Тульские дети, приехавшие к Толстому в гости в 1907 году, запомнили эту поездку не только потому, что они побывали в гостях у великого писателя, но и потому, что их там поили чаем.
Л. Н. Толстой в Ясной Поляне с детьми из Тулы. 1907 г.
Открытка (художник – Е. М. Бём).
Воспитанницы Смольного института благородных девиц в столовой.
Н. П. Богданов-Бельский. Именины учительницы. 1910 г.
К. В. Лемох Утро в швейцарской. 1874 г.
26 июня 1907 года (по старому стилю) в гости к Л. Н. Толстому приехали весьма многочисленные гости: целых 800 человек детей вместе с учителями. Целый день провели они с писателем, а перед отъездом их напоили чаем. Это важная деталь, хотя кто-то, может, и скажет: «Подумаешь, великое дело – чай!». Но на самом деле чай для тех гостей, которые приехали в тот день к Толстому, был довольно изысканным угощением. Сейчас нам, конечно, трудно себе представить, что в начале XX века для кого-то чай мог быть роскошью. Однако именно так оно и было.
Бесплатную поездку для детей рабочих Тулы в Ясную Поляну организовал Арий Давыдович Ротницкий – общественный деятель и педагог, один из первых организаторов и популяризаторов детского дошкольного воспитания в Тульской губернии. Его отцу-промышленнику очень хотелось, чтобы его сын стал инженером горного дела. Но его тянуло к детям рабочих и крестьян. Вот так сам он писал об этом: «Я хотел работать среди детей окраины, хотел сделать радостным детство этих пасынков державы Российской, вырвать их из темноты и духовной изоляции». В 1907 году он становится членом правления Тульского отдела охранения народного здравия.
В своих воспоминаниях Ротницкий писал о поездке в Ясную Поляну: «Всех объединяла идея поездки к Толстому с нашими питомцами и учениками. Написали Льву Николаевичу письмо, спрашивали, может ли принять детей. Он ответил согласием. Мы о поездке не распространялись, так как было известно, что по указанию властей духовенству и учителям запрещено с Толстым встречаться».
Гости к великому писателю наведывались часто, но, чтобы их приехало 800 человек, такого раньше не было! Целый день дети в Ясной Поляне провели на воздухе: купались, водили хоровод, играли, занимались физическими упражнениями под руководством великого писателя. Толстые встретили детей гостеприимно и радушно. Около дома поставили столы, скамейки, принесли самовары. Пили чай. По словам Софьи Андреевны «выпито было шестьдесят ведер чая». Конфеты, пряники, фрукты, орехи к чаепитию детям привез сосед Л. Н. Толстого, купец Е. П. Гоголев. За столом много шутили, смеялись, а потом всех сфотографировала Софья Андреевна.
Конечно же, дети и их учителя до конца жизни не забыли поездку и то, как их угощал чаем сам граф Толстой – и не только из-за Толстого, но и из-за самого чая. Для детей из деревни, отданных на обучение ремеслу портным, лавочникам, парикмахерам, булочникам, чай в то время был роскошью – тем большей, чем тяжелей был ежедневный труд. С 5-6 часов утра целый день они были на посылках, времени и на учебу не оставалось совсем, а ложились ученики позже всех. Им приходилось еще и по дому работать: наносить воды, наколоть дров, сбегать в лавку, да еще и смотреть за хозяйскими детьми.
Об их жизни мы знаем по рассказам писателей. В. А. Гиляровский в рассказе «Олсуфьевская крепость» писал: «холостые <мастеровые> с мальчиками-учениками ночевали в мастерских, спали на верстаках и на полу, без всяких постелей: подушка – полено в головах или свои штаны, если еще не пропиты. К шести часам кипел ведерный самоварище, заблаговременно поставленный учениками, которые должны были встать раньше всех и уснуть после всех. У всякого своя кружка, а то просто какая-нибудь банка. Чай хозяйский, а хлеб и сахар свой, и то не у всех. В некоторых мастерских мальчикам чай полагался только два раза в год – на Рождество и на Пасху, по кружке:
– Чтоб не баловались!»
Для мальчишек, которые не могли купить хлеб и сахар, хозяйский бесплатный чай был не только средством для утоления жажды, но и едой, недаром ведь говорили «откушать чаю», и приглашали на чай: «Пожалуйте кушать чай!». А чай в таких случаях, как свидетельствует тот же Гиляровский, это был всего лишь кипяток с заваренным для колера цикорием. Но и такого чая могло не быть. В рассказе Чехова отданный в ученье сапожнику Ванька Жуков писал своему деду Константину Макарычу: «А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают». А еще были и выволочки, и битье за малейшие нарушения.
Словом, для простых детей чай тогда был больше чем чай, и многие из них, вероятно, попробовав чая у Льва Толстого, могли бы повторить слова с дореволюционной открытки художницы Е. М. Бем: «Выпьем чайку – позабудем тоску!» Да и мы теперь, зная, чем был для них чай, иначе смотрим на картину Н. П. Богданова-Бельского, который изобразил детей и их учительницу за одним столом, и на картину К. В. Лемоха «Утро в швейцарской, на которой мы видим девчушку, забежавшую, видимо, в гости на чай.
Трудно было и тем, кто, обучаясь, питался за казенный счет. Приведем для примера строки из мемуаров воспитанницы Смольного института благородных девиц: «Трудно представить, до чего малопитательна была наша пища. В завтрак нам давали маленький, тоненький ломтик черного хлеба, чуть‑чуть смазанный маслом и посыпанный зеленым сыром, – этот крошечный бутерброд составлял первое кушанье. Иногда вместо зеленого сыра на хлебе лежал тонкий, как почтовый листик, кусок мяса, а на второе мы получали крошечную порцию молочной каши или макарон. Вот и весь завтрак». Порции еды были маленькими, утром и вечером полагалась еще одна кружка чаю и половина французской булки. Крошечные порции и плохое качество пищи объяснялись довольно просто: в Смольном, как и во всех казенных заведениях, процветало воровство. Известна фраза Николая I, приехавшего в институт с неожиданной проверкой: «Моих солдат кормят лучше…»
В городских условиях бедным людям, не имеющим средств для существования, бесплатно попить чаю и перекусить можно было в «народных столовых». Первую такую столовую открыли в Санкт-Петербурге в 1892 году. Меню в «народных столовых» было крайне однообразным, но к приготовлению пищи предъявлялись довольно высокие требования. В 1908 году таких столовых в городе было уже девять, кроме них открыли еще одну детскую столовую и одну студенческую. Открытие народных столовых стало распространенной формой благотворительности.
Особую категорию представляли столовые для бедных студентов. В них не подавали напитков, но за небольшую плату здесь можно было купить сытный обед. Налогов они не платили, и даже получали дотацию. В них было чисто и аккуратно, часто их содержала сама хозяйка и ее семья. Много таких столовых располагалось около учебных заведений: у Технологического института, у университета. По воспоминаниям Ф. Ф. Раскольникова, студента Санкт-Петербургского политехникума (ныне Санкт-Петербургского политехнического университета), в студенческой столовой в 1912 году за 4 копейки можно было купить тарелку кислых щей, за 8 копеек макароны, политые жидким салом. «Проглотив обед, я подсчитал деньги и увидел, что могу выпить чай: стакан чаю с лимоном стоил три копейки, а без лимона – две копейки. В соседней комнате на прилавке кипел медно-красный самовар, и девушка в белом халате и белом платочке приветливо протянула мне стакан жидкого желтоватого чая». Интересно отметить, что в то время в заведениях общественного питания хлеб был бесплатным, он грудами лежал кусками в глубоких тарелках. Взяв за деньги только чай, можно было есть хлеба сколько угодно и этим утолить голод.
У себя дома студенты вместо чая часто заваривали цикорий, круглая палочка которого четверть фунта весом стоила 3 копейки, и ее хватало на четверых дней на десять.
Княгиня М. К. Тенишева – общественный деятель, художник, педагог, меценат и коллекционер – основала в Петербурге художественную студию, которая располагалась в таком месте, где поблизости не было ни столовой, ни кондитерской, и чтобы не ходить далеко, многие студийцы голодали до вечера. На выручку им пришла сама Тенишева. «Я придумала, чтобы устранить это неудобство, устроить в особой комнате, рядом с мастерской, что-то вроде чайной, – вспоминала княгиня. – В двенадцать часов подавался огромный самовар с большим количеством булок. Вначале мои художники стеснялись пользоваться даровым чаем, отказывались под разными предлогами, некоторые даже удирали до двенадцати часов, но потом понемногу привыкли к этому обычаю, тем более что я приходила вначале сама с ними пить чай во время перемены, приглашая составить мне компанию».
Тенишева была не единственной, кто подкармливал своих студентов – например, известный художник С. И. Грибков, из чьей мастерской вышли многие замечательные художники, устраивал по праздникам для своих учеников вечеринки, где водка и пиво не допускались, а только чай, пряники, орехи и танцы под гитару и гармонь.
