Рыжачков Анатолий Александрович
Мария Каллас — великая певица и актриса, удивительное явление оперной сцены второй половины XX века — известна у нас каждому, даже мало-мальски интересующемуся оперой и вокальным искусством.
Буржуазная пресса создала миф ’’Каллас — королевы примадонн”. Миф строился по тому же принципу, что и выдуманный облик любой из голливудских звезд. Особенности характера Каллас, которые ставились в заслугу певице крупнейшими театральными деятелями мира ее творческая принципиальность, строптивое нежелание добиваться славы дешевыми средствами,— приравнивались к причудливым капризам голливудских кинозвезд и превращались в балаганную приманку: проверенный способ взвинтить цены на билеты, грамзаписи и увеличить кассовые сборы. Американский журналист Джордж Джелинек, чья статья включена в настоящий сборник, исследовал этот феномен ’’примадонны Каллас” и показал, с каким упорством певица боролась со своим имеджем, посрамляя его живой жизнью своей творческой личности. В пору тиражирования образа ’’примадонны Каллас” в бульварном духе стилизовалось и ее прошлое. Массовый буржуазный читатель иллюстрированных еженедельников, как правило слышавший певицу лишь по радио или на пластинках (повсеместные аншлаги и дороговизна билетов закрывали ему доступ в театр), очень мало знал о мытарной молодости оперной дебютантки Марии Калогеропулос в оккупированных немцами Афинах начала сороковых годов. Сама Каллас во время пребывания в Советском Союзе говорила об этом времени: ”Я знаю, что такое фашизм. В Греции во время оккупации я воочию видела зверства и жестокость фашистов, пережила унижения и голод, видела много смертей ни в чем не повинных людей. Поэтому я, как вы, ненавижу фашизм во всех его проявлениях”. Этот читатель ничего не знал о трудных годах безвестности и ученичества под руководством Эльвиры де Идальго, о неудачах и непризнании ’’странного голоса” певицы в Италии и Америке (даже после ее триумфального успеха в ’’Джоконде” на Арене ди Верона в 1947 г.). Иными словами, обо всем том, что воскресил для потомков добросовестный биограф певицы — Стелиос Галатопулос, чья работа, в немного сокращенном варианте, предлагается вниманию советского читателя.
Вместо фактов, свидельствующих о том, как мучительно далась певице мировая слава и с каким неослабным упорством она сокрушала оперную рутину, утверждая свои незаемные творческие принципы, буржуазному читателю со смаком преподносились сплетни о ее личной жизни, пристрастиях и причудах. Слова Лукино Висконти о том, что ’’Каллас — величайшая трагическая актриса нашего времени”, тонули в этой лавине журналистских измышлений. В обыденном буржуазном сознании им попросту не было места, ибо они никак не совпадали с общедоступной в своей вульгарности легендой ’’примадонны из примадонн” Марии Каллас.
На страницах ведущих музыкальных журналов Запада нынче редко встретишь имя Каллас. Сегодня, после ухода со сцены ’’божественной”, ’’незабываемой”, ’’гениальной” (а именно так называли певицу повсеместно), на оперном горизонте горят новые звезды — Монсерра Кабалье, Беверли Силз, Джоан Сазерленд и другие.... И любопытно вот что: скрупулезные и обстоятельные исследования вокально-актерского феномена Марии Каллас — работы Теодоро Челли, Эудженио Гара — появились лишь в конце пятидесятых годов в сугубо музыкальных журналах, Рене Лейбовица — в философском ”Ле тан модерн”. Они писались ”в пику” насаждаемой легенде, которая не скудела даже после ухода Каллас со сцены. Поэтому ’’задним числом” возникла дискуссия крупнейших деятелей оперного искусства Италии — ’’Каллас на суде критики”, — пожалуй, самый серьезный критический этюд о Каллас. Эти статьи были воодушевлены благородной идеей — изобличить ’’миф” о Каллас й противопоставить ему реальность ее живой творческой практики.
Здесь нет нужды повторять рассуждения ученых мужей — при всей специфике ’’вокального предмета” они доступны даже не посвященным в премудрости бель канто и итальянского певческого мастерства. Стоит говорить о другом: если к оценке Висконти — ’’величайшая трагическая актриса” — прибавить слово ’’оперная”, этим высказыванием будет схвачена суть дела.
Когда отец певицы Георгий Калогеропулос сократил свое громоздкое и труднопроизносимое Имя в Каллас, он, не подозревавший о будущих оперных триумфах дочери, вероятно, не думал и о том, что имя певицы зарифмуется в сознании слушателей с греческим словом — та KaWos , — красота. Красота в старинном понимании музыки как искусства, полнее других выражающего жизнь и движения человеческой души, искусства, где ’’красота мелодии и чувство, заключенное в ней, воспринимаются как красота и чувство души” (Гегель). На страницах своих многочисленных интервью Каллас не раз заявляла о таком ’’гегелевском” понимании музыки, по-своему даже бравируя почтением к этой ’’старинной”, чтобы не сказать старомодной, в XX веке эстетике. И в этом громогласно заявленном почтении к классической старине — одна из существенных сторон Каллас-художника. Пресловутая фраза Наполеона в Египте: ’’Солдаты, сорок веков глядят на вас с вершин этих пирамид” — обретает особый смысл применительно к оперному творчеству Каллас, над которым витают легендарные имена Малибран, Пасты, Шредер-Девриент, Лилли Леман, и к ее голосу, ’’драматическому подвижному сопрано” — drammatico soprano d’agilita — ’’голосу из другого века”, по словам Теодоро Челли, со всем его вокальным великолепием и непримен-ным изъяном — неровным звучанием в регистрах. Столь же блистательные тени театрального прошлого маячат за спиной Каллас-актрисы: под впечатлением от ее игры критикам неизменно вспоминались Рашель, Сара Бернар, Элеонора Дузе, актрисы огромного трагического дарования прошлого века. И это не безответственные импрессионистические аналогии. Естественность Марии Каллас-художника видится как раз в том, что ее талант мечен благородным тавром старины: ее пение воскрешает искусство былых мастеров soprani sfogati, а игра — трагических актрис романтического театра. Это, разумеется, не означает, что Каллас занималась реставрацией оперного и драматического искусства XIX века, став, так сказать, одновременной служительницей Талии и Мельпомены. Воскрешая к жизни романтическую оперу — от ее предтеч: Глюка, Керубини и Спонтини до Россини, Беллини, Доницетти и раннего Верди, — Каллас давала бой старинному романтизму на его же территории и его же оружием.
