О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух! И опыт - сын ошибок трудных, и гений - парадо - Island MAN. «О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух

Ольга Ляхова
Эссе «О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух»

Опубликовано огромное количество книг и статей, посвященных творческому наследию Александра Сергеевича Пушкина. В этих трудах Пушкин представлен как великий русский национальный поэт, творец современного русского языка, литературный критик, историк, мыслитель, художник. К сожалению, до обидного, мало внимания уделено высказываниям Александра Сергеевича по вопросам народного образования, которые содержатся в его сочинениях, а также в официальных материалах, записках. По мнению Пушкина, могущественная , прежде всего, в национальной литературе и отечественной истории. Решение проблемы духовного воспитания молодежи Пушкин не мыслил без формирования у нее русского национального идеала. По мнению поэта, могущественная просветительная сила заключена , прежде всего, в национальной литературе и отечественной истории. Взгляды А. С. Пушкина на просвещение заслуживают самого пристального внимания и глубокого исследования.

О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух… .

Мне хотелось бы поразмышлять на эту тему и перенести эти слова в педагогическую науку. Сколько открытий делает человек за свою долгую жизнь. Первые, а может быть самые важные, начинаются еще в детском возрасте. Узнать и понять что – то новое, детям помогают родители, педагоги, воспитатели. Педагогическая наука состоит сплошь из открытий . Об этом говорили многие известные педагоги прошлого. Например, К. Д. Ушинский показал, что, как и всякая другая наука, педагогика не может развиваться без опыта и что се открытия являются необходимой предпосылкой совершенствования обучения и воспитания. Учитывая достижения, смежных с педагогикой наук, исследуя практический опыт учебно-воспитательной работы, педагоги приходят к открытию новых , ранее неизведанных методов обучения и воспитания. В современной науке – это инновационные методы работы, экспериментирование в разных областях. Открытия в экспериментах , так говорили в древности и сейчас это выражение очень актуально. Еще Сухомлинский говорил, что процесс освоения новых знаний очень важен, поэтому в детском саду не должно быть четкой границы между обыденной жизнью и экспериментированием, ведь экспериментирование не самоцель, а только способ ознакомления детей с миром открытий , в котором предстоит жить. Много чего сказано об открытиях материальных и это важно, потому что еще китайские философы говорили :

То, что я услышал, я забыл

то, что я увидел, я помню

то, что я сделал, я знаю.

Хочется сказать о важности открытия личности детей . Каждый маленький человечек имеет свои особенности характера и как говорил Сухомлинский : «Учитель, в первую очередь, должен уметь познавать духовный мир ребенка, понимать в каждом ребенке «личное» .

Именно к личности обращен педагог в своей деятельности, поэтому учитель, это человек, который не только овладел теорией педагогики, но еще и практики, чувствующий ребенка, он мыслитель, который соединяет теорию и практику воедино.

Про настоящего педагога часто хочется сказать - чудный , а иногда и чудной . Что это значит? Говоря чудной , совсем не хочется обидеть, а наоборот, хочется отметить, что прирожденный педагог всегда найдет ключик к любому ребенку иногда такими необычными методами, которые даже представить было трудно. Это качество нельзя заработать годами практики или читая массу литературы. Это качество дается человеку при рождении и сопровождает его всю жизнь. Поэтому бывает так, что сначала знакомишься с человеком и думаешь – какой-то он чудной , а пообщаешься и хочется уже сказать – какой же он чудный !

Константин Дмитриевич Ушинский говорил, что воспитание должно быть самобытным, национальным, дело народного образования должно находиться в руках самого народа, который бы занимался его организацией, руководил и управлял школой, народ определял содержание и характер воспитания, все население должно быть охвачено просвещением .

Работая с детьми, нельзя забывать и об их родителях, ведь именно они, это те близкие люди, которые тоже вкладывают много в личность ребенка и порой не всегда понимают, что нужно давать ребенку, а чего не нужно. Именно для этого и работает педагог с родителями своих воспитанников, можно сказать даже просвещает их .

В заключении хочется сказать словами В. А. Сухомлинского :

«Десятки, сотни нитей, духовно связывающих учителя и ученика, - это те тропинки, которые ведут к человеческому сердцу. Учителя и учеников должна связывать духовная общность, при которой забывается, что педагог – руководитель и наставник».

Но нет, тот самый неуемный «просвещенья дух» толкает нас на новые свершения и «открытия». И в данной фразе, мне кажется, содержится ключевое понимание смысла жизни: относиться к ней как к удивительному путешествию, полному открытий и приключений, или как к скучному однообразному течению времени, где ты постоянно кому-то что-то должен. С одной стороны, познание – это огромный труд, который не всегда приносит человеческое счастье. Еще один русский классик А.С.Грибоедов в своем известном произведении «Горе от ума» наглядно проиллюстрировал библейскую цитату царя Соломона: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Не всегда мы готовы к открытиям, требующим от нас перемен. И не всегда мы признаем «благую весть» при жизни несущего ее нам. «Меньше знаешь, крепче спишь» - девиз обывателей, защищающих право на безмятежное существование в неведении реального положения дел.

С другой стороны, просвещение – постоянное и повсеместное распространение знаний и культуры – способно менять жизнь человека к лучшему. Знание способно человека делать свободным от пут невежества. Греческий философ Сократ утверждал, что «есть только одно благо - знание, и только одно зло - невежество». Он пришел к мысли, что «я знаю, что я ничего не знаю», однако добавлял, «но другие не знают и этого». Он не просто доказывал необходимость просвещения, но и наделял его огромной моральной силой, способной дарить радость от трудов своих и чувство собственной значимости в этом мире.

Главное же, что открывая для себя новые горизонты, мы нравственно совершенствуемся. Культурное саморазвитие и самореализация – нелегкий, но необходимый путь для каждого из нас, носящих гордое звание «человек». Тем более в 21 веке, когда за плечами долгие-долгие тысячелетия цивилизации. Тысячи умнейших людей прошлого признавали цитату, указанную в теме эссе, непреложной истинной для себя. «Sapere aude» (с лат.яз. «дерзай знать») - лозунг для всех ученых и просветителей на все времена. Они следовали этому девизу просвещения, делая настоящую жизнь интереснее и многообразнее, но отнюдь, не легче.

Кто как не мы, учителя, должны это осознавать и вести за собой детей по пути просвещения?! Наш долг – не поддаваться сиюминутному малодушию, не искать виноватых в своих бедах – а быть и всегда оставаться примером, «горящим сердцем» в глазах детей. Пафосно, но кто, если не мы сегодня! Иначе культура тысячелетий, как дамба, прорвется, уступая место всепроникающему невежеству и, как следствие, злу.

Для меня данная истина открылась при изучении генеалогии своего рода в силу своей специальности «история». Когда я стала собирать по крупицам информацию обо всех своих родственниках от бабушек и по письменным источникам, то я поразилась миру, который открылся передо мной. Подобно айсбергу, увеличивалось число родственников, которые как-то жили, трудились – и все ради того, в конечном счете, чтобы на вершине оказалась крошечная я. Чем глубже я «копала» информацию о своем роде, тем больше крепло чувство долга перед всеми предками рода моего. Дойдя до пятого колена, до прапрадеда Максима Демьяновича Аржанова, крестьянина Смоленской губернии, 1852 года рождения, я поняла, насколько ничтожны порой наши желания и поступки. Я просто обязана как минимум сохранить достигнутый уровень культуры своих родителей, а как максимум, преумножить его для своего сына Димочки. И данное открытие для меня не в тягость, а, наоборот, в радость от чувства сопричастности огромному семейному клану Малаховых.

Просвещение не всегда носит добровольный характер, но это не делает его не обязательным для каждого из нас. Лично я воспринимаю свою деятельность в роли учителя не как ежедневную работу, а как служение высоким идеалам. В конце концов, «не хлебом единым жив человек». Я верю в высшую справедливость знаний. Как учила меня моя мама, если человек умный профессионал, то это рано или поздно будет замечено и вознаграждено.

06:21 pm : Опыт - сын ошибок трудных...
Задумайтесь о том, какую роль играет опыт в нашей жизни - и не только в нашей... Можно ли научиться не делать "ошибок трудных", опираясь на чужой опыт? Или только на свой?
Или на общий опыт человечества? Но как он выражается, где его искать?
Мне казалось - если научить детей, юношей читать ОСМЫСЛЕННО, развить их вкус и интеллект - они смогут хоть отчасти почерпнуть недостающий им жизненный опыт в произведениях великих писателей и поэтов, и это будет знание высокой пробы! И более того - это будет как компас, указывающий путь...
Но увы - этот метод (как и многие другие!) действует очень избирательно.

Недавно была телепередача о преподавании истории - кажется, в "Культурной революции."
Смотреть отрадно: умные лица, живые глаза, интеллект блещет, эрудиция, страстность... НО - ни к чему не пришли.
Невозможно создать курс истории - годный для всех и вся. Ибо оценки исторических явлений зависят от сегодняшней ситуации. От страны, в которой создается этот курс. От политической и экономической и философской ориентации его авторов. И то, что вчера было правдой - сегодня - ложь. И наоборот. Да что там, мы это уже проходили...
И все-таки- историю надо знать.Даже если история -это политика, обращенная в прошлое.
Я попробовала поискать в поэзии - как используется это слово - ОПЫТ - дает ли оно что-то реальное... Афористичность поэтического слова, а порою и эмоциональность, наверно что-то дают,пробуждают мысль..
. (Это не исследование - вспоминала то, что было на слуху...)

Времена не выбирают,в них живут и умирают.

Время - это испытанье.
Не завидуй никому,

Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас - его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.
Александр Кушнер.(Отрывок)

О сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух
И ОПЫТ, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель...

Александр Пушкин.

Я скажу это начерно, шопотом,
Потому что еще не пора:
Достигается потом и опытом
Безотчетного неба игра.

И под временным небом чистилища
Забываем мы часто о том,
Что счастливое небохранилище -
Раздвижной и прижизненный дом.

Осип Мандельштам.

И самое печальное - женские, эмоциональные и конкретные строчки...

Вместо мудрости - опытность. Пресное,
Неутоляющее питье.
А юность была - как молитва воскресная.
Мне ли забыть ее?

Стала забывчивей всех забывчивых.
Тихо плывут года.
Губ нецелованных, глаз неулыбчивых
Мне не вернуть никогда...

Анна Ахматова.

Comments

Дорогая Ликуша! Согласна,что коллективный опыт,особенно выраженный словами классиков, даёт нам какой-то правильный вектор в жизни.Но, мне кажется,и Вы тоже об этом пишете, что каждый из нас всё-равно полагается лишь на собственный опыт и учится (правда,увы, не всегда)на собственных ошибках.))

Увы, это так. Но беда, что и на собственных не всегда учатся.И наступают всю дорогу на одни и те же грабли, далеко мне ходить за примером не надо... Но сделать уже ничего невозможно. Сам с усам!
Вы стали редко отзываться. У вас все в порядке, Эвушка? Хотелось бы, чтобы Вам было хорошо.Кстати, мой братец в Ашкелоне сегодня встретил свою сестру - она прилетела из Питера в гости. Послезавтра они приедут ко мне...

Спасибо, за доброе отношение и пожелания!))).
И вам того же желаю.
К сожалению, у меня не всё в порядке.Поэтому я последнее время мало бываю в ЖЖ,а если бываю,то читаю мельком ленту и редко откликаюсь.
Радости Вам желаю!))

