаркий июль-ский день, когда я, мучимый жаждой, подошёл к Притын-ному кабачку. Вдруг на пороге кабачка пока-зался седой мужчина высо-кого роста и начал кого-то подзы-вать, махая руками. Ему отозвался низенький, толстый и хромой человек с лукавым выра-же-нием лица по прозвищу Моргач. Из разго-вора между Моргачом и его прия-телем Обал-дуем я понял, что в кабачке зате-ва-ется сорев-но-вание певцов. Лучший в околотке певец Яшка Турок покажет своё мастер-ство.

В кабачке уже собра-лось довольно много народу, в том числе и Яшка, худой и стройный человек лет 23-х с боль-шими серыми глазами и светло-русыми кудрями. Возле него стоял широ-ко-плечий мужчина лет 40-ка с чёрными блестя-щими воло-сами и со свирепо-задум-чивым выра-же-нием на татар-ском лице. Звали его Диким Барином. Напротив него сидел соперник Яшки — рядчик из Жиздры, плотный, невы-сокий мужчина лет 30-ти, рябой и курчавый, с тупым носом, карими глаз-ками и жидкой бородкой. Распо-ря-жался действом Дикий Барин.

Прежде, чем описы-вать сорев-но-вание, хочу сказать несколько слов о собрав-шихся в кабачке. Евграф Иванов, или Обалдуй, был загу-лявший холо-стяк. Он не умел ни петь, ни плясать, но ни одна попойка не обхо-ди-лась без него — его присут-ствие пере-но-сили как неиз-бежное зло. Прошлое Моргача было неясным, знали только, что он был кучером у барыни, попал в приказ-чики, был отпущен на волю и разбо-гател. Это опытный человек себе на уме, не добрый и не злой. Всё его семей-ство состоит из сына, который пошёл в отца. Яков, проис-хо-дивший от пленной турчанки, был худож-ником в душе, а по званию — черпальщик на бумажной фабрике. Никто не знал, откуда появился Дикий Барин (Перев-лесов) и чем он живёт. Этот угрюмый человек жил, ни в ком не нуждаясь, и поль-зо-вался огромным влия-нием. Он не пил вина, не знался с женщи-нами и страстно любил пение.

Первым запел рядчик. Пел он плясовую с беско-неч-ными укра-ше-ниями и пере-хо-дами, чем вызвал улыбку Дикого Барина и бурное одоб-рение остальных слуша-телей. Яков начал с волне-нием. В его голосе была глубокая страсть, и моло-дость, и сила, и сладость, и увле-ка-тельно-беспечная, грустная скорбь. Русская душа звучала в нём и хватала за сердце. У всех на глазах высту-пили слёзы. Рядчик сам признал пора-жение.

Я вышел из кабачка, чтобы не испор-тить впечат-ление, добрался до сено-вала и заснул мёртвым сном. Вечером, когда я проснулся, в кабачке уже вовсю празд-но-вали победу Яшки. Я отвер-нулся и стал спус-каться с холма, на котором лежит Котловка.

Пётр Петрович Кара-таев

Лет 5 тому назад, осенью, на дороге из Москвы в Тулу, пришлось мне проси-деть почти целый день в почтовом доме за недо-статком лошадей. С холодным отча-я-нием смотрел я в окно, как вдруг перед крыльцом оста-но-ви-лась небольшая телега. В комнату вошёл человек лет 30-ти со следами оспы на сухом, желто-ватом лице, иссиня-чёрными воло-сами и неболь-шими опух-шими глаз-ками. За чаем мы разго-во-ри-лись. Разо-рив-шийся помещик Пётр Петрович Кара-таев ехал в Москву служить. Он рассказал мне о причине разо-рения.

Когда Кара-таев жил в деревне, он влюбился в красивую девушку по имени Матрёна. Девушка ему не принад-ле-жала, и Кара-таев захотел выку-пить её. Госпожой её была богатая и страшная стару-шенция, жившая от него верстах в 15-ти, ей принад-ле-жало село Куку-евка. Кара-таев приехал к ней. Встре-тила его старая компа-ньонка, которая обещала пере-дать его просьбу барыне. Через два дна Кара-таев снова отпра-вился к барыне и долго угова-ривал её продать ему Матрёну, обещал любые деньги, но вредная старуха, узнав о чувствах Кара-таева, отка-зала наотрез. Она заявила, что отослала Матрёну в дальнюю степную деревню, и пред-ло-жила найти Кара-таеву добро-по-ря-дочную невесту.

