Если всерьез написать о готовности мужчин идти на войну, то получается комедия. По крайней мере у киевского драматурга Натальи Ворожбит и режиссера Виктора Рыжакова получился смешной спектакль о грустном: две женщины, однажды уже похоронившие своего мужа и отчима, уговаривают его проигнорировать шестую мобилизацию, призывающую даже мертвых. Разговоры с призраком полны бытовых деталей. Вполне конкретная ситуация на Украине превращается в универсальный военный конфликт, заставляющий размышлять о природе войны и мира. Запахи украинской кухни приглашают зрителей присоединиться к поминальному столу.Спектакль – трижды номинант премии «Золотая маска 2017» (спектакль малой формы, работа драматурга, работа режиссера).Режиссер Виктор Рыжаков известен тонкой и вдумчивой работой с текстом («Прокляты и убиты» по Виктору Астафьеву в МХТ им. А. П. Чехова, «Пять вечеров» в Мастерской Петра Фоменко, «Июль» по пьесе Ивана Вырыпаева в «Практике»).Наталья Ворожбит – один из самых талантливых украинских авторов. Постановки ее пьес идут в России и за рубежом, крупные театры (Королевский шекспировский театр Великобритании и Национальный театр Украины им. И. Франка) заказывают Наталье Ворожбит оригинальные пьесы.
Придя второй раз на «Конармию» накануне, я, помимо свежих впечатлений собственно от спектакля, получил еще и важную информацию о дневном прогоне новой постановки Виктора Рыжакова, которой глупо было бы не воспользоваться. Хотя прогоны — дело ненадежное, но у Рыжакова — в меньшей степени, чем у кого-либо: в свое время я месяца за три до официальной премьеры посмотрел абсолютно готовый и безупречный его спектакль в «Мастерской Фоменко» (сейчас он пока не идет, потому что Агуреева в декрете).
А «Саша, вынеси мусор» — уже практически премьера, вернее, превью; хотя прогон и задержали на час с лишним из-за того, что актрисы не могли проехать по перекрытой Москве — но у нас и спектакль могут точно так же задержать, тогда еще обиднее. Зато смотреть «Сашу…» почти без зрителей — важнее, чем обычно, в силу особенностей пространственного решения. Днем раньше публику «Конармии», да и меня тоже (я ведь, как и остальные, не знал заранее, что к чему) поднапрягла выгородка в фойе — может, подумал я, семинар какой проходит в ЦИМе? Оказалось, никакой не семинар, а это задумка для спектакля: актерам оставили вместо сцены, хотя бы импровизированной, узенький выступ, от стены меньше чем на полметра, а первый зрительский ряд (где я в результате сидел на прогоне один) — на расстоянии буквально вытянутой руки. Актеры, прежде всего две актрисы, Инна Сухорецкая и Светлана Иванова-Сергеева, а также Александр Усердин, почти распластаны по стене, вся сценография. не считая двух узеньких скамеечек и висящей на стене скрипки — виртуальная: фотоинсталляция, схематично и отчасти иронично обозначающая обстановку кухни в обычной киевской квартире (художник Ольга Никитина).
Столь же схематична и пьеса Натальи Ворожбит. Две главные героини — мать и дочь, Катя и Оксана. Катя только что похоронила мужа, Оксана беременна, хотя отец ее ребенка почти так же виртуален, как обстановка вокруг, и еще более эфемерен, чем ее собственный покойный отец, поскольку как раз папа, тот самый Саша, в спектакле все же присутствует во плоти. В первой сцене, где женщины готовятся к поминкам по Саше, его голос раздается из-за спин зрителей (спектакль играется в «зеленом фойе» ЦИМа на 5-м этаже), где стоит стол с нехитрой кухонной атрибутикой. Во второй, когда Катя и Оксана приходят спустя время помянуть Сашу на кладбище, герой возникает в образе человека, похожего на покойника. А в третьей, снова дома, разродившаяся Оксана спустя год опять беременна и опять в отсутствие своего безвестного Олега, Саша возвращается к ним. Возвращается он, однако, не просто так, и это в спектакле самое интересное. Саша — профессиональный военный, офицер. Среди его сослуживцев уже много покойников — кто-то спился, кого-то свел в могилу рак. И все они теперь «воскресли», чтобы снова воевать — потому что на их страну напали.