Здравствуйте, Ликуша! Что-то редко Вы появляетесь в ЖЖ. Заняты?
Для меня слово "опыт" всегда звучало как однокоренное со словом "пытка". Почему-то когда говорят об опыте, всегда подразумевают опыт неудачный, грустный и тяжелый, связанный с ошибками и расплатой за них.
А для радости, удачи и любви нахлдят какие-то другие слова. Даже сочетание "любовный, жизненный опыт" звучит как-то...безнадежно. :)))

Кэт, рада Вас услышать. Очень тонкое замечание.Потому что опыт связан с прошедшим, часто с преклонным возрастом. Кроме того, с продолжительностью какой-то деятельности.И в этом случае его употребляют как нечто положительное, хотя это часто совсем не так. Во всяком случае опытный учитель - далеко не всегда хороший учитель, то же и в других областях. Человек, попавший не на свое место и десятилетиями тянущий лямку -то ли не понял сам, то ли сил не было изменить свою жизнь - наверно, находит грустное удовлетворение в том, что его хвалят за опыт, за стаж - может быть просто потому, что больше похвалить не за что...И даже насчет любовного опыта - " Только утро любви хорошо!."
Но не всегда опыт связан с неудачей. А вот с тяжестью - всегда." Сын ошибок трудных" - лучше не скажешь.Жизнь - тяжелая штука, добиться желаемого почти всегда нелегко - чем бы ни было это желаемое.Но если после 18 попыток добиваешься - это ведь радость, ради этого стоило трудиться! Это - зарабатывается. А удача - сваливается на голову- как выигрыш в лотерее... Но в целом я согласна - слово суровое, хотя с пыткой у меня как-то не связывалось...Это находка - увидеть общий корень!... Но есть еще один нюанс: опыт помогающий. Второй раз легче, в третий еще легче... И вообще как бы приходило мастерство, если бы не опыт? (разумеется, если ты не гений?..) Не пропадайте, Кэт. У меня был творческий застой. Надеюсь, я воспряну еще духом. (Опыт поможет? Опыт - возрождаться из пепла?)

Ликуша, разумеется, Вы правы - опыт помогает и накопить знания и мастерство, и даже способствует какому-то самоуважению. Но иногда и лишает свежести воспрития, новизны. Не зря сказано "Во многом знании многие печали". По-моему, это не столько о знании, сколько обопыте. Будьте здоровы и благополучны:)

Это так. Об этом и писала Ахматова - "Вместо мудрости - опытность, пресное, неутоляющее (!) питье"...
Как сказано - неутоляющее.
И у нее же:
"Нам свежесть чувств и мыслей простоту
терять не то ль, что живопицу - зренье,
Или актеру - голос и движенье,
А женщине прекрасной - красоту..."

Лучше Ахматовой не скажешь! :)

Ликуша, я думаю, что чужой опыт может усваивать человек, имеющий уже свой собственный опыт, набивший своих собственных шишек. Наши усилия передать свой опыт или опыт поколений увенчаются успехом только через много лет, когда человек будет готов.Один юноша недавно мне сказал:" России сейчас нужна "твердая рука".
Юноша образованный,тонкий, умный, прекрасно знающий историю. Вывод: история учит по разному людей с опытом и людей без.
P.S Какой Кушнер хороший поэт.

Я написала Вам много - но куда-то пропало... Может, еще найдется? Смысл - е так переменилось, что не узнаю.... Может быть, это сад, который мы закладывали с моими ребятами много-много лет назад... А здание школы трудно идентифицировать. Они же в архитектурном отошении все почти одинаковы... Шесть лет назад я заблудилась, идя в школу
534-ую, на Тореза - шла от Энгельса, и так все заросло, пейзаж совсем другой. Шла я навечервстречи.... И только хотела обратиться к женщине, которая шла за мной, как она кинулась ко мне с обЪятиями и поцелуями - она меня сразу узнала (через 20 лет!)И привела меня в школу, где я работала лет 13 - 14.И ребята, и учителя встретили меня с восторгом и хором утверждали, что я нисколько не изменилась! (!).

Вспомнила, это я Вам написала в письме - надеюсь, Вы его получили?
А я ищу в ответах на пост да еще повторяюсь...

Ликуш,письмо я получила.Ничего, что повторяетесь, я с удовольствием читаю все, что Вы написали.

Об опыте писать не буду, хотя полагаю, что опыт может только иногда заменить мудрость.
Я о другом. Что Вы думаете о дислексии? У меня только что возник спор с Савточкой: она дала ссылку на один сайт, а он дико безграмотный, что я ей и написала. Она мне в ответ, что есть люди, страдающие дислексией, но они поумней других, грамотных. Вот что я ей ответила:

"Что касается дислексии, то я в нее слабо верю. Вернее, я верю, что такие люди не чувствуют языка, но запомнить правила, если они такие умные, можно? Или, по крайней мере, если человек знает за собой такой недостаток, пусть не берется писать для сайтов или попросит проверить.
Кстати, и не сочти это за ворчание, в старые времена ошибка в газете, в книге была редкостью. А теперь развелось столько "дислексиков", что везде и постоянно грамматические ошибки. Как это трактовать?
Даже форумы в интернете лет десять тому назад выглядели гораздо приличнее с точки зрения грамотности. Так что, скажешь - это эпидемия дислексии?"

А Вы что думаете по этому поводу?

Диночка, должна признаться, что с этим явлением не сталкивалась - может быть, тогда оно просто не было изучено, и мы не дифференцировали его, называли " замедленным развитием" - или чем-то в этом роде. Такие ученики у меня были, но они страдали разными отклонениями и требовался сугубо индивидуальный и бережный подход.К медицинским показаниям как-то не прибегали - справлялись своими силами...
Вспомнила - один случай был, но мальчика скоро перевели родители в другую школу.

Дина, приехала моя кузина в гости из Питера. Она тоже учительница, но сейчас дает частные уроки - готовит к эзамену по русскому языку. И привезла с собою сборник упражнений для подготовки к эзамену - совсем, совсем все по-другому. Лучше ли? Не знаю. Сложнее.Она превосходный учитель с большим стажем - и говорит, что к каждому уроку готовится, и поначалу было очень трудно, и ошибалась... (там есть ответы в конце)
Но поможет ли эта система сделать их грамотными - сомневаюсь...

О системах обучения грамотности ничего сказать не могу - я НИКОГДА не знала толком никаких грамматических правил, и моя учительница Мария Григорьевна всегда говорила, что больше тройки не поставила бы мне за ответы, если бы я не писала безукоризненно грамотно - это у меня врожденное. Кстати, по-украински я писала почти так же грамотно. Помню одну только свою ошибку: в девятом классе в сочинении написала "ему был чужд трезвый раССчет".
К сожалению, сейчас ловлю себя на том, что стала допускать ошибки, правда редко, и, в основном, в знаках препинания.

Хочу высказаться по поводу "неграмотного" сайта. Может быть, это намеренное искажение языка. Сейчас у молодежи в сети принят так называемый язык "подонков". Однажды я случайно зашла в чат. Ни одного слова там не поняла. Во- вторых, сейчас действительно молодые страдают некоторым ослаблением зрительной памяти, основы грамотного письма. Слишком много зрительных раздражителей- TV, мониторы. И читать стали меньше.

Почему сайт "неграмотный" (в кавычках)? Он безграмотный без всяких кавычек, к тому же, неряшливый (кроме ошибок изобилует опечатками).
Я могу все понять, объяснить, но читать - увольте, просто физически не могу. Зачем же себя насиловать?
А чем объясняется большое количество ошибок в СМИ и книгах? По-моему, это элементарная профнепригодность корректоров.

Полностью с Вами согласна. Такие сайты-неуважение к себе и к посетителям. Увы! Уровень культуры падает во всем мире.

Вы, может быть, и правы, Юлечка, но такое ли у нас в России повальное знание английских идиом, чтобы произошло массовое калькирование отдельных выражений? (Это насчет инаф.)
КАльки с немецкого при Петре или с французского в 18 - 19 веке были более органичны - потому что люди знали эти языки(я имею ввиду высшие сословия)
Мне понравилось, как Вы подводите базу под использование слов не по назначению.Может быть, это справедливо. Но все равно безграмотно!
А мой внучек - компьютерный техник. Мечтает переквалифицироваться и стать веб-дизайнером.
Он способный, но очень неорганизованный.О себе он говорит: я не умный, я сообразительный. Сообразительный находит выход из положения, в которое умный не попадает...
Устами этого младенца глаголет истина...

Ликуша,я люблю все мороженое и люблю дыню, а вот вкус дынного мороженонго не помню, мне было 5-6, когда я его ела на Кубе. Просто, это было- счастье.
Когда Дима учился в Политехе, у меня за него сердце кровью обливалось. Днем он учился, а ночью с 2 до 6 сидел в Интернете. Он всегда был невыспавшийся, с синевой под глазами. К тому же, он не гулял и не занимался спортом.Но что-либо говорить ему было "себе дороже". Сейчас все встало на свои места: днем работа, ночью - сон, два раза в неделю спортзал. Я думаю, Ваш внук,повзрослеет и "придет в норму".
Мы все равно ничего не можем сделать с выросшими мальчиками. Не переживайте, это его жизнь и если бы он чувствовал себя плохо, он бы прекратил ночные посиделки. Хотя, я Вас очень хорошо понимаю в Вашей тревоге за внука.

ПУШКИН КАК УЧЁНЫЙ.

О ПОЭЗИИ НАУКИ В ОТРЫВКЕ «О, СКОЛЬКО НАМ ОТКРЫТИЙ ЧУДНЫХ…» (ЧЕРНОВИК И БЕЛОВОЙ ТЕКСТ)

С.Н. Маслоброд

Институт генетики и физиологии растений АН РМ, г. Кишинев, Республика Молдова

Тема «Пушкин как учёный» неоправданно мало освещена многочисленными интерпретаторами его творчества и биографии. Ведь Пушкин – «самый всеобъемлющий и в то же время самый гармоничный дух, который выдвинут был русской культурой» (11). «Природа, кроме поэтического таланта, наградила его изумительной памятью и проницательностью, - писал о Пушкине его современник Плетнёв. – Ни одно чтение, ни один разговор, ни одна минута размышления не пропадала для него на целую жизнь»(8). Пушкин – историк, филолог, лингвист, этнограф, экономист, географ. Ни одно из таинств науки им не было забыто. Он умел освещать эту обширную массу познаний своим поэтическим «ясновидением» (6). Поэтому правомерна постановка и такой темы – «Пушкин и естествознание».

К счастью, имеется одна (и, к сожалению, до сих пор только одна!) работа, затрагивающая эту тему, - работа академика М.П. Алексеева «Пушкин и наука его времени», напечатанная в 1956 году (2). В ней автор отмечает, что «вопрос об отношении Пушкина к естествознанию и к «точным» экспериментальным наукам даже ещё не ставился вообще» (2, с.10). Осознавая сложность и ответственность темы, академик делает характерное признание: «Настоящие этюды пытаются лишь осветить некоторые возможные подходы к таким исследованиям, и автор поделился первыми полученными результатами собственных размышлений в этой области» (2, с.10). Академик Алексеев – ученый-энциклопедист. Скромная (но не уничижительная) оценка им своего, надо сказать, капитального труда тем более обязывает нас приступить к этой теме с подобающей серьёзностью и ответственностью.

Сосредоточим внимание только на одном произведении поэта – на отрывке

«О, сколько нам открытий чудных…», так как в нём тема науки представлена завершённо и поразительно афористично (9, т.3, с.153):

О, сколько нам открытий чудных

Готовят Просвещенья дух,

И Опыт, сын ошибок трудных,

И Гений, парадоксов друг,

И Случай, Бог изобретатель.