За 10 дней до смерти 82-летний Толстой ушёл из собственного имения в Ясной Поляне. От чего он бежал? Декаденты начала ХХ века считали его поведение изощрённой формой самоубийства. Коммунисты вслед за Лениным видели в этом поступке бунт против самодержавия. На самом же деле бег-ство Толстого из любимой Ясной Поляны с 50 рублями в кармане имело бытовые причины. За 3 месяца до смерти Толстой подписал тайное завещание, по которому все авторские права на произведения передавались не его жене Софье Андреевне, а дочери Александре и лучшему другу Черткову. После того как жена узнала об этом из украденного у Толстого дневника, жизнь в имении превратилась в ад. Истерики супруги, открытое противостояние почти со всеми взрослыми детьми склонили Толстого к тому, что он задумал ещё за 25 лет до этого, - к побегу. «Не могу переносить!», «они разрывают меня на части», «ненавижу Софью Андреевну», - писал он в те дни. Узнав о бегстве, жена дважды убегала на пруд и топилась, била себя в грудь тяжёлыми предметами и кричала: «Я его найду, я убегу из дому, побегу на станцию! Ах, только бы узнать, где он! Уж тогда-то я его не выпущу, день и ночь буду караулить, спать буду у его двери!»
Миф II. Злая жена
Но напрашивающийся вывод о том, что в смерти гениального писателя виновата одна лишь его истеричная жена, - тоже миф. Семейная жизнь Толстых была, прямо по цитате из «Анны Карениной», настолько «несчастлива по-своему», что в ней до сих пор пытаются разобраться исследователи всего мира. «Мученик и мученица» - так метко назвала сама Софья Андреевна одну из глав своей книги «Моя жизнь». До недавнего времени о литературных талантах Софьи Андреевны почти ничего не было известно. Она находилась как бы в тени своего великого мужа. Но после недавнего издания её повестей «Чья вина?» и «Песня без слов» оказалось, что в русской литературе XIX-XX вв. была ещё одна яркая «звезда». В определённой степени таланты жены признавал и сам Толстой - Наташа Ростова была во многом навеяна юношеской рукописью Софьи Андреевны «Наташа». К сожалению, это произведение было ею уничтожено - иногда рукописи всё-таки горят! Софья Андреевна была в отличие от мужа с «незаконченным высшим» прекрасно образованна. Она знала два иностранных языка и сама переводила философские труды Толстого. Кроме того, вела всё хозяйство и бухгалтерию «планово убыточной» Ясной Поляны, обшивала и обвязывала всю большую семью Толстых. При этом Софья Андреевна сознавала, что живёт под одной крышей с гением. «Сорок восемь лет прожила я с Львом Николаевичем, - говорила она вскоре после его смерти, - а так и не узнала, что он был за человек!»
Миф III. Отлучение
Известно, что Толстой был отлучён от церкви и похоронен в 1910 г. без отпевания. В то же время в акте Синода 1901 г. слово «отлучение» отсутствует. Церковные чиновники (вероятно, текст акта составлял обер-прокурор Синода Константин Победоносцев, а вдохновителем был Иоанн Кронштадтский) писали, что Толстой своими заблуждениями и лжеучениями уже давно сам себя поставил вне Церкви и не воспринимается Церковью как её член. Однако в итоге этот блестящий образец церковно-бюрократического канцелярита вызвал в тогдашнем русском обществе обратный эффект. Буквально все прочли между строк одно и то же - Толстого отлучили!
Миф IV. Толстовцы
Считается, что движение толстовцев основал сам Лев Толстой. Это не так. Лев Николаевич с осторожностью, а то и с брезгливостью относился к многочисленным организациям людей, считавших себя его последователями. После бегства из Ясной Поляны последнее место, в котором Толстой готов был найти приют, - толстовская община. Как известно, Толстой в зрелом возрасте отказался от спиртного. Но создания по всей стране обществ трезвости он не одобрял. «То есть, это когда собираются, чтобы водки не пить? - издевался над трезвенниками Великий Старец. - Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться. А уж если собираться, то надо пить». Иван Бунин, автор книги «Освобождение Толстого», писал, что к некоторым положениям собственного учения Лев Николаевич относился без фанатизма. Показателен такой пример: однажды Толстой, его семья и близкий друг семьи (а также «главный толстовец») Владимир Чертков обедали на террасе. Стояло лето, донимали комары. Один особо нахальный кровосос пристроился на лысину Черткову и тут же был убит метким ударом толстовской ладони. Все засмеялись, и лишь Чертков насупился и укоризненно произнёс: «Что вы наделали, Лев Николаевич! Вы лишили жизни живое существо! Как вам не стыдно?»
Миф V. Бабник
О сексуальных «подвигах» Толстого мы знаем в основном с его же слов. «В молодости я вёл очень дурную жизнь, - писал он в дневнике, - а два события этой жизни особенно и до сих пор мучают меня... Эти события были: связь с крестьянской женщиной из нашей деревни до моей женитьбы... Второе - это преступление, которое я совершил с горничной Гашей, жившей в доме моей тётки. Она была невинна, я её соблазнил, её прогнали, и она погибла». Упомянутую крестьянку звали Аксиньей Базыкиной. «Влюблён, как никогда в жизни», - писал о ней Толстой в дневнике. За 2 года до женитьбы на Софье Андреевне у них родился сын Тимофей, который с годами превратился в здоровенного мужика. Он очень походил на отца и был не дурак выпить. Про «барского сына» и его мать в Ясной Поляне знали все, в том числе и законная жена. Софья Андреевна ходила даже смотреть на «соперницу» и записала потом: «Просто баба, толстая, белая, ужасно». Интимная жизнь - основной «сюжет» толстовских дневников молодых лет. «Хочу женщину», «сладострастие опять мучит», «женщину хочу ужасно», «была у меня девка вечером» - вот типичные записи тогда ещё начинающего духовного пророка и учителя нравственности. Правда, так или примерно так жили тогда почти все русские баре. Жили и не мучились запоздалыми раскаяниями. А вот Софья Андреевна была совсем иной. «Для него огромную роль играет физическая сторона любви, - писала она, - для меня - никакой». При этом она родила 13 детей, 5 из них потеряла. «Лёвочка» был её первым и единственным мужчиной. Он был ей верен все 48 лет их супружества.
9 октября 2014, 11:44В комментариях к моему предыдущему посту несколько раз встречались фразы, мол "тут только Толстого не хватает!", "Толстого бы сюда - дал бы фору Лермонтову" и прочие. Я порыскала в интернете и ничего такого ужасающего, на мой взгляд, не нашла)) ну да, донжуан, бабник и даже женоненавистник, как мне показалось))) Но наша сестра в те времена часто недооценивались мужской частью общества... Обо всём по порядку. Во-первых, видели ли вы Толстого без бороды?))
↓↓↓
1848-1849, безусый)))
1856. И. А. Гончаров, И. С. Тургенев (Сплетник ван лав )
, Л. Н. Толстой, Д. В. Григорович, А. В. Дружинин и А. Н. Островский. Усикииии!
он же (1856) - УСЫЫЫ!
1862 - это пока так... по Толстовским меркам - бороденка)))
От фото - к словам!
♦ Лев Толстой был человеком влюбчивым. Ещё до женитьбы у него случались многочисленные связи блудного свойства. Сходился он и с женской прислугой в доме, и с крестьянками из подвластных деревень, и с цыганками. Даже горничную его тётушки, невинную крестьянскую девушку Глашу, соблазнил. Когда девушка забеременела, хозяйка её выгнала, а родственники не захотели принять. И, наверное, Глаша бы погибла, если бы её не взяла к себе сестра Толстого. (Возможно, именно этот случай лёг в основу романа «Воскресенье»). Толстой после этого дал себе обещание: «У себя в деревне не иметь ни одной женщины, исключая некоторых случаев, которые не буду искать, но не буду и упускать».
♦ Особенно долгой и сильной была связь Льва Николаевича с крестьянкой Аксиньей Базыкиной. Отношения их продолжались три года, хотя Аксинья была женщиной замужней. Толстой описал это в повести «Дьявол». Когда Лев Николаевич сватался к своей будущей жене Софье Берс, он ещё сохранял связь с Аксиньей, которая забеременела.
♦ Перед женитьбой Толстой дал прочитать невесте свои дневники, в которых откровенно описывал все свои любовные увлечения, чем вызвал у неискушённой девушки шок. Она помнила об этом всю жизнь. Восемнадцатилетняя жена Соня в интимных отношениях была неопытна и холодна, чем огорчала своего опытного тридцатичетырёхлетнего мужа. Во время брачной ночи ему даже показалось, что он обнимает не жену, а фарфоровую куклу.
♦ Лев Толстой не был ангелом. Он изменял жене даже во время её беременности. Оправдывая себя устами Стивы в романе «Анна Каренина», Лев Толстой признаётся: «Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полон жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал её. А тут вдруг подвернётся любовь, и ты пропал, пропал!»
♦ В конце 1899 года Толстой писал в дневнике: «Главная причина семейных несчастий – та, что люди воспитаны в мысли, что брак даёт счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература; но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворённое половое желание».
♦ Александр Гольденвейзер писал: «С годами Толстой всё чаще и чаще высказывает свои мнения о женщинах. Мнения эти ужасны».
– Уж если нужно сравнение, то брак следует сравнивать с похоронами, а не с именинами, – говорил Лев Толстой. – Человек шёл один – ему привязали за плечи пять пудов, а он радуется. Что тут и говорить, что если я иду один, то мне свободно, а если мою ногу свяжут с ногою бабы, то она будет тащиться за мной и мешать мне.
– Зачем же ты женился? – спросила графиня.
– А не знал тогда этого.
– Ты, значит, постоянно меняешь свои убеждения.
– Сходятся два чужих между собою человека, и они на всю жизнь остаются чужими. … Конечно, кто хочет жениться, пусть женится. Может быть, ему удастся устроить свою жизнь хорошо. Но пусть только он смотрит на этот шаг, как на падение, и всю заботу приложит лишь к тому, чтобы сделать совместное существование возможно счастливым».
