Ненавижу эти уличные пробки! Как будто все автомобилисты Тарасова сегодня решили проехать именно по этой улице! В такие моменты я все чаще задумываюсь, не сменить ли мне любимую, но уже повидавшую виды «девятку» на обыкновенный самокат. Хм, так и вижу себя мчащейся по оживленной магистрали на двухколесном уродце!
Да уж, сегодня явно не мой день – с раннего утра неприятности посыпались, как из рога изобилия. Мало того, что я успела спалить утром любимую зеленую блузку, так выгодно подчеркивавшую цвет моих глаз, забыть про варившийся кофе и уронить бутерброд маслом, вернее, сыром вниз. Так еще и это – застряла в пробке буквально в двух шагах от собственного дома.
Я представила себе Гришу, колдующего у плиты, и у меня засосало под ложечкой. А, была не была! Я отчаянно надавила на педаль газа ногой, на звуковой сигнал – рукой и начала лавировать среди передвигающихся черепашьим шагом машин. Конечно, мужики-водители восприняли мои действия по-своему, поэтому попытались оттеснить. Ага, так я вам и поддалась!
Уже через пару минут я без видимых потерь добралась до злополучного светофора, виновника непредвиденной задержки в пути, и через секунду, когда загорелся зеленый, с удовольствием нажала на газ. Менее удачливые водители с завистью смотрели мне вслед, но меня это уже мало волновало…
Да уж, воскресная прогулочка! Никогда бы не подумала, что поездка в парикмахерскую может сопровождаться такими трудностями. Конечно, я обещала вернуться домой еще час назад, но никто никогда не поверит, что две женщины так просто расстанутся друг с другом после двухнедельной паузы. А тут я совместила приятное с полезным: пообщалась со Светкой, которая заодно сделала мне прическу для вечернего похода в театр с Гришей.
Хорошо еще, что у него хватает ума не дергать меня поминутно телефонными звонками, как это делают другие мужчины, стоит мне хотя бы на мгновение задержаться где-нибудь. Впрочем, наверное, именно поэтому другие мужчины редко задерживаются в поле моего зрения надолго.
Только я так подумала, как сотовый напомнил о своем существовании. Кажется, Гришу я сглазила. Набрав в легкие побольше воздуха, я мысленно приготовилась выдать другу слезную жалобу о невозможности передвижения по нашему городу на личном автотранспорте. Но она не потребовалась. Звонил-то, конечно, Гриша, только вот времени на изложение причин моего долгого отсутствия он мне не дал.
– Тань, меня совершенно не волнует, где ты сейчас находишься, но если ты не появишься через полчаса, я уйду, – сообщил голос в трубке и отключился.
Знай я его немного меньше, могла бы подумать, что Гриша обиделся. На самом деле он давно привык к моим внезапным исчезновениям и другим непредвиденным обстоятельствам, поэтому просто предупреждал о своих передвижениях. Впрочем, именно сейчас исчезать с его горизонта я совсем не собиралась.
Вообще-то надо приложить много сил, чтобы вывести из себя моего самого постоянного поклонника.
Значит, я действительно сильно опаздываю к обеду, если запас его терпения почти иссяк.
– Привет, я чуть-чуть задержалась, – выпалила я с порога, тоже не давая Грише времени на то, чтобы упрекнуть меня в чем-нибудь.
Не то чтобы я совсем за собой никакой вины не чувствовала за оставленного без внимания молодого человека, с нетерпением поджидающего моего прихода в моей же собственной квартире. Просто я на собственном опыте убедилась, что лучшая оборона – это нападение. К моему величайшему облегчению, устраивать разборку мой друг не собирался.
Я выдохнула и улыбнулась: сегодня семейная ссора в мои планы совсем не входила, впрочем, как и сама семья тоже. По-моему, гораздо приятнее иметь дело с друзьями, чем с различными родственниками вроде мужа, детей и иже с ними.
– Пельмени уже готовы, – сообщил Гриша и чмокнул меня в щечку как ни в чем не бывало.
Пельмени? Это слово для меня всегда звучало, как музыка. А самые вкусные, которыми мне сейчас предстояло насладиться, не умел делать никто, кроме Гриши.
– Ты идешь? – напомнил он, уже выглядывая из дверей кухни.
Я молча кивнула и направилась в ванную с твердым намерением быстренько вымыть руки, а потом чистосердечно повиниться перед лучшим поваром всех времен и народов, что причиной моего опоздания была не перестрелка мафиозных группировок и даже не переход через минное поле, а обыкновенная, чисто женская страсть к различного вида сплетням. Ну в самом деле, не могла же я просто так уехать от Светки, даже не узнав последних новостей про общих наших знакомых!
– Это тебя. Какая-то подруга, – объявил Гриша, вручая телефонную трубку, когда я появилась в кухне.
На этот раз он даже не потрудился скрыть свое испорченное настроение. Впрочем, мои благие намерения тоже как ветром сдуло, поэтому я решила не обращать внимания на его кислую физиономию и только поблагодарила кивком головы.
– Тань, ты меня помнишь? – раздался в моем ухе взволнованный голос. – Мы с тобой вместе в детский сад ходили, а потом – в музыкальную школу.
Хм, я с трудом припоминаю тот период счастливого детства, который был омрачен присутствием толстых теток, заставлявших есть то, чем нормальные люди не кормят даже собак, и спать тогда, когда все нормальные дети смотрят телевизор. А в музыкальную школу я вообще никогда не ходила!
– Девушка, вы что-то путаете, – попыталась я оборвать поток довольно сумбурных воспоминаний. – Может быть, вы ошиблись номером? – предположила я, надеясь именно на такой исход телефонного недоразумения.
– Нет, ну как же так! Это же Таня Иванова, да? – немного растерялась моя собеседница, шурша листочками блокнота. – Меня зовут Лера, Валерия Фисенко, – уже без энтузиазма в голосе сообщила она, видимо, окончательно смутившись.
Только после этих слов я перестала удивляться, потому что сразу вспомнила звонившую мне сейчас взбалмошную особу.
Лерка всегда обладала удивительной способностью вляпываться во всякого рода неприятности, и ее звонок еще раз подтвердил сию непреложную истину. В том, что легкомысленная Валерия попала в очередную переделку, я даже не сомневалась. Пришлось сознаваться.
– Да, все в порядке, Лер, я пошутила, – устало выдохнула я в предвкушении «интересного» повествования о прелестях жизни давней знакомой.
– Ой, Тань, я даже испугалась, – с облегчением ответила Лерка, – думала, правда не туда попала. А вообще-то я тебе по делу звоню, – спохватилась она.
– Выкладывай, – скомандовала я, махнув рукой на Гришу с его великолепным обедом.
Что ж делать, если высшие силы запланировали мне на сегодня только передачу типа «между нами, девочками», оставив мальчиков за кадром. Впрочем, мой друг в это время демонстрировал свое просто ангельское терпение и смиренно сервировал стол на кухне.
– Нет, Тань, я по телефону не могу, – к моему величайшему изумлению, отказалась Лерка. – Может, приедешь ко мне сегодня? Если тебе удобно… – добавила она.
Что бы там я ни думала про мою взбалмошную знакомую, но на интересные дела у меня особый нюх. Поэтому, пообещав Валерии обязательно заехать к ней вечером, я положила трубку и огляделась в поисках небольшого замшевого мешочка с тремя двенадцатигранными костями. Именно они, магические мои помощники, всегда выручали меня в трудную минуту, предсказывая и подсказывая возможный ход событий.
Особенно кости оказывались необходимыми «в дни сомнений и тягостных раздумий». Конечно, в отличие от великого русского классика, мою голову занимали мысли достаточно прозаические, к тому же о делах вполне бытовых, но порой оказывавшихся настолько запутанными, что мне требовалось вмешательство сил, более сведущих в вопросах мироздания.
Я достала три кости и быстро кинула их на журнальный столик. Бросив мимолетный взгляд на выпавшую комбинацию, я замерла: «34+12+18». Вот это да!
Мои верные помощники посоветовали не зацикливаться на жизненной рутине. Впрочем, я так и поступаю, ведь Гриша больше часа пытается меня накормить! Кроме того, высшие силы рекомендовали поймать определенный момент, который принесет удачу. Что ж, постараюсь сделать это в ближайшем будущем. Да и с жизненными приоритетами я уже определилась – вопреки здравому смыслу согласилась приехать вечером к Лерке, хотя уже обещала другу пойти с ним в театр.
Довольно улыбаясь, я убрала кости до следующего раза и вошла в кухню. Теперь предстояло сделать самое трудное – заставить Гришу поверить в искренность моей к нему дружбы, не обидеть его окончательно, потому что нашими с ним отношениями я очень дорожила.
