Томас Гоббс.
Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского
ВВЕДЕНИЕ
Человеческое искусство (искусство, при помощи которого Бог создал мир и управляет им) является подражанием природе как во многих других отношениях, так и в том, что оно умеет делать искусственное животное. Ибо, наблюдая, что жизнь есть лишь движение членов, начало которого находится в какой-нибудь основной внутренней части, разве не можем мы сказать, что все автоматы (механизмы, движущиеся при помощи пружин и колес, как, например, часы) имеют искусственную жизнь? В самом деле, что такое сердце, как не пружина? Что такое нервы, как не такие же нити, а суставы – как не такие же колеса, сообщающие движение всему телу так, как этого хотел мастер? Впрочем, искусство идет еще дальше, имитируя разумное и наиболее превосходное произведение природы – человека. Ибо искусством создан тот великий Левиафан, который называется Республикой, или Государством (Commonwealth, or State), по-латыни – Civitas, и который является лишь искусственным человеком, хотя и более крупным по размерам и более сильным, чем естественный человек, для охраны и защиты которого он был создан. В этом Левиафане верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа, должностные лица и другие представители судебной и исполнительной власти – искусственные суставы; награда и наказание (при помощи которых каждый сустав и член прикрепляются к седалищу верховной власти и побуждаются исполнить свои обязанности) представляют собой нервы, выполняющие такие же функции в естественном теле; благосостояние и богатство всех частных членов представляют собой его силу, salus populi, безопасность народа,– его занятие; советники, внушающие ему все, что необходимо знать, представляют собой память; справедливость и законы суть искусственный разум (reason) и воля; гражданский мир – здоровье, смута – болезнь, и гражданская война – смерть. Наконец, договоры и соглашения, при помощи которых были первоначально созданы, сложены вместе и объединены части политического тела, похожи на то «fiat», или «сотворим человека», которое было произнесено Богом при акте творения.
Чтобы описать природу этого искусственного человека, я буду рассматривать:
Во-первых, материал, из которого он сделан, и его мастера, т. е. человека.
Во-вторых, как и путем каких соглашений он был создан, каковы точно права и власть или авторитет суверена и что сохраняет государство и что его разрушает. В-третьих, что такое христианское государство. Наконец, что такое царство тьмы (kingdom of darkness). В отношении первого пункта в последнее время широко пошла в ход поговорка, что мудрость приобретается чтением не книг, а людей. Вследствие этого те лица, которые по большей части не могут представить никакого другого доказательства своей мудрости, рады показать, что они, по их мнению, вычитали в людях, немилосердно порицая друг друга за глаза. Есть, однако, другая поговорка, которую в последнее время перестали понимать и следуя которой указанные лица, если бы постарались, могли бы действительно научиться читать друг друга. Это именно афоризм nosce te ipsum, читай самого себя. Смысл этого афоризма сводится не к тому, чтобы, как это стало теперь обыкновением, поощрять людей власть имущих к варварскому отношению к людям, стоящим ниже их, или подстрекать людей низкого происхождения к дерзкому поведению по отношению к людям вышестоящим, а к тому, чтобы поучать нас, что в силу сходства мыслей и страстей одного человека с мыслями и страстями другого всякий, кто будет смотреть внутрь себя и соображать, что он делает, когда он мыслит, предполагает, рассуждает, надеется, боится и т. д., и по каким мотивам он это делает, будет при этом читать и знать, каковы бывают при подобных условиях мысли и страсти всех других людей. Я говорю о сходстве самих страстей, которые одинаковы у всех людей,– о желании, страхе, надежде и т. п., а не о сходстве объектов этих страстей, т. е. вещей, которых желают, боятся, на которые надеются и т. п., ибо последние различаются в зависимости от индивидуального устройства человека и особенностей его воспитания и легко ускользают от нашего познания, так что буквы человеческой души, загрязненные и запутанные обычно притворством, ложью, лицемерием и ошибочными учениями (doctrines), разборчивы только для того, кто ведает наши сердца. И хотя при наблюдении действий людей мы можем иногда открыть их намерения, однако делать это без сопоставления с нашими собственными намерениями и без различения всех обстоятельств, могущих внести изменения в дело, все равно что расшифровывать без ключа, и в большинстве случаев это значит быть обманутым или в силу слишком большой доверчивости, или в силу слишком большого недоверия в зависимости от того, является ли сам читатель в человеческих сердцах хорошим или плохим человеком.
Впрочем, как бы превосходно один человек ни читал в другом на основе его действий, он это может осуществить лишь по отношению к своим знакомым, число которых ограниченно. Тот же, кто должен управлять целым народом, должен постичь (to read) в самом себе не того или другого отдельного человека, а человеческий род. И хотя это трудно сделать, труднее, чем изучить какой-нибудь язык или отрасль знания, однако, после того как я изложу то, что читаю в самом себе, в методической и ясной форме, другим останется лишь рассмотреть, не находят ли они то же самое также и в самих себе. Ибо этого рода объекты познания не допускают никакого другого доказательства.
Часть первая. О ЧЕЛОВЕКЕ
ГЛАВА I. ОБ ОЩУЩЕНИИ
Что касается человеческих мыслей, то я буду их рассматривать сначала раздельно, а затем в их связи или взаимной зависимости. Взятые раздельно, каждая из них есть представление (representation) или призрак (appearance) какого-либо качества или другой акциденции тела вне нас, называемого обычно объектом. Объект действует на глаза, уши и другие части человеческого тела и в зависимости от разнообразия своих действий производит разнообразные призраки.
Начало всех призраков есть то, что мы называем ощущением (sense) (ибо нет ни одного понятия в человеческом уме (mind), которое не было бы порождено первоначально, целиком или частично, в органах ощущения). Все остальное есть производное от него.
Для понимания вопросов, трактуемых в настоящей книге, знание естественной причины ощущения не очень необходимо; и об этом я и писал подробно в другом месте. Тем не менее, чтобы развить каждую часть моей настоящей системы, я здесь вкратце изложу сказанное там.