Кара-таев долго мучился и винил себя в том, что погубил Матрёну. Наконец, он не вытерпел: узнал, в какой деревне держат девушку, поехал туда и уговорил Матрёну бежать. Поселил её Кара-таев у себя в имении, в маленьком домике, и стали они жить душа в душу. Однажды зимой они выехали пока-таться в санях, и Матрёна напра-вила лошадей прямо в Куку-евку. На беду, встре-ти-лась им старая барыня. Они так быстро проехали мимо, что возок барыни пере-вер-нулся. Несмотря на это, барыня узнала Матрёну и послала к Кара-таеву исправ-ника.

С этого момента и нача-лись беды Кара-таева. Барыня не жалела денег, чтобы вернуть Матрёну. Оказа-лось, что она хотела женить Кара-таева на своей компа-ньонке, и очень злилась, когда её планы расстро-и-лись. Матрёну Кара-таев спрятал на дальнем хуторе. Однажды ночью она пришла к нему попро-щаться: она видела, какие беды свали-лись на Кара-таева из-за неё. На следу-ющий день Матрёна верну-лась в Куку-евку. Что случи-лось с ней потом, я так и не узнал.

Спустя год случи-лось мне зайти в одну москов-скую кофейню. Там, в бильярдной, я встретил Петра Петро-вича Кара-таева. Всё это время он прожил в Москве — его деревню продали с аукциона. Теперь это был потрё-панный, нетрезвый человек, разо-ча-ро-ванный в жизни. Больше я с Кара-та-евым не встре-чался.

Свидание

Однажды осенью, в сере-дине сентября, я сидел в берё-зовой роще и любо-вался погожим днём. Неза-метно для себя я заснул. Проснув-шись, я увидел крестьян-скую девушку, она сидела в 20-ти шагах от меня с пучком полевых цветов в руке, задум-чиво опустив голову. Девушка была недурна собою. Её густые бело-курые волосы пепель-ного оттенка придер-жи-ва-лись узкой алой повязкой, надви-нутой на белый лоб. Глаз она не подни-мала, но я видел её тонкие, высокие брови и длинные влажные ресницы. На одной из её щёк блестел на солнце след слезы. Выра-жение её лица было кроткое, простое и грустное, полное детского недо-умения перед этой грустью.

Она кого-то ждала. В лесу что-то хруст-нуло, и в тени блес-нули её глаза, большие, светлые и пугливые, как у лани. Вдали послы-ша-лись шаги, и на поляну вышел молодой человек, кото-рого девушка встре-тила, трепеща от радости. По всем признакам, это был изба-ло-ванный камер-динер бога-того барина. Его одежда изоб-ли-чала притя-зание на вкус и щёголь-скую небреж-ность. Его красные и кривые пальцы были укра-шены сереб-ря-ными и золо-тыми коль-цами с неза-буд-ками из бирюзы. Лицо его, румяное, свежее и нахальное, принад-ле-жало к числу тех лиц, которые очень часто нравятся женщинам. Он нестер-пимо крив-лялся, пытаясь придать своему глупо-ва-тому лицу презри-тельное и скуча-ющее выра-жение.

Я подслушал их разговор. Это было последнее свидание Виктора Алек-сан-дро-вича с Акулиной — завтра его барин уезжал на службу в Петер-бург. Акулина пода-рила ему букетик голубых васильков. Виктор с задум-чивой важно-стью вертел цветы в пальцах, а Акулина смот-рела на него с благо-го-вейной покор-но-стью и любовью. На его лице сквозь притворное равно-душие прогля-ды-вало пресы-щенное само-любие.

Вскоре Виктор собрался уходить. Акулина начала плакать. Она боялась, что её выдадут за неми-лого. Виктора раздра-жали её слёзы. Он заявил, что не может на ней жениться. При этом он всячески подчёр-кивал, что она не обра-зо-ванная, и поэтому недо-стойна его. Девушка хотела услы-шать от люби-мого на прощание ласковое словечко, но так его и не дожда-лась. Она упала лицом в траву и горько запла-кала. Виктор постоял над нею, досад-ливо пожал плечами и ушёл.

Она вско-чила, чтобы бежать за ним, но у неё подко-си-лись ноги и она упала на колени. Я не выдержал и бросился к ней. Увидев меня, она слабо вскрик-нула и убежала, оставив разбро-санные цветы на земле. Я вернулся домой, но образ бедной Акулины долго не выходил у меня из головы. Её васильки до сих пор хранятся у меня.