Выдающийся физик, президент Академии наук СССР С.И. Вавилов назвал этот отрывок «гениальным по своей глубине и значению для учёного». «Каждая строчка свидетельствует о проникновенном понимании Пушкиным методов научного творчества» (4). Вавилова дополняет Алексеев: «За каждой строкой этого фрагмента стоят опыт и знание самого поэта. В нём Пушкин отобразил свои собственные интересы к истории науки и свои познания в этой области» (2, с.10).

Что же тогда нового можно сказать о содержании знаменитого отрывка по сравнению со сказанным предшествующими авторитетами? Во-первых, они только констатировали факт. Во-вторых, никто по-настоящему не пытался обратиться непосредственно к черновику отрывка и сопоставить его с беловым текстом. Здесь, может быть, и удастся добавить что-то новое по теме, тем более что сам Алексеев предоставляет нам поле деятельности: «Отрывок сохранился в черновике, испещрённом многочисленными поправками, перебелены лишь его начальные строки; многочисленные варианты, отразившие колебания поэта в выборе тех или иных слов, в фиксации отдельных мыслей, оказывают сравнительно небольшую помощь при расшифровке этого замысла, не получившего окончательного воплощения» (2, с.10).

Осмелимся оспорить мнение уважаемого академика о малой информативности черновика и о незавершённости белового текста. У Пушкина не может быть лишних слов даже в черновике, где они могут оказаться хотя бы этапными при кристаллизации мыслей поэта. Как справедливо отмечали многие пушкиноведы, в черновых рабочих тетрадях поэта скрыты ключи к его произведениям и даже секреты его размышлений (5). Всмотримся же в этот черновик с зачёркнутыми словами, с рисунками (рис.1), сопоставим его с окончательным текстом (см. выше), воспримем как руководство к действию проникновенные слова Антона Шварца, выдающегося чтеца-декламатора, глубоко понимавшего текст поэта: «Над пушкинским текстом можно работать, как работает физик над явлением природы, в полной уверенности, что в основе его лежит не произвол, а сложная закономерность. Это даёт очень большую творческую радость» (12).

Да, действительно, черновик поэта – «верная картина усердного кабинетного труда» (3) и «стенограмма творческого процесса», как сказал Томашевский (Рис.1).

Рисунок 1. Черновик отрывка «О, сколько нам открытий…»

«Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», - говорит Пушкин. Воспользуемся его советом. И определимся, сообразуясь с темой, что перед нами рабочая тетрадь научно-поэтического эксперимента. На первый взгляд видны отдельные обрывки контуров будущего шедевра. Но нам помогает Якушкин, расшифровавший основные варианты строк, как на это указывает Алексеев (2,с.10). Вот эти строки, и вот как они обрели окончательную форму (Рис.2).

Попробуем наложить эти строки на черновик по месту их написания и дополнить, по возможности, отдельными словами, не учтёнными Якушкиным. Попытаемся вникнуть в полученную картину и представить, как двигалась мысль поэта, создавая этот отрывок, т.е. станем соучастниками пушкинского научно-поэтического эксперимента. Думается, что поэт специально оставил потомкам черновики своих произведений как раз для такой цели.

Повторяются слова и выражения – это акцентирование внимания поэта на них. Слова видоизменяются, «садятся» в разные выражения, по научной терминологии, варианты опыта, возникающие по ходу испытания их в умственной лаборатории.

Рисунок 2. График движения и эволюции слов и выражений при превращении чернового текста-отрывка «О, сколько…» в окончательный беловой текст

Возможно, поэт даже видит внутренним зрением этот «рой гостей», устраивающихся за столом творческого пира, так же как гениальный физик Тесла видел свои «висящие» в воздухе изобретения в процессе их мысленного испытания (1). Не так ли и мы предварительно мысленно перевариваем житейские и научные варианты или претворяем их на практике, когда не хватает воображения и мозгов?

Вот в черновике поэта появляются новые слова и выражения – значит тема «раскручивается». А у нас появляется какая-то уверенность, что Пушкин в этом отрывке больше учёный, чем поэт. Он явно уже заранее всё знает о предмете исследования, но хочет нас, читателей, вовлечь в свою игру и заодно утвердиться в собственном мнении о науке. Академик Алексеев убедительно показывает, что к моменту создания отрывка поэт особенно живо интересовался достижениями науки и уже свёл короткое знакомство с Шиллингом, востоковедом и крупным русским физиком, создателем первого в мире электромагнитного телеграфа, и едва не отправился с Шиллингом в этнографическую экспедицию к границам Китая (2, с.68).

Поэт подыскивает точные формулировки, чтобы их сочетать и получить наиболее достоверный конечный результат, который, как оказывается, и самому экспериментатору что-то даёт новое.

Итак, в чём прежде всего выражается наука? В «открытиях». Кто их готовит? «Ум и Труд» Это очевидно, это альфа и омега любого дела. Далее смотрим по беловому тексту: . 1. «Просвещенья дух» - среда,

2. «Опыт» - обобщение и анализ чужих и собственных достижений и ошибок.

3. «Гений» - объяснение результатов опыта.

4. «Случай» - счастливая подсказка, как выйти из тупиковой ситуации.

Теперь вновь к черновику. Как же рождался окончательный текст? «Открытия». Они, конечно, «чудные». Не чудесные, т.е. распрекрасные, как день в мороз и солнце, а чудные, как сказочный остров Гвидона, как мгновенье, воплотившееся в любимую женщину. Чудный – значит, прекрасный в тайне своей, в причастии к божественному. . . . Прописывается первая строка «О, сколько ждут открытий чудных». Поэт в раздумьи. Он погружен в воспоминания о чудных мгновениях в своей жизни и начинает рисовать над строкой облачко, расширяющееся кверху. Облачко поднимается в небо. Земное связывается с небесным. Мысль подсказывает новое слово «ждём» - поэт хочет быть сопричастным вот сейчас к чудным мгновениям, к открытиям. Но «узы строгие наук» требуют точности, создания более общей картины – и вместо «ждём» появляются «нам».

Далее «Ум и Труд». Задушевные слова поэта и мастерового. «Ум» - «Да здравствует разум!», «С порядком дружен ум». И здесь, дорогие читатели, мы обратимся к.А.Н.Островскому – нам очень важно знать, что он говорит по поводу ума Пушкина: «Первая заслуга великого поэта в том, что через него умнеет всё, что может умнеть. Кроме наслаждения, кроме формы для выражения мыслей и чувств, поэт даёт и самые формы мыслей и чувств. Богатейшие результаты совершеннейшей умственной лаборатории делаются общим достоянием» (7). Слово «Труд». Вот поэт в начале своей блистательной деятельности: «Приветствую тебя, пустынный уголок, приют спокойствия трудов и вдохновенья». Вот он к концу жизни: «Ты сам свой высший суд, всех строже оценить сумеешь ты свой труд». Знаменательное признание: всё творчество поэта - труд!

А теперь уместно в связи с нашей темой послушать, как поэт говорит о вдохновении – движителе, казалось бы, исключительно поэзии. 1825 год: «Вдохновенье? Есть расположение души к живейшему принятию впечатлений, следственно, к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных. Вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии» (9, т.7, с.29). Здесь Пушкин больше поэт, которого выдаёт слово «быстрое» и постановка слова «поэзия» перед словом «геометрия». 1827 год: «Вдохновение есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно и объяснению оных. Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии» (9, т.7, с.41). А здесь Пушкин больше учёный, причём представитель точной науки. В обсуждаемом аспекте, конечно, важны нюансы в обоих определениях, но, главное, дана единая Формула поэзии и науки. С оглядкой на тему, скажем так:

1. Принятие впечатлений – сбор материала для исследований.

2. Соображение понятий – критический обзор материала.

3. Объяснение – выводы из материала литературы и собственных данных.

Дальше логика формирования стиха меняет статус-кво опорных знаковых слов: «Ум» неявно уходит в «Опыт», а «Труд» трансформируется в определение «трудный», потому что, кстати, это прекрасная рифма к «чудный» (его-то нельзя трогать).

Давно уже витает «дух» - очень дорогое для поэта слово: это и вдохновение, и божество, и «духовной жаждою томим». «Дух смелый». Определение избитое. И оно уходит. «Дух» ждёт своего слова. Вот к нему пристраивается «готовят». До этого глагол успел побывать возле «Ума» и «Труда» и «Опыта веков», но не прижился.

В черновике появляются новые слова – «Гений», «Просвещение». Просвещение - это не образованность, которая тешится лишь внешним блеском науки и культуры. Просвещение дает блеск внутренний, духовный, «чудный!». Недаром поэт выдвинул личную программу совершенствования – «в просвещении стать с веком наравне». Открытия готовят просвещенья дух! Но «просвещение» не успевает сесть между «готовят» и «дух», потому что рука поэта вновь тянется к рисунку облачка и расширяет его верхний раструб.

Что делать с «Опытом»? Слово записывается наново. «Умный» «Опыт» должен ожить в сильной формуле. «Века» - долой! «Опыт» - «сын ошибок трудных»! Хорошо: востребован «Труд», а «Ум», став «Опытом», должен учиться на ошибках – ведь путь к Истине ведёт через ошибки и заблуждения, через преодоление их.

А для «Гения» неожиданно приходит счастливое словосочетание – единственное, целиком определяющее – «Гений» – «парадоксов друг». Поэт вскакивает – «Гений, парадоксов друг»! – и опять забывает (или не хочет) занести в черновик только что рождённый афоризм: зачем, если его и так можно запомнить – и навсегда. Облачко превращается в облако.

Пора подобраться к «Случаю». О, учёные и сам поэт хорошо знакомы с тем, как случай вырывает удачу в науке и поэзии. Случай – неотложная помощь, спасительная длань более сильного, доброго, умного. Кто же он? «Вождь»? Нет, холодно и жёстко. «Отец»? Теплее. «Слепец»? «Изобретательный слепец»? «Слепец изобретатель»? Да, «Случай» - «слепец», когда он подаёт руку незнамо кому и когда. Но «Случай» часто действует избирательно, он помогает только подготовленному уму, значит, он мудр. И изобретателен. Научные открытия и … изобретения. «Случай» - «Бог»! Ну, конечно! Ведь сам поэт говаривал прежде, что «Случай – мощное и мгновенное орудие Провидения». И «изобретатель» востребован: «изобретатель» - «Бог». Всё! Стих готов.

Наступает блаженное успокоение. Пора подвести черту. Поэт рисует второе облачко – под последней строкой. Оно расходиться книзу: дух нисходит на землю. Круг завершается. Надо бы черновик перебелить.

Подогреваемый этой мыслью, поэт торопливо – иногда по нескольку раз - зачёркивает оставшиеся незачёркнутыми слова и строки, чтобы поскорее приняться за чистовой вариант. Но в начале третьей чистовой строки перо приостанавливается, поэт зачёркивает последнюю букву строки – дописывать уже не хочется: стих все громче звучит в сердце, потом медленно отделяется от бумаги и парит над ней. Поэт рисует слева возле чистых строк сошедшую на землю луну, ковшом обращённую к небу. Может быть, затем, чтобы она вновь могла подняться к своей обители? А, может быть, это заздравная чаша?!