Причиной ощущения является внешнее тело, или объект, который давит на соответствующий каждому ощущению орган непосредственно, как это бывает при вкусе и осязании, или опосредствованно, как при зрении, слухе и обонянии. Это давление, продолженное внутрь посредством нервов и других волокон и перепонок тела до мозга и сердца, вызывает здесь сопротивление, или обратное давление, или усилие сердца освободиться. Так как это усилие направлено вовне, оно кажется нам чем-то находящимся снаружи. И это кажущееся (seeming), или этот призрак (fancy), люди называют ощущением. В отношении глаза это есть ощущение света или определенного цвета, в отношении уха – ощущение звука, в отношении ноздрей – ощущение запаха, в отношении языка и неба – ощущение вкуса, а для всего остального тела – ощущение жары, холода, твердости, мягкости и других качеств, которые мы различаем при помощи чувства. Все эти так называемые чувственные качества являются лишь разнообразными движениями материи внутри вызывающего их объекта, движениями, посредством которых объект различным образом давит на наши органы. Точно так же и в нас, испытывающих давление, эти качества являются не чем иным, как разнообразными движениями (ибо движение производит лишь движение). Но то, чем они нам кажутся наяву, точно так же, как и во сне, есть призрак. И подобно тому как давление, трение или ушиб глаза вызывают в нас призрак света, а давление на ухо производит шум, точно так же и тела, которые мы видим или слышим, производят то же самое своим сильным, хотя и не замечаемым нами, действием. В самом деле, если бы те цвета или звуки были в телах или объектах, которые их производят, они не могли бы быть отделены от них, как мы это наблюдаем при отражении в зеркале или когда слышим эхо; в этих случаях мы знаем: объект, который мы видим, находится в одном месте, а призрак – в другом. И хотя на определенном расстоянии представляется, будто произведенный нашей фантазией образ заключается в реальном и действительном объекте, который порождает его в нас, тем не менее объект есть одно, а воображаемый образ, или призрак,– нечто другое. Таким образом, ощущение во всех случаях есть по своему происхождению лишь призрак, вызванный (как я сказал) давлением, т. е. движением находящихся вне нас объектов, на наши глаза, уши и другие предназначенные для этого органы.
Введение
Человеческое искусство (искусство, при помощи которого Бог создал мир и управляет им) является подражанием природе как во многих других отношениях, так и в том, что оно умеет делать искусственное животное. Ибо, наблюдая, что жизнь есть лишь движение членов, начало которого находится в какой‑нибудь основной внутренней части, разве не можем мы сказать, что все автоматы (механизмы, движущиеся при помощи пружин и колес, как, например, часы) имеют искусственную жизнь? В самом деле, что такое сердце, как не пружина? Что такое нервы, как не такие же нити, а суставы - как не такие же колеса, сообщающие движение всему телу так, как этого хотел мастер? Впрочем, искусство идет еще дальше, имитируя разумное и наиболее превосходное произведение природы - человека. Ибо искусством создан тот великий Левиафан, который называется Республикой, или Государством (Commonwealth, or State), по‑латыни - Civitas, и который является лишь искусственным человеком, хотя и более крупным по размерам и более сильным, чем естественный человек, для охраны и защиты которого он был создан. В этом Левиафане верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа, должностные лица и другие представители судебной и исполнительной власти - искусственные суставы; награда и наказание (при помощи которых каждый сустав и член прикрепляются к седалищу верховной власти и побуждаются исполнить свои обязанности) представляют собой нервы, выполняющие такие же функции в естественном теле; благосостояние и богатство всех частных членов представляют собой его силу, salus populi, безопасность народа,- его занятие; советники, внушающие ему все, что необходимо знать, представляют собой память; справедливость и законы суть искусственный разум (reason) и воля; гражданский мир - здоровье, смута - болезнь, и гражданская война - смерть. Наконец, договоры и соглашения, при помощи которых были первоначально созданы, сложены вместе и объединены части политического тела, похожи на то «fiat», или «сотворим человека», которое было произнесено Богом при акте творения.
Чтобы описать природу этого искусственного человека, я буду рассматривать:
Во‑первых, материал, из которого он сделан, и его мастера, т. е. человека.
Во‑вторых, как и путем каких соглашений он был создан, каковы точно права и власть или авторитет суверена и что сохраняет государство и что его разрушает. В‑третьих, что такое христианское государство. Наконец, что такое царство тьмы (kingdom of darkness). В отношении первого пункта в последнее время широко пошла в ход поговорка, что мудрость приобретается чтением не книг, а людей. Вследствие этого те лица, которые по большей части не могут представить никакого другого доказательства своей мудрости, рады показать, что они, по их мнению, вычитали в людях, немилосердно порицая друг друга за глаза. Есть, однако, другая поговорка, которую в последнее время перестали понимать и следуя которой указанные лица, если бы постарались, могли бы действительно научиться читать друг друга. Это именно афоризм nosce te ipsum, читай самого себя. Смысл этого афоризма сводится не к тому, чтобы, как это стало теперь обыкновением, поощрять людей власть имущих к варварскому отношению к людям, стоящим ниже их, или подстрекать людей низкого происхождения к дерзкому поведению по отношению к людям вышестоящим, а к тому, чтобы поучать нас, что в силу сходства мыслей и страстей одного человека с мыслями и страстями другого всякий, кто будет смотреть внутрь себя и соображать, что он делает, когда он мыслит, предполагает, рассуждает, надеется, боится и т. д., и по каким мотивам он это делает, будет при этом читать и знать, каковы бывают при подобных условиях мысли и страсти всех других людей. Я говорю о сходстве самих страстей, которые одинаковы у всех людей,- о желании, страхе, надежде и т.
Знаменитый Левиафан, посвященный исследованию «материи, формы и власти государства церковного и гражданского», был написан Томасом Гоббсом (1588-1679) в 1651 г. Работа над книгой велась во время драматических исторических событий: гражданская война в Англии, завершившаяся казнью Карла I в 1649 г. Жестокость реальности подтолкнула Гоббса к вступлению на путь, уже однажды намеченный Макиавелли. Как мы помним, последний, отвергнув аристотелевскую идею описывать политическую жизнь с точки зрения цели (Благо), решил проанализировать ее исходя из истоков и начал - часто насильственных и несправедливых. Дискредитируя идею Блага, Макиавелли убеждал людей рассматривать зло - под маской хитрости, силы, грубости - как естественный источник порядка, замкнутого на самом себе.
