Марина Давыдова
Анджеи Вайда поставил в великий роман Достоевского
Приехав в Россию и инсценировав здесь "Бесов", Анджеи Вайда поставил критиков перед мучительным выбором: оценивать спектакль как таковой или же писать о нем, учитывая возраст знаменитого кинорежиссера и его заслуги перед мировой культурой. После некоторых колебаний мы выбираем первый путь. Вайда достоин того, чтобы услышать именно правду, а не лицемерные комплименты и дежурные славословия (пусть ими довольствуются художники иного калибра). Правда в данном случае заключается в следующем: поставить роман Достоевского за шесть недель (а именно столько продолжалась работа над спектаклем) с чужой командой невозможно. Со своей тоже непросто.
У Льва Додина, обратившегося к "Бесам" в начале 90-х, ушло три года на то, чтобы освоить их сложное многоголосие. Артисты постигали эту книгу умом, душой, печенкой, всем своим организмом. Они в буквальном смысле творили ее во время репетиций. Артисты "Современника" не творили и не постигали. Они попытались взять "Бесов", как берут высоту в прыжках с шестом, и даже не сбили планку, а просто не долетели до нее. Для Вайды это уже энное обращение к роману: он ставил его в разных частях света и, как говорится, набил руку. Но умение быстрехонько развести участников спектакля по мизансценам тут мало что решает. Глубины вживания в такие роли даже при наличии таланта не добьешься с наскока.
Во (Николай Ставрогин) есть то, что прекрасно описывается не имеющим аналога в русском языке английским словом presence. Иными словами, на него интересно смотреть. Но что он играет, понять невозможно. После отлично проведенной первой сцены, сцены исповеди (из-за кулис - сразу вперед, в луч прожектора), кажется, что играет вроде бы человека из подполья. Человека, которому превратиться в "Ивана Царевича" так же сложно, как серому волку - в льва. И этот неожиданный ход мог бы стать решением роли, но не стал. Образ Ставрогина растворяется в мрачной инфернальности, которая вполне пошла бы Германну из "Пиковой дамы", но которая не может исчерпать ужасающую и влюбляющую в себя всех (включая автора) личность центрального героя романа. Верховенский-младший не сыгран вообще. Его просто нет. Есть некий артист (зовут Александр Хованский), произносящий в соответствующих местах соответствующий текст. неубедительно пуглив и нервно суетлив в роли Степана Трофимовича. Ольга Дроздова неубедительно страдает в роли Лизы. Склонная к характерности Елена Яковлева в роли Хромоножки без труда поддает гротеска, а Сергей Гармаш, играющий Лебядкина, броско и размашисто рисует образ юродствующего бомжа, но это скорее годящиеся для репетиционной разминки этюды, чем глубоко осмысленные роли. Все прочие персонажи сыграны примерно, приблизительно, часто не сыграны никак. Единственная удача спектакля - совершенно неожиданный Дмитрий Жамойда в роли Кириллова, не сумрачный, а скорее ироничный суицидал, стремительно переходящий от ледяного спокойствия к лихорадочной одержимости.
В молодой российской режиссуре, кстати, ярко заявившей о себе именно на сцене "Современника", отсутствие глубины искупается обычно отменными кунштюками, постановочной изобретательностью, драйвом, наконец. Легковесность тут нередко возведена в принцип. Но Вайда к кунштюкам не склонен. Сценография его спектакля скромна, чтобы не сказать - примитивна (пустой покатый помост да выполненный в традиционных для польского театра грязно-серых тонах задник). Постановочный прием один - наряженные в черные хитоны с капюшонами слуги просцениума суетятся у героев под ногами, унося и принося предметы мебели и реквизита. По свидетельству очевидцев, в краковской постановке Вайды в этих черных слугах просцениума было нечто бесовское, что придавало спектаклю дополнительное напряжение. Здесь они похожи на каких-то пришельцев из голливудского фильма категории В, по неведомой логике ворвавшихся вдруг в пространство романа.
Столь же приблизительно, как будто бы на скорую руку изготовлена и инсценировка "Бесов". В ее основу была положена пьеса Камю, но по ходу дела она обрастала новыми сценами, репликами, персонажами, причем обрастала, как кажется, по простому принципу: вот тут, на 158-й странице, хороший текст, надо бы вставить. Вставили. В многочасовом шедевре Льва Додина метафизика революции отошла на второй план, а на первый вышла сложная диалектика добра и зла, веры и безверия, богоискательства и богоборчества. В спектакле Вайды невозможно выделить ни центральной темы, ни основных силовых линий, ни главного героя, которым у Камю, безусловно, является Ставрогин и которым в давнем фильме самого Вайды стал Шатов. Многоголосие превращается здесь в невнятицу. Диалогичность - в калейдоскопичность. Сдержанное благородство первого акта во втором вырождается в какую-то мелодраматическую вампуку. Аразошедшиеся на цитаты фразы Достоевского, задорно выкрикнутые со сцены, вдруг начинают отдавать Михаилом Задорновым, размышляющим над судьбами родины.