P.S. В наше время отрывок «О, сколько нам открытий чудных…» стал заставкой хорошей передачи «Очевидное-невероятное» - о поэзии науки. Но почему-то в первых передачах отрывок давался без последней строки. Странно. Ведь руководитель передачи – известный физик. Уж он-то знает, какова роль случая в физике и не только в ней. Возмутились писатели – и справедливость была восстановлена: обиженная строка заняла свое законное место (10). Но вот ещё что: знаковые слова отрывка Просвещение, Опыт, Гений, Случай, Бог в черновике поэта написаны с заглавной буквы как слова-личности (рис.1), а в собрании сочинений (9, т.3, с.153), да и в заставке передачи – с прописной. Надо бы и это упущение исправить. Наконец, о следующем, Академик Алексеев говорит, что замысел поэта в этом отрывке не получил окончательного воплощения. По нашему мнению, отрывок был обдуманно оставлен поэтом в таком «неоконченном» виде – как зримое воплощение непрерывности творческого процесса и научного поиска, хотя по смыслу стих завершён. И в этом – последнем – штрихе Пушкин вновь показал себя прежде всего как учёный и ещё раз продемонстрировал присущее его стихам поразительное единство формы и содержания.

ВСТУПЛЕНИЕ К РАССКАЗУ

Так называемая “первая арзрумская” тетрадь Пушкина: бумажный переплет, 110 синих листов, и на каждом – красный жандармский номер (по смерти поэта тетрадь просмотрена Третьим отделением).

Черновики “Путешествия в Арзрум”. Рисунки: черкес, еще какая-то голова в папахе. Опять черновые строки: “Зима, что делать мне в деревне...”, “Мороз и солнце; день чудесный...” Наброски последних глав “Онегина”:

1829 год. Молодость кончилась, из-под пера выходят не слишком веселые строки:

На обороте 18-го и в начале 19-го листа этой же тетради - небольшой, трудно разбираемый черновик.

Только в 1884 году уже знакомый нам внук декабриста Вячеслав Евгеньевич Якушкин опубликовал из него две с половиной строки. А когда - уже в наше время - подготавливалось Полное академическое собрание Пушкина, пришел черед и всех остальных...

Сначала Пушкин написал:

Мысль сразу не дается, Поэт, видимо, находит, что Ум и Труд - слишком простые, маловыразительные образы. Постепенно они вытесняются другими - “смелый дух”, “ошибки трудные”.

И вдруг появляется “случай”:

И случай, вождь...

Позже - новый образ: “случай - слепец”:

И ты слепой изобретатель...

И случай, бог изобретатель...

Стихи не закончены. Пушкин перебелил только две с половиной строки и почему-то оставил работу.

Этот текст для Полного академического собрания сочинений Пушкина готовила Татьяна Григорьевна Цявловская. Она рассказывала, что ей жалко было отправлять чудесные строки в ту, финальную часть третьего тома, которая предназначалась для неосновных, черновых вариантов: ведь там стихи станут менее заметны и оттого - менее известны... В конце концов редакция решила поместить среди основных текстов Пушкина две с половиной беловые строки, опубликованные В.Е. Якушкиным, и еще две с половиной строки, которые Пушкин окончательными не считал, но которые все же сделались “последней его волей”:

*** 1829 год.

Уже открыты первые астероиды и Уран, на очереди Нептун. Но еще не измерено расстояние ни до одной звезды.

Уже из Петербурга в Кронштадт ходит пароход, именуемый чаще “пироскафом”, но еще не слыхали в России гудка паровоза.

Уже расширяются научные отделы толстых журналов, и один из журналов даже берет ученое имя - “Телескоп”. Но никто еще не знает, где находятся истоки Нила и что Сахалин - остров.

Некоторые поэты еще прежде (например, Шелли) принимались всерьез штудировать точные науки, но иные (Джон Китс) - осуждают Ньютона за то, что тот “уничтожил всю поэзию радуги, разложив ее на ее призматические цвета”. Француз Дагер в ту пору уж близок к изобретению фотографии, но еще во всех сочинениях Пушкина только дважды употреблено слово “электричество” (он рассуждал, что фраза: “Я не могу вам позволить начать писать стихов” нехороша - правильнее, “писать стихи”, и заметил далее: “Неужто электрическая сила отрицательной частицы должна пройти сквозь всю эту цепь глаголов и отозваться в существительном?” ).

Наконец, в том мире уже живут такие немаловажные люди, как отец Менделеева, дедушка Эйнштейна и прапрадедушки и прапрабабушки почти всех сегодняшних нобелевских лауреатов...

Так что ж особенного в том, что Пушкин восхищается наукой и ждет “открытий чудных”, - кто ж не восхищается? Онегин и Ленский обсуждали “плоды наук, добро и зло”. Даже последний человек Фаддей Бенедиктович Булгарин печатно восклицает:

“Догадаетесь ли вы, о чем я думал, сидя на пароходе?.. Кто знает, как высоко поднимутся науки через сто лет, если они будут возвышаться в той же соразмерности, как доселе!.. Может быть, мои внуки будут на какой-нибудь машине скакать в галоп по волнам из Петербурга в Кронштадт и возвращаться по воздуху. Все это я вправе предполагать, сидя на машине, изобретенной в мое время, будучи отделен железною бляхою от огня, а доскою от воды; на машине, покорившей огнем две противоположные стихии, воду и воздух и ветер!” (журналистские восторги Фаддея Бенедиктовича, кажется, не менее глубоки, чем восклицанья и “раздумья” многих газетчиков, публиковавшиеся на протяжении ста тридцати последующих лет по поводу паровозов, глиссеров, дирижаблей и реактивных пассажирских лайнеров...)

Так дискутировали о науке в конце 20-х годов XIX века.

Но притом в ту пору на науку смотрели еще романтически, немного подозревая ее в колдовстве. Мемуарист, чье имя почти никому теперь ничего не скажет, так вспоминал об известном ученом П.Л. Шиллинге:

“Это Калиостро или что-либо приближающееся. Он и чиновник нашего министерства иностранных дел, и говорит, что знает по-китайски, что весьма легко, ибо никто ему в этом противоречить не может... Он играет в шахматы две партии вдруг, не глядя на шахматную доску... Он сочинил для министерства такой тайный алфавит, то есть так называемый шифр, что даже австрийский так искусный тайный кабинет и через полвека не успеет прочесть! Кроме того, он выдумал способ в угодном расстоянии посредством электрицитета произвести искру для зажжения мин. В шестых - что весьма мало известно, ибо никто не есть пророком своей земли, - барон Шиллинг изобрел новый образ телеграфа...

Это кажется маловажным, но со временем и усовершенствованием оно заменит наши теперешние телеграфы, которые при туманной неясной погоде или когда сон нападает на телеграфщиков, что так же часто, как туманы, делаются немыми” (телеграфы тогдашние были оптическими).

Но все-таки непривычно - Пушкин и науки... Правда, друзья и знакомые свидетельствовали, что поэт регулярно читал в журналах “полезные статьи о науках естественных” и что “ни одно из таинств науки им не было забыто...”.

Но в той тетради, где обнаружились “научные строки”, все остальное - о поэзии, истории, душе, литературе, деревне, любви и прочих вполне гуманитарных предметах. Таким был век. Вслед за Шатобрианом принято было считать, что

"природа, исключая некоторых математиков-изобретателей... осудила их [то есть всех остальных представителей точных наук] на мрачную неизвестность, и даже сии самые гении изобретатели угрожаются забвением, если историк не оповестит о них миру. Архимед обязан своей славою Полибию, Ньютон - Вольтеру... Поэт с несколькими стихами уже не умирает для потомства... Ученый же, едва известный в продолжение жизни, уже совершенно забыт на другой день смерти своей...”

“математике... вообще сколько-нибудь учились только в первые три года; после, при переходе в высшие ее области, она смертельно всем надоела, и на лекциях Карцева каждый обыкновенно занимался чем-нибудь посторонним... Во всем математическом классе шел за лекциями и знал, что преподавалось, один только Вальховский”.

Стихи “О сколько нам открытий чудных...” остались незаконченными. Быть может, наука, которая только еще “начиналась”, не открылась поэту до конца. А может быть, Пушкина попросту что-то отвлекло, он отправил замысел “отлежаться”, чтобы позднее вернуться к нему - и не вернулся...

Меж тем уж начинались 1830-е годы, а вместе с ними в пушкинскую биографию вплетается одна история, странная, смешная и поучительная, которую именно сейчас настало время рассказать. С виду почти ничего в ней нет общего с теми рассуждениями о науке и искусстве, о которых только что велась речь. Но внутренне, глубоко эта связь имеется, а поскольку история, которую мы собираемся рассказать, не совсем “серьезная”, это, вероятно, как раз поможет нам в делах самых серьезных.

Итак - история о “медной и негодной”...

МЕДНАЯ И НЕГОДНАЯ

“Генерал.

Покорнейше прошу Ваше превосходительство еще раз простить мне мою докучливость.

Прадед моей невесты некогда получил разрешение поставить в своем имении Полотняный Завод памятник императрице Екатерине II. Колоссальная статуя, отлитая по его заказу из бронзы в Берлине, совершенно не удалась и так и не могла быть воздвигнута. Уже более 35 лет погребена она в подвалах усадьбы. Торговцы медью предлагали за нее 40 000 рублей, но нынешний ее владелец, г-н Гончаров, ни за что на это не соглашался. Несмотря на уродливость этой статуи, он ею дорожил, как памятью о благодеяниях великой государыни. Он боялся, уничтожив ее, лишиться также и права на сооружение памятника. Неожиданно решенный брак его внучки застал его врасплох без всяких средств, и, кроме государя, разве только его покойная августейшая бабка могла бы вывести нас из затруднения. Г-н Гончаров, хоть и неохотно, соглашается на продажу статуи, но опасается потерять право, которым дорожит. Поэтому я покорнейше прошу Ваше превосходительство не отказать исходатайствовать для меня, во-первых, разрешение на переплавку названной статуи, во-вторых - милостивое согласие на сохранение за г-ном Гончаровым права воздвигнуть, - когда он будет в состоянии это сделать, - памятник благодетельнице его семейства.

Примите, генерал, уверение в моей совершенной преданности и высоком уважении. Вашего превосходительства нижайший и покорнейший слуга

Александр Пушкин”.

В самом деле, в 1828-м поэт всего четыре раза обращался ко второй персоне государства (и через ее посредство - к первой); в 1829-м - еще меньше: выговор от царя и шефа жандармов - и ответ виновного; с января же по май 1830-го сохранилось семь писем Пушкина к шефу и пять ответов Бенкендорфа.

Как раз за полтора месяца до письма насчет “колоссальной статуи” солнышко стояло чуть ли не в зените.

Пушкин: “Я женюсь на м-ль Гончаровой, которую вы, вероятно, видели в Москве. Я получил ее согласие и согласие ее матери; два возражения были мне высказаны при этом: мое имущественное состояние и мое положение относительно правительства. Что касается состояния, то я мог ответить, что оно достаточно, благодаря его величеству, который дал мне возможность достойно жить своим трудом. Относительно же моего положения, я не мог скрыть, что оно ложно и сомнительно...”

Бенкендорф: “Что же касается вашего личного положения, в которое вы поставлены правительством, я могу лишь повторить то, что говорил вам много раз: я нахожу, что оно всецело соответствует вашим интересам; в нем не может быть ничего ложного и сомнительного, если только вы сами не сделаете его таким. Его императорское величество в отеческом о вас, милостивый государь, попечении соизволил поручить мне, генералу Бенкендорфу, - не шефу жандармов, а лицу, коего он удостаивает своим доверием, - наблюдать за вами и наставлять вас своими советами; никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь за вами надзор”.

Снисходительная насмешливость трех просвещенных людей над суетливым старичком из прошлого столетия (“старинные люди, батюшка!” ), над его счетами с покойной императрицей и ее медно-уродливой копией: геройский отказ от 40000, что давали за статую, но притом августейшая неподкупная бабка давно заключена в подвале, - но притом ею жертвуют во благо внучки, но притом 80-летний “без всяких средств” владелец еще надеется воздвигнуть другой памятник, но притом, наверное, помнит, что лет за тридцать до его рождения не то что переплавка - нечаянное падение в грязь монеты с августейшим изображением награждалось кнутом и Сибирью.