Гамлет Щигров-ского уезда

Во время одной из моих поездок я получил пригла-шение отобе-дать у бога-того поме-щика и охот-ника, Алек-сандра Михай-лыча Г***. Алек-сандр Михалыч не был женат и не любил женщин, обще-ство у него соби-ра-лось холо-стое и жил он на широкую ногу. В тот день он ожидал важного санов-ника и испы-тывал волнение, несов-ме-стимое с его богат-ством. Почти все гости были мне незна-комы. Я начинал скучать, когда ко мне подошёл Войницын, недо-учив-шийся студент, прожи-вавший в этом доме неиз-вестно в каком каче-стве. Он позна-комил меня с местным остряком Петром Петро-вичем Лупи-хиным, чело-веком малень-кого роста, с высоким хохлом и желч-ными чертами лица. Я выслушал его язви-тельные заме-чания о присут-ству-ющих на обеде.

Вдруг тревожное волнение распро-стра-ни-лось по всему дому: приехал сановник. Через несколько минут всё обще-ство отпра-ви-лось в столовую. Санов-ника усадили на почётное место и в течении всего обеда с благо-го-ве-нием ему внимали. После обеда всё обще-ство село за карты. Я кое-как дождался вечера и отпра-вился на покой.

Из-за обилия гостей никто не спал в одиночку. Я никак не мог заснуть. Мой сосед заметил это и завёл со мной разговор. Он начал сето-вать на отсут-ствие в нём ориги-наль-ности, а потом пред-ложил расска-зать историю своей жизни.

Родился он от небо-гатых роди-телей в Щигров-ском уезде Курской губернии. Отца он не помнил, его воспи-та-нием зани-ма-лась матушка. Брат его умер в младен-че-стве. Когда ему стук-нуло 16 лет, матушка прогнала гувер-нёра, отвезла сына в Москву, запи-сала в универ-ситет и умерла, оставив сына на попе-чение дяде, стряп-чему Колтуну-Бабуре. Уже тогда он замечал в себе недо-статок ориги-наль-ности. В универ-си-тете он не пошёл своей дорогой, а, как все, вступил в кружок, в котором гибло всё само-бытное и ориги-нальное. Таким образом он прожил в Москве 4 года.

Когда ему испол-нился 21 год, он вступил во владение тем, что оста-лось от его наслед-ства — дядя обобрал его дочиста. Оставив управ-ля-ющим воль-но-от-пу-щен-ного Василия Кудря-шова, он уехал в Берлин, где провёл 6 месяцев, так и не узнав евро-пей-ской жизни. Случай привёл его в дом одного профес-сора. Он влюбился в одну из дочерей профес-сора, от чего у него пери-о-ди-чески начи-нало сосать под ложечкой, и по желудку пробе-гала холодная дрожь. Не выдержав такого счастья, он убежал и ещё 2 года скитался по Европе.

Вернув-шись в Москву, он возо-мнил себя ориги-наль-нейшим чело-веком, нашлись и те, кто поддержал это заблуж-дение. Вскоре на его счёт была пущена сплетня, которая заста-вила его уехать. Он удалился к себе в деревню и занялся хозяй-ством. По сосед-ству жила вдова-полков-ница с двумя дочерьми. Однажды он посетил их, и через 6 месяцев женился на одной из дочерей. Софья была добрейшим суще-ством, но в неё так въелись привычки старой девы, что она так и не смогла стать женой и хозяйкой. На четвёртый год Софья умерла от родов вместе с ребёнком.

После смерти жены он поступил на службу в губерн-ском городе, но долго служить не смог и вышел в отставку. Со временем он смирил свою гордыню, утихли амбиции. О нём стали отзы-ваться, как о пустом, выдох-шемся чело-веке, а исправник говорил ему «ты». С его глаз спала завеса, и он увидел семя таким, какой он есть — ничтожным, ненужным, неори-ги-нальным чело-веком.

Имени своего он мне не назвал, сказал только: «Назо-вите меня Гамлетом Щигров-ского уезда». На другое утро в комнате его уже не было. Он уехал до зари.

