В.Н. Тихомирова
Постановка проблемы не случайна. Как известно, Расин учился в янсенистской школе, а в конце своего жизненного поприща принял официально эту веру. Разумеется, увлечение янсенизмом не могло не отразиться на творчестве Расина.
Что касается «Манон Леско», то в содержании повести религиозно-нравственные проблемы (в том числе и янсенизма), как говорится, лежат на поверхности. Кавалер де Грие, герой повести, собирался в юности вступить в духовное звание и достигает в этой области таких высот, что «публично защищает тезу в богословской школе» в Сорбонне. Среди богословов особое место отводится святому Августину, который должен был излечить де Грие от гибельной страсти к Манон. Кстати, книга Янсения об Августине положила начало янсенизму. В духе Августина Янсений утверждает, что человеческая природа порочна, что свободы воли не существует, что спасение человека зависит не от дел его, а от исцеляющей силы божественной благодати.
Много страниц повести «Манон Леско» посвящено горячим спорам де Грие и его друга Тибержа по коренным проблемам богословия: о вере и разуме, свободе воли и могуществе страстей и т. д. В итоге Тиберж заявляет, что видит перед собой «самого завзятого янсениста», на это де Грие отвечает, что «безусловно испытал на себе истинность их учения».
Итак, что же такое янсенизм? В «Примечаниях» к повести «Манон Леско» читаем: «Янсенизм - особая разновидность католицизма, враждебная иезуитам и находящаяся на подозрении у господствующей церкви. Янсенизм отрицает свободу воли и доказывает, что поведение человека не контролируется разумом, а всецело зависит от непреодолимой силы действующих на его сознание страстей. В философском словаре также указывается, что основными чертами янсенизма являются отрицание свободы воли и признание предопределения.
Французский философ Паскаль, один из вождей янсенизма, писал: «Я знаю, как страсти и похоти затмевают разумения».
В нашу задачу не входит характеристика всех аспектов влияния идеологии янсенизма на Расина и аббата Прево. Мы затрагиваем проблему всемогущества, разрушительного влияния страстей на человека и роль нравственного долга в этой ситуации.
Расин пишет в «Предисловии» к трагедии «Федра»: «...страсти изображаются с единственной целью показать, какой они порождают хаос». Впрочем, такая концепция страстей у Расина не только вытекает из философии янсенизма, но из общей идеи характера Федры у Эврипида, о чем пишет сам французский драматург.
В трагедии Расина страсть Федры к пасынку Ипполиту не только овладевает героиней, но приобретает фатальный, роковой характер. В связи с этим В.Р. Гриб пишет: «Герои Расина, даже когда они осознают пагубность страстей, не в силах остановиться, потому что один их разум бессилен. Трагедия Федры в том, что страсть заводит ее свободную волю в пучину». Связь содержания повести «Манон Леско» с философией янсенизма выступает более наглядно и прозрачно. Критикуя этические принципы католической церкви о долге и свободе воли, де Грие часто выступает теоретиком янсенистской морали: «Если верно, что небесная помощь всегда бывает приноровлена к силе наших страстей, пусть мне тогда объяснят, какое пагубное стремление вдруг отбрасывает нас далеко от велений долга, так что мы не оказываемся способны ни на какое противодействие, ни на малейшее угрызение совести». В другом месте де Грие критикует с позиции янсенизма Сен-Сюльпис, оплот католической иезуитской морали. «Я чувствую, что сердце мое обуреваемо прельщеньем необозримым. Все, что нам толкуют о свободе воли в Сен-Сюльпис, - одни пустяки».
Взамен церковным запретам на земные радости и чувственные наслаждения де Грие утверждает, что именно в этих наслаждениях «заключено блаженство ни с чем не сравнимое».
Однако этическая философия янсенизма, в частности Паскаля, не сводится к провозглашению стихийной силы страстей. Д. Обломиевский справедливо пишет: «Весь человек не сводится у него к эгоизму, к тщеславию, к животной похоти. Паскаль выводит на первый план человека как страдающее существо. В этом источник паскалевского гуманизма. В этом особый - так же гуманистический характер паскалевской религиозности».
Несмотря на подчиненность стихийным страстям, человек в отличие от животного благодаря божественной мысли сознает свою слабость и хрупкость («мыслящий тростник» по Паскалю). В «Федре» и «Манон Леско» мыслительная способность подверженного страстям человека прежде всего проявляется в чувстве долга и в сознании нравственных обязанностей перед близкими людьми. Так, у «греховной» Федры принципы долга выступают прежде всего как сознание своей греховности перед мужем и детьми: «Я блюла супружеский очаг, воспитывала я детей своих прилежно».
Известие о смерти мужа - царя Тесея - обостряет чувство долга перед сыном как наследником престола. «Пусть мысль, что сыну я нужна, Вернет мне силы И отведет меня от рубежа могилы».
Однако сознание своих нравственных обязанностей не меняет поведения Федры, а лишь «растворяется» в стихийной страсти к Ипполиту. В конечном счете нравственные принципы Федры сводятся к осознанию своей преступной страсти и к добровольному уходу из жизни. По существу героиня Расина является идеальным примером паскалевской концепции страдающего человека, захлебнувшегося в пучине страсти.
Во многом близок Федре кавалер де Грие, ставший жертвой стихийной страсти к Манон. Правда, в отличие от Федры, герой Прево не только жертва, но и, как мы уже говорили, теоретик янсенизма, защитник прав человека на естественные радости и наслаждения. Здесь янсенистские принципы де Грие совмещаются с учением просветителей 18 в. о естественных правах человека.