♦ В конце жизни Толстой пережил крах. Рухнули его представления о семейном счастье. Лев Толстой не смог изменить жизнь своей семьи сообразно со своими взглядами. В соответствии со своим учением, Толстой старался избавиться от привязанности к близким, пытался быть ровным доброжелательным ко всем. Софья Андреевна, напротив, сохраняла тёплое отношение к мужу, но учение Толстого ненавидела всеми силами души.
– Ты дождёшься, что тебя на верёвке поведут в тюрьму! – пугала Софья Андреевна.
– Этого мне только и надо, – невозмутимо отвечал Лев Николаевич.
♦ Последние пятнадцать лет своей жизни Толстой думал о том, чтобы стать странником. Но он не решался оставить семью, ценность которой проповедовал в своей жизни и в творчестве. Под влиянием единомышленников Лев Толстойотказался от авторских прав на произведения, созданные им после 1891 года. В 1895 году Толстой сформулировал в дневнике свою волю на случай смерти. Он советовал наследникам отказаться от авторского права на его сочинения. "Сделаете это, - писал Толстой, - хорошо. Хорошо это будет и для вас; не сделаете - это ваше дело. Значит вы не готовы это сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжёлым для меня делом жизни". Все свои права на имущество Толстой передал жене. Софья Андреевна хотела стать наследницей всего созданного её великим мужем. А это были большие деньги по тем временам. Именно из-за этого и разгорелся семейный конфликт. Душевной близости и взаимопонимания между супругами уже не было. Интересы и ценности семьи были для Софьи Андреевны на первом месте. Она заботилась о материальном обеспечении своих детей. А Толстой мечтал всё раздать и стать странником.
♦ Далее – своими словами: Софья Андреевна практически помешалась, врачи поставили диагноз: «дегенеративной двойной конституции: паранойяльной и истерической, с преобладанием первой». А 82-летний Толстой страдал по своим причинам, не выдержал (даже стал опасаться за свою жизнь) и среди ночи при помощи дочери сбежал: хотел на Каказ, но по пути заболел, сошел на станции Астапово и через некоторое время умер в квартире начальника станции. Будучи при смерти, он просил не пускать к нему жену. В бреду ему чудилось, что жена его преследует и хочет забрать домой, куда Толстому ужасно не хотелось возвращаться. А Софья Андреевна тяжело переживала смерть мужа и даже хотела покончить с собой. В конце жизни Софья Андреевна призналась дочери: «Да, сорок восемь лет прожила я со Львом Николаевичем, а так и не узнала, что он за человек...»
Это, что касается любви и любовных вещей. Теперь же более привычные и многим знакомые факты:
♦ С юности будущий гений русской литературы был довольно азартен. Однажды в карточной игре со своим соседом, помещиком Гороховым, Лев Толстой проиграл основное здание наследного имения - усадьбы Ясная Поляна. Сосед дом разобрал и увез к себе за 35 верст в качестве трофея.
♦ Великий писатель Лев Николаевич Толстой имел огромный интерес к Индии и к Ведической философии, гораздо более глубокий, чем это принято современниками. Идеи Толстого непротивления злу насилием, изложенные в работах писателя, оказали сильное влияние на молодого Махатму Ганди, который впоследствии возглавил националистическое движение Индии и добился её мирного отделения от Англии в 1947 году.
♦ Толстой общался с Чеховым и Горьким. Он также был знаком с Тургеневым, однако писателям не удалось стать друзьями - после ссоры на почве убеждений они не разговаривали много лет, дело чуть не дошло до дуэли.
♦ В октябре 1885 года при беседе с Вильчмом Фреем Л.Н. Толстой впервые узнал проповедь вегетарианства и сразу же принял это учение. После осознания полученных знаний Толстой сразу же отказался от мяса и рыбы. Вскоре его примеру последовали и его дочери - Татьяна и Мария Толстые.
♦ Лев Толстой до конца своих дней называл себя христианином, хотя и был отлучен от православной Церкви. Это отнюдь не помешало ему в 70-х годах серьезно заинтересоваться оккультизмом. Когда Толстой умер, в России это были первые публичные похороны знаменитого человека, которые прошли не по православному обряду (без священников и молитв, без свечей и икон)
♦ Лев Толстой вместо нательного крестика носил портрет французского просветителя Ж.Ж. Руссо.
♦ Считается, что движение толстовцев (приверженцем которого ялялся, например, Булгаков) основал сам Лев Толстой. Это не так. Лев Николевич с осторожностью, а то и с брезгливостью относился к многочисленным организациям людей, считавших себя его последователями.
И еще чуть-чуть похоти:
♦ Впервые Толстой познал радости плотской любви в 14 лет с роскошной, пышной 25-летней горничной. Потом двадцать лет мечтал Толстой о любви и семейной идиллии и боролся с искушениями плоти. Рассказывают, что однажды Лев Николаевич спросил у Чехова: «Вы сильно распутничали в молодости?» Пока Антон Павлович что-то мямлил, Толстой произнес сокрушенно: «Я был неутомим». До сих пор появляются публикации о внебрачных потомках писателя.
♦ Говорят, в день венчания Лев Толстой умудрился остаться без рубашки. Все вещи упаковали по случаю отъезда молодых, лавки в воскресенье не работали. Жениха с нетерпением ждали в церкви, а он метался по дому, искал рубашку и с ужасом представлял себе, что подумает о нем невеста.
P.S. С моим мужем в день свадьбы приключилась похожая история - рубашку он не потерял, но обнаружил испачканной, ибо накануне мыл машину на мойке и вода как-то просочилась в салон, где на вешалке висел костюм и рубашка. Наша свадьба была в маленьком, мало знакомом ему городе, и всё утро они с друзьями провели в поисках магазина и новой белой рубашки) В итоге, купили какую-то за 400 руб)))) костюм за тыщщщи-мильёны, а рубашка за копейки)
Трапеза зависит не от количества денег, а от образа мыслей и от нашего отношения к жизни. В Ясной Поляне у этого процесса был свой уникальный гастрономический антураж, квинтэссенцией которого являлся анковский пирог. Настырная повседневность проявлялась здесь и в таких мелочах, как застольные ароматы, запах кофе, чаепитие под липами среди цветников, плотные обеды, начинавшиеся по сигналу колокола. Крылатая острота Эмиля Золя «человек есть то, что он ест» здесь дополнилась еще одной компонентой - как он ест.
Интерес к пищеварительным процессам проявлял не только автор «Гаргантюа и Пантагрюэля», но и создатель «Улисса». Лев Толстой не остался в стороне. Он внес свою лепту в осмысление животрепещущей темы, связанной с гастрономическими пристрастиями своих героев. Так, например, Пьер Безухов любил хорошо пообедать и хорошо выпить, хотя и считал это безнравственным и унизительным, но не мог воздержаться от холостяцких увеселений, в которых непременно участвовал. Свой писательский образ Толстой строил не без помощи гастрономической концепции, которая на протяжении его долгой жизни не раз менялась. Вопросам, связанным с работой кишечника, он уделял должное внимание, пройдя огромный путь от гурмана до аскетичного вегетарианца. За свою жизнь он побывал и в
роли слуги желудка, и невероятного лакомки, прожоры, поклонника простой здоровой пищи. Нам интересно все в судьбе классика, в том числе любил ли он «покушать», как Тургенев, мог ли съесть за один присест до 30 блинов, как Пушкин, принимал ли гостей в халате и ночном колпаке подобно Тютчеву?
У деда Льва Николаевича, И. А. Толстого, вина всегда были исключительно французские, а хрусталь богемский. Он был в высшей степени хлебосольным, очень веселым и щедрым. Вся округа съезжалась к нему в гости, и он всех «закармливал и запаивал», промотав, таким образом, огромное состояние своей жены, большой любительницы давать балы. Он представлял собой классический образец старого барства. Гениальный внук не мог не описать своего колоритного предка на страницах «Войны и мира». Граф И. А. Толстой был дежурным старшиной московского Английского клуба. Ему довелось выступить в роли «жреца застолья» и хранителя обеденного ритуала, продемонстрировав свое мастерство во время клубного торжественного обеда в честь Багратиона, одержавшего победу в Шенграбен- ском сражении. «Стол был накрыт на 300, то есть на всех членов клуба и 50 гостей. Убранство было великолепное, о провизии нечего и говорить. Все, что только можно было отыскать лучшего и редчайшего из мяс, рыб, зелени, вин и плодов, все было отыскано и куплено за дорогую цену. Многое было доставлено богатыми владельцами подмосковных оранжерей бесплатно. Все наперебой старались оказать чем-нибудь свое усердие и участие в угощении», - сообщал об этом знаменательном событии С. П. Жихарев в «Русском архиве». В романе «Война и мир» Толстой описал знаменитый обед, данный в честь Багратиона, во всем следуя рассказу Жихарева, дополнив его художественными деталями - участием И. А. Ростова в сем торжественном мероприятии: «Во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов… и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед», «300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, - поближе к чествуемому гостю… Обеды, постный и скоромный, были великолепны… На втором блюде, вместе с ис
полинскою стерлядью, стали наливать шампанское. После рыбы - тосты…»
В повседневной жизни антураж был много скромнее, но обеды такие же «убийственно сытые». В зависимости от того, была ли трапеза постной или скоромной, званой или обычной. Блюда каждой новой «перемены» - холодные, горячие, сладкие готовились специальным поваром. Стол накрывали официанты, которых было примерно столько же, сколько сидящих за столом. Блюда подавались по «переменам» из «белой кухни» в столовую. Стандартный набор - четыре перемены по три блюда в каждой. Длился обед около двух часов. По-настоящему обедали всегда в гостях. Случалось есть и без серебра, драгоценного фарфора и хрусталя, но непременно при наличии изысканной чистоты скатерти и превосходно накрахмаленных салфеток
Как утверждали знатоки кулинарного искусства, все едят, но обедают лишь избранные. Искусство обеда включает в себя триаду: где и как обедать, с кем обедать и, наконец, что есть. Эти компоненты влияют на качество жизни. Но не только. Как утверждал поэт, от питательной и регулярной пищи зависит вдохновение.
