«Проза требует свинцового зада», или Всемирный клуб одесситов, премия Бабеля, дубль второй. Обреченный на свободу Положениео международной литературной премииимени исаака бабеля

Объявлен шорт-лист Одесской международной литературной премии имени Исаака Бабеля за 2017 год (первый сезон). Учредителем премии является Всемирный клуб одесситов. Соучредители: Одесский литературный музей, литературный журнал «Радуга» (Киев), Литературный альманах «Дерибасовская - Ришельевская» (Одесса), Одесская национальная научная библиотека, Лидия Исааковна Бабель (дочь писателя, США). Премия учреждена с целью выявления и поддержки лучших образцов современной художественной словесности в жанре рассказа (новеллы), написанных на русском языке в Украине, России и других странах мира. Она присуждается ежегодно за лучший рассказ (новеллу) на русском языке. При этом ограничения для авторов произведений по возрасту, гражданству, месту жительства и месту опубликования не установлены. Размер денежного вознаграждения Премии: I место - 60 тыс. грн., II место - 30 тыс. грн., III место - 15. тыс. грн.

Из 57 авторов, включенных в Лонг-лист (Длинный список) Премии Бабеля, в Шорт-лист (Короткий список) попали:
1. Бердичевская Анна (Россия)
2. Бирштейн Александр (Украина, Одесса)
3. Боссарт Алла (Россия, Израиль)
4. Бревис Витя (Украина, Одесса)
5. Володарский Александр (Украина, Киев)
6. Гедеонов Алексей (Украина, Киев)
7. Гелприн Майк (США)
8. Гончарова Марианна (Украина, Черновцы)
9. Казаков Валерий (Россия)
10. Курилко Алексей (Украина, Киев)
11. Матковский Максим (Украина, Киев)
12. Никитинский Юрий (Украина, Киев)
13. Феденко Александр (Россия)
14. Ханзина Валентина (Канада)
15. Шанин Моше (Россия)

Произведения победителей Премии будут переведены на украинский язык.

1 601

Новая литературная премия имени Бабеля учреждена в Одессе. Со следующего года она будет вручаться за лучший русскоязычный рассказ. Это событие стало поводом для того, чтобы обсудить судьбу жанра сегодня. Если одно из высших достижений — бабелевский рассказ, то какие тексты будут его достойны? Что такое «бабелевский рассказ» как явление, насколько он еврейский, насколько — русский? Эти вопросы «Лехаим» задал профессору Стэнфордского университета, бабелеведу Григорию Фрейдину, литератору и редактору, одному из основателей премии имени Бабеля Валерию Хаиту, писателю, члену жюри премии Борису Минаеву, писательнице Инне Лесовой, писателю, критику Валерию Шубинскому.

Как это делалось в рассказе Бабеля

Григорий Фрейдин → По своей насыщенности, сквозной гармонизации элементов, вспышке сознания (éclat, epiphany, прорыв в вечность) и при минимальном объеме, рассказ Бабеля близок лирической поэзии современников. По своей тематике — насилие и секс, как вместе, так и в отдельности, но всегда в резонансе с ломкой социального, если не мирового, уклада — путь его лежит в плоскости западной литературной традиции, которая берет начало от Гомера и Священного Писания. Афористично и точно сформулировал это положение современник Бабеля Осип Мандельштам: «Когда бы не Елена, / Что Троя вам одна, ахейские мужи?» («Бессонница. Гомер. Тугие паруса», 1915). Иными словами, мировой конфликт — это космос, a микрокосмос — это узел любви, ревности, насилия в одном микросоциуме, и наоборот. Говорим «любовь и ревность», а подразумеваем «войну» или «революцию», или говорим «война», «революция», а подразумеваем «насилие и любовь».

Аналогично со Священным Писанием и его ролью в западной литературной традиции: о чем бы ни шла речь в частности — о праотцах или племенах израильских, об Иисусе ли Навине или Иисусе Назаретянине, — повествование определяет весь космос, весь божий мир… Конечно, то, что верно для всей традиции, будет верно для всех тех, кто ей принадлежит. Особенность же Бабеля и других модернистов начала прошлого века — Мандельштама, Хлебникова, Ахматовой, Джойса— ясное осознание как истоков этой традиции, так и ее исчерпанности. А с исчерпанностью они боролись через по‑новому осознанный возврат к первоосновам (ход, аналогичный, например, фундаментализму в религии, психоанализу и крайним политическим идеологиям). В этой перспективе модернизм, особенно русский, делает заявку на Ренессанс. Таким образом, колоссальная насыщенность миниатюрного рассказа Бабеля определяется тем, что позволяет разглядеть в остром бытовизме перипетий канву священного текста, а в грубом шуме — вариацию мелодии, которую разыгрывает весь мировой оркестр.

И последнее. Как русские лирические поэты‑современники, такие, как Блок («Трилогия вочеловечения»), Мандельштам («Камень», «Вторая книга», «Воронежские тетради»), Ахматова («Вечер», «Четки», «Anno Domini»), Бабель писал циклами («Одесские рассказы», «Конармия», «Рассказы о детстве» и др.), главным образом от первого лица единого рассказчика с (авто)биографией , который непосредственно связан с описываемыми событиями. Таким образом, при всей миниатюрности и лиризме отдельно взятой новеллы Бабель, выстраивая рассказы в цикл, создает для голоса рассказчика эпическое пространство, аналогичное модернистскому роману с его внутренне рефлексирующим героем, и одновременно сохраняет ослепительную выразительность и сюжетную гибкость малой формы. В этом плане он остается непревзойденным, хотя у него есть блестящие последователи, как, например, американская писательница Грейс Пейли.