Ратуя за раскрепощение личности от католических принципов долга, де Грие не задумывается в пылу страсти, что это раскрепощение имеет обратную, негативную сторону в лице Манон. Основными качествами ее характера является безудержная страсть к «удовольствиям и развлечениям». Она не задумывается, что тем самым утрачивает женскую честь и долг перед возлюбленным. «Наивеличайшим злом для тебя является несомненно мое присутствие, которое всегда мешало твоим удовольствиям», - упрекает ее де Грие.
В нашей науке, как правило, безнравственность Манон объясняется социально-историческим фактором, вторжением в жизнь буржуазно-денежных отношений. «Объяснить характер Манон Леско можно только общественными условиями той эпохи. Распад патриархальных отношений освобождал человеческую личность. Распадалась старая патриархальная мораль».
Все это так. «По бедности» Манон продает свою красоту за деньги богатым любовникам.
Но следует учитывать и общечеловеческую, нравственно-философскую сторону ее характера. В этой связи характер Манон является подтверждением мыслей Паскаля о моральной слабости человеческой природы, о «всемогуществе материальной силы в обществе». Конечно, великий философ, говоря о «всемогуществе материальной силы» в жизни человека, имел в виду не только конкретную, социально-историческую, но и универсальную ситуацию.
Для повести «Манон Леско» характерна структура, отражающая развитие янсенистской мысли о бессилии человека перед лицом роковых страстей. «Разумная» и размеренная жизнь кавалера де Грие в лоне церкви сменяется вторжением «неразумной» страсти, заставляющей совершать убийства, играть в карты, идти на различные авантюрные поступки. Ломаются религиозные, моральные запреты, и де Грие убеждается, что Манон для него «дороже всей вселенной». Пытаясь объяснить отцу причину своего «беспутства», де Грие говорит: «...любовь стала причиной всех моих бедствий. Страсть роковая, увы!». Вмешательством роковых сил объясняет свое поведение и Федра: «О, рок безжалостный!.. Борьба с ним безнадежна!» Однако в отличие от слабой, сломленной роковыми силами Федры, де Грие сохраняет и принципы дворянской чести, и долг перед отцом, и моральную ответственность за свое безрассудство: «...нам не подобает жить в забвении долга», - говорит де Грие Манон, предлагая вступить в законный брак.
В конце романа после смерти Манон де Грие осуждает свое «беспутство», «самые постыдные слабости», сожалеет, что не слушал разумных советов друга Тибержа. «Если бы я в то время слушался его советов, я был бы неизменно благоразумен и счастлив».
Является ли этот вывод неожиданным, противоречащим логике движения основной мысли?
Думается, что нет. Тем более, де Грие и раньше собирался перейти в лоно религии по совету отца и Тибержа.
Следует сказать об идейной роли этих персонажей, которые ведут непримиримую полемику с де Грие, пытаясь направить его в русло религиозного долга.
После В. Гриба утвердилась традиционная точка зрения, что оба являются бездушными защитниками католических догм, кастово-эгоистической морали. Все это вряд ли соответствует действительности. Де Грие, несмотря на споры с Тибержем, признает, что он «отличался зрелостью ума и твердостью правил». К тому же каждый по-своему (отец и друг) любят де Грие и желают спасти его от женщины отнюдь не безупречной нравственности. На протяжении сюжета романа она, не задумываясь, изменяет своему кавалеру то с распущенным стариком, то с его сыном. Видимо, Манон не отличалась примерным поведением и до встречи с де Грие, за что родители ее определили в монастырь.
Так что Тиберж и отец де Грие защищает не столько католические догмы, сколько общечеловеческие принципы христианской морали. Хотя Тиберж, пожалуй, пропагандирует самые жесткие нормы этой морали: суетность наслаждений, «презрение беспримерное» к земной жизни.
Итак, в тексте «Манон Леско» изображена трагедия страдающего человека, оказавшегося игрушкой в руках роковых страстей. Вряд ли прав В. Гриб в утверждении о поэтизации любви в повести: «...повесть Прево прозвучала как гимн могучий силе естественных чувств, разрушающих узкие, искусственные сословные перегородки, как красноречивое обличение аристократических предрассудков». Скорее всего, речь идет у Прево не о гимне, а о трагической роковой силе любви, ломающей сословные религиозно-моральные запреты. «Если бы я, по крайней мере, сумел внять его упрекам (Тибержа - В.Т.), уже будучи ввергнут в пучину страстей, я мог бы уберечь от крушения какую-то часть своего благосостояния и доброй славы», - говорит де Грие. Явно склонен к поэтизации Манон В. Кожинов, рассматривая ее как «целое и полное воплощение живой стихии жизни, двойственной, противоречивой природы». Получается, что непостоянство Манон, ее измены своему кавалеру тоже часть ее очарования.
В науке стало традиционным мнение о Расине-психологе, предвосхитившем достижения Стендаля и психологической прозы XIX-XX века. В этот список можно включить и Прево. Думается, психологические открытия Расина и Прево во многом были связаны с религиозной философией янсенизма, особенно с трудами Паскаля. С.С. Аверинцев справедливо писал, что Паскаль «первый мыслитель, который прошел через опыт психологического рационализма 17 в. и со всей остротой поставил вопрос о границах научности, указывая при этом на «доводы сердца», отличные от «доводов разума», и тем предвосхищая последующую иррационалистическую тенденцию в философии (Ф.Г Якоби, романтизм и т.д., вплоть до представителей экзистенциализма).
Трагическое столкновение страсти и сознания нравственных обязанностей открывало широкий простор для психологического анализа переживаний персонажей в произведениях Расина и Прево.
В. Гриб особо подчеркивает у Расина «искусство открывать массу оттенков в том, что казалось цельным душевным движением». Особенно богаты психологическими оттенками переживания Федры. Еще неизвестно о ее страсти к Ипполиту, но в разговоре с Эноной она вдруг «проговаривается», чем вызывает ее недоумение:
«О, быть бы там, в лесу, следя из-за ветвей.