Чтя волю Беллини или Доницетти и законы их романтических партитур, постигнув в совершенстве их технические, сугубо вокальные премудрости и воспарив над музыкальным материалом (что уже подвиг само по себе!), Каллас читала свежим взглядом собственно оперные тексты, нащупывая в романтической размытости и обобщенности характеров либретто психологические пружины, оттенки чувств, переменчивые краски душевной жизни.
Челли проницательно заметил, что к работе над оперным текстом Каллас подходит как филолог. Памятуя старое изречение о том, что филология — наука медленного чтения, Каллас кропотливо и неустанно психологизировала и ’’веризировала” — если позволителен такой неологизм — характеры своих романтических героинь — будь то Норма, Эльвира, Лючия, Анна Болейн или Медея. Иначе говоря, от спектакля к спектаклю, от грамзаписи к записи пыталась создать динамичный в своем развитии и максимально правдоподобный характер.
Романтическая опера ’’отточенто” XIX века — а именно на этом поприще были суждены певице самые громкие победы — виделась Марии Каллас сквозь полуторавековой опыт оперной культуры: сквозь вагнеровский опыт создания философской музыкальной драмы и взвинченную патетику веризма Пуччини. Она воссоздавала героинь Беллини и Доницетти, вдохновленная реалистическим опытом Шаляпина — актера и певца — и самой психологической атмосферой пятидесятых годов, диктовавшей западному искусству в целом укрепление и утверждение духовных и нравственных ценностей, неуклонно падавших в цене. Превосходно зная особенности своего голоса — его грудное, бархатисто-сдавленное звучание, в котором сквозит меньше инструмента и больше непосредственного человеческого голоса,— Каллас поставила даже его изъяны на службу повышенной музыкальной экспрессии и актерской выразительности. Парадокс заключается в том, что, будь голос Каллас тем ласкательным, однообразно-красивым и несколько анемичным чудом, как, скажем, голос Ренаты Тебальди, Каллас вряд ли произвела бы в оперном искусстве 50-х — начала 60-х годов ту революцию, о которой толкуют многие ее исследователи. В чем же эта революция?
Трагическая актриса и певица в Марии Каллас нераздельны. И пожалуй, не будет преувеличением назвать ее ’’трагической певицей”, ибо даже оперы, чья музыка и либретто отличались слабым драматизмом (скажем, ’’Лючия ди Ламмермур” Доницетти или ’’Альцеста” Глюка), она пела и играла, как вагнеровскую ’’Тристана и Изольду”. В самом ее голосе, в его природном тембре уже заложен драматизм: звучание ее густого, сочного меццо-сопранового среднего регистра поражает богатством обертонов и оттенков, над которыми доминируют властные, почти зловещие или щемящие тона, словно предназначенные для того, чтобы задеть и расшевелить сердце слушателя. В трагедии, живописуемой человеческим голосом, они особенно уместны. Как, впрочем, и приличествуют трагедии те пластические средства, которые Каллас выбирала для создания своих героинь с поистине редчайшим сценическим тактом.
Именно тактом, ибо, стараясь показать своих оперных трагических героинь полнокровными, живыми натурами, Каллас никогда не выходила за пределы оперного жанра, отмеченного такой концентрированной условностью. Задавшись, как некогда Федор Шаляпин, почти несбыточной целью не только петь, но и играть сложнейшие по тесситуре, головоломные романтические оперы, как играют пьесу в драматическом театре, Каллас умудрялась не нарушать тех очень хрупких пропорций, которые существуют в опере между музыкальным развитием образа и его пластическим воплощением на подмостках. Героинь музыкальных драм — а именно такой виделась певице почти каждая из исполняемых ею опер — Каллас создавала точными пластическими мазками, схватывающими и доносящими до зрителя психологическое зерно образа: прежде всего жестом, скупым, осмысленным, исполненным какой-то сверхмощной выразительности; поворотом головы, взглядом, движением своих — хочется сказать — одухотворенных рук, которые сами по себе гневались, молили, грозили отмщением.
Рудольф Бинг, бывший генеральный директор нью-йоркской Метрополитен Опера, вспоминая о встречах с ’’невозможной и божественной Каллас”, пишет, что один ее жест — скажем, то, как ударяла ее Норма в священный щит Ирменсула, скликая друидов сокрушить римлян, а вместе с ними вероломного и обожаемого ею Поллиона,— говорил зрительному залу больше, чем старательная игра целой армии певиц. ’’Плачущие” руки Виолетты-Каллас в сцене с Жоржем Жермоном исторгли слезы из глаз Лукино Висконти (и не его одного!), в скульптурности позы ее Медеи, выходящей на подмостки, напомнившей многим греческую эринию с чернофигурной вазы, уже сквозил абрис характера — своевольного, безудержного в любви и ненависти. Даже молчание Каллас на сцене бывало красноречивым и магнетически-завораживающим — подобно Шаляпину, она умела заполнить сценическое пространство токами, исходящими от ее неподвижно замершей фигуры и вовлекающими зрителя в электрическое поле драмы.
Это искусство жеста, которым так совершенно владеет Каллас,— искусство ’’пластического эмоционального удара”, по словам одного из критиков Каллас,— в высшей степени театральное. Оно, однако, способно жить лишь на оперных подмостках да в памяти зрителей, сопереживавших исполнительскому гению Каллас, и должно бы утратить свою колдовскую прельстительность при запечатлеют на кинопленку. Ведь кинематографу претят аффектация, пускай даже благородная, и трагические котурны. Однако, снявшись в несколько холодной и эстетски-рассудочной ленте поэта итальянского экрана — в ’’Медее” Пьера Паоло Пазолини,—Каллас в полный рост продемонстрировала свой особый трагический талант, ’’общую величину” которого не удалось схватить критикам так, как описал Стендаль ее славных предшественниц — Пасту и Малибран. В содружестве с камерой Пазолини Каллас сама восполнила отсутствие своего Стендаля. Игра Каллас в ’’Медее” странна и значительна — странна тягучими ритмами, некоторой тяжеловесной, театральной пластичностью, которая поначалу отпугивает, а потом все больше затягивает зрителя, как в гибельный омут — в омут и хаос первозданных почти первобытных страстей, которые кипят в душе этой древней колхидской жрицы и ворожеи, еще не знающей нравственных запретов и границ между добром и злом.
