Роль библии в русской культуре и литературе. О «христианском духе» русской литературы: pro et contra Христианские воззрения Л. Н. Толстого

Православные традиции в творчестве И. С. Тургенева

Проблема «Тургенев и православие» никогда не ставилась. Очевидно, этому препятствовало прочно укоренившееся еще при жизни писателя представление о нем как об убежденном западнике и человеке европейской культуры.
Да, Тургенев действительно был одним из самых европейски образованных русских писателей, но он был именно русским европейцем, счастливо соединявшим в себе европейскую и национальную образованность. Он великолепно знал русскую историю и культуру в истоках, знал фольклор и древнерусскую книжность, житийную и духовную литературу; интересовался вопросами истории религии, расколом, старообрядчеством и сектантством, что получило отражение в его творчестве. Он превосходно знал Библию, и особенно Новый Завет, в чем нетрудно убедиться, перечитывая его произведения; преклонялся перед личностью Христа.
Тургенев глубоко понимал красоту духовного подвига, сознательного отречения человека от узкоэгоистических притязаний ради высокого идеала или нравственного долга – и воспел их.
Л.Н.Толстой справедливо усмотрел в творчестве Тургенева «не формулированную… двигавшую им в жизни, и в писаниях, веру в добро – любовь и самоотвержение, выраженную всеми его типами самоотверженных, и ярче и прелестнее всего в «Записках охотника», где парадоксальность и особенность формы освобождала его от стыдливости перед ролью проповедника добра». Несомненно, что эта вера Тургенева в добро и любовь имела христианские истоки.
Тургенев не был религиозным человеком, какими были, к примеру, Н.В.Гоголь, Ф.И.Тютчев и Ф.М.Достоевский. Однако, как большой и справедливый художник, неутомимый наблюдатель российской действительности, он не мог не отразить в своем творчестве типов русской религиозной духовности.
Уже «Записки охотника» и «Дворянское гнездо» дают право на постановку проблемы «Тургенев и православие».

Даже самый суровый и непримиримый оппонент Тургенева Достоевский, в пылу ожесточенной полемики, нередко отождествлявший его с «заклятым западником» Потугиным, прекрасно понимал национальный характер творчества Тургенева. Именно Достоевскому принадлежит один из самых проникновенных анализов романа «Дворянское гнездо» как произведения глубокого национального по своему духу, идеям и образам. А в Пушкинской речи Достоевский прямо поставил Лизу Калитину рядом с Татьяной Лариной, увидев в них правдивое художественное воплощение высшего типа русской женщины, которая – в соответствии со своими религиозными убеждениями – сознательно жертвует личным счастьем ради нравственного долга, ибо для нее представляется невозможным построить свое счастье на несчастье другого.
Маленький шедевр Тургенева в рассказе «Живые мощи» (1874) – произведение с незамысловатым сюжетом и весьма сложным религиозно-философским содержанием, раскрыть которое представляется возможным лишь при тщательном анализе текста, контекста и подтекста, а также изучении творческой истории рассказа.

Сюжет его крайне прост. Рассказчик во время охоты попадает на хуторок, принадлежащий его матери, где встречается с парализованной крестьянской девушкой Лукерьей, некогда веселой красавицей и певуньей, а теперь после произошедшего с ней несчастного случая живущей – всеми забытой – уже «седьмой годок» в сарайчике. Между ними происходит беседа, дающая подробную информацию о героине. Автобиографический характер рассказа, подкрепленный авторскими свидетельствами Тургенева в его письмах, легко выявляется при анализе текста рассказа и служит доказательством жизненной достоверности образа Лукерьи. Известно, что реальным прототипом Лукерьи была крестьянка Клавдия из принадлежавшего матери Тургенева села Спасское-Лутовиново. О ней Тургенев рассказывает в письме к Л. Пичу от 22 апреля н. ст. 1874 года.

Основным художественным средством для обрисовки образа Лукерьи в рассказе Тургенева является диалог, содержащий информацию о биографии тургеневской героини, ее религиозным миросозерцании и духовных идеалах, о ее характере, главными чертами которого являются терпение, кротость, смирение, любовь людям, незлобие, умение без слез и жалоб переносить свою тяжкую долю («нести свой крест»). Эти черты, как известно, высоко ценит православная церковь. Они присущи обычно праведникам и подвижникам.

Глубинную смысловую нагрузку несут в рассказе Тургенева его заглавие, эпиграф и опорное слово «долготерпение», определяющее основную черту характера героини. Подчеркну: не просто терпение, а именно долготерпение, т.е. великое, безграничное терпение. Возникнув впервые в тютчевском эпиграфе к рассказу, слово «долготерпение» неоднократно затем выделяется в качестве главной черты характера героини в тексте рассказа.
Заглавие – ключевое понятие всего рассказа, раскрывающее религиозно-философский смысл произведения в целом; в нем в краткой, сжатой форме сконцентрирована содержательно-концептуальная информация всего рассказа.

В четырехтомном «Словаре русского языка» находим следующее определение слова «мощи»:

«1. Высохшие, мумифицировавшиеся останки людей, почитаемых церковью святыми, имеющие (по суеверным понятием) чудодейственную силу.
2. Разг. Об очень худом, изможденном человеке. Живые (или ходячие) мощи – то же, что мощи (во 2 знач.)».
Во втором значении дано истолкование слова «мощи» (с отсылкой на словосочетание «ходячие мощи») и во «Фразеологическом словаре русского литературного языка», где сказано: «Разг. Экспрес. Об очень худом, изможденном человеке».
Тот факт, что внешний облик парализованной исхудавшей Лукерьи вполне соответствует представлениям о мумии, «ходячих (живых) мощах», «живом трупе», не вызывает никакого сомнения (именно такой смысл вкладывает в это понятие местные крестьяне, давшие Лукерье меткое прозвище).
Однако подобное чисто житейское толкование символа «живые мощи» представляется недостаточным, односторонним и обедняющим творческий замысел писателя. Вернемся к первоначальному определению и вспомним, что для православной церкви нетленные мощи (тело человека, не подвергшееся после смерти разложению) являются свидетельством праведности умершего и дают ей основание причислить его к лику святых (канонизировать); вспомним определение В. Даля: «Мощи – нетленное тело угодника Божия».

Итак, нет ли в заглавии рассказа Тургенева намека на справедливость, святость героини?

Без сомнения, анализ текста и подтекста рассказа особенно эпиграф к нему, дающего ключ к дешифровке закодированного заглавия, позволяет ответить на этот вопрос положительно.
При создании образа Лукерьи Тургенев сознательно ориентировался на древнерусскую житийскую традицию. Даже внешний облик Лукерьи напоминает старую икону («ни дать ни взять икона старинного письма…»). Жизнь Лукерьи, исполненная тяжких испытаний и страданий, более напоминает житие, чем обычную жизнь. К числу житийных мотивов в рассказе относятся, в частности: мотив внезапно расстроившейся свадьбы героя (в данном случае героини), после чего он вступает на путь подвижничества; вещие сны и видения; безропотное многолетнее перенесение мук; предзнаменование смерти колокольным звоном, который доносится сверху, с неба, причем праведнику открыто время его смерти, и т.д.

Духовные и нравственные идеалы Лукерьи сформировались в значительной мере под влиянием житийной литературы. Она восхищается киево-печерскими подвижниками, чьи подвиги, в ее представлении, несоизмеримы с ее собственными страданиями и лишениями, а также «святой девственницей» Жанной д’Арк, пострадавшей за свой народ.
Однако из текста непреложно следует, что источником духовных сил Лукерьи ее безграничного долготерпения является ее религиозная вера, которая составляет суть ее миросозерцания, а не внешнюю оболочку, форму.

Знаменательно, что эпиграфом к своему рассказу Тургенев выбрал строки о «долготерпенье» из стихотворения Ф.И.Тютчева «Эти бедные селенья…»(1855), проникнутого глубоким религиозным чувством:

Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, страна родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.

В этом стихотворении смирение и долготерпение как коренные национальные черты русского народа, обусловленные его православной верой, восходят к своему высочайшему первоисточнику – Христу.
Тютчевские строки о Христе, не приведенные непосредственно Тургеневым в эпиграфе, являются как бы подтекстом к приведенным, наполняя их дополнительным существенным смыслом. В православном сознании смирение и долготерпение – главные черты Христа, засвидетельствованные его крестными муками (вспомним прославление долготерпения Христа в церковной великопостной службе). Этим чертам как высочайшему образцу верующие люди стремились подражать в реальной жизни, безропотно неся выпавший на их долю крест.
В доказательство мысли об удивительной чуткости Тургенева, выбравшего именно тютчевский эпиграф к своему рассказу, напомню, что о долготерпении русского народа много писал (но с другим акцентом) другой знаменитый современник Тургенева – Н.А.Некрасов.

Из текста рассказа следует, что он безгранично удивляется ему («Я… опять-таки не мог не подивиться вслух ее терпенью»). Оценочный характер этого суждения не вполне ясен. Можно удивляться, восхищаясь, и можно удивляться, порицая (последнее было присуще революционным демократам и Некрасову: в долготерпении русского народа они усматривали пережитки рабства, вялость воли, духовную спячку).

Для уяснения отношения самого автора, Тургенева, к своей героине следует привлечь дополнительный источник – авторское примечание писателя к первой публикации рассказа в сборнике «Складчина» 1874 года, изданном в помощь крестьянам, пострадавшим от голода в Самарской губернии. Примечание это первоначально было изложено Тургеневым в письме к Я.П.Полонскому от 25 января (6 февраля) 1874 года.
«Желая внести свою лепту в “Складчину” и не имея ничего готового», Тургенев, по собственному признанию, реализовал старый замысел, предназначавшийся ранее для «Записок охотника», но не вошедший в цикл. «Конечно, мне было бы приятнее послать что-нибудь более значительное, – скромно замечает писатель, – но чем богат – тем и рад. Да и сверх того, указание на “долготерпение” нашего народа, быть может, не вполне неуместно в издании, подобном “Складчине”».
Далее Тургенев приводит «анекдот», «относящийся тоже к голодному времени у нас на Руси» (голод в средней полосе России в 1840 году), и воспроизводит свой разговор с тульским крестьянином:
«Страшное было время?» – Тургенев крестьянина.
«“Да, батюшка, страшное”. – “Ну и что, – спросил я, – были тогда беспорядки, грабежи?” – “Какие, батюшка, беспорядки? – возразил с изумлением старик. – Ты и так Богом наказан, а тут ты еще грешить станешь?”

«Мне кажется, – заключает Тургенев, – что помогать такому народу, когда его постигает несчастье, священный долг каждого из нас».
В этом заключении не только удивление писателя, размышляющего о «русской сути», перед народным характером с его религиозным миросозерцанием, но и глубокое уважение к ним.
В бедах и несчастьях личного и общественного плана винить не внешние обстоятельства и других людей, а прежде всего самих себя, расценивая их как справедливое воздаяние за неправедную жизнь, способность к покаянию и нравственному обновлению – таковы, по мысли Тургенева, отличительные черты народного православного миросозерцания, равно присущие Лукерье и тульскому крестьянину.
В понимании Тургенева подобные черты свидетельствуют о высоком духовном и нравственном потенциале нации.

В заключение отмечаем следующее. В 1874 году Тургенев вернулся к старому творческому замыслу конца 1840-х – начала 1850-х годов о крестьянке Лукерье и реализовал его не только потому, что голодный 1873 год целесообразно было напомнить русскому народу о его национальном долготерпении, но и потому, что это, очевидно, совпало с творческими исканиями писателя, его размышлениями о русском характере, поисками глубинной национальной сути. Не случайно Тургенев включил этот поздний рассказ в давно законченный (в 1852 году) цикл «Записки охотника» (вопреки совету своего друга П.В.Анненкова не трогать уже завершенный «памятник»). Тургенев понимал, что без этого рассказа «Записки охотника» были бы неполны. Поэтому рассказ «Живые мощи», являясь органическим завершением блистательного тургеневского цикла рассказов писателя второй половины 1860-х – 1870-х годов, в которых национальная суть раскрывается во всем многообразии типов и характеров.
В 1883 году Я.П.Полонский писал Н.Н.Страхову: «И один рассказ его (Тургенева. – Н.Б.) “Живые мощи”, если б он даже ничего иного не написал, подсказывает мне, что так понимать русскую честную верующую душу и так все это выразить мог только великий писатель».

Список литературы:

1. Любомудров А.М. Церковность как критерий культуры. Русская литература и христианство. СПб., 2002.М.,1990.
2. Калинин Ю.А. Библия: историко-литературный аспект. Русский язык и литература в школах Украины, № 3, 1989.
3. В.А.Котельников . Язык Церкви и язык литературы. Русская литература.СПб., № 1, 1995.
4. Кирилова И. Литературное и живописное воплощение образа Христа. Вопросы литературы, № 4. – М.: Просвещение, 1991.
5. Колобаева Л. Концепция личности в русской литературе 19-20 веков.
6. Лихачёв Д.С. Письма о добром и вечном. М.: НПО «Школа» Открытый мир, 1999.

К Богу - путем красоты.

Поэзия чарующе манит нас как своей приятной, музыкальной, ласкающей ухо формой, так и своим ярким, картинно-выраженным и вдохновляющим содержанием. Ее звуки, полные чудной музыки, отрешая от обыденной суеты, влекут нас в мир идеальной, небесной красоты. Благодаря поэзии мы можем глубже почувствовать полноту жизни с ее радостями и скорбями, которые необходимы для нашего внутреннего роста. Действуя возвышающим, облагораживающим образом на наше сердце, она роднит нас с миром нетленной красоты, в котором царствуют вечная правда и чистая любовь.

Самая высшая красота - это религиозное чувство. И когда поэзия воплощает это чувство, ее впечатление неотразимо. Поэт делается пророком, который показывает как бы озаренную солнцем вершину созерцания, изрекает глубины знаний и чувств. Поэтому прав В. А. Жуковский, когда называет поэзию земной сестрой небесной религии, светлым маяком, зажженным Самим Создателем, чтобы во тьме житейских бурь нам не сбиться с пути.

Многие пути ведут к Господу. Выбор любого из них - предоставлен Творцом нашей свободной воле. Отшельники Фиваиды и Синая устремлялись к Господу путем аскетизма, отрешения от земных соблазнов, путем подавления капризных желаний прихотливой плоти. Поэты шли к той же великой и святой цели другой дорогой. Они не отрешались от восхищения и преклонения перед красотами земной жизни, но видели в них не суетную мишуру, а проявление благости и творчества Всемогущего. Они умели видеть красоту добра и уродство зла. Они становились неутомимыми и самоотверженными искателями красоты в поэзии. Но красота окружающего нас материального мира для поэтов была лишь ступенью к созерцанию иной, потусторонней и духовной красоты.

А. С. Пушкин был убежден, что "служение музам" требует самоуглубления, которое "не терпит суеты," что поэт - это "сын неба," который рожден

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Только те поэты, чье творчество неразрывно связано с созерцанием высших истин, могут надеяться на то, что их слова, их призывы и их веленья не угаснут вместе со смертью их тела, но будут жить в сердцах их потомков. Труден и тернист творческий путь таких поэтов. Им предназначено улавливать в сердцах людей неясные, едва лишь ощутимые звучания, которые порой непонятны даже их носителям, но осознаются ими в дальнейшем уже со слов поэта. Поэт же обязан услышать эти звучания, понять их, отлить их в стройную форму и возвестить мощным колокольным звоном своего творческого дара.

По указанному графом А. К. Толстым пути: через познание чистых форм земной красоты - к красоте духовной, а от нее - к пределу, к ослепительному сиянию небесной красоты, шли многие русские поэты. Многие из них сходны в своей творческой направленности, несмотря даже на глубокие формальные различия. Служа красоте и совершенствуя данный им свыше талант слова, наши поэты служили Господу, как это ярко выразил Лев А. Мей:

Не верю, Господи, что Ты меня забыл,

Не верю, Господи, что Ты меня отринул:

Я Твой талант в душе лукаво не зарыл,

И хищный тать его из недр моих не вынул.

Чистая красота непременно влечет к возвышенному, идеальному, к небесному. Так, например, проживший много лет вдали от Бога поэт Яков П. Полонский не мог не почувствовать религиозное просветление и на закате своих дней написал:

Жизнь без Христа - случайный сон,

Блажен, кому дано два слуха -

Кто и церковный слышит звон

Те, кто внимательно вчитывались в русскую классику - поэзию или прозу - поражались обильем в ней моральных и религиозных мотивов и сюжетов. Действительно, русские поэты, от великих до самых скромных и теперь почти забытых, посвятили религиозным темам множество своих произведений. Стремление к Богу, ощущение духовного мира и божественных основ мироздания - характерны для русской поэзии. Помещаем здесь лишь часть богатейшего поэтического материала 18-20 веков, распределяя его по следующим темам:

1. Бог, Его величие и любовь (стр. 5-14).

2. Библейские и Евангельские темы (стр.14-37).

3. Добродетели и смысл жизни (стр. 37-50).

4. Молитва, храм и богослужение (стр. 50-66).

Бог, Его величие и любовь

Велик зиждитель наш Господь

Уже прекрасное светило

Простерло блеск свой по земли

И Божии дела открыло.

Мой дух, с веселием внемли,

Чудяся ясным столь лучам,

Представь, каков Зиждитель сам.

Когда бы смертным столь высоко

Возможно было возлететь,

Чтоб к солнцу бренно наше око

Могло, приблизившись, воззреть,

Горящий вечно океан.

