Лев Николаевич Князев (12 апреля 1926 - 27 января 2012) - приморский писатель, журналист, заслуженный работник культуры РСФСР, участник Великой Отечественной Войны. Долгое время возглавлял Приморское отделение Союза писателей СССР (России), был членом правления Союза писателей СССР.

• 1926 - Родился в Вятке (ныне - город Киров) в семье студентов педагогического института.
• 1941 - Закончил десятилетку на прииске Соловьевском Амурской области, приехал во Владивосток, поступил в ДВПИ, где отучился год.
• 1943-1946 годы - Плавал на судах Дальневосточного морского пароходства юнгой, матросом, в конце войны - третьим помощником капитана. Участвовал в перевозке грузов по ленд-лизу, в спасательных морских операциях.
• 1945 - Участие в высадке десанта на Курилы.
• 1948 - Поступил в Дальневосточное высшее инженерное морское училище (ДВВИМУ) во Владивостоке, на судоремонтный факультет.
• 1953 - Закончил ДВВИМУ, получил диплом инженера-механика, направлен на Находкинский судоремонтный завод. Родился сын Евгений, впоследствии тоже ставший известным прозаиком.
• 1960 - Главный редактор политического вещания Приморского краевого комитета радио и телевидения.
• 1966-1968 годы - Главный редактор газеты «Тихоокеанский комсомолец».
• 1973 - Принят в Союз писателей СССР.
• 1990 - подписал «Письмо 74-х».
• 1978-1986, 1989-1990, 1996-1999, 2000-2001 годы - Ответственный секретарь, председатель Приморского отделения Союза писателей СССР (России).

	Князев, Л.Н. Залпы в тайге: Повести.- Владивосток, Дальневосточ.кн. изд-во., 1976.- 367 с. Две повести, составляющие эту книгу, в основе своей документальны. Материалы архивов, рассказы и письма участников описываемых событий позволили автору создать впечатляющие картины первых лет установления Советской власти в Приморье. Однако художественное повествование не может претендовать на абсолютную точность в передаче фактов. Вот почему автор изменил некоторые имена героев и географические названия, оставив неприкосновенной историческую правду событий и характеров. Главный герой обеих повестей - чекист Иван Сердюков обладает чертами многих, хорошо известных автору людей. Содержание: «Рейд обреченных»; «Крайняя мера»
	Князев, Л.Н. Зов океана: Очерки.- Владивосток, 1999. - 123 с.: ил.
	Князев, Л.Н. Избранное: Романы, повести, рассказ. Т.2.- Владивосток: Приморская краевая организация добровольного общества любителей книги России., 2005.- 652 с. Книга включает в себя лучшие произведения русского писателя Льва Николаевича Князева о море.
	Князев. Л.Н. Капитанский час: Роман, повести, рассказы.- Владивосток, Дальневост. кн. изд-во, 1986.- 608 с. Имя дальневосточного прозаика Льва Князева хорошо известно читателям по книгам «Поворот на шестнадцать румбов», «Время любить», «Залпы в тайге», «Морской протест» и другим. Морская тематика - одна из центральных в творчестве писателя. И книга «Капитанский час» объединяет произведения, посвященные морякам и рыбакам Дальнего Востока. Автор поднимает острые социально-нравственные проблемы, создает живые, убедительные образы наших современников, выполняющих свою нелегкую работу в рыбацких путинах и на морских дорогах.
	Князев, Л.Н. Морской протест: Роман.-М.: Современник, 1982.-240 с. В романе «Морской протест» автор рассказывает о том, как трудятся сегодня моряки Дальневосточного пароходства, как важен их трудовой вклад в расширение горизонтов интернационализма, дружбы между народами, в упрочнение мира, о том, как нелегка сегодня их служба. Писатель рассказывает об опасностях, подстерегающих на морских дорогах. И еще о настоящей дружбе, верности Родине, долгу.
	Князев, Л.Н. Начальное образование: Роман.-Владивосток, Дальневосточ.кн. изд-во.,1989.-384 с. Судьба подростка в годы войны, выбор жизненного пути в сложное послевоенное время - главная тема нового романа дальневосточного писателя.
	Князев, Л.Н. Последнее отступление: роман.- Владивосток, Дальневосточ.кн. изд., 1982.- 304 с. В центре повествования - Губеровская операция, один из наиболее ярких эпизодов в героической борьбе приморских партизан с белогвардейцами и интервентами на Дальнем Востоке. В романе на документальной основе воссоздан образ легендарного партизанского командира Гавриила Матвеевича Шевченко – «приморского Чапаева».
	Князев, Л.Н. Рубеж невозвращения.- Век свободы не видать.- Меч Юдифи.- Владивосток: Уссури, 1995.- 304 с. Жанр, в котором работает в последнее время Лев Князев – истерн (истэрнз (англ) восточные. Восточные приключения, одна из многочисленных разновидностей приключенческой литературы. В книгу вошли уже знакомые читателю и хорошо им встреченные произведения, собранные под одной обложкой. Динамичные, напряженные события, которые разворачиваются на страницах книги, происходят на Дальнем Востоке.

