Боттичелли Сандро [собственно Алессандро ди Мариано Филипепи, Alessandro di Mariano Filipepi] (1445, Флоренция - 17 мая 1510, Флоренция), итальянский живописец эпохи Раннего Возрождения, представитель флорентийской школы. Сандро Боттичелли - один из самых ярких художников итальянского ренессанса. Он создал пленительные по своей возвышенности образы-аллегории и подарил миру идеал женской красоты. Родился в семье дубильщика кожи Мариано ди Ванни Филипепи; прозвище «Боттичелло» - «бочоночек» - унаследовал от старшего брата Джованни. Среди первых сведений о художнике - запись в кадастре 1458 года, сделанная отцом о нездоровье своего младшего сына. По окончании учебы Боттичелли стал подмастерьем в ювелирной мастерской своего брата Антонио, но долго в ней не задержался и около 1464 перешел в ученики к монаху фра Филиппо Липпи из обители Кармине, одному из самых знаменитых художников того времени.

Стиль Филиппо Липпи оказал на Боттичелли огромное влияние, проявившееся главным образом в определенных типах лиц (в повороте в три четверти), декоративности и орнаментальности рисунка драпировок, рук, в склонности к детализации и мягком высветленном колорите, в его «восковом» свечении. Нет точных сведений о периоде обучения Боттичелли у Филиппо Липпи и об их личных отношениях, но можно предположить, что они вполне ладили между собой, поскольку через несколько лет сын Липпи стал учеником Боттичелли. Их сотрудничество продолжалось до 1467 года, когда Филиппо переехал в Сполето, а Боттичелли открыл свою мастерскую во Флоренции. В произведениях конца 1460-х годов хрупкая, плоскостная линеарность и грация, перенятые от Филиппо Липпи, сменяются более объемной трактовкой фигур. Приблизительно в это же время Боттичелли начал применять охристые тени для передачи телесного цвета - прием, который стал приметной чертой его стиля. Ранним работам Сандро Боттичелли свойственны ясное построение пространства, четкая светотеневая лепка, интерес к бытовым деталям (“Поклонение волхвов”, около 1474–1475, Уффици).

С конца 1470-х годов, после сближения Боттичелли с двором правителей Флоренции Медичи и кругом флорентийских гуманистов, в его творчестве усиливаются черты аристократизма и утонченности, появляются картины на античные и аллегорические темы, в которых чувственные языческие образы проникнуты возвышенной и вместе с тем поэтической, лирической одухотворенностью (“Весна”, около 1477–1478, “Рождение Венеры”, около 1482–1483, – обе в Уффици). Одушевленность ландшафта, хрупкая красота фигур, музыкальность легких, трепетных линий, прозрачность изысканных, словно сотканных из рефлексов красок создают в них атмосферу мечтательности и легкой грусти.

Станковым портретам художника (портрет мужчины с медалью, 1474, галерея Уффици, Флоренция; портрет Джулиано Медичи, 1470-е, Бергамо; и другим) свойственно сочетание тонких нюансов внутреннего состояния человеческой души и четкая детализация характеров портретируемых. Благодаря Медичи Боттичелли близко познакомился с идеями гуманистов (значительное их число входило в кружок Медичи, своего рода элитный интеллектуальный центр ренессансной Флоренции), многие из которых отразились в его творчестве. Например, мифологические картины (“Афина Паллада и Кентавр”, 1482; “Венера и Марс”, 1483 и другие) были, естественно, написаны художником Боттичелли по заказу культурной элиты и предназначались для украшения палаццо или вилл знатных флорентийских заказчиков. До времени творчества Сандро Боттичелли мифологическая тематика в живописи встречалась в декоративных украшениях свадебных кассоне и предметах прикладного искусства, только изредка становясь объектом живописи.