Там огненны валы стремятся

И не находят берегов,

Там вихри пламенны крутятся

Борющись множество веков.

Там камни, как вода, кипят,

Горящи там дожди шумят.

Сия ужасная громада

Как искра пред Тобой одна.

О, сколь пресветлая лампада

Тобою, Боже, возжена

Для наших повседневных дел,

Что Ты творить нам повелел.

От мрачной ночи свободившись,

Поля, бугры, моря и лес

И взору нашему открылись,

Исполнены Твоих чудес.

Там всякая взывает плоть:

Велик Зиждитель наш Господь.

Светило дневное блистает

Лишь только на поверхность тел,

Не зная никаких предел.

От светлости Твоих очей

Лиется радость твари всей.

Творец, покрытому мне тьмою

Простри премудрости лучи,

И что угодно пред Тобою,

Всегда творити научи!

И на Твою взирая тварь,

Хвалить Тебя, бессмертный Царь!

М. В. Ломоносов (1711-1765)

Утреннее размышление о Божием величестве

Уже прекрасное светило

Простерло блеск свой по земли

И Божие дела открыло.

Мой дух, с веселием внемли!

Чудяся ясным толь лучам,

Представь, каков Зиждитель сам!

Когда бы смертным толь высоко

Возможно было возлететь,

Чтоб к солнцу бренно наше око

Могло, приближившись, воззреть,

Тогда б со всех открылся стран

Горящий вечно океан.

Там огненны валы стремятся

И не находят берегов;

Там вихри пламенны крутятся,

Борющись множество веков;

Там камни, как вода, кипят,

Горящи там дожди шумят.

Сия ужасная громада

Как искра пред тобой одна.

О коль пресветлая лампада

Тобою, Боже, возжжена

Для наших повседневных дел,

Что ты творить нам повелел!

От мрачной ночи свободились

Поля, бугры, моря и лес

И взору нашему открылись,

Исполненны твоих чудес.

Там всякая взывает плоть:

Велик Зиждитель наш Господь!

Светило дневное блистает

Лишь только на поверхность тел;

Но взор Твой в бездну проницает,

Не зная никаких предел.

От светлости твоих очей

Лиется радость твари всей.

Творец! покрытому мне тьмою

Простри премудрости лучи

И что угодно пред тобою

Всегда творити научи,

И, на твою взирая тварь,

Хвалить Тебя, бессмертный Царь.

М. В. Ломоносов (1711-1765)

Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния

Лице свое скрывает день;

Поля покрыла мрачна ночь;

Взошла на горы черна тень;

Лучи от нас склонились прочь;

Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне – дна.

Песчинка как в морских волнах,

Как мала искра в вечном льде,

Как в сильном вихре тонкий прах,

В свирепом как перо огне,

Так я, в сей бездне углублен,

Теряюсь, мысльми утомлен!

Уста премудрых нам гласят:

Там разных множество светов;

Несчетны солнца там горят,

Народы там и круг веков:

Для общей славы Божества

Там равна сила естества.

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встает заря!

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мещут огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл!

Се в ночь на землю день вступил!

О вы, которых быстрый зрак

Пронзает в книгу вечных прав,

Которым малый вещи знак

Являет естества устав, –

Вам путь известен всех планет:

Скажите, что нас так мятет?

Что зыблет ясный ночью луч?

Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч

Стремится от земли в зенит?

Как может быть, чтоб мерзлый пар

Среди зимы рождал пожар?

Там спорит жирна мгла с водой;

Иль солнечны лучи блестят,

Склонясь сквозь воздух к нам густой;

Иль тучных гор верхи горят;

Иль в море дуть престал зефир,

И гладки волны бьют эфир.

Сомнений полон ваш ответ

О том, что окрест ближних мест.

Скажите ж, коль пространен свет?

И что малейших дале звезд?

Несведом тварей вам конец:

Скажите ж, коль велик Творец?

М. В. Ломоносов (1711-1765)

Из оды "Бог"

О Ты, пространством бесконечный,

Живый в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц в трех лицах Божества!

Дух, всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все Собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем - Бог!

… … … … … … ..

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей и Царь!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие,

Чтоб дух мой в смертность облачился,

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец, в бессмертие Твое!

Неизъяснимый, Непостижный!

Я знаю, что души моей

Воображения бессильны

И тени начертать Твоей.

Но если славословить должно,

То слабым смертным невозможно

Тебя ничем иным почтить,

Как им к Тебе лишь возвышаться,

В безмерной разности теряться

И благодарны слезы лить.

Г. Р. Державин (1743-1816).

Коль славен

Коль славен наш Господь в Сионе,

Не может изъяснить язык,

Велик Он в небесах на троне,

В былинках на земле велик,

Везде Господь, везде Ты славен,

Во дни, в ночи сиянием равен.

Ты солнцем смертных осеняешь,

Ты любишь, Боже, нас, как чад;

Ты нас трапезой насыщаешь,

И воздвигаешь вышний град;

Ты смертных, Боже, посещаешь

И благодатию питаешь.

Господь! Да во Твои селенья

И наше пред Тобою пенье

Да будет чистым, как роса!

Тебе в сердцах алтарь поставим,

Тебя, Господь, поем и славим.

М. М. Херасков (1733-1807)

Повсюду вижу Бога моего

Повсюду вижу Бога моего,

Он чад своих отец - и не покинет,

Нет, не отвергнет никогда того,

В ком вера в Милосердного не стынет.

Господь, мой Бог - на суше, на водах,

И в шумном множестве, в мирском волненьи,

И в хижине, и в пышных теремах,

И в пристани души - в уединеньи…

Нет места, коего лучом Своим

Не озарял бы Он, повсюду-сущий;

Нет мрака, нет затменья перед Ним:

Всем близок Благостный и Всемогущий.

В. К. Кюхельбекер (1797-1846)

Вечерняя песнь

Ночь на восходе с вечерней звездою

тихо сияет струей золотою

западный край.

Господи, путь наш - меж камней и терний,

путь наш во мраке: Ты, Свет невечерний,

нас осияй!

Во мгле полунощной, в полуденном зное,

в скорби и радости, в сладком покое,

в тяжкой борьбе -

всюду сияние Солнца Святого,

Божия мудрость, и сила и Слово…

Слава Тебе!

А. С. Хомяков (1804-1860) <

Вездесущие Божие

Присутствие Непостижимой Силы

Таинственно скрывается во всем;

Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном,

И в блеске дня, и в тишине могилы,

В движении бесчисленных миров,

В торжественном покое океана,

И в сумраке задумчивых лесов,

И в ужасе степного урагана,

В дыхании прохладном ветерка,

И в шелесте листов перед зарею,

И в красоте пустынного цветка,

И в ручейке, текущем под горою.

И. С. Никитин (1824-1861)

Когда волнуется

желтеющая нива

Когда волнуется желтеющая нива,

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка.

Когда росой обрызганный душистой,

Румяным вечером, иль утра в час златой

Из-под куста мне ландыш серебристый

Приветливо кивает головой.

Когда студеный ключ играет по оврагу,

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он.

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе,

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога.

М. Ю. Лермонтов (1814-1841) <

По небу полуночи ангел летел

И тихую песню он пел:

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов,

О Боге великом он пел, - и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес

Для мира печали и слез,

И звук его песни в душе молодой

Остался без слов, но живой,

И долго на свете томилась она

Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

М. Ю. Лермонтов

Премудрость Вышняго Творца

Премудрость Вышняго Творца

Не нам исследовать и мерить:

В смиреньи сердца надо верить

И терпеливо ждать конца.

Е. А. Баратынский (1800-1844)

Меня, во мраке и пыли

Меня, во мраке и пыли

Досель влачившего оковы,

Любовью крылья вознесли

В отчизну пламени и слова.

И просветлел мой темный взор,

И стал мне видим мир незримый,

И слышит ухо с этих пор,

Что для других неуловимо.

И с горней выси я сошел,

Проникнут весь ее лучами

И на волнующийся дол

Взираю новыми очами.

И вещим сердцем понял я,

Что все, рожденное от Слова,

Лучи любви кругом лия,

К Нему вернуться жаждет снова.

И жизни каждая струя,

Любви покорная закону,

Стремится силой бытия

Неудержимо к Божью лону.

И всюду звук, и всюду свет,

И всем мирам одно начало;

И ничего в природе нет,

Что бы любовью не дышало.

А. К. Толстой (1817-1875)

Бог один есть свет без тени,

Нераздельно в Нем слита

Совокупность всех явлений,

Всех сияний полнота;

Но струящая от Бога

Сила борется со тьмой;

В Нем могущество покоя,

Вкруг Него времен тревога.

Мирозданием раздвинут

Хаос мстительный не спит;

Искажен и опрокинут

Божий образ в нем дрожит:

И всегда обманов полный

На Господню благодать

Мутно плещущие волны

Он старается поднять

И усильям духа злого

Вседержитель волю дал,

И свершается все снова

Спор враждующих начал.

В битве смерти и рожденья

Основало Божество

Нескончаемость творенья,

Мирозданья продолжение,

Вечной жизни торжество

А. К. Толстой

Господь могуч

Не тем, Господь, могуч, непостижим

Ты пред моим мятущимся сознаньем,

Что в звездный день твой светлый Серафим

Громадный шар зажег над мирозданьем.

И мертвецу с пылающим лицом

Он повелел блюсти Твои законы,

Все пробуждать живительным лучом,

Храня свой пыл столетий миллионы;

Нет, Ты могуч и мне непостижим

Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,

Ношу в груди, как оный Серафим,

Огонь сильней и ярче всей вселенной,

Меж тем, как я, добыча суеты,

Игралище ее непостоянства,

Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,

Ни времени не знает, ни пространства.

А. А Фет (1820-1892)

Ночное небо

Смотри, смотри на небеса,

Какая тайна в них святая

Проходит молча и сияя

И лишь настолько раскрывая

Свои ночные чудеса,

Чтобы наш дух рвался из плена

Чтоб в сердце врезывалось нам,

Что здесь лишь зло, обман, измена,

Добыча смерти, праха, тлена,

Блаженство ж вечное - лишь там!

А. Н. Майков (1821-1897)

Гимн Богу

Тебе, подымавшему бездны,

Бессмертную славу поет

И солнце, и звездное небо,

И все, что под небом живет.

Тебе, созидавшему в мраке

Предвечные солнца лучи,

И мирная ветка оливы,

И мстительной правды мечи.

Тебе, ниспровергшему в пропасть

Надменного демона тьмы,

Высокие мысли и думы,

И полные правды псалмы.

Тебе, ниспославшему Слово

В наш мир для прозренья слепцов,

Огни, ароматы курильниц,

Моленья во веки веков.

Не Ты ль назначаешь дорогу,

Не Ты ли горишь маяком?

Мой дух не Твое ль дуновенье,

И все мы не в духе ль Твоем?

И Ты, совершающий тайны

В сияющем мире Своем,

Ты слышишь, Ты видишь, Ты любишь,

И жизнь Твоя в сердце моем!

К. М. Фофанов (1862-1911) <

О, Боже мой

О, Боже мой, благодарю

За то, что дал моим очам

Ты видеть мир - Твой вечный храм -

И землю, небо и зарю…

Пускай мученья мне грозят, -

Благодарю за этот миг,

За все, что сердцем я постиг,

О чем мне звезды говорят…

Везде я чувствую, везде

Тебя, Господь, в ночной тиши,

И в отдаленнейшей звезде,

И в глубине моей души.

… … … … …

Хочу, чтоб жизнь моя была

Тебе немолчная хвала;

Тебя за полночь и зарю,

За жизнь и смерть, - благодарю!

Д. С. Мережковский (1866-1941)

В мире все прекрасно

Как в мире все прекрасно:

Лазурный свод небес,

День солнечный и ясный,

Зеленокудрый лес;

В ночи луны сиянье,

Благоуханье роз,

И тихих звезд мерцанье,

И прелесть первых грез,

И ветерка дыханье,

И пенье соловьев,

И сладкое журчанье

Прозрачных ручейков,

И в травке изумрудной

Красуются цветы…

Ужель найти нам трудно

Творца всей красоты?

А. Ярошевская

Могуч и дивен

Могуч и дивен Царь небес

Без меры в творчестве изящном!

Не счесть возвышенных чудес

В Его создании прекрасном!

Он всю вселенную одел, -

Как ризой, - дивной красотою

И быть в движеньи повелел

Вселенной волею святою...

И вот, по манию Творца,

Движенье всюду совершают

Планеты, звезды без конца, -

И красотой Его блистают.

Везде в природе красота!

Везде гармония в твореньи!

Пред ней склоняюсь и всегда

В святом восторге, в умиленьи!

Взгляну ль я взором в небеса,

Взгляну ль на горы, на долины, -

Везде я вижу чудеса,

Везде - волшебные картины!

Везде у Господа небес,

Во всех местах Его вселенной,

Видны явления чудес,

Следы гармонии священной.

Смотрите: яркая заря

С востока пламенем играет;

А с юга радуга, блестя,

Дугою небо покрывает!

И там, на юге, слышен гром;

А с ним и молния сверкает.

И все то зиждется Творцом!

И все от Бога то бывает!

Господь всевластною рукой

Вздымает бури, ураганы

От Бога также и покой,

От Бога стелются туманы.

Господь всему творец и Вождь!

От Бога всякое явленье:

Морозы, иней, град и дождь.

От Бога смерть и воскресенье!

О, много пищи для людей

Найдется здесь: для их суждений,

Для озаренья их идей,

Для их высоких наслаждений!

Везде на лоне широты

Господней чудно и прекрасно!

Средь дивной Божьей красоты

И день один прожить отрадно!

И всю красу из ничего

Создать возмог Творец всевластный:

Из недр лишь Духа Своего

Он вызвал к жизни мир прекрасный!

Везде встречаю я кругом

Великих дел Его явленья

И в чувстве радостном, святом

Пою Ему я песнь хваленья.

Д. Ягодкин

За все Тебя, Господь, благодарю,

Ты после дня тревоги и печали

Даруешь мне вечернюю зарю,

Простор полей и кротость синей дали.

Я одинок и ныне - как всегда,

Но вот закат разлил свой пышный пламень,

И тает в нем вечерняя звезда,

Дрожа насквозь, как самоцветный камень.

И счастлив я печальною судьбой,

И есть отрада сладкая в сознаньи,

Что я - один в безмолвном созерцаньи,

Что всем я чужд и говорю с Тобой.

И. А. Бунин (1870-1953)

"Есть Бог, есть мир. Они живут вовек.

"А жизнь людей мгновенна и убога.

"Но все в себе вмещает человек,

"Который любит мир и верит в Бога."

Н. С. Гумилёв (1886-1921)

Библейские и Евангельские темы.

В час полночный, близь потока,

Ты взгляни на небеса,

Совершаются далеко

В горнем мире чудеса.

Ночи вечные лампады,

Невидимы в блеске дня,

Стройно ходят там громады

Негасимого огня.

Но впивайся в них очами -

И увидишь, что вдали,

За ближайшими звездами,

Тьмами звезды в ночь ушли.

Вновь вглядись - и тьмы за тьмами

Утомят твой робкий взгляд;

Все звездами, все огнями

Бездны синие горят.

В час полночного молчанья,

Отогнав обманы снов,

Ты вглядись душой в писанья

Галилейских рыбаков,-

И в объеме книги тесной

Развернется пред тобой

Бесконечный свод небесный

С лучезарной красотой.

Узришь - звезды мыслей водят

Тайный хор свой вкруг земли;

Вновь вглядись - другия всходят,

Вновь вглядись, и там вдали

Звезды мыслей, тьмы за тьмами,

Всходят, всходят без числа,

И зажжется их огнями

Сердца дремлющая мгла.

А. С. Хомяков (1804-1860)

Новый Завет

Измученный жизнью суровой,

Не раз я себе находил

В глаголах Предвечного Слова

Источник покоя и сил.

Как дышат святые их звуки

Божественным чувством любви,

И сердца тревожные муки

Как скоро смиряют они!…

Здесь все в чудно-сжатой картине

Представлено Духом Святым:

И мир, существующий ныне,

И Бог, управляющий им,

И сущего в мире значенье,

Причина, и цель, и конец,

И вечного Сына рожденье,

И крест, и терновый венец.

Читая, молиться в тиши,

И плакать, и черпать уроки

Из них для ума и души!

И. С. Никитин (1824-1861)

Евангелие

Благоговейною рукою

Касаюсь вещих я листков,

И путеводною звездою

Мне в них сияет свет Христов.

В минуты скорби и сомнений,

В часы невыплаканных дум,

Где вожделенных разрешений

Отыщет истомленный ум?

И за страницею страница

Мне вечной правдою горит,

И все тут, все - слова и лица -

Успокоенье мне дарит.

Готов презреть я жизни холод,

Ее томящий, смутный гнет,

И сердцем снова свеж и молод

Гляжу с надеждою вперед.

Н. Поздняков

(Исаия 6 гл.)

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый Серафим

На перепутье мне явился.

Перстами легкими, как сон,

Моих зениц коснулся он:

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней розы прозябанье.

И он к устам моим приник

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный, и лукавый,

И жало мудрое змеи

В уста замерзшие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп, в пустыне я лежал,

И Бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, Пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею Моей,

И обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей!"

А. С. Пушкин (1799-1837)

С тех пор, как Вечный Судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья, -

В меня все ближние мои

Бросали бешенно каменья.