Черто-п-ханов и Недо-пюскин

В жаркий летний день мы с Ермо-лаем возвра-щался с охоты на телеге. Заехав в густые заросли кустов, мы решили поохо-титься на тете-ревов. После первого же выстрела к нам подъ-ехал верховой и спросил, по какому праву я здесь охочусь. Вгля-дев-шись в него, я понял, что никогда не видел ничего подоб-ного. Он был малень-кого роста, бело-курый, с красным вздёр-нутым носиком, длин-ными рыжими усами и бледно-голу-быми стек-лян-ными глазами, которые разбе-га-лись как у пьяного. Его лоб по самые брови закры-вала остро-ко-нечная персид-ская шапка, через плечо висел рог, а за поясом торчал кинжал. Восседал он на чахлой рыжей лошади. Всё суще-ство незна-комца дышало сума-сбродной отвагой и непо-мерной гордо-стью.

Выяснив, что я дворянин, он мило-стиво позволил мне охотиться и пред-ста-вился Панте-леем Черто-п-ха-новым. Затрубив в рог, он помчался прочь сломя голову. Не успел я прийти в себя, как из кустов тихо выехал толстенький человек лет 40-ка на маленькой вороной лоша-дёнке. Его пухлое и круглое лицо выра-жало застень-чи-вость, добро-душие и кроткое смирение, круглый, испещ-рённый синими жилками, нос изоб-личал сласто-любца, узенькие глазки ласково мигали. Осве-до-мив-шись у меня, куда поехал Черто-п-ханов, он потрюхал за ним. Ермолай сообщил мне, что это Тихон Иваныч Недо-пюскин, он живёт у Черто-п-ха-нова и явля-ется его лучшим другом.

Эти друзья возбу-дили моё любо-пыт-ство. Вот что я узнал о них. Пантелей Еремеич Черто-п-ханов слыл чело-веком опасным и сума-сбродным, гордецом и заби-якой. Очень недолго он служил в армии и вышел в отставку «по непри-ят-ности». Проис-ходил он из старин-ного, некогда бога-того, рода. Его отец, Еремей Лукич, оставил наслед-нику зало-женное сельцо Бессо-ново, когда тому пошёл 19-ый год. Совер-шенно неожи-данно Пантелей из бога-того наслед-ника превра-тился в бедняка. Он одичал, ожесто-чился и превра-тился в гордеца и забияку, который пере-стал знаться с сосе-дями и по малей-шему поводу пред-лагал резаться на ножах.

Отец Недо-пюс-кина вышел из одно-дворцев и соро-ка-летней службой добился дворян-ства. Он принад-лежал к числу людей, которых посто-янно пресле-дует несча-стье, и умер, не зара-ботав детям на кусок хлеба. Ещё при жизни отец успел устроить Тихона заштатным чинов-ником в канце-лярию, но после его смерти Тихон вышел в отставку. Тихон был суще-ством чувстви-тельным, ленивым, мягким, одарённым тонким обоня-нием и вкусом, пред-на-зна-ченным для насла-ждений. Судьба мыкала им по всей России. Тихон был и мажор-домом у свар-ливой барыни, и нахлеб-ником у бога-того скряги-купца, и полу-дво-рецким-полу-шутом псового охот-ника. Эта долж-ность была ещё мучи-тельней оттого, что у Тихона не было дара смешить людей.

Последний из благо-де-телей оставил Тихону по заве-щанию деревню Бессе-лен-де-евку. Во время чтения заве-щания над Тихоном начал изде-ваться один из наслед-ников. Из этого унизи-тель-ного поло-жения его спас Черто-п-ханов, который тоже входил в число наслед-ников. С того дня они больше не расста-ва-лись. Тихон благо-говел перед безбо-яз-ненным и беско-рыстным Черто-п-ха-новым.

Через несколько дней я отпра-вился в село Бессо-ново к Пантелею Еремеичу. Небольшой его домик торчал на голом месте, как ястреб на пашне. Побе-се-довав со мной и показав свою свору борзых, Черто-п-ханов позвал Машу. Ею оказа-лась красивая женщина лет 20-ти, высокая и стройная, с по-цыгански смуглым лицом, карими глазами, чёрной косой и лицом, выра-жавшим свое-нравную страсть и безза-ботную удаль. Черто-п-ханов пред-ставил её «почти женой». Маша взяла гитару, и через полчаса мы болтали и шалили, как дети. Поздно вечером уехал я из Бессо-нова.

Конец Черто-п-ха-нова

Года два спустя на Пантелея Еремеича Черто-п-ха-нова обру-ши-лись всевоз-можные бедствия. Первое из них было для него самое чувстви-тельное: от него ушла Маша. Черто-п-ханов был убеждён, что виною Машиной измены был молодой сосед, отставной улан-ский ротмистр Яфф, но причиной всему явля-лась бродячая цыган-ская кровь, которая текла в жилах Маши. Черто-п-ханов пытался оста-но-вить Машу, грозился застре-лить её, умолял, чтобы она его застре-лила, но ничего не помогло. Маша пропала без вести. Черто-п-ханов запил, потом пришёл в себя, и тут его настигло второе бедствие.