В Медее из фильма Пазолини проявляется примечательная грань таланта Каллас — чрезмерность трагических красок, бурно выплеснутых, и чувств, обжигающих своей температурой. В самой пластике ее — какая-то трудно схватываемая словом достоверность, взрывчатая жизненная энергия и сила, вырывающиеся или угадываемые в том или ином скульптурно завершенном жесте. И еще — в Медее Каллас-актриса поражает своей необыкновенной смелостью. Она не боится выглядеть неприглядной и отталкивающе зловещей в эпизоде убийства детей — с распатланными волосами, с внезапно постаревшим, исполненным гибельной мстительности лицом, она кажется мифологической фурией и в то же время реальной женщиной, обуянной роковыми страстями.
Смелость и чрезмерность эмоционального выражения — черты Каллас — ’’артистки оперы”, как называли в старину певиц, обладавших настоящим драматическим дарованием. Достаточно обратиться к ее Норме, чтобы оценить эти качества по достоинству. И случись Каллас исполнить лишь одну Норму так, как она ее исполнила, ее имя уже навсегда осталось бы в оперных анналах, подобно Розе Понселле, прославленной Норме двадцатых годов.
В чем магия ее Нормы и почему нас» современников космических полетов и пересадок сердца, интеллектуальных романов Томаса Манна и Фолкнера, фильмов Бергмана и Феллини, так бесконечно трогает, умиляет и даже порою потрясает по-оперному условная друидская жрица с ее переживаниями из-за вероломства весьма ходульного и схематичного римского консула? Наверное, не потому, что Каллас виртуозно преодолевает вокальные препятствия тончайшей партитуры Беллини. Монсерра Кабалье, с которой мы познакомились во время последних гастролей Jla Скала в Москве, и Джоан Сазерленд, известная нам по записям, справляются с ними не хуже, а даже, возможно, и лучше. Слушая Норму-Каллас, о вокале не думаешь, как не думаешь о драме языческой жрицы как таковой. С первых тактов молитвы к луне ’’Casta diva” до последних нот мольбы Нормы, просящей отца не приносить детей в искупительную жертву, Каллас разворачивает драму могучей женской души, ее вечно живую ткань сердечных терзаний, ревности, томления и угрызений совести. Ее трехъярусный голос, звучащий, как целый оркестр, живописует во всех оттенках и полутонах трагедию обманутой женской любви, веры, страсти, безумной, безотчетной, испепеляющей, рвущейся к утолению и обретающей его лишь в смерти. Норма-Каллас бередит сердце слушателя именно потому, что каждая найденная певицей интонация доподлинна в своем высоком веризме: чего стоит одна музыкальная фраза ”Oh, rimembranza!” (”0, воспоминания!”), пропетая Каллас-Нормой в ответ Адальджизе, повествующей о вспыхнувшей любви к римлянину. Каллас поет ее вполголоса, словно в забытьи, под впечатлением от взволнованного рассказа Адальджизы, уходя с головой в воспоминания о своей давней и все еще не затухающей страсти к Поллиону. А эта тихая укоризна, грозящая в любой момент излиться лавой гнева и мстительной ярости в первых фразах Каллас из последнего дуэта с Поллионом— ”Qual cor tradisti, qual cor perdesti!” (’’Какое сердце предал, какое сердце утратил!”). Этими драгоценными, по-разному отливающими полутонами щедро расцвечена у Каллас вся партия Нормы,— благодаря им героиня старой романтической оперы так конкретна и обобщенно возвышенна.
Каллас — певица, чей трагический талант в полную меру развернулся в пятидесятые годы. В годы, когда оправившееся от недавней войны европейское буржуазное общество (будь то итальянское или французское) понемногу обретало относительную экономическую стабильность, вступая в фазу ’’общества потребления”, когда героическое сопротивление фашизму уже стало историей, а на смену его поседевшим борцам шел косяком самодовольный и тупой буржуа-обыватель — персонаж комедий Эдуардо де Филиппо. Старую мораль с ее запретами и строгим разграничением добра и зла отменял расхожий экзистенциализм, прежние нравственные ценности ветшали. Поднять их в цене задалось целью прогрессивное театральное искусство Европы, освященное именами Жана Вилара, Жана-Луи Барро, Лукино Висконти, Питера Брука и др. Их деятельность была одухотворена ’’учительским” пафосом, почти проповедническим пылом, воскрешающим к жизни и насаждающим в публике нравственные ценности. Как истинный художник. Мария Каллас - скорее всего, бессознательно, по артистическому наитию — откликнулась на эти подземные зовы времени и его новые задачи. Отблеск психологических запросов той поры падает на оперное творчество Каллас в целом и на лучшие ее работы тех лет — Виолетту, Тоску, леди Макбет, Анну Болейн. В артистической смелости Каллас — играть и петь оперу как драму — был высокий смысл, не всегда открытый и понятный даже хорошо вооруженному критическому взгляду. А между тем не случайно Каллас пела труднейшую арию Виолетты “Che strano!” (’’Как странно!”) из 1 акта мецца воче, сидя на скамеечке у пылающего камина, грея зябнущие руки и ноги уже сраженной смертельным недугом вердиевской героини, превращая арию в размышление вслух, в разновидность внутреннего монолога, обнажающего слушателю сокровенные мысли и движение чувств пресловутой ’’дамы с камелиями”. Как не случаен и тот дерзкий до кощунственности по отношению к оперной традиции психологический рисунок ее Тоски — слабой, по-глупому ревнивой, избалованной успехом актрисы, ненароком оказывавшейся борцом с носителем тирании — свирепым и хитрым Скарпиа. Живописуя голосом и сценической игрой такие непохожие женские натуры, веризм искусства Каллас переводил в другое измерение тот взаправдашний нравственный пафос, который бился в героинях Верди и Пуччини, никак не опошленный кровным родством с бульварным пером Дюма-сына и Викторьена Сарду. Красота женской души — не по-оперному ходульной и трафаретной, а живой, со всеми слабостями и перепадами настроения,— души, действительно способной к любви, самоотречению и самопожертвованию, — утверждалась в сознании слушателей, производя в их сердце подлинный катарсис.