Посыпал пеплом я главу,

Из городов бежал я нищий,

И вот в пустыне я живу,

Как птицы, даром Божьей пищи.

Завет Предвечнаго храня,

Мне тварь покорна там земная,

И звезды слушают меня,

Лучами радостно играя.

Когда ж чрез шумный град

Я пробираюсь торопливо,

То старцы детям говорят

С улыбкою самолюбивой:

"Смотрите, вот пример для вас!

Он горд был, не ужился с нами;

Глупец - хотел уверить нас,

Что Бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него,

Как он угрюм, и худ, и бледен!

Смотрите, как он наг и беден,

Как презирают все его!"

М. Ю. Лермонтов

(Быт. 28: 10-19)

Бежал Иаков пред родною кровью,

Усталый лег на ложе земляном,

Там, камень положив под изголовье,

Забылся юноша глубоким сном.

И вот ему видение предстало:

Как цепь златая, с неба до земли

Таинственная лествица блистала,

И ангелы по ней, белея, шли.

То вверх, то вниз, воздушными стопами

Едва касаясь светлых ступеней,

Волнуя душу, схваченную снами,

Предчувствием ее грядущих дней.

А на вершине лествицы чудесной,

Как тень, был Некто, ангелов Господь,

И в ослепленьи радости небесной

Не мог Иаков ужас побороть.

И пробудился и воззвал он к Богу:

"Священно место это, здесь Творец!"

И указал Израилю дорогу

В обетованную страну Отец.

Он камень, взятый им под изголовье,

Помазал, и воздвиг, и посвятил

С благоговеньем, трепетом, любовью

Властителю и душ и умных Сил.

То первый был изгнанника-еврея

Прообраз храма и земной алтарь,

Здесь первое помазанье елея,

Доныне освящающее тварь.

М. Лот-Бородина.

(1 Цар. 17:31-58)

Певец Давид на подвиг ратный

Не брал ни тяжкого меча,

Ни шлема, ни брони булатной,

Ни лат Саулова плеча;

Но духом Божьим осененный,

Он в поле камень брал простой,

И падал враг иноплеменный,

Сверкая и гремя броней.

И ты, - когда на битву с ложью

Восстанет правда дум святых, -

Не налагай на правду Божью

Гнилую тяжесть лат земных.

Доспех Саула - ей окова,

Саулов тягостен шелом:

Ее оружье - Божье слово,

А Божье слово - Божий гром.

А. С. Хомяков (1804-1860)

Псалмопевец Давид

(1 Цар. 16:21-23)

О царь! Скорбит душа твоя,

Томится и тоскует, -

Я буду петь: пусть песнь моя

Твою печаль врачует.

Пусть звуком арфы золотой

Святое песнопенье

Утешит дух унылый твой

И облегчит мученье.

Их человек создать не мог, -

Не от себя пою я:

Те песни мне внушает Бог,

Не петь их - не могу я.

О царь! Ни звучный лязг мечей,

Ни юных дев лобзанья,

Не заглушат тоски твоей

И жгучьего страданья.

Но лишь души твоей больной

Святая песнь коснется, -

Мгновенно скорбь от песни той

Слезами изольется.

И вспрянет дух унылый твой,

О царь! И торжествуя,

У ног твоих, властитель мой,

Пусть за тебя умру я.

К. Р. (Вел. кн. Константин Конст. Романов, 1852-1915) <

Псалтирь Давида

(1 Пар. 16:7)

Льются с Давидовых струн золотых

Аккорды святых песнопений,

Крылом лучезарным трепещет от них

Гармонии сладостный гений.

Все славит в них Бога единого сил:

Потоки, и бездны, и горы,

И вторят напеву алмазных светил

Стозвездные стройные хоры.

Л. И. Пальмин (1841-1891)

14-ый Псалом

Кому, о Господи, доступны

Твои Сионские высоты?

Тому, чьи мысли неподкупны,

Чьи целомудренны мечты;

Кто дел своих ценою злата

Не взвешивал, не продавал,

Не ухищрялся против брата

И на врага не клеветал,

Ему со страхом поклонялся,

С любовью плакал перед Ним.

И свят, о Боже, Твой избранник!

Мечом ли руку ополчит, -

Велений Господа посланник, -

Он исполина сокрушит.

В венце ли он - его народы

Возлюбят правду: весь и град

Взыграют радостью свободы

И нивы златом закипят.

Возьмет ли арфу - дивной силой

Дух преисполнится его,

И, как орел ширококрылый,

Взлетит до неба Твоего!

Н. М. Языков (1803-1847)

18-ый Псалом

Ночь ночи открывает знанье,

Дню ото дня передается речь,

Чтоб славу Господа непопранной сберечь,

Восславить Господа должны Его созданья.

Все от Него - и жизнь и смерть,

У ног Его легли, простерлись бездны,

О помыслах Его вещает громко твердь,

Во славу дел Его сияет светоч звездный.

Выходит солнце - исполин,

Как будто бы жених из брачного чертога,

Смеется светлый лик лугов, садов, долин,

От края в край небес идет дорога.

Свят, свят Господь, Зиждитель мой!

Перед лицом Твоим рассеялась забота.

И сладостней, чем мед, и слаще капель сота

Единый жизни миг, дарованный Тобой.

К. Д. Бальмонт (1867-1943)

70-ый Псалом

В Тебе надежду полагаю,

Всесильный Господи, всегда,

К Тебе и ныне прибегаю,

Да век спасуся от стыда!

Святою правдою Твоею

Избавь меня от злобных рук:

Склонись молитвою моею

И сокруши коварный лук.

Поборник мой и Бог мой буди

Против стремящихся врагов,

И бренной сей и тленной груди

Стена, защита и покров!

Спаси меня от грешных власти

И преступивших Твой закон.

Не дай мне в челюсти их впасти,

Зияющих со всех сторон.

В терпении моем, Зиждитель,

Ты был от самых юных дней

Помощник мой и Покровитель,

Пристанище души моей!

М. В. Ломоносов (1711-1765)

Ветка Палестины

Скажи мне, ветка Палестины,

Где ты росла, где ты цвела,

Каких холмов, какой долины

Ты украшением была?

У вод ли чистых Иордана

Востока луч тебя ласкал,

Ночной ли ветр в горах Ливана

Тебя сердито колыхал?

Молитву ль тихую читали

Иль пели песни старины,

Когда листы твои сплетали

Салима бедные сыны?

И пальма та жива ль поныне?

Все также манит в летний зной

Она прохожего в пустыне

Широколиственной главой?

Или в разлуке безотрадной

Она увяла, как и ты,

И дольний прах ложится жадно

На пожелтевшие листы?…

Поведай: набожной рукою

Кто в этот край тебя занес?

Грустил он часто над тобою?

Хранишь ли след горючих слез?

Иль, Божьей рати лучший воин,

Он был с безоблачным челом,

Как ты, всегда небес достоин

Перед людьми и божеством?

Заботой тайною хранима,

Перед иконой золотой

Стоишь ты, ветвь Ерусалима,

Святыни верный часовой.

Прозрачный сумрак, луч лампады,

Кивот и крест - символ святой,

Все полно мира и отрады

Вокруг тебя и над тобой.

М. Ю. Лермонтов (1814-1841 г,)

В Рождественскую ночь

О, как бы я желал, огнем пылая веры

И душу скорбную очистив от грехов,

Увидеть полумрак убогой той пещеры,

Для нас где воссияла Вечная Любовь,

Где Дева над Христом стояла Пресвятая,

Взирая на Младенца взглядом, полным слез,

Как будто страшные страданья прозревая,

Что принял на кресте за грешный мир Христос!

О, как бы я хотел облить слезами ясли,

Где возлежал Христос-Младенец, и с мольбой

Припасть, - молить Его о том, чтобы погасли

И злоба, и вражда над грешною землей.

Чтоб человек в страстях, озлобленный, усталый,

Истерзанный тоской, жестокою борьбой,

Забыл столетия больного идеалы

И вновь проникся крепкой верою святой, -

О том, чтоб и ему, как пастырям смиренным,

В Рождественскую ночь с небесной высоты

Звезда чудесная огнем своим священным

Блеснула, полная нездешней красоты.

О том, чтоб и его, усталого, больного,

Как древних пастырей библейских и волхвов,

Она всегда б вела в ночь Рождества Христова

Туда, где родились и Правда, и Любовь.

В. Иванов

С нами Бог

Во тьму веков та ночь уж отступила,

Когда, устав от злобы и тревог,

Земля в объятьях неба опочила

И в тишине родился с нами Бог.

И многое уж невозможно ныне:

Цари на небо больше не глядят,

И пастыри не слушают в пустыне,

Как ангелы про Бога говорят.

Но вечное, что в эту ночь открылось,

Несокрушимо временем оно,

И Слово вновь в душе твоей родилось,

Рожденное пред яслями давно.

Да! С нами Бог - не там, в шатре лазурном,

Не за пределами бесчисленных миров,

Не в злом огне и не в дыханьи бурном,

И не в уснувшей памяти веков.

Он здесь, теперь, средь суеты случайной,

В потоке мутном жизненных тревог,

Владеешь ты всерадостною тайной:

Бессильно зло! Мы вечны: с нами - Бог!

В. С. Соловьев (1853-1900)

Рождество Христово

Пусть все поругано веками преступлений,

Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,

Но совести укор сильнее всех сомнений,

И не погаснет то, что раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось;

Недаром средь людей явился Бог;

К земле недаром небо преклонилось,

И распахнулся вечности чертог.

Родился в мире Свет, и Свет отвергнут тьмою,

Но светит Он во тьме, где грань добра и зла,

Не властью внешнею, а правдою самою

Князь века осужден и все его дела.

В. С. Соловьев

Спаситель

(из поэмы "Грешница")

В Его смиренном выраженьи

Восторга нет, ни вдохновенья,

Но мысль глубокая легла

На очерк дивного чела.

То не пророка взгляд орлиный,

Не прелесть ангельской красы -

Делятся на две половины

Его волнистые власы;

Поверх хитона упадая,

Одета риза шерстяная

Простою тканью стройный рост

В движеньях скромен Он и прост.

Ложась вкруг уст Его прекрасных,

Слегка раздвоена брада;

Таких очей благих и ясных

Никто не видел никогда…

… … … … … …

Любовью к ближним пламенея,

Народ смиренью Он учил,

Он все законы Моисея

Любви закону подчинил.

Не терпит гнева Он, ни мщенья,

Он проповедует прощенье,

Велит за зло платить добром,

Есть неземная сила в Нем.

Слепым Он возвращает зренье,

Дарит и крепость, и движенье

Тому, кто был и слаб, и хром.

Ему признания не надо,

Сердец мышленье отперто,

Его пытующего взгляда

Еще не выдержал никто,

Целя недуг, врачуя муку,

Везде спасителем Он был

И всем простер благую руку

И никого не осудил…

А. К. Толстой (1817-1876)

(из поэмы "Иоанн Дамаскин")

Я зрю Его передо мною

С толпою бедных рыбаков,

Он тихо, мирною стезею,

Идет средь зреющих хлебов.

Благих речей Своих отраду

В сердца простые Он льет,

Он правды алчущее стадо

К ее источнику ведет.

Зачем не в то рожден я время,

Когда меж нами, во плоти,

Неся мучительное бремя,

Он шел на жизненном пути?

Зачем я не могу нести,

О, мой Господь, Твои оковы,

Твоим страданием страдать,

И крест на плечи Твой приять,

И на главу венец терновый?

О, если б мог я лобызать

Лишь край святой Твоей одежды,

Лишь пыльный след Твоих шагов.

О, мой Господь, моя надежда,

Моя и сила, и покров!

Тебе хочу я все мышленья,

Тебе всех песней благодать,

И думы дня, и ночи бденья,

И сердца каждое биенье,

И душу всю мою отдать!

А. К. Толстой

Искушение в пустыне

Когда Божественный бежал людских речей

И празднословной их гордыни,

И голод забывал и жажду многих дней,

Его, взалкавшего, на темя серых скал

Князь мира вынес величавый:

"Вот здесь, у ног Твоих, все царства, - он сказал, -

С их обаянием и славой! -

Признай лишь явное, пади к моим ногам,

Сдержи на мне порыв духовный, -

И всю эту красу, всю власть Тебе отдам

И покорись в борьбе неравной."

Но Он ответствовал: "Писанию внемли:

Пред Богом Господом лишь преклоняй колени."

И сатана исчез, - и ангелы пришли

В пустыне ждать Его велений.

А. А. Фет (1820-1892) <

Нагорная проповедь

(Мт. 5-7 гл.)

О, кто сей муж среди народа,

Где замерла людская молвь,

Пред кем затихла вся природа, -

Поток чьих льется дивных слов?

То слово - Бог, Христос Спаситель

Сидит среди учеников,

Святой, Великий Искупитель

Людских бесчисленных грехов.

Христос вполне с учениками

Беседу краткую ведет,

Своими чудными устами

Он тьму сердец к Себе влечет.

"Блажен, кто духом нищ бывает," -

Так говорит Господь с горы, -

"Небес он царство получает

И с ним духовные дары.

Блажен, кто слезы льет рекою,

Все сокрушаясь о грехах -

Настанет час его покоя,

Господь утешит в небесах.

Блажен, кто жизни дни земной

Проводит, кротостью дыша -

Наследница земли иной

Его высокая душа.

Блажен, кто алчен к правде будет,

Кому наносит горе лжец.

В себе неправду кто осудит, -

Того насытит Сам Творец.

Блажен, кто милость, подаянье

Дарует ближнему - того

За доброту, за состраданье

Помилует и самого.

Блаженны чистые сердцами

Коль душу берегут свою

От зла, - духовными глазами

Те узрят Господа в раю.

Блажен, кто носит мир с собою,

Кто миролюбие дает:

Господь почтет того хвалою

И сыном Божьим наречет.

Блаженны те, кому изгнанье

Должно за правду перенесть -

Своим те могут за страданье

Все царство Божие почесть.

Блаженны вы, стократ счастливы,

Когда вас будут поносить,

Злословить, гнать не справедливо -

Из-за Меня вас не любить.

О, радуйтесь и веселитесь:

Награда ваша велика.

Не бойтесь горя, не кручиньтесь,

Как станет жизнь вам не легка.

Так искони и всюду гнали

Пророков, посланных Творцом,

И все они претерпевали

Гоненье, муки пред концом.

"Вы соль земли, а потеряет

Коль силу крепкую она,

Ничто ей сил не возвращает,

И не к чему соль не годна.

Как равно только на попранье -

Вон выбросить ее людям;

Пример вам этот в назиданье,

Поведайте его сынам.

Вы мира свет. Не может быть,

Чтоб город, на горе стоящий,

От взоров мог себя укрыть,

И видит всяк его смотрящий.

Под опрокинутый сосуд

Свечу, зажегши, ведь не ставят:

Чтоб всем был свет, ее зажгут,

Тогда лишь, как в подсвечник вправят.

Да светит так перед людьми

Ваш свет, чтоб видели они,

Чтоб добрыми от вас делами

Отец был славен во все дни."

"В законе древнем вы читали:

Люби ты ближних всех своих,

И так же из него узнали:

Ты ненавидь врагов земных.

А Я вам говорю: любите

И ближних,и врагов своих,

Не любящим благотворите,

За зло вам не карайте их.

Кто мучит вас, кто проклинает,

Благословляйте вы того;

Кто гонит вас и обижает

Всегда молитесь за него.

Тогда откроются пред вами

Со всем блаженством небеса,

Глаголю: будете сынами

Тогда Небесного Творца.

Над добрыми и злыми,

Не ставя разницу меж ними,

Он солнцу быть повелевает

И то ж по благости своей

На праведных и на людей

Неправедных дождь посылает.

Коль вы считаете, что надо

Тех лишь, кто любит вас любить,

Какая вам за то награда?

Так мытарям лишь сродно жить.

И что хорошего творите,

Приветствуя родных одних;

На жизнь язычников взгляните,

Не лучше вы живете их.

Так будьте ж совершенны вы,

Как совершен Небес Отец,

Чтобы быть сынами Иеговы…

Тогда ждет славный вас конец.

Притча о жадном богаче

(Лк. 12:16-21)

На ниве богача был урожай хлебов,

Он думал: "Некуда собрать моих плодов,

Как приготовить дом к такому урожаю?

А вот, что сделаю: все житницы сломаю,

Большие выстрою и соберу туда

Мой хлеб, мое добро, и я скажу тогда

Душе моей: "Душа простись навек с тревогой,

Покойся, - у тебя лежит именье много

На годы многие: гони заботы прочь.

Ешь, пей и веселись!" - "Безумец, в эту ночь

Отнимут жизнь твою, - сказал Господь. - Несчастный,

Кому достанутся твой дом и труд напрасный?"

Д. С. Мережковский (1866-1941)

Притча о птицах и лилиях

К чему о пище, об одежде,

Живя заботиться весь век?

Не о душе ль ты должен прежде

Помыслить, бренный человек?

Взгляни на птиц под небесами:

Не сеют и не жнут оне,

Но сыты Божьими дарами.

Не выше ль их ты на земле?

И кто себе, заботясь, может

Еще хоть локоть росту дать?

И для чего тебя тревожит

Забота, где одежду взять?

Взгляни на лилии, как в поле

Они красуются, растут;

Оне в своей смиренной доле

Труда не знают, не прядут.