В принципе Гоббс исходит из тех же посылок. Он сознает провал попытки построить политическую теорию на идее естественного или сверхъестественного Блага, считавшегося долгое время основой политического, да и вообще всякого человеческого действия. Понятия и действия людей несовместимы с Благом, и эта несовместимость - главный источник конфликтов и войн. Идея Блага на поверку оказалась зыбкой и ненадежной. Что же касается идеи зла, то существует такой его вид, который большинством людей воспринимается - причем даже не умом, а под воздействием страсти - именно как зло. Таким злом выступает смерть. Поэтому в основе нового политического действа будет одна страсть - страх смерти. И новый порядок, который предстоит построить, - это не Благо, к которому мы стремимся, но зло, которого пытаемся избежать.
При этом война для Гоббса - не исключительное событие, но естественное состояние человеческого рода. Он начинает описание этого естественного состояния с очень важной констатации: «Природа создала людей равными в отношении физических и умственных способностей» (Левиафан. Ч. I, гл. XIII). Естественное равенство способностей порождает «равенство надежд на достижение целей». А на пути к достижению такой цели (которая, как отмечает Гоббс, состоит главным образом в сохранении жизни) люди сталкиваются друг с другом, и, таким образом развязывается всеобщая война - война всех против всех. Главными причинами войны, коренящимися в природе человека, являются соперничество, недоверие и жажда славы.
Даже в обычных, относительно мирных условиях в человеке, с одной стороны, проявляется агрессивность, а с другой - живет постоянный страх: люди все время закрывают дверь на засов, запирают свои сундуки даже в собственном доме; господствуют тщеславие, самолюбие, желание взять верх над соседом, доказать свое превосходство. «В таком состоянии... нет общества, а, что хуже всего, есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, беспросветна, тупа и кратковременна» (там же). В этих условиях понятия морали, добра, зла, греха не имеют смысла. Тем самым гоббсовское описание естественного состояния подрывает одновременно как классическую античную политическую теорию (ведь, по Гоббсу, природа человека не блага), так и христианские взгляды на общество, поскольку источник зла - не грех, но природа человека.
В своей антропологии философ не ищет сущности человека - он, скорее, описывает человеческое существование и приходит к выводу, что природное в человеке не согласуется с природой человека. Природное в человеке не является его специфической чертой: подобно всем живым существам, человек стремится сохранить свою жизнь, и именно эту силу Гоббс, используя классическую лексику, называет естественным правом. Люди равны и имеют одни и те же потребности и права, а также и средства удовлетворения своих потребностей и сохранения своей жизни. То есть их существование в естественном состоянии, где действуют естественные силы, определяется только жестким соотношением сил.
И вот, констатируя абсурдность бесконечной цепи насилия, человеческий разум ищет способы установления мира. Более того, сам разум порожден этой потребностью: люди вынуждены быть разумными, чтобы выжить. Это-то найденное разумом общее правило, «согласно которому человеку запрещается делать то, что пагубно для его жизни или что лишает его средств к ее сохранению», и называется Гоббсом естественным законом.
Таким образом, в противоположность всей традиции, идущей еще от Фомы Аквинского, Гоббс противопоставляет в человеке естественное право, т.е. свободу, которую каждый волен по-своему использовать для защиты своей жизни, и естественный закон, который связывает, понуждает, ограничивает человека. Отказаться от права значит лишиться свободы. Основной естественный закон гласит, что «следует искать мира и следовать ему». Более того, в случае согласия на то других людей, «человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других людей по отношению к себе» (Левиафан. Ч. I, гл. XIV).
Каким же образом можно достичь благословенного мира? Единственно возможный здесь путь - это ограничение собственной свободы, отказ от части прав, причем не просто отречение от них, но перенесение прав на другого человека, т.е. договор. Суть договора состоит в том, что каждый человек отказывается от своего неограниченного права управлять собой и передает его другому человеку или собранию людей, которые должны гарантировать соблюдение гражданского мира. Вследствие этого индивидуальные или коллективные права суверена неограниченны. Он наследует jus in omnia (право на все), которым обладал каждый человек в естественном состоянии. Так возникает Левиафан - мифологическое морское чудовище, именуемое в библейской книге Иова «царем над всеми сынами гордости». Левиафан символизирует всемогущество и вездесущность, это «смертный бог». Таким образом, государство есть «единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромного множества людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты» (Левиафан. Ч. II, гл. XVII).
Какими же чертами обладает государство в гоббсовском понимании и в чем состоит новаторский характер такого понимания?
Во-первых, государство-Левиафан есть искусственное произведение (в отличие от естественного характера государства, скажем, у Аристотеля, ведь для него человек от природы является общественным животным), продукт человеческой деятельности, человеческой воли, направляемой индивидуальным расчетом. Для Гоббса это чрезвычайно важный момент, не случайно уже во введении он говорит о том, что «искусством создан тот великий Левиафан, который... является лишь искусственным человеком».
Во-вторых, Гоббс особо подчеркивает единство государства: государство есть «единое лицо», создаваемое множеством людей. Основой такого единства выступает понятие права, передаваемое индивидами одному человеку или группе лиц. Таким образом, у Гоббса основой государственного единства выступает уже не идея общего Блага, но индивидуальное право. Весьма любопытна с этой точки зрения проблема представительства. Строя свою теорию происхождения государства, Гоббс говорит только о передаче права - он исключает всякую передачу воли, представительство индивидуальной воли другой волей. Иными словами, индивид, заключая общественный договор, признает своими «слова и действия» суверена, но это отнюдь не означает, что в воле последнего он видит проявление своей воли. Индивид желает то, что он желает и что никто не может желать вместо него. Но если индивид и его воля выступают единственным основанием законности в политике, то политический порядок, превращающий множественность индивидов в единство, может прийти только извне - он может стать результатом действий не общей воли народа, но действий суверена. Всякое «единство воли», связывающее или индивидов между собой, или индивидов и суверена, является покушением на волю индивида и его целостность, благодаря которым он может быть тем, что он есть, - источником и основой политической легитимности.