В 1481 году Сандро Боттичелли получил от папы Сикста IV почетный заказ. Понтифик только что закончил строительство Сикстинской капеллы Ватиканского дворца и пожелал, чтобы лучшие художники украсили ее своими фресками. Наряду с известнейшими мастерами монументальной живописи того времени - Перуджино, Козимо Росселлини, Доменико Гирландайо, Пинтуриччино и Синьорелли - по указанию папы был приглашен и Боттичелли. В выполненных Сандро Боттичелли в 1481–1482 фресках в Сикстинской капелле в Ватикане (“Сцены из жизни Моисея”, “Наказание Корея, Дафана и Абирона”, “Исцеление прокаженного и искушение Христа”) величественная гармония пейзажа и античной архитектуры сочетается с внутренней сюжетной напряженностью, остротой портретных характеристик. Во всех трех фресках художником мастерски решена проблема изложения сложной богословской программы в ясных, легких и живых драматических сценах; при этом в полной мере используются композиционные эффекты.

Боттичелли возвратился во Флоренцию летом 1482 года, возможно, по причине смерти своего отца, но, скорее всего, по делам собственной мастерской, загруженной работой. В период между 1480 и 1490 годами его слава достигла апогея, и он стал получать до того огромное число заказов, что справляться с ними самому было почти невозможно, поэтому большую часть картин “Мадонн с младенцем” заканчивали его ученики, старательно, но не всегда блестяще, копировавшие манеру своего мастера. В эти годы Сандро Боттичелли написал для Медичи несколько фресок на вилле Спедалетто в Вольтерре (1483–84), картину для ниши алтаря в капелле Барди при церкви Санто Спирито (1485) и несколько фресок аллегорического содержания на вилле Лемми. Волшебная грация, красота, богатство воображения и блестящее исполнение, присущие картинам на мифологические темы, присутствуют также в нескольких знаменитых алтарях Боттичелли, написанных в течение 1480-х годах. К числу лучших принадлежат алтарь Барди с изображением Мадонны с младенцем и святыми Иоанном Крестителем и Иоанном Евангелистом (1485) и “Благовещение Честелло” (1489–1490, Уффици).

В 1490-е годы, в эпоху потрясших Флоренцию социальных брожений и мистико-аскетических проповедей монаха Савонаролы, в искусстве Боттичелли появляются ноты драматизма, морализаторства и религиозной экзальтации (“Оплакивание Христа”, после 1490, музей Польди-Пеццоли, Милан; “Клевета”, после 1495, Уффици). Резкие контрасты ярких цветовых пятен, внутренняя напряженность рисунка, динамика и экспрессия образов свидетельствуют о необыкновенной перемене в мировосприятии художника - в сторону большей религиозности и даже своеобразного мистицизма. Однако его рисунки к “Божественной комедии” Данте (1492–1497, Гравюрный кабинет, Берлин, и Ватиканская библиотека) при остроте эмоциональной выразительности сохраняют легкость линии и ренессансную ясность образов.

В последние годы жизни художника его слава клонилась к закату: наступала эра нового искусства и, соответственно, новая мода и новые вкусы. В 1505 он вошел в состав городского комитета, который должен был определить место установки статуи работы Микеланджело - его «Давида», но за исключением этого факта других сведений о последних годах жизни Боттичелли неизвестно. Примечательно, что когда в 1502 году Изабелла дЭсте искала для себя флорентийского художника и Боттичелли дал свое согласие на работу, она отвергла его услуги. Вазари в своих «Жизнеописаниях…» нарисовал удручающую картину последних лет жизни художника, описав его как человека бедного, «старого и бесполезного», неспособного держаться на ногах без помощи костылей. Скорее всего, образ совершенно забытого и бедного художника - создание Вазари, который был склонен к крайностям в жизнеописаниях художников.