Но им убор их величавый

Сам Бог соткал: о, верь ты Мне,

И Соломон в сияньи славы

Не одевался, как оне!

Когда ж так убран злак ничтожный,

Который завтра бросят в печь, -

О, маловеры! Как возможно,

Чтоб вас Господь не стал беречь?

Я. Грот (1812-1893)

Фарисей и мытарь

(Лк. 18:10-14)

В Господень храм вошел молиться

Однажды гордый фарисей

И, возведя на небо взоры,

Хвалился святостью своей.

"Благодарю Тебя, о Боже, -

Так он в молитве говорил, -

За то, что праведно и свято

Я жизнь доныне проводил.

Я не таков, как эти люди,

Что утопают во грехах,

Чьи дни в неправде протекают

И в беззаконных злых делах.

Вот там мытарь стоит у двери.

Я не него не похожу:

Пощусь два раза я в неделю,

В храм десятину приношу!...

Мытарь стоял главой поникнув

И в грудь с тоскою ударял:

"Помилуй грешника, О Боже -

Так он смиренно повторял.

И был он Господом оправдан

И за смиренье вознесен...

Господь смиренных возвышает,

А гордых всех смиряет Он...

Е. Миллер

Исцеление глухонемого

(Марк 9:17-27)

Был к Иисусу приведен

Родными отрок бесноватый:

Со скрежетом и в пене он

Валялся корчами объятый.

"Изыде, дух глухонемой!"

Сказал Господь. И демон злой

Сотряс его и с криком вышел, -

И отрок понимал и слышал.

Был спор учеников о том,

Что не был им тот бес покорен,

И Он сказал: "Сей род упорен:

Молитвой только и постом

Его природа одолима."

М. А. Волошин (1877-1931)

Воскрешение Лазаря

(Иоан. 11 гл.)

О, Царь и Бог мой! Слово силы

Во время оно Ты сказал, -

И сокрушен был плен могилы,

И Лазарь ожил и восстал.

Молю, да слово силы грянет,

Да скажешь "встань!" душе моей, -

И мертвая из гроба встанет,

И выйдет в свет Твоих лучей.

И оживет, и величавый

Ее хвалы раздастся глас

Тебе - сиянью Отчей славы,

Тебе - умершему за нас!

А. С. Хомяков (1804-1860)

Вход в Иерусалим

(Иоан. 12 гл.)

Широка, необозрима,

Чудной радости полна,

Из ворот Иерусалима

Шла народная волна.

Галилейская дорога

Оглашалась торжеством:

"Ты идешь во имя Бога,

Ты идешь в Свой царский дом!

Честь Тебе, наш Царь смиренный,

Честь Тебе, Давидов Сын!"

Так, внезапно вдохновенный,

Пел народ. Но там один,

Недвижим в толпе подвижной,

Школ воспитанник седой,

Гордый мудростию книжной,

Говорил с усмешкой злой:

"Это ль Царь ваш, слабый, бледный,

Рыбаками окружен?

Для чего Он в ризе бедной,

И зачем не мчится Он,

Силу Божью обличая,

Весь одеян черной мглой,

Пламенея и сверкая

Над трепещущей землей?"

И века прошли чредою,

И Давидов Сын с тех пор,

Тайно правя их судьбою,

Усмиряя буйный спор,

Налагая на волненье

Цель любовной тишины,

Мир живет, как дуновенье

Наступающей весны.

И в трудах борьбы великой

Им согретые сердца

Узнают шаги Владыки,

Слышат сладкий зов Отца.

А. С. Хомяков

"Что есть истина?"

(Иоан. 18:38)

"Что истина?" - Пилат Ему сказал

И руку поднял высоко над головою,

И, говоря о том, слепец не знал,

Что Истина пред ним с поникшей головою.

В томлении изменчивых путей,

Блуждая в темноте усталыми ногами,

Об истине тоскуем мы сильней,

Не зная, что Она всегда, везде пред нами.

П. П. Булыгин

(Иоан. 19 гл.)

Вокруг креста толпа стояла,

И грубый смех звучал порой…

Слепая чернь не понимала,

Кого насмешливо пятнала

Своей бессильною враждой.

Что сделал Он? За что на муку

Он осужден, как раб, как тать,

И кто дерзнул безумно руку

На Бога своего поднять?

Он в мир вошел с святой любовью,

Учил, молился и страдал, -

И мир Его невинной кровью

Себя навеки запятнал…

С. Я. Надсон (1862-1887)

Одна есть в мире красота -

Любви, печали, отреченья

И добровольного мученья

За нас распятого Христа.

К. Д. Бальмонт (1867-1943)

Мироносицы у гроба

Спит Сион и дремлет злоба,

Спит во гробе Царь царей,

За печатью камень гроба,

Всюду стража у дверей.

Ночь немая сад объемлет,

Стража грозная не спит:

Чуткий слух ее не дремлет,

Зорко вдаль она глядит.

Ночь прошла. На гроб Мессии,

С ароматами в руках,

Шли печальные Марии; -

Беспокойство в их чертах,

И тревога их печалит:

Кто могучею рукой

Тяжкий камень им отвалит

От пещеры гробовой.

И глядят, дивятся обе;

Камень сдвинут, гроб открыт;

И, как мертвая при гробе,

Стража грозная лежит.

А во гробе, полном света,

Кто-то чудный, неземной,

В ризы белые одетый,

Сел на камень гробовой,

Ярче молнии блистанья

Блеск небесного лица!

В страхе вестницы восстанья,

И трепещут их сердца!

"Что вы, робкие, в смятенье?"

Им сказал пришлец святой,

"С вестью мира и спасенья

Возвращайтеся домой.

Я ниспослан небесами,

Весть я чудную принес:

Нет Живого с мертвецами;

Гроб уж пуст; Христос воскрес!"

И спешат оттуда жены,

И с восторгом их уста

Проповедуют Сиону

Воскресение Христа.

М. Еленов

Светлый Праздник

Как душе моей легко!

Сердце полно умиленья!

Все заботы и сомненья

Отлетели далеко!

Мир мне душу наполняет,

Радость светится в очах,

И, как будто, в небесах

Ярче солнышко сияет!...

Люди - братья! Наступил

День великий, день спасенья!

Светлый праздник воскресенья

Бога правды, Бога сил!...

Прочь от нас вражда и злоба!

Все забудем! Все простим!

Примирением почтим

Днесь Восставшего из гроба!

Он не злобствовал, не мстил,-

Но с отеческой любовью

Всечестною Своей кровью

Недостойных нас омыл...

Он воскрес! - Настанет время

Воскресенья и для нас...

Нам не ведом этот час...

Что ж грехов не сбросим бремя?

Что ж не думаем о том,

С чем в минуту возрожденья

Из ничтожества и тленья,

Мы предстанем пред Христом?...

Он воскрес! Обитель рая

Вновь открыта для людей...

Но одна дорога к ней:

Жизнь безгрешная, святая!

В. Бажанов

Хвала Воскресшему

Хвалите Господа с небес

И пойте непрестанно:

Исполнен мир Его чудес

И славой несказанной.

Хвалите сонм бесплотных сил

И ангельские лики:

Из мрака скорбного могил

Свет воссиял великий.

Хвалите Господа с небес,

Холмы, утесы, горы!

Осанна! Смерти страх исчез,

Светлеют наши взоры.

Хвалите Бога, моря даль

И океан безбрежный!

Да смолкнут вякая печаль

И ропот безнадежный!

Хвалите Господа с небес

И славьте, человеки!

Воскрес Христос! Христос воскрес!

И смерть попрал навеки!

Святая весть

Светозарною весною -

Днем и в поздний час ночной -

Много песен раздается

Над родимой стороной.

Много слышно чудных звуков,

Над полями, над лугами,

В полутьме глухих лесов.

Много звуков, много песен, -

Но слышней всего с небес

Раздается весть святая,

Песня-весть - "Христос Воскрес!.."

Покидая свой приют,

Над воскресшею землею

Хоры ангелов поют;

Пенью ангельскому вторят

Вторят горы, вторят долы,

Вторят темные леса, -

Вторят реки, разрывая

Цепи льдистые свои,

Разливая на просторе

Белопенные струи...

Есть старинное преданье,

Что весеннею порой -

В час, когда мерцают звезды

Полуночною игрой, -

Даже самые могилы

На святой привет небес

Откликаются словами:

"Он воистину воскрес!.."

А. Коринфский

Светлый праздник

Убегая струи пели,

Серебром звеня,

То молитвенные трели

Голубого дня.

Все ликует в мире света,

Радостно дыша,

В ризы белые одета

Каждая душа.

Улыбнись! Ведь все проходит...

Отдохни от слез!

Светлый праздник к нам нисходит

И Воскрес Христос!

Надежда Л.

У Бога мертвых нет

Сменяйтесь времена, катитесь в вечность годы,

Но некогда весна бессменная придет.

Жив Бог! Жива душа! И царь земной природы,

Воскреснет человек: у Бога мертвых нет!

Н. И. Гнедич (1784-1833)

Утешенье

Тот, Кто с вечною любовью

Воздавал за зло добром,

Избиен, покрытый кровью,

Венчан терновым венцом,

Всех с Собой страданьем сближенных

В жизни долею обиженных,

Угнетенных и униженных

Осенил Своим крестом.

Вы, чьи лучшие стремленья

Даром гибнут под ярмом,

Верьте, други, в избавленье,

К Божью свету мы грядем.

Вы, кручиною согбенные,

Вы, цепями удрученные,

Вы, Христу, сопогребенные,

Совоскреснете с Христом.

А. К. Толстой

День Суда

О, что за день тогда ужасный встанет,

Когда архангела труба

Над изумленным миром грянет

И воскресит владыку и раба!

О, как они, смутясь, поникнут долу,

Цари могучие земли,

Когда к Всевышнему Престолу

Они предстанут в прахе и пыли!

Дела и мысли строго разбирая,

Воссядет Вечный Судия,

Прочтется книга роковая,

Где вписаны все тайны бытия.

Все, что таилось от людского зренья,

Наружу выплывет со дна,

И не останется без мщенья

Забытая обида ни одна!

И добраго, и вреднаго посева,

Плоды пожнутся все тогда.

То будет день тоски и гнева,

То будет день унынья и стыда!

Без могучей силы знанья

И без гордости былой,

Человек - венец созданья,

Робок станет пред Тобой.

Если в день тот безутешный

Даже праведник вздрогнет, -

Что же он ответит - грешный?

Где защитника найдет?

Все внезапно прояснится,

Что казалося темно;

Встрепенется, разгорится

Совесть, спавшая давно.

И когда она укажет

На земное бытие,

Что он скажет, что он скажет

В оправдание свое?

А. Н. Апухтин (1841-1893)

Добродетели и смысл жизни.

Жизнь - таинство

Судьба и Божий суд нам смертным непонятны;

С безоблачных небес карает нас гроза,

Надежды лучшие и лживы, и превратны,

И в чистых радостях отыщется слеза.

Жизнь наша - таинство; мы странники, тревожно

Под облаком идем в неведомый нам путь.

О чем печалиться? Чем радоваться можно?

Не знаем, и вперед нам страшно заглянуть.

Не наши блага - данные нам Богом;

Нам страшно и любить, что нам любить дано,

Что сознаем в душе святыней и залогом

Грядущего, и чем нам радостно оно.

Но вдруг грядущее и с ним все упованья

Ударом роковым во прах погребены;

Одни развалины не конченного зданья,

И душу тяготят несбывшиеся сны.

Жизнь - таинство! Но жизнь - и жертвоприношенье.

Призванью верен тот, кто средь земных тревог

Смиренно совершит священное служенье

И верует тому, чего постичь не мог.

Кто немощи души молитвою врачует,

И, если душу жизнь обманом уязвит,

Скорбя, без ропота свой тяжкий крест целует

И плачет на земле, и на небо глядит.

Кн. П. А. Вяземский (1792-1878)

Дар мгновенный, дар прекрасный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Ум молчит, а сердцу ясно:

Жизнь для жизни нам дана.

Все прекрасно в Божьем мире,

Сотворимый мир в нем скрыт,

Но Он в чувстве, но Он в лире,

Но Он в разуме открыт.

Познавать Творца в творенье,

Видеть духом, сердцем чтить -

Вот в чем жизни назначенье,

Вот что значит в Боге жить!

И. Клюшников

Жизнь - не игрушка

Не говори, что жизнь - игрушка

В руках бессмысленной судьбы,

Беспечной глупости пирушка

И яд сомнений и борьбы.

Нет, жизнь разумное стремленье

Туда, где вечный свет горит,

Где человек, венец творенья,

Над миром высоко царит.

С. Я. Надсон (1862-1887)

Несчастье - наш учитель

Земная жизнь - небесного наследник;

Несчастье - нам учитель, а не враг,

Спасительно-суровый собеседник,

Безжалостный разитель бренных благ,

Великого понятный проповедник,

Нам об руку на тайный жизни праг

Оно плетет, все руша перед нами,

И скорбию дружа нас с небесами.

Здесь радости - не наше обладанье;

Пролетные пленители земли.

Лишь по пути заносят нам преданье

О благах, нам обещанных вдали;

Земли жилец безвыходный - страданье;

Ему на часть судьбы нас обрекли;

Блаженство нам по слуху лишь знакомец;

Земная жизнь - страданию питомец.

И сколь душа велика сим страданьем!

Сколь радости при нем помрачены,

Когда, простясь свободно с упованьем,

В величии покорной тишины,

Она молчит пред грозным испытаньем,

Тогда… тогда с сей светлой вышины

Вся Промысла ей видима дорога;

Она полна понятного ей Бога.

В. А. Жуковский (1783-1852)

О жизнь! Ты миг, но миг прекрасный,

Миг невозвратный, дорогой,

Равно счастливый и несчастный

Расстаться не хотят с тобой.

Ты миг, но данный нам от Бога

Не для того, чтобы роптать

На свой удел, свою дорогу

И дар бесценный проклинать.

Но чтобы жизнью наслаждаться,

Но чтобы ею дорожить,

Перед судьбой не преклоняться,

Молиться, веровать, любить.

Алексей Н. Апухтин (1841-1893)

Сколь неизбежна власть твоя,

Гроза преступников, невинных утешитель.

О совесть! Наших дел закон и обвинитель,Свидетель и судья!

В. А. Жуковский

Подвиг есть и в сраженьи,

Подвиг есть и в борьбе,

Высший подвиг в терпеньи,

Любви и мольбе.

Если сердце заныло

Перед злобой людской,

Иль насилье схватило

Тебя цепью стальной.

Если скорби земные

Жалом в душу впились, -

Верой бодрой и смелой

Ты за подвиг берись.

Есть у подвига крылья

И взлетишь ты на них,

Без труда. без усилья,

Выше мраков земных.

Выше крыши темницы,

Выше злобы слепой,

Выше воплей и криков

Гордой черни людской.

А. С. Хомяков (1804-1860)

Не обвиняй меня,

Всесильный,

Не обвиняй меня, Всесильный,

И не карай меня, молю,

За то, что мрак земли могильный

С ее страстями я люблю;

За то, что редко в душу входит

Живых речей Твоих струя;

За то, что в заблужденье бродит

Мой ум далеко от Тебя;

За то, что лава вдохновенья

Клокочет на груди моей;

За то, что дикие волненья

Мрачат стекло моих очей;

За то, что мир земной мне тесен,

К Тебе ж проникнуть я боюсь,

И часто звуком грешных песен

Я, Боже, не Тебе молюсь.

Но угаси сей чудный пламень,

Всесожигающий костер,

Преобрати мне сердце в камень,

Останови голодный взор; ;

От страшной жажды песнопенья

Пускай, Творец, освобожусь,

Тогда на тесный путь спасенья

К Тебе я снова обращусь.

М. Ю. Лермонтов (1814-1841)

Есть время...

Есть время - леденеет быстрый ум;

Есть сумерки души, когда предмет

Желаний мрачен; усыпленье дум;

Меж радостью и горем полусвет;

Душа сама собою стеснена,

Жизнь ненавистна, но и смерть страшна -

Находишь корень мук в себе самом

И небо обвинить нельзя ни в чем.

Я к состоянью этому привык,

Но ясно выразить его б не мог

Ни ангельский, ни демонский язык:

Они таких не ведают тревог;

В одном все чисто, а в другом все зло.

Лишь в человеке встретиться могло

Священное с порочным. Все его

Мученья происходят оттого. <

Ю. Лермонтов

Чаша Жизни

Мы пьем из чаши бытия

С закрытыми очами,

Златые омочив края

Своими же слезами;

Когда же перед смертью с глаз

Завязка упадает

И все, что обольщало нас,

С завязкой исчезает;

Тогда мы видим, что пуста

Была златая чаша,

Что в ней напиток был - мечта

И что она - не наша!

Ю. Лермонтов

< <

Вся мудрость в том

Вся мудрость в том, чтоб радостно

Во славу Бога петь.

Равно да будет сладостно

И жить, и умереть.

Д. С. Мережковский (1866-1941)

Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует …

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит…

И сознает свою погибель он,

И жаждет веры… но о ней не просит -

Не скажет век, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит пред замкнутою дверью:

"Впусти меня! Я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью"…

Ф. И. Тютчев (1803-1873)

Они не видят и не слышат,

Живут в сем мире, как в потьмах

Для них и солнце, знать, не дышит,

И жизни нет в морских волнах.