"И все-таки море
останется морем.
И нам никогда
Не прожить без морей..."

/Из морской песни/

Известному русскому писателю - дальневосточнику, журналисту, заслуженному работнику культуры РСФСР, лауреату премии писателей России Льву Николаевичу Князеву в апреле 2001 года исполнилось семьдесят пять лет!

Давно ли мы отмечали его 70-летие, желали ему новых книг, удач, здоровья: Летят наши годы - с годами здоровья не прибавляется. Но крепок морской дух, "есть еще порох в пороховницах", как говаривал Гоголь. И за эти годы, и за весь пройденный путь - "никто пути пройденного у нас не отберет" - с его славой, драмами, судьбами - за эти годы и нашим юбиляром сделано немало. Как сказал поэт, "выходя на дорогу, душа оглянулась:" Какую дорогу? Ну, проще всего - на дорогу нового века и нового тысячелетия - на нашу общую дорогу, да и на свою дорогу. Каждый день -и всю жизнь - мы в пути, в своей дороге, и каждый день делаем выбор: А он, этот выбор, зависит от того, как ты соприкоснулся с народной жизнью, что вобрал в себя от этой народной жизни, испил ли из родников национальной жизни живой воды:Оглянувшись на пройденное, что же мы можем увидеть в творчестве нашего юбиляра?

Ясно, что в лице Льва Князева мы сегодня чествуем писателя талантливого, активно работавшего и работающего во благо русской литературы.

Ясно, что весь он вышел из противоречивого прошлого, нашего ХХ века, из века, которому было суждено называться советским. Как бы мы не крутили, и как бы нам не запудривали мозги неистовые ревнители "перестройки", в этом столетии главное слово было сказано русским народом, полнее - российским народом - тут и суровый Октябрь, повернувший мир к проблемам социальной справедливости, и жертвенно-трагические годы коллективизации, тут и Великая Отечественная - самая великая и кровавая война на земле, в которой наш народ, государство наше стало главной силой, остановившей нашествие фашистской чумы на весь мир, на все человечество: Тут и космические высоты: день рождения сходится нашего юбиляра сходится с Днем Космонавтики. Да, ХХ век - это и век продолжения традиций великой русской литературы: Мы - современники великих писателей ХХ века - от Шолохова до Шукшина:

Мы входим в Союз писателей России. Пусть не на первом уровне, это ясно, но на своем, достаточно профессиональном уровне, слово о нашей жизни сказано и нашим юбиляром. И достижения русской литературы дальневосточного региона России без книг Льва Князева теперь уже представить нельзя.

Родился Лев Николаевич Князев в старинном русском городе Вятке 12 апреля 1926 года в семье студентов педагогического института. Отец учился на физико-математическом, мать на химико-почвенном факультетах. Молодые, только что вырвавшиеся из села, из бедных деревенских избенок, они были подвластны идеям своего времени и были убежденными партийцами первого послеоктябрьского призыва: вступили в партию коммунистов в первый год советской власти: Активисты, ленинцы: Так это было:

Получив профессию, молодые педагоги отправились искать счастливой доли, своей пристани. Это были полуголодные годы "великого перелома", прошедшего вихрем по судьбам многих соотечественников. Где только не пришлось учиться детям, но - учились, и в школе, и в вузах, а семья была большая, разрасталась, Лев был вторым, а всего было шестеро детей, и не все выжили... Учился и в Сретенске, и в Чите, и в Улан-Удэ, и в Баргузине, и на Алдане. А десятилетку закончил в 1941 году на прииске Соловьевском Амурской области. Старший брат ушел на фронт, а Лев, которому в то время не исполнилось шестнадцати, поступил во Владивостоке в ДВПИ, на судо - механический факультет.