На вопрос, где сидеть и как обедать, ответил Лев Толстой, описав именины графини в «Войне и мире»: «Он (граф Ростов. - Я. Я.) заходил через цветочную и офи- I щантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов (столовых приборов. - //. Я), и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывающих камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: "Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб все было хорошо"». С удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол, добавлял: «Главное - сервировка. То-то…» Вскоре звуки домашней музыки заменились звуками ножей и вилок, говором гостей, тихими шагами официантов…». Па одном конце стола во главе сидела графиня; на другом конце - граф и гости мужского пола; с одной стороны длинного стола молодежь постарше; с другой - дети, гувернеры и гувернантки. Хозяин стола выглядывал из-за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами, наливая
вина своим соседям. Графиня смотрела на гостей из-за ананасов, не забывая об обязанностях хозяйки. На дамском конце слышалось равномерное лепетание, а на мужском - голоса раздавались все громче и громче. Подавались супы, один a la tortue (черепаховый. - Н.Н.), кулебяки, рябчики. Вино разливал дворецкий, держа бутылку, завернутую в салфетку. Вина подавались такие: «дрей-мадера», «венгерское» и «рейнвейн». У каждого прибора стояли четыре хрустальные рюмки с графским вензелем.
Во времена И. А. Толстого и его литературного двойника кушанья были простыми: щи, окрошка, солонина, каша, которые подавались в больших количествах. Обеды и ужины каждый раз готовились заново и были очень сытными. Все блюда одновременно ставились на стол. Для званых обедов готовилось до восьми блюд. В летнее время к таким трапезам был приставлен слуга с веником, чтобы отгонять от присутствующих злых мух. Всевозможные закуски и заедки сопровождались выпивкой по рюмочке. Русский стол преимущественно сохранялся во время поста, так как в 70-е годы XVIII века в моду вошел «европейский» стиль обеда, когда блюда ставились на отдельный столик, и лакеи разносили их вокруг стола, накладывая еду прямо в тарелки. Обеды «на скорую руку» готовились из кур и яиц, которых в избытке было в усадебном хозяйстве. Совсем иное дело - рыбные блюда, которые считались накладными. Ценную рыбу приходилось покупать. Все остальное - мясо, овощи, фрукты, включая экзотические, были своими. Толстой гениально описал «чувственные», вкусные обеды в своих романах, в полной мере продемонстрировав свое совершенство «тайновидца плоти».
Культ еды был ему знаком с детства. Повар Николай Михайлович Румянцев готовил «отличные обеды», в немалой степени способствовавшие тому, чтобы маленький Лёва вырос здоровым. Он запомнил мастерство кондитера Максима Ивановича, вкусные обеды из пяти- шести блюд, десерты, варенья, левашники, пирожки, названные в честь повара «вздохами Николая». Из еды он не признавал, пожалуй, только бульона. На покупку приправ, растительного масла и кофе в Ясной Поляне тра-
гилось от 100 до 125 рублей в месяц. Все остальное - птица, мясо, молоко и рыба - было своим.
Став молодым человеком, Толстой познакомился с кавказской кухней. В Тифлисе он посещал духаны, небольшие рестораны, в которых висели баранина, свежая, жирная, очень привлекательная, и гроздья винограда. С тех пор он полюбил виноград и как-то признался С. Вен- герову: «Я люблю виноград, летом хочется съесть его полфунтика, а ведь нельзя: совесть зазрит». Но было время, о котором рассказала подруга его сестры Е. И. Сытина, когда совесть еще «не зазрила»: «Послал он однажды купить фунт крупного винограда, стоивший тогда полтинник Лев Николаевич в то время любил полакомиться, как все некурильщики. Мы с Марией Николаевной (сестрой писателя. - Н.Н.) торчали тут же. Когда коридорный принес виноград, Лев Николаевич взял его в руки и, немного подумав, конфузливо и шутливо заметил:
Знаете, mesdames, ведь если этот фунт разделить па три части, то никому не будет никакого наслаждения, лучше уж я съем все.
Мы, конечно, поневоле согласились и предоставили Льву Николаевичу Львиную долю целиком. Он ел, а мы < мотрели. Однако же ему становилось совестно, и он, держа виноград, прерывал еду словами:
А все-таки, mesdames, не хотите ли?!
Мы всякий раз великодушно отказывались».
Были у писателя и другие пристрастия, способствовавшие пробуждению воображения, например кофе, чай, шоколад, конфеты фирмы «Эйнем». Он был сласте- I юй, ставил перед собой большую бонбоньерку, выбирал из нее любимые шоколадные конфеты с начинкой, I ю не жевал их, а медленно сосал, чтобы продлить удовольствие.
Кофе, «чудесный дар Аравии счастливой», постоянно ласкал его вкус. Он рано вставал и встречал день с чашкой кофе, который ему подавался на подносе в маленькой чашечке. Держа ее за ручку двумя пальцами, большим и указательным, он не спеша пил кофе небольшими глотками, каждый глоток сопровождая протяженным полувздохом: ффу! Допив кофе, он по обыкновению заглядывал в чашку, явно сожалея о том, что в
шая вместе с героем «Сентиментального путешествия» мясное блюдо с приправами, вырабатывал в себе сакральное отношение к еде, примирявшее душу с телом. Он разбирался в тонкостях изысканного застолья, не предполагавшего шума и обилия слуг. Прелесть обедов заключалась совсем в ином - в убранстве пространства, месте проведения застолья и в роскоши общения Это был основной камертон обеда.
В Париже он «обедал у Philippe», в «Restaurant Philippe », считавшемся одним из лучших ресторанов. Частенько бывал в Club des Grands estomacs (Клуб больших желудков. - Я Я), где собирались ценители хорошей кухни; не раз посещал ресторан «Les Plaisires de Paris», славившийся рыбными блюдами (к завсегдатаям этого ресторана относится его реплика «чудаки милые»), не смог пройти мимо «Freres Provensaux » («Провансальские братья». - Я. Я), старинного ресторана в Пале-Рояле, пользовавшегося большой популярностью. Толстой заходил и в «Cafd-desAveugles » («Кафе слепых». - Я. Я), размещавшееся под аркой Пале-Рояля и названное так в честь игравшего в нем оркестра слепых музыкантов. Публику привлекал сюда известный чревовещатель (ventrioque ) - гигантского роста барабанщик
В Петербурге Толстой посещал кондитерскую Пассажа, рестораны Сен-Жоржа и Клея, обедал у Шевалье, где, по собственным воспоминаниям, «хорошо пил». Участвовал в артистических обедах и ужинах, бывал на знаменитых, так называемых «генеральных» обедах Некрасова, на скромных пиршествах Тургенева, а также на светских раутах, организованных редакцией «Современника».
Еще в 25 лет Толстой выработал для себя «Правила», одно из которых заключалось в том, чтобы «быть выдержанным в питье и пище». Однако через два года признался, что переедает. Близкие не раз подмечали его большой аппетит, не покидавший его даже в старости. Наблюдая за ним во время обеда, Александра Андреевна Толстая «всегда находила, что он кушает, как проголодавшийся человек, слишком скоро и слишком жадно». Однажды во время поста, когда взрослым подавались исключительно постные блюда, а детям мясные, Лев
Николаевич обратился к сыну Илье с просьбой «подать котлет». Софья Андреевна, услышав это, сказала, что он, вероятно, забыл, что «нынче пост». А в ответ услышала: Нет, не забыл, я больше не буду поститься и постного для меня больше не заказывай». К ужасу окружающих, Лев Николаевич стал лакомиться котлетами и нахваливать их. Впоследствии поведение отца привело к «религиозному безразличию» детей. Только в конце жизни он пришел к выводу, что из еды нельзя «делать наслаждения». «Если бы люди ели только тогда, когда они очень голодны, и питались простой, чистой и здоровой пищей, то они не знали бы болезней».
Обычно, садясь за обеденный стол, Толстой левой рукой приподнимал свою большую бороду, а правой засовывал за ворот блузы конец белоснежной салфетки. Остальную ее часть он бережно расправлял на груди. Все это делалось изящными, отточенными и привычными движениями. Завершив трапезу, он поспешно вытаскивал из-под ворота блузы конец салфетки, комкал се, клал на стол, ставил пальцы грациозным полукругом на стол и, опираясь на них, легко, словно на пружинах, поднимался и отодвигал стул. Культурную семантику трапезы Толстой знал досконально, с блеском демонстрируя ее не только в повседневной жизни, но и в своих романах.
