Разумеется, между цивилизацией и культурой существу­ет не только область гармоничного сотрудничества, но и зона противоборства и конфликта. При этом отдельные составля­ющие самой цивилизации также вступают между собой в противоречие. Создание индустрии быстрого приготовления пищи и искусственное выращивание овощей испортили не только желудки многих людей, но и повлияли на культур­ные традиции. Американская кухня, повсеместный атрибут бытовой культуры, считается одной из самых худших в ми­ре. «Макдонализация», охватившая ныне весь земной шар, воспринимается в негативном свете. Ожирением и гиподи­намией (нарушение опорно-двигательного аппарата) страдает более половины американского населения, а культ вещей вытеснил из сознания людей мир духовных ценностей. Американцы, а вслед за ними и европейцы чаще смотрят боевики, чем читают художественную литературу.

Как видим, цивилизация отражает уровень технического и бытового развития общества. Она выше в развитых стра­нах и ниже в отстающих. Но того же самого нельзя сказать о культуре. Многие специалисты полагают, что к ней вооб­ще неприложим уровневый подход. Не бывает культурно более и менее развитых обществ. У каждой страны своя само­бытная культура, и сравнивать их между собой практически невозможно. Они неповторимы. Африканские страны счи­таются экономически наименее развитыми, но в культур­ном плане они ничуть не отстают от индустриально продви­нутых США и Западной Европы.

Цивилизация способна прогрессировать, поскольку на смену устаревшим поколениям техники приходят более со­вершенные. Дисковый телефон сменяется клавишным, а на смену ему пришёл мобильный. Прогрессирует строитель­ная техника и средства транспорта, информационные тех­нологии и вооружение. Но обычаи и традиции прогрессиро­вать не могут. На смену одним нормам приходят другие, на смену одним ритуалам и привычкам - другие. Культура изменяется, а цивилизация прогрессирует, поднимаясь с одной ступеньки на другую, более высокую. Картины Джот­то и Рафаэля остаются непревзойдёнными шедеврами миро­вой культуры, хотя им уже не одно столетие. Золотые укра­шения древних майя или скифов не могут превзойти совре­менные ювелиры, хотя они используют более совершенные технологии.

В понятии «цивилизация» содержится очень сильный привкус социальности, которого в культуре почти нет. Вов­се не случайно цивилизацию столь же активно, как и куль­турологи, изучают социологи. Дело в том, что цивилизован­ное общество - это ещё и гражданское общество, а оно вы­ступает объектом изучения социологии.

Цивилизованное общество - открытое общество. В идей­но-политическом плане цивилизованное общество определя­ется как плюралистическое (от лат. plural - множествен­ный), которое допускает множество различных идей в противовес тоталитарному обществу (от лат. total - целый, целостный), которое не допускает идейных разногласий.

Цивилизованное общество - открытое общество , тогда как варварские общества часто стремятся к культурной само­изоляции. В цивилизованном обществе индивид может сво­бодно действовать в рамках юридического законодатель­ства, заботясь только о собственном благе и не смущаясь нравственными требованиями, если они не прописаны в за­конодательстве. Само законодательство должно ориентиро­ваться на «естественные права человека» как биологическо­го индивида, защищая его от чрезмерных притязаний обще­ства и государства. Нравственный прогресс человечества, с этой точки зрения, сомнителен и необязателен.

Итак, цивилизация - определённая часть или уровень развития культуры. Большинство исследователей соглас­ны в том, что цивилизация предполагает развитие интел­лекта и нравственности, повышает степень и уровень «оче­ловечивания» народов. Прогресс культуры идёт от варвар­ства к цивилизации.

Основные термины и понятия: цивилизация, культура

Вопросы и задания

1. Что такое цивилизация? Дайте определение (определения) это­му понятию. Чем вы объясните затруднения, которые испытыва­ют люди, дающие определение понятию «цивилизация»? Назови­те не менее трёх причин.

2. Чем отличаются цивилизация и культура? Что общего в содер­жании этих понятий?

3. Прокомментируйте слова учебника о том, что «между цивили­зацией и культурой существует не только область гармоничного сотрудничества, но и зона противоборства и конфликта».

4. Что означает следующее утверждение: «Цивилизованное обще­ство - открытое общество»? Может ли оно быть другим?

Практикум

1. В различных классификациях цивилизаций есть их деление на восточные и западные. В курсе истории вы знакомились с их раз­витием. Сформулируйте черты этих цивилизаций, заполнив таб­лицу в своих тетрадях.

Сравнительная характеристика восточной (аграрной) и западной (индустриальной) цивилизаций

Свободные строчки таблицы позволяют вам добавить от себя во­просы для сравнения.

2. Опираясь на ваши знания истории, приведите примеры ло­кальных, региональных и глобальных цивилизаций. Объясни­те, почему вы отнесли названные вами цивилизации к данным группам.

3. К факторам, определяющим сущность цивилизации, были от­несены следующие: географическая (или природная) среда, систе­ма ведения хозяйства (экономика), социальная организация (тип общества, социальная структура), религия (или идеология, возве­дённая в ранг религии), духовные ценности, политико-правовая система. Проанализируйте их, выясните, какие из них оказывают наибольшее влияние на развитие цивилизации, какие выступают следствием, а какие - причиной?

4. Сейчас многие исследователи говорят о формировании единой человеческой цивилизации. Опираясь на ваши знания истории и обществознания (вспомните изучение вопроса о глобализации), выскажите своё мнение о том, существует ли такой процесс или нет. Если вы считаете, что формирование единой цивилизации - реальное явление, то назовите его наиболее существенные при­знаки.

