Рассказ Снег для детей Паустовский читать
Старик Потапов умер через месяц после того, как Татьяна Петровна поселилась у него в доме. Татьяна Петровна осталась одна с дочерью Варей и старухой нянькой.
Маленький дом - всего в три комнаты - стоял на горе, над северной рекой, на самом выезде из городка. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье.
Татьяна Петровна долго не могла привыкнуть после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим вечерам, когда было слышно, как потрескивает в керосиновой лампе огонь.
"Какая я дура! - думала Татьяна Петровна. - Зачем уехала из Москвы, бросила театр, друзей! Надо было отвезти Варю к няньке в Пушкино - там не было никаких налетов, - а самой остаться в Москве. Боже мой, какая я дура!"
Но возвращаться в Москву было уже нельзя. Татьяна Петровна решила выступать в лазаретах - их было несколько в городке - и успокоилась. Городок начал ей даже нравиться, особенно когда пришла зима и завалила его снегом. Дни стояли мягкие, серые.
Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар.
Татьяна Петровна привыкла и к городку и к чужому дому. Привыкла к расстроенному роялю, к пожелтевшим фотографиям на стенах, изображавшим неуклюжие броненосцы береговой обороны. Старик Потапов был в прошлом корабельным механиком. На его письменном столе с выцветшим зеленым сукном стояла модель крейсера "Громобой", на котором он плавал. Варе не позволяли трогать эту модель. И вообще не позволяли ничего трогать.
Татьяна Петровна знала, что у Потапова остался сын моряк, что он сейчас в Черноморском флоте. На столе рядом с моделью крейсера стояла его карточка. Иногда Татьяна Петровна брала ее, рассматривала и, нахмурив тонкие брови, задумывалась. Ей все казалось, что она где-то его встречала, но очень давно, еще до своего неудачного замужества. Но где? И когда?
Моряк смотрел на нее спокойными, чуть насмешливыми глазами, будто спрашивал: "Ну что ж? Неужели вы так и не припомните, где мы встречались?".
Нет, не помню, - тихо отвечала Татьяна Петровна.
Мама, с кем ты разговариваешь? - кричала из соседней комнаты Варя.
С роялем, - смеялась в ответ Татьяна Петровна.
Среди зимы начали приходить письма на имя Потапова, написанные одной и той же рукой. Татьяна Петровна складывала их на письменном столе. Однажды ночью она проснулась. Снега тускло светили в окна. На диване всхрапывал серый кот Архип, оставшийся в наследство от Потапова.
Татьяна Петровна накинула халат, пошла в кабинет к Потапову, постояла у окна. С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла.
Татьяна Петровна зажгла свечу на столе, села в кресло, долго смотрела на язычок огня, - он даже не вздрагивал. Потом она осторожно взяла одно из писем, распечатала и, оглянувшись, начала читать.
"Милый мой старик, - читала Татьяна Петровна, - вот уже месяц, как я лежу в госпитале. Рана не очень тяжелая. И вообще она заживает. Ради бога, не волнуйся и не кури папиросу за папиросой. Умоляю!"
"Я часто вспоминаю тебя, папа, - читала дальше Татьяна Петровна, - и наш дом, и наш городок. Все1 это страшно далеко, как будто на краю света. Я закрываю глаза и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад. Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом. Рояль, наконец, настроен, и ты вставил в подсвечники витые желтые свечи - те, что я привез из Ленинграда. И те же ноты лежат на рояле: увертюра к "Пиковой даме" и романс "Для берегов отчизны дальней". Звонит ли колокольчик у дверей? Я так и не успел его починить. Неужели я все это увижу опять? Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь? Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали! Ты не удивляйся, но я говорю тебе совершенно серьезно: я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок - и тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи за рекой, и даже кота Архипа. Пожалуйста, не смейся и не качай головой.
Может быть, когда выпишусь из госпиталя, меня отпустят ненадолго домой. Не знаю. Но лучше не жди".
Татьяна Петровна долго сидела у стола, смотрела широко открытыми глазами за окно, где в густой синеве начинался рассвет, думала, что вот со дня на день может приехать с фронта в этот дом незнакомый человек и ему будет тяжело встретить здесь чужих людей и увидеть все совсем не таким, каким он хотел бы увидеть.
Утром Татьяна Петровна сказала Варе, чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом. Беседка была совсем ветхая. Деревянные ее колонки поседели, заросли лишаями. А сама Татьяна Петровна исправила колокольчик над дверью. На нем была отлита смешная надпись: "Я вишу у дверей - звони веселей!" Татьяна Петровна тронула колокольчик. Он зазвенел высоким голосом. Кот Архип недовольно задергал ушами, обиделся, ушел из прихожей- веселый звон колокольчика казался езду, очевидно, нахальным.
Днем Татьяна Петровна, румяная, шумная, с потемневшими от волнения глазами, привела из города старика настройщика, обрусевшего чеха, занимавшегося починкой примусов, керосинок, кукол, гармоник и настройкой роялей. Фамилия у настройщика была очень смешная: Невидаль. Чех, настроив рояль, сказал, что рояль старый, но очень хороший. Татьяна Петровна и без него это знала.
Когда он ушел, Татьяна Петровна осторожно заглянула во все ящики письменного стола и нашла пачку витых толстых свечей Она вставила их в подсвечники на рояле. Вечером она зажгла свечи, села к роялю, и дом наполнился звоном.
Когда Татьяна Петровна перестала играть и погасила свечи, в комнатах запахло сладким дымом, как бывает на елке.
