Нижегородская энциклопедия. Митрополит Георгий (Данилов)

Родился 14 августа 1964 г. в г. Жлобин Гомельской обл. Белоруссии в многодетной семье. Крещен в том же году в храме Живоначальной Троицы г. Жлобина.

В 1981 г. закончил среднюю школу. В 1984-1986 гг. служил в рядах Советской армии.

В ноябре 1986 г. принят послушником в . 22 декабря 1989 г. пострижен в монашество с именем Георгий в честь св. вмч. Георгия Победоносца.

В 1990-1995 гг. обучался в Московской духовной академии.

Хиротонисан 2 февраля 2003 г. за Божественной литургией в Храме Христа Спасителя в Москве. Богосолужение совершили Святейший Патриарх Алексий II, митрополиты Крутицкий и Коломенский Ювеналий, Смоленский и Калининградский Кирилл, председатель ОВЦС МП, Солнечногорский Сергий, управляющий делами Московской Патриархии, Волоколамский и Юрьевский Питирим, Чебоксарский и Чувашский Варнава, Черновицкий и Буковинский Онуфрий, архиепископы Витебский и Оршанский Димитрий, Истринский Арсений, Гомельский и Жлобинский Аристарх, Верейский Евгений, епископы Орехово-Зуевский Алексий, Ярославский и Ростовский Кирилл, Магаданский и Синегорский Феофан, Дмитровский Александр, Брянский и Севский Феофилакт, Тамбовский и Мичуринский Феодосий.

Решением Священного Синода от 21 октября 2016 г. () в должности священноархимандрита Успенского мужского монастыря Саровская пустынь г. Сарова Нижегородской обл.

1990 г. — Московская духовная семинария.

1995 г. — Московская духовная академия (кандидат богословия).

Житие и Патриаршее служение святителя Тихона (Белавина) (кандидатская диссертация).

Посчитайте, сколько раз за время этой беседы Владыка Георгий, Митрополит Нижегородский и Арзамасский, произносит слова «радость», «радостно», «счастье», «светлый», «свет». О чем бы он ни рассказывал, на какой бы вопрос ни отвечал, он непременно приведет к радости. Слушая Владыку, веришь, что любые трудности и скорби переплавляются в духовную радость, если мы умеем правильно их принимать. А правильно — значит по послушанию, по благословению Божиему.

Нижегородская земля — место подвигов преподобного Серафима и дивеевских святых. Невольно хочется написать: особое место. Но ведь на самом деле вся Россия — место особое. И это действительно наше счастье, что мы родились в ней и причастны к ее истории, ее духовной судьбе, ее святыням. Но — вот парадокс — быть по-настоящему счастливым всегда нелегко. Для этого нужно быть верным Христу, нужно учиться любить людей. Об этом и о многом другом — наш разговор с Митрополитом Георгием.

— Владыка, расскажите, пожалуйста, о семье, в которой Вы росли, о Вашем родном городе и о том, что Вас привело к решению поступить в духовную семинарию?

— Я — счастливый человек, я родился в верующей, православной семье. Мой отец прошел всю войну. Мама выросла в оккупации, в Белоруссии. Отец мамы, мой дед, погиб на фронте, а бабушка умерла во время войны. И на руках у моей мамы осталось трое младших детей, два братика и сестренка. И вот в 1946 году наши будущие родители встретились. У отца не было уже родителей и у мамы не было. Так они и начали строить свою семейную жизнь. Как сейчас говорят: ни кола ни двора. За три года родили четверых детей: ребенка, двойню, потом еще ребенка. Позже родили пятого. А в 1964 году на свет появился я — шестой ребенок в семье. Конечно, я был самый любимый, все относились ко мне с вниманием и заботой. Так что я никогда не был обделен лаской, сердечным теплом. И с самых малых лет я видел, как родители молятся, как они постятся. А рядом были родственники моего отца — тоже верующие люди. Собственно, вся наша родня, несмотря на обстановку, на то, что это были очень непростые для верующих, богоборческие годы, жила с верой. И это был для меня очень ценный опыт — как, никого не обижая, никого не оскорбляя, сохранять всегда верность Богу, вере Христовой. Это умение пригодилось мне и в школьные годы, и потом, во время работы, службы в армии.

Поэтому, конечно, становлением своим в жизни я обязан родителям: рабу Божиему Тимофею и рабе Божией Татьяне. Отец всю жизнь работал, мама была домохозяйкой, потому что нас шестерых надо было растить, и она всю свою жизнь посвятила семье и дому. И отец, и мать прожили по 89 лет, и я видел, как особая благодать Божия почивает на них в зрелом возрасте. Потому что, проходя через такие испытания, такие трудности, они никогда не унывали, умели радоваться жизни, благодарили Бога. И рассчитывали прежде всего на Бога, потом на себя, и больше ни на кого.

Когда перед тобой пример такой внутренней верности, стойкости, умения радоваться жизни и никогда не впадать в уныние — это дает много радости и утешения на всю дальнейшую жизнь.

Я родился в Белоруссии, в Гомельской области, в маленьком городке на берегу Днепра — Жлобине. По этому городу страшно прокатилась война, долгие кровопролитные бои шли за его освобождение: к Днепру наши войска подошли в сентябре 1943 года, но только в июле 1944 года Жлобин был освобожден. Именно оттуда начиналась знаменитая операция «Багратион». Нас воспитывали на памяти о войне, воспитывали патриотами; любовь к Родине — это для нас были не красивые слова, а реальное чувство. Мы зачитывались книгами о партизанском движении, о тех военных действиях, которые происходили в наших родных местах. Мы постоянно общались с участниками войны, они все еще были молоды, жизнерадостны. Вот этот дух служения Родине, своей земле, он всегда был очень близок не только мне, но и всем, кто меня окружал. И я очень рад сейчас, что вырос в такой обстановке.

Но сегодня, уже оглядываясь на пройденный путь, я понимаю, что Господь меня как-то приуготавливал к служению Церкви. Хотя я и рос, как уже сказано, в верующей семье, я об этом пути служения для себя не думал. Я учился, работал, служил в армии, в общем, жил как все, но однажды встретил на своем жизненном пути одного монаха из Троице-Сергиевой Лавры, который меня благословил поступать в семинарию. Для меня это было внешне очень неожиданно. Я удивился, но решил попробовать. И вот в 1986 году я был зачислен на первый курс Московской духовной семинарии. И с тех пор вся моя жизнь очень плотно связана с жизнью Русской Православной Церкви.

— Владыка, расскажите, пожалуйста, о людях, ставших для Вас духовными маяками на пути, о своих учителях. Кто из них оказал на Вас решающее влияние?

— Вне всякого сомнения, первыми и главными моими учителями были родители. Но не только они. У моего отца были две родные сестры: Фекла и Марфа. Это были глубоко религиозные женщины. И они регулярно приходили к нам в дом, и я приходил к ним. И много народной христианской мудрости черпал из их рассказов, разговоров. Так что я и их тоже вспоминаю как своих наставниц в жизни.

Господь мне судил побывать еще отроком в Троице-Сергиевой Лавре, и там я встретил братию обители. Среди них были такие люди, как архимандрит Антоний (Кузнецов), архимандрит Аристарх; общение с ними было для меня необычайно интересным, ярким впечатлением, оно оставило отпечаток на моем сердце навсегда.

Вне всякого сомнения, тот человек, который меня благословил в семинарию, он также имел большой духовный опыт. Та исповедь, которую он у меня принимал, тоже запомнилась мне на всю жизнь.

Уже обучаясь в семинарии, я познакомился с архимандритом Кириллом (Павловым). Это необыкновенный человек, о нем можно говорить много и не переставая. Это образец любви, смирения, необычайной человеческой теплоты. Счастлив тот, кто имел возможность просто пообщаться с отцом Кириллом. А мы не просто общались, мы вместе и молились, и регулярно исповедовались у него, и имели много духовных бесед. Поэтому, конечно, отец Кирилл сыграл огромную роль в моей жизни. Большую духовную пользу я получил в монастыре от общения с отцом наместником, ныне архиепископом Феогностом.

— Скажите, что это значит — быть экономом Троице--Сергиевой Лавры? Чего было в этом служении больше: земных забот, проблем или же духовной радости? Не мешали ли эти заботы Вашему внутреннему духовному труду, не отвлекали ли?

— Действительно, послушание эконома вынуждает заниматься многими практическими, материальными делами, постоянно находиться в контакте с внешним по отношению к монастырю миром. Это касается и реставрации, и жизнеобеспечения обители. Эконом должен управлять большим количеством мирян: начиная от уборщиц и кончая учеными, архитекторами, конструкторами, технологами… В начале пути это послушание было настолько непростым, что я даже не понимал, почему именно меня предложили в экономы: у меня ведь не было никакого опыта ни в хозяйственной деятельности, ни в научной, ни в реставрационной. Но послушание превыше поста и молитвы. Надо сказать, я не проявлял особых способностей именно к этому делу. Но, получив благословение — послушание эконома Лавры, я четко понимал, что Сам Господь благословил меня на это дело. И Покров Царицы Небесной надо мною. И сам преподобный Сергий мне помощь подавал на всех моих путях, в самых сложных, трудных вопросах.