Как по ристалищу несется колесница
Вздымая легкий прах».
Федра недвусмысленно намекает на любимое занятие Ипполита. Далее следует исповедь перед кормилицей, в которой Федра рассказывает о тщетных попытках замаскировать свою страсть: разыгрывание роли злобной мачехи, изгнание Ипполита:
«Роль злобной мачехи искусно разыграла
Упреки, жалобы - им не было конца.
И вынужден был сын покинуть дом отца».
Усердное исполнение долга перед мужем и детьми:
«...я блюла супружеский очаг
Воспитывала я детей своих примерно...».
Когда над государством нависает угроза междоусобицы в связи с известием о смерти Тесея. Федра решает изменить «тактику». Свое признание в любви к Ипполиту она пытается замаскировать заботой о едином государстве и долгом перед детьми: «Я знаю, матери живут всегда в тревоге за собственных детей».
Отвергнутая Ипполитом, она льстит себя надеждой на то, что сможет приручить его и возбудить к себе жалость: «Ведь слышал в первый раз он страстные моленья». Затем пытается «сыграть» на честолюбии Ипполита, отказавшись от своих прав на наследство:
«Ненужную мне власть я передам ему.
Заменит он отца пусть сыну моему».
Однако эти «уловки» сменяются чувством стыда («как я унижена! Каким стыдом покрыта»), переходящим в ненависть к Ипполиту, и призывам к Афродите отомстить надменному гордецу. Отчаяние толкает Федру на обман. Она принимает предложение кормилицы оклеветать Ипполита перед Тесеем. Следуя голосу совести, хочет рассказать мужу правду, но неожиданно узнает, что Ипполит любит Арикию. Все это рождает в душе Федры бурю противоречивых чувств: отчаяние, безумную ревность, жажду мести:
«И мысль одну о счастье их любовном
Встречаю я со скрежетом зубовным,
Смерть Арикии! Смерть я мужу нашепчу.
Сестру своих врагов отдам я палачу».
И тут же угрызения совести из-за жажды «безвинной крови», и мысль о самоубийстве: «и в муках расстаюсь я с жизнью безотрадной».
Перед смертью в исповеди перед Тесеем Федра пытается оправдать свою греховную страсть вмешательством «высших сил» и коварством кормилицы. Все это в какой-то мере оправдывает Федру. В связи с этим можно понять слова Расина о том, что его героиня ни вполне преступна, ни вполне невинна».
Философия янсенизма стимулировала обращение Расина к психологии среднего, «грешного» человека, втянутого в пучину страстей и способного лишь сознавать свою слабость («мыслящий тростник»). В. Кадышев пишет: «... в «Федре» присутствует и это в высшей степени человеческое, «грешное» подверженное ошибкам и слабостям начало, и страстное желание возвыситься над собственной слабостью».
Вслед за Расином Прево исследует особенности, точнее, странности сердца человеческого» постоянно отступающего от добра». Именно в исследовании этих странностей, особенно женского сердца, состоит суть психологического анализа Расина и Прево. В этом отношении Прево, пожалуй, идет дальше Расина.
Уже в начале повести автора охватывает «целый рой мыслей о необъяснимости женского характера». «Вряд ли даже свое собственное сердце я знал лучше, чем ее самое» - думает де Грие о Манон. Пытаясь осмыслить свое душевное потрясение после очередной измены Манон, де Грие приходит к выводу, что его переживания находятся «за рамками обычных пяти чувств, выходят за пределы нашей натуры». Смятение де Грие прежде всего объясняется непостижимостью характера Манон, сложным сочетанием в нем добра и зла, красоты и нравственной испорченности.
Исследователи указывают, что Прево приходит к изображению диалектики человеческой души, полутонам, сложного переплетения добра и зла. Делается вывод, что Прево совершает «огромный шаг вперед в изображении человека, в изображении сложности его души». Со всем этим можно согласится лишь частично. Действительно, Прево изображает характер Манон в сложном переплетении положительных и отрицательных качеств, что ставит в тупик де Грие. Видимо, Прево находится на подступах к величайшим психологическим открытиям мировой литературы, особенно русской, но это не дает оснований считать, что автор «Манон Леско» приходит к изображению диалектики человеческой души, которая была художественно освоена в творчестве Л. Толстого и Ф. Достоевского. «В их романах и повестях с небывалой полнотой и конкретностью воспроизведены процессы формирования мыслей, чувств, намерений человека, их переплетений и взаимодействие, порой причудливое».
В психологизме романа «Манон Леско» противоречиво сочетается «привычный» для 18 века рационализм с гениальными попытками проникнуть в стихийность человеческих чувств и переживаний.
Как известно, повествование в романе ведется от лица кавалера де Грие, впитавшего, по словам В. Кожинова, «своеобразное рационалистическое мироощущение, которое выразилось в деятельности школы Ларош-Фуко». Отсюда стремление главного героя привести свои мысли и чувства к строгому логическому осмыслению. Такова попытка осмыслить свои переживания, когда отец героя напал на след влюбленных и разлучил их. После довольно длительного размышления де Грие приходит к выводу: «В итоге своих раздумий я пришел к выводу, что на улицах Парижа меня заметил кто-нибудь из знакомых и затем сообщил об этом моему отцу».
В другом размышлении, которое де Грие называет «миром раздумий и соображений», он пытается свести свои чувства «к трем основным пунктам». Однако, снова окунувшись в «пучину страстей», пытаясь осмыслить причудливый характер Манон, де Грие отказывается от своих логических характеристик. «Увы! Слова только наполовину способны воспроизвести движения сердца!» - говорит он. Здесь Прево близок к Паскалю: «Я знаю, как страсти и похоти затемняют разумение» - писал французский философ.