Скон-чался его зака-дычный прия-тель Тихон Иваныч Недо-пюскин. Последние два года он страдал одышкой, беспре-станно засыпал, а проснув-шись, долго не мог прийти в себя. Уездный врач уверял, что с ним проис-хо-дили «удар-чики». Уход Маши очень сильно подкосил Тихона. После первых морозов с ним случился насто-ящий удар. В тот же день он умер. Имение своё Тихон завещал своему другу Черто-п-ха-нову, но вскоре оно было продано. За эти деньги Черто-п-ханов воздвиг на могиле друга статую, которую выписал из Москвы. Статуя должна была пред-став-лять моля-ще-гося ангела, но вместо этого ему прислали богиню Флору. Она до сих пор стоит над могилой Недо-пюс-кина.

После смерти друга дела Черто-п-ха-нова пошли плохо, даже охотиться стало не на что. Проезжая однажды верхом по соседней деревне, Черто-п-ханов увидел, что мужики бьют жида. Он разо-гнал толпу плёткой и забрал жида с собой. Несколько дней спустя в благо-дар-ность за спасение жид привёл ему чудес-ного коня. Из гордости Черто-п-ханов не захотел принять его в дар и пообещал запла-тить 250 рублей через 6 месяцев. Назвал он коня Малек-Адель.

С этого дня Малек-Адель стал главной заботой в жизни Черто-п-ха-нова. Он полюбил коня сильнее, чем Машу, и привя-зался к нему больше, чем к Недо-пюс-кину. Благо-даря Малек-Аделю, у Черто-п-ха-нова появи-лось несо-мненное, последнее превос-ход-ство над сосе-дями. Между тем прибли-жался срок платежа, а денег у Черто-п-ха-нова не было. За два дня до срока он получил в наслед-ство от дальней тётки 2000 рублей. В ту же ночь у него украли Малек-Аделя. Сперва Черто-п-ханов решил, что коня украл жид и чуть не задушил его, когда тот пришёл за день-гами. Затем, после усиленных размыш-лений, Черто-п-ханов пришёл к выводу, что Малек-Аделя увёл его первый хозяин: только ему конь не стал бы сопро-тив-ляться. Вместе с жидом, Мошелем Лейбой, они отпра-ви-лись в погоню, оставив дома казачка Перфишку.

Через год Черто-п-ханов вернулся домой с Малек-Аделем. Он рассказал Перфишке, как нашёл коня на ярмарке в Ромнах, и как ему пришлось выку-пить его у цыгана-барыш-ника. В глубине души он был не совсем уверен, что приве-дённый им конь на самом деле Малек-Адель, но гнал эти мысли прочь. Больше всего Черто-п-ха-нова смущали различия в повадках того Малек-Аделя и этого.

Однажды Черто-п-ханов проезжал по задворкам попов-ской слободки, окру-жавшей местную церковь. Встре-тив-шийся ему дьякон поздравил Черто-п-ха-нова с приоб-ре-те-нием нового коня. На возра-жение Черто-п-ха-нова, что конь тот же самый, дьякон возразил, что Малек-Адель был серой масти в яблоках, и теперь такой же остался, хотя должен был побе-леть — серая масть со временем белеет. После этого разго-вора Черто-п-ханов примчался домой, заперся на ключ и начал пить.

Выпив полведра водки, Черто-п-ханов взял пистолет и повёл Малек-Аделя к сосед-нему лесу, чтобы застре-лить само-званца. В последний момент он пере-думал, прогнал коня и пошёл домой. Вдруг что-то толк-нуло его в спину — это вернулся Малек-Адель. Черто-п-ханов выхватил пистолет, приставил дуло ко лбу коня, выстрелил и бросился прочь. Теперь он понимал, что на этот раз он покончил и с собой.

Шесть недель спустя казачок Перфишка оста-новил проез-жав-шего мимо усадьбы стано-вого пристава и сообщил ему, что Черто-п-ханов слёг и, видно, поми-рает. Всё это время он пил не просыхая. Становой велел казачку сходить за попом. В ту же ночь Пантелей Еремеич скон-чался. Гроб его прово-жали два чело-века: Перфишка да Мошель Лейба, который не преминул отдать последний долг своему благо-де-телю.