Троице-Сергиева Лавра — огромный, сложный организм. Мне приходилось заниматься и продовольствием, и отоплением, и водоснабжением, и хозяйственные службы — гараж, столярные, слесарные, швейные мастерские — тоже входили в сферу моей ответственности.

Конечно, большое место в жизни эконома занимает научная деятельность, то есть работа с учеными, которые исследуют и помогают нам сохранять древние святыни Лавры. Благодаря многим усилиям, по благословению Святейшего Патриарха, по инициативе наместника Лавры архимандрита (теперь — архиепископа) Феогноста удалось создать Патриарший архитектурно-реставрационный центр. Собственно говоря, он и сыграл, и сегодня играет ведущую роль в сохранении тех святынь, которые находятся на территории Троице-Сергиевой Лавры.

Поэтому жизнь эконома — она очень интересная, многогранная, начиная от завоза удобрений или досок и кончая научными конференциями, на которых обсуждались методы сохранения памятников архитектуры и церковного искусства. Я общался в те годы со множеством интереснейших людей из мира культуры, архитектуры, реставрации. И я очень счастлив, что нес это послушание в течение десяти лет. Это одно из самых светлых моих воспоминаний о Лавре — труд эконома.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее о реставрационных работах в Лавре. Что было самым трудным и что — самым радостным?

— Одной из самых сложных наших задач стала реставрация лаврской колокольни. Это, представьте, огромный такой каменный столб, высотой 88 метров, самая красивая колокольня в России, очень богато украшена. Но ветровые нагрузки, вообще, природная среда ее не пощадила. И понадобились колоссальные усилия, чтобы сохранить этот шедевр архитектуры во всей его красе. Там, на колокольне, находятся уникальные часы, которыми мы тоже занимались. И конечно, апогей наших усилий по спасению колокольни — это возвращение на нее колоколов взамен тех, которые были в свое время сброшены. И при многих усилиях были отлиты три тяжелых колокола: Первенец весом 27 тонн, Благовестник весом 35,5 тонны и, наконец, царь-колокол, который весит 72 тонны, это самый большой колокол в России, который звонит. Очень памятное дело. Оно потребовало больших усилий и материальных затрат. Нужно было решить конструкторские, литейные задачи, все решения искать заново, потому что больше ста лет не было опыта отлития таких сверхтяжелых колоколов. А ведь это музыкальный инструмент фактически. И мы очень переживали, что отлитый уже колокол может не зазвучать. Это была бы трагедия, конечно. Но, по милости Божией, удалось справиться с этими задачами, колокола теперь оглашают Лавру своим звоном. Я очень рад, что эта проблема сегодня в Троице-Сергиевой Лавре решена, и колоссальная работа, некогда начатая, сегодня продолжается.

Другой нашей задачей была так называемая вертикальная планировка. Что это значит? На территории монастыря культурный слой — от двух до семи метров, и здания врастают в этот слой. Это пласты истории Лавры, их необходимо расчищать, освобождать. А на территории монастыря множество захоронений. Чтобы их расчистить и сохранить, нужно менять и переносить коммуникации. И это была одна из самых сложных работ в Лавре, и мы с нею тоже справлялись.

Конечно, все храмы Лавры имеют особую историческую и духовную ценность: и Троицкий собор, в котором покоятся мощи преподобного Сергия, и Успенский собор — соборный храм Лавры, и храм преподобного Сергия — трапезная церковь. Каждый из этих храмов — шедевр архитектуры. И каждым из них приходилось очень, очень много заниматься. И мы рады, что храмы удалось сохранить. Хотя и сегодня одна из сложных проблем Лавры — это разрушение фундаментов по причине того, что большинство зданий стоит на сваях — деревянных основаниях, и вот это свайное поле стало приходить в негодность. Потихонечку здания начали разрушаться. Потребуются усилия, чтобы найти методы их врачевания, реставрации. Сегодня в Лавре решены многие проблемы, которые не могли решаться на протяжении полутора-двух столетий.

Самым трудным для меня как для монаха, особенно в начале пути, было общение с мирянами. Что я имею в виду? Строительные, реставрационные работы очень сложны, они требуют профессионального подхода. Кто этим занимался, тот поймет. И на твоем пути всегда могут оказаться люди нечестные, непорядочные или просто непрофессионалы. Требовалось колоссальное напряжение сил, воли, чтобы не допускать таких людей к работе в монастыре.

И вторая сложность — тех, кто трудится, вдохновить, чтобы они с самоотвержением, с усердием трудились на обитель, неся свое служение в Троице-Сергиевой Лавре. Но все эти сложности потом забывались. Оставалось только радостное.

А что самое радостное? Самое радостное, конечно, когда ты получаешь результат своей деятельности, восстанавливаешь святыни. Мы с вами упоминали только сооружения, а еще же есть иконы, фрески, шедевры церковно-прикладного искусства. Поэтому всегда очень радостно, утешительно, когда ты видишь людей, которые приезжают в Лавру: бесчисленное множество паломников, гостей, туристов. Люди восхищаются, и ты вместе с ними радуешься.

— Ваша диссертация была посвящена подвигу святителя Тихона (Белавина) — первого после двухвекового перерыва патриарха Московского и всея Руси. Почему Вы выбрали именно эту тему? Что для Вас значит этот святитель? Чему он, с Вашей точки зрения, может научить нас сегодняшних?

— Первую свою работу о святителе Тихоне я написал, будучи еще на четвертом курсе семинарии. Тогда как раз прошло 1000-летие Крещения Руси. И уже поднимался вопрос о канонизации первого патриарха ХХ века. И чем больше я погружался в эту тему, тем больше восхищал меня жизненный путь патриарха Тихона. Особенно поражает его обращение к властям осенью 1918 года — документ, который называют «Анафема большевикам». Святитель призывает новую власть опомниться, прекратить кровавые расправы. Ведь то, что творили большевики, было не только жестокостью, но поистине сатанинским делом. Это пастырское послание, духовное, наполненное силой. Святитель пишет с христианским смирением, но вместе с тем — с твердостью и решимостью.

Потом я поступил в Духовную академию. Это был 1990 год. У нас в Лавре был архимандрит, преподаватель московских духовных школ отец Георгий (Тертышников). И мы как-то с ним сошлись, я — Георгий, но маленький еще — иеродиакон, и он Георгий, но уже большой. И мы в духовных беседах общались, и я рассказал, как тронул меня жизненный путь патриарха Тихона (Белавина). «А почему бы тебе не написать на эту тему большую работу?» — предложил отец Георгий. Он мне помог сформулировать тему. И я несколько лет, учась в академии, писал работу об этом светильнике Божием. Она увенчалась защитой. Это очень радостно, это до сих пор для меня светлая страница моей жизни.

Святитель Тихон воистину впитал в себя дух первых апостолов, дух древней Церкви. 900 лет в России христианство было покровом государства, и все уже забыли, что такое преследование за христианскую веру. И вдруг наступает начало XX века, страшная катастрофа. В это время у нас в России Русской Церковью избирается патриарх, которого не было 217 лет. И гонения, и то колоссальное давление новоявленной власти, которые он испытал, без настоящей веры, верности Богу, без молитвы невозможно выдержать. Ведь его же обвиняли в том, что большевики расстреливают духовенство, закрывают монастыри, храмы разрушают, а патриарх бездействует, не может найти общего языка с новой властью. И одновременно с этим обновленцы пытались захватить Церковь, подчинить ее себе, они требовали, чтобы святитель Тихон ушел с патриаршего престола. На все нападки он отвечал, что не искал патриаршества, которое тяготит его. Однако он не может сойти со креста сам, потому что Церковь вручила ему это служение. Святитель Тихон не испугался, не отступил, а, как апостол, вел свою проповедь. И теперь, когда прошло время, мы знаем, что благодаря его стойкости, молитве, его духовной жизни Церковь сегодня живет, и мы в ней живем.

В наши дни мы можем получать огромную духовную пользу, глубоко погружаясь в жизнь этого человека и молитвенно к нему обращаясь, чтобы и нам сохранить крепость веры, ревность пастырского служения, усердие в жизни церковной. Это очень важно — усердие в жизни церковной. Чтобы учиться полагать душу свою за други своя (Ин. 15, 13) ежедневно, ежечасно. Святителю отче Тихоне, моли Бога о нас!

— Один из архиереев, беседы с которыми мы записывали для журнала, сказал так: «Клобук (в смысле — монашество), легок, а вот омофор очень тяжелая вещь». Быть архипастырем — огромная ответственность перед Богом и людьми. Что Вы испытывали в день Вашей архиерейской хиротонии, в начале Вашего епископского служения? Что помогает нести этот нелегкий крест?