На западе гремела война, уходили на фронт старшие друзья, и тут пришло решение - после года учебы в институте: "Надо отсюда уходить, надо! На фронт из-за возраста не возьмут: Надо идти плавать: Там тоже - свой фронт: Потом, после войны, не стыдно будет своим товарищам в глаза глядеть:". Пошел на флот. Стал плавать на судах Дальневосточного морского пароходства, пробыл на морях с 1943 по 1946 год. Какие это были плавания - нам напоминают названия погибших кораблей на памятнике в центре города у Золотого Рога... Ходили в Америку, доставляли грузы по ленд-лизу, по договорам военных лет. Не менее памятное - высадка наших солдат на Курилы... Об этом рассказано в его романе "Начальное образование", где прототипом главного героя, Алексея Красноперова, выступает сам автор. В книге "Я начинал в ДВПИ"(1999 г.) Л.Князев также напишет об автобиографичности образа главного героя "Начального образования". Здесь описаны события тех августовских дней, когда японцы были повержены на Курилах и "вражеские орудия уже молчали". Наши моряки своими глазами увидели, какие укрепления пришлось брать, услышали, как погибли старшина Вилков и матрос Ильичев, сотни и тысячи советских воинов: Суровая юность - матросская юность: "Кто в море не бывал, тот горя не видал".

Так определились морские дороги юноши, рожденного на берегах Вятки. В 1953 году окончил Владивостокское Высшее мореходное училище, получил диплом инженера-механика. Работал на судоремзаводе в Находке, откликнулся на призыв комсомола идти помогать поднимать сельское хозяйство - был механиком Евгеньевской МТС в Спасске. А затем позвала к себе журналистика. В 1956 году, с одной - двух заметок в молодежной газете "Тихоокеанский комсомолец" - после приглашения, сделанного редактором газеты тех лет, Г.П. Сорокиным, надолго "прикипел" к журналистской ниве. Был зав. отделом сельского хозяйства, ответственным секретарем комсомольской газеты, затем ее главным редактором (1966 - 1968гг.), работал главным редактором политического вещания краевого комитета радиотелевидения, собкором газеты "Водный транспорт"

К тому времени на страницах газет были опубликованы его первые художественно - документальные произведения: благо, в то время молодежная газета широко печатала стихи, очерки, рассказы, даже повести. В 1973 году Лев Князев был принят в Союз писателей - к тому времени у него было издано несколько повестей. И в том же году был избран секретарем писательской организации, проработав на этом посту многие годы(1978-1986г.г., 1989-1990г.г., 1996-1999г.г.).

Творчество Л. Князева развивается, как бы вбирая в себя различный жизненный материал, по трем основным проблемно - тематическим линиям: море и судьбы морские, испытание человека морскими стихиями; вторая тема - историко - революционная, произведения о гражданской войне в Приморье; третья - тема путешествий, поездок, вылившаяся в очерковой форме.

В 1963 году в альманахе "Тихий океан"публикуется повесть "Зачем ты здесь?", где писатель подступает к главной теме - человек и море, крещение морем. Социально - нравственные проблемы человека морской судьбы отражены в повестях разных лет: "Поворот на шестнадцать румбов", "Последняя капля", "Лицо бездны" а также в романах "Морской протест" и "Капитанский час". Литературно-общественное признание романа "Морской протест", на наш взгляд, выразилось и в публикации его в самой популярной народной серии "Роман-газета".

Морские романы Л. Князева стали заметным явлением нашей отечественной маринистики. Его герои - и моряк Генка Лаврухин, и капитаны из разных произведений - Клюев, Анисимов, Вадим Грецкий ощущают себя людьми великой морской державы, им свойственна надежность, нравственная стойкость, любовь к жизни. И тем острее звучит мысль о равнодушии к человеческим судьбам, о черствости чиновников разных мастей и уровней к людям моря, о праве каждого моряка на заботу о нем, на счастье. И не случайно один из романов называется "Морской протест"- в нем все обострено и дано психологически убедительно. Выбор, любовь, долг, честь, бесчестие - эти категории в произведениях Л. Князева не абстрактны, чем во многом они (книги) и привлекательны.

Теме гражданской войны на Дальнем Востоке посвящены повести "Волчий перевал"(1969), "Крайняя мера" (1972), "Рейд обреченных"(1976), роман "Даль не чужая" (1982). В них явное увлечение приключенческим сюжетом, подчас в ущерб глубине психологической разработки образа, односложные решения трагических коллизий гражданской войны. В ряду произведений этой тематической линии выделяется роман "Даль не чужая" (в отдельном издании название "Последнее отступление"), в котором даны колоритные штрихи героя гражданской войны Гавриила Шевченко, репрессированного в тридцатые годы. К этому ряду произведений примыкает повесть "Убит на месте", где писатель стремится обновленно посмотреть на события и лица трагической истории гражданской войны.