Ключевые слова: Жан-Батист Расин,Jean-Baptiste Racine,янсенизм,аббат Прево,Манон Леско,Федра,трагедии Расина,классицизм,критика на творчество Расина,критика на произведения Расина,скачать критику,скачать бесплатно,французская литература 17 в
Жан Расин
(Phedre)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Вот еще одна трагедия, сюжет которой заимствован у Еврипида. При том, что в развитии действия я следовал пути несколько иному, чем упомянутый автор, я позволил себе обогатить мою пиесу всем, что в его пиесе кажется мне наиболее ярким. Будь я ему обязан одной лишь общей идеей характера Федры, и то бы я мог сказать, что благодаря ему создано едва ли не самое значительное из написанного мною для театра. То, что этот характер имел столь выдающийся успех во времена Еврипида и что его столь же хорошо принимают в наше время, меня ничуть не удивляет, ибо ему присущи свойства, коих Аристотель требует от героев трагедии, дабы эти герои могли вызвать сострадание и ужас.
В самом деле, Федра ни вполне преступна, ни вполне невиновна. Судьба и гнев богов возбудили в ней греховную страсть, которая ужасает прежде всего ее самое. Она прилагает все усилия, чтобы превозмочь эту страсть. Она предпочитает умереть, нежели открыть свою тайну. И когда она вынуждена открыться, она испытывает при этом замешательство, достаточно ясно показывающее, что ее грех есть скорее божественная кара, чем акт ее собственной воли.
Я даже позаботился о том, чтобы Федра менее вызывала неприязнь, чем в трагедиях древних авторов, где она сама отваживается обвинить Ипполита. Я полагал, что в клевете есть нечто слишком низкое и слишком отвратительное, чтобы ее можно было вложить в уста царицы, чувства которой к тому же столь благородны и столь возвышенны. Мне казалось, что эта низость более в характере кормилицы, у которой скорее могли быть подлые наклонности и которая, впрочем, решилась на клевету лишь во имя спасения жизни и чести своей госпожи. Федра же оказывается замешанной в этом только по причине своего душевного смятения, в силу которого она не владеет собой. Вскоре она возвращается, чтобы оправдать невиновного и объявить истину. У Сенеки и у Еврипида Ипполит обвинен в том, что он якобы совершил насилие над мачехой: «Vim corpus tuli». У меня же он обвиняется лишь в том, что намеревался это сделать. Я хотел избавить Тесея от заблуждения, которое могло бы уронить его в глазах зрителей.
Что касается характера Ипполита, то, как я обнаружил, древние авторы упрекали Еврипида, что он изобразил своего героя неким философом, свободным от каких бы то ни было несовершенств. Поэтому смерть юного царевича вызывала скорее негодование, чем жалость. Я почел нужным наделить его хотя бы одной слабостью, которая сделала бы его отчасти виноватым перед отцом, нисколько при том не умаляя величия души, с коим он щадит честь Федры и, отказываясь ее обвинить, принимает незаслуженную кару. Под этой слабостью я понимаю любовь, которую он не в силах подавить, любовь к Арикии, дочери и сестре заклятых врагов его отца.
Это действующее лицо, Арикия, отнюдь не выдумано мною. У Вергилия сказано, что Ипполит, будучи воскрешен Эскулапом, женился на ней и имел от нее сына. Я читал и у других авторов о том, что Ипполит отправился в Италию с женой, юной афинянкой знатного происхождения по имени Арикия, и что по ее имени назван один итальянский городок.
Я ссылаюсь на источники, дабы показать, что я старался неукоснительно придерживаться мифа. Точно так же, повествуя о Тесее, я следовал за Плутархом. У него я вычитал, что событием, породившим предание, будто Тесей спустился в Аид, чтобы похитить Прозерпину, было странствие героя в Эпир, к истокам Ахерона, во владения царя, жену которого задумал похитить Пирифой; царь умертвил Пирифоя, а Тесея оставил у себя в плену. Так я старался сохранить историческое правдоподобие, не лишая миф украшений, столь плодотворных для поэзии. Слух же о смерти Тесея, основанный на этом сказочном путешествии, побуждает Федру открыться в своей любви, что становится затем главнейшей причиной ее страданий и чего она, конечно, не сделала бы, если бы думала, что супруг ее жив.
Впрочем, я не буду настаивать на том, что эта пиеса в самом деле лучшая из моих трагедий. Я предоставлю читателям и времени определить ей истинную цену. Могу только утверждать, что ни в одной из моих трагедий добродетель не была выведена столь отчетливо, как в этой. Здесь малейшие ошибки караются со всей строгостью; один лишь преступный помысел ужасает столь же, сколь само преступление; слабость любящей души приравнивается к слабодушию; страсти изображаются с единственной целью показать, какое они порождают смятение, а порок рисуется красками, которые позволяет тотчас распознать и возненавидеть его уродство. Собственно, это и есть та цель, которую должен ставить перед собой каждый, кто творит для театра; цель, которую прежде всего имели в виду первые авторы поэтических трагедий. Их театр был школой, и добродетель преподавалась в нем с неменьшим успехом, чем в школах философов. Вот почему Аристотель пожелал установить правила для драматического сочинения, а Сократ, мудрейший из мыслителей, не погнушался приложить руку к трагедиям Еврипида. Следовало бы только пожелать, чтобы наши сочинения покоились на столь же твердых устоях и были столь же поучительны, как творения древних поэтов. Быть может, это послужило бы средством для того, чтобы примирить с трагедией многих прославленных своим благочестием и твердостью своих убеждений особ, осуждающих трагедию в наши дни. Они, без сомнения, отнеслись бы к ней более благосклонно, если бы авторы заботились столько же о поучении своих зрителей, сколько об их развлечении, следуя в этом истинному назначению трагедии.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Тесей, сын Эгея, царь афинский.