Следствием этих установок Гоббса является его учение о форме государства-Левиафана. Совершенно очевидно, что мыслитель вслед за абсолютистом Боденом отвергает смешанные формы правления, признавая три классических вида режима: монархию, аристократию и демократию.
Различия между данными формами в степени обладания властью не существует, поскольку «верховная власть независимо от того, принадлежит ли она одному человеку, как в монархиях, или собранию людей, как в народных и аристократических государствах, так обширна, как это только можно себе представить». Они отличаются друг от друга только по «пригодности или способности» к «водворению мира и обеспечению безопасности народа». И здесь симпатии Гоббса на стороне монархии. С обычной своей методичностью он приводит шесть доводов в пользу монархического правления, и главный из них состоит в том, что только при монархии личные интересы суверена совпадают с общими интересами, «ибо никакой король не может быть ни богат, ни славен, ни находиться в безопасности, если его подданные бедны, презираемы или слишком слабы вследствие бедности или междоусобий» (Левиафан. Кн. II, гл. XX).
Поскольку природа власти одинакова во всех формах, то также во всех формах одинаковы права и обязанности государства в отношении его подданных. В самом общем виде суверен может делать все ради обеспечения мира и спокойствия граждан. Его власть абсолютна и неограниченна, поскольку только такая власть и способна обеспечить выживание гражданского общества. Поэтому суверен должен быть судьей, он предписывает «правила различения между добром и злом», которые Гоббс называет законами. У него, так же как и у Бодена, право издавать законы выступает первой отличительной чертой суверенной власти. Что же касается обязанностей государя, то Гоббс выражает их одной, но очень емкой фразой: «Благо народа - высший закон», ведь «могущество граждан - это могущество государства, то есть того, кто обладает верховной властью в государстве» (О гражданине. Гл. XIII).
Итоги и значение политической философии Гоббса. Безусловно сильной стороной политической доктрины Гоббса предстает его индивидуализм как основание политической теории. Гоббс отказывается от натурализма аристотелевского типа в объяснении человеческой природы, и, хотя человек в его концепции еще остается созданием Бога, он ответствен за свои поступки, он является создателем государства-Левиафана, позволяющего избежать отрицательных последствий «войны всех против всех». Противопоставление естественного права, отождествляемого со свободой, которую каждый волен использовать для защиты собственной жизни, и естественного закона, связывающего и понуждающего человека, составляет диалектическую драму, на которой Гоббс и строит свою политическую философию.
Человек, по Гоббсу, способен разрешить антиномию свободы и принуждения при помощи разума, делая свой выбор в пользу разумного ограничения свободы и сохранения жизни. Но для того, чтобы государство смогло обеспечить индивидам защиту их прав и жизни, ему нужно было развязать руки, наделив почти неограниченной властью. Таким образом, Гоббс выступает абсолютистом, но, как это ни парадоксально, Гоббс - абсолютист не вопреки, а благодаря своему индивидуализму. Он не видел иного способа связи индивидов, каждый из которых предстает как элемент власти, кроме введения политической инстанции, внешней по отношению к индивидам. Но именно потому, что безграничный суверенитет является внешним по отношению к индивидам, он оставляет свободное пространство - пространство закона. Человек, подчиняющийся действию закона, свободен, свобода и необходимость вполне совместимы. Являясь чисто внешним, искусственным творением человека, закон не изменяет индивиды-атомы, но лишь гарантирует им мирное сосуществование. Тем самым Гоббс закладывает основы современного либерального проекта, облеченные у него в парадоксальную абсолютистскую форму. Разрешение этого парадокса и составляет основную интригу всей политической философии XVII-XVIII вв. вплоть до Руссо.
Два трактата о правлении. Книга 2 / / Локк Джон - краткое содержание и все издания
Краткое содержание: "Два трактата о правлении" - классический труд в истории политической мысли, главное произведение Локка, в котором философ, опираясь на естественное право и теорию общественного договора, формулирует основные принципы социально-политического устройства нового общества и общую концепцию государственного управления. Второй трактат (Книга 2) посвящен происхождению, сфере деятельности и целям политической власти и гражданского общества.
Т. ГОББС. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского
Гоббс Т. Сочинения: В 2 т. М., 1991. Т. 2. С. 129- 133, 144, 154-157, 163, 164, 173-176, 184, 185.
Часть II. О ГОСУДАРСТВЕ
Г л а в а XVII. О причинах, возникновении и определении государства
Цель государства - главным образом обеспечение безопасности. Конечной причиной, целью или намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни. Иными словами, при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бедственного состояния войны, являющегося [...] необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к выполнению соглашений и соблюдению естественных законов. [...]
Каковая не гарантируется естественным законом. В самом деле, естественные законы (как справедливость, беспристрастие, скромность, милосердие и (в общем) поведение по отношению к другим так, как мы, желали бы, чтобы поступали по отношению к нам) сами по себе, без страха перед какой-нибудь силой, заставляющей их соблюдать, противоречат естественным страстям, влекущим нас к пристрастию, гордости, мести и т.п. А соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность. Вот почему, несмотря на наличие естественных законов (которым каждый человек следует, когда он желает им следовать, когда он может делать это без всякой опасности для себя), каждый будет и может вполне законно применять свою физическую силу и ловкость, чтобы обезопасить себя от всех других людей, если нет установленной власти или власти достаточно сильной, чтобы обеспечить нам безопасность. И везде, где люди жили маленькими семьями, они грабили друг друга; это считалось настолько совместимым с естественным законом, что, чем больше человек мог награбить, тем больше это доставляло ему чести. В этих делах люди не соблюдали никаких других законов, кроме законов чести, а именно они воздерживались от жестокости, оставляя людям их жизнь и сельскохозяйственные орудия. Как прежде маленькие семьи, так теперь города и королевства, являющиеся большими родами для собственной безопасности, расширяют свои владения под всяческими предлогами: опасности, боязни завоеваний или помощи, которая может быть оказана завоевателю. При этом они изо всех сил стараются подчинить и ослабить своих соседей грубой силой и тайными махинациями, и, поскольку нет других гарантий безопасности, они поступают вполне справедливо, и в веках их деяния вспоминают со славой.