Умер Сандро Боттичелли в 1510 году; так закончилось Кватроченто - эта счастливейшая эпоха во флорентийском искусстве. Боттичелли скончался в возрасте 65 лет и был похоронен на кладбище флорентийской церкви Оньиссанти. Вплоть до 19 века, когда его творчество вновь было открыто художником-прерафаэлитом Данте Габриэлем Россетти и художественными критиками Уолтером Патером и Джоном Рескиным, его имя фактически было забыто для истории искусства. В Боттичелли они увидели родственное предпочтениям своей эпохи - душевную грацию и меланхолию, «симпатию к человечеству в его неустойчивых состояниях», черты болезненности и декаданса. Следующее поколение исследователей живописи Боттичелли, например Герберт Хорн, писавший в первых десятилетиях XX века, различило в ней иное - умение передать пластику и пропорции фигуры - то есть приметы энергичного языка, характерного для искусства раннего Ренессанса. Перед нами довольно разные оценки. Что же определяет искусство Боттичелли? XX век много сделал для того, чтобы приблизиться к его пониманию. Картины мастера органично включили в контекст его времени, связав с художественной жизнью, литературой и гуманистическими представлениями Флоренции. Живопись Боттичелли, притягательная и загадочная, созвучна мировоззрению не только эпохи раннего ренессанса, но и нашего времени.

Сандро Боттичелли (1445-1510) – это один из наиболее выдающихся флорентийских художников, творивших во времена эпохи Раннего Возрождения. Прозвище Боттичелли, что в переводе на русский язык означает бочонок, изначально принадлежало старшему брату художника Джованни, который обладал крупным телосложением. Настоящее имя живописца – Алессандро Филипепи.

Детство, юность и обучение мастерству

Родился Боттичелли в семье кожевника. Первое упоминание о нём было обнаружено спустя 13 лет после рождения мальчика, в 1458 году. Юный Боттичелли был крайне болезненным ребёнком, однако прилагал максимум усилий для обучения чтению. Приблизительно в этот же период Сандро начал подрабатывать в мастерской своего другого брата Антонио.

Ремеслом Боттичелли заниматься было не суждено, и он это понял спустя некоторое время работы подмастерье. В начале 60-х годов XV столетия Сандро начал обучение у одного из величайших художников той эпохи – Фра Филиппо Липпи. Стиль мастера сказался на юном Боттичелли, что позже проявилось в ранних работах художника.

Уже в 1467 году юный флорентийский художник открыл мастерскую, а среди первых его произведений значатся «Мадонна с младенцами и двумя ангелами», «Мадонна Евхаристии» и некоторые другие картины.

Начало самостоятельного творческого пути

Первый проект Сандро выполнил уже в 1470 году, а его работа предназначалась для зала суда. Дела у Боттичелли пошли как нельзя хорошо, и в скором времени он стал востребованным мастером, слава о котором постепенно начала доходить до королевского дворца.

Первый собственный шедевр Боттичелли создал в 1475 году. Им стала картина, получившая название «Поклонение волхвов». Заказчик был достаточно богатым и влиятельным банкиром, имеющим связи с тогдашними правителями города, с которыми он познакомил талантливого парня. С тех пор творец был близок к правящей семье Медичи и выполнял заказы специально для них. Главными работами этого периода можно назвать картины «Весна» и «Рождение Венеры».

Приглашение в Рим и пик славы

Слухи о молодом, но очень талантливом художнике быстро распространились до самого Рима, куда его в начале 80-х годов позвал папа Сикст IV. Боттичелли было поручено в сотрудничестве с другими известными личностями своего времени выполнять оформление недавно возведённого сооружения, известного и по сегодняшний день – Сикстинской Капеллы. Сандро принял участие в создании нескольких знаменитых фресок, в числе которых были «Юность Моисея» и «Искушение Христа».

Уже в следующем году Боттичелли вернулся в родную для себя Флоренцию, вероятной причиной чего стала смерть его отца. Хотя в это же время он был буквально перегружен заказами в родном городе.

В середине 80-х годов XV века Боттичелли был на пике славы: заказов было столько, что самостоятельно художник попросту не успевал писать все картины. Большую часть работы выполняли ученики выдающегося творца, а сам Боттичелли занимался лишь созданием самых сложных элементов композиций. Среди наиболее известных работ художника, которые были созданы им в 80-е годы, значатся «Благовещение», «Венера и Марс» и «Мадонна Магнификат».