– Новое дело? – спросил он довольно буднично, как будто речь шла об очередном сериале. – Значит, снова ты будешь занята с утра до ночи?
Я даже не успела толком ничего объяснить, как передо мной появилась тарелка с пельменями, от которой поднимался такой восхитительный аромат, что у меня перехватило дыхание.
– Гриш, ты – умный мальчик, придумай сам что – нибудь в мое оправдание, – скорчила я жалобную мину, – только не лишай обеда.
Он, похоже, решил подыграть – сел на табуретку, принял позу роденовского «Мыслителя», потом хитро улыбнулся и неторопливо произнес:
– Обещаю не настаивать на сегодняшнем походе в театр, если разрешишь неделю пожить у тебя.
Та-а-ак, это был откровенный шантаж! Я просто привыкла жить одна, и любое насилие над личностью в смысле вмешательства в мою жизнь не приемлю. Гриша мне уже жаловался на противных соседей, которые затеяли ремонт и теперь даже по ночам сверлят стены и настилают новые полы. Мы с ним на эту тему разговаривали, и мнение насчет «пожить у меня» ему было хорошо известно.
Конечно, ничего против него лично я не имею, но все-таки очень ценю возможность при любом удобном или неудобном, что особенно важно, случае мужчине, ворвавшемуся в мою жизнь, указать на дверь. Теперь же получается, что целую неделю мы будем вынуждены вести совместное сосуществование. Почти как муж и жена. Подумав так, я усмехнулась: «Ладненько, пусть Гриша попробует выносить мои капризы днем и ночью. А я преспокойненько буду ждать, когда ему надоест и он сбежит обратно в свою холостяцкую берлогу».
В общем, проглотив шантажистский приемчик друга, я молча радостно кивнула головой. В создавшейся ситуации ничего другого и не оставалось: в театр идти всякое желание отпало, а так – хоть какая-то компенсация мальчонке за его самопожертвование. Кстати, разрешив Грише временно поселиться у меня, я не останусь внакладе: своевременное и вполне съедобное питание на этой неделе мне будет просто гарантировано, в этом можно не сомневаться. Ну вот, я уже начала выискивать всякие плюсы своего «несвободного» положения.
* * *
– Проходи-проходи, – сразу засуетилась Лерка, увидев меня на пороге своей «скромной» трехкомнатной квартиры, в которой жила вместе с родителями.
Насколько я помнила со школьных времен, старшие Фисенко свою единственную дочь всегда чрезмерно опекали и лелеяли. Может быть, поэтому она всегда умудрялась попадать в разные неприятности и, даже приближаясь к тридцатилетнему рубежу, оставалась столь же легкомысленной и непредсказуемой, как в детские годы. И, наверное, не случайно папа с мамой предпочитали держать свое чадо постоянно на глазах, не доверяя Валерии даже выбор обоев для ремонта ее комнаты. Этот факт я выяснила прошлой зимой, делая покупки в одном из магазинов Тарасова и столкнувшись нос к носу с Леркиной мамой, пришедшей туда именно за обоями для «детской», то есть для комнаты дочери.
Да уж, не бедненько – профессиональным взглядом быстро оценила я обстановочку: шкаф-купе во всю стену в прихожей, качественный немецкий паркет на полу, в гостиной – дорогая мебель. Везде и во всем видна рука хорошего дизайнера, услуги которого далеко не каждому по карману.
Из-за закрытой двери одной из комнат доносился визгливый лай.
– Это Сенька, – махнула рукой Лерка. – Если вырвется, что-нибудь обязательно испортит. Он у меня чужих не уважает. Зато уж если кто ему приглянется, любит всей душой. Я потом тебе его покажу.
Я опасливо покосилась на дверь, подумав, что знакомство с хозяйской псиной можно отложить и до лучших времен.
– Не стесняйся, – подбодрила меня Валерия, сопровождая в свою комнату и по пути проводя экскурс по просторам родной квартиры. – Гарнитур папа из Швеции в прошлом году привез, всего двести двадцать долларов, за полцены купил, – сообщила она. – А тахту пора в утиль сдать, она у нас уже полтора года пылится. Маме жаль было лишнюю сотню баксов заплатить за нормальный диван, вот и любуемся теперь на это страшилище.
По моим меркам, тахта вообще-то была приличная, даже расцветочка «под зебру» ее не очень портила, хотя представителя «Grееnpeaсe» порадовала бы вряд ли. Кстати, если бы я не знала Валерию с самого детства, могло бы создаться впечатление, что она хвалится. Но на самом деле у нее и в мыслях не было демонстрировать достаток своей семьи, поскольку она в принципе не понимала, как можно жить иначе.
Впрочем, альтруистические наклонности Фисенко тоже не были чужды, поэтому я ничуть не удивилась сообщению Лерки о том, что детская площадка во дворе отремонтирована на ее средства.
Источник доходов Лерки мне известен: папиных инвестиций ей хватит до конца жизни. Так что работой в качестве манекенщицы можно было просто развлекаться, чем Валерия Фисенко, собственно говоря, и занималась с превеликим удовольствием.
Кстати, стесняться в ее доме я совсем не собиралась и сразу же решила обеспечить себя максимальным комфортом. Если уж пришлось пожертвовать театром, так хотя бы здесь надо постараться провести время с пользой для себя.
– У тебя кофе есть? – спросила я, удобно усаживаясь на диване и вынимая сигареты.
– Конечно! – расцвела Лерка. – Только я его варить не умею, – с милой улыбкой добавила она.
Ну, это горе легко поправимо, и я даже не стала заострять свое драгоценное внимание на такой мелочи, а сразу же прошла на кухню. Сварив себе крепкий ароматный напиток и выкурив сигарету, я приготовилась выслушать любые бредни.
– Что у тебя на этот раз стряслось? – спросила я без всякого перехода, едва сумев вставить свой вопрос в словесный водопад приятельницы, увлеченно рассказывавшей о каких-то пустяках.
В моей памяти было еще свежо воспоминание об импортных сапогах и дубленке, которые «сами собой» исчезли из школьной раздевалки. Лерка потом уверяла всех, что своими глазами видела инопланетян, которые данные вещи «увели». На этот раз я ожидала услышать похожую историю.
– Тань, ты знаешь, меня обокрали, – слезливо призналась Валерия, и я едва не улыбнулась, поражаясь собственной догадливости.
– Что на этот раз? – едва сдерживаясь, серьезно спросила я.
– Деньгами две штуки и еще чуть-чуть рублей, – ответила она, внезапно став серьезной.
Такая перемена меня удивила: Лерка никогда из-за денег не волновалась, и две тысячи долларов вряд ли нанесли большой урон ее бюджету. А уж про рубли она и вовсе никогда не вспомнила бы. Да, должно было случиться что-то серьезное, чтобы никогда не испытывавшая финансовых затруднений девушка начала так переживать.
– Что еще взяли?
– Еще… – замялась Лерка, – мамино кольцо пропало… и мое… два кольца.
«Две, нет, три кожаные куртки и три магнитофона», – мысленно продолжила я этот список фразой из известной комедии. Но вслух произносить цитату при потенциальной клиентке я не стала, а только уточнила на всякий случай:
– Ты сама нигде их потерять не могла?
– Конечно, нет, – встрепенулась Лерка, почти обидевшись. – Ты же знаешь, какая я растяпа, поэтому я бы никогда мамино кольцо не надела… Я и свое-то кольцо в последнее время не носила, – добавила она почти со слезами. – Мне его Костик подарил, а мы как раз поссорились.
Все ясно: если уж сама Валерия понимает, что не она потеряла, значит, дело плохо.
– Ты в милицию сообщила? – уточнила я для начала.
– Нет, что ты! – замахала руками Лерка. – Во-первых, они никогда ничего не найдут. А во-вторых, через неделю родители вернутся из отпуска – они сейчас по путевке во Франции отдыхают – и с меня три шкуры снимут, если пропажу обнаружат. Тань, – она жалобно посмотрела на меня, – у меня одна надежда на тебя.
Я быстро прикинула, с какого края подступиться к этому делу.
– Ты знаешь, что я по двести баксов за день беру? – сообщила я, надеясь не слишком шокировать ее такой откровенностью. – Может, тебе проще все-таки в милицию обратиться? Сама же сказала, что денег взяли немного…
– С деньгами у меня нет проблем, – отмахнулась Фисенко. – Я бы на них и внимания не обратила, если бы кольца не пропали. Вот это, с синим камушком, – Лерка откуда-то вытащила фотографию и начала тыкать пальцем в микроскопическую точку на своей руке, – я всего пару раз надела. Мне все так завидовали… А тут заглянула в мамину шкатулку, его нет и маминого кольца тоже.