5. Признано, что одной из ведущих мировых цивилизаций являет­ся российская. Какие черты характерны для неё?

Похожая информация.

Источник:

В интервью «Газете.Ru» помощник президента России по научно-образовательной политике Андрей Фурсенко рассказал о том, что ждет российскую науку в ближайшие годы, откуда ей ждать финансирования и новых задач.

— По прежнему многие ученые говорят — и справедливо — о недостатке финансирования науки в России…
— В этом году был сформулирован очень важный принцип: доля ВВП, которая тратится на фундаментальные исследования, не должна уменьшаться. Такое поручение было дано по итогам заседания президентского Совета по науке . Пожалуй, в первый раз на моей памяти расходы именно на фундаментальные исследования были отнесены к защищенным статьям. Президент специально подчеркнул, что, конечно, важна вся наука, но все-таки фундаментальная наука — это прямая ответственность государства. И по сравнению с прошлым годом расходы на нее по крайней мере не упадут. А может быть, немножко подрастут.

— А как быть с тем, что рубль упал?
— Эта проблема касается не только науки, но и всей экономики, включая покупки на бытовом уровне. Понятно, что когда экономическая ситуация обостряется, то однозначно возникают проблемы везде, в том числе и в такой зависимой от бюджета сфере, как наука, например с закупками импортного оборудования и импортных расходных материалов. Это означает, что надо лучше планировать, надо четче концентрировать имеющиеся ресурсы на выделенных приоритетах.

Но хотя разговоров про слабый рубль много, я пока не слышал, чтобы какие-то принципиально важные исследования из-за этого были остановлены.

— А согласитесь ли вы с тем, что существует слишком серьезный дисбаланс между финансированием фундаментальной науки и финансированием прикладной? Нужно ли с этим что-то делать?
— Соглашусь. В нашей науке очень мало внебюджетных средств. Когда мы оцениваем бюджетное финансирование нашей науки, видим, что находимся в группе лидеров. Но когда начинается оценка привлечения внебюджетных средств, то тут ситуация ухудшается, причем и в относительных показателях, и в абсолютных. В разных странах, конечно, это распределение выглядит по-разному, но в Японии, США и странах Европы доля бюджетных средств на науку составляет 20-40%.

У нас же из бюджета идет 75-80% от общего объема финансирования науки. Это ненормально.

Это означает, что у нас нет полноценного партнерства с экономикой, с промышленностью. Может быть, отчасти это связано с тем, что наша наука, которая конкурентоспособна в ряде секторов, в качестве приоритетов выбирает не те сферы, где есть спрос на результат. Известно, что сегодня существенная часть финансирования в науке во всем мире идет в сферу биотехнологий, в исследования, связанные с медициной, с продуктами питания. У нас же до последнего времени традиционно считалось, что главная наука — это физика и что основные средства должны идти именно туда. Причем речь касалась не только ОПК, но и гражданской науки.

Действительно, в этой сфере мы неплохо смотримся, на хорошем уровне.

Но надо понимать, что сегодня главный спрос и главный центр тяжести в новых исследованиях сместился в другую сторону. И мы за этим смещением в полной мере не уследили.

Я думаю, что если наш академический сектор в науке (а я включаю туда и исследования в ведущих университетах, и исследования в национальных исследовательских центрах) в большей степени обратит внимание на то, что сейчас наиболее востребовано — и в мире, и в стране, то, думаю, и система финансирования тоже может поменяться. А если не обратим на это должного внимания, то так и будет получаться, что у нас деньги будут тратиться на результаты «чужой науки». Будут закупаться под ключ новые технологии, новые приборы. У нас сейчас идет перевооружение, например, медицинской сферы, перевооружение сельского хозяйства, пищевой промышленности, строительства, ЖКХ. Подавляющая часть разработок, технологий, продукции, которые сегодня в этих сферах носят высокотехнологичный характер, куплены за рубежом, причем, что называется, под ключ.

— И что же с этим делать?
— Надо более тесно работать с бизнесом. В первую очередь привлекать бизнес к формированию заявок, заказа, добиваться того, чтобы бизнес включился в полной мере в целеполагание для науки. И еще одно: чтобы решить, что делать, надо понять, почему мы должны делать то или иное. Мы очень мало внимания уделяем анализу наших приоритетов. Первое, чем мы должны заниматься (президент на последнем заседании Совета по науке это подчеркнул), — это разработкой стратегии научно-технологического развития страны, включая определение приоритетов.

Нужно сформулировать принципы определения новых направлений, которые должны иметь максимальную поддержку. Чтобы был реальный спрос со стороны промышленности, экономики, со стороны общества.

И чтобы это стало серьезным побудительным мотивом для ученых — заняться именно этими работами, этими направлениями. Одновременно должны быть определены меры, которые обеспечат создание соответствующей инфраструктуры, кадровое обеспечение именно этих направлений.

— Что должно быть написано в этой стратегии? Вот, допустим, увеличение продолжительности жизни в стране. Такая цель может быть задачей, на основе которой какие-то мероприятия пойдут в стратегию?
— Даже это требует расшифровки. Мы какую жизнь хотим сделать более продолжительной? Если мы говорим, что должны обеспечить долгую качественную жизнь, то надо объяснить, что мы понимаем под качеством жизни для здорового человека.

— Экология, продукты…
— Правильно.

— И медицина…
— И медицина! Причем медицина нужна не только для того, чтобы лечить болезни, спасать в кризисной ситуации. Она нужна еще и для того, чтобы поддерживать и восстанавливать здоровье. Самое лучшее лечение — профилактика. Не менее важна и реабилитация. Чтобы, уж если ты заболел, лекарства тебя лечили и давали минимальные побочные эффекты. Вот я часто привожу пример (вы, наверное, об этом писали), что эра антибиотиков кончается. И это вызов для всего мира. Что придет им на смену?