Федра, его жена, дочь Миноса и Пасифаи.
Ипполит, сын Тесея и Антиопы, царицы амазонок.
Арикия, царевна из афинского царского рода.
Терамен, наставник Ипполита.
Энона, кормилица и наперсница Федры.
Исмена, наперсница Арикии.
Панопа, прислужница Федры.
Действие происходит в пелопоннесском городе Трезене.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Ипполит, Терамен.
Решенье принято, мой добрый Терамен:
Покинуть должен я столь милый мне Трезен.
Могу ли примирить души моей тревогу
С постыдной праздностью? О нет, пора в дорогу!
Полгода уж прошло, как мой отец, Тесей,
Исчез и о себе не подает вестей.
Исчез! Как знать, где он? И след его потерян.
Царевич, где же ты искать его намерен?
Чтоб твой развеять страх, я, в поисках царя,
И вдоль и поперек избороздил моря,
Волнующиеся к закату и восходу
От места, где стоит Коринф. Тебе в угоду
Был там, где Ахерон свой мрачный бег стремит
И пропадает вдруг, низвергнувшись в Аид;
В Элиде побывал; с волной и ветром споря,
Проник за Те
нарон и обогнул то море,
Где смерть нашел Икар, – Тесея нет нигде!
Где ж будешь ты искать – на суше, на воде?
Кто знает, где его скрывает мир бескрайний?
Что, если сам Тесей приют свой держит втайне?
Что, если в дни, когда мы за него дрожим,
Сей славный муж, опять любовью одержим,
Укрылся с новою подругою своею?…
Молчи! Я требую почтения к Тесею!
Ты низменных причин тут не ищи. О нет,
Давно покончил он с грехами юных лет,
И Федре незачем соперниц опасаться.
Но здесь я долее не в силах оставаться.
Уйдя на поиски, свой долг исполню я
И этот край сменю на дальние края.
Да, злая мачеха, – лишь ты предстал пред ней, -
Добилась: из Афин тебя изгнал Тесей.
Но эта ненависть, могу ручаться смело,
Коль не прошла совсем – намного ослабела.
И чем тебе грозить могла бы Федра впредь?
Она полумертва и жаждет умереть.
Таинственный недуг, – назвать его не хочет
Царица никому, – грызет ее и точит.
Ей свет не мил. Не жди ты от нее вреда.
Мне не страшна ее напрасная вражда.
Для бегства моего причины есть другие…
Я вынужден бежать от юной Арики
и,
Последней в том роду, что враждовал с моим.
Ужели, Ипполит, ты так неумолим?
Сестрою приходясь коварным Паллантидам,
Причастна ли она к давнишним тем обидам?
Возможно ль, чтобы к ней ты ненависть питал?
Ах, если б ненависть! Тогда б я не бежал.
Осмелюсь ли понять? Ужели ты – надменный
Царевич Ипполит, один во всей вселенной
Отринувший любовь, которой твой отец
Служил столь ревностно? Ужели, наконец,
Киприде уступив, ты сердцем стал слабее
И ей в твоих глазах дал оправдать Тесея?
Ужель и ты, кто был так строг и так упрям,
Стал, как все смертные, курить ей фимиам?
Ужель ты полюбил?
И тут явилась Арикия. Бежала от тебя она за ним вослед, Их должен был связать супружеский обет. Она спешит к нему, гонимая любовью, И вдруг – на залитой дымящеюся кровью Траве (о, зрелище!) – простертый Ипполит! Несчастная на труп испуганно глядит… Возлюбленного в нем не распознав, не веря, Что невозвратная понесена потеря, Она его зовет… Увы, напрасен зов! И, побелев как мел и упрекнув богов Исполненным тоски невыразимой взглядом, Царевна падает без чувств с любимым рядом… Исмена, вся в слезах, осталась с нею там, Чтоб к жизни возвратить ее, – верней, к скорбям. А я, проклявший жизнь и солнце золотое, Пришел оповестить о гибели героя И рассказать тебе, могучий властелин, О чем в последний миг тебя просил твой сын… А вот и враг его безжалостный – царица!
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Тесей, Федра, Терамен, Панопа, стража.
А!… Торжеством своим желаешь ты упиться! Погиб мой первенец! Погиб в тот самый миг, Когда я пожалел… Когда в душе возник, Увы, бесплодный страх, что суд мой был поспешным. Ликуй же! Умер он. Виновным иль безгрешным? Не знаю, да и знать теперь мне ни к чему. Я обвинил его по слову твоему. Довольно, что о нем всю жизнь скорбеть я буду, А разбирательство послужит только к худу: Я сына не верну – лишь горше будет мне, Когда всплывет наверх сокрытое на дне. Прочь от тебя, от стен, причастных к преступленью! От стен, где будет он витать кровавой тенью! Бежать!… Но эта тень последует за мной! О, если бы скорей покинуть мир земной! Я сына осудил поспешно и неправо. Все тяготит меня, все мучит – даже слава! Будь неизвестен я, я спрятаться бы мог. Божественный Олимп! Как ты ко мне жесток! Суля мне милости, привел ты к краю бездны. Зачем взывать к богам? Моленья бесполезны. Осыпь они меня хоть тысячами благ, Того, что отняли, не возместят никак.
Тесей, преступное молчанье я нарушу. Неправда мне давно обременяет душу. Невинен был твой сын.