Смеются просвещенные люди.

Александр Сергеевич играет щекотливыми сравнениями: дед Гончаров - внучка Гончарова; бабка (и статуя) Екатерина - внук бабки (Николай I). Поэт, наверное, вспоминает недавнюю свою поездку на Полотняный Завод близ Калуги, где состоялось примечательное знакомство с дедушкой и неповторимая беседа насчет царской бабушки.

Не услыхатьнам, к сожалению, того разговора и пушкинских реплик при появлении медной императрицы. Позже напишет об одном приятеле, вздумавшем посетить дедушку: “Воображаю его в Заводах tete-a-tete с глухим стариком. Известие насмешило нас досыта”.

Шеф, смеясь, продолжает за поэтом тот надзор, который - “никогда никакой полиции...” (недавно открылось, что формально тайный надзор за Пушкиным был отменен... в 1875 году, через 38 лет после гибели. Просто забыли вовремя распорядиться!).

Государь, смеясь, не замечает просьбы, не очень уж прячущейся посреди пушкинской шутки: если деньги для свадьбы нужно добывать переплавкой бронзовой статуи, не проще ли велеть Бенкендорфу или еще кому-то - выдать нужную сумму, что часто делалось и по тогдашним моральным правилам было вполне благопристойным?

Царь не заметил, но вообще - благосклонен...

40 000 - эта сумма уладила бы дело на первое время. У Натальи Николаевны нету приданого, Пушкину на приданое наплевать, но Гончаровы ни за что не объявят одну из своих бесприданницей; и Пушкин рад бы одолжить им круглую сумму, тысяч десять “выкупа”, чтобы эти деньги к нему вернулись (или не вернулись) в виде приданого; рад бы, да сам гол - и надо срочно достать тысяч сорок на обзаведение.

бумага № 2056.

“Милостивый государь

Александр Сергеевич!

Государь император, всемилостивейше снисходя на просьбу вашу, о которой я имел счастие докладывать его императорскому величеству, высочайше изъявил соизволение свое на расплавление имеющейся у г-на Гончарова колоссальной неудачно изваянной в Берлине бронзовой статуи блаженныя памяти императрицы Екатерины II, с предоставлением ему, г. Гончарову, права воздвигнуть, когда обстоятельства дозволят ему исполнить сие, другой приличный памятник сей августейшей благотворительнице его фамилии.

Уведомляя о сем вас, милостивый государь, имею честь быть с совершенным почтением и искреннею преданностию,

милостивый государь,

ваш покорнейший слуга”.

“Милостивый государь

Имел я счастие получить письмо вашего высокопревосходительства от 26 прошедшего месяца. Вашему благосклонному ходатайству обязан я всемилостивейшим соизволением государя на просьбу мою; вам и приношу привычную, сердечную благодарность”.

Так началась история, в наши дни приобретающая все большую популярность.

Драматург Леонид Зорин вынес “Медную бабушку” в заглавие своей интересной пьесы о Пушкине, поставленной во МХАТе.

Исследователь В. Рогов находит о “бабушке” интересные подробности в архиве...

Разбогатевшая династия недавних посадских, позже миллионеров-заводчиков и новых дворян Гончаровых. Престарелый основатель династии Афанасий Абрамович (“прапрадедушка”) падает ниц перед посетившей заводы Екатериной II.

“Встань, старичок”, - улыбаясь, сказала она.

Хозяин: “Я перед вашим величеством не старичок, а семнадцати лет молодчик”.

Вскоре Гончаровы заказывают статую императрицы; в 1782 году - том самом, что выбит на другом медном памятнике, поставленном Петру Первому Екатериной Второй. Может быть, это совпадение и не случайно: матушка отдает почести Петру, но кто же ей отдаст?

Пока отливали, везли монумент - из Берлина в Калугу, - Екатерина II успела умереть, и новый владелец Афанасий Николаевич - в ту пору юный, горячий, но уже старший в роду и полный хозяин, - Афанасий Николаевич заставил статую скрываться в подвалах от гнева матерененавистника Павла I.

Еще через пять лет, когда на престоле появляется любимый бабушкин внук Александр, вокруг медной фигуры происходит третье “политическое движение”:

Афанасий Гончаров просит разрешения воздвигнуть ее в своих пределах, получает высочайшее согласие, и... и затем лет тридцать - все правление Александра и первые годы Николая - был недосуг освободить из подземелья павловскую узницу: лояльность проявлена, в Петербурге знают про то, что в Калуге чтут августейшую бабку, - и довольно.

В четвертый раз статую пробуждает уже не высокая политика, а низкий быт: денег нет!

Сохранились колоритные отрывки “гончаровской хроники” - писем, дневников, воспоминаний за те годы, что бабушка ждет своего часа...

300 человек дворни; оркестр из 30-40 музыкантов; оранжерея с ананасами; один из лучших в России охотничьих выездов (огромные лесные походы по нескольку недель); третий этаж барского дома - для фавориток; народная память - “пышно жил и хороший господин был, милостивый...”.

Но вот - баланс удовольствий и потерь: “решенный брак его внучки застал его врасплох без всяких средств”.

За Афанасием Николаевичем полтора миллиона долга.

Сохранился черновик того пушкинского послания, с которого началось наше повествование.

Самое интересное отличие его от окончательного текста - цена: “торговцы медью предлагали за нее 50000”, - начал Пушкин, но потом поправил - “40000”, - очевидно проявив должный скептицизм к смелым воспоминаниям деда (дальше мы увидим, почем были статуи в 1830-1840 годах!).

Сорок тысяч -

“Подумайте, вы стары; жить вам уж недолго, - я готов взять грех ваш на свою душу. Откройте мне только Вашу тайну. Подумайте, что счастие человека находится в ваших руках; что не только я, но дети мои, внуки и правнуки благословят вашу память и будут ее чтить, как святыню.

Старуха не отвечала”.

Его дело - рифмы, строфы; однако среди них - презренной прозой, легким смехом, эпистолярным проклятием, нудным рефреном:

“Приданое, черт его подери!”

“Деньги, деньги: вот главное, пришли мне денег. И я скажу тебе спасибо”.

“Сделайте одолжение, скажите, могу ли надеяться к 30 мая иметь 5000 р. на год по 10 процентов или на 6 мес. по 5 процентов. - Что четвертое действие?”

Через день-два:

“Сделайте божескую милость, помогите. К воскресенью мне деньги нужны непременно,а на вас вся моя надежда”.

“Выручите, если возможно - а я за вас буду бога молить с женой и с малыми детушками. Завтра увижу ли Вас и нет ли чего готового? (в Трагедии, понимается)”.

Погодину:

“Две тысячи лучше одной, суббота лучше понедельника...”.

“Слава в вышних богу, и на земле Вам, любезный и почтенный! Ваши 1800 р. ассигнациями получил с благодарностью, а прочие чем вы скорее достанете, тем меня более одолжите”.

“Чувствую, что я вам надоедаю, да делать нечего. Скажите, сделайте одолжение, когда именно могу надеяться получить остальную сумму”.

“Сердечно благодарю Вас, любезный Михаиле Петрович, заемное письмо получите на днях. Как Вам кажется Письмо Чаадаева? И когда увижу Вас?”

Денежные призраки причудливо - иногда поэтически, порою зловеще - соединяются с другими.

Умирает дядя Василий Львович:

“Хлопоты по сему печальному случаю расстроили опять мои обстоятельства. Не успел я выйти из долга, как опять принужден был задолжать”.

“Во-первых, потому что он мне должен; 2) потому что я надеюсь быть ему должен; 3) что если он умрет, не с кем мне будет в Москве молвить слова живого, т.е. умного и дружеского”.

“Я боюсь за вас: меня страшит прозаическая сторона брака! Кроме того, я всегда считала, что гению придают силы лишь полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий, - что полное счастие, прочное, продолжительное и, в конце концов, немного однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта! И может быть именно это - после личной боли - поразило меня больше всего в первый момент...”

“Что касается моей женитьбы, то ваши соображения по этому поводу были бы совершенно справедливыми, если бы вы менее поэтически судили обо мне самом. Дело в том, что я человек средней руки и ничего не имею против того, чтобы прибавлять жиру и быть счастливым - первое легче второго”.

Другой даме, более искренней и бескорыстной, чуть позже напишет:

“Мы сочувствуем несчастным из своеобразного эгоизма: мы видим что, в сущности, не мы одни несчастны.

Сочувствовать счастию может только весьма благородная и бескорыстная душа. Но счастье... это великое “быть может”, как говорил Рабле о рае или вечности. В вопросе счастья я атеист; я не верю в него, и лишь в обществе старых друзей становлюсь немного скептико м”.

“Сказывал ты Катерине Андреевне [Карамзиной] о моей помолвке? Я уверен в ее участии - но передай мне ее слова - они нужны моему сердцу, и теперь не совсем счастливому”.

Плетневу:

“Баратынский говорит, что в женихах счастлив только дурак; а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим”.

Плетневу:

“Если я и не несчастлив, - по крайней мере не счастлив”.

“Быть может... неправ был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня”.

“Милый Пушкин, поздравляю тебя, наконец ты образумился и вступаешь в порядочные люди. Желаю тебе быть столько же счастливым, сколько я теперь”.

Пир и чума приближаются.

“Вот письмо от Афанасия Николаевича... Вы не можете себе представить, в какое оно ставит меня затруднительное положение. Он получит разрешение, которого так добивается... Хуже всего то, что я предвижу новые отсрочки, это поистине может вывести из терпения. Я мало бываю в свете. Вас ждут там с нетерпением. Прекрасные дамы просят меня показать Ваш портрет и не могут простить мне, что у меня его нет. Я утешаюсь тем, что часами простаиваю перед белокурой мадонной, похожей на вас как две капли воды; я бы купил ее, если бы она не стоила 40 000 рублей. Афанасию Николаевичу следовало бы выменять на нее негодную Бабушку, раз до сих пор ему не удалось ее перелить. Серьезно, я опасаюсь, что это задержит нашу свадьбу, если только Наталья Ивановна * не согласится поручить мне заботы о вашем приданом. Ангел мой, постарайтесь, пожалуйста”.

* Наталья Ивановна - мать Натальи Николаевны Гончаровой.

На расстоянии 800 верст друг от друга творение берлинского мастера Вильгельма Христиана Мейера (“бабушка”) и работа кисти итальянца Перуджино (мадонна) соучаствуют в судьбе поэта Пушкина, который смеется, ворчит - но оживляет, оживляет холст и бронзу.

Кстати о металлах... При всей разнице меди и бронзы (то есть сплава меди и олова) - разнице, влиявшей на целые тысячелетия древних цивилизаций (медный век - совсем не то, что бронзовый!), - для Пушкина и его читателей (из “века железного”) тут нет особой разницы:

“Медь”, “медный” - эти слова Пушкин любил. В сочинениях - 34 раза, чуть меньше, чем “железо” (40 раз); медь - звонкая, громкая, сияющая (“медными хвалами Екатерининских орлов”, “сиянье шапок этих медных”, “и пушек медных светлый строй” ); но есть и медный лоб Фиглярина, и “медная Венера” - Аграфена Закревская, то есть монументальная женщина-статуя.*

* Уже закончив книгу и подготавливая ее к печати, я познакомился с интересным исследованием Л. Ереминой, где доказывалось, что, как ни разнообразно употребление Пушкиным слова медный , все же по сравнению с бронзой это некоторое “уничижение”, и поэт знал, что делал, когда заменял более благородную бронзу менее поэтической медью. Наблюдение очень интересное и требующее новых размышлений...