Позднее творчество

Серьёзные испытания в жизни постигли творца в 90-е годы, когда он потерял горячо любимого брата, от которого ему досталось столь забавное прозвище. Немного позже художник начал сомневаться в том, была ли вся его деятельность оправданной.

Совпало это все с крайне важными событиями, приведшими к свержению династии Медичи. К власти пришел Савонарола, яростно критиковавший расточительство и продажность прежних правителей. Недоволен он был и папством. Власть этому правителю обеспечила народная поддержка, переметнулся на его сторону и Боттичелли, но правил Савонарола совсем недолго: спустя всего несколько лет он был свергнут с престола и заживо сожжён на костре.

Печальные события глубоко ранили живописца. Многие в то время говорили, что Боттичелли был одним из «новообращённых», о чём можно было судить по последним работам творца. Именно это десятилетие стало решающим в жизни художника.

Последние годы жизни и смерть

В последние 10-12 лет жизни слава великого живописца начала постепенно угасать и о былой популярности Боттичелли мог только вспоминать. Современники, заставшие его последние годы жизни, писали о нём, что он был совсем нищим, передвигался на костылях и никому не было до него ни малейшего дела. Последние работы Боттичелли, в числе которых было «Мистическое Рождество» 1500 года, не пользовались популярностью, и никто не обращался к нему по поводу заказа новых картин. Показателен был и тот случай, когда тогдашняя королева при выборе художников для выполнения своего заказа, всячески отвергала предложения Боттичелли.

Умер некогда известный живописец в 1510 году в полном одиночестве и бедноте. Похоронен он был на кладбище возле одной из флорентийских церквей. Вместе с самим творцом полностью умерла и слава о нём, которая была возрождена только в заключительных десятилетиях XIX века.

Существуют несколько картин, с которыми у людей ассоциируется эпоха Возрождения. Эти картины всемирно известны и превратились в настоящие символы того времени. Для написания большинства картин художники приглашали в качестве натурщиков людей, чьи имена до нас не дошли. Они просто были похожи на персонажей, требовавшихся художнику и все. А поэтому как бы нас не интересовала их судьба, сейчас о них практически ничего не известно.

Сандро Боттичелли и его «Венера», Симонетта Веспуччи

Примером этого может служить известная картина Микеланджело, украшающая потолок Сикстинской капеллы, «Сотворение Адама», или же творение того же автора – статуя Давида. Теперь уже неизвестно, кто же послужил моделью для создания этих произведений.

То же самое и с известнейшей картиной Леонардо да Винчи «Мона Лиза». Сейчас ходит множество слухов о том, что натурой для написания была Лиза Жерардини, но в этой версии существует больше сомнения, чем уверенности. Да и сама загадочность картины скорее связана с самой личностью Леонарда да Винчи, нежели с его моделью.

Однако на фоне всей этой неопределённости, история создания известной картины Сандро Боттичелли «Рождение Венеры» и модель, послужившая прообразом Венеры, вполне ясна. Ею была Симонетта Веспуччи, всеми признанная красавица той эпохи. К сожалению, картина писалась не с натуры, потому что к этому моменту муза Боттичелли была уже мертва.

Боттичелли родился во Флоренции и всю жизнь ему покровительствовала влиятельнейшая семья в городе того времени – Медичи. В том же городе жила и Симонетта, её девичья фамилия была Каттанео, она была дочерью генуэзского дворянина. Симонетта в шестнадцать лет вышла замуж за Марко Веспуччи, влюбленного в нее без памяти и хорошо принимаемого её родителями.

Все мужчины города сходили с ума от красоты и доброго характера Симонетты, даже братья Джулиано и Лоренцо Медичи подпали под её обаяние. В качестве модели для художника Сандро Боттичелли Симонетта была предложена самой семьей Веспуччи. Для Боттичелли это стало роковой встречей, он влюбился в свою модель с первого же взгляда, она стала его музой. В то же время на проходившем в 1475 году рыцарском турнире Джулиано де Медичи выступал с флагом, на котором также был изображен рукой Боттичелли портрет Симонетты с надписью на французском языке, означавшей «Несравненная». После его выигрыша на этом турнире, Симонетта была объявлена «Королевой Красоты», а слава о ней как о самой красивой женщине во Флоренции распространилась по всей Европе.