А также соединением небольшого количества людей или семейств. Гарантией безопасности не может служить также объединение небольшого числа людей, ибо малейшее прибавление к той или иной стороне доставляет ей такое большое преимущество в физической силе, которое вполне обеспечивает ей победу и потому поощряет к завоеванию. То количество сил, которому мы можем доверять нашу безопасность, определяется не каким-то числом, а отношением этих сил к силам врага; в таком случае для нашей безопасности достаточно, когда избыток сил на стороне врага не настолько велик, чтобы он мог решить исход войны и побудить врага к нападению.
Ни множеством людей, из которых каждый руководствуется собственным суждением. Пусть имеется какое угодно множество людей, однако если каждый будет руководствоваться в своих действиях лишь частными суждениями и стремлениями, они не могут ожидать защиты и покровительства ни от общего врага, ни от несправедливостей, причиненных друг другу. Ибо, будучи несогласными во мнениях относительно лучшего использования и применения своих сил, они не помогают, а мешают друг другу и взаимным противодействием сводят свои силы к нулю, вследствие чего они не только легко покоряются немногочисленным, но более сплоченным врагом, но и при отсутствии общего врага ведут друг с другом войну за свои частные интересы. В самом деле, если бы мы могли предположить, что большая масса людей согласна соблюдать справедливость и другие естественные законы при отсутствии общей власти, держащей их в страхе, то мы с таким же основанием могли бы предположить то же самое и относительно всего человеческого рода, и тогда не существовало бы, да и не было бы никакой необходимости в гражданском правлении или государстве, ибо тогда существовал бы мир без подчинения.
Что то и дело повторяется. Для безопасности, которую люди желали бы продлить на все время их жизни, недостаточно, чтобы они управлялись и направлялись единой волей в течение какого-то времени, например в ходе одной битвы или войны. Ибо хотя они и одерживают победу против иноземного врага благодаря своим единодушным усилиям, однако потом, когда общего врага уже нет или когда одна партия считает врагом того, кого другая считает другом, они в силу различия своих интересов должны по необходимости разобщиться и снова быть ввергнутыми в междоусобную войну. [...]
Происхождение государства (Commonwealth). Определение государства. Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе, говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воли и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым Другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни - civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.
Что такое суверен и подданный. Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем говорят, что он обладает верховной властью, а всякий другой является подданным.
Для достижения верховной власти имеются два пути. Один - это физическая сила, например, когда кто-нибудь заставляет своих детей подчиниться своей власти под угрозой погубить их в случае отказа или когда путем войны подчиняют своей воле врагов, даруя им на этом условии жизнь. Второй - это добровольное соглашение людей подчиниться человеку или собранию людей в надежде, что этот человек или это собрание сумеют защитить их против всех других. Такое государство может быть названо политическим государством, или государством, основанным на установлении, а государство, основанное первым путем, - государством, основанным на приобретении. [...]
Г л а в а XIX
О различных видах государств, основанных на установлении,
и о преемственности верховной власти
Различных форм государства может быть только три. Различие государств заключается в различии суверена, или лица, являющегося представителем всех и каждого из массы людей. А так как верховная власть может принадлежать или одному человеку, или собранию большого числа людей, а в этом собрании могут иметь право участвовать или каждый, или лишь определенные люди, отличающиеся от остальных, то отсюда ясно, что могут быть лишь три вида государства. Ибо представителем должны быть или один человек, или большее число людей, а это - собрание или всех, или только части. Если представителем является один человек, тогда государство представляет собой монархию; если - собрание всех, кто хочет участвовать, тогда это демократия, или народоправство; а если верховная власть принадлежит собранию лишь части горожан, тогда это аристократия. Других видов государства не может быть, ибо или один, или многие, или все имеют верховную власть (неделимость которой я показал) целиком. [...]
Г л а в а XX
Об отеческой и деспотической власти
Государство, основанное на приобретении. Государство, основанн ое на приобретении, есть такое государство, в котором верховная класть приобретена силой. А верховная власть приобретена силой, когда люди - каждый в отдельности или все вместе - большинством голосов из боязни смерти или неволи принимают на свою ответственность все действия того человека или собрания, во власти которого находится их жизнь и свобода.
В чем его отличие от государства, основанного на установлении. Эта форма господства, или верховной власти, отличается от верховной власти, основанной на установлении, лишь тем, что люди, которые вы-бирают своего суверена, делают это из боязни друг друга, а не из страха перед тем, кого они облекают верховной властью; в данном же случае они отдают себя в подданство тому, кого они боятся. В обоих случаях побудительным мотивом является страх, что следует заметить тем, кто считает недействительными всякие договоры, заключенные из страха смерти или насилия. Если бы это мнение было верно, то никто ни в каком государстве не был бы обязан к повиновению. Верно, что в государствах, однажды установленных или приобретенных, обещания, данные под влиянием страха смерти или насилия, не являются договорами и не имеют никакой обязательной силы, если обещанное противоречит законам; но такие обещания лишены обязательной силы не потому, что они даны под влиянием страха, а потому, что обещающий не имеет права на то, что он обещает. Точно так же если обещающий может на законном основании выполнить свое обещание и не делает этого, то его освобождает от этой обязанности не недействительность договора, а решение суверена. Во всех же других случаях всякий, кто на законном основании обещает что-либо, совершает беззаконие, если нарушает свое обещание. Но если суверен, являющийся уполномоченным, освобождает обещающего от его обязательства, тогда последний, как доверитель, может считать себя свободным.