Остается вопрос: русский или еврейский писатель Исаак Бабель? Он в полной мере и тот и другой, как, например, Гоголь (украинский и русский), Джеймс Джойс (ирландский и английский), Филип Рот (еврейский и американский), Джеймс Болдуин (негритянский и американский), или Видиадхар Найпол (тринидадо‑индийский и английский). Тематика, авторский голос — в основном, но не исключительно — связывают Бабеля с жизнью недавно модернизированного еврейства Одессы, портового города на западной окраине Российской империи. Одесское еврейство было многочисленно, часть его отличалась зажиточностью, образованностью и широтой кругозора; быть евреем в Одессе не означало быть безнадежно ущемленным, как бывало в черте оседлости и за ее пределами. Портовый город был наполнен иностранцами, и одесситы из образованной среды города, в том числе и евреи, чувствовали себя не меньше европейцами (иногда и больше), чем подданными Российской империи. Так, первоучителями литературы для Бабеля стали французы. Отсюда идет и та удивительная раскованность, с которой Бабель обращается с еврейской темой. Полагаю, что свобода от типичной русско‑еврейской ущемленности и поразила Горького в молодом Бабеле.

Самый ранний из «Одесских рассказов», «Король», уже дает представление о том, как Бабель, «много битый, но не убитый» в польскую кампанию 1920 года, строил свою новеллу‑палимпсест, наслаивая «нечестивую» современность на освященные традицией архетипы.

«Король», впервые напечатанный в июне 1921 года в изголодавшейся и обнищавшей Одессе, начинается с описания дворовой кухни, где готовятся яства для свадьбы сестры Бени Крика. Несметные груды еды, ручьи поварского пота и само гомерическое пиршество отсылают к карнавальному роману Рабле и задают рассказу общий пародийно‑утопический тон.

Прозвище одесского гангстера, выставленное в заглавие, подсказывает еще один сюжет — на этот раз взятый из еврейского Священного Писания: пришествие Мессии, то бишь царя (Король), помазанника Б‑жия, с сильной рукой, способного установить мир и справедливость. Что и совершает бабелевский Король, хотя и в ироничном ключе. Беня устраивает пожар в участке, полицмейстер вынужден отменить облаву, и собравшийся на свадьбе мир одесской Молдаванки — а значит, и мир вообще — может насладиться древней еврейской утопией — покойно «пить и закусывать» и не волноваться «этих глупостей». А место гонителя евреев государя императора занимает еврейский король бандитов.

Еще два ключевых сюжета выплывают во вставной байке, повествующей о женитьбе Бени Крика на дочери молочного магната Эйхбаума. Созвучная знаменитому формалисту Борису Эйхенбауму, фамилия намекает на литературный мотив, подчеркивая, что поставщик молочных продуктов с незамужней дочерью не что иное, как пародия на Шолом‑Алейхема, автора рассказов о Тевье‑молочнике с его пятью незамужними дочерьми.

Так вставная байка заставляет читателя сопоставить новое искусство со старым, а Бабеля — с его великим предшественником, которого Беня обещает похоронить с честью на первом еврейском кладбище «у самых ворот» и поставить ему «памятник из розового мрамора». Раскроем сопоставление. Шолом‑Алейхем — отец литературы на идише, а он, Бабель, создает русскую еврейскую литературу; герой Шолом‑Алейхема, Тевье, беззащитен, он — молочный, а герой Бабеля — размахивающий пистолетом городской бандит; евреи Шолом‑Алейхема патриархальны и соблюдают кашрут, а евреи Бабеля модернизированы: им наплевать на табу иудаизма, и они режут телок так, что телята «скользят в крови матери». В «Короле» Бабель оставляет мир Шолом‑Алейхема позади, хотя и признает, что вышел из него.

Еще одна новация — это бабелевское переплетение любовной темы с насилием, то есть рыцарский мотив. Сам по себе он тривиален, но только если не считать, что еврейская литературная традиция не знает овеянной насилием любви — такой, какая была у Париса и Елены, Дидоны и Энея, Андрея Болконского и Наташи Ростовой. Король Бабеля влюбляется в дочку молочника Цилю с первого взгляда во время налета — под выстрелы «дружелюбных браунингов», палящих вверх, как и полагается в утопии, потому что, «если не стрелять в воздух, то можно убить человека».

В «Короле» Бабель вплетает еврейскую ленту в западный литературный канон. И здесь же он впервые обрисовывает карту будущей русской еврейской литературы собственного извода. Не пройдет и четырех лет, как он заселит ее пространство еврейскими бандитами из Одессы, их «кузенами» — казаками из Первой конной армии Буденного и галицийскими хасидами, добавив к ним многочисленных родственников и соседей мальчика Бабеля (как зовет его мать в рассказе «Первая любовь»), пережившего погром в Николаеве и достигшего зрелости в Одессе, в порту…

Возвращение в Одессу

Валерий Хаит → Я не литературовед, не исследователь, не знаток творчества Бабеля. Я просто внимательный (надеюсь!) его читатель. По поводу заявленного в теме могу только сказать, что в начале 1920‑х годов Бабель называл свои будущие «Одесские рассказы» «еврейскими». Почему он потом от этого отказался, я не знаю, у меня могут быть свои предположения, но я уверен, что об этом уже писали и размышляли исследователи‑профессионалы. Что же до моего личного мнения, то для меня Исаак Бабель — великий русский и такого же масштаба еврейский писатель, пишущий на русском языке. Как, скажем, Владимир Жаботинский, написавший по‑русски выдающийся роман об Одессе «Пятеро». И я понимаю, что приглашен участвовать в этом серьезном разговоре исключительно как автор идеи учреждения Одесской международной литературной премии имени Исаака Бабеля.