К морской теме примыкают автобиографические повести "Начальное образование", "Шеренга", "Из мест не столь отдаленных" В судьбе и чертах главного героя Алексея Красноперова, в разных обстоятельствах его жизни, вплоть до обидно - несправедливого, подло - жестокого осуждения в годы юности, сразу после возвращения с боевого задания, высадки десанта, узнаются черты судьбы его автора, и, одновременно, это не документальное произведение, а герой - художественный образ.

В 80 - 90 годы Л. Князев пишет ряд остросюжетных повестей, раскрывающих жестокость революции, гражданской войны, поклонения культу личности, жестокость системы тоталитаризма, обесценивающей жизнь человека и народа. Эта повести "Лицо бездны", "Век свободы не видать", "Сатанинский рейс", "Рубеж невозвращения". Произведения эти, при их обращенности к материалу недалекого прошлого, публицистической обнаженности, обращены и в сегодняшний день, с его нравственными и духовными утратами, с его разного характера обнищанием, с драмой современной России. Ведь при любых экстремальных ситуациях от человека зависит: каким ему быть? Какой выбор сделать? Преступить черту ли или не преступить? Ведь есть нравственная черта, перейдя которую человек не может вернуться обратно, обрести человечность! И это касается любого человека, художника - а в одной из повестей действует художник - тоже касается: насколько активно он встает на сторону добра? Как слово его отзывается в душе читателя? Смог ли ты в дни народных бед не оказаться в стороне, не оказаться в подпевалах перевертышей, человеком безучастным, равнодушным, смог ли противостоять хоть в чем-то злу? Или поощрил его - это зло своим уклончивым словом или своим молчанием!? Вспомним подлинно писательское: "Не могу молчать!" Как же не думать об этом сегодня? О нашей общей жизни, о том, что "делается дома", при всех нас?!

В 1999 году вышла книга Л.Князева "Печаль навсегда" - своеобразный отклик на события времени. В ней двенадцать рассказов и один очерк - о поездке в Америку. Рассказы болевые, горькие, сюжеты - грустные, печальные. Гибнет человек и никто не приходит на помощь:Оскорбляют другого - и находится один безымянный защитник:. Наговаривают на третьего и колют с него "щепу":. Печаль до меланхолии, как пишет автор. И все же не энергия "уныния" (уныние - грех!), не "удручающая печаль" водит пером автора. А то чувство, которое заставляет пробудиться, оглянуться "окрест себя". Как говорят в народе: "Умных людей печаль красит, а дураки всегда народ веселый". Силой тревожной серьезности, силой заботы о будущем страны измеряется сегодня слово писателя: Об этом потому и говорим мы и на модных нынче фейерверках-презентациях, и на строгих юбилеях. Новых серьезных рассказов ждем мы от автора: они выходят из жизни, из прожитого.

Очерками путешествий можно назвать книги "Корабли идут на Сан - Франциско", "Иду по Феско", "Зов океана" и др. Чужие страны автор видит глазами человека благожелательного, различающего и хорошее, и плохое, Как переводчик Л. Князев известен своим переводом интереснейшей книги американского писателя Д. Хиггинботама "Скорый поезд - Россия". Очерк "Трезвый город Солк-Лейк-Сити" знакомит читателя с Леонидом Сергеевичем Полевым, внучатым племянником знаменитых литераторов пушкинской еще поры, братьев Н.А. и К.А. Полевых. В 1990 году в Ленинграде вышла книга "Литературная критика" - так что не забыты Полевые в нашей стране. Очерк о поездке в Америку с супругой, о гостеприимстве семьи Л.С. Полевого написан тепло, с чувством душевной благодарности за приглашение:

::.Как же в юбилей не вспомнить о наградах, хотя лучшей наградой писателю всегда остаются книги и любовь к ним читателей. Но напомним и о наградах: он - самый награжденный у нас писатель Приморского отделения Союза писателей России. По делу - и честь.

Л.Н. Князев - заслуженный работник культуры РСФСР (1985), награжден орденами "Отечественной войны" 2 ст., "Знак Почета", медалями "За победу над Японией", "За доблестный труд в Великой Отечественной войне", Ленинской медалью (1970), "За участие в конвойных рейсах". Лауреат премии писателей России (1990), Лауреат премии им. В.Пикуля - известного русского писателя-мариниста. И, конечно, всегда в центре общественной жизни: долгие годы является членом президиума Приморского отделения Фонда мира, членом редколлегии журнала "Дальний Восток" С первых книг да и поныне ведет большую работу с молодыми, то в литобъединении "Строка", то индивидуально. Многие, очень многие писатели обязаны ему своим вниманием

И многие ученики поздравят сегодня Льва Николаевича Князева с днем рождения, пожелают ему новых успехов на ниве творчества и вообще в жизни. Главное - здоровья! Остальное - приложится: Здоровья и успехов, да будут новые книги, новые удачи, - наш друг и товарищ, писатель - моряк!