Лучи к ним в душу не сходили,

Весна в груди их не цвела,

При них леса не говорили,

И ночь в звездах нема была;

И языками неземными.

Волнуя реки и леса,

В ночи не совещалась с ними

В беседе дружеской гроза...

Ф. И. Тютчев

Томление духа

В нашей жизни житейского моря,

В нашей жизни земной суеты

Много слез и ненужного горя,

Много праздной, пустой суеты.

В жизни шума порою томится

Неугасшая в мире душа -

И уходит в свой храм помолиться,

Где Господь и Его тишина.

Как чудесны весенние зори,

Как загадочен шепот лесной,

С неба смотрят безмолвные звезды, -

На душе благодатный покой.

Разгорается радость о Боге,

И увядшие в сердце цветы

Говорят нам о вечном покое,

Говорят о бессмертной любви.

К. Томилин

< < < < <

О, вера чистая, святая,

Ты дверь души в обитель рая,

Ты жизни будущей заря,

Гори во мне, светильник веры,

Гори ясней, не угасай,

Будь мне повсюду спутник верный

И жизни путь мне просвещай.

К. Р. (Вел. Кн. Конст. Конст. Романов )

Не говори, что к небесам

Не говори, что к небесам

Твоя молитва не доходна;

Верь, как душистый фимиам,

Она Создателю угодна.

Когда ты молишься, не трать

Излишних слов; но всей душою

Старайся с верой сознавать,

Что слышит Он, что Он с тобою.

Что для Него слова? - О чем,

Счастливый сердцем иль скорбящий,

Ты ни помыслил бы, - о том,

Ужель не ведает Всезрящий?

Любовь к Творцу в душе твоей

Горела б только неизменно,

Как пред иконою священной

Лампады теплится елей.

Вера - свет жизни

Рабы безволья своего -

Противоставить ничего

Не можем мы своим порокам.

От них спасает разум нас? -

Где веры нет, - там свет погас,

Там тьма нахлынула потоком…

И все растет прибой волны, -

Мосты, плотины снесены,

Паденью -дна, страстям -нет меры;

И крепче все соблазнов сеть…

Как страшно жить… Но умереть -

Еще, еще страшней без веры…

А. Коринфский

Блажен, кто верою святою

свой дух возвысил, окрылил,

и сердце, как стальной бранею,

от бурь житейских укрепил.

Тому не страшны испытанья,

ни даль, ни моря глубина;

не страшны горе и страданья,

и сила смерти не страшна.

А. Ушаков

Нам, родившимся

Нам, родившимся в грозное время,

Надо древнюю веру хранить

И нести вековечное бремя

На тяжелом, опальном пути.

Много званных, но избранных мало: -

В жизни будущей меры не те,

Как бы низко ты, сердце, не пало,

Есть надежда тебе во Христе.

В каждой жизни над мелочью серой

Есть и будут святые места.

Во Единую Троицу верую,

Исповедую сердцем Христа.

По плодам узнаются деревья,

По делам узнаются сердца.

В эти тяжкие годы кочевья

Будем чисты во имя Отца.

Вл. Диксон (1900-1929)

Я не верю никому

Я не верю никому,

Верю только Богу.

Мне не страшно одному

Идти в путь - дорогу.

Ведь Господь со мной везде,

Он мне помогает,

В море, в небе, на земле

Руку простирает.

И за то Ему молюсь:

Слава Тебе, Боже!

В огне смерти не боюсь,

Если быть ей - что же,

Я принять ее готов

За веру Христову

И за Родину без слов,

За все, что в ней святого.

Б. Н. Ширяев (1889-1959)

Вера и надежда

Протекших радостей уже не возвратить,

Но в самой скорби есть для сердца наслажденье.

Ужели все мечта? Напрасно ль слезы лить?

Ужели наша жизнь есть только привиденье,

И трудная стезя к ничтожеству ведет?

Ах нет! Мой милый друг, не будем безнадежны:

Есть пристань верная, есть берег безмятежный.

Там все погибшее пред нами оживет;

Незримая Рука, простертая над нами,

Ведет нас к одному различными путями.

Блаженство - наша цель; когда мы к ней придем, -

Нам Провидение сей тайны не открыло.

Но рано ль, поздно ли, мы радостно вздохнем,

Надеждой не вотще нас Небо одарило.

В. А. Жуковский (1783-1852)

Мой дух! Доверенность к Творцу!

Мужайся, будь в терпеньи камень!

Не Он ли к лучшему концу

Меня провел сквозь бренный пламень?

На поле смерти чья рука

Меня таинственно спасала,

И жадный крови меч врага

И град свинцовый отражала?

Кто, кто мне силу дал сносить

Труды, и глад, и непогоду,

Души возвышенной свободу?

Кто вел меня от юных дней

К добру, стезею потаенной,

И в буре пламенных страстей

Мой был вожатый неизменный?

Он! Он! Его все дар благой!

Он есть источник чувств высоких,

И мыслей чистых и глубоких!

Все дар Его, и краше всех

Даров - надежда лучшей жизни!

Когда ж узрю спокойный брег,

Страну желанную отчизны?

Когда струей небесных благ

Я утолю любви желанье,

Земную ризу брошу в прах

И обновлю существованье?

К. Н. Батюшков (1787-1855).

Сила любви

Верь в великую силу любви …

Свято верь в ее крест побеждающий,

В ее свет лучезарно спасающий

Мир, погрязший в грязи и крови…

Верь в великую силу любви…

С. Я. Надсон (1862-1887)

Научи меня, Боже, любить

Научи меня, Боже, любить

Всем умом Тебя, всем помышленьем,

Чтоб и душу Тебе посвятить

И всю жизнь с каждым сердца биеньем.

Научи Ты меня соблюдать

Лишь Твою милосердную волю,

Научи никогда не роптать

На свою многотрудную долю.

Всех, которых пришел искупить

Ты Своею Пречистою Кровью, -

Бескорыстной, глубокой любовью

Научи меня, Боже, любить!

Любовь - вечна.

Любовью ль сердце разгорится,

О, не гаси ее огня!

Не им ли жизнь твоя живиться,

Как светом солнца яркость дня?

Люби безмерно, беззаветно,

Всей полнотой душевных сил,

Хотя б любовью ответной

Тебе никто не отплатил.

Пусть говорят: как все в творенье,

С тобой умрет твоя любовь -

Не верь в неправое ученье:

Истлеет плоть, остынет кровь,

Угаснет в срок определенный

Наш мир, угаснут тьмы миров,

Но пламень тот, Творцом возженный,

Пребудет в вечности веков.

< < <

Благословляю вас, леса

Благословляю вас, леса,

Долины, нивы, горы, воды,

Благославляю я свободу

И голубые небеса.

И посох мой благославляю,

И эту бедную суму,

И степь от краю и до краю,

И солнца свет, и ночи тьму,

И одинокую тропинку,

По коей, нищий, я иду,

И в поле каждую былинку,

И в небе каждую звезду.

О, если б мог всю жизнь смешать я,

Всю душу вместе с вами слить;

О, если б мог в мои объятья

Я вас, враги, друзья и братья,

И всю природу заключить!

А. К. Толстой (1817-1875)

Не говори, что нет спасенья

Не говори, что нет спасенья,

Что ты в печалях изнемог;

Чем ночь темней, тем ярче звезды,

Чем глубже скорбь, тем ближе Бог…

А. Н. Майков (1821-1897)

Мгновенье

Есть для души священные мгновенья;

Тогда она чужда земных забот,

Просветлена лучом преображенья

И жизнью небесною живет.

Борьбы уж нет; стихают сердца муки;

В нем царствует гармония и мир -

И стройно жизнь перелилася в звуки,

И зиждется из звуков новый мир.

И радужной блестит тот мир одеждой,

Им блеск небес как будто отражен;

Все дышит в нем любовью и надеждой,

Он верою, как солнцем освещен.

И зрим тогда незримый Царь творенья;

На всем лежит руки Его печать;

Душа светла… В минуту вдохновенья

Хотел бы я на Божий суд предстать!

Н. В. Станкевич (1813-1840)

Дол туманен, воздух сыр,

Туча небо кроет,

Грустно смотрит тусклый мир,

Грустно ветер воет.

Не страшися, путник мой,

На земле все битва;

Но в тебе живет покой,

Сила да молитва!

Н. П. Огарев (1813-1877)

Гордись...

"Гордись!" - тебе льстецы сказали:

Земля с увенчанным челом,

Земля несокрушимой стали,

Полмира взявшая мечом!...

Красны степей твоих уборы,

И горы в небо уперлись

И как моря твои озера"...

Не верь, не слушай, не гордись1

Пусть рек твоих глубоки волны,

Как волны синие морей,

И недра гор алмазов полны,

И хлебом пышен тук полей;

Пусть пред твоим держаным блеском

Народы робко клонят взор,

И семь морей немолчным плеском

Тебе поют немолчный хор;

Пусть далеко грозой кровавой

Твои перуны пронеслись:

Всей этой силой, этой славой,

Всем этим прахом не гордись...

Бесплоден всякий дух гордыни,

Не верно злато, сталь хрупка,

Но крепок ясный мир святыни,

Сильна молящихся рука!...

А. С. Хомяков

День крещения России

Жизнь без Христа - случайный сон.

Блажен, кому дано два слуха, -

Кто и церковный слышит звон,

Тому лишь явны небеса,

Кто и в науке прозревает

Неведомые чудеса

И Бога в них подозревает...

Как высочайший идеал,

Как истинный залог спасенья, -

Любовь и самоотверженье

Христос народам завещал.

В тот день, когда мы облечемся

Душой в нетление Христа,

От черных дел мы содрогнемся

И, обновленные, очнемся, -

И ложь не свяжет нам уста.

Сегодня, в первый день крещенья, -

Быть может, в бедные селенья,

В обители труда и слез,

Не в нищем рубище Христос

Сойдет, а с веткою оливы,

И скажет: Будьте все счастливы!

Все, - пожелайте всем добра!..

Сегодня день, когда впервые

Владимир и Мои святые

Крестили Русь в волнах Днепра!..

Князь киевский, когда-то гневный,

В союзе с греческой царевной,

В златом венце и на своем

Великокняжеском престоле

Для пахаря в далеком поле,

Для гусляра на вольной воле

И для дружинника с копьем -

Для всех стал другом и отцом

И красным солнышком желанным...

Пришла Андреем Первозванным

Предвозвещенная пора:

Взыграли омуты Днепра,

Славян пугающие боги

Разбились об его пороги,

И дрогнули богатыри,

И разбежались дикари...

О, как от утренней зари

Бегут, шатаясь, тени ночи,

И солнце радует нам очи

И озаряет алтари,

Так в день великого Крещенья

Сияй нам, вера! Прочь сомненья!

Русь не была бы никогда

Такой великою Россией,

Когда б она была чужда

Любви, завещанной Мессией,

Пусть охлажденные умы

Все отрицать готовы, -мы

Еще не оскудели сердцем;

Еще мы рады помогать

Разрозненным единоверцам

Без нас не встала бы Эллада,

Ей не помог бы Римский трон,

Не рухнул бы Наполеон

И грозных войск его громада.

Под тяжким игом мусульман

Без нас забыли бы славян, -

Мы жизнь несли на их могилы...

Расшатывая вражьи силы,

Мы не считали наших ран...

Мы за геройские деянья

Не ждали злата и сребра...

За дело славы и добра

Мы не просили воздаянья...

И если перст Господний вновь

Нам цель великую укажет, -

Что делать - сердце нам подскажет

И христианская любовь!..

Россия, веру призови!..

В сей день торжественный и славный,

Нас бережет Отец Державный

Для новых подвигов любви...

Я. П. Полонский (1819-1899)

В годину смут

В годину смут, унынья и разврата

Не осуждай заблудшего ты брата;

Но, ополчась молитвой и крестом,

Пред гордостью - свою смиряй гордыню,

Пред злобою - любви познай святыню

И духа тьмы казни в самом себе.

Не говори: "Я капля в этом море,

Моя печаль бессильна в общем горе,

Моя любовь бесследно пропадет… "

Смирись душой - и мощь свою постигнешь,

Поверь любви - и горы ты подвигнешь

И укротишь пучину бурных вод.

Гр. А. А. Голенищев-Кутузов (1818-1913)

Когда скорблю я духом

Беседует со мной.

Его созвучий прелесть

Молитвенно чиста,

Вторить им не посмеют

Греховные уста.

Его слова святые

Я слышу, как во сне, -

Но все при нем так ясно

И так понятно мне.

И счастия земного

Тогда я не прошу,

И сознаю, что Бога

В груди моей ношу.

Смерть и время

Смерть и время царят на земле,

Ты владыками их не зови:

Все, кружась, исчезает во мгле,

Неподвижно лишь Солнце любви.

В. С. Соловьев (1853-1900)

Опять один

Опять один, опять оставлен,

Путем потерянным иду.

Да будет вечно Бог прославлен,

Дающий веру и звезду!

Унижен временем и телом, -

Годам и срокам я чужой.

Душа стремится к тем пределам,

Где час не силен над душой.

И ни во что душа не верит, -

Лишь в недоступного Христа,

Могила тело будет мерить,

Но душу примет высота!

Вл. Диксон (1900-1929)

В армяке с открытым воротом

С обнаженной головой,

Медленно проходит городом

Дядя Влас - старик седой.

На груди икона медная,

Просит он на Божий храм, -

Весь в веригах, обувь бедная,

На щеке глубокий шрам;

Да с железным наконечником

Палка длинная в руке

Говорят великим грешником

Был он прежде. В мужике

Бога не было. Побоями

В гроб жену свою вогнал;

Промышляющих разбоями,

Конокрадов укрывал;

У всего соседства бедного

Скупит хлеб, а в черный год

Не поверит гроша медного,

Втрое с нищего сдерет!

Брал с родного, брал с убогого,

Слыл кощеем-мужиком;

Нрава был крутого, строгого.

Наконец и грянул гром!

Власу худо: кличут знахаря

Да поможет ли тому,

Кто снимал рубашку с пахаря,

Крал у нищего суму?

Только хуже все неможется.

Год прошел, - а Влас лежит,

И построить церковь божится,

Если смерти избежит.

Говорят, ему видения

Все мерещатся в бреду:

Видел света представление,

Видел грешников в аду;

Мучат бесы их проворные,

Жалит ведьма-егоза.

Эфиопы - видом черные

И как углие глаза,

Крокодилы, змеи, скорпии

Припекают, режут, жгут.

Воют грешники в прискорбии,

Цепи ржавые грызут.

Те на длинный шест нанизаны,

Те горячий лижут пол...

Там, на хартиях написаны,

Влас грехи свои прочел...

Влас увидел тьму кромешную

И последний дал обет...

Внял Господь - и душу грешную

Воротил на вольный свет.

Роздал Влас свое имение,

Сам остался бос и гол

И сбирать на построение

Храма Божьего пошел.

С той поры мужик скитается

Вот уж скоро 30 лет,

Подаянием питается -

Строго держит свой обет.

Сила вся души великая

В дело Божие ушла,

Словно сроду жадность дикая

Непричастна ей была...

Полон скорбью неутешною,

Смуглолиц, высок и прям,

Ходит он стопой неспешною

По селеньям и горам.

Нет ему пути далекого:

Был у матушки Москвы,

Был у Каспия широкого,

Был у царственной Невы.

Ходит с образом и книгою,

Сам с собой все говорит

И железною веригою

Тихо на ходу звенит.

Ходит в зимушку студеную,

Ходит в летние жары,

Вызывая Русь крещеную

На посильные дары, -

И дают, дают прохожие...

Так из лепты трудовой

Вырастают храмы Божии

По лицу земли родной...

Ник. Алекс. Некрасов (1821-1877).

Молитва, храм и богослужение.

Молись! Дает молитва крылья

Душе, прикованной к земле,

И высекает ключ обилья

В заросшей тернием скале.

Она - покров нам от бессилья.

Она - звезда в юдольной мгле.

На жертву чистого моленья -

Души нетленный фимиам,

Из недоступного селенья

Слетает светлый ангел к нам

С прохладной чашей утоленья

Палимым жаждою сердцам.

Молись, когда змеей холодной

Тоска в твою проникнет грудь;

Молись, когда в степи бесплодной

Мечтам твоим проложен путь,

И сердцу, сироте безродной,

Приюта нет, где отдохнуть.

Молись, когда глухим потоком

Кипит в тебе страстей борьба;

Молись, когда пред мощным роком

Ты безоружна и слаба;

Молись, когда приветным оком

Тебя обрадует судьба.

Молись, молись! Души все силы

В молитву жаркую излей,

Когда твой ангел златокрылый,

Сорвав покров с твоих очей,

Укажет им на образ милый,

Уж снившийся душе твоей.

И в ясный день и под грозою,

Навстречу счастья иль беды,

И пронесется ль над тобою

Тень облака иль луч звезды.

Молись! Молитвою святою

В нас зреют тайные плоды.

Все зыбко в жизни сей проточной.

Все тленью дань должно принесть.

И радость быть должна непрочной,

И роза каждая отцвесть.

Что будет, - то в дали заочной,

И ненадежно то, что есть.

Одни молитвы не обманут

И тайну жизни изрекут,

И слезы, что с молитвой канут

В отверстый благостью сосуд,

Живыми перлами воспрянут

И душу блеском обовьют.

И ты, так радостно блистая

Зарей надежд и красоты,

В те дни, когда душа младая -

Святыня девственной мечты, -

Земным цветам земного рая

Не слишком доверяйся ты.