И как уже упоминалось выше, к сожалению Симонетта вскоре умерла, в 1476 году в возрасте всего 23 лет, предположительно от туберкулеза. Боттичелли никогда не смог уже её забыть и всю жизнь прожил один, умер он в 1510 году.

Без сомнения, художник с уважением относился к браку Симонетты и никак не проявлял своей любви, кроме написания множества картин с её изображением. Так на известном полотне «Венера и Марс» он изобразил героев, чье сходство с Симонеттой и самим автором в роли Марса никем не ставится под сомнение.

А в 1485 году Боттичелли и написал знаменитую картину «Рождение Венеры», которую посвятил памяти своей возлюбленной, спустя девять лет после её смерти. Любовь Боттичелли была так велика, что он попросил похоронить себя в усыпальнице, где была похоронена Симонетта Веспуччи, «в ногах» её захоронения.

Известно, что Боттичелли написал более 150 работ, но большинство из них были уничтожены представителями католической церкви, обвинившей работы в язычестве и светскости. «Рождение Венеры» была чудом спасена, по слухам, её защитил Лоренцо де Медичи в память о своем брате и любви к Симонетте.

Мадонна Боттичелли

Грустная это история. В стихах нет ни слова о том, что произошло. Стихи так, вообще.

Конечно, мне приятно, что эти стихи полюбились в бригаде. Нравились и другие. Но, я думаю, больше потому, что ко мне хорошо относились. А эти… Все видели картину, о которой я написал стихи. Мадонна с младенцем. Ничего не выдумал.

В имении, оставленном врагами, Среди картин, среди старинных рам С холста в тяжелой золоченой раме Мадонна тихо улыбалась нам.

Я перед нею снял свой шлем ребристый, Молитвенно прижал его к груди.

Боями озверенные танкисты Забыли вдруг, что ждет их впереди.

Лишь о тепле. О нежном женском теле, О мире каждый в этот миг мечтал. Для этого, наверно, Боттичелли Мадонну доброликую создал.

Для этого молчанья. Для восторга Мужчин, забывших, что такое дом. Яснее батальонного парторга Мадонна рассказала нам о том, Что милостью окажется раненье, Что снова нам нырять в огонь атак, Чтобы младенцам принести спасенье, Чтоб улыбались женщины вот так.

От глаз Мадонны теплых и лучистых С трудом огромным отрывая взор, Я вновь надел свой танкошлем ребристый, Промасленный свой рыцарский убор.

Все так и было. Стали бы наши ребята заучивать эти стихи, если бы нашли в них хоть каплю неправды!

Написал я их не тогда, когда мы увидели картину, не в имении, а уже в землянке. Но времени прошло немного. Около недели. Может быть, дней десять.

Командир машины из соседнего взвода музыку к ним придумал. Хотел, чтобы это был марш нашей роты. Только вместо марша почему-то получилась грустная песня. Было в ней уже что-то слышанное, знакомое, но все равно хорошая у него получилась песня.

Нет, ничего в этих стихах не придумано. Не написал я лишь, что Мадонна была не одна, а с младенцем. Но младенец был как бы частью Мадонны.

Вот только не нравится мне в этих стихах… сам не могу понять, что мне не нравится.

На фронте стихи были для меня, что ребята в экипаже. Солдаты. А эти стихи отличались от других. Тоже как бы солдаты. Но только не в обыденной жизни, а на параде. Те же люди, та же сущность, те же желания. Но в повседневной жизни они не такие прилизанные. Эти стихи отличались от всех других, написанных мной в ту осень.