О, горе! Горе мне! Но сына проклял я, доверившись жене! Убийца!… Или мнишь ты получить прощенье?…
О, выслушай, Тесей! Мне дороги мгновенья. Твой сын был чист душой. На мне лежит вина. По воле высших сил была я зажжена Кровосмесительной неодолимой страстью. Энона гнусная вмешалась тут, к несчастью. Боясь, что страсть мою отвергший Ипполит О тайне, что ему открылась, не смолчит, Она отважилась (уговорив умело Меня ей не мешать) на ложь. И преуспела. Когда же я ее коварство прокляла, - Смерть – слишком легкую – в волнах она нашла. Могла б я оборвать клинком свои мученья, Но снять с невинного должна я подозренья. Чтоб имя доброе погибшему вернуть, Я к смерти избрала не столь короткий путь. И все ж кончается счет дням моим унылым: Струится по моим воспламененным жилам Медеей некогда нам привезенный яд . Уж к сердцу подступил ему столь чуждый хлад, Уж небо и супруг, что так поруган мною, От глаз туманною закрыты пеленою, - То смерть торопится во мрак увлечь меня, Дабы не осквернял мой взор сиянья дня…
(Падает.)
Мертва!…
Но не умрет, увы, воспоминанье О совершившемся чернейшем злодеянье. О, мой несчастный сын! Злой рок его унес. Пойдем! Кровавый труп омою ливнем слез И жертву моего злосчастного проклятья С раскаяньем приму в отцовские объятья… Он будет погребен, по праву, как герой, А я, чтоб дух его себе нашел покой, Ко всей ее семье забыв вражду былую, Его избранницу почту за дочь родную.
ПРИМЕЧАНИЯ
При подготовке настоящей книги было использовано наиболее авторитетное в текстологическом и научном отношении издание сочинений Расина: Oeuvres de Jean Racine. Ed. par P. Mesnard. Paris, 1865-1873. (Les grands ecrivains de la France).
Редакционные переводы иностранных слов и выражений даются в тексте под строкой с указанием в скобках языка, с которого производился перевод. Остальные подстрочные примечания принадлежат Расину.
Трагедия, первоначально носившая заглавие «Федра и Ипполит», была впервые представлена в Бургундском отеле 1 января 1677 г. С ее постановкой связана одна из самых громких в истории французской сцены интриг, затеянная врагами Расина (подробнее см. статью). В результате этой интриги первые спектакли не имели успеха. Но уже через два месяца шедевр Расина окончательно утвердил свои права на парижской сцене. Тогда же вышло и первое издание пьесы. Заглавие «Федра» появилось лишь в собрании трагедий Расина в 1687 г.
В России «Федра» была впервые сыграна на петербургской сцене в переводе М. Лобанова 9 ноября 1823 г. с Екатериной Семеновой в главной роли. Из последующих исполнительниц следует назвать М. Н. Ермолову (1890) и Алису Коонен (1921).
Источниками Расина послужили «Ипполит» Еврипида и «Федра» Сенеки. Текстуальная близость к трагедии Еврипида очень велика, поэтому мы не сочли необходимым фиксировать ее во всех случаях в примечаниях. Настоящий перевод впервые опубликован в кн.: Театр французского классицизма. Пьер Корнель. Жан Расин. М., 1970. Печатается с небольшими редакционными изменениями.
В. А. Жирмунская
«Федра» — трагедия Жана Расина. Самая знаменитая трагедия Расина была впервые представлена в Бургундском отеле в Париже 1 января 1677 г. под названием «Федра и Ипполит». Лишь десять лет спустя появилось название, под которым шедевр Расина остался в веках. Греческие и римские авторы, бравшиеся за интерпретацию трагической истории любви жены царя Тезея Федры к своему пасынку Ипполиту, выдвигали на первый план этой истории то безвинно загубленного Ипполита, то его коварную мачеху.
О том, что Расин опирался при написании своей трагедии на сюжет, заимствованный у Еврипида, и о том, в чем он его развил, драматург подробно рассказывает, как это было принято у классицистов, в предисловии к «Федре». При сравнении «Федры» Расина с «Ипполитом» Еврипида и с «Федрой» Сенеки легко обнаруживается, что по сюжету и характерам расиновская трагедия гораздо ближе к трагедии Сенеки, который взял за основу (как и Овидий) не дошедший до более позднего времени вариант одного из двух «Ипполитов» Еврипида. Этот вариант был отвергнут современниками Еврипида «из-за непристойности» сцены, в которой Федра сама признавалась Ипполиту в своей страсти, а затем сама после смерти Ипполита рассказывала мужу, что оболгала его сына.
В сохранившемся «пристойном варианте» Еврипид отдает рассказ о любви Федры ее кормилице, которая, чтобы спасти госпожу от терзаний совести, повествует обо всем Ипполиту без ее ведома. Отвергнутая целомудренным юношей, боясь позора, Федра повесилась, крепко сжав в руке восковую табличку, прочитав которую, Тезей узнает, что сын покусился на честь мачехи. Правду о невиновности Ипполита Тезею сообщает богиня Артемида, как и то, что его любимая жена стала орудием мести в руках Афродиты, не простившей Ипполиту его равнодушия. У Сенеки, как затем и у Расина, Федра ищет оправдания своей измены мужу в том, что и он погубил многих.
К моменту появления литературных разработок истории «любовного треугольника» Ипполит - Федра - Тезей именно муж Федры и отец Ипполита был самой известной личностью: аттический герой, одним из знаменитых подвигов которого стало уничтожение Минотавра с помощью сестры Федры Ариадны, которую он увез с Крита, а потом бросил; он прославился также победой над амазонками, привезя себе в жены их царицу Антиопу (Ипполиту), которая и родила ему сына Ипполита. Один из персонажей «Одиссеи» Гомера, Тезей считался в античности историческим лицом, и его биографом был Плутарх. Именно в характере склонного к приключениям Тезея ищет Расин оправдания своей героини и подготавливает к этому публику уже в диалоге Ипполита с его наставником Тераменом, которым начинается трагедия: «Полгода уже прошло, как мой отец, Тезей / Исчез и о себе не подает вестей». Ипполит обеспокоен, но не Терамен: «Что, если в дни, когда мы за него дрожим,/ Сей славный муж, опять любовью одержим,/ Укрылся с новою подругою своею?..» Слухи о гибели Тезея заставляют Федру опасаться соперничества, которое может возникнуть между ее сыном и Ипполитом за наследование престола. Все эти обстоятельства усложняют мотивы повеления страстно влюбленной женщины.