Почувствовав приближение очередного приступа истерики, я принялась за кофе, давая подруге возможность высказаться. Вообще-то, сопли-слюни я не люблю и отнюдь не испытываю эстетического наслаждения при их виде. Но на практике я уже давно выяснила, что из слезоточивых монологов можно почерпнуть очень много важной информации. Поэтому и сейчас препятствовать Леркиной истерике не стала. На роль утешителя я тоже никогда не тянула, мать Тереза из меня вряд ли бы получилась. Единственное, на что меня хватало, так это на кивки головой и изображение искреннего сочувствия на лице.
Когда слезы и жалобы Лерки на злодейку-судьбу пошли на убыль, я рискнула вставить вопросик, чтобы направить разговор в нужное русло:
– Лер, а по каким признакам ты вообще заметила, что в квартире побывал кто-то посторонний? Замок был взломан? Или какие-то следы на ковре остались?
– Нет, никаких следов не было, – задумалась она, – только как-то все не на своих местах было… Знаешь, я бы опять ничего не заметила, если бы ящики стола не были так сильно задвинуты. И шкатулка не так стояла. Я как только это увидела, сразу заглянула в шкаф…
Господи, а он-то здесь при чем? Не успела я удивиться хваленой женской логике, как Лерка прояснила:
– Ну, ты понимаешь, я в одном фильме видела, что вор не успел из квартиры уйти и спрятался в шкафу. Конечно, никого там не было, но вещи в одну сторону сдвинуты были, как будто и правда кто-то там сидел… – засмущалась Валерия собственной догадливости.
Да уж, это уже не просто буйная фантазия разыгралась, а явная заявка на лавры Шерлока Холмса. Ладно, придется терпеть, потому что в наблюдательности Лерке действительно не откажешь. Теперь остается только проверить сохранность замка.
Я тут же отправилась осматривать дверь, но, к величайшему сожалению, ничего подозрительного не обнаружила. И это мне жутко не понравилось, потому что говорило только об одном – хитроумный дорогущий замок был открыт вовсе не отмычкой, царапающей любую поверхность.
Кстати, в моем арсенале подобный инструментик имеется, поскольку при расследованиях он очень даже может пригодиться. А вообще могу сказать точно – почти всегда, без экспертов, я определяю, когда в замках рылись отмычками. Это только моя коллекция отмычек безупречна. Так что единственным выводом, который я смогла сделать после осмотра двери Леркиной квартиры, был такой: у вора имелся ключ. А если так, то сам собой напрашивался и другой вывод: человек, совершивший кражу, должен был где-то этот ключик раздобыть.
Лерка застыла как вкопанная, а потом взяла на руки визжащее чудовище, которое при ближайшем рассмотрении оказалось пекинесом. Видимо, освободившись из вынужденного заточения, пес решил превзойти самого себя и захлебывался, по-моему, от восторга. И тут, конечно, Валерия просто не смогла не представить мне своего любимца.
Честно говоря, я к орущим собакам трепетных чувств не испытываю, но для вида пришлось изобразить милую улыбочку и даже отломить новому знакомому кусочек сыра. Похоже, собачка таких милостей не часто удостаивалась от малознакомых людей, поэтому тут же полюбила меня и лаять перестала.
Изумленная Лерка просто дар речи потеряла от радости:
– Представляешь, Сенечка у нас такой нервный, что я стараюсь его гостям не показывать. Особенно он любит папу, зато других мужчин просто ненавидит. Когда ко мне Костик приезжал, приходилось Сенечку запирать, потому что запах его одеколона песик не переносит. А еще он не терпит запах ацетона, так что я лак с ногтей стираю, когда он в другой комнате спит. Сеньку можно купить только на шоколадные вафли, – довольно добавила Лерка.
Я посмотрела на мирно посапывающего теперь пекинеса и решила для себя окончательно и бесповоротно: столь зловредное создание, не терпящее присутствия мужчин, я бы никогда заводить в доме не стала. Но лирические отступления пора было заканчивать, поэтому я вернулась к главной теме разговора.
– Лер, вспомни, у кого были ключи от вашей квартиры? Ну, может, у соседей, которые иногда собачку кормили, цветы поливали. Или у домработницы… – Я вернулась на кухню и засыпала подругу вопросами.
Та от неожиданности растерялась:
– Нет у нас никакой домработницы… И цветов почти нет… Только у мамы – кактусы…
Я машинально окинула взглядом комнату: действительно, украшающие стену джунгли были искусственные. Кстати говоря, наличие настоящих живых цветов в квартире является для меня своеобразным показателем. Со времен чтения классиков в моих мозгах четко отложился образ чувствительных барышень, окруженных розочками-мимозочками. Понятное дело, что разводить засухоустойчивые кактусы предпочитают люди занятые, серьезные и сами немного колючие.
– Время вышло, сдавайте работы.
Гриша Быков подскочил, торопливо сунул на учительский стол бледно-зеленую тетрадь, попрощался и первым вышел из класса.
За сочинение он не волновался – последняя тема оказалась проще простого. «На кого вы хотите стать похожим в будущем?» Как будто у Гриши, сына знаменитого межпланетника Быкова, могли быть какие-то сомнения! Он все давно решил. Нужно было закончить школу, поступить в Высшую Школу Космогации, закончить ее с отличием, получить удостоверение пилота-межпланетника – и тогда здравствуйте, космические просторы! Про себя Гриша опасался, что к его выпуску Венеру уже полностью освоят, и межпланетнику там делать будет нечего. Разве что транспортники гонять туда-сюда, но это разве дело!.. Марс тоже был уже хожен-перехожен. А вот если бы махнуть куда-нибудь к Нептуну… вот это разговор! Один раз Гриша попытался за обедом изложить свои соображения отцу, но когда дошел до изученной Венеры, тот перебил, попросил хлеба, а потом и вовсе завел разговор о другом. И Гриша понял, что с этим к нему лучше не лезть.
Обходить школу было слишком долго, и Гриша срезал путь через дырку в заборе. Время от времени эту дырку затягивали сеткой, но потом обязательно находился кто-нибудь нетерпеливый и сетку снимал. Гриша, человек сознательный, порчу имущества не одобрял, но через дырку лазал, когда торопился. Вот и теперь он спрыгнул в лопухи на склоне за забором, сумев не зацепиться штанами за коварную проволоку. А то было как-то дело – почти новые брюки распорол до колена, хорошо еще, что по шву. Мама тогда сказала, что ему впору заводить силикетовый костюм, как у отца. И выдала иголку с ниткой.
Вот с мамой он своими планами поделился. Уж она-то должна была понять, что сыну Алексея Быкова попросту стыдно становиться кем-то другим! Отец водит планетолеты, все его друзья – межпланетники, когда в гости заезжают дядя Володя и дядя Гриша, только и слышно: Большой Сырт, спутники Юпитера, Урановая Голконда... Нельзя же было после этого стать врачом или учителем!
Мама тогда сказала, что, конечно, решать Грише, но торопиться не следует, а пока надо сосредоточиться на учебе и перейти в восьмой класс с хорошими результатами. Как будто его надо было подстегивать! В ВШК дураков и лентяев не берут. И слабаков тоже, поэтому Гриша старательно закалялся и укреплял мускулы. У отца всегда было крепкое здоровье, но наследственность наследственностью, а на самотек дело пускать было нельзя…
А мама привыкнет, – сказал себе он после того разговора. Ей, конечно, сложно все это понять. Космические перелеты, опасности, трудности на каждом шагу… Мужское занятие. Не зря в опасные рейсы женщин не берут. А мама и в обычные наверняка не полетела бы – слишком уж она была… земная, даром что в расчетах траектории космического корабля понимала куда больше Гриши…
Гриша покраснел и быстро оглянулся, как будто кто-то мог подслушать его мысли. Думать так о маме почему-то показалось гадким. Но что поделать, если она и в самом деле была так далека от проблем покорения космоса!
– Быков! – позвали от футбольной площадки. – Вставай защитником!
– Не могу! – крикнул Гриша. И добавил, распираемый гордостью и счастьем: – Отца встречаю!