Варя не выдержала.
Зачем ты трогаешь чужие вещи? - сказала она Татьяне Петровне. - Мне не позволяешь, а сама трогаешь И колокольчик, и свечи, и рояль - все трогаешь. И чужие ноты на рояль положила.
Потому что я взрослая, - ответила Татьяна Петровна.
Варя, насупившись, недоверчиво взглянула на нее. Сейчас Татьяна Петровна меньше всего походила на взрослую. Она вся как будто светилась и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце. Об этой девушке Татьяна Петровна сама рассказывала Варе.
Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. Отпуск был очень короткий, и дорога отнимала все время.
Поезд пришел в городок днем. Тут же, на вокзале, от знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы.
Эвакуированная,- сказал начальник станции. Потапов молчал, смотрел за окно, где бежали с чайниками пассажиры в ватниках, в валенках. Голова у него кружилась.
Да, - сказал начальник станции, - хорошей души был человек. Так и не довелось ему повидать сына.
Когда обратный поезд э - спросил Потапов.
Спасибо, - ответил Потапов и вышел
Начальник посмотрел ему вслед, покачал головой.
Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы.
"Ну что ж! - сказал Потапов - Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое - и городок этот, и река, и дом".
Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу.
Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом!
"Ну что же, - подумал Потапов, - с каждым днем делаешься взрослее, все строже смотришь вокруг".
Потапов подошел к дому в сумерки. Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как
бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо - должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины - шли к проруби за водой.
Потапов облокотился о перила, тихо сказал:
Как же это так?
Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он" оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами. На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток.
Наденьте фуражку, - тихо сказала женщина,- вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять.
Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина так же тихо сказала:
Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет.
Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание.
Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа. Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве.
Пойдемте! - сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню.
Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями.
Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло.
Кто же твоя мама? - спросил он девочку и покраснел.
Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить.
Она думает, что она взрослая, - таинственно прошептала девочка. - А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я.
Почему? - спросил Потапов.
Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни.
Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя - лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма.
После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени.
А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала:
Мне все кажется, что где-то я уже видела вас.
Да, пожалуй, - ответил Потапов.
Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился.
Нет, не могу припомнить, - сказал он глухим голосом.
Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила.
Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее.
Он лежал, прислушивался к воровским шагам Архипа, к дребезжанию часов, к шепоту Татьяны Петровны, - она о чем-то говорила с нянькой за закрытой дверью Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, - Татьяна Петровна, должно быть, читала Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей, что он тоже не спит, по он не решился окликнуть Татьяну Петровну
В четыре часа Татьяна Петровна тихо открыла дверь и позвала Потапова. Он зашевелился.
Пора, вам надо вставать, - сказала она. - Очень жалко мне вас будить!
Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала
Пишите. Мы теперь как родственники. Правда? Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги.
"Я вспомнил, конечно, где мы встречались, - писал Потапов, - но не хотел говорить вам об этом там, дома. Помните Крым в двадцать седьмом году Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу Я остановился, долго смотрел ей вслед. Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь и дать мне огромное счастье. Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему - не знаю. С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас. И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша. Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали".
Татьяна Петровна отложила письмо, туманными глазами посмотрела па снежный сад за окном, сказала.
Боже мой, я никогда не была в Крыму! Никогда! Но разве теперь это может иметь хоть какое-нибудь значение И стоит ли разуверять его? И себя!
Она засмеялась, закрыла глаза ладонью. За окном горел, никак не мог погаснуть неяркий закат.
1. Снегопад в лесу
Всю долгую зимнюю ночь огромными пушистыми хлопьями валил снег. В полной тишине, в полном безмолвии падали и падали мохнатые снежинки. Легким теплым одеялом снег укрыл стылую землю и опавшие листья. Лохматыми седыми клочьями повис на черных промерзших ветвях деревьев и кустов, пригнул к земле засохшие стебли разных лесных трав. Засыпал и спрятал от глаз лесные тропки, укрыл застывшую прозрачным льдом гладь лесного озерца.
И только к рассвету, с первыми утренними сумерками, тучи на небе, наконец, развеялись, и снегопад прекратился.
2. Лисенок
А лисенок всю эту ночь крепко спал в своей норе. Свернувшись калачиком, он уткнулся черной пуговкой носа в пушистый хвост. Ему было тепло и спокойно.
Для маленького рыжего лисенка это была первая зима, и он к ней неплохо приготовился. Отыскал на лесном пригорке глубокую сухую норку, отрастил теплую пушистую шубку - в ней даже жарко было, когда пригревало неяркое осеннее солнышко.
Лисенок спал так крепко, что представить не мог, что в природе творятся такие чудеса. Но вот пришло утро, надо просыпаться...
3. Утро лисенка
В норке лисенка не было ни будильника, ни радио, но все равно он как-то знал, что уже наступило утро и пора просыпаться. Сначала он приоткрыл один глазик. Потом блеснул, приоткрывшись, и второй глаз. Лисенок зевнул, протер лапкой глаза, сгоняя остатки сна.
Вдруг он встрепенулся и насторожился. Что-то изменилось - только никак не мог взять в толк - что же случилось. Он прислушался, навострив ушки, - нет, все в порядке, да и чуткий нос не говорил ни о чем подозрительном...
Но что-то ведь не так. Это-то он точно знал.
4. Выход из норки
Мелкими осторожными шажками лисенок двинулся к выходу из норки.