Подобное очищение, очевидно, производила Каллас и своей леди Макбет, воссоздав на подмостках другую живую женскую душу - преступную, растленную, но еще тянущуюся к покаянию.
Барро, Лукино Висконти, Питера Брука и др. Их деятельность была одухотворена ’’учительским” пафосом, почти проповедническим пылом, воскрешающим к жизни и насаждающим в публике нравственные ценности. Как истинный художник. Мария Каллас - скорее всего, бессознательно, по артистическому наитию — откликнулась на эти подземные зовы времени и его новые задачи. Отблеск психологических запросов той поры падает на оперное творчество Каллас в целом и на лучшие ее работы тех лет — Виолетту, Тоску, леди Макбет, Анну Болейн. В артистической смелости Каллас — играть и петь оперу как драму — был высокий смысл, не всегда открытый и понятный даже хорошо вооруженному критическому взгляду. А между тем не случайно Каллас пела труднейшую арию Виолетты “Che strano!” (’’Как странно!”) из 1 акта мецца воче, сидя на скамеечке у пылающего камина, грея зябнущие руки и ноги уже сраженной смертельным недугом вердиевской героини, превращая арию в размышление вслух, в разновидность внутреннего монолога, обнажающего слушателю сокровенные мысли и движение чувств пресловутой ’’дамы с камелиями”. Как не случаен и тот дерзкий до кощунственности по отношению к оперной традиции психологический рисунок ее Тоски — слабой, по-глупому ревнивой,избалованной успехом актрисы, ненароком оказывавшейся борцом с носителем тирании — свирепым и хитрым Скарпиа. Живописуя голосом и сценической игрой такие непохожие женские натуры, веризм искусства Каллас переводил в другое измерение тот взаправдашний нравственный пафос, который бился в героинях Верди и Пуччини, никак не опошленный кровным родством с бульварным пером Дюма-сына и Викторьена Сарду. Красота женской души — не по-оперному ходульной и трафаретной, а живой, со всеми слабостями и перепадами настроения,— души, действительно способной к любви, самоотречению и самопожертвованию, — утверждалась в сознании слушателей, производя в их сердце подлинный катарсис.
Подобное очищение, очевидно, производила Каллас и своей леди Макбет, воссоздав на подмостках другую живую женскую душу -преступную, растленную, но еще тянущуюся к покаянию.
И опять та же характерная деталь: сцену сомнамбулизма леди Макбет, исполнение которой так тонко воспроизводит в своей статье Джелинек, Каллас пела ’’десятью голосами”, передавая сумеречное состояние души своей героини, мечущейся между безумием и вспышками разума, тягой к насилию и отвращением от него. Нравственный пафос образа, подкрепленный безупречным — уже не веризмом, а ажурным психологизмом интерпретации, обретал у Каллас — леди Макбет доподлинность и выразительность.
В 1965 году Мария Каллас покинула оперную сцену. С 1947 по 1965 год она спела 595 оперных спектаклей, но состояние ее голоса больше не давало возможности исполнять тот, поистине феноменальный по диапазону репертуар, снискавший ей имя первой певицы мира.
Исследователи искусства певицы расходятся в определении диапазона ее голоса, но по свидетельству самой Каллас он простирается от ”фа-диез” малой октавы до ”ми” третьей.
Приведя голос в порядок Мария Каллас вернулась в 1969 году на концертную эстраду. Со своим постоянным партнером Джузеппе ди Стефано она регулярно выступает в разных частях света, не уставая поражать слушателей своим огромным репертуаром: Каллас исполняет арии и дуэты почти из всех, спетых ею опер.
И если из распахнутого окна радио или транзистор внезапно донесут до вас грудной, обволакивающий своей бархатистостью женский голос, с крылатой птичьей свободой выпевающий мелодию Верди, Беллини или Глюка, и, прежде чем вы сумеете или успеете эпознать его, ваше сердце защемит, вздрогнет, а на глаза навернутся слезы,- знайте: это поет Мария Каллас, ’’голос из другого века” и наша великая современница.
М. Годлевская
От редакции. В дни, когда эта книга находилась в печати, пришло трагическое известие о кончине Марии Каллас. Редакция надеется, что эта работа будет скромной данью памяти выдающейся певицы и актрисы XX века.
Мария Каллас: биография, статьи, интервью: пер. с англ. и итал / [сост. Е. М. Гришина].—М.: Прогресс, 1978. - стр. 7-14
Греческая оперная певица, обладающая трёхоктавным диапазоном голоса. Настоящая фамилия – Калогеропулос. Каллас – псевдоним, избранный для гастролей в США.
Мария начала слушать классическую музыку с детства, в пять начала заниматься фортепиано, а к восьми годам - вокалом. В 14-летнем возрасте Мария Каллас начала учиться в Афинской консерватории.
В 1951 году Мария Каллас вступила в труппу миланского театра «Ла Скала», став его примадонной.
«В 1951 г. Мария заключила контракт со знаменитым театром Ла Скала. Первое время с ней на равных правах выступала и другая примадонна - Рената Тебальди, но Каллас поставила руководство перед выбором: она или соперница. Тебальди была вынуждена уйти. Администрации театра ни на одну минуту не пришлось усомниться в правильности выбора - в жизни Ла Скала началась новая эпоха. Благодаря инициативе и авторитету Марии Каллас стали создаваться новые спектакли, к работе привлекались лучшие режиссёры драматической сцены, прекрасные дирижеры. Афиши театра необычайно обогатилась. На сцену вернулись многие оперы, которые долгое время были забыты: «Альцеста» Глюка , «Орфей и Эвридика Гайдна , «Армнда» Госсини, «Весталка» Сионтини, «Сомнамбула» Беллини. «Медея» Керубини, «Анна Болейн» Доницетти.