На самом деле можно было и не бежать – до электрички оставалось еще два часа. Они с мамой обычно добирались до космопорта сами, по железной дороге, три часа в один конец, а потом на такси. А возвращались уже все вместе на машине, которую давали отцу. Иногда, правда, их подвозила Зоя Крутикова, но в этот рейс отец ушел без дяди Миши. Поэтому оставалась только электричка, а железнодорожное расписание не изменится только потому, что Григорию Алексеевичу Быкову не терпится увидеть отца. Но не торопиться не получалось – ноги в промокших на траве кедах сами несли его домой. Лучше уж было ждать там. Мама наверняка уже пекла пироги, тесто на которые поставила с вечера. Она всегда пекла на встречу пироги, зимой – с капустой или с рыбой, летом – сметанные, с какой-нибудь ягодой, осенью – с яблоками. Всегда два: один домой, один сразу увозила в космопорт и угощала всех. Гриша пироги любил, но год назад попросил ее не возить ничего с собой. Дома – еще куда ни шло! А в космопорте… люди возвращаются из рейса, с них пыль других планет еще не слетела, а тут пироги какие-то!
«Ничего, – сказала тогда мама. – Съедят». И правда съедали…
При мысли о пирогах у Гриши заурчало в животе, и он прибавил шагу. Неплохо было бы перекусить до отъезда. В космопорте кормили вкусно, но до него пока доберешься… А еще он обещал маме повесить постиранные шторы. Хотел с вечера, но не успел. Правда, Гриша подозревал, что отцу есть шторы или нет – все едино, но мама ничего слышать об этом не хотела. «Вот если я уеду, живите хоть в пещере, – сказала она. – А пока нечего голыми стеклами сверкать». Гриша тогда посмеялся: ну куда она уедет? Учительница… Разве что на курсы какие-нибудь или на конференцию. Или в санаторий по путевке. Что-то ей такое предлагали в прошлом году – отказалась, Гриша тогда ногу сломал. Прыгнул неудачно «солдатиком», когда купался, вот и… Мама сказала: спасибо, что не шею. В этом году ей снова предложили путевку, в августе. Но не сравнить же: межпланетный перелет и отдых в санатории!
Зато, если бы она поехала только в августе, то они успели бы не только встретить отца, но и проводить. Конечно, у него еще могло поменяться расписание рейсов, но пока речь шла о конце июля.
Гриша любил бывать в космопорте летом – в зале ожидания тогда тонко, нежно пахло липами или цветами, и все вокруг было голубое, белое и зеленое. Когда они встречали отца, Гриша до рези в глазах всматривался в небо – ждал, когда появится планетолет. Мама обычно читала книжку, но чем ближе подходило время, тем меньше смотрела на страницы, и больше – вверх. Летом она хотя бы не таскала с собой тетради на проверку. Синусы, косинусы, а в квадрате, бэ в кубе… В школе говорили, что она хороший учитель. Гриша верил, но сам не знал – у него она математику никогда не вела. «Вот еще, – смеялась мама, – это мне, значит, самой тебе замечания в дневник писать, самой потом читать и отвечать? Этак у меня раздвоение личности начнется». Гриша, когда был маленький, возмущался и кричал, что ему замечаний не пишут, по математике уж точно, а когда подрос, стал смеяться вместе с ней. И помогал ей таскать тетради – бумага все-таки тяжелая, а если уж так ей хочется и в космопорте работать, то Гриша мешать не станет.
Когда отца провожали, никакие тетради с собой брать не было смысла – в космопорте они тогда не задерживались. Приезжали, если оставалось время, выпивали втроем по чашке кофе. Отец всегда брал пастилу – говорил, что в Ашхабаде почти такая же. Мама соглашалась и прибавляла, что уж пастилы она наелась на всю оставшуюся жизнь. Поэтому отец заказывал ей пирожные, и мама говорила, что он нарочно выбирает такие, чтобы она перемазалась до ушей. Гриша тоже пил кофе – он только в космопорте его и пил, и кофе казался ему необыкновенно вкусным. И ему очень хотелось, чтобы эта встреча не заканчивалась, чтобы они так и сидели втроем, говорили обо всем на свете, мама смеялась, а отец тяжело хмыкал, но глаза у него были веселые. И при этом Гриша все время чувствовал, что еще немного – и это закончится… вот еще несколько секунд прошло, и разлука стала ближе, и еще, и еще… И это чувство становилось уже почти невыносимым, когда отец смотрел на часы и поднимался, а следом вставала мама и целовала его в щеку. И Гриша знал, что потом отец непременно положит ему руку на плечо и скажет то, что говорил всегда:
– Будь здоров и маму береги.
– Ты себя береги, – каждый раз отзывалась мама.
И тогда отец еще раз сжимал Гришино плечо, целовал маму и уходил, а они смотрели вслед. Гриша глядел, как он уходит, и потом еще немножко, как будто отец еще мог вернуться. Однажды только он отвлекся, поглядел на маму и испугался – щеки у нее были белые-белые, а губы плотно сжаты. «Мам», – позвал он тогда, и она опомнилась, порозовела, стала отряхивать Гришину куртку, которую он где-то вымазал в известке, и все стало, как обычно.
«Не буду об этом думать», – решил Гриша. Отец еще не прилетел, а он уже задумался о расставании, хуже нет, чем так делать, только зря огорчаться! Он свернул в свой двор, поздоровался с соседкой бабой Варей, потрепал по лохматой голове общую собаку Колумба и взбежал на свой этаж, перескакивая через ступеньку.
– Мам, я дома! – заорал он, скидывая кеды. Уже в прихожей дивно пахло пирогами, Гриша сглотнул слюну. – Все по расписанию?
С некоторых пор он всегда так спрашивал. Не «все в порядке?», а так. Как будто если бы он спросил, все ли в порядке, то допустил, что может быть и наоборот. Вот сдвиги в расписании – это нормальное дело, привычное. Хотя Гриша был уже человек взрослый и понимал, что все может пойти совсем не так, как надо…
Лучше всего ему запомнился случай, когда ему было пять лет. Они тогда тоже готовились встречать отца, и Гриша уже собрался и ждал выезда: в одной руке шапка, в другой – игрушечный самолет. Мама оделась в белое платье, в котором была очень красивая, ходила по комнате и напевала. Вдруг зазвонил телефон. Она взяла трубку, поговорила, и у нее стало строгое, хмурое лицо. Она села на диван и запустила руки в волосы. И даже не сразу ответила, когда Гриша ее позвал.
– Мам! – крикнул он тогда. – Мама! Я пить хочу! Мам! Мы скоро поедем? Мама!
– Скоро, сынок, подожди, – сказала она тогда странным чужим голосом. – Подожди немножко.
Гриша поверил и стал играть с самолетом. А потом пришла тетя Зоя Крутикова, и у нее тоже было хмурое и строгое лицо. Мама быстро надела пальто, отвела Гришу к бабе Варе и там оставила, хотя он плакал и просился с ней. Она вернулась только к вечеру следующего дня, одна. Отец приехал через полторы недели и остался надолго. У него было пятнистое лицо – часть пятен темная, а часть почти белая. Грише это казалось смешным и красивым. Уже позже он понял, когда подрос, что это были за пятна и почему отцу тогда дали длинный отпуск.
– Так все по расписанию, мам? – крикнул он из ванной, моя руки. – Погоди, вода шумит!
Он закрутил кран. Мама сказала из комнаты:
– Все нормально, Гришка.
Гриша нахмурился. У нее был непривычно тихий и слабый голос. Мелькнула страшная мысль: что-то с отцом! Он выскочил из ванной, вытирая руки о штаны.
– Точно все нормально?
Мама сидела за столом в домашнем «рабочем» комбинезоне. При отце она обычно наряжалась в платья, он, наверное, и не помнил этого комбинезона, а Гришка его мог по памяти нарисовать, до самых свежих пятен краски, которые появились, когда она решила перекрасить родительскую спальню. У окна стояла стремянка, и лежали неаккуратной грудой шторы. Гриша рассердился: вот упрямая, сказал же он, что развесит, значит, развесит сам! Он обернулся к маме, чтобы сказать об этом, и испугался. У мамы было серое, измученное лицо, на лбу выступили капли пота, губы отливали синевой.
– Все нормально, Гришка, – повторила она. – По расписанию…
– Мам, ты чего?..
– Да ничего, – она попыталась улыбнуться, но стало только хуже. – Забегалась немного, сердце прихватило… Пройдет.
Гришка не знал, куда бежать, кого звать. Сердце… от сердца должны быть таблетки дома, но какие?.. Он застыл посреди комнаты, только вертел головой, как будто надеялся увидеть эти самые таблетки на полке или столе, хотя они наверняка лежали где-то в ящике…
– Оля, Гриша! – позвали из прихожей. – Мой дед на электричку детей повезет, вас прихватить?
– Баба Варя! – заорал Гриша, сбрасывая оцепенение. – Баба Варя!
– Что кричишь, как укушенный? – в прихожей на пол мягко шлепнулись туфли.
– Баба Варя!
– Да иду, иду, – баба Варя зашла в комнату. – Пахнет-то у вас… Оля! Ты что это?! Гриша, бегом в «скорую» звони! Я за каплями схожу!