Бумс! - .носик его уткнулся в холодную пушистую кучу снега, завалившего выход из норы. Конечно, он уже знал, что такое снег по рассказам старших, и по своему опыту. Он даже видел его и пробовал на вкус в самые первые снегопады, но представить себе, что снега может быть так много, лисенок никак не мог.
Ну что ж, раз такое дело, надо выкапываться, пробиваться к свету, к солнцу. Несколько уверенных движений маленьких лапок, и лисенок оказался на поверхности огромного сугроба навалившегося на вход в его жилище.
5. На улице
Ах! Такого он никак не ожидал. Испугавшись, лисенок юркнул назад в глубину норки по только что проделанному в снегу проходу.
Прошло какое-то время, прежде чем он снова собрался с духом и отважился высунуть кончик носа на белый свет.
И этот свет действительно, без всякого преувеличения, был белым, казалось никаких красок больше не осталось в мире, все залито белым пушистым безмолвием.
6. Все не так страшно, как казалось.
Постепенно его глаза привыкли к искрящейся белизне. Среди белого стали различаться оттенки розового от бликов встающего солнца, голубого от теней стволов и ветвей деревьев.
- Ага! - Все на месте - вон старый дуб с развесистой кроной, только теперь его совсем придавило снегом Чуть дальше густые заросли орешника согнули свои ветви под навалившейся тяжестью снега. Все оказывается не так уж и страшно.
- Да и сколько ж можно бояться. Надо ведь и подкрепиться - с вечера еще крошки во рту не было.
-Будь что будет, - маленькое тельце напружинилось, и легкая гибкая огненная молния взмыла над снежной белизной.
7. Первое «плавание»
Ух! - раздалось и взметнулось снежное облако, и лисенок по самые кончики ушей утонул в пушистом снегу. Наверно погрузился бы и глубже, но снег держал невесомое тельце, не давая ему совсем утонуть в сугробе. Так и «поплыл» лисенок навстречу новым неожиданностям. Над снегом только белый кончик ярко рыжего пушистого хвостика, кончики ушей, и пуговка аккуратного любопытного носика. Неизвестно сколько продолжалось бы его "плавание" в снегу. Но вдруг он со всего маха стукнулся лбом о какое-то препятствие, лапы почувствовали опору, и лисенок взобрался на пенек. Тот самый пенек, на котором сколько он уже много раз сиживал, оглядывая окрестности и отдыхая после удачной охоты.
Ну вот, теперь все окончательно встало на свои места, пора приниматься за охоту - голод ведь не тетка...
8. Первая охота по снегу
Снова взметнулась над снегом рыжая молния. Уже совсем освоившись с новым стилем передвижения, лисенок «поплыл» к уже близким кустам орешника. Чуткий нос и тонкий слух напряжены.
Какой-то шорох, писк. - Ага! - совсем осмелели мышата под толщей снега, затеяли возню, возомнив что их теперь не найдут охотники.
Ловкий нырок в снег, за ним еще, еще - вот уже в животе приятная сытость, и настроение совсем похорошело - что ж так жить можно...
- Вот, а теперь можно и осмотреться внимательней, обследовать свои владения...
9. Неожиданная встреча
Ловкое упругое тельце, оставляя глубокий след в рыхлом пушистом снегу, скользит по безбрежной белой равнине. Самого лисенка и не видно, только кончики ушек, да кончик хвоста приподнимаются над снегом. Иногда лисенок приостанавливается, приподнимается на задние лапки, чтоб оглядеться, тогда пушистый мех вспыхивает огнем в лучах яркого зимнего солнца.
Ничто не ускользнет от внимательного уха и тонкого чутья - здесь в снежной глубине резвятся мышата - хорошо, будет куда наведаться в следующий раз. А тут совсем недавно зайчишка прятался от непогоды - надо будет запомнить, ведь может и вернуться...
И уже совсем было собрался лисенок поворачивать к дому, как вдруг...
- Нос к носу, глаза в глаза - путь его пересекся с рыженькой лисичкой. В другое время, он бы, конечно, заметил ее еще издали, но, плавая в этом снежном океане, увидеть ее заранее не было никакой возможности. И вот, такая неожиданная встреча.
10. Новая подружка
На мгновение оба замерли, всматриваясь друг в друга.
- Сверкающие немного лукавые бусинки глаз. Симпатичная немного смущенная мордочка. Ослепительно огненная шубка. Очень симпатичная - подумал лисенок.
Видно и он тоже произвел на лисичку благоприятное впечатление и та, преодолев замешательство, дружелюбно вильнула хвостом, упруго вскинулась всем телом и отпрыгнула в сторону, приглашая к игре.
И что тут началось. То, взлетая над снежной целиной, то, пропадая совсем в мареве поднятой ими снежной пыли, огненные молнии метались друг за другом. Догоняя друг друга, они сплетались клубком или, распластавшись в полете, мчались, едва касаясь снежного покрова...
- Ах! Как билось сердечко лисенка. Как прекрасна была новая подружка, Она нравилась ему с каждой минутой все больше и больше...
А короткий зимний день уже к закату, да и сил уже почти нет - яркие малиновые язычки лисят вывались наружу, изо рта разгоряченные клубы пара... Надо бы и дух перевести.
11. Устали
Лисята забрались под ветви старой-старой раскидистой ели. За много лет из опадавших иголок под елкой получилась толстая и теплая как войлок подстилка. Здесь в тепле и безопасности они устроились на отдых.
Прижались друг к другу тельцами, и лисенок негромко рассказывал новой знакомой на ушко бесконечные сказки.