Так вот об этом… Бабель писал в воспоминаниях об Эдуарде Багрицком: «Пора бросить чужие города… пора вернуться домой, в Одессу, снять домик на Ближних Мельницах, сочинять там истории, стариться…» Мечтам этим при жизни писателя не суждено было сбыться. Исаак Бабель был расстрелян на Лубянке в январе 1940 года. Но возвращение его в родной город, пусть медленно, но все же происходит. Так, 4 сентября 2011 года в один из дней празднования очередной годовщины Одессы, на пересечении улиц Ришельевской и Жуковского был открыт памятник Исааку Бабелю (автор монумента — скульптор Георгий Франгулян). Памятник Бабелю установлен как раз напротив дома по улице Ришельевской, где жил с семьей Исаак Эммануилович.

Мы иногда говорим о каком‑нибудь художественном произведении: «как в жизни». Подразумевая под этим некое одобрение. Думаю, что все как раз наоборот. «Как в жизни» — для искусства не комплимент. Если искусство настоящее, то в жизни так не бывает. И только, может быть, в моменты высшей страсти жизнь совпадает с искусством. Когда любовь — страсть, то люди совершают поступки, как в книгах, как в пьесах. А любовь‑страсть есть напряжение души и тела, очень, если можно так сказать, концентрированное. Человек как бы теряет волю и становится актером, игралищем некоей высшей драмы и действует уже по ее законам, а не по законам жизни, общества. Это входит в противоречие с жизнью, отсюда личные трагедии. К слову, как‑то я смотрел замечательный испанский фильм «Кармен» Карлоса Сауры. Так вот, в этом фильме, в самом конце — сюжет балета и сюжет взаимоотношений балетмейстера, ставящего этот балет, с танцовщицей совпали. Помню, что это было невероятно сильное художественное впечатление. Катарсис в чистом виде. Вот эта самая основанная на жизненных впечатлениях, но невероятно концентрированная, доведенная до совершенства субстанция искусства присутствует практически во всех рассказах Бабеля. Он создавал новую реальность, художественную, и был в этом смысле настоящим творцом, причем в самом изначальном, высоком смысле этого слова.

Борис Минаев → Несмотря на то что одесская общественность в лице замечательного Валерия Хаита, бессменного вице‑президента Всемирного клуба одесситов, пригласила меня в жюри конкурса имени Бабеля, все‑таки назвать меня «специалистом по бабелевскому рассказу» было бы смелым преувеличением. Поэтому все мои мысли по этому поводу, хочу предупредить вас заранее, могут повторять чьи‑то давно уже устоявшиеся суждения, а могут попасть совсем пальцем в небо. Так вот, понимание бабелевского рассказа как части еврейской литературы и даже еврейского менталитета кажется мне все‑таки совсем неверным посылом. Бабель пишет про «еврейскую Одессу», да, может быть, это так. Это для него тема, материал, фактура. Но тем не менее считать его еврейским писателем невозможно. И дело тут не только в языке, еврейская литература вообще развивается очень сложно, и до Второй мировой войны это одна литература, а после Второй мировой — уже совсем другая. Дело в первую очередь в самой позиции и в художественном методе Бабеля.

Его евреи, если говорить коротко, — не совсем евреи. Оптический обман состоит в том, что они выглядят, как евреи, пахнут, как евреи, говорят, как евреи, что они описаны с дьявольской точностью, с блестящей деталировкой, но написаны с позиции человека извне . С внешней позиции. Беня Крик и другие налетчики, разодетые в бабелевских рассказах в малиновые жилетки, оранжевые костюмы, с железными мускулами, хладнокровно поливающие свинцом своих врагов, — ну какие же это евреи? Безусловно, ценность его рассказов с этнографической точки зрения как раз в том, что он описал не монолитный мир местечка, штетла, а цветной, богатый, сложный мир большого города, в котором совершенно свободно живут разные евреи, уникальный мир Одессы, в котором евреям достались какие‑то просто немыслимые для всей остальной Европы и для Российской империи свободы. Но это пишет, вот что самое главное, человек, который, вообще говоря, не ощущает себя евреем. Тут много можно было бы привести примеров и за и против этой версии, но я приведу только один, вот описание у него еврейской свадьбы: «Квартиры были превращены в кухни…» Вот это как бы раблезианство, смешанное с физиологическим отвращением, бесконечное описание избыточной телесности, жира, мяса, пиршеств, запахов и испарений, вообще вся эта бесконечность материального — это, конечно, никакой не «еврейский мир». Важный вопрос о причинах — почему великий писатель Бабель так это видел и так об этом писал? Как и многие тогда, он страдал из‑за своего еврейства, из‑за своей постылой принадлежности к этому абсолютно замкнутому, герметичному и исчезающему миру. Хотел вырваться из него, и в этом смысле «еврейский богатырь», бандит Беня Крик, — это его личная антитеза «обычному еврейству».