— Возвращаясь к началу своего архипастырского пути, я бы хотел вспомнить не столько хиротонию, сколько чин наречения. Он краткий, но очень глубокий. В этом чине есть слова с таким смыслом: сей человек венчается этой земле. Вот, ты венчаешься этой земле Нижегородской. Это настолько мне проникло в сердце… Я даже не ожидал, что такое может быть. В этом — любовь ко вверенной тебе земле, и ответственность за нее, и попечение о ней. Ты — сын этой земли, а люди, на ней живущие, — это твоя паства. Конечно, день хиротонии, когда на тебя возлагаются Евангелие и руки Святейшего Патриарха… Тут у каждого человека свой внутренний, духовный трепет. Ощущение близости Христа лично для тебя очень важно. Оно действительно приходит, ко мне пришло очень глубоко в эти дни. Ты непосредственно ощущаешь, что Христос очень близок тебе, твоему сердцу, твоему внутреннему миру. По слову апостола Павла (см.: Евр. 5, 12-14), до этого ты молоко пил, да еще и водой разбавленное, а отныне будешь питаться твердой пищей. А что касается тяжести омофора или архиерейского креста — мне трудно сказать, когда этот крест бывает тяжел, а когда легок. В моей жизни — что раньше, в монашеской обители, что сейчас, когда я архиерей, — нет внутреннего ощущения тяжести. Тяжесть, трудности есть, вне всякого сомнения, но и они приносят духовную радость. Нет тягостного состояния. Может быть, я жил в такое время или так внутренне устроен?.. Действительно, когда я уходил из обители на архипастырское служение, по-человечески я переживал: как я буду без преподобного Сергия, без братской трапезы, без братии… Как сложится моя внутренняя, духовная жизнь в совершенно незнакомой обстановке, при таких нагрузках?

Дважды в жизни я это испытал. Первый раз — когда на меня было возложено послушание эконома. Надо помнить, что послушание выше поста и молитвы. И не занимать должность, а жить по послушанию, делать все с усердием. И, хотя ты занимаешься многими мирскими делами, они нисколько не разрушают твой внутренний мир. Будь настоящим монахом: келейное правило соблюдай, не пропускай богослужений, помни, что все, что ты делаешь, — по послушанию, по благословению. И вот на архиерейской кафедре — то же самое. Для меня это назначение — к архиерейскому служению вообще, и тем паче в Нижегородскую епархию — было крайне неожиданным. Тем более 2003 год — 100‑летие со дня прославления преподобного Серафима, и необходимо было очень много сделать и в Сарове, и в Дивееве, чтоб подготовиться к празднику, до которого оставалось шесть месяцев. И здесь я тоже видел, как Царица Небесная, преподобный Сергий, преподобный Серафим во всех делах помогают, покрывают твои немощи, слабости. И Господь с тобою всегда. Поэтому если человек, а паче монах, живет по послушанию и по благословению, то его путь будет ознаменован особым присутствием Божиим, Покровом Царицы Небесной. Самое главное для монаха — не искать своей воли, а жить тем, что имеешь, и за это Бога благодарить.

Трудности, конечно, есть, и очень большие. Ну а как мама воспитывает детей? Это ведь тоже непросто. И когда маленькие дети, и когда взрослые — всегда тяжело. Но Господь дает матери радость и утешение. Вот и твой внутренний труд такой, и Господь дает тебе утешение, духовное просветление, радость.

Поэтому я бы не сказал, что мне как-то сверхтяжело. Конечно, на сердце остаются рубцы от тех или иных неустройств церковной, епархиальной жизни. Но от чего-то надо иметь и рубцы на сердце.

— Нижегородская земля — это земля преподобного Серафима Саровского и многих других святых; это один из самых востребованных в России паломнических маршрутов. Как это сказывается на жизни Нижегородской митрополии?

— На нас налагает большую ответственность то, что в пределах нашей митрополии находятся такие святыни, как Четвертый удел Матери Божией, Серафимо-Дивеевский монастырь и Свято-Успенская Саровская пустынь. К этим святыням притекает весь православный мир. Это также требует забот, прежде всего, насельниц Дивеевского монастыря и матушки игумении, особенно когда проходят большие торжества. Вместе с тем это большая духовная радость — и самому совершать богослужение в этих святых местах, и получать духовную поддержку. Вообще, братья и сестры, мы очень счастливые люди, потому что у нас на Русской земле есть такие святыни, как Дивеево, Саров, что по нашей земле ходил батюшка Серафим, что здесь почивают его святые мощи. И я не только о Нижегородской земле сейчас говорю, а обо всей России: и Троице-Сергиева Лавра, и Оптина пустынь, и Валаам, и Соловецкий монастырь, и многие другие святыни — это все наше бесценное наследство. Это очень утешительно и радостно. Мы не Иваны, родства не помнящие, мы — наследники Святой Руси, великой России.

— Расскажите, пожалуйста, о деятельности благотворительного фонда преподобного Серафима Саровского.

— После 2003 года, после 100-летия со дня канонизации преподобного Серафима, те миряне, которые трудились, организовывая этот праздник, обратились в епархию с просьбой о том, чтобы вместе найти какую-то удобную форму регулярной деятельности. И Святейший Патриарх Алексий II благословил создание и открытие фонда преподобного Серафима Саровского. Задача фонда состоит в том, чтобы поддерживать Саровский и Дивеевский монастыри, возрождать наши святыни. Но деятельность фонда касается не только материальных вопросов, но и прежде всего просветительских. При содействии фонда Серафима Саровского проводились многие научные конференции, паломнические поездки. Фонд Серафима Саровского — это особая забота о тех, кто трудится в школах, в университетах. Поэтому была открыта программа «Серафимовский учитель» — это конкурс, в котором участвуют педагоги из многих регионов нашей страны. Победители приезжают в Дивеево, здесь мы их награждаем, даем материальное вспоможение. Еще одна награда — паломническая поездка в святой град Иерусалим. Через это проходят тысячи людей, что очень радостно. На общецерковном уровне эта программа вылилась в конкурс «За нравственный подвиг учителя».

Фонд преподобного Серафима трудится на ниве духовного просвещения людей. Поэтому многие заботы и попечения фонда приносят весомые добрые плоды.

— Владыка, Вы возглавляете Комиссию Межсоборного присутствия по вопросам организации жизни монастырей и монашества. Сегодня наблюдается рост числа возрождаемых и вновь создаваемых обителей. Но ведь возродить монастырь внешне еще не значит возродить его духовно. И не подменяют ли дела внешнего устроения обителей того, ради чего и существуют в Церкви монастыри, а именно — незримого миру внутреннего монашеского делания? Нет ли, с Вашей точки зрения, такой опасности — подмены внутреннего внешним?

— Нет, я такой опасности сегодня не вижу. Достаточно хорошо, глубоко зная монастырскую, монашескую действительность, я могу сказать, что многие опасения в каком-то смысле надуманны. Конечно, не все у нас благоустроено в монастырской жизни: и в материальном смысле, и в духовном. Но ведь мы приступили к делу возрождения монашеских обителей после 70-летней духовной войны. И у нас были только руины. Нам необходимо некоторое время для становления. Сегодня мы видим, как возрождаются стены монастырей, храмы. Точно так же возрождается и наше монашество. И знаете, я не встречаю людей неискренних, теплохладно относящихся к монашеской жизни. Все, кого я знаю, — люди, очень глубоко погруженные в монашество. Другой вопрос: у кого-то не хватает знаний, образования, у кого-то — практического духовного опыта, у кого-то вообще опыта нет. Но это же проблемы роста, развития. Я вижу, что Сам Господь вспомоществует нам на этом пути.

Нам хочется сразу получить в одночасье идеальный монастырь, идеального монаха, но не бывает так. И отдельному человеку, и монашеской общине необходимо какое-то время, чтобы вырасти и состояться. Вне всякого сомнения, такому большому росту способствует Синодальный отдел по монастырям и монашеству. Очень важны встречи, собрания игуменов, игумений монастырей, совместные общения, молитва.

А Комиссия Межсоборного присутствия по монастырям и монашеству создана, чтобы обсуждать многие насущные проблемы монашеской жизни: разрабатывать документы, приспособить уставы монастырей к современной реальности. Одни православные монастыри у нас находятся в городах, другие — в сельской местности. Есть большие монашеские общины, есть маленькие. И у каждой какие-то свои проблемы, вопросы. Идет соборная работа, жизнь наша протекает в дискуссиях, обсуждениях, сомнениях, переживаниях. Все эти заботы и труды направлены на одно — чтобы мы стали духовно зрелыми. Батюшка Серафим сказал: «Добродетель не груша, ее вдруг не скушаешь. Потихоньку, полегоньку». Так что возрождается наша монашеская жизнь, и слава Тебе, Господи! Я думаю, что пройдет некоторое время, и мы получим с монашеской нивы большие, добрые плоды.

— Не так давно в Интернете появилась статья священника Константина Камышанова «”Духовный” туризм — чума монастырей. Но многим обителям нравится». Автор считает, что монастыри превращаются из мест духовного труда, спасения, благотворного уединения в так называемые брендовые объекты, в центры притяжения праздных, любопытствующих людей, «полуголых туристок», так он выражается. Владыка, с Вашей точки зрения, грозит ли монастырям вот этот вирус духовного туризма?