Живые мощи

Для охот-ника дождь — сущее бедствие. Такому бедствию подверг-лись мы с Ермо-лаем во время охоты на тете-ревов в Белев-ском уезде. Наконец, Ермолай пред-ложил пойти на хутор Алек-се-евка, принад-ле-жавший моей матушке, о суще-ство-вании кото-рого я раньше не подо-зревал. При хуторке оказался ветхий флигель, нежилой и чистый, в котором я и пере-но-чевал. На следу-ющий день я проснулся рано и вышел в заросший сад. Непо-да-лёку я заметил пасеку, к ней вела узкая тропинка. Подойдя к пасеке, я увидел рядом с ней плетёный сарайчик, и заглянул в полу-от-крытую дверь. В углу я заметил подмостки и маленькую фигуру на них.

Я уже пошёл прочь, как вдруг слабый, медленный и сиплый голос окликнул меня по имени: «Барин! Пётр Петрович!». Я прибли-зился и остол-бенел. Передо мной лежало суще-ство с высохшей, словно брон-зовой головой. Нос узкий, как лезвие ножа, губ почти не видно, только белеют зубы и глаза, да из-под платка выби-ва-ются пряди жёлтых волос. Из-под одеяла видне-ются две крошечные высохшие ручки. Лицо было не безоб-разное, даже красивое, но страшное своей необыч-но-стью.

Оказа-лось, что это суще-ство когда-то было Луке-рьей, первой краса-вицей в нашей дворне, плясу-ньей и певу-ньей, по которой я — 16-летний мальчик — втайне вздыхал. Лукерья расска-зала про свою беду. Лет 6 или 7 назад Лукерью помол-вили с Васи-лием Поля-ковым. Как-то ночью она вышла на крыльцо, и ей почу-дился Васин голос. Спро-сонья она осту-пи-лась у пала с крыльца. С того дна начала Лукерья чахнуть и сохнуть, ноги отка-зали. Ни один врач не смог ей помочь. Под конец она совсем окосте-нела, и её пере-везли на этот хутор. А Василий Поляков потужил, да и женился на другой.

Летом Лукерья лежит в сарай-чике, а зимой её пере-носят в пред-банник. Она расска-зала, что почти не ест, лежит, наблю-дает за окру-жа-ющим миром. Она приучила себя не думать и не вспо-ми-нать — так время быстрее проходит. Прочтёт молитвы, какие знает, и опять лежит безо всякой думочки. Я пред-ложил забрать её в боль-ницу, где за ней будет хороший уход, но Лукерья отка-за-лась. Привыкнув к темноте, я ясно различал её черты, и даже смог отыс-кать на этом лице следы былой красоты.

Лукерья пожа-ло-ва-лась, что мало спит из-за боли во всём теле, но если уснёт, то сняться ей сны дико-винные. Однажды присни-лось Лукерье, будто сидит она на большой дороге в одежде стран-ницы-бого-молки. Проходит мимо неё толпа стран-ников, а между ними — женщина, на голову выше других. Платье на ней не русское и лицо строгое, Спро-сила Лукерья женщину, кто она, а женщина отве-тила, что она — её смерть. Стала просить Лукерья смерть забрать её с собой, и смерть отве-тила, что придёт за ней после петровок. Только, бывает, целая неделя пройдёт, а Лукерья не заснёт ни разу. Как-то проезжая барыня оста-вила ей скля-ночку с лекар-ством против бессон-ницы, да только давно выпита та скля-ночка. Я дога-дался, что это был опиум, и обещал достать ей такую скля-ночку.

Я не мог не поди-виться вслух её муже-ству и терпению. Лукерья возра-зила, что многие люди стра-дали больше, чем она. Помолчав, я спросил, сколько ей лет. Оказа-лось, что Лукерье ещё не было 30-ти. Попро-щав-шись, я спросил, не надо ли ей чего. Лукерья попро-сила только, чтобы моя матушка умень-шила оброк для местных крестьян, а для себя — ничего.

В тот же день я узнал от хутор-ского десят-ского, что в деревне Лукерью прозвали «Живые Мощи», и нет от неё ника-кого беспо-кой-ства. Несколько недель спустя я узнал, что Лукерья умерла, как раз после петровок. Весь день перед смертью она слышала коло-кольный звон, который шёл с неба.

Стучит!