Права верховной власти в обоих случаях одинаковы. Однако права и последствия верховной власти в обоих случаях одинаковы. Власть суверена, приобретшего верховную власть силой, не может быть без его согласия перенесена на другого; такой суверен не может быть лишен власти, не может быть обвинен кем-либо из своих подданных в несправедливости, не может быть наказан своими подданными. Он является судьей того, что необходимо для поддержания мира; он решает вопрос об учениях; он является единственным законодателем и верховным судьей во всех спорах; он определяет время и повод для объявления войны и заключения мира; ему принадлежит право избирать должностных лиц, советников, военачальников и всех других чиновников и исполнителей, а также устанавливать награды, наказания, почести и ранги. Основанием для этих прав и их последствий служат те же соображения, которые мы приводили в предыдущей главе в пользу аналогичных прав и последствий верховной власти, основанной на установлении.
Как добиваются отеческого господства. Господство может быть приобретено двояким путем: путем рождения и путем завоевания. Право господства на основе рождения есть право родителя над своими детьми, а такая власть называется отеческой. Но это право не производится от факта рождения в том смысле, будто родитель имеет господство над своими детьми на том основании, что он родил их, а производится оно из согласия детей, ясно выраженного или тем или иным путем достаточно выявленного. Ибо что касается рождения, то Бог назначил мужчине помощника, и всегда имеются двое, одинаково являющиеся родителями. Если бы господство над детьми обусловливалось актом рождения, то оно должно было принадлежать обоим в одинаковой степени и дети должны были быть подчинены в равной мере обоим, что невозможно, ибо никто не может повиноваться двум господам. А если некоторые приписывали это право лишь мужчине как превосходящему полу, то они в этом ошибались. Ибо не всегда имеется такая разница в силе и благоразумии между мужчиной и женщиной, чтобы это право могло быть установлено без войны. В государствах этот спор решается гражданским законом, и в большинстве случаев (если не всегда) это решение бывает в пользу отца, так как большая часть государств была учреждена отцами, а не матерями семейств. Однако сейчас речь идет о чистом, естественном состоянии, где нет ни законов о браке, ни законов, касающихся воспитания детей, а есть лишь естественные законы и естественная склонность полов друг к другу и к детям. В этом состоянии вопрос о власти над детьми родители или регулируют между собой договором, или совсем не регулируют. Если они заключают на этот счет договор, то право достается тому, кто указан в договоре. Мы знаем из истории, что амазонки заключали с мужчинами соседних стран, к содействию которых они прибегали в целях производства потомства, догов ор, согласно которому мужское потомство должно было направляться к отцам, а женское оставлено матерям. Таким образом, власть над женским потомством принадлежала у них матери.
Или на основе воспитания. При отсутствии договора власть над детьми должна принадлежать матери. В самом деле, в чистом, естественном состоянии, где нет законов о браке, нельзя узнать, кто является отцом, если нет соответствующего заявления матери; поэтому право господства над детьми зависит от ее воли и, следовательно, является ее прав ом. Мало того, так как мы видим, что ребенок первое время находится во власти матери, так что она может или кормить его, или подкинуть то, если она его кормит, он обязан своей жизнью матери и поэтому обязан ей повиновением больше, чем кому-либо другому, и, следовательно , ей принадлежит господство над ним. Если же мать подкидывает своего ребенка, а другой его находит и кормит, то господство принад-лежит тому, кто его кормит, ибо ребенок обязан повиноваться тому, кто сохранил ему жизнь. В самом деле, так как сохранение жизни является той целью, ради которой один человек становится подданным другого, то представляется, что всякий человек обещает повиновение тому, в чьей власти спасти или погубить его.
Или на основании передачи подданства от одного из родителей другому. Если мать является подданной отца, ребенок находится во власти отца, а если отец - подданный матери (как это бывает, когда королева выходит замуж за кого-нибудь из своих подданных), то ребенок является подданным матери.
Если мужчина и женщина, являющиеся монархами разных королевств, имеют ребенка и определяют договором, кто должен иметь господство над ним, то это право приобретается согласно договору. При отсутствии же договора вопрос решается местожительством ребенка, ибо суверен каждой страны имеет господство над всеми, живущими в ней.
Тот, кто господствует над детьми, господствует также над детьми этих детей и над детьми детей этих детей. Ибо тот, кто господствует над личностью человека, господствует над всем, что этот человек имеет, без чего господство- пустой титул без всякого реального значения. [...]
Г л а в а XXI
О свободе подданных
Что такое свобода. Свобода означает отсутствие сопротивления (под сопротивлением я разумею внешнее препятствие для движения), и это понятие может быть применено к неразумным созданиям и неодушевленным предметам не в меньшей степени, чем к разумным существам. Ибо если что-либо так связано или окружено, что оно может двигаться лишь внутри» определенного пространства, ограниченного сопротивлением какого-либо внешнего тела, то мы говорим, что это нечто не имеет свободы двигаться дальше. Подобным же образом о живых существах, пока они заперты или сдерживаются стенами или цепями, а также о воде, которая удерживается берегами или посудой и которая иначе разлилась бы по большему пространству, мы обыкновенно говорим, что они не имеют свободы двигаться так, как они двигались бы без этих внешних препятствий. Но если препятствие движению кроется в самом устройстве вещи, например, когда камень находится в покое или когда человек прикован болезнью к постели, тогда мы обычно говорим, что эта вещь лишена не свободы, а способности движения.
Что значит быть свободным человеком. Согласно этому собственному и общепринятому смыслу слова, свободный человек - тот, кому ничто не препятствует делать желаемое, поскольку он по своим физическим и умственным способностям в состоянии это сделать. Но если слово «свобода» применяется к вещам, не являющимся телами, то это злоупотребление словом, ибо то, что не обладает способностью движения, не может встречать препятствия. Поэтому когда, к примеру, говорят, что дорога свободна, то имеется в виду свобода не дороги, а тех людей, которые по ней беспрепятственно двигаются. А когда мы говорим «свободный дар», то понимаем под этим не свободу подарка, а свободу дарящего, не принужденного к этому дарению каким-либо законом или договором. Точно так же когда мы свободно говорим, то это свобода не голоса или произношения, а человека, которого никакой закон не обязывает говорить иначе, чем он говорит. Наконец, из употребления слов «свобода воли» можно делать заключение не о свободе воле, желания или склонности, а лишь о свободе человека, которая состоит в том, что он не встречает препятствий к совершению того, к чему его влекут его воля, желание или склонность. [...]