Писатель, так любивший хорошо поесть, о чем сохранилось немало свидетельств, придававший такое большое значение культуре еды, мог легко абстрагироваться от условностей. Холостяцкая офицерская жизнь приучила Толстого к спартанскому образу жизни. У всех братьев Толстых в этом стремлении «читалось» что-то фамильное. Вот как об этом рассказывал их друг, поэт Афанасий Фет. Он вспоминал о своей поездке в Никольское на Троицын день к милейшим братьям Толстым, которые устроили трапезу в его честь: «Проезжая мимо небольшого, очевидно, кухонного окна, я таметил на подоконнике ошпаренную и ощипанную курицу, судорожно прижимавшую крыльями собственный пупок и печенку… Слуга ввел из сеней в довольно просторную комнату в два света. Кругом вдоль стен тянулись ситцевые, турецкие диваны вперемежку со ста
ринными стульями и креслами. Перед диваном, направо от входа, стоял стол, а над диваном торчали оленьи рога и рога лося, с развешанными на них восточными, черкесскими ружьями. Оружие это не только кидалось в глаза гостей, но и напоминало о себе сидящим на диване и забывшим о их существовании нежданными ударами по затылку. В переднем углу находился громадный образ Спасителя в серебряной ризе… Ясно было, что Николай Николаевич, то проживавший в Москве, то у двух братьев и любимой сестры, то у нас или на охоте, смотрел на Никольский флигель не как на постоянное, оседлое жилище, требующее известной поддержки, а как на временную походную квартиру, в которой пользуются чем можно, не жертвуя ничем на благоустройство. О таком временном оживлении уединенного Никольского флигеля свидетельствовали даже мухи.
Пока никто не входил в большую комнату, их там почти не было заметно, но при людском движении громаднейший рой мух, молчаливо сидящих на стенах и оленьих рогах, мало-помалу взлетал и наполнял комнату в невероятном количестве. Про это Лев Николаевич со свойственной ему зоркостью и образностью говорил: "Когда брата нет дома, во флигель не приносят ничего съестного, и мухи, покорные судьбе, безмолвно усаживаются по стенам, но едва он вернется, как самые энергические начинают понемногу заговаривать с соседками: "вон он, вон он пришел; сейчас подойдет к шкафу и будет водку пить; сейчас принесут хлебца и закуски. Ну да, хорошо, хорошо; подымайтесь дружжж- нее". И комната наполняется мухами… "Ведь этакие мерзкие, - говорит брат, - не успел налить рюмки, а вот уже две ввалились" "…
Около пяти часов вечера слуга накрыл на столе перед диваном на три прибора, положив у каждой тарелки по старинной серебряной ложке с железной вилкой и ножом с деревянными ручками. Когда крышка была снята с суповой чашки, мы при разливании супа тотчас же узнали знакомую нам курицу, разрезанную на части. За супом явилось спасительное в помещичьих хозяйствах блюдо, над которым покойный Пикулин так изде
вался: шпинат с яичками и гренками. Затем на блюде появились три небольших цыпленка и салатник с молодым салатом.
Что же ты не подал ни горчицы, ни уксусу? - спросил Николай Николаевич.
И слуга тотчас же исправил свою небрежность, поставивши на стол горчицу в помадной банке и уксус в бутылке от одеколона Мусатова.
Покуда усердный хозяин на отдельной тарелке мешал железным лезвием ножа составленную им подливку для салата, уксус, окисляя железо, успел сильно подчернить соус; но затем, когда тем же ножом и вилкой хозяин стал мешать салат, последний вышел совершенно "под чернью". Таким вот непритязательным, в походном духе, был организован праздничный обед в исполнении Николая Толстого».
После женитьбы многое изменилось в повседневной жизни Льва Толстого. В Ясной Поляне за стол садились в одно и то же время: в девять утра пили кофе или чай, в час дня завтракали, в четыре пили кофе, в шесть обедали, а в восемь вечера - ужинали, после чего вновь пили чай. В одиннадцать все шли спать.
А чем питались обитатели Ясной Поляны, кроме выращенных здесь овощей? Ведь не все из них были вегетарианцами, как Толстой и его дочери. За полгода они съели около десяти пудов масла, шести с половиной пудов сливок, трех пудов сметаны, двух с половиной пудов творога, а также около десяти пудов молока. И это, как отмечала жена писателя в своих ведомостях, предназначалось исключительно для «Графского Дома». Существовал еще один дополнительный список, озаглавленный ею «Для прислуги», в котором перечисляются: 51 пуд молока, 29 фунтов масла, 12 фунтов сливок и 24 фунта творога. За полгода в Ясной Поляне съедали около 450 куриных яиц.
Потребление такого количества продуктов было возможно благодаря хорошо развитому натуральному хозяйству, в котором было 18 коров, 12 телят, 3 быка и 7 коров, 21 баран, 38 лошадей, 18 старых и 15 молодых кур, 18 индюшек, 5 селезней и 16 уток, 17 свиней. Впечатляющее хозяйство, не правда ли? Особенно если
учесть, что семья к этому времени распалась, многие дети жили отдельно в своих имениях.
Варенье в Ясной Поляне варили по рецепту московского врача Анке, секрет которого заключался в том, чтобы как можно меньше подливать воды. Чай пили из баташовского самовара. Варенье подавалось на любой вкус: из клубники ананасной и земляники испанской, из крыжовника красного и зеленого, из груши, дыни, брусники, китайки, вишни, сливы и смородины. В крыжовенное варенье, как и в яблочное, непременно добавлялись либо ваниль, либо лимон. Желе также готовилось впрок, преимущественно из красной смородины и горькой рябины. Начиная с июня шла интенсивная заготовка варенья на зиму. Запасы были немалые: от 46 до 50 банок. Варенье не успевали съесть за одну зиму, и оно сохранялось до следующего года.
Огромное хозяйство требовало семян для посадки огородных культур, и Софья Андреевна исправно посылала в Москву на Мясницкую заявки на них. Она приобретала на сумму 16 рублей 27 копеек семена огурцов, редиса, свеклы, капусты, моркови, салата, редьки, шпината, пастернака, чабера, петрушки, сельдерея, лука-по- рея, бобов, арбуза, дынь. Цветочные семена заказывались на большую сумму - на 28 рублей 55 копеек Это астры, бальзамин, бессмертник, вербены, виолы, гвоздики, петунии, левкои, настурции, душистый горошек, примула, флоксы и многое другое.
Когда семья собиралась за чаем вокруг многослойного анковского пирога, приготовленного из рассыпчатого песочного теста, коржи которого были пропитаны лимонной начинкой, казалось, что в доме царит счастье.
Предлагаем почитателям кулинарного искусства рецепт пирога Анке, который в Ясной Поляне пекли к празднику:
1 фунт муки (фунт - 453 г), "/г фунта масла, "/4 фунта толченого сахара, 3 желтка, 1 рюмка воды. Масло, чтоб было прямо с погреба, похолоднее.
Популярным был также сметанный пирог (Анке):
10 яиц, 20 столовых ложек сметаны, чашка сахара,
2 столовые ложки муки крупитчатой. Дно салатника выложить вареньем, влить в него эту массу и поставить в духовой шкаф.
Замечательно готовил этот анковский пирог, ставший символом благополучия и стабильности толстовской семьи, повар Николай, прибывший из семьи Бер- сов и пустивший глубокие корни в Ясной Поляне. Гувернеры, уроки, грудные дети, которых кормила Софья Андреевна, семейные устои - все это входило в круг его забот. За хорошую службу ему было разрешено «есть вкусную пищу и спать на дорогом матраце».
Лев Толстой, как и Пушкин, съедавший за раз «30 штук блинов», запивая их глотком воды, не испытывая при этом «ни малейшей тяжести в желудке», мог съесть огромное количество блинов. Только на старости лет писатель пришел к мысли, что необходимо «есть медленно, хорошо прожевывать и не торопиться», в отличие, например, от того, как ест маленький Сережа. «Почему ты так быстро ешь? - однажды спросила ребенка мать. «Если бы я ел медленно, мне бы блинов не досталось, другие бы съели». Толстой также, как и великий поэт, обожал печеный картофель. Интересно было смотреть, как он его ел. Сначала насыпал на тарелку небольшую кучку соли, клал около нее кусок сливочного масла, затем брал из миски, накрытой белой салфеткой, большую картофелину с румяной корочкой, разрезал пополам. Чтобы не обжечь пальцы, клал одну ее половинку на угол салфетки, облегавшей его грудь, и все время держал ее перед собой в левой руке. В правой держал чайную ложку, которой отламывал на тарелке кусочек масла и ею же прикасался к соли. После этого ложкой вынимал из кожуры кусочек картофеля, дул на него, чтобы остудить, и затем съедал. Так, с превеликим удовольствием он съедал три картофелины.
Лев Толстой без ошибки распознавал нрав, образ мыслей человека по его кулинарным пристрастиям. В своих произведениях писатель уделял большое внимание не только самой пище, но и той обстановке, в которой проходит обед, и особенно общению во время трапезы, семантике поведения сидящих за столом. Трапеза имеет свой язык, расшифровкой которого и занимался
Толстой, описывая обеды Стивы Облонского и Константина Левина в романе «Анна Каренина»:
«- В "Англию" или в "Эрмитаж"?
Мне все равно.
Ну, в "Англию", - сказал Степан Аркадьич, выбрав "Англию" потому, что там он, в "Англии", был более должен, чем в "Эрмитаже". Он потому считал нехорошим избегать эту гостиницу».
По дороге в ресторан каждый из толстовских героев думает о своем: «Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то приходил в отчаяние-
Степан Аркадьич дорогой сочинял меню».
Для одного обед с его материальностью является чем-то пошлым, а для другого - поэтичным и ритуальным.
«Когда Левин вошел с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния на лице и во всей фигуре Степана Аркадьича…
Сюда, ваше сиятельство… - говорил особенно липнувший старый белесый татарин с широким тазом и расходившимися над ним фалдами фраком. - Пожалуйте шляпу, ваше сиятельство, - говорил он Левину, в знак почтения к Степану Аркадьичу, ухаживая и за его гостем.
Так что ж, не начать ли с устриц, а потом уж и весь план изменить? А?