Кто напал на Украину — говорить излишне, как и то, что проблематика спектакля (о пьесе мне говорить сложнее — я ее не читал, написана она только что по заказу из Великобритании, а что умеет делать Рыжаков даже с самыми примитивными текстами и какие измерения способен им придавать, хорошо известно, достаточно вспомнить «Рыдания» с той же Ивановой-Сергеевой) к агрессии против Украины не сводится. Понятно, что речь изначально идет о конфликте универсальном — и семейном, и половом, и человеческом. «Саша, вынеси мусор» Натальи Ворожбит в чем-то перекликается с пьесами еще одной украинской драматической писательницы, Анны Яблонской — «Семейными сценами», «Пустошью», но по структуре намного и демонстративно проще. Женщины (представленные тут, по крайней мере изначально, в свете не самом выгодном — феминистки обидятся скорее, чем православные, последние еще могут чего-то недопонять, а здесь все налицо: дуры-клуши) рожают и хоронят, в промежутках гнобя своих мужчин, которых в меру своего куриного разумения все же любят, а мужчины воюют, обороняясь, на всех фронтах, начиная с семейного, заканчивая обыкновенным, когда на страну прет озверелый агрессор и надо отбиваться от захватчиков. Такой схематизм драматургии режиссер и художник, помещая героев в предельно условный контекст и не просто озвучивая вслух все ремарки, но практически стирая интонационно грань между авторской речью и репликами персонажей, из вероятного недостатка пьесы превращают в несомненное, очевидное достоинство спектакля — жесткого, минималистского по форме и бесконечно глубокого (при нарочито «плоском» пространственном решении) по содержанию. Может быть, учитывая внешние, внехудожественные обстоятельства, даже чересчур глубоко копают.
Конечно, я тоже с удовлетворением отмечаю и остроумие подхода авторов постановки к тексту, и невероятную работу актеров — опять-таки актрис прежде всего, на Светлану и Инну, особенно когда они не произосят никаких слов, а просто молчат и транслируют не то что скрытые эмоции, но в буквальном смысле какой-то из других измерений идущий свет, и оторваться от них невозможно, ну разве что на время отвести взгляд от одной, чтоб переключиться на другую (сидишь так близко к ним, что сразу за двумя одновременно наблюдать физически невозможно, если у тебя глаз не как у хамелеона устроен). «Саша, вынеси мусор» в этом плане, безусловно, развивает и те мысли о человеческой природе, что были заложены Рыжаковым в невероятных, при видимой относительной «традиционности» театрального формата, «Пяти вечерах», и, вместе с тем, поиски новых форм, которыми отличались его более экспериментальные работы (например, «Боги пали»). Поэтому невозможно сказать, что в «Саше…» чего-то не хватает. Я бы, однако, позволил себе заметить, что как раз интересного, остроумного, содержательно многослойного в спектакле — с избытком. И уж совсем неуместным мне кажется его пацифистский пафос с финальным «оружие… отставить!»
Мертвецы, встающие из гробов, чтоб воевать — образ, положим, не самый привлекательный. Но кто-то же должен воевать, чтоб остановить нападение — иначе только и останется что думать о картошке и бесконечно рожать рабов вместо солдат (Инна Сухорецкая обозначает беременность своей героини предельно примитивным и оттого вдвойне знаковым приемом — подкладывая на живот надувной мячик). Парады ведь, из-за которых даже актерам на прогон невозможно проехать, не ради одной лишь красивой картинки проводятся, и там не виртуальные мертвецы в нарисованных декорациях шествуют. Поэтому для начала стоило бы пожелать украинцам поскорее вынести мусор, а о несовершенстве человеческой природы, гендерном напряжении и неурядицах брака можно поразмышлять и на досуге.
«Саша, вынеси мусор» по пьесе Натальи Ворожбит. О спектакле - Алена Карась.Трудно сказать, что запускает работу фантазии, взрывает воображение, запускает механизм боли. О маленьком спектакле Виктора Рыжакова по пьесе киевского драматурга Натальи Ворожбит написать почти невозможно. Он длится пятьдесят минут, в нем участвуют две актрисы и один актер, в нем считай что нет декораций - лишь глухая кирпичная стена и короткие сегменты кинопроекций художника Ольги Никитиной. Ближе к финалу звучит песня группы Scorpions «Ветер перемен», спетая на Потсдамер-плац через год после падения Берлинской стены. Всполохи салюта, а может быть, взрывы бомб проекциями на кирпичной плоской стене - на этом спектакль заканчивается.