Г л а в а XXII
О подвластных группах людей, политических и частных
Различные виды групп людей. Изложив свой взгляд на возникновение, формы и власть государств, я намерен в ближайшем говорить об их частях. И прежде всего я буду говорить о группах людей, которые сопоставимы со сходными частями, или мускулами, естественного тела. Под группой людей я подразумеваю известное число людей, объединенных общим интересом или общим делом. Одни из этих групп людей называются упорядоченными, другие - неупорядоченными. Упорядоченными называются те, в которых один человек или собрание людей выступают в качестве представителей всей группы. Все другие группы называются неупорядоченными.
Из упорядоченных групп некоторые абсолютны и независимы, будучи подвластны лишь своим представителям. Таковы лишь государства, о чем я уже говорил в предшествующих пяти главах. Другие зависимы, т.е. подвластны какой-нибудь верховной власти, подданными которой являются как каждый член этих групп, так и их представители.
Из подвластных групп некоторые являются политическими, другие - частными. Политическими (иначе называемыми политическими телами и юридическими лицами} являются те группы людей, которые образованы на основании полномочий, данных им верховной властью государства. Частными являются те, которые установлены самими подданными или образованы на основании полномочий, данных чужеземной властью. Ибо все, что в государстве образовано на основании полномочий, данных иностранной верховной властью, не может иметь публично-правового характера, а имеет лишь частный характер.
Из частных групп одни законны, другие противозаконны. Законны те, которые допущены государством, все другие противозаконны. Неупорядоченными называются те группы, которые, не имея никакого представительства, являются лишь скоплением людей. Если оно не запрещено государством и не имеет дурных целей (как, например, стечение народа на базарах, на публичных зрелищах или по какому-нибудь другому невинному поводу), то оно законно. Если же намерения дурны или (в случае значительного числа людей) не известны, то оно противозаконно.
Во всех политических телах власть представителей ограничена. В политических телах власть представителей всегда ограничена, причем границы ей предписываются верховной властью, ибо неограниченная власть есть абсолютный суверенитет. И в каждом государстве суверен является абсолютным представителем всех подданных. Поэтому всякий другой может быть представителем части этих подданных лишь в той мере, в какой это разрешается сувереном. Но разрешить политическому телу подданных иметь абсолютное представительство всех его интересов и стремлений значило бы уступить соответствующую часть власти государства и разделить верховную власть, что противоречило бы целям водворения мира среди подданных и их защиты. Такого намерения нельзя предположить у суверена при каком бы то ни было акте пожалования, если суверен одновременно с этим ясно и определенно не освобождает указанной части подданных от их подданства. Ибо высказывание суверена не является знаком его воли, когда другое высказывание является знаком противоположного. Это высказывание является скорее знаком заблуждения и недоразумения, которым слишком подвержен весь человеческий род.
Познание границ власти, данной представителям политического тела, может быть почерпнуто из двух источников. Первый - это грамота, данная сувереном, второй - закон государства.
Из грамоты. В самом деле, хотя при установлении и приобретении государства не требуется никакой грамоты, ибо государства независимы и власть представителя государства не имеет никаких других границ, кроме тех, которые установлены неписаными естественными законами, однако в подвластных телах требуется столько разнообразных ограничений в отношении круга их задач, места и времени, что их нельзя запомнить без писаной грамоты и нельзя познать без такой жалованной грамоты, которую могли бы читать те, которым это ведать надлежит, и которая одновременно с этим была бы скреплена или удостоверена печатью или другими обычными знаками высочайшего одобрения.
И из законов. И так как такие границы не всегда легко и даже не всегда возможно установить в грамоте, то обычные законы, общие для всех подданных, должны определить, что может законным образом делать представитель во всех тех случаях, о которых умалчивает грамота.
Если представитель один человек, то его недозволенные действия являются его собственными. И поэтому если один представитель политического тела совершит что-либо в качестве представителя, что не дозволено ни грамотами, ни законами, то это является его собственным актом , а не актом всего тела или какого-нибудь другого его члена помимо него. Ибо за пределами, очерченными грамотами или законами, он не представляет никого, кроме своей личности. Но то, что он совершает в соответствии с грамотами и законами, является действием каждого члена политического тела, ибо за каждый акт суверена ответственным является любой подданный, так как суверен является неограниченным уполномоченным своих подданных, а акт того, кто не отступает от грамоты суверена, является актом суверена, и посему ответственность за него ложится на каждого члена тела.
Если представителем является собрание, то его действия являются действиями только тех, кто их санкционировал. Если же представителем является общее собрание, то всякое постановление этого собрания, противоречащее грамотам или законам, является актом этого собрания, или политического тела, а также актом каждого члена этого собрания, который своим голосом способствовал принятию постановления, но оно не является актом такого члена собрания, который, присутствуя на собрании, голосовал против или отсутствовал, если только ни не голосовал за при посредстве доверенного лица. Постановление является актом собрания, ибо оно принято большинством голосов, и, гели это постановление преступно, собрание может быть подвергнуто наказанию, соответствующему его искусственному характеру. Оно может быть, например, распущено, или лишено грамоты (что для таких искусственных и фиктивных тел есть смертная казнь), или (если собрание имеет общий капитал) подвергнуто денежному штрафу. Ибо физическому наказанию политическое тело не может быть подвергнуто по самой своей природе. Члены же собрания, не подавшие своего голоса за, не виновны, потому что собрание не может никого представлять в делах, недозволенных его грамотой, и, следовательно, постановление собрания не может быть вменено им в вину. [...]