Дело было в десятых числах июля. Я прилёг отдох-нуть после удачной охоты на тете-ревов, когда ко мне вошёл Ермолай и сообщил, что у нас кончи-лась дробь. Он пред-ложил послать его за дробью в Тулу, которая была в 45-ти верстах от нас. На моих лошадях Ермолай ехать не мог — захромал коренник, но лошадей можно было взять у мест-ного крестья-нина, кото-рого Ермолай назвал «из глупых глупым». Пока Ермолай ходил за ним, я решил ехать в Тулу сам. Я плохо наде-ялся на Ермолая, который мог вернуться через несколько дней без денег, дроби и лошадей. К тому же в Туле я мог купить новую лошадь.

Через четверть часа Ермолай привёл рослого, бело-бры-сого и подсле-по-ва-того мужика с рыжей бородой клинышком, длинным пухлым носом и рази-нутым ртом. Звали его Филофей. Дого-во-рив-шись с Фило-феем об оплате в 20 рублей, мы трону-лись в путь. Мой верный слуга Ермолай, обидев-шись, что я не пустил его в Тулу, даже не простился со мной.

По дороге я заснул. Разбу-дило меня странное буль-канье. Я поднял голову и увидел, что вокруг таран-таса прости-ра-ется водная гладь, а впереди, на козлах, непо-движно сидит Филофей. Оказа-лось, что Филофей немного ошибся, пропу-стил брод, и теперь ждал, что коренник покажет, куда надо ехать. Наконец, лошадь заше-ве-ли-лась, и мы благо-по-лучно выехали из реки. Вскоре я снова заснул.

Меня разбудил Филофей. На этот раз тарантас стоял по самой сере-дине большой дороги. Филофей сказал: «Стучит!.. Стучит!». И точно, вдалеке слышался преры-ви-стый стук колёс. Филофей объяснил, что под Тулой «шалят», и это могут быть разбой-ники. Через полчаса звуки стали ближе, уже был слышен свист и бряцанье бубен-чиков. Я вдруг уверился, что за нами едут недобрые люди.

Через 20 минут нас нагнали. Я приказал Филофею оста-но-виться — убежать всё равно было невоз-можно. Тут же большая телега, запря-жённая тройкой, обогнала нас и заго-ро-дила дорогу. В телеге нахо-ди-лось 6 человек, все пьяные. Правил телегой какой-то великан в полу-шубке. Они поехали шагом, мы — за ними. Мино-вать телегу нам не давали. Впереди, в ложбине над ручьём, виднелся мостик. По мнению Филофея, именно там нас и соби-ра-лись грабить.

Вдруг тройка с гика-ньем понес-лась, и, доскакав до мостика, оста-но-ви-лась сбоку дороги. Когда мы порав-ня-лись с телегой, с неё спрыгнул великан — и прямо к нам. Положив руки на дверцы и оскла-бив-шись, великан скоро-го-воркой сообщил, что едут они с весёлой свадьбы, и попросил денег на опохмел. Я дал ему два целковых. Он схватил деньги, прыгнул на телегу, и только мы их и видели.

Опом-ни-лись мы с Фило-феем не сразу. Подъ-езжая к Туле, мы увидели у кабака знакомую телегу и тороп-ливо проехали мимо. В тот же вечер мы верну-лись в деревню Филофея, и я рассказал о случив-шемся Ермолаю. Два дня спустя он сообщил мне, что в ту ночь, когда мы ездили в Тулу, на той же самой дороге огра-били и убили какого-то купца. Уж не с этой ли «свадьбы» возвра-ща-лись наши удальцы? В этой деревне я оста-вался дней 5, и каждый раз встречая Филофея, говорил ему: «А? стучит?».

Лес и степь

Охота с ружьём и собакой сама по себе прекрасна, но даже если вы не охотник, а просто любите природу, вы не можете не зави-до-вать нашему брату. Какое насла-ждение выехать весной из дому до зари! На тёмно-сером небе мигают звёзды, влажный ветерок набе-гает лёгкой волной, слышится неясный шёпот ночи. Но вот край неба алеет, просы-па-ются птицы, свет-леет воздух. Вот уже золотые полосы протя-ну-лись по небу, подул пред-рас-светный ветер — и тихо всплы-вает багровое солнце. Погода будет славная. Как вольно дышит грудь, как крепнет человек, охва-ченный дыха-нием весны!