Главные роли в них с блеском исполняла Мария. Публика была очарована ею. Несмотря на то, что примадонна была очень полной и не слишком привлекательной, завораживал и покорял её потрясающий голос - сильный и страстный.
Каллас без остатка отдавалась искусству: «Всё или ничего», «Я помешана на совершенствовании», - часто повторяла она. Для того, чтобы больше соответствовать ролям, она в 1954 г. похудела со 100
килограммов до 60
. […]
Она гастролировала по Европе и Америке, покоряя одну за другой сцены театров мира. Вместе с известностью к Каллас пришло и богатство. Певица много выступала, репетировала, подписывала новые контракты.
С каждым днём она становилась всё более нервной и раздражительной - сказывалось и резкое похудение, которое отразилось на состоянии нервной системы.
Мария была требовательна как к своей прислуге, так и к администрации театра, без конца ссорилась с коллегами и становилась зачинщицей многих скандалов.
Один из них произошёл в 1958 г. в Риме, когда Каллас прервала своё выступление в «Норме» и ушла за кулисы. Певице изменил голос, и она не пожелала давать какие-либо объяснения публике, несмотря на то, что в зале присутствовал президент Италии Гронки с супругой. После этого в Рим она не возвращалась, в основном гастролируя по Америке и Европе».
«После представления «Нормы» в Риме в 1958 году Мария была представлена судостроительному магнату Аристотелю Онассису. Каллас и её муж Менегини были приглашены на его яхту. Общественность с интересом следила за отношениями между певицей и магнатом, читая статьи об их мелодраматических ссорах, расставаниях и романтических примирениях. Многие годы в журналах печатались фотографии, где эта пара изображалась на яхте Онассиса в окружении таких знаменитостей, как Уинстон Черчилль , Элизабет Тейлор и Грета Гарбо . Они целовались, пили шампанское, танцевали и обедали в Париже, Монте-Карло и Афинах. Каллас говорила: «Аристо был полон жизни, я стала другой женщиной».
Ради Онассиса она пожертвовала карьерой. Каллас забеременела от него в сорок три года. Однако Онассис настоял, чтобы она избавилась от ребёнка. Каллас была сломлена. «Мне потребовалось четыре месяца, чтобы прийти в себя. Подумайте, как бы наполнилась моя жизнь, если бы я устояла и сохранила ребёнка». Друг и биограф Каллас Надя Станикова спросила певицу, что заставило её прервать беременность? «Я боялась потерять Аристо», - горестно вздохнула Мария.
Каллас мечтала о свадьбе с Аристотелем. Она рассталась с Менегини. После развода он сказал: «Я создал Каллас, а она отплатила мне, нанеся удар ножом в спину».
Но свадьба с Онассисом так и не состоялась. Мария спела свою последнюю оперу, «Норму», в 1965 году в Париже, где она жила после того, как её бросил миллиардер.
«Мария была без ума от этого чудовища, - вспоминал Дзеффирелли . - Я думаю, что он был первым мужчиной, с которым она испытала оргазм. До него она испытывала оргазм только тогда, когда пела. Но через четыре года Мария осталась одна и без денег. Потому что, будучи в компании грека, бросила заниматься».
Каллас жила отшельницей в своей парижской квартире. Мучилась бессонницей, проводила целые ночи, слушая свои пластинки. То есть жила воспоминаниями, среди алкоголя и таблеток, окружив себя греками. Быть может, она стала жертвой медленного отравления.
Мария Каллас умерла 16 сентября 1977 года. Ей было всего 54 года. Средства массовой информации объявили: «Голос столетия замолчал навсегда». Прах её был развеян над Эгейским морем».
Мусский И.А., 100 великих кумиров XX века, М., «Вече», 2007 г., с. 222.
Всю свою жизнь Мария Каллас пыталась заслужить чью-то любовь. Сначала — матери, которая была равнодушна к ней с самого рождения. Потом — влиятельного мужа, боготворившего артистку Каллас, но не женщину. А замкнул эту цепочку Аристотель Онассис , предавший певицу ради собственных корыстных интересов. Она умерла в 53 года в пустой квартире, так и не став по-настоящему счастливой. К юбилею оперной дивы АиФ.ru рассказывает о главных событиях и людях в судьбе Марии Каллас.
Нелюбимая дочь
Появлению Марии на свет никто не обрадовался. Родители мечтали о сыне и были уверены, что все девять месяцев Евангелия Димитриаду вынашивала именно мальчика. Но 2 декабря 1923 года их ждал неприятный сюрприз. Первые четыре дня мать даже отказывалась смотреть на новорожденную. Неудивительно, что девочка выросла недолюбленной и жутко закомплексованной. Все внимание и забота доставались ее старшей сестре, на фоне которой будущая звезда выглядела серой мышкой. Когда люди видели полную и застенчивую Марию рядом с эффектной Джеки, они с трудом могли поверить в их родство.
- © Мария Каллас с сестрой и матерью в Греции, 1937 год. Фото с сайта Wikimedia.org
© Туллио Серафин, 1941 год. Фото Global Look Press
© Мария Каллас в театре «Ла Скала» во время исполнения оперы Верди «Сицилийская вечерня», 1951 год. Фото с сайта Wikimedia.org
© Мария Каллас во время оперы Винченцо Беллини «Сомнамбула», 1957 год. Фото с сайта Wikimedia.org
© Американский маршал Стэнли Прингл и Мария Каллас, 1956 год
© Мария Каллас в образе Виолетты перед оперой «Травиата» в Королевском театре Ковент-Гарден, 1958 год. Фото с сайта Wikimedia.org
© Кадр из фильма «Медея», 1969 год
© Мария Каллас во время выступления в Амстердаме, 1973 год. Фото с сайта Wikimedia.org
© Мария Каллас, декабрь 1973 года. Фото с сайта Wikimedia.org
© Мемориальная плита в честь Марии Каллас на кладбище Пер-Лашез. Фото с сайта Wikimedia.org
Родители певицы развелись, когда ей было 13 лет. Отец семейства остался жить в Америке, а мать и двое дочерей вернулись на историческую родину: в Грецию. Жили они бедно, но не столько это расстраивало маленькую Марию, сколько разлука с папой, которого ей ужасно не хватало. Несмотря на то, что Евангелию сложно было назвать чуткой и заботливой матерью, своей карьерой оперная дива обязана именно ей. Женщина настояла на том, чтобы младшая дочь поступила в консерваторию. С первых дней учебы Каллас произвела впечатление на педагогов, она схватывала все на лету. В класс всегда приходила первой и уходила из него последней. К концу третьего триместра она уже могла бегло говорить на итальянском и французском. В 1941 году девушка дебютировала на сцене Афинской оперы в партии Тоски в одноимённой опере Пуччини, однако мир узнал о ней немного позже: через шесть лет. В 24 года певица выступила на сцене «Арена ди Верона» в опере «Джоконда». Здесь, в Италии, она познакомилась с Джованни Баттистой Менегини , известным промышленником и страстным поклонником оперы. Неудивительно, что он был с первых минут очарован Каллас и готов бросить к ее ногам весь мир.