– Не надо, я приняла уже, сейчас подействует… Посижу немного.
– Да какое там «немного»!
Дальше Гриша уже не слышал, потому что звонил в «скорую», и все было «занято», получилось только с третьего раза. Он сбивчиво назвал адрес, от вопроса про симптомы впал в ступор, потому что не знал, как можно описать мамино серое лицо и безжизненный голос.
«Скорая» приехала быстро, минут через десять. Все это время Гриша бестолково маялся, не решаясь присесть. Он готов был бежать, куда угодно, и делать, что скажут, но бежать было некуда и делать нечего, только ждать врачей, и он очень боялся, что мама их не дождется. Баба Варя принесла стакан с чем-то резко пахнущим, должно быть, те самые капли, но мать наотрез отказалась их пить.
– Еще не хватало лекарства мешать, я не лабораторная колба.
В этих словах и сердитом тоне была прежняя мама, и Грише стало немного легче. Может, ее таблетки и правда подействовали. Но у нее по-прежнему было больное лицо, и сидела она, как-то странно скособочившись, поэтому Гриша перевел дух, только когда в квартиру вошли люди в белых халатах. Молодой загорелый врач с очень светлыми волосами задавал вопросы и осматривал маму, потом что-то уколол ей, и щеки у нее немного порозовели. Но не успел Гриша обрадоваться, как оказалось, что мера это временная, и без госпитализации не обойтись. Маму унесли на носилках, прямо в ее синем комбинезоне с пятнами краски, и отправили на «скорой», а Гриша остался и суетливо пихал в сумку какие-то вещи, чтобы увезти в больницу. Баба Варя помогала, но она, конечно, не знала, где что лежит, поэтому получалось суматошно и бестолково. В какой-то момент Гриша поглядел на раздувшуюся сумку и подумал: зачем столько вещей, разве мама будет в больнице так долго? Потом вспомнил, какая она была, когда он вошел, и понял: да, это надолго, наверняка надолго…
Повидаться им не дали, Гриша смог только оставить сумку в приемном покое и поговорить с врачом. Врач был пожилой, толстый и очень неторопливый. Когда он медленно проговаривал каждый звук, Грише все время хотелось подтолкнуть его, чтобы говорил быстрее. Впрочем, подробностей он все равно не понял. Понял главное: опасности для жизни нет, но маме пока придется остаться в стационаре.
– Она на сердце не жаловалась раньше? – спросил врач.
– Нет, – покачал головой Гриша. – Не жаловалась.
– Ну-ну…
Гриша не понял, что «ну-ну». Не жаловалась мама на сердце никогда. Да и вообще на здоровье…
– Муж-то ее приедет? – спросил врач. – Звонили ему?
– Еще не звонили, – хрипло сказал Гриша. – Он сейчас к Земле подлетает.
– Так это что же, тот самый Быков?
В другой раз Гриша с удовольствием поговорил бы об отце, но сейчас не хотелось. Поэтому он просто подтвердил: да, тот самый, – уточнил приемные часы в стационаре и попрощался. Нужно было заехать домой, а потом в космопорт, встречать отца.
Он зашел в притихшую квартиру, прикрыл за собой дверь. Пахло сдобой, лекарствами и почему-то стиральным порошком. Гриша встал посреди гостиной и огляделся. Они с бабой Варей устроили тарарам, пока собирали сумку в больницу – дверцы шкафов стояли распахнутыми, на диване валялась груда одежды, которую они вытащили, но не упаковали. Шторы так никто и не поднял с пола, на стремянке стоял стакан с бабы-вариными каплями.
Гриша вылил капли и вымыл стакан. Одежду с дивана прямо так, комом, запихал в шкаф, чтобы разложить потом. На диван перенес шторы. Закрыл шкафы. Больше делать было нечего. Он вдруг понял, что домой мог бы и не заезжать. Привычка сработала – они с мамой всегда выезжали в космопорт из дома, причем мама все время что-то с собой везла: стряпню, тетради, книжку – почитать в зале ожидания, фотоаппарат – снять отца с друзьями и коллегами, хотя он не любил фотографироваться. «Ничего, – говорила мама, – на память будет. И без того твоих фотографий в газетах больше, чем у нас в альбоме». Отец ворчал: оттуда бы и вырезала, – но покорялся. Грише везти было нечего. Он еще раз огляделся, захлопнул снова приоткрывшуюся дверцу, поглядел на часы и понял, что должен торопиться – оказалось, он уже опаздывал.
На электричку, которая приходила с запасом времени, он не успел – пришлось ждать следующую. Гриша сходил позвонить в больницу. В больнице сказали, что состояние пациентки стабильное.
– А когда ее выпишут? – спросил Гриша и тут же понял, что сглупил.
– О выписке говорить пока рано, – отозвались на том конце провода.
– Да, конечно. Спасибо, – сказал он и повесил трубку.
Он думал еще позвонить в космопорт, но не стал, потому что не придумал, о чем спрашивать и что сообщать. Его опять переполняло лихорадочное желание что-то делать, которое не находило выхода. До прибытия электрички Гриша извелся, обгрыз ногти и пересек перрон в оба конца несметное число раз.
Когда он садился в вагон, было еще светло, и пока электричка несла его до конечной, за окном постепенно темнело, воздух стал сначала сиреневым, потом серым, а потом темно-синим. В вагоне было всего несколько человек, никто не разговаривал, тишину нарушал только размеренный стук колес да механический голос, объявлявший остановки. Гриша прислонился виском к стене, смотрел на проносящиеся мимо поля и леса и думал о маме. Впервые в дороге в космопорт он думал о маме, а не об отце, это было непривычно и тяжело. Беспокойство за отца давно было частью его жизни, привычной, не лучше и не хуже прочих. Героические межпланетники преодолевают трудности… Так писали в газетах. Гриша знал, что отец рискует каждый раз, когда отправляется в рейс, побаивался за него и гордился им. И мама тоже волновалась и гордилась, он знал, хотя они никогда это не обсуждали. Гриша, конечно, не мог представить, что отец по-настоящему может погибнуть где-то по пути к Юпитеру, или Венере, или Сатурну. Но он знал, что если бы это невозможное вдруг случилось, то они с матерью переживали бы беду вместе. Но он даже не задумывался, как бы они с отцом жили, если бы не стало мамы. Этого просто не могло быть. Ни за что. Никогда. Скорее Солнце стало бы вращаться вокруг Земли.
Такси он сумел поймать быстро, но все-таки опоздал к прибытию планетолета. Когда Гриша вбежал в ярко освещенный зал встречающих в космопорте, там остались всего три человека. Гриша узнал со спины высокую широкую фигуру отца и рванул к нему со всех ног. Но первым его заметил стоящий рядом с отцом дядя Гриша Дауге.
– Ну, вот и он! – с облегчением заявил он. – Отбой тревоги, Алексей! Где маму-то потерял, герой?
Отец обернулся. Его загорелый лоб собрался толстыми складками, которые немного разошлись, когда Гриша оказался рядом.
– Привет, пап. Здрасти, дядя Гриша.
– Все… э-э… в порядке? – раздался справа недовольный голос. От телефонной будки широким шагом приближался дядя Володя Юрковский в длинном пальто и мягкой шляпе. – Воссоединение семьи состоялось? Я зря выставил себя… э-э… дураком, когда обзванивал проходные?
– Мать где? – тихо спросил отец.
– Она… – Гриша, еще запыхавшийся после быстрого бега, решил сказать как-то помягче. – Ей нездоровится. Она в больнице. Врачи говорят, с сердцем что-то, но все будет нормально… Но пока… – он сглотнул. – Пока не выпускают.
Межпланетники переглянулись, и Гриша на короткий миг вдруг поверил, что они во всем разберутся и все будет хорошо. Они прошли пески Голконды, десятки сложных перелетов, они и не такое видели! Правда, сердечные болезни им лечить вроде бы не доводилось.
– Езжай, Алеша, – сказал дядя Володя. – Я… э-э… позвоню Ерахтину. Если он не улетел на какой-то очередной симпозиум, завтра же посмотрит Ольгу.
– Спасибо, – кивнул отец и взял Гришу за плечо. – Пойдем. Какая больница?
– Четвертая…
– Лешка, стой! – крикнул за спиной дядя Гриша. – Сумку-то! Вещи забыл! Фу ты, черт!
Он догнал Быковых, таща с собой две сумки, одну в руках, другую через плечо.
– Поеду-ка я с вами, – сказал он. – А то ты, Лешка, наворотишь дел на нервной почве…
– Ты только из рейса, – бросил отец.