Сумеем мы создать новое поколение антибиотиков, которые являются вредоносными для микроорганизмов и при этом к которым привыкание еще не наступило?

Поэтому если говорить о стратегии, то нужно понять, какие главные проблемы — не научные, а экономические и социальные — стоят перед человечеством в целом и перед нашей страной в частности. И когда мы эти проблемы сформулируем, то посмотреть, на какие из этих вопросов мы могли бы ответить наиболее эффективно с привлечением науки, с привлечением каких-то новых технологий. Стратегия не должна восприниматься как перечисление каких-то проектов. Это более широкая и более значимая вещь.

— Стратегия будет подготовлена в ближайшее время?
— Я не думаю, что это получится быстро. Думаю, полгода-год. Мы должны проанализировать не только научную составляющую,но и социально-экономическую ситуацию, национальную специфику, геополитическую обстановку.

— А кто над этой стратегией будет работать и уже работает?
— Это поручено правительству и нам, вместе с Академией наук.

— То есть по большому счету при желании все люди науки смогут поучаствовать в создании стратегии?
— Не только науки, я повторяю, не только науки. Это очень важно!

— На этой неделе вы выступаете на крупном конгрессе, посвященном взаимодействию науки и бизнеса . О чем вы там собираетесь говорить?
— Примерно о том, о чем мы с вами сейчас и говорили. Буду говорить о том, насколько значим именно комплексный подход. Как раз про то, что главное, что сегодня, на мой взгляд, науке нужно от бизнеса, — это не деньги. Деньги придут сами, если будут интересные предложения и достойные результаты.

Главное — это реальное участие в целеполагании, в формировании заказов. Причем не заказ конкретного изделия, а совместное с учеными формирование перспектив.

— А можете ли привести какой-нибудь пример такого взаимодействия?
— На мой взгляд, примером такого взаимодействия должна стать Научно-технологическая долина МГУ. Она будет состоять из нескольких кластеров, и в их рамках (а я знаю, что уже соответствующие аналитические работы проделаны) нужно будет понять, как отвечать на многие острые ключевые проблемы. Я видел один из обзоров, который делался «Иннопрактикой» — той командой, которая сейчас готовит проект технологической долины. Там встречается тот же самый вопрос, связанный с резистентностью к антибиотикам. Для другого кластера есть целый блок вопросов, связанных с принципиально новыми материалами. Например, для «Росатома», перед которым проблема материаловедения стоит очень остро. Я не хотел бы это обсуждать, правильнее, если об этом будут говорить люди, которые отвечают за разработку. Но многие бизнес-партнеры высказали готовность пойти в долину, и они ориентированы на то, что у них под боком будет очень серьезный интеллектуальный потенциал из МГУ, причем молодой потенциал. Молодые преподаватели и, что очень важно, студенты, аспиранты — это люди незашоренные.

И с этими людьми бизнес-партнеры смогут и обсуждать, и решать какие-то проблемы.

Чем хорош МГУ? Своей универсальностью, энциклопедичностью, фундаментальностью. Там очень серьезная медицина, хороший биофак, неплохое материаловедение и очень сильная математическая школа. Коли так, то бизнес — если он займется анализом того, что там есть, совместно с учеными, — действительно имеет шанс что-то найти вместе с ними для будущего. И самое главное, чтобы эта совместная работа была налажена.

Вы же слышали, наверное, кто в долине будет потенциальными партнерами.

Среди них есть люди, которые видят узкие горлышки в масштабных задачах. И они могут сказать ученым: вот это надо расширить.

Конечно, может, это идеалистическая картина, но надо ставить себе задачи такого масштаба.

— Хочется сравнить со «Сколково», но уже много говорили, что это разные проекты. Спрошу так: почему подобный проект никто не пытался создать раньше?
— А у нас многое изменилось за 10 лет, с момента начала национальных проектов в образовании, в здравоохранении и в сельском хозяйстве. Это были очень масштабные проекты. Параллельно с этим, вспомните, когда в 2008 году возник кризис, и стало ясно, что, к сожалению, кризис становится перманентным, было принято еще одно принципиальное решение: достаточно крупные суммы — 100 млрд руб. на три года — были брошены на развитие ряда новых инструментов в области науки, в том числе на программу «мегагрантов» и реализацию 218-го постановления, когда мы деньги начали давать не исследователям, а бизнесу, для того чтобы бизнес, добавив свои средства, сделал заказ университетам на интересующие его исследования.

В результате сегодня в России мы имеем несколько десятков университетов, которые абсолютно конкурентоспособны в мире, по всем направлениям. Это неплохо, согласитесь.

У нас как минимум такое же количество научных институтов, которые по своему оборудованию и по кадровому составу конкурентоспособны на мировом уровне. У нас начало расти количество научных работников в стране, причем за счет молодежи. Начали появляться более серьезные и масштабные задачи. Технологическая долина сегодня позволяет сделать следующий шаг в науке. Видимо, нужны новые формы. И нужен новый уровень задач.

— Ну все-таки далеко не все ученые в стране довольны своим положением…
— Ну, у нас по-прежнему «плач Ярославны» присутствует, что все плохо, все не так. На самом деле страна, в которой полторы сотни абсолютно конкурентоспособных исследовательских центров и университетов нормально работают, способна реализовать серьезные проекты. Мы можем сколько угодно сетовать на то, что у нас процент финансирования от ВВП не такой, как, например, в Финляндии или в Израиле. Но мы должны помнить, что масштаб нашей страны и масштаб нашей науки — не в удельном выражении, а в абсолютном — все-таки позволяют нам рассчитывать на большее. Поэтому те вопросы, которые мы перед собой ставим сегодня, они появились не только потому, что мы «взбодрились», а потому, что появились объективные возможности для решения вот этих задач.