Ну и наконец, главная причина, по которой он за эту тему взялся вообще, чисто историческая: Бабель искренне, истово, пламенно ненавидел мир дореволюционной России, как настоящий революционер. Все это еврейское начало, от имен и сюжетов до общего языкового колорита, — для него всего лишь часть «интернационализма», мощный эстетический вызов белой идеологии, брошенный в лицо белогвардейцам, которые устраивали жуткие еврейские погромы, — «перчатка Бабеля». В каком‑то смысле все эти рассказы, включая «богатырство» Бени Крика, физическую мощь обитателей Молдаванки, их непокорный нрав и упрямство — все это его ответ на погромы, нынешние и будущие. Нет, мы не такие! Мы — не покорные евреи! Мы способны на бунт и на поступок. Мы — другие.

Что касается ценности рассказов Бабеля с языковой, стилистической стороны, их структуры в контексте всей литературы — и русской, и не русской… Для меня лично понятно, что Бабель — как и многие другие русские писатели его поколения, — это, как ни странно, прямой наследник Лескова, его метода. Изображение мифологических людей мифологическим языком — оттуда, из Лескова. Чуть позднее этот же вызов принимал, и, наверное, даже в более исполинских масштабах, например, Фолкнер или, например, Амаду, Гарсиа Маркес и другие. «Мифологический реализм» — в нашем российском случае он, конечно, весь родом из Бабеля. С другой стороны, внутренняя противоречивость этой прозы, о которой я попытался сказать выше, привела к тому, что «еврейскую тему» стали видеть и слышать «по Бабелю». Конечно, от этого «гениального давления» Бабеля мы уже никуда не денемся, тем не менее, нужно осознавать, что про еврейский мир писали в России очень многие люди. И писали глубже. Я, безусловно, забуду тут кого‑то, но на моей памяти об этом — и чудесные рассказы Маргариты Хемлин, и некоторые очень яркие вещи Людмилы Улицкой, Дины Рубиной, и книги Асара Эппеля, Эфраима Севелы и многие другие. Поэтому строением и языком его рассказов можно наслаждаться, но… «не заморачиваясь» на эту как бы еврейскую мелодию. Это просто мелодия, просто красивая, просто сильная. Но не еврейская.

Иллюстрация Меира Аксельрода к рассказу И. Бабеля
«История моей голубятни». Еврейский музей и центр толерантности

Инна Лесовая → В наши дни, когда у людей ни на что не хватает времени, в том числе и на чтение «толстых книг», — рассказ может выйти в лидеры, обогнать и повести, и романы. Рассказ уместится даже в формате сообщения в социальной сети. По содержанию, по сюжету он зачастую равен роману, а довести его до совершенства куда реальнее. У многих писателей — даже очень больших (Шолом‑Алейхем, Башевис Зингер) — некоторые рассказы кажутся мне более значительными, чем их крупные вещи. Рассказ, собственно, всегда был популярен. Библейские истории — о Саре и ее служанке, о первородстве, о женитьбе Яакова — это, конечно же, его классические образцы.

И что такое еврейский рассказ? Рассказ, написанный евреем? Рассказ, написанный о евреях? Что делает рассказ «более» или «менее» еврейским? По мне — рассказы из бабелевской «Конармии» более еврейские, чем его «Одесские рассказы». Почему? Не знаю… Может быть, еврейское отчаяние «Конармии» мне ближе гротескного жизнелюбия «Одесских рассказов»? Или то, что в «Конармии» рассказчик‑еврей противопоставлен нееврейскому окружению, а в «Одесских рассказах» автор — один из «своих»? Или что‑то иное, более глубинное и неопределимое?

Вспомнилась одна история… По профессии я художник. Однажды экзамен по живописи с нашим курсом пришел сдавать чужой парень. Я видела его впервые. Когда он разложил свои работы, я почему‑то страшно разволновалась, хотя сами рисунки не произвели на меня особого впечатления. Это были непритязательные пейзажики, зарисовки церквей, портреты каких‑то полусельских тружеников. Я не понимала, что происходит. Просто так промолчать, дать этому парню уйти я не могла. Увязалась за ним и неизвестно почему вдруг спросила: «Вы из какого города?» Он удивился — и назвал город, в котором родились и выросли мои родители. Каменец‑Подольский. Помню, я даже задрожала: я ведь на тот момент в этом городе ни разу не была.

Наверно, так и с «еврейским рассказом». Можно было бы, конечно, поговорить о его литературных корнях. Но, думаю, что в основе и современного, и классического рассказа лежит она — наша еврейская разговорчивость, наша готовность кому угодно излагать свою биографию, выкладывать самое сокровенное, без конца анализировать, «охлаждать» комическими подробностями трагические ситуации — отчего, кстати, они кажутся еще страшнее.

У нас во дворе на скамеечке еврейские старухи не говорили, а вещали. Как пророки. Их корявый русский язык только усиливал экспрессию речи. Из нелепых оборотов возникали блистательные метафоры. Были тут свои Бабели, Зингеры, Перецы и Агноны. Кстати, Шолом‑Алейхем прямо имитировал такую речь. Так написаны его лучшие вещи. Бабель делал то же самое, но не столь явно. И дело не в том, что они запоминали дословно, как выражался какой‑нибудь извозчик. Они понимали сам принцип, сам прием — и могли моделировать его сколько угодно.