— Хорошо, что этот священник ставит этот вопрос. С одной стороны, не стоит вот так сразу соглашаться с его мнением, с другой — и отрицать это явление не нужно. Действительно, мы сталкиваемся с этим: не успели начать возрождать обитель, только два или три монаха там живут, а уже поехали паломники. Ищут духовного совета, наставления, внимания. Мы еще сами не возродились, а вы уже ждете от нас чего-то зрелого. Но у людей огромный духовный вакуум, они страдают, ищут, и отвергнуть этих людей — неправильно. Куда им идти?

Ведь для чего мы живем, как христиане? Для того чтобы свидетельствовать людям о Христе. Я глубоко убежден, знаю это на опыте, что Господь покрывает, как бы компенсирует наши немощи и недостатки. Если ты миру открыт, если ты хочешь людям помочь, Господь твои немощи врачует. Даже на Афоне есть разные обители. И у нас, в Нижегородской митрополии, есть уединенные скиты, а есть обители, которые как бы на переднем плане стоят и принимают паломников, туристов.

То, о чем пишет автор статьи о духовном туризме, — это ведь не только проблема современной жизни. Я это помню сам, со своей монашеской молодости в Троице-Сергиевой Лавре. Мы, монахи, изнемогали от наплыва туристов, хорошо, если все же не туристов, а паломников: но монахов в Лавре десятки, а посетителей тысячи и тысячи. Никто из монахов не ищет способов, как сделать, чтобы еще больше людей притекало — люди сами едут и едут. Да, это тяжело. Но, с другой стороны, преподобный Сергий, преподобный Серафим нам завещали, чтоб никто от нас не ушел неутешенным. Хоть какое-то пропитание мы должны каждому человеку дать, может быть, экскурсию провести, а может быть, вместе с ним помолиться. Конечно, есть проблема внешнего вида, одежды на некоторых посетительницах, но не монахам же это определять, люди сами должны иметь в себе какие-то внутренние правила.

Кто мы с вами такие? Кто ты, Россия, кто ты, Москва — то ли святой град, то ли окаянный Вавилон? Это слова из одного духовного канта. Если мы действительно хотим быть, а не только называться Святой Русью, то слава Богу, что люди у нас стремятся в монастыри, интересуются церковной духовной жизнью. Да, вполне возможно, что сегодня этот человек, который к нам в монастырь приехал, — теплохладный, поверхностно любопытный, безразличный к святыне, но завтра его осияет благодатью, и он станет совсем другим. Поэтому нам с вами трудно судить об общей ситуации, о жизни во всем ее многообразии. Кто мы такие, чтоб судить людей, которых Сам Господь приводит в наши обители? Да, нам хочется, чтобы все были благочестивыми, правильными — даже внешне. А куда девать неблагочестивых, а куда девать неправильных? Закрыться от них? Нам нужно на практике являть любовь Христову к людям, ту любовь, которую завещали нам святые отцы.

— В наше время появилось очень много людей, которые говорят и пишут в Интернете о том, что они разочаровались в Церкви, в духовенстве, в священноначалии. Есть те, кто ничего не пишет, а просто переживает наедине с собой те нестроения церковной жизни, с которыми он столкнулся, несоответствие некоторых лиц в священном сане этому сану, их предназначению. Что бы Вы сказали этим людям, разочаровавшимся или травмированным?

— Это сложный, многогранный вопрос, но я попытаюсь как-то сформулировать свое видение проблемы. Ведь откуда берется духовенство наше? Из народа, из мирян. Какие миряне, такие и духовные лица. Мы же не привезли их из другой страны или с другой планеты. Поэтому, братья и сестры, к кому претензии? К самим себе, наверное. Нам хочется вокруг себя видеть только преподобных Серафимов, преподобных Сергиев? Становись сам таким, как преподобный Серафим. Мы все в одной ограде находимся, мы вместе должны духовно вырасти. А как по-другому? Кто будет людей крестить и отпевать, кто будет отпускать им грехи, если священниками будут только идеальные люди? Да, у нас есть идеал, мы должны к нему стремиться. Но ведь в жизни мы встречаемся с людьми разными, и разве есть где-то такое место, где живут и работают только идеальные люди? Я всегда говорю, что если вы пришли в поликлинику, и вас не очень приветливо встретила уборщица, из этого же не следует, что вам не нужно лечиться! Да, вы можете обидеться, повернуться и уйти, но что будет с вашими гнойниками? Завышенные претензии к окружающим и завышенная самооценка мешают людям более трезво смотреть на жизнь.

Кроме того — и эта проблема действительно существует — когда человек только начинает свой путь в христианстве, дьявол делает все, чтобы человека с этого пути совратить. У многих ведь складываются книжные понятия о церковной жизни: все должно быть вот так. Тогда почему не так? И возникает осуждение. Да, конечно, есть у нас раны, есть гной, ну что ж, приходи, помогай врачевать. А не сыпь еще и соль на эту рану.

Человек говорит: «Я разочаровался в духовенстве, в священноначалии…» Так вот, братья и сестры, мы все с вами болеем, болеем грехом. И не надо думать, что священник или монах может не болеть грехом: мы так же подвержены всем этим страстям. И точно так же падаем, но встаем и идем дальше. И со Христом ходил Иуда — ученик, который предал Его целованием, и в нашей среде, увы, есть и будет место иудам, и это наша скорбь, конечно. Но это не значит, что не нужна Церковь, что не нужно духовенство, не нужно священноначалие. Церковь создана Христом, ее земное устроение унаследовано нами от апостолов, ее Устав мы получили от святых отцов. И то, что человеку действительно нужно в Церкви получить, он в ней всегда получит. Другое дело — если ему вообще Церковь не нужна.

На солнце тоже есть пятна. Но можно одни пятна видеть, а можно видеть свет и принимать тепло. Вот я, живя в Церкви, принимаю тепло и вижу свет. И, сталкиваясь с какими-то неправильностями в церковной жизни, я понимаю: это земные наши страсти. И к святости Церкви они не имеют никакого отношения.

Если человек говорит, что разочаровался в Церкви, тогда он просто не понял, может быть, что такое Церковь и Кто такой Христос. У него какое-то свое об этом представление. Поэтому способность человека уверовать в Бога и жить по этой вере — это уже подвиг, уже добродетель.

Однако я надеюсь, что многие из сомневающихся, разочаровавшихся этим переболеют и вернутся ко Христу. Помогай всем Господь!

Подготовлено пресс-службой Нижегородской епархии

Журнал «Православие и современность» №41 (57)

Митрополит Георгий (Данилов) родился 14 августа 1964 года в городе Жлобин Гомельской области, республики Беларусь. Крещен в том же году в храме Живоначальной Троицы города Жлобина. С мая 1984 по июнь 1986 года проходил срочную службу в Вооруженных cилах.

В 1986 году поступил в Московскую духовную семинарию. В ноябре 1988 года был принят послушником в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. 22 декабря 1989 года, в праздник иконы Божией Матери, именуемой «Нечаянная Радость», пострижен в монашество с именем Георгий (в честь великомученика Георгия Победоносца) наместником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архимандритом Феогностом в Троицком соборе. В июне 1990 года закончил Московскую духовную семинарию и поступил в Московскую духовную академию.

9 ноября 1990 года, в день преставления апостола и евангелиста Иоанна Богослова, за Божественной литургией в Успенском соборе Свято-Троицкой Сергиевой Лавры хиротонисан во иеродиакона. 9 апреля 1991 года, во вторник Светлой Седмицы, в праздник Иверской иконы Божией Матери, за Божественной литургией в Сергиевском трапезном храме Свято-Троицкой Сергиевой Лавры хиротонисан во иеромонаха Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II.

В январе 1993 года назначен экономом Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. В июне 1995 года закончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия по кафедре Истории Русской Церкви. Тема кандидатской диссертации: «Житие и Патриаршее служение Святителя Тихона (Белавина)». С августа 1995 года читал курс «Византология» в Московской духовной семинарии. С августа 1999 года назначен по должности, как эконом Лавры, директором Патриаршего архитектурно-реставрационного центра в Троице-Сергиевой Лавре. 31 мая 2002 года назначен экономом объединенного хозяйства Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и Московских духовных школ.

Определением Священного Синода Русской Православной Церкви от 26 декабря 2002 года архимандрит Георгий, эконом Троице-Сергиевой Лавры, назначен на Нижегородскую кафедру. Наречение архимандрита Георгия во епископа Нижегородского и Арзамасского состоялось 1 февраля 2003 года в домовом храме в честь Всех Святых, в Земле Российской просиявших, Патриаршей резиденции в Московском Свято-Даниловом монастыре. Архиерейскую хиротонию совершил 2 февраля 2003 года в Храме Христа Спасителя в Москве Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в сослужении архиереев Русской Православной Церкви.

15 марта 2012 года Священный Синод Русской Православной Церкви назначил архиепископа Нижегородского и Арзамасского Георгия главой вновь образованной Нижегородской митрополии, в состав которой вошли Нижегородская, Городецкая, Выксунская и Лысковская епархии.

18 марта 2012 года, в третье воскресенье Великого поста - Неделю Крестопоклонную, во время Божественной литургии в кафедральном соборном Храме Христа Спасителя Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл возвел архиепископа Нижегородского и Арзамасского Георгия в сан митрополита.