Расин создал целое созвездие пленительных женских образов (Андромаха, Береника, Ифигения и др.), среди которых Федра — может быть, самый яркий. Глубина ее переживаний, противоречивость испытываемых чувств, тонкая психологическая нюансировка внутренней борьбы, которую ведет женщина, разрываемая сознанием низости своей преступной страсти и желанием быть счастливой, делают Федру одним из самых привлекательных персонажей классицистической трагедии. Поэтический талант Расина возобладал над откровенным морализаторством по поводу «наказанного порока», фиксируя внимание на сострадании к падшему герою, выносящему самому себе приговор. Во многом следуя Сенеке и Овидию, Расин не отважился пойти за ними, когда Федра должна оклеветать Ипполита перед Тезеем, и поручает это «не царское дело» Эноне.
Вопреки античным источникам, Расин дарит своей героине муки ревности, введя в трагедию Арикию, в которую влюблен Ипполит и которая принадлежит к роду заклятых врагов Тезея. Расин пишет, что нашел эту сюжетную нить у Вергилия. Не отступая, казалось бы, от мифа, автор XVII в. дает этой коллизии шекспировское разрешение. Тезей собирается отправиться к избраннице сына, после того, как омоет его труп, говоря: «Ко всей ее семье забыв вражду былую, / Его избранницу почту за дочь родную». Этот финал, достойный «Ромео и Джульетты», призван внести умиротворение в души зрителей, истерзанных картинами страданий героев. Любовь к Арикии делает образ Ипполита более живым и объемным. Если в античных трагедиях сын амазонки с презрением отвергал женщин, то у Расина юноша испытывает муки, сходные с отчаянием отвергнутой им мачехи: законы родовой вражды не оставляют ему надежды на счастье с любимой.
Самой бесспорной удачей Расина-трагика остается образ Федры. Невозможно перечислить знаменитых французских актрис, которые триумфально выступали в этой роли на протяжении трех веков, и режиссеров, предлагавших в XX в. свою интерпретацию «Федры». Отметим спектакль, созданный в 1975 г. известным актером и режиссером Антуаном Витезом (в заглавной роли Нада Странкар), который перенес действие в век Расина, показав, сколь сильно XVII в. отразился в переложении мифа.
Ипполит, сын афинского царя Тесея, отправляется на поиски отца, который где-то странствует уже полгода. Ипполит - сын амазонки. Новая жена Тесея Федра невзлюбила его, как все считают, и он хочет уехать из Афин. Федра же больна непонятной болезнью и «жаждет умереть». Она говорит о своих страданиях, которые ей послали боги, о том, что вокруг неё заговор и её «решили извести». Судьба и гнев богов возбудили в ней какое-то греховное чувство, которое ужасает её саму и о котором она боится сказать открыто. Она прилагает все усилия, чтобы превозмочь тёмную страсть, но тщетно. Федра думает о смерти и ждёт её, не желая никому открыть свою тайну.
Кормилица Энона опасается, что у царицы мутится разум, ибо Федра сама не знает, что говорит. Энона упрекает её в том, что Федра хочет оскорбить богов, прервав своей «жизни нить», и призывает царицу подумать о будущем собственных детей, о том, что у них быстро отнимет власть рождённый амазонкой «надменный Ипполит». В ответ Федра заявляет, что её «греховная жизнь и так уж слишком длится, однако её грех не в поступках, во всем виновато сердце - в нем причина муки. Однако в чем её грех, Федра сказать отказывается и хочет унести свою тайну в могилу. Но не выдерживает и признается Эноне, что любит Ипполита. Та в ужасе. Едва Федра стала женой Тесея и увидела Ипполита, как «то пламень, то озноб» её терзают тело. Это «огонь всевластный Афродиты», богини любви. Федра пыталась умилостивить богиню - «ей воздвигла храм, украсила его», приносила жертвы, но тщетно, не помогли ни фимиам, ни кровь. Тогда Федра стала избегать Ипполита и разыгрывать роль злобной мачехи, заставив сына покинуть дом отца. Но все тщетно.
Служанка Панопа сообщает, что получено известие, будто супруг Федры Тесей умер. Поэтому Афины волнуются - кому быть царём: сыну Федры или сыну Тесея Ипполиту, рождённому пленной амазонкой? Энона напоминает Федре, что на неё теперь ложится бремя власти и она не имеет права умирать, так как тогда её сын погибнет.
Арикия, царевна из афинского царского рода Паллантов, которых Тесей лишил власти, узнает о его смерти. Она обеспокоена своей судьбой. Тесей держал её пленницей во дворце в городе Трезене. Ипполит избран правителем Трезена и Йемена, наперсница Арикии полагает, что он освободит царевну, так как Ипполит к ней неравнодушен. Арикию же пленило в Ипполите душевное благородство. Храня с прославленным отцом «в высоком сходство, не унаследовал он низких черт отца». Тесей же печально прославился тем, что соблазнял многих женщин.
Ипполит приходит к Арикии и объявляет ей, что отменяет указ отца о её пленении и даёт ей свободу. Афинам нужен царь и народ выдвигает трёх кандидатов: Ипполита, Арикию и сына Федры. Однако Ипполит, согласно древнему закону, если он не рождён эллинкой, не может владеть афинским троном. Арикия же принадлежит к древнему афинскому роду и имеет все права на власть. А сын Федры будет царём Крита - так решает Ипполит, оставаясь правителем Трезена. Он решает ехать в Афины, чтобы убедить народ в праве Арикии на трон. Арикия не может поверить, что сын её врага отдаёт ей трон. Ипполит отвечает, что никогда раньше не знал, что такое любовь, но когда увидел её, то «смирился и надел любовные оковы». Он все время думает о царевне.