Странно сразу после упоминания таких имен говорить о себе, но что делать, если каждый человек сам для себя — лучший объект для наблюдения! Однажды на литературном вечере читательница восхитилась моей памятью. Как, мол, удалось мне запомнить все выражения и словечки Зины или тети Муси? Мне пришлось ее разочаровать. Я, конечно, помнила кое‑что — но совсем немного. Зато могла хоть целый день на любой вопрос отвечать в стиле тети Муси или Зины. Одна из них была не слишком умна, другая — вообще умственно отсталая. Но Б‑же — какие это были рассказчицы!

Безусловно, из такого же кладезя черпали все. И любимая мной Маргарита Хемлин, и Асар Эппель. Я могла бы назвать и другие имена — но они и так всем известны. Эппель, по‑моему, ближе к бабелевскому рассказу. Хемлин писала то, что сейчас называют «мини‑роман». А вот рассказы Каринэ Арутюновой написаны, как стихи.

Какова судьба еврейского рассказа? Думаю, что он будет жить и здравствовать, но станет совсем другим. Изменились еврейская география и демография. Тех самых старушек, которые когда‑то вещали на скамеечках, больше нет. Нынешние еврейские бабушки и дедушки говорят по‑русски чисто. И пророческого вдохновения, национального пафоса в их речи куда меньше. А их еврейские дети и внуки, кому повезло таковых иметь, зачастую чисто говорят уже на иврите или английском. Ну что ж, тем сложнее, тем интереснее будет передавать это новое своеобразие. Тем более что подросла молодежь, которая относится к своему еврейству вполне серьезно.

Попутчик (о коротком рассказе, русском и еврейском)

Валерий Шубинский → Великая проза на английском и французском языках началась с романа. Великая русская и еврейская (на идише) — с рассказа (или «повести», что означало средней длины рассказ). Но начинались они очень по‑разному. Различия связаны с так называемым «сказом».

Двое из трех великих еврейских прозаиков XIX века, Шолом‑Алейхем и Менделе Мойхер‑Сфорим, поскольку писали на языке, на котором сами в быту говорили редко, на языке простонародья, — использовали маску и сказ как атрибут маски народного говоруна. Чем больше литература на идише отходила от статуса «литературы для народа», тем больше (как мне кажется и насколько я знаю) отказывались еврейские писатели от сказовых форм.

В русской литературе происходило обратное: легитимизация и валоризация сказа. Не то чтобы Зощенко был более крупным писателем, чем Лесков (я думаю, наоборот), но Лесков был не признанным современниками маргиналом, а Зощенко — важной птицей, которой посвящает специальные постановления ЦК. Да что там Зощенко — поздний Бунин, аристократ Бунин пишет «Хорошую жизнь» и «Холодную осень»! Если мы посмотрим на «русско‑еврейских» писателей, то сказом пользуется Юшкевич, современник Шолом‑Алейхема. Бабель часто прибегает к нему в «Конармии», на нееврейском материале, а в «Одесских рассказах» пользуется «авторским» языком, без речевой маски. Мне кажется, это характерная подробность. Бабель, автор «Соли», преодолевал Толстого и Чехова. Бабель, автор «Короля», преодолевал Юшкевича и Шолом‑Алейхема. Он отдавал «одесский язык» Бене Крику и Фроиму Грачу, оставляя себе мопассановскую роскошь описаний.

Второй существенный вопрос — сюжет, или его фиктивность. Мне кажется, в еврейской литературе здесь важный водораздел проходит между братьями Зингер. В русской литературе традиция «рассказа, где ничего не происходит», восходит к Чехову, а в следующем поколении ее подхватил Добычин. Кроме естественных вкусов массового читателя, ей противостояла серапионовская фабульность, символически связанная с западничеством. Бабель, в принципе, был в том же ряду. Как певец «людей силы и действия» (а он им был, от этого никуда не деться, какой бы ужас в нем самом это иногда не вызывало), он не мог принять мира, где действие не имеет значения и последствий, а сказанное слово бессмысленно зависает в воздухе.

Этот спор был в каком‑то смысле снят Хармсом. Его проза всегда сюжетна, построена на действии, но это действие исполнено таинственной и смешной бессмыслицы. Но это решение не навсегда. И если в Ленинграде в 1960‑х годах Виктор Голявкин или Валерий Попов почти случайно подхватывали хармсовскую традицию, то рядом был Рид Грачев с его добычинской трепетной тоской и молодой Сергей Вольф с его «хемингуизмом». Каждому писателю приходилось искать свой путь, и это было в высшей степени плодотворно (другое дело, что вся тогдашняя ленинградская проза на девять десятых ушла в песок, не получив продолжения, но это уж отдельная тема). В Москве тогда же Шукшин соединял сказовые формы двадцатых с пришедшим оттуда же рассказом‑анекдотом. Потом появился московский женский короткий рассказ, такой разный у Людмилы Петрушевской, Татьяны Толстой, Нины Садур. Потом — короткий рассказ 1990‑х, который для меня (лично для меня!) маркируется именами Олега Юрьева, Дмитрия Бакина и Льва Усыскина (Юрьев в 2000‑х стал писать романы; Усыскин, чуть ли не единственный успешно практиковавший в наше время в малых формах сказ, обратился к документалистике и «крупноформатной» детской прозе; Бакин замолчал и умер).