Если говорить о возможности приближения двух мегацивилизаций, то важно вернуться"друг к другу лицом"(по. Киплингу), чтобы услышать другого, понять его. Цивилизационные различия сохранятся но исчезнет непонимание, а значит, чувство превосходства одних над другими.

Именно в сохранении культурно-исторического многообразия многие исследователи видят основание успешного будущего человечества. Сторонники этой позиции подчеркивают ту бесспорную мысль, что в основе развития бу удь какого-либо жизнеспособного организма (в том числе сообщества людей) лежит многообразие форм и видов. Распространение же единых, общих для всех цивилизаций культурных традиций, жизненных укладов положит конец развития человеческого обществва.

Существует и другая точка зрения. Согласно ей отличие цивилизационных ценностей, хранимой приведет в перспективе к столкновению цивилизаций, в первую очередь, христианской и арабо-мусульманской. Вий йны перестанут носить межгосударственный, межнациональный характер, они станут межцивилизационными, а значит, еще более разрушительнымми.

Чтобы не допустить такого варианта развития событий, необходимо стремиться к стиранию различий между культурно-историческими сообществами, для того чтобы в перспективе утвердилась единая мировая цивилизация. Западные исследователи считают, что уже сегодня многие ценности, зародившиеся в европейской цивилизации, становятся общечеловеческими. В экономической сфере - это достигнутый уровень развития производительных сил современные технологии, порожденные новым этапом научно-технической революции, рыночное регулирование экономики. В политической сфере общечеловеческую базу составляют правовое государство, действующее на основе демокра политических норм, зрелое гражданское общество. В духовноморальний сфере достоянием всех народов есть большие достижения науки, искусства, а также общечеловеческие моральные ценности. А какова ваша позиция в этой суп еречциечці?

Основные понятия

Ценности. Востока. Ценности. Запада. Традиционное общество. Мировая цивилизация

Типология. Иерархия. Теократическая государство

Вопросы для самопроверки

1. В чем выражается цивилизационное многообразие мира?

2. Какие типы цивилизаций выделяют историки и социологи разных направлений?

3. Как и почему возник деление мира на. Восток и. Запад?

4. Какие черты присущи восточном обществу?

5. Под влиянием каких факторов состоял менталитет человека западного мира?

6. В чем суть дискуссии по вопросу о перспективах цивилизационного развития?

1. Некоторые исследователи сравнивают различия, хранящихся между. Востоком и. Западом с асимметрией головного мозга человека, в котором правое полушарие отвечает за художественное видение мира, интуицию, а левое - за л логику, анализ. Нормальную деятельность мозга обеспечивают в единстве оба полушария. Так же и человеческое общество может полноценно развиваться только при сохранении своеобразия. Востока и. Запада ли уместно приведено сравнение? вок?

2. Рассмотрим пример:

надомных работников при оплате 10 марок за изделие изготавливает 10 таких изделий за день, зарабатывая, таким образом, ежедневно 100 марок. После удвоения оплаты за единицу продукции он стал делать 5 изделий, зал оставив свой заработок прежним. Другой работник, находясь сначала в таких же условиях, после повышения оплаты за единицу продукции в 2 раза стал делать 15 изделий в день, доведя, таким образом, свой ежедневный доход до 300 марок. Поведение любого работника характерна для ментальности традиционного общества, а какого - индустриального общества? бір.

3. Индийский писатель. Р. Тагор высказал такую??мысль:. Восток изменит всю картину западной цивилизации,"вдыхая в нее жизнь там, где она механистическая, заменяя холодный расчет человеческим чувством и пр рагнучы не столько к мощи и успеха, сколько к гармоничному и живого развития, к истине и красоте"Согласны ли вы с такой оценкой роли. Востока в мировом развитии?. Обоснуйте свой висноввок.

https://www.сайт/2018-02-19/pedagogi_innovatory_kak_uberech_nashu_shkolu_ot_katastrofy_a_iz_rebenka_vyrastit_geniya

«Мыслителя можно формировать уже в начальной школе»

Педагоги-инноваторы: как уберечь нашу школу от катастрофы, а из ребенка вырастить гения

Можете представить, чтобы школьник не высиживал уроки, а занимался исследованиями, проектировал, изобретал, да так, чтобы его замыслы воплощались на реальном промышленном производстве, причем не где-то в «закутке», а с учетом общей стратегии развития предприятия и даже региона? Лично я себе такого не представлял. Пока не познакомился с разработчиками метапредметного подхода в образовании. «Мета» (μετά) обозначает переход к другому, перемену состояния, превращение: это основной принцип методики, нацеленной на развитие у ребенка способностей самостоятельного творческого мышления на стыке учебных дисциплин. Мои собеседники — Нина Громыко, Ольга Глазунова и Игорь Семин, ведущие сотрудники московского Института опережающих исследований им. Е. Л. Шифферса (директор — широкоизвестный педагог, основоположник метапредметного подхода Юрий Громыко).

Место нашей встречи — Технический университет Уральской горно-металлургической компании: для УГМК инновационное сопровождение будущих инженеров со школьной скамьи и, следовательно, переподготовка педагогов — приоритет. Московские специалисты приехали сюда, чтобы в формате игр и мозговых штурмов научить преподавателей школ и центров дополнительного образования выявлять у маленьких воспитанников выдающиеся инженерные способности и «выращивать» их до уровня готовых актуальных изобретений — порой удивительных, неожиданных, недоступных для взрослых с их стереотипным восприятием проблем.