С. Ф. КРИВШЕНКО, член Союза писателей России, профессор ДВГУ
доктор филологических наук.
апрель 2001 г.

Чувство неукротимого страха, галлюцинации. Причем все видели почти одно и то же, с незначительными вариациями: огненный столб, луч, падающий с неба, пламя, растекающееся по горизонту. И все это порождало ужас, желание бежать, покинуть корабль. Галлюцинации у разных людей редко совпадают.

Старпом затянулся сигаретой.

Это не галлюцинации. Знаете, как это явление объяснил механик Бауэр? Здесь, в этом районе океана довольно часто возникают магнитные бури. Ему не раз случалось видеть нечто подобное. Экипаж на судне сборный, народ в основном суеверный. Произошло просто совпадение по времени отравления и бури. Возникла паника. Он, кстати, тоже считает, что произошло отравление рыбой, и «горящее» море здесь ни при чем.

Кленкин принес ракетницу. Дымный след от ракеты прочертил дугу. С «Солзы» взлетела ответная ракета.

Старпом повертел ручки настройки рации, взял микрофон:

Я «Голландец», я «Голландец». Как слышите? Прием.

Кто? - скрипуче спросил капитан.

Виноват, Иван Степанович.

Вы там живы хоть?

Живы. Судно в порядке. Механик пытается запустить вспомогательный двигатель. Остальное доктор доложит, - старпом передал Кленкину микрофон.

Как слышите меня, доктор?

Пять баллов. У экипажа отравление рыбой. Делаем все необходимое. Двенадцать больных, из них три тяжелых. Двое умерло. Пятерых обнаружить не удалось. Предположительно - убежали с судна на спасательной шлюпке.

Помощь нужна?

Пока обойдемся своими силами.

Значит, полной уверенности нет? Прием.

Подождем. Нужно дать радио в ближайший порт. Все пострадавшие нуждаются в госпитализации.

Добро. Передай микрофон старпому.

Слушаю, Иван Степанович.

Было слышно, как капитан откашливается.

Старпом, твои предложения? Траулер буксировать придется?

Буксировать. Другого выхода нет. Ближайший порт Мапуту?

Да. Вы там осторожнее. Доктора слушайся. Что-нибудь нужно?

Трыков коньячку хочет.

Ну, раз шутишь - значит, норма. Добро. Готовьтесь принять буксирный конец.

Ночь. Кленкин и Трыков сидят в каюте второго штурмана.

Монотонно журчит кондиционер. Мухамед дежурит в лазарете. В случае необходимости позовет. Старпом в рубке, на руле. Позже его сменит Трыков.

Каюта второго штурмана рядом с каютой капитана. Сквозь переборку слышится монотонный храп.

В-вот дает, бродяга. У него бутылки, наверное, в сейфе стоят. Пока мы кувыркались, он еще одну высосал.

Вы бы поспали, Семен. Скоро на вахту. А я к больным пойду.

У-уснешь здесь, хрена два. Я вот все думаю, отчего эта сигуатера взялась? Ведь жрали они обычного окуня. Промысловая рыба. Ее все едят. И мы ели.

В том-то и сложность. Промысловая рыба поедает ядовитый планктон, водоросли, яд накапливается в печени рыбы.

Д-да планктон-то отчего вдруг ядовитым становится, мать честная?

Экология нарушается. Всякие отходы в океан сбрасывают, мусор, контейнеры с радиоактивными веществами.

В-вот, едрена корень, выходит, сами себе гадим. - Трыков вздохнул. - Теперь, значит, идем в Мапуту. При таком ходе около суток топать. Капитан к утру проспится?

Проспится, если не начнет сначала.

З-запил с перепугу. Доктор, а вы в Мапуту бывали?

Красивый город. Музей там есть. Чучела животных, птиц, гадов. Да все так сделано, как в природе. Лев с буйволом дерется. Удав кролика ж-жрет. А подсветку сделают, магнитофон врубят - джунгли. Аж жутко. Обязательно сходите.

Мапуту… До Мапуту сутки хода, и всякое может случиться. Но главное - он разобрался и оказал помощь пострадавшим. А случай необычный.

Прислушиваясь к гудению кондиционера, Кленкин подумал, что такое же чувство удовлетворения он испытал там, у лесного озера, когда они с Робертом Круминьшем ликвидировали очаг водяной лихорадки.

Где сейчас Роберт? На Севере? В Ленинграде? Ушел в море, и переписка у них оборвалась.