Пятьдесят минут в ЦИМе - щель, провал времен, травма длиною в четверть века, от разрушения одной стены до возведения новых - тех, что разделяют сегодня некогда нераздельный мир.
Центр имени Мейерхольда
Тихо. Небольшой амфитеатр спускается к помосту и упирается в кирпичную стену. На узкой полоске - две актрисы, тесно прижавшиеся к стене. На стене - тени, видеопроекция с кухни, где готовится поминальная трапеза по случаю смерти хозяина. Тени блуждают по лицам, не позволяя их рассмотреть. Диалог женщин прост и стерт, точно слит со стеной. Катя (Светлана Иванова-Сергеева) разговаривает с умершим мужем, бывшим офицером украинской армии Сашей (Александр Усердин). Упреки, внезапные всхлипы, вновь упреки. Обычный разговор живых и мертвых. В долгой семейной жизни всегда устанавливается особый вид общения, когда никто не говорит вслух, но внутренняя речь течет непрестанно. Смерть только обостряет это течение, делает его напряженным и плотным.
В том, что придумала Ворожбит, как будто нет ничего нового - ну, галлюцинировал ведь, к примеру, Гамлет… Но в тексте украинского драматурга - совсем иной способ общения с призраком. Трагедии последнего времени отменили чрезвычайность их диалога. Никаких откровений. Никакой мистики. Героиня пьесы твердит мертвому мужу: «Саша, вынеси мусор», пеняет ему на прошлое, ждет, что он вернется, жалуется на бедность. Узкая полоска у стены - пространство спектакля - и есть та нейтральная полоса на краю смерти, где уже не видны отличия тел от теней.
В ситуации почти полной непроговоренности исторических травм в русском и украинском театре Ворожбит пытается говорить от имени документа.
Предметов нет, есть проекция кухни на кирпичной стене, на которую мы смотрим точно с обратной стороны жизни. Самого Саши долго нет, только голос его звучит - «зачем я вам?». Две женщины тихо шевелят губами, перебирая ингредиенты начинки для пирогов по всем правилам погребального обряда: сало, цибулька, масло, скворчащее на сковороде, - от одного перечисления рождается в воображении уютное украинское село под Киевом. На второй день уже проще - с капустой, с мясом. А сейчас - чтоб прозрачная, с луком и салом начинка. Но все это - только в воображении или там - за пределами сцены, где только что скворчали на настоящей сковороде настоящие цибулька с салом. Здесь - только стена и проекции-тени. И будто бы развоплощенные, бестелесные голоса актрис. Голос Саши, напротив, звучит мускулисто, напористо. Он на уговоры не поддается, посулам не верит - что жена пить позволит, что раздражаться не будет, - не хочет возвращаться назад.
Проходит год. На стене возникает проекция памятника. Катя и ее дочь Оксана (Инна Сухорецкая) вновь говорят о сале, перебирают прошлое, причитают. Самого сала по-прежнему нет - но запах его еще витает в зрительном зале.
Некто, похожий на Сашу, спускается мимо зрителей вниз, к кирпичной стене, чтобы в наступившем сентябре 2014 года вновь очутиться в родном доме под Киевом, уже наполненном военными тревогами, мыслями о топливе, картошке про запас и погребе, в котором можно спрятаться от бомбежки. Так сказано в ремарке, так написано на стене. Саша, офицер украинской армии в вечном запасе, встанет рядом с Катей, чтобы потребовать ее разрешения на возвращение в строй. Им это нужно, мертвым, чтобы воевать за живых. Ибо объявлена уже «шестая мобилизация», мобилизация мертвых. А женщина буднично, по-бабьи, точно речь идет о привычной семейной ссоре, будет ему сопротивляться - ни на амуницию, ни на вторые похороны нет у нее ни сил, ни денег.