Сейчас с коротким рассказом в русской литературе все в порядке. Есть хорошие молодые авторы (Ирина Глебова в Петербурге, Евгений Бабушкин в Москве, Максим Матковский в Киеве). Есть традиция. Но и в иноязычных литературах (в том числе еврейской) русский читатель и русский издатель, кажется, жаден до короткой формы. И, я думаю, это связано с темпом жизни. Когда‑то Писемский, критикуя Толстого за избыточную, с его точки зрения, толщину «Войны и мира», говорил: роман должен быть таким, чтобы его можно было прочесть в поезде между Москвой и Петербургом. Поезд тогда шел 14 часов. Сейчас — четыре. Это среднее время прочтения среднего современного романа. Средний современный рассказ соответствует по длине среднему проезду в метро: минут двадцать. Проза — это разговор с попутчиком. Иваном Севастьяновичем, Робинзоном Крузо, Менахемом‑Мендлом. Или с писателем, невидимым попутчиком, рассказывающим нашему сознанию о своем мире на своем (нашем) языке.

Это может быть и еврейский разговор.

Международная литературная премия имени Исаака Бабеля за лучший рассказ (новеллу) является продолжением проекта по увековечению литературного наследия выдающегося писателя.

ИДЕЯ принадлежит Валерию Хаиту - вице-президенту Всемирного клуба одесситов, лауреату муниципальной литературной премии имени Константина Паустовского, составителю тома «Одесский юмор» в «Антологии сатиры и юмора России XX века» (Москва, «Эксмо», 2004) и тома «Одесский юмор. Век 21-й» (Москва, «ЭКСМО», 2015). Валерий Хаит - инициатор и редактор литературного проекта «Книги Марианны Гончаровой» (Более 10 книг; за повесть «Дракон из Перкалаба» М. Гончарова удостоена звания победителя Международного литературного конкурса «Русская премия» 2013 г.); автор идеи всенародного сбора средств и руководитель проекта установки в Одессе памятника Исааку Бабелю (памятник открыт 4 сентября 2011 г.); главный редактор Одесского юмористического журнала «Фонтан».

Учредителями премии являются Одесская облгосадминистрация и Всемирный клуб одесситов. Соучредители - Одесский литературный музей, журнал «Радуга» (Киев), альманах «Дерибасовская - Ришельевская» (Одесса), Одесская национальная научная библиотека, а также дочь писателя Лидия Исааковна Бабель (США).

Финансирование премии предусмотрено из областного бюджета и благотворительных взносов граждан, организаций и предприятий (целевые фонды: фонд Исаака Бабеля). Размер денежного вознаграждения: I место - 60 тыс. грн., II место - 30 тыс. грн., III место - 15 тыс. грн.

«Положение о Международной литературной премии имени Исаака Бабеля» разъясняет условия конкурса. Премия учреждена как ежегодная с целью выявления и поддержки лучших образцов современной художественной словесности в жанре рассказа (новеллы), написанных на русском языке в Украине и других странах мира. Прием работ на конкурс - с 15 января по 15 апреля.

Назначается Дирекция премии, исполняющая организационные функции, на платной основе. Избирается Совет экспертов, состоящий из литераторов, критиков, литературоведов, филологов, сотрудников библиотек, журналистов. Члены совета экспертов, работающие на платной основе, составляют «Длинный список» из предварительно отобранных произведений, который объявляется не позднее 15 мая каждого года и публикуется на сайте и в СМИ.

ЛАУРЕАТОВ премии определяет сформированное Дирекцией премии Жюри из шести человек, которые избирают председателя. «Короткий список» формируется жюри из произведений «Длинного списка» и объявляется не позднее 10 июня текущего года. Решение жюри оформляется протоколом, объявляется на церемонии награждения, размещается на сайте и в средствах массовой информации.

Церемония вручения премии происходит ежегодно 13 июля в день рождения Исаака Бабеля в Золотом зале Одесского литературного музея.

Победителям конкурса присваивается звание лауреата Международной литературной премии имени Исаака Бабеля, вручается соответствующий диплом и выплачивается денежное вознаграждение. Лауреату Первой премии выплачивается денежное вознаграждение, вручается диплом и Гран-при - миниатюрная статуэтка «Колесо судьбы» (скульпторы Г. Франгулян и М. Рева).

В Жюри первого премиального сезона, наряду с Валерием ХАИТОМ, вошли: Андрей ДМИТРИЕВ (председатель жюри, г. Киев) - писатель и сценарист, лауреат премий имени Аполлона Григорьева, журналов «Знамя» и «Октябрь», премий «Ясная поляна» и «Русский Букер»; Юрий КОВАЛЬСКИЙ - главный редактор литературного журнала «Радуга» (г. Киев), лауреат литературной премии имени Владимира Даля; награжден медалью «Почетное отличие» Национального союза писателей Украины и почетным знаком Союза писателей Беларуси; Андрей МАЛАЕВ-БАБЕЛЬ - внук Исаака Бабеля, актер, режиссер, педагог, литератор (США); Сергей МАХОТИН (г. Санкт-Петербург) - автор произведений для детей, лауреат премий имени Маршака и Чуковского, лауреат премии «Алые паруса», обладатель Почетного диплома им. Андерсена Международного совета по детской и юношеской книге; Борис МИНАЕВ (г. Москва) - писатель и журналист, лауреат премии «Заветная мечта» за лучшую книгу для детей и юношества, лауреат премии журнала «Октябрь».

Сергей Осташко, "Одесская жизнь": В Одесском литературном музее собрался бомонд. Там прошла церемония награждения победителей первого сезона Одесской международной литературной премии имени .