Трыков включил транзистор. Сквозь шипение, треск и завывание эфира пробился мелодичный перебор курантов.

На противоположной стороне планеты сработал старинный механизм часов, и тягучие, рожденные бронзой удары, огибая земную окружность, звучали теперь здесь, за тысячи миль от Москвы, посреди тревожной тропической ночи.

Князев Лев Николаевич родился в 1926 году. Закончил Высшее инженерно-морское училище, работал на транспортных морских судах матросом, механиком. Член Союза писателей СССР. Автор книг «Поворот на шестнадцать румбов», «Скрытые обстоятельства», «Морской протест», «Капитанский час» и многих других.

Повесть

Трижды рявкнул в темноту портовый буксир, предупреждая, что дает задний ход, и тотчас взбурлила за его кормой ледяная каша; резко натянувшись, брызнул водой взъерошенный пеньковый трос, и массивная облезлая туша парохода «Полежаев» нехотя отделилась от причала. Была ветреная ноябрьская ночь 1945 года, дымы из судовых труб едкими струями стелились над бухтой Золотого Рога. Матросы жались к орудийному барбету на корме, постукивая сапогами о стальную палубу. Второй штурман приставил ко рту «матюгальник» и крикнул в сторону мостика:

За кормой чисто!

Даю ход, - откликнулся спокойный голос капитана, и корма мелко задрожала от заработавшего винта. По еле заметному в ночи черному склону берега медленно поплыли раскаленные угольки городских огней. Пароход, направляемый тягой каната, грузно разворачивался в тесном пространстве.

Аминов, останься для отдачи буксира. Остальным - греться, - приказал штурман. Парни заспешили к средней надстройке. Матрос первого класса Николай Аминов протянул штурману хрустящую оберткой пачку сигарет «Вингз».

Закурите, Леонид Сергеич, остатки американской роскоши. Задолбались мы с этой солью, - по-стариковски проворчал он, чиркая спичкой. - Кому она, проклятая, только нужна в таких количествах?

Колыме нужна. - Штурман приблизил лицо с зажатой в губах длинной сигаретой к пламени, надежно упрятанному в просторных ладонях матроса. - Тебе, я вижу, не очень-то хочется в рейс? Поди, и невесту завел уже во Владике?

Не-е, Леонид Сергеич, это дело я оставил на потом. Какие мои годы?

Ты прав, Коля, восемнадцать лет - не возраст. А все ж, поди-ка, одолевают по ночам сны? Признайся? Сам был таким, как ты. Точно? - Пыхнув ароматным дымом, штурман засмеялся. - Гляди, какой ты выпер на казенных харчах.

Ладно вам, Сергеич, - покраснел в темноте Николай. Был он на голову выше штурмана, заляпанный красками ватник едва сходился на широкой груди, рукава не закрывали толстые, обветренные запястья.

На пароход Коля Аминов пришел летом сорок второго, легким, как перышко, пятнадцатилетним юнгой с направлением отдела кадров и на дне самодельного фанерного чемоданчика спрятанным маминым письмом, где она сообщала, что отец его, Асхат Аминов, водитель танка «Т-34», геройски погиб в боях под Лугой. Слезно просила мама беречься в далекой океанской стороне, зря поперек других не соваться, а, главное, скорее вернуться в родные места, где ждут его две младшеньких сестренки Ляйсан и Зульфия. Письмо Коля, бывало, без свидетелей, доставал из рундука, разговаривал с мамой. После еще приходили от нее треугольные конвертики с дописками под страницей детскими почерками Ляйсан и Зульфии, приносили письма пачечками после каждого рейса, и была вся семья при Николае, в двухместной каюте «Полежаева».

В тот первый свой морской год Коля Аминов всего только и достиг, что мало-мальски освоился, окреп на матросском пайке, стал отличать кницы от кнехтов и люверсы от пиллерсов, и тому уже был рад, что стал своим на палубе; зато после, когда навкалывался в боцманской команде, обучился надежно стоять на руле и лебедках, в считанные секунды взлетать на свое штатное место по боевым тревогам, когда увидел собственными глазами, как в пламени взрыва переламывается пароход и кувыркаются до неба вырванные из гнезд стальные бимсы и как один за другим исчезают с поверхности океана выбросившиеся за борт моряки, как сходятся на брюхе вражеского торпедоносца трассы эрликонных очередей и, вспыхнув, врезается он крылом в усеянное обломками море, когда прошли эти долгие военные годы, превратился юнга в саженного гвардейца из тех, с кем считаются капитаны и кто позволяет себе почти наравных потолковать с командирами.