Митрополит Георгий имеет Церковные и светские награды: орден преподобного Сергия Радонежского II ст., орден свтятителя Иннокентия Московского II ст., орден святого Александра Невского I ст., орден преподобного Серафима Саровского II ст., орден святой праведной Софии Слуцкой (БПЦ), орден святого благоверного князя Даниила Московского II ст., орден Святого Гроба Господня I ст. (Иерусалимская Православная Церковь), орден Дружбы. Является в составе коллектива авторов лауреатом Государственной премией Российской Федерации в области науки и техники за 2003 год за разработку научно обоснованной технологии воссоздания архитектурных памятников истории и ее применение при реставрации колокольни Троице-Сергиевой Лавры.

Добро пожаловать!

Вы находитесь на главной странице Энциклопедии Нижнего Новгорода - центральном справочном ресурсе региона, выходящем при поддержке общественных организаций Нижнего Новгорода .

В настоящий момент Энциклопедия представляет собой описание региональной жизни и окружающего её внешнего мира с точки зрения самих нижегородцев. Здесь Вы свободно можете публиковать материалы информационного, коммерческого и личного характера, создавать удобные ссылки вида и вносить свое мнение в большинство существующих текстов. Особое внимание редакция Энциклопедии уделяет авторитетным источникам – сообщениям влиятельных, информированных и успешных нижегородских персон .

Приглашаем ввести больше нижегородской информации в Энциклопедию, стать экспертом , и, возможно, одним из администраторов .

Принципы Энциклопедии:

2. В отличии от Википедии, в Нижегородской Энциклопедии может быть информация и статья про любое, даже самое малое нижегородское явление. Кроме того не требуется наукообразность, нейтральность и тому подобное.

3. Простота изложения и естественный человеческий язык – основа нашего стиля и всячески приветствуется, когда помогают донести правду. Статьи энциклопедии призваны быть понятными и приносить практическую пользу.

4. Допускаются разные и взаимоисключающие точки зрения. Про одно и то же явление можно создавать разные статьи. Например – положение дел на бумаге, в реальности, в народном изложении, с точки зрения определенной группы лиц.

5. Аргументированное народное слово имеет всегда приоритет над административно-канцелярским стилем.

Читайте основные положения

Приглашаем вас написать статьи – о нижегородских явлениях в которых вы по вашему мнению разбираетесь.

Статус проекта

Нижегородская энциклопедия является полностью независимым проектом. ЭНН финансируется и поддерживается исключительно частными лицами и развивается активистами, на некоммерческой основе.

Официальные контакты

Некоммерческая Организация «Открытая Нижегородская Энциклопедия » (самопровозглашенная организация)

Глава из книги «Где-то в Тьматараканской епархии». Все имена изменены, все совпадения случайны, такой епархии на свете нет, только в туманной Тьматаракани, за неведомыми горами…

***

Вместе предисловия

Суть моих воспоминаний о митрополите Георгии, своем бывшем правящем архиерее, который рукополагал меня, не имеет под собой какой-то особой цели. Я не стремлюсь «обличать негодных архиереев РПЦ», как не стремлюсь петь панегирики и дифирамбы. Это просто воспоминания, попытка собрать воедино то, что я видел, знал (или думал, что знал) об этом человеке и жизни епархии. Разумеется, это субъективный взгляд, тем более что я никогда не был ни приближенным, ни, простихосподи, иподьяконской «сволочью», не занимал никаких постов в епархии.

Знакомство

Впервые о владыке Георгии я услышал в 1991 году, в тот год, когда он принял епархию. Мне было 13 лет, я с родителями ехал в маленьком тесном ПАЗике на дачу. Дачи были от отцовской работы, и автобус возил работников предприятия. Я услышал обрывок разговора, который почему-то запомнил очень ярко. Один мужчина, из начальников невысокого звена, сидевший на заднем сиденье, что-то со знанием дела объяснял соседям:

— Ну как же: конечно, Георгий – шпион, он же раньше в Америке служил, так что это совершенно понятно.

После этого я не слышал и не вспоминал о каком-то там Георгии до 1998 года, пока не сделал «первые шаги в храме» и однажды не попал на всенощную в монастыре, где архиепископ Георгий служил. Наверное, это был какой-то праздник или просто всенощная под воскресенье, но, мне кажется, что богослужение с его участием произвело на меня впечатление. «Кажется», потому что я не помню этого первого «знакомства», возможно, всё смешалось с последующими службами, на которых я встречал его.

Я довольно долго ходил в монастырский храм только на всенощные. Помню, как владыка неспешно спускался со второго этажа монастырского здания, оттуда, где у него была келья, и выходил в храм. Там начиналось обычное действо встречи его священниками и дьяконами, иподьяконами, а потом начиналась служба. Часть службы архиепископ Георгий находился посередине храма, на небольшом, в одну ступеньку, возвышении, где стояло его седалище. Никаких ограждений никогда не было, поэтому я часто стоял совсем рядом, в метре-двух. Помню, что постоянно какие-нибудь беззаботные малыши копошились около кафедры владыки, но он спокойно служил, не обращая на них внимания.

Одной из особенностей служения владыки было то, что он всегда сам совершал помазания на всенощной, всегда сам причащал до конца, правда, крест после литургии не всегда давал сам, часто это делали служащие священники. Но помазание он совершал спокойно, размеренно, было такое ощущение, что владыка видит именно тебя, а не просто очередное лицо, мелькнувшее перед ним для получения порции маслица на лоб. Нередко владыка о чем-либо спрашивал подходившего, порой улыбался, шутил или на что-то благословлял.

Руки у него были теплые, сухие, какие-то добрые, как у родного дедушки. Роста он невысокого, не выше 165, но всегда выглядел величественно. Главной составляющей этой величественности была большая ухоженная борода.

Вообще, я встречал владыку на богослужении довольно часто, с 1998 по 2015 год, нередко служил с ним сам. Могу с большой долей уверенности сказать, что он действительно молился на богослужении, не просто отбывал номер, скучал, а молился внутри, и текст молитв, которые он произносил, он воспринимал через себя. Не раз я видел, как на литургии, во время евхаристического канона, глаза его были полны нетеатральных слез, а голос дрожал искренним обращением к Богу. Можно предположить, конечно, что он так наловчился в актерском мастерстве, что никогда не выходил из роли, не расслаблялся, но надо быть слишком циничным, чтобы так думать.

С другой стороны, несмотря на молитвенность, владыка часто раздражался на сослужащих или (реже) на хор. Не раз мне доводилось слышать и видеть, как владыка вдруг резко хмурил свои густые брови, вскидывал руку ладонью вверх и, потрясая ею, сердито кричал:

— Ну что ты делаешь?! Что ты поешь?! Куда ты пошел! Совсем чинопоследования не знаешь!! – или страшно зыркал глазами, когда, например, с его пути не успевали вовремя убрать выносной подсвечник.

На прихожан он практически никогда не раздражался.

Общение

Впервые я пообщался с архиепископом году в 1999-м или 2000-м, когда я уже был прихожанином монастырского храма и страстно хотел стать священником, хотя в то время еще только оканчивал университет, не имел практически никаких знаний ни устава, ни богослужения, ни богословия, кроме книг митрополита Антония Сурожского и дьякона Кураева.

Приемная у владыки была тогда там же, где и он жил, только жил он на этаж выше. С трудом помню тот момент, когда я, трясясь от страха и собственной смелости, пришел в крохотную приемную и, среди здоровенных толстых попов, во всем черном и с крестами на пузах, стал ждать приема.

Владыка принял меня в своем кабинете. Смутно помню наш разговор, но был он довольно краток: я, клацая зубами, рассказал, что хочу стать священником, но пока я еще студент, и духовник советует доучиться, а потом немного поработать. Владыка благодушно покивал головой, согласился, что надо доучиться, надо слушаться духовника. Напомнил мне, что для рукоположения надо сначала поступить в духовное училище.

После университета я уехал работать в деревню, в школу. Это были 2000-2002 годы, самое время разгара страстей по поводу принятия ИНН и шестерок. Я, как молодой неофит, был в сомнениях, кто же прав, кто нет, хотя видел, конечно, что борцы с ИНН крайне неадекватны в большинстве. Но в то же время было сомнительно, почему я, например, должен писать заявление в налоговую, чтобы мне выдали ИНН, хотя государство и так его уже присвоило. (Итогом этого стало то, что, работая в школе, я так и не получил свидетельство об ИНН, а теперь я узнаю свой ИНН из писем, которые приходят из пенсионного фонда. Даже в общей базе в интернете нет данных о моем налоговом номере.)

Тогда я решил написать письмо со своими сомнениями. Не помню, что именно я писал, но владыка Георгий ответил мягко и коротко, что руководствоваться в данном вопросе следует вышедшим как раз в те дни постановлением Синода, что ничего страшного в ИНН нету. Но меня потряс сам факт, что митрополит (в сан митрополита его возвели как раз в начале двухтысячных) удосужился ответить какому-то парнишке из деревни.