Тайные интриги. Если верховная власть принадлежит многочисленному собранию и несколько членов этого собрания, не имея на то полномочий, подговаривают часть собрания захватить в свои руки руководство остальными, то это крамола и преступный заговор, ибо это злостное развращение собрания в своих личных интересах. Но если тот, чье частное дело обсуждается и решается в собрании, старается расположить в свою пользу возможно больше членов его, то он не совершает никакого преступления, ибо в этом случае он не является частью собрания. И если даже он располагает членов собрания в свою пользу подкупом, то это все же не является преступлением (если только это не запрещено определенным законом). Ибо иногда (таковы уж нравы людей) невозможно добиться справедливости без подкупа, и каждый человек может считать свое дело правым до тех пор, пока оно не слушалось и не решалось в суде.
Междоусобицы. Если частное лицо в государстве содержит больше слуг, чем это требуется для управления его состоянием и для того законного дела, ради которого он их применяет, то это заговор и преступление. Ибо, пользуясь защитой государства, подданный не нуждается в защите собственной силой. И так как у народов не вполне цивилизованных многочисленные семьи жили в непрерывной вражде и нападали друг на друга с помощью собственной челяди, то отсюда достаточно очевидно, что они совершали преступления или же что у них не было государства.
Заговоры. Как заговоры в пользу родственников, так и заговоры в пользу господства той или другой религии (например, заговоры папистов, протестантов и т.п.) или заговоры сословий (например, заговоры патрициев и плебеев в Древнем Риме и аристократических и демократических партий в Древней Греции) незаконны, ибо все такие заговоры противоречат интересам мира и безопасности народа и вырывают меч из рук суверена.
Скопление народа является неупорядоченной группой людей, законность или незаконность которой зависит от повода к скоплению и от числа собравшихся. Если повод законен и явен, скопление законно. Таково, например, обычное скопление народа в церкви или на публичных зрелищах, если число собравшихся не выходит из обычных рамок, ибо, если число собравшихся слишком велико, повод неясен, и, следовательно, всякий, кто не может дать подробного и ясного отчета о мотивах своего пребывания в толпе, должен считаться преследующим противозаконные и мятежные цели. Можно считать вполне законным для тысячи человек составить общую петицию, которая должна быть представлена судье или должностному лицу, однако если тысяча человек пойдет подавать ее, то это уже мятежное сборище, ибо для этой цели достаточно одного или двух человек. Однако в подобных случаях собрание делается незаконным вследствие не какого-нибудь установленного числа собравшихся, а вследствие такого их числа, которое представители власти не способны укротить или передать в руки правосудия. [...]
Печатается по: Политология: хрестоматия / Сост. проф. М.А. Василик, доц.М.С. Вершинин. - М.: Гардарики, 2000. 843 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей странице печатного оригинала данного издания)
Долго живший во Франции во время гражданской войны и индепендентской республики , находившийся в близких сношениях с двором короля Карла II , под влиянием мыслей Бэкона занялся исследованием политических и религиозных вопросов своей эпохи. Из его многочисленных трактатов о государственном устройстве (см. статью Политические взгляды и учение Гоббса) наиболее важен «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского».
Тогдашние английские социалисты – левеллеры – называли частную собственность источником всех зол. В противоположность им Гоббс доказывал, что общность имуществ вызвала бы распад общества, величайшее из всех возможных зол, и что для безопасности собственности и справедливого суда по вопросам о ней необходимо прочное господство власти, соединение её в руках одного человека. Он ставил вопрос о том, какое устройство надо иметь государству, чтобы подавить стремящееся пожрать его чудовище мятежа, и отвечал, что чудовище может быть уничтожено или укрощено только чудовищем, драконом Левиафаном. Потому государство и глава его должны иметь неограниченную власть. Глава государства должен быть всемогущим в нем, должен быть смертным богом; того требует закон природы.
Это оправдание абсолютизма очень нравилось консерваторам, и после реставрации Стюартов Гоббс получил пенсию. Но его философская точка зрения совсем не та, что у монархистов и англикан . Подобно Бэкону Томас Гоббс считает материальный мир первобытным фактом. Но в «Левиафане» утверждается, что по закону природы господствует между людьми война всех против всех; потому необходимо при помощи разума ограничить для сохранения собственности действие природных влечений человека и основать по всеобщему соглашению, по договору, государственное общество, в котором влечения природы подчинялись бы нравственному закону. Таким образом, государство основано на взаимном опасении людей и на их стремлении к, самосохранению, на борьбе за жизнь. В этой аргументации Гоббса нет никаких следов божественного ореола, которым украшали роялисты и их богословы королевскую власть. Монарх – не проводник воли Божьей, высшего морального принципа на земле. Его власть основывается на естественно-правовых основах, которые Гоббс понимает по-своему.
Государю дано его полномочие договором, продолжает «Левиафан», и чтобы договор, заключенный для обеспечения мира и порядка, был прочен, на основании этого договора должна быть учреждена власть, соединяющая в себе всю силу и все права общества, господствующая безусловно, требующая полнейшего повиновения. Эта власть – государь, представитель государства, объединяющего всех, бывших разъединенными в природном состоянии; это соединение всех – общество, народ. Народ и общество, народ и государь – понятия тожественные. Люди – только подданные государства. Господствует только оно, оно одно свободно. Все должны повиноваться ему, исполнять то, чего требует закон; люди обладают свободою только в том, что не воспрещено законами. Власть государства неограниченна, делить или ограничивать ее – значит её отрицать и возрождать беды естественного состояния. Предназначению государственной власти соответствует, согласно «Левиафану», только монархический абсолютизм , потому что только он обеспечивает существование государства.
Таким образом, Гоббс выводит абсолютную власть государя из закона природы . Он резко опровергает Аристотеля и других древних мыслителей, считавших основанием государства нравственный закон , опровергает и ту средневековую теорию, которая требовала отделения церкви от государства, вооружается и против новых понятий о конституционном порядке , при котором делами государства правят представители народа. Теория «Левиафана» в корне отлична от религиозно-политической системы роялистов. Он совершенно подчиняет церковь светскому государю. Томас Гоббс игнорирует Священное Писание, выводит религию из чувства боязни или из любознательности, говорит, что она служит политическим орудием для упрочения власти государя, что церковь, с своим богослужением и догматикой, – просто исполнительница воли государя, что понятия о хорошем и дурном установлены не совестью, а гражданским законом.