Он рассказывал о ночном снегопаде, о далеких и холодных звездах в полуночной тишине, о безбрежности снежного океана, о неожиданной встрече с такой симпатичной лисичкой...
(у сказки есть продолжение - читайте "Очень-очень нестрашная сказка")
К.В. Лукашевич
Она явилась закутанной, белой, холодной.
- Кто ты? - спросили дети.
- Я - время года - зима. Я принесла с собою снег и скоро набросаю его на землю. Он все закроет белым пушистым одеялом. Тогда придет мой брат - дедушка Мороз и заморозит поля, луга и реки. А если ребята станут шалить, то отморозит им руки, ноги, щеки и носы.
- Ой, ой, ой! Какая нехорошая зима! Какой страшный дедушка Мороз! - сказали дети.
- Подождите, дети… Но зато я подарю Вам катанье с гор, коньки и салазки. А после придет любимое Рождество с веселой елкой и дедушка Мороз с подарками. Разве Вы не любите зимы?
Добрая девочка
К.В. Лукашевич
Стояла суровая зима. Все было покрыто снегом. Тяжело пришлось от этого воробушкам. Бедняжки нигде не могли найти корма. Летали воробышки вокруг дома и жалобно чирикали.
Пожалела воробышков добрая девочка Маша. Она стала собирать хлебные крошки, и каждый день сыпала их у своего крылечка. Воробышки прилетели на корм и скоро перестали бояться Маши. Так добрая девочка прокормила бедных птичек до самой весны.
Зима
Морозы сковали землю. Замерзли реки и озера. Везде лежит белый пушистый снег. Дети рады зиме. По свежему снегу приятно бежать на лыжах. Серёжа и Женя играют в снежки. Лиза и Зоя лепят снежную бабу.
Только животным тяжело в зимнюю стужу. Птицы летят ближе к жилью.
Ребята, помогите зимой нашим маленьким друзьям. Сделайте для птиц кормушки.
Был Володя на ёлке
Даниил Хармс, 1930
Был Володя на ёлке. Все дети плясали, а Володя был такой маленький, что ещё даже и ходить-то не умел.
Посадили Володю в креслице.
Вот Володя увидел ружье: "Дай! Дай!" — кричит. А что "дай", сказать не может, потому что он такой маленький, что говорить-то ещё не умеет. А Володе всё хочется: аэроплана хочется, автомобиля хочется, зелёного крокодила хочется. Всего хочется!
"Дай! Дай!" — кричит Володя.
Дали Володе погремушку. Взял Володя погремушку и успокоился. Все дети пляшут вокруг ёлки, а Володя сидит в креслице и погремушкой звенит. Очень Володе погремушка понравилась!
В прошлом году я был на ёлке у своих приятелей и подруг
Ваня Мохов
В прошлом году я был на ёлке у своих приятелей и подруг. Было очень весело. На ёлке у Яшки — играл в пятнашки, на ёлке у Шурки — играл в жмурки, на ёлке у Нинки — смотрел картинки, на ёлке у Володи — плясал в хороводе, на ёлке у Лизаветы — ел шоколадные конфеты, на ёлке у Павлуши — ел яблоки и груши.
А в этом году пойду на ёлку в школу — там будет ещё веселее.
Снеговик
Жил-был снеговик. Жил он на опушке леса. Его слеили дети, которые прибегали сюда играть и кататься на санках. Они слепили три комка из снега, поставили их друг на друга. Вместо глаз вставили снеговику два уголька, а вместо носа вставили морковку. На голову снеговику надели ведро, а руки сделали из старых метел. Одному мальчику так понравился снеговик, что он подарил ему шарф.
Детей позвали домой, а снеговик остался один, стоять на холодном зимнем ветру. Вдруг он увидел, что к дереву, под которым он стоял, прилетели две птицы. Одна большая с длинным носом стала долбить дерево, а другая стала смотреть на снеговика. Снеговик испугался: «Что ты хочешь со мной сделать?» А снегирь, а это был он, отвечает: «Я с тобой ничего не хочу сделать, просто я сейчас съем морковку». «Ой, ой, не надо есть морковку, это мой нос. Посмотри, вон на том дереве висит кормушка, там дети оставили много еды». Снегирь поблагодарил снеговика. С тех пор они стали дружить.
Здравствуй, зима!
Итак, она пришла, долгожданная зима! Хорошо пробежаться по морозцу в первое зимнее утро! Улицы, вчера еще по-осеннему унылые, сплошь покрыты белым снегом, и солнце переливается в нем слепяшим блеском. Причудливый узор мороза лег на витрины магазинов и наглухо закрытые окна домов, иней покрыл ветви тополей. Глянешь ли вдоль улицы, вытянувшейся ровной лентой, вблизи ли вокруг себя посмотришь, везде все то же: снег, снег, снег. Изредка подымающийся ветерок пощипывает лицо и уши, зато как красиво все вокруг! Какие нежные, мягкие снежинки плавно кружатся в воздухе. Как ни колюч морозец, он тоже приятен. Не за то ли все мы любим зиму, что она так же, как весна, наполняет грудь волнующим чувством. Все живо, все ярко в преобразившейся природе, все полно бодрящей свежести. Так легко дышится и так хорошо на душе, что невольно улыбаешься и хочется сказать дружески этому чудному зимнему утру: «Здравствуй, зима!»
«Здравствуй, зима долгожданная, бодрая!»
День был мягкий и мглистый. Красноватое солнце невысоко висело над длинными, похожими на снеговые поля, слоистыми облаками. В саду стояли покрытые инеем розовые деревья. Неясные тени на снегу были пропитаны тем же теплым светом.