Хиротония

В 2002-м я вернулся из деревни в город, стал работать при храме, настоятелем которого был благочинный отец Петр, главный герой истории . Он же мне и предложил рукоположение, но владыка сказал ему, пусть, мол, сначала доучится. Весной 2003-го я завершал учиться заочно в духовном училище, и, наконец, в мае меня вызвал телефонным звонком из храма отец Петр и велел срочно все бросать и мчаться в епархию: будет разговор с владыкой по поводу хиротонии.

Вновь та же приемная, где я был тремя годами раньше. Владыка был строг и суховат. Вопросов было мало: знаю ли я службу, читал ли «Известие учительное». Спросил с сомнением:

— Жены у тебя не две?

Я сначала опешил, но потом понял, что вопрос — не во втором ли я браке (это я потом только узнал, что и второбрачных без проблем рукополагали, если первый брак был до крещения). Владыка подумал, пожевал губами и подписал прошение, назначив хиротонию на Духов день.

За день накануне, на Троицу, я пришел в кафедральный собор, где служил всенощную архиерей. Ключарь, заметив меня, позвал в алтарь, чтобы владыка меня еще раз увидел. Я стоял сбоку от дьяконских дверей в алтаре и трясся от страха (в алтаре я был вообще впервые): все вокруг сияющие, мощные, громогласные, в камилавках, а владыка так совсем величествен: митра, саккос, омофор… Владыка сурово бросил взгляд в мою сторону:

— Подрясник принес? Давай, пойдешь шестопсалмие читать!

(Всякий ставленник накануне хиротонии читает шестопсалмие на всенощной.) Я проглотил язык:

— Аа, ээ… Нет, не принес…

Владыка рассердился, подозвал ключаря, кивнул недовольно в мою сторону:

— Ну-ка, найди ему какой-нибудь подрясник!

Тут я опомнился и дерзнул влезть:

— Владыка, но вы же сказали, что хиротония на Духов день! В монастыре!

— Аа, — равнодушно протянул митрополит, тут же выбросив меня из памяти.

На Духов день все было как в тумане. На всенощную я пришел в белой футболке без рукавов с логотипом какой-то газеты на груди. Игумен монастыря, духовник, который у меня принимал ставленническую исповедь, брезгливо поморщился:

— В чем пришел?! Не мог что-то нормальное надеть?

Середина июня, градусов 30-35 в тени. Но дурость моя была не только в том, чтобы подставиться под гнев игумена – я и подрясник себе сшил шерстяной, о чем потом дико пожалел, проходя сорокоуст.

Но все прошло нормально: владыка молча благословил в подрясник (в смысле, дал добро надеть его в первый раз), шестопсалмие было прочитано.

Хиротония (рукоположение) утром тоже прошла спокойно (внешне, внутренне меня колотило и трясло). Именно на хиротонии я впервые столкнулся с архиерейской сволочью – с иподьяконами. Вернее, встречал их и раньше, они приезжали в храм отца Петра вместе с владыкой, вели себя, как всегда, борзо, и даже на одной из служб я как-то посмел что-то возразить одному из них. Я забыл об этом, но иподьяконы никогда никому ничего не забывают.

Во время хиротонии есть момент, когда ставленник стоит на солее, держа в руках поднос и кувшин для умывания лица и брады архиерея. Вот только меня иподьякон вывел на солею намного раньше, потом забрал кувшин и вернулся через полминуты. Спокойно глядя мне в лицо и кривя улыбочку, иподьякон вылил мне воду в поднос практически до краев, то есть нельзя было даже колыхнуться, не вылив воду на себя. Потом он опять ушел с кувшином. Вернулся, поставил кувшин в воду на поднос. Кувшин был полон воды. Представили: ты стоишь, трясешься от нервного возбуждения, с полным подносом воды и с тремя литрами воды в кувшине… Это была месть.

Об иподьяконах будет отдельный разговор, скажу лишь, что нас с этим гаденышем-иподьяконом рукополагали потом в один день: меня в священники, его в дьяконы. Он посчитал это типа братского посвящения, и стал считать меня своим корешем. Но засранцем быть от этого не перестал.

Трапезы

Сорокоуст я проходил в кафедральном соборе: два месяца дьяконом, 40 дней – священником. Владыка служил в соборе часто. Он там считался настоятелем, поэтому там не было такого отношения к его приезду как на обычных приходах: не было встреч с цветами, роскошных трапез после, часто митрополит сразу же после службы садился в машину и уезжал. Но и трапезы бывали нередко, на большие праздники: престольный, день ангела владыки, Преображение, Успение. Вот в такие дни за столом было море разливанное угощения, все по высшему разряду.

Владыка, кстати, всегда ел умеренно: видно было, что у него нелады со здоровьем. Немного того, немного этого, немного спиртного. Но роскошные столы накрываются не ради того, чтобы архиерей насытился: тут главное – престиж, а также (особенно это касается трапез на приходах, куда владыка приезжал на престольные праздники) необходимость ублаготворить других начальственных попов, благочинного, и – особенно! – протодьякона с иподьяконами. И горе тому настоятелю, кто не удовлетворит последних…

На таких трапезах обычно брали роль тамады или благочинные, или маститые настоятели: лились дифирамбы в адрес владыки, поднимались тосты, отпускались шуточки в адрес молодых священников. Обязательно присутствовали значимые люди: глава местного самоуправления (района, села), спонсоры, их представляли владыке, тот ласково беседовал, пожимал руки. Сам владыка тоже не брезговал едкой шуткой в адрес попа, мог отечески пригрозить за что-то, громко, через весь стол, указывая пальцем в сторону провинившегося.

Прихожан за трапезой я практически никогда не видел: их не приглашали, кроме редких избранных, например, кандидатов в сан. Чаще всего прихожанки обслуживали стол. Лишь один раз в храме, который представлял собой недостроенный цокольный этаж, столы накрыли на всех, но даже в этом храме прихожан отсадили за другие столы, подальше от начальства.

В приемной

Нельзя сказать, чтобы владыка Георгий брезговал людьми: нет, например, в епархии ходили восторженные разговоры, что он знает по именам всех учащихся православного института, помнит очень многих людей, которые приходили к нему на прием. Многие говорили, что он помогал деньгами: просто лез в ящик стола, доставал приличную сумму и давал просящему.

Так было в начале 2000-х, где-то года до 2010 – владыка принимал у себя (в новом кабинете, уже в другом здании – кабинет был просторен, богат, со множеством подарков от почитателей) каждую среду и пятницу, с 10 утра и до последнего посетителя. Любой мог прийти, встать в очередь и попасть к архиерею хоть поздно вечером. Конечно, попов пропускали вперед, но все же шанс был.

Со временем это сошло на нет. Многих мирян стали тормозить на уровне секретаря епархии, и в последние годы на прием к архиерею стояли в основном только попы, да и то их стало намного меньше (особенно после раздела епархии на три части). Думаю, дело еще было и в том, что большинство мирян приходили или за разводом (поэтому их отсекли от личной встречи – достаточно заполнить бумажки и заплатить пошлину), или жаловаться на попов — и тогда отсечение их на уровне секретаря облегчало многим жизнь. Одна психически нездоровая дама тоже ходила на меня жаловаться, спасибо, ее тормознул секретарь, иеромонах, который мне потом пересказывал ее бредовые жалобы.

Секретари епархии

Важным лицом, через которое проходили все, желающие встретиться с архиереем, был его секретарь. Первым секретарем, с которым я познакомился, был ключарь собора, второе лицо епархии, но когда священником стал я, то вскоре на месте секретаря оказался замечательный батюшка, который встречал всех с застенчивой улыбкой, спрашивал, в чем суть вопроса, доброжелательно все объяснял. Но он тяготился ролью секретаря, тем более что у него не было собственного прихода, служил то там, то сям. Поэтому он попросился на приход и покинул это место.

Следующим секретарем был довольно знаменитый поп – протоиерей Владислав Жмурин, по прозвищу «Похоронщик». Он перебрался в нашу епархию из другой среднерусской, где тоже был известен своими темными делишками.

Он служил на окраине города, в кладбищенском храме. В середине 2000-х прославился громкими скандалами, связанными с погребальным бизнесом: взял в аренду земельные участки и стал там незаконно хоронить людей. Он перешел дорогу погребальным мафиози (хотя сам отличался от них лишь крестом на животе и протоиерейством) – пошли суды, прокуратуры, разоблачения в газетах, покойников было велено перезахоранивать. На владыку надавили, и он опубликовал письмо, где говорилось, что «… в связи с вредоносными для епархии действиями, не согласованными со мной, нахожу невозможным ваше дальнейшее пребывание в должности моего секретаря, о чем вас извещаю».

Отец Владислав был отстранен от секретарства, снят с настоятельства кладбищенского храма. Далее логика подсказывает: «…был переведен пятым священником в деревню Кукуй-на-Горе» — фига с два. Он был отправлен настоятелем в отличный, недавно построенный спонсором храм в центре города, где благостно провел несколько лет, а потом был переведен на самое высокое место: стал настоятелем кафедрального собора, митрофорным протоиереем, кем и пребывает в благости и довольстве до сих пор, подгребая под себя власть над епархией при престарелом архиерее.