Ненастоящую, “ту, что из бронзы”...

Настоящую, царскую - Екатерину Вторую, до которой скоро дойдет черед в “Истории Пугачева”, “Капитанской дочке”, статьях о Радищеве.

Настоящую, гончаровскую: не ту, разведенную жену деда Афанасия (удравшую с Заводов от мужнина разврата еще двадцать лет назад, сдвинувшуюся с ума, но все проклинающую “дурака Афоню”), - имеем в виду бабушку петербургскую по материнской линии, да какую!

Наталья Кирилловна Загряжская, 83-летняя (впрочем, и Пушкина переживет), помнящая, и довольно хорошо, императрицу Елисавету Петровну, Петра III, Орловых.

“Надо вам рассказать о моем визите к Наталье Кирилловне: приезжаю, обо мне докладывают, она принимает меня за своим туалетом, как очень хорошенькая женщина прошлого столетия.

- Это вы женитесь на моей внучатой племяннице?

- Да, сударыня.

- Вот как. Меня это очень удивляет, меня не известили, Наташа ничего мне об этом не писала, (она имела в виду не вас, а маменьку).

На это я сказал ей, что брак наш решен был совсем недавно, что расстроенные дела Афанасия Николаевича и Натальи Ивановны и т.д. и т.д. Она не приняла моих доводов:

Наташа знает, как я ее люблю, Наташа всегда писала мне во всех обстоятельствах своей жизни, Наташа напишет мне, - а теперь, когда мы породнились, надеюсь, сударь, что вы часто будете навещать меня”.

“Графиня... сохраняла все привычки своей молодости, строго следовала модам семидесятых годов * и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад”.

* Пушкин подразумевает 70-е годы XVIII века.

* Игра королевы (франц. ).

“...По указанию самого Пушкина, старая графиня в “Пиковой даме” - кн. Голицына (а по нашему мнению Загряжская)”.

Москва, Петербург, Полотняный Завод, вести из Парижа о революции, свержение Бурбонов, некое веселое безумство - особое предболдинское лето 1830 года. Вяземский докладывает жене из столицы:

“Здесь находят, что [Пушкин] очень весел и вообще натурален. Хорошо, если пришлось бы мне с ним возвратиться в Москву”.

“И среди этих-то оранг-утанов я осужден жить в самое интересное время нашего века!.. Женитьба моя откладывается еще на полтора месяца, и бог знает, когда я смогу вернуться в Петербург”.

*** Из Болдина - невесте:

“Сейчас же напишу Афанасию Николаевичу. Он, с вашего позволения, может вывести из терпения”.

“А вы что сейчас поделываете? Как идут дела и что говорит дедушка? Знаете ли, что он мне написал? За Бабушку, по его словам, дают лишь 7000 рублей, и нечего из-за этого тревожить ее уединение. Стоило подымать столько шума! Не смейтесь надо мной: я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня”.

“Что дедушка с его медной бабушкой? Оба живы и здоровы, не правда ли?”

“Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал”.

“Милостивый государь дедушка

Афанасий Николаевич, Спешу известить вас осчастии моем и препоручить себя Вашему отеческому благорасположению, как мужа бесценной внуки вашей, Натальи Николаевны. Долг наш и желание были бы ехать к Вам в деревню, но мы опасаемся Вас обеспокоить и не знаем, в пору ли будет наше посещение. Дмитрий Николаевич * сказывал мне, что вы все еще тревожитесь насчет приданого; моя усиленная просьба состоит в том, чтоб вы не расстроивали для нас уже расстроенного имения; мы же в состоянии ждать. Что касается до памятника, то, будучи в Москве, я никак не могу взяться за продажу оного и предоставляю все это дело на Ваше благорасположение.

* Брат Натальи Николаевны Гончаровой.

С глубочайшим почтением и искренно сыновней преданностию имею счастие быть, милостивый государь дедушка,

Вашим покорнейшим слугой и внуком

1831 Москва”.

Да и с самого начала, кажется, - обман: В. Рогов нашел, что прадедушка Гончаров заплатил скульптору 4000; “порядок цен” отсюда уж виден - четыре, семь, от силы десять тысяч! а что касается дедушкиных сорока, пятидесяти, ста тысяч - так ведь не может бывший миллионер признаться в постыдной дешевизне: это как новые перчатки, которые порою покупают вместо обеда...

Вместо сорокатысячной бабушки - 38 000 за Болдино: “горюхинские” земли и души бедны, малодоходны, и между последними главами Онегина, Маленькими трагедиями, Повестями Белкина за тем же болдинским столом, на той же бумаге доверяется крепостному писарю Кирееву сделать то и се, чтобы 200 душ заложить и получить:

“...заложил я моих 200 душ, взял 38000 - и вот им распределение: 11000 еще, которая непременно хотела, чтоб ее дочь была с приданым - пиши пропало. 10000 - Нащокину, для выручки его из плохих обстоятельств: деньги верные. Остается 17000на обзаведение и житие годичное”.

Вместо выхода с заводской императрицей Екатериной Алексеевной Пушкин предпочитает показаться с горюхинским помещиком Иваном Петровичем Белкиным.

“Делать нечего; придется печатать мои повести.Перешлю на второй неделе, а к святой и тиснем”.

“Не хвалюсь и не жалуюсь - ибо женка моя прелесть не по одной наружности, и не считаю пожертвованием того, что должен был я сделать”.

“Я женат - и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось - лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что кажется я переродился”.

“Дела мои лучше, чем я думал”.

“Теперь кажется все уладил и стану жить потихоньку без тещи, без экипажа, следственно без больших расходов и без сплетен”.

Я предпочитаю скучать по-другому...

Вот уж и вещи погружены, а вослед несутся запоздалые посулы Афанасия Гончарова: “Аще обстоятельства мои поправятся и примут лучший оборот...”

Притом из Полотняного Завода старому греховоднику кажется, будто Александр Сергеевич, если хорошенько попросит министра финансов, Бенкендорфа, государя, то сразу пожалуют новые льготы, дадут денег, и, кажется, ни один подданный российского императора не представлял придворные связи Александра Пушкина столь сильными, как экс-миллионер из-под Калуги.

Но от столицы в холерное, военное, бунтовское лето 1831 года до заводских подвалов совсем далеко:

“Дедушка и теща отмалчиваются и рады, что бог послал их Ташеньке муженька такого смирного”.

“Дедушка ни гугу”.

“Боюсь, чтоб дедушка егоне надул” (об одном приятеле).

О старом приятеле Михаиле Судиенке сообщает жене:

“У него 125 000 доходу, а у нас, мой ангел, это впереди”.

“Дедушка свинья, он выдает свою наложницу замуж с 10 000 приданого”.

*** Пушкин - Бенкендорфу:

“Генерал,

Два или три года назад господин Гончаров, дед моей жены, сильно нуждаясь в деньгах, собирался расплавить колоссальную статую Екатерины II, и именно к Вашему превосходительству я обращался по этому поводу за разрешением. Предполагая, что речь идет просто об уродливой бронзовой глыбе, я ни о чем другом и не просил. Но статуя оказалась прекрасным произведением искусства, и я посовестился и пожалел уничтожить ее ради нескольких тысяч рублей. Ваше превосходительство с обычной своей добротой подали мне надежду, что ее могло бы купить у меня правительство; поэтому я велел привезти ее сюда. Средства частных лиц не позволяют ни купить, ни хранить ее у себя, однако эта прекрасная статуя могла бы занять подобающее ей место либо в одном из учреждений, основанных императрицей, либо в Царском Селе, где ее статуи недостает среди памятников, воздвигнутых ею в честь великих людей, которые ей служили. Я хотел бы получить за нее 25 000 р., что составляет четвертую часть того, что она стоила (этот памятник был отлит в Пруссии берлинским скульптором).

В настоящее время статуя находится у меня, Фурштатская улица, дом Алымова.

Остаюсь, генерал, Вашего превосходительства нижайший и покорнейший слуга

Александр Пушкин”.

Так и угадываем вопрос шефа насчет статуи; может быть, вызванный пушкинскими намеками на небольшое жалованье, просьбами об издании журнала.

“Ваше превосходительство... подали мне надежду, что ее могло бы купить у меня правительство”.

“Императрица в римском военном панцире, с малой короной на голове, в длинном, широком платье, с поясом для меча; в длинной тоге, падающей с левого плеча; с приподнятой левой рукой и правой, опирающейся на низкий, находящийся подле налой, на котором лежит развернутая книга законов, ею изданных, и на книге медали, знаменующие великие ее дела”.

Дипломатия первая - будто Пушкин прежде статуи не наблюдал и только теперь увидел ее. Может, и так, хотя при встрече два года назад в Заводах, - неужели дедушка не похвалялся перед женихом внучки своею бронзовой благодетельницей? И неужто жених отказался от столь причудливого зрелища, как Великая Бабушка в подвале?

Если Пушкин и впрямь не видел ее прежде, - значит, сказанные два года назад слова о колоссальной и уродливой статуе поэт заимствовал от самого дедушки, и это придает всей старой истории с доставкой монумента из Берлина в замок Гончаровых особенную веселость (заказывали, смотрели рисунки, платили - и приобрели, по их же мнению, “колоссальную уродину”!).

Дипломатия вторая - сто тысяч, уплаченных некогда за Матушку-Бабушку: вероятно, легендарное число, легко сочиненное дедушкой, столь же легко превратившееся в 40000 и затем упавшее еще в шесть раз... Пушкин, впрочем, вряд ли мог различить истину, и кто мог сказать, почем была статуя в 1782-м и насколько подешевела за полстолетия?

Дипломатия третья - образ Екатерины.

Памятника царице в Петербурге нет (тот, что теперь на Невском проспекте, поставят через полвека). Два памятника Петру спорят: “Петру Первому - Екатерина Вторая. 1782”, и у Михайловского замка: “Прадеду - правнук. 1800” (подчеркнутое Павлом прямое родство: что по сравнению с этим право Екатерины, кто она Петру?).

Но тут уж возникают деликатнейшие обстоятельства.

Разумеется, официально, внешне Николай I чтит августейшую бабушку, а верноподданный Александр Пушкин ласков к прежней царице; даже бросает в письме неявный, но хорошо заметный упрек: кругом в столице различные “учреждения, основанные императрицей”; в Царском Селе - с лицейских дней знакомые мраморные герои XVIII века, “екатерининские орлы” (и среди них двоюродный дед Иван Ганнибал), саму же царицу как-то обошли.

Однако формула придворного политеса - шелуха: каково зерно, что на самом деле?

И как ни утилитарна цель - получить деньги, поправить дела за счет статуи, - но ведь сама собою возникает тема памятника... Как раз в эти самые месяцы 1832 года екатерининское время все сильнее вторгается в бумаги, важные размышления Пушкина (история Суворова, плавно и замаскированно превращающаяся в историю Пугачева; радищевские мотивы). Статуя, медная бабушка, - конечно, случайное совпадение, эпизод - но эпизод “к слову”, “к делу”. И если уж добираться до сути, то надо сказать вот что: Николай I бабушку (не медную, конечно, свою) недолюбливает; членам фамилии, даже наследнику, не разрешает читать ее скандальные воспоминания - “позорила род!”*.

* У Пушкина, кстати, был список этого сверхзапретного, откровенно циничного документа, и поэт давал читать великой княгине Елене Павловне, жене царского брата, и она “сходит от них с ума”, а когда Пушкин погибнет, в списке принадлежавших ему манускриптов царь увидит записки Екатерины II и напишет: “Ко мне”, изымет, конфискует.