Мне все равно. Мне лучше всего щи и каша; но ведь здесь этого нет.
Каша, а ля рюс, прикажете? - сказал татарин, как няня над ребенком, нагибаясь над Левиным.
Нет, без шуток; что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, - прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, - чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
Еще бы! Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, - сказал Степан Аркадьич. - Ну, так дай нам, братец ты мой, устриц два, или мало - три десятка, суп с кореньями…
Прентаньер, - подхватил татарин. Но Степан Аркадьич, видно, не хотел ему доставлять удовольствия, называть кушанье по-французски.
С кореньями, знаешь? Потом тюрбо под густым соусом, потом… ростбиф; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: "Суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пу- лард а лестрагон, маседуан де фрюи…"
Сыру вашего прикажете?
Ну да, пармезан. Или ты другой любишь?
Нет, мне все равно, - не в силах удерживать улыбки, говорил Левин».
Любопытно, что Левин и Облонский говорят как бы на разных языках, тем не менее это не мешает им понимать друг друга.
Толстой прекрасно разбирался во всех тонкостях «артистических» обедов, для которых готовилась специальная «программа», предусматривающая композицию, симметрию, «пуант» этого события. Стива Облонский, в чем читатель только что убедился, «любил пообедать». Но еще более любил давать утонченный по своему качеству обед. Это касалось не только блюд и напитков, но и выбора приглашенных персон. Программа обеда на сей раз была представлена живой рыбой, спаржей, чудесным ростбифом и марочными винами. Приглашение на обед знатных особ представляло собой своеобразный ритуал.
В романе «Воскресение» Толстой описал вошедший в моду в дворянской среде обед в английском стиле, когда все блюда выставлялись на стол без соблюдения последовательности. К финальной части застолья подавались «лакомства». Блюда при этом никто не разрезал. Обед у Чарских на страницах толстовского романа проходил уже в контексте новых традиций.
Обедали у графини Екатерины Ивановны в половине восьмого, и обед подавался по-новому, еще невиданному Нехлюдовым способу. Кушанья ставились на стол, и лакеи тотчас же уходили, так что обедающие сами
брали понравившиеся им блюда. Мужчины не позволяли дамам утруждать себя излишними движениями и, как сильный пол, мужественно несли всю тяжесть накладывания дамам и себе кушаний и наливания напитков. Когда же одно блюдо было съедено, графиня нажимала в столе пуговку электрического звонка, и лакеи беззвучно входили, быстро убирали, меняли приборы и приносили следующую перемену. Обед был утонченный, такие же были и вина. В большой светлой кухне работали французский шеф с двумя помощниками. Обедали вшестером: граф и графиня, их сын, угрюмый гвардейский офицер, клавший локти на стол, Нехлюдов, лектрисса- француженка и приехавший из деревни главноуправляющий графа. Что ж, обед получился вполне щегольским. Здесь отсутствовали только трюфели, как и всяческие бронзовые антикварные украшения, которые более не являлись эстетскими атрибутами.
К этому времени со стола была вытеснена французская сервировка, как и тосты в честь поваров. Ведь еще Бодлер говорил, что у Бальзака, например, любой поваренок отличался талантом.
Описание обедов в толстовских текстах весьма красноречиво и значимо. Так, в романе «Воскресение» величественность буфетчиков, накрахмаленные салфетки, заложенные за жилет, чувственные губы участников застолья с жирными шеями, серебряные вазы, большие разливательные ложки, красавцы лакеи с бакенбардами, омары, икра, сыры, упитанные фигуры - все это, начиная со швейцара и заканчивая льстивыми лакеями, вызывало протестное чувство у Дмитрия Нехлюдова.
Где, как и с кем обедать? Толстой считал, что это целая наука, с помощью которой можно продемонстрировать savoir invre, свой такт и свою значимость в обществе. Хорошее блюдо - привилегия повара, а вино считалось прерогативой самого хозяина. Во время обедов, в отличие от вечеринок, непозволительно было много разговаривать, спорить, рассуждать. Здесь уместно было обмениваться короткими остроумными фразами, щекочущими ухо собеседника. Яснополянские погреба были заполнены самодельным пенным вином Перфильевых, приготовленным на основе березового
толченого угля и дрожжей из виноградного белого вина, Захарьинекой водой, шампанским, настоянным на смородиновых листах с добавлением дрожжей и лимонов, кваса Шостака и пива князя Шаховского. Все эти напитки одаривали хозяина Ясной Поляны приятностью мысли, радостью, чувством полета. Благотворное влияние вина, его живительную силу он испытывал до конца дней своей жизни. Эразм Роттердамский пробовал даже свои больные почки лечить вином. Стакан хорошего вина, выпитый в момент творчества, помогал Толстому оторваться от земли, подняться до высот Монблана. Главное, по его мнению, было не переусердствовать. С горечью подмечал он места в шедеврах Шиллера, свидетельствующие о том, что их автор выпил шампанского значительно больше обычного. Толстой во всем, в том числе и в вине, ценил чувство меры, знаменитое ¦чуть-чуть». Только так «вино ее прелести может ударить в голову», любил он говорить о своей героине Наташе Ростовой.
До кризиса писатель любил курить насыпные папиросы, набитые женой, любил перед обедом выпить домашний травник или рюмку белого воронцовского вина. Несмотря на почти полное отсутствие зубов, он продолжал есть быстро, плохо пережевывая пищу. Понимая, что это вредно, приговаривал: «Чтобы быть здоровым, надо хорошо ходить и хорошо жевать». Когда болел, лечился вином, обычно крепким - мадерой или портвейном. «Алкоголь и никотинец», употребляемые в больших количествах, он считал большим грехом. Тем не менее самым «большим лишением» называл все-таки вино.
Великим грехом Толстой считал также и мясоедство. По его мнению, процессу писательства более всего мешали резание кур, их истошные крики, битье о землю, вытирание кровавых ножей о траву Как можно после этого их есть! Сыновья писателя утверждали, что, несмотря ни на что, это все-таки очень вкусно, а жена ссылалась на прислугу, желавшую есть мясо. Толстой верил, что через 40 лет образованные люди перестанут есть мясо и превратятся в вегетарианцев. Он разделял концепцию американского диетолога Хэйга, которая
заключалась в том, что мясо и бобовые нельзя употреблять по причине их вредного воздействия на мочевую кислоту. Поэтому ограничивал прием пищи до двух раз в день, а воды - до 30 унций, то есть до пяти стаканов. Утро начинал со свежих яблок Самым сложным для него оказалось бросить курить, так же как и отказаться от осетрины. Но, по словам Софьи Андреевны, Толстой иногда все же соблазнялся мясными блюдами.
Окончив утреннюю работу, Толстой выходил к завтраку, ел быстро и с равнодушием яйцо всмятку: распускал в небольшом стаканчике и крошил в него кусочек белого хлеба. Потом съедал еще небольшую порцию гречневой каши. Обед обычно подавали часов в шесть. Лев Николаевич, как правило, опаздывал и являлся тогда, когда первое блюдо было уже съедено. Он редко говорил о любимых блюдах, как, впрочем, и о самой еде. Его обед состоял из супа, мучных или молочных блюд и сладкого на десерт. Летом на стол подавались еще и ягоды. Софья Андреевна обычно готовила мужу чай на спиртовке, и Толстой шутливо подмечал, что ей надо было выйти замуж за Робинзона, который доил ламу.
Но чаще Толстой сам готовил себе неприхотливый ужин. Наливал воду из самовара в кастрюльку, высыпал туда несколько ложек муки, добавлял лимон, ставил кастрюлю на спиртовку. Потом с большим аппетитом принимался за похлебку. Чай пил с лимоном, вместо сахара ел изюм. На ужин обычно варил себе кашу из овсянки, которую Софья Андреевна сама покупала для него в коробках.
Завтракал в зале обычно в одиночестве. Ел или прованское масло с лимонным соком и белым хлебом, или брынзу, привозимую врачом Маковицким из Словакии, запивая чаем с коньяком. Все больше тяготел к «одинокому пиру». Иногда брал чашку чаю с баранками и уходил в кабинет.
Вегетарианство в Ясной Поляне чрезвычайно усложнило жизнь хозяйки, разделив семью на два лагеря. Однажды Софья Андреевна торжественно объявила за столом, что своих детей она никогда «не допустит до вегетарианства». Своими она называла тех, кому не было еще
двенадцати лет. Она была убеждена, что пища, употребляемая ее мужем - хлеб, картофель, капуста, грибы, - очень вредна для его хронически больной печени. Во время очередных желчных приступов она искусно подливала мясные бульоны во все его блюда, и Лев Николаевич этого не замечал или не хотел замечать, как это случалось, говорят, с некоторыми монахами.
В час дня обычно завтракали домашние. В два часа, после окончания общего завтрака, когда посуда еще оставалась на столе, в зале появлялся писатель. В это время кто-нибудь из присутствующих распоряжался подать Льву Николаевичу завтрак Через несколько минут слуга приносил разогретую овсянку и маленький горшочек с простоквашей. И так - каждый день - одно и то же.
Лев Николаевич имел свое собственное меню. Время его трапезы не определялось заранее, и Софья Андреевна жаловалась, что приходится ставить уже приготовленные овсяную кашу или бобы в печь дважды и держать их там очень долго. В итоге они становились едва съедобными. Случалось, что первый завтрак писатель пропускал вовсе.