В четверг, 13 июля, в Одесском литературном музее собрался бомонд. Там прошла церемония награждения победителей первого сезона Одесской международной литературной премии имени Исаака Бабеля.

Золотой зал был переполнен. На церемонию собрались литераторы, музыканты, художники, артисты, журналисты, драматурги. Были гости из Киева, Львова, Москвы, других городов и еще одна женщина из Ростова-на-Дону. Хотя это не из Бабеля, а из Ильфа-Петрова.

В первом ряду присутствовал президент Всемирного клуба одесситов Михаил Михайлович Жванецкий, который специально для этого приехал в Одессу. Это, впрочем, неудивительно, так как ВКО является учредителем этой премии.

Как вручали премию БабеляЧетверо из шести членов жюри заняли почетные места в Президиуме. Это были писатель, лауреат премий «Русский Буккер» и «Ясная поляна» (Москва - Киев) - председатель жюри; писатель, лауреат премий имени Маршака и Чуковского, обладатель почетного диплома имени Андерсена Сергей Махотин (С. Петербург); писатель, главный редактор литературного журнала «Радуга», лауреат литературной премии имени Владимира Даля Юрий Ковальский (Киев); писатель, драматург, вице-президент Всемирного клуба одесситов, автор идеи премии Бабеля Валерий Хаит (Одесса).

По уважительной причине отсутствовали писатель и журналист (Москва) и внук Исаака Бабеля, актер и режиссер Андрей Малаев-Бабель (США).

Церемонию открыл народный артист Украины Алексей Ботвинов и его рояль. Вдвоем они исполнили «Прелюд» Сергея Прокофьева, как объявил ведущий, вернее Рахманинова, как поправил его музыкант.

Ноты прелюдии мы приводить не будем, желающие могут найти их в Интернете, а виртуозного исполнения маэстро на бумаге все равно не передать.

Валерий Хаит огласил приветственное слово, которое пришло в адрес церемонии от дочери писателя Лидии Исааковны Бабель - одного из учредителей премии.

Затем свое веское слово в церемонию внес председатель жюри . Он напомнил, что премия Бабеля - это премия жанра, премия за лучший рассказ, написанный на русском языке; отметил высокий уровень произведений, представленных на конкурс; рассказал, что на конкурс были присланы работы из 17 стран от 228 соискателей. Из них жюри вначале отобрало 57 авторов в длинный список, потом 15 человек - в короткий и вот, наконец, на церемонии будут названы трое лучших.

А потом, собственно, начались награждения. И первым к микрофону - вручать приз за третье место - вышел знаменитый одесский эрудит, бард и кулинар Борис Бурда. Он вышел и тут же обозначил еще одну свою ипостась - знаменитый КВНщик. То есть начал шутить.

Помните в «Записных книжках» Ильи Ильфа:

«Он пришел в шинели пехотного образца и сразу же, еще в передней, начал выбалтывать государственные тайны».

Борис тайн не выдавал, но шутил отменно:

«Мне очень приятно, что мне досталось столь почетное место - третье. Вроде бы второе лучше. А первое - вообще прекрасно. Но те, кто будет вручать дипломы за второе и первое места, они будут вторыми и третьими».

А единственная тайна, которую он все-таки обнародовал, состояла в том, что диплом за третье место и соответствующее денежное вознаграждение получил Алексей Гедеонов (Киев) за рассказ «Середина снега».

Диплом за второе место и денежную премию вручал автор главного приза конкурса, который называется «Колесо судьбы» скульптор Михаил Рева. Михаил шутить не стал, а просто процитировал формулировку Бабеля, которая стала для художника аксиомой: «Если в обществе существует «диктатура пролетариата», то в искусстве должна быть «диктатура вкуса».

И эта «диктатура вкуса», по мнению жюри, присутствовала в рассказе Анны Бердичевской из Москвы «Русский доктор». За этот рассказ и была присуждена вторая премия.

Дальнейшую интригу затянул ведущий церемонии Игорь Кнеллер.

«Нельзя, чтобы на таком празднике не прозвучали слова самого Исаака Эммануиловича Бабеля», - сказал он и немедленно процитировал;

«Можно много сказать хорошего об этом значительном и очаровательнейшем городе в Российской Империи. Подумайте – город, в котором легко жить, в котором ясно жить».

«А из лавок, людей, воздуха, театральных афиш я составлял мой родной город. Я до сих пор помню, чувствую и люблю его; чувствую так, как мы чувствуем запах матери, запах ласки, слов и улыбки; люблю потому, что в нём я рос, был счастлив, грустен и мечтателен, страстно неповторимо мечтателен… Я был мечтателем, это правда, но с большим аппетитом».

«Хорошо придуманной истории незачем походить на действительную жизнь. Жизнь изо всех сил старается походить на хорошо придуманную историю».

«Шакал стонет, когда он голоден, у каждого глупца хватает глупости для уныния, и только мудрец раздирает смехом завесу бытия».

«Мы рождены для наслаждения трудом, дракой и любовью. Мы рождены для этого и ни для чего другого».

И после этих цитат не оставалось ничего иного как вручить диплом победителя. Приз «Колесо судьбы» и соответствующий денежный сертификат достался Марианне Гончаровой (Черновцы) за рассказ «Янкель, инклоц ин барабан» вручил Алексей Ботвинов.

В ответном слове Марианна, давясь слезами от волнения, сказала: «Мне очень приятно, что вкус жюри совпал со вкусом моей мамы. Я ей передам».