Но веруй с детской простотою

Тому, что нам не от земли,

Что для ума покрыто тьмою,

Но сердцу видимо вдали,

И к светлым таинствам мольбою

Свои надежды окрыли.

Кн. П. А. Вяземский (1792-1878)

Прости мне, Боже, прегрешенья

Прости мне, Боже, прегрешенья

И дух мой темный обнови.

Дай мне терпеть мои мученья

В надежде, вере и любви.

Не страшны мне мои страданья,

Они залог любви святой,

Но дай, чтоб пламенной душой

Я мог лить слезы покаянья.

Взгляни на сердца нищету,

Дай Магдалины дар священный,

Дай Иоанна чистоту;

Дай мне донесть венец мой тленный

Под игом тяжкого креста

К ногам Спасителя Христа.

И. И. Козлов (1779-1840)

Утешение

Слезы свои осуши, проясни омраченное сердце,

К небу глаза подними: там Утешитель Отец!

Там Он твою сокрушенную жизнь, твой вздох и молитву

Слышит и видит. Смирися, веруя в благость Его,

Если ж силу души потеряешь в страданьи и в страхе,

К небу глаза подними: силу Он новую даст.

В. А. Жуковский (1783-1852)

"Отче наш"

Я слышал - в келии простой

Старик молитвою чудесной

Молился тихо предо мной:

"Отец людей, Отец Небесный!

Да имя вечное Твое

Святится нашими сердцами;

Да придет царствие Твое,

Твоя да будет воля с нами,

Как в небесах, так на земли.

Насущный хлеб нам ниспошли

Своею щедрою рукою;

И как прощаем мы людей,

Так нас, ничтожных пред Тобою,

Прости, Отец, Своих детей;

Не ввергни нас во искушенье,

И от лукавого прельщенья

Избави нас!.."

Перед крестом

Так он молился. Свет лампады

Мерцал впотьмах издалека,

И сердце чуяло отраду

От той молитвы старика.

А. С. Пушкин

К Божией Матери

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою

Пред Твоим образом, ярким сиянием,

Не о спасении, не перед битвою,

Не с благодарностью иль покаянием,

Не за свою молю душу пустынную,

За душу странника в свете безродного,

Но я вручить хочу деву невинную

Теплой Заступнице мира холодного.

Окружи счастьем счастья достойную,

Дай ей спутников полных внимания,

Молодость светлую, старость спокойную,

Сердцу незлобному мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному,

В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,

Ты восприять пошли к ложу печальному

Лучшего ангела - душу прекрасную.

М. Ю. Лермонтов

В минуту жизни трудную,

Теснится ль в сердце грусть;

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучьи слов живых

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко -

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

М. Ю. Лермонтов

Царь Небес

Царь небес! Успокой

Дух болезненный мой!

Заблуждений земли

Мне забвенье пошли -

И на строгий Твой рай

Силы сердцу подай.

Е. А. Баратынский (1800-1844)

Перед сном

Молю Тебя, пред сном грядущим, Боже!

Дай людям мир, благослови

Младенца сон, и нищенское ложе,

И слезы тихие любви.

Прости грехи, на жгучее страданье

Успокоительно дохни…

Н. П. Огарев (1813-1877)

Спала ночь с померкшей вышины,

В небе сумрак, над землею тени,

И над кровом темной тишины

Ходит сонм обманчивых видений.

Освяти молитвой час полночи!

Божьи духи землю сторожат,

Звезды светят, словно Божьи очи.

Ты вставай, во мраке спящий брат!

Разорви ночных обманов сети!

В городах к заутрене звонят,

В Божью церковь идут Божьи дети.

Помолися о себе, о всех,

Для кого тяжка земная битва,

О рабах бессмысленных утех!..

Верь, для всех нужна твоя молитва.

Ты вставай, во мраке спящий брат!

Пусть зажжется дух твой пробужденный

Так, как звезды на небе горят,

Как горит лампада пред иконой.

А. С. Хомяков (1804-1860)

Молись дитя

Молись, дитя: тебе внимает

Творец бесчисленных миров,

И капли слез твоих считает,

И отвечать тебе готов.

Быть может, ангел твой хранитель

Все эти слезы соберет

И их в надзвездную обитель

К престолу Бога отнесет.

Молись, дитя, мужай с летами!

И дай Бог, в пору поздних лет,

Такими ж светлыми очами

Тебе глядеть на Божий свет.

И. С. Никитин (1824-1861)

Пошли, Господь, Свою отраду

Пошли, Господь, Свою отраду

Тому, кто в летний жар и зной,

Как бедный нищий мимо саду,

Бредет по жаркой мостовой.

Кто смотрит вскользь через ограду

На тень деревьев, злак долин,

На недоступную прохладу

Роскошных светлых луговин.

Не для него гостеприимной

Деревья сенью разрослись,

Не для него, как облак дымный,

Фонтан на воздухе повис.

Лазурный грот, как из тумана,

Напрасно взор его манит,

И пыль росистая фонтана

Его главы не освежит.

Пошли, Господь, Свою отраду

Тому, кто жизненной тропой,

Как бедный нищий мимо саду,

Бредет по знойной мостовой.

Ф. И. Тютчев (1803-1873)

Чем доле я живу

Чем доле я живу, чем больше пережил,

Чем повелительней стесняю сердца пыл,

Тем для меня ясней, что не было от века

Слов, озаряющих светлее человека.

Всеобщий наш Отец, Который в небесах,

Да свято имя мы Твое блюдем в сердцах,

Да приидет царствие Твое, да будет воля

Твоя, как в небесах, так и в земной юдоли.

Пошли и ныне хлеб насущный от трудов,

Прости нам долг: и мы прощаем должников,

И не введи Ты нас, бессильных, в искушенье,

И от лукавого избави самомненья.

А. А. Фет (1820-1892)

Отче наш! Сына моленью внемли!

Все-проникающую,

Все-созидающую

Братскую дай нам любовь на земли!

Сыне, распятый во имя любви!

Ожесточаемое,

Оскудеваемое

Сердце Ты в нас освежи, обнови!

Дух Святый! Правды источник живой!

Дай силу страждущему!

Разуму жаждущему

Ты вожделенные тайны открой!

Боже! Спаси Ты от всяких цепей

Душу проснувшуюся

И ужаснувшуюся

Мрака, и зла, и неправды людей!

Вставших на глас Твой услыши молитву,

И цепенеющую,

В лени коснеющую

Жизнь разбуди на святую борьбу!

Я. П. Полонский (1819-1898)

Спаси, спаси меня

Спаси, спаси меня! Я жду,

Я верю, видишь, верю чуду.

Не замолчу, не отойду

И в дверь Твою стучаться буду.

Во мне горит желаньем кровь,

Во мне таится семя тленья.

О, дай мне чистую любовь,

О, дай мне слезы умиленья!

И окаянного прости,

Очисти душу мне страданьем -

И разум темный просвети

Ты немерцающим сияньем.

Д. С. Мережковский (1866-1941)

Молитва о крыльях

Ниц простертые, унылые,

Безнадежные, бескрылые,

В покаянии, в слезах, -

Мы лежим во прахе прах.

Мы не смеем, не желаем

И не верим, и не знаем,

И не любим ничего.

Боже, дай нам избавленья,

Дай свободы и стремленья,

Дай веселья Твоего,

О, спаси нас от бессилья,

Дай нам крылья, дай нам крылья,

Крылья Духа Твоего!

Д. С. Мережковский

В час безмолвного заката

В час безмолвного заката

Об ушедших вспомни ты,

Не погибло без возврата,

Что с любовью пережито.

Пусть синеющим туманом

Ночь на землю наступает -

Не страшна ночная тьма нам,

Сердце день грядущий знает.

Новой славою Господней

Озарится свод небесный,

И дойдет до преисподней

Светлый благовест воскресный.

В. С. Соловьев (1853-1900)

Помолись смиренно Богу

Помолись смиренно Богу,

Попроси прощенья.

Мало в нас любви и много

Злого помышленья.

И не верь в людские знанья

И в людские силы, -

Бестелесно, как мечтанье,

Все, что прежде жило.

Было много воли смелой

И большой гордыни, -

Все исчезло и сгорело,

Прах и пепел ныне.

Ты живешь в незнаньи полном

Цели или срока,

Ты плывешь, как лист по волнам

Мутного потока.

Помолись смиренно Богу,

Попроси прощенья,

И отдай твою тревогу

На Его решенье.

Андрей Блох

К Небесной Заступнице

Мира Заступница, Матерь всепетая,

Я пред Тобою с мольбой:

Бедную грешницу, мраком одетую,

Ты благодатью прикрой.

Если постигнут меня испытания,

Скорби, утраты, враги, -

В трудный час жизни, в минуту страданья,

Ты мне, молю, помоги.

Радость духовную, жажду спасения

В сердце мое положи;

В царство небесное, в мир утешения

Путь мне прямой укажи.

Ю. В. Жадовская (1824-1883)

Когда гоним тоской

Когда гоним тоской неутолимой,

Войдешь во храм и станешь там в тиши.

Потерянный в толпе необозримой,

Как часть одной страдающей души,

Невольно в ней твое потонет горе,

И чувствуешь, что дух твой вдруг влился

Таинственно в свое родное море

И за одно с ним рвется в небеса…

Ап. Н. Майков (1821-1897)

Любил я в детстве

Любил я в детстве сумрак в храме,

Любил вечернею порой

Его, сияющим огнями,

Перед молящейся толпой.

Любил я всенощное бденье,

Когда в напевах и словах

Звучит покорное смиренье

И покаяние в грехах.

Безмолвно, где-нибудь в притворе,

Я становился за толпой,

Я приносил туда с собой

В душе и радости, и горе.

И в час, когда хор тихо пел

О "Свете Тихом," - в умиленьи

Я забывал свои волненья

И сердцем радостно светлел…

Прошли года, прошли надежды,

Переменилися мечты.

В душе уж нет теперь, как прежде,

Такой сердечной теплоты.

Но те святые впечатленья

Над сердцем властны и теперь,

И я без слез, без раздраженья

Переживаю дни сомненья,

Дни оскорблений и потерь.

И. А. Бунин. (1870-1953)

В стороне

В стороне от больших городов,

Посреди бесконечных лугов,

За селом, на горе невысокой,

Вся бела, вся видна при луне,

Церковь старая чудится мне,

И на белой церковной стене

Отражается крест одинокий.

Да, я вижу тебя, Божий дом!

Вижу надписи вдоль по карнизу

И апостола Павла с мечом,

Облеченного в светлую ризу.

Поднимается сторож-старик

На свою колокольню-руину,

На тени он громадно велик

Пополам пересек всю равнину.

Поднимись! И медленно бей,

Чтобы слышалось долго гуденье

В тишине деревенских ночей.

Этих звуков властительно пенье,

Если есть в околотке больной,

Он при них встрепенется душой.

И, считая внимательно звуки,

Позабудет на миг свои муки

Одинокий ли путник ночной

Их заслышит - бодрее шагает,

Их заботливый пахарь считает

И, крестом осенясь в полусне,

Просит Бога о ведренном дне.

Н. А. Некрасов (1821-1878)

Храм на горе

Храм Божий на горе мелькнул,

И детски-чистым звуком веры

Внезапно на душу пахнул.

Нет отрицанья, нет сомненья,

"Лови минуту умиленья,

Войди с открытой головой."

… … … … … … …

"Храм воздыханья, храм печали -

Убогий храм земли твоей;

Тяжеле стонов не слыхали

Ни римский Петр, ни Колизей.

Сюда народ тобой любимый,

Своей тоски неодолимой

Святое бремя приносил,

И облегченным уходил.

Войди! Христос наложит руки,

И снимет волею святой

С души оковы, с сердца муки

И язвы с совести больной"…

Н. А. Некрасов

Церковный сумрак

Церковный сумрак. Мирная прохлада,

Немой алтарь.

Дрожащий свет негаснущей лампады

Теперь, как встарь.

Здесь шума нет, и сердце бьется глуше

И не болит.

Здесь много горя выплакали души

У древних плит.

Здесь люди Богу муку поручали,

Здесь вечный след

Безвестных слез, несказанной печали

Забытых лет.

Старинный храм, - защита от бессилья,

Приют для битв,

Где ангел Божий смертным дарит крылья

Для их молитв.

Андрей Блох

Всенощная в деревне

Приди ты, немощный,

Приди ты, радостный!

Звонят ко всенощной,

К молитве благостной …

И звон смиряющий

Всем в душу просится,

Окрест сзывающий

В полях разносится.

И стар, и млад войдет:

Сперва помолится,

Поклон земной кладет,

Кругом поклонится…

И стройно клирное

Несется пение,

И диакон мирное

Твердит глашение

О благодарственном

Труде молящихся

О граде царственном,

О всех трудящихся,

О тех, кому в удел

Страданье задано…

А в церкви дым висел

Густой от ладона.

И заходящими

Лучами сильными,

И вкось блестящими

Столбами пыльными.

От солнца - Божий храм

Горит и светится,

В окно ж открытое

Несется синий дым,

И пенье слитное…

Звонят ко всенощной,

К молитве благостной…

Приди ты, немощный,

Приди ты, радостный!

И. С. Аксаков (1823-2886)

Благовест

Среди дубравы

Блестит крестами

Храм пятиглавый

С колоколами.

Их звон призывный

Через могилы

Гудит так дивно

И так уныло.

К себе он тянет

Неодолимо,

Зовет и манит

Он в край родимый, -

В край благодатный,

Забытый мною, -

И непонятной

Томим тоскою.

Молюсь - и каюсь я,

И плачу снова,

И отрекаюсь я

От дела злого.

Далеко странствуя

Мечтой чудесною,

Через пространства я

Лечу небесныя.

И сердце радостно

Дрожит и тает,

Пока звон благостный

Не замирает.

И. А. Аксаков

Колокола

Несется благовест… Как грустно и уныло

На стороне чужой звучат колокола.

Опять припомнился мне край отчизны милой,

И прежняя тоска на сердце налегла.

Я вижу север мой с его равниной снежной,

И словно слышится мне нашего села

Знакомый благовест… И ласково и нежно

С далекой родины гудят колокола.

< < <

Девушка пела

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой гавани все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

А. А. Блок (1880-1921)

Великопостная молитва

Отцы-пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв;

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные великого поста;

Всех чаще мне она приходит на уста -

И падшего свежит неведомою силой.

Владыка дней моих! Дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей;

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

А. С. Пушкин (1799-1837)

Чертог Твой вижу

Чертог Твой вижу, Спасе мой!

Он блещет славою Твоею,

Но я войти в него не смею,

Но я одежды не имею,

Дабы предстать перед Тобой.

О Светодавче, просвети

Ты рубище души убогой.

Я нищим шел земной дорогой,

Любовью и щедротой многой

Меня к слугам своим причти.

Кн. П. А. Вяземский (1792-1878)

На страстной неделе

Жених в полуночи грядет.

Но где же раб Его блаженный,

Кого Он бдящего найдет?

И кто с лампадою возженной

На брачный пир войдет за Ним

В ком света тьма не поглотила?

О, да исправится, как дым

Благоуханного кадила,

Моя молитва пред Тобой!

Я с безутешною тоской

В слезах взираю издалека

И своего не смею ока

Воздеть к чертогу Твоему.

Где одеяние возьму?

О Боже, просвети одежду

Души истерзанной моей,

Дай на спасенье мне надежду,

Во дни святых Твоих Страстей.

Услышь, Господь, мои моленья

И тайной вечери Твоей,

И всечестнаго омовенья

Прими причастника меня.

Врагам не выдам тайны я,

Воспомянуть не дам Иуду

Тебе в лобзании моем, -

Но за разбойником я буду

Перед святым Твоим крестом

Взывать коленопреклоненный;

О помяни, Творец вселенной,

Меня во царствии Твоем!

Троицын день

Гудящий благовест к молитве призывает,

На солнечных лугах над нивами звенит,

Даль заливных лугов в лазури утопает,

И речка на лугах сверкает и горит.

А на селе с утра идет обедня в храме,

Зеленою травой усыпан весь амвон,

Алтарь, сияющий и убранный цветами,

Янтарным блеском свеч и солнца озарен.

И звонко хор поет, веселый и нестройный,

И в окна ветерок приносит аромат…

Твой нынче день настал, усталый, кроткий брат,

Весенний праздник твой, и светлый, и спокойный.

Ты нынче с трудовых засеянных полей

Принес сюда в дары простые приношенья:

Гирлянды молодых березовых ветвей,

Печали тихий вздох, молитву - и смиренье.

И. А. Бунин

Заупокойная молитва

(Из поэмы "Иоанн Дамаскин")

Какая сладость в жизни сей

Земной печали не причастна?

Чье ожиданье не напрасно,

И где счастливый из людей?

Все то превратно, все ничтожно,

Что мы с трудом приобрели: -

Какая слава на земли

Стоит тверда и непреложна?

Все пепел, призрак, тень и дым,

Исчезнет все, как вихорь пыльный,

И перед смертью мы стоим

И безоружны и бессильны.

Рука могучего слаба,

Ничтожны царские веленья, -

Прийми усопшего раба,

Господь, в блаженные селенья!

… … … … … … … … … …

Вся жизнь есть царство суеты,

И дуновенье смерти чуя,

Мы увядаем, как цветы, -

Почто же мы метемся всуе?

Престолы наши суть гроба,

Чертоги наши разрушенье, -

Прийми усопшего раба,

Господь, в блаженные селенья.