А кто, кроме охот-ника, испытал, как отрадно бродить летним июль-ским утром по кустам. Вы раздви-гаете мокрый от росы куст, и вас обдаёт тёплым запахом ночи. Ещё свежо, но уже чувству-ется близость жары. Солнце всё выше. Вот уже стало жарко. Сквозь густые кусты ореш-ника вы спус-ка-е-тесь в овраг, где под самым обрывом таиться источник. Вы напи-лись и оста-ё-тесь в тени, дышите пахучей сыро-стью. Внезапно нале-тает ветер. Кругом ещё светит солнце, но на гори-зонте уже слабо свер-кает молния. Туча накры-вает свод тёмным рукавом, и вы пряче-тесь в сенном сарае. Как после грозы свеж воздух, как пахнет грибами и земля-никой!

Но вот заря охва-тила пожаром полнеба, солнце садится. Вместе с росой на поляны падает алый блеск, от дере-вьев и кустов побе-жали длинные тени. Солнце село, синеет небо, воздух нали-ва-ется мглою. Пора домой.

А то зало-жишь беговые дрожки и поедешь в лес на рябчиков. Весело проби-раться по узкой дорожке, между двумя стен-ками высокой ржи. Лес встре-чает тенью и тишиной. Вы едете по зелёной дорожке всё дальше. Лес глохнет, кругом дремотно и тихо. И как же этот лес хорош поздней осенью, когда в мягком воздухе разлит осенний запах. Вся жизнь развёр-ты-ва-ется перед чело-веком, как свиток, и ничего ему не мешает — ни солнца нет, ни ветра, ни шуму.

А осенний, ясный, утром морозный день, когда солнце уже не греет, небольшая осиновая роща вся свер-кает, а берёза стоит вся золотая, как сказочное дерево. Хороши также летние туманные дни, когда вокруг невы-ра-зимо тихо. А в зимний день ходить по сугробам, дышать морозным острым воздухом и щуриться от осле-пи-тель-ного свер-кания мягкого снега. А первые весенние дни, когда вокруг всё блестит и тает, сквозь тяжёлый пар талого снега уже пахнет согретой землёй и на прота-линках поют жаво-ронки.

Однако — пора кончать. Весной легко расста-ваться, весной и счаст-ливых тянет вдаль...

Цикл рассказов «Записки охотника» Тургенева публиковался в 1847 – 1851 годах в журнале «Современник». Отдельным изданием книга вышла в 1852 году. Главный герой сборника, от лица которого ведется повествование, – молодой барин, охотник Петр Петрович, он ездит по ближайшим деревням и пересказывает свои впечатления о жизни русских помещиков, крестьян, описывает живописную природу.

ОЧЕНЬ КРАТКО

Странствуя с ружьём и собакой, рассказчик записывает небольшие истории о нравах и быте окрестных крестьян и своих соседей-землевладельцев.

Повествование ведётся от лица помещика и заядлого охотника, человека среднего возраста.

Главные герои

Петр Петрович (рассказчик) – молодой барин, охотник, главный герой сборника, от его лица ведется повествование. Ездит по ближайшим деревням и пересказывает свои впечатления о жизни русских помещиков, крестьян, описывает живописную природу.

Ермолай – охотник, "«беззаботный и добродушный»" мужик 45-и лет, принадлежавший соседу Петра Петровича – "«помещику старинного покроя»". Он доставлял на господскую кухню тетерев и куропаток, охотился вместе с рассказчиком; был женат, но обходился с женой грубо.

Краткое содержание

Рассказчик знакомится с охотником – мелким калужским помещиком Полутыкиным. По дороге к Полутыкину они заезжают к мужику помещика – Хорю, который уже 25 лет живет с детьми в одинокой усадьбе в лесу. На следующий день, во время охоты рассказчик знакомится с другим мужиком Полутыкина и другом Хоря – Калиничем. Рассказчик три дня проводит у рационалиста Хоря, сравнивая его с мечтательным Калинычем. Калиныч держал пасеку, ладил с животными, "«стоял ближе к природе»", тогда как Хорь – "«к людям, к обществу»".

Рассказчик отправился с охотником Ермолаем на ночную охоту. Ермолай был мужик 45-и лет, принадлежавший соседу рассказчика – "«помещику старинного покроя»". Мужик доставлял на господскую кухню тетерев и куропаток. Ермолай был женат, но обходился с женой грубо. Охотники решили переночевать в мельнице. Когда мужчины сидели у костра, к ним пришла мельничиха Арина. Ермолай звал ее к себе в гости, обещая выгнать жену. Рассказчик в мельничихе узнал девушку, которую барин когда-то забрал из семьи и увез в Петербург себе в услужение. Арина рассказала, что мельник ее выкупил.