Но если кто-то думает, что церемония награждения на этом завершилась, то он сильно ошибается. Оказывается, организаторы конкурса предусмотрели вручение еще двух призов, еще двух «Колес истории». Первое «колесо» было вручено, увы, посмертно одесскому писателю Георгию Голубенко. Валерий Хаит, вручавший премию жене писателя, зачитал диплом:

«Специальным дипломом награждается Георгий Андреевич Голубенко за развитие бабелевских традиций в жанре одесского рассказа - книга «Рыжий город».

А вручение еще одного «Колеса судьбы» стало сюрпризом даже для самого номинанта - Михаила Михайловича Жванецкого. В дипломе, который ему вручал председатель жюри Андрей Дмитриев, в качестве номинации было указано «За все».

И впервые Золотой зал Литмузея увидел, что растерянный Жванецкий, выйдя к микрофону, не знал, что сказать.

Впрочем, ММ достаточно быстро оправился, попенял на «одесский» язык московских сериалов о нашем городе и в качестве примера настоящей одесской фразы привел такую:

Изя, ты куда?

Нет, я иду домой!

На этом церемония награждения победителей первого сезона Одесской международной литературной премии имени Исаака Бабеля завершилась. И завершилась она, опять же, фразой Бабеля:
«Никакое железо не может войти в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя».

МИХАИЛ СААКАШВИЛИ ТАКИ ОТОБРАЛ ЛИТЕРАТУРНУЮ ПРЕМИЮ У ДАРЬИ ДОНЦОВОЙ February 19th, 2016

Статья "Михаил Саакашвили отберет литературную премию у Дарьи Донцовой" () была опубликована 14 января. А пару дней назад на сайте "Премия Бабеля" (http://babel-premia-odessa.org.ua/) появилось весьма любопытное сообщение.

ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРЕМИЯ ИМЕНИ ИСААКА БАБЕЛЯ
ПЕРЕНОСИТСЯ НА СЛЕДУЮЩИЙ ГОД

Всем заинтересованным сторонам сообщаю, что причина переноса, увы, чисто формальная. Просто, ввиду отсутствия у инициатора Премии (то есть, у меня) должного опыта, оформление всех необходимых для официального учреждения конкурса документов затянулось, и они до сих пор не готовы и не подписаны. Так что с объявлением начала премиального сезона я явно поторопился. Виноват. Надеюсь, что в ближайшие месяцы все вопросы удастся утрясти и к концу года мы сможем вернуться к этой теме более подготовленными.

У всех потенциальных участников конкурса я прошу прощения за преждевременное беспокойство, а перед теми, кто принял мое предложение быть членами жюри, извинюсь лично.

Я еще раз искренне благодарю Председателя одесской облгосадминистрации Михаила Николаевича Саакашвили за поддержку инициативы Всемирного клуба одесситов об учреждении Премии Исаака Бабеля, а также за понимание нашего предложения о ее переносе на более поздний срок.

Валерий Хаит

В том, что премия имени Исаака Бабеля переносится нет ничего удивительного. Это же традиция. Если кто-то хочет посчитать сколько раз она переносилась, то он это может сделать легко и непринужденно. Для этого всего лишь нужно посмотреть начало написанной три года назад статьи "Лауреатом литературной премии имени Бабеля стала Дарья Донцова" (). 2017 год станет для премии имени Бабеля вообще юбилейным, ведь впервые о ней было заявлено в 2007 году. И если Хаит додумался до такого общегородского праздника как "День памятника Бабеля"...Да не протирайте вы глаза или не думайте, что я вас ставлю на уши. Такой общегородской праздник таки да существует, нате вам "День памятника" ()...
Словом, теперь лоходромщик Хаит в связи с юбилеем 2017 года вполне может сочинить общегородской праздник "День литературной премии имени Исаака Бабеля". С него станется. Достаточно посмотреть на текст о переносе, где Хаит демонстративно посыпает голову пеплом: дескать, это он во всем виноват...
Вполне возможно, что психиатр и поверит Хаиту, который не позабыл и в этом текстике лизнуть подошву губернаторского ботинка. Несмотря на то, что на самом деле премия переносится потому, что вместо давно вбитых в статью бюджетных расходов, утвержденных законодальной властью губернии, бабок, исполнительная власть, как очень легко догадаться, выдала вместо них большую и смачную дулю с маком.
Это сейчас Хаит вынужден вести себя как джентльмен, выгораживая даму, которую с большим удовольствием бы придушил... Ша, нате вам ссылку на пост "Заместитель Саакашвили покусилась на святое..." (), написанный до того, как джентльмен из Синагоги стал извиняться перед всеми подряд.
А на закуску самое смешное. Допустим невероятное: обладминистрация согласились на все условия, за которые пропагадировал Хаит во время своего дебоша в управе. И в 2017 году конкурс таки да будет проведен. Но есть же на том сайте еще жменя пепла, свалившася с лысины Хаита

ЕЩЕ О ПРЕМИИ ИМЕНИ ИСААКА БАБЕЛЯ, перенесенной на 2017 год.

Всем авторам, успевшим послать свои произведения на объявленный нами ранее конкурс , мы еще раз приносим свои извинения и сообщаем, что тексты, присланные вами до 15 февраля 2016 г., остаются в оргкомитете Премии и будут рассмотрены в 2017 году независимо от времени их поступления. Тексты, присланные позже, будут рассматриваться в соответствии со сроками, указанными в Положении.