– Так и ты из рейса. И в этот раз тебе даже не пришлось тащить меня на плечах. Поехали, поехали, нечего.
На служебной машине добираться было куда быстрее, темные силуэты деревьев и фонари проносились мимо и тут же пропадали позади. Отец задал Грише несколько вопросов о маме и замолчал. Дядя Гриша пытался завести беседу, но отец либо хмыкал, либо отвечал невпопад, потом несколько раз вздохнул тяжело, как слон, и дядя Гриша сдался. Гриша Быков тоже не мог говорить – смотрел в окно, где в подступающей ночи лес сливался в одну длинную черную полосу вдоль дороги, и думал, что они никогда еще не возвращались из космопорта так печально.
Конечно, все приемные часы они давным-давно пропустили, и отца бы отправили домой ждать утра, но тут вмешался дядя Гриша.
– Девушка, – жалобно сказал он дежурной медсестре, которая слушала их, отложив в сторону томик в яркой обложке, – вы не представляете, что это за человек. Планетолетчик, покоритель Венеры…
– Болтун, – проворчал отец.
– Он только из рейса вернулся, – продолжал дядя Гриша, отмахнувшись, – и сразу к жене и сыну. Сын вот, стоит перед вами, а жена, оказывается, у вас лежит. Человек вернулся со спутника Юпитера, а теперь не может увидеть любимую женщину, пока не наступят какие-то приемные часы. Разве это справедливо?
– Режим один для всех, – заметила медсестра, но как-то неуверенно. Наверное, подействовали слова о межпланетниках. – Больным спать положено по ночам.
– Так никто же не собирается их будить! – шепотом вскричал дядя Гриша. – Если у вас все так строго, он может даже не заходить в палату, а только посмотреть из-за двери! Увидит – и обратно. Я бы не удержался, переступил бы порог, но Алексей – человек железной воли, он выдержит.
– Ну ладно, – сдалась медсестра и поднялась. – Десять минут, и только вы один, Алексей Петрович. Пойдемте, я вас провожу.
Гриша тоже хотел пойти, но отец велел подождать его, и пришлось остаться в коридоре.
– Ничего, брат, – сказал дядя Гриша. – Вы еще завтра встретитесь. Ты все-таки ее каждый день видел.
Гриша подумал, что до последнего дня он видел ее здоровой и веселой, когда за нее не надо было бояться, но не сказал. Спросил вместо этого:
– А вы правда были на спутнике Юпитера? Отец не говорил…
– Чистая, – кивнул дядя Гриша. – Пришлось слетать еще и на нежно любимую нами Амальтею. У нас твоим отцом и с Володькой с ней много воспоминаний связано. Но в этот раз слетали скучно, к счастью. Туда и обратно.
«Какое же счастье, если скучно», – подумал Гриша. Ему мечталось, как он ступит на поверхность планеты, на которой еще никогда не бывал человек. Вот это дело! А то – скучно! Стареет, наверное, дядя Гриша…
«Ага, улетишь тут, – сказал вдруг в мыслях Гриши какой-то незнакомый неприятный голос. – Вон, отец улетел, а вернулся – у жены сердечный приступ и сын весь в соплях! Вот так и улетай, куда не ступала нога человека… Это же с ума сойти. Может, к черту все это?».
Гриша закусил губу и ненадолго задумался над этим. «Все равно уйду в межпланетники, – решил он. – Проще не жениться».
По коридору разнесся шум шагов, и из-за угла вышел отец. Медсестры с ним не было.
– Все, поехали, – негромко сказал он.
– Ну как она, Алеша?
Отец пожал плечами, кожаная куртка колыхнулась. Потом вздохнул и выдавил:
– Вроде ничего.
– «Вроде ничего»! Из тебя, Лешка, слова клещами тянуть надо, по штуке в полчаса...
– Если тебе слов надо, к Володе обратись. Едем, нечего шуметь… Завтра вернемся.
Но вид у него был повеселее, чем до этого, и Гриша подумал, что все не так уж плохо.
Первым до дома довезли дядю Гришу, тот велел обоим Быковым не киснуть и непременно держать их с дядей Володей в курсе, попрощался и вышел. Поехали домой. Гриша покосился на отца. Вид у него был угрюмый – еще бы... Только теперь Гриша заметил, что на лбу, у самых волос у него была свежая ссадина. Как же он раньше не заметил?.. И как вообще не спросил ничего?
– Пап, как рейс-то прошел?
– Да ничего. Рейс как рейс. Груз техники отвезли.
– На Амальтею?
Отец отвернулся от окна и посмотрел на Гришу.
– Это тебе Григорий успел рассказать? На десять минут оставить нельзя…
– А что такого? – Гриша помолчал, потом спросил. – Пап, ты мне про Амальтею расскажешь, пока мама не слышит?
– Почему «пока не слышит»?
– Ну, дядя Гриша сказал, что у вас с ней всякие воспоминания связаны. Наверное, маме лучше об этом не знать, а?
Отец пристально поглядел на него, а потом вдруг коротко усмехнулся.
– Расскажу, Гришка. До дома доберемся только.
– Там… только шторы повесить надо. А то как в пещере…
– Значит, повесим, – отец побарабанил пальцами по сиденью, потом вдруг сказал: – Ты не переживай так. Мама у нас боец, она так просто не сдается… Куда там Амальтее.
Гриша чуть не возмутился, потому что о том, какая мама, он прекрасно знал и никогда не думал, что она «боец». Но спорить не стал – что-то в голосе отца остановило. И… мысль, что она – боец, а значит, со всем справится, немного успокаивала. И чем дольше он думал об этом, чем дольше вспоминал маму, веселую, деловитую, всегда находившую себе занятие, тем больше ему казалось, что отец прав, а сам Гриша чего-то не видел раньше, не понимал… Он удивился: если он, живший с мамой всю жизнь, не замечал этого, то откуда знал отец, которого все время мотало по Солнечной системе?
– Мы же пойдем к ней завтра? – спросил Гриша.
– Пойдем. Между прочим, она просила книжку. Сказала, что платье выходное вы ей в сумку запихали, а вот хоть одну книжку положить не додумались.
– Так вы что, поговорить успели? – удивился Гриша. – Я думал, нельзя, и ты не входил…
– Я и не входил, – отец, наконец, улыбнулся, как нормальный человек. – Она мне тихонько записку написала и кинула, пока никто не видел.
Он погладил нагрудный карман куртки, и Гриша заметил, что оттуда торчит что-то белое, больше всего похожее на бумажную салфетку.
– Да, – сказал он с удовольствием, – куда там Амальтее!
May 14th, 2015 , 03:00 pm
Деньги решают всё?
До чего может додуматься подросток, если ему всё позволено? Сын владелицы одного из фитнес-клубов Word Class не придумал ничего лучше, как унижать за деньги людей.
Вместе со своими друзьями Гриша Мамурин создал на YouTube канал с говорящим названием «Деньги решают всё», на котором публикуется видео, где люди за определённую сумму делают унизительные и аморальные вещи.
Гриша не видит ничего аморального в том, чтобы люди пили его мочу и раздевались на всю страну за десять тысяч. Он отслюнявливает наличку и выкладывет видео на свой канал.
Много ли отслюнявливает? Посмотрим:
Какую максимальную цену ты готов предложить?
Это все зависит от поступка. Например, в следующем выпуске будет серия, где девушка лижет мою подошву за 10 тысяч рублей. Это была первая встретившаяся мне прохожая. Она долго думала, но потом согласилась. Когда уже достаешь деньги, у людей загораются глаза!
Считает ли Гриша своё поведение аморальным? Отнюдь. Вот, как сам подросток говорит об этом:
Тебе не кажется, что ты спекулируешь на нужде людей? Далеко не у всех есть такие возможности, как у тебя.
Знаете, не любят тех, у кого есть деньги, потому что завидуют. Я не считаю, что я кого-то оскорбил и на чем-то спекулирую. Я лишь показываю обществу, на что люди способны ради денег.
Конечно, это же зависть. Все эти плешаковы считают, что им завидуют. Сядут, нагадят на всю страну, а укоришь их, так они сразу же заорут о зависти. Гриша Мамурин с малолетства усвоил этот приём.
О чём думают родители, спросите вы? А о чём думают все родители детей-мажоров? Мама поняла месседж Гриши:
Что сказала мама?Мама была, мягко говоря, в шоке! Но я её понимаю, потому что это и вправду немного аморально. Но тем не менее она не стала мне ничего запрещать. Мама поняла мой месседж.
Когда уже достаешь деньги, у людей загораются глаза!