«Дело не в гениальности, а в педагогических технологиях»

— Прежде всего поговорим о вашей технологии. У меня создалось впечатление, что она рассчитана на гениальных детей. У нас в стране так много детей-гениев?

— Если вы работаете не на отбор «юных дарований» (на что работают, к примеру, разнообразные олимпиады), а на повышение общего уровня человеческого капитала в детской возрастной когорте, то для вас каждый ребенок — одаренный. На программу «Лифт в будущее» (большая серия мероприятий, прежде всего выездных проектных школ, осуществлявшихся благотворительным фондом АФК «Система» совместно с Институтом опережающих исследований с 2014 по 2017 год — авт.) приезжали дети, которые не знают ни физики, ни химии, были совершенно не мотивированы. Через три недели работы в команде с другими детьми они делали все, чтобы попасть на следующую проектную школу. Это совсем другие ребята — с точки зрения знаний, мотивации, деятельности в проекте. То есть дело не в гениальности, а в педагогических технологиях, которые вы применяете и которыми раскрываете одаренность ребенка. Мы своими метапредметными технологиями «достаем» из ребенка на 30-40% больше, чем без их применения.

— В связи с наступающей четвертой промышленной революцией, автоматизацией, роботизацией, с исчезновением многих традиционных профессий и появлением новых исследователи будущего говорят про конец эпохи, когда мы пользовались раз и на всю жизнь полученным образованием. Придется учиться всю жизнь. Что важнее в такой ситуации — профориентация ребенка или обучение универсальным знаниям, качествам, навыкам?

— Мы, разработчики метапредметного подхода, отвечаем на этот вопрос так: надо формировать способности, которые обеспечивают пять базовых процессов: мышление, понимание, рефлексию (то есть самоосмысление), действие, коммуникацию. Очень важна способность воображения. Если такие способности развиты, в любую предметную область или профессиональную задачу можно войти очень быстро. Одним словом, нужно готовить ребенка универсально, ориентировать его не на какую-либо конкретную профессию, а на перспективную область деятельности, которая может открыть ему широкие горизонты. Горизонты связаны с проблемами: если ребенка посвятить в проблему, лет через двадцать, попутно усвоив и сделав много чего, он ее решит. Мой любимый пример — Генрих Шлиман: в шесть лет он прочитал историю Древнего мира, и ему не понравилось, что все вокруг говорили, будто Троя — это сказка. Он сказал: нет, не сказка, и я ее откопаю. В 50 лет он ее откопал, а еще придумал особый способ изучения иностранных языков и стал полиглотом.

— Учиться на протяжении всей жизни не значит постоянно менять профессии. Постоянная смена обессмысливает профессионализм. Когда человек, имеющий за спиной, к примеру, 30 лет педагогического стажа, каждодневных профессиональных размышлений и трудов, мастерства, приравнивается к тому, у кого опыт исчисляется всего несколькими месяцами, получается, что наставником может стать кто угодно. По-моему, это самообман. Обессмысление профессионализма приведет к падению качества профессиональных продуктов, учителя разучатся учить, а повара — готовить и так далее. Думаю, в конце концов мы встрепенемся и восстановим профессиональные подходы. Так что, скорее, нужно говорить все же о совершенствовании в рамках профессии и смежных занятий.

— А с какого возраста следует начинать заниматься ребенком, чтобы воспитать качества, о которых сказал Игорь Иванович?

— С рождения. И такие технологии есть. Нами разработана и воплощена технология сопровождения ребенка с детского сада и начальной школы до вуза. Меня в свое время потрясло выступление Евгения Евгеньевича Шулешко, воспитанника и последователя нашего учителя Василия Васильевича Давыдова (выдающийся советский и российский психолог и педагог, академик — авт.). Он рассказывал, зачем в наших крестьянских семьях «опевали» ребенка в первые полгода после его рождения. Этот, первый, период его жизни связан с развитием речи, и если с первых дней петь песни, колыбельные, у ребенка лучше развиваются речевые, языковые способности, а если не «опевать», с дальнейшим развитием речи возникают трудности. Если говорить о воображении, то эта важнейшая способность максимально развивается к концу начальной школы, потом, при переходе от начальной школы к среднему звену, она начинает ослабевать.

— Мыслителя можно формировать уже в начальной школе — вот главный принцип нашей концепции образования, основанной на подходах Василия Васильевича Давыдова. Это понимание было завоевано в результате Великой Отечественной войны. Фронтовики типа Александра Зиновьева вернулись с войны и сказали: мы еще не выиграли в войне до конца и, чтобы выиграть навсегда, теперь нужно заниматься развитием мышления. Так в начале 50-х годов был создан сначала Московский логический кружок (основатели и участники — знаменитые советские философы и педагоги Георгий Щедровицкий, Александр Зиновьев, Мераб Мамардашвили, Никита Алексеев и другие — авт.), а из него стараниями Щедровицкого, — Московский методологический кружок. Ради развития мышления эти ученые шли на бескомпромиссную борьбу (их труды не публиковались, а Зиновьев был выслан из Советского Союза — авт.) и вытягивали советскую школу на высший мировой уровень, внесли большой вклад в то, что к 1990 году у нас выросли передовые педагогические технологии.