Сугробы
(Из повести «Детство Никиты»)
Широкий двор был весь покрыт сияющим, белым мягким снегом. Синели в нем глубокие человечьи и частые собачьи следы. Воздух, морозный и тонкий, защипал в носу, иголочками уколол щеки. Каретник, сараи и скотные дворы стояли приземистые, покрытые белыми шапками, будто вросли в снег. Как стеклянные, бежали следы полозьев от дома через весь двор.
Никита сбежал с крыльца по хрустящим ступенькам. Внизу стояла новенькая сосновая скамейка с мочальной витой веревкой. Никита осмотрел — сделана прочно, попробовал — скользит хорошо, взвалил скамейку на плечо, захватил лопатку, думая, что понадобится, и побежал по дороге вдоль сада, к плотине. Там стояли огромные, чуть не до неба, широкие ветлы, покрытые инеем, — каждая веточка была точно из снега.
Никита повернул направо, к речке, и старался идти по дороге, по чужим следам...
На крутых берегах реки Чагры намело за эти дни большие пушистые сугробы. В иных местах они свешивались мысами над речкой. Только стань на такой мыс — и он ухнет, сядет, и гора снега покатится вниз в облаке снежной пыли.
Направо речка вилась синеватой тенью между белых и пушистых полей. Налево, над самой кручей, чернели избы, торчали журавли деревни Со-сновки. Синие высокие дымки поднимались над крышами и таяли. На снежном обрыве, где желтели пятна и полосы от золы, которую сегодня выгребли из печек, двигались маленькие фигурки. Это были Никитины приятели — мальчишки с «нашего конца» деревни. А дальше, где речка загибалась, едва виднелись другие мальчишки, «кон-чанские», очень опасные.
Никита бросил лопату, опустил скамейку на снег, сел на нее верхом, крепко взялся за веревку, оттолкнулся ногами раза два, и скамейка сама пошла с горы. Ветер засвистал в ушах, поднялась с двух сторон снежная пыль. Вниз, все вниз, как стрела. И вдруг там, где снег обрывался над кручей, скамейка пронеслась по воздуху и скользнула на лед. Пошла тише, тише и стала.
Никита засмеялся, слез со скамейки и потащил ее в гору, увязая по колено. Когда же он взобрался на берег, то невдалеке, на снежном поле, увидел черную, выше человеческого роста, как показалось, фигуру Аркадия Ивановича. Никита схватил лопату, бросился на скамейку, слетел вниз и побежал по льду к тому месту, где сугробы нависали мысом над речкой.
Взобравшись под самый мыс, Никита начал копать пещеру. Работа была легкая — снег так и резался лопатой. Вырыв пещерку, Никита влез в нее, втащил скамейку и изнутри стал закладываться комьями. Когда стенка была заложена, в пещерке разлился голубой полусвет, — было уютно и приятно. Никита сидел и думал, что ни у кого из мальчишек нет такой чудесной скамейки...
— Никита! Куда ты провалился? — услышал он голос Аркадия Ивановича.
Никита... посмотрел в шель между комьями. Внизу, на льду, стоял, задрав голову, Аркадий Иванович.
— Где ты, разбойник?
Аркадий Иванович поправил очки и полез к пещерке, но сейчас же увяз по пояс;
— Вылезай, все равно я тебя оттуда вытащу. Никита молчал. Аркадий Иванович попробовал лезть
выше, но опять увяз, сунул руки в карманы и сказал:
— Не хочешь, не надо. Оставайся. Дело в том, что мама получила письмо из Самары... Впрочем, прощай, я ухожу...
— Какое письмо? — спросил Никита.
— Ага! Значит, ты все-таки здесь.
— Скажите, от кого письмо?
— Письмо насчет приезда одних людей на праздники.
Сверху сейчас же полетели комья снега. Из пещерки высунулась голова Никиты. Аркадий Иванович весело засмеялся.
Буран
Снеговая белая туча, огромная, как небо, обтянула весь горизонт и последний свет красной, погорелой вечерней зари быстро задернула густою пеленою. Вдруг настала ночь... наступил буран со всей яростью, со всеми своими ужасами. Разыгрался пустынный ветер на приволье, взрыл снеговые степи, как пух лебяжий, вскинул их до небес... Все одел белый мрак, непроницаемый, как мрак самой темной осенней ночи!
Все слилось, все смешалось: земля, воздух, небо превратились в пучину кипящего снежного праха, который слепил глаза, занимал дыханье, ревел, свистел, выл, стонал, бил, трепал, вертел со всех сторон, сверху и снизу обвивался, как змей, и душил все, что ему ни попадалось.
Сердце падает у самого неробкого человека, кровь стынет, останавливается от страха, а не от холода, ибо стужа во время буранов значительно уменьшается. Так ужасен вид возмущения зимней северной природы...
Буран свирепел час от часу. Бушевал всю ночь и весь следующий день, так что не было никакой езды. Глубокие овраги делались высокими буграми...
Наконец стало понемногу затихать волнение снежного океана, которое и тогда еще продолжается, когда небо уже блестит безоблачной синевою.
Прошла еще ночь. Утих буйный ветер, улеглись снега. Степи представляли вид бурного моря, внезапно оледеневшего... Выкатилось солнце на ясный небосклон; заиграли лучи его на волнистых снегах...