Средь груды тлеющих костей

Кто царь, кто раб, судья иль воин?

Кто царства Божия достоин,

И кто отверженный злодей?

О, братья, где сребро и злато,

Среди неведомых гробов

Кто есть убогий, кто богатый?

Все пепел, тень и привиденье, -

Господь и пристань, и спасенье!

Исчезнет все, что было плоть,

Величье наше будет тленье, -

Прийми усопшего раба, Господь,

В Твои блаженные селенья!

И Ты, предстательница всем,

И Ты, заступница скорбящим,

К Тебе, о брате здесь лежащем,

К Тебе, Святая, вопием!

А. К. Толстой (1817-1875)

М. Надеждин (1804-1856)

Звуки бывают молитвой без слов,

льющейся в сердце спокойно и строго,

нежно ведущей от будничных снов

к тайнам гармонии мира и Бога.

С ними в душе разливается свет

проникновенной, далекой лампады –

эхом когда-то испытанных лет

счастья, покоя, любви и отрадою

Есть и тяжелые звуки земли, дети сухого земного искусства;

слушая, знаешь: они принесли

горький осадок бескрылого чувства.

В зеркале их – наш мятущийся век,

мертвых идей и забытых уроков –

то, чем сегодня живет человек

в царстве гордыни и ложных пророков...

Все же я верю, что звуки молитв

льются потоком для Божьего слуха,

громче проклятий, рыданий и битв

песней победы воскресшего Духа!

Михаил Лермонтов. Демон.

Восточная повесть.

Печальный Демон, дух изгнанья,

Летал над грешною землей,

И лучших дней воспоминанья

Пред ним теснилися толпой;

Тex дней, когда в жилище света

Блистал он, чистый херувим,

Когда бегущая комета

Улыбкой ласковой привета

Любила поменяться с ним,

Когда сквозь вечные туманы,

Познанья жадный, он следил

Кочующие караваны

В пространстве брошенных светил;

Когда он верил и любил,

Счастливый первенец творенья!

Не знал ни злобы, ни сомненья.

И не грозил уму его

Веков бесплодных ряд унылый...

И много, много... и всего

Припомнить не имел он силы!

Давно отверженный блуждал

В пустыне мира без приюта:

Вослед за веком век бежал,

Как за минутою минута,

Однообразной чередой.

Ничтожной властвуя землей,

Он сеял зло без наслажденья.

Нигде искусству своему

Он не встречал сопротивленья -

И зло наскучило ему.

И Демон видел... На мгновенье

Неизъяснимое волненье

В себе почувствовал он вдруг.

Немой души его пустыню

Наполнил благодатный звук -

И вновь постигнул он святыню

Любви, добра и красоты!.

И долго сладостной картиной

Он любовался - и мечты

О прежнем счастье цепью длинной,

Как будто за звездой звезда,

Пред ним катилися тогда.

Прикованный незримой силой,

Он с новой грустью стал знаком;

В нем чувство вдруг заговорило

Родным когда-то языком.

То был ли признак возрожденья?

Он слов коварных искушенья

Найти в уме своем не мог...

Забыть? я забвенья не дал Бог:

Да он и не взял бы забвенья!.

. . . . . . . . . . . . . . . .

В пространстве синего эфира

Один из ангелов святых

Летел на крыльях золотых,

И душу грешную от мира

Он нес в объятиях своих.

И сладкой речью упованья

Ее сомненья разгонял,

И след проступка и страданья

С нее слезами он смывал.

Издалека уж звуки рая

К ним доносилися - как вдруг,

Свободный путь пересекая,

Взвился из бездны адский дух.

Он был могущ, как вихорь шумный,

Блистал, как молнии струя,

И гордо в дерзости безумной

Он говорит: "Она моя!"

К груди хранительной прижалась,

Молитвой ужас заглуша,

Тамары грешная душа -

Судьба грядущего решалась,

Пред нею снова он стоял,

Но, Боже! - кто б его узнал?

Каким смотрел он злобным взглядом,

Как полон был смертельным ядом

Вражды, не знающей конца,-

И веяло могильным хладом

От неподвижного лица.

"Исчезни, мрачный дух сомненья! -

Посланник неба отвечал: -

Довольно ты торжествовал;

Но час суда теперь настал -

И благо Божие решенье!

Дни испытания прошли;

С одеждой бренною земли

Оковы зла с нее ниспали.

Узнай! давно ее мы ждали!

Ее душа была из тех,

Которых жизнь - одно мгновенье

Невыносимого мученья,

Недосягаемых утех:

Творец из лучшего эфира

Соткал живые струны их,

Они не созданы для мира,

И мир был создан не для них!

Ценой жестокой искупила

Она сомнения свои...

Она страдала и любила -

И рай открылся для любви!"

И Ангел строгими очами

На искусителя взглянул

И, радостно взмахнув крылами,

В сиянье неба потонул.

И проклял Демон побежденный

Мечты безумные свой,

И вновь остался он, надменный,

Один, как прежде, во вселенной

Аксаков, Иван Сергеевич (1823-1886 г.) 56

Апухтин, Алексей Николаевич (1841-1893 г.) 35

Бальмонт, Константин Димитриевич (1867-1943 г.) 20, 32

Баратынский, Евгений Абрамович (1800-1844 г.) 9, 49

Батюшков, Константин Николаевич (1787-1855 г.) 41

Бажанов, В. 33

Блок, Александр Александрович (1880-1921 г.) 5, 58

Блох, Андрей 53, 56

Лот-Бородина, М. 17

Булыгин, П. П. 31

Бунин, Иван Алексеевич (1870-1953) 13, 54, 60

Волошин, Максимилиан Алексеевич (1877-1931) 30

Вяземский, князь Петр Андеевич (1792-1878 г.) 36, 46 , 59

Гнедич, Николай Иванович (1784-1833 г.) 34

Грот, Яков Карлович (1812-1893 г.) 28

Гумилёв, Николай Степанович (1886-1921) .....

Державин, Гавриил Романович (1743-1816 г.) 6

Диксон, Владимир (1900-1929 г.) 40, 45

Еленов, М. 32

Жадовская, Юлия Валерьяновна (1824-1883 г.) 53

Жуковский, Василий Андеевич (1783-1852 г.) 37, 41, 48

Иванов, В. 22

Козлов, Иван Иванович (1779-1840 г.) 47

Коринфский, А. 40

Клюшников, И. 37

Голенищев-Кутузов, граф А. А. (1818-1913 г.) 44

Кюхельбекер, Вильгельм Карлович (1797-1846) 7

Л., Надежда

Лермонтов, Михаил Юрьевич (1814-1841 г.) 8, 17, 21, 48

Ломоносов, Михаил Вавильевич (1711-1765 г.) 5, 20

Льдов, К. 45

Майков, Аполлон Николаевич (1821-1897 г.) 10, 43, 54

Мей, Лев Алексеевич (1822-1862 г.) 4

Мережковский, Димитрий Серг. (1866-1941 г.) 11, 28, 39, 52

Миллер, Е. 29

Надсон, Семен Яковлевич (1862-1887 г.) 32, 37, 42

Некрасов, Николай Алексеевич (1821-1878 г.) 55

Никитин, Иван Саввич (1824-1861 г.) 8, 15, 50

Нихоташ 25

Огарев, Николай Платонович (1813-1877 г.) 44, 49

Пальмин, Лиодор Иванович (1841-1891) 19

Поздняков, Н. 15

Полонский, Яков Петрович (1819-1898 г.) 51

Пушкин, Александр Сергеевич (1799-1837 г.) 16, 48, 59

К. Р. (вел. кн. Константин Романов,1852-1915 г.) 18, 34, 39, 42,

Соловьев, Владимир Сергеевич (1853-1900 г.) 22, 45, 53

Станкевич, Николай Владимирович (1813-1840 г.) 44

Толстой, граф Алексей Константинович (1817-1875) 9, 23, 25

Томилин, К.

Тютчев, Федор Иванович (1803-1873 г.) 39, 50

Ушаков, А.

Фет, Афанасий Афанасьевич (1820-1892 г.) 10, 25, 51

Фофанов, Контантин Михайлович (1862-1911 г.) 11

Херасков, Михаил Матфеевич (1733-1807 г.) 7

Хомяков, Алексей Степанович (1804-1860) 7, 14, 18, 30, 38, 50

Ширяев, Борис Николаевич (1889-1959) 41

Языков, Николай Михайлович (1803-1846 г.) 19

Ягодкин, Д. 12

«Все чрез Него начало быть...»

Книга книг... Так говорят о Библии, тем самым обозначая с предельной краткостью ее место в человеческой культуре.

Это - Книга в самом общем, высшем и единичном значении, которое с незапамятных времен живет в сознании народов: Книга судеб, хранящая тайны жизни и предначертания будущего. Это Священное Писание, которое все христиане воспринимают как внушенное самим Богом. И это сокровищница мудрости для всех мыслящих людей Земли, каковы бы ни были их верования. Это книга-библиотека, которая более тысячи лет складывалась из многих словесных произведений, созданных разными авторами, на разных языках.

Это книга, которая вызвала к жизни бесчисленное множество других книг, где живут ее идеи и образы: переводов, переложений, произведений словесного искусства, толкований, исследований.

И с течением времени ее созидающая энергия не умаляется, но возрастает.

Каков источник этой животворной силы? Об этом думали многие мыслители, ученые и поэты. И вот что сказал А. С. Пушкин о Новом Завете (мысли его можно отнести и ко всей Библии): «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедовано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелие, - и такова ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие.»

С тех пор, как славянский перевод Евангелия, Псалтыри и других библейских книг, созданный великими просветителями Кириллом и Мефодием, появился на Руси, Библия стала первой и главной книгой русской культуры: по ней ребенок учился грамоте и мышлению, христианским истинам и нормам жизни, началам нравственности и основам словесного художества. Библия вошла в народное сознание, в повседневный быт и духовное бытие, в обыденную и высокую речь; она не воспринималась как переводная, но как родная и умеющая роднить людей всех языков.

Но в течение долгих десятилетий XX в. Библия в нашей стране оставалась гонимой, как это было в первые века новой эры, когда правители Римской империи пытались остановить распространение христианства.

Казалось, что длительное господство дикарского идолопоклонства, выступавшего под видом научного атеизма, отлучило массу читателей от Библии и отучило понимать ее. Но как только Книга книг вернулась в семьи, школы, библиотеки, стало ясно, что духовная связь с нею не утрачена. И прежде всего напомнил об этом сам, русский язык, в котором крылатые библейские слова устояли против натиска канцелярской мертвечины, безудержного сквернословия и помогли сберечь дух, разум и благозвучие родной речи.

Возвращение Библии позволило читателям совершить и еще одно открытие: оказалось, что вся русская литературная классика, от древности до современности, связана с Книгой книг, опирается на ее истины и заветы, нравственные и художественные ценности, соотносит с нею свои идеалы, приводит ее речения, притчи, легенды... Эта связь не всегда очевидна, но открывается в пристальном, отзывчивом чтении и вносит как бы новое измерение в «художественную вселенную», созидаемую словесным искусством.

Теперь мы заново вчитываемся и вдумываемся в Библию, накапливаем знания о ней, которые прежде постепенно осваивались в школьные годы. Давно известное мы постигаем как новое: ведь за каждой деталью видится огромный мир, остававшийся для нас далеким или вовсе неведомым.

Само название этой книги - драгоценный факт истории культуры. Оно произошло от слова biblos: это греческое имя египетского растения папирус, из которого в древности изготовляли хижины, лодки, множество других нужных вещей, а главное - материал для письма, опору человеческой памяти, важнейшую основу культуры.

Книгу, написанную на папирусе, греки называли he biblos, если же она была небольшой, говорили to biblion - книжечка, а во множественном числе - ta biblia. Потому-то первое значение слова Библия - собрание небольших книг. В этих книгах записаны легенды, заповеди, исторические свидетельства, песнопения, жизнеописания, молитвы, размышления, исследования, послания, поучения, пророчества... Авторы книг - пророки, священнослужители, цари, апостолы; имена большинства их обозначены, авторство иных книг установлено исследованиями ученых. И все библейские писатели - художники, владеющие убеждающей, живописной, музыкальной речью.

Книги христианской Библии делятся на две части, возникшие в разное время: 39 книг Ветхого (Древнего) Завета, (примерно X - III вв. до н.э.) и 27 книг Нового Завета (конец I - начало II в. н.э.). Эти части, написанные изначально на разных языках - древнееврейском, арамейском, греческом - неразделимы: они пронизаны единым стремлением, создают единый образ. Слово «завет» в Библии имеет особый смысл: это не только наставление, завещанное последователям, грядущим поколениям, но и договор Бога с людьми - договор о спасении человечества и земной жизни вообще.

Число литературных произведений на русском языке, содержащих размышления о Библии, ее образы и мотивы, чрезвычайно велико, даже перечислить их вряд ли возможно. Идея творящего слова пронизывает всю Библию - от Первой книги Моисеевой до Откровения Иоанна Богослова. Она торжественно и мощно выражена в первых стихах Евангелия от Иоанна:

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

Библия и русская литература XIX века.

Именно в XIX веке духовная проблематика и библейские сюжеты особенно прочно входят в ткань европейской, русской и всей мировой культуры. Если бы попытаться только перечислить названия стихотворений, поэм, драм, повестей, которые за истекшие двести лет были посвящены библейской проблематике, то подобное перечисление заняло бы очень большое время, даже без характеристики и цитат.

В свое время Оноре Бальзак, подводя итог "Человеческой комедии", отмечал, что вся эпопея написана им в духе христианской религии, христианских законов и права. Но на самом деле в огромном, многотомном произведении Бальзака христианского духа мало. В нем есть многое, это действительно панорама человеческой жизни, но жизни приземленной, погруженной в быт, страсти, порой мелкие, и взлетов мы не видим. То же самое можно сказать и о Густаве Флобере, и о многих других западных писателях, у которых жизнеописания заслоняют вечные вопросы. Такова была динамика развития литературы на Западе в XIX веке. В XX веке картина меняется и начинаются вновь поиски вечного.

Русская литература XIX века в этом отношении выгодно отличается от литературы западной. Потому что от Василия Жуковского до Александра Блока она всегда была сосредоточена на жгучих нравственных проблемах, хотя и подходила к ним с разных точек зрения. Она всегда волновалась этими проблемами и редко могла останавливаться только на бытописании. Писатели, которые ограничивались житейскими сложностями, оказывались оттесненными к периферии. В центре читательского внимания всегда были писатели, тревожащиеся проблемами вечного.

"И в Духа Святаго, Господа Животворящего…" Духом этим наполнен был русский девятнадцатый век (даже когда бунтовал). Золотой век нашей литературы был веком христианского духа, добра, жалости, сострадания, милосердия, совести и покаяния - это и животворило его.

Нарышкина М. С. «Библейские мотивы и сюжеты в русской литературе ХIХ – XX веков». Москва 2008

В написанной истории русской литературы есть немало недоразумений, и самое большое ‒ непонимание ее духовной сущности. За последнее столетие много сказано о национальном своеобразии русской литературы, но не сказано убедительно главное: русская литература была христианской. Это утверждение можно было бы принять за аксиому, но, к сожалению, приходится доказывать очевидное.

Волга впадает в Каспийское море, человек дышит воздухом, пьет воду ‒ задумывался ли об этом вплоть до недавнего времени человек? Когда это составляло естественный образ жизни человека и общества, оно не нуждалось в объяснениях. Их потребность возникла, когда прервалась тысячелетняя традиция и был разрушен христианский мир русской жизни.

О христианском характере русской литературы молчало и не могло не молчать по идеологическим причинам советское литературоведение: немногие молчали по запрету, большинство ‒ по неведению. Но молчали и те, кто был свободен и мог сказать. Помимо конфессиональных различий, вызывающих своеобразную невосприимчивость и, если хотите, эстетическую "глухоту", есть и психологический аспект проблемы: молчание заразительно. Когда молчат все, возникает ощущение, будто нет и явления.

Если верить школьным и университетским учебникам, то русская литература всех веков была озабочена государственными деяниями, а последние два века только и делала, что готовила и осуществляла революцию. История литературы представала в этих учебниках как история государства, история общества, развития общественной идеологии, марксистской борьбы классов, политической борьбы. Примерами все можно доказать ‒ было и это, но в целом русская литература имела иной характер.

Со всей определенностью необходимо заявить: нужна новая концепция русской литературы, которая учитывала бы ее подлинные национальные и духовные истоки и традиции.

Есть народы, у которых письменность и литература появились задолго до принятия, а то и возникновения христианства. Так, не только христианский мир, но и человечество многим обязано античной литературе ‒ греческой и латинской.

Есть народы, а это китайцы, индийцы, евреи, японцы, которые не приняли христианство, тем не менее имеют древнюю и богатую литературу.

Два народа, евреи и греки, дали христианскому миру Священное Писание ‒ Ветхий и Новый Завет. И не случайно первой книгой многих народов, принявших христианство, в том числе и славян, стало Евангелие.

У многих народов литература появилась позже принятия христианства.

Крещение явило Древней Руси и письменность, и литературу. Это историческое совпадение определило концепцию, исключительное значение и высокий авторитет русской литературы в духовной жизни народа и государства. Крещение дало идеал и предопределило содержание русской литературы, которое в своих существенных чертах оставалось неизменным в длительном процессе секуляризации и беллетризации того изначального духовного "зерна", из которого проросла русская литература.