Лёля Мингалева/сайт

А в 2000-м на этих технологиях возник московский проект «Строим Школу Будущего». Масштаб был большой. Основная идея формирования российской школы будущего в Москве состояла в том, чтобы, выделив лучшие образцы существующей практики столичного и мирового образования, реализующиеся «прорывные» проекты, создать на их основе единую инфраструктуру общенародной школы будущего вначале в Москве, а затем и по всей России. Проект «Строим Школу Будущего» послужил толчком для федерального проекта — национальной образовательной инициативы «Наша новая школа». Нашим опытом заинтересовался Пекин. В результате китайцы позаимствовали эту модель, хотя до этого, в так называемые «нулевые» годы, интересовались преимущественно американскими подходами. А вот в Москве наш проект свернули.

«На результаты сдачи ЕГЭ невозможно смотреть без содрогания»

— Что произошло?

— В то же самое время, с начала 2000-х годов, верх в нашей образовательной политике взяли приверженцы так называемой «модернизации образования». Был взят курс не на суверенизацию образования, но на подчинение его западным образовательным моделям и технологиям. В конечном счете — на «макдональдизацию». Было провозглашено, что все отечественные достижения — отстой и нет ничего лучше, чем тестовая система и Болонский процесс.

Хотя еще в 1983 году Национальная комиссия по образовательной успешности США подготовила доклад «Нация в опасности. Императив для реформы образования». Его авторы — большой коллектив, куда вошли ректоры разных американских вузов, директора школ, главы ряда штатов и другие специалисты. В докладе говорилось о катастрофическом положении в американском образовании. Провал связывался именно с введением тестовой системы. Приведу всего одну цитату: «Если бы недружественная иностранная держава попыталась навязать Америке тот посредственный уровень образования, который существует сегодня, мы вполне могли бы рассматривать это как акт войны. Произошло так, что мы сами позволили такому случиться. Мы даже растратили те достижения в успеваемости студентов, которые возникли в ответ на вызов, брошенный спутником (имеется в виду первый искусственный спутник Земли, запущенный на орбиту Советским Союзом в 1957 году; американцев это событие повергло в шок и подтолкнуло к бурному развитию образования, науки и технологий — авт.). Более того, мы уничтожили основные системы поддержки, делавшие эти успехи возможными. По сути, мы совершили акт бездумного одностороннего образовательного разоружения».

Тридцать лет спустя, в марте 2011 года, на встрече со школьниками и их родителями в Вашингтоне о том, что от тестов нужно отказываться, заявлял уже президент Соединенных Штатов Обама.

— Уровень школьного образования в США действительно гораздо менее однородный, чем в России. У значительных групп населения, которые учатся в простых местных школах, уровень очень низкий. Я сталкивалась с тем, что студент медицинского вуза, будучи хорошо специализированным в своей узкой области, совсем не знает географии за пределами США, просто на уровне Митрофанушки. Где Россия, где Китай, ему неведомо. Историю тоже знает только в пределах американской. Например, считает, что Гитлер — это российский политик.

— Потому что они работают как «пылесосы», собирают талантливых студентов со всего мира, умеют вырастить инновации и коммерциализировать их. А у нас связи между средним и высшим образованием, исследованием, изобретательством, производством и внедрением — не выстроены. Наши, отечественные, суверенные прорывные технологии в области образования были остановлены, и сегодня школы и вузы готовят «специалистов», которые реальной экономикой зачастую не востребованы. (По данным социологических опросов, до 40% выпускников вузов в дальнейшем не используют знания, полученные в процессе получения высшего образования, — авт.).

Однако в то же время, что и Обама, в августе 2011 года, Медведев говорит: «Практически нет ни одной страны, где отсутствовал бы экзамен, подобный нашему… И раз человечество от этого не отказывается, значит, это правильный путь». Это было сказано в ответ на резкую критику в адрес ЕГЭ директора республиканской естественно-математической школы при Адыгейском государственном университете Мамия Дауда. Реплика директора школы вызвала тогда овацию у педагогов. Но ЕГЭ устоял.

В октябре 2014 года педагогическая и научная общественность России собралась на Форум Общероссийского народного Фронта «Качественное образование во имя страны», он проходил в Пензе. Одна из главных задач форума состояла в том, чтобы убедить президента Путина отказаться от ЕГЭ. Однако не удалось: ЕГЭ устоял и на этот раз. Хотя уже совершенно очевидно, что ЕГЭ бульдозером прошелся по нашей средней школе, а Болонский процесс — по высшей.

Основное завоевание перестройки в области образования — небольшие авторские школы с индивидуальным подходом, понимание того, что мышление не формируется на «ледовой арене». В 2000-е все было направлено на то, чтобы разрушить собственную педагогическую науку и практику, заменить индивидуальный подход «усредниловкой», причем куда худшей, чем советская, и построить большие образовательные комбинаты. А инструментом стало финансово-экономическое обоснование: деньги идут за учеником. Экономизмом наехали на социальную сферу и прибрали ее к рукам.

Глобальный экономический кризис 2008 года радикально проблематизировал ценности праволиберальной экономики, но процесс «раскурочивания» социальной сферы, который проводился в соответствии с неверными, уже обанкротившимися экономическими представлениями, шел у нас полным ходом вплоть до августа 2016 года, когда новым министром науки и образования была назначена Ольга Юрьевна Васильева. Сразу после назначения она сказала, что ЕГЭ разрушает старшую школу, потому что фактически школьники в старших классах не учатся, а вынуждены «натаскиваться» на ЕГЭ; педагог тоже поставлен в жесткие условия: либо он готовит к ЕГЭ, либо не готовит. Поэтому учебные программы не выполняются, уровень образованности стремительно падает. В 2014 году почти 20% выпускников российских школ не справились с ЕГЭ по русскому языку. В том же году пришлось снизить пороговую оценку на ЕГЭ по математике — с 24 до 20 баллов. Но многие учащиеся не смогли преодолеть и этот порог. В одной только Москве государственную итоговую аттестацию не прошли 3 тысячи человек.