Зима
Наступила уже настоящая зима. Земля была покрыта белоснежным ковром. Не осталось ни одного темного пятнышка. Даже голые березы, ольхи и рябины убрались инеем, точно серебристым пухом. Они стояли, засыпанные снегом, как будто надели дорогую теплую шубу...
Шел первый снег
Было около одиннадцати часов вечера, недавно шел первый снег, и все в природе находилось под властью этого молодого снега. В воздухе пахло снегом, под ногами мягко хрустел снег. Земля, крыши, деревья, скамьи на бульварах — все было мягко, бело, молодо, и от этого дома выглядели иначе, чем вчера. Фонари горели ярче, воздух был прозрачней...
Прощание с летом
(В сокращении)
Однажды ночью я проснулся от странного ощущения. Мне показалось, что я оглох во сне. Я лежал с открытыми глазами, долго прислушивался и, наконец, понял, что я не оглох, а попросту за стенами дома наступила необыкновенная тишина. Такую тишину называют «мертвой». Умер дождь, умер ветер, умер шумливый, беспокойный сад. Было только слышно, как посапывает во сне кот.
Я открыл глаза. Белый и ровный свет наполнял комнату. Я встал и подошел к окну — за стеклами все было снежно и безмолвно. В туманном небе на головокружительной высоте стояла одинокая луна, и вокруг нее переливался желтоватый круг.
Когда же выпал первый снег? Я подошел к ходикам. Было так светло, что ясно чернели стрелки. Они показывали два часа. Я уснул в полночь. Значит, за два часа так необыкновенно изменилась земля, за два коротких часа поля, леса и сады заворожила стужа.
Через окно я увидел, как большая серая птица села на ветку клена в саду. Ветка закачалась, с нее посыпался снег. Птица медленно поднялась и улетела, а снег все сыпался, как стеклянный дождь, падающий с елки. Потом снова все стихло.
Проснулся Рувим. Он долго смотрел за окно, вздохнул и сказал:
— Первый снег очень к лицу земле.
Земля была нарядная, похожая на застенчивую невесту.
А утром все хрустело вокруг: подмерзшие дороги, листья на крыльце, черные стебли крапивы, торчавшие из-под снега.
К чаю приплелся в гости дед Митрий и поздравил с первопутком.
— Вот и умылась земля, — сказал он, — снеговой водой из серебряного корыта.
— Откуда ты взял, Митрич, такие слова? — спросил Рувим.
— А нешто не верно? — усмехнулся дед. — Моя мать, покойница, рассказывала, что в стародавние годы красавицы умывались первым снегом из серебряного кувшина и потому никогда не вяла их красота.
Трудно было оставаться дома в первый зимний день. Мы ушли на лесные озера. Дед проводил нас до опушки. Ему тоже хотелось побывать на озерах, но «не пущала ломота в костях».
В лесах было торжественно, светло и тихо.
День как будто дремал. С пасмурного высокого неба изредка падали одинокие снежинки. Мы осторожно дышали на них, и они превращались в чистые капли воды, потом мутнели, смерзались и скатывались на землю, как бисер.
Мы бродили по лесам до сумерек, обошли знакомые места. Стаи снегирей сидели, нахохлившись, на засыпанных снегом рябинах... Кое-где на полянах перелетали и жалобно попискивали птицы. Небо над головой бьшо очень светлое, белое, а к горизонту оно густело, и цвет его напоминал свинец. Оттуда шли медленные снеговые тучи.
В лесах становилось все сумрачнее, все тише, и, наконец, пошел густой снег. Он таял в черной воде озера, щекотал лицо, порошил серым дымом леса. Зима начала хозяйничать над землей...
Зимняя ночь
Наступила ночь в лесу.
По стволам и сучьям толстых деревьев постукивает мороз, хлопьями осыпается легкий серебряный иней. В темном высоком небе видимо-невидимо рассыпалось ярких зимних звезд...
Но и в морозной зимней ночи продолжается скрытая жизнь в лесу. Вот хрустнула и сломалась мерзлая ветка. Это пробежал под деревьями, мягко подпрыгивая, заяц-беляк. Вот что-то ухнуло и страшно вдруг захохотало: где-то закричал филин, завыли и замолчали ласки, охотятся за мышами хорьки, бесшумно пролетают над снежными сугробами совы. Как сказочный часовой, уселся на голом суку головастый серый совенок. В ночной темноте он один слышит и видит, как идет в зимнем лесу скрытая от людей жизнь.
Осина
Красив осиновый лес и зимою. На фоне темных елей переплетается тонкое кружево оголенных осиновых ветвей.
В дуплах старых толстых осин гнездятся ночные и дневные птицы, белки-проказницы складывают на зиму свои запасы. Из толстых бревен люди выдалбливали легкие лодочки-челноки, делали корыта. Корою молодых осинок кормятся зимою зайцы-беляки. Горькую кору осин гложут лоси.
Идешь, бывало, по лесу, и вдруг негаданно-нежданно с шумом сорвется и полетит тяжелый тетерев-косач. Почти из-под ног выскочит и побежит заяц-беляк.
Серебряные сполохи
Короток, хмур декабрьский денек. Снежные сумерки вровень с окошками, мутный рассвет в десятом часу утра. Днем прочирикает, утопая в сугробах, стайка детишек, возвращающихся из школы, проскрипит воз с дровами или сеном — и вечер! В морозном небе за деревней начинают плясать и переливаться серебряные сполохи — северное сияние.
На воробьиный скок
Немного — всего на воробьиный скок прибавился день после Нового года. И солнце еще не грело — по-медвежьи, на четвереньках, ползло по еловым вершинам за рекой.