Дело, конечно, не только в сжатых сроках. В конце концов, в 1913 году в Художественном театре "Николая Ставрогина" тоже поставили в рекордные сроки (за два с лишним месяца). Но за спиной у "художественников" при этом высилась постановка "Братьев Карамазовых". Артисты "Современника", как и подавляющее большинство артистов московских театров, отвыкли от трудной работы души и кропотливой работы над ролью.
Что, вообще говоря, такое есть бесовство по Достоевскому? Это, помимо прочего, еще и попытка уложить сложную, противоречивую жизнь в прокрустово ложе полюбившихся идей и схем. Для бесов жизнь лишена глубины. Бес может быть страшен, а может -и обаятелен, но он всегда примитивен. Не случайно сложный, вмещающий в себя противоречия Ставрогин эманирует разнообразные "бесовские идеи", но к самим "бесам" все же не причислен. Невольно приходишь к выводу, что наша театральная (только ли театральная?) жизнь сегодня тоже охвачена своеобразным бесовством - нежеланием постигать то или иное явление во всем его объеме, всеобщим и тотальным опопсовением. С горечью понимаешь, как мало у нас за последнее время было подлинных актерских свершений (они ведь, в конце концов, возможны и вне великой режиссуры). Как много халтуры и эксплуатации добытой за пределами театра славы. Как много - неизбежное следствие "попсовизации" - появилось имитаторов глубины и духовности, умело выдающих себя за спасителей культуры. И как много поклонников этого имитаторства.
На премьеру в "Современнике" по обыкновению съехался истеблишмент - популярные телеведущие, известные писатели, примелькавшиеся политики. Ее почтил своим присутствием даже Михаил Горбачев. Вряд ли им всем было ясно: великого режиссера Анджея Вайду на сей раз тоже попутал бес.
Название спектакля: «Бесы»
Режиссер: А. Вайда
Этот спектакль как энциклопедия, после которого хочется прочитать Достоевского
в оригинале.
Здесь основная идея это противостояние старого и нового поколения. Сын (А. Хованский)
и отец (И. Кваша).
Несчастный отец, которого сын просто ненавидит, которому в итоге придется уйти из дома, взяв с собой только немного книг.
Сын Верховенский
здесь человек молодого поколения настолько изворотливое создание, что можно диву даться. А. Хованский
играет эту роль великолепно.
А как же Ставрогин?
А Ставрогин здесь желчный, циничный, человек, который все прошел и прекрасно понимает, что все его идеи пали прахом, и понимает, все к чему он прикасается, умирает. Нет, он ни капельки не устал, он как настоящий сноб взирает на всех свысока, но в глине души все же пытается изменить людей, пытается увидеть в них хоть немного хорошего. Он предупреждает Шатова
, что его убьют, он пытается переубедить и предупредить Кириллова,
что его самоубийство попытаются использовать тайное общество, чтобы не отвечать самим за убийство Шатова. Он хочет отдалить Лизу
от себя, потому что знает, что она будет несчастна.
Его идеи создания подпольного общества, как он задумывал, провалены, эти «революционеры» действуют, скорее всего, как стадо ненормальных людей, а не как он хотел.
Кириллов
здесь, человек который находится в таком моральном упадке, ему когда-то вбили в голову, что застрелиться это самая наивысшая цель в жизни человека, зажигает лампадку, молится на образы, это как такая дикая игрушка в руках других.
Момент когда, Верховенский младший ждет, пока Кириллов напишет бумагу, якобы он убил Шатова, с какой жадностью он ждет, один из самых напряженных моментов спектакля. Для него люди это ничто, есть только идея, смести все, уничтожить ненавистное старое поколение путем революции
И вот во втором действии пошли убийства за убийством, сначала больная Лебядкина
, потом несчастный Шатов
, потом его жена, Кириллов, Лиза
, старший Верховенский
, и, наконец, сам Ставрогин.
«Бесы» сама по себе шикарная вещь, которую обязательно нужно прочитать. Тут дело в том, что прочитав этот роман Вы сможете лучше понимать смысл вложенный в спектакль.