— Мы дошли до такого позора, как сокрытие результатов сдачи ЕГЭ, потому что на них невозможно смотреть без содрогания. Вузы принимают безграмотных выпускников и вынуждены жертвовать первыми семестрами, чтобы подтянуть студентов до более-менее приемлемого уровня. Но ЕГЭ продолжает действовать.

— Апологеты ЕГЭ убеждают, что он дает возможность ребятам из глубинки поступать в столичные вузы.

— Ребята из глубинки поступают в столичные вузы, а в провинции вымывается интеллектуальный потенциал. В крупных городах и столицах путь наших наиболее одаренных выпускников не оканчивается — дальше он лежит за рубеж. Никто не говорит, что нужно запретить выезжать из регионов в Москву, но при этом нужно развивать образование и профессиональную востребованность по всей стране, а для этого ЕГЭ не только не нужен, а вреден. Еще один «аргумент» в защиту ЕГЭ: он снижает коррупцию в образовании. Но данные различных ведомств, в том числе МВД, показывают, что это не так, совсем наоборот.

Но самое опасное, что ЕГЭ, изуродовав старшую школу, захватывает уже и младшую, скоро подберутся к дошкольникам. Родителям внушают, что школа — для того, чтобы по ее окончании успешно сдать ЕГЭ, больше ни для чего. Уже в начальной школе им настойчиво рекомендуют нанять репетитора, дескать, иначе ЕГЭ не сдать. И учитель, недоучивший в школьном классе, вечером работает в качестве репетитора. Родители не профессионалы — они слушают, что им говорят, и, соответственно, требуют от школы именно успешной сдачи ЕГЭ и именно в этом ключе «накачивают» детей, все остальное их интересует гораздо меньше. Педагоги как профессионалы понимают, что ЕГЭ разрушает их предмет, образование в целом, их возможности эффективно работать с ребенком. Но результаты ЕГЭ — основной параметр, которым измеряется результативность их труда, от него зависят рейтинги школ, надбавки к зарплате и так далее.

Наиль Фаттахов/сайт

— К слову, низкие зарплаты тоже вынуждают к репетиторству и скрытой коррупции…

— Низкие зарплаты — в регионах, небольших городах. А в Москве средняя зарплата школьного учителя — в районе 65 тысяч рублей, этого достаточно для нормальной жизни. Так что сама по себе высокая зарплата не является противоядием. К злоупотреблениям подталкивает искаженная система показателей качества образования и профессиональных ценностей, выстроенная в нашей образовательной системе.

«Все ведет к фальсификации, профанации, начетничеству»

— Вы говорите об «убийстве» отечественной педагогической мысли. Но, насколько я понимаю, ваши метапредметные технологии, методы проектного обучения заложены в федеральные государственные образовательные стандарты, ФГОСы.

— Так, но фактически учителя этими технологиями и методами не владеют, в лучшем случае применяют их интуитивно, а в большинстве случаев по старинке «сидят» на отдельных предметах — математике, физике, химии и так далее, — которые оторваны друг от друга, никак друг с другом не связаны. А дело в том, что технологии обучения разработали мы, а ФГОСы составляли другие, и к контролю за исполнением стандартов мы не допущены. Метапредметный компонент в них прописан нечетко, адекватных программ переподготовки педагогов нет. Методических центров хоть отбавляй, методисты разбираются в метапредеметах «лучше» нас, разработчиков, курсы работают как конвейер. Но что на выходе? Учительские кадры не подготовлены, эксперты тоже. При этом учителя обязаны отчитываться о выполнении ФГОСов: идут постоянные проверки, рейтингование. К чему все ведет? К фальсификации, профанации, начетничеству.

— А в конечном счете к дискредитации образовательной технологии. Учителя в нервном, расшатанном состоянии, и тут начинаются разговоры, что метапредметы — это ерунда, одни слова. «Кто-нибудь видел реальное исполнение и результаты? Никто, значит, это чистой воды формализм, только время зря тратим».

— Но нынешний министр образования Ольга Васильева не похожа на проводника западных разработок, даже наоборот.

— Новый министр, по-видимому, действительно была назначена в связи с необходимостью изменения предыдущего курса в области нашей образовательной политики. Посмотрим, что из этого выйдет. Но что будет вместо? Возврат к советской школе? В области естественно-научного образования советская школа — лучшая в мире, и говорить нечего. Но наряду с явными преимуществами были и явные недостатки: идеологизация, монопредметность, то есть отсутствие связи между предметами, отрыв от фундаментальной науки и инновационной промышленности.

— Хорошо, а есть в стране достаточные кадровые ресурсы, чтобы возродить нашу, самобытную педагогическую науку и практику?

— Что такое образовательная технология, практика? Это учебные и методические пособия, объясняющие особенности данной технологии. Это подготовленные педагоги, способные работать с опорой на нее. Это дидакты, разрабатывающие новые единицы содержания для разных курсов по разным предметам; методисты, создающие формы, адекватные для передачи нового — метапредметного — содержания образования; антропологи-диагносты, способные выявлять и отслеживать у детей разных возрастных ступеней рост способностей; нового типа управленцы. Одним словом, научно-образовательные коллективы в разных регионах России, работающие в школах и со школами, имеющими разные уклады и традиции. Несмотря ни на что, мы за 25 лет работы на суверенное российское образование все это создали. И хорошо, что технологии не уничтожаются быстро, «модернизация» их еще не «переварила».