Именно он был героем анекдота, когда в одном интервью сказал: «Выходных у меня почти не бывает, а когда и бывают, то чувствую себя неуютно: сразу хочется сделать что-нибудь богоугодное…»

Оля

Следующие попы-секретари уже не интересны, зато интересна секретарша владыки, некая Оля. Именно Оля, по отчеству ее мало кто звал, да почти и никто не знал, как мало кто знал ее по фамилии. Говорят, владыка подобрал ее, девочку-сироту где-то в девяностых, став ей вроде опекуна. Я не хочу думать про владыку что-то иное, нехорошее: в то время владыке уже было в районе 60-ти, а девушка малопривлекательная, тощая, со злобной хищной мордочкой.

Официально Оля была типа делопроизводительницы, но реально в ее тонких ручках сконцентрировалась вся власть в епархии.

Не знаю, как было дело в девяностых, но в начале-середине двухтысячных основную власть над владыкой имели попы-олигархи, те самые вторые, третьи лица епархии, о которых я уже : ключарь собора отец Никита, мой настоятель отец Петр, ревизор епархии отец Леонид и, возможно, еще пару маститых протопопов. Они крутили владыкой, как хотели, не стесняясь об этом говорить: мол, стоит нам что-то захотеть, кого-то снять, перевести – считай, что владыка уже это подписал.

Вообще, на сей счет ходила присказка в нашей епархии: «Кто первый донес – тот и прав». Владыка отличался излишней доверчивостью, а так как у его ушей постоянно паслись эти крутые попы, то и слушал их он, выполняя их волю. Был даже период, когда отцы-олигархи, опасаясь за свою власть, приняли постановление, чтобы никакой священник не мог пойти к архиерею на прием, не спросив разрешения у благочинного, да и вообще не надо было идти к архиерею – надо было изложить просьбу благочинному, а благочинный сам ее передавал (или не передавал) выше. А благочинными были они же, так что круг замыкался. Естественно, что так отсекалась возможность пожаловаться архиерею на них самих.

Но постепенно эти крутые попы стали слетать со своих мест: то ревизор слишком нагло стал воровать, и его сняли, то моего настоятеля и благочинного отца Петра сгубила его собственная злость (ну и я дал ускорения), а потом и всесильного ключаря сняли с собора (возможно, усилиями протоиерея Владислава, который занял это место). Олигархи слетели, а Оля осталась. И вот она была тем человеком, которого боялись практически все попы, включая и олигархов.

Ибо Оля была неумолима как смерть. Ей не нужно было с кем-то спорить, сражаться, интриговать: если кто-то переходил ей дорогу, смел возразить, или просто ей не нравился, то ей достаточно было наедине зайти в кабинет владыки, положить ему на стол документы этого священника – и гудбай, священник кубарем вылетал в деревню, хорошо, если еще не из епархии.

Поэтому все попы знали: хочешь себе добра, хочешь получить что-то от архиерея – сначала умасли Олю, повиляй перед ней. Оля же умела держать всех попов на поводке: даже на архимандритов, митроносцев-протоиереев смотрела холодно, брезгливо, сжав тонкие губы.

Думаю, я был один из немногих, кто совершенно не боялся Оли. Она понимала это: знала историю, как я свалил могущественного отца Петра, видела мои статьи в газетах, и знала, что в случае чего – я дам отпор. Поэтому со мной она была вежлива, порой даже добродушна. Один только раз она, не разобравшись, написала мне что-то угрожающее по электронной почте. Я приехал в епархию, вломился к ней в кабинет и наорал на нее. Она была в шоке: такое вряд ли случалось с ней часто. Мало того, она даже постаралась разобраться в ситуации, и почти извинилась за свой тон.

Был случай, когда она даже попыталась протолкнуть меня по карьерной лестнице (не ради меня, разумеется): я уже несколько лет писал критические статьи в епархиальной газете, выпустил книгу, и однажды меня вызвал к себе владыка. Сделано это было в обычной форме - испуганный звонок благочинного:

— Отец! Срочно бросай все дела: лети в епархию – тебя владыка вызывает! Почему – не знаю!

Когда я зашел к владыке, он сидел задумчиво перед раскрытой газетой соседней, крупной епархии.

— Вот, видишь? – сурово спросил он меня. – Хорошая газета, а?

— Не знаю, владыка, не читал.

— А наша газета, «Православные вести», хорошая? Как думаешь? Или что-то в ней надо поменять?

Вопрос был провокационный. Наша убогая епархиальная газета в реальности состояла из одной тетушки, слабо разбирающейся в православии, хотя в редакционном совете значились два священника. Из интересного в газете были только (да простят меня читатели за хвастовство) мои критические статьи. Остальное: или бред с приходских полей, или идиотские «духовные» стишки, или мракобесные статьи одного протоиерея-фрика, безграмотного в православии, зато бывшего ректора сельхозинститута, а ныне значащегося в редколлегии епархиальной газеты. Тот бред, который он нес в своих статьях, о духовной экономике, духовно-нравственных системах, вперемешку с патриотическим угаром, был просто невыносим.

— Честно сказать, владыка? – рискнул я.

Тот нахмурился:

— Конечно, честно!

— Тогда нужно перестать печатать глупые статьи, запретить все стишки, нанять пару профессиональных журналистов, платить им зарплату, искать нормальных авторов, выезжать «в поле» – тогда еще что-то можно будет сделать.

Владыка сдвинул брови, яростно метнув в меня взгляд:

— Та-ак! Понятно!.. То есть работать ты не хочешь – я так понимаю?!

Я развел руками, сразу словив, что решение на мой счет уже принято. Потом я был выдворен из кабинета.

Оля догнала меня на лестнице:

— Ну, как прошло?

— Да вот так.

Она вытаращила глаза:

— Ничего себе! Это ведь я предложила тебя: ему надо было назначить человека в информационный отдел епархии! Я думала, что дело верное…

Для нее, видимо, было неожиданностью, что нечто пошло не по ее плану.

Казалось, что власть Оли будет вечной: в соседних епархиях подшучивали над нашей, говоря, что «везде патриархат, а у вас - матриархат». Но случилось неожиданное: уже после моего ухода из епархии мне рассказали, что Оля была поймана за руку на подделке подписей митрополита: она составляла липовые указы от имени правящего архиерея, по которым неугодные ей священники ссылались в тьмутаракань на самые худшие приходы.

Оля была уволена, но в епархии, как говорят, изменилось только одно: вместо Оли стал безраздельно властвовать уже известный нам протоиерей Владислав Жмурин.

Епархиальные собрания

Епархиальные собрания у нас проводились обычно три раза в год: на второй неделе Великого поста, в августе-сентябре и под Новый год. Схема практически всех собраний, на которых я присутствовал (а я был штук на тридцати), была одинакова: в актовом зале собирались попы, в первые годы около 300-350 человек, после раздела епархии – уже сотни полторы. В актовом зале стояли стулья, впереди – сцена, сбоку от сцены – огромная картина Христа, высотой метров 15. На этой сцене стоял стол, за который потом садился архиерей. Иногда, но редко, рядом с ним садился кто-то: или Оля, или какой-нибудь чиновник.

Собрание никогда, разумеется, не начиналось в урочный час: попы сидели, болтали, делились житейской информацией: деньги, епвзносы, товар с епсклада, нагоняи от благочинных, проблемы со спонсорами или с прихожанами – все как всегда. Наконец пролетал шепоток: «Идет!» Все вставали, протодьякон взмахивал рукой: все рявкали «Царю Небесный». Владыка быстро проходил на сцену, допевал вместе со всеми (петь митрополит любил, у него был немного дребезжащий, но уверенный тенорок), поворачивался, благословлял, отцы в этот момент ревели: «Исполла эти, деспота».

Собрание начиналось чаще всего (хотя изредка эта часть опускалась) чтением дневного Евангелия и Апостола. Владыка неторопливо открывал зачало (на русском языке), медленно читал. После говорил что-то рассудительное, типа: ну вот, мы с вами прочитали, так что нам с вами следует это соблюдать, быть примером… и прочее из серии «единожды один – один».

Начиналась самая длинная и утомительная часть – перекличка. Особенно утомительной она была, когда попов и дьяконов было больше 300 человек. Представьте: владыка берет лист бумаги, смотрит внимательно поверх очков:

— Иерей Алексей Алексеев!? – взгляд в зал.

— Тут! – вскакивает нужный иерей. Владыка ищет взглядом, смотрит на попа задумчиво:

— Ты где у меня служишь, Алексей?

— В Муходрищенске! Приход такой-то!

— Аа, — вспоминает о существовании Муходрищенска и тамошнего прихода митрополит. – У отца Лаврентия? Как он там, выздоровел?

— Я тут, владыка! – вскакивает отец Лаврентий.

— Аа, и ты тут! – довольно хмыкает архиерей. – И до тебя очередь дойдет! – снова глаза в бумагу:

— Иерей Алексей Алексеев! Владимирович! – добавляет владыка, чтобы отличить просто Алексея Алексеева от такого же, но, слава Богу, от другого родителя.