Центр имени Мейерхольда
«Я, Вовчик… Вовчик когда-то до смерти спился, Серега… тоже полковник, тоже умер от остановки сердца, Лешка Чалый…» - все они давали присягу на верность Родине и вот теперь рвутся в бой. Может быть, только так можно обрести смысл стертой, не нужной никакой Родине, не замеченной никем жизни. В этом повторном, торжественном и немного комичном именовании друзей и соседей возникает образ «Мертвого класса» Тадеуша Кантора - бессмертного театрального памятника Холокосту. Череда погибших во всех войнах или умерших от Голодомора Сашиных земляков и соседей встает за кирпичной стеной, наглухо отделившей нас от нашей памяти и от сегодняшней неназванной боли.
Оксана поет их песню - ту, что Саша пел Кате в Крыму, когда ухаживал за ней лет тридцать назад. Дрова трещат, огонь горит, Потсдамер-плац взрывается на стене фейерверком отчаяния - понадобилось всего четверть века, чтобы забыть об идеалах поколения девяностых и начать строить новые стены.
А где-то там, где-то там новое старое войско проводит учения.
Не успел еще забыться скандал с выставкой фотографий укронацистов полка «Азов» в Сахаровском центре, как из центра им. Мейерхольда повеяло мусором, однако в этот раз с театральных подмостков.
Хочу отметить, что в употреблении слова «мусор» нет ничего обидного, поскольку речь идёт о постановке «Саша, вынеси мусор» по одноимённой пьесе украинского автора Натальи Ворожбит.
Вкратце сюжет пьесы таков: жена и беременная дочь скорбят по скоропостижно скончавшемуся в ванне от сердечной недостаточности отцу и мужу Саше. Саша - офицер украинской армии. Действие разворачивается в недалёком прошлом во время продолжающейся по сей день гражданской войны на Донбассе.
Для тех, кто по каким-то причинам не в курсе, поясню: гражданская война - это когда граждане одной страны убивают граждан своей же страны по идеологическим, национальным или классовым мотивам.
Объявленная шестая волна мобилизации внезапно воскрешает Сашу. Патриот Саша рвётся на фронт защищать «незалежность», рвётся, чтобы, подчёркиваю, убивать граждан собственной страны, ну и ненавистных москалей заодно.
Ведь он, как рассказывается зрителям в сцене воспоминаний, пьяный дрался с ними при жизни в Евпатории, и теперь русне жопу надерёт, для Саши это очевидно. Жена и беременная дочь предусмотрительно не пускают Сашу, но не пускают не для того, чтобы он не ехал убивать сограждан, а потому что не хотят его ещё раз хоронить.
Собственно, спектакль состоит из диалогов на грани истерики на тему «Саша хочет, Сашу не пускают».
Справедливости ради, хочу заметить, что название творческого продукта точно соответствует его содержанию. Только «вынес мусор» не абстрактный Саша, а вполне себе конкретный режиссёр Владимир Рыжаков. Вынести мусор на сцену - это совсем не в диковинку. Сцена - она терпеливая, терпела она и не такое.
Поражает другое - наглость. Наглость показа мусора в центре Москвы; наглость молчаливого согласия публики, которая оплачивает «мусор», занося деньги в кассу за билеты; наглость тех, кто смеет орать про тоталитаризм в России, запрещающий «вынос мусора» на зрителя. Никто этого не запрещает, к сожалению.
И прокат фильма с Зеленским, призывавшим убивать «всяких мразей», всё-таки состоялся, хоть и с треском провалился. А главное, обескураживает наглость предложения сопереживать персонажу - нацисту, воодушевившемуся романтическими идеями «героев УПА», в то время, как в 900 километрах от Москвы убивали и продолжают убивать людей только за то, что они считают себя русскими и говорят на русском языке; за то, что они не хотят почитать героем Бандеру и кричать нацистские речёвки.
Константин Сёмин в одном из своих фильмов вывел замечательную мысль: на Донбассе не русские воюют против «укропов» или наоборот - на Донбассе русские убивают русских, потому что война там идеологическая, война идей. Битва за идеи - битва за умы, за мировоззрения в головах. Людям соседней страны уже вложили «мусор» в головы. Теперь, видимо, пришла и наша очередь.
Возможно, кто-то приведёт довод в защиту «мусора», что, мол, нужна объективность, нужно показать вторую точку зрения. Но сослаться на объективность - фактически означает проявить солидарность с происходящим и оправдать преступления «азовцев».
Чем видеть вторую точку зрения, я бы лучше предпочёл этого зрения лишиться вовсе. У меня всё.