Мы покрыли рынок образовательных услуг проектными школами, где обучаем методам проектирования с опорой на метапредметный подход в образовании, работаем с «точками прорыва», на наши технологии опираются целые коллективы. Особенно мощно наши инициативы прозвучали в рамках программы «Лифт в будущее»: начиная с 2014 года мы регулярно проводили проектные школы как на региональном, так и на федеральном уровне — в «Артеке», «Орленке». По заказу «Иннопрактики» в марте 2016 года была проведена выездная школа с опорой на метапредметные технологии во Всероссийском детском лагере «Океан». Мы проводили и проводим проектные сессии в образовательном центре «Сириус» в Сочи. Важнейшие принципы метапредметной технологии были использованы нами на пяти ярославских форумах «Будущие интеллектуальные лидеры России». Во всех этих событиях наши бывшие ученики участвовали уже в качестве преподавателей. Потенциал молодежи выращен и сохранен.

Но пока мы всем этим занимались, была запущена операция большего, геополитического масштаба, нацеленная на слом суверенности, в отношении не только нашей, но и других стран. Мы проиграли — по финансовым, пропагандистским ресурсам. Нас законсервировали, не дали сделать следующего шага. Машина была остановлена на полном ходу. Теперь мы и наши последователи ждем самоопределения министра образования. Потому что образ поведения урки, который приходит в школы, резня, самоубийства детей, наркотики, педофилия — это уже катастрофа. Тут «работа над ошибками» на местах не поможет, нужна целостная государственная политика. У нас в стране много замечательных образовательных технологий, не только наши. Но кто и за какие деньги будет их внедрять? Это вопрос не к разработчику инновации, а к управленцу, политику.

Яромир Романов/сайт

Директор нашего института Юрий Вячеславович Громыко, будучи главой экспертного совета Москвы по экспериментальному и инновационному образованию, еще 5 лет назад собрал директоров школ, тех, кто осмелился прийти, и предупредил: начинается дефолт образования. Сейчас это видят все: дефолт произошел. Дальше наступит то, что сейчас кажется невозможным: образование превратится в свободный рынок услуг — покупай какую хочешь, учитель-предметник окажется ненужным, от школы останутся только стены, здание, коробка, а потом и здание кому-нибудь передадут. Поэтому сегодня в учительской среде происходит бифуркация, самоопределение. Мне, пока я нахожусь здесь, у вас, каждый день звонят даже из самых отдаленных территорий страны: люди хотят развиваться сами и развивать образование.

— И что им делать, чтобы не задохнуться до разворота государственной политики, если это вообще произойдет?

— В такой ситуации последнее слово, решение работать по метапредметным технологиям или не работать и просто «отписываться» о том, что все эти технологии уже давно реализовали в соответствии со ФГОС, принадлежит каждому конкретному учителю, завучу, директору школы, региональному руководителю образования. Им нужно выбирать самостоятельно, под собственную ответственность. Если человек принимает положительное решение, то лучше действовать спокойно, без затраты огромного количества сил на «агитацию» окружающих, потому что иначе не останется времени на дело, он должен сам найти необходимые ресурсы. Все покажет реальный образовательный результат — насколько будут развиты способности и мировоззрение наших детей.

— Это подвижничество, далеко не каждый способен на такие поступки.

— Почему подвижничество? Нормальный профессионализм, создание условий для нормальной эффективной работы с детьми.

— На ваших образовательных технологиях растут рационализаторы, изобретатели, будущие инженеры с глубоким междисциплинарным взглядом на проблемы и задачи. В них наверняка заинтересованы наш бизнес, промышленность, крупные корпорации. Подтверждение — ваше сотрудничество с УГМК. Это уникальный пример или типичный?

— Одна из главных проблем, для решения которой требуются передовые образовательные технологии, — это проблема содержательной (не финансово-экономической, но именно содержательной) интеграции образования, фундаментальной науки и инновационной промышленности. В СССР эта проблема решалась плохо. Массовая советская школа была изолирована от других сфер практики. Последствия этого мы испытываем до сих пор: чем лучше работают некоторые образовательные учреждения, тем стремительнее их выпускники уезжают за рубеж. Соответственно, то направление, в котором движется УГМК, готовя и проводя «инженериады», и та модель интеграции, на которую они опираются, реализуя проектный подход, представляются нам наиболее правильными и с точки зрения макрозадач — задач восстановления суверенности российского образования, — и с точки зрения решения прагматических вопросов кадровой подготовки для самой компании.

Программу обучения в Верхней Пышме (где располагается Технический университет УГМК — авт.) мы разработали, опираясь на собственный опыт внедрения авторской образовательной модели «Школа генеральных конструкторов». Суть ее в том, что учащиеся осваивают переход от новых научных знаний и фундаментальных принципов к новым техническим и технологическим решениям проблем и задач, еще неразрешимых в настоящее время, и далее — к новым формам организации деятельности: к новым производствам и бизнесам, к новым отраслям и кластерам, причем следующего технопромышленного уклада.

В УГМК мы показали, как можно шаг за шагом вовлекать ребенка в решение реальной технологической задачи, причем делать это без назиданий и подсказок, а усиливая живой интерес подростка к науке и технике. Инженеров мы учили, как формулировать темы, чтобы включать ребят не в рутинные, давно решенные вопросы, а в реально прорывные направления индустриального развития. А вместе с педагогами разбирали, как эти кейсы переводить в систему доступных школьникам задач: предметных, метапредметных, учебных — чтобы интерес ребенка только усиливался. Я убеждена: проекты, создаваемые учащимися в школьных кружках, инженерных классах, в Техническом университете УГМК, могут по-настоящему способствовать и промышленному, и социально-инфраструктурному развитию тех регионов, где присутствуют предприятия компании. А таких регионов немало.