Лев Николаевич любил в овсянку покрошить яйцо. Получалась серовато-желтоватая масса, непривлекательная на вид. Он съедал ее десертной ложкой, слегка разжевывая. Трудно было бы догадаться, что у него совсем нет зубов. Ему не было еще и сорока лет, когда он лишился их. Обычно он клал себе вторую порцию и съедал ее с не меньшим аппетитом, что и первую, приговаривая: «Овсянка тем и хороша, что ее никогда нельзя закончить. Не могу остановиться». Доктора считали, что Толстой питается неправильно, ест слишком много. Действительно, нередко он съедал два - четыре яйца за день и ел много хлеба. Врачи советовали ему вести образ жизни, более соответствовавший пожилому и обремененному болезнями человеку. Но он не хотел этого. Как вспоминала 2 января 1902 года О. К. Дитерикс, Толстой «выпивал за день до трех бутылок кефира, пять яиц, несколько чашек кофе с лимоном, съедал раза три овсянку или рисовое пюре, дутый пирог или что-нибудь в этом роде». А во время болезни иногда не ел ничего более двух суток.
Увлечение Толстым вегетарианством вызывало негодование у Софьи Андреевны, к которой присоединялась и свояченица. Вдвоем они упрекали Льва Николаевича в том, что своим отказом от мясоедства он сбил с толку дочерей, которые из-за вегетарианства стали «зелеными и худыми». Тот говорил, что он здесь абсолютно ни при чем, что это их осознанный выбор, продиктованный внутренними убеждениями. Жена же не стеснялась в выражениях, называла его «дураком», а дочерей - sottes (глупыми. - Н.Н.). Словом, скандал разгорался на пустом месте. Льву Николаевичу приходилось постоянно отшучиваться.
На самом деле, он придавал огромное значение вегетарианству в контексте происходящих общественных пристрастий, связанных с появлением новых символов. Сокрушался по поводу того, что в Москве наряду с такими религиозными и научными храмами, как храм Христа Спасителя и Московский университет, появился еще и «храм обжорства» - магазин Елисеева на Тверской улице, завладевший желудками горожан.
Сам же Лев Николаевич не всегда выдерживал проверку на прочность. Поэтому иногда в его дневнике появлялись вот такие записи: «Расстроил здоровье объедением. Стыдно!»; «Пью кофе - лишнее». Доктор Флеров, лечивший Толстого в Ясной Поляне, рассказывал, как его прославленный пациент заболел из-за масленичных дней: писатель съел столько блинов, «сколько хватило бы на двух здоровых людей».
«Обедал он как бы один и особо. Подавал ему лакей в белых перчатках и фраке на серебряном подносе кисель и кашу, еще что-то нетвердое и, конечно, безубойное, - вспоминал Василий Розанов. - Сидел он за одним столом, смешиваясь и не смешиваясь с остальными».
Вниманию читателей впервые предлагается яснополянское меню 1910 года, некий своеобразный гастрономический канон толстовской семьи, составленный Софьей Андреевной и хранящий ее пометки для поваров. В это время в усадьбе постоянно проживали Лев Николаевич, Софья Андреевна и Александра Львовна Толстые.
Суп-пюре овсяный. Гренки. Цыплята с рисом. Бланманже. Столовое вино Бори. Поставить рис и крутые яйца; нарезать их половинками и положить кругом.
Завтрак-.
Манная молочная каша. Яйца всмятку. Вчерашние котлеты из каши, прибавить тушеных грибов, холодный язык.
Суп перловый, пирожки, куриные котлеты, пюре картофельное и вермишель, томат особый, протертые яблоки с черносливом.
Завтрак:
Холодная ветчина, крутая овсяная каша, форшмак, свинина с грибами.
Суп с клецками и кореньями, пирожки, цыпленок жареный пополам, макароны, суфле из рыбы с морковью, желе малиновое.
Завтрак
Котлеты рисовые. Салат картофельный со свеклой. Сбитая яичница.
Суп овсяный, пюре, пирог с грибами, рис, соус голландский или белый, яйца, жареные цыплята, 3 штуки. Блинчики графу, бисквит вчерашний.
Завтрак:
Манная каша на грибном бульоне, яйца всмятку 10 штук, оставшаяся рыба или поджарить говядину, которая была куплена.
Суп-лапша, пирожки, котлетки с жареным картофелем, зеленая фасоль с рисом, крем в чашках.
Завтрак:
Винегрет из овощей, манная каша молочная. Оставшееся.
Борщок, каша на сковороде, рыба с картофелем, горячий компот.
Завтрак:
Пшенная молочная каша, оставшееся.
Суп, пирожки, жареные цыплята, цветная капуста, кисель горячий. Завтрак-
Яичница с ветчиной, печеная картошка.
Суп-пюре овсяный, пирожки вчерашние, жареная баранина, буженина с картофелем. Завтрак:
Оставшаяся рыба, яичница с черным хлебом, котлеты фаршированные.
Борщ, каша, котлеты говяжьи, оладьи яблочные. Завтрак:
Винегрет, корзинки из яиц.
Суп-пюре из моркови, пирог из капусты, жареная телятина, кисель клюквенный, миндальное молоко. Завтрак:
Рис разварной, огородник
Суп манный, пирожки, горошек с яйцами, жареные грибы. Завтрак
Холодная телятина, макароны.
Бульон, котлеты телячьи, рис запеченный, грибы тушеные, компот, яблоки протертые. Завтрак:
Яйца с ветчиной, каша пшенная молочная.
Суп-пюре овсяный, пирожки, жареная индейка с картофелем, бланманже. Завтрак:
Томаты фаршированные, каша пшенная.
Борщ, каша, жареная телятина, грибы, пирожки яблочные. Завтрак
Форшмак, винегрет.
Суп перловый, пирожки, битки в сметане, рисовые котлеты, яблочный сбитень. Завтрак
Яичница с черным хлебом, суфле из моркови.
Суп, пирожки, винегрет, рис отварной, компот.
Завтрак
Все оставшееся.
Щи, каша, огородник, жареные грибы. Завтрак
Яичница взбитая, каша пшенная.
Суп-пюре овсяный, пирожки, индейка жареная, бисквит. Завтрак
Каша рисовая, яичница.
Суп-пюре из цветной капусты, пирог блинчатый, томаты фаршированные, пирог вчерашний. Завтрак: Винегрет, каша.
Борщ, суп, каша на сковороде, ветчина в горшочке.
Суп притоньер с омлетом, пирожки, утка с яблоками, котлеты рисовые с фасолью, крем яблочный. Завтрак:
Холодная ветчина, жареные грибы, каша пшенная.
Суп/щи, каша, цветная капуста, крем в чашках.
Завтрак:
Спросить у Саши.
Суп рисовый, пирожки, вареная рыба, картофель, кисель горячий. Завтрак
Яичница, холодная ветчина, каша с молоком.
Борщок, гренки из каши, солянка рыбная, рис, компот. Завтрак
Спросить у Саши. Рыбу не подавать, оставить к обеду.
Пропуск в меню
Суп-пюре овсяный, пирожки, рисовые котлеты, салат картофельный со свеклой. Сладкие коренья, бланманже.
Завтрак
Кашка смоленская, яйца всмятку.
Суп рисовый. Пирожки вчерашние, макароны, томаты отдельно, горошек сухой с яйцом, кисель горячий.
Завтрак
Рисовая молочная кашка, картофельное пюре, брюссельская капуста, варенье.
Суп-пюре, гренки с сыром, заливная рыба, горошек консервированный, яйца.
Завтрак
Капуста фаршированная, постный форшмак, селедка. Татьяне Львовне и графу - геркулес. Графу еще яйца всмятку.
Суп овсяный, пирожки, суфле из рыбы с морковью, кисель горячий.
Завтрак
Что осталось, пирог с капустой, если мало осталось, я не видела, то что-нибудь прибавить.
Суп-похлебка, пирожки, яйца в томате. Жареные сладкие коренья, крем в чашках. Графу такой же суп, как вчера. Яйцо. Manioca на вине.
Завтрак
Жидкая молочная манная каша, картофельные котлеты с капустой красной или белой. Графу овсянка и яйцо.
Суп перловый графу. Нам - всем борщ. Пирожки с кашей. Рис запеченный, соус белый. Пюре картофельное и брюсс. Протертые яблоки с черносливом. Графу - чашку чайную манной кашки на миндальном молоке.
Завтрак
Жареная картошка с луком, крупеник Овсянка и яйцо графу.
Суп с рисом, пирожки. Рябчики нам жареные, сбитая яичница. Цветная капуста, бисквит с взбитыми сливками.
Завтрак:
Жидкая молочная кашка манная. Все вчерашнее. Рыба сваренная на троих человек, картофель вареный. Графу овсянки и яйцо.
Суп-пюре перловый, мелкие сухарики, соус морковный на молоке, получше разварить. Яйца, томаты. Манная жидкая, шоколадная кашка.
Завтрак:
Пшенная молочная кашка, форшмак. Графу - овсянка и яйца.
Борщок, гренки из каши. Макароны, жареные сладкие коренья. Печеные яблоки.
Завтрак:
Солянка с черными гренками, гречневая размазня с луком.
Суп-пюре рисовый, пирожки, картофельные котлеты с консервированным горошком, вермишель, дутый пирог.
Завтрак
Геркулес графу и яйцо. Жареная картошка. Сырники.
Щи, каша на сковороде. (Графу протереть.) Тетерева поджарить. Поставить корзиночки из яиц. Груша. Соус голландский. Желе.
Завтрак
Фаршированный кочан, кашка манная молочная жидкая. Сбитая яичница.
Суп-лапша, пирожки. Рис гарнированный крутыми яйцами, соус белый или голландский. Репа и картофель печеные. Яблочные пирожки.
Завтрак
Каша гречневая на сковороде. (Лист оторван.)