Муж и продюсер
Джованни Баттиста Менегини был старше Марии на 27 лет, но это не помешало ему жениться на молоденькой певице. Под венец пара пошла меньше чем через год после знакомства. Бизнесмен стал для Каллас супругом и менеджером в одном лице. Следующие десять лет оперная дива и богатый промышленник шли по жизни рука об руку. Конечно, Менегини оказывал супруге мощную финансовую поддержку, что способствовало и без того блестящей карьере Марии. Но главный секрет ее востребованности заключался не в деньгах мужа, а в безупречном владении техникой. Наша знаменитая оперная певица Елена Образцова однажды сказала по этому поводу: «Каллас не обладала красивым голосом. Она обладала фантастической техникой пения и, главное, пела сердцем и душой. Она была как проводник от Бога». После Вероны перед девушкой стали постепенно открываться двери всех известных оперных театров. В 1953 году артистка подписала контракт с крупной звукозаписывающей компанией EMI. Именно эта фирма выпускала записи опер в исполнении певицы.
С самого начала своей карьеры Мария была довольно крупной. Некоторые недоброжелатели и завистники называли ее жирной. Проблемы с весом возникали из-за большой любви к еде. Секретарь артистки Надя Штаншафт рассказывала о ней: «Мы накрывали стол, она подходила и невинно спрашивала: „Надя, что это такое? Можно я попробую маленький кусочек?“ За ним следовал еще один и еще один. Так она практически съедала все, что лежало на тарелке. А потом пробовала из каждой тарелки у всех сидящих за столом. Меня это сводило с ума». Самым любимым лакомством Марии было мороженое. Именно этим десертом должна была заканчиваться абсолютно любая трапеза певицы. С таким аппетитом у Каллас были все шансы не только прославиться в качестве оперной исполнительницы, но и стать самой толстой женщиной в мире, но, к счастью, она вовремя остановилась. Работая над ролью Виолетты в своей любимой «Травиате», девушка сильно похудела и стала настоящей красавицей, которую не мог пропустить мимо известный ловелас Аристотель Онассис.
Аристотель Онассис и Мария Каллас. Фото: Кадр youtube.com
Предатель
Впервые Мария познакомилась с миллиардером в конце пятидесятых годов в Италии, на вечеринке после представления «Нормы». Через полгода миллиардер пригласил певицу с мужем покататься на его знаменитой яхте «Кристина». К концу этого путешествия в браке Каллас с Менегини была поставлена жирная точка. И это при том, что сам Онассис на тот момент тоже находился в отношениях с Тиной Леванос . Именно она застукала новоиспеченных любовников и предала их роман огласке. Чтобы развестись, певица отказалась от американского гражданства, приняв греческое. «Я сделала это по одной причине: я хочу быть свободной женщиной. По греческим законам тот, кто после 1946 года заключил брак не в церкви, не считается состоящим в браке человеком», — рассказывала Мария одному из журналистов, которые в тот период ее жизни активизировались, как никогда.
В отличие от экс-супруга певицы Онассис был равнодушен к опере. Он не понимал желания Марии петь и не раз предлагал ей прекратить свою карьеру. Однажды она действительно перестала выходить на сцену, но не ради Аристотеля. Так сложились обстоятельства: проблемы с голосом, общая усталость, разрыв отношений с «Метрополитен Опера» и уход из «Ла Скала». Начался новый период в ее жизни: богемный. Но он не сделал артистку счастливой. Как не сделал и Аристотель. Бизнесмену Каллас была нужна для имиджа. Миллиардер не собирался на ней жениться и даже заставил сделать аборт, когда та забеременела. Взяв от певицы все, что ему было нужно, Онассис благополучно нашел себе новый объект желаний: Жаклин Кеннеди . На вдове 35-го президента США он женился в 1968 году. О случившемся Мария узнала из газет. Конечно, она была в отчаянии, поскольку сама мечтала оказаться на месте Жаклин. Кстати, после свадьбы бизнесмен не прекратил своих встреч с Марией, только теперь они носили тайный характер. А во время своего медового месяца в Лондоне он звонил певице каждое утро, давая надежду на продолжение отношений.
Единственное лекарство, которое могло спасти диву от депрессии, — это работа. Но к тому моменту голос артистки был уже не тот, поэтому она начала искать новые пути самореализации. Сначала Мария снялась в фильме Пазолини «Медея», правда, он не имел кассового успеха. Потом режиссировала постановку оперы в Турине, а также преподавала в Джульярдской школе Нью-Йорка. К сожалению, удовлетворения от всего этого певица не получала. Тогда Каллас попробовала вернуться на сцену вместе с известным тенором Джузеппе Ди Стефано. Публика встречала творческий тандем очень тепло, но во время гастролей Мария была недовольна собой, голос изменял ей, а критики писали неприятные вещи. В итоге попытка возобновить карьеру тоже не сделала ее счастливее и не смогла помочь забыть предательство Аристотеля.
В конце своей жизни легендарная дива превратилась в настоящую затворницу и практически не выходила из парижской квартиры. Круг тех, с кем она общалась, резко сократился. По словам одного из близких друзей Каллас, в то время до нее невозможно было дозвониться, как, впрочем, и договориться о встрече, и это отталкивало даже самых преданных людей. 16 сентября 1977 года знаменитая оперная певица умерла около двух часов дня от остановки сердца в своей квартире. Согласно последней воле Марии, ее тело кремировали.