Наступление выдохлось. Пехота окопалась и заняла оборону. Нас отвели в тыл. Мы поселились в роскошном имении. В том самом, в котором мы увидели эту картину. Но черта с два танкистам дадут усидеть в имении. Нас поперли. Не немцы – свои. Штаб стрелкового корпуса. Обидно, конечно. Но не плакать же из-за этого. Мы и до войны не проживали в имениях.

Построили землянки. Оборудовали их. Прихватили кое-что из имения. Я взял картину. Эту самую. Мадонну Боттичелли. Это батальонный начбой сказал нам, что Мадонну написал Боттичелли.

Капитан еще до войны был инженером. Очень культурный человек. Страшно не любил матерщинников. В танковой-то бригаде! И вообще он переживал, как бы мы, подрастающее поколение, не вышли из войны огрубевшими, с примитивным интеллектом – это он так говорил. Капитану нравилось, что из всего барахла, – а от него в имении глаза разбегались, – я выбрал именно эту картину.

Разве оно не понятно? Еще совсем недавно, в восьмом и в девятом классе я собирал открытки с репродукциями картин. Боттичелли мне не попадался. Все больше Шишкин и Бродский. В больших городах я не бывал. Читал, что есть на свете картинные галереи. Но какие они? Может быть, это имение и было картинной галереей? Чего только там не было навешано.

Но почему-то из всех картин с охотниками, с роскошными замками среди коричнево-зеленых деревьев, почему-то из всего этого великолепия я выбрал небольшую неяркую картину. Только женщина с младенцем. Но любил я эту картину!

В тот день начбой гостил у нас в землянке. Играл с нами в «балду». Воспитательный маневр. Играющий в «балду» должен хорошо знать грамматику. Обычно выигрывал тот, у кого больше словарный запас.

Мы сидели за большим овальным столом из палисандра, занимавшим все свободное пространство. Стулья тоже массивные, с резными спинками. На полу толстенный ковер, уже изрядно замызганный глиной. Еще один ковер с ярким восточным орнаментом застилал лежанку. Все это барахло мы перетащили из имения еще до того, как покрыли землянку крышей. Два крохотных оконца по бокам двери. Тускло. Целую неделю беспрерывно лили холодные прусские дожди. Тоскливо. Выпить бы. И главное – есть кое-что в запасе. Да разве посмеешь в присутствии капитана. Конечно, он нам не начальник. Но очень правильный человек наш начбой.

С утра по бригаде шастает комиссия из политуправления фронта. Больше всех, говорят, песочит какой-то полковник. Зверь, говорят. Но у нас порядочек. Ждем пополнение. Учимся потихонечку. Известное дело – бригада на формировании. Тоска.

Комиссия нагрянула внезапно, хоть мы и ждали ее прихода. Спустился в нашу землянку полковник. Дородный такой. Как наша мебель. За ним – дежурный по бригаде и еще два офицера из политотдела.

Я скомандовал, доложил. Постарался. Показал выправку. Сразу смекнул, кто он есть и что ему придется по вкусу. Пожалуйста. Нам не жалко.

Начбой объяснил про «балду». Полковнику это понравилось меньше, чем мой доклад. Сказал, что лучше бы занимались политподготовкой. Но так сказал, не в приказном порядке.

Осмотрел землянку. С одобрением вроде. Собирался уже уходить. И вдруг глаза его аж выкатились наружу.

Пальцем только тычет в картину и молчит, задыхаясь от гнева.

А картина под потолком над лежанкой у моего изголовья, в правом углу от входа. Темновато там. К тому же она в глубине широкой многоступенчатой рамы с потускневшей позолотой.

Стоит полковник немой от злости и пальцем упирается в воздух.

А Мадонна улыбается. Хорошо так улыбается. Держит на руках младенца и улыбается. Добрая.

А мы еще ничего не понимаем. И офицеры из политотдела, видать, тоже не понимают.

И тут как вывалится из полковника: – Кто разрешил икону в офицерской землянке? Спятил он, что ли? При чем тут икона? И вообще, какая может быть икона у еврея? Да еще такого убежденного атеиста. Но я и рта раскрыть не успел.