Ленивые щи, каша графу протертая. Морковный соус + фасоль свежая (пополам на блюде перегородить). Суфле миндальное, сироп.
Завтрак:
К чаю Толстой всегда приходил вовремя. С годами он стал большим его поклонником, изменив кофе за его «иллюзорность энергии», под воздействием которой человек «пишет, пишет, быстро и много сочиняет, как Бальзак, но только это все ни к чему». Чай и кофе поделили мир на две половины. Россия, как и Англия, Китай, Индия, Япония, была оплотом чая. Не случайно А. Дюма-отец утверждал, что «лучший чай пьют в Санкт-Петербурге».
Толстой, по российской традиции, пил чай непременно из стакана с подстаканником. Самым главным для него в церемонии чаепития были не варенье и не пирог, а вдумчивые разговоры, во время которых было запрещено только одно: «пукать и ругать правительство».
Великий писатель и философ Лев Николаевич Толстой, по рождению и воспитанию принадлежащий к родовой дворянской знати, проповедовал трудовой образ жизни. Его долгий и плодотворный земной путь можно назвать школой труда и самодисциплины. Для многих современников и потомков система его взглядов стала образцом для подражания. Наш собеседник – научный сотрудник Государственного музея Льва Толстого в Москве Татьяна Васильевна РОМАНОВА.
В огромном литературном и эпистолярном наследии Льва Николаевича Толстого немало рассуждений о врачах, медицине, здоровье, режиме дня, физических нагрузках, нравственном воспитании. Во времена Толстого у всех образованных людей, а тем более у представителей аристократического круга, было принято уважительное, какое-то сверхпочтительное отношение к медицинской науке. Толстой же иронически воспринимал преклонение перед наукой вообще и медициной в частности. Медицину Толстой рассматривал с нравственных позиций. Вылечить болезнь, с точки зрения Толстого, нельзя только при помощи лекарств, но ее можно побороть добрым отношением к человеку, состраданием, словом любви. Настоящие врачи, по Толстому, – это особая порода людей, которые обладают врожденным милосердием и даром любви.
Эти качества он видел в характерах лекарей, имена которых были скромны, а не в модных врачах с их самоуверенностью и самовлюбленностью. Именно лекарь, знающий больного с детства, способен исцелить не только тело, но и душу. Образ такого доброго лекаря на страницах толстовской прозы возникает лишь один раз. Это – "милый врач" Иван Васильевич, один из персонажей повести "Детство". Доктор, способный просиживать ночи напролет у постели больного, душеспаситель, находящий доброе слово для своего пациента. Состояние же человека, по Толстому, нельзя разделить на физическое и нравственное. По мнению великого писателя, организм реагирует на внешние проявления состоянием духовным и физическим, а еще чаще духовная подавленность, грусть и печаль вызывают болезни. Потому "настрой духа" – гораздо серьезнее и важнее. Медицина же лечит только следствие – физическую боль, а не устраняет нравственную, душевную причину.
Главная миссия врачей – умение внушать больному веру в выздоровление. Выздоровление может обеспечить только успокоение, возможность жить в гармонии с окружающим миром. Эта мысль непосредственно связана с мировоззрением Толстого: с его пониманием положения человека в мире природы, цивилизации, культуры. Он был сторонником естественного человека, живущего в тесном единстве с природным миром, не искалеченного городской сутолокой и верного своему изначальному естеству. Надо быть ближе к природе. Вредно любое излишество, придуманное цивилизацией. Такова отправная посылка знаменитой толстовской теории "трудовой жизни". Согласно этой теории в жизни писателя возникло вегетарианство как культ простой пищи; пристрастие к естественным тканям: полотну, холстине, батисту; особый ритм жизни, ее по-крестьянски трудовой настрой. Итак, главное лекарство – правильная жизнь по законам природы, согласованная с нравственным началом. Толстой был согласен с теми докторами, которые полагали, что новые лекарства отучают организм бороться с самими болезнями. Для того, чтобы сберечь свою нравственную и физическую силу, необходима постоянная деятельность. И примером своей жизни Толстой утверждал культ трудовой и здоровой жизни В молодости граф Толстой отдал дань чревоугодию, перееданию, курению и даже спиртным возлияниям. Его отказ от вредных привычек носил принципиальный характер. Вторую половину своего долгого земного пути Толстой жил по строгому режиму, привычку к которому вырабатывал в себе самовоспитанием.
Свой день Толстой делил на четыре части, называя их "мои четыре упряжки". Первые три приходились на утреннее время, а день Толстого начинался рано, не позднее 5 часов утра. Первую часть дня он посвящал физическим упражнениям и зарядке. Его зарядка больше напоминала тренировку спортсмена и продолжалась не менее часа. В хамовническом доме-музее до сих пор хранятся гантели, с которыми он совершал утренние упражнения. В дневнике, датированном октябрем 1910 года, когда до смерти оставалось всего две недели, Толстым сделана такая запись: "Делал несвойственную годам гимнастику и повалил на себя шкап. То-то дурень". Могучая сила не убывала в нем до последних дней. Зарядку сменяла прогулка, неизменная в любое время года: пешая, когда расстояние в пять-шесть километров покрывалось быстрыми толстовскими шагами или верхом на лошади. Толстой считал, что верховая езда поддерживала его здоровье и снимала напряжение умственных занятий. Чуть позже можно было видеть Льва Николаевича, летящего на велосипеде. Велосипед был подарен Толстому, когда ему уже было 67 лет. С учениками яснополянской школы он любил такую игру: дети наваливались на него, цеплялись за руки и ноги, и Толстой поднимал всю эту пирамиду. Зимой Лев Николаевич часто бегал с гурьбой раскрасневшихся мальчишек, увлеченно играя в снежки, устраивая массовые снежные баталии Утро продолжал полезный физический труд.
Толстой был убежден, что труд – самая важная нравственная обязанность каждого человека. В течение двадцати зим, которые он жил в московских Хамовниках, Толстой сам убирал свои комнаты. В доме стояла спиртовка, на которой Лев Николаевич сам варил себе ячменный кофе, иногда – овсяную кашу – неизменный завтрак после прогулки. Затем – пилил и колол дрова, раскладывая их около десяти печей, привозил воду на день. Полезный физический труд сменялся трудом творческим. Третья часть утра была посвящена умственной работе. Толстой писал. В это время в доме соблюдалась полная тишина. Любой звук "тормозил" работу, а Толстой любил все делать быстро. Во время работы тревожить писателя не позволялось никому. Исключительное право зайти в кабинет имела только Софья Андреевна. Четвертая, не менее важная часть дня – общение с людьми. В Хамовники, в Ясную Поляну, в дома друзей, где гостил Лев Николаевич, к вечеру приходили люди.
Последние двадцать пять лет своей жизни Толстой был убежденным вегетарианцем, но не строгим. Он исключил из своего рациона мясо и рыбу, но ел сливочное масло, пил молоко, очень любил яйца и кефир. Когда-то в молодые годы Толстой часто захаживал в роскошные съестные лавки, с удовольствием отведывал мясные блюда, обожал рыбу. Позже, поборов свою страсть к кулинарным изыскам, он называл гастроном Елисеева на Тверской улице "храмом обжорства" и осуждал тех, кто много думает о еде и делает ее смыслом жизни. В вопросах питания Толстому приходилось преодолевать себя. Ему было невероятно сложно ограничивать себя в еде. Его здоровый организм и образ жизни, сопровождавшийся огромной затратой умственных и физических сил, поддерживали неизменно отличный аппетит. Переедание он мог побороть только при бдительном и беспощадном самоконтроле. В его дневниках немало таких записей: "Ел лишнее – стыдно", "Не удержался от второй порции щей – пеняю на себя".
Самым любимым блюдом Толстого была овсянка. Она ему никогда не приедалась. Чаще всего в овсянку он вбивал яйцо и взбивал кашу ложкой. Обожал щи из квашеной капусты с грибами и зеленью, заправленные постным маслом. Щи он ел с ломтем ржаного хлеба. Толстой освоил все основные виды спорта. Причем в каждом из них преуспел. Он был замечательным спортсменом: отлично плавал, блестяще ездил верхом, с молодых лет владел виртуозной джигитовкой. В круг его интересов входили велоспорт, гимнастика и, конечно, шахматы. Эта игра, обожаемая Толстым, по его мнению, тренировала память, ум, смекалку и выдержку. Хотя как раз в шахматы Толстой нередко проигрывал, так как был нетерпелив и стремителен, придерживался наступательного стиля игры. Его партии до сих пор публикуются в шахматных журналах мира. Когда Толстой заболевал, то полностью отказывался от еды. Запись из дневника: "Знобило. Полтора дня не ел. Стало легче".
Лишь позже медицина доказала, что голодание действительно помогает больному поправиться. Кстати, спустя десятилетия ученые объяснили благотворное влияние овсянки, которая никогда не надоедала Толстому, на работу печени. А ведь у Толстого печень была нездорова. Он, конечно, не знал этих фактов, но его интуиция подсказывала верные средства. К слову, о толстовской интуиции. Не только простым читателям, но и профессиональным медикам трудно поверить, что Толстой не имел медицинского образования. До мельчайших деталей точны описания болезней героев его произведений. И хотя диагнозы не названы, но ясно, что Иван Ильич умирал от рака, а старого князя Болконского разбил инсульт. Но врачом Толстой не был, серьезного опыта собственных болезней тоже не имел, потому что был весьма здоровым человеком. Однако фрагменты его книг могут быть учебными иллюстрациями к истории болезни. Таковы художественная сила и интуиция Толстого-писателя.