Мария Каллас показала всему миру, что значит быть настоящей дивой. По сей день она остается одной из основополагающих фигур в современной опере. Но несмотря на то, что Каллас всегда была потрясающей артисткой, ее голос стал ухудшаться, когда она была еще относительно молода. Поклонники певицы и эксперты продолжают выяснять, что же на самом деле произошло с голосом, вдохновляющим и в то же время противоречивым.
В 1952 году Каллас должна была сыграть роль, ставшую бы ее самой легендарной – Норму в одноименной опере Беллини. Постановка проходила в лондонском Ковент Гарден.
Все с возбуждением предвкушали появление Каллас в этой роли. Оперный критик Джон Стин (John Steane) был в зале. Он по сей день помнит то чувство, возникшее при исполнении певицей сложнейшей арии «Casta Diva» - чувство, что она не «вытянет» самых высоких нот.
«Все чувствовали, что просчет, малейшая доля просчета – нить оборвется и наступит катастрофа. Этого не случилось. Но в воздухе буквально висело напряжение, но в то же время ощущалась ее стопроцентная уверенность в собственном абсолютном таланте ».
Всего несколькими годами ранее в Венеции Каллас потрясла оперный мир невероятным диапазоном своего голоса. Она исполняла партию Брунгильды в опере Вагнера «Валькирия» - невероятно сложную роль, давшуюся ей очень непросто. Затем Каллас предложили партию Эльвиры в опере Беллини «Пуритане». Джеймс Джорден (James Jorden), редактор сайта об опере под названием Parterre Box, говорит, что никто не верил, что Каллас, обладающая сильнейшим драматическим сопрано, сможет исполнить роль Эльвиры.
«Это был полнейший антипод ее персонажу из оперы Вагнера », утверждает Джорден. «Он показывал огромный диапазон голоса. Также там следовало петь колоратуру – быстрая, легкая манера исполнения, дающаяся весьма непросто драматическим певцам. Люди смотрели на нее и говорили, что она самая поразительная певица на свете. А тогда о ней никто и не слышал ».
Способность Каллас исполнять таким разные роли стала одной из причин ее невероятно быстрого взлета на вершину оперного Олимпа. Однако музыкальный критик и педагог по пению Конрад Осборн (Conrad Osborne) считает, что это в определенной степени послужило ухудшению ее голоса. Вокал Каллас уже начинал подводить ее, когда ей было около 40 лет – весьма молодой возраст для оперной певицы. Этому способствовал целый ряд причин, в том числе стремительное снижение веса. Однако Озборн также называет недостаток техники среди причин потери певицей своего голоса.
«Очень необычно объединять две манеры исполнения и продолжать толкать уже широчайший диапазон за какие-то невероятные границы », говорит он. «Структурная техника – это то, как голос сбалансирован и построен. Она необходима для того чтобы та огромная энергия, которую Вы вкладываете в пение, распределялась в голосе сбалансировано и эффективно. Так вот, если структурная техника построена неправильно для такого голоса, как у Марии Каллас, то ждите беды ».
Но для таких фанатов Каллас, как Джеймс Джорден, эта дива с лихвой компенсировала свои вокальные недостатки фантастическим исполнением. Ее умение находить эмоциональный смысл роли было просто непревзойденным.
«Ее голо с был не похож ни на один другой – именно это делало его таким поразительным », утверждает Джорден. «Иногда он звучал глухо, иногда он пугал, иногда на высоких нотах он был слишком резок. Он был очень необычным. Но важнее всего было то, что она делала с этим голосом, как она использовала его в качестве средства выражения ».
Профессор Университета Южной Карлоины Тим Пейдж (Tim Page), говорит, что Каллас вернула в оперу особенную дерзость: она заигрывала аудиторию, «задирала» ее, тем самым никогда не давая зрителям скучать.
«Как в актрисе в этой женщине был невероятно сильный драматический талант, а в ее голосе звучала порой какая-то душераздирающая тоска. Мне кажется, это выделяло ее
», сообщает Пейдж. «Когда вы слушаете Марию Каллас, это оставляет незабываемое музыкальное впечтление
».
Пейдж вспоминает о поздней роли Каллас – Кармен в одноименной опере Бизе – как о примере достижения драматической глубины.
«Тогда она на самом деле была этой дерзкой, непокорной цыганской девчонкой », рассказывает он. «Такая сила, такая свирепость была в ней – во всех предыдущих постановках и записях так, в принципе, не пели; скорее концентрировались на мелодике. Кармен Каллас, может, и не была такой уж милой и мелодичной, но она была невероятно волнующей ».
По мнению Джеймса Джордена, именно сложность так выделяет все вокальные представления певицы. Свидетельством ее великолепного искусства были зрители, постоянно приходившие на ее выступления.
«Всякий раз, когда вы видите какой-либо культурный шедевр, вы замечаете что-то новое, потому что вы сами тоже меняетесь
», улыбается Джорден. «А в случае с Каллас, если вы услышите всего три-четыре ноты, спетые вместе, вы подумаете: «А я и не слышал, как она пела это! Какая красота! Взять всего лишь эти три ноты – как элегантно и грациозно она связывает их, это так много показывает и так много означает!». Поэтому каждый раз, когда вы слушаете ее музыку, вы слышите что-то новое. Что-то еще более утонченное
».
Джорден был подростком, когда Каллас завершила свой последний тур. Выступления принимали не очень хорошо. Но вспоминая о нем сейчас, Джорден сожалеет, что не потрудился увидеть ее (певица умерла в 1977 году). Потому что, в конце концов, второй Марии Каллас не будет никогда.
Легендарная оперная певица греческого происхождения, одно из лучших сопрано 20 века. Уникальные голосовые данные, впечатляющая техника бельканто и подлинно драматический подход к исполнению сделали Марию Каллас величайшей звездой мировой оперной сцены, а трагическая история личной жизни постоянно привлекала к ней внимание публики и прессы. За свой выдающийся музыкальный и драматический талант она была названа ценителями оперного искусства «Богиней» (La Divina).