Александр I в противовес отцу, Павлу, обычно и постоянно соединялся, сопрягался в словах-мыслях с бабушкой: Александр - Екатерина; либеральный внук - просвещенная бабка. Николай I бабки не знал (она его приняла при родах и через четыре месяца умерла). Он куда более интересуется отцом, Павлом (которого, впрочем, тоже не помнит), - ищет в нем романтические, рыцарственные корни...

Но что же Пушкин думает о старой царице?

Просто и быстро не сказать, но, если попробуем, заметим постоянную двойственность: Екатерина давала послабления (по сравнению с Бироном и другими зловещими персонами на престоле или у трона); она поощряла просвещение:

Это в вольном, бесцензурном “Послании цензору”. И примерно тогда же (1822) - в другом вольном сочинении:

“Но со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия - и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России”.

Тут взгляд насмешливый, который постоянно состязается с воззрением серьезным. Мало того, настоящая оценка, кажется, и невозможна без насмешливой приправы.

И медная бабушка из погреба - неплохой ведь повод; фигура эта так естественно укладывается в прежние шутки, дифирамбы и дерзости “великой жене”, будто Пушкин знал о ней еще лет десять назад. И если даже с Бенкендорфом и царем на сей предмет можно слегка поерничать, то уж друзья и приятели, верно, не стеснялись:

“Поздравляю милую и прелестную жену твою с подарком и тяжеловесным... Иметь наушницей Екатерину Великую - шутка ли? Мысль о покупке статуи еще не совершенно во мне созрела, и я думаю и тебе не к спеху продавать ее, она корма не просит, а между тем мои дела поправятся, и я более буду в состоянии слушаться своих прихотей.

Как помнится мне, в разговоре со мною о сей покупке ты ни о какой сумме не говорил, ты мне сказал - Я продам тебе по весу Екатерину ; а я сказал, и поделом ей, она и завела-то при дворе без мены (baise maine).

Переливать же ее в колокола я намерения не имею - у меня и колокольни нет - и в деревне моей, сзывая православных к обедне, употребляют кол-о-кол. И они тут же сходятся”.

* Оба слова, русское и французское, произносятся почти одинаково.

Шутки-прибаутки, “раздвоение” истории на “важную” и смешную.

К тому же вопрос о памятнике - овеществленной памяти - Пушкину вообще с годами все интереснее. Кому памятник? Что помнить?

Больше всего размышлений, конечно, - о другом медном памятнике. Еще в “Полтаве”, четырьмя годами раньше, было сказано:

Бешено скачущий Петр-боец, преследователь, заставляющий поэта остановиться, задуматься, обеспокоиться, испугаться:

И где опустишь ты копыта?

Но на пути из петровских времен в пушкинские - большой “век Екатерины”, которого не миновать.

Именно в “год медной бабушки” началось пушкинское путешествие из Петербурга к Радищеву, Пугачеву, мятежам времен Екатерины, без которых ни бабушки, ни ее времени не понять.

К “двоящейся” бабушке поэт теперь, кажется, снисходительнее, чем лет десять назад; он внимательнее присматривается к некоторым серьезным чертам ее времени, отзывается несколько лучше; по-прежнему ее вполне можно “продать по весу”, и в то же время “эта прекрасная статуя должна занять подобающее ей место”.

***

“В полученной от г-на заслуженного ректора Мартоса, академиков Гальберга и Орловского Записке заключается следующее. Огромность сей статуи, отливка оной и тщательная обработка, или чеканка оной во всех частях, не говоря уже о важности лица изображаемого, и, следовательно, о достоинстве произведения, как монументального, которое непростительно было бы употребить для другого какого-либо назначения, заслуживает внимания Правительства; что же касается до цены статуи 25 тыс. рублей, то мы находим ее слишком умеренной, ибо одного металла, полагать можно, имеется в ней, по крайней мере, на двенадцать тысяч рублей и, если бы теперь заказать сделать таковую статую, то она конечно обошлась бы в три или четыре раза дороже цены, просимой г. Пушкиным. При сем мы должны по всей справедливости объявить, что произведение сие не чуждо некоторых видимых недостатков по отношению сочинителя рисунка и стиля; впрочем, если взять в соображение век, в который статуя сия сделана, то она вовсе не может почесться слабейшим из произведений в то время в Берлине”.

Ныне же, много лет спустя, сам Мартос вместе с двумя коллегами решает судьбу творения давно умерших немецких мастеров. Фраза из отзыва академиков - “если взять в соображение век, в который статуя сия сделана” - не оставит нас, обитателей XX века, равнодушными: вот как хорош и крепок был тот век, XIX, - устойчивость, добротность, незыблемость, разумная вера в прогресс! Мы-то, близ 2000 года, сомневаемся, что при оценке произведения надо делать скидку на “век, в который оно сделано”, спорим, идет ли искусство вперед или движется по каким-то хитрым спиралям.

Где искусство совершеннее - в скульптурах Родена или в портрете Нефертити? В сверхсовременном городе Бразилиа или в Акрополе? Понятно, Мартос констатировал устарелость, немодность немецкой статуи – такое заключение делали и будут делать в любом веке; но вряд ли самый авторитетный мэтр, оценив сегодня недостатки представленного на отзыв творения, прибавил бы в своем заключении наивное, незыблемое, само собой разумеющееся - “если взять в соображение век...”.

Впрочем, не эта ли фраза остановила перо министра финансов, рачительного немца Егора Францевича Канкрина, которому удавалось сводить без дефицита даже крепостнический бюджет николаевской России; или - в скрытом виде проскользнуло неблаговоление августейшего внука к августейшей бабушке - и “подобающего места” для Екатерины II в этом царствовании не предвиделось?

“Но со временем история оценит влияние ее царствования на нравы...”

“...покаместь буду жаться понемногу. Мою статую еще я не продал, но продам во что бы то ни стало. К лету будут у меня хлопоты”.

“Князь,

Я намеревалась продать императорскому двору бронзовую статую, которая, как мне говорили, обошлась моему деду в сто тысяч рублей и за которую я хотела получить 25 000. Академики, которые были посланы осмотреть ее, сказали, что она стоит этой суммы. Но, не получая более никаких об этом известий, я беру на себя смелость, князь, прибегнуть к Вашей снисходительности. Хотят ли еще приобрести эту статую или сумма, которую назначил за нее мой муж, кажется слишком большой? В этом последнем случае нельзя ли по крайней мере оплатить нам материальную стоимость статуи, т.е. стоимость бронзы, и заплатить остальное когда и сколько Вам будет угодно. Благоволите принять, князь, уверение в лучших чувствах преданной Вам Натальи Пушкиной”.

“Петербург, 25 февраля 1833.

Милостивая государыня,

Я получил письмо, которое Вы были так любезны мне послать... по поводу статуи Екатерины II, которую Вы предложили продать императорскому двору, и с величайшим сожалением я вынужден сообщить, что очень стесненное положение, в котором находится в настоящее время императорский двор, не позволяет ему затратить сумму столь значительную. Позвольте Вас уверить, милостивая государыня, в величайшей готовности, с которой без этого досадного обстоятельства я бы ходатайствовал перед его величеством о разрешении удовлетворить Вашу просьбу, и примите уверения в почтительнейших чувствах, с которыми я имею честь быть, милостивая государыня, Вашим почтительным и покорным слугой.

Князь Петр Волконский”.

“Статуя... корма не просит”.

“Бумаги мои готовы и тебя ожидают - когда ты прикажешь, мыза дело примемся. Готовы в мыслях и образцовые поминки - но и ты не можешь ли чем покормить душу, нет ли второго тома Храповицкого? нет ли чего-нибудь столь же интересного? нет ли чего-нибудь великой жены? - Ожидаю твоего ордера”.

“Воображаю, сколь любопытно будет обозрение великой царицы, нашего золотого века, или, лучше сказать, мифологического царствования под пером вашим! Право, этот предмет достоин вашего таланта и трудов”.

“Ты спрашиваешь меня о «Петре»? Идет помаленьку; скопляю матерьялы - привожу в порядок - и вдруг вылью медный памятник, которого нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок”.

За несколько месяцев до этих строк - вторая Болдинская осень.

Сочинен и запрещен “Медный всадник” (Пушкин запишет - “убытки и неприятности” ).

Сочинена и выдана в печать еще бабушка - “Пиковая дама”.

Новый подступ и приступ к “мощному властелину судьбы”, для чего нужно погрузиться в архивы.

Но архивы и Петр Великий едва не ускользают:

Пушкин едва не порывает с дворцом, где охотно читают его перехваченные письма к жене. Перед строками о “медном памятнике”, в том же письме от 29 мая 1834 года, были такие:

“Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? Что мне весело в нем жить между пасквилями и доносами?”

Шутка нам не совсем понятна, но Пушкина-Гончарова, наверное, легко догадалась, потому что Александр Сергеевич не затруднял ее сложными историко-литературными рассуждениями и если так, написал про медный памятник, - очевидно, это отзвук каких-то разговоров, шуток, им обоим понятных.

“Медный всадник” уж почти год, как закончен, но разве, прочитав строчки из письма о памятнике, “с площади на площадь, из переулка в переулок”, разве не вспомним -

Всадник медноскачущий, но пока запрещенный... Есть и другой медный памятник, высотою в 4,5 аршина; это ее, медную и негодную, пока стоящую в неподвижности на Фурштатской, ее прежде перетаскивали из одной губернии в другую и сейчас, может быть, удастся - “с площади на площадь, с переулка в переулок”.

Два медных исполина, которых при всей огромной разнице их назначения “перетаскивают”, двигают или должны переместить, но к ним в ряд, может быть, пожалует еще один пращур, которого “нельзя будет перетаскивать”: Петр - в “Истории Петра”...

Не занимать воображения поэту: пожелал - и являются сотни российских и иностранных героев -

Но воля стихотворца сильнее наполеоновской и тамерлановской: захочет – и в дело пойдут призраки, сколько угодно!

Статуя Командора двинулась осенью 1830-го.

Медный всадник помчался осенью 1833-го.

Пиковая бабушка - тогда же.

И в сказках чего только не происходит - бес, золотой петушок, лебедь белая, золотая рыбка, - но мы не о сказках: о настоящих живых призраках.

Время, что ли, такое?

У Гоголя оживает Портрет; Нос разгуливает по столице; Венера Илльская душит неосмотрительного молодца в повести Проспера Мериме.

Время - какое? “Романтический пик” миновал. В XVIII-начале XIX века привидения, духи, статуи оживали легко и обыкновенно (впрочем, пародии на таинственные, романтические происшествия также были довольно распространены).

Литературе прошедших, допушкинских времен “по части мистической” - насчет духов, привидений - разрешалось немало.

Теперь же читатель открывал, к примеру, “Пиковую Даму”.

После заглавия следует эпиграф ко всей повести:

“Пиковая дама означает тайную недоброжелательность. «Новейшая гадательная книга»”.

Первый взгляд: в эпиграфе ничего особенного, иллюстрация к тому, что далее произойдет - тройка, семерка, дама, ее недоброжелательность к герою... Второй же взгляд задержится на слове “новейшая” : новейшая гадательная книга, то есть только что выпущенная столичной типографией, “последнее слово”... Пушкин не навязывает мысли - только быстрая усмешка, которую мы вольны заметить или не заметить, - но какая нагрузка на слове “новейшая”! “Новейшая” - значит, лучшая, умнейшая, совершеннейшая - или отнюдь нет? Примета “дремучей старины” - дама пик и ее угрозы - вдруг снабжается суперсовременной этикеткой.