Князев Лев

Лицо бездны

Лев Князев

ЛИЦО БЕЗДНЫ

Партия сказала: "Надо".

(Излюбленное присловье времен

Развитого Социализма).

Бесконечно, неоглядно разлилась на все стороны света бесстрастная, но живая, пульсирующая масса Бездны. Напряженно дышит стихия, глядит в опрокинутую над ней Вечность, чутко прислушиваясь к доносящимся из пространства сигналам. Откуда-то издалека прилетел еле уловимый стон зарождающегося циклона - и на поверхности моря дрогнули, побежали к горизонту мелкие серые морщинки. Час, другой - и преобразовалось все вокруг. Поседел океан, низко стелются над волнами невесть откуда успевшие лиловые тучи. Шуршит, клокочет, рычит потревоженная Бездна, и одиноким, заброшенным кажется в центре ее неуклюжее судно-сцепка, состоящее из громадной, заваленной до верха баржи и упертого ей в корму буксира с высокой, вознесенной над штабелями рубкой.

Все сильнее раскачивают баржу набегающие валы, все круче и чаще размахи мачт, и уже затрещали от напора груза стальные стойки. Вот-вот не выдержит металл, рухнет, рассыплется караван, усеет море тысячами мертвых бревен.

Жутковато молодому штурману в рулевой рубке. Куда ни глянет - стеной поднялась пенная вода. Пока было светло, еще угадывались небо и горизонт, а сошла тьма - и сузился круг существования до выхваченных лучом прожектора мокрых стоек и костров беспорядочно, кое-как наваленного леса. Известно штурману, что заваливали баржу в спешке: указание было - выйти в море досрочно, чтобы засчитали, отрапортовали туда, наверх, неким указующим инстанциям: есть план!

Не подготовили как надо и грузы на причалах, оттого кидали сначала легкий лес, а сверху тяжелые породы, хотя каждый знал: нельзя! Протестовал капитан, отказывался, сказали: "На-до"! Он предъявил только что полученное штормовое предупреждение, ему в ответ "фулл спид эхед" (Полный вперед! (Англ.)). (не лыком шиты!). Склонил голову моряк - подчинился. Имеет право и отказаться, только не видать тогда загранки и валюты, а кому оно хочется - плавать впустую. Вот так и двинулись, а теперь стихия предъявляет свой счет. С ней не договоришься! Навалилась густеющим штормом, бросает, играется с судном, выставляет смертный оскал. Передернул плечами штурман, оглянулся - и встретил отрешенный взгляд рулевого матроса. Придал голосу строгость.

На румбе?

Сто восемь.

Не рыскать! - штурман потянулся к телефону, набрал номер. - Алло, машина?

Третий механик Ковалев у телефона, - откликнулся юношеский бас.

Привет, Макс, как у тебя?

Бросает, старик, а что наверху?

Держись, брат, и думай о Виктории.

А ты - о Машеньке, и смотри за посудой, страдалец...

Улыбаясь, штурман клацнул в гнездо трубку и обратил взгляд к каравану. Боже, не до шуток, кладет сцепку, как ваньку-встаньку. Эх, Маша, знала б ты, как нам приходится! Далеко понеслись мысли штурмана. Не ведая преград, легко пронзая пространство, промчались над взбесившимся океаном, прибрежными скалами, долинами и хребтами, к родному городу и дому. Там, в памятной до каждого уголка, до пятнышка на обоях квартире живет молодая женщина с мягкими, прохладными ладонями и любящим, всепонимающим взглядом. И еще девочка, крохотулька, которую так славно взять после долгой разлуки, поднять над собой, прижаться к ее ангельски гладкой щечке. "Сколей плиезжай, пaпyлик!" Господи, спаси и сохрани моряка! Никогда не молился, отучен подлой Системой, но верю, хочу верить, только пронеси, боже, эту беду.

Вцепился в штурвал рулевой, не отрывая тревожного взгляда от ходящей туда-сюда картушки компаса. Почти четверть земной окружности разделяет его от дома, но легко достигают импульсы его любящего сердца. Оказаться бы теперь в далеком городке средней России, полюбоваться куполами соборов, пройти по арке моста, перекинутого через глубокую быструю речку и остановиться наконец, сдерживая частое дыхание перед дряхлым домиком с давно некрашенными ставнями. Помнит ли, ждет ли - его самая красивая в мире девчонка?