Мария Каллас , урождённая София Сесилия Калос (Sophia Cecelia Kalos), родилась 2 декабря 1923 года в Нью-Йорке в семье эмигрантов из Греции. Её мать, Евангелия Калос (Evangelia Kalos), заметив музыкальную одарённость дочери, заставила её заниматься пением в пять лет, что малышке совсем не нравилось. В 1937 году родители Марии расстались, и она переехала вместе с матерью в Грецию. Отношения с матерью только ухудшались, в 1950 году Мария прекратила поддерживать с ней связь.
Музыкальное образование Мария получила в Афинской консерватории.
Её педагог Мария Тривелла (Maria Trivella) вспоминает: «Она была идеальным студентом. Фанатичной, бескомпромиссной, полностью посвятившей пению свою сердце и душу. Её прогресс был феноменальным. Она занималась по пять-шесть часов в день и через полгода уже пела самые сложные арии».
В 1938 году состоялось первое публичное выступление Каллас , вскоре после этого она получила второстепенные роли в Национальной греческой опере. Небольшая зарплата, которую она получала там, помогала её семье сводить концы с концами в трудное военное время. Дебют Марии в главной роли состоялся в 1942 году в театре «Олимпия» и получил восторженные отзывы прессы.
После войны Каллас отправилась в США, где жил её отец Джордж Каллас (George Kalos). Она была принята в престижный Метрополитен-опера, но вскоре отказалась от контракта, предлагавшего неподходящие роли и низкую оплату. В 1946 году Каллас переехала в Италию. В Вероне она познакомилась с Джованни Баттистой Менегини (Giovanni Battista Meneghini). Богатый промышленник был намного её старше, но в 1949 году она вышла за него замуж. До их развода в 1959 году Менегини направлял карьеру Каллас , став её импресарио и продюсером. В Италии певице удалось познакомиться с выдающимся дирижёром Туллио Серафином (Tullio Serafin). Их совместная работа стала началом её успешной международной карьеры.
В 1949 году в Венеции Мария Каллас исполнила очень разноплановые роли: Брунгильды в «Валькирии» Вагнера и Эльвиры в «Пуританах» Беллини – небывалый случай в истории оперы. Далее последовали блестящие роли в операх Керубини и Россини . В 1950 году она дала 100 концертов, поставив свой личный рекорд. В 1951 году состоялся дебют Каллас на легендарной сцене «Ла Скала» в опере Верди «Сицилийская вечерня». На главной оперной сцене мира она участвовала в постановках Герберта фон Караяна (Herbert von Karajan), Маргериты Уоллманн (Margherita Wallmann),Лукино Висконти (Luchino Visconti) и Франко Дзеффирелли (Franco Zeffirelli). С 1952 года началось длительное и очень плодотворное сотрудничество Марии Каллас с Лондонской королевской оперой.
В 1953 году Каллас стремительно похудела, потеряв за год 36 кг. Она сознательно изменила свою фигуру ради выступлений. Многие считают, что резкое изменение веса стало причиной ранней потери голоса, в то же время неоспоримо, что она приобрела уверенность в себе, а её голос стал мягче и женственнее.
В 1956 году она триумфально вернулась в Метрополитен-опера с ролями в «Норме» Беллини и «Аиде» Верди . Она выступала на лучших оперных сценах и исполняла классику: партии в «Лючии ди Ламмермур» Доницетти , «Трубадуре» и «Макбете» Верди , «Тоске» Пуччини .
В 1957 году Мария Каллас познакомилась с человеком, который перевернул её жизнь, – мультимиллиардером, греческим судовладельцемАристотелем Онассисом . В 1959 Каллас ушла от мужа, жена Онассиса подала на развод. Громкий роман яркой пары привлекал внимание прессы на протяжении девяти лет. Но в 1968 году мечты Каллас о новом замужестве и счастливой семейной жизни рухнули: Онассис женился на вдове американского президента Жаклин Кеннеди (Jacqueline Kennedy).
Фактически её блестящая карьера закончилась, когда ей было немного за 40. Она дала последний концерт в Лондонской Королевской опере в 1965 году. Ее техника по-прежнему была на высоте, но уникальному голосу не хватало силы.
В 1969 году Мария Каллас единственный раз снялась в кино не в оперной роли. Она исполнила роль героини древнегреческих мифов Медеи в одноимённом фильме итальянского режиссёра Пьера Паоло Пазолини (Pier Paolo Pasolini).
Разрыв с Онассисом, потеря голоса и раннее завершение карьеры подкосили Марию. Самая успешная оперная певица 20 века провела последние годы своей жизни практически в одиночестве и скоропостижно скончалась в 1977 году в возрасте 53 лет от сердечного приступа. Согласно её воле, прах был развеян над Эгейским морем.
Певица Монсеррат Кабалье (Montserrat Caballé) о роли Каллас в мировой опере: «Она открыла перед всеми певцами мира дверь, за которой находилась не только великая музыка, но и великая идея интерпретации. Она дала нам шанс делать вещи, которые до неё казались немыслимыми. Я никогда и не мечтала достичь её уровня. Нас неправильно сравнивать – я намного меньше её».
В 2002 году друг Каллас Франко Дзеффирелли снял фильм в память о великой певице – «Каллас навсегда». Роль Каллас сыграла француженка Фанни Ардан (Fanny Ardant).
В 2007 году Каллас была посмертно удостоена премии «Грэмми» за выдающиеся достижения в музыке. В том же году она была названа «Музыкальным журналом BBC» лучшим сопрано всех времён. Спустя тридцать лет после её смерти Греция выпустила памятную монету достоинством €10 с изображением Каллас. Посвящения Каллас в своём творчестве делало большое количество самых разных артистов: группы R.E.M., Enigma, Faithless , певцы Селин Дион и Руфус Уэйнрайт .
Маэстро Карло Мария Гиулини (Carlo Maria Giulini) о голосе Каллас : «Очень трудно найти слова, чтобы описать её голос. Он был особым инструментом. Такое случается со струнными: скрипкой, альтом, виолончелью – когда ты впервые их слышишь, они производят странное впечатление. Но стоит послушать несколько минут, сродниться с этим звуком, и он приобретает магические качества. Таким был и голос Каллас».