Это примерно то же самое, как если бы в наши дни существование привидений и демонов обосновывалось ссылками на новейшие труды по квантовой физике или кибернетике.

Время “Пиковой дамы” - просвещенное... Но стал ли мир при этом умнее, свободнее или призраки его одолевают еще сильнее? Ведь если книга “новейшая”, - значит, перед нею были “новая”, “не очень новая”, “давняя”, “старинная”... Но главное - Гадательная книга выходила, выходит, будет выходить; рынок, потребность в ней есть. Все это, очевидно, нужно очень многим...

Разумеется, Пушкин был далек от той задачи, которую современный лектор назвал бы “борьбой с суевериями”. Известно, что они ему самому не были чужды. Громадным, всеохватывающим умом он, может быть, пытается понять, отчего “чертовщина” притягивает лучших, просвещеннейших людей. Кстати заметим, что Германн - инженер, представитель одной из современнейших профессий...

Вот сколько ассоциаций может явиться при медленном чтении одного эпиграфа; может... хотя все это не обязательно. Пушкин не настаивает: в конце концов, он создал повесть о Пиковой даме, и эпиграф к повести - тоже о ней, вот и все...

Пушкин, Мериме... Да разве они мистики, творцы привидений и ужасов? Прямое овеществление духов и оживление монументов - все же это смешно, невозможно. Сами бы первые расхохотались... А ведь Медный всадник, Командор, Пиковая дама совсем не смешны.

Как же быть?

Тут нужно принести некоторые извинения.

Во дворе дома на Фурштатской стоит бронзовая Екатерина, о которой Пушкин, наверное, вспоминает не часто, а если вспоминает, то при анекдоте или денежной прозе... Все так; но притом Бабушка, сопоставленная с очень важными и знаменитыми своими медными, каменными, бестелесными современниками и современницами - Бабушка начинает говорить в их хоре.

Как встарь, от ветра, дующего в ноябре с Финского залива, вдруг, оказывается, ломается счастье, любовь, благо маленького человека; но не оттого ли, что некий Властелин судьбы решил когда-то - “здесь будет город заложен” ?

Разные, чрезвычайно далекие, до срока невидимые обстоятельства сцепляются, определяют судьбу, - и “от судеб защиты нет”.

Инженер Германн мог бы задуматься над тем, что еще до того, как он слышит рассказ Томского о трех картах, задолго даже до его рождения уже происходят важные для его жизни события: графиня-бабушка Анна Федотовна Томская, ее проигрыш, встреча с Сен-Жерменом - и, если бы у графини тогда не кончились деньги, если бы... если бы... (счастье - это великое “быть может” !), тогда на пути Германа не появились бы три карты, ничего бы не произошло; и если так, выходит, с ним играет судьба - нужно и ему сыграть с нею; хотя бы на краткое время, на миг стать Властелином судьбы, - как тот Всадник, как другой - “сей муж судьбы, сей странник бранный, пред кем унизились цари, сей всадник, папою венчанный” , - Наполеон ; и у бедного инженера уж замечен профиль Наполеона...

Пушкинское воображение: оно порою задает нелегкие загадки читателю. Например, - “Пушкинские привидения”; их нет, и они есть. Герой должен сойти с ума (Евгений) или напиться пьяным (Германн), чтобы увидеть призрак, но герои сходят с ума, впадают в экстаз, внезапно заметив, ощутив жуткие неуловимые “линии судьбы”, которые, обрушиваясь на них, притом сплетаются в некую форму, фигуру: Всадника, Командора, Даму пик...

И тут вдруг может показаться, что Медный всадник не Фальконетом, не городом, не государством поставлен, но - сам создал этот город, государство, наводнение.

Медная Екатерина не старыми Гончаровыми привезена, спрятана, выдана, не семейством Пушкиных и их гостями осмотрена, обсуждена, но сама дьявольски своевольничает: прячется, выходит наружу, сулит большие деньги за свое медное тело, обманывает, издевается, преследует, продается - и не желает продаваться... Из города в город, по площадям, переулкам неотступно следует за новым своим любимцем, так много знающим про ее век и про ее врагов.

Шутка, сказка... “Сказка ложь, да в ней намек”...

Все это, надо полагать, имело для Пушкина косвенную, неявную, может быть, подсознательную связь с Бабушкой и ей подобными; глядя же на статую, Александр Сергеевич думал главным образом о том, как бы из ее меди добыть ассигнаций...

*** Пушкин:

“Если нас гонит граф Канкрин, то у нас остается граф Юрьев”.

“Александр Сергеевич Пушкин - вексель на 9000 рублей, Наталья Николаевна Пушкина - вексель на 3900 рублей гвардейскому инвалиду № 1 роты господину прапорщику Василию Гавриловичу Юрьеву сроком по 1 февраля 1837 года”.

“Милостивая государыня

Любовь Матвеевна,

Покорнейше прошу дозволить г-ну Юрьеву взять со двора Вашего статую медную, там находящуюся.

С истинным почтением и преданностию честь имею быть, милостивая государыня

Вашим покорнейшим слугою Александр Пушкин”.

Медный всадник лежит в кабинете без права выхода.

Медная дама стоит во дворе у Алымовых с правом на продажу, переплавку - что угодно; но, подобно своей пиковой современнице, в последний момент обманывает, подмигивает...

Германн, как известно, поставил в первый раз, на тройку, 47 тысяч рублей (у Пушкина сохранился расчет: сначала он снабдил Германна 67 тысячами, но потом, вероятно, решил, что это многовато: ведь, судя по немецкой точности суммы - не 45, не 50, а именно 47 тысяч - видно, что Германн поставил весь свой капитал до копейки!). На второй карте, семерке, стояло уже 94 тысячи; на тузе - 188 тысяч. В случае успеха образовался бы капитал в 376 тысяч ассигнациями...

Долг Александра Сергеевича в момент его смерти, долг друзьям, казне, книготорговцам, купцам, “графу Юрьеву” составлял 138 тысяч.

За медную бабушку, по уверениям покойного Афанасия Николаевича, давали 100 тысяч.

“Нам положительно известно, - сообщает сорок лет спустя многознающий пушкинист и историк Петр Бартенев, - что А.С. Пушкин продал заводчику Берду большую бронзовую статую Екатерины за три тысячи ассигнациями”. Очевидно, от Юрьева монумент отправился к Берду...

Цена невелика, но примерно таков ведь был “порядок чисел” и тогда, когда дедушка грозился дать 40 тысяч, а давали семь...

Апогей бессмыслицы, того петербургского туманного, зыбкого абсурда, который так хорошо чувствовали Гоголь, Достоевский: зачем-то медная статуя в каком-то дворе, зачем-то камер-юнкерский мундир, зачем-то вскрываются семейные письма - и еще выговор за ропот по этому поводу; зачем-то дана гигантская сила духа, мысли, творчества - и никогда не было так худо.

Осенью 1836 года шестилетняя история отношений семьи Пушкина с медной императрицей завершается.

Как завершается спустя несколько месяцев жизнь Александра Сергеевича.

Для эпилога истории нельзя не отметить появления “Медного всадника” в первой посмертной книжке “Современника” (с изъятием некоторых мест). Что же касается другого бронзового исполина, то сохранившиеся сведения, как почти все, что связано с Пушкиным, приобретают значение, сильно выходящее за пределы простой хроники.

Екатеринославские помещики братья Коростовцевы обнаруживают статую во дворе литейного завода Берда, среди всякого хлама и лома, назначенного в переплавку для литья барельефов Исаакиевского собора. Братьям приходит в голову мысль, что город Екатеринослав - подходящее место для императрицы. Оказалось, что Николай I, посещая завод в целях поощрения металлургии, приметил статую, “изволил ее осматривать, восхищался и находил большое сходство с подлинником” (то есть с известными ему портретами). Восхищение не вызвало желания купить - бабушка все в опале.

Впрочем, Берд, почувствовав важных покупателей, рассказал Коростовцевым много занятного: и что статуя была привезена некогда светлейшим князем Потемкиным (а на самом деле - ничего подобного!); и что рука не поднималась расплавить, хотя 150-200 пудов меди не шутка (так открывается наконец бабушкин вес); и что вот-вот может состояться продажа монумента в Англию; и что если найдется покупатель в России, то цена будет 7000 серебром или 28 000 ассигнациями. О Пушкине - ни слова... Вряд ли хозяин не ведал о происхождении фигуры. Но, очевидно, версия Потемкина выгоднее для сбыта: ни при жизни, ни после смерти поэт так и не научился сбывать медные монументы

Императрицу осматривают две очень важные особы - граф Воронцов и граф Киселев. В их письмах, одобряющих отправку Бабушки на юг, тоже нет Пушкина, и возможно, что им не доложили. А ведь оба - давние знакомцы поэта по его юным южным годам; и Пушкин, вообразив эту сцену, непременно бы принялся “сатирстовать” (был в ту пору такой глагол) - ведь оба графа и генерал-адъютанта уже увековечены. Один - не совсем лестными строчками:

Другому графу - совсем не лестно:

Полумилорд, полукупец...

Так или иначе, но два крупных генерала осмотрели Бабушку; и это были самые важные участники ее судьбы, после того как по ее поводу улыбались царь и Бенкендорф.

Новая цена старухи была вполне приемлемой. Тут был тонкий момент, потому что, скажем, за слишком дешевую цену, 3 тысячи ассигнациями (750 серебром), покупать статую для украшения губернского города было неприлично. Итак - 28 тысяч...

Монумент высотой в 4 с половиной аршина поставлен на Соборной площади Екатеринослава.

После 1917 года

город меняет имя и памятник. В Днепропетровске статуя свергнута, зарыта в землю, после вырыта; наконец оказывается во дворе Исторического музея, среди демократических каменных баб - памятников той эпохи, что не знала ни металла, ни царей.

Из захваченного фашистами города трофейная команда вывозит статую. Три тонны металла отправятся в Германию, к “месту рождения” и самой императрицы, и ее бронзового подобия, - на войну против России и ее союзников.

***

Генерал,

Покорнейше прошу Ваше превосходительство еще раз простить мне мою докучливость...

Покорнейше прошу ваше превосходительство не отказать исходатайствовать для меня, во-первых, разрешение на переплавку названной статуи, а во-вторых, - милостивое согласие на сохранение за г-ном Гончаровым права воздвигнуть, когда он будет в состоянии это сделать, памятник благодетельнице его семейства.

...Часами простаиваю перед белокурой мадонной, похожей на вас, как две капли воды; я бы купил ее, если бы она не стоила 40 000 рублей. Афанасию Николаевичу следовало бы выменять на нее негодную Бабушку, раз до сих пор ему не удалось ее перелить.

...За Бабушку, по его словам, дают лишь 7000 рубл ей, и нечего из-за этого тревожить ее уединения. Стоило подымать столько шума!

...Я продам по весу Екатерину.

Генерал,

...Статуя оказалась прекрасным произведением искусства... Я хотел бы получить за нее 25 000 р.

...Нельзя ли по крайней мере оплатить нам материальную стоимость, т.е. стоимость бронзы, и заплатить остальное, когда и сколько Вам будет угодно.

...Покорнейше прошу дозволить г-ну Юрьеву взять со двора Вашего статую, там находящуюся.

...И вдруг вылью медный памятник, которого нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок.

Посвященные ей строчки доказывают ее присутствие в пушкинской биографии. Пушкинские мысли и образы - о науке, искусстве, государстве, о всемирных тайнах, открытиях чудных, - все это проносилось рядом, касалось, задевало, приглашало к соучастию.

Вещь, одушевленная гениальным владельцем.

Владельца нет, вещи нет - одушевление вечно...

О сколько нам открытий чудных...