Иногда дело шло быстрее, отцы вскакивали, десятки пролетали, но иногда на зов владыки никто не отзывался. Тогда тот хмурился:

— Где отец такой-то? А?! Благочинный знает?!

Горе тому благочинному, который не знает, что с его подчиненным попом. Горе тому попу, который не доложился благочинному, почему не приехал на собрание. Если у попа не было уважительной причины: чередной, болезнь, застрял на острове во время наводнения, как мазаев заяц (был такой реальный случай), то владыка потрясал пачкой листов:

— Передайте этому БЕЗДЕЛЬНИКУ!! что жду объяснительную! Если и в следующий раз пропустит собрание, то буду принимать меры!

Когда дело доходило до меня, то нередко владыка останавливался и отпускал какую-нибудь шуточку в мой адрес, типа:

— А, критик! Опять статью написал – ух, я читал! Смело, остро, мда, ну что ж – берите пример!

А если статья была слишком острая, то:

— А, писатель… Ты там это – смотри, пиши-пиши, да поосторожней!

Когда перекличка заканчивалась, то начиналась еще более скучная часть: владыка зачитывал вслух бумажки, пришедшие из Патриархии или от каких-нибудь органов власти (зачем – непонятно, потом нам все эти бумажки все равно скидывали по электронке). Потом что-нибудь обязательно говорил митрополит про взносы, распекал те приходы, которые плохо выкупают товар со склада или не выкупают положенную квоту епгазет. Когда дело касалось епархиальных денег, владыка начинал кипятиться, порой громко кричать, взмахивая кулаком. Именно в один из таких моментов он произнес свою коронную фразу, которую можно отлить в гранит:

— Я знаю: наших отцов Страшным судом не запугаешь! Но я приму административные меры!

После митрополита обычно выступали или приглашенные гости, типа какого-нибудь чиновника по пожарной части или по части образования, а потом выступали одни и те же попы, руководители епотделов. Говорили они одну и ту же скучищу: докладывали, как у них все хорошо, но было бы еще хорошее, если владыка благословит, а отцы подмогут. Владыка благосклонно кивал, отцы зевали.

Были еще отцы, которые хорошо понимали психологию архиерея, поэтому практически на каждом собрании пытались выйти на сцену и что-нибудь хорошее сказать про себя. Обычно это было глупо, пошло, выглядело так, будто собака виляет хвостом перед хозяином – попы в зале посмеивались, но эффект достигался: владыка благосклонно слушал, запоминал, что такой-то отец много работает, раз много выступает на собрании. И потом был виден результат: чаще всего именно такой говорун-подхалим получал какой-нибудь пост в епархии.

На этом собрание заканчивалось. Нет, иногда владыка спрашивал, не хочет ли кто задать вопрос, но умудренные жизненным опытом отцы вопросов не задавали, ибо знали, что ничего хорошего они не услышат. Бывали идиотики, которые изредка искренне пытались что-то спрашивать. Обычно владыка прикидывался глухим или обрывал задающего животрепещущий вопрос какой-нибудь резкостью, после чего тот терял нить и садился, не получив ответа. Все знали: собрание не для того, чтобы спрашивать о важном, оно для того, чтобы просто было. Положено ему быть три раза в год – и все, на этом хватит.

После собрания обычно я возвращался еле живой: три-пять часов потерянного времени, шума, бессмыслицы.

Проповеди

Когда-то, много десятилетий назад, митрополит был ректором одной из семинарий, но во времена служения в нашей епархии он не был замечен тяготением к наукам или даже к особому проповедничеству. Единственное – он регулярно вел передачу на местном телевидении: читал кусочек из Писания, потом толковал его на самом доступном уровне.

Проповеди в храмах были замечательны. Во-первых, тем, что длились не более 5 минут. Во-вторых, говорил он их проникновенно, с душой, громко и часто потрясая дланью по направлению к слушающим: мол, ну услышьте меня наконец! Суть проповеди из года в год была одна и та же, мало того, даже текст проповеди был обычно один и тот же: на любой праздник, событие, хоть пост, хоть Пасха, владыка говорил: надо молиться — читать утреннее и вечернее правило, соблюдать пост, укреплять семью, воспитывать детей и «ВЕСТИ ПРАВОСЛАВНО-ХРИСТИАНСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ!» Последняя фраза была у него коронной: я слышал ее все годы на всех проповедях без исключения. Эта фраза и была центром и сутью его проповеди, а несколько предложений служили обрамлением.

Таковы же были и его рождественское и пасхальное послания. Он всегда писал их сам (и я был очень благодарен ему за это): нас заставляли зачитывать патриаршее и митрополичье послания на тех службах. И если патриаршее послание было нудным, с цитатами, рассказами о том, как патриарх посетил ту или иную страну или епархию, с упоминанием социальных проблем и «вызовов современности», три-четыре, а то и пять страниц текста, то послание митрополита Георгия было такое же, как и его проповеди: два-три коротких абзаца (!) и обязательно «православно-христианский образ жизни». Коротко и отмучился.

Личная жизнь

О личной жизни и мировоззрении митрополита мне известно не много, владыка был не из тех представителей архиерейства, за которыми тянется шлейф скандалов. Ничего, связанного с мальчиками или женщинами, я никогда не слышал. Секретарша Оля явно была из другого теста: скорее, змея, пригретая на груди.

Сам владыка жил в здании монастыря, келейницей у него была какая-то старая монашка, которую я даже в глаза не видел. Где-то на окраине города у него была дача, по всей видимости, коттедж. Время от времени он куда-то уезжал, по слухам, отдыхать или лечиться за границу или на юга.

Свои взгляды и предпочтения он не афишировал: мы, не приближенные, не знали, что он думает по поводу выборов патриарха или еще по каким-то вопросам. Он всегда отмалчивался. По всей видимости, и в Патриархии он не склонен был крутиться, искать себе лучшее место. Говорят, однажды, еще при Алексии, он ездил в какую-то значимую поволжскую епархию – ему предлагали занять там кафедру, но он отказался, сказав, что в нашем городе еще мало сделано.

Когда разделяли епархию, было неприятно видеть, как владыка с усилием над собой вынужден был врать нам в глаза. Он сказал, что ему тяжело руководить такой большой епархией, поэтому будет просить разделить ее на три части. Глаз он при этом не поднимал, и голос у него был недовольный. Но даже честно сказать нам, что его заставили разделить епархию, он не мог: то ли из корпоративности, то ли так силен был страх перед Кириллом.

Деньги

Финансово владыка был обеспечен так же, как и любой другой архиерей, правда, он никогда не выпячивал свои доходы, никогда не показывал какую-то роскошь. Как всякий епархиальный архиерей, он получал содержание (не знаю цифр, но думаю, они более чем приличные). За каждый приезд на приход ему вручался в качестве «благодарности» конвертик с суммой – это было святое. Горе тому настоятелю, который бы посмел не дать конвертик. Сумма в конвертике зависела от возможностей прихода, но определял эту возможность не настоятель, а, скорее, благочинный или, что еще вероятней, протодьякон, который обсуждал с настоятелем все детали. Раз я был свидетелем, когда настоятелю беднейшего прихода жестко выговаривали:

— Ты нам (протодьякону и иподьяконам) можешь меньше дать – но владыку не смей обижать!

И владыку не обижали. Думаю, минимальная сумма в конвертике была 10 т.р. С крупных приходов – на порядок выше. Служил на приходах владыка часто, два-три раза в неделю точно, так что можете прикинуть, какую сумму ежемесячно давал конвертик.

Помимо этого все приходы собирали несколько раз в год определенные суммы «на подарок архиерею»: на Пасху, Рождество, день ангела (память святого покровителя), день рождения, день архиерейской хиротонии. Иногда милостиво пропускался или день рождения, или день хиротонии, потому что они были слишком близко друг к другу.

Нищие приходы, типа моего вагончика, отстегивали 500-1000 р. за раз. Средние – 5000-10000 р., крупные – намного больше. Однажды деньги были вложены в конкретику: владыке подарили отличную Тойоту. Старую купил у него протодьякон.

После раздела епархии стало, конечно, беднее, но, впрочем, и суммы на подарок тоже увеличили в два-три раза.

Разумеется, в полном распоряжении владыки была касса епархии. Но, повторюсь, мы не видели ни золотых часов, ни какого-то другого шика. Вел себя на людях митрополит достаточно скромно.

С властями митрополит Георгий старался дружить, особенно, если власти города позиционировали себя православными, помогали ему в строительстве храмов. Но порой мог быть и жестким: говорили, что в середине девяностых он отлучил от Церкви одного депутата, который сунул нос в финансовые дела епархии.

Эпилог

Митрополит Георгий — человек неоднозначный, но на фоне множества других деспотов выглядит в целом достаточно приличным. Главная его беда: доверчивость к тем льстецам, которые крутились около него, многолетняя зависимость от всесильной Оли.

Главные плюсы: думается, он действительно верит во Христа, искренне молится, искренне желает блага людям. Но все-таки после 75 каждому архиерею надо уходить на покой, иначе он превращается в умильного или ворчливого старичка на кафедре, со слабой памятью и волей, а рулят епархией другие люди.