Старик Потапов умер через месяц после того, как Татьяна Петровна поселилась у него в доме. Татьяна Петровна осталась одна с дочерью Варей и старухой нянькой.
Маленький дом - всего в три комнаты - стоял на горе, над северной рекой, на самом выезде из городка. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье.
Татьяна Петровна долго не могла привыкнуть после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим вечерам, когда было слышно, как потрескивает в керосиновой лампе огонь.
"Какая я дура! - думала Татьяна Петровна. - Зачем уехала из Москвы, бросила театр, друзей! Надо было отвезти Варю к няньке в Пушкино - там не было никаких налетов, - а самой остаться в Москве. Боже мой, какая я дура!"
Но возвращаться в Москву было уже нельзя. Татьяна Петровна решила выступать в лазаретах - их было несколько в городке - и успокоилась. Городок начал ей даже нравиться, особенно когда пришла зима и завалила его снегом. Дни стояли мягкие, серые.
Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар.
Татьяна Петровна привыкла и к городку и к чужому дому. Привыкла к расстроенному роялю, к пожелтевшим фотографиям на стенах, изображавшим неуклюжие броненосцы береговой обороны. Старик Потапов был в прошлом корабельным механиком. На его письменном столе с выцветшим зеленым сукном стояла модель крейсера "Громобой", на котором он плавал. Варе не позволяли трогать эту модель. И вообще не позволяли ничего трогать.
Татьяна Петровна знала, что у Потапова остался сын моряк, что он сейчас в Черноморском флоте. На столе рядом с моделью крейсера стояла его карточка. Иногда Татьяна Петровна брала ее, рассматривала и, нахмурив тонкие брови, задумывалась. Ей все казалось, что она где-то его встречала, но очень давно, еще до своего неудачного замужества. Но где? И когда?
Моряк смотрел на нее спокойными, чуть насмешливыми глазами, будто спрашивал: "Ну что ж? Неужели вы так и не припомните, где мы встречались?".
Нет, не помню, - тихо отвечала Татьяна Петровна.
Мама, с кем ты разговариваешь? - кричала из соседней комнаты Варя.
С роялем, - смеялась в ответ Татьяна Петровна.
Среди зимы начали приходить письма на имя Потапова, написанные одной и той же рукой. Татьяна Петровна складывала их на письменном столе. Однажды ночью она проснулась. Снега тускло светили в окна. На диване всхрапывал серый кот Архип, оставшийся в наследство от Потапова.
Татьяна Петровна накинула халат, пошла в кабинет к Потапову, постояла у окна. С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла.
Татьяна Петровна зажгла свечу на столе, села в кресло, долго смотрела на язычок огня, - он даже не вздрагивал. Потом она осторожно взяла одно из писем, распечатала и, оглянувшись, начала читать.
"Милый мой старик, - читала Татьяна Петровна, - вот уже месяц, как я лежу в госпитале. Рана не очень тяжелая. И вообще она заживает. Ради бога, не волнуйся и не кури папиросу за папиросой. Умоляю!"
"Я часто вспоминаю тебя, папа, - читала дальше Татьяна Петровна, - и наш дом, и наш городок. Все1 это страшно далеко, как будто на краю света. Я закрываю глаза и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад. Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом. Рояль, наконец, настроен, и ты вставил в подсвечники витые желтые свечи - те, что я привез из Ленинграда. И те же ноты лежат на рояле: увертюра к "Пиковой даме" и романс "Для берегов отчизны дальней". Звонит ли колокольчик у дверей? Я так и не успел его починить. Неужели я все это увижу опять? Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь? Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали! Ты не удивляйся, но я говорю тебе совершенно серьезно: я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок - и тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи за рекой, и даже кота Архипа. Пожалуйста, не смейся и не качай головой.
Может быть, когда выпишусь из госпиталя, меня отпустят ненадолго домой. Не знаю. Но лучше не жди".
Татьяна Петровна долго сидела у стола, смотрела широко открытыми глазами за окно, где в густой синеве начинался рассвет, думала, что вот со дня на день может приехать с фронта в этот дом незнакомый человек и ему будет тяжело встретить здесь чужих людей и увидеть все совсем не таким, каким он хотел бы увидеть.
Утром Татьяна Петровна сказала Варе, чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом. Беседка была совсем ветхая. Деревянные ее колонки поседели, заросли лишаями. А сама Татьяна Петровна исправила колокольчик над дверью. На нем была отлита смешная надпись: "Я вишу у дверей - звони веселей!" Татьяна Петровна тронула колокольчик. Он зазвенел высоким голосом. Кот Архип недовольно задергал ушами, обиделся, ушел из прихожей- веселый звон колокольчика казался езду, очевидно, нахальным.
Днем Татьяна Петровна, румяная, шумная, с потемневшими от волнения глазами, привела из города старика настройщика, обрусевшего чеха, занимавшегося починкой примусов, керосинок, кукол, гармоник и настройкой роялей. Фамилия у настройщика была очень смешная: Невидаль. Чех, настроив рояль, сказал, что рояль старый, но очень хороший. Татьяна Петровна и без него это знала.
Когда он ушел, Татьяна Петровна осторожно заглянула во все ящики письменного стола и нашла пачку витых толстых свечей Она вставила их в подсвечники на рояле. Вечером она зажгла свечи, села к роялю, и дом наполнился звоном.
Когда Татьяна Петровна перестала играть и погасила свечи, в комнатах запахло сладким дымом, как бывает на елке.
Варя не выдержала.