Деньги решают всё? Отлично, пусть так. А сейчас я обращаюсь к тем своим читательницам, которые живут в Хабаровске: зайки, вы понимаете, что занимаясь в местных клубах WordClass, вы платите деньги Грише Мамурину, а он на эти деньги «делает бизнес», используя их как средство унизить человеческое достоинство.
Гриша, несмотря на свой возраст, уже твёрдо уяснил для себя, что ему позволено всё. Сегодня он заставляет людей раздеваться на камеру, пить свою мочу, лизать подошвы своих ботинок, а что он сделает завтра?
Изнасилует ту, кто ему не даст, а потом заткнёт ей рот котлетой налички? Или обдолбится наркотой, собьёт кого-нибудь на дороге, и отмажется, занеся следователю немножко денег?
Я не знаю, что конкретно случится, но я понимаю одно: ничего хорошего из такого человека не выйдет. Он принесёт много горя не только матери, воспитавшей его таким, но и незнакомым людям. И самое страшное то, что мы сами платим за это.
Почему шоу называется «Деньги решают все»?
Потому что у всего есть своя цена, и с каждой минутой я все больше в этом убеждаюсь.Ты действительно так думаешь?
Я действительно думаю, что деньги могут все решить. В нашем мире точно!
А что, если мы откажемся ходить в Хабаровский фитнес-клуб WordClass? Окажется ли готов сам Гриша выпить чужой мочи, когда останется без копейки? Давайте проверим?
Как ещё можно вылечить Гришу?
Последние несколько лет Григорий Лепс (Лепсверидзе) заслуженно входит в число самых популярных российских певцов. Его вокальные способности и прежде ни у кого не вызывали сомнения.
Однако, чтобы достигнуть нынешнего звездного статуса, ему понадобилось без малого двадцать лет. Воспоминаниями о непростом пути Лепса к вершинам музыкального Олимпа с нами поделился его бывший продюсер Виталий Маншин, ныне возглавляющий школу современного танца «Дункан».
— С Гришей я познакомился еще в конце 80-х годов, — издалека начал Виталий. — В то время одна из подруг моей жены каждое лето приглашала нас в Сочи. И мы отдыхали там в компании с ее друзьями — будущим «иванушкой» Рыжим, его старшей сестрой Юлей и участником сочинской команды КВН Аликом. Рыжий - тогда еще подросток - водил нас по дискотекам и развлекал входившим в моду брейк-дансом.
И вот в один из наших приездов в 1988 или 1989 году он сказал: «У нас в городе есть просто уникальный певец. Его зовут Гриша. Он в основном поет в закрытых ресторанах - в «Береге» и в «Бункере» при гостинице «Жемчужина». Вам надо обязательно сходить его послушать».
В тот момент в Зимнем театре открывался ресторан «Мистер Икс». И нас пригласили на его открытие. Благодаря Рыжему и его сестре, мы попали за один стол со всеми авторитетными людьми города Сочи. Там я впервые и услышал Гришу Лепса. Он был тогда совсем другой - эдакий антигерой, по-кабацки вульгарный и развязный. Постоянно плевался, пил водку через песню, на публику смотрел сверху вниз. Но, когда он спел пару сетов, я был так потрясен, что не мог ни есть, ни пить. В то время на нашей эстраде ничего подобного не было. Да, были голосовые певцы — Градский и Серов. Но это был просто какой-то уникум. Исполнял он в основном кабацкий репертуар - Шуфутинского, Гулько. Очень здорово перепевал «Любэ». Мог спеть и «Гоп-стоп», и «Мурку». В общем, что просили, то и пел.
После него, по просьбе кого-то из отцов города, на сцену вышел Олег Газманов, присутствовавший на мероприятии в качестве гостя. Он пытался петь живьем. Но на фоне Гриши это выглядело очень бледно. И Газманову пришлось быстро ретироваться. Потом Гриша подсел к нам за стол, и Рыжий нас познакомил. С тех пор каждый приезд в Сочи мы приходили на выступления Гриши, общались с ним, вместе выпивали. У него была любимая шутка. Когда его просили спеть какую-нибудь песню, он говорил: «Я очень дорогой певец». И просил 1000 рублей. Это при тогдашних зарплатах 100-200 рублей! «Гриша, чего так дорого?» — спрашивали его. «Извини, брат, очень деньги нужны», — отвечал он и заливался смехом. На самом деле с друзей он денег по большей части не брал. А в друзьях у него был практически весь город Сочи.
В начале 90-х мы с Гришей как-то потерялись. А в 1991 году я неожиданно встретил его в только что открывшейся московской дискотеке «ЛИС’С». Он сообщил, что собрался переехать в Москву и пока остановился в дешевой «рабоче-крестьянской» гостинице — то ли «Заря», то ли «Алтай». А у меня была свободная квартира на Преображенке, оставшаяся от бабушки. «Что ты деньги палишь? - сказал я. - Переезжай ко мне!». И до 1997 года Гриша бесплатно жил в моей квартире.
Человеком он оказался гостеприимным и хлебосольным. Всегда приглашал много друзей и угощал их «фирменным» борщом и пловом. Готовил Гриша сам. Жены у него тогда не было. С первой женой он расстался еще до приезда в Москву. Их дочка Инга сейчас большая. Учится в Англии. В 1992-1993 годах, когда мы всей семьей приезжали в Сочи, мой 8-летний сын с ней подружился. И мы с женой даже хотели за компанию с ним взять Ингу на месяц в Таиланд, где у меня в то время был бизнес. Ездили к ее маме за разрешением. Но мама ее не отпустила. Потом Гриша жил гражданским браком с девушкой из Украины. Я ее никогда не видел. Знаю только, что она как-то неожиданно уехала в Германию и не вернулась. Гриша очень переживал из-за этого. «Больше никогда не буду ни с кем строить серьезных отношений, — зарекался он. - Все бабы - сволочи».
В Москве Гриша, конечно, встречался с какими-то девушками. Но постоянных подруг у него не было. И сам он первое время метался между Москвой и Сочи. В Москве работы у него было мало. В основном, банкеты и дни рождения у своих. На лето Гриша уезжал петь в Сочи. А зимой возвращался в Москву. Причем, ездить из Москвы в Сочи и обратно он предпочитал на такси. У него был знакомый водитель, который за 500 долларов возил его на «шестерке».
На тот момент мы с Гришей очень сблизились. Я считал его своим единственным другом. И мне очень хотелось помочь ему реализоваться как артисту. Но я не знал - как это сделать. От шоу-бизнеса я тогда был далек и никого в этих кругах не знал.
«Гриша, как ты думаешь, кого можно было бы привлечь для твоего продвижения?» — спросил я как-то его. И он назвал мне Женю Кобылянского, который делал ему аранжировки. В 1994 году я по своему бизнесу был в командировке в Ханты-Мансийске. И так совпало, что туда прилетел на гастроли Михаил Шуфутинский. А Кобылянский тогда работал у него руководителем музыкального коллектива. После концерта я познакомился с Женей и завел с ним разговор о Лепсе. «Что нужно, чтобы Гриша стал звездой?» — спросил я. «Нужно 100 тысяч долларов и я», — ответил Кобылянский. Деньги я нашел. Через месяц он уволился от Шуфутинского и в конце 1994 года уже приступил к работе над альбомом Лепса.
В то время Гриша очень прилично пил. Но надо отдать ему должное, когда мы начали записывать альбом, он хоть и не завязал, но сильно уменьшил дозу. Раньше он легко мог проглотить бутылку водки. А тут почувствовал ответственность и стал себя сдерживать.
Первой песней, которую мы сделали, была «Утоли мои печали, Натали». Кобылянский первоначально хотел продать ее Шуфутинскому. Я ее у него буквально вырвал. «Шуфутинский дает за нее «трешку», — заявил Женя. И я заплатил ему 3 тысячи долларов. Я сразу почувствовал: это то, что нам надо. Гриша, правда, от этой песни плевался и чертыхался. «Что тут петь?!» — говорил он. После долгих мучений мы сказали ему: «Попробуй не петь, а просто рассказать эту песню!». И в итоге все получилось. «Натали» сразу взяли в ротацию на только открывшееся «Русское Радио». Потом мы сняли на эту песню клип за 35 тысяч долларов и зарядили приличное количество телеэфиров. После этого Гришу уже стали узнавать и приглашать с концертами не только на банкеты или, как сейчас говорят, корпоративы, но и в ночные клубы.