Еще один из самых запоминающееся момент спектакля, это кульминация, когда на подсвеченной мягким голубым цветом сцене стоит шкаф. И вот девушка, которая согласна уехать с ним, открывает этот шкаф…а там..висит повешенный Ставрогин.
Такой момент запомнится надолго.
Желаю всем зороших впечатлений, и по-настоящему культурно обогатиться, оно того стоит
Этот спектакль по праву входит в список спектаклей, которые меня зацепили за три года увлечения театром, можете прочитать о них в посте
Премьера еще одного спектакля по роману Достоевского «Бесы» прошла в театре на Малой Бронной , там сделан немного другой уклон, уклон на личность Ставрогина как организатора подпольного общества. Для сравнения можете почитать об этой постановке в посте
Сцена похожа на раскрытую посередине книгу. На заднике нарисовано сумрачное небо, крутой наклонный планшет абсолютно пуст. По фактуре он напоминает деревенское бездорожье, в спектакле Анджея Вайды это бездорожье месят ногами почти три десятка артистов. Персонажи одеты как современники Достоевского, бесы - этакие слуги просцениума, что выносят на сцену мебель, ширмы и выносят со сцены трупы, - наряжены босховскими крестьянами. Бесы, так сказать, перелистывают страницы книги, и этому процессу аккомпанируют хлюпанье, вой и стоны в динамиках. Страха эти бесы не вызывают, напротив, довольно часто в зале звучит смех. Смеются, когда капитан Лебядкин (Сергей Гармаш), выкаблучиваясь - не то ему до ветра не терпится, не то попросту пьян, - читает басню «Таракан». Когда заседает тайное общество, тоже смеются («Верховенский, вы не имеете ничего заявить?» - «Ровно ничего, я желал бы рюмку коньяку». - «Ставрогин, вы не желаете?» - «Благодарю, я не пью»). Когда Сергей Юшкевич - Рассказчик говорит: «Не стану описывать картину пожара, ибо кто у нас на Руси ее не знает», - в зале тоже смеются. В другой раз смеются, когда Петруша Верховенский (Александр Хованский) обещает разрушить старую Россию к маю. Смешон потрепанный жизнью вольтерьянец - старший Верховенский, которого играет Игорь Кваша. Публика радуется на «Бесах» в двух случаях - на репризах любимых артистов и на политических аллюзиях, свидетельствующих, что недаром же роман был не рекомендован к чтению в советской стране и недаром на телевидении вот только что, перед выборами, не пропустили ток-шоу Гордона по мотивам «Бесов». Смеха в публике много, но не инфернальности, не бесовщины, не проклятых вопросов. Нет и загадки: что это за человек господин Ставрогин, который всех околдовал? Владислав Ветров (рост, благородная осанка, высокое бледное чело) уже в первой сцене объяснил про себя, что он не чувствует ни добра, ни зла, и с тех пор ему остается вышагивать по сцене таким перезрелым Чайльд Гарольдом; но за что любит его безумная Лебядкина (Елена Яковлева), что в нем нашла порывистая Даша (Елена Корикова), из чего Лиза (Ольга Дроздова) сделала вывод, что это унылое существо может любить, - решительно непонятно. И уж тем более непонятно, как он мог соблазнить своими идеями Шатова и Кириллова, и ослеп, что ли, Петруша Верховенский, когда думал выдать его за нового самозванца Ивана-царевича. Непонятно и то, почему Ставрогин покончил с собой. Дело тут не только в артисте Ветрове. Вопрос: может, дело в режиссере Вайде?
Всякая инсценировка, в особенности если инсценируют толстенный роман, напоминает книжку-раскладушку, аттракцион, трехмерные картинки с подписями. В редких случаях театр берет книгу и живет с ней несколько лет. Трилогия Женовача по «Идиоту» менее всего была инсценировкой; Петр Фоменко, читая с актерами «Войну и мир» несколько лет, полноценный, увесистый спектакль сделал лишь по первым главам. Лев Додин играет своих «Бесов» в три вечера. Анджей Вайда тоже давно живет с этой книгой - еще в начале семидесятых он хотел ставить роман в «Современнике», но поставил в Кракове, позже снял кино. Вайда жил с книгой давно, но театр, причем чужой театр, чужие актеры - должны были освоить ее за те несколько недель, что прожил с ними Вайда. Они и освоили - как сумели. А то, почему из книжки вышла пусть увесистая, пусть монументальная, но раскладушка - не вопрос. Так ведь почти всегда бывает.