Все это произошло быстрее, чем выстрел. Полковник выхватил финку с наборной рукояткой из-под полы кителя, кинулся на лежанку да по Мадонне ножом – р-раз. Я аж ахнул. Будто в меня финку всадили. Никакого трофея не нужно было мне. Только одну Мадонну принес я из имения. За что же он ее так?

Ну а дальше что было! Начбой подошел к полковнику. А тот стоит с финкой в руках и пыхтит. А капитана таким мы еще никогда не видели. Страшный такой. Бледный. И вдруг каак врежет! Полковник так и рухнул. Как стоял, так и рухнул. Даже не согнулся ни в одном суставе. Ну я вам скажу, удар! Вот тебе интеллигент!

Лежит полковник, не движется. Не знаем, живой он или мертвый. А мы все оцепенели. И дежурный по бригаде. И офицеры из политотдела. Шутка ли! Капитан полковнику прилюдно дал по морде! Да еще какому полковнику!

Ну а уж когда полковник вскочил и выхватил пистолет, тут, значит, и я пришел в себя. А рана, нанесенная Мадонне, так болела, так кровоточила во мне, а яркие кольца наборной рукоятки ножа, валявшегося на замызганном ковре, так резали мои глаза, что ни о какой субординации уже не могло быть и речи. В такой ситуации уже не соображают, кто лейтенант, а кто полковник. Забрали мы пистолет. Руки скрутили. Связали его, буйвола, телефонным проводом и привалили к ножке стола. Политотдельцы, слава Богу, сообразили, что, если озверели офицеры из экипажей, то лучше не иметь с ними дела. Я даже не заметил, когда они покинули землянку.

Часа через два явился к нам сам член военного совета, генерал-лейтенант. А с ним – наш комбриг. И еще куча всякого большого начальства. Только тогда развязали полковника. Хотел он что-то сказать генералу, но тот очень нехорошо посмотрел на него. Если разобраться по существу, какое наказание может быть страшнее, чем всунуть человека в танк и приказать ему идти в атаку? И все же, я не хотел бы, чтобы на меня так посмотрели.

Начбой всю вину взвалил на себя. А генерал только укоризненно покачал головой и сказал совсем не то и не так, как в таких случаях говорят генералы:

– Как же это вы, интеллигентный человек, могли допустить, чтобы картину Боттичелли гноили в этой сырости?

Все в этот день было необычным. Даже генерал оказался каким-то ненастоящим. Он ушел, приказав не прикасаться к картине. И все ушли из землянки. Не предполагали мы, выкопав ее, что здесь побывает такое количество начальства.

К полудню следующего дня вместе с вчерашними политотдельцами к нам ввалились два веселых москвича в полувоенной форме. Сказали, что генерал-лейтенант самолетом срочно доставил их на фронт. Художники-реставраторы. Стояли они перед распоротой Мадонной, ахали да охали. Много разных слов непонятных говорили. Поругивали меня слегка. Но выпить с нами не отказались. Неплохие дядьки. Потом с двух сторон залепили картину чем-то пахнущим медом, заколотили в небольшой плоский ящик и увезли.

До самого наступления не было для меня места, постылее нашей землянки. А как я любил ее до этого случая! Как украшала ее картина!

Иногда по ночам, когда землянка вздрагивала от близких разрывов, я просыпался, включал трехсветный трофейный фонарик и смотрел на Мадонну. Смотрел на нее, освещенную зеленым светом. Смотрел на освещенную красным. Но больше всего она нравилась мне в обычном – в белом. Ребята поглядывали на меня и молчали. Пойди пойми их. Посмотри я на фотографию какой-нибудь девушки, они бы растрезвонили по всей бригаде, что, мол, Счастливчик наконец-то втюрился в бабу. А тут… Ведь и вправду смех – картина. И ничего – молчали.

А стихи что. Конечно, все так и было, как в них написано. Но не люблю я эти стихи.

1957 г.