В нескольких метрах внизу, под рубкой, в машинном отделении буксира, высвеченном холодным, всепроникающим сияньем бесчисленных лампочек, в мерном, согласованном рокоте, жужжании, клацаньи, шипеньи, чириканьи множества механизмов и систем с тревожной сосредоточенностью несет вахту жилистый парень. Сухощавое лицо, голубые глаза, к потному лбу прилипли колечки русой шевелюры. Угадал штурман насчет направления мыслей механика: именно о ней, о Виктории, думал тогда и теперь третий механик Максим Ковалев, наблюдая работу хитрых кинематических схем и многочисленных приборов.

Поздний час на этом меридиане Планеты. Отдыхает в своих ячейках в каютах два десятка мыслящих существ, населяющих и обслуживающих сцепку-систему. Посреди холодного пространства тяжко и опасно раскачивается стальная коробка и летят от нее в дальние дали непрерывные сигналы, импульсы, недоступные измерению самыми совершенными приборами.

Занятый своими мыслями, Максим Ковалев перекрыл клапана льяльного насоса. Откачку воды закончил. Широко расставляя ноги, обошел горячий масляно-блестящий, могуче и мерно дудукающий главный двигатель японской фирмы Дайхатсу. Заглянул в токарку, хлопнул по пути крышкой ящика с ветошью и направился в центральный пост управления - ЦПУ.

И здесь вдруг пятым чутьем уловил что-то неладное, сверхопасное в окружающем его мире. Нечто невидимое, но страшное, заставившее кожу покрыться мурашками. Он ощутил опасность каждым нервом своего молодого и оттого по-звериному чуткого организма. Еще не понимая причины заполнившей его необычной тревоги, Максим шагнул к телефону, поскользнулся и едва не упал, схватившись за угол столика. Рванул трубку, набрал телефон мостика.

Слушай, Леха, чего нас бросает не по-хорошему?

Сейчас вызову капитана, - ответил дрогнувшим голосом штурман.

Максим с хрустом вставил в гнездо трубку, потянулся к вахтенному журналу и оторопел: подпрыгнув на столике, журнал полетел к нему навстречу. И переборка ринулась на него. Максима потянуло в сторону, как на крутом вираже. Он вцепился в поручни. В токарке загремела жесть, звякнули и покатились инструменты. Максим упал, больно стукнувшись о железо плечом и головой. Он не потерял сознания и оттого глазам не поверил, увидев прямо над собой палубу, а рядом - лампочку, которая гасла не сразу, а постепенно, как бывает перед началом киносеанса...

А в это время мирно всхрапывали в своих (а иные и в чужих) постелях те, кто по выработанной годами привычке слепого подчинения любой верховной химере были страшнее стихии. Они в большинстве своем остались вполне довольны прошедшим днем и достигнутыми успехами в том удивительном изобретении Системы, которое она нарекла Социалистическим Соревнованием. Именно в этом процессе труд давно утратил свое первоначальное предназначение как источник благ для человека и общества, обернувшись нелепой фантасмагорией, именуемой Планом и Социалистическими обязательствами. Именно ради Плана, а не пользы людской сотни предприятий и миллионы людей страны шли "от успеха к успеху", сжигали материальные ресурсы и человеческие жизни, чтобы отрапортовать о выполнении все тех же "показателей". С выходом сцепки в море заготовленные рапорты уже летели по известным адресам, где их ждали такие же деятели, следящие не за результатами труда, а за Показателями Соцсоревнования. Они спали теперь и не уловили своими зачерствелыми в кабинетных дуэлях душами всплеска отчаянных сигналов, летевших во Вселенную из перевернувшегося и затопляемого ледяным водопадом судна. Что им до беснующейся Бездны, играющей бестолково нагруженной посудиной! Страх не сжимал их сердца, когда вслед за другими пришла гигантская волна, подкатилась под плоское днище баржи, легко подняла ее на холодной спине, накренила круче прежнего. Мгновение задержалась баржа в критической точке - и вернуться бы ей обратно, да подкатил под борт следующий могучий вал, и дрогнула посудина, повалилась на борт. Покатились по стойкам, словно по выложенным покатам, бревна. С грозным рокотом рухнули они в море, распластались громадным качающимся пятном. А баржа совсем уже легко юркнула вслед за ними в гостеприимно распахнутые объятия пучины и вместе с ней кувыркнулся вверх днищем по-особому, надежно прикрепленный буксир. Секунда - и ворвалась в коридоры, каюты, рубки плотоядно рычащая, торжествующая Бездна, оборвала невидимые нити, соединяющие судно с живой Землей. И в далеком северном городе, где задумчивые соборы глядятся в глубокую реку, освещенную в этот час закатным солнцем, вдруг кольнуло у совсем юной девушки. После работы она села за поданный матерью ужин, но, схватившись за сердце, отложила ложку.