Зачем ты трогаешь чужие вещи? - сказала она Татьяне Петровне. - Мне не позволяешь, а сама трогаешь И колокольчик, и свечи, и рояль - все трогаешь. И чужие ноты на рояль положила.
Потому что я взрослая, - ответила Татьяна Петровна.
Варя, насупившись, недоверчиво взглянула на нее. Сейчас Татьяна Петровна меньше всего походила на взрослую. Она вся как будто светилась и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце. Об этой девушке Татьяна Петровна сама рассказывала Варе.
Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. Отпуск был очень короткий, и дорога отнимала все время.
Поезд пришел в городок днем. Тут же, на вокзале, от знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы.
Эвакуированная,- сказал начальник станции. Потапов молчал, смотрел за окно, где бежали с чайниками пассажиры в ватниках, в валенках. Голова у него кружилась.
Да, - сказал начальник станции, - хорошей души был человек. Так и не довелось ему повидать сына.
Когда обратный поезд э - спросил Потапов.
Спасибо, - ответил Потапов и вышел
Начальник посмотрел ему вслед, покачал головой.
Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы.
"Ну что ж! - сказал Потапов - Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое - и городок этот, и река, и дом".
Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу.
Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом!
"Ну что же, - подумал Потапов, - с каждым днем делаешься взрослее, все строже смотришь вокруг".
Потапов подошел к дому в сумерки. Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как
бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо - должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины - шли к проруби за водой.
Потапов облокотился о перила, тихо сказал:
Как же это так?
Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он` оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами. На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток.
Наденьте фуражку, - тихо сказала женщина,- вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять.
Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина так же тихо сказала:
Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет.
Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание.
Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа. Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве.
Пойдемте! - сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню.
Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями.
Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло.
Кто же твоя мама? - спросил он девочку и покраснел.
Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить.
Она думает, что она взрослая, - таинственно прошептала девочка. - А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я.
Почему? - спросил Потапов.
Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни.
Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя - лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма.
После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени.
А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала:
Мне все кажется, что где-то я уже видела вас.
Да, пожалуй, - ответил Потапов.
Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился.
Нет, не могу припомнить, - сказал он глухим голосом.
Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила.
Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее.
Он лежал, прислушивался к воровским шагам Архипа, к дребезжанию часов, к шепоту Татьяны Петровны, - она о чем-то говорила с нянькой за закрытой дверью Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, - Татьяна Петровна, должно быть, читала Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей, что он тоже не спит, по он не решился окликнуть Татьяну Петровну
В четыре часа Татьяна Петровна тихо открыла дверь и позвала Потапова. Он зашевелился.
Пора, вам надо вставать, - сказала она. - Очень жалко мне вас будить!
Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала
Пишите. Мы теперь как родственники. Правда? Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги.
"Я вспомнил, конечно, где мы встречались, - писал Потапов, - но не хотел говорить вам об этом там, дома. Помните Крым в двадцать седьмом году Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу Я остановился, долго смотрел ей вслед. Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь и дать мне огромное счастье. Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему - не знаю. С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас. И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша. Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали".
Татьяна Петровна отложила письмо, туманными глазами посмотрела па снежный сад за окном, сказала.
Боже мой, я никогда не была в Крыму! Никогда! Но разве теперь это может иметь хоть какое-нибудь значение И стоит ли разуверять его? И себя!
Она засмеялась, закрыла глаза ладонью. За окном горел, никак не мог погаснуть неяркий закат.
Нина Гусова (Калягина)
Сказки давно придуманы , но всегда есть что сказать нашим детям . Недавно придумали сказку про снег .
Дорогие мамочки! Давайте придумывать и записывать сказки !
Сегодня ночью мы с Гошей и Семой расскажем вам сказку про снег .
Итак, "".
Жил-был снег . Жил он в облаке. Облако было большим и мягким, и снегу там было очень удобно.
Однажды мимо облака пролетала птица. Она выглядела очень счастливой. Снег спросил ее :
Куда ты летишь?
Разве ты не знаешь? Скоро весна! Я лечу вить гнездо! Забыла сказать : дети ждали тебя всю зиму - они хотели слепить снеговика и играть в снежки ! Прощай!
И птица улетела. А снегу впервые в жизни стало грустно. Облако больше не казалось ему удобным. "Интересно,-подумал снег , - дети еще ждут меня?".
В последний день зимы был сильный снегопад . Дети лепили снеговика и играли в снежки . Снег был мягким и теплым . Дети и их родители радостно провожали последний день зимы.
А на следующий день все радостно встречали первый день весны! Небо было голубое-голубое, солнце грело, птица вила свое гнездо.
Публикации по теме:
«Ты детям сказку расскажи…» «Основные положения, необходимые воспитателю при работе с родителями» Прежде чем начать работу с родителями и детьми по реализации программы, воспитатель должен обдумать, усвоить, принять несколько положений:.
Что читать нашим детям, точнее, что нам могут предложить… или «Давай почитаем, мама» В нашей семье дети сами читать не очень любят, но как то заведено у нас, если есть время, читаем вместе. Ну, хотя бы через день. Книги любим,.
Гуляя зимой в оттепель на улице с ребёнком, расскажите ему,что один ваш маленький друг очень любил покушать снег (ребёнок не хочет и не.
Конспект НОД в средней группе по заучиванию стихотворения И. Токмаковой «Как на горке снег, снег» Интеграция образовательных областей: «Речевое развитие» «Познавательное развитие», «Cоциально-коммуникативное развитие», «Художественно-эстетическое.