"Литература" ‒ пожалуй, наименее удачное слово для определения той сферы духовной деятельности, которая в русской культуре названа этим словом. Латинская литера, греческая грамма ‒ в русском переводе буква, но из этих корней произошли разные слова: литература, грамматика, букварь. Точнее было бы назвать славянскую, а потом и русскую письменность другим словом. Из всех слов лучше всего подходит не литера (литература), не книга (книжность), а само слово, причем Слово с большой буквы ‒ его откровение было явлено Крещением Руси, обретением Евангелия, Слова Христова.

На протяжении последних десяти веков у нас была не столько литература, сколько христианская словесность. Если мы не будем учитывать этот факт и будем искать, скажем, в словесности первых семи веков только "литературу" (или светскую, мирскую книжность), то в ее круг войдет узкий круг произведений, способных или к светскому, или к двойному, церковному и мирскому, бытию (например, Житие, История или Повесть об Александре Невском), а за ее пределами окажется огромная, к сожалению, и сейчас малоизученная, во многом разграбленная и утраченная за последние семьдесят лет высокая христианская словесность, создававшаяся в монастырях и хранившаяся в монастырских библиотеках.

За последнее и пока единственное тысячелетие ее существования в России возник оригинальный "евангельский текст", в создании которого участвовали многие, если не все поэты, прозаики, философы. И не только они.

Кирилл и Мефодий дали славянам не только письменность, предназначили ее для выражения Слова Христова, но и перевели на церковно-славянский язык необходимые для богослужения книги, и в первую очередь, Евангелие, Апостол, Псалтырь. Уже изначально в "евангельский текст" вошли и новозаветные, и ветхозаветные произведения. Из Ветхого Завета христианство восприняло любовь к единому Богу-Творцу и сделало своим жанром псалмы, усвоило библейскую премудрость и ввело в круг обязательного чтения Притчи царя Соломона, признало Священную историю Моисеева Пятикнижия ‒ историю творения Богом мира и его последующего со-творения людьми.

"Евангельский текст" ‒ научная метафора. Она включает в себя не только евангельские цитаты, реминисценции, мотивы, но и книги Бытия, и притчи царя Соломона, и псалтырь, и книгу Иова ‒ словом, все то, что сопутствовало Евангелию в повседневной и праздничной церковной жизни. Но этот "текст" не только в метафорическом, переносном, но и в прямом значении до сих пор не выделен в русской словесности.

Когда-то им не интересовались особо, потому что для одних это было настолько привычно, что не замечалось, ‒ знакомое не узнается. Для других модное поветрие "нигилизм" затронуло все сферы духовной жизни, проникло в религиозное сознание ‒ и отрицание тем более бесплодно. В советские времена заниматься этим было запрещено цензурой, упразднившей не только тему и проблематику подобных исследований, но и заглавное написание слов Бог и другой религиозной и церковной лексики. Достаточно сказать, что это нанесло заметный ущерб советской текстологии: сейчас нет ни одного авторитетного издания русской классики, включая академические собрания сочинений Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Достоевского, Чехова. Русская словесность долго сохраняла сакральность тем Бога, Христа и Церкви в мирском обсуждении, и на страже этого стояли нормы церковной и народной этики, нарушенные Никоновской реформой, а позже Священный Синод. Никоновская реформа вызвала не только взрыв церковной публицистики, но и дала мощный толчок процессу секуляризации христианской культуры. Начиная с XVIII века, когда у нас в полном смысле этого слова появилась светская словесность, Бог, Христос, христианство стали литературными темами. И первой проявила этот новый подход русская поэзия, которая сложила свою хвалу Богу.

О Божием величестве пел Михайло Ломоносов в своих знаменитых одах (Утреннем и Вечернем размышлениях), но кто проник в его восторженные слова, кто дал ответы на его бесстрашные вопросы?

Духовная поэзия стала призванием многих, почти всех поэтов XVIII века ‒ и прежде всего гениального Державина, создавшего не только оду "Бог", но и оду "Христос", оставившего огромное наследие не издававшихся в советские времена духовных стихов. Кто их читал? Они до сих пор недоступны и студентам, и просто читателям.

Духовная поэзия XVIII века не была сугубо русским явлением. Это примечательная особенность всей европейской поэзии, поэтому не случайно русские поэты переводили не только библейские псалмы, но и образцы христианской поэзии английских и немецких пасторов, и примечательно, что этому сотворчеству не мешали конфессиональные проблемы. Сейчас в критике чаще всего говорят о пантеизме этих поэтов, хотя точнее было бы вести речь о христианской поэзии.

Не выделен "евангельский текст" в творчестве многих классиков русской литературы, даже у Достоевского; не прочитаны как христианские поэты даже Тютчев и Фет, не говоря уже о Жуковском, Вяземском, Языкове, Хомякове, Случевском, Константине Романове и многих-многих других. Это в полной мере относится к христианской поэзии А. Блока, М. Волошина, Б. Пастернака, А. Ахматовой. И конечно, полнее всего христианский характер раскрылся в литературе русского зарубежья, которая жила памятью былой христианской России, лелеяла исторический образ Святой Руси.

Сказав Аз, назовем и Буки, чтобы из них сложилось "слово" ‒ еще одна азбучная истина: русская литература была не только христианской, но и православной. На это обращают еще меньше внимания, чем на христианское значение русской словесности.

Разделение единой христианской Церкви на Западную и Восточную, начавшееся в 1054 году и завершившееся в 1204 году падением Константинополя, имело свои не всегда очевидные для современного читателя русской литературы последствия. Более определенно выразился византийский характер русского православия. Великая греческая христианская словесность, возникшая на почве античной поэзии и ветхозаветной мудрости, образовала русское национальное самосознание. Православие не только признало лишь первые семь из двадцати одного вселенского собора, но и сохранило сложившийся к тому времени христианский календарь: установило главным праздником ("праздником праздников, торжеством из торжеств") Пасху ‒ воскрешение Христа, а не Рождество, как в Западной

церкви; отмечает все двунадесятые праздники, в том числе Сретение Господа Симеоном, Преображение Господне и День Воздвижения Креста Господня. Они усилили в православии искупительную и страдательную роль Христа и их церковное значение. Идеи преображения, страдания, искупления и спасения стали характерными идеями русского религиозного менталитета.

Среди различных дисциплин, которые начинаются словом этно-, явно не хватает еще одной ‒ этнопоэтики, которая должна изучать национальное своеобразие конкретных литератур, их место в мировом художественном процессе. Она должна дать ответ, что делает данную литературу национальной, в нашем случае ‒ что делает русскую литературу русской.Ч тобы понять то, что говорили своим читателям русские поэты и прозаики, нужно знать православие. Православный церковный быт был естественным образом жизни русского человека и литературных героев, он определял жизнь не только верующего большинства, но и атеистического меньшинства русского общества; православно-христианским оказывался и художественный хронотоп даже тех произведений русской литературы, в которых он не был сознательно задан автором.

Поясню это на конкретных примерах.

Русские писатели охотно крестили своих литературных героев, давая им неслучайные христианские имена и фамилии. Символический смысл их имен не всегда очевиден читателю, нетвердо знающему общехристианские и православные святцы.

Православие ввело своих святых и осталось верным Юлианскому календарю. Так, действие романа "Идиот" начинается в среду 27 ноября. Накануне 26-го был осенний Юрьев день, введенный Владимиром Мономахом. Общехристианским днем Святого Георгия является весенний Юрьев день. В эти весенние и осенние дни (неделю до и неделю после) русские крестьяне имели право менять своих хозяев ‒ переходить от одного к другому. Этот обычай держался до конца XVI века. Конечно же, не случайно уход Настасьи Филипповны от Тоцкого приурочен к этому дню и скандально объявлен в день ее рождения.

Сугубо православные праздники ‒ Преображение и Воздвижение Креста Господня. Действие романа "Бесы" приурочено к 14-му сентября, к Крестовоздвиженскому празднику, что сразу обращает внимание на символический смысл фамилии героя "Бесов" Ставрогина (stavros ‒ по-гречески крест). Именно в этот день мог начаться, но не состоялся искупительный подвиг великого грешника.

В пасхальном рассказе Достоевского "Мужик Марей", действие которого происходит на "второй день светлого праздника", герою припомнился случай, бывший с ним в начале августа, а это время православного Преображения. Этот случай, в котором, по словам Достоевского, "может быть", принял участие Бог, был для Достоевского своего рода почвенническим "символом веры".

Идея Преображения ‒ одна из глубоких православных идей.В жизни Христа был день, когда он с учениками взошел на гору Фавор и "преобразился перед ними: и просияло лице Его,как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет" (Матф.VIII, 1-2). "Сын Человеческий" открыл ученикам, что Он ‒ "Сын Бога Живаго". Этот день ‒ по стихам Юрия Живаго из пастернаковского романа, "Шестое августа по-старому, Преображение Господне". И это очевидная подсказка, кто доктор Живаго, откуда у него такая редкая фамилия, что стоит за его гамлетовской нерешительностью. В этом символический смысл евангельских сюжетов стихов героя: "На Страстной" (Пасха), "Август" (Преображение), "Рождественская звезда" (Рождество), "Чудо" с категорическим утверждением: "Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог", "Дурные дни", две "Магдалины" и "Гефсиманский сад" с пророчеством:

Я в гроб сойду и в третий день восстану,

И, как сплавляют по реке плоты,

Ко мне на суд, как баржи каравана,

Столетья поплывут из темноты.

В имени, отчестве и фамилии героя (Юрий Андреевич Живаго) есть и иные символические смыслы: Юрий ‒ Георгий Победоносец ‒ победитель змея (и зла) ‒ символ русской государственности ‒ эмблема Москвы; Андреевич ‒ Андрей Первозванный ‒ один из 12 апостолов Христа, по преданию, доходивший после его распятия с проповедью до языческого Киева.

Случайно или нет то, что русское эстетическое сознание оказалось неспособным создать образ Злого Духа, достойный гетевского Мефистофеля? Русский демон ‒ странное существо. Он не зол, а "злобен", а подчас и просто незлобив в своей незадачливости. Неудачливы и смешны черти Гоголя, сказочные бесы Пушкина. Не вышел чином, чем обидел героя, черт Ивана Карамазова. Пушкинский Демон, "дух отрицанья, дух сомненья", готов признать идеал и правоту Ангела: "Не все я в небе ненавидел, Не все я в мире отрицал". Даже дерзновенный лермонтовский Демон готов примириться с Небом, ему наскучило зло, он готов признать силу любви. И почему позже русский бес выродился в "мелкого беса"? Почему вопреки служению

Воланд творит добро, помогая Мастеру, создавшему роман о Христе? Не потому ли, что в истории православия не было инквизиции и христианское отношение к человеку проявилось и в отношении к Злому Духу? Не здесь ли разгадка мученической судьбы русской православной церкви в годы гражданской войны и в двадцатые-тридцатые годы? Впрочем, Достоевский говорил и не раз доказывал в своих произведениях, что смирение ‒ великая сила, и история подтвердила правоту этих слов.

В отношении к христианству русская литература была неизменна, хотя были и антихристианские писатели, и таких было много в советской литературе. Их отрицание Христа и христианства не было последовательным и однозначным, но четко декларированным в двадцатые-пятидесятые годы. Впрочем, пройдя эпоху классовой борьбы и ожесточение социалистического строительства, и советская литература обнаружила глубокую связь с предшествующей традицией, назвав многое из христианского идеала общечеловеческими гуманистическими ценностями. И, пожалуй, самое главное: и в советской литературе сохранились христианские писатели ‒ назову самых знаменитых: Борис Пастернак, Анна Ахматова, Александр Солженицын. И хотя их и объявляли антисоветскими писателями, отлучить их от русской литературы оказалось невозможным. В том, что писали Горький, Фадеев, Маяковский, Шолохов и другие, была своя правда, но правда историческая ‒ она в прошлом, будущее за иной заповеданной правдой.

Сейчас литература пребывает в жестоком кризисе. Не все писатели его переживут, но у русской словесности глубокие тысячелетние корни и лежат они в христианской православной культуре, а это значит, что у нее всегда есть возможность воскреснуть и преобразиться.

Русская литература была христианской. Вопреки историческим обстоятельствам, она оставалась ею и в советские времена. Надеюсь, это ее будущее.

Духовная традиция в русской литературе это осмысление христианской сущности человека и православной картины мира в литературе, имеющее трансисторический характер. «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона - начало истории древнерусской литературы - прозвучало либо перед пасхальной утренней службой, либо, скорее всего, в первый день Пасхи 26 марта 1049 (Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона - русского писателя XI век). Пытаясь «рассмотреть христианское основание русской литературы (Гоголь, Достоевский, Толстой, Тургенев)» (Пришвин М.М. Дневники.), нельзя упускать из виду, что для многих поколений русских людей не столько домашнее чтение, сколько именно литургическая практика была основным способом освоения текста Священного Писания. По мысли А.С.Пушкина, именно «греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер» (А.С.Пушкин. Заметки по русской истории XVIII век, 1822). Это отразилось в литературных текстах даже тех русских авторов, которые могли и не принимать иные стороны христианского вероисповедания.

Русская словесность первых семи веков своего существования отчетливо христоцентрична, то есть изначально ориентирована прежде всего на Новый Завет. Ветхозаветные тексты осмысляются при этом исходя из православной картины мира. Главное назначение этой литературы - воцерковление человека. В русской литературе 19-20 веков христоцентризм проявляет себя как прямо, так и гораздо чаще имплицитно: авторской духовной, этической и эстетической ориентацией - не всегда рационализируемой и осознаваемой - на личность Христа: слишком жива еще в культурной памяти установка древнерусской словесности на «подражание» Христу («Братья Карамазовы», 1879-80; «Идиот», 1868, Ф.М.Достоевского; «Господа Головлевы», 1875-80, М.Е.Салтыкова-Щедрина). Отсюда отчасти понятны максималистические этические требования к герою литературного произведения русской классики, намного более строгие, нежели в западноевропейской того же исторического периода. Именно потому, что в сознании автора всегда присутствует «наилучший», так мало в русской литературе «положительных» героев, выдерживающих сопоставление с заданной древнерусской книжной традицией нравственной высотой («Студент», 1894, А.П.Чехова). Постоянная боязнь духовного несовершенства перед лицом идеальной Святой Руси, страх несоответствия низкой наличной данности этой высокой заданности делают все другие земные проблемы человеческой жизни второстепенными и малозначительными.

Отсюда постоянное стремление к постановке «проклятых вопросов». Отсюда же - любовь к убогим, юродивым, нищим и каторжникам, терпеливость и эстетизация этой терпеливости, любви к ближнему своему - при всем понимании его несовершенства: ориентация на этический абсолют и столь же абсолютное приятие мира, каков он есть. Глубинная, тесная и никогда не прерывающаяся связь с Новым Заветом - главное, что конституирует единство русской культуры в целом. При анализе произведений русской классики нужно иметь в виду, что зачастую «скрытое воздействие не прекращается и тогда, когда о православной традиции и не вспоминают » (Аверинцев С.С. Византия и Русь: Два типа духовности). Даже само резкое неприятие отдельными авторами православной духовной традиции свидетельствует о ее особой значимости для русской литературы. Внешняя бесформенность ряда произведений русской классики, полифония Достоевского и уклонение от формулировки «последней правды» в произведениях Чехова при всей очевидной разнице художественных систем авторов имеют общий знаменатель: православное видение мира, укорененность в православном типе культуры. И на уровне построения текста, и на уровне завершения героя автором наблюдается как бы трепет перед властью над «другим» (героем), трепет перед возможностью окончательной и последней завершенности мира, неуверенность в своем праве на роль судьи ближнего (пусть и выступающего всего лишь в качестве вымышленного персонажа). Ведь сказанная окончательная правда о «другом», зафиксированная текстом произведения, словно бы отнимает у него надежду на преображение и возможность духовного спасения, которые не могут быть отняты, пока «другой» жив. Претензия на завершение героя - как бы посягательство на последний Суд над ним, тогда как только Бог знает о личности высшую и последнюю правду. В пределах же земного мира, воссозданного в художественном произведении, последняя правда о человеке становится известной лишь после его смерти. «Равноправие» голосов автора и героев Достоевского, на котором настаивает М.М.Бахтин, имеет те же глубинные истоки, укорененные в православной русской духовности. Автор и герой в самом деле равноправны - но именно перед лицом той абсолютной, а не релятивной правды, которую во всей полноте дано знать только Богу. Именно по отношению к этой высшей правде любая другая - релятивна, любая «изреченная» на земле мысль, по выражению Ф.И.Тютчева, «есть ложь».

Русская литература 19 века в своем магистральном духовном векторе не противостояла многовековой русской православной традиции, как это долгое время пытались доказать, но, напротив, вырастала из этой традиции, из русского пасхального архетипа и идеи соборности. Литература же Серебряного века во многом определяется коллизией между художественной тенденцией сохранения традиционного для русской словесности православного строя и попытками глобальной трансформации духовной доминанты русской культуры. Однако даже в русской литературе советского периода можно констатировать присутствие лейтмотивов православной традиции, хотя и в латентном виде (А.П.Платонов, М.М.Пришвин). В то же время в ряде произведений русской литературы 20 века вся полнота этой традиции порой полемически эксплицируется («Лето Господне», 193348, И.С.Шмелева, «Доктор Живаго», 1957, Б.Л.Пастернака).