Пел он всегда только живьем. Плюсовую фонограмму даже не брал с собой на концерты. Однажды он выступал в Нижнем Новгороде. Местные друзья очень долго его не отпускали. И у него реально сел голос. А у меня случайно было с собой два «плюса». И Гриша прямо со сцены стал показывать мне знаками, чтобы я их включил. Это был единственный прецедент за все время нашей совместной работы, когда он использовал «фанеру». Помню, мы снимались в программе «Хит-парад «Останкино» и там познакомились с Валерием Меладзе, который тогда был на пике славы. «У меня уже голос не выдерживает, - пожаловался он Лепсу. - Я уже думаю чередовать живое исполнение с фонограммой». Гриша тогда очень удивлялся. «А у меня нет никаких проблем, — говорил он. - Я хожу к фониатору, и он приводит меня в порядок». Правда, тогда у него не было такого количества концертов, как у Меладзе. Позднее, когда Гриша стал активно гастролировать, у него тоже возникли проблемы со связками, и ему даже пришлось делать операцию за границей. Он же себя не жалел. Голосил по два-три часа и все на надрыве. А однажды на дне рождения нашего знакомого поставил рекорд — пропел восемь часов подряд с несколькими небольшими перерывами.
К сожалению, поднять Гришу до уровня звезды нам тогда не удалось. Мы во всем слушали Кобылянского как человека более-менее опытного. А он начал тянуть одеяло на себя. Вместо того, чтобы привлечь других авторов, взялся сам написать Лепсу весь альбом. Но, если «Натали» попала в десятку, то другие песни уже так не цепляли. На радио их не брали. Можно было ставить их в эфир только за деньги.
Доходило до смешного. Когда делали обложку для альбома, Женя принес дизайн, где все картинки были расставлены по местам, а в середине зияла дырка. «А это что?» — спросили мы с Гришей. «Я решил, что здесь будет красиво смотреться моя жена», — ответил Кобылянский. «Ты вообще офигел?! - возмутились мы. - При чем здесь твоя жена? Какое отношение она имеет к альбому?!». В довершение всего выяснилось, что часть бюджета он попросту украл. Хотя он не просто работал на нас, а был с нами в доле. Для продвижения Гриши мы с Кобылянским организовали фирму «EVita», название которой было образовано от первых букв наших имен - Евгений и Виталий. Он был генеральным директором, а я - финансовым. Согласно договору, все доходы делились на троих. И это была уже сверхнаглость с его стороны - красть у самих себя.
Делал это Кобялянский при размещении телеэфиров. Вначале я его не проверял. Он говорил, сколько денег нужно. И я ему их давал. А однажды я сам повез деньги. И обнаружил, что стоимость эфиров, которую называл мне Кобылянский, сильно завышена. В конце концов, мы решили с ним расстаться. Незадолго до этого я ему в долг купил машину - «Пежо-605». А то он ездил на какой-то рухляди - БМВ первого поколения. Когда мы начали подводить баланс, получилось, что он должен 15 тысяч долларов. «Верни мне машину! - предложил я. — И разойдемся без ссоры. Не будем эту грязь поднимать». Сначала я спокойно его просил. Потом стал уже более резко разговаривать. Тогда он взял и заявил на меня в РУБОП, что якобы я вымогаю у него деньги. Мне позвонил какой-то оперативник и предложил приехать к ним для разговора.
Мы с Гришей поперлись к ним в управление в Олимпийскую деревню. Как оказалось, Кобылянский обратился к своему старому знакомому по связям с Шуфутинским. Дать его заявлению официальный ход знакомый не мог, так как оно не имело отношения к их территории. Но он предупредил меня: «Мы знаем все твои контакты. Если с Женей что-то случится, к тебе первому придем». На этом все и закончилось. Единственное - Кобылянский потом сказал: «Я все отработаю». Но эти 15 тысяч висят на нем до сих пор. Я пытался в счет этих денег сделать у него аранжировки. Но он выдавал заведомую лажу. Было впечатление, что он поручал их делать ученику, чтобы самому не тратить на меня время, и думал, что это прокатит.
После вызова в РУБОП мы с Гришей пытались продолжить его продвижение. Нам помогли Гришины друзья. Один банкир из Ростова подкинул денег. Но их оказалось недостаточно. В это время у меня как раз возникли серьезные неприятности по бизнесу. И я на какое-то время отключился от работы с Гришей. А когда появилась возможность продолжить, оказалось, что Кобылянский нашел какого-то спонсора-американца, и Лепс опять начал работать с Женей и даже при нашем действующем договоре подписал с ним другой договор. «Не парься! - сказал мне Гриша. - Будешь получать 20 процентов пожизненно. Можешь вообще не работать». «Я так не умею, — ответил я. - Я должен участвовать в процессе. А получать деньги ни за что я не хочу. Давай перезаключим договор и будем снова работать вместе!». Однако он - видимо, под давлением Кобылянского - перезаключать договор отказался. На этой почве у нас произошел конфликт. Гриша даже съехал с моей квартиры, хотя я его не прогонял.
В итоге мы договорились, что он по мере возможности отдаст мне то, что я в него вложил. А сумма по тем временам была немалая — порядка 120 тысяч долларов. Это все равно, что сейчас миллион. Гриша очень нервничал, много выпивал. И попал в больницу с поджелудочной. Ситуация была весьма серьезная. Он с трудом выкарабкался. Я очень хотел приехать к нему в больницу, поддержать его. Но в тот момент я оказался для него нежеланным гостем. И хотя напрямую меня никто ни в чем не обвинял, я сам чувствовал, что отчасти виноват в его болезни. К чести Гриши, от нашей договоренности он не отказался и в течение последующих семи лет отдал мне все до копейки - где-то деньгами, где-то концертами. А через какое-то время возобновилось и наше с ним общение - уже просто так, не по работе. Гриша тогда совсем не пил. После операции ему не то, что пить, но и есть практически ничего было нельзя. И вообще он здорово изменился, стал более уравновешенным. Раньше он взрывался по каждому поводу. «Гриша, надо дать интервью», — говорил я ему. А он в ответ: «Да пошли они все!». Но потом он, видимо, понял, что есть некие правила игры, и надо их соблюдать. Наладилась у него и личная жизнь. Он встретил свою нынешнюю жену Аню (бывшую танцовщицу из балета Лаймы Вайкуле - прим.авт.) и так влюбился, что ему снесло башню. Она сначала не особо на него реагировала. Но он чуть ли не год за ней ухаживал, дарил цветы и в итоге добился своего. Аня вышла за него замуж и родила ему двух дочек - Еву и Николь.
А Кобылянского Гриша спустя несколько лет сам выгнал. Помню, как-то он мне позвонил и предложил заехать к нему на студию. «А где Кобылянский?» — спросил я. «Да я его послал, — ответил Гриша. - Он вообще обнаглел. Ни фига не делал. Все спонсорские деньги подтягивал я сам через своих знакомых. А он сидел на шее как пиявка и получал 20 процентов». Меня это нисколько не удивило. Один мой знакомый работал у хозяина ресторана «Прага» (Тельмана Исмаилова - прим.авт.) и рассказывал мне, как в конце 90-х Кобылянский устроился туда арт-директором.
В его обязанности входила закупка аппаратуры - звук, свет и т.д. Всем было понятно, что на этой закупке он подрезал приличную сумму. Но это еще полбеды. В России все так работают. А человек вдобавок ко всему воровал зарплату у своих сотрудников. Их начали проверять. Спросили у кого-то: «Сколько вы получили за прошлый месяц?». Тот назвал какую-то сумму. А в ведомости стояла сумма вдвое больше. И таких сотрудников было несколько десятков. Соответственно, ему стабильно шла внушительная мзда. В общем, он вылетел из «Праги» с треском. Удивительно, как Гриша его так долго терпел. У меня тогда возникла мысль: «Может, я могу быть Грише чем-то полезен? Может, нам попробовать снова поработать вместе?». Я ему об этом сказал. Но он как-то замял этот разговор.
Тем не менее, Гриша помнит добро, которое ему делали, и никогда не бросает старых друзей в беде. Я в этом убедился пару лет назад. Наш балет «Дункан» пригласили в Сочи выступить на каком-то городском мероприятии. А после выступления заказчик приехал к нам с бандитами и потребовал вернуть деньги. «Вы не станцевали «Калинку-малинку», — так он это мотивировал. Плюс он докопался до лазерного шоу, к которому мы не имели никакого отношения. В итоге нам предъявили сумму в три раза больше, чем мы получили. Чтобы разрулить ситуацию, я обратился за помощью к Грише как к человеку, который в Сочи всех знает. Он попросил передать трубку заказчику и договорился с ним, что сам заплатит за нас - правда, намного меньше, чем просили. «Зачем ты пошел у него на поводу?! - стал я укорять Гришу. - Это же полный беспредел!». «Я уже дал слово, — ответил он. - Мне проще заплатить». По возвращении в Москву я пытался вернуть ему эти деньги. Но он сказал: «Ты мне ничего не должен». Вот такая широкая у него душа…