Федра, встретясь с Ипполитом, говорит, что боится его: теперь, когда Тесея нет, он может обрушить свой гнев на неё и её сына, мстя за то, что его изгнали из Афин. Ипполит возмущён - так низко поступить он бы не смог. Кроме того, слух о смерти Тесея может быть ложным. Федра, не в силах совладать со своим чувством, говорит, что если бы Ипполит был старше, когда Тесей приехал на Крит, то он тоже мог бы совершить такие же подвиги - убить Минотавра и стать героем, а она, как Ариадна, дала бы ему нить, чтобы не заблудиться в Лабиринте, и связала бы свою судьбу с ним. Ипполит в недоумении, ему кажется, что Федра грезит наяву, принимая его за Тесея. Федра переиначивает его слова и говорит, что любит не старого Тесея, а молодого, как Ипполит, любит его, Ипполита, но не видит в том своей вины, так как не властна над собой. Она жертва божественного гнева, это боги послали ей любовь, которая её мучает. Федра просит Ипполита покарать её за преступную страсть и достать меч из ножен. Ипполит в ужасе бежит, о страшной тайне не должен знать никто, даже его наставник Терамен.
Из Афин является посланец, чтобы вручить Федре бразды правления. Но царица не хочет власти, почести ей не нужны. Она не может управлять страной, когда её собственный ум ей не подвластен, когда она не властна над своими чувствами. Она уже раскрыла свою тайну Ипполиту, и в ней пробудилась надежда на ответное чувство. Ипполит по матери скиф, говорит Энона, дикарство у него в крови - «отверг он женский пол, не хочет с ним и знаться». Однако Федра хочет в «диком, как лес» Ипполите разбудить любовь, ему ещё никто не говорил о нежности. Федра просит Энону сказать Ипполиту, что она передаёт ему всю власть и готова отдать свою любовь.
Энона возвращается с известием, что Тесей жив и скоро будет во дворце. Федру охватывает ужас, ибо она боится, что Ипполит выдаст её тайну и разоблачит её обман перед отцом, скажет, что мачеха бесчестит царский трон. Она думает о смерти как о спасении, но боится за судьбу детей. Энона предлагает защитить Федру от бесчестья и оклеветать Ипполита перед отцом, сказав, что он возжелал Федру. Она берётся все устроить сама, чтобы спасти честь госпожи «совести наперекор своей», ибо «чтоб честь была... без пятнышка для всех, и добродетелью пожертвовать не грех».
Федра встречается с Тесеем и заявляет ему, что он оскорблён, что она не стоит его любви и нежности. Тот в недоумении спрашивает Ипполита, но сын отвечает, что тайну открыть ему может его жена. А он сам хочет уехать, чтобы совершить такие же подвиги, как и его отец. Тесей удивлён и разгневан - вернувшись к себе домой, он застаёт родных в смятении и тревоге. Он чувствует, что от него скрывают что-то страшное.
Энона оклеветала Ипполита, а Тесей поверил, вспомнив, как был бледен, смущён и уклончив сын в разговоре с ним. Он прогоняет Ипполита и просит бога моря Посейдона, который обещал ему исполнить его первую волю, наказать сына, Ипполит настолько поражён тем, что Федра винит его в преступной страсти, что не находит слов для оправдания - у него «окостенел язык». Хотя он и признается, что любит Арикию, отец ему не верит.
Федра пытается уговорить Тесея не причинять вреда сыну. Когда же он сообщает ей, что Ипполит будто бы влюблён в Арикию, то Федра потрясена и оскорблена тем, что у неё оказалась соперница. Она не предполагала, что кто-то ещё сможет пробудить любовь в Ипполите. Царица видит единственный выход для себя - умереть. Она проклинает Энону за то, что та очернила Ипполита.
Тем временем Ипполит и Арикия решают бежать из страны вместе.
Тесей пытается уверить Арикию, что Ипполит - лжец и она напрасно послушала его. Арикия отвечает ему, что царь снёс головы многим чудовищам, но «судьба спасла от грозного Тесея одно чудовище» - это прямой намёк на Федру и её страсть к Ипполиту. Тесей намёка не понимает, но начинает сомневаться, все ли он узнал. Он хочет ещё раз допросить Энону, но узнает, что царица прогнала её и та бросилась в море. Сама же Федра мечется в безумии. Тесей приказывает позвать сына и молит Посейдона, чтобы тот не исполнял его желание.
Однако уже поздно - Терамен приносит страшную весть о том, что Ипполит погиб. Он ехал на колеснице по берегу, как вдруг из моря появилось невиданное чудовище, «зверь с мордою быка, лобастой и рогатой, и с телом, чешуёй покрытым желтоватой». Все бросились бежать, а Ипполит метнул в чудовище копье и пробил чешую. Дракон упал под ноги коням, и те от страха понесли. Ипполит не смог их удержать, они мчались без дороги, по скалам. Вдруг сломалась ось колесницы, царевич запутался в вожжах, и кони поволокли его по земле, усеянной камнями. Тело его превратилось в сплошную рану, и он умер на руках Терамена. Перед смертью Ипполит сказал, что отец напрасно возвёл на него обвинение.
Тесей в ужасе, он винит Федру в смерти сына. Та признает, что Ипполит был невинен, что это она была «по воле высших сил... зажжена кровосмесительной неодолимой страстью». Энона, спасая её честь, оклеветала Ипполита Эноны теперь нет, а Федра, сняв с невинного подозрения, кончает свои земные мучения, приняв яд.
Пересказал